На бой! – и скоро зазвенит Булат в могучей длани, И ратник яростью кипит, И алчет сердце брани! И скоро, скоро… Мы пойдем, Как наказанье бога, Врагов стесним, врагов сомнем, Назад лишь им дорога! Кто, кто пред нами устоит? Кто, кто сразится с нами? — Повергнут меч, повергнут щит — Враги бегут толпами. Вперед! На бой нас поведет Наш вождь непобедимый. Вперед! и дерзкий враг падет Иль побежит, гонимый.

Что лучше может быть природы! Взгляни, как чисты небеса! Взгляни, как тихо льются воды, Как на цветах блестит роса! Послушай – внемлешь ли ты пенье Неподкупных лесных певцов? Кто им внушает вдохновенье? Кто учит языку богов? Природа, всё она – природа! Они всегда ее поют: Как тучи с голубого свода, Омыв лицо земли, сойдут; Или когда рассвет туманный, Играя в водяной пыли, Им возвестит приход желанный Светила неба и земли; Или когда в сияньи чистом Луна всплывет на небеса, И блеском томным, серебристым Покроет воды и леса, И небо пышно уберется В блестящий звездами покров, И пенье соловьев несется — Неподкупных лесных певцов!

Ах, как приятно было мне Смотреть на юные таланты — На грустном жизненном венце Они блестят, как диаманты. Как нежно-юные цветы, Которые златой весною, Живяся солнца теплотою, Пускают первые листы, Они должны иметь большое попеченье, Пекущийся – и навык и уменье. В них силы должно пробуждать, И их лелеять, укрепляя, И поливаньем освежать, Но поливать, не заливая. Их силы слабы, и мороз Малейший повредить им может, — Увянет прелесть юных роз, Когда садовник не поможет. А ведь каков мороз Москвы? Как он морозит сильно, дружно! Искусного садовника здесь нужно, И вот таков садовник – вы. И пусть под вашею рукою, Кропясь учения росою, Таланты юные растут И силы смело разовьют! О, расцветай, изящное искусство! Украсьте же его собой, Самарина талант прямой, И Григоровичевой чувство, И Максина забавная игра, И Виноградовой прекрасный голос чистый, Так сцену оживят достойные артисты. Пора! давно, давно пора! Учитель вы и раздувайте Святую искру в их сердцах . Достигнуть цели и греметь в веках. И от себя пусть каждый возжигает На алтаре священном фимиам И рвением к искусству превращает Сей дом – в священный храм. Стремите их исполнить назначенье Талантов истинных своих И первое на это побужденье — Патриотизм внушите в них!..

Я видел Волгу, как она В сребристом утреннем уборе Лилась широкая, как море; Всё тихо, ни одна волна Тогда по ней не пробегала, Лишь наша лодка рассекала Воды поверхность и за ней, Ее приветно лобызая. Струя лилась вослед, сверкая От блеска солнечных лучей. Спокойность чистого кристалла Ничто тогда не нарушало; Казалось, небеса слились, И мир глазам моим являлся: С двух солнцев в нем лучи лились, Я посредине колебался.

Зачем я не могу среди народных волн, Восторга пламенного полн, Греметь торжественным глаголом! И двигать их, и укрощать, И всемогущим правды словом Их к пользе общей направлять; Сердец их видеть умиленье, Из глаз их слезы извлекать И всё души своей волненье В отверзтые их души изливать! Зачем я не могу среди народных волн Направить свой отважный челн!

Как живы в памяти моей Мои младенческие лета, Когда вдали от шума света Я возрастал среди полей, Среди лесов и гор высоких И рек широких и глубоких, Когда в невинной простоте На лоне матери природы, Среди младенческой свободы, Вослед играющей мечты, Я наслаждался жизнью полной, Как наших рек могучих волны. О, как священны те места, На них печать воспоминанья, И легче наши нам страданья И бремя тяжкого креста, Когда нам память представляет Картину прошлых первых лет; Как дорог всякий там бывает Для сердца нашего предмет. Воспоминание святое! Как живо помню я тебя, О время детства золотое, Деревню нашу и себя, Когда, беспечный друг забавы, Я был природы целой друг И не тревожили мой дух Мечты бессмертия и славы. Не всё же время унесло! Я помню тихое село, Тебя я помню, двор обширный, С зеленым бархатным ковром, Тебя я помню, дом наш мирный, Довольства и веселья дом. И садик наш уединенный, Где я так часто, восхищенный, Цветы сажал и поливал! Я помню золотые нивы — Их ветр приветно лобызал, И земледел трудолюбивый Серпом златые волны жал. Я помню рощу, где березы Шумят тенистою главой И где роса, как неба слезы, Блестит алмазной красотой, Там грусть задумчивая бродит, Шумят леса – о этот шум! О, сколько он теперь наводит Мне грустных и приятных дум. Мне что-то слышно в нем родное И непонятное – былое, Он что-то хочет мне сказать, Он хочет мне напоминать, О чем – не знаю, но порою Люблю в тени густых лесов Внимать тебе, о шум дерев, С какой-то сладкою тоскою. О, кто же разгадает мне, О чем сей шум напоминает, О чем так сладко напевает, — Не о родной ли стороне? Вот те места, куда желанье Души моей меня влечет, И на крылах воспоминанья Я направляю свой полет. Я обозрел их с грустным чувством, Я повторил в душе моей Картину невозвратных дней — Как мог, как видел без искусства. О, как прелестно предо мной Мое прошедшее предстало, Какою чистой красотой, Какою радостью сияло. Я должен был сказать: прошло, Тебе не возвратиться боле Навек, навек – и поневоле Не плакать сердце не могло. Но мне осталось утешенье: Бог человеку даровал Такое чувство, что мученье И радость с ним он сочетал. Оно сопутница страданья, Оно всё время прошлых дней Нам представляет у людей, Его зовут – воспоминанье .

Видал ли ты, когда орел, Взмахнув широкими крылами, Далече оставляет дол И плавает под небесами? Он смотрит на светило дня, Он сознает довольно мочи, Чтоб свет бессмертного огня Принять на блещущие очи! Так и поэт, когда мечты, К нему слетев, его обнимут И высоко его поднимут Над миром дольней суеты И загорится взор поэта Огнем божественного света, Тогда-то, в этот час святой, Творит он силой вдохновенья, Оттуда сносит он с собой Свои чудесные виденья!

Высокая пред нами цель — Изящное искусство! Прияла нас их колыбель, Воспитывало чувство. Сияет светлый храм вдали, В нем звуки и движенье — Вот наше место на земли, Вот наше назначенье! Но кто ж нам путь сей указал, Возвышенный, свободный, Кто силы нам стремиться дал К сей цели благородной? Кто нас теперь ведет туда Высокими речами? — Вы угадали други, да — Он здесь; он вечно с нами.

Когда, идя по поприщу науки, Гомера речь я начал понимать, Тогда его высоких песен звуки На наш язык богатый передать Зажглось во мне горячее желанье — Но труд еще не может быть свершен, Час не пришел – и в робком ожиданьи Я остаюсь пока наступит он. А может быть, прельщаюсь я мечтами И не могу сказать теперь, Заговорит ли русскими словами Об Одиссее доблестном Гомер, Свершится ли задуманное мною, Найду ли я, чего ищу, — Но всё с надеждой дорогою Я расставаться не хочу. Кому ж сей труд, хотя и несвершенный, Кому желание души моей Я посвящу, надеждой обольщенный, Когда не Вам, не маменьке моей?..

Я из-за Волги, из-за бурной. Лелеясь на ее струях, Видал я часто свод лазурный, Потопленный в ее водах; Я помню, как она, бывало, На волны вскинувши ладью, Меня качала и певала Мне песнь заветную свою. Б<елецкий>, над твоей главою, Нет, не родные небеса Блестят приветной синевою, Тебе не внятна их краса; Не землю родины ногами Ты попираешь; бросишь взгляд — То стен и башен грозный ряд, То наши древние соборы Вокруг твои встречают взоры. Да, да, Б<елецкий>, этот град — Град нашей славы, нашей силы, Враги сходилися сюда И находили здесь могилы И участь громкую стыда. А ты, Б<елецкий>, нет, не брани, Не лавр победы твой удел, Не громкий гул завоеваний, Не честь кровавых ратных дел, — Нет: в мире есть другая слава, Она растет одна, сама, Она звучна и величава — То слава дивного ума.

Друзья, садитесь в мои челнок, И вместе поплывем мы дружно. Стрелою пас помчит поток, Весла и паруса не нужно. Вы видите вдали валы, Седые водные громады; Там скрыты острые скалы — То моря грозного засады. Друзья, нам должно здесь проплыть; Кто сердцем смел – садись со мною: Чрез волны, чрез скалы стрелою Он бодро к брегу полетит. Друзья, прочь страх! Давайте руки! И сядем на челне одном, И веселее без разлуки Мы море жизни проплывем.

Как рано собралися тучи, И загремел над вами гром! Удел печали, слез горючих Как рано вам уже знаком! Я видел ваш восток прелестный, Был ясен тихий ваш рассвет, И вам с улыбкою небесной Младая жизнь несла привет. Сиял безбрежный мир лазури, Всё было радостно кругом, Но в тишине сбирались бури И зарождался скрытый гром. Вот тучи дружною толпою Поднялись медленно с земли И небо черной пеленою Со всех сторон заволокли, Сошлися, – гром по ним катится, Мрак потопил небесный свет, Перун блестит – куда укрыться? Приюта нет, приюта нет! Но успокойтесь, упованье! То благодатная гроза, И облегчает нам страданье Печали горькая слеза. Не всё реветь свирепой буре, — Наступит снова ясный день, И облака слетят с лазури, Как перед утром ночи тень. Хоть труден жизни путь тернистый И бремя тяжкого креста — Идите смело с верой чистой, С любовью чистой во Христа!

Я счастлив был во времена былые, Когда я в жизнь так весело вступил, И вкруг меня вились мечты златые, — Я счастлив был. Я счастлив был: Мне грех роптать на бога, От радостей земных и я вкусил. Через цветы вела моя дорога, — Я счастлив был. Я счастлив был – и та пора златая Живет во мне, тот дальний край мне мил, И я люблю мечтать, воспоминая, — Я счастлив был!

Природа, я знаю, ты тайны хранишь Под пестрой своею завесой; На наши вопросы упорно молчишь, Да мы не нарушим святыни. Тебя я подслушал в журчании струй, В раскатах небесного грома, В задумчивом шуме тенистых лесов, В глухом завывании ветра. Тебя подсмотрел я в лазури небес, В сиянии светлого солнца, В высоких, до неба всходящих горах, В безбрежной дали океана. Напрасно скрываться, сними свой покров. Тебя я люблю, о Природа, Тебе посвящаю живые труды И юности милые годы. О, дай мне проникнуть в волшебный твой мир — В мечтаниях часто он снится — И жадно из урны волшебной твоей Источника знании напиться.

Был вечер. Торжественно солнце зашло, Разлившись по небу зарею, И свет исчезавшего ясного дня Сливался с вечернею тьмою. Один я на бреге высоком сидел, У ног моих воды струились, И долго на небо и воды глядел, Любуясь прелестною ночью. И вдруг, погрузяся в мечты, я исчез И весь перелился в природу — Лучами луны я спускался с небес На тихо бегущую воду; В воде я лучи на струи принимал, И, с ними играя, катился, И небо в объятиях тихо качал С луной и златыми звездами; Таинственным мраком под сенью дубрав Чернел я, спокоен и страшен; По мягкому лугу пестрел я в цветах, Роскошным дыша ароматом. И всю наполняя природу собой, Я с нею летел в бесконечность — И таинств завеса редела пред мной, Доступной казалась мне вечность. Уж истины луч предо мной заблестел… Но вдруг я вздрогнул и очнулся: Один я на бреге высоком сидел, У ног моих воды струились.

Когда, бывало, в колыбели Я плакал, малое дитя, То мне в утеху песни пели, Тогда баюкали меня. И под родимые напевы Я сном беспечным засыпал, А голос песни сельской девы, Слабея, тихо замолкал. И эти звуки заронились Глубоко в памяти моей, И в этих звуках сохранились Воспоминанья прежних дней. Когда я их услышу снова, То тихо встанет предо мной Картина времени былого С своей туманной красотой.

Ужели я во всем разочаруюсь! Ужели весь прекрасный этот мир — Одна мечта, пустое заблужденье, И некогда слетит с него покров? Ужели я не должен верить чувству, Не увлекаться пламенной душой? Сомнение жестоко разрушает Всё лучшее, прекрасное мое. Но отчего ж, когда мы отдыхаем От мыслей тяжких, от сует мирских, Мне иногда становится так Сладко, Как будто что-то душу осенит? Передо мной мелькают дни былые С своею прежней, милой красотой, Украшенной еще воспоминаньем, — Ужели то один обман пустой? Когда ж обман – то истину возьмите, Она гнетет, она томит меня; Но мне обману верить так отрадно, В обмане жить так сладко для меня. О, прилети ж скорей, моя отрада, Лети скорей, воздушная мечта, Тебя я жду, тебе душа вновь рада, Поэзии святая Красота!

Я здесь, в Москве. Судьба взяла меня, Безжалостно младенца отрывая От сельского, беспечного житья, От милого, отеческого края. Но я с собой воспоминанье взял, От горечей и бедствий в утешенье, И часто в мир мечтаний улетал И забывал житейские волненья. Фантазия, подруга дней моих, Ты над моей вилася колыбелью, Внушала мне неверный, первый стих, Спускалася в студенческую келью. Мне весел был нежданный твой приход, И я всегда встречал тебя с приветом, И не слыхал свистящих непогод, Лелеемый твоим волшебным светом. Не покидай, не покидай меня, Мне много бурь готовит жизни море; К толпе валов плывет моя ладья, И ждут меня вдали беды и горе.

Да, я певал, когда меня манило Прелестное, земное бытие, Когда луна молилась и любила И целый мир был храмом для нее. Когда, не знав ни бури, ни ненастья, Я весело ветрило развивал — Я веровал в земное счастье И горького сомнения не знал.

Могилу рыли: мертвецу Покой и ложе нужно; Могильщики, спеша к концу, Кидали землю дружно. Вдруг заступы их разом хлоп, Они копать – и что же? – гроб Увидели сосновый, Нетронутый и новый. Скорее гроб из ямы вон Тащить принялись оба И, осмотрев со всех сторон, Отбили крышку с гроба. Глядят: на мертвеце покров Как снег и бел, и чист, и нов; Они покров сорвали — И чудо увидали. Покойник свеж в гробу лежит; Тлен к телу не касался, Уста сомкнуты, взор закрыт: Как бы сейчас скончался! Могильщиков тут обнях страх, Свет потемнел у них в глазах, Бегут, что есть в них силы, От страшной той могилы. И весть о чуде принесли В свое село; оттуда, И стар и молод, все пошли Взглянуть на это чудо. И в ужас целое село Такое диво привело; Крестьяне толковали И за попом послали. Зовут его; приходит поп, И смотрит он, смущенный, На белый саван, крепкий гроб, На труп в гробу нетленный. «Не помню я, – он говорит, — Чтоб здесь покойник был зарыт, С тех пор как я меж вами Служу при божьем храме». Тогда один из поселян, Старик седой и хилый, Сказал ему: «Я помню сам, Когда могилу рыли Покойнику, тому назад Прошло, никак, лет пятьдесят; Я знал и мать-старуху. Об ней давно нет слуху». Тотчас пошли ее искать По сказанным приметам, И, точно, отыскали мать: Забыта целым светом, Старушка дряхлая жила Да смерти от бога ждала; Но смерть ее забыла И к ней не приходила. Она идет на зов людей, Не ведая причины; Навстречу поп с вопросом к ней: «Ведь ты имела сына?» – «Был сын; давно уж умер он, А где он был похоронен — Коли я не забыла, Так здесь его могила». – «Поди сюда, смотри сама: Твой сын в земле не тлеет!» Старушка, словно без ума, Трепещет и бледнеет; Священник на нее глядит. «Ты знать должна, – он говорит, — Что значит это чудо?» – «Ох, худо мне, ох, худо! Винюсь: я сына прокляла!» — И тихо, в страхе новом, Толпа, волнуясь, отошла Перед ужасным словом, И пред покойником одна Стояла в ужасе она. На сына мать глядела, Дрожала и бледнела. «Ужасен твой, старушка, грех, И страшно наказанье, — Сказал священник, – но для всех Возможно покаянье: Чтоб дух от гибели спасти, Ты сыну грешному прости, Сними с него проклятье, Открой ему объятья». И вот старушка подошла Неверными шагами, И руку тихо подняла С смеженными перстами: «Во имя господа Христа И силой честного креста, Тебя, мой сын, прощаю И вновь благословляю». И вдруг рассыпалося в прах При этом слове тело, И нет покрова на костях, И в миг один истлело; Пред ними ветхий гроб стоял, И желтый остов в нем лежал. И все, с молитвой, в страхе, Простерлися во прахе. Домой старушка побрела, И, плача, в умиленьи, Она с надеждою ждала От господа прощенья, И вдруг не стало мочи ей, До ветхой хижины своей Едва она добралась, Как тут же и скончалась.

Есть песня у меня старинная, Я нам спою теперь ее: Как хороша ты, степь пустынная, Житье привольное мое! Как над тобою, безграничною, Раскинулся небесный свод, А по небу, стезей привычною, Светило вечное идет! Был в городах я и измучился: Нет, не житье там для меня! Я скоро по тебе соскучился И оседлал себе коня! К тебе бежал я: здесь мне весело, Здесь я один, здесь волен я, Здесь вижу я, как небо свесило Со всех сторон свои края! Тебя, привольем благодатную, Поймет ли житель городской И обоймет ли, необъятную, Своею тесною душой? Как сладко песню заунывную В степи, под вечер, затянуть, Залиться в звуки переливные И в них исчезнуть, потонуть!.. Меня томит печаль глубокая: С тобой я поделю ее, Раздолье ты мое широкое, Мое привольное житье!

Как много чувств на мне лежат Глубоко, Как много дум меня манят Далеко. И много б я сказать хотел — Но нет, молчанье – мой удел. О, в этом мире много слов — Конечно! Язык богат, но не таков Язык сердечный. Нет, ом в слова неуловим, Так не понять меня другим! Зачем так много истощать Усилий? Напрасно: можно ли летать Без крылий! Смеялся б надо мною свет, Нет лучше замолчу я, нет. Итак, высокие души Движенья Пускай глубоко спят в тиши, Без разделенья. Я схороню их, схороню, Не выдам суетному дню. Но, может быть, здесь встречу я, Кто чувством Поймет, чего сказать нельзя Искусством. — О, ангел милый, поспеши Принять тоску моей души.

Туда, туда! Умчусь далеко! Родную Русь покину я — В дали неясной и глубокой Таятся чуждые края. Давно Германия манила Воображение мое, Жуковский лирою унылой Напел мне на душу ее. С тех пор всегда она туманной Меня пленяла красотой, И часто я к стране избранной Летел воздушною мечтой. Там пел он, мой поэт любимый, Там в первый раз ему предстал Прелестный Тэклы идеал И Валленштейн непостижимый.

Прости, прелестное виденье! Ты к нам слетело с вышины, И здесь тяжелые мученья Тебе от бога суждены. С твоей страдающей душою Ты бремя жизни не снесешь И, недовольная землею, В родное небо перейдешь. Пусть скажут: ранняя могила Тебя безвременно взяла — «Ты всё земное совершила, Ты здесь любила и жила».

О, скажи мне, что с тобою? Тайну сердца мне поверь, И сердечною тоскою Поделись со мной теперь; Мне знаком язык несчастья, Я слова твои пойму. Говори – во мне участье Встретишь горю твоему. И печаль на сердце станет Так отрадна, так легка, И надежды луч проглянет Сквозь густые облака.

Сбылись души моей желания, Блеснул мне свет в печальной мгле: Я встретил дивное создание На этой суетной земле. И веру теплую в небесное, И сердца сладкие мечты Собою, существо прелестное, Собою оправдало ты. На все упреки и сомнения, В юдоли горестей и бед, На все хулы и обвинений — Господь тебя послал в ответ. О, счастлив я! Мои сомнения Бегут от взора твоего. Мне есть кому нести моления, И есть мне веровать в кого!

Я счастлив был мечтой своей прекрасной, Хранил ее от первых детских лет; Да, я любил возвышенно и ясно, Смотрел тогда па дивный божий свет. Я предался любви очарованью, Поэзии мечтаний молодых И сладкому о ней воспоминанью, О лучших днях, о первых днях моих. Я возрастал – и с каждым днем яснее, Обширнее мне открывался свет, И с каждым днем надменней и сильнее Был гордых дум возвышенный полет. Пришла пора, минута вдохновенья, И из груди стесненной потекли Свободными волнами песнопенья, И новый мир обрел я на земли. Когда ко мне поэзия сходила И за стихом стремился звучно стих, Всё о тебе мечтал я, друг мой милый, Всё о тебе, подруга дней моих. Бывало, грусть на сердце мне наляжет И странные томят меня мечты, И мне никто участья не покажет, И все своей заботой заняты. Тогда меня безумцем называют. О, в те часы как часто думал я: Пускай они меня не понимают, Но ты, мой друг, но ты поймешь меня. Когда меня ты, Шиллер вдохновенный, В свой чудный мир всесильно увлекал, И в этот час, коленопреклоненный, Я целый свет забвенью предавал, — Как мне тогда ее недоставало! Как я хотел, чтобы она со мной Создания поэта созерцала И пламенный восторг делила мой. — Теперь, увы! Разрушен призрак милый, Исчезла ты, прекрасная мечта, — Теперь брожу угрюмый и унылый, И в сердце одиноком пустота.

Убитого душой прими меня к себе, Моих отцов пустынная обитель. И здесь, опять деревни мирный житель, Я дам отпор враждующей судьбе. О, усмири души моей волненье, Прошедшею мне жизнию повей, Родимый край! Среди твоих полей, Быть может, я найду успокоенье. За юные отравленные дни Не нанесу судьбе упрека, Забуду здесь страдания мои, Неправые обиды рока. И тихое уныние сойдет Мне на душу, и, горестью счастливый, Пойду один, печальный, молчаливый, Куда меня дорога поведет.

Кто отдаст мне молодость, время незабвенное, Время наслажденья? — Ты, воспоминание, чувство драгоценное, Чувство утешения! Я стою задумчивый: ты лучом живительным Гонишь мрак минувшего — И картины тянутся призраком пленительным Счастия мелькнувшего! Время их окутало сумрачною дымкою, Многое скрывается… Горесть в душу бедную входит невидимкою, Сердце надрывается! Это слезы радости, это слезы сладкие Милого свидания: От скупого времени я хожу украдкою В мир воспоминания; У Сатурна старого там оно, игривое, Крадет дни минувшие, И страдальцу видятся времена, счастливые, Радости уснувшие. Снова вижу деву я в тишине, торжественной, В дымке фантастической; Снова слышу голос я девы той божественной, Голос мелодический! И стремлюся радостно я к мечте таинственной, По пути страдания; Верный друг идет со мной, спутник мой единственный — Ты, Воспоминание…

Посмотри, милый друг, как светло в небесах. Как отрадно там звезды горят, Как лазоревый свод спит над бездною вод И бледнеет румяный закат. Друг мой, помню я дни, промелькнули они, И возврату их нечем помочь. Помню звезды небес, и задумчивый лес, И иную, прелестную ночь. Где ж такая страна? Там она, там она, За широкой, могучей рекой. Там я счастливым был, там беспечно я жил, Не знаком ни с людьми, ни с судьбой. Мы пойдем, милый друг, на зеленый тот луг, Где срывал я весении цветы, А потом ты меня поведешь в те края, Где взрастала, прелестная, ты. Над мечтой юных лет насмехался злой свет, Расставался я с верой моей, Но с тобою любовь возвратила мне вновь Упованье младенческих дней.

Спадает с высокой горы водопад, Сребристые струи кипят и гремят, И гул раздается по лесу далеко; Приветны студеные волны потока. Но, жаждой томяся в полдневны часы, О путник, страшись их коварной красы, Страшись отдохнуть под древесного тенью, Забыться, объятый роскошною сенью. Страшися испить очарованных вод: Струя их не хладом по жилам пройдет, Но огненной, бурно кипящей волной — И призрак восстанет из мглы пред тобой, И ты устремишься за призраком в путь, И люди безумцем тебя назовут.

Ангел светлый, ангел милый! Ты зовешь, манишь меня — За тобою, легкокрылый, Унесусь далеко я! Ты напевы райских песен Рассыпаешь надо мной; Ты поешь: мой мир чудесен, Улетим туда со мной!.. Дух надежды, дух прелестный, Я знавал тебя, знавал: Ты когда-то, гость небесный, Сон младенца навещал. Ты поешь, и это пенье Наполняет душу мне: В ней тоска, в ней сожаленье По далекой стороне.

Души безумные порывы, Любви гроза и тишина, На сердце мощные призывы, Природа вся пробуждена. Всё храм один, везде служенье, Одно во храме божество, — Неумолкаемо там пенье, И непрестанно торжество. И этот сердца мир могучий, Где светит тихая лазурь, Где гром гремит, и мчатся тучи, И солнце светит после бурь.

Там, далёко, неземной, Целый мир очарований, И таинственных мечтаний, И надежд и упований Развернулся предо мной. Прочь все суеты мирские, Прочь все истины сухие! И к наукам и к трудам Прежде пылкое стремленье — За единое мгновенье Неземное я отдам! Пришла пора: восстань, восстань, О богатырь; ослаб твой дух могучий; Перед тобой лежит святая цель, А ты стоишь задумчивый, унылый; Мечтаешь ты, и опустилась длань, И гаснут пламенные силы. Передо мною мир чудесный, Он вечною цветет весной… О друг бесценный, друг прелестный, Мы улетим туда с тобой! Нет, не за тем из недр природы Ты встал, могучих мыслей царь, Чтоб погубить младые годы В слепых, бездейственных мечтах. Не для того в груди высокой Забилась к истине любовь И благородные желанья Младую взволновали кровь. Перед тобой везде вопросы, И ты один их можешь разрешить: Ты должен многое свершить!.. О, вспомни, вспомни те мгновенья, Когда, с тоскующей душой, Добыча раннего сомненья, Ты жаждал истины одной. Ты помнишь прежние мученья, Когда ты высказать не мог Твои святые откровенья, Непостижимый твой восторг!.. Томяся жаждою священной, Сзывал ты мысли в тишине — И на призыв одушевленный К тебе слеталися оне. Своей могучею душою Всё перенесть ты был готов… О, вспомни, вспомни: пред тобою Редел таинственный покров! Я помню, помню: над водою Унылый шум и тень лесов, И луг вечернею порою, И тихий сад, и сельский кров… Зачем теперь твой дух смутился? Зачем, призвание забыв, Ты, малодушный, обратился К твоим бессмысленным мечтам? Ужели в грудь твою отчаянье втеснялось? Нет, нет, в тебе довольно сил, Чтоб совершить высокий подвиг, — Восстань, восстань: час наступил! О, горько, горько мне проститься С моей любимою страной! Куда идти, к чему стремиться? Какая цель передо мной? Зачем меня лишают счастья? Чего им нужно от меня? В них нет любви, в них нет участья. Для них полезен буду я — И вот они лишают счастья И в шумный мир влекут меня. Кто десять талантов От бога приял, Тот двадцать талантов Ему принеси. А кто не исполнит Завета его, Тот ввергнут да будет В геенну огня, Где слышно стенанье И скрежет зубов.

Целый век свой буду я стремиться Разрешить божественные тайны, Взволновали душу мне они. Я иду к ним с верой и надеждой. На пути терплю и труд и горе, А в душе смиряю нетерпенье. И когда неясной новой думой Бедный ум страдален посетится, И когда схватить ее не в силах, И когда я мучусь И терзаюсь, — Я тогда волнение смиряю, Говорю: пождем, и мысль яснее Снова мне предстанет, и постигну — И, постигнув, облеку словами, И другим ту мысль я передам. И тогда с глубоким упованьем, С тихою надеждой повторяю: Целый век свой буду я стремиться Разрешить божественные тайны, Взволновали душу мне они. Я иду к ним с верой и надеждой.

Да, я один, меня не понимают, И людям-братьям я чужой. Напрасно высказать себя стараюсь: Для них не внятен голос мой. Да, я один; так отрекусь от мира, Свои мечты в себе я заключу, И пусть, непонятый, в юдоли света Я жизнь свою пустынно провлачу. Да, я один; надежды разлетелись; Не передать, не высказать себя! Хоть грустно мне, но грусть моя спокойна, С покорностью свой жребий принял я. Пусть я один; но чудные мгновенья Ко мне зато слетают с вышины: Предчувствия, неясные виденья И грустные и радостные сны.

В сумерки дева Взошла на балкон, Очи вперила В синюю даль. Грустно ей стало, На душу ей, Бог знает как-то, Пала тоска. Мысли толпою В ее голове Встали высоко, Высоко взвились, Свившись, далеко, Далеко неслись: Их не поймаешь, Не выскажешь их. Чудное чувство Объяло ее, Святая минута Настала теперь; Дева мечтает, Дева грустит. Долго стояла, Забывшись, она, — О как прекрасна! О как свята! Вот безотчетно, Будто роса, Слезы блеснули У ней на глазах. С тайной тоскою, Склонивши чело, Медленно дева С балкона сошла. Долго ей было Грустно потом: Эти мгновенья Памятны ей.

Одного прошу у судьбы моей, Одного я жду утешения: Дайте высказать мне сердцам людей Все страдания, все мучения. Дайте высказать, передать другим Все предчувствия, все видения… Что томит меня – непонятно им: Слова нет мне для выражения! Дайте слово мне, дайте слово мне! — И тогда мой дух успокоится, И торжественно миру целому Новый, чудный мир откроется.

Туда, туда! Иди за мною! Я знаю чудный, светлый край, — Простись с коварною землею, Там ждет тебя небесный рай. Свет, полный суеты, не знает Той очарованной страны, Где прелесть вечная сияет Неувядающей весны. Но путь я знаю сокровенный В тот край, где радость и покой, — О друг мой милый, друг бесценный, Туда, за мной! Туда, за мной!

Тучи грозные покрыли Небосклон лазурный мой, Солнце в мраке потопили, В недрах громы затаили И повисли надо мной. И, чреватая бедами, Буря страшная близка; Может быть, за облаками Смерть скрывается над нами И уж ищет бедняка. Скоро разразятся тучи, Огнь блеснет и грянет гром, И засвищет ветр могучий, Встанет вверх песок летучий, И завоет лес кругом. Может быть, и мне готова Громоносная стрела, — Я пойду; а с голубого Неба вновь исчезнет мгла. Освежатся лес, дуброва, И природа будет снова И прекрасна и светла.

О, если б можно было, Я собрал бы лучи блестящей славы, Сияние божественного света, И светом этим и его лучами Я окружил бы вас и далеко И высоко бы в небесах поставил, А сам бы я, оставшись на земле, Стоял, глядел, и плакал, и молился. Но пусть же будет божество мое Для всех равно высоко, недоступно, Пускай никто из смертных не дерзнет И мыслью до него своей достигнуть!

И вот мой путь. Он скоро предо мною Окончится печально. Близок я К неведомой и грозной той минуте, Которой жизнь окончится моя. Давно, давно меня она тревожит, И мысль о ней сроднилася давно С душой моей. Сначала страхом смерти Она пугала робкое дитя. Потом непроницаемою тайной Она так сильно юношу влекла. Вопрос о жизни, об уничтоженьи, И о бессмертии, и о грядущем — Теснились вдруг, и в ней, казалось мне, Найду всему, всему я разрешенье. И странно жизнь свершалася моя, И странно я развился, и страданье Мне странное, досталося в удел. И вдалеке мелькала утешеньем, Отрадою минута роковая. И на нее я взор свой устремил С надеждою, и мне спокойней стало. Я чувствую в душе ее потребность, И с той поры я к ней идти решился. Потом еще судьбе угодно было Мой мирный, дух глубоко взволновать Минутами и счастия и горя, Блаженства и мучения. Но горе Осталося последним ощущеньем, Несчастие превозмогло, и гордо Свою победу злые торжествуют; И низкая презрительная тварь И зло творит, и муки вымышляет, И плевелы кидает на пути Небесного великого созданья, Здесь на земле явившегося. Решен мой жребий, я иду на битву Последнюю, жестокую, без сожаленья Исчадие неправды истреблю И с корнем вырву гнусное растенье. И радостно я брошусь к моему Давно желанному таинственному другу, Который ждет, и руки простирает, И уж давно, давно зовет меня К моей мечте, к моей невесте, к смерти.

Меня зовет какой-то тайный голос, — Я не могу противиться ему. Смотрю вперед: вдали передо мною Несется дым по серым облакам. И что за чувство пробудилось смутно В душе моей? Мне грустно, тяжело, Неясное, далекое я вспомнил. Уж к западу склонилось солнце, вечер, Весеннею всё дышит теплотой. На улицах снег тает, и потоки, Шумя, бегут, так весело струясь, И тихий звон вечерний раздается… О, что со мной! Как хорошо теперь, Какое чувство полное, благое И грустное теперь в душе моей, И нет ему названия. Приходит На память мне наш сельский мирный дом, Наш луг, покрытый свежею травою, И сельская прекрасная весна. О, хорошо теперь! Прочь с ней, с землею, И с этим светом, мелким и пустым, — Прочь от него! К вам, чудные мгновенья, К тебе, неясное, святое чувство, — Чудесный край в туманных облаках. Меня зовет какой-то тайный голос, — Я не могу противиться ему.

Вновь крестовые походы, Вновь волнуется земля, И торопятся народы Бросить родины поля. И, снедаемый, томимый Непонятною мечтой, Покидает край родимый Крестоносен молодой. Бьется сердце молодое; Перед ним вдали, как сон, Всё небесное, святое, Всё, чем в жизни дышит он. И от Запада к Востоку, Меч и посох под рукой, Он идет к стране далекой, Крестоносец молодой. О Восток, о край избранный, Край таинственных чудес, Полный сил, благоуханный, Полный благости небес, Где всё живо, где всё веет Звуком арфы золотой, — Пред тобой благоговеет Крестоносец молодой! О, прости, мой замок гордый На обрыве, у скалы, Пусть, шумя, в твой камень твердый Бьют свирепые валы. Чья-то светлая могила Там сияет предо мной, — Ей несет младые силы Крестоносец молодой. Переплыл он понт суровый; Совершен далекий путь; Он вступил на берег новый, И отрадней дышит грудь. И Восток его встречает Полной неги красотой, Но ее не замечает Крестоносец молодой. Он идет, – и вот священный Засиял Ерусалим. На колени, умиленный, Упадает он пред ним, Полный радости и страха, И прекрасною главой Преклоняется до праха Крестоносец молодой. Скоро первый отзыв брани Огласил кругом места, И бегут магометане От защитников креста. Ты ворвался в бой кипящий, И высоко над толпой Виден был твой меч блестящий, Крестоносец молодой. Кончен бой; враги сокрылись; Заперлися ворота; Ночь отрадная спустилась На священные места. Бледный месяц тихо всходит. На Сион взглянуть святой, Из татра один выходит Крестоносец молодой.. Там, у врат Ерусалима, Где сионский ключ бежит, Одинока, недвижима Дева юная стоит. С белых плеч ее нисходят Кудри темною волной. К ней с участием подходит Крестоносец молодой. «О, скажи мне, что с тобою, Что на сердце залегло, Что глубокою тоскою Омрачить твой взор могло? Но печалию своею Не смущай души покой!» Дева смотрит: перед нею Крестоносец молодой. «С жизнью дал нам примиренье Наш господь, взойдя на крест. Есть печали утоленье, На земле блаженство есть. У поклонников пророка Вырвать гроб его святой Из страны пришел далекой Крестоносец молодой». И предчувствием неясным Девы грудь теперь полна. Перед юношей прекрасным, Как в плену, стоит она. Льются речи, вдохновенья, Полны истины живой, — Весь исполнен чарованья Крестоносец молодой. Совершилось: он подругу Встретил там, в чужом краю, Передал младому другу Жизнь прекрасную свою, И блаженствует беспечно Просветленною душой. Будь же счастлив бесконечно, Крестоносец молодой!..

А прежде солнце мне светило, Вы помните, – и всякий день На ясный горизонт всходило, Ночную прогоняя тень. Его живительным сияньем Я благодатно был согрет И, полон тихим созерцаньем, Так радостно глядел на свет. О, как я счастлив был! – Ужели Не грезы, не мечты одни, А наяву и в самом деле Такие промелькнули дни? Есть существа; свет солнца ясный, Веселый день – противны им, Их мучит злобы яд ужасный, Их радость – зло творить другим, Они-то собирают тучи, Они смущают мир полей, И гонит бури вихрь могучий Блаженство зыбкое людей. Гроза настала, солнце скрылось, И мрачно небо надо мной, Но в этом мраке мне светилась Надежда ясной полосой. О солнце, скрыт твой свет прекрасный! Увижу ли тебя я вновь Опять торжественным и ясным, Без этих тяжких облаков!

Несутся, мелькают одно за другим Виденья в неясном тумане. И сердце трепещет и мчится вслед им… И плачет о тяжком обмане. Далеко – но память сроднилась с душой, И счастья былого мгновенья Живут и теперь благодатной семьей, Даруя мне грусть в утешенье!

Прочтя в своей дорожной книге, Что Риги – чудная гора, Решился я идти на Риги, Отправясь с самого утра. Мои хозяева со мною Хотели на гору идти И в лодке раннею порою Чрез озеро перевезти. Бьет два часа. Они уж встали И будят сонного меня. Вскочил и я. Мне свечку дали, С которою оделся я. Еще под небом мгла лежала, И только звезды с вышины В спокойном озере дрожали При блеске трепетном лупы. Мы медленно и бодро плыли, И, нарушая тишину, Рыбачьи весла мерно били, Будя уснувшую волну. Швейцары пели песни, сладко Напевам горным я внимал И песни родины украдкой В душе своей припоминал. Уже восток алел, но горы, Широкую кидая тень, Еще задерживали скоро Уже рождающийся день. Вот мы у берега оставить Спешим у привязи челнок И на гору наш путь направить; А всход и долог и высок.

Она стояла молчаливо Среди толпы – и я молчал; Лишь взор спросил я боязливо, И понял я, что он сказал. Я прихожу, приют ветвистый, К пустынной тишине твоей: Под зеленью твоей тенистой Сокрой счастливых от людей! Вдали, чуть слышный для вниманья, День озабоченный шумит, Сквозь смутный гул и восклицанья Тяжелый молоток стучит. Там человек так постоянно С суровой борется судьбой — И вдруг с небес к нему нежданно Слетает счастие порой! Пускай же люди не узнают, Как нас любовь животворит: Они блаженству помешают — Досаден им блаженства вид. Да, свет не позволяет счастья: Как за добычею, за ним Беги, лови и от участья Людского строго сохрани! Оно прокралось тихо, любит Оно и ночь и тишину; Нечистый взор его погубит, Как смерть, ужасен он ему. Обвейся, о ручей безмолвный, Вокруг широкою рекой, И, грозно поднимая волны, Наш охраняй приют святой!

Еще она стоит передо мною, Окружена покорною толпой, Блистательна, как солнце золотое; Я был вдали, смущенный и немой. О, что тогда сбылось с моей душою, Как яркий блеск разлился предо мной: И вдруг, как бы унесшись в мир подлунный, Ударил я нетерпеливо в струны. Что испытал я в этот миг святого И что я пел – всё скрылось предо мной; В себе тогда орган нашел я новый, — Он высказал души порыв святой! То был мой дух, разрушивший оковы, Оставил он плен долголетний свой — И звуки вдруг в груди моей восстали, Что в ней давно, невидимые, спали. Когда совсем мои замолкли песни, Душа ко мне тогда слетела вновь. В ее чертах божественно-прелестных Я замечал стыдливую любовь; Мне чудилось: раскрылся свод небесный, Как услыхал я тихий шепот слов. О, только там, где нет ни слез, ни муки, Услышу вновь те сладостные звуки! «Кому печаль на сердце налегла, И кто молчать решился, изнывая, — О, хорошо того я поняла; С судьбою в бой я за него вступаю, Я б лучший жребий бедному дала, Цветок любви сорвет любовь прямая. Тому удел прекрасный и счастливый, В ком есть ответ на темные призывы».

Так от меня ты мчишься, младость, И все отрадные мечты, Восторг и грусть, тоску и радость — С собою вдаль уносишь ты! Златое время жизни полной! Постой, еще со мной побудь — Вотще! твои стремятся волны И в море вечности бегут! Потухли ясные светила, Пред мной блиставшие в тиши; Мои мечты судьба разбила — Созданья пламенной Души, И вера сладкая – далеко В святые прежде существа, Добыча истины жестокой — Все идеалы божества. Как некогда в объятья камень, Любя, Пигмалион схватил И чувства трепетного пламень Холодный мрамор оживил, — Так я к природе весь приникнул Умом, душою, жизнью всей, Пока согрел ее, подвигнул На пламенной груди моей. Она любовь мою делила, Безмолвная – язык нашла, Мне поцелуй мой возвратила И сердца трепет поняла. Леса и горы стали живы. Поток серебряный мне пел, Отвсюду на мои призывы Ответ желанный мне летел. Вселенная во мне кипела, Теснила грудь, и всякий час В звук, в образ, и в слова, и в дело Жизнь из груди моей рвалась. О, как велик мне мир явился, Пока скрывался он в зерне! Но – ах! – как мало он развился, Как беден показался мне! Как смело, с бодрою охотой Мечты надеясь досягнуть, Еще не связанный заботой, Пустился юноша в свой путь! Туда невольное стремленье, Где хор далеких звезд горел; Нет высоты, нет отдаленья, Куда бы он не долетел! Как он легко вперед стремился! Что для счастливца тяжело? Какой воздушный рой теснился Вкруг светлого пути его! Любовь с улыбкой благосклонной, И счастье с золотым венцом, И слава с звездною короной, И в свете истина живом. Но середи дороги скоро Все спутники расстались с ним; Свернули в сторону, от взора Один сокрылся за другим. Умчалось счастье, друг летучий, Отрады знанье не. нашло, Сомненье потянулось тучен И истину заволокло. Горел над пре́зренной главою Венец и славы и добра, И скоро скрылась за весною Любви прекрасная пора. Всё тише, тише становилось, Пустынней на пути моем; Одна надежда мне светилась Своим бледнеющим лучом. Из шумных спутников стремленья Остался кто теперь со мной? Кто подает мне утешенье, Кто до могилы спутник мой? Ты, исцеляющая раны, Ты, дружба, всех отрада зол, Товарищ горестей желанный, Тебя искал я – и нашел. И ты ее сопровождаешь, Ты, труд, души покой хранишь, Ты никогда не изнуряешь, Не разрушая, ты творишь, — Слепляешь среди сил природы Песчинку за песчинкой ты, Зато минуты, дни и годы У времени тобой взяты.

Радость, мира украшенье, Дочь родная небесам! Мы вступаем в упоеньи, О чудесная, в твой храм. Ты опять соединяешь, Что обычай разделил; Нищего с царем равняешь Веяньем отрадных крыл. Миллионы, к нам в объятья! Люди, поцелуй сей вам! Над небесным сводом там Должен жить отец наш, братья! Тот, кому быть другом другу Жребий выпал на земли, Кто нашел себе подругу, — С нами радость тот дели; Также тот, кто здесь своею Душу хоть одну зовет; Кто ж не может – пусть скорее Прочь, рыдая, отойдет! Всё, что мир сей наполняет, Пред сочувствием смирись! Пусть оно покажет в высь, Где незримый обитает. Все творения живые Радость средь природы пьют, Все, и добрые и злые, По стезе ее идут. Сон, вино, привет участья, Друга нам она дарит; Дышит червь животной страстью, К богу херувим летит. Миллионы, в прах падите! Мир, ты чувствуешь творца? Выше звездного венца В небесах его ищите. Радость – мощная пружина Всех бесчисленных мирон; Радость двигает машины Вечных мировых часов, Из семян цветы выводит, Хоры звездны из небес, Сферы в отдаленьи водит, Недоступном для очес. Как светил великих строен В небе неизменный ход, — Братья, так всегда вперед Бодро, как к победе воин! Улыбается приветно Средь стараний и забот И страдальца неприметно К цели доблестной ведет. Веры на вершине ясной Ее веют знамена, И она сквозь гроб ужасный В хоре ангелов видна. Миллионы, здесь терпенье! Лучший мир для вас готов — Там, за цепью облаков, Бог воздаст вам награжденье. Над богами ль возвышаться? Хорошо быть равным им. Горе, бедность веселятся Счастием пускай одним. Будь забыта злость и мщенье! Смертный враг наш будь прощен! Пусть не знает он мученья, Пусть теперь не стонет он! Мы долги свои забыли; Свет теперь свободен весь; Братья, над шатром небес Судит бог, как мы судили. Радостно кипят бокалы, И в крови вина златой Пьют смиренье – каннибалы, А отчаянье – герой. Братья, встаньте! Драгоценный Обходить нас кубок стал; Пусть же к небу брызжет пена! Духу доброму бокал! Тот, кому греметь хвалами Целый мир не преставал, — Духу доброму бокал Там высоко над звездами! Твердость горю и страданьям, Помощь бедному во всем, Вечность данным обещаньям, Правда – с другом и врагом, Мужество – пред троном надо! Братья, пусть погибнуть нам, Но достоинству – награда, Наказанье – злым делам! В круг священный все стеснитесь И хранить союз святой Этой влагой золотой Всемогущим поклянитесь!

Опустись, блистающим бог! Уж жаждут долины Росы освежительной, и человек утомился, Медленно движутся кони, — Опусти колесницу свою! Посмотри, кто из волн кристального моря Манит с улыбкой тебя? Узнало ли сердце? Быстрые кони несутся Фемида манит из волн! Быстро в объятия к ней ездок с колесницы Прыгает; коней под уздцы берет Купидон: Остановилися кони, Волны прохладные пьют. Неслышными на небо исходит шагами Ночь благовонная; тихо следом за нею — Любовь. Покойтесь, любите! — Покоится любящий Феб!

Нет, наконец мои слабеют силы В мучительной за долг борьбе. Ты пламени во мне не потушила, О добродетель! жертвы нет тебе! Поклялся я, да, помню, я поклялся Мятежный дух смирить. Вот твой венец, я с ним навек расстался, — Возьми его, оставь меня грешить. Не жди теперь обетов исполненья! Она моя:, мне твой венец смешон. О, счастлив тот, кто в сладком упоеньи, Как я, своим паденьем не смущен. Червь близится к прекрасному растенью, Летит моя весна. — Она дивится смелому решенью, Но мне за всё наградою она. Не верь, мой друг, в дары небес беспечно! К преступному влекут твои черты. Но если в царстве жизни бесконечном Награда лучшая, чем ты, Чем преступленье, бывшее преградой, — Неправ судьбы язык! За добродетель ты должна мне быть наградой. И добродетели ты мой последний миг.

Сердце, сердце, что с тобою? Что за странные мечты? Жизнью новой, молодою Что так сильно бьешься ты? Прочь всё то, что ты любило, Всё, что горесть наводило! Прочь заботы и покой! Сердце, что сбылось с тобой? Этот образ чародейный, Этот тихий, нежный взор, Полный силы беспредельной, Оковал тебя с тех пор. Захочу ль от ней сокрыться, Убежать, освободиться — Всё напрасно: к ней одной Снова путь приводит мой. Жизнь мою, мои желанья Против воли измени, Держит цепью обаянья Дева милая меня. Должен в этой чудной доле Жить, ее покорный воле. Что со мною, тот ли я? О любовь, пусти меня!

Как освежается душа, И кровь течет быстрей! О, как природа хороша! Я на груди у ней! Качает наш челнок волна, В лад с нею весла бьют, И горы в мшистых пеленах Навстречу нам встают. Что же, мой взор, опускаешься ты? Вы ли опять, золотые мечты? О, прочь мечтанье, хоть сладко оно! Здесь всё так любовью и жизнью полно! Светлою толпою. Звезды в волнах глядятся, Туманы грядою На дальних высях ложатся. Ветер утра качает Деревья над зеркалом вод, Тихо отражает Озеро спеющий плод.

Ветреная девушка! скажи мне, Чем я пред тобою провинился, Что меня измучила ты столько, Не сдержала данного мне слова? Вечером вчера так дружелюбно Ты мне жала руки и твердила: «Да, приду, приду я перед утром — Жди меня, друг милый, непременно». Притворил тогда свои я двери, Хорошенько осмотрел я петли, — И был рад, что петли не скрипели. О, какая ночь прошла в томленьи! Я не спал – все четверти считал я; Если ж засыпал я на минуту, Не дремало вовсе мое сердце, Не давало легким сном забыться. Да, благословлял тогда я сумрак, Что на всем покоился так мирно, Радовался общему молчанью; Вслушивался: середи молчанья Не подымется ли легкий шорох. «То же ли у ней теперь на мысли? Те же ли у ней на сердце чувства? Что бы ей не дожидаться утра! Что бы ей придти сюда теперь же!» Тихо визгнет ли на крыше кошка, Заскребет ли в уголке мышонок, Шум какой подымется ли в доме, — Всё твои шаги, казалось, слышу, Всё мне чудилась твоя походка. Так один лежал я долго, долго; Наконец и день белеться начал, Вот и здесь и там шум пробудился. «Не ее ли дверь?.. когда моя бы!» Я сидел, облокотясь, в постели И смотрел на дверь, еще так слабо Освещенную, – не распахнется ль; Но притворенные половинки Неподвижно на крюках висели. День же всё светлее становился; Заскрипели двери у соседа: Он спешил уж за дневною платой; Скоро загремели экипажи; Городские отперлись ворота, И с своею пестротой и шумом Скоро целый рынок пробудился. В доме уходили и входили Вверх и вниз, шумели беспрестанно, Стук шагов, скрип двери раздавался, Но не мог я, как от милой жизни, От моей надежды оторваться. Наконец, когда уж ярко солнце Осветило комнату и стены, — Я вскочил и в сад спешил скорее, — Жаркое, тяжелое дыханье Утреннею освежить прохладой, И тебя в саду, быть может, встретить; Но тебя не было ни в беседке, Ни в высокой липовой аллее.

В шестой раз, отец творенья, Магадэва сходят к нам: Смертных радость и мученье Да изведает он сам, Да – как гость земного края — Сохранит его закон, И, щадя или карая, Человеком будет он. И город, как путник, везде обходил он, На сильных взирал он, и слабых хранил он, И вечером дале пускается в путь. Вот выходит он – и вскоре, Доны крайние пройдя, Видит он – с огнем во взоре Сладострастия дитя. Он сказал ей: «Здравствуй, дева!» – «Здравствуй, спутник, подожди!» – «Кто же ты?» – «Я баядера: Пред тобою дом любви». Она ударяет в цимбалы и мчится, Она так искусно, так страстно кружится, Огибается, гнется – и кажет цветы. Речь ее звучит отрадой: «Милый странник, кончен путь! Скоро тихою лампадой Озарится наш приют! Ты устал – тебя обмою, Освежу тебя я вновь. Что ты хочешь? – пред тобою Отдых, радость и любовь!» Она услаждает усталость и горе; Божественный видит, с улыбкой во взоре, Прекрасное сердце сквозь тяжкий порок. Он услуг рабы желает: Новой радостью полна, Все веленья исполняет Гостя юного она. Так природы животворность Плод выводит из цветка: Если есть в душе покорность, То любовь недалека. Но строже я строже ее испытанья, И радость, и ужас, и муки страданья Послал ей постигший и глуби и высь. Он в чело ее целует, — И в душе любовь зажглась, И стоит она тоскует, Льются слезы в первый раз. Обняла его колена, В ней уж нет страстей земли, И ее младые члены, Истомясь, изнемогли. И вот уж к отрадному празднеству ложа Соткали, вечерние мраки умножа, Густую завесу ночные часы. Поздно отдых к ней приходит; Рано пробудясь от сна, На груди своей находит Мертвым юношу она. Страшный крик ее не в силе Жизнь в умершего вдохнуть — И уж к пламенной могиле Тело хладное несут. Она хор жрецов погребальный внимает, В безумьи бежит и толпу раздвигает. «Кто ты? И к могиле стремишься зачем?» Протеснясь в средину круга, С воплем падает она. «О, отдайте мне супруга! Я за ним пришла сюда. Как! огню ль пожрать, пылая, Этих членов красоту? Мой он был, моим звала я, Ах, но только ночь одну!» Жрецы вторят гимны: «И старцев согбенных, Измученных жизнью, годами смиренных, И пылкую юность к могиле несем. Вспомни голос нашей веры: Не был он супруг тебе; Долга нет для баядеры, Покорись своей судьбе: Лишь за телом, провожая, В царство мертвых тень сойдет, Лишь супруга, исполняя Долг, супругу вслед идет. Гремите, дромметы, священные песни. Примите, о боги, цвет жизни прелестный, Примите во пламени юношу к вам!» Так безжалостно ей муки Умножает строгий хор, И она, простерши руки, В жаркий ринулась костер. Но из пламенного кругу Дивный юноша встает И прелестную подругу На руках своих несет. С весельем раскаянье боги приемлют, Бессмертные падших нередко подъемлют В объятиях пламенных к светлым звездам.

Тишина легла на воды, Без движенья море спит, И с досадой корабельщик На поверхность вод глядит: Ветр не веет благодатный, Тишина, как смерть, страшна, На пространстве необъятном Не поднимется волна.

Туманы редеют, Безоблачно небо, Опять пробуждает Эол тишину. Шумя, ветер веет, Спешит корабельщик Скорее, скорее; Колеблются волны, Ясней отдаленность, Уж берег в виду.

Волна вдет, волна шумит; На берегу крутом Рыбак задумчиво сидит; Спокойно сердце в нем. Глядит на воды с вышины — Раздвинулась волна, И выплывает из воды Прекрасная жена. Поет она, твердит она: «Зачем моих друзей Манишь к погибели со дна Ты хитростью своей? Ах, если б знал ты, как по дну Привольно рыбкой плыть, — Ты сам сошел бы в глубину, Чтоб вечно счастлив быть. Луна и солнце с высоты Не моются ль в водах? Не вдвое ли прекрасней ты На трепетных волнах? Тебя ли небо не манит Лазурной глубиной? Тебя ли не влечет твой вид Ко влаге голубой?» Волна бежит, волна шумит, К ногам бегут струи; В нем сердце сжалось и дрожит, Как на привет любви. Она твердит, она поет — Удел его решен… Она влечет – он к ней идет, — И не вернулся он.

«Что там я слышу за стеной? Что с моста раздается? Пусть эта песнь передо мной В чертогах пропоется». Король сказал – и паж бежит. Приходит паж. Король кричит: «Сюда спустите старца!» – «Привет вам, рыцари, привет… Привет и вам, прекрасным!.. Как ярок звезд несчетных свет На этом небе ясном! Пусть в зале блещет всё вокруг, Закрой глаза: не время, друг, Восторгам предаваться!» Певец закрыл глаза; гремят Напевы, полны силы: Взор рыцарей смелей, и взгляд Прекрасные склонили. Король доволен был игрой И тут же цепью золотой Велел украсить старца. «Не надо цепи мне златой — То рыцарей награда: Враги твои бегут толпой От гордого их взгляда. Дай канцлеру ее: пусть там Прибавит к тяжким он трудам И бремя золотое. Пою, как птица волен я, Что по ветвям порхает, И песнь свободная меня Богато награждает! — Но просьба у меня одна: Вели мне лучшего вина Подать в златом бокале!» И взял бокал, и выпил он. «О сладостный напиток! О, будь благословен тот дом, Где этот дар – избыток! Простите, помните меня, Хвалите бога так, как я, За этот кубок полный!»

Лежу я в потоке на камнях… Как рад я! Идущей волне простираю объятья, И дружно теснится она мне на грудь; Но, легкая, снова она упадает, Другая приходит, опять обнимает, — Так радости быстрой чредою бегут! Напрасно влачишь ты в печали томящей Часы драгоценные жизни летящей, Затем что своею ты милой забыт: О, пусть возвратится пора золотая! Так нежно, так сладко целует вторая, — О первой не будешь так долго грустить!

Мне изменил друг милый мой: Я предался тоске глубокой И побежал к реке широкой, — Река бежала предо мной. Стоял я там, отчаян, нем, Безумством были мысли полны, Я броситься готов был в волны, Прощался с жизнью я совсем. Вдруг что-то вскрикнуло легко… Я оглянулся: неизвестный Звенел там голосок прелестный: «Остерегись, здесь глубоко!» В моей крови огонь, игра: То девушка; часов не тратя, Ее спросил я: «Кто ты?» – «Катя». – «О, милый друг, как ты добра!. Тебе обязан жизнью я, Меня от смерти удержала Сегодня ты, но это мало: Будь счастьем жизни для меня». Я горе ей свое открыл — Ее глаза к земле склонялись, Мы обнялись, поцеловались, И я о смерти позабыл.

Там, на горе, так высоко, Там я нередко стою, Склонившись на бедный свой посох, И вниз на долину смотрю, Смотрю на бродящее стадо; Собака – его часовой. Я вниз сошел и не знаю, Как это случилось со мной. Пестреет долина цветами, Цветы так приветно глядят, Я рву их, не зная, – кому бы, Кому бы теперь их отдать. И бурю, и дождь, и ненастье Под деревом я провожу: Смотрю всё на дверь запертую. Так всё это сон лишь один! Вот радуга тихо поднялась, Над домом красиво стоит, — Она же куда-то умчалась, Куда-то далёко теперь. Куда-то далёко и дальше, Быть может, за море совсем, Идите, овечки, идите… Горюет, горюет пастух.

«Мальчик! зажги мне огня!» – «Светло еще, тратишь ты только Светильню и масло напрасно: и ставни еще не закрыты. Спряталось только за домы от нас, а не за горы солнце. Должно пождать с полчаса; недолго до звона ночного». – «Несчастный, поди и исполни: я милой своей дожидаюсь. Утешь же, лампа, меня, ночи ты вестник драгой!»

К милой я хотел прийти сегодня, Но нашел я двери запертыми; У меня от них был ключ в кармане.. Растворяю потихоньку двери. Девушки я не нашел ни в зале, Девушки я не нашел ни в спальной. Наконец, еще дверь отворивши, Вижу я, лежит она, одета, На софе и тихо почивает. За работою она заснула, Между нежных рук ее лежало С спицами начатое вязанье. Близ нее я тихо поместился И с собой стал думать: разбудить ли? Я смотрел тогда на мир прекрасный, Что у ней покоился на веках, На устах лежало постоянство, На щеках дышала скромно прелесть, И невинность любящего сердца Грудь ее волною подымала. Каждый член ее лежал свободно, Освежен божественным бальзамом. Радостно сидел я, созерцанье Укрощало более и более Разбудить ее мое желанье. Милая, я думал, сон не может — Обличитель лживого движенья — Огорчить, открыть тебе не может, Что мешает нежным мыслям друга. Милые глаза твои закрыты, Что меня так часто восхищали; Движутся твои младые губы, Но не к речи, но не к поцелую… Разрешен волшебный круг объятий, Что меня так часто обвивали, И рука, прелестная подруга Нежных ласк и шуток, неподвижна. Будь мое влечение ошибкой, Будь любовь моя к тебе обманом, Я б узнал, что это предо мною Сам амур сидел, и без повязки. Долго я сердечно любовался Красотой ее, моей любовью: Спящая, понравилась она мне Так, что я будить ее не вздумал. Тихо я кладу два померанца И две розы вместе ей на столик; Сам домой тихонько пробираюсь. Как она, мой друг, глаза откроет, Вдруг увидит пестрый мой подарок, Удивится, как сквозь запертую Дверь подарок друга очутился… Если ночью я ее увижу, О, как будет рада и за жертву Чувства нежного воздаст мне вдвое.

С мирами солнце съединяет Свое хваленье заодно, И, с громом шествуя, свершает Свой путь предписанный оно. Источник сил – к нему воззренье! Чья мысль постичь его могла? Торжественны, как в день творенья, Непостижимые дела!

И быстро, и быстрей, мелькая, Кружится пышен мир земной; Сменяется сиянье рая Глубокой ночи темнотой. К утесам море в разъяреньи Несет набег своей волны — И море и утес в движенье Летящих сфер увлечены.

И бури спорят и бушуют То над землей, то над водой, — И цепь, бушуя, образуют Глубоких действий меж собой. Пред громом блещет разрушенье Молниеносного огня, Но чтут послы твои теченье Тобою созданного дня!

Источник сил – одно воззренье! Чья мысль постичь тебя могла? Торжественны, как в день творенья, Все дивные твои дела.

О, счастлив тот, кто верует мечтам, Что здесь спастись от заблужденья можно ! Не знаем мы того, что нужно нам, Что знаем мы – на деле невозможно. Но пусть теперь отрадного часа Такие мысли не смущают… Смотри: зарей зажглися небеса, И хижины в огне ее пылают; Она бежит от прожитого дня, За жизнью новой вдаль она стремится… О, для чего нет крыльев у меня — За ней, и всё за ней носиться?.. В вечерний свет погружена, Земля лежала б подо мною: Холмы озарены, в долинах тишина, Ручей бежит сребристой полосою. Божественный полет неудержим, Громады гор ему уступят в споре!.. Уж в берегах вдали синеет море Пред взором радостным моим… Но к западу склоняется царица, — И новой страстью дух наполнен мой; Я мчусь вперед огнем ее упиться, За мною ночь, и день передо мной; Над мною небеса, и волны под ногами! Прекрасный сон!.. А блеск зари потух. Увы, не суждено, чтобы крылатый дух Был одарен телесными крылами! Но всякому зато врожденно Стремиться пламенно вперед, Когда далеко вдохновенный Нам жаворонок песнь поет. И, распростершись над соснами, Орел на воздухе висит, И над полями, над морями В родимый край журавль летит…

Ручьи и потоки катятся свободно.. Упорные льды растопила весна, И зеленью новой земля убрана; Старухи-зимы все усилья бесплодны, И в дикие горы уходит она. Оттуда спор вновь начинает, и вдруг Бессильную льдину с утеса уронит, Засыплет на миг зеленеющий луг; Но солнце повсюду всё белое гонит; Повсюду стремленье, всё просится жить, Всё красками хочет оно оживить; И если цветов на лугах не встречает, Нарядных людей за цветы принимает. Оглянись – и с высоты Посмотри на город ты, Как из темных там ворот, Шумя и пестрея, выходит народ; Всех дума весельем одним занята: Празднуют воскресенье Христа! Сами воскресли они в день веселый Из душных жилищ, яз домов, переходов, От уз ремесла и работы тяжелой, От гнета их низменных кровель и оводов, Из улиц, давящих своей теснотою, Из ночи таинственной храмов своих, — Вес они вышли на свет в этот миг. Смотри же, смотри, как толпа за толпою Бежит средь садов и зеленых полей, Как река всей шириною Столько веселых колеблет ладей. Последний, тяжко нагруженный, Вот челн вверяется волнам. С горы, я вижу, отдаленной Цветные платья блещут нам. Но гул растет сильнее вдвое, Народа небо здесь прямое, Здесь всякий радостно шумит, Здесь человек я, здесь могу им быть.

Ах, склони, Многоскорбящая, Твой взор до горя моего! В груди со сталью, С немой печалью Глядишь на смерть ты сына своего; К отцу взираешь И воссылаешь, Страдая горько, вздохи за него. Кто слышит, Как пышет Вся горем грудь отравлена; Сердце здесь чего боится, Что дрожит, к чему стремится — Знаешь ты, лишь ты одна! Везде, куда ни йду я, — Тоску, тоску, тоску я Несу всегда с собой; Одна ли время трачу, Я плачу, плачу, плачу; Весь дух истерзан мой! Цветы перед окошком Слезами улила, Когда поутру рано, Я их тебе рвала; Как солнце, подымаясь, Блеснуло мне в окно, Сидела уж, терзаясь, В постели я давно. Спаси меня: смерть и позор грозят! Ах, склони, Многоскорбящая, К моей печали милостивый взгляд!

Не говорить, молчать должна я, Мне клятва эта – долг святой, Перед тобой бы всё сказать желая, — Не так назначено судьбой. В урочный час меняет солнца луч Ночную тень, и свет его сменяет, Из недр скалы бьет тихо вешний ключ, Она своих даров от мира не скрывает. Отрадно всем в рыданьях и слезах Пред другом всё излить, что сердце гложет, Но клятва на моих лежит устах — И только бог лишь разрешить их может.

Юноша, оставивши Афины, В первый раз в Коринф пришел, и в нем Отыскать хотел он гражданина, С кем отец его бывал знаком: Еще в прежни дни Сына, дочь – они На́звали невестой с женихом. Но приветы и прием радушный Стоить дорого ему должны: Чтитель он богов еще послушный, А они уж все окрещены. Входит вера вновь — И тогда любовь Часто с верностью истреблены. Тихо в доме, мирно почивает Вся семья, лишь мать не спит одна; Гостя радостно она встречает. Комната ему отведена; Пища и вино, Всё припасено, И спешит проститься с ним она. Но его не манит вкусный ужин; Он дорогой дальней утомлен; Вот постеля, – ему отдых нужен, И ложится, не раздевшись, он. Дремлет он, – и вот Кто-то там идет К дверям… Он смотрит, изумлен. Видит он – с лампадою, несмело Дева в комнату к нему вошла, В белом платье, в покрывале белом И с повязкою вокруг чела. Бросив взгляд, она, Ужаса полна, Руку белую приподняла. «Разве я в семье своей чужая? Мне и весть о госте не дошла. Да, в своей темнице заперта я!.. Мне стыдливость душу обняла… Мирно отдыхай, Ложа не бросай, Я уйду сейчас же, как пришла!» – «О, останься, милое созданье, — К ней вскричал, вскочивши, гость младой. — Вот Цереры, Бахуса даянье, — Ты Амура привела с собой. Ты дрожишь, бледна… О, приди сюда, Воздадим богам хвалу с тобой!» – «Юноша, не прикасайся, бедный! Не делить восторгов пылких нам. Мать моя свершила шаг последний: Предана болезненным мечтам, Поклялась она Посвящать всегда Младость и природу небесам. И богов старинных рой любимый Бросил дом в добычу пустоте! В небесах теперь один, незримый, Лишь спаситель чтится на кресте. Прежних нет здесь жертв: Сам падет здесь мертв Человек, в безумной слепоте!» Жадно внемлет каждое он слово, Не пропустит буквы ни одной: «Как, ужели здесь, под тихим кровом, Милая невеста предо мной? Будь моей теперь! Нам с небес, поверь, Счастье шлет обет отцов святой!» – «Юноша, не нам соединиться, Ты второй назначен уж сестре. Ах, когда меня гнетет темница, Помни на груди ее о мне! Я тебя люблю, И любя – делю, И сокроюсь скоро я в земле!» – «Нет, Гимен доволен нашей страстью! Этим пламенем святым клянусь! Да, жива ты для меня, для счастья, — В дом к отцу с тобой я возвращусь… Милая, постой, Торжествуй со мной Брачный неожиданный союз!..» Знаки верности они меняют: Цепию дарит она златой, Он взамен ей чашу предлагает Редкую, работы дорогой. «То не для меня — Но, прошу тебя, Дай один мне светлый локон твой». Страшный час пробил под небесами. И всё жизнью стало в ней полно…

Как луна лучом пронзает Облаков туманный рой, Так из темных лет выходит Легкий образ предо мной. Все на палубе сидели, Вниз по Рейну лодка шла; В свете вечера горели Зеленевшие брега. Я сидел у ног прекрасной, Милой дамы – и молчал; На ее ланитах бледных Отблеск розовый играл. Звуки лютен, пенье песен… Жизнь чудесно-хороша! Небо всё вокруг синело, Расширялася душа. Сказкою тянулись мимо Рощи, замки на скалах, И я видел их чудесно Милой женщины в очах.

Огнем к тебе горят мой дух; Твой образ носится вокруг. Куда ни иду я – ты за мной, То с наслажденьем, то с тоской. Тебя встречаю я во всем: В лесу и в небе голубом. Гремит ли песня соловья — Твой сладкий голос слышу я. Сияют звезды в небесах — Какой огонь в твоих глазах! Благоуханья ночь полна — Твое дыханье льет она. И звездный блеск, душистый луч И все сливается вокруг, А там далеко вал шумит, Мир гаснет, чувство прочь летит. И, в упоеньи, из себя Во всё переливаюсь я. Живу ли я, дышу ли я? Я всё люблю, и нет меня. Я – сине море, мнится мне, Ты солнцем светишь в вышине, И всё вперед, вперед, грядой, Валы идут к тебе одной. Тебя хватаю жадно я, Вниз, солнце, я влеку тебя, Вниз, к алой вечера заре, Вниз, к смертной сладостной поре. И вот ты наконец со мной: Шумите ж, волны, чередой, Луна, всходи и заходи. Мы спим – никто нас не буди!

«Милая, что так поздно? Тебя я долго, долго ждал; Годами я часы считал. Тоска всю душу обняла: Мне думалось, ты умерла. Милая, что так поздно?» – «Путь мой был так далек! Средь темных вод челнок мой плыл. Я вышла в ночь: день жарок был. Светляк светил мне в темноте, И я неслась, неслась к тебе. Мой путь был так далек!» – «Милая, как поздно в ночь! Но кто впустил тебя теперь? Я нынче ночью запер дверь. Легко же, друг, прокралась ты Среди неверной темноты. Милая, как поздно в ночь!» – «Тише, о, тише, друг! Я в ночь пришла. При свете дня Ты не увидел бы меня. Ведь к милому приходят в ночь, И я пришла. Сомненья прочь! Тише, о, тише, друг!» Добрая, добрая ночь! Высоко солнца луч сиял, А он еще глубоко спал. Он спал: едва ль проснется он… И был с невестой схоронен. Добрая, добрая ночь!

Ты спишь еще, а мне расстаться Судьба велит, влечет меня, Как долго буду я скитаться И горевать – не знаю я. Еще звезда стоит высоко, И спит прекрасная земля, Светило дня еще далеко. Прости, прости, звезда моя. Ее одежда здесь – целую Ее одежды легкий край. Прощай, тебя я именую Мой свет очей, мой друг, прощай! Я мчуся вдаль с моим стремленьем Без остановок на пути. Вы, птицы, оглушайте пеньем, Ты, ветер, вой, и, лес, шуми! Взглянуть назад – иль удержаться? Здесь дом исчезнет меж ветвей, Хоть взгляд – не в силах так расстаться! — И руки простираю к ней. Еще раз: темно пред глазами. Прости, прекрасный ангел мой; Не видно дома меж древами, Я мчусь засохшею тропой.

Мои страданья перечтут ли люди? Так долго я вздыхала и томилась, Так едко горе и в очах и груди, Что ржавчиной решетка вся покрылась. Когда слеза на камень упадает, В него, как в сердце друга, проникает. Есть вечный пламень в замке Свенторога, — Хранит тот пламень сонм жрецов избранных; Есть вечный ключ на высотах Мендога, — Живят тот ключ и снега и туманы. Кто слезы мне, кто вздохи обновляет, А всё – и сердце и глаза страдают. Отца заботы, матери старанья, Богатый замок, милый край родимый. Дни без печали, ночи без мечтанья, Спокойствие души невозмутимой!.. А днем и ночью и в полях и дома Меня стрегли невидимые громы. Три дочери у матери нас было, Замужство мне готовили с участьем; Счастливая пора, удел счастливый! Кто ж мне сказал, что есть иное счастье? Ты, юноша прекрасный, мне поведал, О чем в Литве никто еще не ведал. О боге дивном, ангелах крылатых, О городах великих и просторных, Где люди в храмах молятся богатых И где князья красавицам покорны, Бесстрашные, как рыцари прямые, И нежные, как пастухи младые. Где человек, земное покидая, Душой несется в небо голубое. Я верила, ах! я, тебе внимая, Уж чувствовала счастье неземное. С тех пор живу ль спокойно, иль страдаю, — Всё о тебе, о небесах мечтаю. Как радовал меня твой знак крестовый — В нем счастье мне минувшее светило. Когда ж с него блеснул Перун громовый, То всё вокруг угасло и уныло. Не жалуюсь, хоть горько плачут вежды, — Ты отнял всё, но не лишил надежды.

Готовьте, топоры точите, Вам будет скоро что рубить; Есть дерево в долине, посмотрите, — Ему недолго жить. Уж черви корень подъедают, Уже кору его сожгло, И листья с сучьев отпадают — Оно плода не принесло. А было время, ветви гордо Оно подъяло к небесам, Шумело и стояло твердо; Казалось – чудным быть плодам! Но сохнет, сохнет не для мира, По гордым не суди ветвям; Жизнь угасает, – и секира Ударит скоро по корням.

Пускай другие там холодными стихами Без чувства мать свою дерзают воспевать, — Нет, не могу того я выразить словами, Что сердцем лишь одним могу я понимать. Нет, нет! Я не рожден для тех похвал холодных, Которые поэт поет вельможе в дар: Порывы сильных чувств, порывы чувств свободных Не могут передать словами весь свой жар. Но сердце если бы свое имело слово И если бы душа имела свой глагол, Огнем бы запылал я чувства неземного И выше бы небес поставил вам престол. И песнь моя была тогда бы вас достойна, И жадно бы тогда внимал мне целый свет, И звуки бы лились пленительно и стройно, — Тогда б я счастлив был, тогда 6 я был поэт!

По небесам катался гром, И молния из туч сверкала; Всё с треском падало кругом, Свирепо буря бушевала. И страшно грешник умирал, Сверкал безумными глазами, Час роковой над ним летал — Отдать отчет пред небесами. Он видел в черных облаках Своих мучений бесконечность, Ударил гром на небесах — И с воплем отошел он в вечность. Светило тихо достигало Конца теченья своего, Ни облачко не помрачало Заката ясного его. Муж доброй смерти приближенье С сердечной радостью встречал И в ясном солнца захожденьи Конец себе он представлял. Вот солнце за горами село, Заря весь запад обняла. Душа от мира отлетела, — Остались добрые дела.

Напрасно мысль горит и блещет Пред близорукою толпой, Напрасно свет далеко мещет И гонит мрак перед собой: Не им понять ее деянья! Невыносимо для очей И ослепительно сиянье От чистых истины лучей. Но слабые покоит очи, Но нежит их пугливый взор Неверный сумрак темной ночи, Где вспыхнет легкий метеор. А вечной истины сиянье, Неотразимый, строгий свет, Гонящий сумрака созданья, Толпу теней, рассудка бред, — Им ненавистен; им милее Знакомый сумрак; в нем идти Привольней им; они бодрее На осязательном пути. Пусть мысль сияет, путь свершая, — Им блага свет не принесет, И луч, в их область проникая, Им только призраки дает.

От радостей я личных отказался; Отрекся я от сладостной любви; Сердечных снов, видений рой умчался, Спокойны дни свободные мои. И новый мир передо мной открылся; Рассыпались бессильные мечты: Твой строгий образ в душу мне втеснился, Суровые и бледные черты. И жизни шум, безумное стремленье Устранены присутствием твоим; Везде твое я слышу дуновенье, Случайное скрывается пред ним; И важное отвсюду выступает, И тайный смысл явлений обнажен; Твой строгий свет всё в мире обнимает, Неумолимо озаряет он. Да, ты везде, везде ты тайно дома; В явленьях жизни шумной и живой Я узнаю твой образ, мне знакомый; Отвсюду он выходит предо мной. Тебе всю жизнь, часы, и дни, и годы, Я посвятил, и ты всегда со мной; В тебе нашел я таинство свободы, Незримое случайности земной. Предчувствием давно я волновался, Им были полны молодые дня: И шум забав послышанный промчался, Непризнанный, погас огонь в крови. Во время то, вся счастием блистая, Дням молодым посланница небес, Ко мне любовь слетала неземная, И жизнь была полна ее чудес. Но дальше я душою устремлялся, Ей отдал я сны прежние мои: От радостей я личных отказался, Отрекся я от сладостной любви. За мной давно уже лежит далеко То время, что, бывало, я любил, Безумствовал, кипел, вздыхал глубоко, — Где я тебе еще не предан был. Но иногда какой-то вздох забытый, Какой-то взор, какой-то темный сои Ко мне дойдут из дали той сокрытой, И я стою, задумчиво смущен… Но никогда я не стремлюсь душою К моим давно, давно прошедшим дням; Нет, – постигать и вечно быть с тобою, Сокровище, что ты даруешь нам, Нет, истины великое сиянье, Передо мной создавшее всё вновь, Дороже мне, чем прежнее мечтанье, Чем прежняя прекрасная любовь.

Вы едете, оставя за собой Родную Русь с ее привольем и пространством, С ее младою, девственной красой, С ее живым нарядом и убранством, С ее надеждой, верой – и Москвой. Знакомиться с германскою столицей Спешите вы – за длинной вереницей Пустых людей, которых нам не жаль (Их поделом взяла чужая даль!), Таких людей чуждаетесь вы сами. Итак, Берлин предстанет перед вами, Где так сиял и закатился ум, Где, говорят, идет и брань и шум. Там жил герой Германии последний, — Торжественный прощальный жизни цвет! Свой дивный путь, в теченье многих лет, Прошел он всех славнее и победней. С ним рыцарей воскресли времена, Железная в нем вновь проснулась сила, Дивилася ему его страна, Его рука тяжелая страшила. Германский дух доспех ему сковал, Невиданный, огромный, непробивный; Им облечен, могучий, он стоял, Смиряя всех своею силой дивной. И нет его; доспех его лежит, Оставленный в добычу поколенья, — И вкруг него, ведя войну, шумит Толпа пигмеев, жадная движенья. Доспех у них, но нет могучих сил, Но нет руки, оружием владевшей, Но нет того, который бы взложил И бодро нес доспех осиротевший! Пусть силятся я рвутся сгоряча Хоть по частям схватить убранство боя: Им не поднять тяжелого меча, Не сдвинуть им оружия героя! И крик и брань в стране возникли той, Движенье там и шумно и нестройно, И жизнь в своей минуте роковой Торопятся, волнуясь беспокойно. Туда теперь вам долгий путь лежит… Средь шумного, тревожного движенья Вас не обманет жизни ложный вид, Не увлечет вас сила разрушенья. Пусть часто там, на стороне чужой. Мечтаются вам образы родные… Высоко Кремль белеет над рекой, Блестят кресты и главы золотые; Колокола гудят – и торжества Священного исполнен звук обильный, И внемлет им надежды, веры сильной И жизни полная Москва!

Страшная буря прошла, — Солнце блеснуло из туч, В каплях деревья горят, С неба бегут облака, Шире и шире лазурь. Будешь любить ты меня? Наш неразрывен союз, Тихое счастье мое, Верить ли должно тебе, Милый, прекрасный мой друг? Нет уж ни облака там, Ярко блестит синева, Солнце горит в небесах. Чудный, торжественный день, Дивных исполненный сил! Будешь любить ты меня? Дашь ты мне руку свою? Счастием жизни полна, О, как прекрасно вдали Небо над нами горит!

Мы все живем: всем жизнь дана судьбою, И дни бегут обычной чередою, И молодость приветно настает. Коварная нас манит и влечет Всем временным блаженством наслаждений, Всей яркостью пестреющей цветов, Всем трепетом минутных упоений… Бегут за ней, прося ее даров; И счастливы, кому она их бросит! Минута – их, конца не видно им; Но всё пройти должно путем своим; Что временно, то время и уносит. Опомнимся – а молодость прошла И сколько жизни вместе унесла! Но вы, свершая путь, не таковы: Не временных искали упоений; Других надежд, высоких наслаждений, Не гибнущих, исполни лися вы. Опасен свет, прелестный и лукавый, Могуществен соблазна древний глас; Но молодость не обольстила вас, И перед жизнию вы правы. Благое дело вами свершено; Не даром юных дней была утрата, — И что у молодости взято, То жизни самой отдано. От настоящего, хоть мчится быстротечно, Вас время не умчит в стремлении своем, И голос современный вечно Вам будет внятен и знаком. И потому не страшно вам теченье, Не страшен бег часов, и дней, и лет; Пусть он другим приносит разрушенье, Но жизни в нем вам слышится привет. Понятно вам, что молодое племя Волнуется, с надеждой вдаль глядит; Попятно вам, что нынешнее время В груди своей невидимо таит; И ласково вы руку подаете, Не снисходя, не уступая нам: Вы сами той же жизию живете, И наше время также близко вам. И потому всегда с улыбкой ясной — Бог даст! – встречайте ваш рожденья день; Пусть долго-долго всходит он прекрасно, И никогда невольной грусти тень — Рожденья день – на вас он не набросит; По всем правам да вечно день такой Вам чувство жизни новое приносит И силы новые с собой!

Благодарю. Мне драгоценен Приветный, сильный голос твой, Будь всё, как прежде, неизменен, Об Руси нашей громко пой! Свершится наше ожиданье, Вперед недаром смотрит взор; Но вот ответ мой на посланье, На дружелюбный твой укор. Нигде и ни в какое время Тому руки я не подам, Кто чтит тот град, народа бремя, Всея России стыд и срам, Кто, разорвав с народом связи, Москве и Руси изменив, Ползет червем в столицу грязи, И твой упрек несправедлив. Но между нашими врагами — Другие есть; открытый бой Ведут они; открыто с нами Упорной тешатся борьбой. Гроза в твоей пусть будет встрече, Рука тверда, душа строга, — Но пусть и в разъяренной сече Ты чтишь достойного врага. Дела такие встарь бывали, И наша память их хранит: И прежде руку подавали Друг другу Главк и Диомид.

Не наша вера к вам слетела, Не то дает огонь словам; Не за одно стоим мы дело; Вы чужды и противны нам. Ты, с виду кающийся мытник! России самозванный сын, Ее непрошеный защитник, На всё озлобленный мордвин! Ты – нарицательное имя, Местоименье подлеца, Зовущий к господу: «Смири мя!» — И днесь смиренный до льстеца! И ты, писатель запоздалый! Классических носитель уз, Великий злостью, телом малый, Упрямый почитатель муз! И много мелочи ничтожной — Ее и глаз не разберет, — Но разъяренный, но тревожный, Но злой и мстительный парод! Не съединит нас буква мненья; Во всем мы розны меж собой, И ваше злобное шипенье — Не голос смелый и прямой. Нет, вас не примем мы к совету; Не вам внимать родному зву! Мы отказали Маржерету, Как шли освобождать Москву! На битвы выходя святые, Да будем чисты меж собой! Вы прочь, союзники гнилые! А вы, противники, – на бой!

Ты знаменита – кто поспорит?! — Ты древней славою полна, Твое святое имя вторит Вся необъятная страна. Чрез горы, и леса, и воды Молва прошла по всем землям, И знают все тебя народы, Родные и чужие нам. И справедливо величают Тебя по подвигам благим И всю Россию называют Великим именем твоим. Была пора: страна родная Бедам казалась предана; Волнуясь с края я до края, Тебя одной ждала она. Велик был час, когда восстала Ты средоточием земли: Двухвековое иго пало, И все волнения легли; Проснулись силы молодые С тобою вновь, прошла беда, — И возвеличилась тогда Тобой скрепленная Россия. С неодолимой высоты Напасть встречая за напастью, От Руси царственною властью Облечена, стояла ты. Но час пришел, и новой силой Была вся Русь потрясена: С презреньем брошено что было — Всё одолела новизна. Тебя постиг удел суровый, И мановением одним Воздвигся гордо город новый, Столица – с именем чужим…

Напрасно подвиг покаянья Ты проповедуешь земле И кажешь темные деянья С упреком гордым на челе. Их знает Русь. Она омыла Не раз нечистые дела, С смиреньем господа молила И слезы горькие лила. Быть может, я теперь рыдают В тиши, от пас удалены, И милость бога призывают Не изменившие сыны. Знакомо Руси покаянье, О нем не нужно говорить, С покорностью свои страданья Она умеет выносить!.. Но есть пленительный для взора, Несознанный, тяжелый грех, И он лежит клеймом позора И на тебе, на нас, на всех! Тот грех – постыдная измена, Блестящей куплена ценой, Оковы нравственного длена, Надменность цепью золотой! То – злая гордость просвещенья, То – жалкий лепет слов чужих, То – равнодушие, презренье Родной земли и дел родных!.. Легко мы всё свое забыли И, обратись к чужим странам, Названье «Руси» уступили Не изменившим ей стенам; И древней Руси достоянье, С чем было слито бытие, — Нам стало чуждо покаянье, Когда мы бросили ее! Не там тот грех, где Русь и нужда!.. Ты видишь блеск чужих одежд, Ты слышишь звуки речи чуждой Сих образованных невежд; Ты видишь гордость снисхожденья, И лоск заемный чуждых стран, И пышный блеск благотворенья, И спесь ученых обезьян; И ты ли, пользуясь плодами, Что всем измена нам дает, Гремишь укорными словами На тяжко стонущий народ?! Нет, к нам направь свои укоры, Нас к покаянию зови, Да увлажатся наши взоры, Сердца исполнятся любви! Пусть покаянье нам поможет Прогнать преступный шум утех, Пусть отчужденье уничтожит, Пусть смоет наш тяжелый грех! Я верю: дело совершится, Преобразим мы жизнь свою, И весь народ соединится В одну великую семью; И дух один, и мысль, и слово Нас вместе мощно обоймет, — И сила покаянья снова Во всем народе оживет!

Идут тысячелетья мимо. Свет солнца прогоняет тень, И над землей неутомимо Уходит ночь, приходит день. Природа та же всё от века, В убранстве прежней красоты, И возмущают человека Всё те ж надежды и мечты. Решеньем древнего вопроса Всё занят он, а между тем Катятся времени колеса, Неудержимые ничем. И, жаждой мучимый, с вершины На пройденный он смотрит путь. Ответов много, – ни единый Вполне не успокоит грудь. Он всё добыча тех сомнений, Его встречавших с первых лет; Всё та же цель его стремлений, И так же достиженья нет. Побед и славных дел так много, Вокруг так много свершено… Зачем в душе живет тревога, Успокоенье не дано? Словам я, жаждою томимый, Высокой мудрости внимал, На мысли блеск невыносимый Я смело взор свой устремлял, И в трудный путь я бодро вышел Светлело небо впереди, — И трепет истины я слышал В своей взволнованной груди. И всё земное отпадало, И всё бледнело предо мной: Редело мрака покрывало, Густой лежавшее грядой. И веял на меня сильнее Таинственный сладчайший хлад, И новый луч сверкал светлее, Смущенный поражая взгляд. И мир мне открывался новый, Где мыслью всё озарено, Где красок нет, где всё сурово, От пестроты обнажено. Но страшен вид такой пучины, Непреходящей той зимы. И хлад таинственный долины Нам тяжек: видно, слабы мы. И я, как ты, волненья духа, В нас обитающего, знал, И я, как ты, все силы слуха К его ответам напрягал. Но знаю я, что знанье это Я должен жизнию глушить И что за луч блестящий света Мир целый мраком окружить. Окажи, не правда ли, ужасна Та область, тот суровый мир? А жизнь вокруг тебя прекрасна, И прав ее прекрасный пир. Но знанье может ли быть живо И благостно, когда оно Всё попирает горделиво Что жизнью дышит и полно! Согласен я, но невозможно Одно соединить с другим, Когда неясно и тревожно Ты жаждой истины томим. Иди вперед, суровой сталью Несокрушимой весь покрыт; Там, за неясной, темной далью, Источник истины сокрыт. Смотри, как пестро и прекрасно Цветет земля в своих полях — Но оттого, что солнце ясно Горит в далеких небесах.

Прошли года тяжелые разлуки, Отсутствия исполнен долгий срок, Прельщения, сомнения и муки Испытаны, – и взят благой урок. Оторваны могучею рукою, Мы бросили отечество свое, Умчались вдаль, пленясь чужой землею, Земли родной презревши бытие. Преступно мы о ней позабывали, И голос к нам ее не доходил; Лишь иногда мы смутно тосковали: Нас жизни ход насильственный давил. Изменников, предателей немало Меж нами, в долгом странствии, нашлось; В чужой земле ничто их не смущало, Сухой душе там весело жилось. Слетел туман! Пред нашими очами Явилась Русь!.. Родной ее призыв Звучит опять, и нашими сердцами Могущественный овладел порыв. Конец, конец томительной разлуке, Отсутствию настал желанным срок! Знакомые, теснятся в душу звуки, И взор вперен с любовью на Восток. Пора домой! И, песни повторяя Старинные, мы весело идем. Пора домой! Нас ждет земля родная, Великая в страдании немом. Презрением отягчена жестоким, Народного столица торжества, Опять полна значением глубоким, Является великая Москва. Постыдное, бесчестное презренье Скорее в прах! Свободно сердце вновь, И грудь полна тревоги и смятенья, И душу всю наполнила любовь… Друзья, друзья! Теснее в круг сомкнёмся, Покорные движенью своему, И радостно и крепко обоймемся, Любя одно, стремяся к одному! Земле родной – всё, что нам небо дало, Мы посвятим! Пускай заблещет меч, — И за псе, как в старину бывало, Мы радостно готовы стать и лечь. Друзья, друзья! Грядущее обильно; Надежды сладкой веруйте словам, И жизнь сама, нас движущая сильно, Порукою за будущее нам!.. Смотрите – мрак уж робко убегает, На Западе земли лишь он растет; Восток горит, день недалек, светает — И скоро солнце красное взойдет!

Великий гений! муж кровавый! Вдали, на рубеже родном, Стоишь ты в блеске страшной славы С окровавленным топором. С великой мыслью просвещения В своей отчизне ты возник, И страшные подъял мученья, И казни страшные воздвиг. Во имя пользы и науки, Добытой из страны чужой, Не раз твои могучи руки Багрились кровию родной. Ты думал, – быстротою взора Предупреждая времена, — Что, кровью политые, скоро Взойдут науки семена! И вкруг она лилась обильно; И, воплям Руси не внемля, Упорство ты сломил, о сильный! И смолкла Русская земля. И по назначенному следу, Куда ты ей сказал: «Иди!» — Она пошла. Ты мог победу Торжествовать… Но погоди! Ты много снес голов стрелецких, Ты много крепких рук сломил, Сердец ты много молодецких Ударом смерти поразил; Но, в час невзгоды удаляся, Скрыв право вечное свое, Народа дух живет, таяся, Храня родное бытие. И ждет он рокового часа; И вожделенный час придет, И снова звук родного гласа Народа волны соберет; И снова вспыхнет взор отважный И вновь подвигнется рука! Порыв младой и помысл важный Взволнуют дух, немой пока. Тогда к желанному пределу Борьба достигнет – и конец Положит начатому делу. Достойный, истинный венец! Могучий муж! Желал ты блага, Ты мысль великую питал, В тебе и сила, и отвага, И дух высокий обитал; Но, истребляя зло в отчизне, Ты всю отчизну оскорбил; Гоня пороки русской жизни, Ты жизнь безжалостно давил. На благородный труд, стремленье Не вызывал народ ты свой, В его не верил убежденья И весь закрыл его собой. Вся Русь, вся жизнь се доселе Тобою презрена была, И на твоем великом деле Печать проклятия легла. Откинул ты Москву жестоко И, от народа ты вдали, Построил город одинокой — Вы вместе жить уж не могли! Ты граду дал свое названье, Лишь о тебе гласит оно, И – добровольное сознанье — На чуждом языке дано. Настало время зла и горя, И с чужестранною толпой Твой град, пирующий у моря, Стал Руси тяжкою бедой. Он соки жизни истощает; Названный именем твоим, О Русской он земле не знает И духом движется чужим. Грех Руси дал тебе победу, И Русь ты смял. Но не – всегда По твоему ей влечься следу, Путем блестящего стыда. Так, будет время! – Русь воспрянет, Рассеет долголетний сон И на неправду грозно грянет, — В неправде подвиг твой свершен! Народа дух распустит крылья, Изменников обымет страх, Гнездо и памятник насилья — Твой град рассыплется во прах! Восстанет снова после боя Опять оправданный народ С освобожденною Москвою — И жизнь свободный примет ход: Всё отпадет, что было лживо, Любовь все узы сокрушит, Отчизна зацветет счастливо — И твой народ тебя простит.

Я убежал от всех мечтаний, Рукоплесканий и волнений, И шумных возгласов друзей, И всех общественных движений, И разволнованных страстей. Из волн шумящего потока Люблю я выйти иногда И сесть на берег, издалека На волны белые глядя. И оторвавшись от движенья, Сидя недвижно над рекой, Бегущей мимо, в размышленья Впадаю я своей душой. И мыслю я: когда так мирно Цветут зеленые поля, И ясен неба свод сапфирный, И рада пышная земля, — Зачем от тихих наслаждений, Так сродных сердцу моему, Кидаюсь я в разгул волнений, В разлив общественных движений, Стремглав, не внемля ничему? Зачем? Прекрасная подруга, Прекрасный день и сень древес, Часы труда, часы досуга, И вид безоблачных небес, И взор, наполненный участья, И звучный, вдохновенный стих — Всё для меня так полно счастья И дум глубоких и простых. Зачем же я, слепец, безумно Кидаюсь в грозные валы, Плыву, под бури ропот шумный, Через пучины и скалы? Зачем так дерзостно вступаю Я в исполинскую борьбу И неразумно вызываю На суд могущую судьбу? Когда для жизни тихой, нежной С душою мирной создан я, — Зачем на волны скоробежны Летит отважная ладья? Так мыслю я, не часто думой Объят такою, я готов Покинуть воли собор угрюмый Для тихих, Мирных берегов. — Но отзыв бури донесется, Его привычный ловит слух, — И снова вспрянет и проснется Борьбы упорный, жадный дух. Пусть хороша вокруг природа, Но чей-то голос вновь зовет, — И образ царственный народа Перед очами восстает. И вновь призыву я покорный Кидаю мирны берега, И вновь спешу на бой упорный Встречать могучего врага, И голос внутренний вновь громок В душе проснувшейся возник, — Пускай челнок и слаб и ломок, Будь дух отважен и велик.

На юношу вещий спускается сон. Мечта его сердце лелеет; И видит он: утро, уже небосклон Зарею с востока алеет. Угрюмые тучи пылают в огне И медленно в нем исчезают, Белеют, ложась полосами, оне И неба лазурь открывают. Но нет еще солнца. Вдруг искра – и луч Далеко промчался мгновенный… Вот солнце, вот красное солнце без туч!.. И день наступил вожделенный! И слышит он: песни родные поют, Родные несутся напевы, И вот в сарафанах блестящих идут, В повязках прекрасные девы. И слышит он: воздух потрясся кругом Под звуками меди гудящей; И видит он: муж покидает свой дом, На звуки призывны спешащий. И сходится много на площадь людей, Которой гордится столица: Одежды родные, и разум очей, И древние сильные лица. На площади много народа стоит, На вольном широком просторе; Волнуясь, как море, народ говорит, Шумят его речи, как море. Он видит, он слышит – восторженный взор, Восторженный слух, весь – вниманье! Он видит Великий Народный Собор, Он слышит его совещанье! И солнце приходит стезею своей, Лучи рассыпая густые На белые стены, на пышных церквей Кресты и главы золотые. И силы и доблесть, добро и любовь В великой воскресли державе, И старые песни хвалебные вновь Поются и Миру и Славе!

Безмолвна Русь: ее замолкли города, В ней, в старину, вещавшие так сильно, И скрылась жизнь, кипевшая тогда Разнообразно и обильно. И не слыхать бывалых голосов! Но по земле великой безответно Несется звук командующих слов И множит скорби неисчетно. И то не речь к народу всякий раз, Когда гремит подобное вещанье: Нет, то чужой бесчувственный возглас, Повелевающий молчанье. Судьба родной земли – уверить нас хотят, — Ее удел – не наше дело; Ее историю нам во дворце чертят, Лишь денег и людей сбирая смело. С презрением народ и русский человек Клеймятся именем невежды… Одежда русская – в наш просвещенный век — Есть угнетенного одежда! Но не смущаюсь я: стоит, к соблазнам глух, Народ великий в древней вере; В себе, и не в одном, я слышу русский дух — Он распахнет темницы двери! Ты презрена, о русская земля! Смеется над тобой отступников станица, Ты презрена, судьбу ее деля, Безмолвна ты, о древняя столица! Безмолвны вы стоите, города! Кругом идет чужое ликованье, И мнится – нет былого и следа… Но тот не нем, кто лишь хранит молчанье!..

Едва ты юности коснулся, Едва волнений полный свет Перед тобою распахнулся И шлет обычный свой привет; В твои года, когда ты молод, И бодр, и силами богат, — Непостижим твой сердца холод И равнодушный, вялый взгляд. К чему несовременный опыт К душе заране прививать? Восторг похвал, хуленья ропот В груди насильно заглушать? Умей понять своевременность, Искусственность далеко кинь; Увидишь, может быть, ты бренность Изменой созданных твердынь. Не там, где громко, многолюдно, Где блещет блеск и шум шумит, Где всё великолепно, чудно, Где всё незыблемым глядит, Где горделиво тяготеет Полуторастолетний плен, — Не там и не оттуда веет Дух новых, будущих времен, — То ночь, горящая огнями, При звуке непристойных лир, И солнца первыми лучами Тот пышный постыдится пир… Но там, где тихо слышно слово, Где нет ни копий, ни мечей,  — Там возрастает семя ново, Залог иных, грядущих дней; По там, где ветхая лачуга, Где честный обитает труд, Где сталь косы, серпа и плуга, Где песни старые поют; Куда не вкралася измена И не вошли ее дары; Где только цепь чужого плена, А те богатство и пиры, — Оттуда дух грядущей жизни Возникнет, полный сил благих, Подаст свободу вновь отчизне И разорвет оковы их! Среди насмешки и сомненья Благое дело восстает, И поколенью поколенье Свой славный труд передает. И чувство в мае проснулось снова, И древний голос слышен вновь, Произнеслось живое слово: Измену победит любовь. Спадает с каждым часом боле С очей густая пелена, И богатырь выходит в поле, От долгого очнувшись сна. И жизнь, и труд, и ум народа Стрясают цепь и долгий плен, И улыбается свобода Былых, но памятных времен! Быть может, время недалече, Когда, приняв свой мощный вид, Как море заколеблись, вече Заговорит и зашумит. И ты ль пред добрым начинаньем, Боясь насмешки и труда, Пребудешь чуждый ожиданьям, Теряя юные года? Не бойся полюбить сверх меры; За благо надо не робеть — Принять и труд и силу веры И в добром деле не слабеть. Еще совет: насмешку дале Гони, – она всего вредней; И, властелин ее вначале, Ты покоришься перед ней. Она смутит твою святыню, На всё свою наложит цепь И душу обратит в пустыню, В бесплодную, сухую степь. Но я надеюсь, бог с тобою! — Ты одолеешь вражий строй Душой правдивой и простою, Глубокой сердца добротой. Так с богом, доблестно и смело — Сомненья прочь! – иди на брань, За земское святое дело Неколебимо твердо стань!

Я не знаю, найду ли иль нет Я подругу в житейской тревоге, Совершу ли священный обет И пойду ли вдвоем по дороге. Но подруга является мне Не в немецком нарядном уборе, Не при бальном потешном огне, Не с безумным весельем во взоре. Не в движеньях иль глупо пустых, Иль бесстыдных и ветренных танцев, Не в толпе шаркунов молодых — И своих и чужих иностранцев, Не под звуки музыки чужой, Помогающей света злоречью, Не с искусственной бальной душой, Не с чужой иноземною речью. Нет, подруга является мне Вдалеке от златого кумира, В благодатной, святой тишине, В светлой жизни семейного мира. Предстоит она в полной красе, Обретенная сердцем заране, С яркой лентою в томной косе, В величавом родном сарафане, С русской песнию в алых устах, Непонятной ушам иноверца, С русской думою в ясных очах И с любовию русского сердца, Красной девицей, с жизнью родной, И с семьею, и с верою дружной, С молодою девичьей красой И с девичьей душою жемчужной.

Ты – эгоист, хотя бы наслажденья Высокие испытывал твой дух; Ты – эгоист, хотя б других мученья Болезненно тревожили твой слух; Хотя б тебе высокое искусство Открыло свет таинственный во мгле; Хотя б в тебе горело свято чувство К прекрасному, благому на земле; Хотя б своей любовию широкой Ты всех людей и целый мир объял; Хотя б ты плакал и страдал жестоко И радостью прекрасною сиял. Но ты сидишь с простертыми руками, С возвышенным мечтаньем на челе, С блестящими и влажными глазами, Уединен далеко на скале. Перед тобой толпа стремится тесно — Ты полон к ней участья и любви; Ты для людей придумал мир чудесный, Огонь мечты горит в твоей крови… Нет, и не так участие прилично! И правды нет в волненья дум твоих; Беды людей ты испытуешь лично, И плачешь ты не с ними, но об них. Не понял ты великого значенья В один поток соединенных воли; Могущества их общего стремленья Не понял ты, своей тоскою полн. Оставь же свой отдельный мир страданья, Где ты живешь – вдали людей любя! Участия не нужно подаянье, Из целого не исключай себя. Пойми всю силу общего потока, Уединенье гордое оставь, Далеко брось оружие упрека И чувствами невольно не лукавь. Лишь откажись от личных притязаний, Живую связь поймешь ты вмиг, – и вот С своей судьбой и морем колебаний Величествен является народ! Скорбь общая и общая невзгода Тебе твои страданья заменят, — Сильней всего великий глас народа, Пред ним твои все вопли замолчат! Пойми себя в народе! Не сжимает, Как океан, твоей свободы он: Тебе он только место назначает, Ты общему в нем живо покорен. А без того – ты эгоист без силы, И жизнь твоя прекрасная пуста, Страданья вялы, и оружья гнилы, Порыв бесплоден и ложна мечта. К народу лишь свобода низлетела, Могуществен народа только клик, Принадлежит народу только дело, И путь его державен и велик!

Позабывши о твердом стремленьи И закрывши от света глаза, Я, как прежде, впадаю в волненье, И дрожит на реснице слеза. Снова стих я зову позабытый; Снова рифма мне сладко звучит; Снова голос, не вовсе убитый, Поднялся и опять говорит. Снова сердце, всё полное чувства, Подымает свою старину, Снова юность, любовь и искусство Предстают сквозь времен пелену. Но минута глубоко печальна; Но не то, что бывало, в душе; Точно в дом прихожу я опальный, Мною виденный в полной красе, Дом знакомый и милый мне много, Полный жизни и счастья причуд; Грусть и память стоят у порога И по комнатам тихо ведут. Но не тот уж пришедший; угрюмо Он встречает все прошлые сны; Не одна пронеслася в нем дума, Потрясая души глубины. Чувство живо, но чувство печально; Он отрекся от счастья любви; И он дом покидает опальный И все грезы младые свои. Что теснишься ты, прежняя, жадно, Жизнь моя, в беззащитную грудь? Мне явленье твое не отрадно; Никогда не своротишь мой путь. И восторг, и волненье, и слезы, И надежда, и радость с тоской, Ясно солнце, и частые грозы, Освежавшие воздух собой, — Мне печально видение ваше; Я болезненно чувствую вас; Из разбитой и брошенной чаши На земле мне не пить еще раз. Что ты рвешься, о бедное сердце? Что ты шепчешь свои мне права? Ты преданьем живешь староверца, Ты твердишь всё былые слова. Ты довольно наставшей минутой, И, к умчавшейся жизни маня, Прошлым счастьем, тревогой и смутой Ты безжалостно мучишь меня. Мне знакомую, старую повесть Подымаешь ты тихо со дна; Внемлет ей непреклонная совесть, — Но тебя не осудит она. Мне другой, и крутой и опасный, Предстоит одинокий мне путь; Мне не ведать подруги прекрасной, И любовь не согреет мне грудь. И досуг мой умолкнет веселый Без раздела с подругой моей; Одинок будет труд мой тяжелый, Но его понесу я бодрей. Глас народа зовущий я слышал, И на голос откликнулся я. Бодро в путь, мной избранный, я вышел; Подвиг строго налег на меня. И я принял на твердые плечи Добровольно всю тяжесть труда. Загремели призывные речи, И призыв не прошел без следа. Отдал я безвозвратно и смело И любовь, и подрули привет — За народное, земское дело, За борьбу средь препятствий и бед. Личной жизни блаженство мне сродно; Всё откинул решительно я, Взяв в замену труд жизни народной И народную скорбь бытия. Здесь просторно народным простором; И ничтожен один голосок Пред народным торжественным хором, Как пред морем ничтожен поток. Не от бедности сердца, пугливо, Тех блаженств я себе не хотел; Но их голос народа ревнивый Осудил и оставить велел. И не было изъято решенье От страданья и скорби в тиши: Незнакомо мне чувство презренья К справедливым движеньям души. Но слабеют и блекнут, не споря, И любовь и все прежние сны Перед шумом народного моря, Пред движеньем народной волны. Кто народу явился причастен И кого обнимает народ, Тот назад воротиться не властен, Тот иди неослабно вперед. Пусть же людям весь мир разнородный И любви и всех радостей дан. Счастье – им! – Я кидаюсь в народный, Многобурный, родной океан!

Покуда своего призванья Подлец в душе не узнает, Среди других он без вниманья, Еще неузнанный, живет. Ничто в нем духа не тревожит, Не бродят козни в голове — И с честными людьми он может Жить незаметно и в Москве. Но только подлости призыв До слуха чуткого коснется, — Подлец душою встрепенется, Мгновенно силы ощутив. Он бродит праздный, недовольный; Уже порыв его влечет Туда, где подлости привольно, Где много дела он найдет. Бежит он, полон весь заботы, От скучной для него Москвы, На плоские брега Невы, На многогрязные болота.

М ои мечты и силы молодые О дной тебе я отдал, посвятя; С удьбой своей чудесной в дни былые К ак сильно ты тревожила дитя! В сю жизнь свою останусь я с тобою, А ты сияй бессмертной красотою.

Не душ влеченье, Не сердца глас, — Цепь убежденья Связала нас. Мечты высокой Один порыв Умчал далеко, Соединив. Нас занял много И общий труд, И мысли строгой Высокий суд. На самом деле Когда-нибудь Достигнуть цели — Пошли мы в путь.

Дело великое жизни — Ею объяты другом — В нашей великой отчизне Все мы покорно несем. Жизнь, ты загадка от века, Ты нас тревожишь давно — Сердце и ум человека Нам разгадать не дано. Жизнь и ничтожество, – что вы? Тайну я слышу вокруг, Всюду вопросы готовы, Но не готов им ответ. Нет, мы к вопросам не глухи, Слышим мы тайну кругом, Слышим мы темные слухи В мире о мире другом. Нам лишь загадка известна — Жажду мы знаем одну, Знаем, что в мире нам тесно, Но не уйти в вышину. С пылким восторгом усилья Мы лишь к вопросу идем. С горьким сознаньем бессилья В прах безответны падем. О, если б в жизни ошибки Мы забывать не могли, Не было б в мире улыбки, Не был бы смех на земли. Ум благороднейший бродит, Бредит и сердце в мечтах, В душу отчаянье входит, Мрак нависает в очах.

Тебя мечтательницы любят, Луна, в далеких небесах! Свои мечты они голубят В твоих серебряных лучах. К тебе, о робкое светило, Стремится робкая душа, С тобой блаженствуя уныло, Тоскою праздною дыша! В твоем мерцании пристрастном, В твоей прозрачной полумгле Всё стало призраком неясным, Виденьем странным на земле. Гоня везде определенность И утверждая власть мечты, Простую жизни откровенность Сомненьем окружила ты. Твой бледный луч какой-то тайной Вась мир действительный облек, Всему дал вид необычайный — Везде загадка иль намек. Завеса легкого тумана На всё наброшена тобой: Очарование обмана Объяло тихо мир земной. Но греет он, твой луч холодный, Лелеет он в ночной тиши Пустого сердца сон бесплодный И ложь мечтательной души. Твоих поклонников довольно, Довольно в мире, о луна! Тоски и скорби добровольной, И лжи, и нравственного сна! Есть люди: в них всё так же зыбко, В них всё – загадка иль намек; В их сердце – вечная ошибка; Дары природы им не впрок. Мила им область снов неясных И недоконченных речей, Иносказаний ежечасных, Смешенье света и теней. Насмешкам, шуткам бесконечным — Как будто делу преданы; Они всю жизнь, в просонье вечном, Свои рассказывают сны. Но вот прозрачный мрак редеет Зари багряной полосой: Всё небо постепенно рдеет, И всходит солнце над землей, И солнца луч, решитель спора, Блеснул – и прогоняет тьму: Всё освещает он для взора, Но недоступен он ему. О солнце, враг видений лживых! И полумрак, и полусон Бегут лучей твоих правдивых! Весь мир открыт и озарен, Всё смотрит ясно и отрадно, Нигде, ни в чем обмана нет, Всё озаряет беспощадно Твой, солнце, правосудный свет! Что дышит жизнью настоящей, То встретит с радостным лицом Твой неподкупный луч блестящий И новых сил добудет в нем. Торжественный, и многогласный, И непрестанный с древних пор, Тебе, светило правды ясной, Гремит хвалебный жизни хор! Тот только солнце любит смело, Кто жизнь в мечту не обратил, Кому доступно в мире дело, Кто не изнежил данных сил, Кто полумысли, получувства В своей душе не допускал, Речей загадочных искусства Презренного не изучал, Кому противен путь намека И ненавистней для кого Благообразие порока, Чем безобразие его, В ком чувство жизни вечно ново Кто речи хитро не двоит, Чья мысль ясна, чье прямо слово Чей дух свободен и открыт!

Всё вокруг, поля и воды, Всё мороз сковал. Но не мерзнет синий Волхов И крутит свой вал. Долго ты с народом вольным, Волхов, дружно жил, Долго синею волною Ты ему служил. Разнося свой звон далече Вдоль твоих брегов, Колокол сзывал на вече Новграда сынов. И, волнуяся, как море, Шумен, как оно, Собирался на просторе Весь народ в одно. Господина Новаграда Глас тогда звучал, Он творил и суд и правду И дела решал. Был тогда великий Новград Славен и богат И держал в руках могучих Злато и булат. Всё прошло. Не слышно вече, — Колокола нет: Снят и увезен далече, — Позабыт и след. Всё пустынно и уныло, Имя лишь одно Говорит о том, что было И прошло давно… Нет, таким печальным вздохом Можно ль кончить речь? Русской жизни надо шире, Не Новградом течь! Новгород, ты целой Руси Уступил права, И, избранница всей Руси, Поднялась Москва. И в Москву, на вольны речи, Всей Землей с тех пор, Заменяя древне вече, Собрался собор. И Великой Руси дело — Собиранье сил — Русью Малой, Русью Белой Бог благословил…

Веселье – образ жизни ясной, Сердечный спутник чистоты, Златой удел души прекрасной, Всегда благословенно ты! На светлом общем жизни пире — Ты жизни лучшая краса. Играет радость в божьем мире, Весельем блещут небеса. Пред нами бесконечны годы, И неизменна и светла Улыбка вечная природы: Природа вечно весела. Своей красой она целебно Врачует наш усталый дух; Творцу вселенной – гимн хвалебный В ее веселье внемлет слух. Путей для человека много, Мрачится дух его легко; Тревога жизни за тревогой Колеблют душу глубоко. Себя он в мире понапрасну Среди сует да не смутит; Да сохранит он душу я сну И в ней веселье водворит. Не только праздник своенравный Блестящей светской пустоты Таит в себе обман тщеславный Для нашей суетной мечты, — Есть зло иное: там, где твердость Превозмогла соблазна шум, Неслышно к нам подходит гордость, Ожесточая смелый ум. Стой за добро неколебимо, Будь духом тверд; но не гони Младую жизни радость мимо, Веселья в мире не кляни. Соблазна шепот нам для слуха И в келье внятен; будь боец, И помни, что веселье духа — Его всех подвигов венец. Блажен, чей дух ни пир, пи келья Не могут возмутить до диа; Кому источником веселья — Души прекрасной глубина; Кто света путь оставил зыбкий, Как лебедь бел, и сохранил Всю прелесть чистую улыбки И стройный хор душевных сил.

Ты – чудо из божьих чудес, Ты – мысли светильник и пламя, Ты – луч нам на землю с небес, Ты нам человечества знамя! Ты гонишь невежества ложь, Ты вечною жизнию ново, Ты к свету, ты к правде ведешь, Свободное слово! Лишь духу власть духа дана, — В животной же силе нет прока: Для истины – гибель она, Спасенье – для лжи и порока; Враждует ли с ложью – равно Живет его жизнию новой… Неправде – опасно одно Свободное слово! Ограды властям никогда Не зижди на рабстве народа! Где рабство – там бунт и беда; Защита от бунта – свобода. Раб в бунте опасней зверей, На нож он меняет оковы… Оружье свободных людей — Свободное слово! О, слово, дар бога святой!.. Кто слово, дар божеский, свяжет, Тот путь человеку иной — Путь рабства преступный – укажет На козни, на вредную речь; В тебе ж исцеленье готово, О духа единственный меч, Свободное слово!

Над всею русскою землею, Над миром и трудом полей Кружится тучею густою Толпа нестройная теней. Судьбы непостижимым ходом — Воздушным, бледным, сим теням Дано господство над народом, Простор их воле и мечтам. Вампира жадными устами Жизнь из народа тени пьют И просвещения лучами Свой греют хлад… Напрасный труд! Им не согреть свой хлад мертвящий! Ни просвещенье, ни народ Им жизни полной, настоящей Не может дать и не дает. Народа силы истощая, Народу заслоняя свет, Отколь взялась теней сих стая? Отколь сей странный Руси бред? Когда Петра жестокой силой Была вся Русь потрясена, Когда измена к ней входила, Ее грехом возбуждена, Когда насилие с соблазном Пошли на Русь рука с рукой, Когда, смущаясь в духе разном, Сдавался русских верхний строй И половина Руси пала, Отдавшись в плен чужих цепей, — Тогда толпа теней восстала На место попранных людей. Соблазн, насилие, коварство До цели избранной дошли, И призраков настало царство Над тяжким сном родной земли. Вампира жадными устами Жизнь из народа пьют они И, греясь чуждыми лучами, Ведут свои беспечно дни. Но срок плененья близ исхода; Судьба неслышно подошла, Сказалось слово… Лик народа, Редея, открывает мгла. И вот свились, смутившись, тени И жалкий поднимают клик: Проклятья, стоны, брань и пени, И шум, и гам кругом возник. Мятутся, будто галок стая, Завидев сокола вдали; Шумят, кричат – не понимая Друг друга и своей земли. Да, столько лет прожив беспечно, Без цели, мысли и труда, В забавах жизни тешась вечно, Народу чуждые всегда, — Что будут тени в час, как новый Их жизни озаряет свет, И на вопрос судьбы суровой Какой дадут они ответ?.. А ты молчишь, народ великий, Тогда как над главой твоей Нестройны раздаются крики Тобой владеющих теней. Предмет их страха, укоризны, Молчишь, не помнящий обид: Языческой свирепой тризны Дух христианский не свершит. В тебе ключ жизни вечно новый, В тебе загадки смысл сокрыт… Что скажешь ты?.. Твое лишь слово Нам тайну жизни разрешит!

Краснеет лес, темнеют степи, Весенний ветер потянул… И тают ледяные цепи, Везде движение и гул. Отрадно мягок воздух; птица Напев тревожный свой ведет; Надеждою сияют лица: Зима прошла, весна идет. Весна идет! Но сласть не скоро Зима свою уступит ей, И силой грозного отпора Не раз смутит сердца людей. Вдруг ветер с севера завоет, Метель с морозом налетит, И снова землю снег покроет… Опять зимы суровый вид! Но этот снег не страшен, – даром Что вид зимы с собой несет. «То новый снег идет за старым», — Премудро говорит народ. Не устрашат нас ни морозы, Ни снег весеннею порой. Простим бессильные угрозы Зиме, идущей на покой!

Грустно видеть, как судьба порою Человека беспощадно гонит; Как он силы напрягает к бою И опять главу печально клонит; Как вся жизнь – невзгода да лишенье, Как нужда с трудом не расстается, И в немом и сумрачном терпенье Человек с лихой судьбою бьется. Но еще грустней на сердце станет, Как свершается паденье брата; Как душа в нем робко, грустно вянет Под дыханьем грубого разврата; Как высокий дух и разум ясный Средь страстей невежественных никнет, Как потом, черствея ежечасно, Человек к бездушию привыкнет. Но грустней, когда лежит тяжелый Мрак на жизни целого народа, И живет он скорбный, невеселый — Силам нет свободного исхода. Он раскрыть даров своих не смеет; Смутно он свое призванье внемлет, Слово робко на устах немеет, Ум во тьме, душа пугливо дремлет. Но когда с народа мрак снимает Провиденье благодатной дланью — Вспрянет ум и крылья простирает; Сознает народ свое призванье, Свой он подвиг замышляет смело; В божьем мире людям дела много… И исполнен дум, готов на дело, В мир народ идет и славит бога.

Телом мал, велик он духом И точь-в-точь – Наполеон, Даже, если верить слухам, Не боится щуки он. Серый, пестрый он собою, Чешуя его проста, Весь вооружен он к бою Ото рта и до хвоста. Знаменит в странах он водных, Он задорен, он бреттёр, Мыслей держится свободных, Независим он и скор. Он пылает бранным жаром, Хоть живет в прохладе вод, И зато ерша недаром Русский полюбил народ. Про его проказы славны Он давно сложил рассказ, И веселый и забавный — Назидательный для нас.

Тебе, студент времен далеких, Первоначальных, – я пою; Ты помнишь ряд палат высоких, Свою зеленую скамью; Перегородок ряд железных Ее на части разделял, И их, как вовсе бесполезных, Я в упоеньи силы рвал. Ты помнишь множество историй (Истории учились мы), Нестройный шум аудиторий, Где наши юные умы Пускались в путь, велися споры; Веселой шуткой и умом Сверкали живо разговоры За чаем, редко за вином. Не всё гремели наши речи, Мешались руки между слов, И тяжко падали на плечи Удары дружных кулаков. И мой – тебе знаком довольно: Когда ты глупости мне врал, Он убедительно и больно Соседа в спину упрекал. А ты, – ты был не то, что ныне, Ты молод был, ты был хорош; Знал на пятак ты по-латыни, А географии – на грош. Хранил ты светских лоск приличий, Но жизнь и сельскую ты вел: Охотник главный, много дичи Всегда и нес ты и порол. Ты нравился во время оно; Ты слушал, лестью упоен, Что ты похож на Аполлона. — Теперь, какой ты Аполлон! Вокруг тебя веемою пахло, Теперь ты в пристань стал, на рейд; Ты ветхий деньми, старец дряхлый… О meines Leben's golden Zeit! [3]