Проснувшись, я потянулась к Освальду. Потом открыла глаза и увидела солнечно-желтый потолок квартиры Мерседес с лепной розеткой вокруг старомодного крепления для люстры. Я снова свернулась калачиком под одеялом и, пролежав так несколько секунд, вдруг вспомнила, что произошло: грабитель, нож, кровь, Иэн…

Паника сжала меня так, как обычно сжимают старый тюбик зубной пасты. Однако в данный конкретный момент я находилась в безопасности и дышала нормально — вдох, выдох, вдох, выдох. Весь мой организм чувствовал себя крайне уязвимо, даже те места, о которых я обычно и не вспоминаю: сгибы рук, кожа между пальцев ног, поясница.

Опустив взгляд, я обнаружила, что испачканное ватное одеяло кто-то заменил на шерстяное. На мне оказалась огромная футболка с длинными рукавами и надписью «Мой подвальчик». Немного поколебавшись, я задрала рукав и увидела блестящую розовую полоску новой кожи на предплечье.

На тумбочке стояли графин с водой и бокал. Стоило мне сесть на кровати, как боль пронзила меня, словно тысяча иголок. Комната начала вращаться. Сжав одеяло, я подождала, пока боль и головокружение отступят. Мне ужасно хотелось пить. Собрав последние силы, я дотянулась-таки до графина и поднесла его к губам. Я выпила из него все, чувствуя, как вода струится по лицу, стекает на шею.

Мерседес вошла в комнату как раз в тот момент, когда я обдумывала следующий вопрос: целесообразно мне сейчас встать или нет? Она приняла стойку руки в боки и посмотрела на меня в упор.

Я не могла видеть страдальческое выражение на лице, которое мне так дорого.

— Доброе утро, солнце мое! — проговорила я сипло. — Почему бы тебе не скроить физиономию попроще?

— Милагро Де Лос Сантос, больше никогда так не делай!

— Как так?

— Не пугай меня до смерти. На лестнице была кровь, и все одеяло тоже было изляпано кровью.

— В будущем я планирую избегать спектаклей с кровавыми брызгами.

— Как ты себя чувствуешь?

— Странновато, но пока жива, — прохрипела я. — А где Иэн?

— Он убедился, что с тобой все в порядке, а потом заявил, что у него есть какое-то очень важное дело. У меня создалось впечатление, что он собирается найти парня, который тебя ранил.

Мерседес села на кровать рядом со мной. Я дотронулась до ее руки, и вдруг перед моими глазами всплыли странные видения: кремовое одеяло в красных-красных-красных пятнах, кровь на моей руке, кровь пропитывает рубашку цвета слоновой кости, которая была на Иэне… Я вдруг вся вспыхнула, к горлу подступила тошнота. Я отпустила руку Мерседес и, закрыв глаза, подождала, пока эти ощущения пройдут. Я надеялась, что мне просто нехорошо от потери крови.

— Человек с ножом пытался напасть на Иэна, — пояснила я. — Чтобы ограбить или угнать машину. Точно не знаю.

— Иэн сказал, ты пострадала, потому что хотела защитить его.

— Такая уж у меня реакция. Фраза типа: «Осторожнее, из-за машин сейчас выползет какой-то тип!» — заняла бы куда больше времени.

— Я думала, что лучше отвезти тебя в больницу, но рана была такой… ну… Mira, что это вообще за чертовщина?

Я вытянула руку.

— Это не чертовщина, а моя новая усовершенствованная способность заживляться. В больницу я не хочу, а вот позвонить в полицию необходимо. Черт возьми, Мерседес, ты никогда не говорила мне, что здесь все так запущено.

— Ночью я уже звонила в полицию, — мрачно призналась она. — Мне пришлось сказать, что это была лишь попытка нападения, потому что я не знала, как объяснить то, что произошло с твоей рукой. Они сказали, что сегодня ты можешь зайти в участок.

— Что? — возмутилась я, словно веган на торжественном ужине скотоводов.

— Прошлой ночью они ловили кого-то, кто стрелял из машины. Погибли два подростка. У них не было времени заниматься еще и попыткой ограбления.

— Что у нас за общество, если насильственные преступления считаются обычным делом? — проговорила я, и мы грустно переглянулись. — На сегодня у меня намечена встреча с Сайласом, но если ты сейчас приготовишь мне чашку кофе, я успею подать заявление в полицию. Где ближайший участок?

Я подождала, пока Мерседес выйдет из комнаты, а потом попыталась встать. Я чувствовала себя, как в период полового созревания, когда все удивительным образом меняется и болят даже кости. Я с трудом перекинула ноги через край кровати. Потом чуть наклонилась, чтобы встать, и у меня загудело в ушах. Обретя равновесие, я медленно двинулась в ванную. Там я уселась на дно ванны и позволила душу смыть остатки засохшей крови.

Мерседес уже выставила на кухонный стол чашки с кубинским кофе и pan dulce.

— Когда ты была в душе, звонил Иэн, — сообщила она. — Хотел узнать, как ты себя чувствуешь.

Я глотнула кофе, но его вкус был мне почему-то неприятен.

— Больше он ничего не сказал?

— Только то, что тебе стоит вернуться на ранчо, там безопасней. Сказал, что у него срочное дело и что он перезвонит позже.

Я откусила кусочек pan dulce, но хлеб почему-то показался мне похожим на папье-маше. Чтобы Мерседес не восприняла мой отказ как неблагодарность в ответ на ее гостеприимство, я все равно продолжала есть и пить.

— Ты говорила с соседями? Они видели что-нибудь?

— Я говорила с жильцами. Они были в спальне в дальней части квартиры и ничего не слышали. Расспросила людей, живущих на той стороне улицы. Они утверждают, что ничего не видели. Впрочем, они не признались бы, даже если бы что-то и углядели. Люди не хотят ни во что ввязываться, опасаются мести.

Тонкий шрам на моей руке горел и чесался, и я потерла его.

— Мерседес, мне кажется, тебе нужно продать этот дом и переехать. Нельзя ведь жить в районе военных действий.

Моя подруга накрутила на палец один из своих дредов.

— Обычно только наркодельцы выясняют отношения. Это же не окраина, Милагро.

— Возможно, я слишком долго прожила за городом. Вчера я побаивалась ходить по улице, а раньше со мной такого не случалось.

— Раньше это было для тебя обычным делом, — возразила Мерседес. — Я схожу с тобой в участок.

Пока Мерседес просматривала газету, я очистила наши тарелки, незаметно сбросив хлеб в мусорное ведро.

— Ты расскажешь Освальду о том, что произошло?

— Не знаю. То обстоятельство, что здесь присутствовал Иэн, только усугубит ситуацию. И мне не хочется, чтобы Освальд мчался сюда, ведь у меня все нормально.

Мерседес раздраженно вздохнула.

— Милагро, ты умеешь выживать, но иногда у меня появляются сомнения насчет того, умеешь ли ты жить.

Не обратив внимания на то, что она перешла на личности, я спросила:

— Что ты думаешь о Иэне?

— Мuу suave. Он харизматичен, как артист. Похоже, влюблен в тебя.

— Я вызываю у него интерес, потому что отвергла его, — сказала я, перемывая крошечные чашечки, в которых Мерседес обычно подает кофе, и наши тарелки. Я очень хотела к Освальду. Он зашил бы мою рану, пошутил бы и забинтовал мне руку. — Ненавижу бояться. У меня это не очень получается.

— Это у всех плохо получается.

В участке нам пришлось постоять в очереди, чтобы поговорить с дежурным сержантом. Сначала мне дали форму для заполнения, а потом мы ждали почти час, чтобы побеседовать с усталым детективом средних лет, сквозь седину которого проглядывали золотистые волосы, замечательно контрастировавшие с его черной кожей. Его звали Антуон Джефферсон. Несмотря на президентскую фамилию, мне показалось, что он не очень похож на вампира. Выслушав мой рассказ о нападении, детектив скептически заметил:

— Значит, этот тип сбежал, после того как вы схватили его? А нож у него был?

— Да, он сбежал. В гневе я страшна.

— Ну да, как многие женщины.

Назойливо постукивая ручкой о край своего стула, детектив Джефферсон прочитал заполненную мною форму.

— Это мог быть кто угодно, — наконец сказал он. — Члены шаек обычно работают группками. Меньше риска, больше добычи. Но если у вашего парня «Ягуар», похоже, кто-то просто решил воспользоваться удобным случаем.

— Он не мой парень.

— Почему он не позвонил нам прошлой ночью?

— Я звонила, — сказала Мерседес. — Вы были очень заняты и никого к нам не прислали.

В конце концов детектив забрал мое заявление и пообещал, что свяжется со мной, если что-нибудь узнает.

— Детектив Джефферсон, — сказала я ему, — очень печально, что мужчина с такими потрясающими волосами столь апатично относится к этому нападению.

Он вздохнул, и в воздухе запахло освежающей мятной жвачкой.

— Понимаете, мне очень жаль, что вы испугались, но, поскольку физически вы не пострадали, это происшествие может подождать. У нас полно нераскрытых насильственных нападений и убийств. Тут при свете дня на многолюдной улице застрелили подростка, и ни один чертяка не вызвался быть свидетелем. Вот так и живем.

Когда мы вышли из участка, я сказала Мерседес:

— Мы впустую потратили уйму времени. Подбросишь меня на встречу с Сайласом?

— А может, все-таки лучше отменить ее, вернуться домой и отдохнуть?

— Нет, мне нужно немного развеяться. Этот парень — личность интересная: он аскет и к тому же среднего рода.

— Да для тебя все мужчины интересные. Я подброшу тебя и помчусь домой. Потом буду в клубе. Ты там осторожней, ладно?

Она отвезла меня к кафе, расположенному на оживленной набережной. Здесь, среди сновавших туда-сюда офисных работников и бесцельно слонявшихся туристов, которые глазели на магазинные витрины, я почувствовала себя гораздо спокойнее.

Кафе сплошь состояло из начищенной нержавейки и дерева цвета меда. Среди людей в повседневной, но шикарной одежде, сосредоточенно работавших за квадратными металлическими столиками, я Сайласа не увидела. Мимо прошел кто-то с ярко-красным ледяным напитком, который выглядел очень аппетитно. Подойдя к барной стойке, я заказала молочный коктейль с малиной.

Потом взяла местный еженедельник и принялась его листать, ожидая Сайласа. Я почти дочитала передовицу, в которой пропагандировался запрет всех моторизованных транспортных средств в городе, как вдруг зазвонил мой телефон.

— Алле, говорите, — сказала я.

— Мис-с-с Де Лос-с Сантос-с, — прошипел звонивший.

— Здравствуйте, господин Мэдисон, — приветствовала я. Называя его так, я чувствовала себя полной дурой, но чувствовать себя дурой мне нравилось. — Я здесь, как мы и договаривались.

— Поэтому-то я и звоню. Прошу прощения, но мне пришлос-сь задержатьс-ся по другому делу. Пожалуйс-ста, примите мои ис-скренние извинения.

— Ладно. Со всеми бывает.

— Мне хотелос-сь бы загладить с-свою вину, мис-с-с Де Лос-с Сантос-с. С-сможете вс-стретитьсся с-со мной с-сегодня вечером в час-стном клубе и выпить бокальчик вина? Я один из владельцев; думаю, вам там понравитс-ся.

— Что ж, замечательно.

На том конце провода послышались какие-то шумы. Потом Сайлас снова заговорил:

— Отлично. С-сейчас мне нужно бежать, но я позвоню вам позже, чтобы продиктовать адрес-с и объяс-снить, как добратьс-ся.

Мы попрощались. Глядя в окно на серо-зеленый залив, я раздумывала, что мне делать. Стоит ли звонить Освальду и еще до его возвращения рассказывать о нападении? И куда сходить — в Музей современного искусства или в кино?

Возле моего столика остановился невысокий холеный мужчина в сером свитере и джинсах. Его голова была обрита наголо, что зрительно увеличивало его и без того огромные очки в черной оправе. Я осторожно улыбнулась ему — нельзя было слишком обнадеживать, но и грубой быть не хотелось.

— Привет. Не хочу докучать, но мы с тобой вместе учились в университете, — сказал он. — Вы с Себастьяном Беккетт-Уизерспуном ходили на вечеринки факультета английского языка, правильно?

— Было дело, — призналась я.

Он заметил, что я таращусь на него, и рассмеялся, потирая голову.

— Тогда у меня было много волос, и я не всегда носил очки. — Он снял очки и, схватив салфетку, прикрыл ею макушку. — Теперь припоминаешь?

У меня вообще очень плохая память на лица, поэтому я сказала:

— Да, немного. Я Милагро Де Лос Сантос.

— Скип Тейлор. — Он протянул мне руку, и я пожала ее. — Я писал диплом о кино, но на факультете английского языка у меня были друзья.

Скип показался мне приятным, поэтому я предложила:

— Мой знакомый только что отменил встречу. Может, подсядешь ко мне?

— Конечно.

Вернувшись от барной стойки с огромным бокалом какой-то замысловатой кофейной смеси, он сообщил:

— Недавно я видел большую статью о Беккетт-Уизерспуне в журнале выпускников. Похоже, его романы пошли в гору.

— Первая книга критикам понравилась. А о второй я ничего особенного не слышала.

— Вы общаетесь?

— Я видела его в прошлом году, когда он заезжал в город в рамках своего писательского тура, но отношения мы не поддерживаем. — Как мне показалось, не стоило добавлять, что ОТБРОС сначала попытался похитить меня, а потом, после женитьбы на своей аристократической возлюбленной из ПУ, хотел превратить меня в содержанку. — Я приехала сюда на свадьбу к соседке по комнате, с которой жила на первом курсе. А вчера ночью на меня напали.

— Да иди ты! Серьезно?

Я порадовалась, что хоть кто-то по-настоящему ужаснулся тому, что мне пришлось испытать, и я изложила Скипу официальную версию случившегося.

— А ты здесь живешь? — поинтересовалась я.

— Нет, у меня было несколько встреч со спонсорами нового проекта и с придурочным сценаристом. — Он изобразил человека с картины Эдварда Мунка «Крик».

— Значит, ты по-прежнему занимаешься кино?

— Да, продюсирую, в основном остросюжетное кино. — Скип перечислил несколько фильмов; кое-какие названия показались мне знакомыми. — Все это я и компания из Университета второсортных пижонов.

Мы оба надменно хихикнули — выпускники ПУ так всегда хихикают, когда произносят прозвище УВП — конкурирующего частного университета.

— Я написала несколько пробных сценариев, — призналась я. — Но так и не получила ни одного одобрения.

Скип презрительно щелкнул пальцами.

— Пробные сценарии — вещь бессмысленная. Нужно познакомиться с кем-нибудь, назначить встречу, попытаться впарить и только потом тратить силы и набрасывать сценарий.

— Ну вот я с тобой и познакомилась, — подытожила я.

— Да, ты со мной познакомилась. — Одарив меня долгим взглядом, Скип сказал: — Вы с Беккетт-Уизерспуном были весьма странной парой, верно?

— Мы не были парой. Если ты имеешь в виду, что все это смахивало на «Историю любви» и «Встречу двух сердец», потому что он чистокровный богатый американец из правящих кругов, а я чокнутая латина-гуманитарий, тогда ты прав — да, мы были странной парой.

Скип рассмеялся.

— А ты смешная.

Мы поболтали о том времени, когда учились в ПУ, и о том, как нам нравились все фильмы, которые показывали в университетском городке. Мы обсудили Хичкока, Феллини, французскую новую волну, Лину Вертмюллер и фильмы-нуар. Я горевала по поводу недостатка режиссеров женского пола и нехватки женских переживаний в кино, а Скип размышлял о японских научно-фантастических фильмах пятидесятых и шестидесятых годов.

— Годзира — политический персонаж, а сам фильм был аллегорией разрушений Второй мировой войны, — заявил он. — Однако название фильма изменили на «Годзилла», дублировали его, и весь мощный символизм пропал.

Я потрясенно уставилась на него.

— Ты даже не представляешь, как поразительно то, что ты сказал! Свою последнюю работу — цикл из двух новелл — я написала под влиянием «Франкенштейна» и политической составляющей в творчестве Мэри Уолстонкрафт и Мэри Уолстонкрафт-Шелли. Одна новелла рассказывает о попытке человека создать жизнь и красоту, вместо которой он создает ужасное существо, после чего отрекается от него. Это существо одинокое, но разумное. Как оно воспримет отторжение? И кто на самом деле чудовище?

— Звучит просто здорово, — одобрил Скип. — Вот. — Он вынул визитную карточку со своим именем и лос-анджелесским адресом. — Если захочешь прислать мне какую-нибудь работу, я с удовольствием посмотрю.

— С радостью сделаю это. — Я вытащила ручку из сумочки и принялась калякать на салфетке. — Вот мой телефон, если вдруг кому-нибудь понадобится человек, пишущий на мои темы.

Свернув салфетку, Скип положил ее в карман и поднялся.

— Мне нужно бежать. У меня сейчас сплошная головная боль — этот придурочный сценарист сдал совершенно сырой сценарий и отказывается его дорабатывать. Рад был побеседовать с тобой, Милагро. Будем на связи.

Я была в приподнятом настроении и под влиянием нашей беседы, и из-за того, что познакомилась с настоящим продюсером. Я так обрадовалась, что даже на время позабыла о своих проблемах. В моем желудке начались странные спазмы. Мне нужно было поесть, и я жаждала сырого, сочного фарша. «Только не это!» — подумала я. Не надо быть выпускницей ПУ, чтобы понять: тяга к сырому фаршу — плохой симптом для того, кто недавно вступал в контакт с жидкостями вампирского организма. Я отправилась к метро, чтобы доехать до станции, возле которой есть супермаркет.

Миновав кулинарию, я двинулась в мясной отдел. Я выбрала кусок говядины на ребрах, темно-красный, блестящий и влажный под целлофаном, и изо всех сил попыталась почувствовать отвращение вместо восторга. Мне хотелось разорвать упаковку и высосать из мяса всю кровь, до последней капли, но даже в этом пресыщенном бандитскими разборками городе такое поведение сочли бы неприличным.

Я взяла такси, потому что идти пешком к дому Мерседес было страшновато. Когда мы подъехали к дому, я попросила водителя не уезжать, пока за мной не закроется дверь и я не окажусь в безопасности. Оглядевшись и никого не увидев, я медленно выбралась из такси и рванула вверх по ступеням к входной двери. Водитель умчал прочь, а я трясущимися руками отперла замок, заскочила внутрь и захлопнула за собой дверь. Потом заперла ее и снова проверила замок.

Только после этого я поднялась наверх, в квартиру Мерседес. Оторвав кончик упаковки с мясом, я поднесла ее ко рту и принялась пить красную жидкость, наслаждаясь ее землистым, минеральным привкусом. Высосав всю жидкость, я разорвала упаковку и начала вылизывать мясо и пластиковый поддон.

Я считала, что вполне могу свыкнуться с вампиризмом, но мне не хотелось быть одной из них. Если, конечно, дело было в этом.

Значило ли это, что я не принимаю их такими, какие они есть? Может, я страдаю невежественными предрассудками? И я тут же задалась вопросом: вдруг у Освальда тоже есть какие-нибудь предрассудки в отношении меня, кроме несправедливого мнения, что со мной один геморрой? Вот такие жуткие мысли обуревали меня, когда я жевала краешек сырого мяса.

Потом я попыталась читать, но поймала себя на том, что просто пялюсь на страницу и ничего не понимаю. Я продолжала размышлять о тех, кто родился чудовищем, и тех, кто таким чудовищем стал по воле случая. Мне хотелось верить в искупление, но не только для беспутного красавчика Себастьяна из «Возвращения в Брайдсхед», а еще и для таких людей, как ОТБРОС, чудовище Франкенштейна и, возможно, даже моя мать Регина.

Мне казалось, что существует некая связь между книгами о чудовищах и «Брайдсхедом» и что, если я найду ее, она послужит мне уроком. Не успела я как следует обдумать эту мысль, как в дверь позвонили. Я спустилась на первый этаж и заглянула в глазок входной двери. Там я увидела курьера с огромными свертками.

— Да! — крикнула я.

— Доставка для Очоа-Макферсон.

Я открыла дверь и расписалась за свертки. Их доставили из дорогого магазина, специализирующегося на импортном постельном белье. Я подумала, что на Мерседес это не слишком похоже, потому что обычно она совершала очень практичные покупки.

Я позвонила Мерседес и осведомилась:

— С каких это пор ты покупаешь крутое бельишко?

— Мне кажется, тебе вчера отшибли cabeza. О чем ты толкуешь?

— Только что тебе доставили с курьером несколько свертков. Мне показалось, что ты захочешь узнать об этом.

— Я ничего не заказывала. Открой и посмотри, что там.

Мерседес ждала на телефоне, пока я при помощи ключа рассекала упаковочную клейкую ленту. Внутри лежало красивое и мягкое шелковое одеяло на пуху и комплект белья из египетского хлопка.

— Там одеяло и набор белья, — сообщила я. — Можно с полной уверенностью утверждать, что их прислал Иэн.

— Он не должен был этого делать.

— Такова их культура. Они очень щедры. — Я рассказала Мерседес о своей восхитительной встрече со Скипом, а еще о том, что я увижусь с Сайласом позже.

— Ты выдержишь столько событий за один день?

После своей причудливой закуски я чувствовала себя вполне удовлетворенной.

— Да, у меня все хорошо.

Сайлас позвонил, как и обещал, и продиктовал мне адрес клуба.

— Туда пус-скают только членов, — сообщил он, — так что, пожалуйс-ста, не разглашайте информацию. Вы ведь понимаете, что по-прежнему ес-сть люди, которые хотят навредить нам.

Я понятия не имела, существует ли в этом клубе дресс-код, но все равно надела джинсы, футболку с джемпером и кроссовки. Я чувствую себя менее уязвимой в ночное время, если не привлекаю лишнего внимания и могу бегать. Я решила, что сумочку брать не стоит, и положила свои телефон, деньги и удостоверение личности в карман.

Прежде чем выйти, я спряталась за занавеской и немного постояла там, глядя на улицу через окно. Я смотрела минут пять, дабы удостовериться, что никто не затаился во тьме и не скрывается между автомобилями на стоянке. Голубоватый свет галогенных фонарей, которые размещались на значительном расстоянии друг от друга, выхватывал лишь небольшие участки тротуара.

Однако мое ночное зрение, которое с момента первого заражения было великолепным, стало еще лучше. Какой-то viejo выгуливал занюханного терьера, и контуры обеих фигур очерчивало изящное фосфоресцирующее сияние. Я была восхищена своей новой способностью, удивительной и жутковатой. Правда она не уравновешивала другие побочные эффекты моего недавнего заражения.

Я вынула из кармана телефон и позвонила Иэну. Он не ответил, поэтому я оставила ему вежливое сообщение, суть которого состояла в следующем: что за чертовщина со мной происходит? Потом я успокоилась и вышла из дома. На улице я зажала ключи между пальцами, изобразив кастет в стиле городской девчонки, и целеустремленно направилась в сторону оживленной улицы. Пустое такси проезжало мимо как раз в тот момент, когда я достигла большого перекрестка, и я просигналила ему.

Когда я назвала водителю адрес, он уточнил:

— Там ведь ничего нет, верно?

— Там у меня встреча с другом, — заявила я.

Только несколько районов города оставались в запустении, потому что в них были либо очень высокий уровень преступности, либо токсичные выбросы, либо они подлежали реконструкции и были втянуты в бюрократическую волокиту. Заброшенная местность, где располагался клуб, когда-то была индустриальным районом и подпадала под последнюю категорию.

Таксист сбросил скорость на какой-то улице, состоявшей из темных зданий с заколоченными окнами, и остановился возле дома с совершенно гладким фасадом и металлической дверью. Мне приходилось бывать в достаточном количестве клубов, расположенных в бедных районах, но это строение выглядело невероятно гнетущим и заброшенным.

Дверь немного приоткрылась, выпустив полоску серебряного света. Потом она снова закрылась, но теперь я была уверена — там кто-то есть. Любопытство пересилило осторожность: я заплатила таксисту и вышла в холодную ветреную тьму.