На следующее утро я проснулась, замотанная в простыни как в спагетти, накрученные на вилку. Плечи мои нещадно болели, шею я натерла, а в спине словно торчал камень размером с грейпфрут. Вот что значит беспокойный сон. Я просыпалась каждый час, а может, и каждые полчаса, мучимая тем же кошмаром, что посетил меня в предыдущую ночь, хотя и с некоторыми вариациями. Иногда меня целовал Кейл под пристальным взглядом Алекса, а иногда на первый план выходил Алекс и выталкивал Кейла в толпу. Смотреть и тот, и другой вариант было непросто, потому что Алекс в обоих случаях умирал. А иногда умирали оба.

Я проспала дольше, чем обычно, и встала около десяти. Но я не особо беспокоилась — папашка велел мне оставаться дома, ведь вчерашние превращения порядком меня вымотали. Голова по-прежнему гудела, желудок был скручен в жгут, и все же мне было совсем не так плохо, как я предполагала. Приняв душ и одевшись, я спустилась вниз, внутренне радуясь тому, что мне удалось избежать присутствия на дурацком ритуале кофепития на пару с папашей. Наверняка он уже уехал.

Как я и думала, на обычном месте, за столом, его не было. Но он был дома. Странно.

Папашка сидел в дальнем углу гостиной и что-то писал на листе бумаги, зажав между плечом и подбородком мобильник. Кто бы ни звонил, разговор был важный — я поняла это по выражению его лица. Он всегда сидел с такой физиономией, когда у него были проблемы с клиентами.

Я насыпала себе в миску хлопьев и налила молока, стараясь угадать, о чем речь. Но он ничего толком не говорил, лишь время от времени кратко отвечал «да», «нет», «конечно». По таким ответам вряд ли можно понять, кто болтается там, на другом конце линии, и о чем идет речь. То, что папашка завис дома до десяти, при том, что обычно смывался в восемь, означало, что у него явно что-то стряслось. В этот момент мне гораздо больше пригодился бы собачий слух, чем моя способность превращать одну ерунду в другую.

Пятнадцатью минутами позже он присоединился ко мне за столом, уже без мобилы.

— Приятно видеть тебя все еще дома, — проговорила я с полным ртом рисовых криспов. Сегодня сама мысль о кофе была непереносима для моего желудка. — У тебя выходной?

Это была шутка. У папашки не бывает выходных.

— Я все утро на телефоне с Марком.

— Вот как? — Я положила ложку на стол.

— Когда ты в последний раз говорила с Брандтом?

Влажность, необычная для июня, сменилась пронизывающим ледяным холодом. Я проглотила ложку хлопьев, которые вдруг застряли у меня в горле, и едва не подавилась.

— Я пыталась дозвониться до него вчера целый день. Он, должно быть, на что-то обиделся, потому что он не ответил.

— Брандт умер.

Я уронила ложку, которая упала в миску, выплеснув через край хлопья и капли молока. Ледяной воздух в гостиной вдруг стал разреженным, и легким катастрофически не хватало кислорода. Я вдруг почувствовала, что уже и не дышу. Ухватившись пальцами за край стола, я с трудом удержалась на стуле, чувствуя, как пол подо мной уносится в сторону, как на ярмарочной карусели. Тошнота подступила к горлу. Еще немного, и меня вырвет.

Папашка продолжал говорить, не обращая внимания на мое состояние.

— Полиция думает, это каким-то образом связано с делом, которое раскручивает Марк. Тело обнаружили сегодня утром прямо на крыльце.

Я открыла рот, чтобы что-то сказать — по крайней мере, думала, что открыла, — но ничего не произошло. Второй раз за эти сутки я утратила навык устной речи.

Папашка встал из-за стола, все продолжая говорить. Он говорил что-то об одежде Брандта, о крови, но я его не слышала. То есть слышала, но не все. Как в тумане я видела: он взял ключи от машины и, закрыв за собой дверцу, направился в гараж. Мое сознание как будто уловило шум мотора и механический стук гаражной двери — она открылась и вновь закрылась. А через двадцать секунд я вскочила, влезла в свою черную толстовку с капюшоном и выбежала из дома.

Некоторое время, ничего не видя вокруг, я бежала через лес. Было очень влажно, и шел дождь; волосы прилипли к моему лицу. Я двигалась словно на автопилоте, но очень скоро поняла, куда меня занесло. Я оказалась возле дома Брандта.

Он жил со мной по соседству, на расстоянии в несколько акров леса и через неглубокий ручей. Но он никогда не был от меня слишком далеко. Уже подходя к опушке, я увидела синие и красные проблесковые огни полицейских машин. Вокруг дома толпились люди — соседи, полиция. Дядя Марк молча смотрел на дверь, в то время как тетя Кэйрн пустыми глазами озирала улицу, а двое мужчин грузили каталку с длинным черным предметом через заднюю дверь машины «скорой помощи». В этом большом черном мешке могло быть что угодно — мусор, песок, даже камни, — но только не мой двоюродный брат.

Вдруг, с душераздирающим криком, дядя Марк бросился вперед, к каталке:

— Дайте мне посмотреть на него! Мальчик мой! Это я, я виноват!

Я не могла на это смотреть. Рванув назад, через лес, я вскоре обнаружила себя на главной торговой улице. Миллион знакомых, которым я могла бы позвонить. Все — мои друзья. Друзья Брандта. Но только один способен понять, что произошло. Только одному я не буду ничем обязана, если расскажу, что в действительности случилось.

Я повернула за угол и направилась по направлению к бильярдной Родни.

Распахнув заднюю дверь, вошла. На мне нитки сухой не было, а кроссовки набухли и плевались водой. Лицо мое было влажным, не то от дождя, не то от слез, а глаза — я наверняка знала это — покраснели. Видок у меня, видно был что надо, потому что когда вошла в главный зал, все разговоры внезапно стихли.

Быстроглазый Томми, как и всегда, был первым, кто меня увидел. Он вскочил мне навстречу.

— Дез, детка, — спросил он. — Ты в порядке?

Я не успела ответить. Алекс оттолкнул Томми в сторону и быстро увел меня в заднюю комнату.

— Что с тобой? Что случилось? — спросил он, убирая прядь промокших волос с моего лица. — Ты ранена?

Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но единственное, на что была способна, — это долгие, взахлеб, рыдания. В руках Алекса появились ключи; он повел меня к дверям, и я не успела сообразить, что происходит, что было очень кстати: мой мозг вполне официально прекратил всякую деятельность.

* * *

Только часом позже я смогла говорить. И думать. Мы сидели на кушетке в его комнате. Я все рассказала Алексу, включая то, что, как я считала, к смерти Брандта имеет какое-то отношение мой папашка.

Алекс ничуть не удивился.

— Он что-то раскапывал… — шептала я. Горло мое саднило, глаза распухли, тупая головная боль вернулась с полной силой — как после моих превращений. — Раскапывал, чтобы найти что-нибудь против «Деназена». Я просила его бросить это дело, но ведь начал-то он как раз из-за меня! Мне следовало помалкивать. А получилось, что именно я его убила!

Я вспомнила, что папашка говорил про версию, которую отрабатывала полиция. Будто Брандт погиб из-за того, что дядя Марк расследовал какую-то историю. Господи! Мой папашка пытался убедить меня, что в смерти Брандта повинен его собственный отец! Не знаю, почему это меня удивило. Ведь это было одно свидетельство того, насколько мой папашка бессердечен.

Алекс решительно прервал меня:

— Ты не имеешь к этому никакого отношения. Ты меня понимаешь? Это все вина Кросса.

Я уставилась на него:

— Но Брандт его племянник! Сын его брата. Как он мог…

— Такие уж ублюдки там, в «Деназене». Нельзя больше откладывать.

— Что откладывать?

— Ты должна ввести меня в «Деназен». Одной тебе туда нельзя.

— Но мы даже не обговорили, как я это сделаю. И даже если нам удастся попасть туда вдвоем, я не уверена, что мы сможем там увидеться. Тебе просто не позволят видеться со мной. Мы сами себя подставим.

— Что-нибудь придумаем, — сказал Алекс, опираясь о стену.

— Все это бессмысленно. Я чувствую себя беспомощной.

Алекс вдруг обнял меня, и в следующее мгновение я уже целовала его, сидя у него на коленях. Все произошло мгновенно, без резких переходов. Не в прошлый раз, так в этот — какая разница? Я знала, что мне следует оттолкнуть его и встать с кушетки, но я этого не сделала. Изголодавшиеся, ненасытные его руки были повсюду.

Я чувствовала. Теперь я что-то чувствовала. Я скользнула ладонями под его тоненькую футболку и ощутила пальцами его кожу. Я узнала ее, хотя она была немного не такой, как я помнила. Более жесткой.

Я принялась стягивать с него футболку, но та, воротом зацепившись за голову, не слушалась. Я боролась с ней несколько мгновений, пока, отведя мои руки, Алекс с глухим стоном не сорвал футболку и не бросил ее на кушетку.

Все вернулось. Эти широкие плечи, эти голодные карие глаза. Они меняли цвет — то темно-коричневые, то светло-карие, в зависимости от настроения. Бледная кожа, практически безупречная, за исключением бесцветного шрама на правом плече, оставшегося после аварии на кроссовом мотоцикле, которая с ним приключилась, когда Алексу было четырнадцать. Да, это был тот Алекс, которого я помнила. Более жесткий и более реальный, чем тот, из прошлой ночи.

Каждое нервное окончание во мне ожило и требовало, чтобы я шла все дальше и дальше, к тем острым ощущениям, которые убили бы терзающую меня боль. Я повиновалась их позыву, и у меня получалось. И я не сойду с этого пути, если именно это мне и нужно, чтобы сохранить себя. Потому что меня больше не было. Я потеряла Брандта. Я потеряла Кейла. Я потеряла маму.

Склонившись к Алексу, я вплела свои пальцы в его волосы и притянула его к себе. Запах сигарет, смешавшись с запахом мяты — это был мятный «тик-так», — проник в меня. Где-то в глубине сознания трепыхалась мысль — да он же просто пользуется твоим горем, — но тело мое не обращало на эту мысль никакого внимания. Мне было нужно все это. Я должна вновь научиться чувствовать. Я отвергла Алекса прошлой ночью, и краешком сознания я помнила это, но я запретила себе об этом думать. Сейчас не время думать. Сейчас время действовать.

Пальцы Алекса застыли на пуговке моих джинсов, словно ожидая, буду ли я протестовать. Мое тело не позволит мне сопротивляться.

Душа же моя кричала: остановись! Душа сверкала неоновыми огнями и выла предупреждающими сиренами, она рвала ручку тормоза — снова и снова, — но тормоз был временно неисправен.

Алекс умело расстегнул пуговку и потянул молнию вниз.

Кейл! Я хотела думать о Кейле.

Алекс запустил руки под ткань моих джинсов, ухватив кожу на моих бедрах с такой силой, что мне стало больно. Меня передернуло от его прикосновения. У Кейла пальцы теплые и мягкие, у Алекса — жесткие и холодные. Как лед. И система дала сбой.

Кейл. В эту минуту я была готова на что угодно, лишь бы вычеркнуть его из моей памяти. Как и Брандт, он недосягаем. Я даже думала, что он будет вечно недосягаем, и это наполняло меня болью, которую я была неспособна вынести.

Я обманывалась, уверяя себя, что справлюсь, что смогу вытащить Кейла из «Деназена». Нужно это признать и больше не мучить себя. У меня уже был опыт: я разорвала цепи, когда рассталась с Алексом, и мне стало легче. Как легко жить без цепей! Если что-то не получается — наплевать, и тогда ты не задохнешься потом от боли и разочарования.

Что, если мне не удастся вытащить Кейла из «Деназена»? Вероятнее всего, так и будет, а я попадусь. Со мной станется то же, что с Кейлом, то же, что с моей мамой.

Алекс тянул с меня футболку, ухватившись за нижний край. Я едва не остановила его.

Кто я такая, чтобы тягаться со своим папашкой? Конечно, я делала это тысячи раз, когда думала, что он просто-напросто самодовольный и холодный юрист. Но теперь, увидев, что может сделать «Деназен» и что сделает со мной мой отец, я думала иначе. Кейла больше нет.

Моя футболка лежала на кушетке рядом с футболкой Алекса, и он губами прокладывал дорожку от моего подбородка к моему плечу.

И мамы нет.

Алекс уцепился пальцами за край моих джинсов и принялся их стягивать. Я встала на коленки, чтобы ему было легче. Когда он стянул их достаточно низко, я облокотилась на спинку кушетки и одним движением ноги отбросила спущенные джинсы.

Брандта тоже нет.

Ухватившись зубами за штрипку моего лифчика, Алекс тянул ее вниз.

И надежды нет.

Его горячие губы прокладывали еще одну дорожку — от моей шеи к моей груди.

И меня — нет.

Ну, это вряд ли!

Чтобы я сдалась?! Я, королева упрямых ослов, — и отказалась от самой себя?! Если это проигрышный номер — тем лучше. Кто, как не я, любит доказывать людям, что они неправы? А особенно — самой себе? Да я жизнь готова за это положить!

Реальность возвратилась, и я отстранилась от Алекса. Его поцелуи, конечно, приятны. Они пробуждали ответные чувства, тоже приятные. Но это было не то, что мне нужно. В этих чувствах не было глубины. Когда я отказала ему прошлой ночью, меня разрывало напополам. Да, я все еще что-то чувствовала к нему. Но этого было мало. Может, оттого, что между нами что-то было, а может, оттого, что ничего между нами и не было.

Кейл совсем другой; я никогда не встречала таких, как он. И с ним я была счастлива. С ним я — жила. Его наивный взгляд на то, что с нами происходит, тот страстный энтузиазм, с которым он относился к жизни, — без всего этого я себя теперь не представляла. Плевать мне на то, что сделал с ним «Деназен»; плевать мне на свое прошлое с Алексом! Я знала, кто мне нужен! И что мне нужно. Мне нужны были цепи.

— Прости, — сказала я и оттолкнула Алекса. Мне ничего не нужно было объяснять — я увидела это в его глазах. Он все понял. И не стал злиться. Подхватив футболку, он встал с кушетки. Что-то в его улыбке изменилось, и это меня напугало.

* * *

Папаша, против своего обыкновения, отозвался чуть ли не на пятнадцатом гудке. Рекорд всех времен и народов. Обычно достаточно трех, и он тут как тут.

— Маршалл Кросс, — наконец услышала я.

— Это я, пап.

Пауза. Наверное, рассматривает определитель номера.

— Дезни! Ты где?

— В городе. Мне нужно с тобой встретиться, в «Черничном пироге».

— Я работаю. Придется подождать.

— Это не может ждать. И это связано с работой! Жду тебя через двадцать минут.

Я отключилась. У папашки пар из ушей валил от злости, я это чувствовала. Забавно! И приятно — будто тебе мягкой кисточкой провели по щеке.

— Договорилась? — спросил Алекс, протягивая руку за телефоном. Я вернула ему мобильник, который тут же утонул в заднем кармане его джинсов.

— Вроде да. Ты готов? Он скоро приедет.

— Только заскочу в туалет.

И протянул мне ключи от машины:

— Иди, заводи.

* * *

Через двадцать минут я сидела в «Черничном пироге» за столиком, над которым раскинулся широкий зонтик, достаточно большой, чтобы укрыть меня и весь столик от непрекращающегося дождя. Последнее обстоятельство, впрочем, мало меня заботило — моя одежда с утра как намокла, так и не просыхала.

Когда папашка появился в «Черничном пироге», этом прибежище местных любителей кофе, я привычно взглянула на его запястье. Часов не было. Вот тебе раз!

— Что так долго? — тем не менее спросила я.

— Дезни, мне не до шуток, — отозвался папашка. Он сидел передо мной за самым дальним от входа столиком, потягивая двойной эспрессо. Солнцезащитные очки и темно-коричневый тренч — явно не по погоде — делали его похожим на секретного агента из шпионского кино. В другое время я не упустила бы случая посмеяться над ним. Он легко покупался, когда речь шла о его гардеробе. Никогда не понимала, почему.

— Я не собиралась шутить, пап, — улыбнулась я и откинулась на спинку стула, сделав усилие и придав себе почти беспечный вид. Усилие пришлось сделать немалое, если учесть, что за денек я провела.

— Знаешь, я тут кое-что предприняла, — сказала я.

— Вот как?

Он пересел на стул рядом.

Я подняла руку и пальцем поманила Алекса, который все это время находился в кафе. Меня немного удивило, что он все-таки не отказался помочь мне после прошлой ночи и сегодняшнего утра. Тот, прежний Алекс был законченным эгоистом. Если что-то было не так, как он хотел, он просто собирал свои игрушки и отправлялся домой.

Алекс вышел из кафе и подошел к нашему столику. Не говоря ни слова, он вытянул из-под скатерти стул и, усевшись на него верхом, произнес:

— А это снова я. Здравствуйте, мистер Кросс.

Если папашка и был удивлен, то он сумел это скрыть. Без всякого выражения он сказал:

— Мистер Моджорн? Какой неприятный сюрприз!

Алекс усмехнулся и, облокотившись на спинку стула, отозвался:

— Абсолютно солидарен с вами!

Пока мы встречались, папашка и Алекс были не то чтобы очень близки. Папашка время от времени грозился оборвать Алексу некоторые жизненно важные органы и прибить их к стене в нашей гостиной.

— Так или иначе, — вмешалась я, обращаясь к папашке, — Алекс — Шестой, и ему нужна работа.

На этот раз папашка уже не смог скрыть удивления:

— Вот как? Шестой?

Алекс ткнул указательным пальцем в солонку, стоявшую на противоположном конце стола. Она качнулась, двинулась и, на мгновение замерев на краешке стола, обрушилась на пол.

Не могу сказать, что это произвело на папашку сильное впечатление. Может, Кейл прав. Способности Алекса ничего особенного собой не представляли.

— Телекинез? В высшей степени полезный навык! — произнес папашка, не скрывая сарказма.

— Еще какой полезный, черт побери! — Голос Алекса стал неожиданно высоким. — Я энергичен и изобретателен и, что главное, как говаривал капитан Джек Воробей, мой компас ориентирован на то, что мне нужно.

— Вот как?

Папаша был вроде заинтригован, хотя, как мне показалось, по лицу его скользнула усмешка.

— Да, именно так, — подтвердил Алекс.

— А как насчет моей дочери? — спросил папашка, переведя взгляд с Алекса на меня.

Тот пожал плечами:

— А при чем здесь ваша дочь?

— Каковы ваши намерения в ее отношении?

— Послушайте, — отозвался Алекс, — если вы думаете, будто я собираюсь вновь встречаться с вашей дочерью, то уверяю вас — нет. Слишком хлопотно.

* * *

В «Деназен» я ехала в машине отца; Алекс ехал за нами на своей.

— Насчет Алекса ты наврала? — спросил папашка.

Не было смысла упираться. Он вел себя довольно спокойно, с тех пор как мы покинули кафе, и, как всегда, по выражению его лица ничего нельзя было понять.

— По правде говоря, Дезни, — начал он, — я тобой горжусь. Похоже, ты подходишь к своей работе с чувством ответственности и тем уровнем зрелости, которые я в тебе и не ожидал обнаружить.

Ни фига себе!

— Я бы порекомендовал тебе как можно скорее начать разработку своего участка. Через несколько дней. Ты должна собрать информацию по всем этим подпольным Шестым как можно скорее. Что-то мне говорит, что получить ее через тебя, а может, и через Алекса, — лучший и самый быстрый способ.

— Алекса? Ты считаешь, мы с ним должны работать в команде?

— А что, будут проблемы?

Ура! Что может быть лучше? Я проглотила улыбку и деланно нахмурилась:

— Если честно, Алекс — далеко не лучшая компания. Не самый желанный для меня тип.

— Вы, как мне кажется, вполне ладите.

— Тебе, конечно, показалось. Я просто пыталась произвести на тебя впечатление — вот какого парня я завербовала. А вообще, если бы не «Деназен», я бы с удовольствием вломила ему так, чтобы содержимое штанов у него вышло через глотку.

Папашка засмеялся. Прямо зашелся от смеха. Никогда раньше не слышала, чтобы он так ржал. И хоть мне было противно, но я попыталась посмеяться с ним за компанию.

Папашка врубил поворотники, и мы въехали на парковку «Деназена».

— Думаю, если это получится, всем будет хорошо.