Апрель пролетел быстро для всех, но для Амины его скорость была практически космической, а все потому, что давняя мечта, практически нереальная, в которую и она-то сама не верила, вдруг решила сбыться…
Людмила Васильевна с Николаем Митрофановичем купили билеты на поезд из Краснодара в Киев и грозились прибыть третьего мая.
Счастью Амины не было предела. Узнав о таких планах старших Краевских, она тут же понеслась обустраивать свой быт так, чтоб родителям было комфортно.
Купила вменяемое раскладывающееся спальное место, на котором смогла бы провести ближайший месяц как минимум, ведь кровать собиралась уступить гостям, сделала перестановку на кухне – чтоб разместить свое спальное место именно там, договорилась с хозяйкой о том, что та не явится как-то днем выселять неизвестных ей временных жильцов…
В идеале, Амина тихонько мечтала, что жильцы останутся надолго, а то и навсегда, но в этом случае, конечно, им светило серьезное расширение жилой площади – квартиру придется менять. Как минимум – на двухкомнатную, а то и на трех. Амина с юности обожала посиделки за общим столом в доме Краевских. И если уж ей повезет все же уговорить их перебраться, то условия она собиралась обеспечить не хуже, чем были у них.
Конечно, проблем при этом возникнет куча – начиная от полного отрицания возможности жить исключительно за ее счет, заканчивая тяжкими вздохами о местных подружках и друзьях, которых в Краснодаре оставалось все меньше и меньше, но Амина собиралась за время нахождения в Киеве Людочки и Николаши, как они сами друг друга называли, убедить их в том, что с ней им будет хорошо.
И тут возникала еще одна проблема: нужно было договориться с Миром о временном пересмотре ее рабочего графика без потерь в зарплате при этом…
Договориться было… сложно.
– Я сейчас не совсем понял, Амине-ханым, – Амина тогда пришла к нему в кабинет, вела себя привычным образом – светилась уверенностью в своей правоте и качала права, он же порядком офигел. Даже скрывать этого не пытался.
– Ничего, Дамирсабирыч, не волнуйтесь, такое случается, я сейчас еще раз объясню, только медленней и с картинками, и оно к вам дойдет…
– Ты зря хамишь, милая…
– Не хамлю, вхожу в ваше положение… Вы работаете много, устаете, жалко мне вас…
После того вечера, когда Мир стал невольным свидетелем ее танцевальных откровений, их отношения пережили очередной этап похолодания.
Мир злился. На себя, ведь теперь смотреть на нее спокойно не мог – вечно хотелось… Раньше прибить, а теперь прижать. К себе. Мир жалел, что попался на крючок стервы, которая эти самые крючки даже ведь не разбрасывала. Мир хотел только одного – чтоб отпустило. А оно, зараза, все никак…
Амина же чувствовала, что что-то в нем изменилась, поэтому вела себя так, чтоб как можно быстрее вернуть все на круги своя. Как оказалось, его гнева она боялась куда меньше, чем возможной приязни. Теперь девушка пыталась не попадаться на глаза Дамирсабирычу, а если уж попадалась – то доводила до белого каления и отпускала с миром прежде, чем скандал окажется неизбежным. Про пари никто ведь не забывал, да и денег менее жалко не становилось.
– Раз жалко, тогда давай я тебя замом своим сделаю, часть работы переложу, будем вместе мало спать и много работать, как тебе? – Мир огрызнулся на автомате, и только потом понял, что «вместе мало спать» она не оценит. Попытался замять. – Что значит твое «не могу ночами»? А кто может?
– У меня все продуманно… – Амина решила, что дешевле будет оставить без внимания комментарий о совместной работе и отдыхе. Девушка положила на стол перед Миром лист бумаги, начала объяснять, – мы с девочками составили график, нагрузка у каждой увеличится на две ночи в месяц, это не так уж критично. Даже доплачивать за этот месяц не понадобится – я пообещала, что пересмотрим оклады осенью…
Мир вопросительно поднял бровь. Что хотел сказать – Амина поняла без слов.
– Нет, Дамир, я не слишком много на себя беру, я верю в твой администраторский талант и в то, что к осени выйдем в уверенный плюс.
– Окей, им поднимать не будем, но почему я тебе-то должен платить деньги за то, что ты на работу ходить не будешь?
– Я буду, – Амина вновь села на кресло напротив стола начальства, забросила ногу на ногу, отметила, как Мир скользит взглядом по этим самым ногам, а потом вновь смотрит в глаза, и во взгляде мелькает практически боль… – Буду заниматься всем, кроме ночных выступлений. Ты же знаешь, я еще при Пирожке могла себе позволить слезть с тумбы. Не слазила лишь потому, что самой так хотелось. А здесь я хореограф, Дамир, а не рядовой танцор. И ивент-менеджер, как ты сам изволишь это называть, так что…
– Хорошо, иди, сил моих нет… – Мир махнул рукой, разворачиваясь в кресле.
Амина же хотела было пустить прощальную шпильку, но вовремя одумалась. Вышла спокойно из кабинета, бросив напоследок «спасибо». С Миром творилось что-то неладное. И будь у нее меньше собственных хлопот, она бы поставила себе целью в этом разобраться, но хлопот, по правде, было с головой…
Мир же услышал, как за девушкой захлопнулась дверь, а потом приложился парочку раз затылком о мягкий подголовник кресла. Смотреть на нее не было сил. В одном помещении находиться сложно. Будто приворожила – ей богу. Мир чувствовал себя одновременно влюбленным идиотом, слабовольным дураком и упрямым бараном.
А то, что ночами ее в клубе не будет – это однозначно к лучшему. За это никаких денег не жалко. В последнее время он уже несколько раз не выдерживал – спускался ночью посмотреть на шоу местных бабочек. Смотрел и страдал. Быстро находил Амину, прикипал взглядом, твердел весь, оторвать глаз не мог, а в голове тут же намешивалось столько картинок – и этой ночи, и давнишней репетиции, и сцен, которых не было никогда, да и быть не может. И уже после десяти минут созерцания хотелось забросить ее на плечо, в какой-то каморке запереть и не выпускать. Самому можно там же замкнуться. Она, конечно, мстить будет страшно, но умереть от ее руки – не самое ужасное. Куда страшнее чувствовать себя озабоченным переростком, который вдруг влюбился в гоу-гоу клуба Баттерфляй.
Миру было тяжко. Мир боролся как мог. Мир даже Гульнару на нервах гулять повел. Искренне поверил в возможность исцеления путем замещения. Но это было настолько… мило, добро, правильно, что сахар весь вечер будто хрустел на зубах. Именно тогда Мир окончательно понял насколько жестоко с ним поступил бог, подбросив на жизненный путь встречу с Аминой. Она окончательно испоганила его и без того специфические вкусы. Ему всю жизнь нравились девушки с крутым нравом. Вот только если в университетские времена крутость нрава измерялась тем, какой скандал он получит за пропущенный десяток вызовов во время гулянки, на которую даму не взял, и каким бурным выйдет примирение после его промаха, то после знакомства с Аминой ему и те давнишние барышни казались пресными.
Ей богу, он готов был и к одной из них вернуться. К той, которая до сих пор не обросла семье, детьми, серьезностью. Но и они вряд ли до Амины дотянут.
До Амины дотянуть может только она. Во всем. И каждый раз, приходя к этому заключению, Мир начинал страдать с новой силой. За что с ним судьба поступает так жестоко, он не знал.
Тем более, не знала и Амина.
***
Сигнал приближающегося поезда вывел Амину из раздумий. Она стояла на перроне, ожидая прибытия родных стариков. Сердце трепыхалось, постоянно ускоряясь, сложно было оставаться серьезной – улыбка сама расплывалась по губам, нетерпение подмывало пойти навстречу поезду.
А потом мимо проехал локомотив, первый вагон, второй, третий… Амина внимательно заглядывала в каждое из окон, надеясь увидеть родные лица. Увидела их в четвертом…
– Мамочки, – увидела, сердце будто остановилось, а потом вновь забилось быстро-быстро. Людмила Васильевна приметила ее сразу же, начала махать, Николай Митрофанович чуть позже, но стоило увидеть роднулю, поступил так же.
Как назло, поезд все ехал и ехал, а Амина неслась рядом с составом, лавируя между такими же встречающими как она, чтоб не терять из виду «свое» окошко.
И после остановки снова пришлось ждать – пока откроется дверь, пока спустится лестница, пока по одному начнут выходить люди с сумками…
Амина стояла рядом с составом, нервно ожидая, пока выйдет последний из пассажиров, чтоб тут же влететь в вагон, снести тот пресловутый специально купленный чемодан и убедиться, что никуда они не денутся.
– Девушка, а вы не меня ждете часом? – какой-то неудавшийся встречатель даже решил воспользоваться временем выгрузки, подкатить, но Амине было настолько не до того, что даже не ответила никак – отмахнулась как от мухи, а потом юркнула вслед за крайним в очереди на выход, ступила на ковер, которым был устелен пол вагонного коридора…
– Люд, да я сам сейчас… Не охай… – услышала издалека родные голоса, до нужного купе практически добежала…
– Мам, пап, – застала ожидаемую сцену – Николай Митрофанович успел уже достать действительно внушающий размеров чемодан, а теперь пытался разобраться с заевшим крючком, который не давал нижнему лежаку опуститься.
– Аминушка… – и тут же попала в сильные объятья на троих. Даже на четверых, если считать чемодан, который так и остался стоять между ними. Не мешал совершенно. Сейчас ничего не мешало бы. Так тепло было, так хорошо. Сказочно просто.
– Идем, девочки, идем… Там обнимемся. Сейчас поезд тронется, дальше поедем… – зерно рационального вселил в них Николай. Дал немного пообниматься, но тут же скомандовал выходить. Естественно, спорить с ним не собирались, Амина схватила чемодан за ручку, повезла к выходу.
Вновь увидела неудавшегося поклонника.
Стоял, болезный, в обнимку с женой и с дочкой на руках. Жена – красавица, дочка к нему жмется так, что видно сразу – соскучилась жутко, а этот кобель…
Вновь Амину заприметил, подмигнул, жену обнимая, дочку в щеку чмокнул.
– Чемодан снести поможете? – и будь Аминина воля, спустилась бы да заехала казанове меж рогами, да не вовремя сейчас, родные расстроятся. Но хотя бы пользу от игривого поиметь можно.
Недолго думая, мужик отдал дочку в руки жене, понесся навстречу. Чемодан снял, ручку подал, поцеловал бы, наверное, не успей Амина вовремя ее выдернуть, а потом развернуться, чтобы подать уже родителям.
Николай Митрофанович раньше отказался бы. Он у них мужчина сильный, крепкий, да только колено ведь не из любопытства лечить решил, а потому что действительно беспокоило. Спустился, подал руку уже своей Людочке…
– Ну что, привет, Киев, – а потом они вдвоем оглянулись, синхронно делая глубокий вдох… – Давно не были, да? – Николай глянул на жену.
– В советское время еще, после университета приезжали, Сашке десять было, Илюше три… Изменился Киев, Аминушка?
– Вот сейчас и узнаем, обзорную экскурсию устроим, – еще раз быстро обняла приехавших, а потом схватила чемодан, направляясь прочь с перрона.
Хотелось парить, летать и не верилось…
– Ты видел, Коль, как наша Аминушка – пальцем поманила и все, уже бежит чемодан ловить…
Людмила Васильевна обращалась к Николай Митрофановичу, но Амина их прекрасно слышала – улыбнулась. Столько гордости было в этих словах. Столько любви в этом «наша Аминушка»…
– Видел, Люд, видел. Еще бы… Я бы тоже бежал, будь помоложе…
Амина обернулась, послала Николаю Митрофановичу воздушный поцелуй, а потом посеменила дальше, не в состоянии спрятать улыбку. Этот голос… Как же она любила этот голос…
***
Дальше по плану у них была маленькая обзорная экскурсия. Они проехались по центру, несколько раз даже остановившись, когда Людмила не могла сдержать свое «ой, а помнишь, мы тут…», вышли на набережной, съели по мороженому, а потом покатили домой, где их ждал самый настоящий пир.
Таксист помог затащить чемодан на восьмой этаж, за что получил хорошие деньги и улыбку Амины, а Людмила с Николаем почему-то замялись на пороге квартиры…
– Проходите, мам, пап, проходите… Вон тапочки… Надеюсь, удобные…
– Вы тут такие хорошие, Аминушка… – и только потом поняла, почему же они застыли на пороге как вкопанные.
Главная бабочка Баттерфляя долго размышляла, что делать с висевшей здесь на стене фотографией. Думала снять – чтоб не теребить старикам душу, но и жизни своей не могла представить без того, чтоб зайти в дом и встретиться взглядом с серыми глазами Илюши.
Думала долго, а решение так и не приняла, все откладывала на завтра. Закончилось тем, что поехала на вокзал, так ничего и не предприняв.
– У нас дома такая же, но меньше стоит в вашей комнате, помнишь же?
– Помню, – Амина улыбнулась, тоже задерживаясь на какое-то время взглядом на фотографии.
Амине казалось, что в восемнадцать лет она выглядела совсем еще ребенком, но уже была невестой. Впрочем, и Илюша в свои восемнадцать тогда не тянул на главу серьезного семейства. Вот только им было наплевать. Они любили безоговорочно и беззаветно. Женились рано, по любви, будучи знакомыми меньше года, преодолев все преграды и наплевав на все предрассудки. И на этой фотографии никто не смог бы увидеть их сомненья или страхи. Там были два влюбленных взрослых ребенка. Илья и Амина Краевские.
– Проходите, я там в ванной вам полотенца развесила, банные на кровати положила, если хотите, давайте вы пока от дороги отойдете, а потом ужинать будем. Я долму накрутила, но тушиться еще не ставила, она когда свежая, только из кастрюли – вкуснее…
– Есть, наш генерал, – первым от фотографии взгляд отодрал Николай Митрофанович, взял за руку Людмилу, повел исполнять указания.
Амина же, проходя мимо застекленной рамки, провела пальцем по нижнему ободу. Поступала так часто и ничего не могла с собой поделать – хотела хоть таким образом коснуться если не живого человека, то живых воспоминаний.
***
Банные процедуры и приготовления Амина со старшими Краевскими закончили одновременно.
Уже в семь они дружно сели за расположенный на кухне небольшой стол, щедро уставленный вкусностями. Амина старалась – готовила, носилась в поисках излюбленных родительских деликатесов, вырвала в жестокой схватке последний киевский торт, долго по запаху пыталась найти настоящий ароматный чай, а не чайные красители, которым часто довольствовалась сама.
Николай с Людмилой охали и ахали, с благодарностью поглощая выставленные на столе угощения. Амина же разве что не урчала кошкой, так она была довольна всем происходящим. После восьми лет попыток убедить себя, что у одиночества, зовущегося уединением, есть своя незаменимая прелесть, она наконец-то могла смело признаться, что в легкую променяет все его прелести на возможность вот так проводить вечера.
– Обратные билеты мы еще не брали, Аминка, но больше месяца просидеть действительно вряд ли сможем… Саша обещал нам внуков подбросить на все лето.
– Пусть Сашка сюда подбрасывает…
Старшие Краевские рассмеялись, расценив как шутку, а Амина доказывать, что на самом деле готова принять еще и внуков, не стала. Тем более не стала говорить, что планирует сделать многое, лишь бы их приезд длился и длился…
– Да и делать нам здесь что?
– Гулять, отдыхать, книги читать. Я нам программу придумала – на неделю на море рванем, в Одессу.
– Да ты что! У тебя же работа, ну и какое нам море? Мы еле до тебя добрались на поезде. Как раз месяц отходить будем.
– Я все продумала, мамочка, на работе график у меня плавающий, сегодня вон выходной взяла – никто не умер, в Одессу самолеты летают. Очень дешево, кстати, получается. Вы рядом с Сочи живете, но в последний раз когда у моря были? Правильно, даже вспомнить тяжело. А врач что сказал? Тоже правильно, морской воздух и морская соль вам очень даже кстати…
Иногда Амине и самой становилось страшно от собственной активности, но деваться было некуда – перебороть свое желание угодить им, она не могла.
– А тебе точно за это ничего не будет? За график твой… плавающий? – во взгляде Людмилы был целый океан участия и сомнений. Она отлично помнила дочкины рассказы о сложностях с начальством. Прекрасно понимала, что их Амина еще и во многом недоговаривала.
– Ничего, у нас затишье.
– Перед бурей? – Николай Митрофанович хмыкнул.
– Скорей всего, – Амина улыбнулась в ответ, задерживаясь чуть больше, чем обычно разрешала себе, на взгляде серых глаза старшего Краевского. Сыновья пошли в отца. Были так похожи… – Но я к бурям привычна, не впервой…
– Ну а как у вас там вообще дела, как твои девочки?
Краевские были в курсе того, где именно работает Амина. Сначала, конечно, только головой качали, смутно представляя, что такое ночной клуб и чем он отличается от публичного дома. Амина не жалела сил и времени на то, чтобы популярно объяснить, что ничем крайне постыдным они там не занимаются, и пусть даже соседям об этом с гордостью особо не расскажешь, но переживать им не о чем. Зарабатывает она хорошо – на жизнь хватает, и им переводы приходят регулярно, хоть они и принимают их неохотно. Дело свое любит, танцы не бросила, никто ее не обижает.
Со временем, Краевские ей поверили, работу ее приняли, волноваться не перестали, но теперь хотя бы волнения эти были такими же, как у любых других родителей, чьи дети развозят пиццу, чинят компьютеры или считают ставки по кредитам.
– Девочки хорошо, без меня теперь будут, пускаю их в свободное плаванье, а сама займусь постановками, сотрудниками и… вами…
Людмила Васильевна рассмеялась.
– Вот бы побывать у вас там… В твоем любимом Баттерфляе… Интересно ведь…
– Ну раз интересно, побываем. Но лучше, я думаю, днем. Ночью шумно, душно, особо ничего и не разглядишь.
– Да ты что, Аминушка, куда нам ночью? Мы ночью спать будем…
Вопрос сна тоже вызвал у них живую дискуссию. Узнав, что дочь собирается пожертвовать ради них собственную кровать, а сама ночевать на раскладушке, Краевские категорически отказались от такой щедрости и тут же полезли в интернет в поисках ближайших гостиниц. Амина с одной стороны загордилась тем, что сумела таки подружить старшее поколение с интернетом, а с другой не менее категорически отключила вайфай до полного урегулирования ситуации.
К счастью, проблему все же удалось решить полюбовно – переезжать Краевские передумали, но договорились проспонсировать приобретение более приличного спального места. Амине это было только в радость, потому что у стариков сразу появилось и понимание, чем же они будут заниматься в ближайшее время, пока она вынуждена будет сбегать на работу.
Наевшись от пуза, они всей дружной компанией перебрались в комнату, устроились на кровати и занялись разбором чемодана, который, как оказалось, наполовину был заполнен не одеждой гостей, а всякими памятными безделушками и сувенирами.
Тут тебе и одежда самой Амины десятилетней давности, которую уже не наденешь, о которой и думать забыла, но так приятно теперь провести по ее ткани, вспоминая, какие события связаны с ней. Тут и целая стопка фотографий, разложенные в хронологической последовательности. И завернутые в носовые платочки гранаты…
– Это самые настоящие – бакинские – оттуда бандеролью ваш Аббас Абдулович передал, как узнал, что мы к тебе едем. Видишь, даже инициалы твои на них есть?
И правда, Амина покрутила гранат в руках, отыскав на боку вырезанную букву А. Было так приятно, что словами не передать.
Аббас – был ее первым хореографом, потратившим больше десяти лет на то, чтоб из чумазых девочек с мальчиками они стали самыми настоящими примами народного танца. Амина благодарна была ему за все. За науку, за любовь, за силу. А теперь еще и за гранаты.
– Вы общаетесь?
– Конечно, зайка. О тебе постоянно говорим, от тебя ему приветы передаем. Знала бы, как он радуется. Он вас с Ильей очень любил. До сих пор в пример ставит. Представь?
Представить Амине было сложно, но она кивнула. И прижала гранат к груди. Он будто был теплым, будто источал ее родное бакинское солнце и любовь учителя Аббаса.
– А учеба твоя как?
– Хорошо… Заочное, это, конечно, сложно, но я очень довольна…
– До сих пор не верится, что ты решилась. И так радостно…
– И мне не верится, если честно, но если б не… – Амина запнулась, решив, что продолжать не стоит. – Но я очень рада…
На самом деле, главным мотиватором для того, чтобы пойти учиться, для нее стал Дамир. Дамир, доставший своими уколами, шуточками и намеками на то, что ее мнение – это мнение девочки без высшего, способной разве что попой крутить, да глазки строить.
Вот так, вопреки, она сначала подала документы, потом поступила, сдала первую сессию, теперь медленно, но верно двигалась ко второй…
Дамира благодарить за это она не спешила, но себе честно признавалась в том, что без него процесс бы затянулся.
Вечер пролетел быстро и так насыщено, что разобрав всей толпой чемодан, помыв той же толпой посуду и прогулявшись вечером по парку рядом с домом, в десять все разбрелись по постелям.
Амина устроилась на своей многострадальной раскладушке, которая на поверку оказалось очень даже комфортной – нигде не проседает, не жмет, не грозит сложиться или развалиться, уставилась в потолок, слушая, как в соседней комнате тихо шепчутся Краевские. Видимо, обсуждают пережитый день. Глубоко вдохнула, выдохнула, вновь вдохнула… Закрыла глаза… Поняла, что счастлива.
Поняла, что как бы долго и старательно не убеждала себя, настоящее ее счастье в близких людях. В любимых, в родных, в способности делиться тем, что имеет.
Что долму девочкам принесла не потому, что жалко если пропадет, а потому что хотела накормить. Что за торт киевский в магазине ругалась не ради того, чтобы желчь выпустить, а потому, что Николай Митрофанович этот торт очень любит.
И это счастье – иметь возможность дарит радость тем, кому хочется ее дарить. Делиться тем, что имеешь. А впереди еще месяц такого счастья…
***
Мир сидел у себя в кабинете, глядя перед собой.
Точно знал, что сегодня Амины не будет – попросила отгул. Зачем – конечно же не объясняла. А предположения были самые разные – мужика завела…
Завела мужика…
Или мужик завелся…
В принципе, сколько в мире мужиков – столько у Мира было предположений.
Именно поэтому он уже второй час сидел в тишине, их перебирая. Эти самые предположения.
Работа не работалась, сон не спался, еда не елась. Хотелось знать, где шляется его зараза.
Хотелось ее крови… и любви.
Недолго думая, Мир взял в руки телефон, покрутил немного, а потом начала писать:
«Нужно поговорить, пиши адрес, я подъеду», отправил.
Долго ждал ответа – минуты полторы. Злился – жуть. Даже второе строчить начал. Что-то о том, что игнорировать начальство – прямой путь к увольнению, но Амина все же ответила.
«Больной? Я сплю уже».
«Сама?» – набрал, удалил… Снова набрал, удалил… «Завтра в десять утра сможешь приехать?» – отправил.
И снова ждал.
«Смогу».
Выдохнул. А вдогонку еще одно пришло.
«Езжай домой, Дамир. Ты в последнее время очень устаешь. Если не хочешь отбросить копыта на работе, отдохни. Мне-то твоя кончина только в радость, но у Бабочки нет денег на твои похороны. Мы копим на костюмы».
Дамир прочитал дважды, почему-то улыбаясь.
Представил, как Амина набирала это сообщение, хитро скалясь, а потом все с той же ухмылкой закрыла глаза, засыпая… Аж на душе потеплело.
Отвечать не стал, встал из-за стола, выключил в кабинете свет, спустился на первый этаж, проходя мимо грохочущего басами зала и Амининой каморки. Затормозил у нее – заглянул. Краевская ее все равно никогда не закрывала. По этому поводу они тоже уже ругались. Мир настаивал на том, что все двери должны быть ночью закрыты – неизвестно кто сюда забредет, Амина же легкомысленно отмахивалась. Мол, если кому-то хочется спереть ее сценические труселя – ей не жалко.
Дамир окинул взглядом помещение – маленькое, душненькое, жалкое такое, почувствовал укол совести за то, что запроторил ее сюда, но сейчас что-то менять уже поздно – он пытался, она гордо отказалась. Прошел внутрь. На столе лежала тетрадь – он открыл ее, пролистал, не особо всматриваясь в содержание. Там были какие-то формулы, записи, снова формулы. Подошел к шкафу, провел пальцами по аккуратно развешенным «сценическим труселям», заприметил подушку, удивился сначала, а потом подумал, что это вполне логично. Странно только, почему у него самого тут до сих пор подушка не лежит. Вернулся к дивану из кожзама, опустился на него.
Запрокинул голову, глянул на полоток, потом протянул руку к выключателю света, зачем-то его потушив… Просто решил посидеть в темноте. Немного глаза устали.
А диван-то действительно удобный – так и хочется прилечь, отдохнуть, расслабиться, эх… Мир сладко зевнул, думая о том, что посидит еще пять минуточек, а потом непременно свалит. Приедет домой, чего-то съест, завалится спать…
Думал-думал-думал, чтоб прямо здесь заснуть.
Мир не знал, что он уже не первый мужчина, ставший жертвой снотворного действия этого дивана. Не знал, что когда-то Глеб Имагин опростоволосился так же, а получил за это… и не только за это – сердце Имагиной Насти. Он не знал, что проспит так до утра, а утром его застанет Амина.
Его солнышко, его заноза в заднице, его лучший в мире адский будильник.