Наступили осенние холодные долгие ночи. Было уже трудно ночевать в поле в шалаше. Ожидались ливневые дожди, надо было убирать весь урожай, иначе джугара могла погибнуть. Пришел Икром-ходжа, дрожа от холода: он жаловался, что мачеха не дала ему одеяла. Пришли еще трое ребят. Один из них спросил:

«— Ты почему не поехал в Верхнюю Махаллу плакать по матери?

Мне показалось, что меня окатили кипятком. Я понял, что она умерла… Один из ребят сердито сказал:

— Не надо его спрашивать, его утешать надо. Крепись! Вот ведь Икром-ходжа живет без матери.

— Не падай духом! — сказал Икром-ходжа. — Все проходит, все забывается. Уже десять лет я живу без матери, и ничего — волк меня не съел».

Ребята пришли поддержать товарища, утешить. Когда они уснули, осиротевший Садриддин вдруг почувствовал себя одиноким в этом необъятном огромном мире. Издалека прилетела песня, тоскливая песня Бедиля. Крестьяне шли за плугом и пели. Они не знают, что утешают продрогшего от холода и одиночества одиннадцатилетнего, сжавшегося в комок Садриддина, в трудном деле пахаря песня была другом, помощником, советчиком. Слушая песню, мальчик отходил сердцем, легче переживалось внезапно обрушившееся горе:

Тяжелому вздоху подобно, Я стал караванщиком слез. Глубокой пылающей раны Клеймо в моем сердце зажглось. И друга я, кроме той раны, В безумье моем не найду — В безвыходном мире обмана Один я, как солнце, в бреду. О бедный Бедиль! Осужден ты Томиться вдали от друзей! Ты — строчка без рифмы ответной На небе печали твоей.

Песня, старинная, протяжная песня, в эту ночь поддержала в горе и печали Садриддина…

Утром проснулись товарищи, пора было приниматься за труд, заботы о братьях поглотили его…

«С той ночи прошло шестьдесят лет. Но она для меня навсегда незабвенна. Я не могу забыть о ней — это была моя первая ночь без матери».

Три главы из «Воспоминания» — «Земля», «Оспа» и «Ночь в поле» — это элегия отцу и матери, марсия в честь светлой памяти жившим трудом своих рук и оставившим сыну в наследство труд…