«Милая моя Амина. Любимая моя ханым. Прости за это письмо. Но я думаю, что так будет правильно.

Пожалуй, я не первый человек, пишущий подобные послания. По-правде, есть в этом что-то пошлое. И написать его очень сложно. Поэтому ты читаешь далеко не первый вариант. Но ты просто знай, родная, что я очень старался.

Хотя чтобы сказать, что я тебя люблю – стараться не нужно. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю…

Ты сейчас ко мне придешь, и я скажу это тебе вживую. И поцелую – в самые сладкие, самые мягкие, самые лучшие в мире губы. А потом в лоб – на котором не место морщинкам. А ты в последнее время такая серьезная, моя Амина, что вечно хмуришься. Я каждую из этих морщинок поцелую. И пальчик каждый. И ладошку. Но речь ведь тут должна быть не об этом, поэтому прости… Отвлекся – на тебя)

Я знаю, что у тебя еще нет жизненного плана. Хотя это не твоя вина. В нашей семье ответственным за этот самый план должен быть я. Прости, кажется, мне вряд ли удастся реализовать эту свою функцию. Но я попытаюсь компенсировать. Попытаюсь, как могу. И очень надеюсь, что моя попытка выйдет удачной. Мои пометки тебе пригодятся.

Танцуй, Амина. Танцуй так, как никто больше не умеет и не научится никогда. Так, как ты делала всегда. Меня свели с ума твои танцы. Твой огромный талант. Пожалуйся, не отрекайся от него. Танцуй, что есть мочи.

Люби, Амина. Люби мир так сильно, как любила меня. Помни, я во всем. Я в тебе, в родителях, в городе, в солнце и небе, в воздухе. Со смертью меня не становится меньше, наоборот, я обретаю возможность быть с тобой постоянно. Касаться тебя с дуновением ветра и целовать твои волосы, скользя по ним солнечным лучиком. Хотя бы ради этого, Амина, не закрывая свое сердце на замок. Поверь мне, когда-то будет очень важно, чтобы оно – твое жаркое сердечко, было готово. К новой встрече, к новым чувствам, к новой жизни. Я очень хочу, чтобы именно так и случилось, когда придет время…

Живи, Амина. Живи долго, счастливо, с памятью обо мне, но не одной лишь памятью. Прости меня за то, что ухожу так рано. Прости меня и нашу судьбу. Но умоляю, не мсти ей, отрекаясь от полной, счастливой жизни, которая тебя ждет. А она будет непременно такой, моя радость. В этом я даже не сомневаюсь.

Я люблю тебя, Амина. И это, пожалуй, все…

Твой Илья»

***

Прошло чуть меньше двух месяцев.

Амина медленно шла по Бакинской набережной. Отчасти потому, что хотелось прогуляться, подумать, насладиться спокойным течением жизни вокруг, отчасти потому, что после тренировки гудели ноги, и нестись галопом было проблематично.

Погода радовала. Чем-то напоминала привычное киевское лето – когда на градуснике двадцать с небольшим, а над головой ласковое солнце. Только представить себя в Киеве практически невозможно – тут-то все другое. Другой воздух – пахнет нефтью, пятна которой плывут по морской Каспийской глади. Другие люди – которые гуляют по этой самой набережной и днем, и ночью, абсолютно не боясь, которые смотрят иначе, более открыто что ли. Язык другой. Другие деревья. И даже земля. Земля другая.

Амина вскинула голову, позволяя солнцу ласкать кожу своими лучами.

Сегодня у них с зернышками выдался сложный денек. Совсем скоро им предстоит выступать на Бакинском фестивале народного танца, и по этому поводу хандрили все. Она, дети, Аббас-бей, доверивший ей свой основной Бакинский ансамбль, а себе позволил наконец-то хоть чуть-чуть отойти от дел.

Их встреча прошла так, будто не было десятка лет по отдельности. Аббас заметно постарел, но не утратил главных своих отличительных черт – прямой осанки и молодости во взгляде. Амина пришла к нему в зал на следующий день после приезда. Пришла как раз к моменту, когда дети стаей начали вылетать из тренировочного зала. Аббас заметил ее не сразу, сначала Амина успела уловить то, с какой нежностью он провожает взглядом эту громкую толпу, вспомнить, как когда-то давно, еще в детстве, и на себе ловила этот взгляд, почувствовать, как сердце щемит, а потом и речь утратить – ведь старый друг, лучший учитель ее заметил. Удивился, а потом в его взгляде загорелась та же нежность, умноженная на миллион.

– Дорогая моя, – он сам к ней подошел, сам в объятьях заключил, а потом сам же слезы вытирал – и со своих глаз, и с ее. – Приехала все же, не соврал Дамир…

Не соврал. Приехала. И первым делом примчалась к нему. Еще до родителей, до сестер, до друзей.

Аббас не требовал от Амины подробного отчета о том, как жила, что делала, почему только теперь вернулась. Но отчет получился как-то сам собой. И не то, чтобы сухой, краткий, по делу… Нет. Они сели с Аббас-беем на низкую скамеечку, предназначенную для деток, он держал ее руки в своих руках, а она рассказывала, делилась, спрашивала. Возможно, даже слишком во многое посвятила, но сдержаться не могла. Он всегда вселял в нее желание говорить чистую правду. А чистая правда не предполагает избирательности.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помог с работой, – он и не спрашивал-то толком, скорее констатировал. – Хорошо. Будешь этих моих зернышек до ума доводить. Давай завтра договоримся встретиться в девять, на двенадцать у них урок, я за это время тебя в курс введу, а потом сразу и с ними познакомлю. Зачем нам раскачиваться, правильно?

Амина кивнула. Раскачка ей была ни к чему. По правде, тогда она еще не до конца поняла, зачем ей эта поездка, в чем она должна помочь, что решить, но сидеть сложа руки уже не могла. Руки-то тут же сами тянулись к телефону.

Хотелось позвонить Миру, написать, вернуться… Но делать это было нельзя. Нельзя, пока не станет понятно – вернувшись, она будет готова посвятить себя ему. Поставить точку в прошлом и смотреть в будущее. Иначе может быть только хуже, а Дамиру только больнее.

Поэтому Амина держалась. Как бы тоскливо ни было без него. Как бы тяжко ни вздыхалось. Как бы сердце ни рвалось к нему, она должна была первым делом разобраться в себе.

На следующий день после встречи с Аббасом оказалось, что ноги, руки, голова до сих пор помнят все, чему Амина училась в юности. Дети встретили ее с интересом. Ей досталась сборная группа – и совсем кнопки, и девочки с мальчиками лет двенадцати-четырнадцати. В каждом личике горело живое любопытство. Иногда Амина замечала, как мелочь шушукается, обсуждая новую преподавательницу… Говорят, бывшую ученицу Аббас-бея… Говорят, жуть какую талантливую… Говорят, выскочившую замуж в восемнадцать и сбежавшую… Говорят, даже в ночном клубе работавшую… Много чего говорят.

Амина была искренне удивлена тому, какой фурор вызвало ее неожиданное возвращение.

Сразу же после визита в танцевальную школу Аббаса, она поехала к родителям.

Коленки задрожали еще задолго до того, как такси остановилось у нужного двора. Яблоня была на месте, вот только теперь две ее ветки поддерживали подпорки. Под ней все так же стоял стол, к сожалению, давно потерявший товарный вид. На нем больше не было скатерти, одна из лавок покосилась, лак потрескался. Видимо, надобности в нем больше не было, вот дружные когда-то соседи и забросили уход. Амина очень боялась вскинуть взгляд на родной второй этаж родительской квартиры.

А вдруг там давно забиты окна? Вдруг чужие занавески, вазоны чужие? Вдруг форточка открыта, только на улицу выходит пар из-под крышки чужой кастрюльки, а не одной из многочисленных блестящих кастрюль ее мамы?

Мир сказал ей еще в Киеве, когда провожал на самолет, что сообщил родителям о том, что она, возможно, приедет, но тогда Амина не в силах была спросить у него, все ли у них хорошо, не переехали? Хотят ли видеть?

Стыдно было. И перед ним, и перед родителями.

Вместе с этой поездкой на Амину обрушилось понимание того, как ее прошлая жизнь была эгоистична. Как эгоистично была ее зацикленность на горе. По отношению к Миру, по отношению к родителям – своим и Ильи.

Амина поднялась тогда на нужный этаж, нажала на звонок и стала ждать… Ждать, пока мама откроет дверь. Посмотрит с неверием, а потом сделает шаг назад, чтобы стоявший тут же папа смог убедиться – это она, их Эминка. Уехавший ребенок, который вернулся совсем взрослым.

Им было неловко. Амина смотрела в такие родные лица и отмечала, как сильно они изменились. И была уверена – мама с папой замечают то же – изменения в ней. И разговор почему-то не ладился сначала. Всё затухал, затихал, прерывался. Все понимали – впереди длинная дорога нового привыкания.

Они еще не смели касаться болезненных тем, а не болезненных, как оказалось, у них и нет практически… Разве что рассказы о сестрах и их детках. Выяснилось, что у Амины уже четверо прекрасных племянников.

И с ними она тоже познакомилась. Когда в первые же выходные родители устроили дома семейный пир. Снова, как в детстве, сестры Джафаровы с мамой крутили долму, пели песни, смеялись от души и иногда замолкали – глубоко вздыхая, глядя на Амину.

Они очень скучали по ней. Но давно уже смирились с тем, что, возможно, так больше и не встретятся. Поэтому ее приезд стал невообразимым сюрпризом.

В тот же вечер Амина узнала, что все сестрички замужем, счастливы, познакомилась с зятьями, которые оказались простыми ребятами, искренними, улыбчивыми, добрыми, любящими.

От души насладилась общением с племянниками и племянницами, которым очень понравилась их новая тетя. Она напоминала им куклу, о чем дети честно и признались за общим столом. Взрослые, конечно же, посмеялись над таким сравнением, но была в нем доля правды.

Родные тоже иногда смотрели на нее, приоткрыв рот. Они уже и забыли, какой она бывает, стоит заговорить, как плавно движется, как смеется, как смотрит… Фотографии, которые ими часто пересматривались, не способны были передать все те мелочи, из которых состояла их Эмине.

Уезжать никому не хотелось – ни детям, ни взрослым, но и остаться у родителей все не могли – места для такого количества людей все же было маловато.

Амина же ночевать в своей старой спальне не рискнула бы. Не была готова занырнуть сразу так глубоко в прошлое. Всему свое время.

Мир позаботился о том, чтобы ей было, где жить – снял квартиру. Снял такую, что зайдя туда, Амина вновь почувствовала укол совести. Он знал ее так хорошо. Знал, что ей нравится, а что раздражает. Знал, что нужно ей для удобства. А она же о нем не знала в этом плане практически ничего. Хорошо устроилась! Мужик ее любит, холит, лелеет, а она носом крутит… Дура.

И вновь хотелось тут же ему позвонить, но рано. Еще рано.

Первые несколько недель Амину волновала возможная встреча с Шахином и его друзьями. Волновала сильно, хоть Мир и сказал, что об этом беспокоиться нечего… Волновала, пока Амина не узнала страшную новость – Шахин больше никогда ей не навредит. Впрочем, не навредит он больше никогда и никому. Мужчина трагически погиб – несчастный случай на дороге. Ехал с семьей. К счастью, жена с ребенком остались живы.

Когда Краевская услышала об этом… Сначала забыла, как дышать, потом не поверила, а потом… запретила себе анализировать, какие эмоции эта новость у нее вызывает. Факт остается фактом – ее бывший жених теперь уж точно навсегда останется бывшим. Вот только жену его жалко и ребенка. Амина знала, как это – хоронить любимого мужа. И никому подобного не желала.

Так почти прошли те самые отведенные Миром два месяца.

Амина вновь привыкала. Ходила по тем местам, которые до сих пор остались неизменными. Но больше все же знакомилась с родным городом заново. Ведь за время ее отсутствия он преобразился кардинально. Все блестело, пылало и сверкало. На ветру развивался самый большой в мире национальный флаг, гондолы плавали по обновленной собственной небольшой Бакинской Венеции, в Баку появились свои пирамиды Лувра, в конце концов, теперь прямо из земли в небо бьют три пламенных языка. На месте гаражей, за которыми они с Ильей когда-то прятались, чтобы вдоволь нацеловаться, теперь находился школьный футбольный стадион.

Амина посетила все эти места. По крупицам восстанавливая самые яркие времена своей большой детской любви. Она ходила по улицам и вспоминала-вспоминала-вспоминала…

Иногда улыбалась, чувствуя, как начинают пылать губы или щеки. Иногда смахивала непрошенную слезинку. Часто доставала прощальное письмо Ильи, вновь перечитывая. Краевским звонила… Куда без этого? Оказалось, что для них ее возвращение в Баку – не новость и не удивление. Мир и с ними об этом поговорил.

– Амиша… Не мучай парня, зайка. Он такой хороший… – и пусть Людмила Васильевна понимала, что давить на дочку – неправильно, но не могла сдержаться. Как ей жалко было Дамира – не передать словами. Он дал Амине время разобраться в себе, а сам засыпал и просыпался с одним страхом – а вдруг разберется и поймет, что для него места в ее жизни нет?

– Очень хороший… – Амине же и ответь-то толком нечего было. Она скучала по Миру. Хотелось ему скандал закатить на ровном месте, подушкой в него швырнуть, укусить за нос, а еще… целовать-целовать-целовать. И в глаза смотреть. И любить… Очень хотелось. Но ему ведь не только это нужно. Ему нужна уверенность в том, что она полностью его женщина. Амина же за эти два месяца только  шла по пути к этому осознанию…

Увидев свободную лавочку, Краевская направилась прямиком к ней. Прежде, чем совершать марш-бросок до дома, следовало немного отдохнуть.

Завтра у них с зернышками по плану очередная изматывающая тренировка, на выходных родители вновь ждали дома, на той неделе она пообещала одной из сестер, что вывезет племянников в горы. Планов было много, а еще…

Через семь дней заканчивался отведенный ей срок. И вот теперь Амина была уверена в одном:

– Быстрей бы… – сказала вслух, а потом вновь запрокинула голову, подставляя ее солнечным лучам. Она все решила. Все приняла. Осталось только дождаться.

***

В Баку не принято знакомиться на улицах. Вероятность того, что какая-то особь заведет свою призывную песню «кыс-кыс-кыс» или зайдет издалека со своим элегантным «девушка, а вашей маме зять не нужен?» крайне низка.

Тут и просто за руку-то пары ходили довольно редко, не говоря уж о том, чтобы позволять себе еще более откровенные нежности на людях. За два месяца Амина успела отвыкнуть от того, что кто-то может прямо на улице подойти, заговорить, окликнуть… Здесь на нее максимум посматривали с интересом, но предпочитали держаться подальше.

Ведь впечатление она производила неоднозначное. Не смогла отказаться от привычного своего, довольно эпатажного образа. Поэтому сегодня вновь рассекала по городу в своим любимых… сраных, как называл их Мирка… туфлях.

Когда услышала сзади оклик, Амина никак не отреагировала. Как-то не сопоставила тот факт, что кричат «Амина» с тем, что Амина – это вроде как она. И когда во второй раз окликнули, тоже не отозвалась. Третий, наверное, тоже пропустила бы мимо ушей, если не одна мелочь – прозвучал он совсем близко. В затылок практически. И уже шепотом.

– Амина…

– Мирка… – остановилась, как вкопанная, на каблуках крутнулась, а потом чуть ли носок к носу столкнулась с тем самым. С Миркой.

***

Ну что поделать? До двух месяцев он немного не дотерпел. Самую малость. Недельку. Но просто стало совсем сложно. Невыносимо.

Поэтому плюнул и приехал. В конце концов, он ведь не железный. Его жизнь тоже сейчас где-то в Баку решается. И бродит тоже где-то в Баку. Его жизнь…

Нашел он ее легко и быстро. Заглянул в школу дяди Аббаса, его там встретил, узнал, что с Аминой они разминулись, но уж на обратном пути до дому он ее точно поймает.

Так и случилось. Не заметить ее было сложно. Не заметить, когда так усердно ищешь – совсем нереально.

– Мирка… – увидеть же в глазах радость, а в голосе услышать неверие – просто сказочно.

– Он, – настолько, что даже руки задрожали, а губы в улыбке расплылись. – Сюрприз?

– Сюрприз, – они так и стояли – на расстоянии вдоха, глядя друг другу в глаза. Мир не знал, как выглядит сам, но Амина будто загорелась. Бесы. Те самые бесы, которые вечно плясали в ее глазах, завели совсем убийственный для него танец. – А как ты нашел-то меня?

Вопрос свой Амина задала далеко не сразу. Сначала зависла, улыбаясь, и глядя в милое сердцу лицо. Как же она все таки скучала! Как скучала! Но ни единой морщинки не забыла! Сейчас «инвентаризацию» провела и поняла – все на месте. Все к ней приехали. И как же хорошо, что на неделю раньше. Как хорошо…

– Сердце привело, – Мир улыбнулся, а потом не выдержал – сделал небольшой выпад вперед, коснулся губами кончика ее носа. Она сморщилась – не ожидала, а потом блеснула своими лукавыми глазищами, заулыбалась еще сильней. Явно ведь пакость родилась в шальном уме. Жуткая пакость, наверное. Для него – смертельная.

– Ты на честь мою покушаешься сейчас, Дамир-бей. Не положено у нас на улицах целоваться… – Говорила, а сама приближалась с каждым словом к его губам. – И за руки держаться не пристало, – сказала, а потом скользнула своей ладонью по его плечу вниз, сжала запястье сначала, а потом и пальцы переплела – свои и его. – И вообще, за то, что ты тут сейчас себе позволяешь, жениться на мне придется, – забросила его руку на свою талию, своими его шею обвила, последнее слово сказала прямехонько в губы, чтобы тут же их своими накрыть.

Зараза… Как иначе-то назвать?

Но любимая!

Боже, какая же любимая!

Баку не самый дождливый в мире город. Тут все же часто властвует зной. Но стоило Амине провернуть свою аферу, как прямо над их головами сначала знатно громыхнуло, а потом дождь упал стеной на буйные головы двух сумасшедших. Давая вдоволь нацеловаться, ведь прохожим теперь точно не до их нежностей – тут бы быстрей под крышу спрятаться, и слезы скрыть, а еще любые сомненья смыть и благословить. Наконец-то благословить.

На долго и счастливо. Нервно, своенравно, сложно, но вместе…

***

– Заходи! Ну заходи же! Чего ты стал на пороге?! – Амина потянула Мира за руку. А то действительно, мокрые оба, холодные, противные, хочется как можно быстрее шмотки снять, в душ горячий запрыгнуть, а потом в полотенце байковое завернуться. Дамир же встал как вкопанные на пороге ее квартиры, и стоит…

– Жду, когда хозяйка пригласит… Не могу же я вот так без спроса в дом ее вломиться… – Мир приподнял бровь, ухмыляясь.

Хитрый жук. Помнит, какой скандал она ему закатила за то, что в Киеве посмел вторгнуться на ее территорию. И теперь требует капитулировать. Официально пригласить, в ножки кланяться… Но врагу ведь не сдается наш гордый «Варяг», правда?

– Жди… Только дверь закрой, пожалуйста. А то дует…

Амина отпустила мужскую руку, отошла на пару шагов, повернулась к застывшему на пороге мужчине лицом, тоже усмехнулась как он.

Видимо, Мирка просто успел забыть за время их вынужденного расставания, с кем имеет дело. Но ничего. Ей не сложно. Она напомнит, кто из них главный провокатор-манипулятор…

– С какой стороны – сам решишь.

Глядя мужчине в глаза, улыбаясь все сильней, Амина взялась за пуговицы на блузке, начиная по одной их расстегивать.

Ткань была промокшей насквозь, липла к телу, поэтому снять одежду было самым настоящим кайфом, а снять, когда живот чуть ли не судорогой сведен от того, каким взглядом за происходящим наблюдает Дамир – изощренным издевательством.

Сняв блузку, Амина бросила ее на пол. Усмехнулась, когда дверь-то Мир закрыл, но с порога не двинулся. Спиной развернулась, берясь за молнию на юбке, которая находилась сзади.

Глаза закрыла, мечтая о том, чтобы самой справляться с той самой молнией не пришлось. Хотелось наконец-то его руки почувствовать.

И либо очень правильно мечтала, либо действовала очень правильно, но желание сбылось.

Мир приблизился, грудью в спину вжался, руками прошелся по голому животу, сжал грудь. Возможно, даже слишком сильно. Но оставшимися на молнии пальцами Амина чувствовала, что это он еще ласково, так как возбужден знатно.

Два месяца ведь. Для нее тяжелых. А для него? Для него вообще невыносимых.

Продолжая мять еще холодное, но такое мягкое, нежное, нужное тело одной рукой, другой Мир откинул со спины черные волосы, чтобы впиться зубами в кожу где-то на загривке.

Амина даже дернулась от неожиданности, а потом почувствовала, как от этого его порыва возбуждение множится, и тут же прижалась еще сильней, поворачивая голову, будто прося о том, чтобы поцеловал в губы.

Он вредничать, в отличие от дамы собственного сердца, не стал, отбросил ее руки, стягивая юбку, а потом развернул круто, на руки подхватил, в тот самый душ понес, о котором она мечтала… Когда-то мечтала, если честно. Сейчас-то уже другого хотелось. Его. Очень.

– Ты сама меня в дом пригласила, Амина, – Мир же, продолжая раздевать и ее, и себя, теперь уже в ванной, вдруг посмотрел серьезно, так, что Краевская даже сглотнула непроизвольно. – Сама в жизнь свою пустила. Сама замуж согласилась идти. Хотя мы потом этот вопрос еще раз с тобой обсудим. Расписку с тебя возьму официальную, чтоб не спетляла ближе к дате. Так вот, даже не пытайся больше сделать вид, что в чем-то сомневаешься или чего-то боишься. Ясно излагаю?

– Ясно.

Ясно было до предела. Что до предела любит, и до того же предела хочет. Что до предела скучала. И до самого предела не отпустит. Хотя тут все сложней – не отпустит вообще.

– Тогда говори… – что именно следует говорить, было понятно.

– Люблю тебя.

– И я тебя.

Душ бил по головам практически кипятком, но кровь разгоняло не это.

Амину глубоко ошибалась, когда думала, что уютно ей станет в байковом полотенце. Нет, уютно ей было бы хоть на морозе, да даже на разбитых стеклах, но только бы в обнимку с Дамиром Бабаевым.

Резковатым, хамоватым, самоуверенным, но таким мудрым, ласковым и нежным. Таким терпеливым. С такими глазами… С голосом таким… С душой такой… Любимым.

***

– Спишь? – Мир разлепил один глаз, тут же ловя на себе взгляд абсолютно трезвых глаз Амины. То, что она-то не спит и даже не думает об этом, было очевидно. Лежит на кровати, подперев подбородок руками и внимательно глядя на отрубившегося Мира.

Стресс, что тут сказать? Он вот уже два месяца, как спать спокойно не мог. А тут дорвался до заразы, долг свой супружеский исполнил в полном объеме – и тут же заснул. Заснул спокойно, сладко, хорошо…

Но Амина с таким энтузиазмом гипнотизировала его взглядом, что долго поспать не удалось. Проснулся. Вслед за первым и второй глаз разлепил, в окно посмотрел – еще день. Значит, ненадолго заснул.

– Нет, – сел в кровати, руки на груди сложил, приготовился слушать. Судя по тому, как лихорадочно горели глаза Амины, она хотела именно поговорить.

– Вот и хорошо… – Мир не ошибся, Амина тоже села, одеяло отбросила, с кровати спрыгнула, началась носиться по квартире. Белье свое нашла, его тоже – ним в мужчину и бросила, а потом и джинсами с тенниской. Спасибо, носками не стала. С ее стороны это благородно. Сама оделась, в каблуки вырядилась, волосы расчесала… – Пойдем, – а потом встала над Миром, который продолжал восседать теперь уже в свалке собственной одежды, посмотрела выжидающе…

– Куда?

– Нам много куда нужно, Мирка. К моим родителям. К твоим, к Аббас-бею. К детям моим. В Бабочку…

– Прямо сейчас нужно?

– Да.

Мир посмотрел на Амину с подозрением, но все же встал, оделся. Града во время дождя, кажется, не было, но вот главную бабочку одной единственной градиной по голове явно огрело. Контузило прямо-таки.

Естественно, идти на поводу у женщины, находящейся в состоянии стресса, Мир не собирался, но голым с ней разговаривать сейчас тоже как-то неправильно. Разговоры-то надо серьезные вести.

Поэтому Мир запрыгнул в джинсы, набросил тенниску, к Амине подошел,  в охапку сгреб, поцеловал во все, до чего дотянулся.

Амина пыталась вырываться, но не слишком успешно.

– Краевская, ты меня сейчас послушай, а потом, если по-прежнему будешь куда-то рваться, то пойдем, куда скажешь. – Девушка засомневалась, но кивнула. – Хорошо… Тогда давай начнем сначала…

Мир отпустил Амину, в карман нырнул рукой, достал оттуда то самое колечко, которое когда-то уже испугало Краевскую, поднял на уровень глаз.

– Я никогда не стану твоим Ильей. Но я хочу стать твоим Дамиром. Не сомневайся, я буду любить тебя столько, сколько нам будет отведено. Я возьму на себя все твои проблемы, которые ты не захочешь решать сама. Я готов жить с тобой… и твоим характером, – Мир хмыкнул, Амина же вообще не сдержалась от нервного смешка. – Я готов жить в том городе, который определишь ты – будь-то Киев, Баку или любая другая точка мира. Очень хочу попросить тебя о том, чтобы ты подарила мне детей. Желательно, трех, но этот вопрос подлежит обсуждению. Если ты захочешь больше – я готов, – и вновь улыбнулся, поймав такую же улыбку в ответ. – Я не ставлю перед тобой условий кроме одного… Выходи за меня замуж.

Закончив, Мир крайне технично надел кольцо на нужный пальчик. Скользнуло как по маслу. Будто на своем месте оказалось… Ну или Мирка все эти два месяца усердно тренировался, чтобы натянуть символ цепей семейного счастья на безымянный палец Амины даже в том случае, если она будет брыкаться, кусаться, орать матом… Решительный мужчина, что тут скажешь?

– Я принимаю твое условие.

Увидев же, как небольшой камушек блестит на пальце, Амина почувствовала облегчение. Все определено, решено… И слава богу.

– И тоже хочу кое-что сказать.

– Я слушаю…

Набрав в грудь побольше воздуха, Амина посмотрела в глаза Миру прямо и честно. Когда-то, десять лет тому, и предположить не могла, что вновь вернется в Баку, чтобы делать признания незнакомому тогда Дамиру Бабаеву. Что жизнь так закрутится, сначала обласкает, а потом выбросит на обочину, не подозревала. Что обочина – еще не значит вылет в кювет тоже не знала.

– Думаю, ты достоин лучшей судьбы, чем прожить жизнь со мной. Это будет тяжело… но, подозреваю, нескучно. Ты все это прекрасно знаешь и без меня. Но знай еще одну вещь…

– Какую?

– Я люблю тебя. Я благодарна тебе и прости меня за то, что была жестокой.

– Прощаю.

– А еще…

– Что?

– Ты мой… Мир… – Амина выпалила, вновь повисая на шее и начиная целовать.

А Дамир ведь уточнить хотел, спросить, что имела в виду? Амина же решила иначе. И теперь как хочешь, так и понимай. Хотя в принципе, неважно. По-всякому приятно.

Мир. Ее.

***

– Дамир, познакомься, это моя ученица, Эмине.

Дом Аббас-бея находился на окраине Баку. Он сам долго и тщательно выбирал именно это место. Тут было тихо, сюда редко заезжали машины, зато детям всегда было, где развернуться. И своим, и племянникам, и ученикам.

Вот и сегодня мама Эмине отпустила дочь к учительским детям. Семилетняя девочка прихватила с собой лукошко с финиками и тут же понеслась в любимый двор.

Нет, гулять со своими соседскими ребятами ей тоже нравилось, но в таких походах была своя экзотика, свой авантюризм, здесь всегда была возможность поболтать и с самим Аббасом, и отведать вкуснейших оладушек его жены… Да и дети его принимали Эмине хорошо…

Вот только сегодня в их компании было неожиданное пополнение…

Мальчик, выглядевший года на четыре старше, окинул Эмине быстрым взглядом, кивнул, а потом отложил свой деревянный меч на лавку, подошел, протянул руку для пожатия. Делал он все это серьезно, хмурился даже. Но не было впечатления, что новый знакомый злится. Нет. Он просто не отличался задорностью, вот и все.

– Очень приятно, Дамир Сабир оглы Бабаев, – представился по имени отчеству, чем вызвал непроизвольную улыбку у Аббаса, пожал девичью ладонь.

– А я Эминка… Меня дома так называют…

Девочка же немного растерялась. Нет, она-то помнила свои отчество и фамилию, но еще ни разу в жизни называться с их помощью не приходилось.

– Будем знакомы, – Дамир кивнул, отпустил руку девочки, вернулся к своему мечу…

– Это мой племянник, Эмине-ханым. Приехал к нам на пару недель из Киева. Слышала о таком городе?

Эмине внимательно следила за тем, как мальчик вновь берет в руки деревянный меч, как замахивается, будто собираясь прямо тут и сейчас сразиться с невидимым соперником… Девочка поняла, что Аббас-бей задал ей какой-то вопрос, далеко не сразу.

– Нет. Не слышала.

– Красивый город. Очень. Почти настолько же, как наш с тобой родной.

– Неправда, – Дамир же был куда более внимательным, чем хотел казаться. Остановился, вновь посмотрел на них своих взрослым серьезных взглядом, подбородок вскинул гордо… – Киев красивее.

Ответом же своим вызвал у Аббаса новый повод для смеха, а в Эмине непобедимое желание доказать, что парень заблуждается.

– А у вас там море есть? – что она тут же и попыталась сделать. Поставила свою корзинку на траву, руки на груди сложила, глядя на паренька так же серьезно, как он на всех вокруг.

– Нет, моря нет. Зато есть река. Огрооооомная, – и он тоже меч отложил, чтобы с помощью рук показать, насколько же эта самая река большая.

– Нет-нет-нет! Река у многих есть, а вот море – редкость. А наше море – так вообще только у нас и есть!

– Ха… Море… Да его озером называют. Тоже мне… нашла, – Мир отмахнулся, считая, что спор побежден. Но где там!

Дети даже не заметили, что Аббас-бей отошел, с любопытством наблюдая за разворачивающимся диалогом, что меч давно отброшен в траву, что лукошко с финиками перевернуто, а два упрямых ребенка спорят до хрипоты в горле о том, о чем спорить смысла нет.

– Какая ты невыносимая! – в какой– то момент Дамир не выдержал, всплеснул руками, выражая свое крайнее недовольство. – Я тебе азербайджанским языком объясняю – Киев – лучше, я и там был, и тут. А ты была? Нет! Ну и как сравнивать можешь?!

– Могу! – ответ Эминки же был прост и безапелляционен.

– Бедный твой муж будет… Это же надо! Такая мелкая, а уже такая упрямая! Я бы тебя замуж с таким характером ни за что не взял бы!

– Больно надо! – Эмине же только сильней нахохлилась, смотря еще более грозно. – Я бы за тебя замуж и не пошла бы! За упрямого такого! – и ответила в том же духе.

Тоже нашелся… жених… С мечом деревянным да рассказами о каком-то чужом городе, который красивей их самого лучшего в мире Баку!

– Не ссорьтесь дети, – спасение же пришло откуда не ждали, жена Аббас-бея позвала всех обедать. На те самые оладьи. Вот только ссора так раззадорила молодежь, что даже рядом сесть они отказались, а потом сверлили друг друга взглядами, наперегонки поедая оладушки, чтобы конкуренту меньше досталось. 

– А он скоро уедет? – Эмине обратилась к учителю, кивая на победившего в схватке Мира, последний блинчик достался именно ему. От щедрого предложения его разделить Эмина отказалась. Ей не нужны были подачки.

– Эмине! Это неправильно! Лучше бы ты подумала о том, как его переубедить, а не как выжить побыстрей. Будь мудрой, девочка моя. Будь мудрой… Вот только получится это уже разве что в следующий приезд нашего уважаемого Дамир-бея. Так как завтра мы всей семьей будем провожать его домой… Не хочешь с нами?

– Нет, – провожать этого наглого парня? Еще чего не хватало! Нет уж. Пусть едет в свой Киев и сидит там, любуясь своей речкой. А она уж как-то сама погуляет по берегу лучшего в мире моря… И невесту себе пусть там ищет. А то ишь какой! Замуж ее не возьмет. Ну-ну. Мама вон говорит, что любой возьмет. А он что, не любой?!

Эта встреча возбудила Эминку до такой степени, заставила провести настолько вдумчивую практически бессонную ночь, что следующим утром она прямо таки на рассвете побежала к дому Аббас-бея, тихонько открыла калитку, пробралась во двор. Оставила на уличном столе, рядом с тем самым деревянным мечом, книгу. Красивую. С картинками. Собрание сказок. Ее любимую. Прочитав которую, только последний дурак может не влюбиться в Баку. В Девичью башню, в стены старого города, в храмы. И записку: «когда ты приедешь в следующий раз, я готова буду услышать твои извинения и признание, что Баку лучше!».

Хотела еще написать, что замуж за него не выйдет даже после этого, но времени было мало, а писать они только учились, поэтому Эминка и так потратила уйму времени на то, чтобы получилось грамотно и красиво…

Через год, может, два эта встреча совсем стерлась из девичьей памяти. Эмине так и не узнала – забрал ли парень книгу с собой, прочитал ли записку, сменил ли свое мнение.

Не знала, кто такой был тот Дамир. Не знала, как они встретятся в следующий раз. Не знала, что он станет для нее спасением, любовью и… Миром. Целым сказочным миром.

Но вот прошло немного больше двадцати лет и…  

***

Глеб Имагин стоял, сложив руки на груди, насупив брови, переводя взгляд с одного человека, находящегося вместе с ним в когда-то Пирожковом кабинете, на другого…