© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014
Она очень горька, правда об армии и войне.
Цикл «Щенки и псы войны» – о солдатах и офицерах, которые видели всю мерзость, кровь и грязь второй чеченской войны. Они прошли сквозь этот кромешный ад, проявив настоящие мужество, стойкость, преданность, отдав сердца и взамен не требуя наград. И каждый из них мечтал вернуться живым и верил, что его ждет семья, любимая девушка, Родина…
По мотивам некоторых рассказов, вошедших в цикл, был снят фильм «Честь имею!..», награжденный телевизионной премией «ТЭФИ» и Национальной кинематографической премией «Золотой орел».
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru), 2014
– Черт! Печка опять прогорела! Дров не напасешься! Парни все заборы в округе уже сожгли! – Капитан Розанов встал из-за стола и, выглянув из палатки, крикнул: – Матвеев! Дрова давай! Да посуше!
– Слышали? У морпехов генерал Отраков умер! Сердце не выдюжило, – сказал он, устраиваясь вновь у печки.
– Да, в горах им не сладко! – отозвался лейтенант Травин, собирая «макаров». – На своей шкуре испытали все прелести кавказских гор.
– С хваленым кавказским гостеприимством! – с кривой усмешкой добавил мрачный капитан Бакатин.
Сгорбившись над столом, он нервно курил, уставившись жестким взглядом в пространство.
– Андрей, ты чего-то последнее время на себя не похож. Случилось что? Или с «батей» опять нелады?
– До жены дозвонился. Подает на развод. Достал ее своими командировками. Забирает детишек и уходит к матери. Говорит, сыта нашей героической семейной жизнью по горло без своего угла. Надоело мыкаться по общагам и в долгах быть, как во вшах.
– Как это уходит?
– Татьяна?
– Таня уходит? Шутишь? Да не может этого быть!
– Значит, может!
– Надо же!
– У вас же такая дружная семья!
– Вам все завидовали! Моя Натаха всю плешь мне проела, в пример всегда вас ставила!
– Ну, и как же ты теперь? – спросил старший лейтенант Каретников.
– Да никак! Выпить найдется что-нибудь?
– Откуда? Все вчера выжрали!
– Тут еще Петрик, козел, достал своими вывертами. Тоже мне воспитатель нашелся. Макаренко, твою мать. Понимаешь, Стас, ко всякой ерунде придирается, Пиночет чертов!
– Не одному тебе достается. Вон Саранцева вообще задолбал в доску.
– Зря вы на него наезжаете, мужики! Ему тоже не позавидуешь – дурь долбоебов штабных выслушивать и ублажать. Вот он зло и срывает на нас. Коля, ты же знаешь, у него шурина на прошлой неделе убили, когда «чехи» колонну накрыли под Герзель-Аулом.
– Вчера в Грозном на рынке сопляки расстреляли в спину троих «омоновцев», – вставил лежащий на койке старший лейтенант Саранцев.
– Казанец мелким бисером перед Кадырычем рассыпается! – ни с того ни сего возмутился Розанов. – Без слез не взглянешь! Как шуты гороховые! А Трошин вообще, такое иной раз сморозит – хоть стой, хоть падай! Все склоняют Шамана, всех собак на него навешали. Что отдал приказ стрелять по селу!
– Правильно сделал! – откликнулся Саранцев. – Что молчать в тряпочку, если его людей положили? Бьют из села, так мочи их, не рассусоливай! Я б на его месте раздолбал их к чертовой матери! Пусть сами своими мякинными бошками шевелят, ахмады!
– Все молодцы чужими руками жар загребать! – добавил Травин.
Появился раскрасневшийся рядовой Матвеев с охапкой дров.
– Вот надыбал, дровишки высший сорт, товарищ капитан! – сказал он, улыбаясь во всю ширь своего круглого, усыпанного веснушками лица.
Открыл дверцу печки и, пошуровав в буржуйке, подбросил дров.
– Помню, в Суворовском у нас воспитатель был, капитан Хайруллин, – начал Розанов, пуская тонкими кольцами дым. – Он когда-то, в далекие шестидесятые, в Египте воевал, был инструктором у бестолковых арабов. Рассказывал нам, как они воюют. Надо, говорит, атаку сдерживать, а они побросали позиции, расстелили коврики и давай молиться. Видите ли, время намаза подошло.
– Если б не наши спецы, уж давно бы пирамиды израильтянам просрали.
– Эх, и намучился он с ними. Одно наказание. И с нами, «кадетами», тоже ему было несладко.
– Достали, наверное, воспитателя своими выкрутасами?
– Не без этого. Хотел он с нашими «кадетскими традициями» одним разом покончить. Но не тут-то было.
– А что у вас там за традиции такие?
– У нас было принято, чтобы настоящего «кадета» издалека было видно. Для понта выгибали пряжки ремней, в фуражки и погоны вставляли картонки, чтобы стояли торчком. А кто-то умудрялся даже ложки алюминивые использовать. А еще замачивали зимние шапки, чтобы они садились, и носили их на затылке, либо придавали им форму пирожка и носили на бровях.
– Да это во всей армии такой хренью занимаются! Пацаны, одно слово.
– А когда случался выпуск, была такая забава: выпускники утаскивали пушку, что у корпуса стояла на постаменте, и сталкивали ее под гору. После чего молодняк, которому еще год предстояло учиться, должен был эту пушку вкатить наверх и поставить на место…
У палатки надрывно закудахтал двигатель подлетевшего уазика. Из него выпрыгнул майор Анохин. Что-то бросив через плечо шоферу, хлопнул дверцей, откинул полог и ввалился в палатку.
– Максимыч! Ты откуда?
– «Откуда-откуда?» Оттуда! От маршала Жукова и Штыменко!
– С Петраковым прикатил?
– С ним родимым! Век бы его не видать! Снова подставил, хорек! И кто его за язык постоянно тянет?
– С ним всегда так, то ничего, то вдруг – хрясь! – отозвался капитан Бакатин.
Усталый осунувшийся майор расстегнул бушлат и бросил портупею с кобурой на топчан. Подошел к гудящей буржуйке. Налил из помятого чайника в кружку ароматного чаю. С наслаждением отхлебнул.
– Знатный чаек! Кто заваривал?
– Саранцев!
– Один у нас спец!
– Благодарность ему объявляю!
– Что, в гостях не угощали? – ехидно спросил Розанов.
– Еще как угощали! Клизмой из кипящей соляры! Всех по очереди! В шеренгу выстроили! – отрезал Анохин. – И еще двойная порция на завтра осталась!
– Не густо, однако!
– Нам с Петраковым за глаза хватило!
– По тебе, Максимыч, не скажешь!
– Ну, ладно, успокоились! Шутки в сторону, мужики. – Майор пристально взглянул на офицеров. – Чего приуныли! Устали, наверное, баклуши-то бить? Ничего, мы это дело быстро исправим. Рад вам сообщить хорошую новость. Через сутки на пикник отправляемся.
– Что еще за пикник? – полюбопытствовал, приподымаясь на локте, Саранцев.
– Альпийские луга осваивать!
– Шатой, что ли?
– Итум-Кале, скорее всего! – предположил Травин.
– Да там погранцов до чертовой матери! Хоть жопой ешь!
– Так пусть ребята Томского и отдуваются! Нам и здесь дел хватает, – проворчал капитан Розанов.
– Какие тут дела? Делишки! Итак, мужики, слушай внимательно! Вопросы и предложения потом. Перед нами поставлена боевая задача. Послезавтра утром наша рота должна быть на марше. Ясненько, господа офицеры? Задача поставлена конкретная. Кровь из носу – оседлать перевал. Чтоб ни одна муха не пролетела! Чтоб ни одна сука не проползла! Поступили данные, что боевики могут прорваться в Веденский и Ножай-Юртовский районы. И далее, в Дагестан. Правда, вся эта шушера сейчас расползлась по норам и щелям. Но затишье, оно всегда обманчиво. Наша задача – перекрыть эту дорогу. Не дать им вырваться. Времени на сборы нет. Ясно?
– Яснее не бывает? – уныло протянул лейтенант Травин.
– Вопросов нет?
– Чем это вызвано? Ни с того, ни сего и вдруг – маршбросок!
– Максимыч! Честно сказать, не нравится мне все это, – пробурчал Розанов, щелкая зажигалкой.
– Нравится, не нравится, это девочкам на барбекю скажешь. За малейшую провинность драть буду всех как сидорову козу. Володя, давай карту! А вызвано, мужики, это тем, что два дня назад под Харсеноем из-за чьего-то долбо…бства погибли несколько разведгрупп спецназа ГРУ.
– Так вот почему все вдруг зашевелились?
Каретников достал из планшета и развернул на столе карту.
Утро. Густой туман. Вершин гор почти не видно. Рота десантников змейкой ползла по вьющейся дороге. В воздухе искрилась серебристыми иголочками и играла радугой легкая изморозь. Рота двигалась вдоль реки в полной выкладке. Под сапогами чавкала грязь. Бойцы молча брели под тяжестью снаряжения. Никто не шутил. Справа несла свои холодные темные воды река. Камни и кустарник у воды были обильно покрыты сказочным пушистым инеем.
– Красотища какая! – любуясь пейзажем, сказал в восхищении у майор Анохин.
– Влажность высокая, вот инеем все и прихватило, – отозвался Розанов.
От реки отряд свернул влево и начал подъем в покрытые лесом горы. Майор постоянно оглядывался назад, наблюдая, как движется растянувшаяся рота.
Подозвал лейтенанта Травина и отдал приказ, чтобы подтянул отставших.
Отряд поднимался по тропе вверх. Снег уже осел и покрылся ледяной коркой. То здесь, то там виднелись большие проталины. Оголилась земля с пожухлой травой. Тропа была уже кем-то протопана.
Сделали привал. Солдаты освободились от груза. Кто закурил, кто исчез в кустах по нужде, кто в изнеможении присел на снаряжение.
– Никогда бы не подумал, что буду ползать по горам, – проворчал Вася Панкратов, косая сажень в плечах, который нес на себе печку. – Сдохнуть можно!
– И как это туристы по горам мотаются?
– Да еще с рюкзаками!
– Как? Романтика!
– В гробу я видел такую романтику! – продолжал возмущаться Вася. – Чтоб я на гражданке в горы полез? Да меня туда калачом после Чечни не заманишь. На аркане не затащишь. Чтобы я на карачках из последних сил полз к вершине? Да с меня сегодня уже сто потов сошло! Не меньше!
– Могли бы на «крокодилах» забросить наверх, – отозвался понурый, всегда всем недовольный Игорь Прибылов.
– Это точно! Тащимся вторые сутки, высунув языки, как загнанные лошади, – согласился с ним Сиянов.
– Ничего, вот поднимемся, тогда и будем кайфовать, как в санатории в Швейцарии. – вставил Фомин.
– Будешь там кайфовать, Петруччо! Если в котелок пулю не схлопочешь.
– Здесь-то тепло, а там, в горах, не знаю!
– Все от ветра зависит. С какой стороны подует. Задует с севера – будем трястись как цуцики! Зуб на зуб не попадет!
– Когда же нормальный привал-то будет? Силушки больше моей нет железяку эту проклятую тащить. Весь взмок уже. Хоть выжимай, – жаловался рядовой Фомин, толкая коленом АГС. – Тащить – так мы с Папашкой, а как стрелять, то другие.
– Нанял бы местных аборигенов, они бы тебе мигом дотащили, им не привыкать.
– Скорее бы яйца ему отрезали! – не преминул вставить слово Макс Шестопал.
– Максим, иди-ка ты со своим черным юмором, знаешь куда?
– Куда, мой юный женераль?
– В жопу!
– Ая-яй! Такой с виду хороший мальшик, небось из интеллигентной семьи!
– Хватит пугать, лучше что-нибудь прикольное расскажи!
– Ладно, слухай, братва! Приходит мужик на работу вот с таким фонарем под глазом. Сослуживцы спрашивают его, где, мол, его так угораздило? – Жена угостила! – А за что? Если не секрет! – Я ее на «ты» назвал! – Да что ты паришь! За это морду не бьют! Как дело то было, признавайся? – Лежим мы в постели. Она и говорит: – Что-то мы сексом давно не занимались, дорогой! А я ей отвечаю: «Не мы, а ты!»
Рота поднялась на перевал. Внезапно длинные автоматные очереди разорвали горную тишину. Разведвзвод с саперами, идущий впереди, неожиданно напоролся на засаду боевиков. Противник открыл плотный огонь. Завыли и стали оглушительно рваться мины.
Анохин принял решение: воспользовавшись туманом, отойти к высоте справа и закрепиться там до выяснения боевой обстановки.
– Сергей, бери разведчиков, прикроешь нас! – подзывая Саранцева, отдал он приказ.
Старший лейтенант с разведвзводом, заняв позиции, открыл огонь по врагу. Тем временем рота ушла в сторону высоты.
– Горошко, отходите! Мы с Бурковым прикроем! – крикнул он сержанту, лежащему рядом. – Потом прикроете нас!
Разведчики с Горошко отползли. Саранцев, отстреляв пару магазинов, оглянулся назад. Слабо различимая в тумане рота уже начала подниматься на высоту, поросшую редким лесом, а Горошко и его люди уже залегли на новой позиции и огрызались очередями, давая возможность Саранцеву и Буркову оторваться от «чехов».
– Бурков! Отходим, Бурков!
Но Бурков не отзывался.
– Черт! Бля! – вырвалось у Саранцева. Он подполз к неподвижно лежащему сержанту, уткнувшемуся лицом в снег. Перевернул его. Тот был мертв. Старший лейтенант стянул с себя бронежилет, потом снял бронежилет с Буркова. Кряхтя, взвалил убитого на себя. Группа Горошко открыла плотный огонь, прикрывая старшего лейтенанта. Среди разведчиков уже были раненые. Сжался в комок с лицом, искаженным от боли рядовой, Рахимов.
Тяжело дыша, Саранцев тащил убитого сержанта. Наст не выдерживал, ноги проваливались в рыхлый снег. Вокруг него свистели пули, поднимая фонтанчики на подтаявшем снегу. Одна из них нашла Буркова, старший лейтенант ощутил ее сильный толчок в спину.
Из сырого тумана показались темные фигурки: боевики устремились в атаку, открыв бешеную стрельбу. Слышны длинные очереди, громкие хлопки из подствольников и одиночные выстрелы из снайперских винтовок. Бойцы, найдя укрытие за выступами скал и стволами деревьев, ответили метким огнем. Радист Вадик Ткаченко, связавшись с базой, просил подмоги.
Противник пытался охватить десантников с флангов. Атаки следовали одна за другой, с нескольких сторон. Яростный огонь «духов» вновь прошелся по укрывшимся бойцам. Пулеметные трассы хаотично ковыряли снег, с гулом рвались мины. Вокруг все тряслось и громыхало.
– Товарищ майор!! Товарищ майор! Вас вызывают! – закричал взволнованно радист Ткаченко и добавил виновато, – «Чехи»! На нашу волну вышли, гады!
Анохин подполз к рации, где рядом с радистом в небольшой ложбинке санитар Коренев рвал зубами пакеты с бинтами, перевязывал раненых.
– Эй! Командир! С тобой говорит Хамид! Помощи не жди, никто не придет к тебе. Давай по-хорошему договоримся! Как мужчина с мужчиной! Вы нам дорогу! Мы вас не трогаем!
Над горами повис непроницаемой пеленой густой туман. После долгой паузы вновь противный вой падающих сверху мин. Громкие разрывы то там, то здесь. Никуда не спрятаться от смертоносных осколков, разлетающихся веером. Много убитых и раненых. Атаки духов следовали одна за другой. Со всех сторон стоны, крики, мат. Где-то вдалеке слышны звуки боя. Это подкрепление делает отчаянные попытки прорваться к ним на помощь.
Анохин у рации:
– Кречет! Кречет! Я – Стрела! Где помощь? Нужна помощь! Прием!
– Потерпите немного! Ждите! Помощь идет!
– Сколько можно ждать? Третий час ждем! Бля! Прием!
– Стрела! Колонна, которая к вам шла, заблокирована!
– У меня до хера трехсотых и «двухсотых»! Прием!
– Тебе русским языком сказано! Колонна ведет бой! Конец связи!
Рядом плакал от нестерпимой боли, вцепившись прокуренными зубами в рукав бушлата, раненый ефрейтор Кисленко, его изуродованная осколками нога выше колена наспех перетянута жгутом.
– Костя, потерпи! Скоро вертушки прилетят! Все будет нормалек, – успокаивает товарища Пашка Фомин. – Потерпи, братишка. Уже скоро! Вот увидишь. Потерпи!
– Паш, ведь не бросят же нас?
– Мамочка! Мама-а! – кричит тонким голосом в десяти метрах от них рядовой Антон Духанин, его раздробленная кисть буквально висит на сухожилии. У него безумные широкооткрытые глаза.
– Кречет! Бля! Мы все тут гибнем! Кречет! Как понял? Прием!
– Стрела! Твою мать, держитесь! Держите оборону!
– Кречет! Нужна конкретная помощь! Поднимай летунов! Прием!
– Стрела! Где я тебе возьму летунов? Бля! Непогода!
– Кречет! Надо срочно забрать трехсотых! Прием!
В наушниках раздался хриплый голос боевика:
– Командир, отводи пацанов! Пожалей их матерей! Хамид тебя просит! Прием!
– Да пошел ты в жопу!
– Ай, не хорошо говориш, командир! Ой, пожалееш!
Наступило затишье. Бойцы ждали очередной атаки. Стали усиленно окапываться, слышалось звяканье лопаток о грунт. Коренев перебегал от одного окопчика к другому, оказывая необходимую помощь раненым.
– Хорошо, что связь есть, а то бы полный п…дец! – сказал рядовой Садыков, нервно набивая пустые «рожки» патронами.
– «Батя» открытым текстом кроет: «Гибнем, бля!» – отозвался пулеметчик Серега Поляков, смахивая потрепанной рукавицей с оружия сырой снег.
– А что нам передавать, скажи? Что? Что у нас заморосил мелкий дождик, что ли?
– Читал как-то в одном из старых журналов. У моей бабки много всяких подшивок. Хранит, так сказать, для истории. Есть даже здоровенный журнал тридцатых годов, как простынь, «СССР на стройке» называется. Так вот! Осваивали Север. Всякие Шмидты! Папанины! И был такой известный полярник – радист Кренкель. Когда им на зимовке стало совсем хреново, все поголовно заболели цингой, он передал на Большую Землю такой текст, мол, все так замечательно, что дальше некуда, вот только подставки оборудования подвержены коррозии и что, мол, скоро оборудованию полный п…дец! Вот такую радиограмму послал. Ну, на материке сразу поняли, что им кранты, естественно, закопошились и выслали на спасение зимовщиков ледокол! «Красин», кажется, назывался. Спасли мужиков!
– Кто бы о нас покопошился! Бляди!
– Сидят в штабе и в ус не дуют, пидоры!
– Какого хера там думают? – Димка Коротков поднес к потрескавшимся губам фляжку. – Что мы тут пупки греем под солнцем?
– Почему не думают? Думают. Ведь прорываетя к нам кто-то. Слышал, отчаянная бойня в стороне была. Ведь никто не ожидал, что вся эта сволота повалит в сторону перевала. На минных полях только сколько их, скотов, полегло. До чертовой матери! И в плен до хера взяли! Ну, и успокоились наши лихие командиры.
– Серега, да меня совершенно не трясет, кто там успокоился! Выходит, что из-за какого-то говнюка, который там в штабе успокоился и «железку» сейчас обмывает, мы тут должны кровью харкать! Бляди!
– Димыч! Туман ведь непроглядный. Какие могут быть вертушки, сам посуди. На двадцать метров ни хера не видно. Какой мудак полетит? Леваневский? Чкалов? Сумасшедших нет! Да и куда долбить «нурсами»? По нам? Нет, не надо, спасибо! Был я уже в этом дерьме по уши, когда свои утюжили! Не надо!
– Эх, градом бы всю эту нечисть, за раз!
– Размечтался!
– Похоже, кранты нам, парни! Как там, у Мишки Тихонова, в песне поется: «Девятнадцать лет много или мало. В кармане девичий привет, но не будет весеннего бала…»
– Дим, думаешь, нам – полный капец?
– Уверен! Чудес на свете не бывает, старик! Весеннего бала уж точно не будет!
За его спиной раненый Пашка Фомин, держа в дрожащей руке маленький бумажный триптих, бубнил под нос:
– …вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны, и спаси, Блаже, души наша…
Анохин, воспользовавшись короткой передышкой, возникшей во время боя, собрал офицеров.
– Вахи обещают дать нам коридор. Чтобы мы убрались с их пути. Они пробиваются на Ведено. Там родина Шамиля. Там ему и родные стены будут помогать. По моим расчетам, подмога будет только завтра. Не раньше. Колонну, что шла на выручку, заблокировали. Мы можем рассчитывать только на себя. Вот такой расклад, мужики.
– Уйти мы не можем. До хера раненых! Да и абреки нам так просто уйти не дадут. Знаю, этих сволочей, – отозвался Бакатин.
– Раненых много, – вставил старший лейтенант Каретников. – И с патронами совсем паршиво!
– Да, боеприпасы надо экономить. Впустую не стрелять. Бить сволочь только наверняка.
– Одним словом, финита ля комедия, – сказал помрачневший капитан Розанов, отшвыривая в сторону бычок.
– Что ты сказал? – спросил Травин.
– Да это я так, к слову! – отмахнулся Розанов.
Анохин снова у рации.
– Седьмой! Седьмой! Я – Стрела! Я – Стрела!
– Седьмой на связи! Прием!
– Седьмой, давай огневую поддержку! Мы окружены! Не могу поднять головы! До хера трехсотых! Сделайте хоть что-нибудь, черт возьми! Прием!
– У меня приказ!
– Да мне насрать на твой приказ! Огня давай! Вашу мать! Заснули там, что ли? Прием!
Анохин вытер ладонью посеревшее лицо, воспаленные глаза лихорадочно блестели.
– Жалкие пидоры! – выругался он.
– Командир, это я – Хамид! Помощи не жди, никто не придет к тебе! – вновь забубнила рация.
– Заткнись, сволочь!
– Командир, ты же умный мужик, подумай о пацанах. Забирай их и уходи с дороги. Слово джигита, что не трону ни тебя, ни твоих сопляков!
Багровый от ярости Анохин сунул наушники в руки Ткаченко:
– Держи! Ни на минуту не прекращай просить помощь! Коренев! Коренев! Сколько раненых?
Недовольный Хамид в укрытии кричал на своих командиров:
– Ахмед, ты джигит или баба? Кто против тебя воюет? Мальчишки! От силы рота сопляков! Мы должны убрать этих неверных собак с дороги!
– Эмир, они хорошо укрепились! Мы несем большие потери! – глухо отозвался один из полевых командиров.
– Кто? Когда укрепился? Ты что несешь, Аслан? Твои люди стреляют как женщины. Ты должен долбить русских собак из минометов до тех пор, пока не запросят пощады.
– У нас мало боеприпасов.
– А ты, Абу Селим, бери своих людей, и с Рустамом обойдите их с правого фланга. Посмотрим, как они будут метаться, разрываясь на части, чтобы держать оборону. У нас нет времени, братья. Если они нас здесь запрут, мы окажемся в мышеловке! Это гибель! Мы должны разрубить этот узел! Я все сказал! Аллах акбар!
– Аллах акбар! Аллах акбар! – вразнобой откликнулись командиры.
Снизу из тумана до десантников донеслось заунывное пение муллы – духи молились.
– Все, ребята! Полный п…дец! Сейчас ломанутся, гады! Только держись! Шакалы! – крикнул Андрей Романцов.
– Красиво поет, сволочь!
В ложбинке с раздробленной головой, вниз лицом, лежал рядовой Князев, чуть дальше навсегда притихли убитые Фомин, Костров, Анисимов, Севастьянов (Наивняк).
– Я ранен! Я ранен! – неустанно твердил Матвеев, уставившись широко открытыми глазами на перевязанную в колене ногу. Рядом Максим Шестопал сосредоточенно набивал пустую фляжку снегом, боясь поднять растерянный взгляд. В соседнем окопчике страшным голосом заорал в истерике рядовой Квасов, неистово кромсая со всего маха мерзлую землю десантным ножом. Потом он в изнеможении уткнулся лицом в рваные рукавицы, его плечи и спина затряслись от беззвучных рыданий. Сбоку от убитого чеченским снайпером Одинцова, вцепившись в «калаш», лежал старший сержант Самсонов и курил.
– Сомик, дай разок смольнуть! – окликнул его Романцов.
– На, держи! И Игорьку оставь! – Самсонов, глубоко затянувшись, передал сигарету пулеметчику.
– Ублюдки! Наивняка убили!
– Ненавижу! Падлы!
– Андрюх, нам отсюда не выбраться!
– Это точно! Вот она – смерть!
– Никогда не думал, что…
– Заткни хайло, ссыкуны! – огрызнулся сквозь зубы Самсонов, резко повернув к бойцам злое лицо.
Левее от них рядовой Сиянов усердно ковырял лопаткой землю, углубляя ячейку вокруг раненого в грудь младшего сержанта Андреева.
– Мне холодно, – шептал тот побелевшими губами. – Я пальцев не чувствую.
– Потерпи, Колян. Еще немного, наши вот-вот подойдут. Слышал взрывы? Это наши прорываются, – ответил Сиянов.
– Алеша, кому мы на хер нужны? – криво усмехнулся Андреев. – Холодно. Ты не оставишь меня?
– Колян, какую чушь несешь! Да я за тебя любому глотку перегрызу!
Воодушевленные молитвой боевики вновь ринулись в атаку, поливая сопку свинцом. Раздосадованный потерями Хамид бросил в бой свежие силы. Обкуренные «духи» накатывались волнами. Их сдерживал разведвзвод старшего лейтенанта Каретникова. Они не давали наемникам наступать, прижимали их метким огнем к земле. По рации осипшим голосом, не переставая, орал радист Ткаченко, прося помощи.
– Товарищ майор! Товарищ майор! Снова «чехи»! – окликнул он Анохина.
Анохин подполз к рации, прижал к уху наушник.
– Эй! Командир! Не захотел по-хорошему, теперь не жди пощады! Будем вас резать, как глупых баранов! На ремни! Слышишь меня, падаль?
Раздался знакомый противный свист. Метрах в десяти оглушительно разорвалась мина. Осколки просвистели над головой прильнувших к земле бойцов. Их осыпало земляной крошкой. Трясся вместе с пулеметом Андрей Романцов, из «черпаков», выкашивая устремившиеся в атаку черные фигурки, вынырнувшие из пелены седого тумана. Горячие гильзы струйкой летели вправо. Упав, по-змеиному шипели на грязном подтаявшем снегу. Славик Беспалов бросил в наступающих одну гранату, потом другую. Донеслись вопли и проклятия раненых боевиков.
На восточном склоне сопки тоже шла яростная перестрелка, изредка перекрываемая взрывами «вогов» и мин.
Фьють! Пуля вспорола бушлат на спине старшего лейтенанта Саранцева.
– Во, бл…дь! Максимыч! Максимыч! Пригни голову! Слева снайперюга бьет! – отчаянно закричал он, предупреждая командира, но убитый майор Анохин уже не слышал, он всем своим могучим телом навалился на прошитую осколками рацию. Рядом взорвалась граната. Раненых, что находились в окопчике, жестоко посекло осколками. Крики. Стоны.
Откатившиеся вниз «чехи» после небольшой передышки вновь пошли в атаку. С криками «Аллах Акбар!» полезли по склону, но подорвались на «растяжках», установленных во время короткой передышки капитаном Бакатиным. В рядах противника началась паника. Много убитых. Раненые, которые, вопя, пытались ползти назад.
Укрывшись за стволом упавшего дерева, снайпер Валерка Кирилкин сосредоточенно стрелял по еле различимым ползущим фигуркам. По его исцарапанному лицу лились слезы, которые он поминутно вытирал рукавом.
– Как бы не обошли! Тогда хана! Тогда хана! – твердил он.
– Ни хера у «вахов» не выйдет! – отозвался угрюмый Димка Коротков.
– Почему?
– Склон там обрывистый!
– Ну, что же наши-то молчат? Суки! Знают же, что нас мочат!
– Туман еще, бля, повис! Будь он не ладен!
– Хер, кто полетит в такую непогоду! Гляди, гор совсем не видать!
В ста метрах левее от них к выступу скалы, за которым укрылись трое бойцов, огибая густой кустарник, подбирались четверо боевиков, увешанные гранатометами и выстрелами к ним. Они хотели зайти с тыла. Отчетливо слышалось их тяжелое прерывистое дыхание. Выглянувшего из-за укрытия Игоря Прибылова всего затрясло как в лихорадке. Руки, сжимающие оружие, вспотели, он ежесекундно облизывал пересохшие обветренные губы.
– Тсс! Тихо, парни, – шепнул на ухо ему и Сиянову пулеметчик Пашка Ковальчук и прижался щекой к ложу ПКМа. – Как покажутся, открываем огонь.
Но Прибылов неожиданно для всех вдруг вскочил во весь рост и в упор дал длинную очередь по боевикам. Стреляя, он, весь красный, с выпученными глазами, вопил:
– А-аа! Аа-аа!
И продолжал строчить как сумасшедший, когда боевики уже завалились под его выстрелами.
– Ложись, мудила!! – зло крикнул Пашка, дергая его за ногу. Игорь упал рядом с ним, прерывисто дыша.
– Гады! Гады! Гады-ы! Гады-ы-ы! – причитал он сквозь слезы и вдруг замолк, осознав, что произошло, что его могли только что убить.
Капитан Розанов приготовил «макаров» с последним патроном и, стиснув зубы, с трудом извлек здоровой рукой из внутреннего кармана письма и фотографию, на которой были изображены: Ира, Сережка и пухленькая Настюшка с надутыми губками. Он бережно отложил фото в сторону и развернул последнее письмо. Пробежал глазами милые завитушки родного почерка. Потом медленно порвал все письма и фотографию на мелкие кусочки. Сверху раздался хорошо знакомый противный свист. Все с открытыми ртами вжались в землю. Рядом разорвалась мина. Несколько осколков безжалостно впились в бок потерявшему сознание рядовому Шестопалу, который лежал рядом, остальные пришлись впритирку, изодрав капитану в клочья бушлат на спине и перевязанную левую руку.
Противник усилил атаку со стороны взвода старшего лейтенанта Каретникова. Тот, раненый, продолжал бой. Патроны были уже на исходе. Сержант Таранович сделал попытку добыть боеприпасы, пополз к убитым «духам» за патронами. Не дополз. Замер рядом с боевиками: в него попала снайперская пуля. За патронами устремился Денис Кочетков. Подобрался вплотную к телам двух убитых «духов». Но тут из-за них появилась голова третьего. Десантник, не раздумывая, бросился на него, ударил десантным ножом чеченца в лицо. «Вах», охнув, вцепился в него мертвой хваткой, и они, обнявшись, покатились вниз. Через несколько метров замерли. Кочетков принялся снимать с врага разгрузку с магазинами. Но воспользоваться боеприпасами не успел. По нему открыли яростный огонь снайперы духов.
Передовой отряд наемников уже орудовал в неглубоких окопчиках, которые на скорую руку выкопали десантники. Из разведвзвода осталось в живых только несколько раненых. Рядовой Фарид Ахтямов, собрав последние силы, поднялся навстречу «чехам», которые добивали десантников. Выпустил короткую очередь и, рванувшись вперед, попытался воткнуть штык в наемника с черной бородой в афганском паколе на голове. Тот, раненный в бок, дико заорал и отпрянув в сторону, упал на колени. Десантник сделал попытку вновь ударить его штыком, но не достал, раненная нога подвела. Фарида тут же расстреляли в упор.
В соседнем окопчике – Серега Поляков, от потери крови серый как воск. Его прокушенные от боли губы посинели на неподвижном лице.
– Ленчик, ради бога, прошу тебя, – Серега умоляюще посмотрел на Веденеева. По щеке у него ползла слеза. – Над нами же будут глумиться эти сволочи.
Трое тяжело раненых глядели на Веденева с неизбывной тоской, как собаки, которые чувствуют, что хозяин готов их бросить.
– Серый, не могу я это сделать! Не могу! – заорал тот в отчаянии, вытирая грязной ладонью заплаканные глаза. – Братцы! Поймите же меня! Не могу я!
– Они же кромсать, как мясники, нас будут, как тех пацанов на блокпосту, – прошептал побелевшими губами Витька Дудник с простреленной навылет грудью.
– Век себе не простишь.
– У меня всего семь патронов осталось для «духов»!
Наконец Веденеев, решившись, поднял «калаш».
– Простите ребята! – он пытался не смотреть в серые лица товарищей.
– Куда стрелять? – спросил он Полякова.
– Ленчик, в голову. Погоди секунду. Я сейчас, – всхлипнул Сергей. – Все! Давай! Прощайте, ребята! Там свидимся! – он закрыл глаза, ожидая выстрела.
Веденев, отвернувшись, приставил к виску товарища ствол.
– Пацаны! Не смотрите! – закричал он, побагровев. – Нет!! Не могу! Хоть убейте! Не могу! Вот, держи «эфку»! Для себя берег! – он из-за пазухи достал гранату и вложил в шершавую ладонь Полякова.
– Спасибо, Леня, – тот слабеющими пальцами сжал «лимонку».
– Спасибо!! – страшным смехом в исступлении зашелся Веденеев, мотая головой и дубася кулаком мерзлую землю.
Успокоившись, он подтащил двух раненых поближе к Сергею.
– Вот так вам вместе лучше будет, ребята! Чеку сорвать? Или сам сможешь?
– Не знаю, Ленчик. Сил, боюсь, может не хватить.
– Ладно! Я сам! Как приблизятся пидоры! Держи рычаг сколько сможешь, браток!
Рядовой Веденеев короткой очередью в упор уложил двоих боевиков, которые вдруг как из-под земли возникли над окопчиком. И тут же переломился, словно соломинка, срезанный из ПКМа. «Духи» уже у окопчика. Рванула «эфка». Двое боевиков с воплями повалились на грязный снег. Остальные, отпрянув вниз, залегли. В окоп полетели гранаты.
Неожиданно сбоку от «духов» из сырого тумана возник старший лейтенант Каретников с разодранной до уха щекой и «калашом» в руках.
– Получай! Суки-и! – кричал он в ярости, расходуя на врагов последний «рожок». Боевики быстро пришли в себя и открыли по нему яростный огонь. И потом долго кромсали ножами его сильное живучее тело.
Боеприпасы кончились. Враг знает об этом и уже внаглую, в полный рост, прет вверх с воплями: «Аллах Акбар!». Капитан Бакатин склонился к израненному Розанову и обнял его, прижался к колючей небритой щеке:
– Ну, Антоныч, прощай! Покажем вахам кузькину мать! Запомнят, кто такие десантники!
Расстреляв последние патроны в ближних боевиков, он со штыком в руке врезался в группу растерявшихся врагов. За ним устремились в рукопашную все, кто уцелел. Со всех сторон слышны дикие крики, стоны, проклятия, матерщина.
– Бляди-и!!
– А-а! А-а!
– Падлы!! Падлы-ы!
– А-а! А-а!
– Бей!!
– Ребята-а!! Помогите! Ребя…!
– Дави гадов!
– Давай! Ах, ты, сука!
– Серега! Серега!! Слева!!
– Ублюдки! Дерьмо-о!!
Сержант Саньков, орудуя автоматом как дубиной, отчаянно вклинился в ряды боевиков.
– Суки-и! Сволочи!! – орал он, яростно отбиваясь и обрушивая «калаш» на головы врагов. Наемники в упор расстреливали израненных бойцов. Рядовые Коренев и Лежиков из последних сил попытались отползти к обрыву, но боевики, ругаясь и плюясь, открыли бешеную стрельбу по солдатам. Некоторые из них начали в упор расстреливать уже мертвых десантников в лицо. Один из них с обнаженным кривым ножом измывался над убитыми. Другой сгребал горсти стреляных гильз и швырял их в лицо убитого старшего лейтенанта Каретникова. При этом зло кричал, брызгая слюной:
– На, жри, собака!
Боевиков было около десяти. Непривычно резала слух их гортанная речь. Одни добивали раненых. Другие тщательно шмонали убитых: с мертвого капитана стащили бушлат, портупею с кобурой, планшетку, с ефрейтора Мелехова – новенькие «берцы», которые он несколько дней назад выменял на что-то ценное на складе в Ханкале. Один из молодых боевиков с сияющим лицом тряс снайперской винтовкой Кирилкина.
Из окопчика с трудом поднялся раненый Матвеев. Удар прикладом пришелся ему в лицо. Из разбитых носа и губ на подбородок ручьем хлынула кровь. Солдат повалился на колени.
– Ахмед! Ахмед! Али! Идите, смотрите, как я буду резать барашка! – крикнул невысокий коренастый боевик, извлекая из ножен кинжал. Матвеев надрывно кашляя, сидел у его ног и отплевывался кровью. Подошли остальные посмотреть, как приятель будет убивать «уруса».
– Давай, Тахир, свежуй! Ты у нас мастер!
Неожиданно десантник поднял к ним разбитое лицо и засмеялся беззубым ртом. Только сейчас они увидели на его раскрытой ладони, играющую ребрышками на свету, гранату Ф-1. Но было уже поздно. Прогремел взрыв, разметавший «духов».
Приподнял голову залитый кровью рядовой Димка Коротков, он пришел в себя и смутно различал приближающихся врагов. Наемники добивали раненых. Рядом раздался выстрел, чей-то короткий вскрик. К Короткову подошел боевик с обмороженными щеками, в паколе на голове, кинжалом срезал с шеи «смертник», потом долго возился, снимая с десантника отсыревшие «берцы». Смолкли голоса и выстрелы. Опускались сумерки. Димка с трудом перевернулся и медленно пополз в сторону лощины.
Через несколько метров он увидел труп десантника, горло перерезано, лицо обезображено. Коротков пополз дальше. Потом наткнулся на Ваню Тимофеева, также всего безжалостно исколотого ножами. Брюшная полость у него была набита стреляными гильзами. Вокруг разбросаны смятые письма и внутренности…
Очнулся Димка утром, когда над ним склонились ребята из 4-ой роты и капитан Сутягин, подняв его с земли, прижал к своей груди:
– Жив, курилка!