Хрущевская распутица и горбачевская перестройка

В заключение этой книги хотелось бы напомнить читателю, как проходила и на чем была основана перестройка^, «перестройка» Горбачева. Перестройка, затеянная в свое время М. Горбачевым, началась, как ни странно, задолго до него. Сегодня можно с полным основанием утверждать: приход к власти Хрущева знаменовал собой начало ревизии того внутриполитического и внешнеполитического курса, который проводил И.В. Сталин. Пропагандой это преподносилось как борьба с «культом личности Сталина» и возвращение к «ленинским нормам внутрипартийной жизни». На самом же деле ни к «культу личности Сталина», ни к «нормам партийной жизни» эта «борьба» не имела ни малейшего отношения. «Культ личности Сталина» очень быстро сменился «культом личности Хрущева». Причем если применительно к Сталину понятие «культ личности» вполне применимо, поскольку Сталин действительно обладал непререкаемым авторитетом, то применительно к Хрущеву это была омерзительная клоунада, разыгрываемая в верноподданническом раже партийной номенклатурой.

Для характеристики деятельности Хрущева товарищи по партии нашли благозвучное латинское слово «волюнтаризм». Мы предпочли бы менее благозвучное, но зато более понятное и, главное, лучше отражающее суть дела русское слово: самодурство. Но вот что примечательно: это самодурство имело свою внутреннюю логику - логику антигосударственную и русофобскую. Ведь новации Хрущева в области сельского хозяйства не просто привели к катастрофической нехватке хлеба, не говоря уже о мясе, масле, молоке, яйцах и других продуктах питания. Они положили начало продовольственной зависимости страны от Запада, которую СССР так и не смог преодолеть. Да уже за одно это ходить бы Хрущеву при Сталине во «врагах народа» и «жертвах сталинских репрессий».

Далее. Разве эта продовольственная зависимость СССР от Запада не была использована горбачевско-ельцинской уголовщиной в качестве одного из главных аргументов для доказательства неэффективности советской экономики и необходимости перестраивать ее по западному образцу? Нужно иметь в виду и то, что и «освоение целинных и залежных земель», во что были вбуханы миллиарды полновесных рублей, и «выравнивание уровней экономического развития» осуществлялось за счет бюджета РСФСР, а следовательно, и за счет обнищания русской деревни. Разве это не было использовано в республиках национал-мазохистами в качестве доказательства того, что они «кормят Россию»? Речь идет не только о прямых изъятиях из российского бюджета, ной о скрытых дотациях путем соответствующей политики ценообразования. За чей счет были превращены в ВДНХ СССР Латвия, Литва, Эстония? Из каких таких щедрот финансировалось промышленное строительство в правобережной Молдавии, имевшей до 1940_го года две маслобойни и три сыроварни? И разве не факт, что все кавказские и среднеазиатские республики, за исключением Азербайджана, держались на дотационных помочах? Что все это, если не русофобия в «химически» чистом виде? А барский подарок Украине Таврии (Крыма), - не русофобия ли? Без всякого преувеличения можно сказать: превращение государствообразующего русского народа в изгоя в собственном государственном доме явилось решающей причиной развала СССР. Русский народ не пожелал встать на защиту государства, в котором он был превращен в дойную корову. Сталин прекрасно понимал, что, сменив название, Россия не перестала быть Россией. Созданное русским народом, это государство им и держится. Перестав быть русским, оно уйдет в политическое небытие. Тост Сталина за «великий русский народ» - это не просто дань признательности за заслуги в Великой Отечественной войне. Он имел более глубокий политический смысл.

К слову сказать: если Путин действительно хочет сохранить хотя бы тот геополитический огрызок, который зовется ныне Россией, то он должен крепить его не чиновничьими «вертикальными» скрепами, а радикальным пересмотром статуса в нем русского народа. Ни Хазарского Каганата, ни Арабского Халифата, ни Великого Турана из нынешней Российской Федерации не получится. Она, как я уже говорил, так же расползется по административным швам, как расползся СССР. А может быть, в том и состоит истинный смысл политики Путина? Слишком многое о том говорит и слишком многие в том заинтересованы.

//__ * * * __//

Но возвратимся к «первой оттепели». Подводя итоги деятельности Хрущева, можно сказать, пользуясь лексикой большевиков: хрущевская «оттепель» явилась генеральной репетицией горбачевской «перестройки» и ельцинской «демократизации».

К пятидесятым годам минувшего столетия все наиболее острые проблемы, стоявшие перед страной, в основном были решены. И это несмотря на истребительную войну! Россия (СССР) впервые получила возможность нормального (а не экстремального, не мобилизационного) развития. Перед ней открывались широкие перспективы социального прогресса. Эта возможность была заблокирована приходом к власти Хрущева - этого скомороха с кукурузным початком вместо головы. В итоге получили горбачевскую «перестройку» и ельцинскую «революцию с лицом Абрамовича».

Уверяю вас, М. Горбачев беспардонно врет, когда говорит, что хотел разрушить социализм. Ничего подобного он, конечно же, и в мыслях не держал. Этим я вовсе не хочу сказать, что ему были дороги идеи и идеалы социализма. Говорить об убеждениях партийного функционера хрущевско-брежневского разлива было бы смешно. Но завоеванным им креслом Генерального секретаря ЦК КПСС, дававшим практически неограниченную власть, Горбачев очень даже дорожил. И не мог не понимать, что крушение социализма автоматически лишит его вожделенного кресла. Тут и спорить не о чем.

Начиная «перестройку», Горбачев видел себя этаким Демиургом нового миропорядка («единого общеевропейского дома» с перспективой на «дом вселенский»), основанном на «новом мышлении». Реформатором, перед величием которого померкнет слава всех великих мира сего. Эту бредовую мечту самовлюбленного номенклатурного нарцисса всячески подогревали лидеры западных стран, которые, в отличие от Горбачева, прекрасно видели, к чему это приведет. В итоге личный фарс Горбачева обернулся трагедией страны. Нынешние разглагольствования пропагандиста итальянской пиццы понять можно: кому же понравится ходить в дураках? Вот он и придумал байку про то, как с младенческих лет, карабкаясь по номенклатурной лестнице со ступеньки на ступеньку, унижаясь и подличая (иначе доползти до таких номенклатурных высот при Хрущеве и Брежневе было невозможно), он только и грезил о том, как бы разрушить социализм.

Среди множества мифов, импортированных в СССР в годы горбачевской «перестройки» самым, пожалуй, зловещим и разрушительным был миф о ненужности или даже вредности государственной идеологии. Сделано это было с поистине макиавеллевским коварством. Коробейники «общечеловеческих ценностей» все хорошо просчитали и учли: и аллергию, которую вызывала у советского народа разложившаяся компартийная номенклатура, пожаловавшая себя в «ядро политической системы», и полное неведение гражданами СССР положения с идеологией на «цивилизованном Западе». Учтя все это, миссионеры-цивилизаторы представили дело в том свете, что идеология - это явление сугубо партийное и в качестве такового несовместима с наукой. Не составляет исключения и идеология социализма. Социализм - это в лучшем случае красивая утопия, но никак не наука. Именно подобную точку зрения развивал на последнем Всемирном философском конгрессе в Сеуле директор Института философии РАН А.А. Гусейнов. Так ли это? В самом ли деле идеология несовместима с наукой? И соответствует ли истине утверждение о сугубо партийном характере социалистической идеологии? Посмотрим.

Начнем с определения самого понятия «идеология». Необходимость этого диктуется тем, что понятие идеологии семантически настолько размыто, что пользоваться им в таком виде совершенно невозможно. Итак, что такое идеология? Человек преобразует мир не только по законам самого этого мира, ной в соответствии со своими потребностями. А потому, чтобы его деятельность была эффективной и продуктивной, он должен знать не только законы мира, в котором живет и частью которого является, но и мира своих потребностей. Он должен знать, кроме того, в какой мере мир соответствует или, напротив, не соответствует этим потребностям. Несоответствие внешнего мира, природного и социального, потребностям человека и является источником и побудительным мотивом человеческой деятельности. Идеология и есть система взглядов, ценностей и ценностных ориентаций, в которой аккумулируются и находят свое теоретическое выражение фундаментальные, стратегические интересы человеческих общностей (наций, классов, сословий и т. д.).

Поскольку в идеологии отражаются потребности и интересы социальных общностей, постольку она содержит возможность апробации на предмет ее истинности, т. е. соответствия либо несоответствия этим потребностям и интересам. Фундаментальные (а не сиюминутные, конъюнктурные) потребности и интересы, как показывает историческая практика, могут не только не осознаваться той или иной социальной общностью, но даже принимать извращенную форму. А это значит, что идеология подпадает под юрисдикцию науки. Но она подпадает под юрисдикцию науки и в другом отношении. Человек не может ставить свои условия ни природе, ни обществу. Его деятельность по преобразованию природного и социального бытия в соответствии со своими потребностями будет иметь успех лишь тогда, когда эти потребности не будут противоречить объективным законам самого бытия. Поэтому идеология должна не только выражать потребности социальных общностей, но и содержать в себе, кроме того, возможность их реализации. А это требует соотнесения этих потребностей с теми конкретноисторическими условиями, в которых пребывает данная общность. Идеология, таким образом, не будучи сама наукой, может быть как научной, так и ненаучной. Чтобы быть научной, идеология должна удовлетворять двум критериям: 1) потребности и интересы социальной общности, идеологией которой она является, должны быть верно осознаны; 2) должны быть учтены и иметься в наличии объективные условия, позволяющие эти потребности и интересы реализовать. Отсутствие хотя бы одного из этих условий превращает идеологию в утопию.

//__ * * * __//

Теперь поставим вопрос: социализм Маркса - утопия или наука (точнее: научная идеология)? Для того чтобы вынести объективный вердикт, необходимо, как очевидно, ответить на вышеуказанные два вопроса: 1) верно ли осознаны и отражены в идеологии марксизма потребности и интересы рабочего класса? 2) верно ли определены в ней те необходимые объективные условия, при которых эти потребности и интересы могут быть реализованы? По первому вопросу, думаю, распространяться много нет необходимости. В ценностях социализма для рабочего класса не нужно убеждать сегодня даже шахтеров Кузбасса, сыгравших в свое время роковую роль в приходе к власти Б. Ельцина. Нет необходимости долго распространяться и на ту тему, соответствует ли этим интересам та система экономических и социальнополитических отношений, которая доминирует сегодня в мире.

Забастовочное движение, захлестнувшее страны Запада, дает на этот вопрос более чем убедительный ответ. И если оно не захлестнуло пока Россию, то только лишь потому, что после проделанных над ними изуверских экспериментов трудящиеся России продолжают пребывать в состоянии шока и политической прострации. Однако первые звоночки для российских «реформаторов» и «модернизаторов» уже прозвенели. Пасхальный колокольный звон не заставит себя долго ждать. Остается, таким образом, ответить на последний вопрос: является ли переход человечества к социалистической организации общества исторической необходимостью и есть ли сегодня для этого все необходимые условия? К нему и обратимся.

Как известно, закономерный характер общественного развития Маркс связывал с формационным устройством общества и необходимостью смены одной формации на другую. Поскольку критики Маркса, в том числе и бывшие «верные ленинцы», как показывает их критическая практика, имеют о социологической теории Маркса весьма смутное, а зачастую и извращенное представление, есть, думаю, необходимость тезисно воссоздать хотя бы ее основные, несущие конструкции. Согласно Марксу, общество в своем функционировании и развитии подчинено таким же объективным, независимым от воли и сознания людей законам, как и природа. Нет на земле такой власти, которая могла бы сказать обществу: ты должно двигаться в эту, аневту сторону, как нет на земле власти, которая могла бы предписать нормы поведения физическим или химическим процессам. Но между природой и обществом есть одно существенное и принципиальное различие: историческая (общественная) закономерность реализует себя только через целесообразную деятельность людей. Деятельность и есть способ существования общества, способ, каким человек как субъект исторического процесса творит свою историю. Успех этой деятельности предопределен тем, в какой мере человек осознает законы мира, в котором он живет, ибо действовать он может не по своему произволу, а только сообразуя свою деятельность с объективными законами самого этого мира и в соответствии с ними.

В системе человеческой деятельности доминирующее положение занимает материальная деятельность, в процессе которой осуществляется своеобразный «обмен веществ» между человеком и природой. Чем определяется это доминирующее положение материального производства? Ответ очевиден: будучи природным существом, т. е. являясь частью той же природы, человек для своей жизнедеятельности нуждается в пище, жилье и иных материальных условиях, которые составляют необходимую предпосылку его общественного бытия. Материальное производство в процессе своего развития модифицируется в различные формы в зависимости от степени овладения человеком законами природы, которая находит свое материальное воплощение в производительных силах: орудиях производства, технологиях, развитии самого человека как основной производительной силы. Эти формы производства Маркс назвал способами производства. Но человек может осуществлять свою производственную деятельность только так или иначе кооперируясь с другими людьми, т. е. вступая с ними в определенные отношения. Совокупность этих отношений, т. е. отношений, в которые вступают люди в процессе производства, Маркс назвал производственными отношениями. Характер этих производственных отношений жестко детерминирован производительными силами, их характером и уровнем развития. Иными словами, отношения между производительными силами и производственными отношениями носят характер закона. Человек не властен устанавливать или менять систему производственных отношений исходя из своих субъективных побуждений. Ни одна общественная формация, говорит Маркс, не погибнет раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, а новые, более высокие производственные отношения никогда не появятся раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах старого общества. Как бы предвидя возможность рецидива бланкизма на почве научного социализма, Маркс предупреждает: «При рассмотрении таких переворотов (т. е. переходов от одной системы производственных отношений к другой. - В. А) необходимо отличать материальный, с естественнонаучной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение». Иными словами, переход от одной общественно-экономической формации к другой должен диктоваться внутренними условиями самого материального производства, его уровнем и возможностями, а не людьми, склонными путать законы бытия с издаваемыми ими декретами и иными юридическими актами. К сожалению, предупреждение Маркса было проигнорировано Лениным. Не был услышан и голос Плеханова, напомнившим российским большевикам о предупреждении Маркса. Слишком дорогую цену заплатила Россия за этот волюнтаризм. И это нужно признать, если мы действительно хотим поставить научный диагноз тому, что с нами произошло. Признать, не считаясь ни с какими авторитетами, ибо интересы истины дороже любого авторитета. А интересы дела и того дороже.

//__ * * * __//

Значит ли это, что кровь была пролита зря? Нет и еще раз нет. Речь идет лишь о страшной цене, которую пришлось заплатить нашему народу за строительство социализма. К началу 50_х годов ценой поистине титанических усилий и неимоверных жертв основные задачи переходного периода были решены. Перед СССР (Россией) открывались широкие перспективы социального прогресса. Перспективы эти были заблокированы приходом к власти Хрущева.

Согласно Марксу, «между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит целый переходный период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, а государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата». Иными словами, первую фазу коммунизма (социализм) Маркс и Энгельс рассматривали как переходный период, характеризующийся остатками старого, капиталистического и зачатками нового, коммунистического общества. Ленин и тут «творчески развил марксизм», связав переходный период не с социализмом как первой фазой коммунизма, а с периодом, предшествующим этой первой фазе. Последствия не заставили себя долго ждать: вопреки Марксу, была упразднена диктатура пролетариата как политическая организация переходного периода и установлено «общенародное государство», которое, как и следовало ожидать, тут же превратилось в государство диктатуры партийной номенклатуры - коммунистической по форме, буржуазной по содержанию. В итоге получили горбачевскую «перестройку» и ельцинскую «революцию с лицом Елены Боннэр».

Нет решительно никаких серьезных оснований говорить о теоретической несостоятельности или «устарелости» социализма Маркса. Напротив, современный капитализм в общем и целом развивается в строгом соответствии с его прогнозом. Вплоть до положения об относительном и абсолютном обнищании пролетариата. Развертывающийся на наших глазах его глобальный кризис, отсроченный в свое время разрушением СССР, -доказательство тому. Можно только умиляться стенаниями по тому поводу, что власть бросилась спасать прежде всего банковскую систему. Да разве могло быть иначе? Ведь сама суть капитализма и состоит в том, что он превратил деньги в товар, а потому является паразитическим по самой своей природе. В господствующей ныне в мире экономической парадигме финансово-ростовщический капитал превратился в демиурга всего и вся. Он полностью подмял под себя труд, мертвой хваткой держит реальную экономику. Ничего не создавая сам, он присваивает громадные богатства.

Это - солитер, внедрившийся в общественный организм и пожирающий его живую плоть. После того, как был ликвидирован золотой стандарт денежной единицы, для мирового ростовщичества наступил вообще золотой век. Это и привело к ситуации, которая сложилась на мировом рынке: он буквально завален денежной макулатурой. Под этим бумажным Эверестом капитализм и будет в конце концов похоронен.

Сегодня уже ясно каждому сколько-нибудь смыслящему в социальной аналитике человеку: противоречия, которыми обременено современное общество, не могут быть разрешены в рамках доминирующей ныне в мире системы общественных отношений. Поэтому человечество уже сегодня стоит перед жесткой альтернативой: либо сменить форму своей организации, либо уйти в небытие. В этом смысле идеология Маркса является идеологией не только рабочего класса. Одновременно она является и идеологией общечеловеческой. Ибо вполне очевидно, что человеческая цивилизация может сохранить себя только на пути социализма. Иного поистине не дано.

2010 г.

 

Миф о «представительной демократии»

Все наши политики - демократы до кончиков ногтей и корней волос. С видом ученого попугая не устают они повторять афоризм У. Черчилля: демократия - это плохо, но ничего лучшего человечество пока не изобрело. Годами и десятилетиями расхаживая в «верных ленинцах», они так и не удосужились поинтересоваться, почему их кумир с таким презрением отзывался о «буржуазном парламентаризме», противопоставляя ему власть Советов.

Я не поклонник Ленина. Я давнишний принципиальный его противник - и как человека, и как политика, и как теоретика. Однако в интересах истины вынужден признать, что по своей политико-правовой культуре Ленин на целый Эверест выше сегодняшних своих критиков. Почему Ленин так зло высмеивал претензии «буржуазного парламентаризма» на демократию? Да по очень простой причине: будучи, не в пример нынешней «политической элите», человеком компетентным в истории государства и права, Ленин прекрасно понимал, что демократия как принцип власти - анахронизм. Ибо, по точному и строгому смыслу слова, «демократия» - это прямое народовластие. В качестве таковой она еще могла как-то реализовать себя в греческих городах-полисах, где, собственно, и возник сам термин «демократия». В нынешних государствах с их громадными территориями и миллионами населения реализовать этот принцип невозможно.

Любая власть - представительна и, следовательно, не является демократией уже по определению. Это понимал, кстати, не только Ленин. Введенный в политологию и правоведение термин «представительная демократия» -доказательство тому. Ибо «представительная демократия» - это в лучшем случае квазидемократия. Ленин потому и ухватился за Советы, что усмотрел в них форму прямого народовластия.

Сколько аттической соли было истрачено либерал-демократами по поводу «ленинской кухарки». Либерал-демократические остряки верны себе. Они, во-первых, никогда ничего не дочитывают до конца, во-вторых, фатально не способны понять даже то, что прочитывают. Мысль Ленина была истолкована ими в том смысле, что государственная деятельность не требует_ де, согласно Ленину, никакой специальной подготовки. Это, конечно, вздор, ибо у Ленина далее следует: «если ее научить». Так что дешевое остроумие хохмачей из либерал-демократического вертепа, во-первых, бьет мимо цели, во-вторых, этим господам не следовало бы забывать, что в доме висельника не говорят о веревке. Этим я вовсе не хочу сказать, что разрекламированные Лениным Советы стали органами подлинного народовластия. Напротив, они лишний раз подтвердили, что время демократии в ее изначальном, истинном смысле безнадежно прошло. И о демократии могут распространяться сегодня либо невежды, либо политические наперсточники.

Помнится, после выхода брошюры Солженицына «Как нам обустроить Россию?» М. Горбачев искренне недоумевал: да какой же, к лешему, Солженицын демократ, он же монархист. Но вот ведь незадача: Англия -монархия. И это не мешает ей оставаться в глазах нашей «политической элиты» эталоном демократии. Да ив Швеции и Бельгии дела с демократией тоже обстоят как будто бы вполне благополучно. И напротив, Российская Федерация - республика, что не помешало «всенародно избранному» расстрелять на глазах всего мира российский парламент, скрутить в бараний рог Конституционный Суд, вышвырнув помелом его председателя, загнать в подполье политическую оппозицию, положить в карман средства массовой информации и утвердить в качестве Основного закона государства свою хмельную волю.

//__ * * * __//

Что же из всего этого следует? Следует очевидное: политический режим не зависит прямо и непосредственно от формы правления. И республика так же совместима с самой разнузданной диктатурой (в форме, например, президентской автократии или парламентской олигархии), как и монархия отнюдь не противоречит демократии. И если наша «политическая элита» этого не понимает, то только лишь потому, что она вообще мало что понимает, пребывая в состоянии хронического интеллектуального климакса. Вместе с тем достаточно небольшого умственного усилия, чтобы уразуметь: в условиях, когда власть перестала носить характер прямого народовластия, обретя представительную форму, иначе и быть не может. Ибо принципиально тут одно: осуществляет ли властные полномочия сам народ непосредственно или это делает за него кто-то от его имени и по его поручению. А уж кто это делает - монарх, президент, парламент, фюрер -вопрос даже не второстепенный, а третьестепенный. Проблема демократизма власти смещается здесь в иную плоскость, обретая качественно иной смысл: какой объем полномочий народ (граждане) делегирует власти и каковы его, народа, реальные возможности эту власть контролировать. Так что кричать ура и бросать в воздух чепчики по поводу республиканской (парламентской, президентской, советской) формы правления, право же, не стоит.

С того момента, когда общество обрело форму политической организации, а власть конституировалась в особый социальный институт, стоящий над обществом, проблема власти приняла форму соотношения прав государства, прав общества, прав человека. Соответственно этому исторически сформировались три идеологии власти, которые можно было бы назвать государственнической, демократической и либеральной. Критерием их различения является то, чему они отдают приоритет - правам государства, правам общества или правам человека. Три эти идеологии доминируют и по сегодняшний день, хотя не всегда четко осознаются. Этим, в частности, и объясняется появление таких политических кентавров, как либеральнодемократические партии.

Государственническая идеология (речь идет именно об идеологии, т. е. о теоретическом осознании феномена власти, анео самой власти как реальном явлении бытия человека) исторически предшествует демократической и либеральной. Суть ее в том, что государство самоценно, обладает своими собственными, имманентно ему присущими целью и нравственным смыслом. Государство ни в коей мере не есть средство, служащее удовлетворению какой-либо общественной или индивидуальной потребности человека. Оно, напротив, само есть высшее благо, которому должны быть подчинены интересы и отдельного человека, и общества в целом. Согласно воззрениям одного из крупнейших теоретиков этой идеологии Августина, государство -это государство-церковь, преддверие Царства Божьего на земле. Поэтому, подобно тому, как служение Богу составляет высший смысл жизни человека, подобно этому и смысл жизни гражданина, его высший долг состоит в служении государству.

В дальнейшем эта идеология была переосмыслена. Начал эту работу Макиавелли, завершил Гоббс, выдвинувший идею «общественного договора». Государство, согласно Гоббсу, имеет вполне земное происхождение и вызвано к жизни потребностью покончить с тем животным состоянием, в котором пребывал первобытный человек, и в котором царила «война всех против всех». Индивидуализм и эгоизм, заложенные, согласно Гоббсу, в самой природе человека, поставили общество перед реальной перспективой самоуничтожения. Дабы прекратить этот процесс взаимоистребления, порожденный несовершенством человеческой природы, люди вынуждены были в конце концов пойти на радикальную меру: передать присущие им от природы права особому институту (государству), который был призван регулировать общественные отношения. Условия этого договора таковы: люди уступают государству свои права, государство обеспечиваетлюдям общественную безопасность. Таким образом, человеческое стадо превратилось в гражданское общество. Государство - это зло (Левиафан), но зло необходимое, и в этой своей необходимости оно есть добро. Поскольку люди не по принуждению, а вполне добровольно передали государству свои права, постольку они лишаются оснований диктовать ему какие бы то ни было условия. Интересы государства становятся отныне выше и интересов отдельного человека, и всех людей, вместе взятых. Объединившись, люди могут, конечно, упразднить государство. Но, упразднив его, они добьются только одного: окажутся в том же животном состоянии, в котором пребывали и от которого пытались уйти. Дилемма: либо самоуничтожиться, оставаясь свободными, либо сохраниться, подчинив свою волю интересам государства, всегда остается, остается и право людей на выбор. Такова в общих чертах и по необходимости в огрубленном виде концепция Гоббса. Такова в сути своей и государственническая идеология власти вообще: если вы избираете государство, принимайте и все следствия, необходимо отсюда вытекающие.

//__ * * * __//

Однако в недрах этой идеологии начинает формироваться иное понимание природы власти. У его истоков стоит Локк. Локк согласен с Гоббсом в том, что животное («естественное») состояние, в котором пребывал первобытный человек, порождает «войну всех против всех». И в этом смысле оно есть несомненное зло. Но благо ли государство, о котором говорит Гоббс? Нет, отвечает Локк. Такое государство есть не меньшее зло, ибо, изымая у людей все их права, оно превращается в деспота, а люди, лишенные прав, становятся его рабами, т. е. теми же бессловесными животными. Вся разница, таким образом, сводится к тому, что «естественный человек» - это свободное животное, а «государственный человек» - животное, заключенное в клеть, именуемую государством.

Где же выход и есть ли он? Такой выход, говорит Локк, есть. И состоит он в том, что люди не должны отказываться безоговорочно от всех своих прав.

Создавая государство как институт, стоящий над обществом, люди должны, конечно, выполнять условия заключаемого ими договора. Но ведь и государство, отчуждаясь от общества и превращаясь тем самым в некую автономную силу, в свою очередь, должно выполнять его условия. Кто и как будет это контролировать? Следовательно, «общественный договор» вовсе не предполагает передачу государству всех прав граждан. Граждане должны сохранить за собой по крайней мере право контроля за тем, как государство выполняет условия заключенного договора. Но только ли это? Нет, говорит Локк. Общество вообще должно передать государству только те права, которые необходимы и достаточны для его нормального функционирования. В «общественном договоре» и должно быть четко оговорено, какие свои права общество передает государству, а какие оставляет за собой. В числе этих оставляемых им за собой прав должно быть обязательно право общества контролировать деятельность государства.

Следуя пути, проложенному Локком, Руссо идет еще дальше. Он вообще лишает государство какого бы то ни было права голоса. Государство, согласно Руссо, это всего лишь технический исполнитель воли народа. И не более того. Эта «воля народа» выражается через специальных уполномоченных, им, народом, избираемых. Тем самым Руссо закладывает основы и современной «представительной демократии», реализуемой в республиканской форме правления, и демократической идеологии власти.

При всей внешней привлекательности концепция Руссо страдает одним органическим пороком: напрочь игнорирует права отдельного человека. Если в государственнической концепции общество ставится в положение раба государства, то в демократической концепции отдельный человек ставится в такую же рабскую зависимость от воли большинства. «Воля народа» на поверку оборачивается волей лишь части (хотя бы и большей) общества. Ну а как быть, если оставшееся меньшинство (в принципе это могут быть 49 процентов граждан), не говоря уже об отдельном человеке, не согласятся с «волей народа»? Тогда, говорит Руссо, общество вправе это меньшинство просто уничтожить. Народовластие Руссо оборачивается, таким образом, самой жесточайшей диктатурой. Это и продемонстрировали на практике Робеспьер, Марат и другие «друзья народа», пославшие на гильотину десятки тысяч французов. Это же продемонстрировали и «ленинские гвардейцы», учинившие во имя «воли народа» кровавую вакханалию в России.

Ущербность демократической концепции власти не могла, естественно, не быть замеченной. И как реакция на нее формируется либерализм, делающий акцент на «правах человека». Общество, в представлении либералов, это не более чем совокупность людей, а государство - всего лишь творение рук человеческих. Поэтому в системе правовых отношений приоритет должен быть за правами человека, а не общества, не государства. Наиболее полное свое воплощение либерализм нашел в анархизме.

//__ * * * __//

Изложенная здесь теоретическая схема - всего лишь схема. И в качестве таковой она, естественно, не отражает всей сложности и противоречивости процесса формирования и развития идеологии власти. Но основные тенденции и - что особенно важно в контексте тех задач, которые перед нами сегодня стоят, - «болевые точки» проблемы власти она вскрывает.

В чем ущербность государственнической концепции? Она была отмечена уже Локком. Будучи проведена последовательно, государственническая концепция закономерно ведет к бюрократизации государства, ставит общество в полную зависимость от произвола чиновников. В современной политологии такое государство получило название тоталитарного. Чьи интересы выражало государство «диктатуры пролетариата», а потом и «общенародное государство»? Рабочего класса? Крестьянства? Интеллигенции? Рядовых членов КПСС, наконец? Нет, оно выражало прежде всего интересы сросшегося, подобно сиамским близнецам, партийносоветского чиновничества. Да и нынешняя постсоветская власть, несмотря на свою молодость, успела уже проявить и отменный аппетит, и кастовую солидарность. Достаточно посмотреть хотя бы на принципы оплаты труда в бюджетной сфере или на наше пенсионное законодательство. И никакие идеологемы, вроде «диктатуры закона», «равенства граждан перед законом», «взаимной ответственности граждан перед государством и государства перед гражданами», «принципа разделения властей», положение дел не спасают. Они лишь камуфлируют диктатуру бюрократии.

Возьмите хотя бы тот же принцип разделения властей. Выше уже было сказано, что все ныне существующие идеологии власти покоятся на принципе разграничения прав государства, прав общества и прав человека. Суть «правового государства», собственно, и состоит в четком разграничении и законодательном закреплении этих прав. Почему же этот правовой принцип подменен другим: принципом разделения прав (полномочий) различных «ветвей власти»? Разве не ясно, что разделить права между государством, обществом и человеком это совсем не то же самое, что разделить права между различными государственными институтами? Если брать по большому счету, то эта подмена может означать только одно: лишение общества права контроля за деятельностью государства. Этот контроль возлагается на... самое государство, где каждая из его «ветвей» контролирует две другие. К чему на практике ведет этот самоконтроль власти - тому мы с вами свидетели. Собрались три чиновника в лесочке и порешили: тебе, Боря, - РСФСР, тебе, Леня, - УССР, тебе, Стас, - БССР. Законодательная власть в лице республиканских парламентов тут же узаконила эту разбойничью сделку, судебная - умыла, как Понтий Пилат, руки. Нужно ли сегодня еще кого-то убеждать в том, что развал СССР был осуществлен в интересах именно партийно-советской бюрократии, что позволило ей разделить не только «народную власть», но и «народную собственность». О «мировой закулисе» я здесь говорить не буду.

Принцип разделения властей не только извращает идею правового государства, фактически выводя государство из-под контроля общества. Он, кроме того, крайне неэффективен. Ибо на практике приводит лишь к перманентным склокам между «ветвями власти» за передел властных полномочий. В итоге страдает государство, страдают граждане. Мне могут возразить, что на Западе эта властная чехарда мало сказывается на функционировании общества. Но, во-первых, это не так. Во-вторых, на Западе, в особенности в США, наряду с официальной властью существует еще своего рода «теневой кабинет», который и осуществляет реальную власть, позволяя политическим петрушкам разыгрывать на сцене перед почтеннейшей публикой спектакль на тему «представительной демократии».

Или возьмем принцип взаимной ответственности граждан перед государством и государства перед гражданами. Звучит обнадеживающе. Но что это означает в реальности? Кто и на каком основании будет определять меру ответственности государства перед гражданами и граждан перед государством? В государственнической концепции этим правом, как очевидно, наделено государство. Но государство - не безликий механизм, это люди, этим механизмом распоряжающиеся, т. е. чиновники. Можно ли сомневаться в том, как они распорядятся этим правом? И не очевидно ли, что красивая формула взаимной ответственности государства перед гражданами и граждан перед государством на поверку оборачивается полнейшим бесправием граждан перед сворой чиновников? Всего лишь один пример. Я никогда не находился в оппозиции к нынешней власти. Напротив, и как ученый, и как публицист я все эти годы открыто ее поддерживал, ибо считал и продолжаю считать, что проводимая ею внутренняя и внешняя политика при сложившихся условиях является единственно правильной. Но я вынужден самым категорическим образом протестовать против введенной контрактной системы найма, так как она переворачивает с ног на голову те реальные отношения между гражданином и чиновником, которые должны быть в нормальном, цивилизованном государстве. Здесь не чиновник является наемным работником граждан, а, наоборот, граждане являются наемными работниками чиновника. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: на практике это обернется полнейшим чиновничьим произволом. Ссылки на профсоюз, который якобы защитит работника - всего лишь хорошая мина при очень плохой игре. Хотелось бы знать: какая крапивная душа подсунула президенту эту идею? И почему Конституционный Суд не указал президенту и правительству на антиконституционность этой инициативы.

//__ * * * __//

В свете сказанного становится понятен пафос демократической концепции власти, у истоков которой стоит Руссо. У государства, говорит Руссо, нет и не должно быть иных целей и задач, кроме одной - выполнять волю народа. С этим, конечно, спорить нельзя. Вопрос лишь в том, в чем состоит эта воля и можно ли волю большинства считать волей народа. И логика, и факты говорят: нельзя. Ибо при таком положении дел народовластие очень легко может переродиться в охлократию, во власть толпы. Общество - это ведь не просто некая совокупность человеческих особей. Общество - это система, обладающая собственным качеством и функционирующая по своим особым законам. Отождествлять общество просто с совокупностью проживающих на территории государства людей - недомыслие. К тому же, как свидетельствует опыт, нет ничего проще, чем манипулирование мнением большинства. Лишить государство своего собственного голоса в делах общества - значит фактически лишить его возможности выполнять те функции, которые на него возложены и вытекают из его природы: быть гарантом общественной стабильности, арбитром во взаимоотношениях общества и отдельного человека, различных социальных групп.

Осознают ли эту опасность теоретики, исповедующие демократическую концепцию власти? Не только осознают, но и пытаются ее нейтрализовать. В частности, путем формирования так называемого гражданского общества, под которым понимается прежде всего многопартийность. Идея, заложенная в практику формирования политических партий, понятна - представить в органах государственной власти по возможности все социальные группы общества. Идея прекрасная, что и говорить. Вопрос в том, насколько она осуществима. Опыт показывает, что эта такая же иллюзия, как «диктатура закона» и прочий идеологический хлам, именуемый «демократическими стандартами». Во-первых, даже при пропорциональной системе выборов, самой, казалось бы, в данном случае оптимальной, для партий существует барьер в виде требования набрать определенный процент голосов, чтобы быть представленными в парламенте. Во-вторых, социальные группы, интересы которых призваны выражать политические партии, весьма различны по численному составу, а возможности для партий вести предвыборную агитацию даже при строжайшем соблюдении закона, мягко говоря, далеко не одинаковы. Все это делает перспективу попасть в парламент для многих из них весьма и весьма проблематичной. Не случайно поэтому на Западе с его устоявшейся многопартийностью предвыборную борьбу ведут между собой две-три партии. Остальные существуют в качестве украшений для фасада «представительной демократии». К тому же, как свидетельствует тот же опыт, внутренняя логика любой политической партии приводит в конечном итоге к тому, что ее аппарат перерождается в замкнутую касту, живущую собственной жизнью и свято блюдущую свой собственный шкурный интерес. Во имя этого кастового интереса партийная номенклатура пойдет на любые сделки. С кем угодно. За примерами ходить недалеко. Достаточно посмотреть на нашу так называемую оппозицию. Разве не слились в трогательном лобзании «тов. Калякин» и «спадар Вечорка»? Корпоративный интерес партийных функционеров оказался значимее и весомее идеологических и программных разногласий.

Но даже не это главное. Главное в том, что партийная система клонирует депутатов по профессии, отсекая тем самым народ от управления государственными делами. Не случайно наши демократы такой мертвой хваткой вцепились в «профессиональный парламент». Почему они третируют «ленинскую кухарку»? Неужели только потому, что кухарка - это всего лишь кухарка? Но, во-первых, чело наших демократов тоже не отмечено печатью мудрости, как говаривал Ходжа Насреддин, и профессиональный багаж плеч не режет. Во-вторых, как было уже сказано, Ленин вовсе не утверждал, что государственная деятельность не требует ни ума, ни профессиональных навыков. Мысль Ленина в другом. Отстаивая идею прямого народовластия, Ленин по самой логике вещей обязан был возражать (насколько искренне -другой вопрос) против того, чтобы между народом и государством стояла каста политических перекупщиков или, если угодно, профессиональных политиков, т. е. политиков по роду деятельности. Но именно это и не устраивает наших демократов. Пафос велеречивого их словоблудия о необходимости «профессионального парламента» не в том, что парламент должен быть представлен людьми разносторонне образованными, профессионально подготовленными, умеющими мыслить по_ государственному масштабно. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть, кто сидит в этом профессиональном парламенте. Лишите этих «профессионалов» помощников, советников, консультантов - и перед вами во всем своем величии предстанет ленинская кухарка. С той лишь разницей, что кухарка хотя бы щи варить умеет. Пафос в другом: чтобы парламент работал на «постоянной основе». Проще говоря, в «профессиональном парламенте» они видят для себя синекуру, или, говоря по-русски, «корыто». «Корыто» - вот Альфа и Омега всего их демократизма. Неудивительно поэтому, что нет более ревностных сторонников выборов по партийным спискам, чем наши демократы.

Но предположим, что партийные депутаты действительно представляют интересы тех или иных социальных групп. Предположим, что все они отличаются кристальной честностью. Что отсюда следует? Партийная система выборов, как известно, не исключает того, что какая-нибудь партия получит в парламенте конституционное большинство. Чьи интересы будет выражать такой парламент? Ясно, что интересы той социальной группы, партия которой являет это парламентское большинство. Тем самым государство, призванное стоять на страже интересов общества, превращается в орудие в руках одной социальной группы для навязывания своей воли всему обществу. А вы говорите, что «диктатуру пролетариата» Маркс придумал. Маркс лишь развил идею «представительной демократии» Руссо. Но Маркс был, по крайней мере, честным и не болтал о демократии, как это делают трубадуры и менестрели «демократических стандартов», пытающиеся учить нас правилам цивилизованного поведения.

//__ * * * __//

Практика парламентаризма со всей очевидностью показала, что партийный принцип формирования власти не оправдал возлагавшихся на него надежд. Партийность в том виде, в каком она реализовала себя, есть всего лишь средство, с помощью которого происходит отлов избирателей. Не потому ли партийные предвыборные программы забываются чуть ли не на следующий день после выборов. Косвенным признанием краха парламентской демократии явилось и введение института президентства. Введение института президентства часто связывают с необходимостью в полной мере реализовать принцип разделения властей. Это не так. И тот факт, что президент зачастую не является главой исполнительной власти, доказательство тому. Президент выступает прежде всего носителем национальной, государственной идеи. В этом своем качестве институт президентства призван нейтрализовать охлократические тенденции, имплицитно содержащиеся в парламентской форме правления. При этом не суть важно, в какой ипостаси явит себя охлократия - пресловутой «воли народа», классово-группового или кастово-чиновничьего эгоизма. Он -гарант цельности и стабильности государства, его безопасности. В свете сказанного и следует оценить всю артезианскую глубину политического мышления тех услужливых бюрократов, которые предлагают А.Г.Лукашенко сформировать «президентскую партию».

Что касается либеральной концепции, то она вообще не совместима с идеей государственной власти. Вполне логично поэтому, что в анархизме как политическом течении, воплотившем идею либерализма в наиболее полном виде, положение о необходимости уничтожения государства является основополагающим. Не стану далее развивать эту тему. Отмечу лишь, что человек - не абстракция, каковым он предстает в писаниях либералов. Он существо социально-историческое, а потому и его права не являются неким внеисторическим абсолютом. Они всегда носят конкретно-исторический характер, определяются реально сложившимися экономическими и социально-политическими условиями. Вынужден говорить об этом, чтобы предостеречь от хлестаковщины, которая с некоторых пор пышным цветом расцвела и в нашей исторической науке, и в законодательной практике. Просто диву даешься, с какой необыкновенной легкостью в мыслях выстраивают иные седовласые ученые мужи свои «исторические концепции», с какой беззаботностью оперируют абсолютами, ставя нашим предкам пятерки и двойки за похвальное или дурное поведение. И все это без малейшего поползновения встать на конкретно-историческую почву. И с какой же легкостью наши солоны и ликурги наделяют подчас граждан правами и свободами, совершенно не задумываясь над тем, в какой мере эти права и свободы могут быть реально обеспечены.

Права человека - дело серьезное, а потому и относиться к ним следует со всей серьезностью, не превращать в объект идеологических и политических спекуляций. Нужно раз и навсегда усвоить, что если государство не вправе посягать на права человека, то и человек не вправе посягать на делегированные государству полномочия. И дело тут не в приоритетах. Дело в том, что в противном случае государство не в состоянии будет гарантировать условия для реализации тех самых прав, о которых распинаются всякого рода благодетели, превратившие права человека в свой бизнес.

После всего сказанного, думаю, есть все основания констатировать, что все эти идеологии власти страдают каждая своими органическими пороками, а потому не могут быть взяты за эталон. Вытекают ли, однако, эти пороки из природы самой власти или они суть результат искаженного представления о сути политической организации общества? Мне представляется, что верно именно второе. Дело в том, что все эти идеологии власти неправомерно отождествляют государство как одну из форм организации самого общества, наряду с такими его формами, как род и племя, с органами управления государства. И, как следствие, пытаются решить проблему демократии не на пути организации самого общества и механизмов контроля институтов государства, а на пути организации власти и разграничении прав. Методологически такой путь порочен. Хотя бы потому, что разграничить эти права невозможно никакими процедурами - ни физическими, ни химическими, ни какими бы то ни было иными.

Как уже было сказано выше, общество - это не арифметическая сумма индивидов, его образующих. Общество - это система. Но именно потому интересы простого большинства и не могут выступать в качестве общественного интереса. Общественный интерес - это гармонизированный интерес общества как системы. Такая гармонизация и осуществляется в обществе-государстве. Государство, таким образом, - это не средство навязывания воли одной части общества другой его части или даже отдельному гражданину (хотя этот момент и наличествует), не некое «орудие угнетения». Государство - это высшая форма самоорганизации общества.

Та его форма, в которой современное общество только и может существовать. Разрушение государства, которое прогнозировали классики марксизма и которое в иной форме пытаются реализовать глобалисты, - это путь деградации общества, путь его самоликвидации. Это - путь, ведущий к гибели человеческой цивилизации.

//__ * * * __//

Из сказанного должно быть ясно, сколь трудна и ответственна деятельность политика. И какими поистине неординарными качествами -интеллектуальными и моральными - должен обладать политик. Это действительно элита общества. Точнее: эту функцию в состоянии выполнять только элита общества, а не любой краснобай и делец, способный увлечь толпу своей демагогией или скупить ее своей мошной. Но эта тема особого разговора, которой я здесь касаться не буду. Скажу лишь, что причастность к клану чиновников не дает еще решительно никаких прав на статус политической элиты. И напротив, политическая деятельность - это совсем не обязательно чиновничья служба.

Возникновение государства коренилось, конечно же, не в природном эгоизме и индивидуализме человека, как полагал Гоббс. Даже в мире животных, как установлено современной наукой, солидарность играет не меньшую роль, нежели пресловутый эгоизм. Совершенно невероятно, чтобы человек по природе своей был хуже животных. Причина не в природе человека, а в изменившихся условиях социальной жизни человека, вызванной структуризацией общества, появлением различных социальных групп со своими особыми групповыми интересами. Отношения между людьми становятся настолько многообразными и противоречивыми, что их невозможно уже регулировать традиционными методами родоплеменной организации. Возникает новый тип самоорганизации общества, в котором отношения между людьми обретают форму политических отношений, т. е. отношений принуждения. Не в том смысле, что они кем-то навязаны обществу, а в том, что они покоятся на добровольно принятых на себя людьми обязательствах. Особенность государства как политической самоорганизации общества и состоит в том, что оно основано на добровольно взятых на себя гражданами обязательствах и вытекающих из этих обязательств правах, закрепленных в Законе. Гарантом соблюдения этих принятых на себя обязательств и вытекающих из этих обязательств прав и являются формируемые гражданами органы управления государства. Гоббс, таким образом, нисколько не ошибался, говоря о том, что в основе государства лежит общественный договор. Но он ошибался, полагая, что этот договор заключается между гражданами и государством, которое он при сей оказии отождествил с органами управления государства. На самом деле органы управления государства (институты государства) не являются стороной этого договора. Они являются гарантом соблюдения договора, который люди заключают между собой. И обязательства граждане несут, строго говоря, не перед органами власти, а друг перед другом. Из сказанного должно быть понятно, что соблюдение прав граждан - гарантия стабильности государства. Ибо, нарушая их, власть нарушает не пресловутые права человека. Она освобождает гражданина от принятых им на себя обязательств и, следовательно, рубит сук, на котором сама же и сидит.

Руссо нисколько не ошибался, говоря о том, что государство (лучше бы сказать, органы управления государства, государственные институты) никакими правами не обладает. Но он грубо ошибался, лишая государство одновременно и собственного голоса в делах общества. Ибо если государство не обладает правами, то обладает делегированными ему полномочиями, т. е. правом распоряжаться правами граждан в случаях исполнения им своих функций. Поясню конкретным примером. Жизнь, как известно, отнесена законодателем к неотъемлемым правам человека. Однако не менее хорошо известно, что одной из важнейших функций государства является защита от внешней агрессии. Каким же образом государство может выполнить эту свою функцию? Видимо, только рекрутируя солдат из числа своих граждан, т. е. нарушая их право на жизнь. Для граждан, таким образом, их право на жизнь оборачивается своей противоположностью - обязанностью, обязанностью защищать это свое право на жизнь.

Наложив мораторий на смертную казнь, безграмотная российская «политическая элита» не гуманность проявила. Она отказалась выполнять одну из важнейших своих функций - гарантировать гражданам право на жизнь. Последствия этой безграмотности налицо: кровь течет рекой, и не только в Чечне. Следует ожидать, что россияне в конце концов вынуждены будут прибегнуть к самосуду, как это сделали, если не ошибаюсь, французы. И будут правы, ибо право на жизнь является их неотъемлемым правом. В советские времена смертная казнь по всей справедливости называлась не смертной казнью, а высшей мерой социальной защиты. Однако жито сказать, при советской власти не было «профессионального парламента». И вопросами государственного строительства не занимались интеллектуалы типа российского уполномоченного по правам человека г-на Лукина.

В любой буржуазной конституции право частной собственности объявлено священным и неприкосновенным. Однако во время Великой Отечественной войны (Великой и Отечественной, разумеется, для нас) правительства и Англии и США, нимало не считаясь с этим правом, реквизировали для нужд обороны любую собственность. Нарушали ли они конституцию? Нет, они действовали в строгом соответствии со своими полномочиями, закрепленными в тех же конституциях. Однако эта диалектика выше уровня понимания нашей политической элиты.

2010 г.

 

Метаморфозы «перестройщиков»

Известный советский историк академик Е.В. Тарле с сарказмом поведал как-то о том, как менялась тональность парижской прессы, комментировавшей бегство Наполеона с Эльбы. Первая реакция: «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан». Вторая: «Наполеон вошел в Гренобль». И, наконец, третья: «Его Императорское Величество ожидается в своем верном Париже». Нечто подобное произошло и с нашей либердемовской «элитой» - интеллектуальной и политической. За сравнительно короткий срок она эволюционировала от воинствующей русофобии до русского национализма.

Будьте, однако, бдительны: при всех метаморфозах ее «категорический императив» остается неизменным: арбатский байстрюк есть мера всех вещей. Этому императиву подчинены и их вера, и их право, и их мораль. Ему они следовали всегда: и при Сталине Кровавом, и при Хрущеве Освободителе, и при Брежневе Тишайшем, и при Горбачеве Меченом, и при Ельцине Потрошителе. Тут они никогда не изменяли себе - ни тогда, когда ходили в «твердокаменных большевиках», воспевая пыль на комиссарских шлемах; ни тогда, когда, совершив неимоверное сальто-мортале, вдруг заделались «социалистами с человеческим лицом», дружно скандируя: «Больше социализма»; ни тогда, когда, мутировав в либералов и демократов (либердемов), истошно вопили, взывая к Ельцину: «Раздави гадину!» Ияне уверен, что тот же Марк Захаров публично рвал свой настоящий билет члена КПСС, а не снятую с него копию.

Стабильности их жизненного кредо удивляться нечего: она покоится не на разуме, а на инстинкте, не на зове сердца, а на урчании желудка. А инстинкт - это такой гранит, который способен противостоять любым социальным потрясениям и духовным ветрам. Человек, живущий головой и сердцем, может сменить убеждения, может пойти на компромисс с совестью, ибо разум способен ошибаться, а сердце - податься минутной слабости. Человек, живущий чревом, всегда остается верным себе, ибо инстинкт не подвержен ни ошибкам, ни слабостям. Вот почему нет и быть не может более постоянного в своем жизненном кредо человека, чем либерал (он же демократ, коммунист, монархист, анархист, патриот, космополит, националист et cetera), вскормленный и взлелеянный в том уголке Москвы, который с таким утробным лиризмом воспел некогда Булат Окуджава. С помощью каких методов селекционирован сей homo arbatus - мичуринской ли биологии, генетики или каким-то иным способом - сие великая тайна есть. Но то, что такая популяция выведена - факт. И принимать это тоже нужно как факт. Не ставить себя в смешное положение, уличая эту арбатскую популяцию в конъюнктуре, беспринципности и прочих грехах. Нужно, наконец, понять: она живет в ином, чем прочие смертные, интеллектуальном и моральном измерении.

Отсюда, однако, вовсе не следует, что можно позволять ей и дальше паразитировать, внедрившись, подобно солитеру, в общественный организм. Совершенно напротив, необходимо самым наглядным образом показывать обществу особенности ее «социальной физиологии», которая позволяет ей не только выживать, но и благоденствовать в любых условиях - и при «тоталитаризме» Сталина, и при «развитом социализме» Брежнева, и при «суверенной демократии» нынешнего властного дуумвирата.

//__ * * * __//

Обратимся, однако, к существу дела. Именно к существу, анек тому, что лежит на поверхности и что хотели бы нам внушить. Вскроем внутреннюю логику тех метаморфоз и кульбитов, которые проделала арбатская

интеллектуальная и политическая «элита» за последние 20 лет, и попытаемся выявить их идеологический эквивалент. Последнее чрезвычайно важно, ибо светят эти «звезды» не собственным, а отраженным светом.

В чем был смысл горбачевской «перестройки», в которой она, эта «элита», сыграла одну из решающих ролей? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно вспомнить, с чего она началась. А началась она с борьбы против «тоталитаризма». Что же скрывалось под этим новомодным эвфемизмом? Ответ прост: борьба против государства. Не против социализма и социалистического государства, а против государства как такового. То есть решалась задача дискредитации самой идеи государственности. Смысл горбачевской «перестройки» был не в демонтаже социализма и СССР - это были цели всего лишь ближайшие и преходящие. Истинный, глубинный смысл заключался в другом: демонтаж СССР (России) открывал дорогу для реализации политики глобализации, конечной целью которой является полная ликвидация наций и национальных государств, превращение политического ландшафта в «единое экономическое пространство», а человечества - в роботизированную биомассу. В условиях существования СССР глобализация оставалась всего лишь «американской мечтой» и не более того. С его развалом она стала реальностью.

Осознавал ли это Горбачев? Убежден - нет, сей болтливый павлин играл роль Петрушки. Не осознавала и либердемовская «интеллектуальная элита» -она просто добросовестно отрабатывала свои гранты, загранкомандировки, спонсорские вспомоществования и т. д. и т. п. Но российскому обществу пора наконец понять: «пятая колонна», свившая свое гнездо в Кремле, речь ведет (разумеется, как всегда, с чужого голоса) вовсе не о десталинизации России - она ее уже десталинизировала, уничтожив индустриально_ промышленный потенциал, созданный народом под руководством Сталина ценой неимоверных жертв. Речь идет о ликвидации России, а сама Россия -всего лишь первая в ряду на заклание.

Свою практическую реализацию указанная геополитическая стратегия нашла, в тотальном «разгосударствлении» всего и вся: собственности, идеологии, личности. Разгосударствление экономики СССР вылилось в формирование узкого круга «эффективных собственников», которым и была передана либо вообще на дурницу, либо за чисто символическую цену (на деньги, взятые, кстати, «в кредит» у того же государства) общенародная собственность, а государственная власть превращена в «ночного сторожа» при капитале этих «эффективных собственников». Сам же «эффективный собственник» был наделен полной свободой хозяйственной деятельности, единственным мерилом эффективности которой становилась прибыль.

«Разрешено все, что не запрещено законом», - провозгласил ставропольский Солон. По сути это означало выведение «бизнеса» не только из-под юрисдикции морали, но и из-под какого бы то ни было общественного контроля. В итоге был подорван экономический фундамент, отсутствие которого делает невозможным существование любого государства как формы политической самоорганизации общества. Экономическая, социальная, военная, духовная деградация России - наглядная иллюстрация к сказанному.

Ту же антигосударственную задачу решало и «разгосударствление» идеологии. Ибо что такое государственная идеология? Это - система идей, ценностей и ценностных ориентаций, аккумулирующая в себе фундаментальные, стратегические потребности и интересы государства. Государство, не осознающее своих национально-государственных интересов, т. е. не имеющее своей идеологии, фатально обречено на геополитическое небытие. В лучшем случае, становится безгласным объектом мировой политики. Поэтому идеологема деидеологизации, закрепленная в качестве конституционной нормы России, сыграла и продолжает играть роль СПИДа, разрушающего российский государственный организм. А тотальный «плюрализм», пришедший на смену государственной идеологии, в своем объективном содержании есть не что иное, как легализация любой антигосударственной, подрывной деятельности. Весьма примечательно, что такой «плюрализм», оказывается, совместим с любой идеологией, кроме одной - национальной. Что и демонстрирует - демонстрирует нагло и агрессивно - нынешняя российская власть, вытаптывая в зародыше любые ростки национального самосознания русского народа, запрещая его национальные организации - политические и неполитические.

//__ * * * __//

Что стояло и стоит за идеей «разгосударствления личности», ее «суверенизацией», нашедшей свое конкретное выражение в доктрине «прав человека»? По своему существу это означает превращение общества в арифметическую сумму социальных атомов или лейбницевских монад, а гражданина - в обывателя, живущего своей замкнутой, автономной жизнью. То есть это все тот же путь разрушения государства как целостного социального организма, превращение общества в человеческое стадо. Этот грязный антигосударственный селевой поток и был аккумулирован в либердемовской «национальной идее»: «Патриотизм - последнее убежище негодяев!».

Результаты этой стратегии были настолько впечатляющи, что либердемы встали перед реальной перспективой потерять власть над Россией. Как ни был замордован народ, каким-то звериным чутьем он уловил угрозу самому своему существованию. Ответом было то, что на президентских выборах Ельцин сумел усидеть в своем кресле только путем невиданных в политической практике фальсификаций и шкурной беспринципности Государственной Думы.

Последовавший вскоре уход Ельцина был предрешен не только болезнью. Интересы «мировой закулисы» диктовали острую необходимость корректировки политики. Такая корректировка и была произведена. Стало ли это отказом от прежней антигосударственнической стратегии? Никоим образом. Стратегия осталась прежней. Изменилась тактика, изменилась политическая риторика. Космополитизм уступил место патриотизму. Все либердемы в одночасье заделались завзятыми патриотами. Если раньше предлагалось откусывать от государственного суверенитета России столько, сколько каждый в состоянии проглотить, то теперь любителей этого яства рекомендовалось «мочить в сортирах». Негодяем отныне предписано было считать не патриота, а того, кто не клялся трубно и прилюдно именем России. Но вот что примечательно: патент на право называться патриотом получал лишь тот, кто числил себя «россиянином». Тот, кто ощущал себя русским, автоматически становился «экстремистом» и «русским фашистом». То есть этот либердемовский патриотизм оказался густо замешанным на русофобии и в этом своем качестве призван был сыграть роль альтернативы русскому национализму.

На первый взгляд кажется непонятным и алогичным: почему всякий иной национализм - татарский, башкирский, калмыцкий, еврейский - терпим и даже поощряем, и один только русский попал в разряд уголовных преступлений? На самом деле ничего удивительном в этом нет. Тут своя логика, логика криминальная, но логика. Логика, органически вписывающаяся в вышеуказанную политическую стратегию. Дело в том, что русский народ был и продолжает оставаться пока еще если не формально, то по существу государствообразующим народом России, становым ее хребтом. Поэтому борьба против русского национального самосознания («русского фашизма» - в терминологии либердемов) по сути своей есть борьба против русской государственности. А поскольку государства могут существовать только как национальные государства («многонациональное государство» -нонсенс, абракадабра, сапоги всмятку), то борьба против русской государственности есть борьба против государства как такового. Российское государство без его русского стержня и русской сути - фантом. Это идеологи глобализма, в отличие от наших местечковых бисмарков, прекрасно понимали и понимают. Таким образом, сквозь миловидную маску «россиянского патриотизма» мы вновь зрим все ту же отвратную рожу глобализма.

Хитроумная комбинация с противопоставлением национализма патриотизму, подменой первого вторым также не увенчалась успехом. Протестное движение русского народа против национального унижения, циничного попрания властью его законных прав, несмотря на информационную и политическую травлю, репрессии и уголовные преследования, не только не пошло на убыль, но, напротив, лишь крепло и ширилось. И, что для власти стало симптомом не просто тревожным, но прямо-таки убийственным, в авангард этого движения встала молодежь. Не удалось власти сформировать из нее «поколение пепси», вытравить из русской молодежи их унаследованную от предков русскую душу, заменив ее сработанным по дьявольским технологиям суррогатом. А ведь какие радужные перспективы, какие манящие дали открывались: «совки» отомрут - этот вожделенный для нее день власть «приближала, как могла», - явится новое поколение, вскормленное кока-колой, воспитанное на идеях «толерантности», «политкорректности» и прочих «общечеловеческих ценностях». Увы, вся многотрудная «идеологическая работа» пошла насмарку.

//__ * * * __//

Тогда родился новый «проект»: всех сделать русскими. То, что не удалось отцам-основателям США; то, что оказалось не под силу большевикам, перед которыми, если верить Сталину, никакие крепости не могут устоять, то должно свершиться в «суверенно-демократической» России. Россия должна стать тем «плавильным тиглем», в котором будет изготовлена новая русская нация. Нырнут в этот «плавильный котел» «и финн, и ныне дикий тунгус, и друг степей калмык» и вынырнут, подобно ершовскому Иванушке, «новыми русскими».

Чтобы решить эту задачу, был изобретен метод поистине уникальный в своей глупости и подлости: убедить всех, и прежде всего самих русских, что никакой русской нации отродясь не бывало, как не существует и поныне. Она еще просто не сложилась, а потому ее необходимо сформировать. Основные тяготы по решению этой титанической задачи возложили на Институт этнологии и антропологии РАН, директор которого г-н Тишков при сей счастливой для него оказии был увенчан званием академика. В помощь ему мобилизовали ораву «политологов», «социологов», «аналитиков», «экспертов», «футурологов», которая тут же была пожалована званием «национально-патриотической элиты России». Она-то и должна была подвести под эту политическую задачу теоретический фундамент.

Основная трудность состояла в том, чтобы связать как-то концы с концами. Ибо любой человек с нормально организованной психикой тут же спросил бы: как же так, Государство Российское насчитывает несколько столетий (если счет вести только от Иоанна Грозного), а русской нации как не было, так и нет? Уж не работаете ли вы, многомудрые вы наши эксперты и чревовещатели, как ваш крестный отец Борис Ельцин, «с документами»?

Выход был найден - столь же простой, сколь и эффективный: Россия, была объявлена империей. Империя же, по их просвещенному мнению, антипод национального государства. Потому-то и стало возможным существование русской империи при отсутствии русской нации. Прекрасный русский писатель и блестящий стилист, но совершенно беспомощный политик Александр Проханов насчитал ажно четыре российских империи разных цветов и ныне одержим idee fixe - создать пятую. Надо полагать, голубую, так как и «Белая», и «Красная», если верить Проханову, уже были.

Исторический опыт свидетельствует: любое государство формируется как национальное государство. Нация - это и есть самоорганизовавшийся в государство этнос. В этом сущность и нации, и государства. И лишь затем, по мере территориального расширения и включения в свой состав иных этнических групп, некоторые из этих национальных государств перерастают в империи. Именно некоторые - не всякое полиэтническое государство является империей. Империей является лишь такое государство, в котором отношения между государствообразующей нацией и иными населяющими ее народами строятся по принципу господства-подчинения: есть метрополия и есть колонии, есть имперская (властвующая) нация и есть подвластные ей колониальные народы. Таковыми были все классические империи - Римская, Испанская, Британская, Французская, Германская. Так обстоит дело с империей, если вкладывать в это понятие научное содержание, определяемое этимологией и реальной историей, а не играть бездумно и безответственно словами.

Россия никогда не строилась по имперскому принципу господства-подчинения, а потому никогда империей не была. Русский народ никакими преимуществами в России по сравнению с другими населявшими ее народами не пользовался - ни экономическими, ни политическими. Включая в себя двунадесять языков, Россия на протяжении всей своей истории, в том числе и советской, оставалась национальным русским государством. Иностранцы, как это ни удивительно, понимают это лучше, чем наши политологи и яловые академики-этнологи. Они всегда называли граждан СССР русскими. Даже сегодня, после развала СССР, все граждане СНГ продолжают оставаться для них русскими. Или вы не слышали о «русской мафии», в составе которой нет зачастую ни одного этнически русского?

Империей Россия стала именоваться по милости «великого Петра», страдавшего не только уникальной безграмотностью, но и патологической страстью крушить все русское, переделывая на аглицкий и голландский манер. Идея Российской Империи, осознают это или нет, носит сегодня деструктивный, разрушительный характер и по своему объективному содержанию направлена на дерусификацию России, лишение русского народа его государствообразующего статуса и в конечном счете на ликвидацию России как геополитической реальности. Именно с этой целью г-н Тишков и его контора, именуемая по какому-то странному недоразумению академическим институтом, дробят русскую нацию на «сибиряков», «казаков», «поморов» и прочие «племена» Перемешав эти «племена» с иными, которые именуются ныне диаспорами, наши мичуринцы от этнологии намерены сформировать наконец русскую нацию. Гражданам этой новой Российской империи, потерявшим свое национальное обличье, станет уже совершенно безразличным, оставаться ли гражданами Российской Империи или стать гражданами новой Мировой Империи, сработанной по лекалам финансово-ростовщического капитала. Вот только не «симулякр» ли это - новая русская «политическая нация»? Последние события во Франции, Германии, Англии, Италии, Венгрии должны же чему-то научить. Даже докторов наук и академиков перестроечной и постперестроечной генерации.

//__ * * * __//

Противники махрового либерализма приходят в восторг от идеи Путина создать на базе «Единой России» патриотический общероссийский избирательный блок, способный якобы нейтрализовать непомерные политические амбиции распоясавшихся либердемов. Понять их можно: унизительно видеть, что судьба великой пока еще державы зависит от прихоти человека с опытом и психологией мальчика из дискотеки, советы которому дают такие одиозные безликости, как Ю. Юргенс и Е. Гонтмахер. Его программа «модернизации», озвученная в Санкт_ Петербурге, - это программа распродажи России. Распродажи «распивочно и на вынос». Назвать ее как-то иначе - и совесть не позволяет, и язык не поворачивается. Но почему не задаются вопросом: а какова политическая мудрость того, кто создал в России эту ситуацию? И в самом ли деле речь идет о коренной переориентации российской политики - внутренней и внешней?

Полно, инициатива Путина - из разряда тех же либердемовских маневров. «Единая Россия» за недолгую свою жизнь настолько себя дискредитировала в глазах народа, настолько уже обрыдла всем, вызывает такую лютую ненависть у подавляющего большинства избирателей, что, даже фальсифицируя итоги выборов (а власть не может не учитывать последних событий в арабском мире - не до такой же степени она тупа), ее возможности сохранить нынешнее лидирующее свое положение равны нулю. Путин прекрасно понимает, что, не получив донорской крови, его детище просто протянет ноги. В лучшем случае - загремит, «смердя впустую», на периферию политики. Этой донорской кровью сегодня могут быть для нее лишь организации, так или иначе ориентированные на национально_ государственные интересы России. И это Путин тоже прекрасно понимает.

Анализ программных документов этого чада политического мезальянса лишь убеждает: сохранение монопольного положения «Единой России» и возвращение Путину переданного Медведеву во временное пользование президентского кресла - вот «сверхзадача» Фронта. Никакой политики, одна сплошная политтехнология. И набившая оскомину риторика. Никакого сколько-нибудь политически значимого противостояния между Медведевым и Путиным в реальности не существует. Это - ягодки, выращенные в одном и том же палисаднике, заложенном Собчаком. Поэтому людям, действительно озабоченным судьбой России, нужно сказать этим соискателям кремлевского «стола» то, что говорили в подобных случаях наши предки: чума на оба ваших дома. Лучше уж смотреть футбол, нежели состязания нанайских мальчиков.

2011 г.

 

Перестроечные шлягеры о «мотивации». Постперестроечные - о «инновации»

В № 39, 41 «ЭФГ» за 2010 год помещена статья доктора экономических наук профессора П.А. Ореховского «Власть и инновации», представляющая собой перепечатку из журнала «Общество и экономика». Что же такого примечательного обнаружила редакция в статье уважаемого экономиста, что сочла необходимым познакомить с ней читателей газеты? Тема, конечно, актуальна, но ведь одной актуальности темы еще недостаточно. Нужны новые идеи, новые решения, и не просто новые, но и должным образом аргументированные.

Что же предлагает П.А. Ореховский? Автор задается вопросом: почему реализация любого инновационного проекта в сфере экономики всегда сопряжена с неимоверными трудностями, а зачастую вообще бывает обречена на провал? Ученый считает, что дело тут не в злой воле властей, их желании сохранить статус-кво, не в непрофессионализме исполнителей, их неумении взяться как следует за дело, не в технических, технологических, финансовых и прочих материальных возможностях. Дело, по его мнению, в том, что «любая инновация представляет собой перераспределение власти и в качестве такового влечет за собой не только экономические, но и социальные, политические последствия». Доказательство этой «гипотезы» и составляет сверхзадачу статьи.

Закономерности, о которой идет речь, не понимали, по убеждению автора, ни экономисты, ни социологи. Поэтому экономистов ставило буквально в тупик часто «экономически иррациональное» поведение власти (та же, скажем, «большая мелиорация», проводившаяся в СССР, или строительство новых заводов при катастрофической нехватке рабочих рук), а социологи и политологи, как правило, не видели связи между экономическими инновациями и социальными конфликтами. Ссылаясь на авторитет Ф.Хайека и Л. Мизеса, автор в качестве примера приводит марксизм, который «игнорировал проблему отсутствия мотивации к экономическим инновациям у «передового класса» при социализме». Что и предопределило, надо понимать, провал и брежневской «пятилетки качества», и горбачевского «ускорения», и за что социализм в конце концов поплатился.

Прежде, чем обратиться к «гипотезе», - парочка сопутствующих вопросов. Вопрос первый: это на какой же эмпирической или теоретической основе покоится вывод Хайека и Мизеса о том, что у «передового класса» при социализме нет мотивации к инновациям»? Вопрос тем более уместный, что Хайек, по компетентному свидетельству Майкла Эллмана, вообще не был знаком с практикой социалистического строительства. Вопрос второй: из чьего пальца - Хайека или Мизеса - высосано то заключение, что марксизм вообще не рассматривал проблему мотивации при социализме? Вопросы, впрочем, риторические, и ответ лежит на поверхности. Хайек и Мизес как истые либералы и монетаристы не видят иной мотивации, кроме той, которой была одержима старуха-процентщица Достоевского из романа «Преступление и наказание». А поскольку у «передового класса» при социализме такой мотивации действительно нет, то отсюда и вывод: нет вообще никакой мотивации. И не только к инновациям, ной к производственной деятельности вообще. А раз так, то и социализм Маркса -химера.

Слышали мы этот «перестроечный» шлягер. Слышали во всяком исполнении - ив сольном, и в хоровом. Слышим и сегодня с кремлевского властного насеста: тормозом-де медведевской (лучше - медвежьей) модернизации является русский народ. Вот только как быть с движением рационализаторов и изобретателей, которое приняло в СССР поистине массовый размах? Напрашивается здесь и такой вопрос: ну а при капитализме - есть ли у «передового класса» мотивация к инновациям при капитализме? По-видимому, тем более нет, поскольку любая инновация ведет здесь к сокращению рынка труда. Доказательство тому - движение луддитов в Англии, подлинный смысл которого Маркс и Энгельс по свойственной им политической слепоте, конечно же, так и не поняли.

Но если все это так, то возникает третий и последний вопрос: а в самом ли деле «передовой класс» является передовым? Не является ли он, напротив, классом реакционным, поскольку, не имея мотивации к инновациям, бревном торчит на пути научно-технического прогресса? И не приспела ли пора вообще отправить социологическую теорию марксизма на историческую свалку? Ведь радениями Хайека, Мизеса и «примкнувшего к ним Ореховского» доказано как дважды два четыре, что основное противоречие капитализма, которое Маркс квалифицировал как противоречие между трудом и капиталом, в сущности своей есть противоречие между буржуазией как субъектом инновационного развития и пролетариатом как субъектом застоя, между носителями двух альтернативных идеологий - идеологии социального прогресса, представленной буржуазией, и идеологии социального регресса, представленной пролетариатом. Именно в этом, а вовсе не в отношениях собственности, нужно искать и корни классовой борьбы. В преддверии грядущей тотальной компьютеризации производственных процессов, которая, по прогнозу директора российского Института проблем глобализации М.Г. Делягина, сделает излишним большинство работоспособного населения, такое переосмысление теории классов и классовой борьбы весьма своевременно и продуктивно. Если не в теоретическом отношении, то в плане идеологического обеспечения текущей политической практики. Браво, профессор, воистину наука становится непосредственной производительной силой! Мне скажут, что Ореховский всего этого не говорит. А зачем говорить? Есть посылки, а уж заключение из этих посылок читатель как-нибудь сделает и сам. На то ему и логика дадена.

//__ * * * __//

Перейдем к «гипотезе». Собственно, «гипотетического» в ней почти что ничего. Ясно ведь как Божий день, что любая инновация в экономике влечет за собой существенное изменение в содержании производства, а это, в свою очередь, не может не вести к изменению его формы, системы взаимосвязей между субъектами производства, а следовательно, так или иначе и к «перераспределению власти». Так что «гипотетическим» в гипотезе Ореховского является разве что то, что именно это «перераспределение власти» и является тормозом любой экономической реформы. Однако так ли это? И если так, то каковы механизмы этого торможения?

Последуем за автором статьи, который справедливо указывает на то, что начинать надо с четкого определения вводимых понятий. Итак, что такое власть? В согласии с М. Вебером, автор под властью понимает «отношения господства-подчинения между людьми». Под политикой, соответственно, -«деятельность по перераспределению власти в рассматриваемом социуме». Однако этого, по его мнению, недостаточно. Необходим критерий, с помощью которого можно было бы отличить политическую деятельность от всякой другой. Таковым, по его мнению, является критерий, предложенный немецким политологом К. Шмиттом, относившим к политической деятельности деятельность, основанную на различении «друга и врага». Само же понятие «друга и врага» предполагает, по Шмитту, такую степень отчужденности, что возможные конфликты между ними «не могут быть разрешены ни предпринятым заранее установлением всеобщих норм, ни приговором «непричастного» и потому «беспристрастного» третьего».

Но если политическая деятельность - это «деятельность по распределению власти», то совершенно непонятно, зачем потребовался еще какой-то дополнительный критерий для ее спецификации. Если политическая деятельность предполагает такую степень отчужденности между субъектами политического процесса, которая исключает возможность установления каких бы то ни было «всеобщих норм», то такая деятельность в принципе невозможна. Даже война как крайнее средство разрешения противоречий между политическими субъектами имеет определенные правила, зафиксированные в актах международного права. И потом: что это за «невыводимый» критерий политической деятельности, основанный «на различении друга и врага»? Почему он «невыводимый»? Ведь для того, чтобы отличить друга от врага, в свою очередь, нужен критерий их отличия -друзьями и врагами не становятся без всяких на то оснований. Наконец, если один человек увел у другого любимую жену, ясно, что их отношения будут строиться на «критерии различения друга и врага». Значит ли это, что эти отношения будут носить политический характер? А возможный мордобой, учиненный ими, следует ли отнести к сфере политической деятельности? Да понимают ли эти господа, что они говорят и что пишут?

Веберовское определение власти восходит к Римскому праву. Рим стал империей (от латинского imperium - властвование, владычество, господство) лишь после того, как завоевал другие страны и народы. Отношения между ним и этими странами строились по принципу «господства-подчинения»: метрополия - колонии разного статуса; имперский (властвующий) римский народ - подвластные ему другие народы, не являвшиеся римскими гражданами. Эта римская практика нашла отражение в римском правосознании, была воспринята западноевропейской традицией и экстраполирована на любую власть. Но, например, в христианстве власть рассматривается не как подчинение и господство, а как служение. Ибо ведь и «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы служить и отдать душу Свою для искупления многих» (Лк., 10, 45). Церковная власть - это именно служение, а не властвование. Пастырь служит пастве, а не подчиняет ее или властвует над нею. То же - царская власть. «Государева служба» - это не служба государю, а служба государя, и служить государю значит служить не государю лично, а государству, значит отправлять государственную службу: «Итак, слушайте, цари, и разумейте. от Господа вам дана держава и сила от Всевышнего, Который исследует ваши дела и испытывает намерения... Царь разумный - благосостояние народа». Если следовать логике Вебера и автора статьи, подучается, что народ как «источник власти» формирует эту власть, дабы она господствовала над ним. Откуда, спрашивается, у народа такой мазохизм? Если власть - это «отношение господства-подчинения», а демократия в ее изначальном смысле - прямое народовластие, то над кем господствовали античные афиняне?

Полис по-древнегречески - город, полития - управление городом (администрация), демократия - власть народа, т. е. народное городское самоуправление. Так декретирует этимология. Если исходить из ее предписаний, то политика - это деятельность по управлению государством, а государственная власть - органы этого управления. Конечно, к этимологии необходимо подходить с известной мерой осторожности, ибо слова имеют обыкновение менять свое значение в процессе исторического развития. Но и игнорировать этимологию нельзя, ибо слово, обозначившее то или иное явление, несомненно, отражает какие-то существенные признаки данного явления. К тому же и политическая практика не вписывается в формулу власти Вебера. Да, чиновники сплошь и рядом рассматривают свои отношения с народом в духе веберовской формулы «господства-подчинения». Но чиновников нужно ставить на место, а не освящать их нелепые притязания именем науки. Так что совершенно напрасно Ореховский подымает заздравный кубок за западных учителей своих.

Постулировав «невыводимость» шмиттовского политического критерия («различение друга и врага»), автор, как и следовало ожидать, в нарушение этого своего постулата тутже начинает искать критерий уже для различения «друга и врага». И находит его «в лояльности к определенным ценностям, вокруг которых происходит объединение противостоящих социальных групп». Критерий, прямо скажем, пустячный, ибо для одной «социальной группы» ценность могут представлять блондинки, а для другой, ей противостоящей, брюнетки, для первой ценностью будет либерализм, для второй - «севрюжина с хреном» (Салтыков-Щедрин). Если же учесть, что политика в силу этого, счастливо найденного автором критерия из деятельности «по перераспределению власти» трансформируется у него в деятельность «по утверждению определенных ценностей», то оная деятельность начинает сильно смахивать на противостояние «остроконечных» и «тупоконечных» граждан Лилипутии. В лучшем случае политическая деятельность сводится к «идеологической работе», ибо идеология - это и есть система взглядов, аккумулирующая ценности социальных групп.

Спрашивается, зачем автору все это потребовалось? Ответ очевиден: чтобы за весьма расплывчатыми «ценностями» закамуфлировать действительно «невыводимый» критерий, разделяющий социальные группы - отношение к средствам производства. Скрыть тот фундаментальный факт, что политические отношения суть лишь отражение отношений экономических, а политическая борьба в сущности своей есть борьба не за «перераспределение власти» (такое крохоборство и такая возня - удел буржуазных партий), а деятельность, направленная на смену формы собственности, смену системы экономических отношений. Воля ваша, но иной причины я не вижу: профессионал такого класса не может не понимать элементарных истин экономической и политической науки. И в критике марксизма нужно соблюдать меру, чтобы не выглядеть в глазах научной общественности совсем уж профаном.

//__ * * * __//

Раздел, касающийся принципов формирования власти в различных типах государств, я комментировать не стану. Вся эта схоластика не представляет ровно никакого интереса. Остановлюсь лишь на одном утверждении автора, которое, напротив, обойти молчанием никак нельзя. На основании своего анализа Ореховский приходит к выводу, что «между «социалистической» и «капиталистической» демократией в политическом смысле нет принципиальных различий». Такой вывод возможен при условии абсолютного непонимания сущности советской формы власти. Впрочем, это беда не одного Ореховского. Годами и десятилетиями расхаживая в «верных ленинцах», наша «политическая элита» так и не удосужились  поинтересоваться, почему Ленин с таким презрением всегда говорил о «буржуазном парламентаризме», противопоставляя ему власть Советов.

Сколько аттической соли было изведено либердемами по поводу ленинской «кухарки». Эти остряки верны себе. Они, во-первых, никогда ничего не дочитывают до конца, во-вторых, фатально не способны понимать даже то, что дочитывают. Мысль Ленина была истолкована ими в том смысле, что политическая деятельность не требует никакой подготовки. Это, конечно, полнейший вздор, ибо у Ленина далее следует: «если ее научить». Так что дешевое остроумие хохмачей из либердемовского вертепа бьет мимо цели. Ленин потому и ухватился за Советы, что усмотрел в них форму прямого народовластия. И был отчасти прав, ибо Советы действительно реализуют идею прямого народовластия. Разумеется, в той мере, в какой она вообще может быть реализована в современных условиях.

Это тема особого разговора. Здесь укажу на три «признака» советской формы власти, принципиально отличающих ее от буржуазного парламентаризма: 1) Советы исключают возможность формирования корпорации профессиональных политиков, политиков по роду деятельности, самопровозгласивших себя «политической элитой». Эта «элита», в сущности, есть не что иное, как каста политических перекупщиков, торгующих интересами и голосами избирателей. А весь ее разрекламированный профессионализм полностью и без остатка исчерпывается тем, что работает она «на постоянной основе», т. е. ник какому иному, созидательному труду и не способна, и не приучена. Советская номенклатура, намозолившая глаза нашим либердемам, это не «элита», а всего лишь чиновничество, без которого не может обойтись никакая политическая система. Все руководящие должности были в СССР выборные; 2) Советы формируются по производственному (куриальному) критерию, предполагающему представительство в них всех групп населения в соответствии с социальной структурой общества. В отличие от буржуазной партийной системы, представляющей собой «круговорот элиты»; 3) в Советской форме власти практически реализуется принцип разделения представительной (законодательной) и исполнительной власти. Советский «парламент» выполнял три функции: представительную, законодательную и контрольную. Народные депутаты информировали исполнительную власть о ситуации в стране. И делали это в высшей степени профессионально, ибо находились в гуще жизни, хорошо знали проблемы, возникавшие в тех или иных ее сферах и требовавших своего незамедлительного решения. Сами депутаты не разрабатывали законы. Законы разрабатывали профессионалы, работавшие, как правило, в органах исполнительной власти. Депутаты лишь обсуждали их и принимали. И делали это опять же в высшей степени профессионально, ибо прекрасно знали, о чем в них идет речь. Это были законы, разработанные по их инициативе и поручению, законы, касавшиеся их прямо и непосредственно, законы, по которым им предстояло жить. Как полномочные представители народа депутаты, наконец, осуществляли контроль за деятельностью исполнительной и судебной власти. В отличие от «буржуазной демократии», в которой власть контролирует самое себя, а разные ее «ветви» выполняют по отношению друг друга функцию соглядатая. Те деформации, которые претерпела система власти Советов в СССР, в особенности начиная с хрущевской распутицы, не могут быть экстраполированы на сами принципы ее формирования.

Я специально акцентирую внимание на профессионализме Советов. Ибо нынешние так называемые «профессиональные парламенты» на самом деле отличаются крайним непрофессионализмом. Законы, которые они принимают, разрабатываются, за редким исключением, отнюдь не депутатами в комитетах и комиссиях парламента, поэтому парламентарии смутно представляют себе, о чем в них идет речь. Они весьма далеки от тех проблем, которых эти законы касаются, а сами законы - от реальных потребностей жизни. Профессиональны они лишь в том, что касается усиления собственной власти и расширения собственных привилегий. Такой казус, как мебельщик в роли министра обороны, а вчерашняя цветочница - в роли вице-премьера, в советской системе власти был совершено невозможен.

//__ * * * __//

Возвратимся, однако, к Ореховскому. Если верить ему, между политическими системами социализма и капитализма нет принципиальных различий. Автор потому и заключает «капиталистическую» и «социалистическую» демократию в кавычки, чтобы подчеркнуть их полнейшую идентичность. «Однако экономическое устройство, - говорит он, - различается принципиально». Это, конечно, так. Вопрос в том, зачем эта тривиальность потребовалась автору. А вот зачем. Ореховский силится доказать, что трудности, с которыми столкнулась экономика СССР в 70-е годы, и те, с которыми столкнулась экономика сегодняшней России, - это в сущности одни и те же трудности. Наличие этих одинаковых трудностей в условиях разных экономических систем при идентичности систем политических, по мысли автора, «демонстрирует ошибочность вульгарного экономического детерминизма». А раз так, то о каком глобальном кризисе мировой капиталистической экономики можно вести речь, если социализм столкнулся с теми же самыми проблемами? Причину кризисов нужно искать не в экономике, не в системе экономических отношений, а в иной плоскости.

И автор делает в этом направлении первые шаги, рассматривая принципы обмена при капитализме и социализме. Обмен при капитализме, говорит он, носит рыночный характер, где субъекты обмена совершенно равны, а потому и обмен эквивалентен. При социализме обмен носит иерархический характер, в основе которого «лежит система статусов». В нем субъекты обмена не равны, а потому и обмен не эквивалентен: «субъект более высокого статуса получает ренту, связанную с его социальным положением». Поскольку в России, сокрушается Ореховский, «сохраняется прежняя, распределительная экономика, к капитализму перейти не удалось. И не удастся...»

Итак, «больше капитализма»! Больше рыночной экономики, где субъекты обладают одинаковым статусом, а потому обмен эквивалентен. И это пишет доктор экономических наук! Да слышал ли он о принципе социализма: «От каждого по способности, каждому по труду»? Причем же здесь «система статусов»? Да, этот принцип социализма часто нарушался. Ну а рыночный обмен всегда эквивалентен? Слышал ли автор о таком явлении капиталистической экономики, как монополия? А «обмен» между работодателем и рабочим - он, конечно же, эталон эквивалентного обмена. И капитализм, конечно же, не знает «системы статусов». И статусы эти, конечно же, не находится ни в какой зависимости от величины капитала.

Противопоставление капиталистической формы обмена как эквивалентной социалистической как неэквивалентной - новшество весьма сомнительного свойства. Хотя вполне объяснимое в контексте той массированной кампании против разного рода «льгот», тяжким бременем лежащих на плечах «эффективных собственников». По поводу этой грязной кампании хотелось бы заметить «эффективным собственникам»: это не «льготники» и пенсионеры сидят на вашей шее. Это вы сидите на шее «льготников» и пенсионеров, паразитируя на их овеществленном труде. Пока вы не построили ни одного завода, не окультурили ни одного гектара земли. Сосете «трубу». Что делать станете, когда у матери-земли пропадут нефть и газ? Куда стопы свои направите? Впрочем, если мне не изменяет память, нынешний премьер, еще будучи президентом, поставил стратегическую задачу: превратить Россию в великую энерго-сырьевую державу. Что вызвало бурные аплодисменты «цивилизованного общества». Правда, сопровождаемые почему-то гомерическим хохотом. При такой экономической стратегии какая уж тут модернизация, какие инновации. Однако о них мы говорим в связи с заключительной частью статьи профессора Ореховского.

Ореховский предлагает различать два типа поведения экономических субъектов. Первый, «ориентированный на занятие статуса, дающего право на получение определенного стабильного дохода, непосредственно не зависящего от напряженности трудовых усилий или предпринимательской деятельности субъекта». Такой тип поведения автор называет «рентоориентированным». Второй тип нацелен «на получение дохода путем увеличения интенсивности труда или предпринимательских усилий». Его автор называет «производительным». И именно этот, второй тип поведения является, по его мнению, инновационным, в то время как первый, напротив, консервативным. Его консервативный, охранительный характер, будучи предопределен «законом экономии энергии» (если можно так сказать), усугубляется еще и тем, что «инновации требуют перераспределения ресурсов, а следовательно - власти, и в конечном счете ломают сложившиеся коммуникации и подрывают статусы», т. е. самым существенным образом затрагивают интересы «рентоориентированных субъектов хозяйствования».

От чего же зависит тот или иной тип поведения, чем он детерминирован? Автор напрямую об этом не говорит. Но в этом нет и необходимости. Разве вы позабыли уже, что распределение при капитализме носит рыночный характер, а при социализме - иерархический, основанный на «системе статусов», что первый обмен - эквивалентный, а второй - неэквивалентный, предполагающий дополнительную ренту на статус? Или вы думаете, что преимущество капитализма ограничивается сферой обмена и не затрагивает всю систему экономических (и не только экономических) общественных отношений? Тогда вы ничего не понимаете ни в капитализме, ни в социализме. Социалистическая экономика с ее «ничейной» (М. Горбачев) собственностью на средства производства лишена, по мнению Ореховского (взятому, правда, напрокат у Хайека и Мизиса), экономических стимулов для своего развития, в ней здоровый частный экономический интерес подменен суррогатом «статусов», а «производительное поведение» - поведением «рентоориентированным». Рентоориентированные субъекты хозяйствования» в силу своего статуса являются противниками каких бы то ни было инноваций, ибо любая инновация грозит их привилегированному положению в социальной иерархии. «То, что абстрактное большинство или общество в целом получит от инноваций общую выгоду, - поясняет автор свою мысль, - вряд ли может служить для меньшинства аргументом для отказа от своих преимуществ». И напротив, «субъекты с производительным поведением постоянно генерируют инновации, связанные с производством символического капитала и его перераспределением».

Отсюда должно быть ясно, что брежневский «застой» не был случайностью, платой за геронтократию, он был фатально запрограммирован самой природой социалистической экономики. «Сырьевая ориентация» современной российской экономики имеет, по мнению автора, ту же причину: не капиталистический, не рыночный, а распределительный ее характер. Тот, кто видит путь модернизации экономики России в реприватизации важнейших стратегических хозяйственных объектов, в том числе в сфере добывающей и оборонной промышленности, глубоко ошибается. В смысле инноваций это ничего не даст. Ибо только человек с «производительным поведением», он же «эффективный собственник», был и остается подлинным субъектом инновационного развития. Поэтому не «меньше капитализма», а, напротив, «больше капитализма» - вот магистральная дорога России к модернизации и процветанию.

Президентский лозунг «Вперед, Россия!» в его конкретном наполнении и должен звучать так: «Вперед к окончательной победе капитализма!»

В интересах истины я должен признать, что в такой откровенно обнаженной форме автор всего этого не утверждает. Более того, он всячески камуфлирует идеологию своей статьи. Именно поэтому после всего сказанного, не оставляющего ни малейшего сомнения в том, где следует искать источник инноваций, а где - их тормоз, автор вдруг задается тем же вопросом, который был поставлен мной выше: «что определяет выбор между двумя типами поведения?» И начинает глубокомысленно гадать: определяет ли его соответствующая политика государства или он «задается экзогенно, уже сделанным когда-то выбором важнейших культурных и этических ценностей (например, доминирующими религиями - православием и исламом в российском случае)?» Но зачем же гадать? Разве мы уже не слышали ответ? Кто же, как не Ореховский, убеждал нас, что есть два типа распределения: рыночный, эквивалентный, и иерархический, статусный? И разве не этими двумя типами распределения, по его мнению, детерминируется наличие двух типов поведения «экономических субъектов»? Наконец, разве не Ореховский, вкупе и влюбе с Хайеком и Мизесом, ставит марксизму на вид, что тот игнорировал отсутствие у «передового класса» мотивации к инновациям при социализме? Такв чем же дело и об чем шум? А дело в том, что очень уж хочется автору убедить читателя, что «сами по себе политические и экономические институты не могут гарантировать инновационного развития». Но тогда что может? Формы образования и науки, отвечает Ореховский. Важнейшими факторами, предопределяющими инновационное развитие (или его отсутствие), говорит он, «являются формы образования и науки, включая их связи с бизнесом и государством». Признаюсь, это откровение лично меня повергло в крайнее недоумение. Как же так? Разве наука и образование - это особое царство, живущее своей замкнутой, автономной жизнью, а не компонент общественной жизни, подчиненный законам экономики и политики? И разве не экономика и политика определяют, в конечном счете, формы организации образования и науки, стратегию их развития? Но об этом - ниже.

//__ * * * __//

Последуем за автором дальше. Рассматривая механизм разработки и внедрения инноваций в СССР, Ореховский видит порочность этого механизма в том, что здесь «разработка инноваций осуществлялась не в расчете на конечного потребителя, а в ответ на требования, предъявлявшимися министерствами, правительством и - в конечном счете -политическим руководством. Инновация, таким образом, должна была отвечать представлениям о том, что и как должно быть с точки зрения вышестоящих инстанций, а не потребителя». То есть, если верить автору, социалистический механизм разработки и внедрения инноваций выглядел так: собирались члены политбюро ЦК КПСС и, «глядя задумчиво в небо высокое», считывали оттуда инновации, заказы на которые делали правительству. Те спускали их ниже в министерства, министерства пересылали далее конструкторским бюро и отраслевым научноисследовательским институтам, которые их и разрабатывали.

Нужны или не нужны эти инновации «субъектам хозяйствования» - не интересовало ни «политическое руководство», ни правительство, ни отраслевые министерства. Еще меньше - конструкторские бюро и научноисследовательские институты. Дело усугублялось еще и тем, что «у социалистических предприятий при их напряженных планах отсутствовали свободные резервные мощности и рабочая сила, так что внедрение новинок требовало остановки производства и фактическую реструктуризацию предприятия». Если учесть к тому же, что проводимая модернизация «сопровождалась снижением фонда заработной платы, затратами на переквалификацию работников и освоение новой технологии», то станет понятным, что хозяйственные руководители не были заинтересованы в инновациях и зачастую просто саботировали их внедрение. Одним словом, инновации при социализме не имели настоящего субъекта, заинтересованного в них, были оторваны от реальных потребностей производства, представляя собой продукт фантазии и мифотворчества «политического руководства».

Картина, нарисованная автором, мягко говоря, очень далека от реальности. Конечно, было и такое, когда решения принимались политическим руководством без научной проработки экономических и социальных последствий этих решений, без учета компетентного мнения «экономических субъектов», на основе одних лишь рекомендаций специалистов по неперспективным деревням и перебросу рек, весь профессионализм которых заключался в искусстве глядеть в рот высокому начальству. Но это было исключение. О том, как и какие решения по инновациям принимались в СССР, читатель может составить себе представление по воспоминаниям конструкторов, политических и хозяйственных работников, живших в мрачные времена «культа личности Сталина».

Неужели Ореховский всерьез думает, что в «политическом руководстве» СССР сидели Гайдары и Чубайсы, которые не понимали, что всякая модернизация неизбежно влечет за собой временное сокращение объемов производства, а следовательно, сказывается на заработной плате работников? Неужели думает, что все это не принималось в расчет? Наконец, разве модернизация капиталистического предприятия не сталкивается с теми же проблемами? Что касается «свободных мощностей и рабочей силы», то зачем они были нужны? Сам же Ореховский пишет, что в социалистической экономике «новые технологии и образцы отрабатывались на избранных предприятиях, где существовало опытное производство».

Однако в том, о чем пишет Ореховский, есть и своя правда. Просто автор не понимает и, видимо, не желает понимать, в чем она заключается. Дело в том, что Ореховский отождествляет экономическую деятельность с бизнесом. Однако такое отождествление не только некорректно, оно глубоко ошибочно. Экономическая деятельность ориентирована на интересы общества или, как говорит автор, на то, «что должно быть», бизнес - на интересы частного собственника. Побудительным мотивом экономической деятельности, как было не совсем изящно сформулировано в основном экономическом законе социализма, является «максимальное удовлетворение постоянно растущих нужд трудящихся». Побудительный мотив бизнеса -прибыль. Экономика смотрит на стол потребителя, бизнес - зрит в его карман. Это и приводит к ситуациям, которые так раздражают Ореховского: «конечный потребитель» готов уплатить сотни тысяч долларов за «дворянское гнездо» на Рублевке, а ему предлагают «хрущевку» с совмещенным туалетом в «спальном районе». Он жаждет инноваций в области моды и косметических средств, а ему предлагают инновации в области тракторостроения и ракетостроения. Идеал Ореховского: «конкретный потребитель» определяет экономическую политику, «невидимая рука» рынка - потрошит его карман. Какой тип экономической деятельности более соответствует ее сущности, ее собственной, внутренней природе - право судить об этом я оставляю за читателем.

//__ * * * __//

Как было уже отмечено, решение задачи модернизации экономики автор видит «в организации образования и науки». А здесь, уверяет он, в советские времена дела обстояли из рук вон плохо. Чем же плоха была советская система образования? «В СССР, как и в нынешней России, - говорит Ореховский, - готовили универсального специалиста. Вузовская наука существовала благодаря отдельным личностям, которые вели так называемую «хоздоговорную работу», связи между вузами и производством возникали случайно, зависели от особенностей этих конкретных личностей и не были устойчивыми, институциональными. Поэтому статус «доцента, кандидата наук» или «профессора, доктора наук», позволявший получать относительно высокий доход на преподавательской работе, не имел к НИОКР непосредственного отношения, означая, по сути, лишь определенные квалификационные требования. Постепенно российское образование превратилось в сферу, где производительное поведение является редчайшим исключением, в то время как рентоориентированное - правилом».

Крупицы истины в этой тираде буквально тонут в море элементарной некомпетентности специалиста по «современным знаниям». Ее подлинный смысл и идеологическая подоплека состоят в том, что наука и образование должны быть переведены на коммерческую основу, стать органической частью бизнеса. Именно поэтому автор видит порочность советской системы образования в том, что составляло ее величайшее достоинство, а достоинство, которое должна обрести система «современного знания», - в том, что извращает самою суть образования, несовместимо с логикой образовательного процесса, фундаментальными принципами дидактики.

Классическая система образования, которая была возрождена в СССР после экспериментов компрачикосов 30_х годов прошлого века, прямыми потомками и наследниками которых являются нынешние фурсенки, действительно была ориентирована на подготовку «универсального специалиста». В вузе первые два с половиной года проводилась общеобразовательная подготовка студентов. Последующие два с половиной года шла углубленная специализация, в том числе и на предприятиях и в организациях соответствующего профиля, с которыми вуз имел не эпизодическую, не спонтанную, как уверяет дилетант Ореховский, а постоянную или, говоря «ученым» языком автора статьи, институциональную связь. В итоге такой системы подготовки человек выходил из вуза классным профессионалом, сочетавшим в себе высокую общую культуру с основательным знанием своей специальности. Имея высокую общую культуру, такой специалист при необходимости мог легко переквалифицироваться.

Полной противоположностью классической системе образования является американо-канадская, которую министерские чиновники по-обезьяньи скопировали и которой Ореховский возглашает осанну и слагает акафисты. Она узкопрагматична, ориентирована на подготовку не профессионала, а робота, а еще точнее - манипулятора, способного выполнять одну_ единственную производственную операцию. Если классическая школа -средняя и высшая - просвещала и воспитывала, то новая - «оказывает услуги» бизнесу, превратившись сама, как было сказано, в часть бизнеса. А это значит, что именно заказчик (бизнес) будет диктовать ей условия: определять содержание учебного процесса, его идеологию, методологию и методику. О том, какую роль может сыграть такая «девочка по вызову» (бизнес-леди) в модернизации экономики, переводе ее на инновационную основу, и подумать страшно. Можно только представить себе, какие инновационные заказы на модернизацию разместит Абрамович в конторе Чубайса и какого уровня будет их исполнение. Мой вопрос Ореховскому: если советская система образования и науки была так плоха, если она была оторвана от реальных потребностей производства, то почему Запад скупал ученых и специалистов, подготовленных этой системой, поштучно и целыми научными коллективами? И почему он перестал это делать после того, когда в кресла Министерства образования уселись профаны и дилетанты, недоучки и прохиндеи с липовыми дипломами докторов наук и «деловым типом поведения»?

Претензии Ореховского к советской системе образования находятся в русле требований не реальных потребностей экономики, а шкурных интересов бизнеса. Так, автор считает, что в советской школе, традиции которой пока еще сохраняет нынешняя российская школа, «производительное поведение являлось редчайшим исключением, в то время, как рентоориентированное -правилом». Что это значит? Это значит, что педагогическая работа как таковая, ведись она на каком угодно профессиональном уровне -содержательном и методическом - «производительным поведением», по мнению автора, не является. Ученые степени и звания к «производительному поведению» тоже никакого отношения не имеют, и оплачивается труд работников вуза не по реальной стоимости, а исключительно по статусной сетке, не имеющей к этому труду ровно никакого отношения. За научную деятельность работника вуза автор готов признать только «хоздоговорную работу». Тот, кто работает в сфере фундаментальных исследований, тот, по его просвещенному мнению, чепухой занимается. «Ловит мух», как ерничали в свое время в адрес генетиков тогдашние адепты связи науки с бизнесом. Простите, тогда говорили не «с бизнесом», а «с жизнью».

«Производительное поведение» ученого, педагога, врача должно иметь денежный эквивалент - вот кредо Ореховского, его и «Отче наш», и «Верую». И иметь прямо и непосредственно: утром деньги - вечером стулья, вечером деньги - утром стулья. Пусть простит меня специалист по «современным знаниям», но я не могу вести диалог на таком уровне компетенции. И учительствовать в подготовительном классе у меня нет ни малейшего желания.

//__ * * * __//

Анализируя причины поражения социализма в СССР, автор солидаризируется с той точкой зрения, что социализм рухнул закономерно в силу своей экономической несостоятельности. Он оказался генетически невосприимчивым к инновациям в силу культивируемого статусного принципа распределения. Это привело к тому, что «увеличивавшиеся финансовые поступления расходовались по направлениям, воспроизводящим и укрепляющим сложившуюся социальную структуру, несмотря на критику и призывы к инновациям» То есть «рентоориентированная элита» не желала расставаться со своим привилегированным статусом, размножаясь, как простейшие, путем простого деления. И как следствие - катастрофическое техническое и технологическое отставание СССР от передовых стран Запада. Другим следствием было то, что идеология социализма оказалась окончательно дискредитированной в глазах общественности, а призывы возвратиться к «ленинским нормам» привели лишь к «делегитимации власти, всех официальных политических статусов». В сложившихся условиях «элитные группы, потерявшие политический капитал, постарались сохранить капитал экономический, что и выразилось в размене «власти на собственность ».

В мою задачу не входит здесь анализ причин, приведших СССР к катастрофе. Ограничусь комментарием того, что говорит автор. Ореховский верно излагает внешнюю канву событий, но их смысл либо не понят им, либо сознательно извращен. Первая ложь состоит в том, что социализм невосприимчив к инновациям. Никакого технического и технологического отставания СССР от передовых стран Запада не было. Напротив, по целому ряду направлений он превосходил Запад, да и сегодня еще кое-где сохраняет это превосходство. И те же США существенно увеличили свой технологический капитал за счет СССР в годы ельцинского лихолетья. Беда СССР заключалась в том, что все эти инновации оседали в недрах ВПК, не находя выхода в народное хозяйство. Такое положение своими корнями уходит в хрущевщину, ее древо - ядовитым зельем проросло в косыгинской реформе, привнесшей в социалистическую экономику совершенно чуждые ей принципы и механизмы капиталистического бизнеса. Так что причина «отставания» не в социализме, о чем толкуют хайеки, мизесы, фридманы, саксы и их российские эпигоны, а, напротив, в отходе от социализма.

Ложью является и то, что идеология социализма потеряла свою символическую ценность. Неприятие вызывали не идеи социализма, а партийно-государственная «элита», которая к этим идеям и ценностям имела уже весьма отдаленное отношение. Если идеология социализма дискредитировала себя, то почему ее противникам, тому же Ельцину, чтобы удержаться у власти, пришлось идти на такие фальсификации результатов выборов, которые даже по нормам западной псевдодемократии подлежат уголовному наказанию? Почему русские национально мыслящие люди не видят иного пути возрождения России, кроме социализма? Даже рискуя подпасть под статью об «экстремизме» и «разжигании», я все же вынужден в интересах истины заявить: СССР к 80-м годам минувшего века нуждался не в горбачевской «перестройке», а в маоцзэдуновской «культурной революции». Нет ни малейшего сомнения в том, что советский народ принял бы ее с таким же энтузиазмом, с каким ее приняли китайцы. И Россия не плелась бы сегодня в хвосте Китая, продавая ему сырье и энергоносители, а по-прежнему находилась бы на острие научно-технического и социального прогресса.

После всего сказанного понятно, что «приватизация» общенародной (государственной) собственности никаких отрицательных эмоций у автора не вызывает. Ни сам факт приватизации, ни формы и способы ее проведения. Нарекания вызывает лишь то, что проведена она была, по его мнению, непрофессионально. Под его пером это выглядит так: «...Предприятия как опытного, так и массового производства приватизировались в первую очередь, считалось, что они являются самостоятельными источниками прибыли. НИИ и КБ оставались в государственной собственности и потом приватизировались отдельно, причем их приватизация никак не была связана с тем кругом предприятий, для которых они раньше разрабатывали проекты технологических инноваций . Государственное финансирование НИОКР резко сократилось, но на смену этому финансовому потоку не пришли альтернативные потоки со стороны теперь уже частных фирм».

O sancta simplicitas! Да чему же тут удивляться? И могло ли быть иначе? Это ведь только так говорится - приватизация. Эвфемизм. В сущности, это был классический грабеж. А при грабеже, известное дело, что кому достанется: одному - лошадь, другому - сбруя, одному - кузов, другому - колеса. Вы читали или видели когда-нибудь, как ведут себя солдаты, которым отдали город на разграбление? Тащат все, что только под руку подвернулось, что удалось «приватизировать». Например, детскую коляску. Это могла быть и скрипка Страдивари или Амати, которая тут же шла на растопку костра. Никто из ельцинско-гайдаро-чубайсовских «эффективных собственников» производством заниматься не собирался. Цель была другая - нажиться, «конвертировав» доставшуюся собственность в валюту. Способы были разные: распродажа западным «инвесторам», перепрофилирование («конверсия») в соответствии со спросом «конечного потребителя». Например, производства авиационных или ракетных двигателей на производство масляных обогревателей. В лучшем случае путем эксплуатации мощностей до их полного износа. Вспомним хотя бы трагедию Саяно_ Шушенской ГЭС. И разве не вопиют специалисты, что Россия стоит на пороге перманентных техногенных катастроф? Российский бизнес, а это прежде всего бизнес олигархический, - временщик на русской земле. Производить что-либо в России он не собирался и не собирается. Я не располагаю данными, какая часть российской собственности, подаренная в годы «приватизации» Ельциным и его кликой «эффективным собственникам», уже перешла в руки иностранного капитала, и какие астрономические суммы от разбазаривания этой собственности осели в швейцарских, английских и прочих западноевропейских и азиатских банках, переведены в акции иностранных фирм, материализовались в латифундии, дворцы и иную зарубежную собственность «евророссиян». Медведевская модернизация, ориентированная не на внутренние ресурсы, а на западных «инвесторов», продолжает эту ельцинско-путинскую компрадорскую практику.

Когда-то, в старые добрые времена, когда еще не было ювенальной юстиции, для детей существовал запрет на чтение литературы эротического содержания. Считалось, что неокрепшая детская психика не готова к восприятию подобного рода «изящной словесности». Жаль, что такого запрета не существовало для наших экономистов на чтение хайеков и мизесов. Ведь в том, что касалось западной экономики, они, несмотря на ритуальное поклонение Марксу, оставались сущими младенцами. Например, они твердо уверовали, что бизнес и только он один является двигателем научно-технического прогресса, что он и только он - генератор инноваций. Может быть, когда-то это и было так. Но время это давно уже кануло в Лету. Сегодняшний бизнес не движет научно-техническую мысль, он паразитирует на ней. И это понятно. У него нет иной мотивации, кроме прибыли. А в нынешних условиях, в условиях переизбытка рабочей силы, внедрять, говоря современным россиянским языком, ноу-хау - себе дороже. Бизнес без самой крайней необходимости не истратит ни цента, ни копейки. Он урвет даже там, где урвать, казалось бы, смерти подобно. Вспомним хотя бы, как были использованы государственные деньги, брошенные сердобольными властями на спасение банковской системы в условиях разразившегося финансового кризиса. Они тут же были пущены в рост. История свидетельствует, что двигателем научно-технического прогресса всегда и везде выступало государство. Да, наибольшую отдачу на каждую вложенную денежную единицу (рубль, юань, иену, шекель) дает наука. Но бизнес предпочитает, чтобы эти рубли, юани, иены, шекели вкладывало государство, потроша карман налогоплательщиков. Он оставляет за собой лишь право пользоваться плодами этой инновационной политики государства.

Автор всего этого не видит или не желает видеть. Все беды российской экономики для него проистекают из одного источника: «несмотря на все реформы, советская схема механизма разработки и внедрения инноваций не претерпела особых изменений». То есть панацею от всех российских бед он видит в одном: ликвидации «рентоориентированной» экономической политики. При этом для автора не существует различия между рентой, которую получают российские нефтегазовые и прочие магнаты, потрошащие на дурницу природную кладовую России, и доплатой за степень и звание, которую получают ученые академических институтов, профессора и доценты вузов. Я бы предложил более радикальную меру: провести всероссийскую инвентаризацию ученого сообщества, дабы лишить кое-кого ученой степени и звания. Не за «рентоориентированное поведение», а за непрофессионализм, а еще точнее - за профессиональное невежество.

//__ * * * __//

Признаюсь, когда я читал статью Ореховского, меня не покидало ощущение, что время переместило меня в дни моей молодости, когда власти предержащие выдвигали всякого рода судьбоносные идеи, вроде «развитого социализма», «экономика должна быть экономной», а мы, многострадальные и многогрешные «работники идеологического фронта», должны были давать им теоретическое обоснование, убеждать народ, что сие «все - во имя человека, все - для блага человека». Ну как еще иначе, скажите на милость, можно воспринять хотя бы пассаж автора о том, что в России «произошла легитимация сложившегося общественно-политического устройства». И это в условиях дикой поляризации общества на утопающее в роскоши, бесящееся с жиру ничтожное меньшинство и нищенствующее подавляющее большинство; в условиях нарастающих с каждым днем протестных выступлений народа, выдвигающего все чаще, наряду с экономическими, политические требования; когда протестные настроения масс уже переходят в форму вооруженного противостояния власти и ее сатрапам!

Воистину, фарисеи: «глаза имеют, но не видят, уши имеют, но не слышат».

2011 г.

 

Вместо послесовия. Русь, куда несешься ты?

Еще совсем недавно будущее России представлялось если не лучезарным, то по крайней мере простым и ясным: необходимо возвратиться на магистральный путь развития человечества, с которого Россия сошла в 1917 году, влиться вновь в семью «цивилизованных народов», из «империи зла» стать равноправным и уважаемым членом единого «европейского дома». Сегодня эта эйфория сошла или почти сошла на нет. Однако ж и правду знать не хотят. Ни власть, ни интеллектуальная ее обслуга. Никак не хотят признать, что «магистральный путь развития человечества», с которым связывалось столько надежд, на поверку оказался историческим тупиком, а «конец истории», который предрекал Ф. Фукуяма, может стать концом человеческой цивилизации в самом прямом смысле этого слова. Разразившийся глобальный мировой кризис демонстрирует это с полной очевидностью. Каждому сколько-нибудь смыслящему в социальной аналитике человеку ясно: противоречия, которыми обременено современное общество, не могут быть устранены в рамках доминирующей сегодня в мире системы общественных отношений. Поэтому человечество уже сегодня поставлено перед жесткой альтернативой: либо сменить форму своей организации, либо уйти в небытие. Третьего тут поистине не дано. Однако политический бомонд предпочитает жить в мире предрассудков и иллюзии.

Этот вывод я делаю в том числе и на основании тех футурологических прогнозов относительно будущего России, которые заполонили в последнее время страницы печатных изданий, теле- и радиоэфир. Верно и продуктивно в них, на мой взгляд, лишь одно: вопрос сегодня состоит не в том, какой образ должна принять Россия, а о том, сохранится ли она вообще как геополитическая реальность. Быть или не быть России - вот в чем вопрос.

Что касается предлагаемых рецептов ее спасения, то все они мыслятся в рамках того вектора развития, который был задан России в 1991 году, и, следовательно, либо вообще не реализуемы, либо ничего радикально изменить не в состоянии. Невольно всплывают в памяти полные горечи и сарказма слова покойного академика Львова: «Раньше в России были две беды: дураки и дороги. Ныне к ним прибавилась третья - дураки, указывающие дороги».

Возьмем озвученную Медведевым стратегию модернизации экономики. Сама по себе задача модернизации действительно насущнейшая. Может быть, даже более насущная, чем задача индустриализации, стоявшая перед СССР в 30-е годы минувшего столетия, проведение которой спасло страну в годы гитлеровского нашествия. Вопрос в другом: кто модернизировать будет? Абрамович? Дерипаска? Вексельберг с Фридманом?.. О современном российском «бизнесе» как субъекте модернизации может вести речь лишь человек, начисто лишенный чувства юмора. Цель российского бизнеса -прибыль, только прибыль и ничего, кроме прибыли. Прибыль сиюминутная и любой ценой, вплоть до разрушения производства.

История свидетельствует, что двигателем научно-технического прогресса всегда и везде выступало государство. Но современная российская власть сняла с себя всякие государственные заботы, превратившись в ночного сторожа при капиталах олигархов. Впрочем, если бы она и пожелала модернизировать экономику, то не в состоянии была бы этого сделать. Модернизация, кроме всего прочего, требует огромных средств. Откуда взять их, если власть, раздарив государственную (общенародную) собственность «эффективным собственникам», фактически освободила их даже от уплаты налогов? 13 процентов, которые, наряду с нищенствующим народом, платит российское эффективное ворье, - мизер, на который никакую модернизацию провести невозможно. Собственно, это понимает и сама власть, делая ставку не на внутренние резервы, а на зарубежных «инвесторов» и зарубежные кредиты. Однако в том положении, в котором страна оказалась сегодня, это может означать только одно: распродажу России. Распивочно и на вынос. И не на полноценную валюту, даже не на стеклянные бусы, а на бумажные фантики, скопившиеся в сейфах мирового финансово-ростовщического капитала. И никакая державно-патриотическая риторика, в которой упражняется власть, не в состоянии отменить этого факта.

Весь трагизм сегодняшнего положения состоит в том, что и в самой России не осталось сколько-нибудь серьезной организованной социальной силы, которая была бы кровно заинтересована в сохранении страны и которая готова была бы эту страну защищать. Больно и страшно об этом говорить, но преступно было бы молчать. Или я ошибаюсь? Может быть, бизнес в этом заинтересован? Бизнес вообще космополитичен по своей природе - это он и доказывает, вывозя капиталы за рубеж и обзаводясь двойным и тройным гражданством. Народ заинтересован? Русский народ сегодня, говоря языком марксизма, из народа «для себя» превратился в народ «в себе». Он задавлен нищетой, денационализирован идеологией босяцкого интернационализма и «общечеловеческих ценностей», развращен телевизионной похабщиной и без особыхугрызений совести обменяет свой государственный суверенитет на обещание жить, «как живут в цивилизованных странах». Даже не поинтересовавшись, не очередное ли это вранье.

Об интеллигенции я умолчу. Во-первых, она никогда не представляла собой самостоятельной силы. Во-вторых, русская интеллигенция, как свидетельствует история, способна только разрушать, хныкать и путаться под ногами, созидать она ничего не может. Наконец, где она, эта интеллигенция - «совесть нации»? Может быть, «народные скоморохи России», кривляющиеся на театральных и эстрадных подмостках, развлекающие народ с телевизионного экрана одесскими анекдотами и сексуальными своими похождениями? Ученые-обществоведы, отрабатывающие зарубежные гранты? Или те естественники и технари, которые, сбежав за рубеж в трудную для родины годину, льют безутешные слезы по поводу безотрадного состояния российской науки и дают спасительные советы из своего «прекрасного далека»? Таким образом - увы! - исо стороны внутриполитических условий дела с сохранением русской государственности обстоят более чем плачевно. К сказанному следует добавить, что и так называемая «профессиональная» (т. е. наемная -обойдемся без эвфемизмов) армия способна выполнять лишь репрессивные (полицейские) функции (для чего, собственно, и формируется), ни на что другое она неспособна.

Значит ли это, что Россия фатально обречена? Нет, зарубежным и доморощенным гробовщикам придется подождать. Отечественная история свидетельствует: Россия не единожды оказывалась на краю пропасти, но всякий раз находила в себе силы, подобно птице Феникс, возрождаться из пепла. Есть эти силы и сегодня, причем во всех слоях общества. Просто они разрознены и деморализованы мощным репрессивным прессом. Их необходимо консолидировать и вооружить простой и понятной программой, соответствующей реально сложившейся ситуации. И делать это нужно уже сегодня, уже сейчас.