Вторую половину дня Томас провел голышом у бассейна, чем меня очень смущал. Я позвонила Мерседес и поведала ей обо всех последних новостях.

Вы наверняка думаете, что Мерседес пришла бы в восторг от вида обнаженной кинозвезды анфас, но она была уже приучена к музыкантам-эксгибиционистам.

— Ты не посоветовала ему надеть что-нибудь?

— Посоветовала, а он заявил, что мне пора повзрослеть, — сообщила я. — Сегодня мне показалось, что я вижу Гэбриела. Но это был какой-то болван с девушкой; у него штаны на заднице висели. — Я рассказала Мерседес о таинственном отпуске Гэбриела и о скрытности моих друзей в том, что касается этого вопроса.

— Может, ему сейчас просто не нужен лишний геморрой?

— Но это очень не похоже на Гэбриела. Он всегда лезет в самое пекло и все улаживает. — Я посмотрела на бассейн и глубоко вздохнула.

— Что это ты вздыхаешь?

— Томас только что перевернулся. Ему уже сто лет, и он ужасно выглядит, но по-прежнему напоминает мне о моей подростковой страсти. Я полагала, что если влюблена, то тебя не тянет к другим мужчинам, но меня-то тянет! Со мной что-то не так?

— Да, тебе пора повзрослеть.

— Возвращаясь к прежней теме — я переживаю за Гэбриела не только потому, что меня волнуют неовампы.

— Preocupate de tu misma.

— Ладно. Только я не вижу смысла в том, чтобы волноваться о себе. Я сразу становлюсь боязливой, а латины не очень-то умеют быть боязливыми.

— Когда ты последний раз слушала Астора Пьяццоллу или хоть какое-нибудь танго вообще? А Кортасара когда последний раз читала?

— Милагро! Милагро! — закричал Томас. Мне пришлось попрощаться с подругой и выйти на улицу.

— Да?

— Как насчет мексиканской еды? Хочется порцию энчилад. Только с целыми фасолинами, а не с пюре.

— Где ж я это отыщу?

— В Ла-Басуре есть мексиканское заведение.

— Мой пикап на ремонте.

— Пусть тебя отвезет какой-нибудь водитель. — Томас закрыл глаза.

Я позвонила Чарлзу, и он поведал мне, что все водители во второй половине дня заняты. А потом сообщил:

— Наши повара с удовольствием выполнят все ваши кулинарные прихоти, но если вы хотите еды из города, я немедленно сделаю заказ на доставку.

Я попросила Чарлза заказать еду и сказала Томасу, что скоро он все получит. А потом решила выйти на пробежку. Парагонское солнцезащитное средство приятно пахло шалфеем, я намазалась им и вышла на старт. Темп я выбрала медленный. Но когда оказалась вдалеке от курортных владений, я набрала скорость, наслаждаясь иссушающим жарким солнцем, которое светило мне в лицо.

Я увидела симпатичную желто-черную пташку, порхавшую между ветвями древовидной юкки, а на колючих руках кактусов заметила несколько восковидных розовых цветков. Только во время пробежки мне начали нравиться оттенки почвы — от светло-коричневого до рыжего.

Вернувшись в домик, я обнаружила там Скипа и Томаса, которые, развалившись на диване, пили парагонскую минеральную воду, обогащенную витаминами.

— Почему ты не работаешь над сценарием? — поинтересовался Скип.

Томас одарил меня таким разочарованным взглядом, будто только что узнал, что одно из моих хобби — топить щенят.

— Я тоже поначалу думал, что она трудится вовсю, — безмятежно произнес он.

Мне захотелось как следует врезать этому ябеде в челюсть, перемалывающую энчиладу.

— Мне нужно было размяться. Я как раз собиралась поработать после этого.

— Покажи мне то, что уже сделала, — попросил Скип.

Я прошла вместе с ним в кабинет, и он закрыл за мной дверь.

— Милагро, я очень благодарен тебе за то, что ты проявляешь такой интерес к Томасу.

— Об этом…

— И, естественно, я буду очень признателен, если ты сможешь оказывать ему содействие.

— Что ты имеешь в виду — оказывать содействие?

Скип нервно захихикал.

— Ничего сексуального. Ну разве что… в общем, сама понимаешь. Заставляй его заниматься спортом, нормально питаться и готовиться к роли. — Он посмотрел мне прямо в глаза и спросил: — Я могу на тебя рассчитывать?

Будто бы у меня был выбор!

— Конечно, Скип. Я сделаю, что смогу.

— Отлично! — воскликнул он, положив мне руку на плечо.

Перед моим внутренним взором возник кровавый калейдоскоп — красный, влажный, извилистый. Скип уже принялся просматривать бумажки на моем столе. Сознание того, что я по-прежнему остаюсь чудовищем, ужасно угнетало меня, и я почти не слышала его слов.

Мне следовало уйти в монастырь, носить там мышиного цвета одежду, сплетенную из сорняков и коры, и искать духовное удовлетворение вдалеке от общества.

Скип засунул руку в карман и вынул оттуда маленький белый бумажный пакет.

— Возможно, это пойдет ему на пользу, — проговорил он, передавая мне пакетик. — Томас не хочет их принимать, но, если его внешний вид так и не улучшится, может, ты все же убедишь его?

В пакетике лежали несколько блистерных упаковок с белыми таблетками.

— Что это, Скип?

— Пищевые добавки. Витамины, — учтиво пояснил он.

Я принялась рассматривать упаковки, но на фольге с обратной их стороны никаких сведений о производителе не значилось.

Забрав у меня таблетки, Скип сунул их в ящик стола.

— Ты окажешь Томасу большую услугу.

Скип уже уходил, когда привезли бегущую дорожку. Он проследил за тем, как грузчики ловко протиснули ее в дверь и водрузили посреди главной комнаты.

— Уверена, что в «Парагоне» есть спортзал, — в ужасе проговорила я.

Понизив голос, Скип заметил:

— В «Парагоне» не очень-то рады, что Томас здесь, так что держи его от всех подальше.

Прочие тренировочные снаряды Томаса прибыли чуть позже. Чтобы разместить громоздкие приспособления, пришлось отодвинуть строгую мебель к стенам.

Я с отчаянным рвением взялась за работу. Сосредоточиваясь на нескольких сюжетных линиях и персонажах, я по крайней мере не думала о собственном положении.

— Милагро! Милагро! — прокричал за дверью Томас.

Я не стала даже подниматься из-за стола.

— Что еще?

— Я не могу найти свои ботинки. Ты никуда их не убирала?

Его ботинки стояли под кроватью, там, где он их и сбросил. Томас только и делал, что качался на своих железках, валялся в бассейне и пил белковые коктейли, но тем не менее считал нужным отрывать меня от работы, загружая всяческими холопскими заданиями. Он велел мне убить осу, которая долбилась в окно. И заставил держать перед ним зеркало, чтобы он мог со всех ракурсов рассмотреть свою стрижку. Потом спросил меня, кого я считаю кинозвездами первого ряда, и внес поправки в мой список. Затем ему понадобилось, чтобы я развесила его рубашки в следующем порядке: от светлых к темным и от гладких к фактурным.

— Милагро! — заорал он из бассейна.

Повесив темную рубашку между белой и бежевой, я вышла во дворик.

— Si, Senor Tomas.

— Намажь мне спину средством для загара.

— Я не собираюсь натирать им твою задницу.

— А знаешь, сколько людей еще приплатило бы, чтобы сделать это? Просто намажь мне плечи.

Взяв в руки «Парагонский натуральный смягчающий и оздоравливающий эликсир для загара», я выдавила немного жидкости на свою ладонь, морально подготовилась к контакту и осторожно коснулась плеча Томаса.

— В чем дело? — возмутился он. — Приложи немного силы.

Я снова коснулась его плеча, но никаких жутких результатов этот контакт не имел. Мои пальцы начали массировать и гладить медную кожу Томаса. Я прикасалась к Томасу Куку, и от воспоминаний о его кино-ролях и особенно о любовных сценах по моему телу пробегала дрожь.

— То-то же, — удовлетворенно вздохнув, проговорил Томас. — Чувствую, ты ко мне неровно дышишь.

Я была рада, что он не видел моего лица.

— Я совершенно ровно дышу к тебе, Томас.

Он рассмеялся.

— Ну конечно! Ты массируй, массируй.

— Я уже говорила тебе, что живу со своим парнем. Его зовут Освальд.

— Да нет никакого Освальда. Ты самая ужасная врушка из всех, кого я встречал. Послушай, Милагро, ты здесь, я здесь, и если хочешь… знаешь… ну, в общем, я к этому спокойно отношусь. Однако не стоит рассчитывать, что это надолго, потому что хоть ты и ничего, но не в моем вкусе.

Перестав массировать его плечи, я постаралась успокоиться. Потом встала так, чтобы мы видели друг друга, мысленно командуя себе: «Не смотри вниз, не смотри вниз, ни при каких обстоятельствах не смотри вниз».

— Томас, несмотря на то, что ты сделал чрезвычайно щедрое предложение, боюсь, мне придется его отклонить, потому что, во-первых, я люблю Освальда, а во-вторых, ты козел из козлов.

Он уставился на меня, качая головой:

— Тот, кто играет в кровавые игры, не может осуждать других. Отойди, а? Ты закрываешь мне солнце.

Внезапно мне в голову пришла одна мысль, и я спросила:

— У тебя есть какие-нибудь проблемы со здоровьем?

Лицо его приняло озадаченное выражение.

— Я же говорил, что приехал сюда не для того, чтобы уйти в завязку.

— Нет, я имею в виду другое. Нечто, отличающее тебя от других. Может, болезнь какая-нибудь?

Слегка пожав плечами, он проговорил:

— У меня легкая анемия.

— Тебе нужно принимать какие-нибудь лекарства?

— Нет, но, видимо, мне не стоило так долго голодать для той роли.

— Скип всучил мне какие-то таблетки, пытаясь убедить, что это пищевые добавки. Он хотел, чтобы я заставила тебя принимать их.

— Да, он и раньше пытался впарить мне эти стероиды. А я не хочу, чтобы мои huevos съежились до размера оливок.

Чуть позже, когда Томас был в душе, я сделала себе кровавый коктейль. Я долго отмывала бокал, после чего поставила его в самую глубину шкафа.

Потом Томасу стало скучно, и он решил, что мы должны съездить в Ла-Басуру и чего-нибудь выпить.

— Нет. Нам даже не на чем туда доехать.

— Позвони своему другу Берни и попроси, чтобы он нас подвез.

— Мы с ним почти не знакомы, — возразила я. — У меня нет его телефона.

— Он дал мне свою карточку.

Через несколько минут я, чувствуя себя полной дурой, позвонила Берни и попросила его о помощи. Он сказал, что будет страшно рад забрать нас, но сможет приехать не раньше чем через час. Таким образом, у меня появилось время принять душ, надеть платье и накраситься. Возможно, все дело было в парагонских шампуне и кондиционере, но мои волосы оказались очень гладкими и блестящими.

Поскольку Томас был знаменитостью, именно он устроился на переднем сиденье помоечной машины Берни. Вынув из чемоданов дизайнерскую одежду, Томас составил из нее беспорядочный, но изящный наряд.

Для этого случая я надела повседневное платье темно-лавандового цвета и очень надеялась, что на заднем сиденье не разлита какая-нибудь гадость. Впрочем, жидкой гадости там не оказалось — на сиденье и на полу стопками лежали пожелтевшие экземпляры «Еженедельной выставки» и других газет.

«Летающее кровососущее чудовище!» — гласил заголовок, набранный крупным шрифтом. А под ним значилось: «Бернард Вайнз, специальный корреспондент». Перегруженная прилагательными статья представляла собой захватывающий рассказ о молодой учительнице из Ла-Басуры, которая отправилась погулять в пустыню, но так и не вернулась. Два свидетеля, которые неподалеку пили пиво и били бутылки, слышали крики и видели какое-то жуткое существо, спустившееся с небес и унесшее женщину вдаль.

— Отличная история про чупакабру, Бернард, — похвалила я. — У вас замечательный стиль, если, конечно, забыть о гиперболе.

— Желтая газета без преувеличений — как кошка без меха: любопытство вызывает, а привлекать не привлекает, — возразил Берни. — У вас хорошее зрение, вы можете читать в темноте.

— У меня ненормальные зрачки, — сообщила я, надеясь, что не ошиблась анатомией. Может, надо было назвать сетчатку или роговицу? В тот момент я чувствовала себя полной идиоткой — в ПУ я посещала семинары по шизоидной поэзии и прикалывалась над друзьями, которые в это время из последних сил ходили на курс человеческой биологии. — В этой статье хоть что-нибудь правда?

— Там все-правда. Может, конечно, женщина просто сбежала с лучшим другом своего мужа, а может, и нет. У нас тут все время происходит что-то странное, особенно возле «Парагона».

Когда мы приехали в городок, в «Клубе Левака» уже вовсю зажигали. Берни, неся в руке коричневый бумажный пакет, провел нас к двум столикам, стоявшим в углу. За одним из них уже восседала какая-то юная парочка.

— Проваливайте, — обратился к ним Берни. — У меня полно работы.

— Хорошо, господин Вайнз. А это ваша девушка?

— Вон! — рявкнул Берни. Когда парочка удалилась, он пояснил: — Бывшие ученики. — Затем, вынув из сумки стопку каких-то письменных работ и две красные шариковые ручки, он положил все это передо мной. — Вот, проверьте их.

Полистав работы, я поняла, что это сочинения о расовых отношениях в романе «Убить пересмешника».

— Берни, я не имею ни малейшего понятия о том, как оценивают работы в средней школе.

— За бессмысленное словоблудие и повторения я снижаю оценку. Во всех других случаях можете оценивать как хотите.

Некоторые из посетителей узнали Томаса, так что очень скоро он оседлал своего любимого конька и принялся травить байки о работе. Томас оказался неплохим рассказчиком — он завоевывал внимание самых красивых женщин посредством многозначительных взглядов, замолкал, где надо, чтобы усилить эффект, выкладывал кое-какие грязные подробности из жизни звезд.

Если снять шелуху забавных историй, он, как мне показалось, рассказал чистую правду. Его мать была индианкой из Центральной Америки. Когда она впервые попала в Лос-Анджелес, то говорила только на языке своего народа, и один из работодателей воспользовался ее беззащитностью. Томас не имел понятия ни об имени своего настоящего отца, ни о его местонахождении.

Проверяя сочинения, я поправляла описки и орфографические ошибки, писала замечания на полях. Я старалась сохранять на своем лице недовольную мину, однако на самом деле я с удовольствием читала мысли учеников, особенно самые эксцентричные.

Берни остановился возле меня после оплаты очередной порции напитков.

— Как дела?

— Понимаете, я целый день работала над сценарием.

— Творчество — это не работа. Мы это уже установили.

— Действительно, как это я могла забыть? — Я взяла в руки сочинения, которые мне понравились. — Вот эти — достаточно вдумчивые. Население Ла-Басуры слишком разнообразно для изолированного местечка — почему так?

— Когда-то тут был вокзал. По железной дороге кто только ни приезжал. А когда вокзал закрыли, все они остались.

Я окинула взглядом смешанную толпу, собравшуюся в баре.

— Это замечательно. Мне нравится.

— Поторопитесь закончить. Скоро начнется представление.

Слушая, как на малюсенькой сцене поет подражательница Эдит Пиаф, я подумала, что, если бы не мои опасения насчет собственного состояния, в общем и целом мне очень весело. Мерседес была права — как можно всерьез воспринимать мою болезнь, если я сама отношусь к ней легкомысленно? Я настолько углубилась в самобичевание, что чуть было не начала подпевать песне «Нет, я ни о чем не жалею», исполнявшейся на бис.

Берни слушал, откинувшись на спинку стула. Время от времени он, обращаясь ко мне, озвучивал свои взгляды на литературу. Оказалось, он любит книги, действие которых происходит в пустыне, — от вестернов до историй о привидениях.

— Почему? — удивилась я.

— Пустыня — совершенно неземной пейзаж. Попадая туда, будто бы оказываешься на другой планете, — пояснил Берни. — Что там у вас происходит с Томасом?

— Ничего. У меня есть парень.

— Нуда, я забыл… Наверное, потому, что ты спуталась с этим кретином. — Он кивнул в сторону Томаса, который пил перно из рюмки, установленной в ложбинке меж грудей какой-то дамы.

— Зачем ты сфотографировал Томаса возле моего дома?

— Привычка — вторая натура, — пробормотал он. — Никогда не знаешь, что может пригодиться.

— Я не путалась с Томасом. В сущности, даже если бы он был мне интересен, что само по себе смешно, я не в его вкусе.

Берни тщательно осмотрел меня с ног до головы.

— Дорогуша, ты любому придешься по вкусу.

Разговоры за бокальчиком спиртного напомнили мне о ранчо, и я вдруг поймала себя на том, что скучаю по язвительным замечаниям Эдны и по espiritu de los cocteles, расслабленному чувству единения, снисходившему на нас, когда мы наблюдали за заходом солнца. Несмотря на то что я выпила несколько бокалов крепкого столового вина Левака, я не была навеселе — ну разве что самую малость. И вспомнила, что на Иэне алкоголь, сколько бы тот его ни выпил, чисто внешне не сказывался никогда.

— Я устала, — заявила я. — И хочу восвояси.

Вытащив Томаса из «Левака», мы двинулись в обратный путь, к «Парагону». Только я предалась меланхолии на заднем сиденье, как вдруг Берни, притормозив, спросил:

— Вы слышали это?

Он остановил машину на обочине дороги и опустил стекло. Я последовала его примеру. Откуда-то издалека донесся зловещий и пронзительный крик животного. Видимо, у Берни был фантастический слух, раз уж ему удалось различить этот вопль раньше, чем это сделала я со своими сверхспособностями.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Койот, — пробормотал Томас. — Поехали.

Крик животного удалялся, словно оно двигалось в противоположном направлении.

— Судя по воплю, этот зверь не живет в пустыне.

— Ну да! — запротестовала я. — Не хочешь ли ты сказать, что это чупакабра?

— Я просто не стану утверждать, что это не он, — ответил Берни.

Обычно я различаю вещи не только по тому, что они собой представляют, но и по тому, чем они не являются. Большую часть своей жизни я характеризовала себя именно тем, чего во мне нет, — в частности, я никогда не была светловолосой, высокой, худенькой девушкой, которая постоянно говорит правильные вещи, все время носит правильную одежду и знает, как вести себя в обществе в той или иной ситуации.

Вышеописанная девушка никогда не оказалась бы в пустыне с сотрудником таблоида и эмоциональным вампиром, высматривающими в небе мифических существ.

— Разве вам не интересно? — спросил Берни.

Мы выбрались из машины, и Томас, прежде чем помчаться к зарослям кустарника, заявил:

— Мне нужно отойти.

— Ты думаешь, мы всё уже знаем? — осведомился Берни, доставая из багажника фотоаппарат. Затем он принялся возиться со вспышками и прочим оборудованием.

— Если бы чупакабры существовали, их уже давно обнаружили бы серьезные ученые.

— Ученые постоянно открывают новые виды.

— Но только не летающих обезьян вида козло-убийц.

— В этой жизни столько непознанного, а в тебе столько скептицизма! — посетовал Берни.

— Какого черта! — заорал Томас. Он примчался назад, на ходу застегивая молнию на своих широких брюках.

И тогда я тоже услышала эти звуки — гортанный крик и шорох крыльев. Подняв голову, я увидела в ночной тьме густые тени. Очень даже внушительные тени.

— Вы видели? — спросила я.

— Что это такое? — вопросом ответил Томас.

Берни начал делать снимки; вспышки слепили меня. Немного поморгав, я снова обращала взгляд в небо. Но видела только звезды и черный силуэт горного хребта вдалеке.

Звериный вопль прозвучал тише, потом еще тише. Существо улетело прочь.

— У меня где-то есть фонарик. — Берни направился к багажнику и принялся ковыряться в нем.

Вернувшись с огромным алюминиевым фонарем, он включил его. Мы с Томасом последовали за Берни, который шел впереди, изучая землю.

— Что ты ищешь? — полюбопытствовала я.

— Это как с порнографией — как увижу, сразу узнаю.

Я делала вид, что слежу за лучом света, но мое ночное зрение позволяло видеть далеко за пределами светового пятна — я смотрела на разбегающихся в разные стороны жуков, пауков, рассматривала полупрозрачную старую змеиную кожу. С таким-то суперзрением я должна была разглядеть летающее животное.

Подул легкий ветерок, и я вздрогнула от знакомого запаха.

— Я вижу, — остановившись, заявил Берни.

Запекшаяся на песчаной почве кровь окружала свежий труп животного. Усилием воли отведя взгляд от багровых блестящих кишок, которые вываливались из зияющей раны, я определила, что это овца. Мы с Томасом наклонились пониже, чтобы как следует рассмотреть, а Берни продолжал щелкать фотоаппаратом.

— Прекрати, — попросила я. — Это убитая овца. Чего ей здесь вообще понадобилось?

— Что-то ее сюда привело, — заметил Берни.

— Может, она сбежала и забрела сюда, — предположила я. — А потом ее настигли койоты. Такое бывало на ранчо.

— И койоты могут сделать такое? — Томас указал на рваное отверстие в животе овцы.

Кровь казалась такой густой и роскошной. И так соблазнительно поблескивала. Воздух был пропитан сладким ароматом крови и запахом прогорклого ланолина, исходящим от шерсти. Я подскочила и помчалась прочь.

— С тобой все в порядке? — крикнул мне вслед Берни.

— Все отлично, — отозвалась я.

И услышала, как Томас сказал Берни:

— Думаю, ее вырвет.

Я была далека от тошноты, но мне надо было смыться, не то я обязательно запустила бы руку во влажную плоть, а потом засунула бы пальцы в рот. Они не там искали чудовище — настоящее чудовище, то есть я, было прямо перед ними. Нарезая круги, я изо всех сил старалась взять себя в руки.

Томас принялся размышлять о том, надо ли хоронить овцу, но Берни сообщил, что завтра после школы он снова приедет сюда и заберет труп, чтобы отдать на экспертизу.

— Отличная идея, — заметила я, возвратившись к машине. — Таким образом ты выяснишь, что ее убила дикая собака или еще какой-нибудь хищник. Уверена, что неподалеку обитают пумы.

Когда мы снова оказались в домике и я пошла за своими подушкой и ночной рубашкой, Томас заявил:

— А ты ведь возбудилась от вида крови, верно? Не надо мне ничего объяснять. Я спокойно к этому отношусь.

— Эту овцу убил не чупакабра.

— Берни сумасшедший, — констатировал Томас и тем самым закрыл тему. Он включил телевизор и, похлопав по кровати, заметил: — Здесь достаточно места для двоих. Приходи спать ко мне.

— У меня есть парень.

Раздраженно взглянув на меня, Томас возразил:

— Что непонятного во фразе «ты не в моем вкусе», а? Если бы я хотел тебя, я бы тебя получил.

— Ты совсем сбрендил, — заметила я. На диване было очень неудобно, а эта роскошная кровать размером походила на футбольное поле. — Ладно, но тогда тебе придется надеть боксеры. И если ты попытаешься что-нибудь выкинуть, я исколочу тебя до полусмерти.

— Я не собираюсь ничего «выкидывать». У тебя слишком высокое самомнение — ты считаешь, что тебя все хотят, — возразил Томас. — Обратись к врачу.

Я отправилась в ванную и, ополоснувшись, переоделась в ночную рубашку. Затем, прежде чем улечься в постель, я вырубила весь свет в спальне. Томас принялся быстро переключать каналы, и вдруг я увидела знакомое черно-белое изображение.

— Оставь! Это «Третий человек».

Томас хотел посмотреть новости о знаменитостях, но я продолжала спорить до тех пор, пока не настояла на своем и мы оба не уткнулись в старый фильм. Это кино мне впервые показала Мерседес.

Она была в восторге от причудливых и эксцентричных мелодий Антона Караса, исполняемых на одной-единственной цитре. Мерседес любила кинокартины, только если ей нравилась музыка.

Джозеф Коттен сыграл американского новеллиста, автора дешевых романчиков, который приезжает в послевоенную Вену, чтобы встретиться с другом, но вдруг узнает, что друг умер. А может, и не умер. Все не так, как кажется на первый взгляд; писателя обманывают, вводят в заблуждение — им постоянно манипулируют. И в один прекрасный момент ему становится ясно: он всего лишь пешка в той игре, которую ведут гораздо более порочные и непростые люди, чем он мог предположить.

Еще до того, как фильм завершился, Томас почти убрал громкость телевизора.

— А ты знаешь, что прошлой ночью ты плакала во сне? — осведомился он.

— Мне снились кошмары, — смутившись, призналась я.

— Когда я был маленьким, мама ходила убираться в офисах и брала меня с собой. — Его скрипучий голос звучал так уютно, словно он был моим старым другом. — У одной из ее коллег-уборщиц была маленькая дочка. Не помню, как ее звали, но у нее были очень красивые карие глаза с длинными ресницами и длинные черные косы. На ночь мы обычно пили быстрорастворимый горячий шоколад. А потом наши мамы стелили нам постель на одном из больших столов — мы там спали. Девочка боялась звуков, которые издавали пылесосы, поэтому мы лежали, глядя друг на друга, вот так. — Придвинувшись, Томас повернулся ко мне. — Обернись ко мне лицом, — попросил он.

Мне стало интересно, и я повернулась.

— Я держал ту девочку за руку — вот так, — снова заговорил он, беря меня за руку. Я расслабилась и успокоилась. — Поэтому, если девочка просыпалась, она видела меня и переставала бояться. Buenas noches, Милагро.

— Buenos noches, Tomas.

Странно было лежать напротив него вот так, но я вдруг до того захотела спать, что мои глаза закрылись сами собой. Чувствуя теплое дыхание Томаса на своем лице, я слышала, как вода бьется о бортики бассейна. А потом провалилась в глубокий, изумительный сон без сновидений.