Ночной полдник

Акоста Марта

Обаятельной неудачнице Милагро Де Лос Сантос наконец повезло — она нашла приют в компании своего парня Освальда и его симпатичных родственников. Пусть вся семья страдает от редкого генетического заболевания (его еще называют «вампиризмом»), зато повсюду потрясающие пейзажи, а рядом — любимый мужчина. Все усложняется, когда Милагро понимает: окружающие чего-то недоговаривают. Чтобы узнать правду, ей придется пуститься в опасные приключения. Но даже оказавшись в пустыне, она не останется одна. Новые знакомые — политический экстремист, эгоцентричный актер и хитроумный журналист — в конечном счете помогут отыскать дорогу домой.

 

Глава первая

Раздор да любовь!

Восседая на бортике ванны со звериными лапами, я изнутри просушивала феном сырые полусапожки и старательно размышляла о своем о девичьем. Состояние моего постепенно истощавшегося банковского счета тревожило тем, что между ним и усиленными попытками пристроить мои рассказы обнаруживалась обратно пропорциональная связь.

— Что это еще за подозрительный запах? — поинтересовался Освальд, просунув голову в ванную.

Взглянув на него, я почувствовала, как у меня внутри все встрепенулось и запузырилось, словно шампанское, имеющее обыкновение вспениваться и переливаться через край бокала.

К запаху моей печеной обуви примешивался слабый травянистый аромат крема для многоуровневой защиты от солнца. Освальд пользуется защитными средствами ежедневно, потому что страдает аутосомным рецессивным наследственным заболеванием, которое делает его чрезмерно чувствительным к солнечному свету и невероятно извращенным в том, что касается еды. К несомненным плюсам этого недуга можно отнести то, что он никогда ничем другим не болеет и раны на нем заживают моментально.

Во всех остальных смыслах он совершенно нормальный. Просто нелепость, что люди склонны к старомодным предрассудкам, когда дело касается человека с медицинскими отклонениями.

Я отключила фен.

— Так пахнут мои botas,когда их пекут. Твоя бабушка запретила мне ставить их в сушку, потому что там они тум-тумкают — совсем как труп: «тум… тум… тум…» Напрашивается вопрос: откуда она знает, какие звуки издает труп, лежащий в сушке?

— Где ты промочила сапоги?

— Я проверяла свои посадки болотных растений и упала в пруд. Кстати, травы мои поживают замечательно.

— Тебе нужно купить еще одну пару сапог.

— Мне сейчас гораздо важнее приобрести то, в чем я пойду на свадьбу к Нэнси. Я — как Торо: с опаской отношусь ко всем мероприятиям, для которых нужна новая одежда.

— А я думал, ты любишь наряды, — проговорил Освальд и прислонился к дверному косяку.

Он собирался на работу, поэтому на нем были грифельно-серый костюм из тонкой шерсти, рубашка цвета незабудки и шелковый галстук с узором из ромбиков.

Я тайком отряхнула грязь с колен, обтянутых заношенными джинсами.

— Я очень люблю наряды. Это мероприятия вызывают у меня беспокойство. Кстати, о птичках, ты уверен, что мои старые юбка и блузка сойдут для завтрашних крестин?

— Это не крестины, — возразил Освальд. — Это ужасно скучная церемония присвоения ребенку имени. К тому же ты не можешь туда пойти, потому что она проводится только для членов семейства.

— Как-то невежливо это, — заметила я. — Если бы крестили мою племянницу, я пригласила бы всю твою семью и на саму церемонию, и на последующее празднование. Причем вам не пришлось бы приносить с собой ни выпивку, ни закуску.

— У тебя нет племянницы.

— Теоретически — есть. Ее зовут Елена, и она меня обожает.

— Юбка и блузка вполне сойдут для празднования после церемонии, — вздохнул Освальд. — Можешь купить одежду для свадьбы Нэнси по карточке, которую я тебе подарил.

Новенькая блестящая кредитная карточка лежит на дне ящика с нижним бельем, прямо под моими любимыми кружевными chones. И я совершенно не собираюсь ею пользоваться.

— Я в ужасе от того, что мне придется идти на свадьбу одной.

— Все будет хорошо. Тебя порадует встреча со старыми университетскими подружками.

Я познакомилась с Нэнси в Престижном Университете, но круги общения у нас были очень разные. Ее отличавшиеся снобизмом подружки-богачки не только смотрели сквозь меня, но и предпочитали никогда прямо ко мне не обращаться, чем вызывали желание плюнуть жвачку в их блестящие холеные волосы.

Решив, что мои сапожки уже высохли, я просунула ноги в их пахучие влажные внутренности.

— Вся эта история с твоей семьей кажется мне крайне возмутительной. Я страшно возмущена.

— Перестань, малышка. Помимо всего прочего, после знакомства ты еще обрадуешься, что тебе не придется провести с ними много времени.

— Но ведь твои родители хорошие, верно? Они же вырастили тебя.

Освальд пожал плечами.

— Им понадобится некоторое время для разогрева, но как только они познакомятся с тобой поближе, они тебя полюбят.

Я очень надеялась на это, хотя и не принадлежала к их кругу. Я — всего-навсего частично безработная девушка, которую романтический порыв схлестнул с их сыном и которая случайно заразилась их заболеванием. Родственники Освальда диву давались, что я осталась жива. Моя иммунная система работает до нелепости эффективно. Возможно, от рождения она и не была такой крепкой, но ее развитию наверняка послужило злостное равнодушие моей матери Регины.

Я встала и подошла к зеркалу. Разделив волосы пальцами на три ровные пряди, я заплела косичку. Будучи жительницей города, я активно принимала участие в светских мероприятиях. Однако теперь, после нескольких месяцев тихой деревенской жизни, перспектива целых трех событий в течение одной недели — приезд родителей Освальда, его отъезд и свадьба Нэнси — казалась мне чрезмерной.

Освальд подошел ко мне сзади. Его рост чуть выше среднего, однако он без труда может уткнуться подбородком мне в макушку.

Его великолепная бледно-кремовая кожа прекрасно контрастирует с моими черными волосами. Я всегда любуюсь его серыми глазами, формой бровей, густыми каштановыми волосами и плавными очертаниями скул.

— Ты красавица, — проговорил он, покрепче прижав меня к себе.

Я очень радуюсь, когда он говорит это, хотя выгляжу как все латиноамериканки: черные волосы, карие глаза, оливковая кожа и соблазнительная фигура. Встречая похожую на меня девушку, я втайне надеюсь, что она окажется моей давно потерянной родственницей, и, как только кровная связь всплывет на поверхность, мы тут же станем primes, преисполненными любви друг к другу.

— Почему ты строишь мне рожи? — поинтересовался Освальд.

— Я недоверчиво приподнимаю бровь в ответ на твою уловку — ты ведь пытаешься увести меня от темы.

— Попробуй еще раз. Постарайся выделить затылочнолобную мышцу; она находится с правой стороны лица.

Вот именно за это я его и обожаю: он считает, что любую проблему можно решить, стоит только напрячь серое вещество.

— Доктор Грант, я буду скучать, когда вы уедете.

— Я могу отменить поездку и пойти на свадьбу Нэнси, если это тебе необходимо.

— Да, я настолько жалка и беззащитна, что готова лишить детей твоего присутствия и хирургического вмешательства.

— Этого я не говорил. Да и вообще — не стоит все время ставить свои интересы на последнее место.

— Ты слишком часто общался с избалованными и самовлюбленными женщинами.

— Да, это правда.

Он поцеловал меня в шею, и по всему моему телу, вплоть до замерзших пальцев на ногах, побежали мурашки.

— Hasta, малыш, — сказала я. — Увидимся вечером.

Я вышла в коридор нашей хижины любви. Она представляет собой прелестный двухкомнатный коттеджик, со вкусом отделанный в классических синих и белых тонах.

«Вкус — еще не стиль», — заметила однажды моя подруга Нэнси. С тех пор я использую этот афоризм, чтобы хоть как-то оправдать нашу страсть загромождать домик разными провинциальными сокровищами: старыми вывесками, кухонной утварью в стиле ретро и гладкими речными камушками.

Я взяла в руки стопку конвертов, предназначенных для отправки. Недавно я написала цикл из двух новелл, озаглавленный «Uno, Dos, Terror!», о смелой молодой женщине, которой пришлось столкнуться с исчадиями ада — специалистами по генетической инженерии растений, фашистами и полтергейстом. Эти новеллы — дань уважения политическим произведениям Мэри Уолстонкрафт и классическому политическому ужастику ее дочери под названием «Франкенштейн».

Моя лохматая собака Дейзи, увидев, что я собираюсь на улицу, запрыгала от радости. Раньше у меня никогда не было домашних животных, и я не перестаю удивляться тому, сколько счастья они приносят. На ранчо живут еще четыре собаки, однако именно Дейзи прилипла ко мне с того самого момента, как я приехала сюда. Она похожа на помесь пастушьей собаки и гусеницы, у нее золотые глаза, а тело покрывает густая многоцветная шерсть.

Открыв дверь, я подняла голову и взглянула в безоблачное небо. Воздух пахнул влажностью и чистотой. Моя курица Петуния возилась в земле возле ограды садика.

В стенах маленькой хижины можно делать вид, что мы с Освальдом ровня, однако в большой жизни Освальд Кевин Грант, дипломированный пластический хирург, — настоящая шишка. Прокалывая и подправляя, разрезая и раскраивая, накачивая и отсасывая, зашивая и склеивая людей, он омолаживает и улучшает их внешний вид, что приносит ему целую кучу денег.

Ему принадлежит огромный дом, который стоит на другом конце поля. У него есть скот, трактор, грузовики, небольшой виноградник (каберне) и поля, простирающиеся от ручья и пруда до подножий холмов. Помимо этого, имеются прочая собственность и капиталовложения, обеспечивающие постоянный приток денежных средств.

Освальд обитает в хижине по какой-то странной прихоти, и порой я всерьез опасаюсь, что я и сама для него — что-то вроде каприза. Пусть он с легкостью отмахнулся от наших классовых различий, но я-то о них прекрасно помню!

Мы с Дейзи промчались по изумрудному полю к автомобильной стоянке, которая располагается возле Большого дома, и запрыгнули в мой зеленый пикап. После посещения почты я собиралась заехать в несколько магазинов в городке и попытаться раздобыть еще каких-нибудь клиентов для своей садоводческой консультации.

Я никогда не планировала заниматься садоводством профессионально, однако образование в ПУ не дало мне ничего другого, кроме умения писать непродаваемые художественные произведения и говорить о виски в среднем роде, а не в мужском, хотя разницу все равно никто не замечает.

Моя мать Регина пришла бы в ужас, узнав, что я вожусь в земле «как иммигрантка». Стоило мне отправиться в ПУ, как папин бизнес, связанный с ландшафтным дизайном, начал набирать обороты. Поначалу его компания была скромным предприятием районного масштаба, но вскоре «ДЖЕРРИ ДИ-ковинное озеленение» стала заниматься уже территориями предприятий и торговых центров. В сознании моей матери Регины непосредственная близость ко мне ассоциируется с теми ужасными днями, которые ей приходилось влачить как представительнице низших слоев общества.

Обогнув внушительное здание из светлого песчаника, я бибикнула. В окне возникла бабушка Освальда, Эдна. Мне не удалось сразу определить, что она сделала — приветливо помахала мне вслед рукой или отмахнулась от меня как от надоедливой мухи, поэтому я решила остановиться и проверить.

Я вошла в Большой дом с заднего хода. Извлекши ноги из влажных полусапожек, я оставила их в прихожей возле шкафа, где хранились шляпы и средства от солнца.

Просторная кухня являла собой сочетание ярких оттенков желтого и синего — этакая смесь стиля Моне и высококачественного ресторанного оборудования. Из духовки тянуло корицей, и я сразу же вспомнила те дни, что провела в уютной комнате для прислуги, примыкающей к кухне.

Семейство неохотно предложило мне приют, после того как меня чуть было не похитил Окончательно Тронутый Бывший, Рехнувшийся Олигофрен Себастьян (ОТБРОС). Судя по его бредовым речам, он решил, что я заразилась вампиризмом. Организация, в которой состоял ОТБРОС, «Коалиция американцев за консервацию Америки» (КАКА), планировала вывезти моих друзей за пределы страны, чтобы проводить эксперименты с их ДНК, не только для удовольствия, но и ради прибыли.

Признаюсь честно, я действительно чувствовала себя ужасно, испытывала тягу к сырому мясу и — что там таить — плохо реагировала на солнечный свет, но сейчас я абсолютно здорова. Кстати, эта инфекция дала и довольно симпатичные побочные эффекты. Я стала лучше видеть, главным образом ночью, а мелкие ранки и порезы заживают на мне мгновенно — удобно, надо сказать, особенно если любишь выращивать розы.

Кроме того, как мне то и дело напоминают члены семейства, вампиров не существует.

Постукивая по терракотовой плитке каблуками своих высоких коричневых ботинок оттенка эспрессо, на кухню вошла Эдна. В темно-шоколадном свитере и болотно-зеленой юбке она выглядела опрятно и изящно. Я уже давно потеряла надежду, что когда-нибудь смогу быть такой элегантной.

— Юная леди, — рявкнула она, — мы нуждаемся в вашей помощи! Уинни необходимо, чтобы вы сегодня утром посидели с ребенком, а мне — чтобы мы с вами подготовили комнаты для гостей.

— A у меня уже весь день распланирован: я собиралась заехать на почту, поработать в саду и пописать.

— Сегодня у вас не будет времени на эту чепуху.

— Значит, я должна заниматься всем этим даже несмотря на то, что меня до сих пор никто не пригласил на крестины?

— Да, — отрезала Эдна. — Просто уму непостижимо, что у вас нет телефона и мне приходится махать рукой, будто вы какая-нибудь торговка рыбой.

В отличие от большого дома коттедж строился как уединенное местечко, поэтому телефонную линию туда так и не провели.

— Мне страшно не хочется иметь телефон, потому что тогда меня донимали бы всякие психопаты.

Даже сейчас, когда ОТБРОС далеко, меня по-прежнему преследует тревожное чувство, что он снова станет досаждать мне.

— Вполне возможно, юная леди, что и среди несумасшедших найдутся те, кто захочет позвонить вам. Возможно даже, что с вами решит поговорить ваша мать Регина.

Члены семейства называют меня «юной леди». Как говорит Эдна, она до сих пор надеется, что я когда-нибудь ею стану. Я называю свою мать Регину «моей матерью Региной», потому что это позволяет держать эмоциональную дистанцию между мной и женщиной, которая не только рожала меня с неохотой, но и жить со мною не горела желанием.

— Это, конечно, возможно, Эдна, но вряд ли. Если я вам нужна tout de suite, вы можете позвонить Освальду, и он мне все передаст.

— Моему внуку некогда заниматься передачей сообщений, у него есть дела и поважнее. — Эдна, обладательница сногсшибательных, невероятных зеленых глаз, подняла левую бровь почти до челки.

Я с завистью вздохнула — в том, что касалось мимической гимнастики, она всегда была для меня недостижимым образцом.

— Как только мне заплатят за последние садоводческие свершения, я сразу же куплю телефон. sDonde esta la nina?

— Они с Уинни были в кабинете, — ответила госпожа Грант. — Этот младенец — не игрушка.

— Давайте договоримся о том, что по этому пункту мы договоренности не достигли.

Большой дом представляет собой основательную двухэтажную постройку с балочными потолками, отштукатуренными белыми стенами, паркетными полами и мебелью в миссионерском стиле. Через столовую я вышла в коридор, который ведет в гостиную, кабинет, комнату отдыха и библиотеку. По лестнице с кованными чугунными перилами можно подняться на второй этаж, к спальням.

Кабинет выглядит очень мужественно — сплошное дерево, кожа и объемистые тома научно-популярной литературы. Книг куча, а читать нечего. Когда я предложила Освальду украсить интерьер подушками из вощеного ситца, а к собранию книг добавить для разнообразия романы, он посмотрел на меня так, будто я брызнула ему в лицо святой водой.

Переносная колыбель стояла на огромном рабочем столе. Протянув одну руку малышке, которая хватала ее своими пальчиками, Уинни разговаривала по телефону. Судя по нежному тону, она беседовала со своим мужем Сэмом, кузеном Освальда.

Сэм и Освальд близки как родные братья. Когда Сэм и Уинни полюбили друг друга, Уинни все еще была помолвлена с Освальдом, а потому происходило не пойми что. Но мы все повели себя до такой степени разумно и утонченно, что умудрились вместе счастливо жить-поживать на одном ранчо.

До родов Уинни всегда выглядела безупречно. Она работала врачом в больнице, и вообще — у нее тьма дипломов, выданных супер-пупер-престижными европейскими университетами. Теперь же у нее на плече красовалось мокрое пятно, портившее вид ее элегантной хлопчатобумажной блузки, а из прежде аккуратного хвостика выбивались прядки волос цвета кукурузного шелка.

— Привет, юная леди, — поздоровалась она, повесив трубку.

— Привет, Уинничка. Привет, малышка, — добавила я, заглянув в колыбельку.

Девочка посмотрела на меня серьезными карими глазами, совсем такими же, как у отца, и очаровательно агукнула.

— Уинни, неужели ты до сих пор не дала ей имя!

— По обычаю нужно дождаться церемонии. Кстати, это позволяет мне провести больше времени в размышлениях. Я подумывала об имени Табита, но Сэм говорит, что оно кошачье. Ему нравится Элизабет.

— Мне тоже нравится Элизабет. — Я взяла ребенка на руки и прижала к своим мощным сиськам. Возможно, у девочки даже создалось ложное впечатление, что ей предстоит сытная трапеза. — Если у тебя сейчас есть другие дела, я могу посидеть с Малышкой.

— Можешь? — переспросила Уинни.

Не дожидаясь ответа, она одним духом выпалила целый список инструкций и умчалась прочь так быстро, что аж пятки засверкали.

— Когда ты научишься говорить, мы станем вести остроумные и содержательные беседы, — пообещала я ребенку, проведя губами по пушку ее соломенно-желтых волос.

Мы переделали все детские дела, начиная с приятных — скажем, переодевания в хорошенький клетчатый комбинезончик, и заканчивая не очень приятными — например, сменой памперса. После этого я усадила младенца в сумку-кенгуру с козырьком из специального материала, защищающего от ультрафиолетового излучения, и мы отправились на прогулку.

Убедившись, что поблизости никого нет, я остановилась возле своего пикапа и вынула лист наждачной бумаги, припрятанный под сиденьем.

Когда на зеленом поле пасутся лошади, это очень красиво. Чтобы обнаружить местонахождение Эрни, помощника и доверенного лица семейства, я выбрала дорогу, идущую мимо конюшни. Представляя собой образчик мужественности, смуглый и невысокий Эрни прибивал к деревянным столбикам сетку-рабицу. Несмотря на то что мы приветливо помахали друг другу, он явно был полностью поглощен своей работой. Это упрощало мой план.

Я продефилировала по привычной дороге вдоль узкого ручья, который пересекал всю территорию ранчо. По пути я постоянно разговаривала с малышкой — описывала дубы, которые растут на окружающих долину холмах, нахваливала красоту серо-синих камней, лежащих в ручье, отмечала красно-черно-белый окрас дятлов.

Потом, мимоходом повернув на сорок пять градусов, я оказалась на тропинке, идущей вдоль тыльной стороны похожего на конюшню здания, где располагается бассейн. Из-за того, что кожа членов семейства плохо реагирует на свет, раздвижная крыша закрытого бассейна приводится в действие только ночью.

Недавно вампиры поведали мне, что в бассейн случайно пролилось какое-то чистящее средство, и плавать там теперь нельзя. Пусть я и не изучала в ПУ химию, у меня все равно зародились сомнения насчет загрязненности бассейна, особенно после того как я подсмотрела, что Эрнесто таскал туда какие-то громоздкие вещи.

Оказавшись вне поля зрения обитателей Большого дома и конюшни, я принялась искать на заборе из красного дерева выпадающий сучок, который заприметила ранее. Потом, вооружившись пилкой для ногтей, взялась обрабатывать доску, и вскоре деревянный кругляшок уже можно было выковырнуть, пусть и не без труда. Я заглянула в отверстие.

Возле бассейна красовалась квадратная сцена с темно-красным бархатным балдахином. В центре ее возвышался квадратный стол, увенчанный огромной мраморной купелью. Напротив сцены стояли два ряда черных стульев с резными спинками.

Что они замышляют — непонятно, ясно только, что это не простая церемония присвоения имени.

Малышка спала, а я принялась обрабатывать выпавший сучок наждачной бумагой, чтобы он был гладким по краям, затем проделала то же с краями отверстия. Когда я засунула кругляшок в дырку, стараясь не загнать его слишком глубоко, а потом подцепила и потянула на себя, он поддался очень легко.

Я не собиралась пропускать шоу только из-за того, что никто не выдал мне билет.

 

Глава вторая

При чем тут вообще кровь?

Вернувшись домой, я уложила ребенка спать, а потом отдалась на милость Эдны, которая руководила подготовкой комнат к приезду гостей. Родители Уинни, Сэма и Освальда займут спальни на втором этаже. Кузен Освальда Гэбриел переберется в комнату прислуги, что соседствует с кухней. Все остальные родственники остановятся в городе, в старой викторианской гостинице.

Меняя постельное белье, расставляя цветы и жужжа пылесосом, я сосредоточила свои мысли на том, какое несметное множество преступлений против моды я рискую совершить на свадьбе у Нэнси. К сожалению, женские журналы не дают советов тем, кто нуждается в снаряжении для званого вечера, гости которого ценят родословную куда больше грудастости.

Очередной раунд взбивания подушек и полировки мебели я решила предварить звонком Нэнси, а потому направилась в кабинет.

— Нэнсюха, это я, Милагро.

— Милагро! — пропела она. — Я с трепетом жду нашей встречи. Все будет tres чудесно, и через какие-нибудь несколько дней я окажусь на вершине плашенства!

— Блаженства, то есть. Ты выпила, что ли?

— Пока нет. Просто мне так нравится — «плашенство» звучит почти как планшевый, у меня платье такого цвета. Оно обалденное, к тому же шипящие очень сексуальны.

— Я с тобой полностью согласна — по поводу шипящих, а не по поводу планшевого. Мне казалось, все будет пюсовым.

— Как же можно! Ты ведь сказала, что пюсовый — это блошиный цвет. Фу! Все будет peche, планшевым и плашенным.

— Кстати, об одежде. Что я должна надеть?

— Да что хочешь! В любом случае все взгляды будут обращены на красавицу невесту. Я наконец-то познакомлюсь с твоим таинственным Осборном?

— Его зовут Освальд, и он все же не сможет приехать.

— Ой, Мил, quelle pathetique! Я говорю, как Лесли Кэрон, правда? — осведомилась Нэнси. — Поскольку медовый месяц мы проведем во Франции, я взяла напрокат «Жижи». Знаешь, что больше всего шокирует в этом фильме, кроме того, конечно, что Луи Журдан нарочито одевается на правую сторону?

— Что?

— Когда герой собирается сделать невинную, девственную Жижи своей любовницей, Морис Шевалье говорит: «На несколько месяцев она послужит тебе неплохой забавой».

— Я понятия не имела, насколько это циничный фильм! Ужасно, что некоторые считают девушек всего-навсего временной забавой.

— Поэтому нужно заранее заключить договор о разделе имущества.

— А теперь ты сама говоришь цинично!

— Au contraire, mon petite chouchou. Я очень полагаюсь на бессмертную и романтическую любовь Тодда к деньгам моего папочки, — заметила Нэнси будничным тоном. — В списке приглашенных на свадьбу я приписала к твоему имени «плюс один человек». Только не приводи своих претенциозных кавалеров.

Под словом «претенциозный» она имела в виду «безработный».

— В какую часть Франции вы едете? — поинтересовалась я. — Куда-нибудь на Ривьеру?

— Нет, на французский остров с тропическими пляжами. На Тибет.

— Не смеши меня, — попросила я, но было поздно — я уже смеялась. — На Таити?

— Неинтересно, когда ты все так быстро угадываешь, — расстроилась Нэнси и тут же пустилась в детали, касавшиеся ее пляжного гардероба. А потом сказала: — Мил, ничего, что ты не будешь подружкой невесты? Тодд до сих пор печалится из-за того, что Себастьян не приедет.

— Нэнсита, я и так рада, что буду присутствовать на дне твоего плашенства, — заверила ее я.

Некоторое время назад мы пережили период ссоры, поскольку жених Нэнси состоял в связи с ОТБРОСом и КАКА. Теперь мы старались наладить отношения. Ради Нэнси я очень надеялась, что Том и впрямь не такой уж тупой, дорвавшийся до власти и зажравшийся осел, каким кажется на первый взгляд.

Закончив свои дела, я отрапортовала об этом Эдне, которая была на кухне. Обычно в этот час мы отправлялись на террасу, где все вместе предавались мирному espiritu de los cocteles, но сегодня напитки и ужин дожидались гостей.

Эдна осмотрела меня с головы до ног и заявила:

— Юная леди, приведите себя в божеский вид, пока еще никто не приехал.

— Постараюсь, Эдна, даже учитывая некоторые обстоятельства.

— Какие еще обстоятельства?

— То, что меня так никто и не пригласил на крестины ребенка, и то, что у меня есть только рабочая одежда.

— Рабочая одежда? Напомните-ка мне, кто вы по профессии.

— Ваш намек на то, что я ужасно одеваюсь, возмущает меня до глубины души. Все те немногие вещи, что у меня есть, превратились в лохмотья из-за праведных трудов в саду.

Эдна издала какой-то непонятный презрительно-ядовитый звук, нечто среднее между смешком и имитацией рвоты, и тут на пороге возник Освальд. Эдну он чмокнул в щеку, а меня подверг более обстоятельному влажному приветствию.

— Твоя бабушка довела меня до истощения, заставляя заниматься непосильным трудом, — пожаловалась я.

Освальд опустил руку и, ущипнув меня за попу, констатировал:

— Да ладно, бабуле еще есть над чем поработать.

Эту фразу они оба сочли смешной.

Тут раздался телефонный звонок.

— У меня такое чувство, Освальд, что это снова звонит твоя мать, — сказала Эдна, направляясь в кабинет, к телефону.

Уинни и малышка появились в тот самый момент, когда домой приехал Сэм. Он очень похож на Освальда, только у него более узкий нос, более округлый подбородок и более гладкие скулы. У Сэма большие грустные карие глаза и вьющиеся каштановые волосы, которые он постоянно пытается усмирить.

Когда Эдна вернулась на кухню, мы все увлеченно болтали.

— Что, моя мама зависла на какой-нибудь распродаже? — поинтересовался Освальд.

— Это была не твоя мать, — спокойно возразила Эдна. — Это был Иэн. Он едет сюда.

Клянусь, если бы она со всей дури огрела меня по башке пятикилограммовой тушей кижуча, я удивилась бы куда меньше.

Иэн Дюшарм — дальний родственник Уинни. Он приезжал сюда в прошлом году, и мы провели с ним вдвоем несколько развратных дней. Мне Иэн казался экстравагантным, привлекательным и довольно-таки испорченным, к тому же неизвестно по какой причине я ему нравилась.

Обычно во всем винят гонца, поэтому Освальд смерил бабушку холодным взглядом.

— Какими бы ни были наши отношения с Иэном, — с характерной для него торжественностью провозгласил Сэм, — я рад, что он хочет увидеть малышку и установить с ней контакт.

— Сэм прав, — согласилась Уинни. — Это большая честь, что он приедет…

— В чем тут честь-то? — удивилась я.

Ну, приедет на тусовку по поводу крестин ребенка какой-то гуляка, любитель путешествий, — и что?

— Я хотела сказать, это очень мило с его стороны, что он решил приехать, — быстро проговорила Уинни. — Сэм, ну скажи, правда же это мило?

Сэм согласился с женой и добавил скороговоркой:

— Приятно иметь заботливых родственников.

На это мне было нечего возразить, поскольку, кроме моей давно умершей бабушки, с заботливыми родственниками я не сталкивалась.

Уинни смерила Освальда суровым взглядом, словно желая напомнить, что ее приемную ежедневно наполняют метамфетаминовые наркоманы, скандальные алкоголики и орущие подростки, с которыми она умудряется справляться.

— Я рада, что мой кузен едет сюда, дабы взглянуть на ребенка. А кто недоволен — будет иметь дело со мной.

Освальду пришлось пойти на уступку, он еле заметно кивнул.

Уинни улыбнулась и заговорила об имени для ребенка. Большинство старших родственников семейства после иммиграции в страну взяли президентские фамилии, поэтому малышке предназначено было носить фамилию Хардинг-Грант или Грант-Хардинг.

— А может, ей и имя подобрать президентское? — предложила я. — Например, Уорренетта или Миллардина.

Лицо Уинни приняло такое оскорбленное выражение, что я немедленно заткнулась.

По пути в хижину Освальд молчал.

— Проклятый Иэн Дюшарм, — в конце концов произнес он.

— Я знаю, что у тебя есть претензии к Иэну, но ведь тогда я была свободна, а ты был помолвлен с Уинни. Я примирилась с твоим прошлым, думаю, ты должен поступить так же.

— Неверное сравнение. Мою помолвку заранее спланировали, к тому же у нас никогда не было интимных отношений с Уинни.

— Ну, Освальд, ты слишком уж вдаешься в детали. — Он взглянул на меня, и я поспешно добавила: — Подумай лучше о ребенке. Будь терпимее ради младенца, бедняжки Калвины.

— Малышка Вудроэтта. Очаровашка Линдонисса, — помолчав, продолжил он.

— Дорогая Ратерфордина, — не унималась я.

Когда он произнес «милая Рональд-Энн», я захохотала так, что у меня бока разболелись.

— Я все равно не понимаю, почему ты ревнуешь меня к Иэну, — сказала я, когда мы уже вошли в хижину. — Это я должна ревновать. Ты ежедневно ощупываешь голых женщин, но я ведь понимаю, что это твоя работа.

— Врушка. Тебя это бесит.

— Конечно, бесит. Я хочу, чтобы ты был только моим.

Просунув руки под его рубашку, я погладила Освальда по спине.

Он взглянул на меня:

— Иэн приезжает из-за тебя.

— Я уверена, он давно позабыл, что встречался с глупой мексиканской девчонкой, — сказала я, хотя у меня в шкафу были припрятаны записки и подарки, которые регулярно присылал Иэн.

— А я не могу забыть. — Освальд поцеловал меня в губы, потом провел пальцем по моей шее. — У нас еще есть время до их приезда, — сказал он.

Взяв меня за руку, он слегка прихватил зубами кожу на тыльной стороне моего запястья — так Освальд давал понять, чего он хочет.

Я сняла с него пиджак, стянула через голову галстук и расстегнула рубашку. Потом быстро разделась сама, и он привлек меня к себе, поглаживая по спине и бедрам, игриво покусывая мою шею.

Я целовала его грудь; после длинного трудового дня кожа Освальда приобрела едва уловимый солоноватый привкус. На мой взгляд, он идеален во всех отношениях. Я расстегнула ремень и стянула с него широкие брюки. Он шептал мое имя, продолжая ощупывать меня и поглаживать; через некоторое время я почувствовала, что почти отравилась удовольствием.

— Можно? — вежливо спросил он. Освальд всегда просил позволения своим низким, мелодичным голосом.

— Да. — В тот момент я была согласна на все.

Он потянулся к картине, стоявшей на полке, и нащупал за ней скальпель, который всегда там лежал.

Освальд извлек скальпель из ножен.

Я поежилась, несмотря на то, что было тепло. Я не из тех девушек, что стремятся к боли, но некоторые занятия, например работа в саду, стоят того, чтобы перетерпеть маленькие ранки и ссадины.

Освальд ласкал меня до тех пор, пока я не откинула наконец голову и не закрыла глаза, ощущая только прикосновения его рук. Потом я почувствовала, как он сделал надрез в верхней части моей груди — так быстро и незаметно, что я почти не почувствовала боли. Открыв глаза, я наблюдала за тем, как он склонил голову над ранкой, из которой сочилась алая кровь. Освальд вздрагивал от удовольствия. Через несколько секунд, когда он оторвал губы от моей груди, порез затянулся, и кожа выглядела абсолютно так же, как прежде.

Скользнув на шерстяной ковер, мы начали заниматься любовью. Освальд кольнул скальпелем мой указательный палец и высосал несколько капелек крови. Перевернув его на спину, я завладела им.

Мою беззаботную дрему прервал собачий лай — видимо, подъезжали гости. Взглянув на часы, я выбралась из объятий Освальда.

— А ты знаешь, который час? — спросила я.

— Который?

— Поздний, очень поздний.

Я подошла к шкафу, а Освальд просто смотрел на меня, лежа на ковре.

Юбка и хлопковая блузка цвета бургундского вина, которые я планировала надеть, выглядели еще более убогими, чем накануне вечером. Но — делать нечего. Я выложила их на кровать.

— Давай примем душ вместе!

— У нас нет времени. Мне придется ополоснуться, изобразив Шустрика Гонсалеса.

Я помчалась в ванную. В течение трех минут, пока я стояла под струей воды, я мандражировала по поводу встречи с родственниками Освальда в целом и его родителями, в частности. Господин и госпожа Грант целый год провели в Праге; я даже видела фотографии, на которых они все делали по-пражски: читали в кафе, ходили в музеи, посещали различные культурные события и обсуждали экзистенциализм.

Они вырастили замечательного, хотя и вполне практичного сына и наверняка должны быть прекрасными людьми. Я втайне надеялась, что они нежно обнимут меня, и мы станем искренно заботиться друг о друге. Вероятно, мама Освальда будет вести со мной длинные телефонные разговоры, а может, даже подкинет какой-нибудь хороший совет. Мы все станем собираться по праздникам, а у них на каминной полке будет красоваться наша с Освальдом фотография.

Толстым махровым полотенцем из египетского хлопка я сначала вытерла тело, а потом подсушила волосы. Умаслившись молочком для тела, которое должно было придать коже блеск, я выскочила в спальню.

На кровати, положив ногу на ногу и что-то напевая себе под нос, восседал Освальд. Кроме широких трусов, на нем ничего не было.

— Милый, ты сидишь на моей… — начала было я, но потом увидела, что он ни на чем не сидит. — Где моя одежда?

— Мне кажется, ты гораздо лучше выглядишь без нее, — улыбнувшись своей кособокой улыбкой, ответил Освальд.

— Меня радуют твои иллюзии. И все же, куда ты дел мои вещи?

— Может, в гостиной? Посмотри там.

— Ха, ха, ха, — возмущенно пробормотала я и, чуть пригнувшись, проследовала в соседнюю комнату — еще не хватало, что бы кто-нибудь, проходящий мимо нашей хижины, увидел через окно мои chichis во всей красе.

Освальд побрел за мной.

На диване лежали матерчатые чехлы с одеждой и несколько свертков с символикой дорогого универмага.

— Это еще что такое? — поинтересовалась я, остановившись как вкопанная.

— Распакуй и узнаешь.

Все это напоминало Рождество. Не тот праздник, который я привыкла наблюдать в доме своих родителей: моя мать Регина распаковывает бесконечное количество подарков, купленных для себя любимой, — а тот, что мы привыкли видеть по телевизору: восхищенные дети и с любовью глядящие на них родители.

Здесь были и миленькие летние платьица, и босоножки, и роскошный черный костюм, и шелковые блузки, и брюки из гладкой ткани, и мягкие накидки, и свитеры, и подходящие ко всему этому великолепию аксессуары. А еще в свертках обнаружились элегантные туфли без каблука, дерзкие шпильки и клёвые спортивные ботинки. Одна из коробок была заполнена нижним бельем, упакованным в хрустящую оберточную бумагу. И, наконец, я увидела платье, идеальное для похода на свадьбу к Нэнси — из темно-розового шелка, отороченное бархатом, простое и прекрасное.

— Зачем ты… Когда ты успел?

— Моей заслуги тут нет. По бабушкиному совету я поручил выбрать все это своему персональному продавцу-консультанту.

Принимать подарки от Освальда было бы очень легко, невероятно легко. Но мне хотелось любить его не за подарки, а за то, что он это он.

— Я не могу принять от тебя все это.

Судя по выражению лица, Освальд разозлился. Схватив полупрозрачные черные трусики, лежавшие на куче прочего нижнего белья, он наклонился и приподнял сначала мою левую ступню, потом правую. А затем просто натянул трусики мне на бедра.

— Теперь их нельзя вернуть, — заявил он. — Давай одевайся, и мы выйдем на линию огня.

Пока он принимал душ и брился, я разглядывала одежду и терялась в догадках: какие же указания Освальд дал своему персональному продавцу-консультанту. Некоторые вещи больше тянули на классику, а некоторые явно несли черты вызывающе эротической эстетики. Я выбрала светло-голубую блузку и темно-синюю юбку — наряд, вполне подходящий для знакомства родителей с восхитительной подружкой их сына.

По пути к Большому дому Освальд держал меня за руку. Вечер стоял теплый, поэтому окна были открыты и оживленные голоса были слышны даже в поле.

— Я нервничаю, — призналась я.

— Не стоит, — отозвался Освальд. — Да, кстати, Милагро. Некоторые гости приехали сюда только потому, что они занимают определенное положение в нашем обществе, их взгляды могут показаться слишком оригинальными.

— Слишком оригинальными? В каком смысле?

— Э-э… они в некотором роде параноики… Ну, в отношении чужаков, только и всего. Поэтому не сердись, если они скажут что-нибудь странное.

Автомобильная стоянка кишела дорогими машинами, слегка присыпанными загородной пылью.

— Не грузи всем этим свою очаровательную башкенцию, — сказала я. — Я буду сама терпимость и внимательность.

Чем больше я волнуюсь, тем больше болтаю ерунды.

Когда мы вошли в гостиную, я постаралась выровнять дыхание. Зрелище напоминало счастливый час в каком-нибудь провинциальном клубе, и этого было достаточно, чтобы мне захотелось с криками унести оттуда ноги. Мужчины были в рубашках-поло и брюках спортивного покроя, на их запястьях красовались крупные золотые часы. Женщины с аккуратными провинциальными прическами были одеты в светлые блузки и широкие брюки или юбки. В глаза бросался странноватый оранжевый оттенок загара некоторых гостей. Одна из женщин — ну вылитая Уинни в возрасте — держала на руках ребенка, а возле нее, с восторгом разглядывая крохотулю, крутилась вторая.

Я быстро осмотрела комнату в поисках Иэна и, не обнаружив его, заметила двух мужчин, которые казались здесь белыми воронами. Один из них, какой-то тип в возрасте, выделялся своей головой очень напоминавшей яйцо, — такой же лысой и хрупкой. Несмотря на теплую погоду, он был облачен в тройку из шерстяной ткани саржевого плетения и восседал в кресле возле камина. Посетители загородного клуба сгрудились возле него и, склонив головы, слушали, что он говорит.

Справа от него стоял худенький молодой человек в черных широких брюках и черной же рубашке; у него были тонкие черты лица, делавшие его похожим на хорька, донельзя выбеленные волосы и водянистые светло-голубые глаза. В его внешности не было ничего особенного, однако я глазела на него, как обезьяна на блестящую монетку.

— Мама! Папа! — воскликнул Освальд, отпустив мою руку.

Он обнял невысокую симпатичную женщину, которая, поглаживая его по волосам, проговорила:

— Оззи! Как поживает мой мальчик-красавчик?

Ее лицо казалось молодым, но не носило ни натужного, ни замороженного выражения.

Затем Освальд обнял приятного поджарого мужчину, стоявшего рядом с мамой.

— Привет, пап.

— Освальд, — сердечно произнес он, словно одного имени уже было достаточно.

Освальд вывел меня вперед.

— Мама, папа, это Милагро. Милагро, это мои родители, Конрад и Эвелина Грант.

Меня всегда интересовало, как выглядит сын Эдны. Конрад Грант напоминал тех папаш, которые привозили своих детишек в ГТУ. Он держался с непринужденностью представителя сливок среднего класса и был весьма ухожен. Его серые глаза были той же миндалевидной формы, что и у его матери, но выглядели несколько иначе, мужественно.

— Здравствуйте, — приветствовала их я, пожимая руки не слишком крепко, но с твердостью, характерной для прямого и незаурядного человека. Я надеялась, что это рукопожатие послужит фундаментом для замечательных долгих отношений. — Очень рада познакомиться.

— Да, мы о вас слышали, — проговорила мама Освальда.

Поскольку я была крайне взвинчена, мне показалось, что таким же тоном она могла бы сказать примерно следующее: «Да, мы слышали о плотоядных бактериях».

— Рад познакомиться, — просто произнес господин Грант.

Его серым глазам недоставало того веселого озорства, что блестело в глазах Освальда. Господин Грант показался мне вполне солидным и достойным мужчиной. Человеком вдумчивым и немногословным.

— Сколько вы здесь пробудете? — поинтересовалась госпожа Грант.

— Я здесь живу, — ответила я, взглянув на Освальда. Он уверял меня, что мама в курсе всех дел.

— Я знаю, что вы здесь живете — пока, но каковы ваши планы на будущее?

— Милагро — писательница, — пояснил Освальд.

— Я планирую работать над своими художественными и прочими произведениями. Освальд говорил вам, что я написала несколько глав для книги о деревенской жизни, которую сочинила Эдна?

— Ох уж эти книги Эдны! — презрительно фыркнула госпожа Грант. — Ее romana clef мог бы разоблачить все семейство.

В дни своей дерзкой юности Эдна сочинила рискованный опус под названием «Чаша крови». Она высмеяла и вампиров, и тех, кто их ненавидит. Мне этот роман очень нравился.

— Книга Эдны действительно хороша, Эвелина, — обратился к жене господин Грант. — К тому же все знают, что это фэнтези. Вампиров не существует.

— Не о том речь, — отрезала госпожа Грант. — Милагро, вы так и не сказали, как долго пробудете в гостях у моего сына.

— Эвелина, веди себя прилично, — одернула ее подошедшая как раз в этот момент Эдна.

Мама Освальда сначала открыла рот, потом закрыла его и наконец проговорила:

— Не понимаю, что вы имеете в виду, мама Эдна.

— Уверена, что понимаешь, и, пожалуйста, не называй меня так, это звучит нелепо. А ты прекрасно выглядишь, Конрад, — добавила она, обращаясь к своему сыну. — Как тебе понравилась Прага?

— Мне не стоило так увлекаться классической музыкой, — подмигнув сыну, ответил господин Грант. — Ноги моей больше не будет в Зале Сметаны.

— Но ведь именно ты захотел купить абонементы, — поджав губы, возмутилась Эвелина.

— Нет, — возразил господин Грант. — Я просто заинтересовался: а вдруг это дешевле, чем покупать билеты на отдельные концерты?

— Уверена, что Конрад все правильно помнит, — невинно заметила Эдна. — Он всегда проявляет исключительную точность.

В этот момент и Освальд, и господин Грант отвернулись, но я заметила, что оба улыбаются.

— Юная леди, надеюсь, вы поможете мне с ужином, — сказала Эдна, ткнув в мое плечо своим изящным бледно-розовым ногтем.

Я хотела было возразить, что и так вкалывала целый день, но Эдна уже направилась к пожилому яйцеголовому мужчине, вокруг которого по-прежнему толпились гости.

Отец Освальда принялся пытать сына по поводу налогов на недвижимость.

Как же так? Почему знакомство с Эвелиной Грант сразу же пошло насмарку? Чтобы продемонстрировать свою добрую волю и честные намерения, я улыбнулась, а потом начала спрашивать о Праге. Госпожа Грант рассказала мне о культурной жизни города, но подтекст ее речи был приблизительно таким: «Ты недостойна чистить швейцарские ботинки ручной работы, которые принадлежат моему чудесному мальчику!» В ответ на это я вкладывала в свои реплики примерно следующее: «Вы мне очень-очень нравитесь, но вырвать Освальда вам удастся только из похолодевших пальцев моего трупа!»

Стоявший рядом с нами Освальд радовался, что мы беседуем.

Нежно улыбнувшись своему отпрыску, Эвелина спросила:

— И все-таки, чем вы занимаетесь? Кроме того, что живете с моим сыном и что-то там пишете?

— Еще я высаживаю сады и ухаживаю за ними, — ответила я. — Садик Эдны, который находится во дворе этого дома, — моих рук дело, а еще я посадила несколько садов в городе. И с удовольствием покажу их вам.

— Ой! — фыркнула она. — Другие девушки Освальда всегда с успехом занимались чем-нибудь серьезным. Вот, например, Уинни. — Госпожа Грант взглянула на мою подругу и добавила: — Она такая умная и красивая женщина.

— Да, это правда, — согласилась я. — Но больше всего я люблю ее за доброту. Мне кажется, доброту, как правило, недооценивают.

Эвелина задумалась — видно, решила проехаться по моей склонности к доброте. Но тут на пороге появился двоюродный брат Освальда, и я сказала:

— Я готова весь вечер петь дифирамбы Уинни, однако я вижу Гэбриела. Простите, пожалуйста.

— Конечно. В любом случае мне следует выразить почтение нашему дорогому гостю. — Она отвернулась и направилась к господину Яйцеголовику, а я подошла к Гэбриелу.

Он отрастил свои рыжие волосы, и теперь они романтическими завитками спадали на воротник его рубашки цвета слоновой кости; она была надета навыпуск, а потому свободно свисала на узкие джинсы.

— Гэбриел, ты словно сошел с картины какого-нибудь прерафаэлита, — заметила я.

Невысокий ростом Гэбриел отличался любовью к крепким объятиям.

— Если бы я сменил ориентацию, то с ориентацией на тебя, — выдал он.

Мне понравилось, что он использовал одну из моих фраз, и я рассмеялась.

— Как ты? — спросил Гэбриел, понизив голос.

— С трудом, — тихо призналась я. — Пусть мама Освальда и не сказала мне ясно и прямо, что она была бы счастлива, уползи я назад под свой камень, но именно это она имела в виду. — Я посмотрела в глубь гостиной. — А твои родители здесь?

— Они не смогли приехать, — пояснил Гэбриел.

— Очень жаль. Как дела с безопасностью?

Гэбриел занимается защитой семейства от возможных угроз, это и есть его постоянная работа. Он помог низвергнуть КАКА, а также провел переговоры, в результате которых ОТБРОС теперь не может добраться ни до меня, ни до членов семейства.

— Не то чтобы кто-нибудь собирал крестьян, призывая взять замок, но что-то такое происходит, и я за этим слежу.

— Что, еще какие-то психи хотят напасть на семейство?

— Не совсем так, — возразил Гэбриел. Меня удивило, что он рассматривает белесого типа, потому что тот явно был не в его вкусе.

Я продолжила бы расспрашивать Гэбриела, однако нас внезапно атаковали родители Сэма. Они полагают, что союз Сэма и Уинни состоялся благодаря мне, поэтому разговаривали со мной очень приветливо. Я снова почувствовала себя как дома, а потому во всех подробностях поведала им о своей собаке и курице. Понятия не имею, почему Освальд считает их скучными.

Я снова и снова ловила на себе взгляд белесого типа. Никто не потрудился представить нас друг другу, поэтому я сама подошла к нему. Пришлось подождать, пока расступится толпа, собравшаяся вокруг пожилого мужчины.

— Здравствуйте, я…

— …Милагро Де Лос Сантос-с, Чудо С-святых, — улыбнувшись продолжил за меня белесый. Чуть подсвистывающие «с» и неторопливость речи свидетельствовали, как мне показалось, о некотором жеманстве.

— С-совершенно верно, — подтвердила я.

— Ваша репутация говорит с-сама за с-себя — пояснил он. — Вы единс-ственная, кто поборол инфекцию.

При всей бесцветности глаз взгляд его был цепким, и изучал он меня отнюдь не из соображений сексуальной привлекательности. Его внимание одновременно и льстило, и вселяло тревогу.

— Разве это плохо?

— С-совсем наоборот! Я поражен и заинтригован.

Улыбнувшись, я тоже пристально взглянула на него.

— Теперь, когда мы оказались старыми друзьями, может, просветите, кто вы?

— С-сайлас-с Мэдис-сон, — представился он. — Я дальний родс-ственник, но рождение ребенка — это такое редкое и ос-собенное с-событие… — Понизив голос, он добавил: — Я очень рад возможнос-сти познакомитьс-ся с вами.

— А теперь по вашей милости я чувствую себя редким животным из зоопарка.

— Юная леди, бабушка очень просит нас помочь ей с ужином, — сказал Гэбриел, внезапно возникший возле меня.

Когда мы с Гэбриелом шли через столовую, я вдруг остановилась как вкопанная и спросила:

— Кто такой Сайлас и кто этот пожилой кекс?

Гэбриел повертел в руках букет белых роз, которым я украсила стол.

— Пожилого кекса зовут Уиллем Данлоп, и большую часть времени он живет в Европе. По фамилии Сайласа ты уже наверняка догадалась, что он американец. Он помощник Уиллема.

— Трупохранитель? — пошутила я и рассмеялась.

Вместо того чтобы посмеяться вместе со мной, Гэбриел сказал:

— Ни в коем случае нельзя говорить такое при других. Они странноватые, но имеют большое значение для нашей семьи.

Я пожала плечами.

— Так какое место в пищевой цепи занимает Уиллем?

— В какой еще пищевой цепи? У нас нет никакой пищевой цепи.

— Гэйб, пищевая цепь есть у всех. Будь ты моллюском, питающимся разной дрянью с речного дна, ты наверняка знал бы об этом.

Эдна бросила на нас сердитый взгляд из дверей кухни, поэтому Гэбриел взял меня за руку и повел дальше.

— Уиллем напоминает Шер — его уважают как высокопоставленную особу, но на вершине лучшей двадцатки он из-за этого вряд ли окажется.

— Шер наверняка надела бы какой-нибудь клевый парик, — возразила я, шагнув в ароматную кухню.

Год назад я прибыла на ранчо, имея в запасе всего один-единственный рецепт, который обычно пускала в ход на четвертом свидании, а также навык изготовления кесадильи. Эдна научила меня готовить все — от закусок до десертов, и обучение по-прежнему продолжается. Я очень люблю, когда приезжает Гэбриел, и мы готовим все вместе, в процессе наталкиваясь друг на дружку, призывая друг дружку на помощь и всей компанией снимая пробу.

Когда мы садились ужинать, я пережила потрясение, увидев, как Сайлас помогает Уиллему сесть во главе стола, на законное место Эдны. Я взглянула на Освальда, а потом мы оба уставились на Эдну. Ее глаза слегка сузились — не смотри я на нее так внимательно я этого и не заметила бы. Эдна собралась было сесть по правую руку Уиллема, но это место занял Сайлас.

На секунду окаменев, Эдна двинулась вдоль стола. Она взяла одно из блюд и протянула его Уиллему.

— Помидоры с базиликом и чесноком, заправленные бальзамическим уксусом, — сухо предложила она.

Яйцеголовый поморщился. Открыв свой безгубый рот, он продребезжал:

— Мы не употребляем пищу низших земель.

— Низших земель? — переспросила я.

— Италии, Греции, Африки, Центральной и Южной Америки — всех южных стран, которые поклоняются солнцу, — пояснил он.

— И с Таити? — не унималась я. — И с Канаров? И из Сан-Диего?

— Совершенно верно, — заявил Уиллем, качнув своей башкой.

— Но почему вы так не любите пищу «низших земель»? — удивилась я. — Как можно не любить картошку?

— Из-за солнца ли, из-за еды ли, но народам низших земель недостает остроты ума, — раздраженно произнес Уиллем, бесцеремонно прервав мои тоскливые воспоминания о том, как abuelita кормила меня нежной картошкой и теплой кукурузной тортильей. — Их литература, наука и искусство вторичны.

Другие гости хранили молчание. Я чувствовала, как Освальд сжимает мое бедро под столом, словно умоляя: «Малышка, не начинай, пожалуйста».

— Я потрясена тем, как мощно и основательно вы развенчали все достижения так называемых низших земель, — заявила я. — Как вы пришли к подобному умозаключению?

— Умозаключению? — рявкнул Уиллем. — Это не просто умозаключение, это факт. Вам, посторонней, уроженке низших земель, не дано это понять.

— А я попробую, — холодно улыбнувшись, парировала я.

Он должен знать, что при желании я могу ринуться в бой, поэтому отводить взгляд я не собиралась.

Лицо Сайласа приняло растерянное выражение.

— Уиллем, — умиротворяющим тоном проговорил он. — Милагро впервые с-слышит о наших убеждениях.

— Да, но я схватываю на лету и врубаюсь во все мгновенно, — заверила я. — Только подкиньте мне пару аргументов в пользу вторичности низших земель.

— Вы просто урод. Вы никогда не сможете понять ни нашу жизнь, ни нашу философию, — заявил Уиллем.

В какой-то момент я даже подумала, целесообразно ли будет влепить пощечину этому шизнутому старикашке прямо здесь, за столом. Но потом пнула ногу Освальда. Это ведь его дом, а я его девушка.

Освальд открыл было рот, но сказать так ничего и не успел, потому что раздался голос Сайласа:

— Филос-софия — с-слишком мрачная тема для такого радос-стного с-события. Давайте лучше поговорим о нашей молодой и с-счастливой с-семье. — Он поднял бокал и провозгласил, обращаясь к Уинни и Сэму: — От всей души желаю вам с-счастья.

Я восхищалась тем, с каким изяществом Сайлас перевел разговор на более безопасную тему. И порадовалась возможности выпить за друзей.

После этого поднялся отец Сэма и объявил:

— Я хочу выпить за нашего дорогого гостя Уиллема и поблагодарить его за то, что он приехал благословить нашу красавицу внучку. — Подняв бокал, отец Сэма заключил: — За Уиллема.

У меня не было ни малейшего желания поддерживать тост за яйцеголового, поэтому я просто чуть наклонила бокал и сделала вид, что пью.

Родственники делились историями о детях и собственном детстве. Они говорили с таким нарочитым оживлением, будто надеялись, что анекдоты из жизни детского сада заставят нас позабыть о высказываниях Уиллема.

Несмотря на то что их байки мало чем отличались от историй других представителей того же поколения, я слушала их очень внимательно. Мне всегда нравилось узнавать о том, как другие люди живут в нормальных семьях. Но и это не помогало, потому что веки мои отяжелели. День был длинным, и я страшно устала.

Когда ужин подошел к концу, я извинилась и пожелала спокойной ночи тем, кто сидел по соседству. Одним из них был Уиллем.

Он наклонился ко мне.

— Почему же вы не умерли? — спросил он так, будто бы и в самом деле был озадачен.

— Думаю, я просто упрямая, — предположила я.

— Поперечная, я бы сказала, — ухмыльнувшись, уточнила Эдна.

Я даже и думать не хотела, что мне придется сносить идиотизм Уиллема еще хотя бы пять минут.

— Простите меня, пожалуйста, — снова извинилась я. — Приятно было с вами познакомиться, но я немного устала. Не до смерти, конечно. Просто устала.

Я поцеловала Эдну в щеку. Отстранившись от нее, я заметила, что из другого конца комнаты на меня смотрит Эвелина.

Когда я выходила из кухни, за моей спиной послышались шаги. Освальд положил руку мне на плечо.

— Уиллема все очень уважают, — сказал он, когда мы вышли на улицу.

— Я так и поняла, но он хрен моржовый, — отозвалась я. Мы брели через поле. — Почему же ты не встал на мою защиту?

— Я понадеялся, что как-нибудь обойдется. Ведь до этого момента все было идеально.

— Он назвал меня уродом! — начала кипятиться я.

Освальд рассмеялся.

— А ты и есть урод, но только в самом лучшем смысле этого слова. Его бесит, что ты устойчива к нашему заболеванию.

— М-м-м. — Возмущение по поводу того, что Освальд не стал отстаивать мою честь, немного поутихло. — А ты не хочешь вернуться и пообщаться со своими родителями?

— Я потом пообщаюсь с ними. Здорово, что ты нашла общий язык с мамой.

Это замечание просто потрясло меня.

— Ты думаешь, я ей нравлюсь?

— Абсолютно уверен. — Он привлек меня к себе и добавил: — Давай откроем бутылку шампанского и устроим модный показ нижнего белья.

— Освальд, — сказала я, остановившись в темноте.

— Да, Милагро?

— Спасибо, что пошел со мной.

— Да хоть на край света, малышка.

 

Глава третья

На укyc и цвет товарищей нет

Если на следующее утро я и оделась лучше, чем накануне, то лишь потому, что у меня была новая одежда, а вовсе не для того, чтобы произвести впечатление на вампиров. Поймав себя на том, что в моей голове всплыло слово «вампиры», я быстренько загнала его в самый замшелый уголок своего мозга и принялась натягивать на себя розовые капри, белую блузку с завышенной талией, а потом дополнила все это длинными сережками. Я никак не могла придумать, что же сделать с волосами, и поэтому просто оставила их распущенными, понадеявшись, что день не будет слишком ветреным.

Освальд взял отгул, чтобы мы могли провести день с его родителями. Я, конечно, подтруниваю над Освальдом по поводу его избалованной клиентуры, но он часто занимается и общественно-полезным трудом, помогая людям с серьезными проблемами. Он лечит волчью пасть малоимущим пациентам, восстанавливает лица тем, кто попал в аварии, а также выручает покалеченных солдат, вернувшихся из горячих точек.

В то утро я обнаружила его на выгоне за осмотром лошадей. Я увидела его раньше, чем он меня. На нем была линялая футболка с надписью «Рассвет мертвецов», севшая после многочисленных стирок, — впрочем, это придавало ей особую прелесть. Он потянулся, чтобы почистить гнедого коня, и его футболка слегка задралась, обнажая аппетитный фрагмент гладкой кожи на спине.

— Надеюсь, ты помазал спину солнцезащитным кремом? — крикнула я.

Он взглянул на меня, и на его лице показалась кособокая улыбка.

— Я весь намазался им.

— Думаешь, твоим родителям понравится эта футболка?

— Мои родители считают, что я все делаю правильно.

— Наверное, это здорово.

— Да. Но иногда мне хочется слезть с пьедестала.

— Я с удовольствием подам тебе руку, если ты решишь спуститься, — заверила его я. — И вообще — в любой ситуации, когда тебе понадобится рука помощи. — Я смахнула солому с его пятой точки, обтянутой джинсами. — Или даже две руки. Сейчас я готова помочь тебе в чем угодно.

Один уголок его рта приподнялся выше другого. Я люблю эту ассиметричную улыбку.

— Не соблазняй меня. Стэнли припадал на одну ногу, и я решил проведать его, прежде чем мы уедем.

Чтобы присматривать за животными, Освальд даже изучал ветеринарию.

Я почесала гнедого между глаз.

— Ладно, это дело поважнее будет. Я собираюсь позавтракать в Большом доме.

— Я только что оттуда. Сказал родителям, чтобы ждали нас в половине одиннадцатого, а заодно зарезервировал столик на время обеда.

— Отлично. До встречи, малыш.

Все родственники, за исключением Уиллема и Сайласа, попивая на кухне кофе, лакомились выпечкой и свежими фруктами. Они болтали о том, как красиво за городом, а отец Сэма, помахивая фотоаппаратом, сообщил, что сделал уже больше ста фотографий ребенка.

Мама Освальда налила стакан темно-красного сока и передала его мне. Члены семьи предпочитают сок красного апельсина и вообще едят много красной пищи, так как красные пигменты сдерживают их тягу к крови.

— Спасибо, госпожа Грант, — поблагодарила я. — Освальд сказал, что он будет готов к выезду в половине одиннадцатого. Он зарезервировал столик в ресторане при винодельне.

— Это очень любезно с его стороны. Освальд безусловно очень внимательный человек, — заметила она. — Мой сын не любит разочаровывать окружающих.

С этим трудно поспорить, ведь Освальду было непросто расстаться с Уинни, когда его вдруг одолела лихорадка по имени Милагро.

— Освальд говорит, что вы приезжали сюда всего один раз.

— Да, и тогда он жил в доме, а не в гостевом коттедже.

— Знаю, это может показаться странным, но там действительно очень уютно.

Мама Освальда нахмурилась. Я изо всех сил старалась выдумать какую-нибудь приятную фразу, но тут Гэбриел, подойдя ко мне, обвил рукой мою талию.

— Тетушка, я собираюсь вывести свою лапусю на прогулку.

— До встречи, госпожа Грант. — Странное обращение, особенно если учесть, что ее свекровь я зову просто Эдной.

Гэбриел был в широкополой шляпе, солнцезащитных очках и рубашке с длинными рукавами, поскольку у него очень светлая кожа и он отличается особенной чувствительностью к солнцу.

— Милагро, можно тебя кое о чем попросить?

— Выкладывай.

— Уверен, что ты изнемогаешь от желания схлестнуться с Уиллемом, но, пожалуйста, не делай этого. Хочешь верь, хочешь нет, однако он пошел на большую уступку, позволив тебе оставаться здесь.

— Позволив мне оставаться здесь?! Я тут живу! — начала кипятиться я. — Он фанатик!

— Я не собираюсь за него извиняться, просто наши родственники из Старого света до сих пор хранят память обо всех тех зверствах, которым мы подвергались. Если он посчитает, что ты представляешь угрозу нашей безопасности, моя работа еще больше усложнится. — Гэбриел вздохнул. — Поверь, мне и без того несладко.

Поскольку Гэбриел говорил на полном серьезе, я согласилась:

— Ладно, не стану ничем огорчать тебя. Я не собиралась нарываться на неприятности.

— Я знаю, но, похоже, они сами тебя находят.

— Не всегда. Это только с ОТБРОСом так получилось. Кстати, есть о нем какие-нибудь новости?

— ОТБРОС по-прежнему в отбросах, — ответил Гэбриел. — КАКА окончательно развалилась, а Себастьян, судя по всему, пока осел в месте своего изгнания.

— Никогда не подумала бы, что он согласится жить в Небраске.

— Если бы ты увидела центр Омахи, ты бы изменила свое мнение, — заверил меня Гэбриел. — Себастьян купил склад, имеющий историческую ценность, и полностью отреставрировал его. Отличное место, а виды — просто обалдеть.

— Ты получил эту информацию от своих разведчиков?

— Я просто увидел разворот в «Архитектурном дайджесте», но мы наблюдаем за всеми его передвижениями. Мне кажется, пока он там всем доволен.

Стоя на берегу ручья, мы смотрели, как вода отражает ясное утреннее солнце.

Покончив с важным делом, мой рыжеголовый приятель был не прочь посплетничать.

— Говорят, Иэн приедет, — улыбнулся Гэбриел. — Ка-акой мужчина!

— Он знает, что ты в него влюблен? — рассмеявшись, поинтересовалась я.

— Не думаю, но ведь из того, чего я не знаю об Иэне Дюшарме, можно составить целые тома.

— Темный лорд! — зловеще воскликнула я, вспомнив прозвище, которое Гэбриел когда-то дал Иэну.

Улыбка застыла у него на губах.

— Пожалуйста, забудь о том, что я сказал, это была просто глупая шутка.

— Ладно, — согласилась я. — Я знаю, что это была шутка. Вообщето я думала, ты встречаешься с кем-нибудь.

Гэбриел отвел взгляд в сторону.

— Уже нет. Этот «кто-нибудь» все время спрашивал, когда я познакомлю его с родственниками, и в чем состоит моя работа. Поскольку я постоянно ездил в секретные командировки, он начал подозревать меня в измене.

— Мне очень жаль, Гэбриел.

— Ничего страшного. Я ведь знал, что это когда-нибудь случится. Такое всегда случается.

Он весело рассмеялся, когда я предложила помочь ему в сексуальном плане — «только чтобы расслабиться, не более того», из чего можно заключить, что боль расставания мучила его не слишком сильно.

Я быстренько смоталась в город, чтобы получить и отправить почту, а когда вернулась, Освальд уже принял душ и оделся — на нем были широкие брюки, зеленые с оливковым оттенком, и рубашка цвета морской волны. Родители Освальда ждали нас возле его машины. Госпожа Грант села на переднее сиденье, а господин Грант и я устроились сзади. Мне так и не удалось разговорить его. Поэтому, когда мы проезжали мимо поля, усеянного желтыми цветами, я сообщила:

— Это турнепс. Вообще-то он считается сорняком, но я так и не научилась его ненавидеть.

— Освальд говорил, что вы любите растения, — ответил господин Грант с таким видом, будто любовь к растениям — признак серьезного расстройства мозга.

— Да, я занимаюсь садоводством ради удовольствия и за деньги, — выдала я идиотскую фразу. — Хорошо, наверное, быть на пенсии. Много времени на путешествия и э-э… увлечения. У вас есть какое-нибудь хобби?

Повернувшись ко мне, господин Грант одарил меня долгим взглядом, который напомнил мне его мать — Эдна всегда смотрит так, перед тем как сказать что-нибудь обидное.

— Я люблю путешествия и гольф.

Мой папа тоже любит гольф, но не саму игру, а поля — бескрайние изумрудные лужайки, которым необходим тщательный уход, вода и удобрения. Я могла бы, конечно, высказать свое мнение по поводу лужаек для гольфа в засушливом климате, но решила, что разумнее будет смолчать.

Сидевшая впереди госпожа Грант радостно болтала с Освальдом. Ее часть диалога состояла в основном из фраз: «Как интересно!» и «Какой ты умница!» Она так веселилась, будто работала за поулыбочную оплату.

Освальд вел машину по умеренно извилистым дорогам, мимо виноградников и садов. Остановившись, мы прогулялись по дубовой роще. Освальд шел впереди и, держа в руках палку, ощупывал ею почву.

— Что ты делаешь, Оззи? — поинтересовалась его мать.

— Змей ищу, — пояснил Освальд. — В этом году к нам в конюшню уже одна заползала.

— Не стоит беспокоиться, сынок, — сказал господин Грант. — Твоя мама боится рептилий, но от змеиного укуса с ней ничего не будет.

— Зато Милагро не защищена, папа, — ответил Освальд. — Насколько мне известно.

— Так пусть гремучая змея укусит ее, и ты узнаешь наверняка, — с невинным смехом заявила госпожа Грант.

Я хотела было разразиться своим презрительным «ха-ха-ха», но Освальд поддержал мамину шуточку. Интересно — это я слишком остро реагирую, или все-таки Конраду и Эвелине недостает умения общаться, которым обладают мои друзья с ранчо?

Дорога сузилась, и я оказалась позади Освальда и его родителей. Воздух, который становился все теплее, пахнул ароматом шуршавшей под ногами листвы, землей и ручьем. Мы остановились возле лежавшего под сенью сосны валуна. Господин Грант вынул из кармана куртки серебряную фляжку. Сделав глоток, он предложил:

— Эвелина?

— Спасибо, — взяв фляжку, поблагодарила его жена. А потом, минуя меня, передала ее Освальду.

Заметив выражение моего лица, он пояснил:

— Это телячья кровь, Милагро.

— Ой, извините, — проговорила его мать. — Я просто не знала, пьете ли вы.

— Только не кровь, — ответила я, изо всех сил стараясь быть учтивой. — Когда-то я пила ее, но теперь не испытываю никакого желания.

— Ох, очень жаль, — сказала она.

Когда мы нагулялись, Освальд отвез нас в одну из виноделен, излюбленное туристическое местечко.

— Там есть канатка! — возбудилась я.

Слово «канатка» я готова повторять целый день. Обожаю открывающийся с высоты вид и покачивание вагончика, движущегося по канатной дороге.

— Мы на нем не поедем, — сообщил Освальд, минуя соответствующую автостоянку.

— Я не люблю высоту, — объяснила госпожа Грант.

Ну и что интересного в посещении винодельни, которая стоит на вершине горы, если нельзя прокатитъся на канатке? Пока мы ехали по дороге, вдоль которой росли оливковые деревья, я с тоской смотрела в окно на скользивший над нами вагончик канатной дороги. Минуя прудик с фонтаном, мы прибыли на мощеную стоянку у абсолютно белого современного здания с узкими окнами.

Температура в помещении винодельни была достаточно низкой. Мы присоединились к группе, у которой только-только началась экскурсия. На такой экскурсии я уже была. Винодельня с ее стальными барабанами из нержавейки, металлическими дорожками и высокими технологиями производила мощное впечатление. Однако я отдаю предпочтение прикольным дегустационным зальчикам, помещающимся в переоборудованных конюшнях и гаражах; в таких местах виноторговец собственноручно открывает бутылки для посетителей.

Гранты стояли в авангарде туристической группы, внимательно слушая лекцию экскурсовода, которая превращала виноделие в такую же интересную тему, как, например, контрольная по термодинамике. Она даже дважды употребила это самое слово — «термодинамика».

— Конденсированные танины, которые используют в виноделии, являются полимерами мономерных процианидинов, — выдала экскурсовод. И это меня доконало — я отстала от группы, опасаясь тех пыток, которым гид собиралась подвергнуть мои уши.

Поэтому, когда ко мне, улыбаясь во весь рот, с важным видом подвалил мускулистый румяный блондин, я улыбнулась ему в ответ.

— Здравствуй, лапуля. Где тут, ваще, бухло наливают?

— А что, если говорить с австралийским акцентом, проще подцепить телку?

— Тебе виднее, красавица, — сказал он, одарив меня таким преувеличенно плотоядным взглядом, что я рассмеялась.

Тут откуда ни возьмись возникли его друзья, и мне стало абсолютно ясно: это был далеко не первый их визит на винодельню. Им всем было примерно под тридцать; внешне они были несколько грубоватыми, но симпатичными — высокими, загорелыми, мускулистыми; одеты все были в футболки и шорты.

— Дегустационные залы внизу. Там есть указатели.

Один из парней драматично покачал головой.

— Он не умеет читать, дорогуша. Покажи нам, где это, а?

Я оказалась в кольце умоляюще смотревших на меня мужчин.

У меня было два варианта — либо я догоняю экскурсионную группу, либо помогаю этим шкафам. Когда группа сворачивала за угол, Освальд даже не обратил внимания на то, что меня нет рядом.

— Хорошо, — поддалась я. — Пошли.

Пока я вела их вниз, они забавлялись дружескими пинками и оплеухами.

— Как тебя зовут? — поинтересовался блондин. — Меня — Лимон.

— Лимон?

Его улыбка стала шире:

— Сожми меня.

— На самом деле его зовут Линдон, а не Лимон, — пояснил лохматый парень со светло-голубыми глазами. — Я Брайс.

— А я Милагро. Можете звать меня Мил.

Брайс попытался было взять меня за руку, но я отпихнула его.

— Веди себя прилично, — сказала я, и парни, сопровождая свой спектакль взрывами хохота, принялись изображать меня и пихать своего дружбана.

— А где ты живешь, Мил? — спросил Лимон.

У тебя есть комната для гостей?

— Я здесь со своим парнем. Мы живем по другую сторону горы.

— Что-то я не видел никакого парня, — возразил Лимон. — Кто-нибудь видел каких-нибудь парней?

В ответ ему все хором прокричали «нет».

— Вот и дегустационный зал, — сообщила я. — Желаю хорошо повеселиться.

За широкой дверью располагался сувенирный магазинчик, а за ним — ярко освещенная комната, в глубине которой размещалась длинная барная стойка. Мысль о том, что мне придется снова примкнуть к экскурсионной группе, наводила уныние.

— Как же мы будем веселиться без тебя? Выпей с нами немножко, — предложил Брайс.

— Ну… — Я почему-то посчитала невежливым отказать туристам. Мне не хотелось, чтобы они, вернувшись домой, рассказывали о том, какие противные калифорнийцы, ведь это может привести к эффекту домино и в результате крайне негативно сказаться на туристическом бизнесе в нашем штате. — Думаю, один бокал я выпить успею.

Парни отправились прямиком к бару, где два стройных опрятных бармена символическими дозами разливали по бокалам красное вино, пытаясь при этом описать букет и свойства каждой жидкости. Расслышать их было невозможно, потому что Лимон сразу же принялся отпускать замечания по поводу маленьких порций и анатомических особенностей бармена.

— Ты, жадная сволочь! — рявкнул Брайс. — Налей даме побольше!

Я догадалась, что «дамой» он обозвал меня, потому что всех остальных посетителей мы оттеснили. После вчерашнего сражения один на один с Уиллемом я была счастлива, что есть люди, поклоняющиеся солнцу низших земель и готовые встать на мою защиту.

— Спасибо, — сказала я, — мне хватит.

Лимон бросил на стойку несколько мятых купюр, остальные парни поддержали товарища.

— Начните наконец наливать, ребята, — подмигнув, приказал он барменам.

Когда бармены под завязку наполнили наши бокалы красным вином, австралийцы настояли на том, чтобы мы выпили за меня, за австралийско-американские отношения, за Диснейленд, за нудистские пляжи, пиво и смоляные ямы Ла Бреа. Они обладали обезоруживающей австралийской харизмой, которая изрядно усилилась после второго бокала вина.

Где-то на краю моего сознания болталась мысль о том, что я слишком надолго покинула Грантов, но у меня не было большого желания возвращаться к ним, так как в этом случае мне снова пришлось бы мучительно вытягивать слова из молчаливых родителей Освальда.

— Есть тут еще такие же малышки, как ты? — спросил Лимон, прижимаясь ко мне. — Кто-нибудь из твоих сексуальных подружек? Мы возьмем тебя с собой вечером, куда — скажешь сама. Похоже, я тебя хочу… то есть это… люблю. — Его взгляд сполз на переднюю часть моей блузки.

Оттолкнув его, я рассмеялась.

— Вам придется развлекаться самим.

Они уже развлекались и делали это весьма успешно: один из парней схватил несколько открытых бутылок с вином, и ребята принялись перебрасывать их друг другу. Бутылка цинфанделя (если верить бармену — «глубокий вкус ежевики, кедра и пряностей»), выскользнув у кого-то из рук, разбилась об пол.

Именно в этот момент я заметила в дверях Освальда и его родителей. Двое мужчин в темных костюмах, пробираясь к моим новым друзьям, оттеснили Грантов в сторону.

Быстренько ретировавшись к стенду с брошюрами, я сделала вид, что читаю буклет о виноградарстве. Когда австралийцев, выкрикивавших слова прощания, выпроводили из здания, я подошла к Освальду.

— Извини, пожалуйста, — прошептала я ему. — Видимо, они решили, что обмикимаусить барменов — это прикольно.

— Что сделать? — не понял Освальд.

— Ну, я не знаю… Думаю, это как-то связано с их визитом в Диснейленд.

— Ваша блузка, — проговорила госпожа Грант.

Поглядев на себя, я увидела, что вся передняя часть блузки обрызгана вином и влажная ткань прилипает к моим пышным девичьим прелестям. Я была похожа на участницу массовки из фильма «Техасская резня бензопилой». В глазах господина Гранта впервые блеснуло любопытство.

Чтобы мужчины в темных костюмах позволили мне остаться, Освальду пришлось купить ящик мерло. Когда мы оказались в кафе под открытым небом, я попыталась занять один из стульев, стоявших спиной к прочим посетителям, но оба места достались родителям Освальда, потому что им хотелось полюбоваться видом с веранды.

Я сгорала от стыда под пристальными взглядами окружающих. Мне так и хотелось сказать им: «Вы, конечно, думаете, что я плохая, но этот мужик в годах, такой приличный с виду, вообще хлещет кровь из серебряной фляжки, которая висит у него на бедре!»

— Надеюсь, мы не помешали общению с вашими мускулистыми друзьями, — глядя на меня поверх меню, проговорила госпожа Грант.

При этом она не добавила «ты, дешевка», но это уже было необязательно.

— Вовсе нет. Я всего-навсего старалась быть гостеприимной, — пояснила я, пытаясь говорить спокойно. — Люди так редко бывают по-настоящему вежливы друг с другом.

— Так вы проявляли вежливость? — с натянутой улыбкой осведомилась она.

Я бросила взгляд на Освальда, но они с отцом так внимательно изучали меню, будто перед ними лежали по меньшей мере свитки Мертвого моря.

— Возможно, ситуация немного вышла из-под контроля, — призналась я. — У носителей различных культур представления о нормах поведения могут не совпадать. Мы же здесь очень терпимо относимся к другим, даже если их поведение кажется… э-э… странным и пугающим.

Освальд поднял на меня взгляд, и я предложила скороговоркой:

— Давайте начнем с итальянских закусок. Они очень хороши.

Взгляд у Освальда был раздраженным, и я поняла, что зашла слишком далеко.

Мне пришлось проглотить свою гордость; после этого я поняла, что уже насытилась и еда не доставит мне большого удовольствия. Я ковырялась в своей тарелке, слушая рассказы Освальда о его медицинской практике, капиталовложениях и научной работе, опубликованной в профессиональном журнале резальщиков и кромсальщиков.

Госпожа Грант развернулась к Освальду всем телом и вела беседу только в этом направлении. У меня имелись серьезные подозрения, что в ближайшем будущем она не станет отзываться обо мне как о «чудесной девушке» своего сына. Глядя вдаль, господин Грант то и дело отпускал соображения по поводу того, какие мудрые решения принимает его отпрыск. Со мной никто не разговаривал.

Дорога домой была напряженной, по крайней мере для меня. Я молча сидела рядом с Конрадом Грантом на заднем сиденье, в то время как Эвелина Грант с упоением слушала рассказы Освальда о ремонтных работах на ранчо, таких, например, как рытье нового колодца. Во время поездки я из всех сил сдерживалась, чтобы не пнуть ногой сиденье Освальда.

Когда мы наконец оказались на ранчо, я оставила Освальда и его родителей на улице и быстро направилась в дом.

В малой гостиной я нашла бабушку Освальда — Эдна читала итальянскую поваренную книгу.

— Углубляете познания о кухнях низших земель? — поинтересовалась я, плюхнувшись рядом с ней на бархатный двухместный диван.

— В том, что касается меню, мне никто не указ, — ответила Эдна. Она заметила, что произошло с моей блузкой, но нарочито умолчала об этом. — Как вы поладили с моей невесткой?

— Она глубоко и страстно ненавидит меня.

— Ну, а кроме этого? — На губах Эдны промелькнула улыбка.

Ни внешним видом, ни поведением Эдна не была похожа на мою abuelita, бабушку, которая вырвала меня из когтей моей матери Регины и подарила несколько счастливых коротких лет. Но, когда Эдна говорит со мной вот так, я чувствую те же тепло и любовь.

Я нежно прижалась к ней.

— А кроме этого, все хорошо. Правда, ваш внук ни разу не защитил меня от враждебных выпадов своей матери.

— Освальд понимает, что ввязываться в ссору двух женщин не стоит. Не надо заставлять его делать выбор.

— Я и не заставляла… — начала было оправдываться я. — А может, и заставляла. Кажется, она возненавидела меня заранее.

— В момент нашей первой встречи вам было все равно, как я к вам отношусь.

Это правда. Тогда она была холоднее блендера с Маргаритой.

— Знаете, я ничего не имею против открытой неприязни. Однако у меня большие проблемы с завуалированной враждебностью и безразличием. — Моя мать Регина игнорировала меня на протяжении почти всей моей жизни. Как будто считала, что если не признавать факт моего существования, то его, этого существования, не будет в принципе. — Но как же мне завоевать Эвелину?

— Думаю, это вопрос не ко мне.

— Она не любит вас, или это вы не любите ее?

— Мы очень любим друг друга, юная леди, особенно когда нас разделяют большие водные пространства, — сказала Эдна. — Вы как никто должны понимать, что родственников не выбирают.

Я вздохнула.

— Если бы я могла выбирать между моей матерью Региной и Эвелиной, я выбрала бы последнюю. Эвелина обожает Освальда. Думаю, это взаимно.

— Но ведь так и должно быть. Она всегда была для него хорошей матерью, а для Конрада — хорошей женой. И я благодарна ей за это.

— Жаль, что с ней не повеселишься.

Эдна сузила свои потрясающие зеленые глаза.

— Но в тот момент, когда вы испортили свою блузку, вам было весело?

Я улыбнулась.

— Если честно, да. Хотите, расскажу?

— Нет уж, спасибо. Очень скоро я узнаю это со слов Эвелины.

Представив, какой оттенок придаст Эвелина этому совершенно невинному происшествию, я поморщилась.

— Вероятно, мне стоило вести себя приличнее.

— Не стоит уповать на несбыточное, — похлопав меня по колену, обронила бабушка Освальда.

— Очень смешно, Эдна. Что значится в меню сегодняшней не-вечеринки?

Я надела другую блузку и принялась варить несколько десятков перепелиных яиц — малюсеньких, в коричневую крапинку. В меню была представлена красная еда, столь любимая вампирами: французские тосты с сыром маскарпоне и ягодами, салат из свеклы с апельсинами, почти сырая нога ягненка, малиновый шербет; из напитков предполагались коктейль «Кровавая Мэри» и мерло, купленное Освальдом накануне.

— Яйца, «Кровавая Мэри» и французские тостики, — догадалась я, — это же полночный полдник!

— Да, можно сказать и так. Юная леди, сделайте что-нибудь, чтобы Дейзи не вертелась у меня под ногами.

Я заранее отложила для Дейзи краюшку багета, поэтому мне осталось только выпихнуть собаку за дверь кухни и бросить туда же угощение.

Исполнив все поручения Эдны, я отправилась в Хижину любви. Я не сомневалась: Освальд непременно обругает меня за то, что я доставала его мамашу и пьянствовала с буйными иностранцами. Самоуверенность моя растаяла без следа вместе с остатками алкогольного опьянения. Но Освальд повел себя так, словно ничего и не случилось, за что был вознагражден радостным тисканьем.

— Освальд, прости меня за историю на винодельне, — тая от нежности, проговорила я. — Меня одолел приступ глупости, и…

— Ничего страшного. Наверное, за это время ты уже успела истосковаться. Я ведь знаю, что, по сравнению с твоей прежней жизнью, здесь, в тишине, ты словно в изоляции.

Моя прежняя жизнь, которая проходила на грани бедности, включала в себя следующее: квартиру с крысами, недостаток времени для творчества, острое желание иметь потрясающие отношения с каким-нибудь мужчиной и не менее острое желание жить в доме с дорогими моему сердцу обитателями, которые тоже любили бы меня.

— Нет, мне здесь очень нравится. — Я и вправду была в восторге от жизни на ранчо, но, возможно, мне действительно не хватало некоторых городских радостей.

— Если ты устала, на сегодняшний ужин можно и не ходить.

— Почему мне кажется, будто ты хочешь меня сбагрить? — возмутилась я, освобождаясь из его объятий. — Похоже, это нормально, когда уроженка низших земель занимается готовкой, уборкой и удовлетворением сексуальных потребностей хозяина, но не суется общаться с великими и могущественными…

— Хватит, хватит. — Освальд взял меня за руку. — И вовсе я тебя не сбагриваю. Я просто… Я просто даю тебе возможность отдохнуть, раз ты сама этого хочешь, тем более что ты и так поработала на славу.

— Но я ведь уже сказала, что хочу присутствовать.

И все равно я ничего не могла с собой поделать: когда Освальд уходил на церемонию присвоения имени, я была обижена и чувствовала себя изгоем.

Я улеглась в пенистую ванну, прихватив с собой «Городок» Шарлотты Бронте. Джен Эйр я любила как подругу, а вот Люси Сноу меня порой возмущала. Я как раз дочитала до сцены, в которой ужасной, сексуально подавленной Люси якобы является призрак монашки, когда у двери в ванную раздался зловещий шум. Он повторился. Уронив книгу в воду, я приняла сидячее положение — и тут в комнату ворвалась Дейзи.

— Лучше бы уж ты так не делала, когда я читаю страшные эпизоды. — Я выловила книжку из воды и уложила ее на пол, поверх полотенца.

Я по собственному опыту знаю, что неспешные методы сушки книг в мягкой обложке помогают гораздо больше, чем если засунуть их под печку-гриль, подставить под фен или, положив в микроволновку, нажать на кнопку «попкорн».

Когда пальцы на моих ногах сморщились, я вылезла из ванны и натянула одно из своих новых платьев — с хорошеньким цветочным рисунком и маленькими пуговками на груди. Расчесав волосы и накрасив глаза и губы, я отыскала темную накидку, как раз подходящую для маскировки, и сунула ноги в кожаные туфли без каблука.

Прихватив с собой фонарик, я вышла в ночь.

Вокруг коттеджа произрастали кустарники и вьющиеся растения, так что, стоя за ними, я могла спокойно наблюдать за Большим домом и бассейном. Дом был темным, и только на деревьях, окружающих внутренний дворик, сверкали разноцветные фонарики. Здание бассейна было освещено. Наверное, они раздвинули крышу.

Дейзи хотела пойти со мной, но, поскольку она ничего не понимает в конспирации, пришлось оставить ее в саду за оградой. Луна была полной, и я без труда находила дорогу, даже не пользуясь фонариком. Кратчайший путь к бассейну мне не подходил, потому что там лежал гравий, который имеет обыкновение хрустеть под ногами.

Я даже разок споткнулась на неровной дороге, но сумела удержаться на ногах. Найти в темноте выпадающий сучок оказалось непросто. Я прикрыла фонарик рукой, чтобы немного затемнить луч света, и включила его. Нащупав пальцами деревянный кругляшок, я выключила фонарик. Медленно и осторожно я вытащила выпадающий сучок, а потом прислонила глаз к отверстию.

Я ожидала увидеть этакую встречу-вечеринку членов провинциального клуба. Но вместо этого перед моим взором предстала группа людей в алых одеяниях с капюшонами и черной окантовкой. Они сидели в круге колышущегося света, исходившего от свечей и факелов; их лица утопали в тенях и казались жутковатыми.

Я принялась искать Освальда, полагая, что сразу узнаю его, но он оказался таким же безликим, как и остальные. Когда я наконец признала его в мужчине во втором ряду, он оказался совсем непохожим на того человека, которого я знала и любила, будто бы кто-то другой, серьезный и бездушный, вселился в его телесную оболочку.

Гораздо лучше мне было видно Уиллема Данлопа, стоявшего на возвышении; его лицо выглядело так, словно было сделано из желтоватого воска. Одеяние Данлопа было абсолютно черным. Уиллем слегка покачнулся, бросив горсть листьев в металлическую чашу, которая стояла на жертвеннике. Легкий ветерок подхватил горький дым и понес в мою сторону. Само возвышение было покрыто слоем березовых веток.

Рядом с Уиллемом, держа на руках моего любимого младенца, стоял Сайлас. Язык, на котором говорил Уиллем, напоминал звон стекла и скрежет металла, — короче, совершенно не походил на человеческую речь.

Затем вперед выступили две фигуры; из-под капюшона одной выпала прядь светлых волос, и я поняла, что эти двое — Уинни и Сэм. Они монотонными голосами повторили какую-то длинную и отвратительно звучавшую фразу. Люди, сидевшие за их спинами, повторили эту фразу три раза, как молитву.

Я в страхе замерла.

И тут мое внимание привлекло движение, возникшее позади стульев. Там стоял Иэн Дюшарм в элегантном светлом костюме и кремовой рубашке. Он коротко остриг свои черные кудрявые волосы, тем самым подчеркнув черты отъявленного бездельника. У него были темные глаза с полуприкрытыми веками, мощный нос и пухлые чувственные губы. Иэн не отличался высоким ростом, поэтому его сшитая на заказ одежда скрывала широкую грудь и мускулистый торс.

Иэн с вялым любопытством наблюдал за Уиллемом. Затем он полез в карман, вынул золотой портсигар, открыл его и вытащил сигарету. А потом побрел в темноту, на другой конец территории бассейна.

Я снова взглянула на Уиллема. Тот подал знак Сайласу, который держал ребенка над стоявшей на столе каменной чашей. Что-то сверкнуло в тусклом свете свечей — бокал из тонкого стекла.

И тут вдруг впервые заговорил Сайлас:

— Кровь — это река, кровь — это жизнь. — Видимо, он переводил слова Уиллема. — Кровь должна братьс-ся и должна отдаватьс-ся, ибо так запис-сано.

Уиллем потянулся к столу и взял какой-то предмет. Его дрожащая рука повисла в воздухе. Это был нож с рукояткой из драгоценных камней.

Рядом с малышкой, моей малышкой, был нож — я должна прекратить это безобразие! Только я открыла рот, как чья-то рука зажала его, и я оказалась в железных объятиях. Я пыталась вывернуться, дать сдачи и чуть прикусила руку, даже несмотря на то, что почувствовала знакомый пряный аромат одеколона, которым пользовался Иэн, и услышала его шепот:

— Успокойся, querida.

 

Глава четверая

Fiestaconlosvampires

[28]

Ребенок был в опасности, поэтому успокоиться я не могла. Я так крутилась и отбивалась, что одна из моих туфель соскочила и отлетела куда-то. Я вонзила зубы в ладонь Иэна и стала пихать его локтями в ребра. Годы, проведенные за работой в саду, сделали меня сильной, однако Иэн не только не ослабил хватку, но даже ни разу не вздрогнул.

У меня создалось ощущение, что ему нравится такой физический контакт.

Только я изготовилась, чтобы, наклонив голову вперед, со всего маха откинуть ее и сломать Иэну нос, как услышала его шепот:

— Младенца никто не обидит, и никто не причинит ему вреда. Я тебе обещаю.

Странно, но я поверила.

Когда я прекратила драться, Иэн объявил:

— А теперь я тебя отпущу.

Он уткнулся в мои волосы, а потом быстро поцеловал меня в шею.

Я вдруг с кристальной ясностью вспомнила наш роман. И подумала: что-то здесь не так. Как меня может возбуждать другой мужчина, если я люблю Освальда? Я прекрасно знала, что пытаться возбудить девушку, состоящую в серьезных отношениях, — со стороны Иэна просто порочно.

Дюшарм отпустил меня. Я не стала терять время на поиски туфли и тут же снова припала к отверстию в заборе. Эдна, откинув с лица капюшон, держала на руках счастливого и невредимого ребенка. Сэм и Уинни, которые тоже откинули капюшоны, стояли возле мраморной чаши. Сайлас передал Сэму нож.

Бедняга Сэм выглядел так, словно его насильно загнали на костюмированную вечеринку. Вытянув вперед левую ладонь, он медленно произнес:

— Этот ребенок — моя кровь и моя жизнь. Я всегда буду любить и защищать этого ребенка.

Поморщившись, он резанул свою ладонь. Однако надрез оказался слишком осторожным, и кожа осталась неповрежденной. Сэм беспомощно взглянул на Уинни, и та забрала у него нож.

Перехватив его взгляд, она успокаивающе улыбнулась, а потом сделала на руке Сэма небольшой надрез. Тут же полоснув собственную ладонь, она проговорила своим приятным, но твердым голосом:

— Этот ребенок — моя кровь и моя жизнь. Я всегда буду любить и защищать этого ребенка.

От такого проявления родительской преданности я прослезилась.

Сэм и Уинни держали руки над чашей, а Уиллем взял со стола хрустальный бокал. Насколько я могла понять, в нем была вода; в нетвердой руке Уиллема жидкость слегка колыхалась. Плеснув водой на руки молодой пары, он снова заговорил на своем непроизносимом языке. Это напоминало дублированный фильм: звуки не совпадали с движениями губ.

— Зас-свидетельс-ствовано, что этот ребенок впредь будет нос-сить имя Элиз-сабет Табита Грант-Хардинг, — объявил Сайлас.

Эдна снова передала Сэму и Уинни извивающееся дитя, и они улыбнулись.

Элизабет!

Я обернулась к Иэну и наступила ему на ногу.

— За что, дорогая? — тихо спросил он, поднимая мою потерявшуюся туфлю и передавая ее мне.

— За то, что мой страх доставляет тебе удовольствие, — прошептала я в ответ.

Иэн по-прежнему обладал обескураживающей способностью заставлять меня думать: секс, секс, секс.

— А-а… Но я так обрадовался твоему присутствию! Ну что же, беги приводить себя в порядок, чтобы Освальд не заподозрил тебя в шпионстве. Поговорим позже.

Радостно посвистывая, Иэн двинулся на территорию бассейна, а я вприпрыжку помчалась через поле. По прибытии в хижину я заметила, что мои аккуратные туфельки запылились, а от платья отлетели верхние пуговицы, обнажив большую часть tetas в хорошеньком розовом лифчике. Черт бы побрал этого Иэна Дюшарма!

Я скинула туфли и, стянув платье, попыталась оценить нанесенный ущерб. Возможно, все это удастся исправить. Я обыскала ящичек для сигар, в котором лежали булавки, разрозненные пуговицы и несколько катушек с нитками. Однако ни одна пуговица к моему платью не подходила.

Тут открылась входная дверь, и я выдернула из шкафа первое попавшееся платье — рубиново-красное из облегающего джерси. Я просунула в него голову и быстро натянула на бедра. Если бы такое платье надела Уинни, оно выглядело бы стильно, но в моем случае этот фасон еще больше подчеркивал все изгибы тела. Такое платье следует носить с высокими каблуками, поэтому я впихнула ноги в черные шпильки с открытым мыском. Когда Освальд вошел в спальню, я приглаживала волосы руками.

— О, ты все еще не спишь.

— Конечно, нет. Но я заснула в одежде и… э-э… мне пришлось приводить себя в порядок.

— Ладно, — с некоторым изумлением сказал он. — Если ты, конечно, уверена, что хочешь пойти.

— Я — да. Но если ты, Освальд, не хочешь, чтобы я туда пошла, может, стоит просто сказать мне об этом?

Он не ответил, и я потопала в ванную. Поглядев в зеркало, я увидела, что в результате схватки с Иэном моя помада размазалась по всему лицу. Что касается платья, то, если в нем таскаться по улицам и приставать к мужикам, даже прожженные проститутки посчитают меня шлюхой. Неудивительно, что Освальд колеблется.

Я, конечно, могла переодеться, но потом подумала: эти люди только что ходили в причудливых одеяниях и принимали участие в жутковатой церемонии, так какого черта я должна производить на них впечатление? Я привела в порядок свой макияж, и мы с Освальдом вышли на улицу.

— Ты джемпер не хочешь прихватить? — засомневавшись, поинтересовался Освальд. — На улице холодает.

— Нет, мне и так хорошо. Как прошло мероприятие?

— Длинно и скучно, — ответил он, поднимая на меня глаза. И добавил чуть погодя: — Наконец появился Иэн.

— Э-э… Уинни обрадуется.

По полю мне пришлось идти на мысках, чтобы не топить каблуки в земле. Мерцающие на деревьях огоньки, сверкающие фонарики и веселенькие горшочки с цветами, украшавшие внутренний дворик, делали сцену у бассейна еще более нереальной. В воздухе плыл тонкий аромат белых цветов табака.

— Ветерок поднялся, — заявил Освальд, снова взглянув на мое облегающее красное платье. — Могу сбегать за твоим плащом. Я мигом.

— Спасибо, не надо.

Гости бродили туда-сюда, держа на весу маленькие тарелочки и бокалы с «Кровавой Мэри». Иэн стоял в другом конце дворика, беседуя с родителями Сэма. Он увидел меня, но подходить не стал.

Малышка невинно дремала в своей переносной колыбельке, а Уинни поправляла на ней розовое, обшитое ленточками одеяльце.

— Привет, Уин, — поздоровалась я. — Как дела у малышки Элизабет?

— Ой! Освальд все испортил. Я сама хотела сказать тебе об этом.

Я невинно улыбнулась.

— Мы зовем ее Либби. К нам подошел Гэбриел.

Либби звучит очень старомодно, — заметил он. — Думаю, я буду звать ее За.

Мы с Гэбриелом направились к коктейльному столу.

— Мисс Милагро, я не стану, конечно, выражать недовольство, но что заставило вас надеть это возмутительное платье?

— Простая случайность, однако объяснить сложно.

— Уверен, что дядям это понравится, — сказал Гэбриел, — а вот тетки наверняка выцарапают им глаза, если заметят, как они на тебя глазеют. — Он наполнил два бокала, но поговорить нам так и не удалось.

Гэбриела окружили тетки. Они гладили его по красивым рыжим волосам и восхищались гладкой кожей, словно он был щекастым трехлетним ребенком, а не холеным горожанином.

Ускользнув от этого сборища, я столкнулась с Сайласом.

— Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, — проговорил он, смакуя каждую «с» в моем имени.

— Гос-сподин Сайлас-с, — мягко отозвалась я, пытаясь вычислить этого парня. Если доверять моему внутреннему радиометру, то по сексуальной шкале он не относился ни к натуралам, ни к голубым. Его глаза не сходили с моего лица.

Он придвинулся ко мне.

— Надеюс-сь, вы не с-станете с-судить об Уиллеме по тем мыс-слям, которые он выс-сказал вчера, — проговорил Сайлас, добавляя в слова в два раза больше «с», чем требовалось. — Я с-сажусь рядом с-с ним, чтобы с-смягчить вс-спышки, с-столь нехарактерные для уважаемого и благородного человека, которым он когда-то был. — Сайлас едва заметным жестом поднес кончики пальцев к голове. — Вы меня понимаете?

Неужели у Уиллема ранняя стадия слабоумия?

— Думаю, да.

Сайлас облегченно улыбнулся.

— С-сейчас-с с-спорить с-с ним бес-сполезно. Но мы с-стараемс-ся относ-ситьс-ся к нему с-с уважением, которое он завоевал в течение прошедших дес-сятилетий. Мы отдаем предпочтение терпимос-сти, а не порицанию.

— Насколько я понимаю, он был другим человеком.

— Он был джентльменом и ученым, нас-стоящим с-светилом! — пояснил Сайлас. — У меня с-сердце разрываетс-ся, когда я вижу ухудшение его с-сос-стояния, но для меня большая чес-сть с-служить ему поддержкой на с-склоне лет.

Мне нравилась его церемонная манера изъясняться. Он казался мне человеком, который слишком много времени проводит со старыми документами и слишком мало — с другими людьми. Недостаток сексуальности в нем тоже вызывал любопытство.

— Это очень любезно с вашей стороны.

— Уинни говорила, что вы пис-сательница. Это же, наверное, с-страшно интерес-сно!

Я тут же прониклась к нему.

— Так только кажется. Я просто часами сижу за столом.

— Уверен, вы с-скромничаете. Рас-с-скажите, о чем вы пишете?

Когда я рассказываю о своих политических ужастиках, люди чаще всего реагируют негативно, но Сайласа это, кажется, восхитило. Я поведала ему о своих рассказах, о попытках написать сценарий, о романе и о новеллах «Uno, Dos, Terror!».

— Не с-сомневаюс-сь, что ваш талант с-скоро признают, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с. У вас-с ис-сключительный характер, — заявил он. — Меня также интерес-сует то, как вы выжили. Могу я позвонить вам и приглас-сить на чашку кофе?

— У меня нет собственного телефона, но вы можете позвонить сюда, и мне все передадут.

— Мерзость! — вдруг завопил пожилой подопечный Сайласа.

Услышав из чьих-нибудь уст слово «мерзость», я автоматически принимаю его на свой счет.

Но Уиллем указал на Гэбриела и заявил:

— Гомосексуализм — это мерзость. Твой долг перед родственниками — жениться, продолжить наш род и традиции. Твои родители правильно сделали, что отказались от тебя, ведь ты осрамил всех нас!

Я ждала, что Гэбриел разразится каким-нибудь злобным ответом. Но мой неизменно находчивый друг в ужасе замер; его красивое лицо залилось румянцем.

Окинув взглядом дворик, я увидела потрясенные лица гостей. Вдалеке повизгивало какое-то животное, о стеклянный колпак фонаря бился мотылек, а Сайлас, похоже, был в ужасе.

Плевала я на то, что Уиллем когда-то был приятным человеком. Мне хотелось наброситься на него и до тех пор долбить его яйцеобразной головой о каменные плиты, пока не вытечет мозг, похожий на тухлый желток. Интересно, является ли оправданное раздражение обстоятельством, освобождающим от ответственности за убийство вампира?

И тут возле отвратительного старикашки возник Иэн.

— Данлоп, вы оскорбили всех, кто способен мыслить, — холодно процедил он. — Вы сейчас же уйдете отсюда и вернетесь в свой темный мирок.

Иэн, хоть и отличался добродушием, но фигурой был вполне солидной, поэтому его слова все же проникли сквозь скорлупу головы-яйца.

Старикашка раскрыл рот от изумления и беспомощно посмотрел на своего адъютанта. Сайлас окинул взглядом собравшихся и вежливо произнес:

— Большое с-спас-сибо за ваши щедрос-сть и гос-степриимс-ство. Вы были более чем добры к нам. Нам нужно идти, а вы, пожалуйс-ста, продолжайте вес-селитъс-ся.

Уиллем поковылял в дом, а Сайлас остановился возле Гэбриела и сказал:

— Я очень с-сожалею, что Уиллем так с-себя повел. Пос-следнее время ему с-стало лучше, но путешес-ствие нарушило его режим.

Гэбриел промолчал, и Сайлас плавной походкой двинулся прочь.

После этого Иэн, взяв Гэбриела под руку, увел его в тень высокого дуба.

Молчание нарушила Эдна. Она повернулась ко мне и заявила:

— Юная леди, а я-то думала, что именно вы выставите себя на посмешище.

— Еще не вечер, Эдна. Подождите немного — возможно, я сделаю это, — пообещала я.

Нервно рассмеявшись, гости снова начали разговаривать.

Освальд отошел от родителей и приблизился ко мне.

— Как думаешь, с Гэбриелом все в порядке? — спросила я.

Посмотрев на своего брата, он ответил:

— Его родичи никак не могут смириться с тем, что он гей.

Интересно, может, мы с Гэбриелом столь прониклись друг к другу еще и по этой причине? Ни он, ни я не были теми, кого хотели видеть наши родители. Своим родителям я вообще не нужна, а его — хотели бы иметь другого ребенка.

— Но он же не может выбирать сексуальную ориентацию, — возразила я.

— Да их волнует не столько ориентация, сколько то, что род вымирает. — Вид у Освальда был напряженный, будто он и так выдал слишком много чужих секретов.

Трудно предположить, что сказал Гэбриелу Иэн, но через несколько минут он уже улыбался, и снова началось веселье.

Размышляя, стоит ли есть крошечные перепелиные яйца, и если да, то как это нужно делать, я вдруг поняла, что эта ужасная сцена заставила меня начисто забыть о жутковатой церемонии. Может, все дело было в водке, которая содержалась в коктейле, но лица окружавших меня людей вдруг начали казаться загадочными — не потому, что они меня привлекали, просто я начала задумываться: что за черти водятся в этом тихом омуте.

Я выросла в ненормальной семье, поэтому никогда не знала, что значит нормальное поведение.

Из самой гущи вечеринки я переместилась на ее окраину и принялась наблюдать и слушать. Разговоры велись самые обычные, но гости то и дело отлучались на конюшню. Направившись туда, я вошла в темное здание. Мне нравятся насыщенные ароматы животных и сена. Из открытых ворот струился свет и доносился смех. Приближаясь к ним и просовывая голову внутрь, я прекрасно знала, что увижу.

Смакуя розоватые коктейли, Освальд и его родители увлеченно о чем-то беседовали. Эрни, здешний работник, смешивал напитки из ключевой воды и экологически чистой крови ягненка, который питался травой. Когда я страдала от инфекции, вид и запах крови возбуждали меня. Всего лишь от одного глотка я испытывала такой приступ блаженства, словно это был наркотик. Но моя иммунная система справилась с заболеванием, и это все уже позади. Я вышла из конюшни и вернулась во дворик.

Ко мне не спеша приблизился Иэн, единственный человек, который не облачался в странноватые одеяния и который открыто высказал Уиллему свое фе.

— Милагро, я так рад снова видеть тебя. — Целуя меня в обе щеки, он добавил вполголоса: — Это платье нравится мне даже больше, чем предыдущее.

— Мне тоже приятно видеть тебя, Иэн. Как поживаешь? — Я осознавала, что Освальда нет поблизости.

— С нежностью вспоминаю о недавнем. Моя сестра передает тебе пламенный привет.

Когда я в последний раз виделась с его сестрой, она исходила ядом из-за того, что я прекратила встречаться с Иэном.

— Передай ей, что скучаю так же, как и она, — слукавила я. — Ты остановился в городке?

— Нынче ночью я еду в город. Хочешь поехать со мной?

— Спасибо, нет. Через несколько дней мне все равно придется туда отправиться, на свадьбу к подруге.

— Ты что-то не очень этому рада.

— Освальд уедет, и я буду выглядеть как жалкая неудачница, одна-одинешенька, — ляпнула я. — Он не пойдет со мной по очень уважительной причине. Он едет на границу, чтобы заняться общественно-полезным трудом и помочь детям, и это прекрасно, но…

— Но? — переспросил Иэн.

— Но мне трудно общаться с друзьями моей подруги. Они меня просто игнорируют.

— Юная леди, никто не станет тебя игнорировать. Если позволишь, я буду сопровождать тебя.

— Правда? — Я быстро взвесила все «за» и «против» этого сценария. Что плохого, если я отправлюсь на массовое мероприятие с Иэном? — Хорошо, но, думаю, Освальду этого говорить не стоит. У него есть некоторые Проблемы, касающиеся нашей… э-э… дружбы.

Я дала Иэну телефон моей подруги Мерседес, чтобы мы могли связаться, когда я окажусь в городе.

Позже, уже в Хижине любви, лежа в постели, я наблюдала за тем, как Освальд собирает чемодан. Утром, после завтрака, он должен был ехать в аэропорт.

— Как думаешь, Гэбриел в порядке? — поинтересовалась я.

Освальд нахмурился.

— Он парень жизнерадостный. Ничего с ним не будет.

— Ну, во всяком случае, Иэн его защитил.

Освальд смерил меня сердитым взглядом.

— Ты обрадовалась встрече с ним?

— Да, обрадовалась. Он передал мне пламенный привет от своей сестры. Я велела передать ей такой же. — Поскольку Освальд и Корнелия раньше дружили, я спросила: — Мне всегда казалось, что Корнелия к тебе неровно дышит. Я даже слышала однажды, как она говорила, что ты с ней «делился любовницами».

— Не любовницами, а всякой дичью. Как-то, путешествуя, мы зашли в охотничий ресторан и хорошо там полакомились.

— И я должна в это поверить?

— Да, а я тогда поверю, что Иэн на тебя не зарился.

Такой уговор показался мне вполне резонным.

— А напиток тебе доставят, верно? — уточнила я.

Освальд может достаточно долго не пить крови, но без нее он чувствует себя хуже.

— Биофирма доставит его послезавтра. — Он вынул из своего портфеля какую-то папку и принялся разглядывать бумажки. — Вот расписание моих передвижений. Возможно, мне не удастся позвонить, но ты обязательно оставь сообщение, если произойдет что-нибудь важное. Или если не произойдет.

— Вряд ли у меня что-нибудь случится. Не беспокойся обо мне. — Я выбралась из постели и обвила его шею руками. — Ты прекрасен и великолепен, я уверена, что все будет отлично.

К сожалению, дар предвидения не входит в число моих талантов.

 

Глава пятая

Беда не приходит одна

Меня разбудил легкий толчок. Я протянула руку к Освальду и наткнулась на что-то мохнатое. Дейзи стояла возле кровати, положив голову на мою подушку. Еще немного, и она уткнулась бы носом мне в лицо. Ее янтарные глаза мрачно глядели на меня. Увидев, что я проснулась, она принялась крутиться и подпрыгивать от радости, цокая коготками по паркетному полу.

Я взглянула на часы и поняла, что проспала. Выпрыгнув из постели, я помчалась на кухню и насыпала сухой корм в миску Дейзи. Потом, натянув джинсы и легкий джемпер, собрала волосы в хвостик. Затем почистила зубы и, нанеся немного туши на ресницы и блеска на губы, понеслась в Большой дом.

Освальд и его отец сидели на улице и пили кофе. Я обвила шею Освальда руками и поцеловала его.

— Доброе утро.

— Доброе утро, детка. Я решил, что ты должна поспать подольше. В кофейнике свежий кофе.

Я вошла в дом и наполнила свою кружку.

— А где Гэбриел? — спросила я у Эдны.

— Ему пришлось кое-чем заняться, — ответила она.

Родственники обсуждали план осмотра местных достопримечательностей. Поскольку они собирались прихватить с собой и Либби, я взяла ее из рук Уинни и понесла в кабинет, чтобы провести немного времени наедине с малышкой. Мы устроились в офисном кресле, при этом я положила ноги на стол. Либби одарила меня беззубой улыбкой и попыталась схватить за волосы.

Глядя в ее огромные карие глаза, я видела всего-навсего свою любимую малышку.

— Ты обычная девочка, — сказала ей я. — Хоть и особенная, но обычная.

— Нет, не обычная.

Мама Освальда, Эвелина, зашла в кабинет и закрыла за собой дверь.

Я убрала ноги со стола и выпрямилась.

— Она необычный ребенок, и жизнь ее обычной тоже не будет. — Госпожа Грант села на диван.

У меня все опустилось; так чувствуешь себя после фразы типа: «Мисс Де Лос Сантос, с вами хочет побеседовать декан».

— У нее всего лишь генетическое заболевание, — возразила я. — Многие страдают от подобных болезней.

— Но не от таких, как у нас, — продолжила Эвелина и, вздохнув, добавила: — Думаю, мой сын считает, что любит вас, Милагро, но вы-то любите его или вас привлекают деньги и положение в обществе?

— Госпожа Грант, я влюбилась в Освальда, считая его безработным бездельником. На богача я не охотилась.

— Ну, скажем, вы любите его. А если вы не сможете иметь общих детей, вы все равно останетесь с ним?

Это еще неизвестно. — Мы с Освальдом ни разу не касались вопроса женитьбы.

Эвелина повторила все то, что я уже слышала от Уинни: на протяжении нескольких столетий умерло много детей, рожденных от смешанных браков.

— Вы сможете пережить смерть своего ребенка? — поинтересовалась она. — А Освальд сможет? Долго ли вы протянете без взаимных обвинений и ненависти?

В моих глазах стояли слезы; я снова наклонилась к малышке.

— Дайте ему уйти, Милагро. Позвольте ему иметь собственную семью.

«А моя семья — это он, — хотелось сказать мне. — Моя семья здесь». Но это не соответствовало действительности. Они по-прежнему многое скрывали от меня и не считались со мной.

— Мы счастливы вместе, — выговорила я хрипло.

— Не будьте эгоисткой. Если вы любите его, вы сделаете так, чтобы ему было хорошо. Вы молоды и, насколько я могу судить, вполне привлекательны. Вы выйдете замуж, нарожаете детей и позабудете об Освальде.

— Мы можем усыновить ребенка, — не унималась я. — Или найти донора спермы.

«Зачем я вообще это с ней обсуждаю?» — мелькнуло у меня в голове.

— Мы можем взять ребенка, брошенного где-нибудь в торговом центре.

Через год после смерти бабушки моя мать Регина забыла меня в торговом центре. Я сидела на скамейке, окрыленная безумной надеждой, что какая-нибудь хорошая семья заберет меня к себе. Нашедшая меня уборщица не поверила, что я сирота.

— Вы, конечно, стали любимицей мамы Эдны, но я вовсе не считаю вас забавной, — призналась Эвелина. — Когда с Освальдом была Уинни, он знал, что его будущая жена умеет вести себя в обществе. А потом вы с вашим отвратным поведением украли его у Уинни.

— Освальд никогда не любил Уинни. Он любит меня. Вы это знаете, а если нет, спросите у него.

Эвелина взглянула мне прямо в глаза.

— Конечно же, я говорила с ним, Милагро. Я посоветовала ему дать вам денег, чтобы вы могли снять себе где-нибудь квартиру, и покрывать все ваши расходы, пока вы не найдете нормальную работу. Надеюсь, он подумает об этом, когда будет в отъезде. Так лучше для всех, даже для вас. — Эвелина встала. — Не сомневайтесь, я пойду на все, чтобы мой сын был счастлив. — Она вышла из кабинета, хлопнув дверью.

Мне было тяжело сдержаться, когда я отдавала Либби ее маме, и возвращаться в хижину так, чтобы меня никто не видел.

Освальд как раз забирал из спальни свои чемодан и портфель.

— Мне пора, — сказал он, а потом увидел мое лицо. — Милагро! Что-то не так?

Мое лицо вспыхнуло, а на глаза навернулись слезы.

— Что-то не так? Да все не так! — прокричала я. — Твоя мама ненавидит меня, хочет, чтобы ты дал мне денег и я уехала. Ты пригласил сюда какого-то фанатика и по-прежнему что-то скрываешь от меня.

Освальд покачал головой.

— У меня сейчас нет на это времени.

— У тебя было полно времени, чтобы рассказать мне обо всем этом раньше. Но вместо этого ты говорил, что я понравлюсь твоей маме, и изо всех сил старался удержать меня в хижине, подальше от своих высокопоставленных друзей и родственников.

— Уиллем Данлоп никакой мне не друг. Я терплю его здесь только потому, что это важно для Уинни и родителей Сэма. Что касается моей мамы, то я взрослый мужчина и способен сам принимать решения.

— А как насчет тайн, о которых ты мне даже не обмолвился? Как так получилось, что ты никогда, по сути, не рассказал мне о жизни своих собратьев?

— Просто я не могу рассчитывать на то, что ты проявишь такт, — злобно пояснил он. — Быть вежливой по отношению к моим родителям, всего несколько часов, — ты даже на это неспособна! Нет, на винодельне ты поперлась тусоваться с компанией каких-то придурков в пляжных прикидах!

— Все равно никто из вас не обращал на меня внимания. Я даже на канатке не прокатилась!

— Тебе что, двенадцать лет? — холодно осведомился он. — Все это устраивалось не для тебя, а для моих родителей. А тебе все время надо, чтобы кто-то обращал на тебя внимание. Ты поэтому надела вчера такое платье? Для Иэна? А потом ты говоришь, что между вами ничего нет!

— Освальд, это платье купил мне именно ты. Как и всю остальную развратную одежду. Впрочем, видимо, такой ты меня и считаешь — своей сексуальной игрушкой! — Выйдя за пределы обиды, я впала в откровенную ярость.

— Прекрати говорить глупости. Если бы ты была мне нужна только для секса, я нашел бы кого-нибудь попроще, без твоих закидонов. Моя жизнь гораздо сложнее, чем ты можешь себе представить. Я вынужден разрешать конфликты, удерживать на плаву свой бизнес, ежедневно решать вопросы жизни и смерти, а потом возвращаться домой, к нуждам своих родственников и твоим запросам. А еще я постоянно — постоянно! — должен думать о безопасности семьи.

Мы уже не раз ссорились, но так резко он со мной еще не разговаривал.

— Прощу прощения, доктор Грант, что меня угораздило быть такой требовательной. Простите, я ошибочно полагала, что не напрасно трачу ваше время. — Во всяком случае я пыталась сказать именно это — моя речь искажалась всхлипыванием. — По крайней мере, по моей вине вы никогда не оказывались на пороге смерти. — Как только эти слова сорвались с языка, мне захотелось забрать их назад, вместе с прерывавшими их рыданиями.

— Я знал, что когда-нибудь ты бросишь мне это в лицо. Милагро, это вышло случайно, я очень сожалею. Я всегда буду сожалеть об этом. — Он был побежден, но такая победа меня не радовала.

— Может, ты сожалеешь, что встретил меня?

— Мы поговорим об этом, когда я вернусь. На кухонном столе я оставил кое-какие деньги — на случай, если понадобятся продукты или еще чего.

Освальд вышел из комнаты. Я побежала на кухню и схватила деньги. Когда он открывал входную дверь, я запустила их ему в спину и закричала:

— Не нужны мне твои деньги! Мне от тебя вообще ничего не нужно!

Одарив меня долгим яростным взглядом, он вышел из дома и направился к стоянке. Я захлопнула дверь, плюхнулась на диван и пролила море слез.

Дорыдавшись до обезвоживания, я с трудом поднялась с дивана и выпила целую бутылку воды. Отчаяние приводит к отчаянным мерам. Укрыться в тени персональной духовной скалы было мне просто необходимо. Я хотела переночевать у своей подруги Мерседес после свадьбы, но была уверена, что она обрадуется, если я приеду на день раньше.

Первым делом я отнесла Петунию на конюшню, чтобы Эрни присмотрел за ней, пока она будет жить в курятнике. Я сообщила, что Дейзи остается на его попечение и ему придется выгуливать ее вместе с другими собаками. Вновь оказавшись возле Хижины любви, я осмотрела автомобильную стоянку. Родственники уже уехали на экскурсию по окрестностям.

Я вяло собрала одежду, а потом вспомнила, что мне понадобятся украшения. Открыв шкаф, я заползла под полки и вешалки и отыскала шкатулку, в которую прятала все подарки от Иэна. Там лежали перьевая ручка, отделанная перламутром и золотой филигранью, нарядные ожерелье и серьги из темно-красных камней, браслеты, которые наверняка нежно позвякивали бы на руке, маленький медальон с портретом, вырезанные из обсидиана фигурки животных и прочие безделушки.

Каждая была по-своему прекрасна.

Я положила в сумку серьги и ожерелье, а также зверушек из обсидиана, которые наверняка понравятся Мерседес. Чтобы снять красноту, я закапала в глаза капли, а круги под глазами замазала тональным кремом. Потом загрузила вещи в свой пикап и отправилась в Большой дом, чтобы отыскать Эдну.

— Я уезжаю, чтобы побыть у Мерседес подольше, — с фальшивой жизнерадостностью объявила я. — Спасибо, что надоумили Освальда насчет одежды.

Ее брови поползли вверх.

— Я ни за что не стала бы этого делать, если бы знала, что вместо нормального платья он купит ту жалкую тряпицу, которую вы надевали вчера.

— Чья бы корова мычала, — возразила я несколько резче, чем хотела. — Я хочу сказать, вы сами тоже наверняка носили шокирующие наряды.

Она поняла — что-то не так, а потому не ответила.

— Эдна, пожалуйста, попрощайтесь от меня со всеми и обязательно передайте, что я надеюсь на новую встречу, когда они приедут в следующий раз.

— Юная леди, должна ли я за вас волноваться?

— Вы ведь меня знаете, — ответила я с улыбкой. — Я в состоянии сама о себе позаботиться.

— Они скоро уедут, и все вернется на круги своя, — пообещала Эдна. — Ах да, утром для вас принесли посылку.

Я быстро обняла ее, опасаясь, что более основательные объятия снова вызовут у меня слезы.

— До встречи, Эдна. Я скоро вернусь.

Выходя, я прихватила картонную коробку. Наклейка с обратным адресом свидетельствовала, что посылка пришла из какой-то телекоммуникационной компании, поэтому, заинтересовавшись, я распаковала ее, как только оказалась в машине.

Внутри лежал маленький стильный телефончик, завернутый в упаковочную бумагу, и карточка типа «подарок от…», на которой было написано следующее:

«Дорогая мисс Де Лос Сантос!

Спасибо за отзывчивость, которую Вы проявили во время нашего знакомства. Этим маленьким подарком я хотел бы ознаменовать начало нашей дружбы.

Искренне Ваш, Сайлас Мэдисон.

P.S. Я позаботился обо всех платежах и взносах на один год».

Его забота очень тронула меня, особенно в тот момент, когда я чувствовала себя такой восприимчивой и уязвимой.

Я отправилась в город, а по пути остановилась в своей любимой закусочной, где пообедала и рассмотрела новый телефон.

Первый звонок я адресовала Мерседес. Она еще не ушла в «Мой подвальчик» — так называется принадлежащий ей клуб.

— Алё, — выпалила она.

— Ноlа сеньорита Очоа-Макферсон!

Мама Мерседес — кубинская эмигрантка, а папа — шотландец.

— Привет, Мил, давай поговорим завтра, а? Я уже выхожу.

— Тебе счастья привалило. Я буду у тебя примерно через час.

Она коротко выругалась по-испански и по-английски.

— Я буду в клубе. У тебя остался запасной ключ от моей квартиры?

— Остался. Я приду в твой дом, пока тебя не будет, все там переставлю, и ты сойдешь с ума, как в том фильме, «Газовый свет».

— Милагро, — отозвалась она, — чтобы я сошла с ума, тебе достаточно просто появиться.

— Я тебя тоже люблю. Ты поздно придешь?

— No se. У нас сегодня закрытая корпоративная вечеринка, поэтому они могут и в десять уйти, а могут и допоздна задержаться, — пояснила Мерседес. — Заходи, если хочешь. Я внесу тебя в список.

— Ха, ха, ха! Будто мне нужен какой-то список, когда на дверях дежурит Денни!

— Я запишу тебе только один бесплатный напиток. Не забудь оставить чаевые.

— Я всегда их оставляю. До встречи, mi amor.

В то время как весь остальной мир наслаждался теплом, город был обернут саваном тумана. Рассеянный свет скрадывал очертания домов — создавалось впечатление, будто смотришь на них сквозь измазанные гелем очки. Пусть расцвет его юности миновал, старина город был еще очень даже ничего.

Двухэтажный домик, в котором живет Мерседес, самый симпатичный в квартале. Впрочем, соседи тоже потихоньку начали приводить в порядок свои викторианские и эдвардианские постройки. Эркеры уже успели отремонтировать, фасады — заново выкрасить, а причудливую орнаментальную отделку — восстановить.

Мерседес старше меня всего на несколько лет, но за эти годы она успела сделать многое: например, бросить колледж и найти работу, связанную с компьютерами. Потом на распродаже заложенного имущества она купила обветшавший ночной клуб и этот дом, находившийся тогда, мягко говоря, в жутком состоянии. С помощью жильцов, занимающих первый этаж, Мерседес выплачивает ипотечный залог за дом, а в клубе дела идут хорошо.

Минут десять я колесила по окрестностям в поисках места для парковки. Когда одно из мест напротив дома Мерседес освободилось, я сочла это хорошим знаком. Отперев парадную дверь, я принялась затаскивать свои вещи наверх, в уютную квартирку.

Несмотря на эклектичный набор мебели, квартира Мерседес, украшенная настоящими гравюрами и отделанная в теплых тонах, выглядела очень симпатично. Здесь умещалось все, и у каждой вещи было свое место.

У Мерседес я почувствовала себя так, будто нахожусь на пороге озарения. Мерседес отличается рациональным, спокойным отношением к жизни и обязательно поможет разобраться и со вспышкой гнева Освальда, и с ковыляющими фанатиками, и с альбиносами-алтарниками, и с жутковатыми костюмированными спектаклями, и с сумасшедшими женщинами, желающими отделаться от очаровательных девушек своего сына. Она наверняка скажет, что я слишком эмоциональна, подозрительна и неуверенна в себе. С ней мир снова станет прекрасным.

Я включила аудиосистему, и комната наполнилась музыкой. После нескольких секунд напряженных размышлений я таки узнала трепетную «Дальневосточную сюиту» Эллингтона. Будучи дочерью профессиональных музыкантов, специалистов в области этнической музыки. Мерседес не пожалела времени на мое музыкальное образование.

«Пап-па-паа-паа-паа», — как могла подпевала я Эллингтону, распаковывая свои вещи и заваривая чай дарджилинг, а потом стала звонить друзьям — поведать том, что я наконец-то обзавелась собственным телефоном. Когда они спрашивали, как идут дела с моим парнем, я отвечала, что все замечательно.

В спальне у Мерседес возле одной из стен стоял длинный стол с тремя компьютерами. Она была помешана на них и втайне развлекалась хакерством. Впрочем, своими способностями она пользовалась не из злых побуждений, а для добрых дел — именно она помогла вырвать меня из подлой ловушки, которую подстроил ОТБРОС.

Повесив свое платье в шкаф Мерседес, я пошла в ванную взглянуть, нет ли у моей подруги каких-нибудь новых косметических средств. Там нашелся флакон туалетной воды «Наваждение» от Кляйна, который, судя по всему, еще ни разу не использовали. Я побрызгала воздух, а потом прошла через него.

Хотя домашний уют в этом районе стали ценить гораздо выше, бандитизм здесь по-прежнему находился на опасной отметке. Когда я вышла на улицу, чтобы прикупить что-нибудь на ужин, на углу соседней улицы дрались мексиканские бандюки, все очень грозные, с черными татуировками и в идеально выглаженных брюках. Я перешла на другую сторону улицы, наглухо застегнула свой жакет, чтобы они не увидели чего лишнего, и двинулась дальше, глядя строго вперед.

На улице показалась полицейская патрульная машина, и мужики куда-то убрались.

Моя любимая такерия находится в шести кварталах от дома Мерседес, среди прочих кафе, ресторанов, баров и маленьких магазинчиков. Поскольку моя книжка в обложке так и не высохла, мне была необходима другая. Сначала я думала купить еще какой-нибудь роман Шарлотты Бронте, но потом откопала потрепанное издание «Возвращения в Брайдсхед» Ивлина Во в переплете.

Я купила несколько тако и орчату и, вернувшись в квартиру Мерседес, принялась за чтение и еду. Это отшельническое занятие обычно приносит мне удовольствие, но мысли как-то не задерживались на герое книги Себастьяне Флайте, а постоянно возвращались к хорошо известному мне Себастьяну, ОТБРОСу. Жизнь порой таким образом вторгается в литературу. Себастьян всегда казался мне очень красивым и умным, и я никак не могла предположить в нем моральное разложение. Я считала, что любовь способна преодолеть все классовые и культурные различия.

Читая о нравственном падении Себастьяна Флайта, я в очередной раз скорбела о том, что ОТБРОС утратил свое душевное здоровье.

Тревожные мысли сновали в моей голове, словно жучки, неся с собой какие-то обрывочные сведения.

Я отмахнулась от них, равно как и от предположения, что я могла точно так же обмануться в Освальде.

Когда я отштукатурила лицо вечерним макияжем, намазала волосы гелем, а потом сбрызнула их лаком так, чтобы объем увеличился вдвое, время уже было позднее. Я немного прошлась по улице, а потом наняла такси, что было гораздо проще, чем самой вести машину в центр.

Клуб Мерседес располагается в мрачном районе, состоящем из нескольких дешевых гостиниц с постоянными жильцами, бесплатной столовой для неимущих, стрип-клубов и крошечных вьетнамских закусочных. Снаружи здание клуба было абсолютно черным, а название «Мой подвальчик» складывалось из мелких красных буковок. Несколько человек в потрепанных деловых костюмах покуривали на тротуаре, а внутри ухала музыка.

Вышибала Денни улыбнулся, увидев, как я вылезаю из такси, но, судя по морщинке между бровями, он был напряжен.

— Привет, девочка, рад тебя видеть. Дай же мне сладенького.

Ленни всегда злоупотреблял объятиями, и сегодняшний вечер не был исключением. Схватив меня за пятую точку, он как следует помял ее.

— Да и потрогать тебя рад, особенно, когда есть за что.

Я отстранилась, чтобы Ленни перестал меня ощупывать.

Он обрился наголо. Я провела рукой по темной блестящей макушке.

— Когда ты это сделал?

— Когда там стало больше кожи, чем волос. Что скажешь?

— Сексуально, Денни. Все группи будут твоими.

— Ха! Группи. Только моей жене этого не говори. — Он подмигнул. Денни был женат на служительнице церкви.

Войдя в фойе клуба, я помахала рукой гардеробщице и вошла в основной зал. Там я постояла несколько минут, чтобы глаза привыкли к темноте, а уши — к шуму. Кроме обычных рокерских типажей, в группе наличествовали саксофонист, двое парней, игравших на удах, один с конгой и еще кто-то с диджериду.

Такое вроде бы сочетаться не может. Солист визжал, а сама песня сначала впала в абсолютный диссонанс, но потом вдруг оказалась вполне гармоничной. Я не смогла понять ни стиля, ни слов песни. Впрочем, это было необязательно. Волны музыки наполнили все мое существо. Остальное не имело значения. Мне хотелось броситься в толпу участников корпоративной вечеринки — извивающихся типов с остекленевшими глазами, но сначала нужно было поздороваться с Мерседес.

На лестнице я наткнулась на трех человек, которые вытворяли нечто такое, что, по моему мнению, явно запрещалось корпоративными правилами. Они меня даже не заметили. Мерседес я обнаружила на балконе, возле пульта звукорежиссера. Она была явно взволнована — приветствовав меня быстрым abrazo, Мерседес снова обратила свой взор вниз, на зал.

— Ой, какая прическа! Очень симпатично, — одобрила я, коснувшись маленьких аккуратных дредов.

Мерседес отдернула голову.

— No mе moleste, — отозвалась она. — Не видишь, что ли, что внизу происходит!

— Эта группа здорово зажигает. Я раньше ничего подобного не слышала.

— С ними одни проблемы.

— Люди веселятся — что в этом плохого?

— Этнические ритмы имитируют биение сердца, так же как и музыка транс, а тут еще и рок-составляющая. Народ слетает с катушек.

Внизу разбилось стекло. Молодой человек в костюме, вскочив на стойку бара, принялся срывать с себя одежду и выть. Взлетевшая в воздух туфля-шпилька стукнула его по голове. Он упал в толпу.

— О черт, только не это! — сердито воскликнула Мерседес. — Задаток этого не покроет. — Обратившись ко мне, она добавила: — Наверное, тебе лучше уйти отсюда.

— Но я ведь еще не танцевала.

Две женщины с криками взобрались на сцену и принялись стягивать джинсы с вокалиста. Мерседес схватила рацию и помчалась вниз. Толпа подняла на руках мужчину, который недавно раздевался на барной стойке. Судя по виду, он был без сознания. Помахав звукорежиссеру, я тоже спустилась вниз. Один мужик обрызгивал толпу пеной из огнетушителя, а какая-то женщина, вскочив ему на спину, принялась его мутузить.

Такого побоища в «Моем подвальчике» я еще не видела, но особенно поражало то, что за плечами учинивших его хулиганов были не судимости, а дипломы бизнес-школ.

Сжимая в руке рацию, в клуб притопал Денни. Он приложил губы к моему уху и проговорил:

— Тебе лучше смыться отсюда. Полицейские уже едут. — А в рацию проорал: — Выруби их немедленно!

Свет на сцене погас, оставив группу в темноте; усилители заглохли. Денни и другой вышибала стали подпихивать кричащую и громко хохочущую публику к выходу, приговаривая:

— Выходим! Выходим!

Изумленные люди сначала послушно двигались к двери, но потом поворачивались и возвращались на танцпол. Я пробралась сквозь толпу и вышла на улицу. Когда я садилась в такси, к зданию уже подъехали полиция и «скорая».

Как только Мерседес приехала домой, я приготовила для нее ванну, в которую налила изрядное количество геля-пены с запахом жимолости. Потом я направилась на кухню, решенную в тонах карибской синевы, и открыла бутылку цинфанделя, которую привезла с собой. Наполнив два бокала, я отнесла один Мерседес в ванную.

Потом я взяла в руки книгу и, уютно устроившись на диване, постепенно погрузилась в чтение; вскоре звуки города перестали для меня существовать, и я окончательно позабыла, где нахожусь. Поэтому, когда перед моими глазами возник большой светлый силуэт, я вскрикнула и запустила книгой в призрак. Однако привидение удивительным образом трансформировалось в Мерседес, одетую в светло-коралловый стеганый халат.

— Это еще что за… — проворчала она, одарив меня сердитым взглядом.

— Извини! — Я перевела дух и объяснила:

— Это я от неожиданности.

Она покачала головой, заставив дреды попрыгать.

— Вечно ты со своими книгами! — Она подняла роман и сунула мне в руки.

Кожа у Мерседес карамельного оттенка, с россыпью веснушек, а черты лица открытые и простые. Телосложение у нее крепкое, рост — чуть выше среднего. Красавицей Мерседес не назовешь — ей не хватает изящества, она никогда не красится, да и женскими чарами пользоваться не умеет, однако это не мешает многим музыкантам и их директорам ухаживать за ней.

Мерседес плюхнулась на диван и вздохнула.

— Что ж, думаю, мне возместят ущерб. Финансовый директор компании пообещал за все заплатить. Он сейчас улаживает дела с полицейскими.

— Звучит неплохо.

Мерседес пожала плечами.

— Эту группу я больше приглашать не буду. Теперь я понимаю, почему они называются «Дервиши».

— Кстати, о сумасшедших. Я хотела поговорить с тобой кое о чем. У меня слегка крышу снесло.

— Ты прожила целый год с компанией вампиров, а крышу у тебя снесло только сейчас?

— Почему ты по-прежнему называешь их вампирами?

— Я не из тех, кто отрекается от своей индивидуальности.

— Давай не будем копаться в семантике. У нас с Освальдом перед его отъездом произошла серьезная ссора.

— Ссора — умора. Это обязательно обсуждать сегодня?

— Да, — ответила я, снова наполняя наши бокалы. — Я рассказывала тебе, что вампиры устроили что-то вроде вечеринки в честь малышки? Да, кстати, ее имя Элизабет, а мы зовем ее Либби.

Я поведала Мерседес о том, как совершенно случайно обнаружила в ограде смотровое отверстие, «ну, как если бы ты нашла хакерский вход в компьютерную программу», и о том, что увидела; доложила о мерзкой и бессовестной яйцеголовой твари, о близком контакте с особью из рода матерей и об ужасном поведении Освальда.

Когда я закончила, Мерседес примерно с минуту молча смотрела на меня, а потом сказала:

— Вот поэтому я люблю жить одна. Я пошла спать.

— И тебе нечего сказать об этой кошмарной ситуации?

— Мне нравятся твои друзья, особенно Гэбриел, но, как сказала бы моя мама, hay gato encerrado.

— Твои кубинские поговорки понять просто невозможно. Что значит — здесь заперта кошка?

— У вампиров есть большие тайны. Зачем им рассказывать тебе обо всем — а вдруг ты слиняешь от Освальда, как только страсть перегорит?

— В тебе нет ни капли романтики, я еще таких людей не встречала. Если забыть об этой ссоре, мы с Освальдом безумно счастливы вместе.

— Ну да, и поэтому ты едва сдерживаешь слезы. Чем это, черт возьми, занимались его родственнички, и почему ты собираешься на свидание с Иэном?

— Никакое это не свидание! Иэн, он и есть Иэн. Я не сказала об этом Освальду просто по той причине, что не хотела ссориться по пустякам. А он не рассказал мне о церемонии, потому что… потому что они не привыкли к чужакам.

— Не будь такой tontа.

— Я не бестолковая. Я готова идти на уступки и понимать других. Тебе стоит попробовать.

— Не сомневайся, mujef, именно это я сейчас и делаю, — с улыбкой возразила Мерседес. Она замолчала, и я дала ей немного подумать. У нее это хорошо получается. В конце концов она произнесла: — Даже если вы любите друг друга, все равно лучше быть независимой. Попробуй встать на ноги в финансовом отношении, и тебе больше не придется волноваться из-за его денег.

— А я и так из-за них не волнуюсь.

— Ну да, правильно. Я бы не сказала, что тут есть повод для беспокойства, но тем не менее всегда держи меня в курсе… на всякий случай.

«На всякий случай» прозвучало зловеще. На всякий случай — если вдруг я узнаю, что у них есть скелеты в шкафу… или трупы, тумкающие в сушке.

 

Глава шестая

Шик, блеск, похвальба

Мерседес совершенно бесстрастно отреагировала на рассказ о моей ссоре с Освальдом, и это почему-то успокоило меня. Когда люди живут вместе, стычки неизбежны. Для меня это непривычно, потому что мои родители никогда не ссорятся. Они пребывают в полном согласии насчет того, что папа должен всю жизнь сидеть возле напедикюренных ножек моей матери Регины и боготворить ее. Вытащив белье из шкафа, я постелила себе на диване. Завтра вечером я позвоню Освальду, мы извинимся друг перед другом, и все будет хорошо.

На следующее утро, когда мы с Мерседес с удовольствием пили по третьей чашке сладкого кубинского кофе и кофеин уже разбудил во мне ощущение раздвинутых горизонтов, вдруг зазвонил мой новый телефон. Номер не определился, поэтому я ответила неуверенно:

— Алло?

— Здравс-ствуйте, мисс-с-с Де Лос-с С-сантос-с это С-сайлас-с Мэдис-сон.

— Здравствуйте, господин Мэдисон, — приветствовала его я. — Большое вам спасибо за телефон.

— Это вс-сего лишь небольшой с-сувенир. Я звоню, чтобы убедитьс-ся, что вы получили его.

— Это очень щедрый подарок, — возразила я.

— Я надеялс-ся, что мы очень с-скоро увидимсся. Вс-се это время я занималс-ся изучением многовековой ис-стории с-социополитичес-ских с-союзов, в которых принимал учас-стие наш род.

Наконец-то я могу поговорить с человеком, который хочет помочь мне понять его собратьев, а возможно, и Освальда заодно.

— Да, я бы тоже с радостью встретилась с вами. — Я сообщила Сайласу, что приехала в город на свадьбу.

— А доктор Грант с-с вами? — поинтересовался он.

— Нет, я здесь одна. — Поскольку в этих словах было слишком много жалости к самой себе, я добавила: — На самом деле вместо Освальда сегодня будет Иэн Дюшарм, он пойдет со мной на свадьбу к подруге.

— Он должен относ-ситься к вам с-с величайшим почтением. Вы поразительная девушка.

Его восхваления пролили бальзам на мое оскорбленное «я». Мы с Сайласом договорились встретиться в кафе на следующий день после свадьбы.

— Мисс-с-с Де Лос-с Сантос-с, могу я вас-с попрос-сить не рас-с-сказывать о нашей встрече мс-сье Дюшарму? Я прошу вас-с об этом потому, что не вс-се из нас-с одобряют открытые интеллектуальные ис-с-следования и бес-седы на эту тему, к тому же недавняя с-стычка с Уиллемом…

По крайней мере Сайлас верил в мое благоразумие.

— Конечно, господин Мэдисон. Наша встреча будет конфиденциальной.

Свадьба планировалась на вторую половину дня. Мерседес была наслышана о Иэне, и ей хотелось познакомиться с ним лично. Обычно она уезжала в клуб в полдень, но на этот раз осталась наблюдать за моей подготовкой к «не-свиданию».

Пока я собиралась, Мерседес упражнялась в игре на волынке. Ее гений заключался в способности распознавать талант у других, а вовсе не в музицировании. Она могла без труда сбряцать какую-нибудь мелодию на пианино или гитаре, а вот навыки игры на волынке пока находились в зачаточном состоянии.

Я вышла из ванной в шелковом розовом платье на бретельках. В верхней его части красовался остроугольный вырез; мне очень нравилось, что пышная юбка вращалась вокруг колен, когда я принималась вертеться. Как хорошо, что я умудрилась-таки позагорать голышом на ранчо, когда у бассейна никого не было, и теперь у меня был абсолютно ровный загар.

— А как соседи относятся к тому, что ты играешь шотландские траурные песни?

— Это баллада, а не траурная песнь. Мои жильцы спокойно относятся к этому, а я спокойно отношусь к их вечеринкам. А вот соседи из другого дома порой звонят в полицию и жалуются.

— И что тогда?

— Тогда я спрашиваю у них: «Разве я похожа на человека, который играет на волынке?»

— Твой папа считает, что да.

Я была далека от любви к волынке, однако от некоторых песен, сыгранных господином Макферсоном, у меня на глаза наворачивались слезы.

— А еще он считает, что американцам в драках надо больше бодаться. Это платье тебе идет, только, кажется, ткани на него слегка пожалели. А украшения настоящие?

На мне были ожерелье и сережки их красных камней — подарок Иэна.

— Понятия не имею. Поможешь мне сделать прическу? — Я протянула ей заколку.

Мерседес извлекла из своего инструмента долгий грозный вой.

— Прости, но я не знаю, как обращаться с прямыми волосами. Они слишком скользкие. Подожди-ка минутку.

Подойдя к стоявшему в прихожей шкафу, Мерседес принялась шарить по нижним полкам. Потом вытащила какую-то картонную коробку и протянула ее мне.

— Mi mami постоянно дарит мне это. Все еще надеется, что я начну одеваться более женственно.

— Скажи ей, что я люблю тебя такой, какая ты есть.

В коробке оказался целый арсенал принадлежностей для ухода за собой. Я взяла электрические щипцы и с их помощью завила целую кучу кудряшек, которые потом собрала на макушке. Сунув ноги в высокие босоножки с ремешками, я объявила:

— С этой прической и на таких каблуках я чувствую себя очень высокой. Такой высоченной, что даже могу достать какую-нибудь вещь с самой верхней полки. Как я выгляжу? Очень длинная?

— Хорошо, но ты все равно коротышка. — Мерседес в моде не разбиралась.

Я как раз накладывала второй слой туши, когда приехал Иэн. На нем были один из его великолепных костюмов и белоснежно-белая рубашка. Я не сомневалась, что где-то в подземелье заточен портной, который шьет для него сутки напролет. Иэн поцеловал меня в щеку, и я снова ощутила едва уловимый аромат его пряного лосьона после бритья. Для меня этот запах ассоциировался с заставленной старыми книгами библиотекой, камином, кожаной мебелью и табаком. Я вспомнила те моменты, когда Иэн снимал с меня одежду и гладил мое обнаженное тело.

Представляя Иэна Мерседес, я слегка опасалась, что он склонится над ее рукой и скажет: «Enchante». Однако он сразу же раскусил мою подругу и просто пожал ей руку.

Болтая с Мерседес, он расспрашивал ее о клубе, со знанием дела интересовался хорватской народной музыкой, кубинским соном и гавайским стилем игры на гитаре.

— Мне очень понравилась твоя подруга, — сообщил Иэн, когда мы вышли из дома. — Она напоминает безупречно взятую ноту, правда?

— Ты крайне проницателен, Иэн Дюшарм.

— Я бы рассказал, насколько ты хороша сегодня, если бы не боялся, что меня уличат во флирте.

Вообще-то я люблю флиртовать. В такие моменты я чувствую себя Барбарой Стэнвик, которая в старых черно-белых фильмах то и дело выдавала умные реплики, завлекающие мужчин. Но поскольку мне было ясно, с каким хищником придется иметь дело, сорить репликами я не собиралась.

Гоночный «Ягуар», зеленый и блестящий, стоял на другой стороне улицы. Иэн открыл мне дверцу.

— Иэн, а кто такой Уиллем Данлоп и почему он имеет такое значение для семейства? — спросила я, когда мы тронулись с места.

— Просто отвратительный старикан. — Иэн ловко объезжал загруженные перекрестки. Он вообще всегда вел машину так, будто любая дорога была ему знакома. — Руководит бессмысленными вампирскими обрядами, причем, судя по всему, выгоды от этого больше ему, а не другим. — В отличие от ближайших родственников Эдны Иэн не стеснялся называть себя вампиром.

— Он священник или епископ?

— Дорогая моя, вампиризм — это болезнь, а не религия, — с улыбкой возразил он. — Я бы назвал его историком и любителем обрядов. Семьи Сэма и Уинни уважают Уиллема гораздо больше, чем это необходимо.

— Как ты узнал тогда, что я стояла за оградой?

Иэн хмыкнул.

— Любая умная и любознательная девушка стала бы шпионить, разве не так? Открой бардачок и достань мой портсигар. Там есть кое-что для тебя.

В бардачке обнаружилась тонкая золотая коробочка.

— Я не курю и понятия не имела, что у тебя есть такая привычка.

— Я курю только тогда, когда мне необходим предлог, чтобы удалиться. Никотин не вызывает у меня привыкания.

Что-то подобное я уже слышала. Ослабив зажим, я открыла портсигар и увидела две пуговицы от своего платья.

— Ха, ха, ха, Иэн! — Я опустила пуговицы в свою сумочку и положила золотой портсигар на место, в бардачок. — По мнению Освальда, между мной и тобой что-то есть — он судит по той одежде, в которой я пришла на полночный полдник к Эдне.

— Он чувствует неизбежное. Выходит, у вас была любовная ссора?

— Как ты знаешь, я по-настоящему, безумно и бесконечно влюблена в Освальда. Наверное, я должна была вернуть тебе все подарки. Они прекрасны, спасибо тебе, но…

— Дареное не возвращают. Это ожерелье тебе очень идет. Мне нравится думать, что у тебя под кожей по венам бежит кровь такого же оттенка, как эти камни.

— Моя кровоточащая плоть — чудное зрелище! — поддразнила я. — Знаешь, Иэн, я понять не могу, зачем я тебе нужна.

— Да, знаю.

— Ты можешь найти себе кучу потрясающих или богатых женщин, а можешь — и потрясающих, и богатых.

— Они у меня есть.

— Имей в виду, мне хватает уверенности в себе, — заметила я. — Мне приятно считать, что я обладаю целым рядом поразительных качеств, а моя девичья наивность наверняка прельщает такого распутника, как ты.

— Ты говоришь так, будто я мечтаю похитить тебя из женской школы при монастыре. — Иэн расплылся в озорной улыбке. — Я же сказал, почему ты меня восхищаешь. Уже не помнишь?

Конечно же, помню. Он сказал, что мой вкус — это как жить, умереть и опять ожить; его определение кажется мне одновременно зловещим и загадочным.

— С трудом припоминаю ту извращенскую чепуху, которую ты выдал однажды.

Он рассмеялся, а потом вполне серьезно заявил:

— Милагро, я прекрасно знаю, кто ты есть на самом деле, а другие пусть строят догадки.

Мы подъезжали к церкви. Некоторые гости уже заходили внутрь через резные двери; вновь прибывающих на тротуаре поджидали парковщики.

— Для меня это звучит слишком фаталистично. Я верю в самоопределение.

— В таком случае — как ты оказалась среди нас?

— По простой случайности.

Он затормозил возле тротуара и вышел из машины. Парковщик сначала открыл мою дверь и помог мне выйти, а потом повернулся к Иэну. Тот, сложив ладонь чашечкой, отдал ему ключи и сказал:

— Спасибо тебе, дружище.

Я знала, что в руке он прячет щедрые чаевые для парковщика. Иэн ни для кого не жалел чаевых; это одна из причин, почему с ним так здорово куда-нибудь ходить.

Вампирам надо отдать должное — они умеют правильно распоряжаться наличностью.

В абсолютно современной церкви мы расположились с той стороны, где сидели гости невесты. В проходе уже стояли подружки невесты, большинство из которых оказались выпускницами ПУ. Они были в бледно-розовых платьях, шею каждой обхватывала нитка жемчуга, кожу украшал идеальный загap, а лица — аккуратненькие носики, и даже сотенок волос считался частью униформы — все девушки были медовыми блондинками. Когда Нэнси этого по-настоящему хотела, она могла идеально соблюсти каждую деталь.

Она шла к алтарю с очень серьезным выражением лица. Ее волосы были на тон золотистей, чем у подружек невесты, а платье — на тон бледнее. В своем платье из блестящей ткани с облегающим лифом и расшитой мелким жемчугом пышной юбкой Нэнси была похожа на сказочную принцессу.

Ее жених Тодд, который закончил ПУ на два года раньше нас, с чопорным видом стоял у алтаря. Он выглядел так, будто выполнял некую повинность — наверное, с таким лицом подают налоговые декларации или приходят на осмотр к проктологу. Я никогда не понимала, как Нэнси может испытывать страсть к человеку совершенно бесстрастному.

Надо отдать Нэнси должное: церемония была и не слишком насыщенной и не чрезмерно растянутой, так что в сон никого не клонило. В какой-то момент я даже чуть было не расплакалась, но потом вспомнила, что Нэнси выходит замуж за роботоида, который с трудом терпит мое присутствие.

После венчания мы с Иэном наблюдали из толпы за тем, как новобрачные и другие участники церемонии позируют фотографам. Я пыталась поймать взгляд Нэнси, но она оказалась недосягаемой.

— Я представлю тебя на приеме, — пообещала я Иэну.

Я разглядела нескольких знакомых мне юных светских львиц, но они были так заняты своими разговорами, что даже не заметили меня. Зато поглядывали в сторону Иэна.

Прием проходил в доме одной зрелой светской львицы, крестной матери Нэнси. Моя подруга изо всех сил завоевывала покровительство Жижи Бартон, наследницы состояния, заработанного на туалетной бумаге и бумажных носовых платках («Не стоит и чихать, если под рукой нет "Бартона"!»), и теперь получала вознаграждение за уйму потраченного времени и бесконечное подхалимство.

Мне доводилось бывать в нескольких зажиточных домах этого города, однако владения Бартон не подпадали ни под какие стандарты. Впечатление у меня сложилось примерно такое: на полы ушла целая мраморная каменоломня, на отделку стен — не один лес, а на стенные украшения — несколько тысяч квадратных метров восточных ковров и коллекция искусства, которой хватило бы на пару-тройку музеев.

Почти все родные и друзья Нэнси были светлыми. Я старалась не быть слишком уж щепетильной в том, что касается расы, но все равно, как обычно, обратила на это внимание. Большинство людей — и семья Освальда в этом плане не исключение — уютней чувствуют себя среди своих. Я улыбнулась одной из коллег Нэнси по университетскому женскому клубу, а та нахмурила брови, словно пытаясь припомнить, кто же я такая.

Внезапно меня охватило ощущение неприкаянности, но тут Иэн взял меня за руку и повел к хозяевам торжества. Родители Нэнси — папа и раскрасневшаяся от радости мама — стояли впереди всех. Мы поздоровались, а потом мама Нэнси сказала:

— Ты следующая, Милагро. А это твой близкий друг?

— Хочется надеяться, что да, — учтиво произнес Иэн. — Иэн Дюшарм.

Когда Иэн пожимал ей руку, я заметила, что на его золотых запонках выгравирован какой-то герб. Мне стало любопытно: а есть ли на нем летучая мышь?

Мама Нэнси захихикала, как двенадцатилетняя девочка, а папа снова взглянул на Иэна. Дело было не в том, что сказал Иэн, а в том, как он это сказал — создавалось такое впечатление, будто он знаком со многими замечательными людьми этого мира, но самым замечательным считает именно вас.

Когда мы добрались до Нэнси, она издала необычайно женственный вопль и проговорила:

— Привет, дорогая, ты супер-пупер-uber-счастлива за меня?

— Я совершенно супер-пупер-uber-счастлива за тебя, — подтвердила я. — Это Иэн Дюшарм. Иэн, познакомься с Нэнсюхой, отныне госпожой Нэнсюхой.

Нэнси хитро улыбнулась и обняла меня.

— Очень интересно! — прошептала она. — Заранее прошу прощения за стол.

Тодд встретил меня кратким и неубедительным:

— Здравствуй, рад тебя видеть.

Я посмотрела на своего спутника — кажется, он находил это забавным.

Иэн повел меня в толпу гостей, которые сбились в тесные группки и расступались, только когда мимо проходил официант с шампанским и закусками. Я осматривала собравшихся в поисках дружелюбных лиц, и тут послышался чей-то грубоватый голос:

— Ба! Будь я проклята, если это не Иэн Дюшарм!

К Иэну приближалась Жижи Бартон. Это лицо было знакомо каждому — ее фотографии десятки раз появлялись в колонках светской хроники. Бывшая модель неопределенного возраста с искусственными ресницами, голубыми тенями и копной светлых волос явно гордилась своим вычурным нарядом — дизайнерским платьем с безумным люминесцентным рисунком. Неотъемлемой частью ее фирменного стиля было огромное количество совершенно не подходящих друг к другу искусственных украшений, навешанных на длинную шею и тонкие запястья. Она была знаменита своей фразой о том, что лучше уж вкладывать деньги в ценные бумажки, чем в драгоценные блестяшки.

Жижи выразила свои эмоции по поводу выходных в шале Иэна и катания на лыжах, поинтересовалась, как поживает его красавица сестра, упомянула лодочную прогулку по Эгейскому морю и поклялась в вечной любви «теперь, когда мы снова встретились». Обняв меня как свою новую закадычную подругу, она призналась, что, поскольку мы здесь, она больше не будет расстраиваться из-за всей этой свадебной суеты.

Внезапно мы оказались в кольце официантов. Другие гости тоже поддались гравитационному притяжению нашего обаяния и вышли на орбиту.

Когда все было готово к обеду, Жижи сказала:

— Где бы мне разместить вас? Давайте сядем все вместе.

Именно тогда я узнала, почему Нэнси извинилась насчет стола. Маленькая карточка, на которой каллиграфическим почерком вывели мое имя, стояла на столе возле двери, ведущей в кухню, откуда и куда постоянно сновали официанты.

— Экая неприятность, — расстроилась Жижи, поглядев на стол. — Так дело не пойдет.

— Дорогая, пожалуйста, не беспокойся, — проговорил Иэн. — Мы с радостью сядем там, где есть место.

— Лорд Иэн, в моем доме вы возле кухни сидеть не будете, — заявила Жижи.

Она направилась к столу на подмостках, за которым сидели все главные действующие лица свадьбы, и схватила карточку со своим именем. Потом начала говорить с Нэнси и ее мамой. Если судить по испуганному выражению лиц и воздеванию рук, беседа вышла оживленная.

Затем, покачиваясь на шпильках, Жижи вернулась к нам.

— Через минуту мы все уладим.

Стоило ей взмахнуть рукой, как главный официант уже был тут как тут. Жижи что-то сказала ему, и официанты бросились открывать потайные раздвижные двери, за которыми оказалась небольшая, но очень красивая комнатка. Всех, кто сидел за нашим столом, пересадили туда. Официант убрал приборы Жижи с главного стола и переместил на наш. Лицо Нэнси на минуту омрачилось, но потом радость снова озарила ее черты. Тодд сердито посмотрел в нашу сторону.

В столовую неуверенно вошли пожилой мужчина в плохо сидевшем темно-синем костюме, его жена в блескучем полиэстеровом платье в цветочек, а также их дети с супругами.

— Я родственница невесты, тетя Крошка, — представилась женщина. — Полагаю, сейчас мы должны быть здесь, — добавила она с таким видом, будто не могла решить, награда это или наказание.

Крошку отличала приятная полнота, и я предположила, что прозвище она заслужила своим тоненьким птичьим голоском.

Жижи похлопала рукой по стулу.

— Располагайтесь здесь и давайте знакомиться.

— Здравствуйте, я дядя Дилл, — представился мужчина. — Рад, что не пришлось сидеть со всеми этими изысканными людьми.

Жижи эта фраза показалась прикольной. Отсмеявшись, она заметила:

— Дядя Дилл, вы сели за самый изысканный стол из всех, что здесь есть, так что вы наверняка один из самых изысканных людей.

Ощущение было такое, будто сидишь в ВИП-зале какого-нибудь клуба, к которому тебя раньше близко не подпускали. Из погреба Жижи были извлечены ее самые любимые вина, обслуживали нас безупречно. Беседа стала еще более остроумной, а окружающие — еще более привлекательными.

Двоюродные сестры Нэнси, живущие в Индиане, по соседству со своими родителями, много рассказывали о моей подруге.

— Ты ведь знаешь, что родители отправляли ее к логопеду? — осведомилась Шэрон, почти наша ровесница. — Думали, она не обучаема.

— Сколько же денег они в это вбухали? — спросила тетя Крошка у дяди Дилла.

Тот покачал головой:

— Оказалось, что девочка просто обожает болтать чепуху, ей и сейчас это нравится.

— За это я ее всегда любила, — призналась я. — Она обращается с языком, как художник-импрессионист — дает тебе ощущение сущности предмета.

Дядя Дилл чуть не подавился вином.

— Черт возьми! И чему вас, девочки, только учили в этом вашем снобистском университете?

Жижи продолжала смотреть на Иэна, хлопая своими искусственными ресницами. Я не могла понять, что она делает — либо это стиль общения супербогатых, либо непочтительность к тому, что считалось бы моей территорией, если бы у нас с Иэном и впрямь было свидание. За исключением этой непонятки, все остальное было хорошо — я прекрасно проводила время. Я улыбнулась Иэну. Глядя своими темными глазами в мои, он улыбнулся мне в ответ, и я почувствовала, что мы друг друга понимаем. К сожалению, природа этого понимания была мне неясна. Я надеялась, что это всего лишь дружеская связь.

В основном зале провозглашали тосты за счастливую пару. Мы узнали об этом, когда, продолжая болтать, обратили внимание на всеобщую тишину. Усиленный микрофоном голос Тодда произнес:

— Мы хотели бы выразить благодарность Жижи Бартон, которая была настолько добра, что согласилась стать хозяйкой нашего банкета. Жижи!

— Ой, это я! — воскликнула наша хозяйка.

Жижи встала и вышла в зал. Она помахала гостям, те зааплодировали, после чего она, вернувшись за наш стол, скинула свои шпильки.

— Ну, лорд Иэн, теперь расскажите мне о своих планах на лето.

— У меня есть некоторые намерения, а планов пока нет, — ответил он, взглянув на меня.

Я снова повернулась к двоюродным сестрам Нэнси и уточнила:

— Так вы говорите, она отрывала головы вашим Барби?

День плавно перетек в вечер. Заиграл оркестр, и танцпол начал заполняться людьми; девочка-цветочница и мальчик, подносивший кольца, заснули под пианино. Мы танцевали с Иэном и другими гостями; все они считали, что мы пара.

Нэнси настояла на том, чтобы мы с ней станцевали медленный танец.

— Чур я поведу, — заявила она. — Я так накушалась всеми этими девчачьими штучками, что, по-моему, уже писаю розовым.

— Ты сегодня потрясающе выглядишь.

— Ты тоже, — ответила она, хаотически вращая меня по танцполу. — Не предполагалось, что ты будешь затмевать невесту.

— А я и не затмеваю невесту. Все смотрят только на нее. Кстати, не могла бы невеста не наталкивать гостей на официантов?

— Где ты нашла этого парня? Он выглядит так, будто питается стеклом, а вместо завтрака насилует девственниц. Я вся аж гусиной кожей покрылась.

— Ой! А я думала, Иэн тебе понравился.

— Да. Он невероятно похотливый, — подтвердила Нэнси. — Он точно не твой любовник?

— Ай! Может, хватит наступать мне на ноги? Нет, он мне не любовник.

— Ты когда-нибудь с ним спала? — Я не ответила, и Нэнси добавила: — Ха! Я так и знала, гадкая девчонка!

Не обратив внимания на ее язвительное замечание, я пояснила:

— Я живу с Освальдом. Он уехал, чтобы помочь бедным детям и с помощью пластической хирургии восстановить их лица. Он может за пятнадцать минут исправить волчью пасть и слепить нос, если его нет.

— Вот так загадка — как это нет носа?

— Например, его откусила собака. У Ивлина Во есть забавный рассказ об одной девушке, которая была очень привлекательной, пока собака не оттяпала ей нос.

— Значит, ты продолжаешь утверждать, что живешь в хижине с хирургом? — Нэнси пристально посмотрела на меня — да, действительно, для девушки, которая раньше встречалась с претенциозными безработными типами, это было странное утверждение.

— Ладно. Оз терпеть не может свадьбы, поэтому на выходные уехал с друзьями половить рыбу, попить пиво и поглазеть на стриптизерш в клубе.

— Так бы сразу и сказала. А правда Жижи потрясная?

— Да, Жижи потрясная. Как тебе нравится быть замужней женщиной?

— Пока я в восторге. Теперь, совсем как мисс Хэвишем, я стану каждый день носить свое свадебное платье.

— Превосходный план! Я понятия не имела, что ты читала Диккенса.

— Не глупи! Когда у меня был грипп, я смотрела телевизионный показ экранизаций Диккенса. Думаю, в один прекрасный день я бы могла стать воровкой или заняться вылавливанием трупов из рек.

— Сегодня ты просто фонтанируешь великолепными проектами.

— Замужество очень вдохновляет. У нас с Тоддом уже составлен план на ближайшие двадцать пять лет. На самом деле эту программу изобрел наш финансовый консультант, и теперь мне даже нет смысла задумываться над тем, когда рожать детей и в какую благотворительную организацию вступать, — надо просто заглянуть в перечень.

Эта идея была настолько отвратительной, что мне захотелось схватить Нэнси и трясти ее до тех пор, пока она не придет в чувство. Хотя, возможно, это как раз я порхаю туда-сюда без всякой цели, а она — поступает разумно.

— Надеюсь, Нэнси, что твой план сработает. Только позаботься о том, чтобы финансовый консультант и меня туда вписал.

— Ой, конечно. Я настояла на том, чтобы там было предусмотрено время для девичьих сборищ, — заверила она. — Поскольку теперь я специалист по свадьбам, могу посодействовать, когда ты будешь выходить замуж.

Я с ужасом подумала о том, что на организацию этого представления ушел целый год времени и безумная сумма денег. Потом представила себе, как Эвелина Грант прерывает церемонию, оглашая весь список возражений против нашего брака.

— Думаю, я просто произнесу свою клятву где-нибудь под открытым небом да найму музыканта с укулеле.

— Каждая девушка мечтает о большой свадьбе. Каждой хочется хотя бы день побыть принцессой.

— Я не каждая, — возразила я.

— Даже не знаю, почему я дружу с такой извращенкой.

Когда танец закончился, к нам подошел Тодд Я подумала, что он решил станцевать с невестой, но жених подставил руки мне.

— Милагро, если позволишь…

Нэнси улыбнулась и ускользнула с шафером.

— Конечно, Тодд. Поздравляю тебя. Прикасаться к нему мне не нравилось. Он держался очень холодно, да и двигался неумело.

— Тебе весело?

— Да, у вас замечательная свадьба.

Мы с Тоддом никогда не были дружны, но окончательно наши отношения испортились, когда он вступил в КАКА.

— Должно быть, приятно сидеть за особым столом вместе с Жижи, — холодно проговорил он. — Моим шафером должен был быть Себастьян.

Я наблюдала, что происходит у него за спиной. Там была Жижи; ее рука с длинными ногтями лежала на плече Иэна.

— Нэнси говорила мне.

— Мало того, что ты украла у меня друга, так еще и Жижи утащила за свой стол, чтобы унизить меня.

Уронив руки, я взглянула ему в лицо. Он высокий, голубоглазый и светловолосый — таких обычно считают красавцами. Но черты его грубоваты, а выражение лица — неприятное.

— Я тут совершенно ни при чем, Тодд, и не имею никакого отношения к тому, что Себастьяна нет на свадьбе.

— Ты мне никогда не нравилась. Ты считаешь, что чтение книг делает тебя особенной. А в тебе ничего особенного нет. Твой отец газонокосилыцик.

— И что с того? — раздался за моей спиной чей-то нетрезвый голос. — Моя семья нажила состояние, потому что людям необходимо подтирать задницы.

Я обернулась и увидела Жижи, державшую бокал с какой-то янтарной жидкостью. Она взяла меня под руку и добавила:

— К счастью, засранцев всегда будет навалом, верно, Тодд?

Он онемел, что меня очень порадовало.

— Хочу на воздух, — сказала мне Жижи. — Пойдем выйдем в сад.

Время было позднее, и затянутое облаками небо приобрело свинцовый оттенок. Симметрично организованный сад находился в идеальном состоянии — в центре круглой лужайки, разделенной на четыре части подрезанными кустами самшита, располагался фонтан.

— Спасибо, что пришла на выручку, — поблагодарила я.

— Да не за что. Эта жаба всегда выводит меня из себя. Я желаю Нэнси удачи, потому что она ей очень понадобится. — Жижи уселась на украшенный мозаикой выступ. — Я выходила замуж и разводилась три раза. А ты?

— Ничего похожего.

— Ты ведь не относишься к Иэну Дюшарму серьезно, верно?

— Мы с Иэном друзья, вот и все, — объяснила я. — Он троюродный или какой-то там еще брат моего друга.

Жижи усмехнулась.

— Дорогуша, подобный мужчина не может просто дружить с такой девушкой, как ты. Но раз уж у вас нет отношений, ты ведь не против, если я вступлю в игру?

Спрашивать, что она имела в виду под «такой девушкой, как ты», было излишне. Когда на тебе больше изгибов, чем углов, окружающие обычно полагают, что ни один мужчина не станет поддерживать с тобой платонические отношения.

— Я на него не претендую. Так что — вперед. — Сказав это, я испытала болезненный приступ ревности, который отнесла на счет женского соперничества и не более. Что с того, что у Жижи и Иэна будет роман?

— Как ты развлекаешься, Милагро?

— Пишу и работаю в саду. У меня нет лицензии на работу по ландшафтному дизайну, поэтому я занимаюсь маленькими проектами.

Жижи кивнула на великолепный рододендрон.

— А что, ты думаешь, можно сделать со здешним ландшафтом?

— Здесь красиво, но больше похоже на парк, чем на частный садик.

— Правда? — удивилась она. — И что бы ты сделала?

Подумав о ее богатстве и напыщенном стиле, я начала описывать идеальный сад. Не уверена, что она меня слушала, но мне было приятно находиться вне душного, заполненного людьми помещения, дыша влажным бризом и внимая шелесту деревьев.

Приканчивая свой напиток, Жижи так резко наклонила бокал, что даже кубики льда загремели, столкнувшись.

— Запиши это все и пришли мне, хорошо?

— Ладно. А теперь твоя очередь. Чем развлекаешься ты?

Жижи улыбнулась.

— Завожу любовников, покупаю разные вещи, жертвую деньги на благотворительность, играю на бирже и экспериментирую с омоложением, дорогуша. — Она заметила, что я ищу какие-нибудь следы пластических операций, и добавила: — Ножу я предпочитаю косметические процедуры. Не хочу, чтобы меня резали.

— И я тоже, — заметила я, вспомнив, что Освальд делает с моей кожей при помощи скальпеля.

От холодного ветра мои руки покрылись гусиной кожей.

— Холодает. Пойдем в дом.

Жижи тут же похитили родственники Нэнси, а я направилась к столу, где стояли птифуры, шоколадные конфеты ручной работы и чайники с чаем и кофе. Переминаясь с ноги на ногу, я выпила чашку чая.

Иэн покинул группку молодых женщин и подошел ко мне.

— Похоже, у тебя болят ноги.

— Нэнси отдавила. Больше никогда не позволю ей вести.

— Может, поедем?

Когда мы прощались, нам надавали кучу визиток с обещаниями ужинов, выездов на гольф, морских прогулок и прочего и прочего. Люди всегда считают Иэна своим.

— Вот, — сказал он, забирая оставленный на столе сувенир для гостей. Он открыл мою сумочку и, пряча туда сувенир, заметил телефон. — Ага, значит, у тебя есть телефон.

— Не пойму, почему все так удивляются. Я ведь не луддитка.

Выйдя из дома, мы стали ждать, пока парковщик подгонит машину.

Иэн принялся копаться в моем телефоне.

— Ну вот, — заявил он. — Теперь у тебя есть мой номер — на случай, если тебе вдруг опять понадобится сопровождение.

 

Глава седьмая

Хлопай ресницами и тикай!

В машине у Иэна, пока мы ехали к Мерседес, я сбросила босоножки и растерла ступни ног. Свободных парковочных мест уже не было, поэтому Иэну пришлось поставить свою машину почти вплотную к другому автомобилю. В доме не светилось ни одно окно. Я прекрасно знала, что Мерседес еще не скоро вернется из «Моего подвальчика». Иэн проводил меня до двери.

— Большое тебе спасибо, Иэн, за то, что пошел со мной. Я хорошо провела время.

— Мы всегда хорошо проводим время, querida. — Он приблизился ко мне. — Я скучал по тебе.

Взяв меня за руку, он перевернул ее ладонью вверх. Потом прислонился губами к запястью. Губы Иэна были теплыми; он слегка прихватил зубами мою кожу.

— Поедем со мной, — предложил он. — Мы созданы друг для друга.

— Я не могу. И ты это знаешь.

— Разреши мне поцеловать тебя всего один раз. И я уйду.

Он смотрел на меня серьезным взглядом. Не знаю, почему меня тянуло к нему — то ли из-за его непринужденной сексуальности, то ли из-за того, что Иэн уважал меня, даже несмотря на мою склонность к дурацкому поведению. Нэнси всегда говорила, что секс с тем, с кем ты уже спала раньше, изменой не считается. Но это ведь не секс, и никакого секса у нас не будет. Это всего лишь одинокий поцелуй двух одиноких друзей.

— Один дружеский поцелуй, а потом ты уходишь.

Он накрыл мои губы своим нежным ртом, и его язык скользнул навстречу моему. Иэн крепко прижал меня к себе. Поцелуй был медленным и долгим. Уже несколько месяцев я целовалась только с Освальдом. Этот же поцелуй был странным, но знакомым — он напомнил мне о наслаждении, которое доставлял мне Иэн. Я знала, что поступаю очень нехорошо.

Поэтому я отстранилась от него и проговорила дрожащим голосом:

— Спокойной ночи.

— До встречи, — ответил он. И добавил, проведя пальцами по моей шее: — Я тебе приснюсь.

Всунув ключ в скважину, я открыла дверь. Потом обернулась, чтобы помахать Иэну на прощание. И в этот момент заметила некое движение между двумя машинами. Какая-то фигура затаилась там, присев на корточки. Иэн стоял возле своего автомобиля и смотрел на улицу. Фигура, облаченная в джинсы, клетчатую рубашку и лыжную маску, пригнулась к земле и стала перемещаться.

Бросив босоножки, я скачками помчалась назад.

— Иэн! — крикнула я, оказавшись на тротуаре.

Поймав мужчину, я увидела, как в его руке блеснуло что-то металлическое. Сначала я ничего не почувствовала, а потом моя рука стала влажной.

Мужчина высвободился, и я заметила тревогу в его карих глазах. Он произнес нечто, звучавшее как «о-о-о-о».

— Милагро! — крикнул Иэн.

Мужчина внезапно исчез, и я услышала звук удаляющихся шагов. Боль я почувствовала только тогда, когда посмотрела на свою руку и увидела, как из глубокой раны течет кровь. Маленькие порезы заживали на мне быстро, но этот порез маленьким не был.

Иэн поднял меня на руки и понес в дом. Открыв дверь ногой, он потащил меня вверх по лестнице, в спальню Мерседес.

— Вызови «скорую», — попросила я.

— Не сейчас.

— Это ведь серьезно, верно? — Меня потянуло в дремоту, и я смежила веки.

— Милагро, постарайся не терять сознание.

Я открыла глаза. Кровь заливала кремовое одеяло Мерседес. Мне и вправду казалось, что Иэн должен вызвать «скорую», а он вместо этого достал золотой перочинный нож. Я нуждалась в медицинской помощи, а не в очередной безделушке. Моя кожа стала липкой; до меня доносились странные звуки, которые, как я поняла позже, были моим учащенным, отрывистым дыханием. Мне было очень холодно.

Иэн сбросил с себя пиджак и поддернул рукав рубашки. Щелкнув кнопкой, он выпустил лезвие ножа.

— Будет больно, дорогая, но сделать это необходимо. — Надрезав ножиком свою левую ладонь, он велел мне: — Крепись.

Перочинный ножик стукнулся о паркетный пол.

Иэн прижал свою руку к моей открытой ране.

Я закричала, но Иэн уже положил правую ладонь на мой рот, чтобы заглушить вопль.

Мне казалось, что он прижал к моему телу раскаленный утюг; боль была невыносимой, и я попыталась вырваться, чтобы она прекратилась.

— Надкуси, если это тебе помогает, — позволил Иэн.

Я вгрызлась в его руку и, прокусив кожу, снова ощутила вкус человеческой крови, впервые с тех пор, как меня заразил Освальд. Несмотря на агонию, я чувствовала, что его кровь теплая, порочная и очень вкусная. Я сосала его ладонь и, наполняя рот кровью, чувствовала, как она стекает вниз по горлу.

— Милагро, пожалуйста, не умирай, — взмолился Иэн. Его темные глаза смотрели в мои с чувством, которое очень напоминало любовь.

Я находилась где-то между болью и наслаждением. Эти ощущения захлестнули меня, и я поняла, что на меня надвигается нечто огромное — то ли смерть, то ли предельное блаженство. Я сопротивлялась боли, я противилась наслаждению и — не сдавалась.

Наконец я выпустила ладонь Иэна изо рта.

Он наклонился и поцеловал меня в бровь, в висок, в щеку. Потом прислонил голову к моей шее, и я почувствовала себя в безопасности.

— Мне холодно, — пожаловалась я.

По-прежнему сжимая мою руку в своей, он накинул на меня одеяло, а потом прилег рядом.

— Так лучше?

— Да.

— Зачем ты полезла на рожон? — Казалось, впервые за время нашего знакомства Иэн был озадачен.

— Чтобы спасти тебя.

— Я видел его, Милагро. И ждал, когда он подберется поближе. Обещай, что больше никогда не сделаешь ничего подобного.

Я слишком хотела спать, чтобы обдумывать свои обещания. Я чувствовала такой покой, что начала уже волноваться: вдруг меня одолевает то же самое ощущение, что описано в каком-то рассказе Джека Лондона, — ощущение человека, умирающего на морозе? Поэтому я принялась тщательно обследовать работу своего организма. Пальцы на руках и ногах двигаются — галочка. Глаза фокусируются и на ближних, и на дальних объектах — галочка. Амплитуда дыхания и сердечный ритм нормальные — галочка.

Иэн отпустил мою руку. Я вынула ее из-под одеяла. Под кровавыми разводами просматривался длинный рубец, возникший на месте пореза. Иэн придвинул мою руку к себе и начал слизывать с нее кровавые пятна, словно кошка, ухаживающая за своим котенком.

— Я скучаю по твоим кудряшкам, — сказала я, положив руку ему на макушку.

А потом закрыла глаза и уснула.

 

Глава восьмая

Не больная, но и не здopoвая

Проснувшись, я потянулась к Освальду. Потом открыла глаза и увидела солнечно-желтый потолок квартиры Мерседес с лепной розеткой вокруг старомодного крепления для люстры. Я снова свернулась калачиком под одеялом и, пролежав так несколько секунд, вдруг вспомнила, что произошло: грабитель, нож, кровь, Иэн…

Паника сжала меня так, как обычно сжимают старый тюбик зубной пасты. Однако в данный конкретный момент я находилась в безопасности и дышала нормально — вдох, выдох, вдох, выдох. Весь мой организм чувствовал себя крайне уязвимо, даже те места, о которых я обычно и не вспоминаю: сгибы рук, кожа между пальцев ног, поясница.

Опустив взгляд, я обнаружила, что испачканное ватное одеяло кто-то заменил на шерстяное. На мне оказалась огромная футболка с длинными рукавами и надписью «Мой подвальчик». Немного поколебавшись, я задрала рукав и увидела блестящую розовую полоску новой кожи на предплечье.

На тумбочке стояли графин с водой и бокал. Стоило мне сесть на кровати, как боль пронзила меня, словно тысяча иголок. Комната начала вращаться. Сжав одеяло, я подождала, пока боль и головокружение отступят. Мне ужасно хотелось пить. Собрав последние силы, я дотянулась-таки до графина и поднесла его к губам. Я выпила из него все, чувствуя, как вода струится по лицу, стекает на шею.

Мерседес вошла в комнату как раз в тот момент, когда я обдумывала следующий вопрос: целесообразно мне сейчас встать или нет? Она приняла стойку руки в боки и посмотрела на меня в упор.

Я не могла видеть страдальческое выражение на лице, которое мне так дорого.

— Доброе утро, солнце мое! — проговорила я сипло. — Почему бы тебе не скроить физиономию попроще?

— Милагро Де Лос Сантос, больше никогда так не делай!

— Как так?

— Не пугай меня до смерти. На лестнице была кровь, и все одеяло тоже было изляпано кровью.

— В будущем я планирую избегать спектаклей с кровавыми брызгами.

— Как ты себя чувствуешь?

— Странновато, но пока жива, — прохрипела я. — А где Иэн?

— Он убедился, что с тобой все в порядке, а потом заявил, что у него есть какое-то очень важное дело. У меня создалось впечатление, что он собирается найти парня, который тебя ранил.

Мерседес села на кровать рядом со мной. Я дотронулась до ее руки, и вдруг перед моими глазами всплыли странные видения: кремовое одеяло в красных-красных-красных пятнах, кровь на моей руке, кровь пропитывает рубашку цвета слоновой кости, которая была на Иэне… Я вдруг вся вспыхнула, к горлу подступила тошнота. Я отпустила руку Мерседес и, закрыв глаза, подождала, пока эти ощущения пройдут. Я надеялась, что мне просто нехорошо от потери крови.

— Человек с ножом пытался напасть на Иэна, — пояснила я. — Чтобы ограбить или угнать машину. Точно не знаю.

— Иэн сказал, ты пострадала, потому что хотела защитить его.

— Такая уж у меня реакция. Фраза типа: «Осторожнее, из-за машин сейчас выползет какой-то тип!» — заняла бы куда больше времени.

— Я думала, что лучше отвезти тебя в больницу, но рана была такой… ну… Mira, что это вообще за чертовщина?

Я вытянула руку.

— Это не чертовщина, а моя новая усовершенствованная способность заживляться. В больницу я не хочу, а вот позвонить в полицию необходимо. Черт возьми, Мерседес, ты никогда не говорила мне, что здесь все так запущено.

— Ночью я уже звонила в полицию, — мрачно призналась она. — Мне пришлось сказать, что это была лишь попытка нападения, потому что я не знала, как объяснить то, что произошло с твоей рукой. Они сказали, что сегодня ты можешь зайти в участок.

— Что? — возмутилась я, словно веган на торжественном ужине скотоводов.

— Прошлой ночью они ловили кого-то, кто стрелял из машины. Погибли два подростка. У них не было времени заниматься еще и попыткой ограбления.

— Что у нас за общество, если насильственные преступления считаются обычным делом? — проговорила я, и мы грустно переглянулись. — На сегодня у меня намечена встреча с Сайласом, но если ты сейчас приготовишь мне чашку кофе, я успею подать заявление в полицию. Где ближайший участок?

Я подождала, пока Мерседес выйдет из комнаты, а потом попыталась встать. Я чувствовала себя, как в период полового созревания, когда все удивительным образом меняется и болят даже кости. Я с трудом перекинула ноги через край кровати. Потом чуть наклонилась, чтобы встать, и у меня загудело в ушах. Обретя равновесие, я медленно двинулась в ванную. Там я уселась на дно ванны и позволила душу смыть остатки засохшей крови.

Мерседес уже выставила на кухонный стол чашки с кубинским кофе и pan dulce.

— Когда ты была в душе, звонил Иэн, — сообщила она. — Хотел узнать, как ты себя чувствуешь.

Я глотнула кофе, но его вкус был мне почему-то неприятен.

— Больше он ничего не сказал?

— Только то, что тебе стоит вернуться на ранчо, там безопасней. Сказал, что у него срочное дело и что он перезвонит позже.

Я откусила кусочек pan dulce, но хлеб почему-то показался мне похожим на папье-маше. Чтобы Мерседес не восприняла мой отказ как неблагодарность в ответ на ее гостеприимство, я все равно продолжала есть и пить.

— Ты говорила с соседями? Они видели что-нибудь?

— Я говорила с жильцами. Они были в спальне в дальней части квартиры и ничего не слышали. Расспросила людей, живущих на той стороне улицы. Они утверждают, что ничего не видели. Впрочем, они не признались бы, даже если бы что-то и углядели. Люди не хотят ни во что ввязываться, опасаются мести.

Тонкий шрам на моей руке горел и чесался, и я потерла его.

— Мерседес, мне кажется, тебе нужно продать этот дом и переехать. Нельзя ведь жить в районе военных действий.

Моя подруга накрутила на палец один из своих дредов.

— Обычно только наркодельцы выясняют отношения. Это же не окраина, Милагро.

— Возможно, я слишком долго прожила за городом. Вчера я побаивалась ходить по улице, а раньше со мной такого не случалось.

— Раньше это было для тебя обычным делом, — возразила Мерседес. — Я схожу с тобой в участок.

Пока Мерседес просматривала газету, я очистила наши тарелки, незаметно сбросив хлеб в мусорное ведро.

— Ты расскажешь Освальду о том, что произошло?

— Не знаю. То обстоятельство, что здесь присутствовал Иэн, только усугубит ситуацию. И мне не хочется, чтобы Освальд мчался сюда, ведь у меня все нормально.

Мерседес раздраженно вздохнула.

— Милагро, ты умеешь выживать, но иногда у меня появляются сомнения насчет того, умеешь ли ты жить.

Не обратив внимания на то, что она перешла на личности, я спросила:

— Что ты думаешь о Иэне?

— Мuу suave. Он харизматичен, как артист. Похоже, влюблен в тебя.

— Я вызываю у него интерес, потому что отвергла его, — сказала я, перемывая крошечные чашечки, в которых Мерседес обычно подает кофе, и наши тарелки. Я очень хотела к Освальду. Он зашил бы мою рану, пошутил бы и забинтовал мне руку. — Ненавижу бояться. У меня это не очень получается.

— Это у всех плохо получается.

В участке нам пришлось постоять в очереди, чтобы поговорить с дежурным сержантом. Сначала мне дали форму для заполнения, а потом мы ждали почти час, чтобы побеседовать с усталым детективом средних лет, сквозь седину которого проглядывали золотистые волосы, замечательно контрастировавшие с его черной кожей. Его звали Антуон Джефферсон. Несмотря на президентскую фамилию, мне показалось, что он не очень похож на вампира. Выслушав мой рассказ о нападении, детектив скептически заметил:

— Значит, этот тип сбежал, после того как вы схватили его? А нож у него был?

— Да, он сбежал. В гневе я страшна.

— Ну да, как многие женщины.

Назойливо постукивая ручкой о край своего стула, детектив Джефферсон прочитал заполненную мною форму.

— Это мог быть кто угодно, — наконец сказал он. — Члены шаек обычно работают группками. Меньше риска, больше добычи. Но если у вашего парня «Ягуар», похоже, кто-то просто решил воспользоваться удобным случаем.

— Он не мой парень.

— Почему он не позвонил нам прошлой ночью?

— Я звонила, — сказала Мерседес. — Вы были очень заняты и никого к нам не прислали.

В конце концов детектив забрал мое заявление и пообещал, что свяжется со мной, если что-нибудь узнает.

— Детектив Джефферсон, — сказала я ему, — очень печально, что мужчина с такими потрясающими волосами столь апатично относится к этому нападению.

Он вздохнул, и в воздухе запахло освежающей мятной жвачкой.

— Понимаете, мне очень жаль, что вы испугались, но, поскольку физически вы не пострадали, это происшествие может подождать. У нас полно нераскрытых насильственных нападений и убийств. Тут при свете дня на многолюдной улице застрелили подростка, и ни один чертяка не вызвался быть свидетелем. Вот так и живем.

Когда мы вышли из участка, я сказала Мерседес:

— Мы впустую потратили уйму времени. Подбросишь меня на встречу с Сайласом?

— А может, все-таки лучше отменить ее, вернуться домой и отдохнуть?

— Нет, мне нужно немного развеяться. Этот парень — личность интересная: он аскет и к тому же среднего рода.

— Да для тебя все мужчины интересные. Я подброшу тебя и помчусь домой. Потом буду в клубе. Ты там осторожней, ладно?

Она отвезла меня к кафе, расположенному на оживленной набережной. Здесь, среди сновавших туда-сюда офисных работников и бесцельно слонявшихся туристов, которые глазели на магазинные витрины, я почувствовала себя гораздо спокойнее.

Кафе сплошь состояло из начищенной нержавейки и дерева цвета меда. Среди людей в повседневной, но шикарной одежде, сосредоточенно работавших за квадратными металлическими столиками, я Сайласа не увидела. Мимо прошел кто-то с ярко-красным ледяным напитком, который выглядел очень аппетитно. Подойдя к барной стойке, я заказала молочный коктейль с малиной.

Потом взяла местный еженедельник и принялась его листать, ожидая Сайласа. Я почти дочитала передовицу, в которой пропагандировался запрет всех моторизованных транспортных средств в городе, как вдруг зазвонил мой телефон.

— Алле, говорите, — сказала я.

— Мис-с-с Де Лос-с Сантос-с, — прошипел звонивший.

— Здравствуйте, господин Мэдисон, — приветствовала я. Называя его так, я чувствовала себя полной дурой, но чувствовать себя дурой мне нравилось. — Я здесь, как мы и договаривались.

— Поэтому-то я и звоню. Прошу прощения, но мне пришлос-сь задержатьс-ся по другому делу. Пожалуйс-ста, примите мои ис-скренние извинения.

— Ладно. Со всеми бывает.

— Мне хотелос-сь бы загладить с-свою вину, мис-с-с Де Лос-с Сантос-с. С-сможете вс-стретитьсся с-со мной с-сегодня вечером в час-стном клубе и выпить бокальчик вина? Я один из владельцев; думаю, вам там понравитс-ся.

— Что ж, замечательно.

На том конце провода послышались какие-то шумы. Потом Сайлас снова заговорил:

— Отлично. С-сейчас мне нужно бежать, но я позвоню вам позже, чтобы продиктовать адрес-с и объяс-снить, как добратьс-ся.

Мы попрощались. Глядя в окно на серо-зеленый залив, я раздумывала, что мне делать. Стоит ли звонить Освальду и еще до его возвращения рассказывать о нападении? И куда сходить — в Музей современного искусства или в кино?

Возле моего столика остановился невысокий холеный мужчина в сером свитере и джинсах. Его голова была обрита наголо, что зрительно увеличивало его и без того огромные очки в черной оправе. Я осторожно улыбнулась ему — нельзя было слишком обнадеживать, но и грубой быть не хотелось.

— Привет. Не хочу докучать, но мы с тобой вместе учились в университете, — сказал он. — Вы с Себастьяном Беккетт-Уизерспуном ходили на вечеринки факультета английского языка, правильно?

— Было дело, — призналась я.

Он заметил, что я таращусь на него, и рассмеялся, потирая голову.

— Тогда у меня было много волос, и я не всегда носил очки. — Он снял очки и, схватив салфетку, прикрыл ею макушку. — Теперь припоминаешь?

У меня вообще очень плохая память на лица, поэтому я сказала:

— Да, немного. Я Милагро Де Лос Сантос.

— Скип Тейлор. — Он протянул мне руку, и я пожала ее. — Я писал диплом о кино, но на факультете английского языка у меня были друзья.

Скип показался мне приятным, поэтому я предложила:

— Мой знакомый только что отменил встречу. Может, подсядешь ко мне?

— Конечно.

Вернувшись от барной стойки с огромным бокалом какой-то замысловатой кофейной смеси, он сообщил:

— Недавно я видел большую статью о Беккетт-Уизерспуне в журнале выпускников. Похоже, его романы пошли в гору.

— Первая книга критикам понравилась. А о второй я ничего особенного не слышала.

— Вы общаетесь?

— Я видела его в прошлом году, когда он заезжал в город в рамках своего писательского тура, но отношения мы не поддерживаем. — Как мне показалось, не стоило добавлять, что ОТБРОС сначала попытался похитить меня, а потом, после женитьбы на своей аристократической возлюбленной из ПУ, хотел превратить меня в содержанку. — Я приехала сюда на свадьбу к соседке по комнате, с которой жила на первом курсе. А вчера ночью на меня напали.

— Да иди ты! Серьезно?

Я порадовалась, что хоть кто-то по-настоящему ужаснулся тому, что мне пришлось испытать, и я изложила Скипу официальную версию случившегося.

— А ты здесь живешь? — поинтересовалась я.

— Нет, у меня было несколько встреч со спонсорами нового проекта и с придурочным сценаристом. — Он изобразил человека с картины Эдварда Мунка «Крик».

— Значит, ты по-прежнему занимаешься кино?

— Да, продюсирую, в основном остросюжетное кино. — Скип перечислил несколько фильмов; кое-какие названия показались мне знакомыми. — Все это я и компания из Университета второсортных пижонов.

Мы оба надменно хихикнули — выпускники ПУ так всегда хихикают, когда произносят прозвище УВП — конкурирующего частного университета.

— Я написала несколько пробных сценариев, — призналась я. — Но так и не получила ни одного одобрения.

Скип презрительно щелкнул пальцами.

— Пробные сценарии — вещь бессмысленная. Нужно познакомиться с кем-нибудь, назначить встречу, попытаться впарить и только потом тратить силы и набрасывать сценарий.

— Ну вот я с тобой и познакомилась, — подытожила я.

— Да, ты со мной познакомилась. — Одарив меня долгим взглядом, Скип сказал: — Вы с Беккетт-Уизерспуном были весьма странной парой, верно?

— Мы не были парой. Если ты имеешь в виду, что все это смахивало на «Историю любви» и «Встречу двух сердец», потому что он чистокровный богатый американец из правящих кругов, а я чокнутая латина-гуманитарий, тогда ты прав — да, мы были странной парой.

Скип рассмеялся.

— А ты смешная.

Мы поболтали о том времени, когда учились в ПУ, и о том, как нам нравились все фильмы, которые показывали в университетском городке. Мы обсудили Хичкока, Феллини, французскую новую волну, Лину Вертмюллер и фильмы-нуар. Я горевала по поводу недостатка режиссеров женского пола и нехватки женских переживаний в кино, а Скип размышлял о японских научно-фантастических фильмах пятидесятых и шестидесятых годов.

— Годзира — политический персонаж, а сам фильм был аллегорией разрушений Второй мировой войны, — заявил он. — Однако название фильма изменили на «Годзилла», дублировали его, и весь мощный символизм пропал.

Я потрясенно уставилась на него.

— Ты даже не представляешь, как поразительно то, что ты сказал! Свою последнюю работу — цикл из двух новелл — я написала под влиянием «Франкенштейна» и политической составляющей в творчестве Мэри Уолстонкрафт и Мэри Уолстонкрафт-Шелли. Одна новелла рассказывает о попытке человека создать жизнь и красоту, вместо которой он создает ужасное существо, после чего отрекается от него. Это существо одинокое, но разумное. Как оно воспримет отторжение? И кто на самом деле чудовище?

— Звучит просто здорово, — одобрил Скип. — Вот. — Он вынул визитную карточку со своим именем и лос-анджелесским адресом. — Если захочешь прислать мне какую-нибудь работу, я с удовольствием посмотрю.

— С радостью сделаю это. — Я вытащила ручку из сумочки и принялась калякать на салфетке. — Вот мой телефон, если вдруг кому-нибудь понадобится человек, пишущий на мои темы.

Свернув салфетку, Скип положил ее в карман и поднялся.

— Мне нужно бежать. У меня сейчас сплошная головная боль — этот придурочный сценарист сдал совершенно сырой сценарий и отказывается его дорабатывать. Рад был побеседовать с тобой, Милагро. Будем на связи.

Я была в приподнятом настроении и под влиянием нашей беседы, и из-за того, что познакомилась с настоящим продюсером. Я так обрадовалась, что даже на время позабыла о своих проблемах. В моем желудке начались странные спазмы. Мне нужно было поесть, и я жаждала сырого, сочного фарша. «Только не это!» — подумала я. Не надо быть выпускницей ПУ, чтобы понять: тяга к сырому фаршу — плохой симптом для того, кто недавно вступал в контакт с жидкостями вампирского организма. Я отправилась к метро, чтобы доехать до станции, возле которой есть супермаркет.

Миновав кулинарию, я двинулась в мясной отдел. Я выбрала кусок говядины на ребрах, темно-красный, блестящий и влажный под целлофаном, и изо всех сил попыталась почувствовать отвращение вместо восторга. Мне хотелось разорвать упаковку и высосать из мяса всю кровь, до последней капли, но даже в этом пресыщенном бандитскими разборками городе такое поведение сочли бы неприличным.

Я взяла такси, потому что идти пешком к дому Мерседес было страшновато. Когда мы подъехали к дому, я попросила водителя не уезжать, пока за мной не закроется дверь и я не окажусь в безопасности. Оглядевшись и никого не увидев, я медленно выбралась из такси и рванула вверх по ступеням к входной двери. Водитель умчал прочь, а я трясущимися руками отперла замок, заскочила внутрь и захлопнула за собой дверь. Потом заперла ее и снова проверила замок.

Только после этого я поднялась наверх, в квартиру Мерседес. Оторвав кончик упаковки с мясом, я поднесла ее ко рту и принялась пить красную жидкость, наслаждаясь ее землистым, минеральным привкусом. Высосав всю жидкость, я разорвала упаковку и начала вылизывать мясо и пластиковый поддон.

Я считала, что вполне могу свыкнуться с вампиризмом, но мне не хотелось быть одной из них. Если, конечно, дело было в этом.

Значило ли это, что я не принимаю их такими, какие они есть? Может, я страдаю невежественными предрассудками? И я тут же задалась вопросом: вдруг у Освальда тоже есть какие-нибудь предрассудки в отношении меня, кроме несправедливого мнения, что со мной один геморрой? Вот такие жуткие мысли обуревали меня, когда я жевала краешек сырого мяса.

Потом я попыталась читать, но поймала себя на том, что просто пялюсь на страницу и ничего не понимаю. Я продолжала размышлять о тех, кто родился чудовищем, и тех, кто таким чудовищем стал по воле случая. Мне хотелось верить в искупление, но не только для беспутного красавчика Себастьяна из «Возвращения в Брайдсхед», а еще и для таких людей, как ОТБРОС, чудовище Франкенштейна и, возможно, даже моя мать Регина.

Мне казалось, что существует некая связь между книгами о чудовищах и «Брайдсхедом» и что, если я найду ее, она послужит мне уроком. Не успела я как следует обдумать эту мысль, как в дверь позвонили. Я спустилась на первый этаж и заглянула в глазок входной двери. Там я увидела курьера с огромными свертками.

— Да! — крикнула я.

— Доставка для Очоа-Макферсон.

Я открыла дверь и расписалась за свертки. Их доставили из дорогого магазина, специализирующегося на импортном постельном белье. Я подумала, что на Мерседес это не слишком похоже, потому что обычно она совершала очень практичные покупки.

Я позвонила Мерседес и осведомилась:

— С каких это пор ты покупаешь крутое бельишко?

— Мне кажется, тебе вчера отшибли cabeza. О чем ты толкуешь?

— Только что тебе доставили с курьером несколько свертков. Мне показалось, что ты захочешь узнать об этом.

— Я ничего не заказывала. Открой и посмотри, что там.

Мерседес ждала на телефоне, пока я при помощи ключа рассекала упаковочную клейкую ленту. Внутри лежало красивое и мягкое шелковое одеяло на пуху и комплект белья из египетского хлопка.

— Там одеяло и набор белья, — сообщила я. — Можно с полной уверенностью утверждать, что их прислал Иэн.

— Он не должен был этого делать.

— Такова их культура. Они очень щедры. — Я рассказала Мерседес о своей восхитительной встрече со Скипом, а еще о том, что я увижусь с Сайласом позже.

— Ты выдержишь столько событий за один день?

После своей причудливой закуски я чувствовала себя вполне удовлетворенной.

— Да, у меня все хорошо.

Сайлас позвонил, как и обещал, и продиктовал мне адрес клуба.

— Туда пус-скают только членов, — сообщил он, — так что, пожалуйс-ста, не разглашайте информацию. Вы ведь понимаете, что по-прежнему ес-сть люди, которые хотят навредить нам.

Я понятия не имела, существует ли в этом клубе дресс-код, но все равно надела джинсы, футболку с джемпером и кроссовки. Я чувствую себя менее уязвимой в ночное время, если не привлекаю лишнего внимания и могу бегать. Я решила, что сумочку брать не стоит, и положила свои телефон, деньги и удостоверение личности в карман.

Прежде чем выйти, я спряталась за занавеской и немного постояла там, глядя на улицу через окно. Я смотрела минут пять, дабы удостовериться, что никто не затаился во тьме и не скрывается между автомобилями на стоянке. Голубоватый свет галогенных фонарей, которые размещались на значительном расстоянии друг от друга, выхватывал лишь небольшие участки тротуара.

Однако мое ночное зрение, которое с момента первого заражения было великолепным, стало еще лучше. Какой-то viejo выгуливал занюханного терьера, и контуры обеих фигур очерчивало изящное фосфоресцирующее сияние. Я была восхищена своей новой способностью, удивительной и жутковатой. Правда она не уравновешивала другие побочные эффекты моего недавнего заражения.

Я вынула из кармана телефон и позвонила Иэну. Он не ответил, поэтому я оставила ему вежливое сообщение, суть которого состояла в следующем: что за чертовщина со мной происходит? Потом я успокоилась и вышла из дома. На улице я зажала ключи между пальцами, изобразив кастет в стиле городской девчонки, и целеустремленно направилась в сторону оживленной улицы. Пустое такси проезжало мимо как раз в тот момент, когда я достигла большого перекрестка, и я просигналила ему.

Когда я назвала водителю адрес, он уточнил:

— Там ведь ничего нет, верно?

— Там у меня встреча с другом, — заявила я.

Только несколько районов города оставались в запустении, потому что в них были либо очень высокий уровень преступности, либо токсичные выбросы, либо они подлежали реконструкции и были втянуты в бюрократическую волокиту. Заброшенная местность, где располагался клуб, когда-то была индустриальным районом и подпадала под последнюю категорию.

Таксист сбросил скорость на какой-то улице, состоявшей из темных зданий с заколоченными окнами, и остановился возле дома с совершенно гладким фасадом и металлической дверью. Мне приходилось бывать в достаточном количестве клубов, расположенных в бедных районах, но это строение выглядело невероятно гнетущим и заброшенным.

Дверь немного приоткрылась, выпустив полоску серебряного света. Потом она снова закрылась, но теперь я была уверена — там кто-то есть. Любопытство пересилило осторожность: я заплатила таксисту и вышла в холодную ветреную тьму.

 

Глава девятая

Кровь — это наркотик

Под моими кроссовками захрустели осколки битого стекла. Только я подняла руку и собралась постучать, как дверь распахнулась, и мне пришлось отступить назад, чтобы не попасть под удар.

На меня уставился бледный долговязый человек, похожий на фасолевый стручок; он был одет в черный френч и широкие брюки.

— Это частный клуб! — рявкнул он, собираясь закрыть дверь.

«А мы что, лохи, что ли?» — хотелось сказать мне. Я успела сунуть ногу между дверью и косяком.

— Меня пригласил Сайлас Мэдисон.

— О, подождите, пожалуйста, здесь.

— Нет, мое такси уже уехало, и я не собираюсь стоять на улице. — Я пролезла в щель, и фасолевый стручок с лязгом захлопнул металлическую дверь.

Я ожидала увидеть замшелый клубишко с трубами на потолке, цементными полами и сомнительным концептуальным искусством на стенах. Однако перед моими глазами предстали длинный узкий зал с черным ковром в стиле ар-деко, украшенный растительным рисунком цвета слоновой кости, красные лакированные стены в помпейском стиле, сверкающие хрустальные бра и канделябры, блестящие черные столики и отполированная металлическая барная стойка.

На маленькой сцене у дальней стены под аккомпанемент какого-то трио пела женщина, одетая во фрак и белый галстук-бабочку. Она была так же красива, как Марлен Дитрих, но голос у нее был даже лучше. Ее немецкая песня могла с равным успехом повествовать о ромашках и зайчиках или о разложении и укусах термита. Для меня это значения не имело, потому что певица была просто потрясная.

Бледные посетители были одеты шикарно, но довольно скромно, так обычно одеваются успешные дизайнеры — ткань и силуэт гораздо важнее, чем цвет и узор. Они пили что-то прозрачное и гранатовое из бокалов для мартини, коричневато-красную жидкость с украшениями из сельдерея и пенистый напиток цвета фуксии из высоких бокалов для шампанского.

Рядом с вампирами сидели несколько не-вампиров в черных нарядах из винила, кожи и бархата, с подведенными черным карандашом глазами. Их называют рабами; мне, как ярой стороннице равноправия, этот термин претит.

Среди некоторых вампиров и изображающих их готов бытует замысловатая ролевая игра. Вампиры делают вид что считают себя мистическими несмертными существами, которые спят в гробах и пьют кровь, а убить их можно, только вонзив в сердце кол или прострелив его серебряной пулей. Рабы либо просто играют по их правилам, либо сами верят в это.

Рабы тащатся о того, что служат вампирам, а вампиры тащатся от того, что у них есть добровольные, то есть обдуренные, источники человеческой крови.

Сайлас сидел за столиком, который с одной стороны был отгорожен от остальных. На нем были черная рубашка, застегнутая на все пуговицы, и черные же широкие брюки. Сидя в одиночестве в общественном месте, он выглядел абсолютно невозмутимым. Создавалось впечатление, что все находившиеся в клубе люди знали о его присутствии. Перед Сайласом возвышалась бутылка минеральной воды, рядом стояли ведерко со льдом, в котором угнездился небольшой графин с красной жидкостью, и два винных бокала.

Когда я подошла, Сайлас поднял глаза и произнес:

— Мисс-с-с Де Лос-с С-сантос-с.

Улыбка озарила его бледное лицо. Он был доволен, словно подопытная мышь, которая научилась правильно давить на рычаг и получать приманку.

— Господин Мэдисон, — приветствовала его я.

Плавно поднявшись, он отодвинул мой стул. В суете на ранчо я не обратила внимания на его грацию.

— Я чрезвычайно рад, что вы с-смогли прийти. Знаю, клуб — не лучшее мес-с-сто для с-серьезных разговоров, но я подумал, что вам здес-сь понравитс-ся.

— Здесь замечательно, — искренне похвалила я. — И певица очень талантлива.

— Вы разделяете наши вкусы? Хотите выпить? — Сайлас указал на графин. — Экологически чистый кролик, очень мягкий и расслабляющий.

Кроличья кровь — это вампирский ромашковый чай. Я собиралась отказаться, но когда открыла рот, из него вылетело:

— С огромным удовольствием.

Сайлас вылил примерно по чайной ложке крови в каждый бокал и добавил минеральной воды. Передав мне бокал, он поднял свой:

— За нашу дружбу, мис-с-с Де Лос-с Сантос-с. Мы чокнулись и начали пить. Кроличий сок показался мне нежным и травянистым, не то что кровь Иэна.

— Я и не знала, что у вас есть свои клубы. Он улыбнулся.

— В Соединенных Штатах их немного. Гораздо больше в Европе, Южной Америке и Азии. Мой любимый находится на одном из красивейших пляжей Таиланда. Радует, что есть общественные места, где можно быть самим собой.

— Значит, вы не подписываетесь под высказываниями Уиллема о низших землях?

На лице Сайласа появилась усталая улыбка.

— Бедняга Уиллем. Он изложил теории, изученные и отвергнутые им ранее. Я полнос-стью отрицаю любую с-сис-стему предс-ставлений, в которой одна группа людей имеет преимущес-ства над другой.

— Очень рада это слышать. И полностью согласна с вами.

Напиток прошел живой волной по моему организму. Слушая музыку, потягивая декадентский коктейль и беседуя с Сайласом, я чувствовала себя весьма утонченной особой.

— Сайлас, как вы называете себе подобных? — спросила я. — Надеюсь, это не слишком щекотливый вопрос?

Он произнес несколько слов на скрежещущем языке и пояснил:

— Это ус-старевшее понятие, обозначающее «дети крови», потому что кровь нас-с объединяет. — Сайлас улыбнулся. — Но поскольку это мертвый язык, и никто его не ис-спользует, возможно, у меня неправильное произношение. Мы называем с-себя вампирами.

— Вы не считаете это слово оскорбительным?

— Иногда жертва принимает для с-себя какое-нибудь ос-скорбление и пытается транс-сформировать его. Вы знакомы с-с этой тактикой?

— Типа «суки» и слова на «н»?

— Да, хотя я не уверен, что в этом больше хорошего, чем плохого. — Сайлас сперва нахмурился, а потом снова пришел в норму. — Хватит обо мне. Рас-с-скажите, по душе ли вам пришелс-ся этот визит в город? Понравилас-сь ли вам с-свадьба?

— Понравилась, — ответила я. — Но прошлой ночью, когда я шла домой, на меня напали. Ну, не совсем на меня. Я вмешалась, чтобы предотвратить нападение.

— Это поразительно! — Похоже, Сайлас действительно был потрясен. — Вас-с ранили? И что-нибудь украли?

— Со мной все хорошо, — заявила я. — Если бы я призналась, что меня травмировали, пришлось бы рассказать и о других изменениях в моем организме. — Я спугнула нападавшего, и он убежал. Возможно, он собирался угнать автомобиль, а грабить никого не хотел. Просто домой меня подвозил Иэн, а у него дорогая машина.

— Он пос-страдал?

— На нем ни царапины. Все это оставило у меня неприятное впечатление о жизни в городе. — Я опрокинула бокал, чтобы собрать последние капли своего вкуснейшего коктейля.

— Вы удивительная девушка, такая с-смелая.

Сайлас заставлял меня чувствовать себя смелой и сильной, а не глупой и боязливой. Но от его похвалы я смутилась, а потому сменила тему разговора.

— Где вы познакомились с Уиллемом?

— Я родилс-ся в с-семье военного, — начал Сайлас, снова наполнив наши бокалы. — Хотя из-за нашего заболевания отец работал вс-сего-навс-сего военным консультантом. Большую час-сть с-своей юнос-сти я провел на военных базах — здес-сь и в других с-странах. Поэтому я говорю нес-сколько иначе, чем большинс-ство американцев, так ведь?

— Это так, но мне нравится, как вы говорите.

— Мама изо вс-сех с-сил с-старалась, чтобы мы, куда бы ни ехали, вс-сегда поддерживали с-связь с-с членами нашего рода и не чувс-ствовали с-себя брошенными. Когда мы впервые вс-стретилис-сь, Уиллем жил недалеко от Штутгарта.

— А где он сейчас?

— Пос-сле визита к Грантам Уиллем вернулс-ся в Прагу. Такой вот неудачный финал торжес-ственного с-события! — Он добавил еще «ай-яй-яй!», что меня окончательно покорило.

— Родители Освальда тоже были в Праге, в прошлом году, — сообщила я. Удивительное дело, они ни разу не рассказывали, что видели там Уиллема или общались с ним.

— Это один из величайших городов мира, — заметил Сайлас. — Да и недвижимос-сть там отменная.

Вампиры обожают вкладывать деньги в недвижимость. Из глубин моего сознания всплыл эпизод, когда папа Освальда бубнил что-то о многоквартирном доме, в котором проводится перепланировка.

— Да, я слышала об этом, господин Мэдисон. Мне бы хотелось побольше узнать об истории вашего народа. Мой парень не любит разговаривать на эту тему.

— Это абс-солютно нормально, — возразил Сайлас. — Нас-с так долго прес-с-следовали, что мы научились с-считать молчание лучшим с-своим с-спутником. — Он снова наполнил наши бокалы.

— Понимаю, но я живу у Грантов вот уже целый год и очень расстраиваюсь, что они скрывают от меня некоторые сведения, как будто не доверяют.

— Мис-с-с Де Лос-с Сантос-с, не с-стоит с-слишком с-строго с-судить с-своего друга. Вы вс-сех нас-с пос-ставили в тупик. — Сайлас произнес это с любезной улыбкой. — Когда вы с-с доктором Грантом поженитес-сь и заведете детей, вс-се изменитс-ся.

— Наши отношения еще не дошли до этой стадии, — призналась я, размышляя о том, наступит ли она когда-нибудь. — Кроме того, завести детей… это ведь большой риск?

— Для обычного человека — да, но вы ведь не обычный человек. С-существуют ис-сторичес-ские с-свидетельства, что люди, пережившие заражение, обладали полноценной плодовитос-стью.

— Правда? Но Уинни говорила мне совсем другое — что смертность среди детей, рожденных от смешанных браков, была очень высокой.

— Мы так вс-сегда и с-считали. Однако я обнаружил доказательс-ство того, что эта ис-стория была придумана с-специально, чтобы вос-спрепятс-ствовать намерениям вампиров заключать с-смешанные браки. Большинс-ство с-супругов доживали лишь до конца медового месяца, поэтому-то и было важно ос-становить с-смешанные браки — ради партнеров.

Я воспряла духом.

— Это замечательно.

— На с-самом деле, — добавил Сайлас, наклонившись ко мне, — вполне возможно, что дети, рожденные вампиром и не-вампиром, приобретут вс-се возможные преимущес-ства нашего заболевания и не будут с-страдать от фоточувствительнос-сти.

— У меня просто нет слов — я очень рада это слышать.

У певицы наступил перерыв, поэтому, кроме нашего диалога, мы слышали отзвуки разговоров за соседними столиками. К певице подбежали несколько рабов, и все вместе они двинулись в самую дальнюю часть клуба, где возле двери сидел какой-то грузный мужчина. Поднявшись, он открыл перед ними дверь. Когда все зашли внутрь, мужчина снова закрыл ее.

— А что там находится? — поинтересовалась я.

— М-м-м? — Сайлас проследил за моим взглядом. — Гримерка певицы. Там вс-сего-навс-сего кладовка, в которой помещаютс-ся туалетный с-столик и зеркало, но вс-скорос-сти рабы переоборудуют ее. Это у них в планах. Они только что закончили работать над комнатой медитации.

— Правда? Вы нанимаете рабов для переоборудования помещений?

Сайлас рассмеялся.

— О нет. Они почитают за чес-сть обс-служивать нас-с бес-сплатно. Мы даем им мас-с-су поручений — от уборки в доме до бухгалтерии. Они ус-спешно с-справляютс-ся.

— Это немного смахивает на… ммм… эксплуататорство.

— Разве это экс-сплуататорс-ство — позволять людям делать то, что принос-сит им удовольс-ствие и удовлетворение?

Немного подумав, я объявила:

— Да, если вы лучше них осведомлены о том, что они приносят себя в жертву.

— Я вос-схищен вашим аналитичес-ским умом, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, и я с-соглас-силс-ся бы с-с вами, ес-сли бы мы их прос-сто ис-спользовали. Однако наши отношения с-симбиотичны. Они делают что-то для нас-с, а мы — для них. Например, наш кредитный с-союз предлагает низкопроцентные кредиты для с-студентов и желающих приобрес-сти жилье.

Что ж, вампирский мир организован значительно лучше, чем я предполагала.

— Расскажите мне о своем народе.

Большую часть истории, которую рассказал мне Сайлас, я слышала раньше, но мне нравилось его слушать. Предки вампиров жили в деревнях на берегу Черного моря. Проводя свои исследования, Уиллем обнаружил их связь с торговыми караванами, которые следовали по Шелковому пути из Китая, Тибета и Индии.

— С-согласно теории Уиллема, некоторые торговцы с-страдали рецес-с-сивным нас-следственным заболеванием. Когда эти люди женилис-сь на женщинах из тех с-самых деревень, их дети приобретали уникальную генетичес-скую комбинацию, что и привело к возникновению нашего народа.

Позже этот народ мигрировал на запад и север; большинство осело в Восточной Европе, но некоторые добрались и до Балтийского моря.

Возможно, связь между семьей ОТБРОСа и вампирами восходит к девятому веку, периоду конфликтов между славянскими дохристианскими верованиями и римским христианством. Тайные союзы и организации формировались именно тогда, они существуют и по сей день, пусть даже совсем для других целей. Все мужчины в роду ОТБРОСа были членами тайного ордена «Чаша крови»; они знали о существовании кланов и бережно хранили жутковатые мифы.

— Сколько вас вообще? — поинтересовалась я.

— Немного, — ответил Сайлас.

Получить прямой ответ от вампира куда сложней, чем попытаться устроить перекрестный допрос шизофренику.

— Мне достаточно примерной цифры, — не сдавалась я. — А — от нуля до пятисот, Б — от пятисот до тысячи, В — от тысячи до…

— Мы с-сами не знаем точного количес-ства, — с терпеливой улыбкой возразил Сайлас. — Некоторые из нас-с «с-сходили» за нормальных и ис-счезали. — Глотнув из своего бокала, он тихонько застонал от удовольствия. — Возможно, они ус-строились где-то еще. Мне хотелос-сь бы придерживатьс-ся оптимис-стичес-ской точки зрения.

Пессимистическая точка зрения состояла в том, что психи, настроенные против вампиров, выследили и убили их.

— Мис-с-с Де Лос-с Сантос-с, я отнял у вас-с с-слишком много времени, ос-собенно ес-сли учес-сть вашу травму.

Я действительно чувствовала себя несколько уставшей.

— Спасибо за длинный рассказ. Вы сказали, что у вас есть документы…

— Да. — Сайлас склонился ко мне. — Я чувсствую в вас-с родс-ственную душу; в вас-с тоже бьетс-ся с-сердце ученого, который ценит умс-ственную деятельнос-сть. Мне бы хотелос-сь поделитьс-ся с-с вами результатами с-своих ис-с-следований, но это очень с-серьезное мероприятие. С-среди моих родс-ственников ес-сть люди, которые будут возмущены, что пос-сторонний пользуетс-ся таким доверием. — Он приподнял бровь. — Возможно, я одинок в с-своем убеждении, что наука с-спос-собна ус-совершенс-ствовать цивилизацию.

— Я не хочу послужить причиной ваших неприятностей.

Сайлас подмигнул мне.

— Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, если вы умеете хранить с-секреты, то и я умею их хранить.

Сайлас сказал, что, если я хочу прочитать его исследование, исторические документы и работы Уиллема, мы можем встретиться здесь же завтра днем, когда клуб будет закрыт.

— Ес-сли вы с-сочтете вс-се эти материалы увлекательными, а я думаю, так и будет, вы наверняка захотите задержатьс-ся здес-сь и изучить их. Наверху ес-сть квартира для гос-стей клуба.

Такая возможность вряд ли подвернется еще раз. Вполне вероятно, что проникновение в вампирскую историю поможет мне понять характер Освальда и те возражения, которые выдвигает его мать.

— Это было бы замечательно.

— Однако я не так с-смел, как вы, поэтому не говорите об этом никому, даже с-своим друзьям.

— Даю слово.

— С-спас-сибо, — поблагодарил он. — У нас-с отличная охрана, но, ес-сли ты обладаешь уникальными и бес-сценными предметами с-старины, ос-сторожность не помешает.

Сайлас должен был остаться в клубе и провести еще одну встречу, поэтому он предложил, чтобы один из служащих отвез меня домой. Исчезнув в дальней комнате, он через несколько минут вернулся в сопровождении высокого молодого человека с длинными темно-каштановыми волосами.

— Это Зейвир. Он дос-ставит вас-с домой в целос-сти и с-сохраннос-сти.

На вид Зейвиру было двадцать с небольшим; на нем красовались недорогой темно-синий костюм и поношенные ботинки. Его тело казалось поджарым и мускулистым; скулы были высокие, а брови — густые. Из-под воротника его белой рубашки, на шее, виднелся край черной татуировки, а уши были проколоты множеством сережек-гвоздиков. Правую бровь Зейвира рассекал шрам; пальцы были унизаны серебряными кольцами; запястье украшал черный кожаный браслет с шипами. Короче, он не был похож на парня, который постоянно ходит в костюме.

Посмотрев на меня, Зейвир кивнул:

— Привет, как дела?

— Привет, — ответила я, направляясь к выходу. — Я Милагро.

— Хорошее имя. Оно что-нибудь обозначает?

— Оно значит «чудо». Немного дурацкое.

— А мне нравится, — возразил он. — Куда лучше, чем Зейвир. Вампиры называют своих детей такими тошнотными именами…

Я решила, что признать его правоту будет невежливо.

— Зови меня Зейв, — попросил он. — Вот моя машина. — Он остановился возле темного автомобиля средних размеров.

Я заметила, что возле мусорного контейнера бегает крыса, и подумала, что мое суперострое зрение не всегда можно считать достоинством.

Мы сели в машину, и я назвала Зейву адрес.

— Нужно показывать, как ехать?

— Нет, я знаю эту улицу. — Он взглянул на меня и спросил: — Хочешь, я поставлю какую-нибудь музыку?

— Конечно.

Зейв включил стереосистему, и она отозвалась взрывной волной «Металлики».

— Тебе нравится классика, — громко заметила я.

— Да.

Пока мы ехали, он то и дело украдкой поглядывал на меня.

— Со мной что-то не так, Зейв?

Он вздрогнул.

— А? Нет, просто, знаешь, странно, что мы с тобой познакомились. Никогда не думал, что бывают такие, как ты.

— Какие? Латины или устойчивые к инфекции?

Эта фраза показалась Зейву смешной, что еще больше возвысило меня в его глазах.

— Я имею в виду, ты пила нашу кровь, прямо как в кино.

— Это произошло случайно. Я тоже не думала, что бывают такие, как ты. А что у тебя за татуировка?

— Гроб и деревянный кол. Хотел в полную силу заявить о том, кто я. — Он ударил по клаксону и нажал на газ, чтобы с ревом обогнать машину, ехавшую на дозволенной скорости.

— Главное, Зейв, чтобы тебя это заводило.

Впереди на светофоре горел желтый свет, грозивший смениться красным, поэтому Зейв на скорости миновал перекресток.

Я принялась разглядывать его руки. Одно из колец было в виде черепа, а другие, хоть и громоздкие, но без всяких затей. На пальцах виднелись пятна, а ногти были короткими и обломанными.

— Чем ты занимаешься, Зейв?

— Выполняю поручения Сайласа.

— Я имею в виду, что ты делаешь руками? Ты похож на человека, который знает, куда деть свои руки. — Я и не думала, что эта фраза прозвучит так непристойно.

— Я полностью восстановил свой «Камаро Z28» семьдесят третьего года. Теперь у него есть четырехсотсильный турбодвигатель, преобразователь крутящего момента, новые кулачок и подъемники, а еще он стал другого цвета — серебряный в черную полоску. Носится, как ужаленный.

— Похоже, отличная машина.

— Так и есть, — подтвердил Зейв. — Сейчас еще рано. Может, поедем выпьем чего-нибудь. Я знаю хорошее место. — Он назвал сумасшедшее заведение, известное своими панк-группами и драками.

До Освальда я согласилась бы именно на такое развлечение, тем более что Зейв нравился мне своей отвязностью.

— Спасибо, но у меня был тяжелый день.

— Ну да, ладно. Я понимаю, у меня нет таких денег, как у Дюшарма, зато полно идей и планов, — сказал Зейв в свою защиту. — И я не какой-нибудь старикан. — Похоже, для Зейва любой мужчина старше тридцати был стариканом.

— Не знаю, кто тебе сказал, что я встречаюсь с Иэном Дюшармом. Мы с ним просто друзья.

— Ты имеешь в виду, что ты не…

— Нет, мой парень, — Освальд Грант. Ты знаешь семью Грантов?

— Это те, которые все время выделываются? Типа они самые крутые?

— На самом деле они очень хорошие, — возразила я.

Тут мы подъехали к дому Мерседес. Зейв припарковался на противоположной стороне подъездной дорожки и выбрался из машины. Прежде чем последовать его примеру, я огляделась по сторонам. Мерседес все еще была в клубе, окна не светились.

Зейв подошел к парадной двери. Тут же включился висевший на крыльце фонарь со встроенным детектором движения. Стоя возле двери, Зейв ждал, пока я отопру ее.

— Спасибо, что подвез, Зейв.

Озабоченно глядя на меня, он проговорил:

— Знаешь, может, мне пора сменить обстановку? Возможно, ты тоже хочешь изменить что-нибудь — например, свалить от этих старых пресытившихся вампиров.

— Я только начала привыкать к ним.

— Зачем париться? Мир большой. Моя машина заправлена и готова выскочить на шоссе. — Его темные глаза смотрели в мои, обещая запретные, будоражащие приключения.

— Зейв, мы с тобой только что познакомились, и у меня уже есть парень.

— Все меняется. — Он вынул из кармана клочок бумаги и передал мне. — Держи мой номер, на всякий случай. В тебе есть какой-то огонь, и мне кажется… нам будет хорошо вместе.

— Спасибо, что подвез, Зейв. Buenas noches

Он стоял на крыльце, пока я не скрылась за дверью. Заглянув в глазок, я увидела, как он засовывает руки в карманы. Мысль об автомобильном путешествии с молодым энергичным бездельником казалась мне романтичной и неосуществимой, и меня вдруг пронзила тоска от того, что моя жизнь стала очень уж монотонной. Я перестала быть той безумной девчонкой.

Потом Зейв развернулся и направился к своей машине.

Было поздно, и я подумала, что Освальд наверняка уже спит. Набрав его номер, я услышала сообщение автоответчика.

— Привет, Оз, надеюсь, у тебя все хорошо, — весело проговорила я. — Мне жаль, что мы поссорились, но у нас все наладится. — Я сообщила, что у меня теперь есть телефон и что он может позвонить, если будет возможность. — До встречи.

Потом я снова позвонила Иэну и оставила ему сообщение о том, что мне очень-очень нужно поговорить с ним. После этого я постелила себе на диване и улеглась в темноте, слушая лязг, жужжание и грохот города и размышляя о событиях последних дней. Создавалось такое впечатление, что первый этап преодолен и в жизни начинают происходить очень важные вещи, которые радикально изменят мой самоанализ. Подобно Сайласу, я старалась смотреть на все с оптимизмом.

На следующее утро я собрала свои сумки еще до того, как встала Мерседес. Я убрала постель и предприняла безуспешную попытку приготовить кубинский кофе. В результате вместо роскошного пенистого напитка получился выдохшийся и горький. Я вылила его в раковину и заварила очень крепкий чай.

Услышав, что Мерседес зашевелилась в своей комнате, я сделала два тоста: с мармеладом — для нее и с клубничным джемом — для себя. Мне безумно хотелось чего-нибудь красного.

— Доброе утро, — приветствовала меня Мерседес, заходя на кухню в своем халате. — Ты рано встала. Возвращаешься на ранчо?

— Да, — ответила я. Время от времени я вру, особенно отвечая на вопросы типа: «Тебе нравится моя новая прическа?» Однако мне было очень-очень стыдно врать Мерседес, и я пообещала себе, что обязательно заглажу свою вину. — Если тебе позвонит тот детектив, хотя я в этом очень сомневаюсь, дай ему номер моего телефона.

— Конечно. — Она налила в чай немного молока. — Пахнет кофе.

— Я испортила его. Зато вчера у меня был потрясающий день.

Я рассказала Мерседес о встрече со Скипом, а также о посиделках с Сайласом. О названии клуба она не спросила, поэтому мне не пришлось изворачиваться.

Прощаясь с Мерседес, я обняла ее. В моей голове снова вспыхнуло видение: краснота, пульсирующая в венах и плоти. Я вцепилась в крепкое тело моей подруги, ожидая, пока видения отступят. Но они продолжались и были даже страшнее, чем прошлым утром, когда… когда Мерседес дотронулась до меня.

— Милагро!

Я отстранилась от Мерседес, силясь удержаться на подгибающихся коленях. Видения мгновенно исчезли.

Не может быть! Не может быть, чтобы со мной происходило такое только из-за того, что я к кому-то прикасаюсь!

— Все хорошо, — заверила я, широко улыбнувшись. — Просто я очень не люблю прощаться.

— Это ведь просто hasta la vista а не adios, mujer.

Мерседес проводила меня до моего пикапа. Я забралась в машину и опустила стекло:

— Muchas gracias рог todo.

Сделав еще более серьезное лицо, чем обычно, Мерседес ответила:

— Если тебе что-нибудь понадобится, просто позвони, ладно?

— Ты же знаешь, что я так и сделаю.

Я ехала до тех пор, пока не скрылась из поля зрения подруги. Потом остановилась на первом попавшемся парковочном месте и положила голову на руль.

Что со мной сделал Иэн? Я старалась размышлять логически. После первого случайного заражения кровью Освальда я чувствовала себя очень плохо. Вскоре у меня случился рецидив, и вторая доза его крови помогла мне выздороветь. Я принимала кровь небольшими порциями, какими-то каплями, что не идет ни в какое сравнение с тем количеством, которое я получила от Иэна. А Иэн отличается от других вампиров. Он сильнее физически, и на него не влияют ни алкоголь, ни истощение. Но, возможно, эти особенности никак не связаны с его вампирской болезнью.

Мне нужно узнать больше. Мне нужно увидеться с Сайласом.

 

Глава десятая

Видал, сосун?

При свете дня район, застроенный пустыми складами, выглядел еще мрачнее. Здания покрывал слой сажи, и даже граффити казались скучной похабщиной. Я оставила машину на стоянке позади клуба — по словам Сайласа, здесь мой пикап будет в целости и сохранности.

Я постучала в дверь, она приоткрылась, и из-за нее показался бледный долговязый парень, такой же противный и бесцветный, как банка зефирной пасты.

— Добрый день, у меня назначена встреча с Сайласом, — сообщила я.

Не сказав ни слова, он распахнул дверь, и я ступила в прохладную тьму клуба. Потом двинулась за парнем к задней двери. Он нажал на какую-то кнопку, и через несколько секунд дверь открыл Сайлас Мэдисон. Он выглядел моложе. Его невысокая тщедушная фигура была облачена в джинсы и белую рубашку, а тусклые волосы казались мокрыми и колючими.

— Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, я так рад, что вы пришли.

— Я тоже, Сайлас.

Он отвел меня в безликий коридор в индустриальном стиле, устланный серым ковром, и предложил:

— Пойдемте наверх, в квартиру, там мы с-сможем поговорить, и я покажу вам наши древние рукопис-си.

Мы направились в дальнюю часть здания. Окна здесь были закрашены черной краской, а узкая лестница, которая вела на второй этаж, освещалась аккуратными лампочками.

По городским стандартам квартира была огромной, но очень скудно обставленной. В большой комнате стояли только диван, несколько кресел, журнальный столик и обеденный стол со стульями. Рядом с комнатой располагалась открытая кухня, а за дверями, как я предполагала, скрывались спальни.

— Здесь просторно, — заметила я.

— Вы излишне вежливы. Зейвир должен был благоус-строить это мес-сто для меня, но почему-то пос-с-сорился с продавцом «ИКЕИ» из-за книжных полок.

— Зейвир в «ИКЕЕ»? — рассмеявшись, переспросила я. — Он не похож на человека, заинтересованного в меблировке квартир.

— Нет, ему гораздо больше нравитс-ся в магазине автозапчас-стей, но я возлагаю на него кое-какие надежды. Могу я предложить вам что-нибудь выпить?

— Да, это было бы здорово, — согласилась я. И очень обрадовалась, когда Сайлас подошел к холодильнику и вынул пластиковую упаковку с кровью. — Какое-нибудь животное, верно?

— Теленок. — Он наполнил два бокала льдом, добавил в каждый понемногу крови и долил итальянской минеральной воды. Окинув взглядом результат, Сайлас спросил: — Может, украс-сить чем-нибудь? Я не большой с-специалис-ст по декорированию напитков.

— Нет, все хорошо, спасибо.

— Допивайте, а потом я покажу вам кабинет.

Я предпочла бы потягивать напиток, но, поскольку тяга к крови все равно была сильна, выпила все залпом.

Пройдя через гостиную, мы остановились возле закрытой двери. Запустив руку под воротник, Сайлас снял через голову серебряную цепочку, на которой висел ключ. Отпирая дверь, он пояснил:

— Эти бумаги невос-с-становимы.

В комнате, лишенной окон, было темно, пока Сайлас не зажег стоявшую возле двери лампу. Три длинных дубовых стола были составлены в один. На первом не стояло ничего, кроме зеленых настольных ламп, на двух других лежали кипы документов и стопки книг. На полу стояли картонные коробки с книгами, а на стенах висели карты и диаграммы. Сидеть можно было только на деревянных стульях с прямыми спинками. В комнате было прохладно, я даже почувствовала, как дует из гудящей вентиляционной системы.

— Будьте любезны, — сказал Сайлас, протягивая мне пару тонких белых перчаток, которые он достал из какой-то коробки. — Жир с-с наших пальцев может навредить древним документам. Точно так же, как прямой и флуорес-сцентный с-свет и вещес-ства, с-содержащие кис-слоту.

Он отпер шкаф с выдвижными ящиками, вынул большую картонную коробку, поставил ее на свободный стол и включил лампу. Потом снял крышку и осторожно вытащил какую-то книгу. Кожаный переплет местами сильно обветшал, а облезлые края выглядели так, словно их погрызли мыши.

— Что это? — поинтересовалась я, проводя пальцами по причудливым золотым буквам на переплете.

— «Книга крови», — ответил Сайлас. — Наша ранняя ис-стория.

Я осторожно подняла крышку переплета. Страницы были проложены тонкими прозрачными листами, которые защищали бумагу.

— Что это за алфавит?

— Он близок глаголице. Принято с-считать, что этот алфавит с-создали с-святой Кирилл и его брат, с-святой Мефодий, но ис-с-следование, которое провел Уиллем, показало, что данная его верс-сия, возможно, вос-сходит к с-славянс-ским рунам, использовавшимс-ся для напис-сания дохрис-стианс-ских с-священных текс-стов.

Я уставилась на странные буквы, и по моей спине пробежал холодок. Наверняка это произошло из-за того, что черные-черные значки на толстой пожелтевшей бумаге и изящные, ярко раскрашенные геометрические иллюстрации, украшавшие книгу, казались мне очень незнакомыми.

Наблюдавший за мной Сайлас взволнованно заметил:

— Вы чувс-ствуете их влияние? Эти текс-сты — не прос-сто книги. Это тотемы, они обладают с-силой.

Я никогда не стала бы спорить с человеком, утверждающим, что у книги есть сила, если, конечно, он не имеет в виду роман, написанный по фильму.

— Но сила книг состоит в словах, в смысле, — возразила я.

— Верно, однако с-сила некоторых редких книг уже в том, что они прос-сто с-сущес-ствуют.

Мы сели за стол, и Сайлас стал рассказывать о книге, в общих чертах излагая содержание, которое соответствовало его версии вампирской истории. Разглядывая этот старый фолиант и думая о тех ученых, которые усердно выписывали буквы и рисовали замысловатые иллюстрации, я испытывала чувство восторга.

— Но я, наверное, утомил вас-с, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, — сказал Сайлас, возвращая книгу в коробку, а коробку в шкаф. — У вас-с наверняка ес-сть вопрос-сы.

Я откинулась на спинку деревянного стула.

— Да. Мне хотелось бы знать, какую роль в вашей жизни играет религия.

— Ага, то ес-сть вы хотите знать, ес-сть ли у нас-с религия? Нет, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, у нас-с нет «официальной» веры, и большинс-ство из нас-с принадлежит к одной из крупных религий. Однако у нас-с ес-сть обряды, отражающие наши нас-следие и культуру. Мы не придерживаемс-ся с-старых верований, но, я думаю, очень важно хранить древние традиции, чтобы они не рас-стаяли в тумане времени. Уиллем много с-сделал для того, чтобы возродить некоторые из этих традиций.

Слова Сайласа внесли ясность в странную цере-монию на ранчо.

— Знаете, существует группа кубинских антропологов, которые поют народные песни только для того, чтобы сохранить их.

— Да, в ос-снове вс-сего этого лежит антропология.

— Каждый из вас обладает одними и теми же возможностями? Я имею в виду быструю заживляемость ран и стойкий иммунитет. Или у некоторых встречаются еще и другие способности?

— Большинс-ство из нас-с обладают этими с-свойствам и на одном и том же уровне. Некоторые в меньшей с-степени, а некоторые в большей.

— Как Иэн Дюшарм?

— Да, в его роду эти, как вы выражаетес-сь, с-спос-собнос-сти выражены гораздо четче.

— А почему так?

— Я не с-силен в генетике, мис-с-с Де Лос-с Сантос-с, но думаю, что причины этого вос-сходят к первоначальным с-смешанным бракам между торговцами и жительницами деревень. Прос-сто разновиднос-сть в рамках общего отклонения, хотя я и не ос-сведомлен по части деталей, с-связанных непос-средственно с-с его с-семейс-ством.

— Я полагаю, его сестра Корнелия также обладает этими особенностями.

— С-сес-стра? — Сайлас взглянул на меня с недо-умением. — Корнелия ему не с-сес-стра. Говорят, они прос-сто дальние родс-ственники. С-семья Иэна приютила ее, когда родители Корнелии погибли вс-следсствие нес-счас-стного с-случая во время лодочной прогулки. Предполагалос-сь, что они поженятс-ся.

Ничего себе! А я-то думала, что мне уже известны все ужастики о Корнелии.

— А как насчет семейства Грант?

— Это очень извес-стная с-семья, — пояснил Сайлас. — Был один эпизод с-с книгой Эдны Грант…

— «Чаша крови», — подсказала я.

— Да, но Эдна была молода. Молодежь порой ведет с-себя так импульс-сивно, — благожелательно заметил он. — Жаль только, что это привело к разрушению ее брака.

— Освальд говорил, что продолжительность жизни у вас несколько выше…

— Да, многие из нас-с живут и здравс-ствуют до с-ста лет — полагаю, это может показатьс-ся вечноестью.

— Возможно. И еще вопрос — есть ли у вас какие-нибудь отличия от не-вампиров по части… э-э… ощущений? Например, если вы прикасаетесь к кому-нибудь, вы можете ощущать… э-э… внутренние органы этого человека?

— Какой замечательный вопрос-с, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с! В отличие от с-супергероев из комикс-сов, у нас нет рентгеновс-ского зрения. Когда я прикас-саюсь к кому-нибудь, я вижу то же, что и вы. Ни больше, ни меньше.

— Ох, — вздохнула я. Значит, это происходит только со мной. — А когда в последний раз кто-нибудь оставался в живых после заражения?

— Более чем три с-столетия назад, по крайней мере, именно об этом с-свидетельствует ис-стория. — Сайлас улыбнулся. — Так что, как видите, вы raraavis-s.

Мне не хотелось быть редкой птицей. Я бы предпочла роль члена стаи. Видимо, глядя на мое лицо, Сайлас решил, что я голодна, потому что он проговорил:

— Я должен идти на другую вс-стречу, но, будьте любезны, пообедайте здес-сь. Ес-сли вы можете задержатьс-ся, у меня ес-сть один отчет, который наверняка вас-с заинтерес-сует, а нашу бес-седу мы с-сможем продолжить вечером.

Мне хотелось узнать как можно больше.

— Да. Я могу задержаться. Мои вещи лежат внизу, в пикапе.

— Дайте мне ключи, и я попрошу кого-нибудь из с-служащих поднять их с-сюда.

Я протянула ему свои ключи.

Сайлас открыл шкаф с папками и достал оттуда переплетенный отчет.

— Вы почерпнете отс-сюда много информации.

Отчет назывался «Развитие, кочевой принцип и эволюция вампирского фольклора». Одного взгляда на страницы, снабженные обильными аннотациями и сносками, было достаточно, чтобы я начала тосковать о Маргарите и садоводческом журнале.

— Мне не терпится погрузиться в изучение, — заявила я, — но, конечно, после обеда.

— Когда вы закончите с-с этим, я покажу вам с-самый важный документ — с-созданную Уиллемом программу «Новый век вампиров».

— Столетний план? Я обычно с трудом расписываю дела на следующую неделю!

Сайлас издал вежливый смешок.

— Для хороших дел нужно время, а пос-скольку наша продолжительнос-сть жизни выше, чем у осстальных, у нас-с и времени больше. Это программа — с-самая гениальная работа Уиллема, его теории о том, как можно повлиять на политику и с-сделать мир лучше для вс-сех. — Тусклые глаза Сайласа озарились таким энтузиазмом, которого я раньше в нем не замечала.

— Отдает честолюбием, — заметила я, старясь придерживаться швейцарского нейтралитета, за тем лишь исключением, что я не собиралась прикрывать банковские счета злодеев. — Каковы ваши цели?

— С-сейчас-с я не могу рас-с-сказать вам обо всеем, но, ес-сли быть кратким, мы выс-ступаем за национальную налоговую ответс-ственнос-сть, выборную парламентс-скую с-систему, а также за поддержку с-семей и детей. По достижении экономического равенс-ства и с-социальной с-справедливоссти нас-ступит мир.

Вспомнив о Гэбриеле, я спросила:

— А как насчет гомосексуальных семей?

— С-секс-суальные предпочтения отдельных индивидуумов не имеют для нас-с значения, — терпеливо улыбнувшись, пояснил Сайлас. — Нам необходимо, чтобы у детей был с-стабильный и безопассный дом и ответс-ственные родители. Для нас-с важно, как ребенок питаетс-ся, одеваетс-ся, вос-спитываетс-ся, с-сколько любви получает. Находитс-ся ли ребенок в безопас-сности, с-следует ли правилам, не подвергаетс-ся ли жестокому обращению.

Было бы неплохо, если бы он обсудил свои представления об уходе за детьми с моей матерью Региной.

— Звучит замечательно, но как вы планируете справляться с силой и жадностью корпораций, которые наверняка сорвут план лучшей жизни для наций и народов?

— Ах, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, это задача для экономис-стов, и нес-сколько выдающихся умов уже работают над этим. С-скоро вс-се изменитс-ся к лучшему, я очень верю в это, а волю народа нельзя недооценивать.

Его идеализм казался теплым ветерком в этом холодном мире.

Стянув с рук перчатки, мы вышли из кабинета. Сайлас запер за нами дверь.

Он показал мне спальню, в которой можно было расположиться. Это была маленькая аскетичная комната, где все было белым; она напоминала помещение какого-нибудь санатория в горной деревушке, куда едут в надежде вылечиться от туберкулеза, — белое покрывало, белые стены, белый безворсовый ковер, белая мебель с меламиновой отделкой. Через дверь виднелась абсолютно белая ванная.

— Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, лично я нуждаюс-сь в очень немногом и надеюс-сь, что здес-сь вы не будете ис-спытывать дис-скомфорт.

— Тут очень мило. А где живете вы, господин Мэдисон?

— Когда я приезжаю в город, рабы позволяют мне пользоватьс-ся их гос-стевым домиком. Иначе я работал бы вс-сю ночь и довел бы с-себя до ис-стощения.

Я представила себе Сайласа, который не замечает времени и изнуряет себя непосильным трудом, корпя над важными аннотациями и сносками.

— Если вам что-нибудь понадобитс-ся, здесь будет Катбертс-сон, наш швейцар. С-связатьс-ся с-с первым этажом можно по этому интеркому. Я попрошу, чтобы вам побыс-стрее принесли обед.

Сайлас ушел, а я поймала себя на том, что по-прежнему держу в руках объемистый отчет. Я прочитала вступление, которое представляло собой безумно скучное объяснение приемов и методов исследования.

Только я управилась с этим разделом (читай; только я перестала безразлично водить глазами по строчкам), как Катбертсон, фасолевый стручок, поднялся наверх, держа в руках мою сумку и белый бумажный пакет из кулинарии.

— Ваш обед — объявил он, кладя пакет на стол.

Мою сумку он положил на диван.

— Спасибо.

Одарив меня долгим взглядом, Катбертсон повернулся и ушел. Открыв белый бумажный пакет, я достала оттуда прозрачный пластиковый контейнер с фруктовым салатом, сандвич с курицей, бутылку воды и овсяное печенье с изюмом. Я поглощала обед, стараясь не думать о крови, хранившейся в холодильнике.

Покончив с едой, я поудобнее устроилась на диване и снова взялась за отчет. Хотя Сайлас и был очень прилежным исследователем, в этой работе его любопытнейшей индивидуальности заметно не было. Если бы он добавил хотя бы чуть-чуть активных глаголов и горсточку прилагательных, я с куда большим удовольствием читала бы историю вампирских мифов. Некоторые детали мне нравились — например, такое старое верование: если бросить семена на могилу вампира, он так увлечется их пересчитыванием, что не будет ночью впадать в бешенство и поедать жителей деревни.

В конце концов отчет убаюкал меня, и я проснулась от звука шагов на лестнице. Я выпрямилась, пригладила пальцами волосы и изо всех сил постаралась сделать вид, что все это время бодрствовала. Когда Сайлас вошел в квартиру, я заявила:

— Я так погрузилась в ваш отчет, что потеряла счет времени.

— Вы с-слишком добры ко мне, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с. Зайдя с-сюда некоторое время назад, я заметил, что мой вялый труд погрузил вас-с в дремоту.

Я пожала плечами.

— Ваше исследование тут ни при чем. Я просто очень устала. Сколько сейчас времени?

— Начало одиннадцатого. Надеюс-сь, вы не возражаете, что я дал вам пос-спать подольше, мне по-казалос-сь, что вам нужно отдохнуть. Очень с-скоро с-сос-стоится вес-сьма увлекательное с-событие.

— Правда? — Я порадовалась, что мы не будем весь вечер обсуждать его отчет.

— Да. Возможно, этот вопрос-с покажется вам немного внезапным, но вы были так заинтерес-сованы… Вам хотелос-сь бы принять учас-стие в одной из с-самых важных наших церемоний? Для нее требуетс-ся переживший инфекцию учас-стник, и когда я узнал о вас-с, то с-сразу понял — им будете вы. Я мечтал возродить этот обычай с-с тех с-самых пор, как узнал о его с-существовании из одного латышс-ского текста по мифологии латышс-ских дайн.

Похоже, Освальд был прав, описывая церемонии своего народа как длинные и скучные.

— Я должна буду что-нибудь декламировать? Если да, то мне нужно время на подготовку.

— Нет, говорить мы будем с-сами. Ваша роль — с-символичес-ская.

— А народный костюм я должна буду надеть? — Я с тоской представила себе деревянные сабо и красную фетровую шляпу с вышивкой.

Сайлас лучезарно улыбнулся.

— Да, в традиционном белом шелковом платье вы будете выглядеть замечательно.

Я люблю наряжаться, а потому сказала:

— Ну, тогда ладно.

Поскольку ни он, ни я не были голодны, мы перекусили сыром и фруктами и выпили по кровавому коктейлю.

— А каково значение церемонии? — поинтересовалась я.

Открыв рот, Сайлас разразился какими-то странными звуками.

— Это означает «воззвание к с-солнцу». Вы можете с-себе предс-ставить, какие с-страдания переживали наши прародители без с-средств от с-солнца. Они жаждали безвредного пребывания на с-солнце. И верили, что человек, переживший инфекцию, выведет их на новый уровень и они перестанут боятьс-ся с-солнечных лучей и будут радоваться им.

— Это очень мучительно, — согласилась я. — Ведь солнце всегда символизирует жизнь и рост. — Во всяком случае, предыдущее заражение не развило во мне чувствительность к ультрафиолетовому излучению.

— Мы с-скоро начнем. Платье в комнате медитации, можете там и переодетьс-ся. Церемония будет проводитьс-ся на с-сцене клуба.

Когда мы начали спускаться вниз, я сказала:

— Подождите, мне нужно кое-что взять. — Я снова взлетела наверх и, схватив свои сумки — багажную и дамскую, вернулась к Сайласу. — У меня есть помада разных цветов, и я выберу ту, которая больше подойдет под платье, — пояснила я, подняв над головой свою сумочку. Потом, указав на багажную сумку, добавила: — Удачно, что я привезла все то, что брала для свадьбы, так что я и прическу смогу соорудить. Хочется хорошо выглядеть, раз уж придется выйти на сцену.

— Я очень признателен вам за с-старания.

Когда Сайлас открывал дверь в комнату медитации, через другую дверь, расположенную в торце коридора и ведущую в клуб, вошел Катбертсон в красном френче а-ля Джавахарлал Неру и черных брюках. В дверном проеме я сумела рассмотреть множество бледных рабов и вампиров, облаченных в ярко-красные одеяния, а до моего слуха донеслись жутковатые завывания певицы, исполнявшей песню на их кошмарном языке. По моей спине пробежал холодок.

Закрыв дверь, Катбертсон подошел к Сайласу и доложил:

— Мы готовы, сэр.

С одного боку френч фасолевого стручка немного топорщился. Было ясно — он прячет оружие. Я почти не сомневалась: это был тот самый нож с драгоценными камнями. Стручок уставился на меня так, как акула смотрит на тюленя.

— С-спас-сибо, Катбертс-сон, мы очень с-скоро будем готовы.

Сайлас подождал меня, и мы отправились в комнату медитации. Стены этого помещения были нежно-серого цвета, на сером ковре лежали большие подушки и стоял низенький столик. Горела ароматическая свеча. Единственное окно было закрашено черной краской. Настоящая комната медитации.

На столике стояли графин с зеленоватой жидкостью, небольшая резная деревянная чаша и что-то белое, аккуратно сложенное и похожее на одежду. Взяв в руки ткань, Сайлас развернул ее. Это было очень красивое платье — длинное, из тончайшего шелка, с глубоким вырезом и завышенной талией. Лиф украшала роскошная вышивка золотой нитью, изображавшая солнце.

— У вас ес-сть нес-сколько минут для подготовки, — сказал Сайлас. — Пожалуйс-ста, выпейте нашего традиционного напитка. — Налив зеленоватую жидкость в чашу, он протянул ее мне.

Я понюхала. Запах был травянистым.

— Что это?

— С-сброженное зерновое сус-сло, нас-стоянное на травах. С-содержание алкоголя минимально, просто я подумал, что вам захочетс-ся испробовать на с-себе вс-се ас-спекты нашего антропологичесского ис-с-следования. Ради достовернос-сти.

— Спасибо.

Поднеся чашу к губам, я сделала глоток. На вкус напиток напоминал смесь медицинского спирта, земли и травы. Полагаю, в случае необходимости эту жидкость можно было использовать для снятия лака с ногтей.

— М-м-м, приятные зеленые нотки, — похвалила я. — Допью, когда буду делать макияж.

— По традиции его нужно пить быстро. До дна, — возразил Сайлас.

Было необходимо, чтобы он считал меня податливой, поэтому пришлось пить. Опрокинув чашу, я проглотила отвратительное пойло. И понадеялась, что алкоголь не подействует на меня слишком сильно и слишком быстро.

— Потрясающе, — как можно спокойнее проговорила я. — Э-э… Ведь никто не станет входить, пока я буду переодеваться?

— Катбертс-сон будет караулить дверь. Мне тоже нужно подготовитьс-ся. — Он широко улыбнулся. — Мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, с-сегодня вечером мы оживим ис-сторию. Мы воздадим почес-сти духам наших предков.

Я почти не сомневалась в том, что мои предки отрубили бы головы его предкам и спустили бы их с пирамиды, но обсуждать культурные различия было недосуг.

Как только Сайлас вышел и закрыл за собой дверь, я приблизилась к окну — единственному в комнате. Медленно и тихо приоткрыв его, я к собственному ужасу обнаружила, что путь на стоянку мне перекрывает решетка. Она была закреплена при помощи небольшого замка.

Я вынула из сумки телефон. Полиция вряд ли поверит моим подозрениям. Иэн неизвестно где. Мне нужен человек, который быстро найдет это место и поможет мне выбраться. Клочок бумаги, который дал Зейв, по-прежнему лежал в моем кармане. Вынув его, я набрала номер. Он тут же ответил.

— Зейв, — прошептала я, — это Милагро. Я в клубе, и у меня создалось впечатление, что Сайлас замышляет что-то нехорошее.

— Мил! Я пытался предупредить тебя прошлой ночью. Они хотят тебе кровь пустить.

— Предупредить меня? Прошлой ночью ты приглашал меня выпить. Я в комнате медитации, а дверь охраняет Катбертсон. В клубе куча вампиров и рабов. Как мне выбраться?

Он молчал так долго, что я спросила:

— Зейв, ты все еще тут?

— Да, тебе нужно взять у Катбертсона ключ. У него в кармане лежит связка, на которой есть ключи и от решетки. Я приеду во двор забрать тебя.

— Как мне взять у него ключ?

— Выруби его. Именно он будет колоть тебя ножом.

В лице Катбертсона просматривалась подлость. Я знала, что он с радостью будет терзать меня.

— Чем его вырубить? В этой комнате одни подушки.

В дверь постучали, и я спрятала телефон.

— Мисс Де Лос Сантос, — раздался голос Катбертсона, — пора идти.

Подойдя к двери, я слегка приоткрыла ее.

— На самом деле я очень боюсь выходить на сцену. На занятиях по актерскому мастерству у меня случались приступы удушья. Как думаете, можно мне выпить шампанского? Принесите бутылку.

Зрачки у него расширились, а изо рта попахивало травянистым алкоголем. Он жадно уставился на меня, и я кивнула. Было даже страшно подумать, что у него на уме.

Разместив сумки возле окна, я ждала его возвращения. Когда в дверь снова постучали, я открыла ее и впустила Катбертсона. В одной руке он держал бутылку шампанского, а в другой — бокал.

Взяв у него бутылку, я сообщила:

— Думаю, у меня будут проблемы с платьем. Оно не налезет на мою грудь. Поможете мне?

Когда Катбертсон нетвердой походкой двинулся к столику, я закрыла дверь ногой и спросила:

— А что, все выпили этого изумительного напитка?

— Да, мы все очень, очень взволнованны. — Он наклонился ко мне. — А это правда — то, что о тебе говорят?

— А что говорят?

— Правда, что твоя кровь афродизиак? Что она возбуждает и придает силу? Что она дарит плодовитость?

Мне понадобилось некоторое время, чтобы врубиться в его слова, а потом я сипло ответила:

— Да, Катбертсон, и даже больше. Кто будет меня резать — вы?

У стручка отвисла челюсть. Он кивнул.

— Да, я хочу почувствовать, как нож пройдет сквозь твою плоть.

Все колебания по поводу того, что я собиралась сделать, как рукой сняло.

— Подайте мне, пожалуйста, платье. Сможете? Помогите мне надеть его.

Когда стручок наклонился, чтобы взять платье, я обрушила бутылку на его башку. Раздался тошнотворный «хряпс!», и Катбертсон рухнул лицом вниз.

— Лучше ты, чем я, — заметила я.

Он дышал, но был без сознания. Я подтащила к двери столик и подставила под ручку, чтобы никто не смог войти. Мысленно ойкая — «ой-ой-ой», — я обыскала карманы Катбертсона и обнаружила ключи. Остатки зеленого пойла я вылила на его лицо и рубашку.

Подбежав к окну, я осмотрела связку ключей. На ней оказались три небольших ключика, которые могли бы подойти к замку. Первый же открыл решетку. Отодвинув ее, я поднялась на подоконник. Окно располагалось примерно в четырех метрах от земли, а моего пикапа на стоянке не было. Я выкинула на улицу свои сумки. И понадеялась, что не сломаю ноги в момент падения.

Сделав глубокий вдох, я начала считать:

— Раз, два…

И тут до моего слуха донесся рев мощного двигателя. Серебристо-черный «Камаро» выехал на стоянку. Не выключая двигатель, Зейв выпрыгнул из машины и подбежал к окну. Он был одет в потрепанную кожаную куртку черного цвета, выцветшую черную футболку и старые джинсы.

— Прыгай, — велел мой рок-н-ролльный Ромео.

— Три!

Я прыгнула.

Меня нельзя назвать хрупким и нежным созданием, но Зейв умудрился поймать меня, даже несмотря на то, что удар повалил нас на землю. От Зейва пахло моторным маслом, потом и пивом, и я подумала, что это самый классный аромат на свете.

Мы с трудом поднялись, он схватил мои сумки.

— Помчали, — сказал Зейв, когда я плюхнулась в ковшеобразное кожаное сиденье и захлопнула дверь.

Мы рванули со стоянки. Зейв оказался прав — его автомобиль носился, как ужаленный.

 

Глава одиннадцатая

У семи нянек вампир без глазу

— Где мой пикап? — спросила я Зейва.

— Сайлас велел отделаться от него. Он на долгосрочной стоянке в аэропорту. — Зейв посмотрел на меня и улыбнулся. — Ты вырубила Катбертсона?

— Да. Задача облегчалась тем, что он нажрался этим странным вампирским бухлом.

— Хорошо, что ты его не попробовала. Я один раз выпил чашу, а потом через два дня проснулся голый на рельсах.

Видимо, Зейв выпил целую бутылку, а вовсе не чашу, потому что голова у меня была ясная.

— Куда мы едем?

— Я могу отвезти тебя к пикапу. Или, может, ты хочешь поехать со мной? — Он рывком обогнул автобус, который собирался влиться в общее движение. — Милагро, мы вольны ехать на север, на юг — куда хочешь, куда нас понесет ветер.

— Ты даже не представляешь, Зейв, как классно это звучит. Но ты не обязан делать это ради меня.

За мной должок, — тихо ответил он. — Позапрошлой ночью, перед домом твоей подруги, когда ты была с Дюшармом…

Я не сразу врубилась в смысл его слов.

— Так это был ты?

— Сайлас хотел преподать урок Дюшарму. Он очень злился из-за того, что Дюшарм что-то сказал Уиллему Данлопу.

— Значит, он послал тебя убить Иэна?

Зейв рассмеялся.

— Ножом его не убьешь. Но это больно, и, возможно, он перестал бы противодействовать программе «Новый век вампиров».

— С чего бы это Иэн стал ей противодействовать, если она такая добрая и замечательная? Сайлас сказал, что для него все равны.

— Да, конечно, все люди равны, — возразил Зейв. — Люди, а не мы. Сайлас считает, что мы высшие существа, рожденные для того, чтобы управлять людьми. «Мир и гармония посредством контроля и управления».

— А ты веришь в это?

— Меня не очень волнует вся эта чепуха.

— А что Сайлас хотел от меня?

— Он говорит, что ты знамение новой эры — эры не-вампиров. По его словам, не-вампиры подтягиваются к нашему уровню и, вероятно, даже могут произвести на свет гибридное потомство. Твоя кровь должна быть… какое же слово он употребил?.. трансформационной.

— Никакое я не знамение. Я обычная девушка.

— И все же на тебе зажила очень серьезная рана, — возразил он. — Это даже для нас не очень нормально. Единственные, на ком раны так заживают… единственный, кого я знаю…

— Я обычная девушка, ну, может, с некоторыми особенностями. Ты говорил Сайласу, что произошло?

Зейв нахмурился.

— Я сказал, что ты мне помешала. Я не говорил, что у тебя серьезная рана, потому что за это он мне глотку перерезал бы.

— Это ведь просто фигура речи, верно?

Он не ответил, поэтому я задала следующий вопрос:

— А мои друзья, Гранты, принимают участие в этом движении?

— Сайлас ничего об этом не говорил, но, похоже, ты его особый проект, — отозвался Зейв. — А насчет позапрошлой ночи — мне очень жаль. Ты набросилась на меня, и нож выскользнул. Сам я никогда не поранил бы девушку.

— Значит, благородство еще существует. Я трепещу от восторга!

Рассмеявшись, Зейв заявил:

— А ты мне нравишься.

Я пребывала в странном возбуждении, радуясь тому, что сбежала от неовампиров и теперь мчусь по улицам вместе с Зейвом, а впереди нас ждет огромный мир. Если бы я поехала с ним, мне больше не пришлось бы следить за тем, что я говорю и что надеваю, или думать о карьере. Если бы я поехала с ним, мне больше не пришлось бы волноваться, что Эвелина права и что в один прекрасный день мы с Освальдом возненавидим друг друга.

— Зейв, отвези меня к пикапу.

Он вздохнул.

— Куда ты поедешь?

— Пока не знаю. А куда поедешь ты?

— Куда-нибудь подальше отсюда. Мне все осточертело. Здесь так мало клевых девчонок…

— А как же рабыни?

— Не люблю послушных телок. Мне нравятся боевые, вроде тебя.

На мой вопрос о том, как он связался с Сайласом, Зейв ответил:

— Мэдисон вербует парней, которые вылетают из школы или, например, злоупотребляют наркотиками. Ты примыкаешь к движению и тут же получаешь квартиру, зарплату, работу. Сайлас ставит тебя на ноги, и некоторое время у тебя все идет нормально.

— А как же идеология?

— Мэдисон выплачивал мой университетский кредит, поэтому я думал: «Новый век вампиров? Да пожалуйста, все что хотите!» Вот и вся идеология.

Когда мы подъехали к стоянке аэропорта, где находился мой пикап, Зейв наклонился и поцеловал меня. Стоило только его губам коснуться моей щеки, в голове снова вспыхнули кровавые видения. Мне хотелось отскочить от Зейва, но я все же дождалась того момента, когда он сам отстранился.

— Может, в следующий раз, — проговорил он.

— Может, — ответила я.

Он подождал, пока я выну свою сумку из его машины и загружу в свой пикап.

— Пока, Зейв. И — спасибо тебе.

— Hasta la vista, малышка.

Он тронулся с места, а я постояла еще минуту, ужасаясь тому, что жуткие кошмары возникают у меня в голове от соприкосновения не только с людьми, но и с вампирами. Я могла бы сломаться, упасть на холодный асфальт и расплакаться от тоски.

Но это была бы уже не я. Будь я такой, я не пережила бы потерю abuellta и не смогла бы провести столько лет в одиночестве в доме моей матери Регины.

Как всегда, инстинкты взяли верх. Я села в пикап и поехала расплачиваться.

— За вас заплатил парень в «Камаро», — сообщил служитель стоянки.

Этой любезности Зейва было достаточно, чтобы во мне снова поселилась надежда. Я выехала со стоянки и двинулась туда, где я всегда чувствую себя комфортно, — в город. Сайлас знал, что я могла бы остановиться у Мерседес, поэтому туда мне было нельзя, а еще он знал, что я могла бы отправиться на ранчо. И вдруг до меня дошло: Нэнси уехала в свадебное путешествие! Она не стала продавать квартиру, чтобы приезжать в город на шопинг и на концерты.

Я припарковалась в нескольких кварталах от дома Нэнси, который располагался в состоятельном и очень модном районе: здесь повсюду дорогущие бутики, спа-салоны, кафе и рестораны. Оглядевшись и не увидев никого поблизости, я с помощью карандаша для глаз подправила номера на своей машине — «С» сменила на «О», а «3» на «8».

Тодд понятия не имел, что Нэнси так и не предложила мне вернуть когда-то выданный ею ключ. Жилище молодоженов находилось на четвертом этаже небольшого здания, в котором располагалось всего восемь квартир. Только открыв дверь, я вспомнила, что Нэнси переделывает свою квартиру в нечто, именуемое ею «дамская студия».

Домина Тодда и Нэнси, напоминавший пещеру, был решен в минималистском стиле, поэтому, чтобы внести в свою жизнь равновесие, Нэнси набивала квартиру любыми попадавшимися под руку вещичками — со сборочками, с цветочками, с меховой или кожаной отделкой. Я закрыла дверь на засов, бросила сумку в спальню и налила себе водки с тоником.

Потом выудила из бумажника визитную карточку детектива Джефферсона и принялась репетировать свою речь: мол, нападавший состоит в неовампирской организации, члены которой пытались опоить меня старинным алкогольным напитком, а потом насытиться моей кровью, чтобы положить начало новой вампирской эре.

Несмотря на то что наше знакомство было кратким, детектив Джефферсон не показался мне человеком, способным поверить в подобную историю. Я снова сунула его карточку в бумажник.

Поскольку мне нужно было отвлечься от действительности, я настроила телевизор на свой любимый канал, по которому показывают старые фильмы. Я уже смотрела «Вперед, странник», и он мне особенно нравился за то, что в нем была не одна, а целых две ужасные, бессердечные матери.

Пусть мама Освальда относится ко мне плохо, но все же я не могу ее ненавидеть. Во всяком случае, она любит своего ребенка и восхищается им, как положено любой матери.

Я позвонила Освальду. Он не ответил. Меня это даже обрадовало, потому что проще будет лично сообщить ему о встрече с Сайласом. Однако я понятия не имела, как объяснить свое повторное заражение, ни словом не упомянув об Иэне.

Потом я позвонила Гэбриелу. Поскольку этот парень занимается безопасностью, ему необходимо знать про Сайласа; я надеялась, что Гэбриел сможет посоветовать, как хорошенько наказать Мэдисона за плохое поведение.

— Я в отпуске, занимаюсь личными делами и не буду проверять сообщения, — заявил автоответчик Гэбриела.

Следующим на очереди был Иэн, и у меня снова ничего не вышло.

— Иэн, возникли новые и очень серьезные для нас обоих проблемы, — сказала я в трубку после сигнала. — Позвони мне.

По отношению к обитателям ранчо я испытывала странные, двойственные чувства. Нужно ли описывать им мои злоключения во всех ужасных подробностях? Но ведь это они пригласили Уиллема и Сайласа на праздник в честь ребенка. Интересно, насколько Гранты осведомлены насчет программы «Новый век вампиров» и поддерживают ли они это движение?

Когда я позвонила в Большой дом, мне ответила Уинни. Не успела я пикнуть, как она приложила трубку к уху ребенка.

— Привет, Либби, привет, мой дружочек! Как дела? Скучаешь без меня? Хорошо ли ведет себя моя собака? — Наша беседа была исключительно односторонней.

После того как я пробалакала несколько минут, в трубке снова послышался голос Уинни.

— Как прошла свадьба? — поинтересовалась она.

— Прекрасно, но жених все равно болван болваном. Как там у вас дела?

Уинни поведала мне следующее: все родственники разъехались; Эдна недовольна, что меня нет, и ей никто не помогает; нет, Освальд не звонил, обычно он и не звонит, когда ездит в командировки. Потом малышка заплакала, и Уинни добавила:

— Она устала от всех этих событий и сбилась с режима. Мне нужно ее успокоить. Юная леди, позвони мне позже, ладно?

— Конечно, Уинничка.

Я повесила трубку и поняла, что окончательно запуталась. Я понятия не имела, что делать дальше. Поскольку я уже достала Мерседес со всей этой вампирской белибердой, я решила больше не мучить ее, тем более что зазря обозвала ее район бандитским.

Тут зазвонил мой телефон. Я взглянула на определитель номера. Звонили откуда-то из Лос-Анджелеса.

— Алло? — осторожно ответила я.

— Милагро, это Скип Тейлор. Помнишь, я говорил, что у меня проблемы со сценаристом?

— Да, конечно.

— Так вот, я решил бортануть его.

— Хмм, — промычала я. Он что, пытается произвести на меня впечатление и пригласить на свидание?

— Ну как, хочешь переработать сценарий вместо меня?

Я вцепилась в трубку так, словно она вот-вот могла улететь и унести с собой его слова.

— Что ты сказал?

— Ты ведь писательница, и мне кажется, у нас много общего. Так вот, если хочешь поработать, тебе полагается фиксированная сумма гонорара. В титрах упоминания не будет, зато ты получишь членство в ГСА и все такое.

— Скип, могу официально заявить: я в тебя влюблена, — проговорила я. — Когда это нужно сделать? Когда ты сможешь отправить мне текст?

— Дело в том, что это нужно сделать сейчас, но весь месяц я буду мотаться между съемочной площадкой и офисами. Я хотел узнать, можешь ли ты пожить на натуре и поработать там, чтобы мы могли встречаться и обсуждать материал. У меня очень плотное расписание.

— А где я буду жить?

— Об этом не беспокойся. Я поселю тебя в домике спа-отеля «Парагон». Ты когда-нибудь была там? Хорошее местечко, туда часто приезжают всякие шишки; воздух пустыни и прочая ерунда. У тебя будет собственное помещение, кормежка и отдельный дворик с бассейном.

— «Парагон»? А где это?

— В пустыне, недалеко от города, который называется Ла-Басура. Там очень хорошо и спокойно, подходит для работы над «Зубами острыми».

Я вдруг затихла, испугавшись, что Скип все знает о вампирах.

— Милагро, — позвал он. — Ты слушаешь?

— Да.

— Так хочешь работать над сценарием «Зубов острых»? Это пока рабочее название. Можно будет потом изменить на что-нибудь вроде «Летящей смерти» или «Тени чудовища».

Ну да, это всего лишь название, почему же я так реагирую?

— Да, Скип, мне это подойдет, — ответила я. — Я приеду завтра.

В моей ситуации только и оставалось, что сматываться в город под названием Мусор.

 

Глава двенадцатая

Отель «Калифорния»

Я рано легла, но спала плохо. Всю ночь мучилась очень правдоподобными снами, в которых фигурировали ножи, кровь, Иэн и секс. Ранним утром, когда я проснулась, мне даже вспоминать о них не хотелось. Я мечтала выбросить их из головы.

Сбегав в круглосуточный супермаркет, я приобрела два стейка и снова вернулась в квартиру Нэнси. Когда с завтраком было покончено, я направилась к Нэнсиному шкафу. Поскольку я привезла одежду с расчетом всего на несколько дней, мне было необходимо прибарахлиться для спа-отеля. Нэнси как-то сказала, что высококачественные аксессуары куда важнее одежды. Возможно, среди людей ее класса эта истина широко известна, поэтому я набрала сумочек, шарфиков, ремней и солнечных очков. Нэнси изящная девчушка, поэтому большинство ее вещей на меня не лезут, однако мне все же удалось найти три пары босоножек, которые оказались достаточно просторными для моих patas.

Я запихнула все эти вещи в большую сумку, на которой даже сохранился ценник. Я знала, что Нэнси расточительна, но все равно поразилась тому, сколько она способна выложить за сумку, которой, возможно, ни разу и не воспользуется.

Прихватив свою добычу, я направилась в тот квартал, где стоял мой пикап. Понаблюдав за округой в течение десяти минут, я решила, что шестерок Сайласа поблизости нет. Потом быстро запрыгнула в машину и двинулась на юг. На скоростной автостраде даже в такой ранний час было полно машин, правда, большинство ехало в город, а не из него. За чертой города можно было хорошенько разогнаться, что я и сделала, не задумываясь. Я на приличной скорости обгоняла более медленные машины, зная заранее, что будет впереди на дороге, словно передо мной разворачивался сюжет знакомой книги.

И вдруг подумала: так ездит Иэн.

В этот момент зажужжал мой телефон. Взглянув на дисплей, я увидела, что это Иэн и есть.

— Иэн, — сказала я, — где ты был?

— Дорогая, судя по голосу, ты здорова.

— Об этом, Иэн, можно было бы и поспорить. Я пью звериную кровь, и у меня откуда-то взялась быстрая реакция. К тому же Сайлас хотел задействовать меня в кровопускательном ритуале, знаменующем новую вампирскую эру. — Я не стала рассказывать ему о видениях. Вдруг он ужаснется так же, как и я? Вдруг это признак безумия?

— Моя дорогая, ты говоришь так, будто бы в тебе энергии хоть отбавляй.

Меня расстроило, что он отвечает так спокойно.

— А знаешь, ведь Сайлас послал одного из своих последователей, чтобы пырнуть тебя ножом.

— Я подозревал об этом. Мэдисон отличается мелочностью и мстительностью. Откуда ты узнала об этом?

— Просто я по оплошности повстречалась с Сайласом. Он обещал мне рассказать о вампирской истории. И сообщил о какой-то программе под названием «Новый век вампиров». Ты знаешь о ней?

— Уиллем написал этот манифест много лет назад, но никто из нас не воспринял его серьезно. Он игру в покер-то вряд ли организует, что уж там говорить о политическом движении! Сайлас возродил эту программу, — пояснил Иэн. — Интересно, зачем он все это тебе рассказал? Он не пытался оторвать пуговицы от твоего платья?

— Что касается моей роли в вампирском обществе, то у Сайласа далеко идущие планы. Он считает, что я способна произвести на свет целую армию маленьких гибридов-кровососов и тем самым поддержать программу «Новый век вампиров».

У Иэна хватило наглости рассмеяться.

— Это совсем не смешно, Иэн, — закипятилась я.

— Милагро, поверь, я очень серьезно отношусь к тому, что Сайлас Мэдисон выбрал тебя в качестве объекта для своих атак… в высшей степени серьезно. А смеюсь я от радости, потому что ты, судя по всему, сбежала и у тебя все хорошо. В драках я всегда буду ставить на тебя.

— Я бы предпочла впредь ни с кем не драться, — заметила я. — Командный пункт Сайласа находится в баре. Он предложил мне поучаствовать в древнем народном обряде, объяснив, что это вроде как научный эксперимент. А потом я узнала, что он планировал подать меня вместо основного блюда.

— Юная леди, Сайлас не отличается суеверием, но действительно считает, что старые обряды нужно сохранять, как традицию.

— Ой, мне прям сразу полегчало! Почему никто не рассказывал мне, что существуют вампирские бары?

Я назвала адрес.

— Я знаю этот клуб, — сказал Иэн. — Там неплохая певица.

— Она клевая, только зачем-то поет на невесть каком ужасном языке. Впрочем, вернемся к нашим баранам — мне бы хотелось знать, что со мной происходит в плане физиологии.

— Я бы, конечно, сказал тебе, но сейчас это все только предположения. Надеюсь, когда ты полностью оправишься, с тобой случатся кое-какие полезные перемены. Однако обещать не буду. Ты ни на кого не похожа.

— Да, а еще каждая снежинка уникальна, — заметила я. — Почему тебя называют Темным лордом? Что это значит?

Иэн усмехнулся.

— Один из моих предков купил поместье в холодном болотистом краю. Для обработки тамошняя земля не годилась, зато вместе с владением ему достался титул. — Иэн немного помолчал, а потом сказал уже более серьезным голосом: — Милагро, мне нужно идти. Я не мог позвонить раньше, потому что пытался справиться с Мэдисоном публичными методами. Результат оказался неудовлетворительным — значит, нужно попробовать другой вариант.

— Иэн, я не совсем поняла, что это за «публичные методы».

— У нас есть совет, который наделен судейскими полномочиями. Долгое время он игнорировал действия Мэдисона, потому что некоторые старейшие члены поддерживают его движение, — пояснил Дюшарм. — Милагро, Сайлас не осмелится тронуть тебя в семейных владениях, так что, пожалуйста, будь на ранчо. Ты понимаешь меня?

— Поверь, я прекрасно понимаю, что такое опасность.

Я вспомнила Катбертсона: он двигался как зомби, а в голосе — когда он говорил, что хочет почувствовать, как нож будет резать мое тело, — звучала холодящая кровь страсть.

— Иэн, Сайлас жаждет моей крови, — продолжила я. — Он считает, что у нее есть уникальные свойства.

— Возможно, он прав, дорогая. Оставь все это мне, — веско произнес Иэн. — Езжай домой и будь осторожна. Я позвоню.

— Пока, Иэн.

Я не сказала Дюшарму, что согласна ехать на ранчо. Я лишь пояснила, что понимаю его. Пока я не узнаю, как мои друзья относятся к группировке Сайласа, мне лучше спрятаться где-нибудь, неизвестно где. Надеюсь, со временем то же произойдет с моими видениями и тягой к крови — они спрячутся и перестанут меня тревожить.

Взглянув на телефон, я вдруг поняла, что с его помощью Сайлас может выследить меня. Я остановилась в первом же городке — беспорядочном скопище ресторанов быстрого обслуживания, автозаправок и небольших торговых центров. Удалив из телефона всю информацию и свое сообщение для автоответчика, я отыскала почту и отправила аппаратик по следующему адресу: г. Ном, Аляска, Санта-Клаусу.

— Неправильный адрес, — сообщил мне почтовый служащий.

— Я обещала племяннице, что отправлю ее подарок непосредственно Санте, — с улыбкой возразила я.

Купив в кулинарии клубничную газировку и сандвич с непрожаренным ростбифом, я снова пустилась в путь.

У меня не было сомнений в правоте Иэна: я — отклонение от нормы, и вампиры не способны предсказать, что со мной будет.

Интересно, а мои друзья-вампиры видят плоть и кровь так же, как я? Если да, то почему они не говорили мне об этом? Потому что я чужая и навсегда останусь ею. Возможно, когда Освальд обнимал меня, прикасался ко мне и занимался со мной любовью, ему нравилось видеть перед собой красную освежеванную тушу. Мне была невыносима мысль о том, что я никогда не смогу демонстрировать свои чувства или заниматься любовью, не видя эти картинки.

Я мечтала услышать голос Освальда, и у меня возникло ощущение, что он сейчас звонит на тот самый телефон, который я только что выслала по почте.

Позже я остановилась еще один раз, в средних размеров городке, где преобладали громоздкие типовые новостройки. Первым делом я отыскала придорожный магазинчик, в котором можно было купить телефон с предоплатой — работавшие там ловкачи посчитали, что меня необязательно проверять по базе национальной безопасности. Ну, правда, я пообещала выпить с ними пива, когда буду проезжать этот городок на обратном пути.

Потом я зашла в большой благотворительный магазин и быстренько прочесала вешалки в поисках одежды, которая прямым текстом говорила бы, что ее обладательница — крутая сценаристка/гостья спа-отеля. Я понятия не имела, что такое «одежда для пустыни» — на ум приходили только наряды из классного старого фильма «Лоуренс Аравийский». Незаметно для себя я набрала целую корзинку — несколько белых хлопковых блузок, шорты цвета хаки, брюки цвета хаки, дурацкий светло-оливковый пиджак с эполетами и золотыми пуговицами, — а заплатила за это сущие пустяки.

Выйдя из магазина с огромным пакетом, я учуяла роскошные ароматы, которые шли из уютного мексиканского ресторанчика. Я заказала одно из блюд на ужин и немного посидела там с книжкой, стремясь понять, как же автор выкрутится из своей запутанной романтической истории. Когда я подняла глаза и посмотрела в окно, было уже поздно и на улице стемнело. Я продолжила свой одинокий путь.

В данном случае жизнь подражала искусству, потому что я чувствовала себя главной героиней «Uno, Dos, Terror!». Это ведь именно я придумала латиноамериканку, убегающую от фашистов и чудовища, которое она создала. Горькая ирония состояла в том, что чудовищем была я сама, а убежать от себя невозможно.

Через пустыню вело уединенное шоссе. Мои фары освещали плоскую сухую местность. Я видела, как в темноте копошатся разные существа — грызуны и насекомые. Что-то быстро промчалось во мраке, и я ударила по тормозам. Это была гибкая серая лиса, первая живая лиса в моей жизни; кончик ее хвоста оказался черным. Легкий ветерок трепал бурые кусты, а древовидные юкки напоминали часовых. Горные хребты, словно бы отделявшиеся от почвы и вздымавшиеся к небу по линиям главного сброса, сливались на горизонте в сплошную черную массу.

В мое лобовое стекло ударил огромный белый мотылек, и, чтобы его соскрести, мне пришлось включить дворники. Справа виднелся поворот на мощеную дорогу с небольшим указателем: «К "Парагону"».

Дорога, обсаженная канарскими финиками, эффектно подсвечивалась прожекторами. Она привела меня к невысокому разветвленному современному строению светло-желтого цвета; перед ним располагался фонтан, который огибала подъездная аллея, выложенная массивными блоками песчаника.

На стене здания, прямо за колючими агавами, были вырезаны следующие слова: «Источник Парагон — пансион, воды и курорт». Мне понадобилось некоторое время, чтобы опознать звук «пум-пум-пум», производимый теннисным мячом, по которому ударяли ракеткой; мне даже показалось, что позади здания виднеются корты. Заехав на гостевую стоянку, я несколько минут посидела в машине.

Безразлично, в каком именно месте ждать, когда моя кожа обрастет чешуей, волосы выпадут, а я сама буду готова бегать по ночам со стаей собак и питаться мясом длинноухих зайцев и гремучих змей.

Услышав «хрум-хрум-хрум» по гравию, я все-таки выбралась из пикапа.

К моей машине приближался парковщик с улыбкой человека, которому хорошо платят за обходительность.

— Добрый вечер, мисс. Добро пожаловать в «Парагон». Могу я чем-нибудь помочь?

— Да, для меня здесь зарезервирован номер.

Он свистнул в свисток, и к нам примчался посыльный, чтобы забрать багаж. Пройдя через двор, засыпанный гравием и галькой, я попала в просторный вестибюль, стены которого были расписаны фресками в спокойных охровых тонах. С одной стороны располагалась синевато-серая стойка администратора. Персонал, одетый в темно-бордовые туники, своей опрятностью и подтянутостью напоминал тибетских монахов.

По другую сторону вестибюля находился бар. А рядом с ним виднелись высокие, обшитые медью двери ресторана. Здесь пахло так, как обычно пахнет в дорогих заведениях, — идеальной чистотой с легкой примесью древесных ароматов, например сандалового дерева, и цветочными нотками, скажем, флердоранжа.

Похоже, этим отелем управляла однородная группка загорелых, отдохнувших белых людей, которым нравились красочные коктейли. Видимо, я оказалась не в своей тарелке. Хорошо, хоть персонал был разнородным.

Подойдя к стойке, я назвала свое имя, и администратор жестом подозвал улыбающегося консьержа.

— Госпожа Де Лос Сантос, добро пожаловать в «Парагон», — проговорил он. — Меня зовут Чарлз Артур, и я буду делать все, чтобы вы смогли восстановить силы и обрести покой.

Это был большой мясистый мужчина с густой, аккуратно подстриженной бородой и добрыми голубыми глазами. Хотя на нем был отлично сшитый костюм, он почему-то напомнил мне городских парней, которые обычно ходят во фланелевых рубашках, качаются в спортзалах и каждое воскресенье полдничают со своими партнерами. Он сразу же мне понравился.

— Спасибо. Мне бы хотелось попасть в свой номер. И еще — здесь есть кафе?

— Да, но, если вы хотите уединиться и расслабиться в своем домике, в нашем ресторане для вас приготовят любое блюдо из меню. Господин Тейлор обо всем позаботился. — Понизив голос, консьерж добавил: — Он также оплатил обслуживание, так что можно не давать чаевых персоналу.

Через боковой вход Чарлз вывел меня в маленький дворик, где стояли гольф-кары. Мы уселись в один из них и двинулись по дороге, ведущей от задней части главного здания к коттеджам, которые прятались за оградами, кустарником и темно-красной бугенвиллеей. Чарлз остановился возле самого дальнего домика.

Пройдя через небольшой садик, мы оказались в коттедже.

— Большинству наших гостей нравится открытая планировка, — сообщил Чарлз и, жестикулируя на женский манер — примерно так машут руками ведущие телевизионных игр, — продемонстрировал просторную комнату, которая выполняла функции одновременно гостиной и столовой.

В дальней стене было огромное, от пола до потолка, окно; оно смотрело во внутренний дворик с маленьким, посверкивавшим синевой бассейном. Лейтмотивами здесь были минимализм и пустыня, словно отделкой этого жилища занимался некий полный противоречий отшельник, вкусы которого разрывались между шкурами животных, саманным кирпичем и нержавеющей сталью.

— Вон та дверь ведет на кухню, там есть кое-какие запасы из того, что едят в «Парагоне». Здесь — гостевая ванная. — Бесшумно ступая по мощеному дворику своими ботинками из мягкой кожи, Чарлз прошел в коридор. — В спальню — сюда.

Огромная цокольная кровать была застелена изысканным бельем цвета шампиньонов, а над камином висел огромный плоский телевизор. В ванной комнате, выложенной мексиканской плиткой, обнаружилась огромная ванна со ступенькой, куда могла уместиться целая компания.

В противоположной части коттеджа располагался просторный кабинет, в котором нашлось все необходимое для современного сценариста. На письменном столе красовались черная гранитная дощечка с моим именем и подарочная корзина.

Тут явился посыльный с моим багажом. Позабыв о проблемах с физическим контактом, я вручила ему чаевые.

Чарлз заметил потрясенное выражение на моем лице и, когда посыльный ушел, проговорил:

— Ой, вы забыли, что сервис уже оплачен, но не беспокойтесь, мы всегда благодарны за чаевые.

Когда он вручил мне ключ-карточку, я взяла его бережно, за краешек. Чарлз пожелал мне спокойной ночи, я заперла дверь и вздохнула с облегчением: здесь, в зоне, свободной от вампиров, я смогу поразмышлять и прийти в себя.

Я позвонила Скипу и продиктовала ему свой новый номер. Мы договорились встретиться на следующее утро. Потом я попробовала поймать Освальда, но он не ответил.

— Освальд, это я. Вот мой новый номер. Я знаю, что ты занят. У меня нет ничего срочного, просто я скучаю. — Мне было неприятно, что я кажусь такой бедной и несчастной.

Я позвонила на ранчо, и трубку снял Сэм.

— Привет, Сэм, я решила еще несколько дней побыть у Мерседес. — Я сообщила, что у меня новый номер, и продиктовала его. — Пожалуйста, никому не давай его, потому что сам знаешь — кругом полно психов.

— У меня нет привычки распространять личную информацию, — заметил Сэм, весь из себя юрист, прямо дальше некуда. — Сегодня Либби сказала «та-та»!

— Правда? Разве ей еще не рано говорить?

— Бабушка считает, что я все выдумал, но я думаю, что Либби — очень развитый ребенок. Это ведь заметно, верно?

Я согласилась, что малышка особенная. У меня даже сердце сжалось от мысли, что, пока не поправлюсь, я не смогу взять ее на руки. Я скучала по теплу ее тельца.

— Когда вернусь, попробую научить ее говорить «Милагро», — веселым голосом заявила я, будто бы только и делала, что ходила на вечеринки и покупала ленты для волос. — Сэм, ты представляешь, я тут столкнулась со своим однокашником, продюсером; и он хочет, чтобы я переписала сценарий.

— Отличные новости, юная леди. Пришли копию контракта, я взгляну на него, — проговорил Сэм. — Если там что-нибудь не так, я проконсультируюсь с коллегой, который знаком с правовыми вопросами в сфере индустрии развлечений.

— Никаких контрактов пока нет, но, поскольку сумма гонорара фиксированная, вряд ли возникнут какие-нибудь сложности.

Люди, у которых нет своего юриста, всегда так говорят, — возразил Сэм. — Когда появится что-нибудь в письменном виде, прежде чем подписывать, обязательно покажи мне, ладно?

Пообещав, что я так и сделаю, я спросила о других членах семейства. И подвела разговор к Гэбриелу.

— Я пыталась дозвониться Гэбриелу, но у него на автоответчике какое-то странное сообщение. Он случайно не у вас?

— Нет, — ответил Сэм отрывисто. — А зачем он тебе понадобился?

— Просто хотела посплетничать с ним о новой одежде и прочих вещах. Если он позвонит, скажи ему, что я безумно хочу все ему выложить.

Повесив трубку, я подумала, что в далеком и чокнутом вампирском мире все не слава богу.

Потом распаковала подарочную корзину, в которой лежали «парагонские» лосьоны и мыло. Съев немного фруктов из декоративной вазы, стоявшей на серванте, я быстро приняла душ и осмотрела собственное тело, пытаясь обнаружить внешние проявления тревожных изменений, которые происходили внутри.

Затем я скользнула на кровать, застеленную высококачественным бельем, и стала слушать ночные звуки. Мне не хватало Освальда в постели и собаки на коврике возле кровати. Вскоре приглушенные голоса отдыхающих стихли. До меня доносился только стрекот насекомых.

Мне ужасно хотелось к Освальду, я мечтала задать ему сотню вопросов и заставить ответить на каждый из них в мельчайших подробностях. Раньше я ничего не выспрашивала у него, потому что боялась показаться занудой. Мне хотелось, чтобы он сам все рассказал. Если бы члены семейства были честны со мной, я не оказалась бы здесь в таком странном состоянии, и за мной больше не бегали бы психи.

Я не могла себе представить, чтобы члены семейства стали кем-нибудь еще, помимо того, кем они были на самом деле, то есть вампирами.

А кто такая я?

 

Глава тринадцатая

Свет. Камера. Мотор (заглох)

Следующим утром Скип Тейлор опоздал на нашу встречу. Я ждала его в кабинете, знакомясь с планом сценария и делая резервную копию файла «Зубы острые».

Но время шло, и я в ужасе позвонила Мерседес.

— Мерседес, я была очень неправа. Тот грабитель был вовсе не из вашего района. Это человек Сайласа; он собирался напасть на Иэна.

— О чем ты?

Я кратко изложила ей события двух последних дней.

— Мне ужасно неприятно, что я опять звоню тебе со своими проблемами, просто… просто…

— Ладно, Мил. Для этого друзья и существуют.

— Но ты ведь никогда не делишься со мной своими проблемами.

— Да я постоянно тебе жалуюсь. Ты не замечаешь, потому что любишь слушать про клуб, — возразила она. — А что обо всем этом говорят твои друзья?

— Я не на ранчо. И превращаюсь в какое-то жутковатое, жаждущее крови существо. Парень, о котором я тебе рассказывала, — Скип Тейлор — предложил мне работу по переписыванию сценария, поэтому сейчас я нахожусь в «Парагоне» — источники, пансион, спа и курорт; это недалеко от Ла-Басуры.

— Вот в la basura ты и окажешься.

— Ха, ха и ха. Мои друзья думают, что я у тебя, но здесь мне спокойнее.

— Ты ничего не придумываешь?

— Нет. Когда я к кому-нибудь прикасаюсь, у меня действительно случаются такие вспышки — я вижу окровавленную плоть.

— Нет, я имею в виду работу, этот сценарий, — раздраженно возразила она. — Это же очень дорогой отель.

— И к тому же еще пансион. Нам с Горбуном из Нотр-Дама здесь как раз самое место. Это отличное убежище! Убежище! — Я взглянула на часы. — Продюсер страшно опаздывает на встречу.

— В Голливуде так демонстрируют свою значимость — заставляют людей ждать. А что сказал Гэбриел?

Я пояснила, что не смогла связаться с ним, и снова принялась описывать то, что происходит в моей голове:

— Ты когда-нибудь видела фильмы Дэвида Кроненберга? Очень похоже, только без всякого художественного наполнения.

— Когда ты так говоришь, мне с трудом верится в то, что все столь серьезно.

— Мерседес, если я перестану валять дурака, я начну рыдать и уже не смогу остановиться.

Она немного помолчала, а потом призналась:

Я бы волновалась о тебе еще больше, mujer, если бы не знала, что ты сильная.

— Мне бы очень хотелось, чтобы слово «сильная» было синонимом слова «разумная».

Когда Мерседес стала обещать мне, что попробует отыскать Гэбриела в Интернете по своим хакерским каналам, в дверь позвонили.

— Мне нужно идти, — сказала я.

— Рад, что мы будем работать вместе, — заявил Скип, входя в комнату.

А потом протянул мне свою ладонь.

Я подготовилась к контакту. Когда Скип схватил меня за руку, перед моими глазами всплыла картинка, омытая блестящими карминными ручейками: я увидела, как белые зубы царапают белую кость, отрывая от нее плоть.

Скип уже прошел мимо меня и оказался в просторной комнате.

— Расположилась? Отлично, отлично. Чудесное место. Надеюсь, ты готова ринуться в бой.

Не успела я закрыть входную дверь, как он уже уселся за обеденный стол, вынул из кожаной сумки бумаги и беспокойно задергал ногой.

Когда мы встретились в первый раз, я не обратила внимания на то, какое у него гладкое и розовое лицо. Сейчас мне это очень понравилось.

— Милли, вот последняя версия «Зубов острых». — Скип плюхнул на стол объемистую рукопись.

Открыв первую страницу, я с ужасом прочитала имя автора. Это был молодой, но очень успешный сценарист, которому платили огромные суммы за его динамичные, жестокие фильмы. Я ляпнула первое, что пришло мне в голову:

— А ты не говорил, что я буду переписывать именно его сценарий.

— Нужно же с чего-то начинать. — Он указал на рукопись с таким видом, будто собирался уличить ее в самых отвратительных преступлениях. — Понимаешь, в чем тут проблема?

Сценарий состоял из 324 страниц. Каждая заняла бы примерно минуту экранного времени. Произведя нехитрые вычисления, я сказала:

— В таком виде сценарий рассчитан на пять часов.

— Он считает себя гением, но это полная чушь, с которой ничего не поделаешь. Ты полностью в материале, потому что этот фильм — о нападении чупакабры на небольшой городок.

— О летающем демоне, который убивает коз? О демоне из латиноамериканского фольклора?

— Да, о нем. Я надеялся, что фильм будет одновременно ужастиком и аллегорией, но он получился невероятно неуклюжим. Там есть сцены, которые наводят ужас, и сцены, которые служат аллегорией, но нет ни одной, в которой было бы и то, и другое. Никакого симбиоза.

— А какова аллегория?

— Чупакабра символизирует страх перед безликой культурой потребления, которая высасывает из нас души. Мы больше не люди, а пустые оболочки.

— Замечательная тема, — оживилась я, почувствовав прилив волнения. — У тебя есть какие-нибудь особые указания?

Когда Скип стал копаться в своей сумке, чтобы достать несколько скрепленных вместе страниц, у него выкатилась ручка. Я успела схватить ее, прежде чем она упала на пол.

— Отличная реакция, — похвалил он. — Ват мои пометки. Сократи фильм примерно до ста минут. Показывай, а не говори. Убей всю эту ерунду в середине — ты поймешь, о чем я говорю. — Он щелкнул пальцами. — Ой, да, обязательно оставь что-нибудь из поэтической размазни, чтобы автор порадовался. А в остальном ориентируйся на свои вкус и талант.

Я вдруг поймала себя на том, что перестала писать и мечтательно уставилась на Скипа, представляя себе все тонюсенькие капиллярчики, через которые к его щекам приливает румянец.

— Что такое? — спросил он.

— Э-э… я только что заметила, что у тебя потрясающая кожа. Такая здоровая и румяная.

— Да? Ну спасибо, — смущенно поблагодарил он. — Ты готова приступить?

— Сколько у меня времени? — решила уточнить я.

— Съемки должны начаться через четыре недели. Если ты сможешь закончить раньше, получишь на десять процентов больше.

Мой папа, Джерри Ди («ДЖЕРРИ уДИвит вас своими потрясающими лужайками!»), не смог наделить свою единственную дочь достаточным количеством мудрости, однако ему все же удалось обратить внимание дочери на то, что денежные вопросы должны решаться заранее. Стараясь говорить спокойно и уверенно, я поинтересовалась:

— А мы подпишем контракт? Чтобы прояснить все условия?

Скип пожал плечами.

— По большей части я заключаю джентльменские соглашения. Зачем затевать что-то, если нет взаимного доверия?

Он протянул мне руку. Я взяла ее и, затаив дыхание, просмотрела кошмарное шоу, которое разыгрывалось в моей голове.

— Рад, что мы в одной лодке, Милли.

— Меня зовут Милагро.

— Ой! Не надо отрывать мне голову! — воздев руки, воскликнул Скип.

— Я постараюсь не делать этого, — смеясь пообещала я. Представив себе разодранное горло Скипа, из которого, словно вода из пожарного крана, брызжет кровь, я вся так и зашлась от желания.

Скип посмотрел на часы.

— Мне пора на встречу с Томасом Куком. Он только что согласился сниматься в «Зубах», но нам придется привести его в чувство, чтобы он смог играть.

— Томас Кук здесь? — срывающимся голосом спросила я.

Томас Кук, которого мама назвала в честь туристического агентства, вылетел из числа актеров первого ряда так же быстро, как и появился в нем. Раньше я его просто обожала и по сей день всегда смотрю фильмы, в которых он снимался, если их вечерами показывают по телевизору.

Покачав головой, Скип заметил:

— Связываться с ним рискованно, но режиссер считает, что в нем по-прежнему что-то есть.

Я не стала спрашивать, что именно, потому что воспоминания об этом «чем-то» заставили всколыхнуться все мои внутренности.

— Мне всегда нравилось, как он играет.

— Ты ведь не видела его последнее время, верно? — поинтересовался Скип. — Забудь, что я об этом спросил. Свяжемся как-нибудь на неделе.

Зазвонил его телефон и Скип, махнув мне на прощание, вышел за порог.

«Ну и дела, — подумала я, — Томас Кук в "Парагоне"»! Я, наверное, должна была думать что-нибудь вроде: «Ну и дела! Мой парень, который не звонит мне, даже не удосужился сообщить о группировке сумасшедших вампиров!», или: «Ну и дела! Я мечтаю о том, чтобы высосать из людей все соки!», — но иногда почему-то не получается быть правильной и серьезной, как бы того ни хотелось.

Я вышла на улицу и, подойдя к бассейну, села на краешек. Переливчатая стрекоза синей молнией метнулась к воде. Я была рада, что моя кожа не обгорает на солнце и я спокойно могу находиться на свету, как и после первого заражения.

По крайней мере, моя карьера сдвинулась с мертвой точки. Похоже, даже кровососущие чудовища способны быть сценаристами. Мысль о крови заставила мой желудок сжаться от голода. Нужно где-нибудь ее найти.

Я потопала в дом, оставляя за собой влажные следы, и отыскала там меню спа-отеля. «Парагон» предлагал разнообразные блюда из сырой рыбы, но сырого мяса в меню не было. Надеясь, что мне удастся отучиться от настоящей крови, я заказала непрожаренный бургер и свежевыжатый сок из томата и красного перца.

Еду доставил упитанный официант. Когда я давала ему чаевые и его влажные пухлые пальцы дотронулись до моей руки, мне страшно захотелось свалить его на плиточный пол и искусать, как это сделал бы бешеный хорек. По всей видимости, мне придется работать над самодисциплиной.

Еда замедляла работу с рукописью. Я почти сразу же поняла, что сценарий был написан под влиянием «Сердца тьмы» Джозефа Конрада. Закадровый голос рассказчика повествовал о менеджере среднего звена, которого отправили в городок, расположенный недалеко от пустыни, чтобы узнать о судьбе Килца, легендарного освоителя земель. Этот самый Килц полностью перенял обычаи местного населения — стал сожительствовать с барменшей, нанимать шаманов, глотать галлюциногены — и совершенно позабыл о своих обязательствах перед конторой.

«Зубы острые» оказались катастрофой крупных масштабов. Диалоги были по непонятной причине написаны ямбическим пентаметром. Чупакабра говорил загадками. Герои внезапно разражались песнями, которые напоминали скорее Лернера и Лёве, чем Брехта. Я не могла остановиться до тех пор, пока не прочитала последнюю страницу. Во всем этом безумии была своя красота.

Я прочла текст дважды, помечая диалоги и сцены, которые, как мне казалось, не лезли ни в какие ворота. С приходом вечера моя тяга к крови возобновилась и стала еще сильнее. Наверняка в Ла-Басуре есть продовольственный магазин, где можно купить мясо. Нацепив кеды, я потопала на гостевую стоянку, к своему пикапу. Температура понизилась, и в легком ветерке чувствовались занятные, незнакомые запахи.

Когда я забралась в пикап и повернула ключ зажигания, мой обычно надежный двигатель выдал сдавленное бульканье, постепенно переросшее в вой. Я попробовала завести машину еще раз, и после нескольких попыток из капота повалил едкий дым.

Какой-то мужчина с канцерогенным загаром, подъехавший на сияющем «Мерседесе», посмотрел на меня с таким видом, будто из-за неисправности своего пикапа я не подхожу на роль постоялицы «Парагона».

Выбравшись из машины, я стала рядом, прислонившись к дверце. Механик из меня тот еще — я могу что-нибудь включить, а потом это что-нибудь выключить, вот, пожалуй, и все.

Услышав за спиной чьи-то шаги, я подала голос:

— Да?

— Госпожа Де Лос Сантос, я могу быть чем-нибудь полезен?

Обернувшись, я увидела консьержа Чарлза в элегантном костюме.

— Похоже, у меня проблема с пикапом. Вы знаете какой-нибудь техсервис с буксировкой?

— Знаю, — ответил он. — У нас в «Парагоне» есть отличный механик. Он обслуживает все наши транспортные средства. Если вы отдадите мне свои ключи, я все устрою.

Его глаза лучились такой обходительностью, что мне захотелось заключить его в ип gran abrazo. Вложив ключи в руку консьержа, я поблагодарила:

— Спасибо, Чарлз. Очень вам благодарна.

— Не за что, госпожа Де Лос Сантос.

— Зовите меня Милагро, ладно? Скажите, пожалуйста, а далеко ли до города?

— Несколько километров. Если хотите размяться, я бы посоветовал вам не сходить с наших дорожек. Мы каждый час обследуем их на предмет гремучих змей, скорпионов, тарантулов и прочих ядовитых существ.

— Ой, мне просто надо кое-что купить.

— Напишите список, и мы все для вас купим, — пообещал Чарлз. — Мы также предлагаем много качественных товаров в нашем магазине для гостей.

— Ну ладно, хорошо. Спасибо.

— Если вам нужно поехать сегодня в город, я с радостью вас отвезу. Я собираюсь навестить свою девушку и все равно буду проезжать через Ла-Басуру.

Я не сразу врубилась, о чем он. Девушка? Странно. В его случае стрелка моего гей-локатора определенно склонялась к отметке «голубой».

— Спасибо, я как-нибудь сама.

Чарлз пообещал, что мой пикап завтра утром отбуксируют и починят. Когда я выразила желание сперва поговорить с механиком о цене, он, подняв руку, возразил:

— Господин Тейлор велел покрывать все ваши расходы с его счета. — Видимо, консьерж заметил удивленное выражение моего лица, потому что добавил насмешливо: — Киношники!

— Даже и не знаю, что буду делать без своего пикапа, — призналась я.

— Как говорит Далай-лама, когда закрывается одна дверь, открывается другая.

Я оценила его попытку развеселить меня.

— Спасибо, Чарлз. Хорошего вечера!

Потоптавшись по территории курорта, я направилась в сумрак пустыни. Когда «Парагон» остался позади, я перешла на бег. Людей вокруг не было, и я чувствовала себя в безопасности.

Я замечала, как разная живность — в основном быстрые ящерки и жучки — занимается своими делами. Я прекрасно видела очертания скал, холмов и ям и могла без труда двигаться по мягкой почве. На небе начали зажигаться звезды, и мне показалось, что в сухом воздухе возник пряный аромат шалфея.

Километр, еще километр, еще, и скоро я увидела огни небольшого городка. Перейдя на шаг, я вдруг поняла, что дышу легко; это может очень понадобиться — если я буду деградировать и дальше и совершу какое-нибудь ужасное преступление, то, возможно, мне придется убегать от полицейских.

Через центр городка, состоявший из заведения под названием «Клуб Левака — Зацени и Оторвись!», салона хиропрактика, автозаправки, кабинета врача и небольшого продуктового магазина, пролегала двухполосная магистраль. Вампиры, питающие склонность к роскоши и изысканности, вряд ли стали бы влачить несмертное существование в Ла-Басуре.

Для моей разгоряченной кожи прохладный воздух продуктового магазина был сущим благом. Взяв корзинку, я постаралась сделать вид, что затовариваюсь для ужина. В этом супермаркете продавались продукты, способные вызвать массовую истерию у представителей продовольственной элиты. Я взяла пушистый белый хлеб в нарезке, салат айсберг, соус для спагетти в консервной банке, картонную коробочку с сыром пармезан и упаковку спагетти. Потом, будто бы после некоторых раздумий, я направилась в мясной отдел.

Ассортимент был неважнецким. Упаковки сосисок, сероватые куски курицы и гамбургеры. Я заглянула в отдел замороженных полуфабрикатов, надеясь, что переохлажденные бургеры выглядят симпатичнее, и вдруг, позади огромных пакетов с куриными крылышками Баффало, предназначенными для микроволновки, увидела странные темные колбаски.

На упаковке с замерзшими колбасками было написано: «Boudin noir». Я понятия не имела, что это, но что-то во мне говорило: «Эй, детка, это то, что нужно!» Рядом с консервами обнаружились пластиковые контейнеры с куриной печенкой, плавающей в соблазнительной темно-алой жидкости. Я сложила все упаковки с колбасками и все контейнеры с печенкой в свою корзину.

Женщина средних лет, которая пробивала покупки, увидев колбаски, подняла на меня взгляд:

— Они вам нравятся? — поинтересовалась кассирша.

— Конечно, — ответила я, беря пачку жвачки с ароматом гаультерии.

— Мы продаем их только из-за Левака. Эти французские анархисты все что угодно сожрут.

Вероятно, она ожидала, что я тоже начну горячо осуждать наших братьев и сестер по liberte, egalite и fraternite. И хотя во французском меню я могла бы прочитать только pommes frites, я возразила:

— У них потрясающая еда.

— Ну, если вы считаете, что колбаски, сделанные из крови, потряса-а-ающие, — сказала она. — Фу-ты ну-ты! Вам и печенка нравится?

— Одна подруга подарила мне книгу рецептов Джулии Чайлд, — объяснила я. — Хочу попробовать все рецепты. Э-э… у вас есть шалот и испанский олоросо?

— Шалот — это лук. Вон, рядом с картошкой у меня лежат зеленый и желтый. А что там такое испанское вы хотели?

В подтверждение моей легенды пришлось купить головку желтого заплесневелого лука и бутылку кулинарного хереса. Выйдя из магазина, я свернула за здание, на автостоянку. Потом спряталась за мусорным баком и зубами надорвала упаковку с колбасками. Сказать о таком великолепном мороженом лакомстве, как «Boudin noir», что это солоноватый кровяной леденец, — значило не сказать ничего. Сожрав колбаски, я засунула в рот жвачку, чтобы освежить дыхание.

От такой закуски мне захотелось пить, а потому я решила заглянуть в здешнее злачное местечко. «Клуб Левака — Зацени и Оторвись!» представлял собой гремучую смесь западного бара и викторианского борделя. А именно: красные бархатные обои, латунные канделябры, головы животных на стенах, зеркала в витиеватых позолоченных рамах, ржавые подковы, ворованные дорожные знаки и плевательницы.

Я стала разглядывать посетителей, а они — меня. В клубе находилась удивительно разнородная публика — в основном белые, но присутствовали также латино — и афроамериканцы, а еще — азиаты. Большинство были одеты в джинсы, однако попадались люди в деловой одежде, немного помятой за день.

Мое внимание привлек один тип, сидевший в одиночестве; на его столике возвышалась горка газет и тетрадей. Это был мужчина лет сорока с брюшком и намечавшейся лысиной, одетый в клетчатую рубашку с короткими рукавами. Я уселась за свободный столик неподалеку от него и осмотрелась.

— Здесь нет официантов, — сказал мужчина, взглянув в мою сторону. — Давайте я принесу вам их фирменное.

Я хотела было ответить: «Нет, спасибо», — но он уже удалился. Посовещавшись с раздраженным барменом, тип вернулся с бутылкой без этикетки и двумя бокалами.

— Левак сам делает вино. Оно вряд ли выиграет какой-нибудь приз, зато от него никто еще не умер.

Он разлил по бокалам булькающее светло-золотистое вино.

— Меня зовут Берни Вайнз.

— Милагро Де Лос Сантос.

Он расплылся в улыбке.

— Наконец-то в Ла-Басуре появилось milagrode los santos. Мы его давно уже дожидались.

— Я как раз думала о том, откуда у города такое название, — призналась я.

— Это одна из моих любимых историй. — Хлебнув вина, Берни Вайнз состроил физиономию. — Жил-был испанский дон, и была у него красивая, но беспокойная возлюбленная по имени Кармелита.

Эта земля принадлежала ему, и он, построив гасиенду для Кармелиты, пообещал в скором времени приехать, чтобы жить здесь вместе с нею. Однако так и не приехал — он просто выбросил ее как мусор, lа basura, а она сходила с ума, ожидая любимого. Говорят, Кармелита по-прежнему ждет своего дона. Если прислушаться к завыванию ветра, можно услышать, как бедняжка зовет его.

— Надеюсь, она просто обзывает его нехорошими словами, — возразила я. — Эта история — правда?

Берни пожал плечами.

— Возможно. А может, когда-нибудь здесь захоронили радиоактивные отходы.

— А вы-то сами во что верите?

— В такой вечер по пути домой хочется слушать одинокий плач Кармелиты.

— Вы поэт, Бернард. Кем вы работаете?

— В дневное время я учитель английского в средней школе. А еще я внештатный корреспондент «Еженедельной выставки».

— Желтая газета? Та, что пишет о детях инопланетян и двухголовых козлах?

— Я вижу, вы знакомы с нашим славным изданием, — с ухмылкой заметил он. — Теперь ваша очередь. Кем работаете вы?

Рассказывая о переработке сценария, я старалась говорить так, чтобы Берни не заподозрил меня в хвастовстве. Я не назвала ему имени автора, но сообщила:

— В этом тексте есть какая-то безрассудная красота.

— Получается, что поэт — это как раз вы!

Берни попросил рассказать о сюжете и, когда я сообщила о чупакабрах, рассмеялся.

— Что такое? — поинтересовалась я.

— Я написал несколько статей о чупакабрах для «Еженедельной выставки», вот и все, — пояснил он.

— Думаете, я поверю, что вы видели чупакабру? — смеясь, проговорила я.

— Милагро, в пустыне можно увидеть что угодно. Чупакабру, оборотней, инопланетян, вампиров, Элвиса… — Пока он говорил все это, его взгляд был направлен на меня, но потом я заметила, что Берни смотрит в противоположный угол зала.

На нас глазела какая-то женщина, сидевшая в окружении подруг. Как мне показалось, ей было сильно за тридцать, и, если вам нравятся очень худые, сильно загорелые и злобные дамочки, то она наверняка в вашем вкусе.

— Глаза этой женщины мечут молнии, — заметила я. — У меня есть смутное ощущение, что она с большим удовольствием метнула бы в вас парочку настоящих.

— Это моя бывшая жена. Она бросила меня ради инструктора по гольфу из «Парагона».

— А почему она злится на вас?

— Она понятия не имела, как много времени у инструктора по гольфу уходит на игру в гольф. И считает, что я должен был предупредить ее до того, как она вытурила меня пинком под зад. — Берни покачал головой, а потом фыркнул: — «Парагон»!

— Что вы имеете против «Парагона»?

— Мне чем-то очень не нравится это место. В Ла-Басуре начали происходить странные вещи, и, мне кажется, здесь есть связь.

— Какие вещи?

— Нападения чупакабры. — Берни улыбнулся, как бы вызывая меня к дальнейшим расспросам. — Или еще что-то в этом духе. Люди исчезают, а потом через несколько дней возвращаются — озадаченные и пришибленные.

— Я живу в провинции, Берни. Страшная тайна состоит в том, что многие скучающие люди принимают тяжелые наркотики, — высказалась я. — А на самом деле кто-нибудь видел чупакабру? Кто-нибудь в здравом уме и трезвой памяти?

— Однажды я видел кое-что. Не скажу, что это был чупа, но и то, что это был не он, я тоже не стану утверждать.

Я допила вино. Видимо, в нем почти не было алкоголя, потому что после нескольких бокалов я осталась совершенно трезвой.

— Мне пора двигать, — проговорила я, подхватывая сумку с продуктами. Мне не хотелось, чтобы мясо испортилось без холодильника. — Жду звонка от своего дружка.

— Мне тоже пора домой, — согласился Берни.

Он поднялся, и мы вышли из бара, чтобы вляпаться в самую гущу скандала. Формально никакого скандала и не было, просто какой-то агрессивный, волосатый, огромный мужик орал и крыл несчастного тощего пожилого алкаша, который едва стоял на ногах. Это были длинные мощные тирады с постоянно повторяющимися фразами в ритмике Мамета. При виде этого ла-басурского снежного человека мне тоже страшно захотелось ругаться, правда, всякий раз, когда я это делаю, я вспоминаю, как моя бабуля, стыдясь за меня, качала головой.

Увидев Берни, огромный злой мужик вдруг перестал орать.

— Э-э… добрый вечер, господин Вайнз, — вежливо поздоровался он.

— Проваливай отсюда, Джо! — велел Берни. Мужик удалился в бар, а пьяница повалился на землю. — Джо — один из моих учеников, — пояснил Берни, наблюдая, как алкаш ползает по тротуару. — Его дрянной характер меня не волнует, а вот расставлять знаки препинания он ни черта не умеет. После похищения он только и делает, что кричит.

— Похищения?

— Однажды Джо пропал на три дня. Вернулся еще большим идиотом, чем раньше. Поможете мне справиться с этим парнем, а? — Берни подошел к алкашу и взял его за руку.

Я уже приготовилась испытать ужас от кровавых видений, но когда я взяла пьяного за руку… я ничего не увидела. Ничего! Возможно, я победила жуткое каннибалистическое заболевание. Моя радость была так велика, что я даже рассмеялась.

Только вот насладиться радостью по-настоящему я не успела — алкаш повернулся в мою сторону. Я была потрясена. Ссохшийся старик оказался Томасом Куком. Его медно-красная кожа, туго натянутая на высокие скулы, приобрела сероватый оттенок. Под глазами виднелись темные круги, прямые черные волосы были сальными, а одежда просто висела на длинном сухопаром теле.

— Ба, да это же Томас Кук! — заметил Берни.

— Эй, малышка! — пробормотал Томас, пытаясь изобразить сексуальный взгляд.

Волшебный момент — со мной флиртует герой моих многочисленных фантазий! Правда, то, что он был в стельку пьян, а после его вырвало, немного подпортило эффект.

Когда Томас опустошил свое брюхо, а я чуть было не лишилась ужина, Берни достал из кармана мятый платок и протянул Куку.

— Вытри рот, Кук. Где ты остановился?

— Спа, — заявил Томас.

Берни взглянул на меня.

— Можете подвезти его туда?

— По правде говоря, один из шоферов просто высадил меня в городе, чтобы я купила продукты.

Если Берни и подумал, что это странно, — а он обязательно так подумал, — то ничего по сему поводу не сказал.

— Вы можете поехать на его машине. — Берни потряс Томаса за плечо. — Кук, где твоя машина?

Актер пробормотал что-то о Тихоокеанском шоссе, вечеринке и полиции.

— Меня подставили…

Нахмурившись, Берни заявил:

— Я отвезу его. Вы едете?

— Конечно. На переднем сиденье.

Мы загрузили Томаса на заднее сиденье какой-то побитой коричневой машины и опустили окно, чтобы он мог высунуть голову, как это делают собаки.

— Вы ведь не станете писать об этом в «Еженедельной выставке», верно?

Берни бросил взгляд в мою сторону.

— Бывшая звезда не может оказаться в новостях. До этого парня больше никому нет дела.

Томас громко храпел. Обернувшись, я взглянула на него и подумала, что людям должно быть до него дело и скоро они снова будут интересоваться им.

Добравшись до «Парагона», мы предприняли напрасную попытку найти номер Кука.

— Девять-ноль-два-один-ноль, — упрямо бормотал он.

— Не слишком ли длинно для гостиничного номера? — удивилась я.

— Это индекс Беверли-Хиллз. Видите ли, будет лучше, если вы сегодня оставите его у себя и приглядите, чтобы он не подавился собственной рвотой.

— А почему я?

— Мне завтра надо вести занятия. А вы всего-навсего пишете.

— Никто не считает творчество работой, — пожаловалась я.

— Потому что это никакая не работа.

Мы закинули Томаса в гольф-кар и довезли до моего домика.

Берни подхватил Томаса под руки, а я — за ноги. Берни шел спиной вперед, поглядывая через плечо, — так мы вошли в ворота, пересекли небольшой дворик и очутились в доме.

— Шикарно, — одобрил он.

— А то!

Из-за своего роста актер не уместился на диване, поэтому пришлось уложить его на кровать. Поставив на тумбочку минеральную воду и положив аспирин, я вернулась в большую комнату.

Берни из окна любовался бассейном.

— Откуда на вас свалилось такое счастье?

— За это платит продюсерская компания. — Я уставилась на водную гладь бассейна. — Он был таким замечательным актером. Что же случилось?

— Не устоял перед популярностью. — Берни покачал головой. — Живи быстро, умри молодым, оставь красивый труп.

— Суровый приговор.

— После школы журналистики я пять лет писал о знаменитостях. Все время одна и та же история. Актеры появлялись и исчезали, а мне оставалось лишь менять имена.

Наверное, вид у меня был расстроенный, потому что Берни добавил:

— Ну да, в Куке было что-то особенное. Он казался вполне приличным парнем. Но у него были очень жадные менеджеры, которые ободрали его как липку, и он несколько раз ошибся в выборе роли. К тому же его обобрала бывшая жена. Если Томас будет допекать вас сегодня, долбаните ему по голове чем-нибудь тяжелым.

— Я справлюсь, — заверила я.

Уходя, Берни сказал:

— Милагро, вы, похоже, хорошая девушка. Не втягивайтесь в этот бизнес.

После того как Берни благополучно ушел, я отнесла продукты на кухню. Колбаски я засунула в морозилку, за ванночку для льда. Затем вынула из контейнеров куриную печенку, а сами контейнеры выбросила в мусор. Я старалась передвигаться быстро и тихо, надеясь, что Томас спит крепко. Вылив из бутылочки «Парагонский освежающий ягодный йогурт с антиоксидантами», я прополоскала ее и наполнила кровью от печенки. Потом спрятала бутылочку за другими соками и минеральными водами.

Ополоснувшись, я переоделась в красивую ночную рубашку, которую мне подарил Освальд, но, когда легла на диван, свою временную кровать, я никак не могла удобно устроиться, потому что простынка постоянно сбивалась в ком. Если красота преобладает над функциональностью — это тяжелый случай. Глядя в потолок, я слушала, как в бассейне плещет вода. Больше ничего не казалось мне настоящим.

Каждый раз, закрывая глаза, я вспоминала вампирский ночной клуб, безумие на лицах тех, кто собрался на кровопускательную церемонию, сбивающий с толку шрифт старинной книги и язык, который предшествовал разуму.

Мои сны были мрачными, бессвязными и пугающими. В них фигурировали ножи, кровь и беготня от чего-то. Я то и дело в ужасе просыпалась и никак не могла провести грань между опасностью из своих кошмаров и той, что подстерегает меня в реальной жизни. Во всяком случае мне удалось преодолеть самый страшный симптом своей болезни. Теперь я снова смогу взять Либби на руки и лично разобраться с Освальдом и его родственниками.

 

Глава четырнадцатая

Здравствуйте, я ваша тетя!

Меня разбудили жуткие звуки. Я еще толком не проснулась, но уже вскочила и приготовилась к бою. Укутавшись в шелковое покрывало, я застыла на месте. Звук раздался снова — громкий, нечеловеческий рык «рры-рры!», который к тому же приближался.

В комнату вошел Томас Кук, исхудалое тело которого прикрывали только шорты. Зажмурившись от бьющего в окно солнечного света, он почесал волосатую подмышку. Томас оказался выше, чем я думала, — метр восемьдесят, не менее. Заметив меня, он сначала удивился, а потом невозмутимо оглядел с ног до головы.

— Привет, детка! — сказал он своим знаменитым хрипловатым голосом. — Хорошо тебе было ночью?

— Разумеется, если это твое «хорошо» означает волочить из бара в свою постель напившегося до беспамятства pendejo

— Ты меня ну просто очень хотела, — ухмыльнулся он.

Черт, этот мужик по-прежнему привлекателен! Сексуальность исходила от него, как тепло от раскаленного асфальта.

— Мы, вообще говоря, знакомы?

— Я тебя знаю. Меня зовут Милагро Де Лос Сантос, я дорабатываю сценарий «Зубов острых» для Скипа Тейлора. Вчера вечером я нашла тебя в городе и привезла сюда.

— Вот так имечко! Настоящее? — Его взгляд опустился ниже. — А они настоящие? — Не дождавшись ответа, он уселся на диван, взял в руки телефон и стал звонить обслуге. Томас заказал невероятно плотный завтрак и только потом, немного подумав, спросил: — А ты хочешь чего-нибудь?

Я заказала блинчики со свежей малиной и клюквенный сок.

Повесив трубку, Томас заявил:

— Пожалуй, стоит принять душ.

— Да, чувствуй себя как дома, — саркастически отозвалась я, но он, похоже, этого не заметил. — И помой голову! — крикнула я ему вслед.

Еду принесли как раз в тот момент, когда Томас, облаченный в толстый махровый гостиничный халат, вышел из душа. Он обернул голову полотенцем, как это обычно делают женщины, и в его облике появилось что-то величественное. Актерские штучки.

— Как самочувствие? — осведомилась я, пока он разглядывал свой омлет с жареными овощами.

Кожа вокруг его глаз напоминала мятую папиросную бумагу, а сам он выглядел лет на десять старше, чем должен был быть.

— Измусоленный до смерти, — признался он. — Для вампира нормально.

Я чуть не поперхнулась соком.

— Что ты сказал?

— Посмотри, нет ли на кухне острого соуса, — велел он.

— Я тебе не прислуга.

Томас, похоже, обиделся.

— Обычно латины очень хорошие хозяйки.

— Ну ладно, хорошо. — Я встала и направилась на кухню. В шкафчике с запасом дорогущих специй обнаружилась бутылочка острой сальсы. Я поставила ее перед Томасом на стол. — Значит, ты считаешь себя вампиром? — спросила я без всякого выражения.

— Так говорит мой психотерапевт. Мол, я эмоциональный вампир. Тот, что вытягивает энергию жизни из отношений между людьми.

Я расслабилась.

— Правда?

Осушив стакан апельсинового сока, Томас заявил:

— Сейчас покажу тебе кое-что.

Он пошел в спальню и принес оттуда свои брюки. Обшарив карманы, Томас протянул мне сложенный листок бумаги. Я развернула его. Вверху красовалось заглавие: «ДСР-IV. Диагностический критерий нарциссического расстройства личности».

— «Вопросник нарциссического вампира», — прочитала я вслух. — На эти вопросы нужно отвечать либо «да», либо «нет». Вы считаете себя более преуспевающим, чем ваши ровесники?

— Понятное дело.

— Вы убеждены в том, что вы красивее, умнее и так далее, чем другие?

— Конечно.

— Вы кичитесь своими знакомствами? — огласила я очередной вопрос.

— Это, наверное, не считается, ведь все мои знакомые — знаменитости.

— Считаете ли вы обязательным жить в правильном месте и общаться с правильными людьми?

— Так говорит мой менеджер.

Мы прошлись по оставшимся вопросам, и он ответил «да» почти на каждый. Мне вдруг подумалось, что большинство выпускников ПУ тоже набрали бы высокий балл.

Возвращая листок Томасу, я заметила:

— По-моему, это вопросник для тех, кто на самом деле не отличается ни красотой, ни благополучием.

— Ни умом, ни чем еще, — задумчиво добавил он.

— Как же я упустила это из виду? — изумилась я. — Нельзя так серьезно относиться к диагнозу.

— Твою мать! Так и думал, что это какая-нибудь ерунда. А ты чего знаешь о психологии?

Я рассказала ему, что изучала психологию в ПУ. Похоже, он решил, что я достаточно компетентна, чтобы разоблачить его психотерапевта.

— Ты приехал, чтобы уйти в завязку? — поинтересовалась я.

— Нет, я должен немного поправиться для «Зубов». Недавно в Италии я играл военнопленного, и мне пришлось страдать анорексией. Пара стаканчиков в городе, — и я был готов.

— Как ты все-таки попал в Ла-Басуру?

— Хороший вопрос. Узнаешь — расскажешь.

Разделавшись с едой, Томас направился к двери.

— Попроси у обслуги постирать и выгладить мою одежду. Пусть ее отнесут в мой номер.

— Скажи «пожалуйста» и «спасибо», — потребовала я, провожая его до калитки.

Он открыл ее.

— Рог favor и muchas gracias.

И вдруг Томас стал целовать меня взасос — поцелуй профессионала, в котором не было никаких эмоций.

— Это твоя порция возбуждения на сегодня. Если мне станет скучно, я тебя навещу, — заявил он, направляясь к основному зданию.

Осмотревшись, я увидела Берни Вайнза, который, стоя возле гольф-кара, застегивал футляр фотоаппарата.

— Берни! — крикнула я.

— Доброе утро, Милагро. Мне нужно бежать! — отозвался Берни, запрыгивая в гольф-кар. — Эй, Том, подвезти тебя?

В своем халате и тюрбане Томас выглядел изящно, словно шейх. Он сел в гольф-кар и осведомился:

— Я тебя знаю?

— Конечно, мы встречались прошлой ночью. Берни Вайнз к вашим услугам.

Я бы с радостью забросала их камнями, но как раз в этот момент зазвонил мой телефон.

Взяв его в руки, я шепнула:

— Алло.

Сначала в трубке что-то глухо завыло, а потом я услышала голос Освальда:

— Привет, малышка!

Его голос заставил мое сердце встрепенуться.

— Освальд! Почему ты не звонил? Я думала…

— Это была обычная ссора, Милагро, — сказал он очень расстроенным голосом. — Очереди в нашу клинику простираются на целый квартал, и операции идут с раннего утра до позднего вечера; под конец смены я едва стою на ногах. Это лучшее, что я делал за свою жизнь.

Значит, теперь это общепринятый факт: он — святой, а я — его ужасная девушка.

— Это замечательно, Освальд.

— Сэм сказал, что ты у Мерседес. Передай ей привет.

Мне не хотелось его расстраивать в тот момент, когда он выполняет важную работу, поэтому я сказала:

— Я была у нее, но… э-э… решила пока переехать к Нэнси. Она в свадебном путешествии, поэтому я могу спокойно поработать в ее квартире. — В трубке затрещало. — Я переписываю сценарий.

— Что ты сказала? — переспросил он.

— Я говорю… — На этот раз помеха прозвучала так, словно у Освальда в комнате собралась компания больных, страдающих навязчивым неврозом, которые принялись щелкать пузырчатыми упаковками.

— Связь плохая. Тут не везде есть прием, а у меня всего несколько коротких перерывов в день.

Когда он стал с восторгом рассказывать о своей работе и описывать детей, приходящих в клинику, а также молодого хирурга, которого он обучал, я понимала примерно каждое четвертое слово.

Освальд пообещал, что через несколько дней позвонит еще раз. Потом я слышала в трубке только треск.

— Алло! Алло! Освальд, ты здесь? — позвала я, но никто не ответил.

Я решила, что после душа мне станет легче. Однако, войдя в ванную, я увидела, что скомканные мокрые полотенца валяются в углу, а аккуратные упаковки бесплатных «парагонских» косметических средств (упаковки, конечно же, сделаны вручную, а текст на них напечатан, конечно же, соевой типографской краской), разбросаны по полу. Лосьон из раскиданных бутылочек пролился на полку.

Мне пришлось мыть волосы тем, что осталось в бутылочке, а именно — примерно чайной ложкой шампуня. Потом я облачилась в подходящий для спа-курорта наряд — белую блузку и брюки цвета хаки и немного прибралась в комнате, чтобы уборщицы не подумали, что я cochina какая-нибудь.

Я выпила стакан минеральной воды, в которую подмешала кровь, и принялась работать над «Зубами острыми». Когда в мой домик пришли убираться, я, нервно слоняясь по кухне, по-испански сказала горничной, что, пока я здесь, пополнять запасы в холодильнике не надо.

Во второй половине дня я направилась в вестибюль основного здания. Я постоянно думала о своей вампирской семье, и, видимо, поэтому мне показалось, что я вижу спину Гэбриела. Однако мужчина, которого я заметила, был в сопровождении какой-то пожилой пары, а рядом, держа его под руку, шла молодая женщина. Я двинулась было за ними в ресторан, но потом поняла, что этот человек, передвигавшийся на негнущихся ногах, вряд ли окажется моим грациозным другом.

Над стойкой консьержа возникла голова Чарлза, он заулыбался мне навстречу.

— Привет, Чарлз, — сказала я, подойдя к стойке. — Мне показалось, что здесь мой друг, Гэбриел Грант. Вы можете посмотреть, в каком номере он остановился?

Наклонившись к компьютеру, Чарлз ударил по клавишам.

— Извините, но у нас нет постояльца с таким именем.

— Рыжеволосый парень с родителями и молодой женщиной.

— Ой, — снова улыбнувшись, сказал он. — Я знаю, о ком вы. Его по-другому зовут. Они всей семьей приезжают к нам уже не первый год.

— Значит, ошиблась. Я не видела его лица. Что слышно о моем пикапе?

— Я только что беседовал с механиком. Он еще не успел осмотреть машину, но обещал связаться со мной сегодня к вечеру. Я с удовольствием разыщу водителя, если он вам нужен.

— Нет, не надо. Я сегодня поработаю.

Я собралась было идти, когда Чарлз спросил, планирую ли я посещать спа-процедуры.

— Мы предлагаем двадцать семь видов массажа, включая терапию нашей парагонской минеральной водой. Если вам интересно приобрести новый духовный опыт, могу посоветовать процедуру «Сонное бодрствование»: сеанс длится полтора часа и имитирует все стадии ритуального блуждания индейцев при обряде инициации. Многим нашим гостям нравится агавовый массаж, выводящий токсины из лимфатической системы и восстанавливающий равновесие организма.

Что ж, хорошая возможность проверить, насколько я способна выносить физические контакты с людьми.

— Большой выбор. Что такое терапия минеральной водой?

— Это особая процедура, — пояснил Чарлз. — Вы забираетесь в кадку, сделанную из выдержанной дубовой древесины, туда наливают горячую источниковую воду, врач-массажист погружает вас в нее и начинает работать над теми местами, где есть жировые отложения. Еще вам дают затычку для носа.

— Звучит… э-э… заманчиво, но, похоже, обычного глубокого массажа тканей у вас нет.

Видимо, я разочаровала Чарлза.

— Конечно же есть. Шиацу, тайский, корейский, спортивный глубокий мышечный массаж… у нас есть все традиционные процедуры. Вот брошюра с описаниями. — Он протянул мне буклет, который был отпечатан на бумаге, изготовленной вручную.

Открыв его, я пробежалась глазами по списку диковинных процедур и подумала: как приятно ощущать, что за тобой ухаживают чужие руки. Когда я жила в доме родителей, то была полностью лишена каких-либо физических контактов и теперь стремилась к ним, словно кошка к нежным поглаживаниям.

— Глубокий мышечный массаж мне вполне подойдет. Если вы сможете записать меня на завтра, буду очень благодарна.

Во внутреннем дворе здания находилось бистро, где я съела очень вкусный и здоровый салат из экологически чистой зелени с уксусно-цитрусовой заправкой. Сидя в одиночестве в шикарном отеле, я неторопливо и с удовольствием поедала салат и воображала, что мой маленький мирок становится лучше. Анализ собственного положения был таким: потрясный карьерный рост в сочетании с улучшением финансового состояния; проблемы в личной жизни впролне разрешимы.

За дальним столиком восседал мужчина в инвалидном кресле; его лицо скрывали шляпа, бинты и темные очки. Даже кисти рук у него были в повязках. Его кормил сопровождающий, разрезая пищу на мелкие кусочки, и я вдруг поняла, что не так уж и больна. Возможно, я долго глазела на человека-мумию, потому что, как мне показалось, он тоже стал смотреть прямо на меня. Я быстро отвернулась.

Иэн разберется с Сайласом, а потом я, уже преуспевающая сценаристка, вернусь домой. И тогда госпожа Грант не сможет сказать, что у меня нет профессии.

Лицо инвалида по-прежнему было повернуто в мою сторону, что меня очень смущало, хотя он и не смотрел на меня в упор. Прикончив обед, я оставила на столе щедрые чаевые.

Приблизившись к своему домику, я заметила, что парадная дверь открыта. Я прекрасно помнила, что заперла ее, а обслуга давным-давно закончила уборку. Я осторожно приблизилась к дому. Вход блокировали два огромных кожаных чемодана. Отодвинув их в сторону, я услышала плеск воды. Французские распашные двери были открыты, и я увидела в бассейне чью-то темную голову и коричневое тело.

Обнаженная личность имела общие очертания и размер мужчины, а точнее — характерные размер и очертания Томаса Кука.

Взглянув на чемоданы, я увидела на них монограмму «ТК».

— Эй! — крикнула я, заходя во дворик. — Эй!

Томас подплыл к краю бассейна.

— Что такое? — Это было скорее приветствие, чем вопрос.

— С какой стати ты здесь и как ты сюда попал?

— Меня впустила горничная.

— А разве это не против парагонских правил? Почему она это сделала?

— Потому что я Томас Кук.

Он с невозмутимым видом вылез из воды; так обычно поступают дети, модели и сумасшедшие — существа, которые чувствуют себя голышом вполне комфортно. Я, конечно, могла отвести взгляд, но посчитала, что правильнее смотреть прямо в глаза, чтобы донести до Томаса всю глубину моего раздражения. Если мой взгляд и скользнул чуть южнее, то по чистой случайности.

— Эти придурки сдали кому-то мой номер. Принеси мне полотенце, а?

Я собралась было пойти за полотенцем, но вдруг сообразила, что мною командуют.

— Сам возьми.

— Ладно. Я просто не хотел мочить пол.

— Ой, хорошо, — подчинилась я, а вернувшись с полотенцем, спросила: — За что они тебя выперли?

Томас пожал своими тощими плечами.

— Я так и не понял. Может, я по пьяни сам освободил номер? — предположил он таким тоном, будто ждал от меня ответа.

— Наверняка для тебя найдется еще один. Я позвоню портье и узнаю.

— По правде говоря, они вели себя удивительно нелюбезно. Говорили о каком-то ущербе. — Бросив полотенце на цементный пол, Томас вошел в дом.

Я разложила полотенце на стуле, чтобы оно сохло, и последовала за Куком. Взяв в руки трубку гостиничного телефона, я заявила:

— Уверена, что они все уладят.

Потом нажала на кнопку с надписью «портье», и мне ответили:

— Портье. Не могли бы вы подождать?

— Хорошо, — согласилась я.

Слушая успокаивающие звуки свирели, я взглядом искала Томаса. Я надеялась, что он пошел одеться.

Тут музыка прервалась, и в трубке раздался чей-то голос:

— Спасибо за терпение. Чем могу вам помочь, госпожа Де Лос Сантос?

— Здравствуйте, я хотела спросить, нет ли у вас…

На кухне раздался стук.

— Госпожа Де Лос Сантос?

— Я перезвоню вам чуть позже, — пообещала я и повесила трубку.

Когда я ворвалась на кухню, Томас как раз собирался отпить из бутылки с кровью.

— Не делай этого! — воскликнула я.

Но было уже поздно.

— Уэ-э-э! — закричал он и, выплюнув кровь, с силой опустил пластиковую бутылку на рабочий столик. Несколько драгоценных капель густой красной жидкости выплеснулось на пол. Пытаясь обойти кровавое пятно, он поскользнулся и упал.

— Это что еще за дрянь? — потребовал Томас объяснений.

— Что значит что? — выпалила я. — Это парагонский протеиновый напиток.

Он расхохотался.

— Оставь актерскую игру профессионалам. — Окунув палец в лужицу красной жидкости, Томас обнюхал его. — Кровь. Я проводил время с этой девушкой, а она, оказывается, вращается в готских вампирских кругах. Ты ее пьешь или размазываешь по телу перед сексом?

— Моя личная жизнь не…

— Так и заболеть недолго. Да, я знал, что в тебе есть какая-то шиза. — Вставая, он скорчил физиономию. — Похоже, я потянул лодыжку. Нельзя сказать, что это была твоя вина, но мой менеджер наверняка так подумает. Ты ведь их знаешь, они обожают вызывать юристов и всех засуживать. — Томас хладнокровно оглядел свое обнаженное тело. — Ты знаешь, в киношных контрактах есть пункт об аморальности, и Скип может уволить тебя, если узнает, что ты такая извращенка.

— Почему-то у меня создается впечатление, что ты цитируешь своего агента. И к тому же у меня нет никакого контракта.

— Тогда тебе тем более ни к чему, чтобы это выплыло на поверхность. Мне хочется мексиканской еды.

Вот так, поддавшись на шантаж, я стала персональным секретарем и девушкой на побегушках у бывшей голливудской звезды, избалованной и эгоцентричной.

 

Глава пятнадцатая

Глупящая по контракту

Вторую половину дня Томас провел голышом у бассейна, чем меня очень смущал. Я позвонила Мерседес и поведала ей обо всех последних новостях.

Вы наверняка думаете, что Мерседес пришла бы в восторг от вида обнаженной кинозвезды анфас, но она была уже приучена к музыкантам-эксгибиционистам.

— Ты не посоветовала ему надеть что-нибудь?

— Посоветовала, а он заявил, что мне пора повзрослеть, — сообщила я. — Сегодня мне показалось, что я вижу Гэбриела. Но это был какой-то болван с девушкой; у него штаны на заднице висели. — Я рассказала Мерседес о таинственном отпуске Гэбриела и о скрытности моих друзей в том, что касается этого вопроса.

— Может, ему сейчас просто не нужен лишний геморрой?

— Но это очень не похоже на Гэбриела. Он всегда лезет в самое пекло и все улаживает. — Я посмотрела на бассейн и глубоко вздохнула.

— Что это ты вздыхаешь?

— Томас только что перевернулся. Ему уже сто лет, и он ужасно выглядит, но по-прежнему напоминает мне о моей подростковой страсти. Я полагала, что если влюблена, то тебя не тянет к другим мужчинам, но меня-то тянет! Со мной что-то не так?

— Да, тебе пора повзрослеть.

— Возвращаясь к прежней теме — я переживаю за Гэбриела не только потому, что меня волнуют неовампы.

— Preocupate de tu misma.

— Ладно. Только я не вижу смысла в том, чтобы волноваться о себе. Я сразу становлюсь боязливой, а латины не очень-то умеют быть боязливыми.

— Когда ты последний раз слушала Астора Пьяццоллу или хоть какое-нибудь танго вообще? А Кортасара когда последний раз читала?

— Милагро! Милагро! — закричал Томас. Мне пришлось попрощаться с подругой и выйти на улицу.

— Да?

— Как насчет мексиканской еды? Хочется порцию энчилад. Только с целыми фасолинами, а не с пюре.

— Где ж я это отыщу?

— В Ла-Басуре есть мексиканское заведение.

— Мой пикап на ремонте.

— Пусть тебя отвезет какой-нибудь водитель. — Томас закрыл глаза.

Я позвонила Чарлзу, и он поведал мне, что все водители во второй половине дня заняты. А потом сообщил:

— Наши повара с удовольствием выполнят все ваши кулинарные прихоти, но если вы хотите еды из города, я немедленно сделаю заказ на доставку.

Я попросила Чарлза заказать еду и сказала Томасу, что скоро он все получит. А потом решила выйти на пробежку. Парагонское солнцезащитное средство приятно пахло шалфеем, я намазалась им и вышла на старт. Темп я выбрала медленный. Но когда оказалась вдалеке от курортных владений, я набрала скорость, наслаждаясь иссушающим жарким солнцем, которое светило мне в лицо.

Я увидела симпатичную желто-черную пташку, порхавшую между ветвями древовидной юкки, а на колючих руках кактусов заметила несколько восковидных розовых цветков. Только во время пробежки мне начали нравиться оттенки почвы — от светло-коричневого до рыжего.

Вернувшись в домик, я обнаружила там Скипа и Томаса, которые, развалившись на диване, пили парагонскую минеральную воду, обогащенную витаминами.

— Почему ты не работаешь над сценарием? — поинтересовался Скип.

Томас одарил меня таким разочарованным взглядом, будто только что узнал, что одно из моих хобби — топить щенят.

— Я тоже поначалу думал, что она трудится вовсю, — безмятежно произнес он.

Мне захотелось как следует врезать этому ябеде в челюсть, перемалывающую энчиладу.

— Мне нужно было размяться. Я как раз собиралась поработать после этого.

— Покажи мне то, что уже сделала, — попросил Скип.

Я прошла вместе с ним в кабинет, и он закрыл за мной дверь.

— Милагро, я очень благодарен тебе за то, что ты проявляешь такой интерес к Томасу.

— Об этом…

— И, естественно, я буду очень признателен, если ты сможешь оказывать ему содействие.

— Что ты имеешь в виду — оказывать содействие?

Скип нервно захихикал.

— Ничего сексуального. Ну разве что… в общем, сама понимаешь. Заставляй его заниматься спортом, нормально питаться и готовиться к роли. — Он посмотрел мне прямо в глаза и спросил: — Я могу на тебя рассчитывать?

Будто бы у меня был выбор!

— Конечно, Скип. Я сделаю, что смогу.

— Отлично! — воскликнул он, положив мне руку на плечо.

Перед моим внутренним взором возник кровавый калейдоскоп — красный, влажный, извилистый. Скип уже принялся просматривать бумажки на моем столе. Сознание того, что я по-прежнему остаюсь чудовищем, ужасно угнетало меня, и я почти не слышала его слов.

Мне следовало уйти в монастырь, носить там мышиного цвета одежду, сплетенную из сорняков и коры, и искать духовное удовлетворение вдалеке от общества.

Скип засунул руку в карман и вынул оттуда маленький белый бумажный пакет.

— Возможно, это пойдет ему на пользу, — проговорил он, передавая мне пакетик. — Томас не хочет их принимать, но, если его внешний вид так и не улучшится, может, ты все же убедишь его?

В пакетике лежали несколько блистерных упаковок с белыми таблетками.

— Что это, Скип?

— Пищевые добавки. Витамины, — учтиво пояснил он.

Я принялась рассматривать упаковки, но на фольге с обратной их стороны никаких сведений о производителе не значилось.

Забрав у меня таблетки, Скип сунул их в ящик стола.

— Ты окажешь Томасу большую услугу.

Скип уже уходил, когда привезли бегущую дорожку. Он проследил за тем, как грузчики ловко протиснули ее в дверь и водрузили посреди главной комнаты.

— Уверена, что в «Парагоне» есть спортзал, — в ужасе проговорила я.

Понизив голос, Скип заметил:

— В «Парагоне» не очень-то рады, что Томас здесь, так что держи его от всех подальше.

Прочие тренировочные снаряды Томаса прибыли чуть позже. Чтобы разместить громоздкие приспособления, пришлось отодвинуть строгую мебель к стенам.

Я с отчаянным рвением взялась за работу. Сосредоточиваясь на нескольких сюжетных линиях и персонажах, я по крайней мере не думала о собственном положении.

— Милагро! Милагро! — прокричал за дверью Томас.

Я не стала даже подниматься из-за стола.

— Что еще?

— Я не могу найти свои ботинки. Ты никуда их не убирала?

Его ботинки стояли под кроватью, там, где он их и сбросил. Томас только и делал, что качался на своих железках, валялся в бассейне и пил белковые коктейли, но тем не менее считал нужным отрывать меня от работы, загружая всяческими холопскими заданиями. Он велел мне убить осу, которая долбилась в окно. И заставил держать перед ним зеркало, чтобы он мог со всех ракурсов рассмотреть свою стрижку. Потом спросил меня, кого я считаю кинозвездами первого ряда, и внес поправки в мой список. Затем ему понадобилось, чтобы я развесила его рубашки в следующем порядке: от светлых к темным и от гладких к фактурным.

— Милагро! — заорал он из бассейна.

Повесив темную рубашку между белой и бежевой, я вышла во дворик.

— Si, Senor Tomas.

— Намажь мне спину средством для загара.

— Я не собираюсь натирать им твою задницу.

— А знаешь, сколько людей еще приплатило бы, чтобы сделать это? Просто намажь мне плечи.

Взяв в руки «Парагонский натуральный смягчающий и оздоравливающий эликсир для загара», я выдавила немного жидкости на свою ладонь, морально подготовилась к контакту и осторожно коснулась плеча Томаса.

— В чем дело? — возмутился он. — Приложи немного силы.

Я снова коснулась его плеча, но никаких жутких результатов этот контакт не имел. Мои пальцы начали массировать и гладить медную кожу Томаса. Я прикасалась к Томасу Куку, и от воспоминаний о его кино-ролях и особенно о любовных сценах по моему телу пробегала дрожь.

— То-то же, — удовлетворенно вздохнув, проговорил Томас. — Чувствую, ты ко мне неровно дышишь.

Я была рада, что он не видел моего лица.

— Я совершенно ровно дышу к тебе, Томас.

Он рассмеялся.

— Ну конечно! Ты массируй, массируй.

— Я уже говорила тебе, что живу со своим парнем. Его зовут Освальд.

— Да нет никакого Освальда. Ты самая ужасная врушка из всех, кого я встречал. Послушай, Милагро, ты здесь, я здесь, и если хочешь… знаешь… ну, в общем, я к этому спокойно отношусь. Однако не стоит рассчитывать, что это надолго, потому что хоть ты и ничего, но не в моем вкусе.

Перестав массировать его плечи, я постаралась успокоиться. Потом встала так, чтобы мы видели друг друга, мысленно командуя себе: «Не смотри вниз, не смотри вниз, ни при каких обстоятельствах не смотри вниз».

— Томас, несмотря на то, что ты сделал чрезвычайно щедрое предложение, боюсь, мне придется его отклонить, потому что, во-первых, я люблю Освальда, а во-вторых, ты козел из козлов.

Он уставился на меня, качая головой:

— Тот, кто играет в кровавые игры, не может осуждать других. Отойди, а? Ты закрываешь мне солнце.

Внезапно мне в голову пришла одна мысль, и я спросила:

— У тебя есть какие-нибудь проблемы со здоровьем?

Лицо его приняло озадаченное выражение.

— Я же говорил, что приехал сюда не для того, чтобы уйти в завязку.

— Нет, я имею в виду другое. Нечто, отличающее тебя от других. Может, болезнь какая-нибудь?

Слегка пожав плечами, он проговорил:

— У меня легкая анемия.

— Тебе нужно принимать какие-нибудь лекарства?

— Нет, но, видимо, мне не стоило так долго голодать для той роли.

— Скип всучил мне какие-то таблетки, пытаясь убедить, что это пищевые добавки. Он хотел, чтобы я заставила тебя принимать их.

— Да, он и раньше пытался впарить мне эти стероиды. А я не хочу, чтобы мои huevos съежились до размера оливок.

Чуть позже, когда Томас был в душе, я сделала себе кровавый коктейль. Я долго отмывала бокал, после чего поставила его в самую глубину шкафа.

Потом Томасу стало скучно, и он решил, что мы должны съездить в Ла-Басуру и чего-нибудь выпить.

— Нет. Нам даже не на чем туда доехать.

— Позвони своему другу Берни и попроси, чтобы он нас подвез.

— Мы с ним почти не знакомы, — возразила я. — У меня нет его телефона.

— Он дал мне свою карточку.

Через несколько минут я, чувствуя себя полной дурой, позвонила Берни и попросила его о помощи. Он сказал, что будет страшно рад забрать нас, но сможет приехать не раньше чем через час. Таким образом, у меня появилось время принять душ, надеть платье и накраситься. Возможно, все дело было в парагонских шампуне и кондиционере, но мои волосы оказались очень гладкими и блестящими.

Поскольку Томас был знаменитостью, именно он устроился на переднем сиденье помоечной машины Берни. Вынув из чемоданов дизайнерскую одежду, Томас составил из нее беспорядочный, но изящный наряд.

Для этого случая я надела повседневное платье темно-лавандового цвета и очень надеялась, что на заднем сиденье не разлита какая-нибудь гадость. Впрочем, жидкой гадости там не оказалось — на сиденье и на полу стопками лежали пожелтевшие экземпляры «Еженедельной выставки» и других газет.

«Летающее кровососущее чудовище!» — гласил заголовок, набранный крупным шрифтом. А под ним значилось: «Бернард Вайнз, специальный корреспондент». Перегруженная прилагательными статья представляла собой захватывающий рассказ о молодой учительнице из Ла-Басуры, которая отправилась погулять в пустыню, но так и не вернулась. Два свидетеля, которые неподалеку пили пиво и били бутылки, слышали крики и видели какое-то жуткое существо, спустившееся с небес и унесшее женщину вдаль.

— Отличная история про чупакабру, Бернард, — похвалила я. — У вас замечательный стиль, если, конечно, забыть о гиперболе.

— Желтая газета без преувеличений — как кошка без меха: любопытство вызывает, а привлекать не привлекает, — возразил Берни. — У вас хорошее зрение, вы можете читать в темноте.

— У меня ненормальные зрачки, — сообщила я, надеясь, что не ошиблась анатомией. Может, надо было назвать сетчатку или роговицу? В тот момент я чувствовала себя полной идиоткой — в ПУ я посещала семинары по шизоидной поэзии и прикалывалась над друзьями, которые в это время из последних сил ходили на курс человеческой биологии. — В этой статье хоть что-нибудь правда?

— Там все-правда. Может, конечно, женщина просто сбежала с лучшим другом своего мужа, а может, и нет. У нас тут все время происходит что-то странное, особенно возле «Парагона».

Когда мы приехали в городок, в «Клубе Левака» уже вовсю зажигали. Берни, неся в руке коричневый бумажный пакет, провел нас к двум столикам, стоявшим в углу. За одним из них уже восседала какая-то юная парочка.

— Проваливайте, — обратился к ним Берни. — У меня полно работы.

— Хорошо, господин Вайнз. А это ваша девушка?

— Вон! — рявкнул Берни. Когда парочка удалилась, он пояснил: — Бывшие ученики. — Затем, вынув из сумки стопку каких-то письменных работ и две красные шариковые ручки, он положил все это передо мной. — Вот, проверьте их.

Полистав работы, я поняла, что это сочинения о расовых отношениях в романе «Убить пересмешника».

— Берни, я не имею ни малейшего понятия о том, как оценивают работы в средней школе.

— За бессмысленное словоблудие и повторения я снижаю оценку. Во всех других случаях можете оценивать как хотите.

Некоторые из посетителей узнали Томаса, так что очень скоро он оседлал своего любимого конька и принялся травить байки о работе. Томас оказался неплохим рассказчиком — он завоевывал внимание самых красивых женщин посредством многозначительных взглядов, замолкал, где надо, чтобы усилить эффект, выкладывал кое-какие грязные подробности из жизни звезд.

Если снять шелуху забавных историй, он, как мне показалось, рассказал чистую правду. Его мать была индианкой из Центральной Америки. Когда она впервые попала в Лос-Анджелес, то говорила только на языке своего народа, и один из работодателей воспользовался ее беззащитностью. Томас не имел понятия ни об имени своего настоящего отца, ни о его местонахождении.

Проверяя сочинения, я поправляла описки и орфографические ошибки, писала замечания на полях. Я старалась сохранять на своем лице недовольную мину, однако на самом деле я с удовольствием читала мысли учеников, особенно самые эксцентричные.

Берни остановился возле меня после оплаты очередной порции напитков.

— Как дела?

— Понимаете, я целый день работала над сценарием.

— Творчество — это не работа. Мы это уже установили.

— Действительно, как это я могла забыть? — Я взяла в руки сочинения, которые мне понравились. — Вот эти — достаточно вдумчивые. Население Ла-Басуры слишком разнообразно для изолированного местечка — почему так?

— Когда-то тут был вокзал. По железной дороге кто только ни приезжал. А когда вокзал закрыли, все они остались.

Я окинула взглядом смешанную толпу, собравшуюся в баре.

— Это замечательно. Мне нравится.

— Поторопитесь закончить. Скоро начнется представление.

Слушая, как на малюсенькой сцене поет подражательница Эдит Пиаф, я подумала, что, если бы не мои опасения насчет собственного состояния, в общем и целом мне очень весело. Мерседес была права — как можно всерьез воспринимать мою болезнь, если я сама отношусь к ней легкомысленно? Я настолько углубилась в самобичевание, что чуть было не начала подпевать песне «Нет, я ни о чем не жалею», исполнявшейся на бис.

Берни слушал, откинувшись на спинку стула. Время от времени он, обращаясь ко мне, озвучивал свои взгляды на литературу. Оказалось, он любит книги, действие которых происходит в пустыне, — от вестернов до историй о привидениях.

— Почему? — удивилась я.

— Пустыня — совершенно неземной пейзаж. Попадая туда, будто бы оказываешься на другой планете, — пояснил Берни. — Что там у вас происходит с Томасом?

— Ничего. У меня есть парень.

— Нуда, я забыл… Наверное, потому, что ты спуталась с этим кретином. — Он кивнул в сторону Томаса, который пил перно из рюмки, установленной в ложбинке меж грудей какой-то дамы.

— Зачем ты сфотографировал Томаса возле моего дома?

— Привычка — вторая натура, — пробормотал он. — Никогда не знаешь, что может пригодиться.

— Я не путалась с Томасом. В сущности, даже если бы он был мне интересен, что само по себе смешно, я не в его вкусе.

Берни тщательно осмотрел меня с ног до головы.

— Дорогуша, ты любому придешься по вкусу.

Разговоры за бокальчиком спиртного напомнили мне о ранчо, и я вдруг поймала себя на том, что скучаю по язвительным замечаниям Эдны и по espiritu de los cocteles, расслабленному чувству единения, снисходившему на нас, когда мы наблюдали за заходом солнца. Несмотря на то что я выпила несколько бокалов крепкого столового вина Левака, я не была навеселе — ну разве что самую малость. И вспомнила, что на Иэне алкоголь, сколько бы тот его ни выпил, чисто внешне не сказывался никогда.

— Я устала, — заявила я. — И хочу восвояси.

Вытащив Томаса из «Левака», мы двинулись в обратный путь, к «Парагону». Только я предалась меланхолии на заднем сиденье, как вдруг Берни, притормозив, спросил:

— Вы слышали это?

Он остановил машину на обочине дороги и опустил стекло. Я последовала его примеру. Откуда-то издалека донесся зловещий и пронзительный крик животного. Видимо, у Берни был фантастический слух, раз уж ему удалось различить этот вопль раньше, чем это сделала я со своими сверхспособностями.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Койот, — пробормотал Томас. — Поехали.

Крик животного удалялся, словно оно двигалось в противоположном направлении.

— Судя по воплю, этот зверь не живет в пустыне.

— Ну да! — запротестовала я. — Не хочешь ли ты сказать, что это чупакабра?

— Я просто не стану утверждать, что это не он, — ответил Берни.

Обычно я различаю вещи не только по тому, что они собой представляют, но и по тому, чем они не являются. Большую часть своей жизни я характеризовала себя именно тем, чего во мне нет, — в частности, я никогда не была светловолосой, высокой, худенькой девушкой, которая постоянно говорит правильные вещи, все время носит правильную одежду и знает, как вести себя в обществе в той или иной ситуации.

Вышеописанная девушка никогда не оказалась бы в пустыне с сотрудником таблоида и эмоциональным вампиром, высматривающими в небе мифических существ.

— Разве вам не интересно? — спросил Берни.

Мы выбрались из машины, и Томас, прежде чем помчаться к зарослям кустарника, заявил:

— Мне нужно отойти.

— Ты думаешь, мы всё уже знаем? — осведомился Берни, доставая из багажника фотоаппарат. Затем он принялся возиться со вспышками и прочим оборудованием.

— Если бы чупакабры существовали, их уже давно обнаружили бы серьезные ученые.

— Ученые постоянно открывают новые виды.

— Но только не летающих обезьян вида козло-убийц.

— В этой жизни столько непознанного, а в тебе столько скептицизма! — посетовал Берни.

— Какого черта! — заорал Томас. Он примчался назад, на ходу застегивая молнию на своих широких брюках.

И тогда я тоже услышала эти звуки — гортанный крик и шорох крыльев. Подняв голову, я увидела в ночной тьме густые тени. Очень даже внушительные тени.

— Вы видели? — спросила я.

— Что это такое? — вопросом ответил Томас.

Берни начал делать снимки; вспышки слепили меня. Немного поморгав, я снова обращала взгляд в небо. Но видела только звезды и черный силуэт горного хребта вдалеке.

Звериный вопль прозвучал тише, потом еще тише. Существо улетело прочь.

— У меня где-то есть фонарик. — Берни направился к багажнику и принялся ковыряться в нем.

Вернувшись с огромным алюминиевым фонарем, он включил его. Мы с Томасом последовали за Берни, который шел впереди, изучая землю.

— Что ты ищешь? — полюбопытствовала я.

— Это как с порнографией — как увижу, сразу узнаю.

Я делала вид, что слежу за лучом света, но мое ночное зрение позволяло видеть далеко за пределами светового пятна — я смотрела на разбегающихся в разные стороны жуков, пауков, рассматривала полупрозрачную старую змеиную кожу. С таким-то суперзрением я должна была разглядеть летающее животное.

Подул легкий ветерок, и я вздрогнула от знакомого запаха.

— Я вижу, — остановившись, заявил Берни.

Запекшаяся на песчаной почве кровь окружала свежий труп животного. Усилием воли отведя взгляд от багровых блестящих кишок, которые вываливались из зияющей раны, я определила, что это овца. Мы с Томасом наклонились пониже, чтобы как следует рассмотреть, а Берни продолжал щелкать фотоаппаратом.

— Прекрати, — попросила я. — Это убитая овца. Чего ей здесь вообще понадобилось?

— Что-то ее сюда привело, — заметил Берни.

— Может, она сбежала и забрела сюда, — предположила я. — А потом ее настигли койоты. Такое бывало на ранчо.

— И койоты могут сделать такое? — Томас указал на рваное отверстие в животе овцы.

Кровь казалась такой густой и роскошной. И так соблазнительно поблескивала. Воздух был пропитан сладким ароматом крови и запахом прогорклого ланолина, исходящим от шерсти. Я подскочила и помчалась прочь.

— С тобой все в порядке? — крикнул мне вслед Берни.

— Все отлично, — отозвалась я.

И услышала, как Томас сказал Берни:

— Думаю, ее вырвет.

Я была далека от тошноты, но мне надо было смыться, не то я обязательно запустила бы руку во влажную плоть, а потом засунула бы пальцы в рот. Они не там искали чудовище — настоящее чудовище, то есть я, было прямо перед ними. Нарезая круги, я изо всех сил старалась взять себя в руки.

Томас принялся размышлять о том, надо ли хоронить овцу, но Берни сообщил, что завтра после школы он снова приедет сюда и заберет труп, чтобы отдать на экспертизу.

— Отличная идея, — заметила я, возвратившись к машине. — Таким образом ты выяснишь, что ее убила дикая собака или еще какой-нибудь хищник. Уверена, что неподалеку обитают пумы.

Когда мы снова оказались в домике и я пошла за своими подушкой и ночной рубашкой, Томас заявил:

— А ты ведь возбудилась от вида крови, верно? Не надо мне ничего объяснять. Я спокойно к этому отношусь.

— Эту овцу убил не чупакабра.

— Берни сумасшедший, — констатировал Томас и тем самым закрыл тему. Он включил телевизор и, похлопав по кровати, заметил: — Здесь достаточно места для двоих. Приходи спать ко мне.

— У меня есть парень.

Раздраженно взглянув на меня, Томас возразил:

— Что непонятного во фразе «ты не в моем вкусе», а? Если бы я хотел тебя, я бы тебя получил.

— Ты совсем сбрендил, — заметила я. На диване было очень неудобно, а эта роскошная кровать размером походила на футбольное поле. — Ладно, но тогда тебе придется надеть боксеры. И если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, я исколочу тебя до полусмерти.

— Я не собираюсь ничего «выкидывать». У тебя слишком высокое самомнение — ты считаешь, что тебя все хотят, — возразил Томас. — Обратись к врачу.

Я отправилась в ванную и, ополоснувшись, переоделась в ночную рубашку. Затем, прежде чем улечься в постель, я вырубила весь свет в спальне. Томас принялся быстро переключать каналы, и вдруг я увидела знакомое черно-белое изображение.

— Оставь! Это «Третий человек».

Томас хотел посмотреть новости о знаменитостях, но я продолжала спорить до тех пор, пока не настояла на своем и мы оба не уткнулись в старый фильм. Это кино мне впервые показала Мерседес.

Она была в восторге от причудливых и эксцентричных мелодий Антона Караса, исполняемых на одной-единственной цитре. Мерседес любила кинокартины, только если ей нравилась музыка.

Джозеф Коттен сыграл американского новеллиста, автора дешевых романчиков, который приезжает в послевоенную Вену, чтобы встретиться с другом, но вдруг узнает, что друг умер. А может, и не умер. Все не так, как кажется на первый взгляд; писателя обманывают, вводят в заблуждение — им постоянно манипулируют. И в один прекрасный момент ему становится ясно: он всего лишь пешка в той игре, которую ведут гораздо более порочные и непростые люди, чем он мог предположить.

Еще до того, как фильм завершился, Томас почти убрал громкость телевизора.

— А ты знаешь, что прошлой ночью ты плакала во сне? — осведомился он.

— Мне снились кошмары, — смутившись, призналась я.

— Когда я был маленьким, мама ходила убираться в офисах и брала меня с собой. — Его скрипучий голос звучал так уютно, словно он был моим старым другом. — У одной из ее коллег-уборщиц была маленькая дочка. Не помню, как ее звали, но у нее были очень красивые карие глаза с длинными ресницами и длинные черные косы. На ночь мы обычно пили быстрорастворимый горячий шоколад. А потом наши мамы стелили нам постель на одном из больших столов — мы там спали. Девочка боялась звуков, которые издавали пылесосы, поэтому мы лежали, глядя друг на друга, вот так. — Придвинувшись, Томас повернулся ко мне. — Обернись ко мне лицом, — попросил он.

Мне стало интересно, и я повернулась.

— Я держал ту девочку за руку — вот так, — снова заговорил он, беря меня за руку. Я расслабилась и успокоилась. — Поэтому, если девочка просыпалась, она видела меня и переставала бояться. Buenas noches, Милагро.

— Buenos noches, Tomas.

Странно было лежать напротив него вот так, но я вдруг до того захотела спать, что мои глаза закрылись сами собой. Чувствуя теплое дыхание Томаса на своем лице, я слышала, как вода бьется о бортики бассейна. А потом провалилась в глубокий, изумительный сон без сновидений.

 

Глава шестнадцатая

Отказ от здравомыслия

Открыв глаза, я обнаружила, что по-прежнему лежу лицом к Томасу и держу его за руку. Наши лбы почти соприкасались. Утренний свет был благосклонен к нему — Томас выглядел значительно лучше, чем накануне.

Открыв глаза, он улыбнулся своей ослепительной голливудской улыбкой:

— Ты хорошо спала?

— Даже и не припомню, когда я так вырубалась; просто счастье, что мне не снилось никаких беспокойных снов с участием Иэна.

— Удивительно хорошо. А ты?

— Отлично. — Внимательно поглядев на меня, он спросил: — И как тебя угораздило попасть в этот сумасбродный мир кровопийц? Твой парень затащил?

— И да, и нет, — неопределенно ответила я. — В некотором роде это случайность, и теперь я одна из них.

— А где твоя настоящая одежда? Эти черные шмотки, которые вы обычно носите?

— Я оставила их дома — мне было нужно, чтобы Скип посчитал меня профессиональным человеком.

Томас выбрался из постели и потянулся.

— Томас, я сгораю от любопытства. Какие женщины тебе нравятся?

Он махнул рукой в мою сторону.

— Меньше похожие на девушек.

— То есть ты предпочитаешь парней?

— Разве я похож на человека, предпочитающего парней? — фыркнул он. — Мне нравятся женщины.

— Но ведь я женщина.

— Не из тех, какие мне нравятся.

Похоже, в более детальные объяснения он вдаваться не собирался. И обратился к более серьезным делам — например, к завтраку и к вопросу о том, нужно ли ему еще больше отрастить свои баки.

Прежде чем начать работу над «Зубами острыми», я позвонила на ранчо.

Взявшая трубку Эдна надменно заметила:

— Я смутно припоминаю некую особу по имени Милагро, которая очень неожиданно уехала.

Я собиралась поговорить со своими друзьями начистоту и потребовать ответа на вопросы о Сайласе и неовампирах, но вместо этого почему-то сказала:

— Так значит, Эдна, вы все-таки скучаете по мне.

— Юная леди, не стоит упиваться дешевой сентиментальностью.

— Но это же мое любимое занятие, — возразила я. — Мне звонил Освальд, только вот связь была ужасной. А у вас нет никаких вестей от него?

— Нет, но он ведь говорил, что звонить ему будет трудно. Знаю, что вы наверняка тоскуете по нему.

Такой любезный ответ прямо-таки покорил меня.

— Эдна, я скучаю по нему, как сумасшедшая, но и очень горжусь им.

— Юная леди, Сэм рассказывал, что вы пишете какой-то сценарий.

— Точнее, переписываю его. В этом и состоит моя работа.

— Гм-м.

— Между прочим, я хотела поговорить с Гэбриелом, но на его автоответчике записано какое-то странное сообщение.

— Гэбриел сейчас занят очень важными делами. У него нет времени трепаться с вами о безделушках.

— Эдна, у вас там все нормально?

— Я хотела спросить у вас то же самое. — Она замолчала. Всё — причухали. Железнодорожный тупик. Или, может быть, вампирский тупик. — Ребенок плачет — мне нужно идти. Если Освальд позвонит, я скажу ему, что вы скучаете.

— Эдна, почему у вас и у всей родни столько секретов от меня? — Мой голос дрогнул, и я чуть не заплакала. — Разве я себя плохо зарекомендовала?

— Юная леди, это не телефонный разговор. Либби плачет. Мы поговорим, когда вы вернетесь.

Повесив трубку, я почувствовала себя потерянной и одинокой.

Телефон тут же зазвонил снова. Это курортная обслуга напоминала о массаже, на который меня записал Чарлз. Мои неприкаянность и тревога прокрались в сценарий, и я проработала до выхода на процедуру.

Зайдя в главное здание, я по вывескам добрела до лечебного центра. Длинный коридор вел в одно из крыльев здания, где стены были выкрашены в бледные оттенки персикового и телесного, то есть в цвет «плашенства». Из невидимых динамиков доносились звуки плещущей воды, ветра и птичьи трели.

Когда я назвала свое имя, меня проводили в теплую полутемную комнату с ароматическими свечами. Регистратор попросила меня снять одежду и надеть халат из натурального льна.

Я уселась на массажный стол и, ожидая физиотерапевта, стала разглядывать фотографии пустынных растений, которые висели на стенах. Прибытие физиотерапевта сопровождал звон колокольчиков на ее ножных браслетах.

— Здравствуйте, меня зовут Тривени, — представилась она мягким голосом, который никак не вязался с ее крупной фигурой.

Она была ростом примерно 183 сантиметра, широкоплечая, с мускулистыми руками, которые покрывали татуировки, сделанные хной. Ее рыжие волосы, тоже выкрашенные хной, были заплетены в маленькие косички и перевязаны ленточками, а светло-карие глаза сильно подведены черной подводкой. Я даже задумалась: если бы я так намалевалась, сошло бы мне это с рук?

В свою очередь представившись, я поинтересовалась:

— А что означает ваше имя?

— Это место, где встречаются три священные реки, — пояснила она. Увидев мое лицо, она добавила: — Но родители назвали меня Юджинией, в честь тетки.

— Неудивительно, что вы сменили имя.

На ее губах мелькнула улыбка. Затем она соединила ладони и закрыла глаза.

— Для начала я попрошу вас дышать медленно, вместе со мной.

Мы занимались этим несколько минут. Я очень порадовалась, что за все процедуры платит Скип, потому что дышать я умею бесплатно и без посторонней помощи.

Потом Тривени подожгла курительную палочку из полыни и начала размахивать ею в разные стороны.

— Это оберегающий круг. В нем вам никто не причинит вреда. Вы чувствуете себя защищенной?

Поскольку в этом круге не было жадных до моей крови неовампов, я ответила:

— Конечно. Абсолютно.

— Я оценю ваше энергетическое поле и проверю, нет ли там дисбаланса.

Она попросила меня встать и, выставив ладони, протянула ко мне руки. Вращая руками на расстоянии нескольких сантиметров от моего тела, она что-то фальшиво мурлыкала себе под нос. Все это представлялось мне полным бредом, но, поскольку Тривени казалась совершенно серьезной, я не возражала.

— У вас мощная жизненная сила, — подытожила она, — и вы канал регенеративной энергии.

— Моя подруга Нэнси говорит, что у меня сильные, даже обескураживающие феромоны.

— О! — Руки Тривени оказались в области моего пупка. — Здесь я чувствую нечто необычное, чакру Манипура.

— А что она делает?

— Контролирует аппетит, энергию, потоки жизненной силы. Лягте, пожалуйста, на живот.

Я обрадовалась, что могу спрятать лицо на время процедуры. Руки Тривени спустили халат и обнажили мою спину. Когда она дотронулась до моего тела, меня словно током шибануло. И начались галлюцинации — сочная окровавленная красная плоть, ручейки крови и бьющееся багровое сердце. Все мое тело сотрясалось.

Соскочив со стола, я подбросила Тривени в воздух, словно черепашку, после чего она шмякнулась на пол. Слушая, как кровь пульсирует в моих ушах, я прижала девушку к ковровому покрытию и зафиксировала ее руки над головой. Она была удивлена не меньше моего, особенно если учесть, что мои chichis мотались прямо у нее перед носом.

Тривени произнесла слово, которое совсем не ожидаешь услышать от человека, находящегося в гармонии с собой.

Я как можно более проворно слезла с нее, а потом натянула халат. Я была в смятении и от того, что сотворила, и от своих видений.

— Прости, пожалуйста. Ты в порядке?

— Вот чертова хрень! Что это вообще за фигня была? — Ее мягкий курортный голос куда-то исчез, и я услышала бостонский акцент. Усевшись на полу, Тривени потерла голову. — Как тебе это удалось?

Вспомнив гостиничную брошюрку, я сказала:

— Слишком напряженные мышцы. Я очень извиняюсь. И могу уйти.

Тут в дверь постучали, и из коридора донесся чей-то голос:

— У вас все нормально?

Тривени, даже не пытаясь встать, крикнула:

— У нас тут мир и полная гармония!

Мы обе замерли, дожидаясь, пока шаги удалятся.

Потом Тривени с трудом поднялась с пола.

— Что вообще случилось?

— Я немножко психую, когда до меня дотрагиваются. Полагаю, надо с этим бороться. Как думаешь, сможешь помочь мне?

— С тобой кто-нибудь жестоко обращался или изнасиловал? — напрямик спросила она. — Потому что в этом случае тебе нужен психиатр.

— Нет, но меня игнорировали и… э-э… преследовали.

— Хмм… две крайности. — Она немного подумала. — Обещать не буду, но попробую, если ты станешь платить мне в два раза больше за каждый сеанс. Но если решишь подбросить меня еще раз, я тебе так врежу, что ты отучишься от этого навсегда.

— Ты действительно думаешь, что сможешь помочь мне?

— Да, особенно если учесть, что я природный целитель.

Терять мне было нечего, поскольку расплачивался за это Скип, а не я.

Чтобы не повторить свой предыдущий номер, я изо всех сил вцепилась в массажный стол. Тривени колдовала над моей спиной, а я силилась не обращать внимания на собственную жажду крови и так увлеклась, что даже умудрилась не заметить большую часть спиритуалистических бормотаний физиотерапевта.

Терпеть этот массаж — все равно как снова и снова кататься на американских горках: впечатления те же, но с каждым разом все меньше шокируют.

Когда сеанс завершился, Тривени записала меня на следующий, а потом порекомендовала принять ванну с горячей минеральной водой, чтобы усилить эффект процедуры.

— Проще всего добраться туда так: идешь до конца коридора, затем шлепаешь налево, потом, возле следующей большой двери, берешь вправо, выходишь из здания, огибаешь его — и перед тобой бассейны с минеральной водой.

— Спасибо.

Одевшись, я уже не могла вспомнить, что я должна сделать — шлепать вправо или брать влево, — поэтому в конце концов оказалась в каком-то странном коридоре на задворках «Парагона». Этот проход был совсем не таким светлым и просторным, как все остальные помещения курорта. Несколько тусклых лампочек не в состоянии были осветить темный ковер и серые стены. В парадной части здания было много небольших указателей и табличек, но те двери, мимо которых я проходила сейчас, остались непомеченными. Я услышала какие-то голоса и, посчитав, что смогу спросить дорогу, пошла на шум.

На пороге одной из комнат, придерживая дверь, стояла какая-то красивая пара. Приблизившись, я смогла заглянуть поверх их плеч в роскошную темную гостиную, в которой стояли красные кожаные диваны и висели черные бархатные портьеры. Увидев меня, пара перестала разговаривать. Мужчина подхватил женщину под руку и увлек назад в гостиную.

— Здравствуйте, — начала я. — Я немного заблудилась. Я шла к минеральным ваннам и… — Тут я посмотрела женщине через плечо и увидела, что на двухместном диванчике сидят рыжеголовый мужчина и его подружка — ну просто королева шопинга из торгового центра. Комната была плохо освещена, мужчина смотрел в другую сторону, поэтому я не была уверена, что это мой Гэбриел, однако он был очень на него похож.

Я шагнула вперед, и дверь захлопнулась прямо перед моим носом.

Я повернула ручку как раз в тот момент, когда кто-то открыл дверь изнутри. Мне навстречу протиснулся коренастый румяный человек в парагонской униформе и тут же закрыл за собой дверь. Я посчитала его управляющим, потому что манжеты и воротник его куртки были отделаны золотой тесьмой, а еще у него, в отличие от подчиненных, не было именной бирки.

— Чем могу вам помочь? — официальным тоном осведомился он.

— Мне показалось, что там сидит мой друг. Я просто хотела поздороваться с ним.

— Прошу прощения, мисс, но в это помещение допускаются только члены Парагонского бриллиантового клуба. Их покой для нас превыше всего.

Я хотела попросить его передать привет рыжеволосому мужчине, но вдруг это был не Гэбриел? В конце концов, что он мог делать с мисс Белобрысая Приторность?

— Разумеется. Не могли бы вы подсказать, как пройти к минеральным ваннам? Я заблудилась.

Я целый час кипятилась в ванне с минеральной водой и все это время терзалась мыслями о своем состоянии, отношениях с Освальдом, неовампах и сценарии.

Я надеялась, что смогу спросить у Чарлза насчет своего пикапа, но за стойкой консьержа никого не было. И тут я услышала знакомый грубоватый голос, сопровождаемый радостным смехом:

— Пришлите в мой номер крепкого массажиста мужского пола.

В вестибюль вошла Жижи Бартон во главе целой колонны посыльных, которые с трудом перемещали горы ее чемоданов. Жижи сопровождал еще один консьерж — я прозвала его Чарлзеныш. На Бартон были широкие брюки, блузка с рукавами «летучая мышь» и жилетка, ее светловолосую голову украшал платок от Пуччи, — и весь этот ансамбль представлял собой гремучую смесь оттенков пурпурно-лилового, бледно-зеленого, оранжевого и ярко-красного. А я-то считала, что для курортного наряда вполне подходит сочетание белого и хаки.

— Привет, Жижи. Помнишь меня?

Увидев меня, она широко улыбнулась, бросила сумку и ринулась обниматься. В моей голове вспыхнули такие буйные краски, по сравнению с которыми даже наряд Жижи смотрелся бледно.

— Милагро, ты именно тот человек, которого я хотела здесь встретить.

Это звучало как-то сомнительно. Я мягко высвободилась из ее объятий и ответила:

— Правда? Что ж, я тоже очень рада тебя видеть.

— Ты наверняка приехала сюда из-за новых процедур. А где же Иэн?

— Ой, ну ты же знаешь Иэна. Он гуляет сам по себе. А что за новые процедуры?

Не успела Жижи ответить, как в наш разговор встрял Чарлзеныш:

— Госпожа Бартон, если вы зарегистрируетесь, мы проводим вас в ваш «люкс».

— Да, да. Милагро, дорогая, не могла бы ты зарегистрировать меня? А позже мы встретимся в баре и выпьем. Около шести. Нам есть о чем поговорить. — И Жижи упорхнула в направлении лифтов. Чарлзеныш проследовал в ее кильватере.

Я подошла к стойке портье и, обращаясь к стоявшей за ней женщине, сказала:

— Жижи Бартон просила, чтобы я ее зарегистрировала.

— Спасибо, мы займемся этим сами, — ответила она с улыбкой.

Когда я вернулась в свой домик, на гостиничном телефоне горел красный индикатор сообщений. Я подумала, что это звонил Скип, но все семь сообщений имели отношение к Томасу: меня просили назначить встречи, устроить интервью, обновить членство в спортклубе.

Мой сосед, лежа на кровати в шелковых трусах-боксерах, с видом невинной монашки смотрел какое-то ток-шоу.

— Томас, там на автоответчике есть несколько сообщений от людей, которые ошибочно считают меня твоей секретаршей.

Не отрывая глаз от телеэкрана, он ответил:

— Человеку в моем положении просто необходимы помощники. Если я сам начну заниматься всякой ерундой, это будет выглядеть странно.

Я подошла к телевизору, закрыв Томасу обзор.

— Человек в твоем положении? В твоем полуголом, валяющемся и глазеющем телевизор положении? И это среди дня?!

— Совершенно верно. Я ведь не какой-нибудь там придурок, зависающий в офисе. Я Томас Кук. — Он сел чуть ровнее. — Милагро, я думал, мы договорились, что станем помогать друг другу. Я помогу тебе не расстраивать Скипа, а ты придешь на выручку в моих делах.

Создавалось впечатление, что он говорит серьезно, но, поскольку он хороший актер, разобраться было невозможно.

— Ладно, как хочешь, только не жди, что я буду продолжать этот фарс после окончания работы над сценарием.

Всю вторую половину дня я провела в попытках выправить композицию второго акта, а также в делах Томаса.

Ближе к вечеру Томас всего один раз прервал меня, чтобы зачитать свой трогательный монолог: «Томас Кук: как я позировал в нижнем белье», — который я должна была слушать с гораздо меньшим интересом, чем это у меня получилось.

Потом он предложил:

— Поехали к Леваку, выпьем что-нибудь.

— Не могу. Во-первых, мой пикап еще не починили, а во-вторых, у меня здесь назначена встреча.

Тут зазвонил мой телефон, и я, направляясь в свой кабинет, автоматически ответила:

— «Люкс» Томаса Кука, добрый вечер.

— Милагро! — На линии были такие помехи, что это прозвучало как «м-м-м-и-а-а-о-о-о».

— Освальд! Освальд, это ты?

В трубке снова пошли помехи, потом донеслось четкое и рассерженное: «То-ма-а… (щелк)… ук» — и далее опять помехи.

— Я пошутила, Освальд. Как твои дела?

Однако связь все же прервалась.

Томас стоял в дверях, опершись о косяк.

— И с кем мы будем пить? — поинтересовался он.

— Мы не будем пить ни с кем. Это я собираюсь встретиться с Жижи Бартон в гостиничном баре, а тебя, если помнишь, просили больше не мозолить там глаза.

— Почему ты так себя ведешь? — сделав обиженное лицо, спросил Томас. — Мы с Жижи давние знакомые. Если она попросит, им придется впустить меня в гостиницу. Позвони Жижи и скажи, что я приду с тобой.

Томас пресекал все мои попытки стать серьезной воспитанной сценаристкой и обращался со мной как с девочкой на побегушках. Но поскольку моя карьера и его хорошее настроение слились в странный симбиоз, я все-таки позвонила Жижи. Она пришла в восторг от этой новости и пообещала уговорить портье, чтобы Томаса не вышвыривали из гостиницы.

Начав сборы, Томас оккупировал ванную. Я забрала оттуда его одежду и обувь.

— Томас, не мог бы ты поторопиться, чтобы и мне хватило времени привести себя в порядок?

— Совершенствоваться можно бесконечно, — изрек он.

Когда Томас вышел из ванной, он выглядел потрясающе. Он весь светился — светилась его гладкая медная кожа, светились глаза оттенка кофе-эспрессо, и даже холеные черные волосы тоже светились. На нем красовалась одна из тех повседневных футболок, которые стоят целое состояние и спадают с плеч именно так, как полагается. Широкие брюки облегали его знаменитый зад.

Я надела лавандовое платье, потому что оно было симпатичнее всех остальных моих тряпок. Поспешно глянула в зеркало, расчесала волосы, наложила немного блеска на губы и вышла из ванной.

— Ты что, опять в этом пойдешь? — изумился Томас.

— Кто станет смотреть на меня, если рядом будешь ты? — саркастически заметила я.

— Это верно, но меня не должны видеть с кем попало. А еще что-нибудь у тебя есть?

— Ты что, разбираешься в одежде?

— Работая моделью, учишься создавать образ.

— Чудесно, — отозвалась я и продемонстрировала ему свой скудный гардероб.

Приняв недовольный вид, он заявил:

— Нет, это невозможно. Ты собираешься найти себе парня — и одеваешься как дешевка?

— У меня уже есть парень.

— Ах, ну да. Юджин, фанат кровавых забав.

— Освальд. И он совершенно нормальный.

— Какая разница! — Подойдя к своему шкафу, Томас вынул оттуда белую льняную рубашку. — Надевай.

— С чем? С брюками или с юбкой?

— Просто с туфлями на каблуках.

— Я не собираюсь ходить в одной рубашке и демонстрировать всем кому ни попади свои девичьи прелести.

Томас обозвал меня ханжой, жеманницей, закомплексованной и консерваторшей. Но в конце концов пошел на компромисс и выдал мне свои белые шелковые боксеры, которые я надела поверх трусиков.

— Ты думаешь, люди сочтут, что это шорты? — засомневалась я.

— Ты считаешь, что все только о тебе и думают. — Он надел на меня один из модных ремней Нэнси и подрегулировал пряжку. Потом стянул резинку с моих аккуратно собранных в хвостик волос и велел: — Нагнись и опусти голову.

Томас израсходовал полбутылки «Парагонского лака с блеском», чтобы превратить мои волосы во взъерошенную гриву. Затем он подправил мой макияж, размазав карандаш по векам и припудрив меня так, чтобы подчеркнуть или затенить ту или иную часть лица. Когда Томас закончил, я стала похожа на чувственную, губастую, модную девицу, которая вполне могла бы стать парой актеру.

— Думаю, так будет лучше, — заметил он. Томас взял меня под руку, и мы направились в «Парагон». — На какой массаж ты сегодня ходила?

— На глубокий массаж тканей. Ты когда-нибудь слышал о Парагонском бриллиантовом клубе? У них здесь есть приватные помещения. Интересно, сколько нужно заплатить, чтобы вступить туда?

— Я никогда не беспокоюсь о таких вещах. Я Томас Кук — мне будут рады в любых приватных помещениях, — заявил он, позабыв о том, что до сегодняшнего дня путь в «Парагон» был ему заказан.

Для своей коктейльной вечеринки Жижи выбрала дворик бистро. Его озаряли десятки разноцветных стеклянных светильников — бирюзовые, аметистовые, рубиновые и топазовые. Столики, которыми пользовались посетители бистро, сменились грубо отесанными деревянными столами; на них красовались керамические блюда с едой и глиняные кувшины с красным вином. По дворику разложили ковры, поверх которых раскидали множество ярких подушек; подушки лежали и на расставленных повсюду низких скамеечках. В углу какой-то человек играл на цитре и пел навязчивую, жужжащую песню на языке, который мне так и не удалось опознать.

Отделившись от толпы гостей, Жижи направилась к нам. Она была в полупрозрачной изумрудно-зеленой тунике с поясом и плотно облегающих брюках. На ногах — золотистые босоножки; шею, уши и руки украшали звенящие золотые ожерелья, браслеты и серьги.

— Томас! Ты просто животное, но какое роскошное! — воскликнула она, заключив его в объятия.

Они посмотрели друг другу в глаза, и Томас сказал:

— Жижи, почему ты не снимаешься в фильмах?

— Снимаюсь, Томас, и, если будешь хорошо себя вести, ты их когда-нибудь увидишь. — Она вульгарно рассмеялась, а потом посмотрела на меня. — Милагро, дорогуша, спасибо, что привела Томаса. В таком наряде Иэн просто съел бы тебя.

— Э-э… спасибо. Спасибо, что пригласила нас. Удивительное дело, — продолжила я, оглядевшись, — неужели здесь кто-то играет на цитре? Я слышала цитру только в фильме «Третий человек».

— Я тоже была удивлена, — согласилась Жижи. — Еще до того как приехать, я обронила управляющему несколько слов на этот счет, и он сделал соответствующие выводы. — Наклонившись чуть ближе ко мне, она призналась: — Я не знаю и половины гостей, но все они — члены Бриллиантового клуба, так что это, вне всякого сомнения, замечательные люди.

Если здесь собралось высшее общество, значит, есть шанс, что появится и клон Гэбриела. Я оставила Жижи и Томаса флиртовать друг с другом, а сама отправилась вкушать хорошую еду, пить сангрию и смотреть, не появится ли загадочный мужчина.

На одном из столов официант разделывал ногу ягненка — она была настолько непрожаренной, что на разделочной доске собралась лужица крови.

— Ягнятину и вино, пожалуйста, — попросила у него я.

Возможно, сейчас на ранчо пьют коктейли и, вероятно, даже скучают по мне. Лично я скучаю по ним.

Пока официант нарезал мясо и укладывал его на кусок пресного хлеба, я оглядела всю остальную пищу и подумала, что она наверняка порадовала бы моих друзей-вампиров. Здесь стояли мисочки с красными ягодами, салат из свеклы и козьего сыра, блюдо с порезанной кусочками красной капустой, морковь с имбирем, картошка, посыпанная паприкой, и копченые красные перчики. Я топталась возле стола, поедая то и это и прислушиваясь к разговорам окружающих.

Вдруг я почувствовала себя неловко, будто бы за моей спиной кто-то стоит. Обернувшись, я поняла, что рядом никого нет. Но в дальнем конце дворика, вдалеке от всех гостей, в своем инвалидном кресле сидел тот самый забинтованный человек. Даже несмотря на то, что на нем были темные очки, мне казалось, что он наблюдает именно за мной. Возможно, Томас был прав, говоря, что я всегда все принимаю на свой счет.

Я попыталась поддержать разговор с пожилым мужчиной, который стоял рядом со мной, и мне почудилось даже, что он с интересом выслушивает мое мнение по поводу соглашений о свободной торговле. Потом его рука дотронулась до моего бедра, он слегка наклонился и проговорил:

— У вас замечательная кожа, и ее так много.

Отпрыгнув в сторону, я прервала поток отвратительных видений и сказала:

— Если хотите, чтобы ваша была цела, больше ко мне не прикасайтесь.

Вспылив, я вернулась к актеру и светской львице.

Держа в своих ладонях руки Жижи и улыбаясь во весь рот, Томас говорил:

— Ты ведь придешь на премьеру, обещай мне!

— Только если ты пообещаешь подумать о том, чтобы сняться в рекламе салфеток «Бартон», — отозвалась она. — Милагро, дорогая моя, вы с ним, что ли… — Поглядев на Томаса, Жижи приподняла брови.

— Нет, — выпалила я. — Мы деловые партнеры.

— Милагро — мой секретарь, — небрежно пояснил Томас. — Милагро, принеси мне бокал вина и блюдо с овощами. — И он повел Жижи к скоплению смеющихся людей.

Я как раз собирала закуски для Его величества, когда за моей спиной кто-то громко откашлялся. Обернувшись, я увидела Берни, который держал в руках потрепанный магазинный пакет из коричневой бумаги, упаковку из шести банок пива и банку жареного арахиса.

— Хотел порадовать вас нашим общим счастливым часом, но, как видно, вы нашли кое-что получше. — Он поставил на стол пиво и арахис.

— Как ты нашел нас?

— Я ведь журналист.

Он налил себе бокал вина, а потом вслед за мной направился к Томасу и Жижи. Обворожительно улыбнувшись светловолосой богачке, он представился:

— Привет, я Бернард Вайнз.

— Берни, это Жижи Бартон, — сказала я. — Берни пишет для «Еженедельной выставки».

— Да, — с гордостью подтвердил он. — Бартон — это как салфетки, что ли? «Да на вас даже чихать не стоит!»

Удивительно, но Жижи сочла это забавным.

Я передала Томасу еду и вино и обратилась к Жижи:

— Томас обращается со мной, как с секретаршей, но на самом деле я работаю над сценарием.

— А я считала тебя специалистом по садоводству, — отозвалась Жижи. — Об этом и хотела поговорить. Правда, немного позже.

— Милагро, ты что, занимаешься садоводством? — заинтересовался Берни.

— Среди прочего — да, — сказала я. — Как продвигается твоя охота на чупакабру?

— Когда я пришел туда после занятий, овцы уже не было.

Я смерила его взглядом, который говорил: «Я же тебя предупреждала!»

— Овцу утащили те же койоты, которые до этого ее убили.

— Динго украл моего ребё-о-онка! — фальцетом провизжал Берни, изображая австралийский акцент.

— А что такое чупа… кто это? — спросила Жижи.

— Это такое существо из латиноамериканского фольклора, оно убивает коз, — объяснил Берни. — Прошлой ночью мы слышали в пустыне крик какого-то странного животного, а потом нашли растерзанный труп овцы. Я осмотрел все вокруг, но так и не увидел никаких следов — ни признаков того, что ее волокли, ни каких-либо отпечатков ног, кроме наших собственных.

— Бог с тобой, Зверобой! — покачав головой, отозвалась я.

— Ну давай, давай, поглумись надо мной, срази меня своим знанием произведений американской литературы, известных каждому первокурснику! — с улыбкой проговорил Берни. — Кстати, ты хорошо поработала с теми сочинениями.

Квартет из нас был никудышный, но поддерживать беседу все же удавалось — я даже и не заметила, как прошел целый час.

— Жижи, ты еще долго здесь пробудешь? — поинтересовалась я.

— Пока будет интересно, — ответила она, кокетливо улыбнувшись Томасу и Берни. — Я приезжаю сюда несколько раз в год на омолаживающие процедуры. В «Парагоне» постоянно какие-нибудь нововведения, а я, пусть один раз, но все пробую.

Мне показалось, что она занимается съемом мужчин, но кто я такая, чтобы ее судить? Томаса куда-то утащили поклонники, так что Жижи подгребла к Берни. Она была выше него сантиметров на восемь, а стоя на своих каблучищах, Жижи прямо-таки нависала над журналистом.

— Расскажи мне еще что-нибудь о скандалах в мире звезд, — попросила она.

Группки гостей переместились, и получилось так, что я на мгновенье уставилась прямо на мужчину в инвалидном кресле.

— Думаю, мне пора идти, — сказала я. — Жижи, большое спасибо за все. Увидимся.

Я последний раз обвела глазами гостей в надежде узреть рыжеголового мужчину, но его здесь не было. По пути в свой домик, я взглянула на звезды и подумала об Освальде. Возможно, он сейчас спит в жаркой сырой хижине, запыленный и до того обессиленный, что не в состоянии размышлять о мелких проблемах, возникших между его девушкой и его семьей.

Стоило мне зайти в дом, как зазвонил телефон. Вбежав в комнату, я ответила после четвертого звонка.

— Алло!

Алло, Милагро? — На линии снова бушевали помехи, изменившие голос Освальда до неузнаваемости.

— Освальд, я только что думала о тебе!

В ответ я услышала следующее:

— (Щелк)… звонил… (щелк-щелк)… прошлый… (щелк-щелк)… подошла (щелк). Где… (щелк-щелк)… лась?

— Когда ты звонил прошлый раз, я подошла быстрее? Я была на улице. Смотрела на звезды и думала: может, ты тоже на них смотришь?

Я отчетливо расслышала только слог «то», который посчитала частью фразы: «Я тоже смотрю на них и думаю о тебе».

— Оз, я люблю тебя! Те ато безумно!

Связь прервалась, и он не успел мне ответить.

Всякий раз, когда я ненадолго погружалась в сон, я ловила себя на том, что мои мысли крутятся вокруг музыки, которую сегодня играл цитрист, и вампирского языка, звучащего так, будто кто-то жует металл. В моих видениях алтарь Сайласа и столы с вечеринки Жижи, заставленные едой, сливались воедино, и в конце концов я сама оказывалась на этом столе, окруженная кувшинами с кровью, а бархатные портьеры из комнаты Бриллиантового клуба начинали смыкаться вокруг меня.

Когда Томас приковылял в спальню, я была просто счастлива. Скидывая с себя одежду по дороге в ванную, он то и дело врезался в мебель.

— Томас, ты в порядке?

— В полном!

Я встала и принесла ему бутылку воды с кухни. Поставив ее на тумбочку, я крикнула:

— Аспирин тебе нужен?

— Спи уже!

«Хорошо, — решила я, — завтра утром сам будешь мучиться похмельем».

Ложась в кровать, он пробормотал:

— Повернись сюда.

Я послушалась и перевернулась на другой бок, надеясь, что он не начнет приставать. Томас взял меня за руку, сплетя наши пальцы.

— Расскажи мне что-нибудь, — попросила я.

Он пробурчал что-то о ночевке под столом, и я готова поклясться, что изо рта у него пахло горячим шоколадом.

Я так основательно вырубилась, что даже не услышала телефонного звонка. И проснулась от того, что Томас, высвободив свою руку, потянулся через меня и ответил по моему телефону.

— Да, — пробормотал он. — Алло! — Плюхнув трубку мне на грудь, он пояснил: — Никто не отвечает.

Но я все равно поднесла телефон к уху и сказала:

— Алло.

Звонивший повесил трубку. Убедив себя, что кто-то наверняка не туда попал, я тут же заснула.

 

Глава семнадцатая

Тайник, двойник и тупик

Разговаривая со Скипом по телефону на тему сценария, я попивала коктейль из крови и томатного сока. Из окна было видно, как Томас нарезает круги по бассейну. Наблюдая за тем, как его обнаженное загорелое тело движется в воде, я вдруг почувствовала приступ подросткового звездного фанатизма.

Я сообщила Скипу об успехах Томаса, и он заметил:

— Актеры, они все такие. У них это привычка — сначала поиздеваться над собой, а потом быстро прийти в норму.

Я решила, что под предлогом массажа можно пошнырять по «Парагону» и разведать чего-нибудь. Возможно, за время общения с семьей Эдны я заразилась от них подозрительностью, но у меня создавалось нехорошее впечатление, будто я что-то упустила.

Но для начала я пошла проведать консьержа.

— Привет, — поздоровалась я с Чарлзом. — Хотелось бы узнать, как поживает мой пикап.

— Извините, что не связался с вами ранее, — подобострастно начал он. — Звонил механик и сообщил, что ваш автомобиль серьезно поврежден.

Пикап был не новый, но я совсем недавно проходила ежегодный техосмотр.

— На днях я отгоняла его на текущий осмотр и ремонт, и мне там ничего не сказали, — удивилась я.

Чарлз заморгал.

— О, дело не в текущем ремонте. — Казалось, он силится припомнить что-то. — Механик сказал, что вы, наверное, наехали на большой камень или еще какое-нибудь препятствие, и оно повредило ходовую часть автомобиля.

— Ходовую часть? — Я понятия не имела, что это за штуковина, но выражение мне понравилось.

— Да, ходовую часть.

— Ладно, будьте добры, узнайте, пожалуйста, когда закончится ремонт.

Чарлз сказал, что запчасти придется заказывать на Восточном побережье.

— Если вы согласны, я передам механику, чтобы он делал заказ.

— Да, хорошо. Спасибо за помощь, Чарлз.

Он широко улыбнулся.

— Рад помочь.

Потом я немножко послонялась по гостинице, рассчитывая увидеть своего дорогого Гэбриела или его клон. Я зашла во все семь торговых точек, включая магазин детских подарков, где купила маленький хорошенький комбинезончик для Либби. Заглянула в ресторан и кафе, проверила бар, прогулялась по бистро и направилась на улицу, к дымящимся минеральным ваннам.

Я продефилировала по коридору, который вел к Бриллиантовому клубу, но вход в помещения клуба был закрыт. Может быть, Тривени что-нибудь знает?

Уже в массажном центре, по пути к своему процедурному кабинету, я заглянула в дверной проем одной из комнат и увидела кое-что интересное — стопки белья, среди которых попадались и темно-бордовые униформы горничных.

На этот раз Тривени потратила немного больше времени на дыхательную гимнастику, а потом вызвала во мне целый ряд зрительных образов. Я представила себе, что кровавые видения превращаются в алые цветы амариллиса. Стоило только подумать о цветах, и ко мне вернулось радостное чувство.

Тривени массировала меня теплыми скользкими руками, которые были смазаны маслом, пахнувшим влажной землей и мхом. Ухватившись за стол, я снова предалась видениям.

Когда она закончила, я свесила ноги со стола и села.

— Спасибо, Тривени. Похоже, мне помогает. Знаешь, я подумываю о том, чтобы вступить в Бриллиантовый клуб.

Вскинув голову, она недоуменно взглянула на меня:

— У тебя есть такие деньги, дорогуша?

— Мой друг сказал, что заплатит за меня, — ответила я, пожав плечами.

— А как же ты обойдешь условие, что для этого нужно десять лет подряд быть здешним клиентом?

— Я думала, только год…

— Нет, целых десять лет, чтобы уж точно доказать свою… ну, я не знаю… верность «Парагону», что ли. Тем, кто проработал здесь менее двух лет, никогда не позволят обслуживать клиентов в той части здания.

— А ты? Ты там работаешь?

— Ни за что. Я занимаюсь природным целительством. А все эти навороты меня просто выбешивают.

— Там все так наворочено?

Некоторое время Тривени молчала — судя по всему, раздумывала, что именно можно мне рассказать.

— Думаю, там проводят разные эксперименты. Делают вещи, которые явно не встретят всеобщего одобрения. Когда я заявила, что не хочу там работать, мне показалось, они решили меня уволить.

— Я рада, что они не сделали этого.

Когда Тривени вышла, я неспешно оделась, а потом, слегка приоткрыв дверь, проследила за тем, как она удалилась в другой лечебный кабинет. Я вышла за дверь и, убедившись, что поблизости никого нет, шагнула в помещение, где лежало белье.

Мне понадобилось всего тридцать секунд, чтобы найти висевшую на вешалке униформу. Я сунула ее в свой парагонский подарочный пакет, под комбинезончик Либби, а затем покинула территорию лечебного центра.

Я спешно двигалась по коридорам с таким видом, будто у меня была назначена встреча. Увидев женский туалет, я нырнула за дверь. Там какая-то женщина подкрашивала губы помадой. Не глядя на нее, я проследовала прямо в кабинку. Когда я услышала, что женщина вышла, я с трудом влезла в форму; одеяние было настолько узким в груди, что мне пришлось оставить верхние пуговицы не застегнутыми. Забрав волосы в хвостик, я спрятала свои вещи в шкафчик под раковиной.

Разглаживая ткань блузки, я наткнулась на что-то твердое. Во внутреннем кармане лежал магнитный ключ-пропуск. Решив, что выглядеть нужно так, будто я чем-то занята, я схватила букет из белых и желтых лилий, который стоял на боковом столике, и вышла в коридор.

Я эффектно продефилировала к двери Бриллиантового клуба, но потом вдруг поняла, что если вот так запросто ворвусь в секретную гостиную, это будет выглядеть по-идиотски. Я проследовала дальше по коридору и уперлась в двустворчатую металлическую дверь. Просто так, от нечего делать я приложила ключ-пропуск к магнитному считывателю. Раздался щелчок, и замок открылся. Уткнувшись лицом в цветы, я повернула ручку и открыла дверь.

В этой части здания пол был устлан толстыми коврами, заглушающими звук шагов, а стены казались шершавыми, словно их обили мешковиной. Кругом было тихо, если не считать журчания фонтана, установленного на одной из стен. За стойкой регистратуры сидел строгого вида молодой человек, читавший какой-то спортивный журнал.

— Чего? — спросил он, подняв на меня глаза.

— Цветы. — Я подняла букет повыше, но взгляд поднимать не стала, изображая из себя застенчивую горничную.

Он махнул рукой в левую сторону, туда-то я и пошла.

Вдруг прямо передо мной выросли человек-мумия и его сопровождающий. Загородив лицо букетом, я продолжила свой путь. Сопровождающий прокатил кресло мимо, даже не взглянув в мою сторону.

И тут я увидела дверь, на которой значилось: «Ванные комнаты».

Я открыла ее и оказалась в помещении, напоминавшем приемную какого-нибудь медицинского учреждения: сплошная нержавеющая сталь, черно-белая плитка на полу и светло-зеленые стены. Я разместила цветы рядом с букетом, который уже стоял на журнальном столике.

Немного подождав и хорошенько прислушавшись, я прокралась к одной из закрытых дверей и повернула ручку. В центре комнаты располагалась шикарная фарфоровая ванна. Оказалось, это и вправду ванная комната. Я быстро заглянула в две другие двери — все комнаты были одинаковыми. Мне стало интересно: что такого особенного в минеральных ваннах?

Я чувствовала себя полной дурой, когда вдруг увидела в задней части третьей комнаты промышленный холодильник из нержавейки. Мне хотелось пить, и я решила, что неплохо бы стащить оттуда бутылочку минеральной воды. Распахнув дверь холодильника, я увидела, что на полках рядами лежат пластиковые пакетики с темно-красной жидкостью.

Для того чтобы распознать кровь с первого взгляда, вам необязательно: а) жить с вампиром, б) жить с врачом, в) жить с вампиром-врачом, г) заразиться от вампира.

Желание переполнило меня. Мне хотелось схватить пакетики, разорвать их и, выплеснув кровь на лицо, наполнить ею рот. Мне хотелось раздеться и окропить тело густой, вязкой жидкостью. Мне хотелось, чтобы рядом оказался Освальд, и мы начали заниматься любовью, скользя и барахтаясь в кровавой луже.

Уже протянув руку к полкам, я вдруг увидела этикетки на пакетиках. И с ужасом поняла, что собиралась взять мешочек с человеческой кровью.

Здрасьте! Я же внимательно изучила парагонскую брошюру с лечебными процедурами, но там не упоминались ни кровь, ни средства из нее.

Захватив свой букет, я вышла из помещения с ванными комнатами и попрощалась с парнем, сидевшим за стойкой регистратуры.

— Ага, — рассеянно ответил он.

Пройдя через все двери с замками и никого не встретив, я было решила, что мне повезло. Но, приближаясь к женскому туалету, где были спрятаны мои вещи, я услышала, как у меня за спиной какой-то голос крикнул:

— Эй, ты!

Ко мне приближался коренастый управляющий, который караулил вход в гостиную Бриллиантового клуба.

— И куда же ты поперлась с этими цветами? — поинтересовался он. — Я десять минут назад просил тебя принести полотенца в травяную сауну.

— Э-э… — начала я. Мне было страшно, что он узнает меня, но его глаза смотрели только в ложбинку между моих грудей.

— Ты что, не говоришь по-английски? — рявкнул он. — sНаblо ingles?

— Si, senof, — бесцветно улыбнувшись, ответила я.

Взглянув на цветы, он презрительно улыбнулся:

— Пусть цветами занимаются флористы, а ты должна отнести полотенца в сауну.

Он открыл ключом встроенный шкаф, набитый пушистыми желтыми полотенцами. Схватив целую стопку, управляющий плюхнул их на мой букет.

Затем его рука скользнула ниже. Ухватившись за мою грудь, он с силой сжал ее пальцами, и в его отвратительных глазках сверкнул мерзкий огонек. В моей голове все покраснело.

— Ну, andale, muchacha. — скомандовал он.

Уходя, он хлопнул меня по заднице и пробормотал:

— Тупая горничная.

Я бросила цветы и полотенца и накинулась на него. Управляющий рухнул, основательно стукнувшись головой об пол. Я уселась ему на спину, в моей голове вспыхнули кровавые образы, а в ногах и бедрах родилась восхитительная дрожь, которая тут же поползла вверх.

Мужик явно был оглушен и не реагировал. Тогда я склонилась к его уху и прошептала:

— Больше никогда в жизни не обращайся так с подчиненными.

Он начал трепыхаться, и я рванула его руку вверх, с трудом переборов желание сломать ее и услышать, как треснет кость, разрывая плоть и кожу.

— Кто, черт возьми… — начал он трясущимся голосом. — Пусти меня! У тебя нет никакого права!

— Есть. Я из Комиссии по контролю за дискриминацией в области найма и продажи недвижимости.

— Комиссия по контролю за дискриминацией не…

— Это новый отдел, и мы наблюдаем за тобой. Одни считают нас неуправляемыми негодяями. Другие говорят, что мы слишком многим переломали кости. Но я считаю, что в целях справедливости любые средства хороши. — Мне хотелось оторвать ему уши и попить крови из свежей раны.

— Но это было…

— Ни слова, или дело кончится арестом. Ты больше никогда и ни за что не тронешь ни одну из здешних девушек, тебе ясно?

Я снова рванула его за руку, и он простонал:

— Да!

— Сегодня у меня хорошее настроение, и я, пожалуй, отпущу тебя после этого небольшого нагоняя. — Чтобы сделать акцент на своем хорошем настроении, я долбанула его головой об пол. — Сейчас ты уйдешь, не оглядываясь, потому что если я еще раз увижу твою мерзкую рожу, я просто сдеру с нее кожу на маску, которую на Хэллоуин будет носить моя собака Дейзи.

Я отпустила его, и он поднялся, потирая руку. Управляющий ринулся прочь, а мое сердце учащенно забилось. Я знала, что нельзя получать столько удовольствия, мучая другого человека. И желать того, чтобы этому другому было еще больнее, тоже нельзя.

«Я просто чудовище», — думала я, снова переодеваясь в свою одежду. Затем я спрятала униформу под раковиной. Я боялась, что, стоит мне выйти из основного здания, как сработает сигнализация и навстречу побегут охранники, но мне удалось без всяких проблем вернуться домой.

За время моего отсутствия у соседа — эмоционального вампира — сформировалось несколько требований: я должна была заказать протеиновый порошок для его коктейлей, посмотреть, не похожа ли родинка на его спине на злокачественную опухоль, и позвонить его агентше насчет японской рекламы пива. Я заказала упаковку протеинового порошка, сообщила, что у него на спине прыщ, а не родинка, а потом поболтала с агентшей, которая сказала, что насчет рекламы никаких решений принято не было.

Затем я отправилась в кабинет и заперла дверь. Позвонив Мерседес и дождавшись ее ответа, я рассказала ей обо всем, что видела.

— Я никак не могу сложить воедино всю картину происходящего. Что здесь делает Гэбриел, если это, конечно, Гэбриел? И зачем в «ванных комнатах» хранятся запасы крови? Берни сказал, что в «Парагоне» происходит что-то странное, вот я и подумываю — не это ли он имел в виду?

— Бритва Оккама, — проговорила она.

— Что?

— Бритва Оккама — это принцип, в соответствии с которым самое простое объяснение, охватывающее все факты, скорее всего и есть истина. Гэбриел сказал, что у него отпуск, вот он и приехал на курорт. В неофициальном крыле хранится кровь, а ты видела какого-то типа в бинтах — значит, в гостинице проводят лечебные процедуры. Большое животное утащило убитую овцу. Жители Ла-Басуры периодически сматываются куда-то на несколько дней. Никаких особых тайн я здесь не вижу.

— Эх, Мерседес, Мерседес, Мерседес, видишь, как факты могут ограничить наше восприятие? Здесь происходит что-то еще, связанное с вампирами. Вот смотри: мы с Гэбриелом попали сюда в одно и то же время, — тебе не кажется, что это слишком уж странное совпадение?

— Может, то был вовсе не Гэбриел. Почему ты не удивляешься, что у вас там Жижи Бартон и что она знает Томаса? Ты вращаешься в определенных кругах, где все всех знают. Один математик по имени Джон Аллен Паулос сказал, что отсутствие совпадений — это самое удивительное совпадение.

Ну да, а Далай-лама сказал: «Когда закрывается одна дверь, открывается другая».

Мерседес начала смеяться и смеялась долго. Снова обретя дар речи, она возразила:

— Это сказал не Далай-лама, а Александер Грейам Белл.

— Кто знал, что старик Алекс был таким философом? — Внезапно меня осенило: — Мерседес, а в каких странах на цитрах играют народную музыку?

— На цитрах играют повсюду с незапамятных времен. Согласно легенде, цитра может заколдовать. Она очень характерна для тирольской и баварской музыки. В Словении играли на басовой цитре, но потом ее сменила концертная. Армяне используют широкую цитру, которая называется канун. Есть еще кокле — латвийская цитра, а марокканская…

Кое-что прояснилось.

— Латыши играют на цитрах?

— Конечно. Кокле существует как минимум два тысячелетия.

— Сайлас Мэдисон говорил мне, что кровопускательная церемония основана на обряде, о котором он узнал из латышской рукописи.

— И что же?

— И что же?! Ах ты цитра-мацитра! Да вот что! Парагонский управляющий нанял цитриста и позвал на вечеринку Жижи клиентов Бриллиантового клуба, а в Бриллиантовом клубе есть кровавые ванны.

На том конце провода повисла тишина.

— Мерседес, ты здесь?

— Милагро, знаешь, в чем самая большая проблема выпускников гуманитарных факультетов? У них всегда возникают ассоциации там, где их быть не должно, — заявила она. — Я постараюсь найти что-нибудь о Бриллиантовом клубе «Парагона», но не позволяй воображению брать над тобой верх.

Я бы с удовольствием еще раз обдумала все эти совпадения, но у меня не было на это времени. Работа над сценарием требовала соблюдения сроков. Чем больше я старалась докопаться до важнейших истин в сценарии, тем больше меня терзали мысли о собственной индивидуальности. Я давила их, как букашек.

Томас начал тренировку, и его снаряды стучали и позвякивали. До конца дня наш домик превратился в центр трудовой активности.

Когда мне захотелось сделать перерыв в работе, я переоделась в чистую одежду и сообщила Томасу, что скоро вернусь.

— Куда это ты собралась? — поинтересовался Томас. — Жижи и ее друзья сначала придут сюда, а потом мы поедем в «Клуб Левака». Берни сказал, что там будет вечер караоке.

— Звучит соблазнительно, но у меня есть кое-какие дела.

Я люблю смотреть на небо ранним вечером; мне нравится, как оно темнеет, сменяя оттенки цветов дельфиниума — от светло-синего до багрово-синего. Я наклонилась зачерпнула ладонью землю и пропустила ее между пальцами. Почва была песчаной и рыхлой, однако ничего неприятного в ней не ощущалось. Я скучала по земле с ранчо — вулканической почве красноватого оттенка. Вытерев ладони о свои широкие брюки, я продолжила путь к основному зданию.

Куда бы я отправилась на месте гея, который по необъяснимым причинам отказался от своего потрясного гардероба?

— Интересно, тут есть спорт-бар? — спросила я у дежурного консьержа.

— Нет, ведь в «Парагон» приезжают, чтобы сбежать от соревнований и конкуренции.

Видимо, он заметил мое разочарование, потому что добавил:

— На балконе третьего этажа у нас есть соковый бар, где работает небольшой телевизор. Иногда по вечерам, когда посетителей немного, официанты смотрят там спортивные передачи.

Я нашла и соковый бар, и Гэбриела, который уныло сидел за одним из тамошних столиков. Это был именно он, а не какой-то там клон. Рядом с ним восседала его Королева Шопинга — мисс Белая-и-Пушистая. Больше посетителей в баре не было, если не считать перебинтованного человека в инвалидном кресле — он через соломинку потягивал какой-то напиток.

Гэбриел пристально глядел на экран, где появлялись, сменяя друг друга, яркие таблицы с информацией о матчах. Как следует разглядев его, я пришла в ужас: мало того, что Гэбриелу обкромсали волосы и теперь его голову украшала совершенно безликая стрижка, так он еще надел рубашку-поло с эмблемой какой-то футбольной команды. На его спутнице были отвратительная ярко-розовая блузка оттенка жеваной жвачки и такая же юбка со множеством оборочек. Мелированные волосы королевы шопинга были завиты и намертво залакированы. Она жевала кусочек лимона, который до этого украшал ее напиток.

— Привет, Гэбриел! — сказала я. — Значит, я оказалась права и видела именно тебя.

— Юная леди! — воскликнул он с удивлением, но без всякой радости. — Что ты здесь делаешь? Я думал, ты сейчас в городе.

— Я была там. — Я придвинула один из стульев к его столику. — Если короче, я здесь тружусь над киносценарием. А почему ты не представишь мне свою подругу? — поинтересовалась я, улыбнувшись его спутнице, фифочке до мозга костей.

Запах ее духов был настолько приторно-сладким, что мне вдруг показалось, будто у меня во рту конфета.

Она улыбнулась, сверкнув огромными, до безобразия белыми зубами, и представилась:

— Я Бриттани Монро. Мы с Гэбриелом помолвлены. Когда мы поженимся, я стану госпожой Гэбриел Грант или Бриттани Монро-Грант, я еще не решила.

Я от души посмеялась — хохотала несколько секунд, но потом вдруг увидела бледное лицо Гэбриела.

— Это ведь шутка, верно? Я хочу сказать, Гэбриел, ты ведь не можешь быть помолвлен с девушкой?

— Милагро, мы с Бриттани на самом деле помолвлены, — тихо возразил он.

— Ничего смешнее я не слышала! — Тут я умудрилась даже перекричать телевизор. — Тебе ведь нравятся мужики — большие, сильные, волосатые. В этом наши вкусы всегда совпадали — мы оба любим мужчин.

— Я сбился с пути истинного, но теперь снова на него вернулся. Я выбрал неправильный образ жизни, чем принес немало страданий себе и своей семье. — Он пристально посмотрел на меня, будто вызывая на спор.

— Гэбриел, зачем ты это делаешь?

— Я делаю это, чтобы наконец стать счастливым.

Он говорил очень серьезным тоном, но я все равно не могла поверить, хотя и знала, что ему сейчас нелегко.

— Гэбриел, тебе просто надо найти хорошего парня. До того как познакомиться с Освальдом, я тоже сомневалась, что встречу кого-нибудь.

Бриттани посмотрела на меня взглядом, от которого наверняка свернулось бы молоко.

— Гэби, кто эта женщина и почему она нас достает?

— Милагро — девушка моего троюродного брата, — равнодушно пояснил он. — Она знает семейство Грантов.

— Гэбриел, я-то думала, что я твой друг.

Он в упор взглянул на меня.

— Милагро, я знаю, тебе нравится иметь друзей-гомосексуалистов. Для тебя это всего-навсего болтовня и безопасный флирт. А ты когда-нибудь задумывалась, каково мне? Тебе не приходило в голову, что, возможно, я устал быть просто дружком-геем?

— Гэбриел, я никогда не относилась к тебе просто как к гею, — возразила я. А может, он прав? Может, я действительно смотрела на него именно так? — Ты смелый, веселый, изобретательный…

— И одинокий, — добавил он.

— Уже нет, — возразила Бриттани, по-свойски положив ладонь на его руку.

— Гэбриел, невозможно изменить свою сексуальную ориентацию только потому, что ты так решил. Думаешь, оттого, что ты станешь маскироваться, одиночество исчезнет?

— Юная леди, возможно, ты в состоянии спокойно жить, чувствуя себя изгоем, а я так не могу, — проговорил он.

— Ладно, я буду сидеть здесь и говорить с тобой до тех пор, пока не приведу тебя в чувство, — заявила я. — У меня полно времени. Если все дело в Уиллеме, так у него слабоумие и к тому же он уехал. Нельзя принимать его слова так близко к сердцу.

Мисс Девочка-Припевочка чуть было не зашипела на меня.

— Милагро, — очень тихо проговорил Гэбриел; мне пришлось прислушиваться, чтобы различать слова. — Ты мне расскажешь о том, как ты счастлива, лет через десять, когда члены нашего семейства будут по-прежнему обращаться с тобой так, словно ты никому не нужная дурында.

Эти слова оказались больнее удара. Слезы выступили у меня на глазах, а голос дрогнул, когда я сказала:

— Так вот как ты на самом деле ко мне относишься! — Я вскочила столь резко, что мой стул зашатался. — Не смею больше портить ваш романтический вечер. Уверена, что впереди вас ждет волнующая ночь, полная любовных утех.

Захлопав своими густо накрашенными и завитыми ресницами, Бриттани заявила:

— Я берегу себя для замужества.

— Что-то мне подсказывает, что Гэбриел не станет с тобой из-за этого ссориться, — бросила я и удалилась, не заботясь о том, что устроила сцену.

Господин Мумия наблюдал за мной сквозь щелки в бинтах своими блестящими влажными глазами.

Я была еще далеко, но мне уже были слышны шум голосов и звуки музыки, доносившиеся из нашего домика. Он был переполнен привлекательными, холеными людьми, которые подпирали спортивные снаряды, поедали что-то с накрытого для фуршета стола и танцевали вокруг бассейна. Томас и Жижи, одетая в парео из ткани с тропическим рисунком, восседали на трамплине.

Я вышла во дворик, чтобы спросить у Томаса, в чем собственно дело. Кто-то протянул мне клубничный дайкири, а Жижи соскочила с трамплина и вышла мне навстречу.

— Здравствуй, Милагро.

— Привет, Жижи, — ответила я, изо всех сил стараясь выглядеть радостной, хотя у меня совсем не было настроения веселиться. — А я думала, вы собирались куда-то пойти.

— Планы поменялись. Ты плакала?

Я вытерла глаза.

— У меня аллергия на перекати-поле.

Но Жижи уже пустилась рассуждать на другую тему.

— Ты даже не представляешь, как я была рада, что ты здесь. Процедуры потрясающие, правда, иногда все эти сауны и медитации надоедают до смерти. А Иэн не будет ревновать, что ты проводишь здесь время с Томасом?

— Мы с Томасом не…

— Милагро, право, не стоит делать из этого секрет! Мы ведь уже взрослые женщины, — добавила она с озорной улыбкой. — Я восхищена твоим вкусом по части мужчин, и если у вас с Томасом нет никаких особенных отношений…

— Нет, совсем никаких, — призналась я.

— Он просто клёвый, — заявила она. — Ой, да, я позвонила Иэну и оставила ему сообщение с приглашением в «Парагон», но о том, что ты здесь, я ему не сказала. Подумала, это станет для него сюрпризом. Мы будем тут все вместе развлекаться, а потом, быть может, поедем ко мне в Хэмптонс. Хочу, чтобы ты посмотрела на мой тамошний сад.

— Я была бы очень рада, Жижи. А сейчас мне хочется посоветоваться с тобой насчет процедур, которые ты здесь проходишь. Ну, знаешь, насчет самых необычных.

Она пристально вгляделась в мое лицо.

— Ты молода. Тебе пока ничего не нужно делать.

— Ты считаешь, что я молода? Хорошо. Но если я хочу общаться с мужчинами определенного положения, у которых высокие требования, мне нужно всегда оставаться такой… Сама понимаешь. — Отлично! Теперь Жижи подумает, что я честолюбивая потаскушка.

Она заговорщически улыбнулась и, наклонившись поближе, шепнула мне на ухо:

— Мне ужасно хочется попробовать одну новую процедуру. Инъекция нового средства на основе крови. Безумно дорогая, но мне сказали, что этот укол усиливает регенерацию клеток кожи и повышает иммунитет к различным заболеваниям.

— И откуда взяли эту кровь? — поинтересовалась я.

— У человека с редким генетическим заболеванием. Мне должны сообщить, когда можно будет сделать укол.

Какой-то мужчина в белых брюках и расстегнутой рубашке, обнажавшей его волосатую грудь, потащил Жижи танцевать под песню, которая была популярна лет десять назад.

Не знаю, когда приехал Берни, но я заметила его только после того, как тусовка начала сворачиваться и гости постепенно стали возвращаться в гостиницу, чтобы подготовиться к вечерним мероприятиям. Подойдя ко мне сзади, он одной рукой обхватил мои плечи. От неожиданно нахлынувших видений я аж подпрыгнула, но Берни этого не заметил. Я начала делать свои дыхательные упражнения.

— Милагро, насчет чупакабры…

— Будь добр, прекрати обсуждать со мной свою смехотворную теорию о чупакабре. Разве у тебя нет завтра уроков?

— У нас выходной. Ты мне очень нравишься, и я хотел бы, чтобы мы стали друзьями.

— Мы уже друзья, — ответила я и подумала, что так оно и есть.

— Друзья прощают друг друга, не забывают поздравлять друг друга в дни рождения и помогают друг другу. Вот что я имею в виду.

— Берни, ты говоришь так, будто завтра уходишь на фронт. Да, общепринятое определение дружбы мне вполне понятно.

Я решила, что он несет всякую околесицу спьяну, поэтому, когда Берни собрался уходить, я отняла у него ключи и объявила:

— На машине ты не поедешь. Ты надрался.

— Нет.

— Попробуй прямо пройтись по плиткам.

Берни повиновался, говоря:

— Я не пьяный. Верни мне ключи, пожалуйста.

— Прочти стишок.

Берни выпрямился и продекламировал:

Это мой сон.

Всего лишь мой сон — Виденье мое:

Опрятной прическа была у меня,

Но большая любовь растрепала ее.

— Обалдеть можно! — восхитилась я. — Что, действительно есть такой стишок?

— Да, он называется «Мой сон», его написал Огден Нэш.

— Ладно, лови. — Я бросила Берни его ключи.

После того как горничные убрались в нашем домике, из спальни выплыл Томас в белой рубашке и черных джинсах. Он был такой красивый, что я прямо-таки застыла на месте.

— Как я выгляжу? — спросил Томас с улыбкой, подойдя ко мне.

— Потрясающе, — с трудом проговорила я. — Ты выглядишь потрясающе.

— Я знаю, — сказал он, поглаживая себя по груди, — но все равно приятно это слышать. Я ухожу вместе с Жижи. Не дожидайся меня.

Я надела кеды и вышла из домика. Когда я перестала слышать людские голоса, а уличные огни скрылись из вида, я пустилась бежать.

В лунном свете осколки стекла сияли, как драгоценные камни. Я не думала о том, куда бегу, но вскоре оказалась там, где раньше лежала убитая овца. Не знаю, как мне удалось найти это место, однако я была уверена, что это именно оно.

Я добавила чувство географии к списку моих новых качеств: способности видеть сияющие очертания живых существ, быстро восстанавливаться после ран и травм, великолепному ночному видению, физической выносливости, высокой переносимости вина и других средств повышения настроения. Эти поразительные умения очень понадобились бы тем, кто борется с преступностью, но они вряд ли помогут разобраться, что происходит с моими друзьями и со мной самой.

Я нагнулась, чтобы осмотреть место, где лежал труп животного. Овца — вовсе не маленькое существо. Она довольно-таки большая и объемистая. Даже самый хитрый койот вряд ли сможет ее унести. Пуме и той пришлось бы тащить овцу по земле, но следов волочения нигде не было видно.

Я набрала немного камней, чтобы защищаться при необходимости, и уселась на валун. Я прислушивалась, ожидая появления странного летающего существа, и одновременно пыталась обдумать недавние события, чтобы найти простейшее объяснение всем фактам сразу. Однажды я смотрела фильм о том, как некий гений-математик помог агентам ФБР. Он говорил что-то об информации, которая сначала исходит из какого-то источника, а потом возвращается к нему же. Я мысленно вернулась к самому началу — к появлению Уиллема Данлопа и Сайласа Мэдисона.

Их визит обнажил некоторые секреты семейства и обострил мои отношения с родителями Освальда. Уиллем осудил Гэбриела. Сайлас пытался ранить Иэна, потому что тот унизил Уиллема, а я из-за этого снова подхватила инфекцию. Если бы Сайлас не отменил наше свидание в кафе, я бы не встретилась со Скипом.

А если бы я случайно не встретилась со Скипом, я бы не оказалась здесь… в том месте, где обнаружился изменившийся Гэбриел; где люди, уходящие в пустыню, пропадают и появляются только через несколько дней; где меня отвлекли при помощи кинозвезды и работы, отвечающей моим необычным интересам; в том месте, куда светские львицы приезжают, чтобы пройти какие-то новые процедуры, а в закрытом крыле хранится кровь; где неожиданно сломался двигатель моего пикапа и где играют на цитрах.

А я-то считала себя умной, потому что закончила ПУ! Сайлас хотел, чтобы я оказалась здесь, а я не только приехала, но еще и не сказала об этом никому из тех, кто способен мне помочь. Если Томас заодно с Сайласом, то я сплю в одной постели с врагом. Но Сайлас слишком умен, чтобы довериться эмоциональному, а не настоящему вампиру.

Я бегом вернулась в домик. Съев кусочек boudin noir, я взялась за свой телефон. Мерседес могла оказаться либо в клубе, либо дома, возле компьютеров.

— Мерседес, привет.

В трубке раздался шум, и она сказала: «Мотеп-tito», что могло означать любой отрезок времени — от пяти секунд до пяти часов. Через несколько минут Мерседес продолжила разговор из более тихого помещения:

— Что случилось?

— Я применила бритву Оккама, и вот самое простое объяснение, которое пришло мне в голову: Сайлас использовал Скипа, чтобы передислоцировать меня сюда, в «Парагон»; он же причастен к тому, что делается в неофициальном крыле гостиницы; и то, что Гэбриел здесь, тоже как-то связано с Сайласом. Между прочим, сегодня я разговаривала с Гэбриелом и даже познакомилась с его невестой. Она девушка.

— А я и не знала, что Гэбриелу нравятся женственные парни.

— Это никакой не парень, а самая настоящая, генетически подтвержденная женщина, одна из самых отвратительных представительниц нашего пола, натуральная фифка.

— Зачем Сайласу понадобилось, чтобы ты оказалась в «Парагоне»?

— А это, mi hermana тот самый вопрос, для решения которого мне нужна помощь твоего могучего мозга. До твоего приезда я прикинусь дурочкой.

— Ну это уж ты умеешь, — согласилась Мерседес.

 

Глава восемнадцатая

Болваны и летающие обезьяны

Ha следующее утро телефон принялся верещать уже в семь часов. Я схватила трубку с первого звонка в надежде услышать Освальда.

— Алло!

— Мария Дос Пассос?

— Это не Мария, это…

Женщина, чей голос послышался на том конце провода, представилась журналисткой из какой-то ежедневной газеты.

— Я хочу поговорить начет ваших отношений с Томасом Куком и последних событий вашей жизни.

Тон у нее был вкрадчивый, что меня очень насторожило.

— У меня нет никаких отношений с Томасом Куком и вообще — почему вы звоните сюда?

— Я разрабатываю тему статьи, опубликованной в «Еженедельной выставке». А теперь по поводу того, что вы якобы видели чупакабру…

— Без комментариев, — ответила я и повесила трубку.

Мне хотелось убить Берни. Я с удовольствием взяла бы тупой нож, очень медленно и небрежно расчленила бы его, а потом разбросала куски по пустыне на съедение его любимому чупакабре.

— Томас! Томас! Пойди сюда! — закричала я, но телефон зазвонил опять. — Алло! — ответила я.

— Это Мария Дос Пассос? Меня зовут Луи Ричардсон, я журналист из…

— No hablo ingles. Вы до свидания сейчас. — Я отключила связь и, невзирая на возобновившиеся телефонные трели, пошла искать Томаса. Я сняла трубку и сразу же повесила ее. Потом набрала номер администратора.

— Доброе утро.

— Здравствуйте, это Милагро Де Лос Сантос из домика номер двенадцать. Мне постоянно звонят и спрашивают Марию Дос Пассос. Здесь таких нет.

Регистратор попросила меня немного подождать, а потом снова вернулась на линию.

— Мы просим прощения, госпожа Де Лос Сантос. У нас появилась новая сотрудница; она решила, что кто-то спутал имена. Этого больше не повторится.

— Спасибо. Неважно, какие журналисты будут звонить, я не хочу, чтобы они меня беспокоили.

Мой сосед по домику обнаружился в ванной — глядя в зеркало, он рассматривал кожу под глазами.

— Почему ты не подходишь к телефону? Это ведь наверняка моя агентша.

— Это не твоя агентша. Звонят журналисты, потому что в «Еженедельной выставке» вышла статья о нас и чупакабре.

— Правда? У тебя она есть?

— Нет, нету… — Только я пустилась в объяснения, как в дверь позвонили.

Я подошла к ней и совсем чуть-чуть приоткрыла.

— Пакет для Милагро Де Лос Сантос, — объявил курьер.

— Спасибо, — поблагодарила я, расписываясь за огроменный конверт из манильской бумаги.

Потом я закрыла дверь, заперла ее на все замки и переключила телефон на автоответчик. А затем сделала себе коктейль из кофе и крови. Смесь оказалась настолько ужасной, что я, давясь, влила в себя только полчашки; остальное пришлось выплеснуть в унитаз.

В конверте лежал экземпляр «Еженедельной выставки». К нему скрепкой была пришпилена записка: «Друзья прощают друг друга. Твой друг Берни».

Я развернула газету и остолбенела. Там была помещена огромная фотография, изображавшая Томаса, который стоит во дворе домика и целует меня; это произошло наутро, сразу после того как мы с Берни подобрали его на тротуаре.

— Мог бы снять меня и с более выгодного ракурса, — пожаловался Томас.

— Ты знал об этом?

— Нет, — ответил он и широко улыбнулся.

Схватив небольшую гантельку, я подняла ее над головой.

— Или ты скажешь мне правду, или никакого «выгодного ракурса» у тебя больше не будет.

— Клянусь, я не знал, но я… э-э… не то чтобы и впрямь не знал. — Когда я угрожающе помахала гантелей, Томас отступил на шаг и добавил: — Он же пишет для желтой прессы! Чего же ты хотела — чтобы он просто так разговаривал с нами?

— Если честно, да, — ответила я, тут же почувствовав себя полной дурой.

Я взглянула на газетенку. Если бы на фотографии была запечатлена какая-нибудь другая chica, статья показалась бы мне очень прикольной.

Заголовок гласил: «Чупакабре допекает латино-американских голубков», а подзаголовок выглядел так: «Любовь, оскверненная смертоносным чудищем — летучей обезьяной». Под фотографией, на которой меня обнимает Томас, была помещена подпись: «Томас КУКсился недолго — теперь рядом с ним жаркая мексиканская штучка». Под другим снимком, на котором мы рассматриваем труп овцы, помещалась следующая фраза: «Убит ненаглядный питомец латиноамериканских влюбленных — козлик Панчо».

Хорошо хоть, что мое лицо получилось нечетким, а имя заменили на Марию Дос Пассос.

— Как ты думаешь, меня тут можно узнать? — нервно поинтересовалась я.

— Шутишь, что ли? Ты самая обычная мексиканская девушка, к тому же черты на фотографии размыты.

Он не хотел оскорбить меня, и я совершенно не обиделась. Томас ткнул пальцем в один из снимков — там мы смотрим в небо на зловещее крылатое существо.

— Вот самый лучший кадр. Здесь мы оба хорошо получились.

— А мне нравится этот, — отозвалась я, указывая на фотографию из «Клуба Левака». — Мне очень редко удается так завить волосы.

Мы замолчали, погрузившись в чтение нелепой статьи. Если верить Берни, Томас впервые увидел «Марию Дос Пассос» в рекламе «Фанты» и тут же возжелал ее. Ярость чупакабры он навлек на себя тем, что по пути в Энсенаду, предварительно нахлебавшись текилы и накачавшись наркотиками, случайно переехал одного из его детенышей.

Воображаемая Мария, в прошлом очень востребованная статистка из мексиканских мыльных опер, регулярно молилась Магнусу из Фюссена — святому, ограждающему от хищников, — чтобы чупакабра ее не тронул.

— Как Берни мог сделать такое, после того как я помогла ему проверить сочинения! — воскликнула я, плюхнувшись на диван.

— Хорошая статья, — одобрил Томас.

Он подошел к телефону и набрал какой-то номер. Я слышала, как он разговаривал со своим менеджером. Судя по всему, оба были страшно довольны положительной публикацией. Закончив беседу, Томас уселся рядом со мной и улыбнулся:

— Эту статью будут перепечатывать заграничные газеты. Люди хотят взять у нас интервью.

— Но ты ведь не можешь считать, что это хорошо! — Я поведала ему о том, что мои знакомые из ПУ будут хохотать над этим опусом до упаду.

Томас выпрямился.

— Милагро, — обратился он ко мне своим сиплым голосом, от которого по моему телу побежали мурашки, — можно мне кое-что объяснить тебе? На публике они, конечно же, будут смеяться, но по вечерам, возле своих скучных парней, каких-нибудь там биржевых маклеров, они будут мечтать поменяться с тобой местами, оказаться в моей постели.

Хоть я и знала, что для него привести в действие собственную сексуальную энергию все равно что открыть кран, меня это завораживало, и я чувствовала себя, словно бойскаут на вечеринке в женском университетском клубе, где голые девушки развлекаются подушечными боями.

— Я… э-э…

Он прижал палец к моим губам.

— Ты должна поблагодарить Берни. Он назвал тебя жаркой штучкой.

— Томас, в этой статье я выгляжу идиоткой.

— Видимо, с тобой плохо обращались, раз у тебя такая низкая самооценка. Можешь соединить меня с агентшей и заказать завтрак?

Я с радостью позвонила агентше, потому что хотела расспросить ее о своей сделке со Скипом. Она была в диком восторге по поводу статьи. Равно как и Скип, который явился ближе к вечеру вместе с супер-пупер-стильной пиарщицей в строгом черном костюме.

Оглядев меня с головы до ног, пиарщица поправила огромные очки в черной оправе, съехавшие с ее точеного носика, и сказала Скипу:

— Тебе следовало бы посоветоваться со мной, прежде чем выбирать кандидатуру. Я бы пошла другим путем. Не таким очевидным.

— Никакая я не кандидатура! — возмутилась я. Слова эти прозвучали так, будто я сплевывала какие-то острые предметы, случайно попавшие в рот. — Я — это я. Настоящая!

— М-м-м… — критично заметила пиарщица. — Чуть больше шика, чуть меньше крика — вот что нужно для интервью. Не волнуйтесь, мы раздобудем вам тренера. — Она обратилась к Скипу: — Сам знаешь, с рядовыми гражданами тяжело работать.

— Знаю, — согласился он. — Но ведь мы ничего не инсценировали. Нам просто повезло.

— Скип, я не считаю это везением, — возразила я, стремясь задеть маленькую стерву. — Ты ведь знаешь, я состою в серьезных отношениях. А еще мне кажется, что как хорошему автору мне может повредить упоминание в желтой газетенке в связи с появлением чупакабры.

— Милагро, расслабься, — ободрил меня Скип. А потом обратился к пиарщице: — Мы можем заменить ее какой-нибудь начинающей звездочкой. Есть предложения?

Они тут же погрузились в обсуждение подходящей для Томаса пассии.

Вряд ли Сайлас мог предусмотреть все это в своем сценарии. Или все-таки мог? Казалось, Скип по-настоящему радуется рекламе, которая появилась у фильма, и мне пришлось поверить, что проект действительно существует.

Мне нужно было выплеснуть эмоции, поэтому я позвонила Берни. И оставила гневное сообщение о его лживой натуре, пучине, в которую ухнула его этика, спорном употреблении точки с запятой и склонности к избыточной аллитерации.

Потом я заперлась в кабинете и сделала вид, что работаю. А сама взяла в руки «Возвращение в Брайдсхед» и дочитала оставшиеся страницы. Захлопнув книжку, я почувствовала себя лучше. Чарлз, Себастьян и Джулия, пережив глупость, саморазрушение и крах в любви, стали зрелыми личностями. Пусть они утратили невинность, зато не потеряли надежду.

Пришла пора взять под контроль то, что еще можно контролировать, — например, мой пикап. Мне так хотелось схлестнуться с кем-нибудь, что, когда портье распахнул передо мной дверь, я тут же налетела на человека в инвалидном кресле.

— Простите, извините, — запричитала я, снова обретя равновесие. — Я не видела, куда иду! Я вас не ударила?

— Ничуть, — заверил он. Из-за марли, которая закрывала часть его рта, голос казался приглушенным. — Вс-с-се хорошо.

Я уже почти пересекла вестибюль, когда у меня внутри все похолодело. Продолжая путь, я убеждала себя, что это из-за бинтов «с» почудилось мне таким свистящим.

Чарлз оказался за стойкой консьержа. Он вел длинную беседу с одним из гостей, который желал узнать подробности о программе отеля на зимние каникулы. А я занялась разглядыванием всех тех привлекательных загорелых людей, что плавно шествовали мимо меня по каменному полу.

Мое терпение продлилось минут десять, потом я начала постукивать ногой по полу, поглядывать на запястье (просто забыла, что часов-то у меня нет) и издавать раздраженные вздохи.

Время от времени консьерж бросал на меня сочувственные взгляды, но тем не менее, казалось, и не думал заканчивать свою нудную беседу. Я решила ждать до победного, а потому тихонько затянула «Лас маньянитас». Мерседес как-то сказала: если исполнить эту «жизнерадостную» песенку три раза подряд, слушатели на сто процентов свихнутся.

Гость сдался на втором припеве, и я, невинно улыбаясь, заняла его место.

— Как дела, Чарлз?

— Здравствуйте. Надеюсь, вам нравится проводить время в «Парагоне» и пользоваться всеми нашими дополнительными услугами.

— Да, все просто замечательно. Только вот хотелось бы вернуть свой пикап.

— Он еще не готов.

— Тогда я хочу побеседовать с механиком. Может быть, вы дадите мне его имя, телефон гаража, и я займусь этим сама?

Заметив вспышку паники в голубых глазах Чарлза, я поняла: он думает, что бы такое наврать.

— Механик работает исключительно на нашу гостиницу и еще на собственных клиентов, — сообщил Чарлз, поглаживая бороду. — Он не любит, когда его беспокоят, и по нашему с ним контракту мы… э-э… не имеем права разглашать его личные данные.

Нагнувшись поближе к консьержу, я посмотрела ему в глаза и сказала:

— Я считаю, что именно вы повинны в исчезновении моего пикапа. Верните его мне к завтрашнему дню. Иначе, Чарлз, я буду очень вами недовольна. Вы поняли?

— Да, я попрошу механика ускорить ремонт.

— Вот и хорошо. А сейчас я пойду на массаж.

Пусть массаж и не доставлял удовольствия, зато у меня создавалось впечатление, что я предпринимаю хоть какие-то попытки регулировать свои кровавые видения. По пути в процедурный кабинет я проверила дверь в помещение с униформами и бельем, но та была заперта.

Уже в массажной я быстро переоделась в халат.

Тривени сначала постучала в дверь, а потом вошла, позвякивая браслетом на ноге.

— Как наше ничего, подружка? — спросила она своим настоящим голосом.

— Все хорошо. Извини, что опоздала.

— Не парься, — отозвалась она, поджигая курительную палочку.

— Как работа?

Тривени закатила глаза, густо очерченные черным карандашом.

— Не уверена, что я создана для этого крутого курорта. Правда, кое-что хорошенькое тут есть. На собрании персонала нам объявили, что через неделю у нас будут два полностью оплаченных выходных дня.

— Правда? Это очень щедро.

— Да, тут все приостановят и все закроют, потому что кто-то из членов Бриллиантового клуба устраивает частную вечеринку.

— Зачем нужно закрывать весь курорт ради особых гостей?

— А черт его знает! Может, у них будет нудистское мероприятие. А может, какая-нибудь отвратительная оргия. А теперь закрой варежку и начинай медитировать.

Вернувшись в домик, я очень обрадовалась, что Скип, Томас и пиарщица куда-то смотались. Я взяла бокал и смешала в нем воду с несколькими каплями крови; если бы меня кто увидел, то подумал бы, что я пью розовое вино. Я стучала по клавиатуре и потягивала его, потягивала и стучала.

Томас вернулся поздно, помахал мне рукой и отправился спать. Я уставилась на свой телефон, мечтая о звонке Освальда; пусть даже придется слушать треск и шумы, все равно я смогу крикнуть, что люблю его.

Когда все звуки на курорте стихли, я выскользнула на улицу и отправилась на пробежку. Дневные оттенки кротового, коричневого и серого выровнялись ночью до серых и черных. Как сказал Берни, в пустыне было что-то неземное, суровое и при этом красивое. Я чувствовала себя так, будто осталась одна на всей планете.

На обратном пути я обследовала то место, где мы нашли овцу. После нескольких минут поисков я обнаружила динамики, спрятанные за камнями и кустами, и что-то вроде проектора. Так вот почему тень летающего существа не имела светящегося контура! Эта пустынная крыса, Берни, разыграл целое шоу!

Последнее время все, что я делала, было как-то не в дугу. Я позволяла Берни и Чарлзу вводить меня в заблуждение, потому как считала, что они хорошо ко мне относятся. Я не особенно возражала против того, что Томас шантажировал меня. Я была не в состоянии примириться с желаниями Гэбриела и все время вмешивалась в его дела.

Мне оставалось только одно утешение — глубокий сон без сновидений.

Находясь в каком-то замечательном уютном месте, с наслаждением ощущая гладкость роскошного постельного белья и мягкость пуховой подушки, я пребывала в глубокой дреме и блаженном неведении, что жизнь вконец испорчена, и тут до моего слуха донесся отвратительный жужжащий звук. Я открыла глаза в тот самый момент, когда Томас, пихнув меня в бок, сказал:

— Дверь!

Я пихнула его в ответ, после чего он толкнул меня так сильно, что я чуть не свалилась с кровати. Треснув его подушкой, я воскликнула:

— Ну ты, болван, если ты не будешь обращаться со мной по-человечески, я огрею тебя по гладкой безволосой заднице!

Схватив парагонский халат, я взглянула на часы. Кого это принесло в семь утра?

На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял посыльный.

— Мисс Де Лос Сантос, вас ожидают у регистрационной стойки.

— В такую рань? Я же сказала: я не хочу, чтобы меня беспокоила пресса.

— Да, мы знаем, но эта дама очень настойчива, и она… э-э… как это… пугает людей.

Я вздохнула.

— Сейчас приду. Вот только приму душ и…

Тут к моему домику подъехал гольф-кар и остановился у ограды.

За рулем с оскорбленным выражением лица сидел еще один посыльный. Я не смогла сдержать улыбку, когда увидела, что из гольф-кара выходит изящная женщина в огромной шляпе и стильных солнцезащитных очках.

— Позаботьтесь, чтобы номер был готов к моему возвращению, — велела она водителю. — Мне нужна простая вода, без газа, и, бога ради, уберите все сухие цветы.

— Да, мэм.

Служащие «Парагона» помчали прочь так быстро, что даже гравий разлетался в разные стороны.

 

Глава девятнадцатая

Два вампира дерутся — третий не приставай

Эдна казалась образцом парагонского шика. На ней был наряд цвета морской волны — светлая блузка и чуть более темные широкие брюки из струящейся ткани. Она сняла очки, и тень от широкополой шляпы легла на лицо, делая ее потрясающие глаза еще более таинственными.

Меня переполняли чувства — мне хотелось схватить ее и обнять покрепче.

— Здравствуйте, Эдна, входите, пожалуйста. Как вы нашли меня?

— Юная леди, вы оказались правы.

— В самом деле? — обрадовалась я. — Насчет чего?

— Насчет того, что, если я подожду немного, вы выставите себя на посмешище. — Переступая порог домика, она вынула экземпляр «Еженедельной выставки» и передала его мне. — Что вы здесь делаете? Вы же говорили, что едете в город.

— Я получила работу по переделке сценария, но все гораздо сложнее.

За моей спиной кто-то громко зевнул, и я вдруг вспомнила, что у меня есть несанкционированный сосед по дому.

Бросив на Томаса долгий и пристальный взгляд, Эдна повелела:

— Молодой человек, наденьте на себя что-нибудь и закажите нам завтрак.

Томас расплылся в радостной улыбке:

— Я к вашим услугам…

— Эдна Грант, — подсказала я. — Эдна, познакомьтесь с актером Томасом Куком.

— Эдна, — повторил он и тут же кинулся одеваться.

Выйдя на улицу, госпожа Грант осмотрела внутренний дворик.

— Мне звонил Освальд. Он просто вне себя из-за вас. Как вы будете объясняться с ним по поводу своего сумасбродного любовничка?

— Возможно, Томас и вправду сумасбродный, но он мне не любовничек. Он мой охранник, — заявила я. — И потом, это вы должны мне кое-что объяснить.

— Как это?

Я задрала рукав.

— Посмотрите, Эдна. — Я приложила палец к своему ярко-розовому шраму. — Этот порез — дело рук приспешника Сайласа Мэдисона.

Впервые за все время нашего знакомства Эдна потеряла дар речи. Усевшись в кресло, она смотрела на меня широко распахнутыми, полными сочувствия глазами.

— Это случилось после свадьбы Нэнси, тем же вечером. Я ходила туда с Иэном, он просто по-дружески сопровождал меня. Сайлас хотел натравить своего человека на него, но в результате порезали меня.

— Рана была серьезной?

— Достаточно серьезной. Иэн даже дал мне немного своей крови, чтобы помочь заживлению. — Заметив, что лицо Эдны приобрело потрясенное выражение, я добавила: — У меня появились кое-какие побочные эффекты.

— Расскажите мне… — начала было она, но тут вернулся Томас.

На нем были голубая рубашка с воротничком, концы которого были застегнуты на пуговки, галстук и широкие брюки. Блестящие черные волосы Томас аккуратно зачесал назад. От него пахло одеколоном.

— Завтрак скоро доставят, — сообщил он таким радостным голосом, что я невольно задумалась: уж не дубль ли это, изготовленный пришельцами?

— Спасибо, Томас, — поблагодарила его Эдна, беря себя в руки. — Мне кажется, я вас знаю.

— Мне тоже кажется, что мы знакомы, — мечтательно ответил он.

Я ждала, что Томас пустится расписывать свою фильмографию, но он просто глазел на Эдну.

Когда принесли завтрак, госпожа Грант повелела накрыть стол в одном из тенистых уголков внутреннего дворика. Томас подвинул стул для Эдны, после чего она скомандовала:

— А теперь ступайте. Нам с Милагро нужно обсудить кое-какое личное дело.

Печально жуя овсяное печенье с лимоном, Томас побрел прочь.

Когда он скрылся в доме, Эдна попросила:

— Расскажите мне обо всем.

До этого момента я старалась держаться. Но теперь рядом была Эдна. Глядя на нее, я надеялась, что она любит меня и что она мне поможет.

Рассказывая обо всем произошедшем, я даже не стала утирать слезы. И с огромным облегчением поведала Эдне о своих видениях.

— Это просто жуть. Каждый раз, когда ко мне кто-то прикасается, я вижу одно и то же: кровь и внутренние органы. Они кажутся такими реальными! Это ужасно, Эдна, и я сама ужасная, поскольку за отвращением скрывается какое-то нездоровое желание.

— Ох, юная леди, — тихо вздохнула она.

Эдна потянулась к моей руке, но потом передумала.

— Это происходит со всеми, кроме Томаса, — продолжила я. — У него малокровие, и я не реагирую на него так, как на остальных. А вы? Что вы видите в такие моменты?

Эдна покачала головой.

— Я ничего подобного не испытываю.

— Значит, это только у меня. Я одна такая. Как же я могу быть с Освальдом, если я такая?

— Освальд очень сильно любит вас, юная леди.

— Он любил ласковую девушку. Он не будет испытывать то же к девушке, которая никогда не сможет дотронуться до него и к которой он сам не сможет прикоснуться.

— С этим мы разберемся, — ответила Эдна. — Вы это переживете, Милагро.

Я вспомнила слова Мерседес.

— Я умею выживать, Эдна, но, возможно, не умею жить. — Закрыв глаза, я принялась делать дыхательные упражнения. — Что вам известно о неовампах?

— Не существует никаких…

— Существуют, Эдна! Вампиры существуют. Они даже пытались поймать меня и попить моей крови во время старинного обряда. Они могли убить меня, так что, прошу вас, не говорите, что их не нет!

— Вы правы, — кивнула она. — Гэбриел уговаривал Уинни и Сэма не приглашать Уиллема и Сайласа, но дедушка и бабушка ребенка настояли на традиционной церемонии. В их группе большие разногласия. Я и не знала, что Сайлас зайдет так далеко и попытается лишить Иэна места в совете.

— Сайлас говорил что-то о совете. Расскажите мне еще что-нибудь.

— Это международный совет представителей нашего рода. Иэн является его членом. Законоведческое подразделение занимается теми делами, которые мы предпочитаем не передавать в другие суды.

— Дела вроде нападений с использованием смертоносного оружия?

— Да, уголовные дела, — подтвердила Эдна. — Сайлас занимался вербовкой сторонников, но все равно я поражена, что они способны на такое.

— Ваша культура основана на крови.

— Как и ваша, юная леди. Но я ведь не считаю, что вы способны брать врагов в плен и вырезать их бьющиеся сердца.

— Было бы здорово, если бы я могла делать такое, — задумчиво проговорила я.

Уголки ее губ чуть вздернулись. Тем не менее вид у Эдны был усталый.

— Вы наверняка ехали всю ночь, — предположила я. — Почему бы вам не отдохнуть немного? А потом мы решим, что делать дальше. Мне бы очень хотелось прибегнуть к помощи Гэбриела.

— Мы так и сделаем. Я слышала, что он подумывал о смене ориентации, и очень огорчена, что мальчик ощутил необходимость предпринять что-то в этом направлении.

— Он сказал, что хочет быть нормальным, — хмуро подтвердила я.

— Юная леди, чем дольше я живу, тем больше понимаю, что «нормальных» не существует. — Эдна топнула по мощеному полу дворика. — Он здесь с родителями?

— Думаю, да. А еще с ним какая-то ужасная девица, которая выглядит так, будто всю жизнь ела только брокколи с молоком и лет с двенадцати выписывала журнал «Невесты».

— Вы нарисовали скверную картину, — сказала Эдна. — А Сайлас здесь?

— Я не видела его, хотя пыталась разведать все и в гостинице, и за ее пределами, — сообщила я. — Не знаю, что известно Скипу Тейлору, но, сдается мне, Томас ни о чем не догадывается.

Она посмотрела в дом через окно. Томас, одетый в шорты и облегающую футболку, устраивал спортивное шоу на своих снарядах.

— Очень красивый мужчина.

— Да, только невероятно эгоцентричный. Удивляюсь, как это он удержался и не попросил, чтобы я побегала вокруг него с зеркалом в руках.

— Думаю, вы преувеличиваете, — возразила она. — Вечером мы обсудим, как привести Гэбриела в чувство.

Попрощавшись, Эдна направилась в «Парагон».

— Какая женщина! — проговорил Томас, глядя ей вслед.

Вот, значит, что он имел в виду под словами «меньше похожая на девушку».

Ожидая звонка Эдны, я дописала первый черновой набросок «Зубов острых». Распечатала его и положила на угол стола. Глядя на аккуратные буковки на страницах, я почувствовала прилив гордости, потому что мне очень нравился результат. Прежде чем снова вернуться к работе, мне нужно было еще немного покрутить сценарий в голове.

Эдна вызвала меня в свой номер в коктейльное время, и я вошла в главное здание, ощущая одновременно тревогу и оптимизм — смесь была неприятная, почти как кофе с кровью. На одном из пролетов широкой лестницы я столкнулась с Чарлзом.

— Чарлз, пойдемте я познакомлю вас с моей подругой, которая только что приехала, — предложила я.

— Я только что отметился в книге ухода, потому что вечером у меня…

— Никаких отговорок. Я ведь с пониманием отнеслась к тому, что мой пикап столь долго чинили, так что вы вполне можете поздороваться с моей подругой и убедиться в том, что она хорошо устроилась.

— Да, конечно. А ваша подруга впервые останавливается здесь?

— Думаю, да. Она больше любит город.

— Университетская подруга? — вежливо поинтересовался Чарлз.

Я привела его к угловому «люксу», и он нервно посмотрел на часы.

— Мне действительно… — снова начал он, когда я постучала в дверь.

Открыв дверь, Эдна окинула взглядом меня и моего спутника.

— Привет, Эдна. Я хочу познакомить вас с Чарлзом, он служит здесь консьержем. Чарлз, это мой друг, госпожа Грант.

— Входите, — велела Эдна. — И закройте за собой дверь. Юная леди, у меня охлаждается бутылка вина. Пожалуйста, откройте ее и налейте нам.

Чарлз остановился в дверях и улыбнулся.

— Спасибо, но я не могу остаться. Добро пожаловать в «Парагон» и, будьте любезны, звоните нам, если у вас появятся…

Эдна обернулась и метнула в него строгий взгляд.

— Я же сказала, войдите и закройте за собой дверь.

Ее резкость смутила и меня, и Чарлза. Я задавалась вопросом: неужели она решила устроить консьержу разнос по поводу какой-нибудь гостиничной оплошности — например, из-за отсутствия на каком-нибудь стакане пленки с надписью: «Дезинфицировано для вашей безопасности».

— Эдна, — обратилась я к ней, входя. — У Чарлза всего лишь минутка.

В этом номере были изумительные окна с видом на темные горы. За плетеными тростниковыми ширмами виднелась спальня, а еще здесь помещалась гостиная с камином и баром. Я направилась к бару и вынула вино из ведерка со льдом.

Обращаясь к Чарлзу, Эдна указала на диван:

— Садитесь сюда.

Он повиновался беспрекословно, словно дрессированный тюлень.

— Хорошо, госпожа Грант. Я надеюсь, вам уютно в этом номере.

Эдна взяла бокал, который я ей поднесла.

— В этом номере мне очень уютно. Неуютно то, что здесь работаете вы.

Судя по лицу, Чарлз обалдел.

— Я хорошо знаю свою работу и обучался в лучших учреждениях мира.

— Я не об этом. — Эдна села напротив Чарлза и приказала: — Посмотрите мне в глаза, Чарли Артур, и скажите, что вы здесь делаете.

— Эдна, в самом деле, чем вас так прогневал Чарлз?

— Юная леди, неужели вы не видите? Он же один из нас. Разве это не заметно?

Я снова прочитала текст на его бирке. «Чарлз Артур, консьерж».

— Не может быть. Президента по фамилии Артур не было.

— Честер Артур, — печально возразил Чарлз. — С тысяча восемьсот восемьдесят первого по тысяча восемьсот восемьдесят пятый. О нем вечно все забывают.

Университетское образование подвело меня. Я опустилась на диван рядом с консьержем.

— Чарли, последний раз я видела вас на семейном пикнике. Вам тогда было три годика, и вы тыкались носом в кексы, — напомнила Эдна. — С тех пор вы не изменились.

— И ты, Брут? — грустно проговорила я.

 

Глава двадцатая

Да онемеет рука сосущего

Чарлз раскололся, словно пиньята. Только из него, вместо вкусных конфеток, вываливались зубодробительные, омерзительные факты.

Сайлас завербовал Чарлза в свою неовампирскую группировку, когда тот вылетел из университета, не дотянув до степени магистра искусств.

— Сайлас сказал буквально следующее: чтобы изменить мир людей к лучшему, надо использовать то лучшее, что отличает нас от людей, — сообщил нам Чарлз. — Мол, мы заменим старую гвардию, посадим в совет наших людей и станем пользоваться своей властью. Некоторые идеи Сайласа казались очень клёвыми — например, возврат к старым традициям. Я не знал, что именно он называет старыми традициями, но, поскольку в университете я изучал историю, меня все это очень заинтересовало.

— Что — «все это»? Генетическое превосходство? — уточнила я.

— Я полагал, он имеет в виду язык, ну и всякое прочее — резьбу по дереву там, постройку лодок, то-сё, — ответил Чарлз. — Тогда я не очень-то об этом задумывался, потому что много тусовался. Именно так Сайлас и вербует — ищет парней, которые не удел.

То же самое мне говорил Зейв.

— Где сейчас Сайлас? — Задавая этот вопрос, я уже заранее знала ответ.

— Здесь. Это мужчина в инвалидном кресле, — ответил консьерж. — Он все еще приходит в себя после… э-э… Я не знаю подробностей, но говорят, что Иэн Дюшарм чуть не убил его. Совет посадил Дюшарма под стражу и рассматривает дело о нападении на представителя собственного рода.

— Сайлас как-нибудь участвует в фильме Скипа? — осведомилась я.

Чарлз еще больше вжался в диван.

— И да, и нет. Это совершенно реальный фильм, а Сайлас — один из спонсоров. Им нужно было переписать сценарий, и он решил убить одним выстрелом сразу двух зайцев, а потому попросил Скипа Тейлора нанять вас. Скип не знает, кто мы, но догадывается, что у Сайласа есть какие-то планы. — Он бросил на меня извиняющийся взгляд и добавил: — Когда Сайлас собирал о вас сведения, он нашел ваши рассказы, и один из них очень ему понравился, потому Сайлас решил, что вы справитесь с переделкой сценария. Какой-то рассказ о воробье.

— О вороне, — поправила я. На самом деле я писала рассказ о Льороне, плакальщице из латиноамериканского фольклора, но в результате трагической ошибки, случившейся по вине программы проверки орфографии, мой компьютер заменил «Льорону» на «Ворону».

— Сайлас очарован вами, — сказал Чарлз.

— Да, я знаю. Он хочет использовать меня для создания гибридных вампирских детишек. — Некоторые вещи, как их ни назови, все равно звучат нелепо. — Он пытался накачать меня каким-то отвратительным алкогольным напитком и устроить кровопускательную церемонию. Однако мне удалось сбежать.

Лицо Чарлза приобрело потрясенное выражение.

— Но он говорил совсем другое. Он сказал, что вы угрожаете разоблачить наш народ, состоите в связи с Себастьяном Беккетт-Уизерспуном и КА-КА, и поэтому мы должны удерживать вас здесь и всячески отвлекать.

— Эдна, просветите, пожалуйста, Чарли.

— Милагро помогла нам избавиться от КАКА, — сообщила госпожа Грант. — Она на нашей стороне.

— Чарли, а что происходит в закрытом крыле, там, где ванны с кровью? — спросила я. — Сайлас как-то связан с тем, что «Парагон» собираются закрыть на время вечеринки Бриллиантового клуба?

Чарлз принялся кусать ноготь.

— Он купил долю в «Парагоне» и планирует устроить большой праздник для членов нашего движения. Говорят, что ваша кровь… э-э… стимулирует, как афродизиак. Согласно легенде, кровь пережившего заражение увеличивает нашу плодовитость.

— Ах, Чарлз, Чарли, Чарлик, Чарлзушка! — воскликнула я. — Трудно выразить всю глубину моего ужаса по поводу того, что вы хотели сделать со мной! Я думала, между нами существует связь, мы симпатизируем друг другу.

Он глотнул вина.

— Простите…

— Что произойдет во время церемонии? — осведомилась Эдна.

— Все будет обычно — напитки, танцы и еда для большинства гостей. Милагро напоят старинным напитком, чтобы она расслабилась, потом проведут этот непонятный ритуал и возьмут кровь, но немного — чтобы каждому из наших досталось по несколько капель. Милагро будут держать в «люксе», расположенном по соседству с помещением Бриллиантового клуба, а один из наших служащих, дипломированный специалист по флеботомии, будет регулярно собирать ее кровь для новых процедур.

— А члены Бриллиантового клуба знают, что имеют дело с вампирами? — спросила я.

Чарлз покачал головой.

— Они думают, что эта церемония — просто развлечение. Пока у них есть доступ к новейшим процедурам, они не задают много вопросов. Некоторые, может, и знают, но такие люди обычно все скрывают друг от друга.

— А теперь расскажите о моем внуке Гэбриеле, — велела Эдна. — Как вы заманили его сюда?

— Это просто совпадение, — ответил Чарлз. — Сайлас с удовольствием руководит теми, кто запутался, и помогает им вернуться на путь истинный. И это срабатывает. Я был таким же, как Гэбриел, а теперь у меня есть девушка и все такое.

— Значит, вы натурал, и вам абсолютно все равно, что здесь, в гостинице, появился красивый и до безобразия чувственный Томас Кук?

— Господин Кук интересует меня только потому, что я работаю здесь консьержем, — заявил Чарлз.

Я очень устала от людей, которые отказываются быть самими собой. Нужно было что-то делать. Я повернулась к Чарлзу и, притянув его к себе, тесно прижалась к нему всем телом. Мой мозг переполнился отвратительными образами, но я стерпела, прижимая свои губы к его рту и целуя его глубоко и страстно. Я гладила руками его мясистую спину. Как было бы здорово, если бы я снова могла радоваться тому, что обнимаю большого, симпатичного мужика!

Когда я выпустила его, он стал розовым, как пион, а глаза его округлились. Посмотрев на Эдну, я заявила:

— Как я и предполагала, стопроцентный гей.

Госпожа Грант приподняла одну бровь.

— Юная леди, я могла бы вам сказать то же самое без всяких показательных выступлений.

— Конечно, но это не подействовало бы так мощно.

— Никакой я не гей, — придя в себя, возразил Чарлз. — Я состою в совершенно здоровых романтических отношениях с женщиной.

— Тогда тебе будет все равно, если я скажу вот что: зайди в мой домик, и ты увидишь Томаса Кука, который плавает голышом.

— Правда? — восхитился он. А потом накрыл голову руками и проговорил: — И как я попал в этот переплет?

— Чрезмерная неосторожность, — пояснила Эдна. — Но если вы нам поможете, мы попробуем вас спасти.

В первую очередь нам нужно было вернуть Гэбриела.

— Я всегда считала, что Гэбриел спокойно относится к своей ориентации, — проговорила я.

— Это дело рук его родителей. Они безумно хотят внуков, — заявила Эдна. А потом повернулась к Чарлзу и спросила: — Они тоже здесь?

— Нет, это родители Бриттани Монро. Они каждый год сюда приезжают.

— Семейство Монро! — фыркнула Эдна. — Честолюбцы. Я займусь этим.

Я вскочила и хотела было отправиться за ней.

— Останьтесь здесь вместе с Чарли, — велела Эдна, выходя из номера.

Я проследила за тем, как закрылась дверь, а потом прочесала мини-бар. Там лежало несколько упаковок крендельков из экологически чистого цельного зерна. Одну из них я передала Чарлзу. Взяв пакетик в руки, он уставился на крендельки.

— Итак, Чарли, как же ты, такой хороший мальчик, связался с этой жуткой группировкой?

Он принялся вертеть пакетик в руках.

— Мне просто нужно было куда-то пристроиться. Группа показалась мне хорошей.

— Расскажи, — попросила я.

Чарлз сообщил мне, что Сайлас проповедовал идеалистическую философию, согласно которой миром должны управлять мудрые добродушные вампиры. На самом деле все выглядело гораздо отвратительней: новообращенные кровопийцы оказывались на различных должностях, там, где можно было собирать информацию, шантажировать, вымогать или как-нибудь иначе влиять на богатых и могущественных.

— Откуда у Сайласа такая таинственная аура? — поинтересовалась я у Чарлза. — Ее невозможно измерить ни по одной сексуальной шкале.

— Он говорит, что наши лидеры не должны отвлекаться на сексуальные порывы. У него своего рода химическая кастрация — он принимает прогестин. Это женский гормон, препятствующий выделению тестостерона.

Эдна втащила в свой номер Гэбриела в тот момент, когда мы с Чарлзом принялись обсуждать, каково это — жить на периферии общества.

Гэбриел повернулся ко мне и холодно проговорил:

— Милагро, это уму непостижимо! Зачем ты привезла сюда бабушку? Мы же решили, что ты должна оставить меня в покое.

Эдна посмотрела на него взглядом, способным превратить человека в горстку пепла.

— Милагро и не просила меня приезжать. Просто кое-кто в городе обратил мое внимание на то, что в одной желтой газетенке помещена ее фотография с каким-то актером.

— С Томасом Куком, — уточнила я. — Он целыми днями плавает в моем бассейне. Голышом. — Эдна одарила меня пристальным взглядом, и я добавила: — Прошу прощения, но это действительно впечатляющее зрелище. Томас Кук. Голый. В моем бассейне. Впрочем, Гэбриела это теперь не интересует, он ведь превратился в неистового гетеросексуала.

— Гэбриел, — обратилась к нему Эдна, — сядь, пожалуйста.

Ее внук выбрал самое дальнее кресло и уселся в него, приняв неестественно прямую позу.

— В моем распоряжении всего несколько минут. Меня ждет Бриттани.

— А ты знаешь, что Сайлас отправил кого-то порезать Иэна, но в результате тяжело ранили Милагро? — осведомилась Эдна, обращаясь к внуку.

В глубине болотно-зеленых глаз Гэбриела забрезжил какой-то огонек.

— Я не знал, что ее ранили. — Он перевел взгляд на меня и спросил: — А что ты делала с Иэном?

— О?! Ты ревнуешь? Ах, да, я забыла — тебя же больше не интересуют страстные, сексуальные мужчины!

— Ты помешана на мужиках до такой степени, что и о других по себе судишь, — злобно заметил он.

Эдна окинула нас сердитым взглядом.

— Иэн ходил с ней на свадьбу к ее подруге. А еще Сайлас зазвал ее в тот ночной клуб, что находится в городе, и собирался устроить… — Эдна произнесла несколько слов на кошмарном древнем языке. — Ты ведь прекрасно знаешь, что это значит, Гэбриел.

Подняв на меня глаза, Гэбриел проговорил:

— Мне очень жаль, что тебе пришлось испытать все это. Если бы ты сразу спросила меня…

— Так я ведь и спрашивала тебя о Сайласе! — зло перебила я. — Но ты же не сказал, что он собирает армию неовампиров, дабы достичь мирового господства.

— Никаких вампиров не существует, — вяло возразил Гэбриел.

— Дети, прекратите браниться, иначе мы ничего не сможем обсудить! — рявкнула Эдна. — Помимо всего прочего Сайлас обманом заманил Милагро сюда и собирается спаивать ее кровь своим сообщникам, а также продавать кровь нашей юной леди членам парагонского Бриллиантового клуба в качестве омолаживающего средства. Ты знал об этом?

Гэбриел стал белым, как кокосовая стружка. Он поднялся.

— Извините, но я не могу раскрывать секреты Сайласа, — дрожащим голосом проговорил он. — Я благодарен вам за заботу, однако моя жизнь теперь движется в другом направлении — в том, которое соединяет наследие предков и самоидентификацию. Пожалуйста, поддержите меня, потому что я хочу обрубить все вредоносные связи. Думаю, будет лучше, если вы сейчас же уедете.

Эдна смерила внука пристальным взглядом.

— Ты ведь знаешь, я всегда любила тебя и принимала таким, какой ты есть. О лучшем внуке я и не мечтала. Я могу поговорить с твоими родителями. Со мной тебе не нужно строить из себя кого-то другого.

— Да, бабушка, знаю, — мягко ответил Гэбриел. — Но теперь мне этого недостаточно.

— Гэбриел, не смей говорить Сайласу, что Милагро в курсе его махинаций, и не рассказывай, что я здесь. Ты сделаешь это ради меня?

Он кивнул.

— Да, бабушка, но, пожалуйста, больше ни о чем меня не проси. Доброй ночи.

Он вышел за дверь, а мы, потрясенные, остались на своих местах.

— Это мы во всем виноваты, — грустно произнесла Эдна. — Это мы терпели Уиллема Данлопа и его последователей, вместо того чтобы их осудить.

— А почему вы не рассказывали мне о том, что происходило? — спросила я.

— Меньше знаешь — крепче спишь, юная леди. Вы уже получили достаточно информации о нашей жизни. Возможно, мы тоже выбрали простейший путь. — Эдна одарила Чарлза тяжелым взглядом. — У вас есть выбор: либо вы идете к Сайласу, либо помогаете нам покончить с его планами.

Эдна завоевывала сторонников, одновременно запугивая и очаровывая их. Чарли не был исключением.

Наша дискуссия затянулась на несколько часов. Чарли рассказал, что посредством услуг, оказываемых в закрытой части гостиницы, — «элитная кровь», ванны со смесью минеральной воды и крови — курорт надеется обеспечить дополнительный приток клиентов-вампиров.

— Так, так, значит, у словосочетания «кровавая баня» появилось и другое значение, — заметила я. — А что такое элитная кровь?

Опустив голову, Чарлз пробормотал что-то до того неясное, что Эдна не выдержала и рявкнула:

— Сядьте прямо и говорите четко!

Он подчинился ее приказу.

— Некие ребята надевают костюмы инопланетян и похищают молодых людей из Ла-Басуры. Их держат в помещении, похожем на кабину космического корабля. Когда страх пленников достигает апогея, у них начинают брать кровь. Примерно поллитра в день, не больше, так что ничего страшного. От адреналина, который содержится в такой крови, наступает настоящий кайф. За это Сайлас берет дополнительные деньги. Потом он накачивает пленников наркотиками и возвращает на место.

— Чарли Артур, не могу поверить, что вы принимаете участие в таких предосудительных, преступных действиях, — проворчала Эдна. — Ваша матушка наверняка зарыдала бы от стыда, узнай она о…

— Пожалуйста, не рассказывайте маме! — в ужасе вскричал Чарли.

Пока Эдна запугивала пристыженного консьержа, я поймала себя на странном чувстве — меня приятно удивлял тот факт, что хотя бы одна из баек Берни основывалась на реальных событиях.

Чарли сообщил, что презентация неовампирского движения, которую запланировал Сайлас, будет проходить в танцевальном зале «Парагона». Вместо официантов гостей будут обслуживать рабы, потому что вампиры вполне могут рассчитывать на их преданность; к тому же рабы работают бесплатно. Вечеринка начнется рано, а церемония состоится в полночь.

— Сайлас очень хочет делать это на постоянной основе, — сказал Чарли. — Если кровь Милагро и в самом деле повышает нашу плодовитость, нас станет больше, и он окажется у истоков вампирского курортного бизнеса.

— А совет одобряет действия Сайласа? — поинтересовалась я у госпожи Грант.

— До сих пор они смотрели на эти действия сквозь пальцы, — пояснила Эдна.

— Сайлас утверждает, что они прутся от этого, — заметил Чарли. — Они гордятся древними традициями, и большинство из них верит в свое превосходство над обычными людьми.

Эдна немного подумала.

— Если отправиться к ним прямо сейчас, Сайлас станет все отрицать. Нам нужны доказательства, которые необходимо представить всему совету, а не только его реакционным членам. — Она взглянула на меня. — Но это зависит от вас, юная леди. Если хотите, мы можем собрать ваши вещички и сейчас же уехать отсюда. Как далеко вы готовы зайти?

— Я пойду до конца, Эдна. Мы сделаем их, вот что я скажу!

Когда я вернулась в домик, было уже очень поздно. Но Томас еще не спал: он сидел на диване в очках и полосатой пижаме и читал мой сценарий. Когда я вошла, он отложил бумажки.

— Где ты была? Мы с Берни тебя заждались.

— Я была с Эдной, мы обсуждали наши дела. — Усевшись рядом с Томасом на диван, я стянула с него очки. Заглянув в них, я поняла, что это простое стекло, и вернула очки Томасу. — С чего это Берни решил, что я стану общаться с ним после той порнографической статейки?

— Ты имеешь в виду… — Томас изобразил непристойный жест, используя рот и руку.

— Нет, я имею в виду, что она бесчестная.

— Ох, — разочарованно выдохнул Томас, — Берни просто хотел пообщаться, ведь мы же друзья.

— А может, завтра? — предложила я, и он мгновенно просветлел. Томас жил настоящим. — Что ты думаешь о моем черновике?

— Неплохо, — отозвался он. — Но у меня есть несколько замечаний.

Я думала, что Томас захочет изменить сценарий так, чтобы расширить свою роль, но он высказал довольно интересные мысли о структуре и персонажах. Фальшивые очки определенно делали его умнее.

Я сочла их отличным средством конспирации и потому на следующий день, направляясь в основное здание, сунула в свою сумочку. У конторки консьержей стоял Чарли — нервный, словно девственница в борделе.

— Доброе утро, Чарлз, — приветствовала его я. — Я хотела прихватить несколько брошюр для своей матери Регины. Она обожает курорты.

— Конечно, мисс Де Лос Сантос. — Чарли протянул мне две брошюры так, чтобы я поняла: под ними спрятаны ключи. — В той, что лежит сверху, рассказывается о номерах, а в нижней — о том, как добраться.

Я пролистала верхнюю брошюру и заметила записку, в которой указывались номер его машины, марка и цвет, а также план, где изображалось ее место нахождения на дневной стоянке.

— Спасибо. Они мне очень пригодятся.

Я обнаружила машину Чарлза в том самом месте, которое он указал. На заднем сиденье лежала сумка с двумя униформами горничных, пропуск на служебную парковку, ключ-пропуск для персонала и несколько схем, которые консьерж набросал на вырванных из блокнота листах. Мне нравился Чарли, и я очень надеялась, что не совершаю ошибку, доверяясь ему в очередной раз.

Мерседес ждала меня в номере одного из дешевых мотелей на окраине Ла-Басуры. Я выложила ей последние новости, и она заметила:

— Ты прекрасно выглядишь — такой цветущей ты не была никогда.

— Странно, да? Я чувствую себя сильной и выносливой, и у меня отличная реакция. Как ты сюда добралась?

— Машин вообще не было. Я доехала быстро, но, когда все это завершится, мне наверняка захочется какой-нибудь аварии.

— Мерседес, я очень благодарна тебе за помощь. — Мне захотелось обнять ее.

— Эй! Это не только ради тебя, но и на благо всего человечества.

— Кто бы мог подумать, что существует такое количество культов и экстремистов! — задумчиво проговорила я.

— Интересно, а что обо всем этом думает Освальд? — спросила она.

— Освальд пока ничего не знает.

— Милагро, ты должна ему все рассказать! — поморщившись, отозвалась Мерседес.

— Он скоро вернется. Тогда и расскажу.

— Что происходит с Гэбриелом?

— Это так грустно, что хочется плакать. От прежнего Гэбриела осталась только сухая оболочка. Я бы еще поняла, если бы он решил стать натуралом с какой-нибудь клевой мужеподобной особой, но, окружая себя этой гнилой массой розовой, светловолосой гламурности, он словно бы совершает акт самобичевания.

Мы облачились в униформы горничных. Я скрутила волосы в пучок и надела очки с простыми стеклами, которые позаимствовала у Томаса. Бегло взглянув на меня, Мерседес заметила: — Ты выглядишь умнее. Поверх своих дредов она повязала платок. Я сказала ей, что наверняка являюсь единственной парагонской горничной с дипломом ПУ.

Мы залезли в машину Мерседес, и она прикрепила к ветровому стеклу пропуск на стоянку. Дорога в гостиницу была нервной, поэтому разговаривали мы немного. Мы остановились на шоссе перед поворотом на «Парагон» и стали ждать звонка Чарли. Он раздался через несколько минут.

Мы заехали на стоянку персонала и прошли в основное здание через служебный вход. В руке Мерседес была парусиновая хозяйственная сумка.

Чарли, вспотевший от напряжения, ждал нас в кладовке. Я представила его Мерседес, и он сообщил:

— Сайлас отправился в сауну, но обычно он там не задерживается, так что торопитесь.

Чарлз подкатил тележку для уборки.

— Удачи! — пожелал он нам.

Запрятав свою парусиновую сумку под тряпки для пыли, которые лежали в тележке, Мерседес пообещала:

— Мы будем осторожны.

Потом мы с подругой сели в лифт и поехали на последний этаж.

Постучав в номер Сайласа, я с сильным акцентом объявила:

— Эта горничние.

Хорошенько прислушавшись, но ничего не услышав, я открыла дверь. Огромный «люкс» предназначался для постояльца, который нуждается в медицинском обслуживании. В смежной комнате виднелась больничная кровать и поручни на стенах.

Вывесив табличку: «Идет уборка», мы закрыли за собой дверь.

— Эта горничние! — снова крикнула я. — Ла уборка!

— Здесь никого нет, — сказала Мерседес. — Давай искать бумаги и компьютер.

На столе лежали только обычная почтовая бумага с гостиничной символикой, парагонские брошюры и местные путеводители. Тогда мы открыли ящики и шкафчики.

— Ура!

Мерседес вытащила ноутбук из футляра — компьютер лежал в одежном шкафу.

— Ищи гормоны.

Эта задача оказалась простой. Таблетки стояли на прикроватном столике рядом с парагонским набором средств для кожи. Я спустила прогестин в унитаз и наполнила пузырек стероидами, которыми Скип собирался пичкать Томаса.

— Готово, — доложила я Мерседес.

— Стой на стреме, а я скачаю файлы. — Она достала из своей парусиновой сумки несколько маленьких электронных деталек.

Я взяла в руки тряпку и принялась водить ею по всем поверхностям, прислушиваясь к звукам в коридоре. Мерседес усмехнулась.

— Что такое? — поинтересовалась я.

— Этот тип хочет подчинить себе весь мир, а защиту на компьютер не поставил, совсем как подросток, скрывающий порнушку от родителей. — Ее пальцы порхали по клавиатуре. Она улыбнулась и добавила: — Ahorita.

Ahorita, равно как и momentito, заставляет меня нервничать, потому что «сейчас-сейчас» может означать и минуту, и час, и целый день. Я мерила шагами пространство возле двери.

Тут до моего слуха донеслось тихое жужжание подъезжающего инвалидного кресла.

— Погружение, погружение, погружение! — громко прошептала я. Некая часть моего мозга почему-то решила, что только язык подводников способен подчеркнуть безотлагательность наших действий.

Когда Мерседес засовывала ноутбук обратно в футляр, из коридора послышался голос:

— Уборщицы? Они уже были здес-сь с-сегодня утром.

Не глядя на Мерседес, я сунула ей бутылку со средством для мытья окон и тряпку, а сама взяла перьевую метелку для пыли и прикрыла ею лицо. Замок, щелкнув, открылся, и Сайлас, по-прежнему весь перебинтованный, с жужжанием вкатил свое кресло в номер.

Я взглянула на Мерседес — она старательно терла полотенцем по оконному стеклу.

— Esta bien, — заявила она. — Теперь это хорошо.

На пороге «люкса» возник спутник Сайласа. Им оказался тот управляющий, которого я побила.

— Что вы здесь делаете? Этот номер должны были убрать еще утром.

— Да, господин, — отозвалась Мерседес, — но, pеrо утром девочка сказать, здесь что-то на окне. А я для вас сочно хорошо мыла. — Она с гордостью улыбнулась. — Теперь это хорошо.

— Отлично, уйдите, пожалуйста, — велел управляющий.

Мерседес спрятала свои компьютерные штуковины под полотенце, и я очень надеялась, что никто не заметит, как из-под него что-то выпирает.

Управляющий проводил нас до двери и тихо проговорил:

— Мне придется обсудить это с вашим непосредственным начальником. Где ваши беджи?

Сайлас как раз повернулся к нам спиной, когда управляющий отодвинул от моего лица метелку для пыли. Я улыбнулась ему и прошептала: «Но1а!», а потом снова прикрылась метелкой.

Управляющий покраснел и сказал сдавленным голосом:

— Большое спасибо вам за помощь.

Мы с Мерседес выкатили тележку из номера и вместе с ней помчались по коридору. Свернув за угол, мы забрали парусиновую сумку и бросили тележку в коридоре. Потом помчались вниз по лестнице, выбежали из здания и через несколько минут уже сидели в машине Мерседес. Только когда она на скорости вырулила на шоссе, я опустила стекло, высунула голову наружу и выкрикнула:

— Не нужны нам ваши вонючие беджики!

— Кто этот парень? — поинтересовалась Мерседес.

— Саbron какой-то. Забудь о нем. — Я включила стереосистему, и оттуда вырвалась безумная какофония. — Эй, это что, «Дервиши»?

— Да, гарантированный взрыв мозга.

— Они мне нравятся.

— «Дервиши» просто клёвые. Представляешь, что я узнала после того кошмара в клубе? Они подкупили барменов, чтобы те вместо нашей водки наливали какую-то суперкрепкую балканскую.

— Ну, это частично объясняет причину беспорядков, — заметила я и прибавила громкости.

Я оставила Мерседес в мотеле, чтобы та вздремнула и потом просмотрела файлы Сайласа. Вернувшись в «Парагон» на машине Чарли, я оставила ее там, откуда взяла.

Когда я вошла в домик, Томас упражнялся на бегущей дорожке.

— Какие у нас планы? Берни звонил трижды.

— Берни разве не в курсе, что я на него зла?

— Тебе пора повзрослеть, Милагро!

Набрав номер Берни, я несколько минут орала на него, а он извинялся и посмеивался.

— Твой ненаглядный питомец, козлик Панчо, — проговорил он. — Ну разве это не смешно!

— Это был не козлик, а овца. И вообще, откуда ты ее взял? Это было ужасно.

— Городской мясник — мой бывший студент. Милагро, это я любя.

Мне хотелось побыть с Эдной вне территории «Парагона», поэтому я спросила:

— Ты умеешь готовить?

— Я умею жарить бургеры, — ответил он. — А что?

— Сегодня ты готовишь ужин для меня и моих друзей.

Мой пикап наконец вернули, поэтому мы с Томасом собирались ехать к Берни на нем. Эдна пообещала присоединиться к нам чуть позже.

Я красилась в ванной, а Томас мотался туда-сюда в одних шортах. Когда раздался звонок в дверь, я крикнула:

— Открой, пожалуйста!

— Конечно, конфетка моя, — пошутил он.

Заслышав шаги в спальне, я спросила:

— Кто это, сластик мой?

— Милагро!

Я повернулась и увидела в дверном проеме Освальда.

 

Глава двадцать первая

Твой каждый вздох

В своих мятых футболке и джинсах Освальд казался грязным и потным. И небритым. А его волосы торчали в разные стороны. Но я в жизни не видела никого красивее, а потому уставилась на него, не в силах произнести ни слова. Может, я так сильно его хотела, что у меня начались видения? Правда, этот обман зрения затронул еще и обоняние, потому что имел ярко выраженный запах.

— Разве ты не хочешь объяснить мне, что происходит? — резко спросил он.

— Освальд! — Я шагнула к нему и тут же остановилась, придя в ужас от того, что кошмарные образы могут извратить мою страсть. — Освальд, ты действительно приехал! — Дыхание мое участилось, а от счастья и смятения у меня закружилась голова. — Ты вернулся!

— А ты недолго ждала, верно? Тут же нашла другого!

— У меня никого нет, кроме тебя, Освальд! У меня всегда был только ты.

За спиной Освальда, потирая свой подтянутый живот, возник Томас.

— Значит, ты ее парень, — произнес он. — А я-то думал, она тебя выдумала.

Мне хотелось утопить Томаса в джакузи, но даже это не заставило бы меня отвести взгляд от Освальда.

— А ты Томас Кук, — злобно констатировал Освальд. И сделал шаг навстречу Томасу.

— Да, я прихожу в форму для своей следующей роли. Милагро неплохо потрудилась — она понемножку работает моей помощницей.

— Черт! Никакая я тебе не помощница. Я сценарист. — Я затащила Освальда в ванную, стараясь держать его за рубашку, и захлопнула дверь прямо перед носом у Томаса. Затем я осторожно обхватила его за талию и отвернулась, чтобы мое лицо не имело прямого контакта с его кожей. — Освальд, я так по тебе скучала!

— Если ты так сильно скучала, почему я не заслужил поцелуя? — осведомился он. В его голосе слышалась обида.

Я отступила в сторону.

— Я бы очень хотела тебя поцеловать, больше всего на свете! Разве бабушка не рассказывала тебе, что со мной произошло?

— Нет, она сказала только, что я обо всем услышу от тебя, — ответил Освальд. — Знаешь, откуда я получил информацию, что ты здесь? Вчера прилетел один анестезиолог и привез с собой экземпляр «Еженедельной выставки». Я тут же отправился сюда.

Усевшись на край джакузи, я вспомнила наш предыдущий разговор в ванной комнате.

— Сейчас я начну рассказывать. Не перебивай меня, пока я не закончу. Все началось, когда Сайлас Мэдисон заявил, что хочет встретиться со мной и поговорить об истории вашего народа.

Я принялась описывать свои приключения, все больше приходя в смущение от собственной доверчивости и опрометчивости. Закончив рассказ, я подытожила:

— Я идиотка. Если бы я не была настолько неуверена в себе, я не стала бы пытаться получить информацию от Сайласа и не отправилась бы на свадьбу с кем-либо, кто, по моему мнению, должен произвести впечатление на друзей Нэнси.

Освальд вздохнул.

— Ох, малышка, это я виноват, — проговорил он, садясь со мной рядом. Его серые глаза были по-детски ясными и лучистыми. — Я очень сожалею обо всем том, что наговорил тебе. Как уехал, так сразу и пожалел. Прости, что я не рассказал тебе больше. Это я виноват, что тебя ранили.

— Нет, это Сайлас виноват, — возразила я.

Он дотронулся до моей коленки, и сквозь джинсовую ткань я почувствовала тепло его руки.

— Ты уверена, что мне нельзя к тебе прикасаться?

Я вызвала привычные зрительные образы и начала выполнять дыхательные упражнения. А потом приложила указательный палец к его руке. Кровь, пульсирующее сердце и багровые внутренние органы мгновенно уничтожили все мои мысли о цветах. Я отдернула руку.

А потом закрыла глаза, чтобы Освальд не видел моих слез.

— Милагро, мы найдем способ справиться с этим. Мы с Уинни что-нибудь придумаем, к тому же среди наших родственников есть врачи-исследователи.

— Ну конечно, — отозвалась я. — Разумеется. Я оправилась от предыдущего заражения, оправлюсь и от этого. — Потом я заставила себя улыбнуться и предложила: — Почему бы тебе не принять душ? Мы сегодня ужинаем у Берни.

— Давай примем душ вместе. — Он прикоснулся губами к моему обтянутому блузкой плечу.

— В другой раз, — ответила я, размышляя о том, будет ли он, этот другой раз.

Я вышла из ванной, потому что это было невыносимо — смотреть, как Освальд раздевается, и не иметь возможности прикоснуться к нему.

Приняв душ и переодевшись, он зашел в спальню, где я пыталась сосредоточить свое внимание на теленовостях. Оглядевшись, Освальд поинтересовался:

— А где же спит Томас?

— Ответ тебе не понравится. Мы спим на одной кровати.

— Ты же только что сказала, что у вас не было секса!

— Не было! У нас абсолютно платонические отношения. — Вспомнив обвинения Гэбриела, я прибавила: — Ты так помешан на мне, что судишь о других по себе, и очень зря. Я совсем не нравлюсь Томасу.

— Ты что же, хочешь убедить меня, что вы лежите на одной кровати и ничем не занимаетесь?

Я посмотрела ему в глаза.

— Да. Потому что это правда. На самом деле все очень невинно и мило. — Я пересказала Освальду историю Томаса о том, как он держал за руки ту маленькую девочку, и объяснила, что мы спим лицом друг к другу. — Он так хорошо рассказывает эту историю, что мне всегда кажется, будто его дыхание и вправду пахнет шоколадом.

Бешенство на лице Освальда сменилось задумчивостью. Я однажды наблюдала, как он с таким же видом пытался разобраться в загадочной болезни какого-то животного на ранчо.

— Ты сказала, что во время вашей первой встречи он выглядел ужасно.

— Да, но с каждым днем Томас выглядит все лучше и лучше. Ей-богу, это потрясающе, что делают сон, протеиновые коктейли и физические упражнения. Он один не вызывает у меня кровавых видений. Томас страдает легкой формой анемии.

— Потрясающе, — холодно повторил Освальд.

Печатая шаг, он вышел из спальни и направился в гостиную, где Томас, развалившись в кресле, читал «Вэрайети».

— Ты спишь с ней лицом к лицу и не совершаешь никаких сексуальных действий? — потребовал ответа Освальд.

— Как она говорит, так и есть, — отозвался Томас, переворачивая страницу.

Выхватив у Томаса журнал, Освальд швырнул его на диван.

— Что у тебя за анемия?

— Легкая форма. Тебя это вообще не касается. Милагро, ты готова ехать?

— Гестационная анемия?

— Да, она самая.

— Она бывает только у беременных женщин.

Томас выразительно пожал плечами.

— Значит, она называется как-то по-другому.

— Когда вы с Милагро спите, вы лежите так близко, что дышите друг другу в лицо?

— В этом нет ничего плохого.

— Освальд, — постаралась осадить его я, — прекрати, пожалуйста, задирать Томаса. Он не пытался соблазнить меня. И не делал ничего плохого.

— Ты инкуб! — рявкнул Освальд Томасу в лицо.

Фраза показалась мне такой безумной, что я было задумалась: а может, Освальд забыл, что во время путешествия надо пить бутилированную воду?

Однако Томас не утратил хладнокровия.

— Не тебе меня обзывать, ты, шизнутый кровососущий извращенец!

Освальд взмахнул кулаком, но Томас подпрыгнул и увернулся.

— Это ты приучил Милагро к своему мерзкому фетишу.

Освальд опустил руки. Вид у него был виноватый, поэтому я быстро пояснила:

— Милый, Томас знает, что мы тусуемся с вампирами-готами. Он в курсе, что нам нравятся такие ролевые игры. — Параллельно я пыталась обработать информацию, полученную от Освальда. Я вспомнила курс мифологии, который проходила в ПУ, и спросила: — Что ты имеешь в виду, называя Томаса инкубом? Их же не существует. Миф о них придуман для объяснения ночных кошмаров и сонного паралича.

С видом проигравшего Освальд объяснил:

— Никаких мифических существ нет и быть не может. Однако есть люди с редкими генетическими отклонениями, касающимися гипоталамуса, они и приводят к такому заболеванию, как подострая гипервентиляция. Ты знаешь, что такое гипервентиляция?

— Да, это когда вдыхается слишком много кислорода, — ответила я.

— Распространенное заблуждение, — заметил Освальд. — Это когда выдыхается слишком много двуокиси углерода. Це-о-два служит основным определителем кислотно-основного баланса нашего организма. Если содержание це-о-два снижается, это негативно влияет на работу организма. Томас восстанавливал баланс углекислого газа в своем организме путем вдыхания воздуха, который выдыхала ты.

— Тоска-то какая, — заметил Томас. — Берни ждет.

Ага, значит, инкубы тоже существуют, только они вроде как ненастоящие. Скоро я узнаю, что на свете живут и зомби, которые на самом деле никакие не зомби, а просто люди с биологическим расстройством, толкающим их к поеданию человечьего мяса.

— Ты хочешь сказать, что Томас использовал меня как источник двуокиси углерода?

— Да, поэтому ему и нужно было поворачиваться к тебе лицом. — Устремив взгляд на Томаса, Освальд повелел: — Признайся Милагро, что ты использовал ее!

Томас испустил долгий вздох, в котором, возможно, было недостаточно двуокиси углерода, и произнес:

— Я тут не виноват. Мой отец был таким же. Ничего плохого я не делал, к тому же это ей помогало. Она была такой несчастной и плакала во сне.

Освальд перевел взгляд на меня.

Я кивнула.

— Никогда в жизни я так хорошо не спала. У меня не было никаких кошмаров. Мне вообще ничего не снилось.

— В таких отношениях существует и симбиозный аспект, — заметил Освальд, полностью переключившись на врачебный тон. — Этот процесс позволил тебе наладить собственное дыхание, снабдил дополнительным кислородом, успокоил и облегчил сон.

— Видите, ничего страшного, — согласился Томас.

Я могла бы, конечно, разозлиться на него, но вместо этого испытала благодарность за те ночи, когда мне ничего не снилось.

— Томас, — обратилась я к нему, — а Скип знает о твоем заболевании? Он поэтому хотел, чтобы ты жил со мной?

Тот покачал головой.

— Нет, я просто сказал ему, что мне нужна помощница, вот и все.

— Слушай сюда, Кук, — произнес Освальд. — Раньше было раньше, а теперь все изменилось. Она моя девушка, и ты больше не будешь с ней спать, ясно тебе? — Освальд заговорил воинственным тоном. — Можешь просто дышать в бумажный пакет и самостоятельно регулировать уровень це-о-два.

— Да не очень-то и хотелось, — отозвался Томас. — Стоит мне сделать телефонный звонок, и через два часа здесь появится с десяток таких, как она.

На этот раз Томас не сразу заметил приближение удара, а когда заметил, было уже поздно. Отдернув руку, я потерла костяшки пальцев.

— Ай! — воскликнула я. — Надеюсь, тебе было больнее, чем мне.

Актер принялся потирать свою челюсть, а Освальд просто покатился от смеха. Томас посмотрел на меня с таким видом, будто я заставила его испытать страшное разочарование, и заявил:

— Ну знаешь ли, после этого я не смогу дать тебе хорошую рекомендацию.

Перед тем как отправиться к Берни, Томас позвонил Жижи, которая пообещала раздобыть для него номер по соседству со своим «люксом». Пока они разговаривали, я жестом пригласила Освальда в спальню и прошептала:

— Почему он не вызывает у меня кровавых видений?

— Малышка, я могу только строить теории. Возможно, видения — это реакция на состав вдыхаемого воздуха, газы которого разносятся по организму с помощью красных кровяных телец.

Когда мы снова вошли в гостиную, Томас как раз закончил разговор.

— Жижи хочет, чтобы я остался на какую-то закрытую вечеринку, которая будет на следующей неделе. Думаю, я так и поступлю.

Дорога к Берни была непростой не только потому, что Освальд и Томас раздражали друг друга, но и потому, что я не могла прикоснуться к своему парню, сидевшему так близко.

Берни с радостью устроил нам барбекю на заднем дворе, который представлял собой кусок голой земли с цементной плитой посредине и шаткими шпалерами вокруг. Я представила его Освальду, и Верни сказал:

— Вот, значит, кто этот счастливец. Милагро постоянно говорит о тебе.

— А ты тот самый парень, который ее прославил.

— Я прославил Марию Дос Пассос, — возразил Берни. — Однако я ни секунды не сомневаюсь, что Милагро как писательница прославится сама.

От этого комплимента у меня слегка поехала крыша.

Берни налил пива в мой бокал и признался:

— Я рад, что мы по-прежнему друзья.

— Не уверена, что проявляю благоразумие, снова заговорив с тобой.

— Юная леди, прекратите оскорблять нашего хозяина, — одернула меня незаметно подошедшая сзади Эдна.

— Ну а вы… — Посмотрев сначала на меня, а потом на Эдну, Берни, видимо, пытался понять, кем мы приходимся друг другу.

— Эдна — мой друг и бабушка Освальда, — пояснила я.

Уставившись на госпожу Грант, Берни расплылся в улыбке.

— Была когда-то такая удивительная писательница по имени Дэна Франклин. Мне страшно нравилась ее черно-белая фотография, которую я обнаружил в архиве одной газеты — неважно, какой; вы на нее похожи. Только, естественно, значительно моложе.

— Естественно. — Эдна улыбнулась и добавила: — Милагро сказала мне, что вы знаете толк в скрытых камерах и записывающем оборудовании.

— А-а, вы имеете в виду статью о чупе… Ну, это я так, для развлечения.

— Я подумала, что это просто замечательно, — заявила Эдна. — А как вы отнеслись бы к такой работе — записать всякие нелепые выходки на вечеринке в «Парагоне»? Это частный заказ. Мне нужны копии для меня самой и моих друзей.

— Я тоже буду на этой вечеринке, — вмешался Томас. Он повернул голову. — Самый лучший ракурс — вот такой.

— Речь идет о шантаже? — осведомился Берни.

— Речь идет об убедительном аргументе, — с улыбкой возразила Эдна. — Господин Кук, нам не нужны ни ваши фотографии, ни фотографии Жижи, так что давайте сохраним все это в секрете.

Томас расплылся в глупой улыбке.

— Как хотите.

Госпожа Грант снова направила свое обаяние на Берни:

— Вас это заинтересовало?

— Заинтересовало? Черт, это меня просто захватило! Как пожарить ваш бургер?

— Я люблю с кровью. Почти совсем непрожаренный.

— Она любит с кровью, — повторил Томас.

Тот вечер отличался какой-то странной пикантностью. Мне казалось, что я играю роль женщины, которой хотела бы стать, — сценаристки на взлете карьеры; в будущем — только хорошее, а в настоящем — потрясающие друзья, потрясающий парень, молодость и красота.

После ужина Эдна оттащила Освальда в угол внутреннего дворика, чтобы рассказать о ситуации вокруг неовампов. Позволив ей самой изложить события, я стояла рядышком и время от времени чем-нибудь дополняла ее рассказ. Когда Эдна стала описывать дела Гэбриела, я заметила, как на лице Освальда появились грусть и беспокойство. У меня возникло ощущение, что я навязываюсь, поэтому я отошла, предоставив их самим себе.

Берни вызвался показать мне свою «библиотеку». Он произнес это слово шутливо, но, когда мы переступили порог ветхого дома, я увидела, что все стены увешаны книжными полками. Я принялась крутить головой, читая названия книг. И обнаружила ошеломительное собрание знакомых и незнакомых имен, великих произведений и каких-то невразумительных сборников поэзии.

— Можешь взять почитать все что хочешь, кроме первых изданий американских писателей. Что ты обо всем этом думаешь?

— В этой комнате я могла бы прожить всю оставшуюся жизнь, — проговорила я. — У тебя так много книг в переплетах!

— Некоторые мужчины играют в казино и содержат любовниц. Я же покупаю книги в переплетах.

Мерседес позвонила как раз в тот момент, когда мы принялись есть ванильное мороженое, выложенное в мисочки. Я вышла на улицу, чтобы побеседовать с ней в одиночестве.

— Говори, — велела я.

— Я обнаружила все финансовые документы, и сейчас мои друзья копаются в них. — Мерседес имела в виду своих приятелей-хакеров. — Это то, что мы и ожидали, — экземпляр манифеста, документы о выплатах неовампам, свидетельства шантажа и вымогательств, но есть и кое-что более интересное.

— Правда? Рассказывай.

— Сайлас Мэдисон когда-то играл в рок-группе. Что-то вроде металла, очень тяжелая музыка. Наркотики, бухло и группи. Он был солистом, а еще писал песни, очень даже неплохие.

— Когда творческий инстинкт натыкается на препятствия, он часто движется в другом направлении, — задумчиво проговорила я. — Гитлер, Чарлз Мэнсон, Сайлас Мэдисон.

— Знаешь, — сказала Мерседес, — если судить по моему опыту, вряд ли кто-нибудь способен до конца расстаться с роком.

— Ага, — согласилась я. — Никто не способен.

Сайлас по-прежнему увлекается музыкой. Именно поэтому у него в клубе работает певица, а здесь играют на цитре. Что ты задумала?

— Помнишь, я рассказывала тебе — несколько веков назад люди считали, что цитра способна заколдовать? То же говорили про лютню. А уд — это разновидность лютни.

Мерседес сделала паузу, чтобы я догадалась сама. Я почувствовала себя любимой ученицей и подхватила:

— А «Дервиши» играют на уде! Но послушай — что касается колдовства, это всего лишь миф.

— Конечно, chiquita, однако то, что эти парни могут устроить настоящий разгром, — доказанный факт, — заметила она, а потом изложила свой план.

Путешествие и волнения утомили Освальда. Все прочие гости продолжали беседу на заднем дворе владений Берни, а мы вернулись в свой домик. Освальд завернул меня в простыню и обхватил одной рукой, стараясь не касаться моей кожи. Мне ужасно хотелось поцеловать и обнять его.

— Освальд, как ты думаешь, я выздоровею?

— Конечно, выздоровеешь, малышка, — нежно ответил он. Но мне показалось, что этой фразой он хотел успокоить и себя самого.

— А как насчет Гэбриела?

— Я поговорю с ним… — начал было Освальд, но сон оказался сильнее, и его глаза сами собой закрылись.

Что ж, лучше так. Я знала, что существует киберсекс и другие способы доставлять себе удовольствие. Но мне хотелось, чтобы я могла дотронуться до любимого человека, а он — до меня. Лучше уж сторожить его сон, чем пытаться любить друг друга, не соприкасаясь обнаженными телами.

Я по-прежнему безумно любила его. Я любила Освальда так сильно, что его счастье было для меня важнее своего собственного. И тут наступил момент, когда небо еще не просветлело, а птицы уже начали свою перекличку. Именно тогда я вдруг поняла, что от меня хотела Эвелина Грант.

 

Глава двадцать вторая

Сегодня npаздник упырят, сегодня будут танцы

Когда Освальд ушел, чтобы отыскать Гэбриела и поговорить с ним, явился Скип, возжелавший забрать сценарий. Даже несмотря на то, что он не знал отвратительных планов Сайласа во всех подробностях, мне ужасно хотелось затащить его в бассейн и утопить.

— Скип, начнем с делового вопроса. С нашего контракта. — Я передала ему несколько листков бумаги. — Я поговорила с агентшей Томаса, и она составила для меня вот это. Как видишь, текст стандартный.

— Неужели ты мне не доверяешь? — Раздраженно фыркнув, Скип бегло просмотрел бумаги.

— Доверие тут ни при чем. Это работа.

— Вроде бы все в порядке, — заметил он. — Знаешь, ведь тебе придется отдать агентше пятнадцать процентов от всей суммы. Это убыток. — Он вынул из кармана блестящую серебряную ручку и подписал каждый экземпляр. Потом передал ручку мне.

Я подписала бумаги и принесла «Зубы острые».

— Мне кажется, хорошо получилось. Надеюсь, тебе понравится.

— Ну уж наверняка вышло лучше, чем у какого-нибудь выпускника УВП! — улыбнувшись, проговорил он.

— Точно, — согласилась я, вспомнив про Университет второсортных пижонов.

Через некоторое время вернулся Освальд с грустными новостями. Гэбриел твердо решил участвовать в программе «Новый век вампиров».

— Мы можем похитить его, — предложила я. — Привяжем его к стулу, включим техно и старое доброе диско и силой заставим просматривать «Международные каталоги мужской одежды». Ты познакомился с Бриттани? С этой Гнусью-в-розовом?

Освальд устало улыбнулся.

— Да, я познакомился с ней, но она всего лишь симптом болезни, а не сама болезнь. Нам нужно обратиться к источнику заразы.

Когда Гэбриел отказался устроить нам встречу с Сайласом, Освальд использовал Чарли. Вечером нас позвали на свидание в номер Мэдисона.

У меня не было одежды, которая могла бы сойти за коктейльное платье, поэтому я последовала рекомендациям Томаса и надела одну из его великолепных рубашек, что пока еще оставались у меня в номере. Затем подпоясалась длинным шарфом и натянула шорты цвета хаки. Намазав ноги «Парагонским питательным кремом с агавой», я дополнила наряд эспадрильями и бижутерией.

Окинув меня взглядом, Освальд поинтересовался:

— А что случилось с той одеждой, которую я тебе подарил?

— Она осталась на ранчо. Ты сейчас смотришь на мои ноги?

— Да.

— Тогда наряд удался. Пошли.

Когда мы встретились с Чарлзом в вестибюле гостиницы, я заметила, что многие гости уезжают. Консьерж проводил нас в «люкс» Сайласа.

Дверь нам открыла какая-то неовампирская шестерка. В баре стоял небольшой кувшинчик крови, там же были бутылки с негазированной водой и сырные крекеры в виде рыбок, очень вкусные. Я изо всех сил старалась не глазеть на кровь, но это было трудно: дело в том, что я уже допивала жидкость из-под куриной печенки — ее оставалось всего несколько чайных ложечек, и она начинала немного подванивать.

На Сайласе уже не было бинтов; инвалидного кресла тоже не было. Мэдисон стоял у окна. Когда он повернулся, я заметила, что у него на лице нет никаких волос, а кожа стала ярко-розовой, как мой шрам. На фоне новой кожи его голубые глаза казались странно зловещими.

— Доктор Грант, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с, — приветствовал нас он. — Входите, пожалуйста.

Он кивнул шестерке, та подошла к бару и начала смешивать кровавые коктейли.

— Рад снова вас видеть, — заявил Освальд, шагнув вперед, чтобы пожать Сайласу руку. — Пожалуйста, зовите меня Освальдом.

Сайлас уставился на меня и сказал:

— Во время нашей пос-следней вс-стречи вы как-то очень с-стремительно ис-счезли.

Я улыбалась и не спешила с ответом.

— Я была разочарована не меньше вашего, — наконец сказала я. — Очень сожалею, но Катбертсон… — Я немного помолчала, словно раздумывая, все ли выкладывать или о чем-то можно умолчать. — Он сильно набрался и был груб, но даже в таком состоянии непозволительно творить со мной то, что он собирался сделать. Я прибегла к самообороне, хотя, возможно, под действием того напитка я несколько перестаралась.

Сайлас был поражен.

— А я думал, что вс-сему виной Зейвир… Он не очень-то надежный молодой человек и на с-самом деле куда-то пропал.

— Зейв всегда относился ко мне чрезвычайно уважительно. — Взглянув на Освальда, я пояснила: — Я не могла позволить швейцару из клуба Сайласа надругаться надо мной.

Возможно, химический кастрат Сайлас и не по-верил мне, но, по всей видимости, стероиды начали действовать, потому что он оглядел меня с головы до ног и извинился:

— Я прошу прощения, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с. Катбертс-сон с-слишком перебрал, но он рас-с-сказывал обо вс-сем иначе.

— Его можно понять, верно ведь?

— Сайлас, я не считаю вас виноватым в том, что ваш сотрудник напал на мою девушку, — жестко сказал Освальд, — но настаиваю на том, чтобы он за это ответил.

Сайлас кивнул.

— Я с-сегодня же займус-сь этим. Даю вам с-слово.

— Отлично. — Освальд сел на диван, а я устроилась рядом с ним.

Шестерка поднесла нам напитки. Свежий минеральный привкус был восхитителен.

Взглянув на Сайласа, Освальд заговорил снова:

— Ничего, если я спрошу: а что случилось с вами?

Горькая усмешка Сайласа, обращенная в мой адрес, особенно странно смотрелась на его натянутом розовом лице.

— Иэн Дюшарм сказал мне, что вас ранили.

— Вы имеете в виду случай с ножом? — уточнила я. — Зейв извинился передо мной, и я поняла: если что-то и было не так, то это было между вами и Иэном.

— Дюшарм считает вас-с с-своей с-собс-ствен-нос-стью, мис-с-с Де Лос-с С-сантос-с. За тот единс-ственный порез, который пришлос-сь пережить вам, он ранил меня с-с-сто раз. Как только раны начинали затягиватьс-ся, он с-снова разрезал их. Конечно, наши порезы заживают, но против боли мы уязвимы.

В то, что Иэн поступил именно так, поверить было нетрудно, однако мои ощущения в тот момент были настолько нехорошими, что я даже не стала их анализировать.

— Я прекрасно знаю, как Дюшарм относится к Милагро, — сообщил Освальд. — Он не принадлежит к числу моих друзей, и его пригласили ко мне на ранчо только из уважения к его рангу.

— Я догадывалс-ся об этом, — отозвался Сайлас.

— Пожалуйста, давайте не будем обсуждать Иэна, — попросила я. — Признаю, я совершила ошибку, связавшись с ним, но сейчас я хочу перейти к другим вопросам, более увлекательным. Например, к программе «Новый век вампиров».

— Конечно, малышка, — согласился Освальд. — Сайлас, должен вам сказать, что Милагро и мой троюродный брат Гэбриел много рассказывали мне о программе.

Сайлас отнесся к этой фразе скептически.

— Ос-свальд, вы не похожи на идеалис-ста. Не обижайтес-сь.

На лице Освальда появилась кособокая улыбка, сводившая меня с ума.

— Я не идеалист. Зато меня интересуют профессиональный рост и новые предприятия. Мне стало тесно в маленькой практике, и я раздумываю: во что бы вложиться, чтобы получать больше прибыли.

— Вы говорите о новом лечебном центре? — осведомился Сайлас.

— Да, я думаю, вам понадобится пластический хирург с моим опытом, который умеет обращаться и с обычными людьми, и с вампирами.

— А как нас-счет цели этой программы?

— Имеет ли это значение, если мы будем извлекать прибыли? — сказал Освальд. — Позвольте мне вложиться, и вы не пожалеете.

С продажными людьми вся фишка в том, что они и всех остальных считают такими же. Язык алчности Сайлас понимал хорошо.

Одарив его обольстительным взглядом, я заявила:

— Ну? И разве это не интересней каких-то там научных исследований? Вы сможете использовать мою кровь, но благотворительностью я заниматься не собираюсь. Я хочу получать процент от прибыли.

Взгляд Сайласа был не менее откровенным, чем мой.

— Я так и предполагал, что вы вряд ли окажетес-сь обыкновенным книжным червем. Вот что я с-скажу: давайте отпразднуем наше новое с-сотрудничес-ство!

Шестерка притащила бутылку с кровью куропатки и шампанское. Сайлас в общих чертах обрисовал цели программы «Новый век вампиров». Если не слишком вникать в смысл, они казались замечательными. Воображение Уиллема нарисовало утопию, в которой главенствовала стабильность — и общественная, и финансовая.

Первым запланированным им шагом было искоренение всего, что может угрожать семье.

— Мы начали с-с кампании против однополых браков на мас-с-совом уровне, — пояснил Сайлас. — Получить поддержку для нее легче легкого. Потом мы перейдем к ограничению разводов. Наша конечная цель — принудительный брак и запрет разводов. Этот план рас-с-считан на вос-семь — дес-сять лет.

— А как насчет тех, кто рожает детей по недосмотру? — поинтересовалась я.

— Наш народ и так уже потес-снили. Можно придумать с-самые разные с-спос-собы запугать людей, чтобы они рожали не больше двух детей. С-со временем мы доведем это ограничение до одного ребенка на с-семью, и в конце концов наши чис-сленнос-сти с-сравняютс-ся. С-сокращение размеров человечес-ских с-семей положительно с-скажетс-ся на финанс-совой ус-стойчивос-сти. Мы планируем увеличить норму с-с-судного процента до обременительного уровня, чтобы вос-спрепятс-ствовать с-с-судам и ненужным покупкам.

— Знаете, чтобы учиться, я брала студенческий заем, к тому же большинство людей не сумели бы купить дом, если бы не было ипотечных кредитов, — заметила я.

— Во многих с-странах нет ни с-студенчес-ских займов, ни ипотечных кредитов. Люди научатс-ся обходитьсся без тех вещей, которые они не с-смогут с-себе позволить.

— Каким же образом ликвидация личных займов поможет реализации вампирской программы? — удивилась я.

— Меньше завис-симос-сти от общес-ственного ус-стройс-ства и больше — от нашего нравс-ственного влияния. В этой с-стране личнос-сть возвели выше благополучия нации. Жизнь — это не только погоня за нас-слаждением, — высказался Сайлас.

Освальд тихонько усмехнулся.

— Не стоит так долго объяснять ей все это. На самом деле ее волнуют только развлечения, флирт и мои деньги.

— Освальд слишком хорошо меня знает, — рассмеявшись, подтвердила я.

— А как вам живетс-ся с-с Томас-сом Куком? — осведомился Сайлас.

— Ах, Сайлас, как это было мудро с вашей стороны — найти мне здесь занятие! Я была в восторге, что рядом со мной находится этот красавчик — услада для глаз. Освальд так разревновался, что пообещал мне машину с откидным верхом!

Освальд закатил глаза.

Заметив, что тема оказалась болезненной, Сайлас сказал Освальду:

— С-спос-собнос-сти и умения Гэбриела в облас-сти безопас-снос-сти принес-сут нам много пользы. Вероятно, вы поможете мне завербовать также С-сэма и Уинни?

— Об этом я как раз и думаю, — ответил Освальд.

Сайлас поведал нам о презентации нового лечебного центра.

— Она с-сос-стоит-сся через два дня, — сказал он. — Милагро, вы будете одним из главных дейс-ствующих лиц этого с-события. Мы хотели бы предложить с-самым выс-сокопос-ставленным гос-стям нашего праздника попробовать вашей крови. И мне надо бы получить еще пол-литра для ис-спользования на курорте.

— Вы уверены, что сможете позволить себе целые пол-литра? — переспросила я. — Я ведь редкая птица.

— Милая, позволь я сам обсужу это с Сайласом, — проговорил Освальд. — Забор крови я тоже могу произвести самостоятельно и бесплатно.

— Я знал, что вы нам поможете, — обрадовался Сайлас.

Мы еще немного поболтали о новом лечебном центре, и Сайлас пообещал на следующий день устроить Освальду экскурсию. Потом мы пожелали хозяину спокойной ночи и отправились назад в домик. Освальд непроизвольно взял меня за руку, и я отпрыгнула в сторону.

— Меня убивает, что я не могу до тебя дотронуться, — признался он.

— Я поправлюсь, но не так быстро.

— Через несколько дней мы покончим с Сайласом и сразу же займемся твоим заболеванием.

Я кивнула:

— Ладно. — Гравий хрустел под нашими ногами. — Сайлас считает тебя жадным и безнравственным, а меня — жадной и распутной.

— Значит, мы достигли цели.

— Да, твои слова звучали очень убедительно, когда ты говорил, что меня волнуют только развлечения, флирт и твои деньги.

Освальд рассмеялся.

— А как насчет того, что ты назвала Томаса «красавчиком» и «усладой для глаз»?

— Если моя речь была слишком похожа на правду, так это потому, что я действительно считаю Томаса красавчиком и усладой для глаз! — Я отпрыгнула подальше от Освальда.

— Почему ты терзаешь меня, Мария Дос Пассос?

— Потому что я раздавлена потерей своего любимого питомца, козлика Панчо, — подыграла я. Воспоминания об этой фразе каждый раз заставляли меня хохотать.

Когда мы зашли в домик, Освальд нежно произнес:

— Милагро, даже сейчас можно придумать, как нам побыть друг с другом. Я люблю тебя. Пойдем.

Я пошла за ним в спальню. Он открыл свой врачебный чемоданчик и достал оттуда узкий футляр с хирургическими перчатками.

— Смотри, — снова заговорил он. — Просто нужно подойти к проблеме творчески. Ты ведь обучалась литературному творчеству, так что тебе это будет нетрудно.

Положив одну пару перчаток на кровать, он быстро натянул на свои руки другую. Потом улыбнулся и приблизился ко мне.

— Шутишь, что ли, Освальд Грант? — изумилась я. — Я не собираюсь заниматься с тобой безопасным сексом. Ты можешь и подождать, пока я выздоровею.

— Это будет нескоро. Я не хочу ждать.

— Освальд, — более серьезным тоном проговорила я, — будет гораздо лучше, когда мы сможем прикасаться друг к другу и я снова буду в состоянии тебя целовать. Ты ведь не против?

Он застонал.

— Против! Но, судя по всему, это не имеет никакого значения.

Я сняла свои сандалии и шорты, а потом умылась. Когда я забралась в постель, Освальд обернул меня простыней и обнял. Время от времени его руки принимались блуждать по мне, поглаживая то тут, то там.

— Освальд, прекрати. Спи давай.

— Ты меня истязаешь.

— Вот и хорошо. Может, в следующий раз у тебя будет меньше секретов от меня.

До встречи с Освальдом я полагала, что все мои проблемы исчезнут, когда я влюблюсь в какого-нибудь мужчину, а он ответит мне взаимностью. Пусть мои проблемы не исчезли, но теперь я не чувствовала себя одинокой. Мне приходилось верить в то, что я выздоровею. Альтернатива была такой мрачной, что мне не хотелось ее обдумывать.

 

Глава двадцать третья

Если время веселиться, веселиться будем всласть

В день, на который была назначена вечеринка, я сходила с ума от страха. Чарли устроил так, чтобы Мерседес на празднике исполняла роль главного бармена. Наш друг байкер Эрнест «Пеппер» Калпеппер и его товарищи должны были заменить команду настоящих охранников. «Дервиши» прибыли в Ла-Басуру, заселились в мотель и уже успели наделать шуму на вечере самодеятельности в «Клубе Левака».

Берни и Чарли побывали в гипермаркете электроники и приобрели камеры, которые затем установили по всему периметру парагонского танцевального зала, на верхнем этаже основного здания. Мерседес составила замечательное досье на Сайласа с указанием всех его преступных действий. Сэм снабдил нас контактной информацией членов совета: после праздника они должны были получить и Сайласовское досье, и видеозапись с рабочим названием «Безумство вампиров».

Сама я больше не видела Гэбриела, однако знаю, что он затеял горячую дискуссию с Освальдом, в ходе которой пытался заставить нас уехать из «Парагона».

Чтобы выплеснуть энергию, я совершила длинную пробежку. Я как раз остывала, нарезая круги возле тыльной части «Парагона», когда заметила несколько человек, вытаскивавших из грузовика какой-то длинный деревянный ящик. Ими руководил Сайлас, одетый в джинсы, футболку с длинными рукавами и панаму.

— Ос-сторожно. Это бес-сценный груз, — периодически повторял он.

Пока я наблюдала за разгрузкой, Сайлас подошел ко мне, да так близко, что наши бедра соприкоснулись.

— Милагро, это алтарь. — Он непристойно улыбнулся, и мой внутренний измеритель зафиксировал мощное отклонение в гетеросексуальную сторону. — Вы взволнованы?

— Я взволнуюсь куда сильнее, когда вы положите на мой счет те самые денежки.

Сайлас рассмеялся.

— Мы ус-строим им отличное зрелище, верно? Я знаю, вы не относ-ситес-сь к ритуалам с-серьезно, но в них вс-се-таки ес-стъ с-сила. Они с-спос-собны возбуждать по-нас-стоящему.

— Я очень жду этого момента, — ответила я.

Рука Сайласа переместилась на мое бедро, но я не стала отстраняться.

— Я очень интерес-суюс-сь вами, Милагро. Что вы такое делаете, что Дюшарм с-стремитс-ся отомс-стить за вас-с?

Я одарила его томным взглядом:

— Сыграйте свою партию верно и, возможно, узнаете. — И пошла прочь, покачивая бедрами.

Про себя же я думала: «Фу, фу, фу, фу!» Мне очень хотелось верить, что я найду способ вытравить из памяти сцену флирта с Сайласом.

К счастью, о наряде мне в тот вечер волноваться не пришлось. Один из неовампов доставил облачение для церемонии — белое платье и невероятно изящные белые шелковые балетки с цветочной вышивкой и красными камешками, похожими на капли крови.

Примерив их, я спросила:

— Освальд, как ты думаешь, я смогу оставить эти туфли себе?

— А почему бы и нет? Судя по всему, они были сшиты на тебя.

Я села и вытянула ноги так, чтобы можно было любоваться туфельками. Тут в дверь постучали, и, когда Освальд открыл ее, на пороге появился Сайлас.

— Здравс-ствуйте, — поздоровался он. Взглянув на меня, Сайлас обрадовался. — К с-счас-стью, хоть какую-то вещь дос-ставили вовремя.

— А что такое? — спросил Освальд. — Есть какие-то проблемы?

— Именно поэтому я и пришел. Наш фамильный нож должны были привезти из Праги еще вчера, однако Уиллем допус-стил ошибку во время отправки. Нож прибыл только-только, но он нас-столько мне дорог, что я не могу пос-слать за ним какого-нибудь раба. Вс-се мои люди очень заняты. — Сайлас сообщил, что нож находится на экспедиционном складе, неподалеку от аэропорта. — Могу я попрос-сить вас-с забрать его? Понимаю, ехать придетеся далеко.

Освальд посмотрел на часы.

— Я могу поехать прямо сейчас и тогда вернусь самое позднее в десять тридцать, задолго до церемонии. Если, конечно, Милагро не возражает, что я пропущу коктейли.

— Если ты успеешь к основному событию, дорогой, тогда нет, — ответила я.

— С-спас-сибо, — проговорил Сайлас. И передал Освальду какую-то желтую бумажку. — Вот квитанция и довереннос-сть на ваше имя, чтобы вы могли рас-спис-саться в получении.

Когда Сайлас ушел, Освальд уточнил:

— Ты точно не против?

— Все нормально. На дорогах почти никакого движения, к тому же у тебя полно времени. Как же можно устраивать церемонию кровопускания без ритуального ножа?

Освальд отправился в путь, а я порадовалась, что смогу в одиночестве подготовиться к вечеру.

Я долго принимала ванну, читая «Мерзкую плоть», которую мне одолжил Берни. И подумала: когда-то моя плоть заслуживала доверия, а теперь тоже стала мерзкой.

Затем я осторожно надела белоснежное платье. Оно было очень красивым; еще всего лишь несколько сантиметров струящегося шелка — и платье покрыло бы лодыжки. Вырез у него был идеальным. Он открывал достаточно много для привлечения взглядов, но при этом не создавал впечатления вульгарности. Поскольку вечером меня будут снимать на камеру, я уделила побольше времени макияжу и даже подождала, когда засохнет первый слой туши, чтобы потом нанести второй. На этот раз меня вдохновила прическа Тривени, и я заплела несколько тоненьких косичек поверх распущенных волос.

Потом я связалась со своими сообщниками и по-ведала им, что Освальд уехал забрать нож, но должен вернуться к основной части церемонии. Я начала было сокрушаться, что по пути к гостинице мои туфельки испачкаются, и в этот момент в дверь позвонили.

На пороге стоял Сайлас в черном костюме и белой рубашке, элегантный и стильный.

— Я подумал, что будет правильней вас-с подвезти. — Он жестом указал на гольф-кар за своей спиной.

— Спасибо, Сайлас. Вы прямо мысли читаете. Мне так не хотелось пачкать эти хорошенькие туфельки. — Я прихватила шаль, чтобы не замерзнуть на ветерке.

— Подходящее украшение для такой потряс-сающей женщины.

— Вы положили деньги мне на счет?

Он вынул из кармана какую-то бумажку.

— Вот банковский чек.

Взяв у Сайласа бумажку, я посмотрела на сумму. Ощущение было такое, словно я держу в руках выигрышный лотерейный билет, — с трудом верилось, что цифры настоящие.

— Одну секунду. — Я отправилась в спальню, чтобы спрятать чек в небольшой гостиничный сейф, а потом вернулась к Сайласу.

Когда я поняла, что он собирается взять меня под руку, я поправила шаль так, чтобы Сайлас не смог коснуться моего обнаженного тела. Он подвел меня к гольф-кару, а затем сел за руль.

— Там уже есть кто-нибудь?

— Нес-сколько членов Бриллиантового клуба. Но большая час-сть, конечно, опоздает, как это заведено в их кругах.

— О, замечательно. Значит, Освальд почти ничего не пропустит.

Когда мы подъехали к «Парагону», я выскочила из кара еще до того, как Сайлас успел подать мне руку. Он крутился вокруг меня, напоминая уже не благородного ученого, а его порочного брата-близнеца. Бледно-голубые глаза бесстыдно ощупывали мое тело.

— Вопрос-с в том, с-станете ли вы с-скучать по Ос-свальду?

Я тоже уставилась на него.

— Для начала я посмотрю на ваших клиентов, а потом мы поговорим о любовных отношениях.

— Милагро, вы дразните меня!

Я разразилась девичьим хохотом — таким, каким наверняка хохочет Бриттани: зубастая пасть и волосы во все стороны.

— Уверяю вас, Сайлас, если мне понравится то, что я увижу, я сразу же перестану вас дразнить. — Меня коробило от того, что я кокетничаю с этим ненавистным типом.

Вестибюль украсили высокими каменными вазами; в них стояли розы с длинными стеблями, бархатные красные гладиолусы и кремовые туберозы. Цветы наполняли воздух дурманящим ароматом. Дорогу к лифту устилал красный ковер. Один из неовампов вызвал кабину.

— Добрый вечер, господин Мэдисон. Добрый вечер, мисс Де Лос Сантос, — поприветствовал он нас.

Сайлас нажал кнопку верхнего этажа. Когда двери лифта снова открылись, я увидела двух охранников, стоявших у входа в танцевальный зал. И с трудом узнала Пеппера, нашего друга-байкера, потому что он был в костюме и с подстриженной бородой.

Пеппер распахнул дверь в танцевальный зал и, когда Сайлас отвел взгляд, тихонько подмигнул мне.

Величественные окна танцзала были замаскированы богатыми чернильно-черными бархатными портьерами. Между окнами и по обе стороны от дверей располагались вазы с цветами. На сцене стояли «Дервиши», одетые в черные рубашки и черные широкие брюки, и негромко наигрывали фольклорную музыку. Я узнала мелодию шестидесятых — в той песне говорилось о любви и ромашках. Мерседес рассказывала, что «Дервиши» всегда начинают вполне невинно.

Утонченные вампиры и выродки-богачи, облаченные в дизайнерскую одежду, бродили по танцполу или сидели за столами, покрытыми белыми скатертями. Каждый стол украшали букет красных роз и несколько свечей в серебряных подсвечниках. Официанты-готы в черно-белых нарядах, с подносами в руках, обходили зал, разнося напитки и аппетитные закуски.

Оказавшись у основного бара, я встретилась глазами с Мерседес. В черном костюме и скромном парике а-ля набожная дама, с сильно подведенными глазами, моя подруга выглядела просто нелепо.

— Давайте выпьем, Сайлас, — предложила я. И, обратившись к Мерседес, добавила: — Шампанское, пожалуйста.

Сайлас заказал мартини с водкой. Когда нам налили, я провозгласила: «Пьем до дна!» и опрокинула свой бокал, надеясь, что я, как Иэн, по-прежнему устойчива к химическим стимуляторам.

— Ну, погнали кровь! — развеселившись, сказал Сайлас.

Его бокал был наполнен до краев, и он осушил мартини одним долгим глотком.

— Повторите, пожалуйста, мисс, — попросила я Мерседес. Пока она наполняла наши бокалы, я обратилась к Сайласу: — Сегодня вы наверняка немного нервничаете.

— Не очень. — Придвинувшись ближе, он поинтересовался: — Ну так что, клиентура вас-с впечатлила?

Я огляделась, словно прикидывая, насколько богаты гости. На шеях одних посверкивали бриллианты, с ушей других свисали рубины и изумруды. Большинство мужчин были одеты в костюмы, сшитые на заказ, и выглядели настоящими богачами — ухоженными и самодовольными. В центре одной из группок стоял какой-то парень с ужасной стрижкой, на нем были неряшливая рубашка поло и совершенно неподходящие шорты цвета хаки. Его очки были скреплены клейкой лентой.

— А это кто? — поинтересовалась я.

Сайлас назвал какую-то компанию, занимающуюся высокими технологиями.

— Он до того богат, что может не заботитьс-ся о с-своей внешнос-сти. Зато его жена хочет попробовать наши процедуры.

Я подняла свой бокал, вновь наполненный шампанским.

— За вас и ваш успех в новом предприятии. — Я выпила до дна.

— С-спас-сибо. — Сайлас сделал один глоток и заметил: — Эта водка нес-сколько терпковата. — Он отставил бокал.

Я знала то, чего не знал он: его коктейль включал в себя невероятно крепкую балканскую водку. Во все остальные напитки подливали 95-градусный спирт, который наши приятели-байкеры прикупили в другом штате.

Когда мы двинулись в противоположную часть зала, к главному столу, Сайлас уже немного покачивался. Там, положив одну загорелую ногу на другую, восседала Жижи в узком красном платье без бретелек. Один из гостей отвел Сайласа в сторону, а Жижи махнула мне, приглашая подойти.

— Милагро, дорогуша, — промурлыкала она. — Я восхищаюсь твоим чувством стиля. В белом ты смотришься потрясающе.

— Спасибо. Ты выглядишь великолепно.

— Можно стащить девушку с подиума, а вот стащить с нее откутюр невозможно. Ну, во всяком случае до конца вечеринки. — Жижи одарила меня лукавым взглядом и спросила: — Ну что, один из близких друзей оплатил твое членство в Бриллиантовом клубе?

— Меня пригласил Сайлас Мэдисон. Ты его знаешь?

— Конечно же, я знаю Сайласа. Я познакомилась с ним в Кракове. Ну, знаешь, Краков — это новая Прага. Он выступал с речью на небольшом ужине в замке моей подруги Ядвиги. И говорил о мире во всем мире так страстно, что мы все тут же выписали ему чеки. Потом Ядвига продемонстрировала нам свои новые сиськи, просто классные, а Сайлас рассказал о здешних новаторских процедурах красоты.

— А, так это узы политики и тщеславия.

Жижи весело рассмеялась.

— Ты прямо как Нэнси — та постоянно умничает, где надо и где не надо. — Она поднялась и, крикнув кому-то: «Дорогой!», удалилась.

Сайлас, снова оказавшийся рядом, вручил мне еще одну порцию спиртного.

— Видите, они только и думают, что о с-самих с-себе. Им необходимо руководс-ство.

— И вы достаточно хороши, чтобы руководить ими.

— Вот вы вс-се с-смеетес-сь, Милагро, но ес-сли не я, то кто? — отозвался он. — Понимаете, я могу делать нес-сколько дел одновременно: продвигать нашу программу, помогать им и зарабатывать с-столько, с-сколько мне нужно для с-спокойной жизни.

— Вы мудрец, Сайлас. Мудрец, который, я надеюсь, умеет развлекаться.

Он улыбнулся, и мой мозг выдал сигнал опасности. Я оглядела зал и заметила уродливо остриженную рыжую шевелюру.

— Ой, а вот и Гэбриел. Мне нужно разрешить одно недоразумение, которое недавно произошло между нами. Простите, пожалуйста.

— Не исчезайте, — попросил Сайлас.

Обходя столы, я двинулась к Гэбриелу. Мне показалось, что он никогда в жизни не был таким печальным, но я ошибалась. Когда Гэбриел заметил меня, его мрачная физиономия приобрела еще более страдальческое выражение.

— Ты все еще здесь? — спросил он.

Рядом с ним стояла мисс Смазливость Розовопопка, обтянутая чем-то розовым и блестящим, словно сосиска кишкой. Она щедро раскрасила лицо разной блестящей декоративной косметикой, типа вязкого розового блеска для губ и сверкающих голубых теней.

— Здравствуй, Бриттани. Ты сегодня просто мечта. Такая невероятно пушистая и сладкая, как сахарная вата, правда ведь, Гэбриел?

Бриттани не понимала, что исходит от меня — комплименты или оскорбления, зато Гэбриел сразу же врубился, что я имею в виду.

— Милагро, я же просил тебя уехать из «Парагона».

— Да, просил, но, поскольку ты мне не начальник, я решила остаться. К тому же я обещала Сайласу находиться поблизости. — Я обратилась к Бриттани. — Когда же состоится торжественное событие? Какого цвета будет свадьба? Одна из моих подруг совсем недавно выбрала планшевую с белым. Это было потрясающе.

Бриттани просияла.

— Думаю, у нас будет темно-розовый и светло-зеленый, а может, ярко-розовый и сиреневый…

Оборвав ее, Гэбриел сказал мне:

— Юная леди, тебе сейчас же нужно уйти. Ты не знаешь, что будет дальше.

То, что он упомянул мое прозвище, сбило меня с толку.

— На самом деле знаю. Потому что мне платят за участие. Видишь, Гэбриел, я теперь в твоей команде.

Он так и не успел ответить, потому что Томас Кук схватил меня за руку и потащил за собой.

— Что такое, Томас?

— Мне нужно, чтобы ты отправила фотографии с этой вечеринки моей пиарщице, она разместит их в светских колонках. Сфотографируй меня с Жижи и ее друзьями. А потом найди какую-нибудь сексуальную девчонку и сделай кадр и с ней тоже.

— Томас, я на тебя не работаю.

— И ты говоришь такое мне? Именно поэтому я тебя и отпустил. Не забудь о выгодном ракурсе.

Спорить с ним было бесполезно.

— Хорошо. Я как раз занимаюсь этим. Ни о чем не беспокойся. Все снимается скрытыми камерами.

Вечеринка проходила так же, как другие большие мероприятия: обмен комплиментами, короткие беседы и знакомства, которые я никогда не вспомню. «Дервиши» начали играть собственные версии классических роковых хитов, и музыка зазвучала громче. В зале стало жарче, а голоса — слышнее. Несколько пар отважились выйти на танцпол.

Когда толпа возле основного бара на минуту рассеялась, я использовала эту возможность и сказала Мерседес:

— Классная прическа. Ты похожа на кайфовую чернокожую Бетти Крокер. Как идут дела?

— Зараза, — огрызнулась она. — Всем очень нравятся коктейли.

— Ты наливай, наливай. Скоро все это закончится.

Я нашла Эдну, но ее монополизировал Томас, что обеспечивало госпожу Грант хорошим прикрытием — словно она просто так приехала сюда развлечься и пообщаться.

Освальд должен был вернуться очень скоро, но я все равно то и дело поглядывала на двери и ждала его появления. Вскоре группа перестала играть старые хиты и принялась за свои песни. Шум стоял просто оглушающий, а стены сотрясались от музыки. Солист метался по сцене и вопил. Он напоминал тощую безволосую обезьяну, но оторвать от него взгляд было невозможно.

В меня то и дело врезались болтающие и танцующие люди. Их лица раскраснелись от возбуждения, а глаза остекленели. Многие широко улыбались, а некоторые во время разговора начинали причитать и готовы были расплакаться.

С плеч некоторых дам сползли бретельки, обнажив кремовую кожу; мужчины снимали галстуки и расстегивали рубашки. Жаркий воздух зала пахнул духами, косметикой, потом, разлитой выпивкой, опасностью и сексом.

В очередной раз обходя зал, я столкнулась с Сайласом.

— О чем вы думаете? — поинтересовался он.

Я сказала ему правду:

— Думаю о прошлой жизни, о том времени, когда я ничего не знала о вампирах. Больше всего меня поражает не сам факт вашего существования, а то, что вы так открыто ведете себя в подобных местах.

— Мы прячемс-ся на с-самом виду, — сообщил он. — Мы в безопас-сности, пока знаем о людях больше, чем они о нас-с.

— Знание — сила, — согласилась я. — Вы когда-нибудь злились на людей?

— Разве на вечеринке задают такие вопрос-сы? — поинтересовался Сайлас, а затем добавил более твердым тоном: — Я с детства злился и ненавидел их за то, что они делали с нами несколько веков подряд, за то, что с нами обращались, как с чудовищами. Бездумно истребляли нас, словно хищников. Уиллем открыл мне глаза на новое, светлое будущее на новый рассвет. — Мэдисон улыбался, но, даже несмотря на это, в его голосе слышалась ярость. Свистящие «с» куда-то исчезли, он выпрямился. — Они пытали, вешали, сжигали и топили нас. Они свято верили в то, что имеют право конфисковать наше имущество и лишать нас законного пристанища.

— Отрицая человеческое происхождение своего врага, ты исключаешь необходимость обращаться с ним по-человечески, — проговорила я. — А теперь?

— А теперь наша очередь руководить. — Сайлас схватил мою руку, повергнув меня в кроваво-красный шок. Зал стал красным-красным, по стенам побежали кровавые потоки. Музыка выводила сердечный ритм, и я чувствовала в воздухе зала роскошный медный запах крови. — Пришло время начинать.

— Но ведь Освальд еще не привез нож, — возразила я. Сквозь пульсацию крови в моей голове я с трудом слышала собственный голос. Я попыталась вырвать руку, но Сайлас не выпускал ее.

— Ты скучаешь по нему? — во второй раз за вечер спросил Сайлас, волоча меня через танцпол к двери, которая располагалась за сценой.

— Сайлас, прекрати портить мой костюм!

Мы оказались за сценой. Он отпустил меня. Несколько подсвеченных тусклыми лампами указателей озаряли невысокую лестницу и выходы.

— Куда спешить? — удивилась я.

Я проследила за его взглядом, который был направлен к задней части сцены, отгороженной от танцзала красными занавесями. В центре находился каменный алтарь. На нем стояли серебряные канделябры, керамические кувшины и чаши, а также большой серебряный колокольчик. Рядом с алтарем располагалось витиеватое резное кресло серебристо-черного цвета.

Сайлас наполнил чаши мерзкой травянистой эссенцией и предложил:

— Выпьем за нас, Милагро.

— Замечательная мысль, Сайлас. — Несколько порций этой отравы после мегаводки, — и Сайласа окончательно развезет.

Взяв чашу из его рук, я быстро осушила ее, чтобы не ощущать вкуса. Сайлас понаблюдал за мной, а потом сделал несколько глотков сам. Если Зейв правильно описывал крепость этого пойла, то буквально через несколько минут Сайлас потеряет человеческий облик.

Однако я совершенно не рассчитывала на то, что сначала он отвратительным образом изменится.

Сайлас взглянул на часы и объявил:

— Уже пора.

— Пора — что? Еще не вечер, Сайлас, к тому же Освальд…

— Я дал Освальду бессмысленное поручение, — сообщил он. — Настоящий нож уже у нас, а его машина на обратном пути пострадает от весьма прискорбной поломки.

Я напустила на себя вид алчной сучки, которой Сайлас, в сущности, меня и считал.

— И чем ты все это объяснишь?

— Сегодня состоится наша свадьба, Милагро. Ты ослепительно прекрасная невеста.

Моя прежняя антипатия к замысловатым свадьбам — просто цветочки по сравнению с дрожью отвращения, которую вызвала во мне мысль о бракосочетании с лидером вампирского культа, да еще на светской пьянке.

Великолепное белое платье, чудесные туфельки — если бы я была девушкой вроде Бриттани, я наверняка сразу поняла бы, что мой наряд похож на свадебный.

— Освальд этому не обрадуется.

Сайлас шагнул еще ближе. Его зрачки расширились до такой степени, что теперь аквамариновым был только тоненький ободок, а сами глаза казались черными. Он вспотел, и от него исходил едкий запах.

— Ты слишком хороша для Гранта. Я хочу овладеть тобой всеми теми способами, какие испробовал Дюшарм. Всеми способами, из-за которых он готов пойти на убийство ради тебя.

От вида Сайласа у меня мурашки по спине побежали. Я улыбнулась и ответила:

— Да, я постоянно радовала его. Но давай посмотрим на проблему глобально. Если ты сейчас унизишь Освальда, то потеряешь ценного союзника. А если подождешь, я могу сделать так, чтобы он сам порвал со мной. Это будет просто. Его родители и без того хотят от меня откупиться. Я заставлю их удвоить сумму, а потом уйду к тебе. Это будет абсолютно выгодная ситуация.

— Вот что меня восхищает в тебе, Милагро: мы думаем совершенно одинаково. Но я и так долго ждал и больше ждать не могу.

Он взял в руки серебряный колокольчик и громко зазвонил. Группа внезапно перестала играть, занавеси, закрывавшие танцзал, поднялись, и на меня направили луч прожектора. Выглянув в танцзал, я увидела приближающегося Уиллема в сопровождении неовампов. На нем было то самое черное одеяние, в котором он совершал обряд присвоения имени. Неовампы были пьяны и постоянно наталкивались друг на друга.

Следом за Уиллемом шла певица из вампирского ночного клуба. Она завела какую-то жуткую песню. Стоявшие в сторонке «Дервиши» снова потянулись к своим инструментам и принялись подыгрывать ей. Судя по выражению ее лица, певичка одновременно удивилась и обрадовалась аккомпанементу.

Неовампы помогли Уиллему забраться на сцену и сесть в резное кресло. При этом с его лысой башкенции сполз капюшон. Черепушка Уиллема была полупрозрачной и хрупкой, словно ее изготовили из фарфора. Тут я заметила, что он держит нож, отделанный драгоценными камнями. Бросив на меня сердитый взгляд, Уиллем заявил:

— Она недостойна быть среди нас.

Сайлас посмотрел на Уиллема и тихо прошипел:

— Заткнись, старый дурак, и делай что говорят, иначе я снова запру тебя дома и будешь сидеть там, пока окончательно не сгниешь.

Старик сжался и опустил глаза.

— Сайлас! — воскликнула я.

— Не волнуйся, Милагро. Уиллем знает: если он будет вести себя прилично, я не стану его обижать.

Сайлас взял меня за руку и вывел навстречу гостям. Все, что было перед моими глазами, потонуло в красном потоке. Я почувствовала запах крови. Вообразив ее вкус, я облизала губы.

— Добро пожаловать, друзья! — провозгласил Сайлас. — Спасибо, что пришли разделить с нами это радостное событие. Сегодня в «Парагоне» мы празднуем открытие нового лечебного центра, где вы сможете пройти самые новаторские, самые замечательные процедуры, придуманные для поддержания вашей молодости и красоты.

Я смотрела на гостей, и мне казалось, что на их лицах больше нет кожи, а глазницы заполнены кровью. Они были всего лишь блестящим мясом. Сайлас на мгновение отпустил мою руку, и в этот момент они снова превратились в опьяневших, потакающих своим желаниям гедонистов, каковыми и являлись на самом деле. Я даже удивилась: как можно было бояться людей, которых я до такой степени презираю.

— Выручка от нового центра пойдет на косметологические исследования, а также на финансирование моего проекта по установлению в нашей стране морали, порядка и гармонии. Я называю его «Благотворительное руководство».

Публика встретила его слова радостными аплодисментами и гиканьем. Я заметила, что несколько стульев в зале были уже перевернуты, а скатерти насквозь промокли от разлитых напитков. Кто-то вынул из ваз розы и разбросал их по полу.

— Этот вечер замечателен еще и тем, что все вы — гости на моей свадьбе, на моем бракосочетании с единственной женщиной на свете, уникальным созданием, моей редкой птицей — так я ее называю — Милагро Де Лос Сантос.

Сайлас снова взял меня за руку. Толпа зашлась в безумных одобрительных криках. Я изо всех сил пыталась делать свои дыхательные упражнения, а потом вдруг решила: нет, нет и нет. Резко освободившись от Сайласа, я выхватила нож из руки Уиллема и, крикнув: «Нет, нет, нет!», прижала Мэдисона к алтарю.

«Дервиши» заиграли громкую, сумасшедшую музыку, которая стала фонограммой безумия. Публика отреагировала на произошедшее смехом и ревом, а я поднесла нож к горлу Сайласа. Недавно Катбертсон мечтал ощутить, как нож пройдет сквозь мою плоть, теперь же я сама смаковала мгновение восторга, перед тем как провести лезвием по бледной-пребледной коже Сайласа.

До меня донесся чей-то крик:

— Милагро, не надо!

Но я уже была не Милагро. Я превратилась в существо, которое нуждалось, страстно желало, алкало и заслуживало чужой крови.

— Ты великолепна, — с трудом выговорил Сайлас.

Он положил свою ладонь на мою руку и принялся поглаживать; это поразило и отвлекло меня настолько, что я не сразу заметила, когда он попытался отвести мою руку.

Перед моими глазами поплыли темно-красные образы. Он был силен, но и я чувствовала силу. Люди орали что-то, однако их крики сливались с оглушающим шумом взбесившейся вечеринки.

Я вонзила зубы в руку Сайласа, стремясь, словно зверь, искромсать и разодрать его плоть, и он простонал:

— О, детка, да, до самой кости! — Но, к моему разочарованию, в рот мне попала только ткань его костюма.

В схватке мы упали на пол. Я оказалась сверху, держа нож над Мэдисоном и решая, куда будет приятней его вонзить — в горло или в сердце.

На сцену выскочили шестерки Сайласа, но некоторые из них были уже настолько пьяны, что сразу попадали на помост.

— Не подходите, иначе он умрет! — крикнула я. — Умрет быстрее, чем вы думаете!

Мое предвкушение было сродни прелюдии к сексу. Оно все нарастало и нарастало.

— Милагро! — крикнул все тот же надоедливый голос.

Неподалеку от меня стоял Гэбриел.

— Милагро, убери нож, — велел он.

Жажда крови на мгновенье уступила место злости.

— Иди отсюда!

— Милагро, отпусти его. Ты все испортишь! — Гэбриел двинулся ко мне, но я поднесла нож к горлу Сайласа.

Тогда Гэбриел невозмутимо провозгласил:

— Сайлас Мэдисон, от имени Высшего совета я заключаю вас под стражу за измену, преступное нападение на обычного человека, попытку нападения на члена совета, злоупотребление имуществом совета, жестокое обращение с престарелыми и незаконную кражу крови.

Видимо, старинный напиток наконец подействовал, потому что Сайлас начал безудержно хохотать. Трепет его горла, подрагивавшего от смеха, только усиливал мое предвкушение. Вот оно, горло! Сейчас я разрежу его!

Наслаждаясь своей кровавой страстью, я вдруг заметила, что передо мной стоит Освальд.

— Освальд! Мы будем пить вместе! — закричала я, перекрывая музыку.

До моего слуха донеслись звук разбитого стекла и посуды и чей-то визг.

— Милагро, убери нож, — спокойно попросил Освальд. — Пожалуйста, убери нож.

Возможно, нож — не самый лучший вариант. Возможно, стоит долбануть Сайласа головой о каменный алтарь и полюбоваться на то, как кровь хлынет из его ушей и носа. Мне хотелось оторвать ему руки, услышать хруст костей и искупаться в его горячей, густой, липкой крови.

Увидев выражение моего лица, Сайлас простонал:

— Кровь — это река. Кровь — это жизнь. Кровь будет взята, и кровь будет отдана.

— Милагро! — Освальд потянулся ко мне.

Я резко отпрянула, оттащив Сайласа на несколько сантиметров. Я никогда еще не чувствовала в себе такой силы.

— Освальд, это он виноват в том, что я больше не могу до тебя дотронуться! Он ворует кровь у местных жителей. Он жесток и отвратителен, и он хочет поработить людей!

— Тогда убей меня, — пробормотал Сайлас. — Возьми мою кровь. Ты та самая, тебя предсказали. — Он откинул голову, обнажая шею.

Уиллем заговорил на старинном языке, и теперь, когда я ощущала жажду крови, он казался мне музыкой.

— Как и было предсказано, — сказал Уиллем по-английски, — та, что выживет, умертвит своих самцов и, восходя к власти, вкусит их крови.

Я вцепилась в Сайласа, мои мысли начали путаться. Перед моим внутренним взором поплыли поляны с алыми цветами, картины того, как я росла, как жила. Я швырнула нож на пол и откатилась от Сайласа. А потом легла на спину, пристально вглядываясь в яркие огни сцены. Вечеринка продолжала бушевать. Я закрыла глаза и услышала вопль Сайласа:

— Пустите меня!

Знай мы все это наперед — ни за что не стали бы говорить байкерам, что выпивка будет очень крепкая. Если бы они не воровали напитки всю ночь, от них как от охранников наверняка было бы больше пользы, да и вели бы они себя не столь агрессивно.

На сцене что-то затумкало, как тот самый труп в сушке: «тум… тум… тум…» Крики Сайласа постепенно стихли.

Опустившись на колени рядом со мной, Освальд проговорил:

— Все хорошо. Я уже здесь.

Мне хотелось оказаться в его объятиях, прижаться к нему и успокоиться, но я не могла.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой одинокой, такой рассерженной. И я завопила. Я вопила и вопила не переставая.

Я слышала, как Освальд убежал, а потом вернулся, таща за собой Томаса.

— Помоги ей! — велел Освальд.

Томас приблизился ко мне. Взяв за руку, он заставил меня посмотреть на него. Его дыхание пахло весной.

— Ты в безопасности, — сказал он. — Засыпай, Милагро.

И я заснула.

 

Глава двадцать четвертая

Новый ykyc любви

Проснувшись на следующее утро, я увидела Освальда, который дремал в кресле возле моей постели. На мгновение я растерялась, но потом на меня, словно лопата на голову, обрушились воспоминания прошедшей ночи.

— Освальд! — позвала я, и он тут же открыл глаза.

Освальд улыбнулся ровно и сдержанно; эта улыбка была не похожа на ту беззаботную, кособокую.

— Привет, малышка, — мягко проговорил он. — Как ты себя чувствуешь?

— Что было потом?

Протянув руку, Освальд смахнул волосы с моего лица. На нем были хирургические перчатки, и я почувствовала себя так, словно была каким-то заразным, ненавистным, неприкосновенным существом.

— У всех были свои планы, — сообщил он. — Гэбриел проник в их группировку по заданию совета. Он все еще собирал доказательства, но тут появилась ты и изменила график Сайласа.

Вот он, единственный яркий стежок на мрачном гобелене моей жизни.

— Я знала, что это неправда и он вряд ли женится на омерзительном розовом существе в оборочках.

Освальд улыбнулся.

— Гэбриел уже повез Сайласа в аэропорт. Он представит совету обвинения в его адрес. А видеозапись прошлого вечера поможет ему.

— Где проходят собрания совета?

— Даже я этого не знаю, — ответил Освальд. — В отличие от Гэбриела у меня нет допуска такого уровня.

— Я должна была доверять ему! — принялась сокрушаться я.

Чувство вины от того, что я плохо обращалась с Гэбриелом, было чем-то вроде мелко нарубленного кориандра в сальсе моих дурных ощущений — пусть не главная составляющая, но все равно важный ингредиент.

— Ему как раз и нужно было, чтобы мы ему не доверяли.

— А мы все равно должны были доверять, — настаивала я. — Как же ты успел вернуться? По словам Сайласа, они что-то нахимичили с твоей машиной.

— Так оно и было. А когда еще и телефон отказал, совпадений стало слишком много. Я думал, что ночью никто не подберет меня, но какая-то симпатичная хиппи все же остановилась и привезла сюда.

— Ее звали Тривени?

— Откуда ты знаешь? — удивился Освальд.

— Она работает в лечебном центре. Тривени просто замечательная!

Я села на постели. На мне была длинная ночная рубашка, которую купил Освальд.

Знаешь, Освальд, эта рубашка все время закручивается и задирается, и мне кажется, это что-то символизирует — может, то, что вещи, которые кажутся привлекательными, часто бывают совсем непрактичными в жизни.

— Ты слишком много пережила, Милагро. Мы позавтракаем и поедем домой.

— Я не могу вернуться домой, Оз.

Он улыбнулся, однако на этот раз улыбка показалась мне нервной.

— Ты устала. Тебе необходимо время для отдыха и выздоровления. На ранчо мы как следует позаботимся о тебе. Бабушка поможет собрать здесь твои вещи.

Я дернула Освальда за перчатку.

— И вот в этом ты собираешься жить? Ты думаешь, у нас могут быть нормальные отношения, пока я в таком состоянии?

— Но ведь ты не всегда будешь такой.

Я заглянула в его ясные, серые, честные глаза.

— Этого мы не знаем.

— Я люблю тебя, Милагро Де Лос Сантос. И хочу всегда быть с тобой.

— Я тоже хочу быть с тобой, Освальд. — Я покачала головой. — Но только не сейчас.

— Я думал, ты меня любишь.

— Люблю, Освальд, люблю больше всего на свете.

— Тогда назови мне хоть одну причину, по которой ты не можешь вернуться. Только не говори, будто это из-за того, что мы не можем заниматься сексом, — я ведь могу и подождать.

Я прекрасно знала, что ощущаю, но в тот момент мне было стыдно рассказывать об этом Освальду.

— Потому что я боюсь кого-нибудь убить. Боюсь причинить вред ребенку.

— Бессмыслица какая-то! Ну хорошо, ты потеряла власть над собой в случае с Сайласом, и он это заслужил… Любой на твоем месте захотел бы сделать ему больно, но…

— Освальд, дело не в том, что я хотела причинить ему боль. Меня возбуждала сама мысль о том, что я могу его убить. — Я вгляделась в лицо Освальда, желая убедиться, что он действительно понял смысл моих слов. — Я чувствовала вовсе не злобу. Желание убить доставляло мне удовольствие. Эротическое удовольствие. То, что со мной творилось, было… потрясающе.

— Это на тебя не похоже.

— Раньше я не была такой. Зато теперь я такая. Ты пустил на ранчо Сайласа и Уиллема из уважения к другим. Ты готов рискнуть и снова поселить меня туда? А вот я не готова подвергать опасности тех, кого люблю. Я ведь могу кого-нибудь травмировать.

Поднявшись, Освальд сердито посмотрел на меня.

— Ты ведь будешь с Томасом, верно? Или с Иэном?

— Я буду сама с собой. Я должна либо победить это, либо самостоятельно научиться жить с этим.

Поскольку Освальд не смог переубедить меня, в комнату зашла Эдна и попросила его уйти.

— Юная леди, мой внук говорит, что в вашу глупую головку втемяшилась нелепая идея, будто вы представляете угрозу для общества, и из-за этого вы не хотите возвращаться на ранчо вместе с нами.

— Эдна, ваш внук верно изложил суть вопроса.

Она выразительно вздохнула и возвела очи горе.

— Юная леди, вы не подготовлены к тому, чтобы вас отпускали одну в этот мир, особенно если учесть вашу неестественную предрасположенность к притяжению экстремистов и всяческих подстрекателей. Даже не буду говорить о том, какую неудачную одежду вы выбираете.

Ого! Что, вспомним недавние деньки, когда мы с Эдной могли весело оскорблять друг друга? Нет, они остались позади. Я серьезно посмотрела на нее и честно призналась:

— Теперь, Эдна, я знаю один из побочных эффектов заражения кровью Иэна. Если я физически контактирую с кем-то, меня возбуждает мысль о том, что я могу изувечить этого человека.

Немного подумав, она сказала:

— Ну уж никого из нас вы точно не хотите изувечить.

— Я вообще не хочу причинять боль кому бы то ни было. Особенно ребенку.

— Юная леди, вы хорошо подумали?

Когда я кивнула, Эдна поинтересовалась:

— А где вы будете жить? Чем будете заниматься?

— У меня есть деньги, которые я получила за работу над сценарием, и та сумма, которую Сайлас положил на мой счет. Так что все хорошо.

— Когда вы поправитесь, вы вернетесь домой.

Только Мерседес одобрила мою идею остаться наедине с собой.

— Не надо рассматривать это время как период одиночества. Считай, что просто уделяешь время самой себе, — сказала она.

— Мерседес, я знаю, что такое жить в одиночестве.

— Нет, не знаешь. Ты имеешь представление о самостоятельной жизни — о жизни, когда ты надеешься встретить человека, который станет твоим партнером. Но жить одной — совсем другое дело. Такая жизнь может быть очень спокойной.

— Ага, спокойной — до тех пор пока к тебе не ворвется кто-нибудь из друзей со своими безумными проблемами.

Мерседес потрепала один из своих дредов.

— Если большая часть времени проходит в покое, то периодически я и впрямь могу заниматься проблемами какой-нибудь loca, возникшей на моем пороге.

Мои друзья нашли массу причин, чтобы отсрочить свой отъезд, и постоянно куда-то звонили.

Гэбриел позвонил Освальду и рассказал, что Иэна освободили из-под ареста, а вместо него посадят Сайласа.

Передавая мне трубку, Освальд пояснил:

— Гэбриел хочет поговорить с тобой.

— Здравствуйте, мисс Штучка! — радостно проговорил он.

— Гэбриел! Я так рада, что ты снова стал собой.

Он рассмеялся.

— Ты даже не представляешь, как грузит жизнь натурала. Прости за эту ужасную неразбериху, но я ведь все время пытался сделать так, чтобы ты уехала. Как твои дела?

— Ну…

На заднем плане слышались какие-то объявления и шум голосов.

— Мне нужно идти, юная леди, — сообщил Гэбриел. — Это наш самолет. Увидимся дома!

Я отдала трубку Освальду.

— Он разве не знает, что я не еду домой? — удивилась я.

— Знает. Он просто надеется, что ты изменишь свое решение. Мы все на это надеемся.

В конце концов я вынудила их уехать. На то, как от меня уходил Освальд, смотреть было невыносимо. Я тихонько заползла в постель и плакала, плакала без конца. У меня ушло несколько коробок носовых платков от Бартона.

Потом мне звонили Освальд, Мерседес и другие. Мне было тяжело разговаривать с ними, и я перестала подходить к телефону. Вскоре новый парагонский консьерж сообщил, что суммы, которую внесла компания Скипа, хватит лишь еще на одну ночь.

Я начала бродить по домику, собирая свои вещички, и вдруг обнаружила в самом дальнем углу стенного шкафа белое вампирское платье. Сначала я хотела выбросить его, а потом засомневалась: наверняка горничные посчитают девушку, которая выкидывает красивую одежду, слишком избалованной. Аккуратно сложив платье, я оставила его на кресле.

И тут позвонили в дверь. Потом раздался стук. Я не стала открывать. Тогда Берни прокричал:

— Милагро, я знаю, что ты здесь!

Я открыла, и он неуклюже проследовал в дом.

— Ты ужасно выглядишь, — сообщил он.

— Спасибо за откровенность. Завтра я отсюда съезжаю. Я добралась до финала.

— Едешь домой? Или в Лос-Анджелес?

— Еще не знаю, куда. Это не имеет значения.

— Фолкнер как-то сказал: «Если выбирать между горем и ничем, я выбираю горе».

— Мне постоянно кого-то цитируют, — апатично заметила я. — «Когда закрывается одна дверь, открывается другая». Знаешь, кто это сказал?

— Боб Марли?

— Хорошее предположение. Александер Грейам Белл.

— Твоя подруга Мерседес захапала все пленки с записью вчерашней ночи, но там работала и моя личная камера.

— О! — Я вспомнила о просьбе Томаса. — Томас хочет, чтобы ты отослал ему какие-нибудь хорошие фотографии для размещения в колонках светской хроники.

— А другие я и не стану публиковать, Милагро. Я пять лет освещал жизнь Голливуда, так что видывал кое-что и похлеще.

— Спасибо, — безразличным тоном поблагодарила я.

Берни вздохнул.

— Хочешь пожить у меня? Я на некоторое время обоснуюсь в «люксе» у Жижи, а потом она хочет, чтобы я промотался с ней все лето. Я оплатил аренду до конца года.

В тот момент Ла-Басура подходила мне так же, как любое другое место. Я согласилась.

Выписавшись из «Парагона», я столкнулась в вестибюле с Томасом.

— Когда ты вернешься к Эдне, я приеду вас навестить, — пообещал он.

— Не знаю, вернусь ли я туда.

— Конечно, вернешься. На своем веку я повидал и плохие финалы, и хорошие, но ты больше тянешь на хороший.

— Ты ведь говоришь о фильмах, а не о реальной жизни.

— Без разницы, — возразил он.

Он крепко обнял меня, и я простилась с единственным человеком, к которому могла прикоснуться безболезненно.

Я переехала в дом Берни, и чудовищность моего положения, а также возможный разрыв с Освальдом довели меня до того, что я была не в состоянии чем-либо заниматься. Я знала, когда Освальда обычно не бывает дома, поэтому позвонила на ранчо именно в это время и сообщила Эдне, где я живу. Чтобы она не успела задать вопросы, я тут же повесила трубку, но на следующий день мне пришла посылка, доставленная курьерской почтой. В ней лежали два мешочка телячьей крови.

И все же моим поминкам по прошлой жизни кое-что мешало: всякий раз, выглядывая в кухонное окно, я видела голый двор. В конце концов я решила добавить к этому пейзажу несколько суровых растений с серыми листьями, чтобы ничто не отвлекало меня от мрачного настроения. Что ж, таков был план, но ведь даже самые серьезные схемы, тщательно продуманные девушками и вампирами, иногда могут меняться.

В темном углу я разместила паркинсонию, а небольшой участок земли засадила суккулентами. Кадку с саговой пальмой я украсила голубой ковровой плиткой. Возле двери повесила кашпо с очитком Моргана, или «ослиным хвостом», а абрикосового цвета бругмансию расположила так, чтобы из окна первым делом видеть именно ее. Я так и не смогла решить, какую бугенвиллею выбрать — красную или багровую, поэтому посадила обе, да так, чтобы они переплелись, напоминая густую, темную кровь.

Освальд звонил ежедневно. К телефону я не подходила, но слушала его сообщения по нескольку раз подряд.

— Я тоскую по тебе, Милагро. Может, ты больше не скучаешь по мне, но зато я по тебе скучаю. Дейзи скучает по тебе. Нам всем тебя не хватает. И Либби по тебе скучает. Я учу ее говорить «юная леди». Петуния тоже тоскует. У нее потускнели перышки.

Гэбриел оставил сообщение, что Сайласа изгнали с нашего континента и он вместе с «Дервишами» отправился в турне по Азии. Сэм передал в совет петицию с требованием считать меня полноправным членом рода. Иэн поддержал это требование. Малышка поживает замечательно, а Уинни связалась с учеными-исследователями, входящими в семью, и хочет получить образец моей крови, чтобы подобрать подходящее лечение.

Впрочем, мне очень не хотелось услышать, что против моего заболевания никакое лечение не поможет.

В один прекрасный день ко мне заглянул Берни с целой сумкой сочинений для проверки. Когда мы оба принялись за работу, он сказал:

— Один из наших учителей заболел, и я хочу, чтобы ты его заменила.

— Я понятия не имею, как нужно учить подростков.

— Если ты смогла усмирить мужчину с ножом, то с подростками точно справишься.

Я покраснела от стыда.

— Я ведь могу кого-нибудь травмировать.

— Да никого ты не травмируешь, — спокойно возразил он. — Поработай несколько дней, иначе запись, изображающая твоих друзей, получит распространение.

— Ты меня шантажируешь?

— Я тебя убеждаю.

Боязнь среагировать на физический контакт была сильнее, чем страх перед учениками. Они читали «Гекльберри Финна» и жутко раздражали меня своими жалобами и на диалектную речь, и на само содержание романа. Один мальчик, сидевший в задней части класса, сполз на своем стуле и заявил:

— А ты конкретно скучная сучка!

Я замерла. Весь класс смолк в ожидании. Однако, не ощутив желания запустить руки мальчику в живот и вынуть оттуда теплые, влажные кишки, я поняла, что, возможно, и вправду смогу преподавать.

— Заткнись! — радостно ответила я, поглядев на него так пристально и долго, что он в конце концов отвел глаза и еще больше съехал со стула.

Я велела им закрыть учебники и рассказала, за что люблю Марка Твена. Он потерял своего любимого брата, дочь, а затем и жену, но навсегда сохранил способность чутко и горячо проникаться человеческими проблемами. А потом мы поговорили о потере, надежде, свободе и гуманности.

Пусть они не станут вспоминать это мгновение как особый момент, когда пылинки кружились в проникавшем с улицы солнечном свете, а все ученики сидели с вдохновенными лицами и даже один двоечник прозрел и решил идти в Гарвард. Однако примерно на пять минут они перестали драться и издавать непристойные звуки.

Заглянув по дороге домой в продуктовый магазин, я взяла несколько упаковок йогурта и хлопья для завтрака — то, чем можно питаться, не напрягаясь.

— Как продвигаются ваши кулинарные опыты? — поинтересовалась кассирша, презрительно оглядев мои покупки.

— Кулинарные опыты?

— Вы же говорили, что пробуете все рецепты Джулии Чайлд.

— А, это… Ради себя одной не хочется возиться.

— Ты могла бы пригласить на ужин меня, — сказал кто-то за моей спиной.

Повернувшись, я увидела свою бывшую массажистку в длинной хипповой юбке. Тривени отпустила волосы, и они красивыми волнами ниспадали на плечи.

— Тривени, как дела?

— Все хорошо. Я ведь больше не работаю в «Парагоне».

— Что случилось?

Она подняла руки, и ее цветные стеклянные браслеты тихо звякнули.

— У них там началась большая перетряска, и все, кто хотел уйти, получили компенсацию. Я открыла массажный кабинет у себя дома.

— Значит, все получилось?

— Конечно. А как ты?

Вместо ответа я предложила:

— Приходи ко мне на ужин. У меня есть клубничный йогурт.

— Я тебя умоляю!

Мы приготовили пасту со свежими помидорами и зеленью. В дальнем углу холодильника я обнаружила бутылку вина из «Клуба Левака». Мы расположились на заднем дворике.

— Здесь забойная безмятежность, — заявила Тривени. — Я чувствую дух сада. Вероятно, он поможет твоей сердечной чакре.

— Скажу честно, Тривени, я не очень-то верю во все эти нью-эйджевские штучки.

— Нью-эйджевские? Да эти штучки существовали всегда, — возразила она. — Знаешь, я когда-то хотела стать полицейской. Но я всегда ощущала связь тела и разума, а кроме того, мне не нравилась мысль о том, что я должна буду арестовывать своих друзей.

— Да, это было бы западло, — согласилась я.

— Точно, — поддержала она. — Тебе нужно чаще разговаривать с бабушкой.

— Моя бабушка умерла.

— Более ограниченного человека, чем ты, я еще не встречала!

Я решила, что она с приветом, но потом вдруг поняла: со дня похорон я ни разу не навещала могилу своей abuelita. Чтобы добраться до кладбища, мне пришлось проехать несколько сотен километров. Отыскав могилу бабушки, я с удивлением обнаружила возле надгробия яркий, чистый букетик искусственных цветов и задумалась о том, кто мог его принести. Потом положила рядом свои цветы и долго сидела, вспоминая ее любовь и доброту.

Однажды душным вечером я прихватила мешок льда для самодельного лимонада и отправилась к Тривени.

— Слишком жарко, и ничего, кроме льда, не хочется, — пояснила я. — Я так вспотела, что наверняка захлюпаю и соскользну со стула.

Рассмеявшись, Тривени положила руку на мое оголенное предплечье. Я ощутила приятную дрожь. Ощущение было ясным, теплым и радостным.

Поскольку раньше я уже ошибалась, считая, что выздоровела, я очень боялась возвращения своих видений. Но они не вернулись. В последний учебный день я даже смогла обнять на прощание своих учеников. Я испытала от этого гораздо большую гордость, чем в тот день, когда получала диплом ПУ, и домой возвращалась практически вприпрыжку.

Возле моего дома стоял серый «Порше», а на крыльце, подпирая дверь, ждал какой-то мужчина.

Подойдя ближе, я сказала:

— Здравствуй, Иэн.

— Моя дорогая девочка, — отозвался он. А потом поцеловал меня в обе щеки, и я почувствовала прилив восторга. — Ты прекрасно выглядишь.

— Ты тоже. Как и всегда. Зайдешь ко мне?

— Я привез все для пикника. — Иэн взял в руки корзину, которая стояла около него, и мы вошли в дом.

Я включила небольшой кондиционер, а Иэн откупорил бутылку вина. Мы посмотрели друг на друга.

— Как и следовало ожидать, меня арестовали, — наконец проговорил он.

— Я слышала, что совет держал тебя в заключении.

— Так и было, но совсем недавно произошли перемены, которых я очень долго ждал. Больше никто не вспоминает о нашем славном вампирском наследии. Сэм храбро ринулся в бой от твоего имени, отстаивая твои права. Думаю, скоро их тебе предоставят.

— Сэм — парень что надо, — заметила я. — Я слышала, ты тоже лоббировал мои права.

— На то у меня были свои эгоистические причины, — ответил Иэн. — Мне нравится разговаривать с тобой. — И прибавил нежно: — Эдна сказала, что тебе сейчас нелегко, любовь моя.

— Бывали моменты, Иэн, когда я думала: было бы лучше, если бы ты дал мне умереть. Но я справилась.

— Умирать могут другие, но не ты, — насмешливо произнес он.

— Я чуть не убила Сайласа и получила от этого процесса большое удовольствие. Даже сама испугалась.

— Сила иногда пугает.

— Сайлас сказал, что ты нанес ему сто ран.

— Да? — отозвался Иэн, не подтверждая, но и не отвергая этот факт.

Мне уже лучше, и когда я дотрагиваюсь до кого-то… — Подойдя к Иэну, я положила руку ему на шею и испытала радость от полученного ощущения. — Теперь, когда я дотрагиваюсь до кого-то, я чувствую внутри жизнь, и это просто замечательно.

На лице Иэна появилось выражение неподдельного восторга.

— Я просто счастлив. У меня такие же ощущения. Но родственники Эдны и большинство других вампиров ничего подобного не испытывают. Это чувство — большая редкость.

— Почему ты отличаешься от них?

— Генетические изменения передаются по основной линии и не затрагивают ответвления. Я немного устойчивей, чем другие.

— А кто же я, Иэн? — спросила я. — Вампир или человек? Я больше похожа на Грантов или на тебя?

— Ты — это ты, Милагро Де Лос Сантос, уникальная и не поддающаяся определению. Сама реши, какая ты. Впрочем, я надеюсь, что ты перестанешь быть такой серьезной.

— У меня на уме грандиозные планы, Иэн, — проговорила я. — Как думаешь, я смогу иметь детей?

— А почему бы и нет? Может, прямо сейчас и попробуем? — предложил он, схватив меня за запястья и притянув к себе. — Технологию я изучил уже давно.

Я засмеялась.

— Я говорю серьезно, Иэн. Эвелина Грант сказала, что у нас с Осальдом нет будущего, потому что мы не сможем иметь детей. Но Сайлас, судя по всему, считал, что я способна быть фабрикой младенцев.

Иэн заглянул в самую глубину моих глаз, и я вдруг перестала смеяться.

— Милагро, любой мужчина будет счастлив с тобой — с такой, какая ты есть.

Нервно отстранившись, я предложила:

— Давай же наконец устроим пикник.

Потом я повела Иэна в «Клуб Левака», и даже сам Левак принял его приветливо. Когда мы возвращались домой, Иэн признался:

— Я надеялся, что ты напьешься, и я смогу воспользоваться этим.

— Облом, мой темный лорд-амиго. Я теперь не реагирую на химические стимуляторы. Трезва, как монашка.

— Жаль, что ты переняла и эту способность. — Когда мы подошли к дому, он приблизился ко мне вплотную. — Можно я останусь на ночь? Я живу воспоминаниями о том, как мы занимались любовью.

Иэн заключил меня в объятия, и я испытала изумительное ощущение.

— Нет, Иэн. Я по-прежнему люблю Освальда. И всегда буду его любить.

— Освальд об этом не узнает. — Его губы скользнули от моей щеки к уху.

Я так долго была одинокой, так жаждала близости. Нужно было заставить Иэна уехать, чтобы не поддаться искушению.

— Зато я буду знать. И ты. — Я отстранилась от Иэна.

Отпустив меня, Иэн улыбнулся как уставший от жизни человек. Его улыбка словно бы говорила: «Знаем, плавали».

— Ты заставишь меня ревновать.

— Я могу позвонить в «Парагон» и зарезервировать для тебя номер. Они предлагают двадцать семь видов массажа.

— Нет, я поеду дальше. У меня кое-что есть для тебя. — Иэн направился к машине, а затем вернулся с папкой в руках. — Вот.

Открыв папку, я взглянула на страницы. Половина их была исписана текстами на непонятном языке, судя по виду, восточно-европейском.

— Что это?

— Петиции по поводу твоих прав, которые семейство Грант подавало в совет. Вот самые первые заявления. — Он вынул из папки несколько страниц. — Это отказ Освальда подчиниться распоряжению совета, который требовал передать тебя под арест в обмен на значительное финансовое вознаграждение.

Сумма была ошеломительная.

— А если бы я позволила тебе остаться, ты показал бы мне это?

— Возможно да, а возможно, нет, — ответил Иэн с озорной ухмылкой. — Я подожду, пока твоя влюбленность пройдет.

— Ты не сдаешься, — усмехнувшись, заметила я.

— И ты тоже, любовь моя.

Обхватив руками его голову, я наклонила ее и поцеловала Иэна в широкий лоб.

— Спасибо тебе. Спасибо, что спас меня. Спасибо, что наделил меня этим даром.

— Я временно прощаюсь с тобой, — проговорил он. — У тебя есть мой номер. Обязательно звони, если тебе станет скучно, если понадобится сопровождение или если захочешь попрактиковаться и завести ребенка.

Когда он уехал, я отправилась в спальню и обнаружила на комоде какую-то коробку, обернутую блестящей бумагой. Я не заметила, как Иэн принес ее сюда. Развязав бледно-голубую ленту, я сняла крышку. Там, аккуратно завернутое в упаковочную бумагу, лежало красное платье — точь-в-точь как мое, что было испорчено в ту ночь, когда меня ранили. Фасон и цвет были теми же, но даже мне было заметно, что платье сшито гораздо лучше и из более изящной ткани.

Под платьем лежала маленькая коробочка. Я открыла ее. На фоне черного бархата блеснуло красивое кольцо. На тяжелом золотом ободке, изрезанном какими-то символами, красовался прозрачный, темно-красный овальный камень. Я знала, что на мой безымянный палец кольцо придется впору. Так оно и оказалось. Знаки внимания, исходившие от Иэна, заставляли меня испытывать какое-то странное удовольствие, смешанное с чувством вины. Я снова убрала кольцо в коробочку.

 

Глава двадцать пятая

В гостях хорошо, а дома — самый лучший

На следующий день ко мне зашел Берни. Я вернула ему ключи от дома, а он дал почитать целую кучу книг. Похлопав меня по плечу, Берни сказал:

— Очень рад, что ты полностью оправилась после трагической кончины своего любимца, козлика Панчо.

— Спасибо за все, Берни, — проговорила я, отсмеявшись. — Ты просто король желтой журналистики.

— Ты была моей музой, — подыграл он. — Vaya con Dios.

Дорога показалась мне нескончаемой, потому что я просто сгорала от нетерпения. Когда я подъехала, уже смеркалось. Автоматические ворота распахнулись, и моя машина въехала под полог ветвей огромных ореховых деревьев. Жара позолотила поля, а полевые цветы уже отцвели.

Как обычно в это время, семейство сидело на веранде. Заметив приближение моего пикапа, они замерли, изображая картину, которую можно было бы назвать «Счастливый час Con Los Vampires». А собаки, которые всегда оставались собаками и потому относились к гробовой тишине без должного почтения, с бешеным лаем помчались навстречу пикапу, так же, как и в день моего первого приезда на ранчо.

Остановившись на подъездной аллее, я выбралась из пикапа. Дейзи подпрыгнула, и я заключила ее в объятия, при этом чуть не опрокинувшись на спину. Восстановив равновесие, я опустила Дейзи на землю и принялась гладить по спине, не испытывая ничего, кроме радости, которую обычно приносит общение с верным товарищем.

Мои друзья пристально наблюдали за тем, как я иду к веранде. Либби, сидевшая на руках у Сэма, дергала его за мочку уха. Уинни, которая стояла, облокотившись на перила, как всегда являла собой образчик повседневной элегантности. Эдна восседала рядом с Гэбриелом. Одной рукой он обхватывал ее плечи; волосы Гэбриела немного отросли. Но Освальда там не было.

— Где Освальд? — с тревогой спросила я, размышляя о том, не слишком ли долго я отсутствовала. Вдруг он соорудил себе подружку из запчастей, оставшихся от его пациенток?

— Юная леди, — возмутилась Эдна, — вряд ли такое приветствие звучит приемлемо, особенно из уст человека, который так долго отсутствовал.

Подойдя поближе, я заключила ее в объятия, да так, что чуть не опрокинула ее коктейль.

— Я тоже без вас скучала. Так где все-таки Освальд?

— Он в хижине, — ответил Гэбриел, оттащив меня от Эдны и крепко обняв в свою очередь. — Скажи, что тебе лучше.

— Мне лучше. Смертоносная ярость исчезла, — заявила я, обращаясь ко всем.

Уинни поцеловала меня в щеку и проговорила:

— Я знала, что у тебя все получится.

Посмотрев на Сэма, она словно что-то сказала ему взглядом. Сэм передал мне ребенка и сообщил:

— Либби отказывается говорить «юная леди». Придется придумать какое-нибудь другое прозвище.

Пусть я верила, что здорова, но эта проверка все равно была для меня самой серьезной. Чуть поколебавшись, я протянула руки. Либби улыбнулась и тут же ухватила меня за волосы. Она излучала жизнь и радость. Я уткнулась в ее мягкие серебристо-золотые локоны и ощутила покой и счастье, пока… пока Либби не дернула меня за сережку.

— Вот поэтому я и не ношу украшений, — заметила Уинни, высвобождая мою сережку из крохотных пальчиков своей дочери.

— У нее пунктик насчет ушей, — озабоченно проговорил отец ребенка. — Надеюсь, это никакая не одержимость. Уинни, ты смотрела в книге? Там говорится что-нибудь по поводу невроза навязчивости у младенцев?

Эдна закатила глаза, и даже Сэм рассмеялся. Просто здорово снова оказаться с ними! Однако при мысли о встрече с Освальдом я застеснялась, словно школьница. Налив в бокал Маргариту, Гэбриел передал его мне.

— Мы как раз думали о тебе, Милагро.

Я подняла бокал.

— Как твоя невеста?

Он широко улыбнулся.

— Мне тяжело говорить об этом, но, когда я исчез из ее жизни, она не умерла с горя, а воссоединилась со своим бывшем парнем, Зейвиром Пирсом.

— С Зейвом? — поразилась я. — Он увлекся этой конфеткой-нимфеткой «Моя маленькая пони»?

— Расскажи, как ты на самом деле себя чувствуешь, — попросил Гэбриел. Он обвел взглядом родственников. — Когда Милагро познакомилась с Бриттани, они напоминали мышь и мангусту — зрелище одновременно жуткое и завораживающее. — Понизив голос, он шепнул мне: — Юная леди, прости за все те ужасные вещи, что я тебе наговорил. Они должны были звучать более или менее правдиво, чтобы ты поверила, но они не соответствуют действительности.

Я поцеловала Гэбриела в щеку.

— Ты прощен.

Разделавшись с коктейлем, я устремила взгляд на противоположную сторону поля, на хижину любви.

— Идите же, — позволила Эдна. — Мы договорим потом.

Улыбнувшись своим друзьям, я попросила:

— Пожелайте мне удачи.

Я старалась идти к хижине размеренной походкой, но вдруг поймала себя на том, что все больше ускоряю шаг, а потом и вовсе пустилась бегом. Рядом со мной мчалась Дейзи. Немного повозившись со щеколдой на калитке, я оказалась у крыльца. Пока я решала, что мне сделать — постучаться или просто войти, — Дейзи начала скрестись в дверь.

Она распахнулась, и Освальд сказал:

— Дейзи, прекрати…

— Привет, Освальд, я вернулась, если еще нужна тебе.

На его губах появилась улыбка — та самая, сумасшедшая, кособокая и по-настоящему счастливая, и моя застенчивость испарилась, словно туман в солнечный денек. Просунув руки под его футболку, я погладила его по спине и прижалась крепко-крепко, ощущая дрожь во всем теле.

На мои объятия Освальд не ответил.

— Теперь ты в порядке? — осведомился он.

— Даже лучше. Обновленная и возрожденная.

— Значит, я могу к тебе прикасаться?

— О, да, Освальд, можешь! И лучше сделай это поскорее, иначе я умру от желания.

Обхватив ладонями его удивительное лицо, я запечатлела на нем поцелуй. Потом подтолкнула Освальда в хижину и ногой закрыла за нами дверь.

Мы целовались и ощупывали друг за друга, снимая одежду и в пылу страсти натыкаясь на стены. Даже когда наши обнаженные тела соприкоснулись, я продолжала оглядывать комнату, пытаясь убедиться, что все осталось по-прежнему и что я на самом деле вернулась.

Освальд ощупывал мое тело своими изумительными руками. Я закрыла глаза, наслаждаясь ощущением нашей близости, его запахом, его вкусом и всей присущей ему освальдовостью.

— Милагро, ты даже не представляешь, как я скучал по тебе, — проговорил он, когда мы вместе рухнули на диван.

— Давай покажу, как по тебе скучала я.

И показала.

Раньше я считала, что ощущения от занятий любовью с Освальдом — это предел мечтаний и улучшить их невозможно. И была неправа. Моя новая способность увеличивала наслаждение до такой степени, о какой я даже не подозревала. Это наслаждение было в равной степени эмоциональным и физическим.

Потом настал момент, когда Освальд вынул скальпель и спросил:

— Можно?

Обхватив запястье, я отвела его руку.

— Нет. Больше никто и никогда не станет резать меня, Освальд. Ты не возражаешь?

Он убрал скальпель. Его руки поглаживали мои бедра, и у меня вырвался вздох восторга.

— Нет, — ответил он. — Я не возражаю. Спустя несколько часов, когда мы прилегли отдохнуть на груде постельного белья и подушек, которые съехали с кровати на пол, я рассказала Освальду о своих новых потрясающих ощущениях, которые испытываю, соприкасаясь с людьми.

— Обычно в такие моменты я говорю: черт бы побрал этого Иэна Дюшарма! — воскликнул Освальд. — Но он ведь действительно спас тебе жизнь.

— Так-то оно так, но я надеюсь, что в следующий раз Иэн Дюшарм просто наберет девять-один-один.

— Он сказал Эдне, что приезжал к тебе в Ла-Басуру.

— Да, приезжал. Мы обсуждали мое состояние. — Я сделала так, чтобы наши пальцы сплелись. — Нам нужно поговорить о детях.

— Разве нельзя это отложить? Мы еще даже…

— Нет, нельзя. Не совсем ясно, сможем ли мы когда-нибудь иметь детей.

— Ты хочешь ребенка, Милагро?

— Думаю, да. Думаю, даже нескольких. А ты?

— Я ничего не имею против, — отозвался Освальд. — Хотя торопиться некуда.

Я сжала его руку.

— И что же произойдет, если ты решишь, что хочешь детей, но мы не сможем их завести?

— Я задумывался об этом, — ответил он. — Ухаживая за детьми в клинике, я думал о том, что хотел бы взять в дом какого-нибудь ребенка. — Он осторожно взглянул на меня, будто ожидая, что я начну возражать.

— Мне нравится эта мысль, — проговорила я. — Если моя мать Регина чему-нибудь меня и научила, так это тому, что биология не имеет никакого отношения к семье. Кроме того, я всегда мечтала, чтобы меня кто-нибудь забрал.

— Например, из торгового центра? — широко улыбнувшись, спросил Освальд.

— Тебе об этом мама рассказала?

Когда Освальд прекратил смеяться и снова обрел дар речи, он заметил:

— Уинни познакомилась с моей мамой совсем иначе.

Я долбанула его подушкой.

— Это потому, что Уинни — безупречная вампирша-профессионал и замечательная жена, к тому же твоя мама души в ней не чаяла.

Освальд в изумлении уставился на меня:

— С чего ты взяла? Моя мама считала, что Уинни будет слишком много времени уделять работе и слишком мало мне. Никто не идеален для безукоризненного сына Эвелины.

— Как же мы сможем продолжать отношения, если твоя мама меня ненавидит?

Прекрасное лицо моего мужчины озарилось прекрасной улыбкой.

— Мы позволим вмешаться бабушке.

Я вздохнула.

— Неужели нельзя ни на минуту забыть о возможных трудностях?

Поцеловав его шею, я двинулась ниже, к гладкому животу.

— Я забываю, забываю! — выкрикнул Освальд.

 

Эпилог

Теперь я знаю, что могу быть хорошим учителем. Я подала документы в аспирантуру, чтобы повысить свою квалификацию и получить соответствующие бумаги. Похоже, это долгий, сложный процесс, но Мерседес сказала так:

— Немного тяжелой работы тебе не повредит.

Я хотела возразить, что творчество — это тоже работа, но потом вспомнила, что на этот счет говорил Берни.

Я была разочарована, узнав, что мою переработку «Зубов острых» использовали только для того, чтобы повлиять на господина Известного Сценариста и убедить его внести изменения. Повлияло. Изменения он внес.

В свое резюме я добавила фразу «специалист по переделке сценариев», и это выглядит круто.

Я продолжаю рассылать свои рассказы по разным изданиям и абсолютно уверена, что в один прекрасный день какой-нибудь агент или издатель оценят их.

Когда меня спрашивают о творчестве, я говорю: — Я переписывала сценарий, а в моем бассейне целыми днями плавал голый Томас Кук.

Как правило, это производит большое впечатление, и мне начинают задавать разные вопросы — в основном о Томасе.

На ранчо Томас не плавает голышом; во всяком случае, когда я вижу его в нашем бассейне, он всегда в плавках. Ему понравилось навещать нас, а если точнее — ухаживать за Эдной. Они очень странная пара, но Томас ее обожает, а Эдна, кажется, посмеивается над ним. Я постоянно извожу госпожу Грант разговорами о природе их отношений.

— Юная леди, вы считаете, что все люди обязательно в кого-нибудь влюблены.

— Не все. Например, папа римский вряд ли. — Я ненадолго задумалась. — Хотя и папа римский тоже. Для него нетрудно найти пару. У него есть шикарные виллы, одежда, всякие цацки и крутой папамобиль.

— Влюбленность слишком переоценивают.

Посмотрев на нее, я скептически приподняла одну бровь.

— Ну вот, теперь она узурпирует мою мимику, — сообщила Эдна потолку.

— Эдна, а Томас когда-нибудь расспрашивает вас, почему бассейн закрытый и почему вы все время мажетесь средствами от солнца и носите шляпу?

— Нет, — ответила она, стараясь скрыть улыбку. — У него есть один талант — его абсолютно не интересует то, что напрямую не связано с Томасом Куком.

Если говорить о моем заболевании, то Уинни отправила образец моей крови в главную медицинскую лабораторию семейства, которая находится в Миннесоте. Исследователи не обнаружили ни следа инфекции.

— Ничего не понимаю, — удивилась я. — Ведь в моем организме произошли изменения.

— Многие вещи до сих пор остаются загадкой, — ответила Уинни. — И, судя по всему, ты одна из них.

Жижи звонила, чтобы спросить совета насчет подрядчика, которому можно было бы поручить устройство сада по моему проекту. Она пригласила меня погостить у нее, пока идут работы, и я пожила там две недели кряду. В ее особняке уже угнездился Берни, размышлявший о том, стоит ли становиться очередным господином Жижи Бартон.

— Не знаю, готов ли я уйти из таблоида и оказаться по другую сторону баррикад, — признался он. — Но Жижи, если ее оторвать от магазинов и салонов, — просто отличная баба.

С любовью поглядев на пузатого мужчину, который сидел рядом, богатая наследница заявила:

— Он будет дешевым мужем. Он все время хочет только одного — книг.

Когда я уезжала, Жижи выписала мне чек на изрядную сумму.

— Я и не ожидала получить деньги, — удивилась я.

— Возьми чек, дорогуша. Это ведь как с проституцией — если тебе не платят, значит, ты не профессионал, а всего-навсего восторженная любительница.

Жижи рассказала обо мне своим друзьям. Я разработала для них несколько довольно скромных проектов и всегда брала деньги.

Там работка, тут работка — и я постепенно сколотила вполне приличную сумму, даже несмотря на то, что по-прежнему не могу серьезно посвятить себя какому-то одному занятию. Я так и не воспользовалась кредитной карточкой, которую мне подарил Освалзд, а вот делиться с кем-нибудь своими деньгами мне гораздо проще.

Уинни, Сэм и Либби переехали в собственный дом, что послужило началом больших перемен для всех нас. Я боялась, что Эдне станет одиноко, но она объявила, что хочет переехать в хижину любви. Как только мы поменялись с ней домами, Гэбриел стал навещать нас гораздо чаще, нередко в сопровождении Чарли Артура. Они пока еще просто друзья, но я надеюсь на продолжение отношений.

Нэнси позвонила мне, как только вернулась из свадебного путешествия, и я поведала ей о своей творческой работе в «Парагоне».

— Томас Кук целыми днями плавал голышом в моем бассейне.

— Ходить голышом — это последний писк моды, — заявила она. — Весь медовый месяц я провела на отдельном пляже и теперь с трудом переношу одежду, она так несовременна. Помяни мое слово, в следующем году в Нью-Йорке все разденутся. Когда увидимся?

— Возможно, ты не захочешь встречаться со мной. Ведь после свадьбы Тодд наверняка еще больше возненавидел меня.

Нэнси насмешливо хмыкнула.

— Ты такая дурилка, Милка! Разве можно из-за этого прекращать дружить? Тодд всегда тебя ненавидел.

Тривени переехала чуть дальше на север и теперь работает в спа-салоне для хиппи и нудистов, который находится недалеко от нас, по другую сторону горы. Их заведение выглядит несколько обветшалым, зато они пользуются новейшими достижениями в области духовно-телесных процедур. Тривени пыталась изобрести свою собственную технологию массажа, и пока больше всего шансов у методики, которую она называет «Пиньята»: в ходе этой процедуры Тривени использует небольшие деревянные биты, чтобы «активизировать» энергетические точки.

Лето кончилось, пошли дожди. На полях стало грязно, зато в воздухе запахло свежестью и надеждой.

Как-то я пошла прогуляться вдоль русла пересыхающей на лето речушки, в котором уже тонкой струйкой текла вода. Там меня и обнаружил Освальд. Я размышляла о грядущей зиме, о семенах, которые, ожидая весны, будут дремать в земле, и о том, как они потом начнут прорастать.

— Милагро! — окликнул меня Освальд.

Я потянулась и взяла его за руку. Так мы и стояли вместе, а потом он сказал:

— Сегодня мне бы хотелось повести тебя куда-нибудь, в какое-нибудь хорошее место.

Мои сапожки снова были в грязи, а в волосах запутались сухие травинки, потому что я помогала выгружать сено на конюшне.

— Мне понадобится несколько часов непосильного труда, чтобы привести себя в порядок для вылазки в свет. Может, просто откупорим бутылку шампанского, сядем у камина и станем целоваться как ненормальные? Возможно, я даже позволю тебе дойти до нижнего этажа.

— Ты не хочешь никуда пойти?

— Зачем, когда и здесь здорово? — Я посмотрела Освальду в глаза. Они были цвета грозовых туч, камней в речушке и столбиков ограды, с которых облупилась краска. — Мне нравится, что ты вписываешься в цветовую палитру этого пейзажа.

— Я знал, что нравлюсь тебе не просто так. Думал, причина тому мой мощный интеллект.

— Это причина номер два. А чем я тебе нравлюсь?

— Своим мощным интеллектом.

— Отличный ответ, — порадовалась я. — А то уж я боялась, что нравлюсь тебе, потому что писатели зарабатывают кучу денег.

— Поэтому тоже, — согласился он.

Его роскошные каштановые волосы были аккуратно зачесаны назад, он всегда ходил на работу в таком виде.

— Хочешь послушать стишок? — спросила я.

Это мой сон. Всего лишь мой сон — Виденье мое: Опрятной прическа была у меня, Но большая любовь растрепала ее.

Запустив пальцы в шевелюру Освальда, я взъерошила его волосы.

— А я — твоя большая любовь, Милагро?

— Никакой другой просто нет!

— Милагро, — снова сказал он, — почему-то мы с тобой никогда не говорили о будущем.

— Будущее — слишком сложная тема, — нервно отозвалась я. Я всегда боялась, что в один прекрасный день Освальд решит, что для него я недостаточно серьезная и правильная. — Давай просто жить как живем.

— Моя мама… — начал он. — Ты помнишь мою маму?

— Да, — ответила я, гадая, какие ужасные новости могут последовать за этим вопросом.

— Мама позвонила и сказала, что они приедут навестить меня. И прибавила, что с ними будет Бриттани Монро.

— Мисс Смачная Фифка? — изумилась я.

— Она самая. Семейство Монро очень обеспокоено тем, что Бриттани встречается с твоим другом Зейвом. Моя мама считает Бриттани очаровательной молодой особой. Она восхищается ее женственностью, великолепным происхождением и… э-э… чувством стиля.

Освальд немного помариновал меня в смеси из подозрений и неуверенности в себе.

— Что ж, Освальд, это твое ранчо. Если ты хочешь пригласить сюда этот созревший карбункул из полиэстеровых кружев и блеска для губ с ароматом клубники, дело твое.

— Спасибо за поддержку, — проговорил он. — Я сказал маме, что все надежды мисс Собранное Приданое неминуемо разрушатся, когда она узнает, что я помолвлен.

— Ох, — озадаченно выдохнула я.

Освальд повернулся ко мне лицом и взял мои руки в свои ладони.

— Милагро Де Лос Сантос, пожалуйста, спаси меня и от этой и от всех грядущих угроз! Ты будешь защищать и любить меня, а также прикалываться надо мной? Ты выйдешь за меня замуж?

У меня застрял ком в горле.

— Освальд, прекрати свои шуточки!

— Я не шучу. Ну, то есть немного посмеиваюсь, конечно, но насчет того, что хочу жениться на тебе, я не шучу. — Он посмотрел мне в глаза. — Знаю, я не оправдал всех твоих ожиданий. Возможно, я должен был отпустить тебя, чтобы ты нашла человека без моего заболевания…

— Без нашего заболевания, Освальд.

— Нет, Милагро, насколько нам известно, ты в полном порядке. Ты могла встретить какого-нибудь отличного парня и жить себе припеваючи, не подозревая ни о неовампирах, ни о политических экстремистах, ни о сумасшедших родственничках. Если ты хочешь этого, детка, я отпущу тебя, но только знай — я тебя люблю. И всегда буду любить.

— Освалвд К. Грант, если ты полагаешь, что я могу бросить тебя в тот момент, когда мисс Плиссированная Ла-Подстилка разрабатывает свои хищнические планы, ты глубоко ошибаешься.

— Со мной у тебя не будет нормальной жизни, — предупредил он.

— Ничего «нормального» в этом мире не существует. Я отказываюсь от всего, что связано с «нормальностью», «нормой» и прочими понятиями.

— Я хотел подождать и купить кольцо, но подумал, что ты наверняка сама захочешь его выбрать, и…

— Освальд, кольцо — это всего лишь кольцо. — Я убрала подарок Иэна туда же, где лежали все остальные его дары. Он ничего для меня не значил. — Да, я выйду за тебя замуж. Мне нужен только ты. — Я прильнула к нему и в очередной раз поразилась тому, что такой чудесный мужчина отвечает мне взаимностью. — Ты счастлив? — спросила я.

— Я не просто счастлив, — пробормотал он в ответ. — Я в экстазе.

— И я тоже, — призналась я.

Легкий ветерок принес с собой запах обновления, жизни и того времени, которому еще предстоит наступить.

Благодарности

Эта книга не состоялась бы без помощи всех этих замечательных людей. Мой удивительный редактор Мегги Кроуфорд надоумила меня написать второй роман об обитателях «Каса Дракула». Джули Кастилья, моя агентша, всегда оказывала поддержку и находила время для ответов на мои вопросы. Хочу также поблагодарить сотрудниц отдела по связям с общественностью издательства «Покет Букс» Джейн-Энн Роуз, Мелиссу Грэмстед и Джессику Силвестер за то, что они сообщили миру о моих книгах.

Я благодарю моих дорогих друзей Пегги и Майкла Гаф за то, что пригласили меня на свое великолепное ранчо, где я могла писать и отдыхать, и всегда с удовольствием давали советы. Мне повезло, что мои брат и невестка Марло и Марджи Манкерос читали рукописи и давали честные оценки.

Спасибо Трейси Макбридж, которая приложила свой талант к дизайну моего веб-сайта, и — в очередной раз — доктору Дэну Соннье, который отвечал на мои идиотские вопросы по медицине.

И конечно, я вечно благодарна моему потрясающему мужу Мигелю, который всегда и во всем мне помогает.

Ссылки

[1] Сапожки (исп.). (Здесь и далее — примеч. перев.).

[2] Торо, Генри Дэвид (1817–1862) — американский писатель и философ.

[3] Трусиками (исп.).

[4] Двоюродными сестрами (исп.).

[5] Пока (исп.).

[6] «Раз, два, террор!».

[7] Уолстонкрафт, Мэри (1759–1797) — английская писательница, публицистка, педагог и мать Мэри Уолстонкрафт Шелли, автора романа «Франкенштейн».

[8] Тотчас (фр.).

[9] А где же малышка? (исп.).

[10] Очень (фр.).

[11] Персиковым (фр.).

[12] Какая жалость! (фр.).

[13] Кэрон, Лесли (род. 1931) — американская актриса французского происхождения.

[14] «Жижи» (1958) — мелодрама режиссера Винсента Миннелли, получившая несколько «Оскаров».

[15] Напротив, душечка моя (фр.).

[16] Здесь: коктейльное остроумие (исп.) .

[17] Имеются в виду Уоррен Хардинг (1865–1929), 29-й президент США, и Миллард Филлмор (1800–1874), 13-й президент США.

[18] Имеются в виду Калвин Кулидж (1872–1933), 30-й президент США, Вудро Вильсон (1856–1924), 28-й президент США, Линдон Джонсон (1908–1973), 36-й президент США, Ратерфорд Хейз (1822–1893), 19-й президент США.

[19] Освальд имеет в виду Рональд-Энн Смит, героиню популярных в США политических комиксов, выпускавшихся в 1980-е годы. Эту юную афроамериканку родители назвали в честь президента Рональда Рейгана.

[20] Шустрик Гонсалес (Speedy Gonzales) — «самый скоростной мышонок в Мексике», персонаж мультипликационного сериала «Луни Тьюнз».

[21] Груди (исп.) .

[22] Роман с ключом (фр.) .

[23] Сайлас — однофамилец четвертого президента США Джеймса Мэдисона (1751–1836).

[24] Бабушка (исп.).

[25] Фильм ужасов, снятый режиссером Дж. А. Ромеро в 1978 г. В 2005 г. по его мотивам был сделан ремейк с тем же названием.

[26] Смоляные ямы, — природные асфальтовые колодцы. В Лос-Анджелесе они расположены в центре города, в районе Ла Бреа (brea (исп.) — смола), и служат туристским аттракционом. Во избежание несчастных случаев ямы обнесены изгородью.

[27] Дорогая (исп.).

[28] Праздник с вампирами (исп.).

[29] Сисек (СП.).

[30] Привет (исп.).

[31] Не знаю (исп.).

[32] Здесь: дорогая моя (исп.).

[33] Эллингтон, Эдвард Кеннеди «Дюк» (1899–1974) — афро-американский джазовый музыкант, композитор, пианист.

[34] Мексиканская закусочная, где можно отведать тако (мексиканский пирожок из кукурузной лепешки с начинкой из рубленого мяса, томатов, сыра и салатных листьев) и буррито (кукурузная лепешка, свернутая пирожком, с начинкой из жареных бобов и острого соуса).

[35] Орчата (horchata) (исп.) — традиционный латиноамериканский и испанский прохладительный напиток из земляного миндаля с добавлением сахара.

[36] Уд — арабская лютня.

[37] Духовой инструмент австралийских аборигенов, один из старейших в мире.

[38] Объятием (исп.).

[39] Не приставай ко мне (исп.).

[40] Что-то здесь нечисто. Букв.: «Здесь заперта кошка» (исп.).

[41] Бестолковой (исп.).

[42] Женщина (исп.).

[43] Моя мамочка (исп.).

[44] Очарован (фр.).

[45] Стенвик, Барбара (урожд. Руби Кэтрин Стивенс) (1905–1990) — звезда американского кино 1930 — 1940-х гг.

[46] Имеется в виду рассказ Ивлина Во «На страже».

[47] Персонаж романа Чарлза Диккенса «Большие надежды».

[48] Здесь: «слушай» (исп.).

[49] Сладкий хлеб (исп.).

[50] Очень приятный (ucn.) .

[51] Годзира — комбинация из двух японских слов: «горира» (горилла) и «кудзира» (кит).

[52] Голову (исп.).

[53] Старичок (исп.).

[54] Слово на «н» (n-word) — эвфемизм для слова «негр», которое считается оскорбительным в США.

[55] Спокойной ночи (исп.).

[56] До свидания (исп.).

[57] Здесь: «прощай, подруга» (исп.).

[58] Большое спасибо за все (исп.).

[59] Редкая птица (лат.).

[60] ГСА (WGA — Writers Guild of America) — Гильдия сценаристов Америки.

[61] Так переводится с испанского Ла-Басура (La-Basura).

[62] Лап (шт.).

[63] Конрад, Джозеф (1857–1924) — английский писатель польского происхождения.

[64] Алан Джей Лернер (1918–1986), сценарист, и Фредерик Лёве (1904–1988), композитор, написали в соавторстве девять мюзиклов, самый известный из которых — «Моя прекрасная леди» (1956).

[65] Мощное объятие (исп.).

[66] Черная кровяная колбаса (фр.).

[67] Свободе, равенству и братству (фр.).

[68] Картофель фри (фр.).

[69] Чайлд, Джулия (1912–2004) — известная американская повариха, автор нескольких книг по французской кухне, ведущая кулинарных шоу.

[70] Сухой испанский херес.

[71] Мамет, Дэвид (р.1947) — американский драматург, лауреат Пулитцеровской премии.

[72] Недоумка (исп. сленг).

[73] ДСР-IV (DSM-IV) — «Диагностическое и статистическое руководство по психическим расстройствам» (Diagnostic and Statistical Manual of Mental Disorders), 4-й выпуск справочника Американской психиатрической ассоциации. Используя это руководство, американские психиатры ставят диагноз.

[74] Грязнуля (исп.).

[75] О себе позаботься (исп.).

[76] Пьяцоолла, Астор (1921–1992) — выдающийся аргентинский музыкант и композитор, перевернувший представление о традиционном танго.

[77] Да, сеньор Томас (исп.).

[78] Яйца (исп.).

[79] Английский фильм, снятый режиссером Кэролом Ридом по сценарию писателя Грэма Грина в 1949 г.

[80] Карас, Антон (1906–1985) — австралийский музыкант-цитрист, прославившийся, главным образом, своей музыкой к фильму «Третий человек».

[81] Коттен, Джозеф Чешир (1905–1994) — американский актер театра и кино.

[82] Спокойной ночи (исп.).

[83] Речь идет об истории исчезновения новорожденной австралийки Азарии Чамберлен. В августе 1980 года ее утащила собака динго, хотя поначалу считалось, что в смерти ребенка виновны сами родители. Судебный процесс над ними стал самым громким за всю истории Автралии. Эта трагедия, широко освещенная прессой, легла также в основу нескольких книг, фильмов и даже оперы.

[84] Люблю тебя (исп.).

[85] Говорю по-английски? (исп.).

[86] Да, сеньор (исп.).

[87] Вперед, служанка! (исп.).

[88] Белл, Александр Грейам (1847–1922) — канадский изобретатель, основоположник телефонии.

[89] Собирательное название двух курортных городков Саут-хэмптон и Ист-хэмптон в штате Нью-Йорк. В Хэмптонс отдыхают звезды и миллиардеры.

[90] Нэш, Фредерик Огден (1902–1971) — американский поэт-юморист.

[91] Минуточку (исп.).

[92] Сестренка (исп.).

[93] Я не говорю по-английски (исп.).

[94] Энсенада — мексиканский город-порт, находится в штате Нижняя Калифорния, неподалеку от границы с США.

[95] « Lasmananitas» — «Утренние песни» (исп.). В Мексике традиционно исполняются в день рождения, до пробуждения именинника; видимо, поэтому мелодия этой бесконечной песенки отличается некоторой заунывностью.

[96] Пиньята — детская игра, распространенная в Латинской Америке и США и характерная для дней рождения. Участники завязывают глаза и стараются при помощи биты разбить контейнер (горшочек) с игрушками-подарками и сладостями. Пиньята в переводе с испанского как раз и означает «горшок».

[97] Сейчас-сейчас (исп.).

[98] Однако (исп.).

[99] Козел (исп.).

[100] Мэнсон, Чарлз Миллз (род. 1934) — знаменитый американский преступник и музыкант, лидер коммуны «Семья». В 1969 году он и его сообщники совершили ряд жестоких убийств, за что были приговорены к пожизненному тюремному заключению.

[101] Малышка (исп.).

[102] Роман Ивлина Во, написанный в 1930 г.

[103] В некоторых штатах США, в том числе и в Калифорнии, где происходит действие книги, запрещена продажа 95-градусного спирта. Там можно приобрести только 75,5 %-й спирт.

[104] Бетти Крокер — выдуманный персонаж и торговая марка компании «Дженерал Милс». Впервые это имя появилось на полуфабрикатах и других продуктах в 1921 году, а в 1936-м Бетти обрела лицо и стала самой популярной женщиной в США после Элеоноры Рузвельт. Напоминает чуть омоложенный вариант компьютерной бабушки из рекламы «Домика в деревне».

[105] Сумасшедшей (исп.).

[106] Езжай с богом (исп.).

[107] С вампирами (исп.).

Содержание