А потом начался ад. Снежана сидела на кровати, следя взглядом за тем, как Самойлов переворачивает вверх дном всю комнату.

Он не церемонился и не удосуживался тем, чтобы делать это аккуратно, это его заботило в последнюю очередь. Он вывернул наизнанку шкаф, обнаруженную и там «заначку» метнул на кровать, то же самое сделал с комодом, тумбами, столом, прощупал пол под ковром, перелопатил постель, потом снова исследовал конечности девушки, заставил долго смотреть ему в глаза, видимо что‑то проверяя, а потом отправился дальше громить дом.

В гостиной обнаружилась еще пара подобных пакетиков. Различимых по объему и наполнителям. Здесь можно было бы создать полноценную криминалистическую лабораторию с огромным количеством образцов. Каждый раз, обнаруживая новую порцию наркотиков, Марк бросал их на общую кучу с таким выражением лица, будто готов был убивать. На девушку без надобности он пытался не смотреть. А она и не настаивала…

Если сначала Снежана не могла понять, что же все‑таки происходит, когда понимание обрушилось на нее, захотелось умереть. Дима…

Это даже не предательство, это убийство всего доброго, что еще оставалось в ее душе по отношению к брату. Он напичкал ее дом наркотой. Напичкал под завязку, даже не намекнув на то, в какую ситуацию ее ставит.

Снежана остекленевшим взглядом следила за тем, как распарываются ее когда‑то любимые подушки, как оттуда извлекается теперь уже, кажется, марихуана, как из ящиков стола вываливаются раньше так аккуратно сложенные распечатки, как горка все растет и растет, а на душе становится с каждой секундой все гаже.

Успокоился Марк только тогда, когда в доме больше не осталось уголка, в который он бы не заглянул, который бы не перевернул или не вывернул. Наркотики были везде. Везде, где только можно предположить. Их было море. Целое море дури теперь покоилось на ее разодранном покрывале.

— Идем, — застывшую в одной позе Снежану заставили отвести взгляд от этого добра, а потом поставили на ноги.

Марк сгреб весь наркотический набор, потом схватил девушку за руку, теперь уже как‑то более нежно, чем еще совсем недавно, а потом потащил за собой в сторону туалета. Пристроив девушку у стенки так, чтобы она могла видеть, что он делает, мужчина начал методично рвать пакеты, отправляя содержимое в унитаз.

— Ты хоть представляешь, что с тобой было бы, найди это не я, а милиция? Откуда это, Снежана? — один, второй, третий мешочек опустели, потом четвертый, пятый… Он что‑то говорит? Снежана этого даже толком не понимала. Все пыталась понять… Как? Как Дима мог поступить с ней настолько… низко? — Откуда, Снежана? — расправившись с последним пакетом, Марк смыл дурь в унитаз, а потом обернулся к ней, беря за плечи и легонько встряхивая.

К сожалению, у него был достаточно большой опыт в определении того, как выглядит и ведет себя наркоман. Он проверил все — ее зрачки, реакцию, состояние, вспоминал поделение «до» и понял, что она не употребляет. Во всяком случае, сейчас. Но откуда в ее доме столько наркотиков?

Этот вопрос Марк задавал ей уже не впервые. Каждый раз, подходя к кровати и бросая на нее очередную порцию, он пытался вытянуть из девушки хоть слово. А она сидела и молчала. Смотрела на горку из порошков и травки, забывала дышать, стискивала зубы и молчала.

А потом он смыл это все в унитаз. И она не сказала ни слова. Значит, дурь не ее. Была бы ее, она не смогла бы смотреть на экзекуцию просто так. Только что он слил в унитаз целое состояние.

— Откуда в твоем доме столько дури? — она никак не реагировала ни на его слова, ни на действия. Не сопротивлялась, когда ее вывели из уборной, снова доставили в спальню, в самый эпицентр разрухи, усадили на кровать.

Только сейчас Марк понял, как мог напугать. Как скорей всего напугал. Но по — другому он не смог бы. Слишком хорошо знал, к чему приводят наркотики в доме.

Теперь‑то он понимал, что наркотики скорей всего не ее, не похожа она на трейдера, как и на наркомана. Вот только почему тогда молчит и смотрит перед собой мимо него?

— Снежа, — он попытался снова привлечь к себе ее внимание, взял холодные пальцы в свои руки, опустился на колени у ее ног, заглянул в пустые глаза.

— Это не мое. — Ну наконец‑то. Пусть взгляд все еще «мимо», хоть вопрос услышала.

— А чье?

Моргнув, девушка сфокусировалась на нем. На сжимающих ее пальцы ладонях, потом на обеспокоенном лице, потом прошлась взглядом по учиненной разрухе.

— Не важно.

Дима — урод. Но она сама с ним разберется. Сама скажет все, что думает. А Марк… Он так смотрел на нее, что от Димы не оставит и мокрого места. Вот только почему?

— Что значит «не важно»? Снежана? — он больше пытался не повышать голос, не пугать, но удивление свое сдержать не смог. — Это не игры и не детские развлечения. Это наркотики.

— Ты от них избавился, — Снежана попыталась вытащить руки из его цепких пальцев, отвернуться, отползти. Ей было гадко. Гадко настолько, что не хотелось видеть никого. И его в том числе. На душе был еще больший бардак, чем во всей квартире. — Теперь, не важно.

— Ты слышишь себя? — Марк не дал, поднялся, взял лицо девушки в ладоши, заставляя смотреть в свои глаза. Теперь уже не злые. Теперь просто взволнованные.

— Слышу. Прекрасно слышу. Если хочешь, можешь просто уйти. Я не держу. Спасибо, что… что помог. И что не вызвал кого следует. И я не собираюсь впутывать тебя в это дерьмо, потому…

— Дурочка, — не дав договорить, Марк вдруг прижал ее к себе. Как есть дурочка. Путает волнение за нее с любопытством, благодарит за то, что он не сделал бы никогда, гонит тогда, когда нуждается больше, чем когда‑либо раньше.

— Марк, мне стыдно, — бессильно опустив руку, Снежана призналась в этом, уткнувшись в мужскую рубаху. — Уйди, пожалуйста. Уйди. И забудь это. Если можешь. И прости.

— Я не уйду, — он услышал ее слова лишь чудом. — Мы сейчас все уберем, ты выпьешь чай, а потом мы поговорим. Поняла?

— Не надо…

— Надо, — не давая ей времени вновь возразить, Марк отстранился, насильно поставил ее на ноги, поднял с пола подвернувшуюся под руку длинную футболку, выброшенную не так давно им же из шкафа, накинул на голые плечи. Как‑то так случилось, что все утро она провела в одном белье. А потом подтолкнул в сторону стола, давая указание: — Займись документами, я не знаю, как они должны быть сложены, а остальное я сделаю сам.

И как ни странно, она послушалась. Сначала опустилась на пол, взяла в руки первые листы, рассматривая их медленно и неуверенно, то и дело, зависая, а потом все быстрей и быстрей. Работа всегда вытесняет лишние мысли из головы.

А когда не справлялась работа, когда Марк замечал, что Снежана застывает, сверля взглядом одну точку, он подходил, заставлял сосредоточить внимание на себе, целовал, что‑то говорил, успокаивающее, бодрящее, не важное и глупое, вызывал хоть несмелую, но уже улыбку, и снова возвращался к уборке учиненного им же бедлама.

Они потратили на частичное восстановление квартиры добрых три часа. Намного больше времени, чем Марк занимался ее разносом в пух и прах, кое — какие испорченные вещи пришлось паковать в мусорные мешки, чтобы потом выбросить, на уверения Самойлова о том, что он купит ей такие же, Снежана только пожимала плечами. Ей было все равно. Вещи сейчас интересовали ее меньше всего. Оставь Марк ее наедине со срачем, и это бы сейчас не расстроило девушку. Она каждую долю секунды тратила на то, чтоб объяснить себе — как? Как Дима мог поступить с ней настолько… Жутко?

Видимо, Марк посчитал, что сама она больше не способна сделать ни шагу. Возможно, он даже был прав. С уборкой всей квартиры он разобрался раньше, чем Снежана справилась с бумажками. Не выдержав ее мучений, Самойлов сгреб их с пола, закинул в один из ящиков, а потом поднял с пола уже саму Снежану, отвел в кухню, усадил на стул, заварил чай, поставил перед ней чашку, а сам устроился рядом, явно намереваясь и поить из своих рук.

— Я не смогу тебе ничего объяснить, извини.

Она долго думала о том, стоит ли ему соврать или сказать правду. И поняла, что первое делать не хочет, а второе не может.

— Как думаешь, зачем мне нужна правда? — Марк повернул стул вместе с сидящей на нем девушкой так, что их лица оказались близко друг к другу приблизительно на одной высоте.

— Я не знаю.

— Я объясню. Это, — он кивнул в сторону двери в туалет. — Очень опасные вещи. Слишком опасные для людей, которые подобным развлекаются, а еще более опасные для тех, кто этим зарабатывает.

— Я не…

— Я уже понял, что ты не играешь и не зарабатываешь. Но! У тебя в квартире откуда‑то взялись наркотики. Очень много наркотиков, Снежана. И я должен знать, откуда, чтобы иметь возможность тебя в дальнейшем от этого защитить.

— Меня не нужно защищать от… — в последний момент Снежана осеклась, прикусив язык.

— От кого? Чья это дурь? Кто растыкал ее по твоему дому, даже не поставив в известность? Ты ведь не знала, правда Снежка? Я же видел твои глаза. Ты и понятия не имела, что в каждом закоулке твоего дома хранятся наркотики.

— Не имела.

И от этого еще хуже. Дима знал, что она никогда не позволит хранить наркотики в своем доме. Знал, что выгонит, стоит о таком только заикнуться, а потом лапшал о каком‑то антиквариате, и растыкивал по углам вещи, за который обычно дают нешуточный срок.

— Ну, так кто это сделал? Просто скажи имя и я сделаю так, что этот ублюдок больше никогда не появится на горизонте. Просто имя, Снежа.

— Нет. — Снежана была уверена, что никогда не простит это Диме. Никогда. Но натравлять на него Самойлова не собиралась. Тем более… Неизвестно, кого на кого натравит. А чтоб закрыть тему, если не навсегда, то хотя бы на какое‑то время, она решила поступить не совсем честно. — Хочешь правду?

— Да, — Марк ответил быстро и уверено. Услышать правду он не боялся, знал, что в таком тянуть нельзя. Решать нужно быстро и резко, не сомневаясь и не жалея.

— Тогда честный обмен, Марк. Кто была та женщина на парковке?

Он опешил. Ожидал многого. Даже уже строил в уме догадки, каким образом Снежана может быть замешана в подобных делах, но она удивила.

— Что?

— Кто была та женщина на парковке, Марк? Ты хочешь услышать правду от меня, я от тебя.

— Тебе не кажется, что это не однопорядковые вещи?

— Кажется. Мне кажется, что тебе ответить на мой вопрос куда проще, чем мне. Если ты мне доверяешь, конечно.

Он хочет, чтоб она сдала ему родного брата, пусть и ублюдка. А ее вопрос куда проще. Но на него он отвечать не спешит. И это заставляет задуматься.

— Дело не в доверии.

— А в чем?

— Я не хочу окунать тебя в грязь, из которой состоит моя жизнь.

Снежана хмыкнула. Ну вот, кажется, он сам ответил на свой же вопрос. Ее мотивы очень схожи с теми, которые руководят им.

— Считай, я тоже не хочу.

Она не станет делиться с ним тем, что наркотики в ее дом принес самый близкий человек. Что вчера она скорей всего общалась в ресторане с таким же дилером, как Дима, что стоит ему уйти, как она позвонит этому придурку, чтобы запретить приближаться к ней на расстояние десяти метров и скажет, что лучше бы Самарский добрался тогда до него…

— Я хочу в душ, — вывернувшись из хвата Самойлова, Снежана соскользнула со стула. Он не добьется от нее признаний.

— Мы не договорили, — но он, кажется, не спешит сдаваться.

Отвечать Снежана не стала. Направилась прямиком в ванную, чтобы смыть с себя всю усталость и грязь очередного «замечательного» утра.

Марк проводил девушку взглядом, а потом сам опустился на стул, с которого она совсем недавно соскочила, застыл, как Снежана до этого, сосредотачивая все внимание на узоре кафельной плитки.

Господи, только не опять. Только не снова. Ведь это уже было. Совсем недавно и до сих пор не закончилось. Да он даже не уверен, что когда‑то закончится!

— Черти что, — мужчина ругнулся себе под нос, емко характеризуя всю сложившуюся ситуацию.

Все их прошлые странности как‑то враз померкли рядом с событиями этого утра, которое должно было стать очередным началом начал.

* * *

Душ помог. Помог разозлиться еще больше. Никогда в жизни Снежана не чувствовала себя настолько взбешенной. Это хуже, чем все обиды на Ярослава вместе взятые, хуже, чем то, за что Марк получил вчера по лицу. Диму даже ударить она не смогла бы, наверное. Убила бы один взглядом.

Лучше ему не появляться на ее пороге. Месяц, год, век. Пока Снежана не знала, сколько времени лучше не появляться, но долго. Очень — очень долго. А если он появится… Девушка открыла дверцы душевой кабины, выпуская пар в помещение, подошла к запотевшему зеркалу, провела по нему рукой, встречаясь взглядом со своим отражением, каким‑то хищно улыбающимся отражением.

Если он появится, она с превеликим удовольствием сообщит о том, что сделала со всей его дурью. Жаль, Марк не дал ей самой спустить наркотики в унитаз. Тогда она чувствовала бы себя более причастной к этому. Тогда уже по ее вине лицо брата вытягивалось бы в недоумении, как утром вытягивалось ее лицо, когда Марк раз за разом откапывал новую заначку.

Что стоит делать в таких ситуациях? Ждать объяснений, оправданий? Он наверняка что‑то придумает, это же Дима, он сможет. Но зачем? Как можно оправдать его поступок? Зачем его оправдывать?

А если не оправдывать, то что? Ненавидеть? Даже сейчас Снежана не могла его ненавидеть. Злилась до исступления, сжимала от бессилия кулаки, скрежетала зубами, но это только злость, не ненависть.

Ненависть холодна и перманента, а ее злость разгорелась сегодня утром и обязательно когда‑то погаснет.

Стук в дверь вывел девушку из раздумий.

Марк. Во второй раз он не ушел так, как сделал впервые. Хотя теперь ведь у него есть куда более веские причины для этого — одно дело, когда тебя во сне называют чужим именем, другое — когда ты оказываешься в доме полном наркоты. А он не ушел… Странно…

— Все хорошо? — и голос взволнованный. Чего боится? Что испарится через вентиляционное отверстие? Так этого бояться стоит никак не ему, скорей уж у нее есть причины бояться очередного побега.

— Да, — наскоро просушив волосы полотенцем, Снежана повесила его, набросила на плечи халат.

— Можно я зайду?

Закономерное «зачем?», Снежана сдержала. Если хочет — пусть заходит. Наверное, посидел на кухне, подумал, что такие заморочки ему ни к чему, а теперь настроился на серьезный разговор, в котором будет что‑то о том, что она чудесная девушка, но им лучше больше не встречаться, потому что… Нет, не из‑за того, что произошло утром, конечно. А потому, что он ее недостоин. Какая разница, где услышать это — здесь или у входной двери?

— Заходи.

Марк отрыл дверь, впуская в ванную холодный воздух, остановился в дверном проеме, сосредоточив все внимание на ровной спине у зеркала. Снежана видела в отражении его напряженное лицо, сжатые в тонкую полоску губы, колючий взгляд. Он что‑то решал, кажется, решил. Подошел вплотную, развернул, заглянул в глаза, выждал несколько секунд, а потом заговорил.

— Тот, кто оставил наркотики в твоей квартире дорог тебе?

Снежана ожидала не этого. Потому опешила, а потом попыталась понять, какой же ответ на его вопрос правильный.

— Да… Нет… Да, наверное.

Брат же остается братом даже когда он поступает как последний ублюдок? Даже когда поступает как последний ублюдок с тобой?

— И ты не хочешь, чтоб я лез в это дело?

— Нет никакого дела. Этот человек больше не появится здесь.

— Здесь — нет, а в другом месте? Думаешь, он не найдет другой способ подставить тебя?

— Он не собирался подставлять…

— Пусть не намеренно, но, поверь, собирался. Во всяком случае, он‑то был готов в тому, что ждет тебя, обнаружь кто‑то в твоем доме этот склад.

— Это больше не повторится. Никогда.

— Ты так уверена?

— Да, — Снежана вложила в ответ всю уверенность, которая только была в ней. Она ведь когда‑то упрекнула Ярослава в том, что все дело в том, готовы ли люди прощать причиненное им зло. Когда‑то Саша простила самого Яра. А вот он прощать Диму не спешил. Теперь она понимала, что кинула тот упрек зря. Она тоже вряд ли простит Диму. Может, когда‑то сделает вид, что простила, но в памяти навсегда останется большая такая зарубка, чтоб не забывала.

— А если он явится за своим добром? Хоть представляешь, сколько это все стоило? Я не хочу волноваться за тебя, Снежа, а это очень опасно.

— И что ты предлагаешь? Нужно было хранить это все до возвращения владельца? Если меня не подводит память, ты сам смыл… это… в унитаз. — Называть наркотики наркотиками Снежане жутко не хотелось. Это слово каждый раз напоминало о том, как низко пал ее брат.

— Нет.

— А что тогда? — за время диалога, Марк притянул девушку еще ближе, теперь уже практически прижав к себе.

— Не хочу за тебя волноваться. Вот и все. Если не даешь возможность решить проблему, я займусь твоей безопасностью.

— В смысле? — от такого ответа, Снежана элементарно опешила. Не ожидала.

— В прямом. Здесь — не безопасно.

— И что ты предлагаешь? Спрятаться в каком‑то бункере и не высовываться, пока не пройдет несколько лет? У меня вообще‑то работа и жизнь и… — Снежана готова была возмущаться долго и максимально убедительно. Диму она не боялась. Он не сделал бы ей ничего. Точнее не сделал бы ничего в физическом плане, все что мог, он уже и так совершил. Другое дело, что Марк не мог знать об этом.

— Было бы неплохо, но нет, я предлагаю на время сменить квартиру.

Сначала, напряженная до этих слов Снежана вдруг как‑то подозрительно обмякла, а потому из ее горла вырвался нервный смешок. Утро становилось все интересней.

— Что?

— Я не оставлю тебя здесь, зная, что в любой момент на пороге может появиться какой‑то урод, напичкавший квартиру наркотой. Так понятно?

— Да, — от неожиданности, Снежана даже не сразу поняла, что вопрос был практически риторический. — Но что ты предлагаешь? Я не стану проситься к знакомым без объяснений, снимать квартиру — не вижу ни смысла, ни возможности, а к тебе…

— Я не предлагаю ко мне, — Марк почему‑то скривился, отводя взгляд, а потом снова посмотрел на нее, поясняя, — я найду место, но мне нужно твое согласие.

— Нет, — высвободившись из хвата Самойлова, Снежана отошла, вновь обернулась к зеркалу, взяла в руки расческу, проводя по влажным волосам. — Давай не будем играть в шпионские игры. Ты же понимаешь, что это не решение?

— Конечно, понимаю.

— Тогда зачем затеваешь?

— Чтобы у тебя было достаточно времени на то, чтоб посвятить меня во все, и я смог спокойно этим заняться.

Расческа застыла на самых кончиках волос, а Снежана вскинула голову, встречаясь в зеркале с отражением взгляда мужчины за спиной. Вот так. Не сбежать, а заняться этим. Зачем? Сердце пропустило удар, слишком это было неожиданно и слишком сильно задело какую‑то струну в душе. Ту, которая стремилась найти человека, на которого можно будет положиться, которому можно будет довериться и на которого понадеяться. Но мозг сдаваться так быстро не планировал.

— Ты слишком самоуверен, Марк. Я не буду прятаться, и тебя посвящать ни во что не планирую, а если тебя это не устраивает, я не держу…

Что она делала бы, кивни он в ответ, развернись и уйди, Снежана не знала. Наверное, снова билась бы головой о стену, корила бы себя, кусала губы и повторяла раз за разом, какая же она дура, но он не кивнул, не ушел.

Сделал еще один шаг к ней, прижался грудью к спине, оплел руками вокруг талии, устраивая голову на макушке девушки.

— Так нечестно, Снежка. Очень нечестно с твоей стороны. Я ведь обещал, что буду рядом. А ты меня постоянно гонишь.

Ответить девушке было нечего. Он прав. Главное, чтоб не спросил «почему?». Ибо на этот вопрос она не ответит. Сама не знает. Наверное, до сих пор боится.

— Хорошо, я не настаиваю. Но хотя бы охрана…

— Не нужно, Марк, пожалуйста, — девушка накрыла его руки своими, вжимаясь в твердую грудь еще больше, снова нашла карие глаза в отражении. — Просто поверь мне, на этом все закончится. Мне ничего не угрожает.

Он явно не планировал соглашаться. Свел брови на переносице, собирался возразить, даже открыл рот для ответа, а потом передумал.

Пугать ее он тоже не хотел. Ни тем, насколько хорошо осведомлен в том, что такое не может «не угрожать», ни тем, что все равно сделает все, что в его силах, чтоб выяснить состояние дел. А так, наверное, даже лучше. Лучше верить в хорошее. Пусть верит.

— Хорошо.

Его согласия было достаточно, чтоб девушка снова расслабилась, резко выдохнула, будто облегченно, а потом закрыла на секунду глаза, просто наслаждаясь его близостью.

— Но знаешь, мне кажется, кое‑что нам все же угрожает…

Зеленые глаза резко распахнулись, на самом донышке загораясь искрой сомненья. И выдайся у них менее напряженное утро, Марк, наверное, потомил бы девушку ожиданием, но сейчас не рискнул.

— Мы уже остались без завтрака, а теперь над нами висит угроза остаться еще и без обеда, так что, если ты не против, поехали куда‑то, здесь как‑то атмосфера не располагает…

Оставив на щеке девушки легкий поцелуй, Самойлов отстранился, направился прочь из ванной.

Ей нужно снять стресс. Если Снежана упрямо отказывается уезжать отсюда надолго, то хотя бы на день он может ее забрать. Пусть это не решение проблемы, но хоть что‑то.

— Дай мне полчаса, — Снежана проводила мужчину взглядом, а потом вновь погрузилась в себя.

Уехать — да. Это хорошая идея. Ей сейчас лучше будет в его компании, чем с мыслями о Диме. В доме и так слишком много вещей пострадали по его вине. А он того не стоит… Как ни прискорбно признавать, но Дима того не стоит…