Мы с моим новым другом шли по оживленной улице в сторону реки. Он болтал какую-то чушь о тяжелой жизни нищих, о солдатах, которые вечно гоняют попрошаек и о людоедских законах городских властей. Ненавязчиво он перешел к прыщику на заднице, который выскочил у него на днях и все никак не проходил, хотя его знакомая колдунья уже плевала на больное место и прикладывала голову дождевого червяка, чтобы тот высосал болезнь. Видимо из-за этого прыща голубоглазый босяк странно подпрыгивал при ходьбе, будто ребенок.

Я особо не слушал его и наслаждался своими новыми доспехами. Они мне действительно очень нравились: удобные, прочные и в тоже время красивые. Я в них — настоящий герой! Не стыдно будет выйти на арену!

Мы незаметно вошли в серую зону.

— Ты представляешь, — болтал нищий без умолку, — такой склизкий, холодный ползает по заднице, — и все впустую. Все равно чешется и болит, чешется и болит…

Он почесал больное место и демонстративно скривился.

— Может колдунья перепутала концы червяка и приложила не голову? — спросил я для поддержания беседы.

Босяк аж остановился.

— Точно! Она же старя и слепая. А ты знаешь, где у червяка голова?

Он догнал меня.

— Как-то не думал об этом, — отмахнулся я.

— Ты не думал, потому что тебя это не касалось. А вот как вскочит прыщ на заднице, что будешь делать? Спрашивать у всех подряд, где у червяка голова? Вот то-то. Так что лучше разобраться заранее.

К счастью, мы пришли. Мой провожатый остановился у моста через реку и жестом показал вниз.

— Прошу пройти в тронный зал, Гур.

Только сейчас я понял, что он уже второй раз назвал меня так.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Я? — нищий захлопал ресницами. — Мне его сказали.

— Кто?

— Тот, кто его слышал, — он пожал плечами. — Ты часто болтал его.

— Обычно тот, кто его слышит, быстро протягивает ноги.

— Протягивает ноги тот, кто опасен для тебя, друг мой, — парировал голубоглазый лис. — Я разве не выручил тебя в трудную минуту?

— Выручил. За что тебе большое спасибо.

В конце концов, какая разница, решил я и стал спускаться по каменной лестнице. За поворотом нас встретили два амбала бандитского вида. Они кивнули моему провожатому, ощупали меня глазами и расступились.

Под мостом вопреки моим ожиданиям было людно. Тут собрались самые разношерстные отбросы общества: уличные попрошайки, проститутки, мелкая шпана и бандиты всех мастей. Адски воняло немытыми телами и мочой. Тронный зал короля нищих все-таки. И вокруг — не просто отребье. Тут есть свои солдаты, рабочие, слуги, а толстяки у груды ящиков, с вином и квашеной капустой в руках — то наверняка министры, догадался я.

Мой новый друг резко шагнул вперед — серая толпа расступилась — и взобрался на трон, сколоченный из старых ящиков и обтянутый тряпьем. Он стоял прямо над сточной трубой, из которой текла черная жижа и с характерным хлюпаньем сливалась в реку. Два министра поставили кружки на стол, доели капусту и, вытерев руки о лоснящиеся животы, подскочили к моему другу. Один нацепил на его светлую голову корону — старое проржавевшее ведро без дна, а второй всунул в руку скипетр и державу — человеческую кость и череп. Затем они накинули на плечи королю плащ, сшитый из крысиных шкурок. Длинные черные хвосты торчали на нем, словно иголки у ежа.

Прозвучало громогласное «Да здравствует король!» и потерялось в шуме сточных вод, лишь эхо из трубы повторило приветствие еще дважды.

Теперь мой новый друг преобразился. И это не из-за хвостатого плаща и дурацкого ведра на голове. Нет. Он приосанился, вскинул подбородок, в глазах появилась воля — настоящий король. А череп и кость в руках давали понять, что правит он железной рукой. Его Величество провел взглядом по своим подданным, — и стало тихо. Серая масса успокоилась, и глаза царя еще больше засверкали бирюзой.

— Уважаемые рыцари сумрака, охотники за удачей и ночные бабочки, — сказал он повелительно, — сегодня у нас есть три дела, в которых нужно разобраться. Начнем с Обрубка и Киселя.

В пустое пространство перед троном вытолкали двух бродяг: заросшего, что леший, однорукого калеку и чахоточного горбуна с трясущимися руками. Оба бросились на колени и стали ползать, причитая. Но по мимолетному движению пальца короля два бугая подняли бродяг на ноги. Те повисли, словно тряпки в могучих лапах и лишь нервно подергивались.

— Ты, Обрубок, — король показал на однорукого, — говоришь, что Кисель украл у тебя золотую монету. Так?

— Т-так, государь, — однорукий задергался веселее. — Эта крыса стащила у меня его, когда я спал.

Горбатый затряс ножками и замычал в ответ, но король остановил его жестом.

— Ты выскажешься позже. Обрубок, рассказывай все, как было.

Бородача отпустили. Он встал в центре круга и стал говорить, бурно жестикулируя единственной рукой:

— Мы вместе пошли на дело. Вчера вечером. Сидим, значит, ждем. Холодно. Чертов дождь. Промокли, как воробьи на ветке. Кисель начал ныть, мол, замерзнем, заболеем и все такое. Ну, вы его знаете. Но тут из трактира вышел мужичок. Гляжу: наш клиент. Шатается, сопли развесил, ноги едва волочит. Кисель уже хотел было дать заднюю, но я говорю ему: «Не ссы, я все сделаю». И как только мужичок поравнялся с нами, я чпок его аккуратненько, кармашки оп-оп, — и тикать. Остановились, пересчитали: пять золотых и жменя медяков. Кисель говорит, мол, давай долю. Ну, я честно разделил добычу поровну: ему дал один золотой, тебе, король — два и себе — два, а медяки мы пропили. А что? Я всю работу сделал. Этот только хвостом бегал, да кашлял. В общем, выпили мы хорошо и я вырубился. А когда проснулся, глядь, — а денег-то нет. Это он меня обчистил. Он!

Король помолчал немного в кулак и медленно проговорил:

— А что ты скажешь, Кисель?

— Гонит пургу он! — Горбун закашлялся. — Не было вчера дождя.

По толпе прошелся смешок и одобрительное мычание.

— Взял я этого калеку на дело, — продолжил чахоточный, — из жалости. Проигрался он в «кости», и срок завтра выходит по долгу. Если не отдаст — вторую руку отрубят…

— Да, что он такое говорит!? — закричал Обрубок. — Не было такого…

Его заткнул молодчик ударом в живот.

— А я знал, что вчера у одного трактира попойка намечается и жирный клиент будет, — продолжил Кисель. — Обрубок все нервничал, норовил на первого встречного кинуться, насилу удержал. И вот, когда вышел жирный поросеночек, я носом почуял наживу. Набросились мы вдвоем. И пока я возился, Обрубок обчистил карманы и дал деру. Я его чуть догнал. Пересчитали добро: пять золотых и медяки. Про них я не говорю, а вот золотишко Обрубок хотел прикарманить и не делиться с тобой, король. Я ему сразу сказал, что это дурная затея, но он не унимался. В итоге, я взял два золотых: тебе один, король, и мне один, все по закону, а на остальное махнул рукой. После выпили мы, и я ничего не помню. Проснулся — карманы пустые. Нашел Обрубка уже тут под мостом, и он сразу накинулся на меня. Остальное ты знаешь.

Король какое-то время молча изучал бродяг, переводя взгляд с одного на другого, а потом сказал:

— Обрубок, кому ты деньги должен?

— Никому. Врет он. Ребята, — однорукий обратился к публике, — разве я кому-то из вас должен?

По толпе прошел легкий ропот, но никто не предъявил претензий Обрубку. Тогда король обратился к Киселю:

— Откуда ты знаешь о долге?

— Он мне сам сказал вчера. Я сидел у костра, трепался с народом, тут подошел Обрубок. Слово за слово, отошли в сторонку. Он спросил, не собираюсь ли я пойти на дело, а то деньги нужны, проигрался и все такое. Я поэтому его и взял.

— Опять врет! — закричал Обрубок.

— Сам ты врешь!

Толпа загудела, но король поднял руку, — и все стихли.

— Кто-нибудь хочет высказаться? — спросил он.

Стало еще тише.

— Похоже, у вас мало друзей, — продолжил король. — Тогда давайте проверим, что у вас в карманах.

Бугаи вмиг выпотрошили лохмотья заклятых врагов. На песок перед троном полетели корки хлеба, зеленое яблоко, медяки, нож, хвост сушеного судака, веревка и еще какое-то тряпье. Золота не было.

— Как обвиняемый, я имею право защищать свою честь в бою! — закричал Кисель.

Обрубок затрепыхался в руках молодчика.

— С радостью перережу твою поганую глотку!

— Я выпотрошу тебя, как рыбу! — ответил чахоточный. — Король, он проглотил монеты! Я понял!

— Тогда достань их! — твердо сказал светловолосый и сверкнул бирюзой в глазах.

Бродяг развели по разным концам площадки, и перед каждым в песок воткнулся нож. Обрубок схватил оружие, как-то по-звериному присел, ощетинился и истерически захохотал. Глаза налились кровью. Кисель же распрямился, скинул рванину, показав худое, но жилистое тело. Он подхватил нож и уверенно шагнул вперед.