Моё имя — Сэмюэль У. Каховски; возраст — 32 года, неженат, профессия… а чёрт его знает… Гангстер — это профессия? Конечно, ни я, ни любой из наших парней так себя не назовёт. Спросите: «А чем вы занимаетесь?», и мы скажем: «На мистера Уилки работаем». А это то же самое и есть, только звучит приличнее.

Лично я на мистера Уилки работаю восемнадцать лет, мой друг Эдди немножко больше. Он меня с ним и познакомил. Когда меня в третий раз из школы выперли — и на этот раз окончательно — отец сказал, что образование — это не для меня, и чтобы я шёл работать. Ну, хотя бы, продавцом газет, как мой друг Эдди.

Эдди в первый же день объяснил мне, что газеты — это так, ерунда, много на них не заработаешь. Нужно ещё выполнять разные поручения мистера Уилки: сообщать ему, если что интересное на улице услышишь; на стрёме постоять, пока его ребята всякие дела обделывают; сбегать к кому-то передать что-нибудь. Я, конечно, согласился и до сих пор об этом не жалею. Он нам и тогда платил неплохо, а уж когда мы с Эдди и сами начали серьёзными делами заниматься, вообще прилично стало. Само собой, что при нашей профессии и под статью угодить недолго, но мистер Уилки обещал, что, в случае чего, от полиции откупит: они все у него в кармане. А уж если не получится — всякое бывает — то и в тюрьме у нас такая жизнь будет, что получше, чем у многих на свободе. Я часто думаю: а хорошо, что меня тогда из школы выгнали…

…Ладно, наврал я всё. Если честно, то совсем не нравится мне моя жизнь. Это я просто себя уговариваю. Убеждаю, что всё у меня хорошо, ничего менять не надо. А попалось бы что-то стоящее — бросил бы не задумываясь. Была у меня однажды ситуация, когда я уже, было, решился… но не случилось. Видно, не судьба. А дела наши, особенно те, которыми мы последнее время занимаемся, весьма не симпатичные.

Вот и сегодня вызывает мистер Уилки меня и Эдди и говорит:

— Ребята, тут надо бы ещё один домик к рукам прибрать. Старикашка там один живёт, больной весь, помрёт скоро. Так что много не предлагайте, пяти тысяч ему за глаза хватит. Поняли, о чём я толкую?

А чего не понять? Уже больше месяца по этому делу работаем. У мистера Уилки в мэрии свои люди имеются, они ему шепнули, что по этому району скоростная магистраль пройдёт, значит, цены на землю скоро до небес подскочат. Вот мы и ходим, убеждаем жителей домики свои продать. Доходчиво так убеждаем. Большей частью хлопот не бывает, люди понятливые там живут. Встречаются, конечно, и непонятливые, но все они почему-то очень небрежно с огнём обращаются. Откажутся дом продать, а он в первую же ночь — бац! — и сгорел. Всякое ведь бывает: окурок, там, непотушенный бросят или ещё чего.

Взяли мы у мистера Уилки адрес и поехали. Смотрим, домик большой, земли много занимает. Заходим — пусто везде. В одну комнату зашли, в другую — нет никого. Потом какое-то шарканье послышалось. Видим, старик древний по лестнице сползает. Эдди как увидел его, присвистнул и говорит:

— Ну, с этим клиентом возни много не будет. Вот что, Сэм, ты у нас уж очень чувствительный, тебе лучше не видеть, как я с ним разговаривать буду. Иди пока дом осмотри, а я тебя потом позову.

Мне и, правда, некоторые методы Эдди не нравятся. А что делать? Я же не в школе хороших манер преподавателем работаю, тут замечания неуместны. Пошёл я комнаты смотреть. Удивительно мне стало: их целых восемь штук, но не видно, чтобы хоть какая-то из них детской была. Вообще никакого намёка на детей. А сам старик, похоже, наукой занимается: кабинет есть, и книжек научных там полно. Ну, ещё кухня, гостиная, спальня… Только я последнюю осмотрел, Эдди заходит.

— Ну, — говорит, — всё в порядке. На трёх тысячах сговорились. Сейчас я его к нашему юристу отвезу, а ты пока здесь побудь, чтобы никто не влез. Своруют что-нибудь, ищи их потом…

— Брось, — говорю, — Эдди, отдай старику пять! Нужна тебе такая мелочь! А ему пригодится.

Но посмотрел на него и рукой махнул: делай, как знаешь!

Эдди со стариком уехали, а я от нечего делать в подвал спустился. Вот здесь меня кое-что заинтересовало. Агрегат у него какой-то стоит, видно, что сам делал. Я походил, посмотрел, потом к какому-то пульту подошёл, в кресло сел. Вижу, тетрадь лежит. Дай, думаю, полистаю пока, Эдди ещё очень нескоро вернётся. Начал читать, и у меня глаза на лоб полезли: старичок-то машину времени изобрёл! Вот это да! А вдруг она ещё, не дай Бог, работает! А что, от таких всего можно ожидать.

В тетради этой инструкция оказалась. И до того понятно там всё написано, что у меня аж внутри загорелось: попробовать, думаю, что ли? И уже понял, что попробую обязательно, не каждый ведь день с таким сталкиваешься. Куда отправиться — вопросов не было. 17 февраля 1994 года 17 часов 15 минут. Я нервно закурил и задумался. Одиннадцать лет прошло, а это до сих пор у меня перед глазами. Вряд ли вообще когда забуду.

— Сэм, нам нужно срочно встретиться! — по тому, как дрожал в трубке голос Энни, Сэм понял, что она действительно хочет сказать ему что-то важное. — Давай в двенадцать часов в кафе «У Ричарда»…

— Энни, — послышался голос матери, — газовая компания прислала последнее предупреждение. Я заняла денег у миссис Грэхэм, съезди, оплати этот проклятый счёт.

— Мама, я не могу… Сэм, не уходи никуда, я тебе сейчас перезвоню… Мама, это же очень далеко, я не могу сейчас! Давай, я съезжу завтра?

— Завтра они отключат газ. Ты что, хочешь замерзать без отопления?

— Ну, хорошо, я съезжу… Сэм, в двенадцать не получится, давай в пять? Ну, договорились…

— Энни, выходи за меня замуж… — голос Сэма дрогнул.

Они сидели за столиком в кафе друг против друга, он держал её за руку, а она, как всегда прекрасная, — нет, сегодня ещё прекраснее, чем всегда! — улыбалась ему. «Любит! Сейчас согласится! А вдруг — нет»?

— Я выйду за тебя, Сэм. Но — это я тебе и хотела сказать — только если ты бросишь работать на этого Уилки. Мне всё равно, кем ты будешь — хоть мусорщиком — я выйду за тебя замуж, потому что люблю. Но я никогда не выйду замуж за бандита, Сэм. Я не хочу быть женой бандита, и мои дети не будут детьми бандита. Брось его, Сэм! Если ты меня любишь, ты сделаешь это. Что ты молчишь?

— Энни… Энни… — Сэм смотрел на неё жалкими глазами и был здорово напуган и несчастен, — поздно… Два часа назад я дал клятву, и меня приняли в Семью… Теперь меня уже никто не отпустит… Энни, но может быть…

Он замолчал. А она, опустошённая и поникшая, отняла у него свою руку, сдавленным голосом сказала: «Прощай, Сэм!» и пошла к выходу. У неё была потрясающая фигура и походка, когда она шла по улице, ни один мужчина не мог оторвать от неё взгляда, а сейчас она шла, сгорбившись и сутулясь, переставляла ноги, как попало, но Сэм знал, что от него навсегда уходит самая красивая в мире девчонка, и ничего не мог поделать с этим…

Я жадно сделал две последние затяжки, бросил окурок прямо на пол, набрал на клавиатуре «17 февраля 1994 года 9 часов 00 минут» и нажал кнопку «Start-up».