Нора.

Путь до нашего родного поместья занял двадцать минут, потому что в данных обстоятельствах я не могла позволить себе даже оплатить проезд. Впрочем, подобные мелочи уже перестали волновать, я даже находила удовольствие в такой вот вынужденной прогулке с утра и вечером. Иногда приходилось оставаться на ночь в шикарном поместье Хайдстоков, в общих комнатах для слуг, но я старалась делать это как можно реже, потому что не привыкла к такому количеству людей в своей спальне, и потому что моё присутствие успокаивало маму.

С тех пор, как мой сводный брат Джонатан начал этот треклятый судебный процесс, дабы отобрать у нас последние крохи, мы с мамой окончательно потеряли покой. Впрочем, мы его потеряли ещё раньше, когда папа год назад погиб на охоте. Он был заядлым охотником, но в тот раз обычно сопутствующая в этом деле удача изменила ему. Наша спокойная счастливая жизнь испарилась, как дым, в тот самый день, когда его окровавленное тело принесли домой. Я об этом узнала в Академии, и не поверила своим глазам, когда прочитала письмо. Мне казалось, у меня галлюцинации на почве трудоголизма… Помню, я чуть не упала с подоконника, накотором сидела, вся кровь схлынула куда-то в пятки, и вдруг стало нечем дышать…

Мы ведь были счастливы. Я, мама и папа. Когда я была маленькая, меня баловали, как принцессу — зацеловывали, заобнимали, дарили лучшие игрушки и платья. Мы были не то чтобы богатыми, но вполне обеспеченной семьёй. Папа часто мне рассказывал про своих предков, показывал внушительное родовое древо, и я не понимала, почему к представителю древнего рода, пускай и всего лишь барону, общество относится с плохо скрываемым презрением. Выдвигала на этот счёт разные фантастичные теории, пока мама с горькой улыбкой не рассказала мне правду.

Отец был женат на купеческой дочери, когда познакомился с моей мамой. Тот брак был навязан ему родителями, когда ему было всего семнадцать, но, благо, не был закреплён магически, потому что оба его родителя магами не были, и родители невесты тоже. Принцип “стерпится-слюбится”, на который любят ссылаться все мало-мальски относящиеся к знати семьи, здесь не сработал, между супругами не было даже элементарного уважения. К слову, я вполне могу понять, почему так получилось, так как знакома с папиной бывшей женой. Это вздорная, крикливая и желчная особа, которая, кажется, холит и лелеет обиду за что-то на весь мир. Конечно, это моё личное мнение, но, как бы то ни было, единственной ниточкой, связывающей отца с первой женой, был Джонатан. Он ранний ребёнок — отцу было восемнадцать, а его жене шестнадцать, когда он появился на свет, поэтому к тому моменту, когда папа решился на развод, брат уже был старшеклассником магической школы. Более того, подавал большие надежды, обладая большим потенциалом, и ему оставалось всего два года до шестнадцатилетия — именно с этого возраста маг считается совершеннолетним.

И всё же отец долго раздумывал, прежде чем решиться на этот шаг, потому что это означало бы страшный скандал и разрыв всех связей. Во-первых, развод в кругах знати впринципе явление крайне редкое, ибо браки в основном магические, ну и порицаемое. Особенно такое событие ударяло по репутации жены — её презрительно называли “брошенкой” и не звали замуж даже с большим приданым. Отцу пришлось заплатить огромное откупное и лишиться большей части своего благосостояния, но главной проблемой было всё же не это, а мамино происхождение. Она — фаон, потомок рабов. Как и я отчасти.

Когда-то наша страна была колониальной державой, которая со временем распалась на куски, но рабство на территории бывшей империи оказалось живуче. Его отменили совсем недавно по меркам истории — сорок три года назад, за двадцать лет до моего рождения. Естественно, общество не могло так быстро устранить все пережитки многовекового ярма, и слово “фаон” остаётся практически синонимом к слову “грязь”. Фаон могут быть только слугами, но теперь хотя бы получают деньги за свой труд. И тут — такое… Решающим фактором стала беременность мамы, и отец-таки решился на этот шаг. Всю местную знать его решение потрясло до основания. Конечно, он ведь променял “приличную женщину” и сына на грязную фаон!.. Не стесняясь, люди кидались в сторону отца ядовитыми плевками, а маму чуть ли не в открытую называли ведьмой. Бывшая жена картинно рыдала и воздевала руки к небу, а Джонатан возненавидел отца, порвав с ним все контакты сразу по окончанию школы. Но я родилась уже в законном браке, поэтому бастардом, не имеющим право на наследство и титул, меня уже никто назвать не мог. Юридически мы с Джонатаном имеем равные права и на то, и на другое. А вот на практике…

Вообще-то я долго обо всём этом не задумывалась. Что уж говорить, я про само существование брата узнала только когда школу заканчивала. Мне тогда, несмотря ни на что, очень хотелось с ним познакомиться, но все попытки пропадали втуне (он стал дипломатом и почти всегда пребывал за границей), и я бросила это гиблое дело. А так, в целом, до определённого момента наша жизнь была совершенно безоблачной. Я не переживала даже из-за своего мизерного дара, из-за которого надо мной любили издеваться в школе, и лезла из кожи вон только из-за врождённого комплекса отличницы. Аттестат с отличием и поступление в академию мне нужны были не как билеты в лучшее будущее, а для галочки, ведь у меня и так было всё для уверенности в завтрашнем дне. Хотя, конечно, с моим-то даром пришлось ооочень потрудиться, чтобы поступить, но я не особо переживала из-за этого.

А потом всё планомерно покатилось под откос.

После войны, которая наших краёв вроде бы не коснулась, в стране начался неурожай, голод и эпидемии. Цены резко подскочили, и многие предприятия в те годы обанкротились. В том числе и мануфактура, которая обеспечивала доходы моей семье. В отчаянии отец вложил последние средства во что-то явно неблагонадёжное, и прогорел. Постепенно наше поместье оставили все слуги, кроме старенькой Нэн, моей нянюшки, мы распродали всё ценное, даже землю по закладным, и остались нищими, как церковные крысы. В последний год обучения мне пришлось, наступив на горло дворянской гордости, устроиться на работу подавальщицей и посудомойкой, чтобы помогать себе и родителям, хотя это удвоило насмешки в мой адрес со стороны однокурсников. График с учётом учёбы тяжёлый, работа совсем непривычная и порой грязная, что для меня, доморощенной белоручки, поначалу казалось чем-то труднопереносимым, но ничего, привыкла. В какой-то момент даже снова начала надеяться со свойственным мне оптимизмом, что всё будет хорошо, что всё будет как раньше, а потом… потом папа погиб. Его клыками разодрал раненый кабан…

Последующие полгода были худшими в моей жизни. Скорбела и скучала по папе, которого очень любила, пережила предательство Кая… тьфу, то есть эрраРохана, утроившиеся после этого подначки однокурсников, завалы в учёбе и на работе, подготовку к экзаменам, угрозу быть отчисленной… Тогда осталось только два пути: удачно выйти замуж, пользуясь тем, что я всё-таки дворянка с каким-никаким даром, или стать компаньонкой для какой-нибудь госпожи.

С тех пор как одна надменная сволочь основательно проехалась по моим чувствам, я стала смотреть на любовь с долей здоровой… осторожности. Нет, я, увы, не перестала в неё верить, ибо, как и всякая барышня-дворянка, воспитана на любовных романах, которые вгрызаются в сознание похлеще грамотной политической пропаганды, к тому же имела перед глазами пример отца и матери, чьи чувства не угасали с годами. Но меня уже не перетряхивало так от мысли о браке по расчёту, напротив, это начало казаться неплохим выходом из положения, но тут нарисовалась другая проблема. В человеческом обличье.

Я как раз готовилась защищать дипломную работу, когда мама вдруг написала о возвращении Джонатана и его горластой мамочки. Письмо было пронизано беспокойством, между строк прямо сквозила паника, и не напрасно — вскоре нам пришло уведомление из суда.

Тогдая впервые и увидела братца, с которым некогда так мечтала познакомиться. Ему было уже тридцать шесть, так как он старше меня на четырнадцать лет, но он оставался симпатичным, пожалуй даже красивым мужчиной с военной выправкой и лукавым, жёстким взглядом серо-голубых глаз. В его поведении и речи чувствовалась манерность и пафосность, свойственная людям, крутящимся в самых высоких кругах, и на нас он смотрел не просто свысока и с презрением — с ненавистью. Когда я, переполненная страхом и какой-то непонятной ядовитой горечью, впервые поймала его взгляд в зале ожидания, меня пробрало таким холодом, что, казалось, душа замёрзла до самого дна.

— Не надейтесь, аллис, что вам и вашей дочери достанется хоть что-то. Вылетите из поместья без гроша в кармане. Вы заплатите за тот позор, что пришлось пережить моей матери. — тихо, но внушительно, без какой-ибо эмоции на мраморно-равнодушном лице проронил он, намеренно “забыв”, что даже после смерти мужа мама считается женой мелкого дворянина, и к ней следовало бы обращаться “эсстрис”, а не как к замужней прислуге.

Мама не проронила ни слова, поджав губы, только побледнела, явно испугавшись. Скорее даже её реакция, чем слова эрра, вывели меня из оцепенения.

— Впредь попрошу вас либо обращаться к моей маме в соответствии с её статусом, либо промолчать. — гнев придал мне немного неожиданной смелости. — Второе предпочтительнее, умнее кажетесь. Что до остального… У нас с вами равные права наследства, и я не потерплю никаких угроз. Да и звучат они, уж простите, как глупое бахвальство.

Вообще-то я никогда не лезла на рожон, жизнь научила меня, что удобнее (и безопаснее!) быть в тени, и смелостью я не отличаюсь от слова совсем. “Братец” был очень богато одет и явно добился немалого влияния — в присутствии таких людей, прямо излучающих властность, я обычно начинала нервно заикаться, но не когда это касалось моих близких. Вот и в тот раз, гордо выпрямившись, умудрилась даже с вызовом смотреть на оппонента, тогда как сердце нервно пробивало грудную клетку, недвусмысленно вереща что-то вроде “ты что творишь, ненормальная? Только взгляни на его брюлики и ордена. А аура?.. чувствуешь, как давит? Он же тебя, сошку мелкую, одним щелчком…”

Но слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.

Серо-голубые глаза полыхнули недобрым фосфорическим огнём, а тяжёлая магическая аура буквально приплющила меня к земле. Он явно собирался что-то ответить, но тут нас, слава Богу, вызвали в зал суда. Фууух…

Дело обещало быть непростым. По завещанию отца наследницей являюсь я, но издревле повелось так, что женщинам всё отдавалось только в том случае, если больше не было никаких вариантов. Юридически это правило закреплено не было, но ещё никем в нашей стране не нарушалось, а Джонатан к тому же был старшим, сыном “приличной женщины”, в отличие от меня, а ещё офицером и дипломатом, по слухам, входившим в ближайшее окружение кронпринца и претендующим на должность Первого советника в ближайшем будущем. Так что шансов у нас с мамой, несмотря на документы, было мало, но мы обе настроились бороться до конца, ведь у нас ничего не осталось, кроме обветшавшего поместья, титула и приносящих крошечную ренту розданных в аренду земель. Взяв в долг, мама наняла лучшего адвоката, плюс “братцу” приходилось постоянно и надолго отлучаться в столицу, поэтому это всё так затянулось. Почти на полгода.

Мама лучше разбиралась в вопросах юрисдикции, лучше умела держать лицо. Я же со своей несдержанностью могла только всё испортить, поэтому мама обычно моталась по судам без меня, а я работала. Конечно, мне претила мысль работать на невесту некогда безумно любимого мужчины, но поместье Хайдстоков было самым близким к нашему, и, к тому же, как раз тогда княжне требовалась компаньонка и личная гувернантка. Такую возможность я пропустить не могла, а в остальном… ничего, не хрустальная.

…Вдыхая свежий воздух, запах трав и придорожную пыль, я задумчиво и нежно провела рукой по высоким зелёным волосам земли, расфокусировано наблюдая за радужными бликами закатного солнца, просачивающимися сквозь густую крону деревьев, неспешно подходя к дому, до которого осталось всего несколько метров, и вспоминая…

— Всё-таки я не совсем понимаю… — вечером после памятного первого слушания пробормотала я, обнимая холодными ладонями чашку ароматного чая и сидя с мамой на диване у камина. — Почему он нас так ненавидит? Да, конечно, он считает, что ты разрушила брак его матери, лишила отца и всё в этом роде, но ведь он сам отказался от любых контактов с папой? Даже на похороны не явился. И ведь теперь он какая-то важная шишка. Зачем ему наши жалкие клочки? Из принципа?

— Ммм, не думаю. — вздохнула мама, механически отпив чаю. — Такие, как он, ничего не делают без веской причины, но ради цели пойдут по головам. Во первых, его мать так и не смогла повторно выйти замуж, над ней все за спиной смеялись, и он не мог этого не знать. Она как змея, копит в себе яд и щедро делится им с другими, даже с собственным сыном. Думаю, она и воспитала в нём ненависть к нам, но это всё личное. Он карьерист с огромным даром, который помог ему пробиться, но ведь через несколько месяцев предстоят выборы Первого советника, и он — один из трёх кандидатов. Оба его соперника — люди с весьма громкими титулами, а он всего лишь баронет. Думаю, ему недвусмысленно намекнули, что только став бароном он сможет побороться за место Первого советника и титул герцога. Высшее общество крайне непреклонно в таких вопросах, поэтому дело наше плохо, Нора…

— Мы ещё поборемся, мам. — ответила я с уверенностью, которой вовсе не ощущала.

М-да. И тогда-то уверенности не было, а теперь её с каждым днём становится всё меньше. Я вижу, как переживает мама, буквально съедая себя изнутри, и силы покидают, опускаются руки.

Да! Да, чёрт возьми, я… слабая. Не знаю жизни и не готова к тому, что ждёт нас, если мы проиграем. Хотя нет, не так. Когда.

Преодолев, наконец, бесконечные ступени, отперев дверь, переобувшись и на ходу сняв соломенную широкополую шляпку, немного защищающую от жары, вздохнула с облегчением. Хотя в этом поместье не осталось и намёка на былую ухоженность и красоту, всё же это мой дом, где, как известно, и стены помогают.

Едва я зашла в холл, намереваясь добраться до кухни и наконец-то поесть, как увидела идущую мне навстречу Нэн. Невысокая полненькая пожилая женщина, чьё добродушное лицо давно стало для меня родным, неловко семенила, будто путаясь в подолах длинного простенького платья, и выглядела всерьёз обеспокоенной, даже испуганной.

— ЭссаАлиенора! Наконец-то вы вернулись. Матушка вас давно ждёт у себя в комнате, хочет что-то сказать. Выглядит совсем измотанной и плачет… — пролепетала она, теребя ткань платья. А потом вдруг серьёзно, прямо-таки пугающе посмотрела мне в глаза и выдохнула: — Нора, что-то случилось. Что-то очень плохое.

Сглотнув тяжёлый ком, мгновенно образовавшийся в горле, я только молча кивнула, и, непроизвольно прижав руку к груди, будто та могла вдруг разорваться, помчалась наверх так быстро, как только могла.

Без стука открыла дверь, съедаемая ужасным предчувствием, и застыла перед увиденной картиной: мама сидела… на полу у кровати, а рядом стоял старый сундук со всевозможными семейными документами, часть из которых оказалась хаотично разбросана. Растрёпанные волосы, измученный, отчаянный стеклянный взгляд, бледное заплаканное лицо, прокушенная губа… Она походила на сломанную куклу. Я видела её, свою рассудительную красавицу-маму (красота её не увядала и поражала многих), в таком состоянии всего один раз — на похоронах. Теперь она выглядела тоже абсолютно… потерянной?.. Нет.

Раздавленной.

Не надо быть семь пядей во лбу, чтобы понять, что случилось. Ноги подкосились, и всё вокруг будто слегка смазалось, заставляя опереться ладонью об косяк. Я почти не ощущала собственного тела, когда, сделав глубокий вдох, косолапой походкой подошла к маме и совсем неизящно упала рядом.

Молчание повисло, как топор палача над головой.

— Всё? Мы доигрались, да?

Я не узнавала собственный голос. Низкий, горьковатый, чужой… но от его звука мама отмерла и хотя бы моргнула, перестав так пугающе смотреть куда-то в пространство.

— Да, доченька. Доигрались. Мы… мы всё потеряли. Абсолютно. Всё.

Я вздрогнула, покрывшись мурашками, проникаясь осознанием. Абсолютно всё — это значит и титул, и все деньги, кроме заработанных лично мной, и поместье.

Господи! У нас теперь нет даже… даже крыши над головой…

— У нас осталась неделя. — Сухо, как-то обречённо добавила мама. — Неделя, чтобы убраться отсюда. Навсегда.

Всего неделя…

— И что же стало решающим аргументом? — Это определённо не то, что должно бы меня отныне заботить, но…

— Если не считать огромных взяток — указ кронпринца. — подёрнула плечами мама, будто от сквозняка. — Маленькая такая бумажка с подписью и печатью… Его высочество, очевидно, не стал особо разбираться, когда другу понадобилась помощь. Вот и всё хвалёное “благородство”. Даже удивительно, что всё так затянулось. Боже, что теперь делать, доченька?.. Я ведь всё перепробовала. Отмахиваются, как от мухи, а с документами предлагают сходить в нужник. Куда теперь?.. ведь никого не осталось… — не выдержав, она расплакалась, спрятав лицо в ладонях, и моя душа порвалась на мелкие лоскутки…