Ровно в два часа капитан Углов повел отряд к стоянке катеров. Ноги матросов увязали в сугробах свеженаметенного снега. В двух шагах не было видно впереди идущего. Лица покрывались корочкой льда. Ресницы спаивались тонкими сосульками, было трудно смотреть, а еще труднее дышать...
Чтобы не сбиться с пути, не растеряться, все держались за телефонный провод, протянутый заранее от землянки разведчиков до стоянки катеров. В этот день пурга была особенная, такой еще люди не испытывали на Угрюмом. Поэтому каждый сознавал, что, если отстанет — конец! Закружит, запорошит, измотает его вьюга. А коль уставший человек не догадается зарыться в снег, притулиться где-нибудь к камушку, то он уже не жилец. Но матросов пурга не страшила. Они даже радовались, когда она усилилась: врага застанем врасплох!
Катера с отрядом североморцев шли к вражескому берегу.
Седое Баренцево море грозно бугрилось. Оно бурлило, вспениваясь, вскидывало маленькие суденышки на тупые гребни громадных волн и неумолимо бросало их вниз. Североморцы упрямо рвались на запад. Там, на другой стороне залива, берег врага. Там—заветная тропа к вершине Гранитного.
— Разнесет, как скорлупки! — крепко вцепившись в борт катера, кричит Углов,— Ишь, что делается!
— Катера-то выдержат, а вот люди? — всматриваясь вперед, бросает командир отряда катеров.
— Выдержим!.. Главное, на берег высадиться!
— На этом берегу мы с тобой не раз уже бывали, знакомый!
— В бухточке у Черной скалы, не доходя до берега, где небольшая глубина, с ходу, на развороте прыгать будем! Помнишь, как тогда, у мыса Смерти?
— Тогда такого шторма не было...
— А иного выхода нет!
— Высадим!—Чуприн упрямо смахнул кулаком с огрубевшего в походах лица назойливые льдинки.— Полный вперед!
— Высадите нас, немедленно поворачивайте обратно!
Шторм усиливался. Катера бросало из стороны в сторону. В кубрике матросы, стиснув зубы, жались друг к другу.
— Уже вся печенка наружу! — ругается, стараясь перекричать шторм, Амас.
— Брр, брр, продрог!..— слышится из темноты голос Камушко.
— В плащ-палатку завертывайся!
— А вдруг фашисты узнают? — встревожился кто-то.
— Не узнают, не впервой так! — успокаивал товарищей Сибиряк.— Наш капитан хитрее ихнего Шредера!
— Но и тот, говорят, умная лиса!
Карпов шел с группой катеров, за ними следовал катер номер пять.
Накинутая на плечи плащ-палатка майора покоробилась, ресницы обледенели.
— Скорей бы на место! — он смотрел то вперед, то на посиневших от холода матросов.— На земле жарко будет!
Густо седели гребни невиданных волн. Ширилась, росла морская зыбь. Мчались вперед катера. Как и люди, они покрылись льдом. Рев моторов сливался с рокотом моря.
Ведущий катер вдруг стремительно бросило вниз. Стоявший рядом с Карповым лейтенант Юрушкин подался вперед, судорожно ухватился за майора.
— Полундра! — крикнул кто-то.
На секунду на катере все замерло. Сбоку мелькнул оголенный подводный камень... Суденышко чуть дрогнуло, очевидно слегка коснулось днищем гранита, и пошло дальше.
— Пятый!—тревожно оглянулся назад Карпов.
Было уже поздно: задний катер с ходу ударился о подводный камень. Огромный, вздыбившийся веер брызг медленно осел. Мимо один за другим промчались катера.
— Там люди! — Карпов до боли сжал руку командира катера. Тот развернул катер к месту катастрофы.
Вот за бортом мелькнул человек, второй, третий... К ним полетели спасательные круги и концы тросов.
Троих удалось спасти, но последний, видимо, был тяжело ранен и не мог ухватиться за брошенный ему спасательный круг. Голова матроса то появлялась над поверхностью воды, то снова исчезала.
— Спасем и этого! — Карпов решительно сбросил с себя верхнюю одежду.— А ну, ближе к нему!
— Что вы хотите д-делать, товарищ майор?—встревожился Юрушкин.— Р-р-разрешите лучше мне! Я моложе и здоровее!
Карпов только сердито отмахнулся от Юрушкина: он напряженно смотрел за борт. Там совсем близко мелькнула голова матроса. Майор приготовился к прыжку.
— Куда вы? — тревожно крикнул один из матросов.
Но Карпов уже бросился в море. Нестерпимый холод охватил тело. «Только бы не закоченеть!» Он энергично заработал ногами и руками. Тонущий матрос был недалеко. Еще усилие, и Карпов около матроса. Он уже хотел схватить его, но обрушилась огромная волна и скрыла обоих. Когда Карпов вынырнул, матроса не было видно. Холод, будто стальным обручем, сковал мышцы.
Где-то совсем близко проревел катер. Кто-то неистово закричал. «А может, это ветер?..— В сознании росла тревога.— Человека не могу спасти!..» И опять слышны крики. Вот пролетело и упало рядом что-то круглое — спасательный круг!
Вершина высоты Гранитный линкор. На восточном ее скате прячется между железобетонных дотов, дзотов, острых голых скал извилистая полузакрытая траншея с проломами от снарядов и тяжелых мин.
Впереди, в четырех — пяти метрах от траншеи, ощетинились широкие ряды колючей проволоки. А за проволокой, под покровом снега — противопехотные мины. На проволоке висят пустые консервные банки, продырявленные пулями металлические тарелки, миски, между ними висячие мины, еще не разгаданные русскими матросами, и сигнальные ракеты. Всюду кажется безлюдно, мертво. Но нет! В траншеях пошевеливаются сугробики — под ними греются егеря.
У широких амбразур приплясывают закоченевшие наблюдатели. Они завидуют тем, которые греются под сугробами снега. Но наблюдение прерывать нельзя... «А вдруг опять «черные дьяволы»?..» От этих мыслей тощему изогнувшемуся вопросительным знаком ефрейтору делается еще холоднее, «Их даже смерть не останавливает! Вот сам видел! Кажется уже мертв, а гранату бросает! «За Родину!» — кричит. И зачем далась им эта родина: камни да пурга! — Он нахмурился.— Ну, а для чего эти камни мне, сыну продавца голландских кур, ефрейтору Эрне? Да пропади они пропадом! То ли дело на Западе... Лучшие рестораны, вино, женщины! Все было к нашим услугам! А эти за каждый свой камень готовы жизни лишиться! Глупые!» Эрне прислушался: как-то особенно тревожно, со свистом гремели на проволоке пустые банки. «Может быть, русские? Нет, пожалуй, ураган! — успокаивал он себя. Ему показалось, что впереди за камнем мелькнула чья-то тень.— Крадутся!.. Или показалось? О, господи, господи! Как тяжело!.. Хоть ты помоги мне избавиться от страха перед этой нечистой силой! За что я только страдаю здесь?.. Ну, у полковника Шредера, говорят, капиталы вложены в финский никель, у майора Таубе — какие-то денежные интересы в Северной Норвегии, генерал Фугель хочет быть хозяином русского Севера. Фюрер мечтает стать владыкой мира! Я же, простой продавец кур, хочу только жить!» Сильный порыв урагана закружил, завьюжил в траншее мелкий снег. Страшно задребезжали на проволоке банки. И вдруг мелькнула тень. Послышались глухие разрывы, за ними молочным фонтаном взвились сигнальные ракеты.
— Русские!
— «Черные дьяволы»!
— Матросы! — закричали с перепугу наблюдатели.
Зашевелились в траншее сугробики. Вылезли из-под них нагревшиеся солдаты, припали к амбразурам. Жмут дрожащие их пальцы на спусковые крючки автоматов, винтовок, пулеметов. Рвутся где-то внизу наспех брошенные гранаты. Задышали в темноте пулеметным огнем доты и дзоты. Глухо закрякали кругом разрывы тяжелых снарядов и мин. Гранитный настороженно ощетинился. Но через несколько минут все снова омертвело. Только еще больше кружила метель и тревожнее гремели на проволоке пустые жестянки. «Не одному мне, и другим показалось,— оправдывал свой страх Эрне.— Думали, матросы, а это ветер взорвал мину на проволоке и дал сигнал! — от сильного нервного напряжения Эрне стал одолевать сон.— Пятая тревога за сегодняшнюю ночь. И все напрасно... Ух тяжело!..»
Несмотря на позднее время, полковнику Шредеру не спалось. Он ворочался с боку на бок на походном жестком матраце. В печи жарко горят дрова. В добротной землянке тепло и душно. В соседней комнате затяжно с присвистом храпит ефрейтор Курт — неразлучный вестовой полковника. Шредер посмотрел на часы — четвертый час. Он поднялся, долго ходил из угла в угол. Почему-то нудно щемило сердце. Неужели перед бедой?
Снаружи бушевала вьюга. Вот он, русский Север. Это, господин Роммель, не прогулки совершать против англичан и американцев в Египте. Здесь русский ад!
Полковник выкурил сигару, другую — не помогло. Пробовал читать Мольтке, как он часто делал, когда хотел уснуть, и это не помогло.
Он разбудил Курта, приказал ему немедленно вызвать майора Таубе и, задумавшись, стал быстро одеваться.
«Подозрительная ночь...»
Кто-то осторожно постучал в дверь.
— Войдите!
Вошел высокий, собранный, подтянутый майор Таубе...
— Что с вами, господин майор? — насмешливо спросил Шредер.
— Страшно на вершине, господин полковник!
— Опять русские?
— Хуже — буря!
— Ах, буря...
— Невероятная!
— И вам холодно, господин майор?
— Мне — нет, солдаты замерзают!
— Это хорошо — выносливее будут!
Полковник нетерпеливо прошелся по землянке.
— У вас на правый фланг дополнительные патрули высланы?
— Высланы, господин полковник. Только зачем они сегодня нужны? В такой шторм через наш залив даже не всякая птица решится лететь!
Полковник закурил и строго посмотрел на майора.
— Разные птицы бывают! Есть орлы, но существуют и мокрые курицы.
— Сегодня и орлы не выдержат! — сказал Таубе.
Шредер бросил в пепельницу недокуренную сигару:
— Приказываю немедленно в четыре раза усилить охрану побережья на вашем участке. Не только русские, чтобы чайка не могла с того берега проникнуть в наш тыл!
Командир отряда катеров Чуприн упрямо вглядывался в непроглядную тьму. «По времени уже должен быть берег врага, а его не видно. Что это значит? Неужели ошиблись курсом? Не может быть!»
Чуприн только что доложил по радио о катастрофе с катером номер пять. Генерал приказал Карпова вернуть и отправить в госпиталь.
Чуприн то и дело смотрел на часы: стрелки на циферблате показывали ровно четыре. Суденышки по-прежнему швыряло, как пробки. Даже бывалые матросы на этот раз лежали плашмя — выворачивало все нутро.
— Берег! — сдержанно сказал Чуприн.
Углов решительно поднялся, чтобы дать команду приготовиться. Но матросы уже были готовы — они давно ждали сигнала.
Угрюмый, чужой берег недружелюбно бурлил. Грозные, похожие на падающие скалы гребни ревущих волн то обрушивались на каменистый крутой берег, то с глухим рычанием откатывались обратно. Высадить десант в этом месте невозможно.
Три катера вырвались вперед и, обогнув Черную скалу, быстро скрылись в темноте. Удачно миновали Черную скалу и другие катера.
Место высадки было уже близко. Чужой берег молчал. Из темноты вырастали мрачные очертания сказочных скал. Вытянув катера в кильватерный строй, Чуприн вошел в узкий проливчик. Благополучно проскочив его, отряд попал в спрятанную между скал небольшую бухточку Безымянную. Здесь было спокойнее, но не безопаснее.
— Если противник обнаружит, то мы, как в мышеловке: ни один катер не выйдет отсюда! —предупредил Чуприн.
#_7.jpg
— Нам бы только за берег ухватиться! — нетерпеливо вглядывался в чужой берег Углов.— И людей сухими высадить...
У двух скал высадившиеся на берег матросы ухитрились соорудить из резиновых лодок и брезентов специальные мостики для приема десанта. Юрушкин волновался: первый экзамен.
Все пока шло нормально. Лейтенант мало говорил, но каждое четко сказанное им слово или выразительный жест были законом для матросов. Они стремительно превращали его приказания в действия.
— Товарищ лейтенант! — вдруг вырос перед ним Камушко.— Нами замечен вражеский патруль! — доложил он, вытянувшись.
— Где?
— Слева. В трехстах метрах отсюда,— Камушко чуть улыбнулся.— Не заметили нас... В пяти метрах прошли...
— Сколько их?
— Не сумели сосчитать, товарищ лейтенант...
— Разведчик обязан уметь считать в любую видимость! — строго бросил лейтенант.— Следите за врагом, в бой не ввязывайтесь.— Юрушкин прислушался: ветер доносил глухой шум приближавшихся моторов.
Скоро началась высадка десанта. Люди прыгали в резиновые лодки, а с них на берег. Некоторые срывались и падали в ледяную воду. Один из неосторожных матросов так и не вынырнул, утонул. Бултыхнулся в море вместе с рацией Амас, его быстро подхватил и вытащил Сибиряк. Буря не унималась. Мороз крепчал. Одежда на вылезавших из воды мгновенно замерзала. Сушиться было негде и некогда. В любую минуту мог появиться противник.
Капитан был уже на берегу. Он отдавал четкие, скупые приказания командирам взводов. «Только бы Шредер не пронюхал,— беспокоился он.— Нужен «язык»!»
К бухточке Безымянной, с трудом преодолевая глубокие сугробы и встречный ветер, медленно идут три шредеровских солдата — патруль.
— Только сумасшедший может думать, что какой-нибудь идиот осмелится высадиться в такой ураган на наш берег,— ворчит идущий сзади солдат,— Русские не такие безумцы!
— Стоит ли идти дальше? — громко, чтобы перекричать вой ветра, спрашивает средний.— Спрячемся лучше за камни, там не так холодно.
— Это не положено! Майор Таубе сказал, что сам проверит наш патруль! — кричит идущий впереди ефрейтор.
— Знаю я майора Таубе! В Африке вместе воевали... Тепло любит! — возражает задний.— В такую бурю он и носа не высунет! Соседи наши, унтер Фаберман и его рыцари, вырыли в снегу у подножья Черной скалы яму и сидят там спокойно! Молодцы!
— Нам так нельзя! Русские всегда появляются там, где их не ждешь. Если мы их не укараулим, тогда пропали... «Стальной» головы нам снимет!
— Дальше пойдем — заблудимся, и тогда капут! — с горечью кричит солдат.— Провалиться бы этому Северу! И кому только он нужен?!
— Самим хозяевам его — большевикам! — бросает ефрейтор.— Поэтому они за каждый камень готовы из нас кишки вымотать!
— Русские дерутся за свой камень, а мы мучаемся за чужой!
— Если фюрер приказал, значит, не чужой! — уже сердито оборвал его ефрейтор.
Солдаты вдруг, как по команде, вскинули автоматы.
— Что это? — тревожно вглядываясь в берег, спросил ефрейтор.— Будто там тень мелькнула...
— Мне тоже показалось,— насторожился средний.— Ясно слышал чужой говор!
— Ветер это,— успокоил задний. — Слышите, как морем ворочает!
— Может, и ветер! — согласился средний.— Только надо автомат наготове держать!
— Смотрите! — и ефрейтор торопливо вынул из чехла ракетницу.
В двух шагах ясно виднелись чьи-то следы.
— Кто же ходил здесь?
— Кроме нас, в такую пургу никто не мог ходить. Значит...
— Следы свежие...— встревоженно переговаривались солдаты.
Еще след! — прошептал кто-то из них.— А вон еще...
Сильный порыв ветра вдруг закружил солдат,— и следы сразу исчезли. Снежная холодная пыль запорошила глаза.
— Генке! — громко крикнул ефрейтор.— Быстро беги и доложи обо всем лейтенанту!
Солдаты, прижавшись друг к другу, пытались устоять на месте — рядом темнел обрыв в бушующее море. Страшно!.. Руки коченеют. Дрожь пробирает тело. Вот порыв вихря ослаб и... кровь остановилась в жилах!.. Перед окостеневшими от страха солдатами выросли три огромные, во всем белом фантастические фигуры.
— Хенде хох! — подскочив вплотную к солдатам, повелительно крикнула одна из них. То был Семен Сибиряк.
— «Черные дьяволы»! — сумасшедше заревел єфрейтор и поднял ракетницу. Леонид Ерохин сильным ударом кулака сбил его с ног. Из-под ефрейтора грохнул глухой выстрел. Упавшая рядом ракета волчком завертелась по снегу. Разгоревшись, она могла стать сигналом для врагов. Федор Егоров упал на нее и глубоко вдавил в снег.
— Так будет лучше для нас! — засыпая ракету снегом, кричал он.— Рот им еще заткнуть, чтобы орать не могли!
— Куда им теперь орать! — обыскивая пленных, засмеялся Ерохин.— И не пикнут!..
Высадка десанта закончена. Капитан боялся за матросов, побывавших в воде: они могли выйти из строя. Он приказал старшине выделить всех промокших матросов в отдельную группу, чтобы они могли обсушиться.
Семен Сибиряк привел первых пленных. Капитан был доволен.
Теперь он яснее видел, что нужно делать, «Главное, не потревожить врага. Без выстрела, скрытно ворваться на высоту, а там — попробуйте возьмите нас!» Углов содрал с лица ледяную корку. Освободил от ледышек ресницы. Несмотря на сильный холод, тело горело. Капитан дал строгое указание командирам взводов: осторожно, ничем не обнаруживая себя, обходить вражеские посты, землянки, избегать стычек с противником, отдельных солдат без шума ликвидировать, нарушать связь. В первую очередь ликвидировать действующие на пути следования патрульные группы.
— Помните, что полковник Шредер никогда не спит! Надо перехитрить его! И если мы преждевременно обнаружим себя, то весь наш план рухнет и нам живым отсюда не выбраться! — предупреждал капитан.
Мелкими группами, преодолевая снежную бурю, глубокие сугробы и крутые скалы, отряд неслышно продвигался к вершине. Трудно было ориентироваться: в пяти шагах ничего не было видно; шли, как на Угрюмом, по протянутым к вершине вражеским телефонным проводам. Временами, когда на мгновение стихал порыв ветра, впереди проступали темные контуры утесов Гранитного линкора.
— Вот она, цель-то наша, рядышком! — шептал Ерохин, первым взбираясь на крутой гранитный обрыв.
Схватив протянутую Ерохиным руку, Семен тоже быстро вскарабкался на крутой камень и помог Егорову.
Пробирались они осторожно, больше всего молча, а если и переговаривались, то шепотом.
— Как там наши? — спросил Ерохин у Сибиряка, только что отводившего к Углову унтера Фабермана.
— Порядок.
Чуть передохнув, матросы осторожно, почти на ощупь, стали пробираться дальше. Сибиряк вдруг остановился и поднял руку. Ему показалось, будто впереди кто-то есть. Теперь все трое отчетливо слышали голоса. Матросы залегли. Сибиряк приготовил гранаты. «Если обнаружат, то надо уничтожить их!» Вот уже видно сквозь взвихренный снег силуэты людей. «Один, два, три,— считает Семен,— четыре, пять... десять.» Ерохину хочется подняться и броситься на противника. Но это может испортить все дело и погубить товарищей. «Потерпи, Леня»,— убеждал он сам себя.
Одна из групп остановилась в трех — четырех метрах. Вражеские солдаты о чем-то оживленно переговаривались. «Неужели они нас заметили? — Сибиряк вскинул автомат.— Не зевай, Семен... стреляй! — назойливо лезет в голову.— Нет, обожду еще!»
Солдаты, с минуту поговорив, пошли дальше.
— Ох, пронесло-таки! — поднимаясь, облегченно вздохнул Сибиряк.
— Еще минута — и я бы метнул в них гранату! — растирая замерзшие пальцы, сознался Ерохин.
Семен Сибиряк был старшим разведывательной группы. Он поручил Егорову обойти только что виденную вражескую группу и предупредить командира отряда. «Может быть, Шредер уже знает о нашем десанте и теперь поднял всех на ноги»,— беспокоился Семен. Быстро спускаясь куда-то вниз, они заметили среди камней скачущего от холода часового, спрятались за ближайший камень и стали придумывать план захвата его. «Если уж действовать, то наверняка! — часто говорил Сибиряк.— Поэтому перво-наперво все проверь, продумай, взвесь, а там уж дерзай без ошибки!» Здесь медлить было некогда. Часовой кутался в тяжелый овчинный тулуп и притопывал ногами. «Ишь, на тело тулуп натянул, а ноги чуть ли не голые! В одних ботиночках,— придирчиво осматривал солдата Ерохин.— Раз тулуп на часового надели, значит, что-то важное сторожит! — Леонид затаил дыхание.— А может, самого «Стального»? Вот это был бы случай».
Лежат, притаились за камнем матросы. Словно навечно к нему примерзли. Часовой идет прямо на них. «Не упусти, Сеня!» Вот уже осталось два шага. «Осторожней дерзай, Леня!» И не успел, очевидно, солдат про родную маму вспомнить, как лежал уже на снегу с заткнутым тряпкой ртом и крепко скрученными назад руками.
Часового отвели к Углову. Матросы пошли дальше.
Ерохин был как на иголках: в нескольких шагах от него находилась квартира самого Шредера.
— Сеня, дорогой, разреши, а?—умоляюще просит он Сибиряка.— Я с ним справлюсь!
— Нет, не разрешу, товарищ Ерохин! — строго шепчет Сибиряк.— Ты сам слышал, капитан запретил,— он поморщился.— У меня тоже руки чешутся! — непроизвольно вырвалось у Семена.— Нет, ни в коем случае!
— Это, если сорвется, будет плохо. А я уверен в успехе — отруби голову! Я шапку и тулуп ихний надену, этаким заядлым фрицем к нему ввалюсь.
— Все наше дело пойдет кувырком! Ведь кроме Шредера, у них других офицеров, как нерезаных собак! — убеждал друга Сибиряк.— А сил у нас, сам знаешь, с гулькин нос! Главное, вершину захватить! Шредер от нас не уйдет...
Ерохин насупился, помрачнел.
— Так не разрешишь? Не как старшего, как друга прошу.
— Нет, и не проси! — отрезал Сибиряк и ускорил шаг.
...Всем группам удалось незамеченными просочиться в седловину, находившуюся у самой вершины. Теперь отряд готовился неожиданным ударом сбросить врага. Задача была трудная.
Вершину охранял отлично вооруженный гарнизон, во много раз превосходящий численностью североморцев. Но капитан Углов верил в силу и смелость своих матросов. Он рассчитывал также на пургу и на внезапность.
Разгоряченные стремительным движением североморцы стремились вперед, особенно теперь, когда заветная высота была рядом.
— Чего медлим? — недовольно перешептывались они.
— Передохнем малость.
— Атаковать надо!
Донесения Сибиряка тревожили командира: на южных скатах высоты замечено быстрое перемещение мелких групп противника. «Кажется, Шредер очухался и приводит гарнизон укрепрайона в боевую готовность!»
Углов на минуту включил карманный фонарик и заглянул в карту: седловина, в которой сосредоточился отряд, находилась между штабом Шредера и вершиной. До вершины оставалось не более четырехсот метров — крутой подъем по гранитным нагромождениям. Справа высота, постепенно снижаясь, тянулась вплоть до залива грядой скалистых зубцов. Слева — отвесно обрывалась, и сгусток слившихся на карте горизонталей предупреждал, что человек не может одолеть этой крутизны.
На юго-восточном крутом скате, обращенном к Угрюмому, прятались между скал замурованные в железобетон шредеровские линии обороны. Головой и сердцем этой обороны была вершина Гранитного линкора — естественная крепость, которая оборонялась усиленным батальоном отборных егерей. Углов готовил удар в самое сердце врага.
— Не дать противнику опомниться! — оторвавшись от карты, сказал он.— Вам, товарищ Юрушкин,— негромко обратился Углов к лейтенанту,— с группой бойцов обойти вершину справа, отрезать ее гарнизон от правофланговых частей и неожиданно ударить врага в открытый правый фланг.
— Ясно, товарищ командир! — четко повторив слова приказа, уверенно бросил Юрушкин.— Будет выполнено!
— Вам,— капитан посмотрел на рослого старшего лейтенанта, сидевшего около Юрушкина,— обойти вершину слева около кромки пропасти и спуститься на восточный скат. Без шума уничтожить огневые точки и ударить с левого фланга.
— Есть.
— Я с основными силами буду наступать отсюда в тыл врагу.— Углов позвал к себе старшину.— Вам с группой в десять человек заняться освободившимися землянками и другим трофейным хозяйством.
Перед началом атаки командир отряда подошел к Ерохину.
— Прямо, в направлении того камня, спрятанная непогодой скала — главная башня Гранитного линкора,— сказал он.
— Знаю, товарищ командир,— ответил Ерохин.
— Флаг для Гранитного при себе?
— Так точно, товарищ командир!
— Приказываю водрузить его на вершине!
— Есть водрузить флаг на вершине Гранитного линкора! — торжественно повторил матрос приказ командира,— Разрешите выполнять?
— Выполняйте!
Отряд североморцев бесшумно с трех сторон пошел на штурм Гранитного линкора.
Полковник Шредер лично проверял караульную службу гарнизона. На левом фланге у Черной скалы и Подводных утесов исчезли две патрульные группы. Посланные на розыски четыре солдата во главе с лейтенантом тоже как в воду канули.
Полковник, не раздеваясь, опустился на стул. Облокотившись на стол, он положил гладко выбритый подбородок на сжатые кулаки. Позвонил. Начальник штаба доложил, что посланные в район Черной скалы связисты до сих пор не вернулись. Направленные туда же усиленные группы разведчиков пока ничего не обнаружили. «В такую бурю не только люди, сами боги заблудиться могут! — пробовал успокаивать себя Шредер.— Однако... Сразу столько людей за три — четыре часа! Необходимо немедленно объявить тревогу по гарнизону».
Зазвонил телефон. Полковник взял трубку. Еще новость: исчез часовой, стоявший у штаб-квартиры. Шредер поднялся. Губы его искривились.
— У меня под носом пропал часовой?! Так, пожалуй, и я могу исчезнуть!—он хотел приказать начальнику штаба немедленно привести в боевую готовность гарнизон, но связь прервалась. Не работала линия связи и с вершиной Гранитного линкора. Шредер послал связного за начальником штаба и, как попавший в волчью яму зверь, заметался по землянке. Через минуту по радио начальник связи доложил, что кто-то перерезал все телефонные провода.
— Объявить тревогу! — приказал полковник и вынул из кобуры пистолет. «Это Углов — узнаю его росчерк!» Широко открылась дверь. В землянку вошел Курт, и Шредеру послышалось невероятное...
— Будто русское «ура»?! — растирая виски, спросил он не то себя, не то связного.
— Нет, господин полковник, это буря! — ответил Курт.
— Страшная буря! — со стоном вырвалось у Шредера.
В помещение, не постучавшись, ворвался подвижный, с моложавым круглым лицом начальник штаба подполковник Гецке. По его сбитой на затылок меховой шапке, по быстро моргающим, обледеневшим ресницам Шредер предположил недоброе.
— Хайль Гитлер! — торопливо метнул вверх руку Гецке.
— Хайль! — раздраженно буркнул Шредер.
В помещении на секунду установилась тишина. Полковник ждал сообщения, а начальник штаба, словно приколотый намертво острым, уничтожающим взглядом коменданта, не мог выговорить ни слова.
— Слушаю! — не выдержал Шредер.
— Беда!—вырвалось у Гецке.— Ужасная!
— В чем дело? — полковник вплотную подошел к Гецке.
— «Черные дьяволы» на вершине Гранитного!
Казалось, ни один мускул не дрогнул на сухом, изъеденном морщинами лице Шредера. С минуту он стоял неподвижно, будто ничего не случилось, вынул из кармана портсигар, раскрыл, спокойно взял сигарету и долго мял ее между пальцев.
— Связь! — вдруг рявкнул он. — Немедленно восстановить связь! — Комендант сжал меховой борт шинели Гецке.— Или всех, в первую очередь вас...
Первым без особого шума ворвался в извилистый полузакрытый окоп Ерохин. За ним — Сибиряк и Егоров. Лучи их фонариков скользнули по заснеженной траншее.
Ослепленные ярким светом вражеские наблюдатели заволновались. Они, очевидно, думали, что сам полковник Шредер пожаловал к ним проверить боевую готовность. Но вот заговорили автоматы североморцев. И в страхе заметались по окопу люди. Взметнулись от неожиданного шума бесчисленные сугробики. Выскочив из-под них, полусонные солдаты, почуяв гибель, с перепугу застрочили куда попало из автоматов.
— Русские!
— «Черные дьяволы»! — закричали они.
Свирепел, вьюжил по окопу ветер, выл по-волчьи, свистел соловьем-разбойником по амбразурам.
Смерть кружилась по окопу. А еще страшнее было русское «ура!». Оно слышалось в окопе, за окопом, в соседних дотах, в землянках. Оно вместе с бурей росло, ширилось среди угрюмых завьюженных скал.
Застигнутый врасплох враг метался. Некоторые солдаты пустились наутек, многие замертво упали. А некоторые так и не вылезли из-под снега, притаились — ждали удобного момента.
Бежит по безлюдной траншее Семен Сибиряк, торопится на помощь товарищам, попавшим в беду, и вдруг, словно из-под земли, выросли перед ним два солдата. Не успел Семен вскинуть автомат, как они схватили его, дохнули спиртным перегаром в лицо. Семен, собрав всю силу, рванулся из рук врагов, стряхнул их с себя, размозжил одному автоматом голову, но солдат стало уже четверо. Они схватили Семена за горло, нечем стало дышать. Он попробовал снова рывком сбросить их с себя, но не смог. Руки были скручены назад, и еще сильнее стиснуто горло. Силы слабели. Сильные ноги Семена на этот раз дрогнули. Он упал в снег. «Теперь все!»—мелькнуло в голове, и вдруг рядом раздалась автоматная очередь. Скрученные руки и сдавленное горло Семена стали свободными. Сибиряк вскочил. Перед ним стоял капитан Углов.
— Спасибо! — радостно вырвалось у Семена.
— Товарищ командир, опасность! — крикнул ворвавшийся в траншею чубатый матрос.
— Откуда?
— Со стороны штаб-квартиры полковника Шредера. Чуть не бегом продвигаются сюда егеря.
— Поздновато опомнился господин Шредер,— закладывая в автомат новый диск, засмеялся капитан.— Ну что ж? Встретим...
Бой нарастал. Окружив вершину высоты и расположив в местах возможного появления противника надежные заслоны, все группы угловского отряда теснили остатки вражеского батальона к центральной скале — самой высокой точке Гранитного линкора.
Разрозненные группы егерей пытались любой ценой удержать скалу. Но время было потеряно. «Черные дьяволы» появлялись всюду. Кругом творилось что-то невероятное. Трудно разобрать в темень, в пургу, где свои, где чужие. Определяли друг друга по выкрикам. Беспорядочно трещали пулеметы, взметывали рыхлый снег разрывы гранат. Вихрем проносились люди. Барахтались в сугробах.
Кружилась вьюга, выла, подхватывала взрыхленный снег, колюче хлестала им в лица, забивала глаза, не давала дышать, сбивала с ног.
Лейтенант Юрушкин с группой матросов уже совсем близко подошел к центральной скале.
Однако здесь пришлось остановиться, укрыться за камни.
— Товарищ лейтенант!—сообщил Юрушкину Камушко.— На центральном... у кромки обрыва на высоте тридцать — сорок метров обнаружен одноамбразурный дот,— матрос перевел дыхание.— Ды... он по нас хлещет! А ниже, почти у подножья, за пятьдесят шагов отсюда — двухамбразурный! — Камушко замолк: рядом полыхнула о камень пулеметная очередь. Брызнули в разгоряченное лицо лейтенанта мелкие камушки.
— У-у-у, ч-черт! — пряча голову в снег, выругался Юрушкин.— Откуда это?
— Ды тот самый, товарищ лейтенант, нижний! — возбужденно сказал Камушко.— Видите? Еще вспышки! — и опять ударила рядом очередь.
— Вижу! — Юрушкин тронул за плечо сидевшего рядом низкорослого, с обожженным лицом командира взвода,— 3-засекли?
— Так точно, товарищ командир!
— Т-теперь смотрите правее, в ста м-метрах от нижнего дота, по донесению разведки, засело до п-полувзвода егерей,— голос Юрушкина зазвучал твердо.— Они будут м-мешать захвату вершины. Обойдите с-справа, уничтожьте их! И немедленно на с-соединение с-со мной — к отвесной части центральной скалы.
— У меня двадцать человек,— робко пояснил командир взвода,— не осилю...
— И этого м-много! — еще строже бросил лейтенант.— П-пять человек отправьте на у-усиление левофлангового заслона!
Поставив боевую задачу командиру другой группы — подойти к дотам слева, Юрушкин с десятью матросами, укрываясь от огня, быстро пополз дальше. Ему хотелось первым ворваться на центральную скалу.
На обрывистом краю площадки, на которой находился дот, он остановился, прислушался: справа и слева сквозь пургу просвечивались вспышки выстрелов и слышались глухие разрывы гранат.
«Мои действуют!» — лейтенант перевел дыхание, огляделся; ближний дот вел огонь по первой его группе.
— Товарищ лейтенант! — не то с радостью, не то с задором сказал Камушко.— Разрешите мне его?
Юрушкин удивленно посмотрел на матроса: «Так вот вы какие!»
— Разрешаю! — коротко сказал он.— Вот вам еще и моя противотанковая граната!
Ружейные вспышки и разрывы гранат слышались ближе. В заснеженном небе то и дело полыхали их бледноватые отблески.
Юрушкину с девятью матросами удалось подобраться вплотную к отвесной,части центральной скалы. Лейтенант точно выполнил приказ командира.
Теперь, как только Камушко успокоит нижний дот, лейтенант дождется левофланговую группу и начнет последний штурм вершины Гранитного. Он успешно сделает это!
«Однако почему их до сих пор нет?—забеспокоился он.— И Камушко пропал!»
Нижний дот по-прежнему бил в ту сторону, откуда ожидалась левофланговая группа.
А сорока метрами выше, над самой головой, не унимался одноамбразурный дот. «В логово зверя влезли!» Где-то рядом затрещал автомат, близко просвистели пули. Лейтенант насторожился. Притихли и матросы.
— А может, наши? — усомнился кто-то.
— Отсюда наши не могут...
— Справа тоже! — сообщил Гудков,— Смотрите, много их!
Юрушкин нервно взялся за автомат. Сердце тревожно колотилось. В ушах появился звон. «Кажется, тут нам конец! — подумал он и вдруг сплюнул.— Что это? Трусость? Отставить трусость!»
Справа и слева, уже совсем близко, торопливо, зигзагами двигались темные фигурки.
— Окружают! — сдавленно вырвалось у молодого, сидевшего за круглым камнем матроса.
Обстановка складывалась не в пользу североморцев. Юрушкин это хорошо понимал. Егерей было в пять— шесть раз больше. Ожидаемая левофланговая группа где-то застряла. Нижний дот продолжал вести сильный огонь. Значит, Камушко погиб! Не выполнил задачи!
Расположив матросов для обороны, Юрушкин ждал удобного момента, чтобы открыть огонь. Матросы нетерпеливо ерзали на своих местах. Их пальцы непослушно льнули к спусковым крючкам автомата. То здесь, то там сквозь снежную пыль мелькали темные силуэты врагов.
— Стрелять надо! — не терпелось матросам.— По зубам им!
Вражеское полукольцо сжималось, а лейтенант медлил открывать огонь.
И вдруг в нижнем доте грохнул взрыв. Наконец-то!
Заметались, закружились вместе с пургой солдаты противника, попадали в снег.
Дот замолк. Егеря тоже замерли.
— Ура, ура! — не удержался кто-то из матросов.
Юрушкин свирепо рванул к себе кричавшего.
— Молчать! — и, выждав, когда противник снова поднялся, скомандовал:
— Огонь!
Огонь десяти автоматов обрушился на егерей. Но егеря не останавливались: укрываясь за камнями, они упрямо сжимали полукольцо окружения. Положение матросов ухудшалось: они были прижаты к стене, патроны и гранаты были на исходе, помощь не приходила.
— Ударить по ним! Прорвемся! — горячились матросы.— Ух, мать честна! Все равно умирать!
— Головы оторвем от камней — перестреляют!— бросил Гудков.
— Держаться будем!—строго сказал лейтенант.
Он видел, что выйти из окружения некуда: с трех сторон егеря, позади — гранитная стена, выше — вражеский дот, вокруг, рикошетируя от гранитной стены, свистели пули.
Стиснув в руках автоматы и уткнувшись в снег, лежали два матроса, третий, не выпуская оружия, глухо стонал.
Теперь семеро сдерживали натиск егерей.
— Хенде хох! — вдруг выросли в пяти шагах от Юрушкина четыре чужих фигуры. Лейтенант с виртуозной быстротой вскинул автомат, ударила свинцовая очередь, и трое из четырех остались лежать на свежем снегу.
...Матрос Камушко хотел как можно быстрее пробраться к лейтенанту Юрушкину и доложить ему о выполнении приказа, но на его пути выросли вражеские автоматчики. Он повернул обратно, автоматчики были и позади, и по бокам.
«Как быть? — лихорадочно думал матрос.— Не попадать же живым в лапы врага? Нет, я должен помочь товарищам... Предупредить капитана!» Камушко вошел во внутрь дота, включил фонарик: у пулеметов лежали уничтоженные им расчеты. Лицо матроса оживилось.
Он быстро стащил с рослого унтера маскхалат и надел: так к своим легче добраться! Прихватив еще вражеский автомат, Камушко направился к выходу и... остановился: за дверью слышались незнакомые голоса.
Камушко схватил гранату, приготовив ее к броску, упал между пулеметчиками, притворился мертвым.
Дверь широко распахнулась, по доту забегали лучи карманных фонариков. Подавленные тяжелым зрелищем, егеря молчали. Один из них подошел к Камушко.
«Ну, конец! — заколотилось у матроса сердце.— Брошу ему в нош гранату, и все!» — он уже решился на это, но стоявший около солдат отошел в сторону.
Постояв еще минуту, егеря вышли.
Выбравшись из дота, Камушко смело двинулся в путь. «Ды они меня за своего признали,— он озорно выбросил вперед руку.— Хайль Гитлер! — прорепетировал для всякого случая.— Хай ему ни дна ни покрышки!» — и брезгливо сплюнул.
Пристроившись к солдатам противника, он ближе подобрался к скале. Положение товарищей было нерадостным. «Наши долго не продержатся!»
Благополучно миновав опасный участок, он очутился у невысокого обрыва. Посмотрев вниз, отдышался, постоял с минуту: «Кажется, никого»— и прыгнул в снежный сугроб. Тут случилось непонятное: из сугроба выросли заснеженные человеческие фигуры.
— Хайль Гитлер! — Камушко неуклюже выбросил руку вперед: свои, мол.
Широкоплечий детина с такой силой двинул его в грудь прикладом автомата, что из глаз Камушко, как из двухамбразурного дота, брызнули искры.
«А, не любите своего фюрера, гады!» — рассвирепел он и обрушил на голову детины приклад автомата. Противник не удержался на ногах. Тут на Камушко насел второй немец, он и его угостил кулаком в челюсть, третьего ударил ногой в живот.
— А, гады! Хенде хох! — торжествующе закричал он и уже хотел было резануть по врагам автоматной очередью, как чьи-то руки, словно стальные клещи, схватили его за шиворот да тряхнули так, что весь заряд из автомата выпорхнул неизвестно куда.
— Я тебе хохну! — вдруг услышал Камушко над самым ухом. — Один против десяти да еще «хох» орешь!
— Ух и сильнущий фриц! — скручивая назад руки Камушко, сказал кто-то.— Впервые такой попался!
— Очередью в него, гада!
— Капитану покажем!
— Леня Ерохин! Сеня! — вдруг, словно после кошмарного сна, радостно закричал Камушко.— Ды это же я, я! Не фриц, свой!
— Правда, свой! —выплюнув вместе с кровью выбитый зуб, крикнул Егоров.
Ерохин неодобрительно осматривал Камушко:
— Зачем же это ты, дорогой ученик, во фрицевскую робу обрядился?!
— Да потом, Леня, отвечу... Сейчас не до того... Лейтенанта Юрушкина выручать надо!
— Юрушкина? — помрачнел было Ерохин.— Выручим лейтенанта из беды!..— громко сказал он и подумал: «Расквитаюсь с ним после!»
Две группы морских пехотинцев: одна под командованием Сибиряка, другая — Ерохина, не задерживаясь, с двух сторон стали подкрадываться к егерям.
Все подступы к шести камням, за которыми укрылись матросы, были усеяны вражескими трупами.
Противник готовился к новой рукопашной, она могла быть последней для группы лейтенанта Юрушкина.
Глядя на подтянутого командира, оставшиеся в живых три матроса туже затянули ремни, застегнули полушубки на вое пуговицы.
— Умереть, так воинами! — сказал один из них, готовясь к последней схватке.
— Умирать не собираюсь! — закладывая в автомат последнюю обойму, сердито прогудел Гудков.— Опять идут!
Огонь врага вдруг оборвался. Лейтенант настороженно сжал в руках автомат, матросы вынули ножи, приготовили последние гранаты.
Рука Юрушкина, сжимавшая автомат, задрожала. Вот уже враг в пяти шагах.
— Огонь! — сдавленно бросил Юрушкин.
Четыре автомата выпустили по врагу последние заряды.
— За Родину! — закричал Юрушкин.
— Ура, ура!—сжимая в руках ножи, подхватили трое.
Егеря на какой-то момент растерялись, заметались из стороны в сторону. Неожиданно с двух сторон по ним ударили новые группы матросов.
— Рус!..
— «Черные дьяволы»!..— выкрикивали солдаты противника и, отстреливаясь, быстро карабкались вверх к пологой части скалы.
Первым к Юрушкину подбежал Ерохин.
— Товарищ лейтенант, живы? — вырвалось у него.— Пугнули мы их! — посмотрев на подтянутого лейтенанта, смутился.— Простите!— стал торопливо заправляться.— Виноват!
— С-спасибо вам, т-товарищ Ерохин! — с трудом сдерживая какое-то новое чувство, сказал Юрушкин.— В-выручили нас из беды!
Успешно выполнив приказ командира, штурмовые группы североморцев сосредоточились вокруг центральной скалы. На северо-западных пологих ее скатах укрепились остатки разгромленного батальона противника. Несколько попыток Углова выбить врага из этой созданной природой крепости не привели к нужным результатам. А время шло...
Полковник Шредер, оправившись от неожиданного удара, готовил план уничтожения североморцев. Он накапливал силы на правом фланге.
Углов предвидел это и спешил покончить с остатками противника на Центральной. Много неприятностей доставлял матросам одноамбразурный дот, расположенный на юго-восточной, отвесной части скалы. Он вел губительный огонь по тылам правофлангового заслона, выставленного Юрушкиным. Этому заслону с фронта угрожали свежие силы егерей, с тыла — одноамбразурный дот.
— Как нож в спину! — докладывал Углову лейтенант.— В п-первую очередь надо разделаться с ним!
Взяв с собой Юрушкина и десять матросов, Углов подошел к месту, где только что оборонялся лейтенант.
— А что если повернуть этот нож в спину врага, засевшего на противоположной, пологой стороне скалы?—осматривая место расположения дота, сказал капитан.— И покончить с остатками шредеровского батальона!
— Не п-понимаю как, т-товарищ капитан! — удивился Юрушкин.— Ведь дот не повернешь и вражеских п-пулеметчиков не заставишь с-стрелять по своим?!
Капитан строго посмотрел на лейтенанта.
— Отсюда группа матросов влезет наверх.
— На огонь дота?
— Нет, под его прикрытием,— улыбнулся Углов.— Здесь скала крутая, почти отвесная — для пулемета мертвое пространство... Да и противник едва ли догадается, что мы полезем на него именно отсюда, под огонь пулемета!
— Заглушим дот, п-потом ударим с-сверху в тыл егерям,— подсказал Юрушкин.
— Правильно!
— Задача ясна, но влезут ли м-матросы по т-такой крутизне?
— Враг предполагает, что не влезут! — Углов ловко ухватился за острый выступ в скале, подтянулся и быстро вскарабкался на значительную высоту.— Я-то влезу, а вот вы...
— Влезем! — нетерпеливо сказал Ерохин.— Разрешите мне.
— Вам, товарищ Ерохин, я поручаю эту задачу! — сказал капитан.
— Разрешите выполнять?
— Как только заглушите дот, дайте сигнал ракетой. Выполняйте!
Скала была крутой, обледенелой. Малейшее неосторожное движение грозило гибелью. Но Ерохин быстро лез вверх, от него не отставал Сибиряк, другие взбирались осторожнее.
Над головами матросов без умолку трещал пулемет. Ерохин прошел уже полпути. Взбираться стало еще труднее, подъем сделался круче. Мешал мелкий снег, бивший в глаза, мешал злой, колючий мороз, обжигавший лицо и руки, мешал автомат и особенно железный лом, который капитан посоветовал взять с собой.
Вот уже, кажется, не за что зацепиться — гладкий обледенелый камень, чуть в стороне — еле заметная трещинка. Ерохин просунул в нее пальцы, подтянулся... И опять то же самое: немного выше неглубокая ямка, пальцами не удержаться... Он все же дотянулся до нее: руки освободить нельзя — вдавился в гранит подбородком. Невыносимо больно... «Сейчас сорвусь!» — мелькнуло в голове. Он собрал последние силы и повис над пропастью. Выброшенные кверху руки ухватились за удобный выступ. Ерохин выбрался на узенькую площадку, находившуюся под разгоряченным стволом пулемета. Влез туда и Сибиряк. Остальные где-то застряли. Матросы вслушивались и вглядывались в заснеженную темноту, но ничего не слышали и не видели. «Может, сорвались?» — беспокоился Ерохин. Медлить, ждать остальных было опасно.
Ерохин взялся за железный лом. Сибиряк предупреждающе тронул его за рукав: кто-то разговаривал. Оба, прижавшись к железобетонной стенке, приготовили автоматы.
Хлопнула дверь дота. Голоса заглохли. Не заглох только пулемет. Значит, противник их не обнаружил.
#_8.jpg
Надо скорее уничтожить пулемет. Это не так-то просто сделать: ствол пулемета спрятан глубоко в амбразуре, и лом оказался тут бессильным. Связка гранат тоже не могла помочь, от ее взрыва скорее погибли бы сами. Однако Ерохин и Сибиряк не унывали. Они еще раз пристально осмотрели дот: он был построен на узеньком выступе скалы. По бокам его темнели почти отвесные обрывы. Впереди, под амбразурой,— коротенькая, метровой ширины площадка. Она-то и стала сейчас для них удобным и опасным бастионом.
Ерохин предложил завалить амбразуру камнями. Сибиряк одобрил его замысел. И они, энергично орудуя ломом, взялись за дело. Вот над их головами прошуршали гранаты. Не задев матросов, они разорвались где-то внизу.
— Теперь, браток, смотреть в оба... Обнаружили нас! — Сибиряк вскинул автомат.— Работай, Леня, я прикрою!—он взял под прицел верхнюю часть дота — единственное место, откуда могли появиться егеря,— пусть только попробуют!
И враги стали пробовать: на вершину дота, размахивая гранатами, выскочили три солдата. Обратно ушел только один: двое, срезанные очередью автомата, скатились в обрыв.
— Это вам только запятая!—одобрительно глянул Ерохин на Сибиряка,— а точка будет потом! — и он, собрав всю силу, навалил на амбразуру здоровенный камень,— Закрой, дотик, глотик! — и пулемет заглох.
Хлопнула тяжелая дверь. Заглушая ветер, кричали егеря. Беспорядочно трещали их автоматы, пролетали над головами матросов гранаты, но они по-прежнему рвались где-то внизу. Североморцы были неуязвимы. Дот для них оказался надежной броней. А отвесные обрывы — непроходимой оградой. Враг понял это и прекратил бесполезный огонь. Вокруг дота воцарилось спокойствие, но ненадолго. Вот справа, у кромки обрыва, между камней мелькнули тени. Матросы забеспокоились: враги спускались по круче к видневшемуся там удобному выступу. С него можно было успешно расстрелять моряков,
— Хитро задумано! — озабоченно сказал Сибиряк.— Сюрприз нам готовят...
Обстановка для матросов стала опасной. Хуже не могло и быть. Впереди, за дотом, враг: сунешься туда — смерть. Сбоку — спешат к опасному выступу автоматчики: зазеваешься — смерть. Позади пропасть: одно неосторожное движение — и тоже смерть. Смертью угрожает и морозная вьюга.
— Четырем смертям не бывать!—сердито-растирая застывающие пальцы, бросил Ерохин.— На верхотуру дота — и ударить по ним!
— Скосят, как мы ихних! — мрачно возразил Сибиряк.— Другое придумать надо...
Сколько они ни думали, а придумать не могли. Время уходило. Вражеские автоматчики были уже около опасного выступа. Медлить нельзя.
— Начнем! — Ерохин приготовил гранату.
— Эх, сердешный, лучше уж мы нападем первыми! — не утерпел Сибиряк.
Гранаты дружно полетели за дот, за ними еще две. Вздыбились от взрывов столбы снега. Мелькнули на куполе дота фигуры матросов. Взвился за ними снег. Гулко хлестнули автоматные очереди. Но Ерохин и Сибиряк уже были внизу — лицом к лицу с врагом. Завязалась рукопашная схватка. Ерохин виртуозно орудовал ломом. Сибиряк — вырванным у одного из егерей штыком. Уже несколько вражеских солдат лежали на снегу. Силы были неравными. Вот из заснеженной мглы показалась новая группа солдат — подкрепление.
— А, ироды! — свирепел Ерохин.
— Круши их, сердешный! — ревел Сибиряк.— Умрем, так не зря!
Казалось, минуты жизни смельчаков были уже сочтены. Но что это? Егеря вдруг бросились прочь от приближавшейся группы солдат. У Ерохина от неожиданности чуть лом не выпал из рук.
— Наши! — радостно крикнул Сибиряк.
Это спешили на выручку отставшие на круче матросы.
Для объяснения не было времени. Егеря уходили. Североморцы устремились за ними.
Дав сигнал, как приказал командир, Ерохин на плечах удиравших егерей с тыла ворвался в расположение остатков разгромленного батальона. Навстречу Ерохину, ломая сопротивление противника, шел со своими воинами лейтенант Юрушкин.
Враг не выдержал удара. Вершина Гранитного оказалась в руках североморцев.
Ерохин первым влез на скалу. То, о чем он мечтал, совершилось: он на вершине! Ветер зло рвал его одежду, хлестал льдинками в лицо, срывая ушанку. Мороз обжигал нос, уши, сковывал дыхание. Но Леонид чувствовал себя, как на великом празднике. Он вонзил в трещину стальной лом ,и с затаенным дыханием прикрепил к нему трепетный кумачовый флаг.