В последнее время в жизни Амины произошла целая серия событий, которые окончательно ее запутали.
Она осознала, что их отношения с Миром перешли ту черту, за которой «просто прекратить» эти встречи – стало ой как непросто. Две недели, в которые Амина злилась из-за его разговора с Людмилой Васильевной, она страдала.
Каждый день Краевская просыпалась с мыслью, что именно сегодня разорвет порочный круг. Перестанет мучить Мира, который ведь явно влюблялся все сильней, планы строил, с родственниками вон знакомил. А она знала – никогда не сможет дать ему того, что он просит.
Никогда не выберет его. Навсегда останется женой Ильи Краевского. Вдовой Ильи Краевского, если быть совсем точной.
На самом деле, Мир был не первым мужчиной после Ильи.
Она совершила в своей жизни две попытки. То были действительно попытки. Следствие тоски и душевного холода, следствие желания разогнать кровь. Хоть немного потеплеть.
Первые такие ее отношения «после» продлились ровно месяц. Это был случайный знакомый, который подбежал к ней на улице и не отвязался, пока не заполучил номер телефона. Тогда Амина еще не умела отшивать так искусно, как сейчас.
Звали парня Сашей. Он не пытался взять ее нахрапом. Нет, он ухаживал, встречал ранним утром под работой, чтобы провести до дома, когда денег на такси не было. Караулил под домом, чтоб когда Амина выглянет из окна – разразиться ужасной серенадой.
Он подкупил ее наивностью и мальчишеством. В этом он чем-то напоминал ей Илью. Илью, когда они только познакомились, до обрушившихся на них проблем.
Месяц она не решалась подпустить его к себе ближе, чем на расстояние, необходимое для того, чтобы протянуть букет полевых цветов.
На тридцать первый день же подпустила. Он потерял голову, впрочем, как и она. К тому моменту Ильи не было уже четыре года.
Вот только утром, проснувшись рядом с чужим человеком, Амина почувствовала себя настоящим дерьмом.
Потому что обманулась. Потому что до последнего надеялась открыть глаза… а там Илюша. Лежит на соседней подушке, смотрит на нее и улыбается.
Саша пропал из ее жизни в то же утро. Точнее она пропала из его. Нет, он, конечно, пытался понять, в чем провинился, но довольно быстро плюнул на затею.
Второй же раз стал куда более значимым и, пожалуй, более болезненным.
Еще через год после Саши к ним в Бабочку зачастил один вип. Амина заметила его почти сразу. Он арендовал стол на балконе, занимал его один, а потом просиживал там ночи напролет, попивая виски с колой.
Мужчина был не слишком молод. Как Амина потом узнала – ему было сорок. За плечами – два развода и столько же подросших детей. Пришел в Бабочку… просто из любопытства. А задержался потому, что она его заинтересовала.
Это все Амина узнала позже, а изначально был только загадочный незнакомец и огромные цветочные корзины, которые доставляли в гримерную бабочек с записками, адресованными ей.
Первую корзину и записку она показательно выбросила. Мол, нашел, чем покорять. Вторую тоже, третью, четвертую…
А они с каждым разом становились все шикарней. Кроме записок в них начали находиться маленькие подарки. Маленькие, но дорогостоящие. Золотые серьги Амина выбросить не рискнула, но и носить не стала. Просто в какой-то момент занялась коллекционированием тех самых букетов с безделушками и ждала…
Она знала, кто преподносит все эти подарки, но не могла понять, почему сам не является вслед.
Иногда заедало такое любопытство, что хотелось самой подойти к столику и все узнать. Но гордость не позволяла. И чуйка – все равно рано или поздно что-то произойдет. Либо букеты закончатся, либо таинственный незнакомец выйдет из тени.
Он вышел. Ждал как-то ее на парковке рядом с Баттерфляем после одного из ночных выступлений.
Он был галантен и прям… А еще выглядел зрелым, самодостаточным мужчиной. Тогда в Амине возникло обычное даже в чем-то животное желание. Он предложил всего-то ночь провести… Она согласилась.
Амина готова была и к тому, что утром будет плохо, стыдно, и к тому, что утром-то все и закончится. Но прогадала. Стыдно не было. И не закончилось.
Мужчину звали Виктором. И она провела с ним полгода. Позволила почувствовать себе хоть немного той тьмы, которую ей и так приписывали.
Все почему-то считали ее приживалкой. Никто не верил, что она существует на свои деньги, зависит только от себя и позволяет себе исключительно то, что может.
Окружающим ее – Пирожку, бабочкам, прочим обитателям Баттерфляя хотелось видеть в ней циничную суку. И вот целых полгода она позволяла им быть абсолютно правыми. А себе позволяла реализовать то темное, что в ней скопилось за долгие пять лет.
Виктор выделил ей водителя. Собирался купить машину, но она отказалась. Продолжал дарить драгоценности и навещать в специально снятой для нее шикарной квартире.
Она не сношала ему мозги. А если сношала – то ровно так, как ему хотелось. Он не требовал от нее любви, не лез в душу, просто создавал комфортные условия для жизни и вместе с ней этой жизнью наслаждался.
Сейчас эти полгода Амина вспоминала с содроганием, ведь поверить не могла, что подобное действительно было в ее жизни. С другой же стороны, не будь того времени, вполне возможно, совсем скоро она сошла бы с ума.
В ней накопилось слишком много боли, тоски, неистраченной энергии, замкнутой за тремя замками нежности. В ней накопилось слишком много яда. В ней скопилось слишком много мыслей об неоправданных ожиданиях. Ожиданиях родителей, Ильи, Краевских, Аббас-бея, своих собственных.
А тогда она просто позволила себе пожить без оглядки на мир. Тот самый мир увидев. Виктор часто по работе должен был куда-то летать, и ее непременно приглашал с собой.
Закончилось же все уже не утром – а ночью. Как-то ночью Виктор слово в слово повторил слова Шахина.
Она тогда, по его мнению, в чем-то провинилась. И он предложил ей попросить у него прощения, потом это самое прощение заслужить и вернуться под хозяйское крыло. Еще похлопал так рядом с собой на кровати, на которой возлежал в тот момент.
А Амину аж перекосило. После тех слов она смотрела на него, а видела Шахина. Полгода ее черной реабилитации закончились.
Она собрала вещи и ушла из той шикарной квартиры.
Виктор, в отличие от Саши, даже не пытался преследовать и выяснять. Пропала – ее дело.
Он был уверен, что ничего лишнего никому она не взболтнет, да и не знала-то она толком ничего лишнего. А больше его ничего не заботило. В ту же квартиру совсем скоро была поселена новая девочка, получившая подарки не хуже.
Амина же, вернувшись из этого «запоя», поклялась, что больше никогда…
Никогда продлилось до Мира. И стало куда более пугающим. Он поймал ее в силки лучше, чем Виктор. Отношения с ним заставляли чувствовать стыд больший, чем отношения с Сашей.
Амина чувствовала себя загнанным зайцем… И не с кем было поговорить.
***
– Аббас-бей…
– Слушаю.
– Это Амина. Амина Джафарова. То есть Краевская…
Аббасу она позвонила на третий день после ужина у Бабаевых.
Было очень страшно, до одури.
У него изменился голос, у нее, наверное, тоже.
Больше всего страшно было, что им не о чем будет поговорить. Так ведь бывает, когда раньше близкие люди становятся чужими. Но их эта беда миновала.
Он своим красивым бархатистым низким голосом долго рассказывал ей о том, как жил после их побега, упуская те моменты, которые могли ее расстроить, но о которых она и так знала и за которые извинялась, как только могла. Она рассказывала о своей жизни после. Не особо-то таясь, но тоже избегая тех мест, которые способны были расстроить уже его.
Амина благодарила его за переданные через Краевских гранаты и клялась, что когда-то они непременно свидятся.
Он же просил, чтобы не просто свиделись – чтобы он когда-то увидел, как его зернышко танцует. Очень он это любил…
Положив трубку, Амина чувствовала, будто затянувшаяся вроде как рана вновь раскрывается, начинает кровоточить… Она словно вернулась в свое мятежное детство, вновь переживая все те ужасы и все то счастье.
Краевская понимала – она окончательно запуталась. Бесповоротно.
И так же прекрасно понимала, что нуждается в чьем-то совете. Но чьем?
Старшие Краевские через две недели должны были возвращаться домой. Как бы Амина их не уговаривала – остаться еще на месяц они не могли. Им предстоял последний вояж – втроем в Одессу, к морю, а потом неделька в Киеве и поезд до Краснодара.
Обещанную давным-давно экскурсию по Баттерфляю провел для них Мир.
Инициатором, как ни странно, выступила Амина. Зачем? Хотела посмотреть, как они будут на него реагировать. Опять-таки зачем? На этот вопрос Амина не отвечала даже себе.
Дамир оказался отличным экскурсоводом. Да и показать, по правде, было что. Вместе с деньгами в Бабочку пришли явные улучшения. Починили сцену, обновили систему вентиляции, открыли летнюю террасу, которая с дня на день должна была заработать сезонным кафе. Нужные разрешения у них имелись, кухня тоже, но чаще всего она простаивала, как и официанты. Амина занялась рекламой открытия в соцсетях. Идея должна была выгореть.
Как оказалось, в тандеме, да при поддержке Имагина, они были способны на чудеса. И это с одной стороны жутко радовало Амину, а с другой… А с другой Бабочка менялась. И если раньше они обе – Амина и Бабочка, были похожи. Обе оказались в яме, из которой никак не могли выбраться. То теперь Амина чувствовала, что Бабочка ее перерастает. Бабочка выходит из своего кризиса. А она? А она всеми силами пыталась в нем остаться.
– Амиша, и ты тут танцуешь? Упасть же можно… – Людмила Васильевна с наивным, живым интересом разглядывала тумбы, на которых приходится выплясывать гоу-гоу, чем вызвала невольную улыбку и Амины, и Мира.
– Амиша больше не танцует… Почему-то… – Дамир приподнял бровь, глядя на младшую Краевскую.
Она действительно давно уже не выходила с бабочками на сцену. Почему? Не хотелось. Перегорела что ли… Может, переросла, а может, постарела даже.
Не было больше того кайфа, который она испытывала раньше, купаясь в лучах софитов и теряясь в громе местной музыки.
Мир имел свои предположения относительно того, что она заменяла этими своими ночными сумасшествиями, но предпочитал деликатно молчать на этот счет. Какая разница, если теперь большинство ее ночей – его?
Перебираться к нему она напрочь отказалась. Как он ни пытался – уперлась рогом и ни в какую. Но Мир собирался продолжать давить. Понимал, что после отъезда Краевских станет проще. Хотя и не мог сказать, что ждал их отъезда, как манны небесной.
Нет. У них сложились довольно таки интересные отношения. Если Амина задерживалась, первым делом Краевские звонили ему. И вот если он заверял, что их драгоценная дочь под пристальным присмотром, то спали спокойно. Амину это раздражало, но свои претензии она почему-то высказывала исключительно Бабаеву. А он за это время привык с ними жить.
Кроме того, Людмила Васильевна звонила ему время от времени, справляясь, как у них дела. И если своей матери он ни в жизни бы не докладывался, то с Краевской все было иначе. Он просил советов и заряжался верой от этой мудрой женщины. И нет, свою мать он считал не менее мудрой, просто она и капли не знала об Амине из того, что знала Людмила.
С Николаем они тоже несколько раз разговаривали. Тут, конечно, речь о телефонных беседах не шла. Просто у Мира была одна просьба, которую озвучить он мог только мужчине.
Сказал все как есть – начистоту.
Николай тогда нахмурился, губы сжал, кулаки тоже…
– Ты хорошо подумал? – посмотрел серьезно. Мир кивнул. – Тогда делай, что должен.
– И будь, что будет…
А больше ему и не нужно было. Заручиться поддержкой и убедить их поддаться на уговоры Амины насчет поездки на море. Ему нужна была эта неделя. Очень…
Вот так и жили.
Мир – полнясь уверенностью и стремясь к цели, Амина – в сомненьях. И в попытках их развеять.
***
– Тихо, милый… Тихо, – Настя Имагина сидела на лавке в парке, покачивая ногой коляску, в которой раньше мирно спал, а теперь решил проснуться Владимир Глебович Имагин. Их с Глебом молодой богатырь, будущий то ли танцор, то ли хоккеист, то ли пловец… – Я слушаю тебя, Амина.
Настя оторвала взгляд от коляски, теперь смотря на сидевшую рядом Амину.
Отметила, что она сильно изменилась. Не столько внешне, сколько взгляд и поведение. Во всяком случае, раньше Настя и предположить не могла, что их такая опытная, умная, видавшая жизнь главная бабочка обратится к ней за советом.
– Наверное, это не очень тактично, но… твоя мама… она же так и не вышла замуж после смерти вашего отца?
Настина мать – единственный близкий пример ситуации, подобной той, в которой оказалась сама Амина.
Вопрос Настю, наверное, удивил, но ее эмоции всегда было сложно прочитать. Даже Амине. Она всегда оставалась довольно замкнутой. Впрочем, как и Краевская. Но если Настя никак не маскировала эту свою закрытость, но Амина прятала ее под показушной громкостью и язвительностью.
А еще Настя никогда не жеманничала, не ломалась на ровном месте и честно отвечала там, где могла ответить, а если нет – просто молчала.
– Нет, не вышла… Я понимаю ее. Представить не могу, что я делала бы, случись что-то с Глебом.
Амина кивнула. Вот и она так думала. Думала долго. Искренне считала тех, кто подобные мысли хотя бы допускал – предательницами. Пока сама не попала в силки. Хотя и после попадания продолжает так думать. Настя не представляла, что сделала бы… Амине же приходилось решать, а не представлять.
– Но…
– Что «но»? – вопрос получился немного саркастичным. Ведь в принципе, нужный ответ Краевская уже получила.
Любая здравомыслящая действительно любящая своего единственного мужчину женщина поступит именно так – будет любить и дальше. Пока сама может. Пока сама дышит.
– Но я вижу ее одиночество, Амина. Невыносимое одиночество. У нее есть Андрюша. У нее есть я. Теперь есть Володя, но как только мы расходимся по своим жизням, она остается совершенно одна. В ее мире пусто. Там не с кем поговорить. Там нет плеча, на которое можно опереться. Там нет любимой шеи, в которую можно уткнуться, надышаться родным человеком и заснуть. Там пусто и тихо. Мне очень жаль, что все именно так. Я очень люблю нашего папу. Я верю в то, что так она полюбить больше не сможет, но… Любить ведь не обязательно «так»… Любить можно иначе…
Амина отвернулась, начиная быстро моргать. Расплакаться не хотелось. Стыдно это.
– И еще, Амина, – Настя не знала толком, к чему Амина задала свой вопрос, но интуитивно чувствовала, что ее ответ сейчас очень важен. – Мир тебя любит.
– С чего ты взяла? – главная бабочка вновь повернулась к Насте, заглядывая в глаза.
– Помнишь, ты мне когда-то говорила, что только слепая может не видеть, как Глеб на меня смотрит?
Амина помнила. Там действительно все очевидно было.
– В вашей ситуации так же. Не делай глупостей, прошу тебя. Он очень хороший человек.
– Потому что с твоим Глебом дружит? – Амина съехидничала, но не зло, просто чтоб ком из горла прогнать.
– Нет. Потому что тебя рассмотреть смог, – но куда там? Один ком прогнала, а другой тут же встал, – и полюбить…
Что ответить – Амина не знала. Кажется, зря она все это затеяла. Ой зря. Хотела ведь, чтоб Настя развеяла ее сомненья, а получилось, что только еще больше заставила засомневаться.
– Покажешь ваше «произведение»? – поэтому Краевская кивнула на коляску, в которой сейчас вполне мирно мурлыкали.
– Это ребенок, Амина, а не «произведение». Да и если произведение, то какого искусства, стесняюсь спросить?
Но жадничать Настя не стала. Извлекла на свет божий Владимира Глебовича.
– Возьмешь? – сделала, как казалось самой Амине, слишком щедрое предложение, но от таких не отказываются.
Поэтому Амина кивнула, аккуратно забирая из маминых рук младенца.
– А на кого он похож? – маленький улегся на руки новой для него женщины… и тут же заснул.
– На моего папу. И на Глеба. Поровну. А на меня – совсем нет…
Настя вздохнула тяжело. Не то, чтоб была недовольной, но ей не нравилось вечно проигрывать Глебу в игре «а чьи это глазки?», «а чьи это ушки?» и тому подобное. Заканчивалась эта игра обычно Настиными обидами и показательными уходами из комнаты вместе с ребенком и со словами «кто рожал – того и глазки!».
– Второй твой будет, – Амина же, глядя на маленького Глебыча, почему-то заулыбалась. Все же дети – это счастье.
– Возможно, – Настя пожала плечами, тоже глядя на собеседницу. – Тебе идет ребенок, Амин. Подумай об этом…
Амина думать об этом не хотела. Благо, современные технологии позволяли избежать такой возможности на все сто процентов.
Разошлись они с Настей, думая кардинально отлично.
Настя чувствовала, что скоро их с Глебом ожидает приятное известие – и касаться оно будет Амины с Миром.
Амина же чувствовала, что никаких приятных известий никому не светит. Настина мама знает больше дочери и на своей шкуре ощутила то, о чем Имагина может только рассуждать. Значит, выбор ее сознательный и… правильный.