Приложение 1

Боевая песнь «братьев» Тевтонского ордена

Оригинальный немецкий текст этой старинной тевтонской орденской песни-псалма, сочиненной в XIII в., мы приводим в том виде, в каком она вошла в так называемый «Глогауский песенник» (нем.: «Глогауэр Лидербух», Glogauer Liederbuch), датируемый 1480 г.:

Перевод на русский язык:

 

Приложение 2

Вольфганг Акунов

О «братьях» Тевтонского ордена

 

«Братья-рыцари»

Основную ударную силу орденского войска «мариан» составляли тяжеловооруженные «братья-рыцари» («белые плащи»), сражавшиеся преимущественно в конном строю.

По крайней мере так было в начальный период пребывания ордена Пресвятой Девы Марии в Палестине, где главными противниками «тевтонов» выступали арабские и тюркские наездники-мусульмане (сарацины), и в Седмиградье (Трансильвании), где «Божиим дворянам» пришлось иметь дело с легкой конницей куманов (половцев), от которых «тевтонам», приглашенным венгерским королем Андреем II (Андрашем, Эндре), надлежало оборонять границы Венгрии.

Но в ходе покорения Пруссии и других прибалтийских земель ситуация во многом изменилась. Кстати, такая возможность была предусмотрена и статьей 22-й орденского Устава тевтонов «О том, что относится к рыцарству», в которой, в частности, говорилось: «Воистину, поскольку известно, что орден сей специально учрежден для войны против врагов Креста и Веры, то в зависимости от разнообразия земель и обычаев и нападения врагов надлежит сражаться разным оружием и разными способами…»

Действительно, местность в Пруссии, Литве и Лифляндии (Ливонии), изобиловавшая густыми лесами, болотами и реками, была не слишком пригодной для традиционного рыцарского конного боя. Поэтому, в отличие от классического ведения рыцарями военных действий на территории Святой земли и Европы (преимущественно конного), тевтонским «братьям-рыцарям» часто приходилось вести бой пешими и биться нередко нетипичным для рыцарей оружием. Так, например, «брат-рыцарь» Генрих фон Таупадель (разумеется, прекрасно владевший копьем, мечом, топором, шестопером и булавой), особенно прославился своей меткой стрельбой из «(ручной) баллисты», то есть из самострела, «куши», или арбалета (хотя в составе войска ордена имелись наемные арбалетчики и лучники – как, впрочем, и отличная наемная пехота и легкая кавалерия – «туркополы», подчинявшиеся, как и в ордене иоаннитов-госпитальеров, особому орденскому должностному лицу – туркопольеру).

Согласно орденскому летописцу Петру из Дусбурга, при осаде орденского замка Шёнензе вождем прусского языческого племени бартов Диваном (Диване): «…брат Арнольд Кроп выстрелом из баллисты прострелил горло упомянутому Дивану. Остальные ни с чем ушли».

А при штурме прусскими язычниками замка Кёнигсберг «… один брат среди прочих оборонявшихся был вынужден бросить заряженную баллисту и едва спасся бегством. Подняв эту баллисту, один самб повесил ее себе на шею. Другие, окружив его, чрезвычайно дивились тому, что это такое, ибо раньше такого не видели, и прикасались к ней руками в разных местах; наконец, когда кто-то нажал на спуск, струна (тетива. – В.А.) баллисты перерезала ему горло, так что вскоре он умер. Поэтому пруссы с тех пор очень боялись баллист».

Еще недавно даже многие историки (недооценивавшие значение постоянной физической тренировки и непрерывного военного обучения) считали, что «неповоротливые» средневековые рыцари якобы физически не способны сражаться в пешем строю (по причине тяжести доспехов). Необходимо заметить, что это очень старое заблуждение. Еще в XIII в. жертвой подобных ложных представлений пал князь («принцепс», получивший впоследствии титул «дукс», duх, то есть «герцог») Поморский (Померанский) Святополк (Свантеполк), бывший союзник Тевтонского ордена в борьбе с язычниками-пруссами, со временем изменивший ордену и даже возглавивший восставших против ордена пруссов (чтобы со временем предать и их и снова переметнуться на сторону «тевтонов»; а брат Святополка, князь Ратибор, даже вступил в Тевтонский орден).

Недооценка боевой выучки и физических способностей «мариан» дорого обошлась поморскому князю. Орденский хронист брат Петр из Дусбурга так писал о битве, в которой «тевтоны» нанесли просчитавшемуся «дуксу» Святополку тяжелое поражение:

«Но Свантеполк, полагая, что братья (тевтонские рыцари. – В.А.) не собираются бежать, повелел тысяче лучших бойцов своего войска спешиться, наставляя их, чтобы они с превеликим шумом и гамом напали на братьев и, встав под прикрытием щитов, своими копьями пронзили бы коней христиан, говоря: “На них тяжелые доспехи, и они не могут сражаться пешими”».

Между тем ход сражения показал, что Святополк жестоко просчитался. Его войско было наголову разгромлено «марианами», даже лишившимися своих боевых коней.

В период пребывания Тевтонского ордена в Святой земле европейские боевые кони были редкостью. «Братья» ордена Приснодевы Марии вынуждены были пользоваться низкорослыми лошадями местных сирийских пород (так называемыми «туркоманами»), а нередко даже сражаться в пешем строю. Большую помощь ордену оказали легкоконные отряды туркополов, вербовавшиеся первоначально из сирийских и палестинских христиан, а в впоследствии – из осевших в Святой земле «франков», перенявших у арабов, сирийцев, армян и турок их коней, вооружение и военную тактику.

Во владениях Тевтонского ордена (в том числе – в Пруссии) имелись превосходные по тем временам конные заводы. Боевые кони «тевтонов» являлись результатом тщательной селекции, направленной на соединение качеств лошадей арабских пород, с которыми «мариане» познакомились и ценить которых они научились еще в палестинский период существования ордена, и европейских тяжеловозов. Конь не должен был бояться противника, а наоборот, бросаться на него и бить неприятельских коней и воинов передними ногами, вставая на дыбы. Главный недостаток рыцарских коней заключался в их быстрой утомляемости. Они были не способны к быстрой скачке галопом, предпочитая двигаться медленным шагом или рысью. Непоправимый урон прусским конным заводам – залогу боевой мощи орденской кавалерии – был нанесен литовско-польским войском после поражения орденской армии при Танненберге летом 1410 г. Конные заводы подверглись разгрому и опустошению, множество чистокровных лошадей угнано в Литву и Польшу. Впрочем, пока что до этого было еще далеко…

Передвижение рысью, особенно мучительное для всадника, считалось у «братьев-рыцарей» и «братьев-сариантов» Тевтонского ордена суровым наказанием. Час движения рысью в полном боевом вооружении был для них настоящей мукой. Хорошо известно, однако, что они садились на боевых коней только в самый последний момент перед сражением, передвигаясь до этого на других, походных лошадях, обычно местной низкорослой прусской породы (так называемых «швейках» или «шейках»). Для перевозки оружия, имущества и припасов использовались еще менее ценные вьючные лошади.

«Братья-рыцари» Тевтонского ордена Святой Девы Марии отличались высоким боевым духом и в плен обычно не сдавались (во всяком случае, врагам Христовой Веры; впрочем, те их обычно в плен и не брали, предпочитая сжигать живьем на кострах или, вспоров им животы, водить вокруг дерева, наматывая кишки Христовых воинов на древесный ствол, пока истязуемый не отдавал Богу душу). Среди них было распространено поверье, согласно которому каждый «тевтон», павший в бою за веру, причислялся к воинству небесному, то есть становился ангелом (замещая одного из ангелов, совращенных в начале времен Сатанаилом-Сатаной, увлекшим треть небесного воинства на бунт против Бога, понесшим поражение от архистратига архангела Михаила и низвергнутого со своими приспешниками в ад кромешный, где они превратились в бесов). Поэтому воины ордена Девы Марии шли в бой без особого страха (во всяком случае, в эпоху классического религиозного сознания), зная, что в случае мученической смерти на поле брани пополнят собой число ангелов. Они придерживались строгой монашеской дисциплины и по пятницам обязательно бичевали себя сами или друг друга – в память Крестных мук Спасителя.

Как мы уже упоминали выше, орденское облачение «мариан» строго регламентировалось Уставом. Так, «братья-рыцари» (лат.: «фратрес милитес», fratres milites, нем.: «риттербрюдеры», Ritterbrueder) в мирное время носили длинный белый кафтан (котту или якку) в военное время – более короткое полукафтанье (сюрко) без рукавов, а поверх него – плащ (мантию), и то и другое – белого цвета. В военном походе кафтан (полукафтанье) и плащ надевали поверх доспехов. На своей белой военной одежде и белых плащах тевтонские рыцари носили орденскую эмблему – прямой (позднее – лапчатый) черный «латинский» (с более длинным нижним лучом) суконный крест, пришивавшийся слева на плащ напротив сердца и на грудь кафтана (полукафтанья).

Поэтому неудивительно, что греческий путешественник из Восточной Римской империи (Византии) Ласкарис (Ласкарь) Канан, совершивший в начале XV в. самое дальнее путешествие в страны Западной Европы (включая даже Исландию, которую он, вслед за античным географом Клавдием Птолемеем, именовал «Фулой», или «Туле»), совершенное когда-либо византийцами, описывая Ливонию (где он посетил, в частности, города Ригу и Ревель), подчеркивал, что городами управляет архиепископ, а страной – «дукс (лат.: dux – полководец, воевода, отсюда титул вождя итальянских фашистов Бенито Муссолини – «дуче», duce. – В.А.) – великий магистр белых одеяний и черного креста.

Черный орденский крест украшал также белые орденские знамена, флажки-прапорцы на копьях, щиты, а в некоторых случаях – также шлемы и белые попоны боевых коней. Каждый «брат-рыцарь» обязан был иметь трех лошадей (для боя и для перевозки поклажи) и одного конного оруженосца. В соответствии с требованиями орденского устава, каждый тевтонский «брат-рыцарь» был оснащен всем необходимым вооружением – прочным, удобным, но безо всяких узоров или украшений (на последнее обстоятельство обращал особое внимание еще Бернар Клервосский в своей «Похвале новому рыцарству», обращенной в первую очередь к тамплиерам, но служившей руководством и для других военно-монашеских орденов «Церкви воинствующей»). Обычный набор рыцарского вооружения включал длинное копье с древком из ясеня, граба, пихты или яблони, обоюдоострый меч, кинжал и булаву (а иногда еще и шестопер-пернач, боевой топор, или секиру).

Защитное вооружение «брата-рыцаря» Тевтонского ордена в период войн в Святой земле, Трансильвании, Пруссии, Литве и Ливонии включало клепаный шлем с наносником, защищавшим в бою лицо рыцаря от ранений, и кожаным подшлемником, стеганой суконной шапкой или кольчужным колпаком, амортизировавшим удары (вытесненный со временем, хотя и далеко не повсеместно, горшковидным шлемом с глухим забралом и прорезями для глаз), длинной кольчуги с рукавами, кольчужных чулок с металлическими наколенниками (нередко – с кольчужными башмаками), иногда – кольчужных или латных рукавиц, а также щита – в описываемую эпоху преимущественно треугольного или каплевидного (миндалевидного).

Шлем удерживался на голове прочными кожаными завязками. Щит, изготовленный из прочных досок, обтянутый толстой кожей и обитый металлическим ободом, был оснащен системой кожаных ремней, позволявших удерживать его либо на руке, либо на плече. Обычно щит был белого цвета с черным орденским крестом (форма которого не была единообразной в течение всего периода существования Тевтонского ордена, а периодически изменялась под влиянием моды и иных обстоятельств), но имели место и исключения из этого правила.

Так, например, дошедший до наших дней щит гохмейстера «мариан» Карла Трирского (фон Трира) имел форму сужающегося книзу овала, был не белого, а красного цвета, с желтым ободом (украшенным выполненной черными литерами латинской надписью следующего содержания: «Щит и шлем магистра ордена тевтонских братьев»), с изображением увенчанного шлемом должностного герба Верховного магистра). Впрочем, существует представляющееся вполне обоснованным мнение, что этот богато украшенный щит был не боевым, а исключительно парадным (церемониальным).

Составляя со своим боевым конем единое целое, устремив вперед зажатое под мышкой копье, «братья-рыцари» и «братья-сарианты» ордена Пресвятой Девы Марии Тевтонской были способны, во славу Христовой веры и своей Небесной Покровительницы, пробить самую прочную неприятельскую броню.

По Уставу Тевтонского ордена его членам (подобно тамплиерам и госпитальерам) строжайше воспрещалось носить какие-либо украшения. Тем не менее со временем к этим запретам стали относиться более снисходительно, чем в первые, суровые века существования ордена Пресвятой Девы Марии. Так, при описании Танненбергской битвы 15 июля 1410 г. польский историк Ян Длугош упоминает, что рыцарь ордена Приснодевы Марии Диппольд Кикериц фон Дибер (напавший на самого польского короля Владислава Ягелло), в белом тевтонском плаще, был с головы до ног облачен в богато украшенные доспехи и препоясан золотой перевязью. У самого гохмейстера Тевтонского ордена Ульриха фон Юнгингена, павшего в этой битве, на груди поверх лат висел на золотой цепи золотой же ковчежец со святыми мощами, а по другой версии – даже с частицей Святого Истинного Креста (якобы делавший его неуязвимым для неприятельского оружия; по легенде, сразить его удалось только еще более священной реликвией – Голгофским копьем сотника Лонгина, которым тот внекогда пронзил ребро распятого на кресте Богочеловека, каким-то таинственным образом доставленным на поле битвы из Кракова, где оно хранилось с того времени, как было подарено римско-германским императором Оттоном III из династии Салиев своему вассалу Болеславу Храброму, правителю Польши), и т. д.

 

«Братья-сарианты»

«Братья-сарианты» («услужающие братья», лат.: «фратрес сервиентес» или «фратрес сарианди», нем.: «сариантсбрюдер», «диненде брюдер» или просто «динер» – буквально: «слуги») именовались в просторечии «серыми плащами» (нем.: «граументлер»), поскольку вместо белого «господского» плаща «братьев-рыцарей» («герренмантеля») носили поверх одежды длинный плащ без рукавов серого цвета (нем.: «сариантсмантель»).

Под серым плащом «сарианты» носили в мирное время длинный серый «конвентуальный» кафтан, а в военное время – серое полукафтанье-«ваффенрок» (становившееся, с течением времени, все короче, как и белое полукафтанье тевтонских «братьев-рыцарей»), надевавшееся поверх доспехов. Комплект обмундирования «братьев-сариантов» был аналогичен упомянутому выше рыцарскому (вплоть до утепленных «зимних» вариантов одежды, подбитых овчиной или козьим мехом).

Летом утепленные «зимние» плащи и полукафтанья сдавались на хранение ризничему («драпьеру» или «трапьеру», нем.: Drappier, Trappier) ордена; взамен них выдавались «летние» варианты тех же элементов орденского облачения.

Говоря об орденском облачении «братьев-сариантов», нам представляется необходимым подчеркнуть следующее обстоятельство.

Существует широко распространенное (как за рубежом, так и у нас в России) и глубоко укоренившееся (но от того не менее ошибочное) представление, будто бы «братья-сарианты» Тевтонского ордена носили на своих серых плащах и военных полукафтаньях (а согласно представлениям иных историков и особенно художников – даже на щитах, шлемах и конских попонах!) не «полный» (четырехконечный) черный орденский крест, а «половинный», «половинчатый» или «Антониев» крест в форме буквы «Т» (по-гречески эта буква именуется «Тау», в связи с чем и означенный «полукрест» порой именуется «Тау-крестом»). Автор настоящей книги должен покаяться перед уважаемыми читателями в том, что и сам долгое время разделял это ошибочное мнение.

В действительности тевтонские «братья-сарианты», подобно «братьям-рыцарям» и «братьям-священникам», вступавшие в орден Пресвятой Девы Марии вместе со всем своим движимым и недвижимым имуществом, приносившим те же три монашеских обета нестяжания (бедности), послушания и целомудрия (безбрачия), являлись полноправными членами ордена (хотя и не благородного происхождения – в отличие большинства – но не всех! – тевтонских «братьев рыцарей») и потому с полным на то правом носили на своих серых плащах и военных полукафтаньях (а также щитах, выкрашенных не в серый, а в тот же самый белый цвет, что и у «братьев-рыцарей») отнюдь не «полукрест», а «полный» черный орденский крест. «Тау-крест» носили на одежде не «сарианты», а «полубратья» (лат.: «семифратеры», нем.: «гальббрюдер») Тевтонского ордена, представлявшие собой совершенно иную категорию.

 

«Полубратья»

«Полубратьями» («гальббрюдерами», «семифратерами»), как мы уже знаем, именовались лица, вступавшие в орден Девы Марии вместе со всем своим имуществом и приносившие три вышеупомянутых монашеских обета, но не обязанные ордену военной службой, а посвящавшие себя хозяйственной деятельностью в орденских имениях и факториях (земледелию, скотоводству, торговле – например, янтарем, рыбой, зерном или скотом в прусских владениях ордена, и т. д.). Эти тевтонские «хозяйственники» носили одежду такого же серого цвета, что и «братья-сарианты», но иного покроя – кафтаны, более короткие, чем у «сариантов», и укороченные (до колен) серые плащи с рукавами и «половинным» черным «Тау-крестом» на левом плече. «Полубратья» призывались орденом к оружию лишь в самых крайних случаях – например, при внезапном нападении неприятеля на орденские владения, в которых трудились эти «полубратья», или в случае острой нехватки живой силы (например, после серьезного поражения орденского войска, понесшего тяжелые потери). В обычное же время «полубратья» были освобождены от военной службы и формально в орденском войске не числились.

Разумеется, со временем, по мере утяжеления и усложнения наступательного и оборонительного вооружения западноевропейских армий, введения в них артиллерии и ручного огнестрельного оружия, соответствующие изменения происходили и в войсках Тевтонского ордена (как, впрочем, и в войсках других военно-монашеских орденов). А после утраты тяжелой рыцарской конницей с ее длинным копьем статуса основной ударной силы на полях сражений эту роль стала играть превосходная, по тем временам, артиллерия ордена Приснодевы Марии.

 

Приложение 3

Извлечения из «Хроники земли Прусской» Петра из Дусбурга

Чудные и необычные дела были совершены христианскими наемниками (в оригинале у хрониста лат.: «latrunculos Christianos». – В.А.), а именно – Мартином из Голина, Конрадом по прозвищу Диавол и неким человеком по имени Стовмел и Кударом из Судовии и Накамом из Погезании и многими другими. Этот Мартин с четырьмя братьями тевтонскими и одиннадцатью пруссами захватил одну деревню в земле Судовии, взяв в плен и убив людей. И когда после долгого пути он пришел в такое место, где, отбросив все страхи, сидя за столом с товарищами своими, он подкреплялся после битвы, враги, внезапно напав на них, убили четырех его товарищей тевтонов, прочие спаслись бегством, бросив там все, что у них было из оружия и припасов. После этого судовы сильно возрадовались. Мартин же, разгневанный, бродил по лесу, пока не созвал своих уцелевших товарищей, и, поскольку они лишились всего оружия, то ему удалось, когда враги спали, выкрасть у них щиты, мечи и копья, завладев которыми, он подобрался со своими людьми и убил всех на ложе их, кроме одного, которого Мартин убил, встав на его пути, когда тот думал убежать, и вот, с прежней добычей и оружием упомянутых язычников и прочим он вернулся…

Тот же Мартин с горсточкой других снова вошел в одну деревню в земле Судовии и в сумерках, когда одни были в бане, другие – за трапезой, прочие занимались разными делами, они напали на них и всех их убили. А Мартин убил в бане десять человек, и так они забрали коней и скот и все прочее, а также женщин и детей…

В то время один литвин по имени Пелусе, обиженный господином своим, одним корольком, который будто бы был вторым после короля литвинов в королевстве своем, пришел к братьям (членам Тевтонского ордена. – В.А.) в землю Самбии, и по просьбе его комтур Кёнигсберга дал ему Мартина из Голина, Конрада по прозвищу Диавол и одного человека по имени Стовмел, и двадцать других смелых людей, имевших богатый опыт разбоя, чтобы во всеоружии пошли с ним и отомстили за нанесенную ему обиду. Когда они подошли к усадьбе того королька, то выяснили, что туда на свадьбу были приглашены почти все соседние нобили королевства Литвы, и, когда по обычаю они все, охмелев, покоились на ложе, те напали на них и убили семьдесят корольков с хозяином, не считая прочих, которых было немало. Жениха и невесту и жен корольков с чадами и домочадцами, и сто коней с золотом и серебром и со всей домашней утварью они увели…

Этот Мартин с горсткой сообщников трижды переправился через разлив вод, и пришел к реке, называемой Буг; он увидел, что по ней идет судно, груженное товарами; незаметно следуя за ним, он, когда корабельщики почивали после обеда, напал на них со своими сообщниками и всех убил, и, с радостью взойдя на судно, пришел в город Торн, и там, продав суда и товары, они все получили при дележе по двадцать марок…

 

Приложение 4

Вольфганг Акунов

Опыт блазонирования гербовых хоругвей рыцарей Тевтонского ордена, их вассалов, «гостей» и союзников, захваченных поляками в битве при Танненберге 15 июля 1410 г.

1. Великая (Большая) хоругвь Верховного магистра (гохмейстера) Тевтонского ордена с тремя косицами (золотой, с черной каймой, костыльный «иерусалимский» крест с должностным гохмейстерским гербом, изображавшим одноглавого черного орла на золотом поле, – символ достоинства князя Священной Римской империи, неразрывно связанного с должностью гохмейстера со времен императора Фридриха II Гогенштауфена, – украшал не только Большую и Малую хоругви, но и белое полукафтанье Верховного магистра ордена Пресвятой Девы Марии Тевтонской). На некоторых миниатюрах и гравюрах изображение на Большой хоругви гохмейстера повернуто «на 90 градусов».

2. Малая Хоругвь Верховного магистра (аналогичная первой, но хоругвь без косиц).

3. Хоругвь Тевтонского ордена («гербовое» – белое, с прямым черным крестом, знамя ордена; первоначально это знамя было просто белым, безо всяких эмблем; имеются упоминания и о другом, Главном знамени ордена с изображением Пресвятой Девы с Богомладенцем Иисусом на руках, но присутствие его на поле битвы под Танненбергом не засвидетельствовано хронистами).

4. Хоругвь князя Конрада IV Cтаршего («Белого») Олесницкого (одноглавый черный орел, обремененный серебряным полумесяцем, в золотом поле).

5. Хоругвь померанского (поморского) князя Казимира V Щецинского (знамя-гонфанон с изображением червленого грифона в серебряном поле – старинного герба поморских князей со времен Святополка).

6. Хоругвь Святого Георгия (знамя-гонфанон; его необычная расцветка – прямой серебряный крест на красном поле, вместо традиционного для «знамени Святого Георгия» красного креста на серебряном поле, объясняется тем, что в польско-литовском войске также имелась состоявшая из «гостей» хоругвь Святого Георгия, имевшая «георгиевское» знамя традиционной расцветки). В то же время известно, что военное знамя (баннер) императоров средневековой Священной Римской империи было также красным, с прямым серебряным крестом (поэтому их вассалы – например, датские короли, швейцарские конфедераты и др. – также использовали в качестве знамен и флагов серебряный крест на красном поле).

7. Хоругвь епископа и епископства Помезанского (золотой одноглавый орел в нимбе – символ св. Евангелиста Иоанна – с серебряным свитком в лапах и с двумя золотыми епископскими посохами по бокам, в червленом поле).

8. Хоругви комтурства Раг(а)нитского и городка Раг(а)нита (три красных колпака в столб, на серебряном поле).

9. Хоругвь епископа и епископства Самбийского (скрещенные красные меч острием вниз и епископский посох в серебряном поле).

10. Хоругвь епископа и епископства Эрмландского (Вармийского) – знамя-гонфанон с изображением серебряного агнца с обращенной назад головой в нимбе, с крестным знаменем, изливающего из кровоточащей язвы на груди кровь в серебряную чашу, в красном поле, на серебряной траве.

11. Хоругвь комтурства Шлохауского и городка Шлохау (Члухов) – аналогичная десятой.

12. Хоругвь Великого комтура Тевтонского ордена Конрада (Куно) фон Лихтенштейна (дважды пересеченная в червлень и серебро; ее красно-бело-красная расцветка аналогична расцветке австрийского флага, что объясняется двумя причинами: австрийским происхождением самого Великого комтура и тем, что в составе данной хоругви сражались его земляки – «гости» Тевтонского ордена из австрийских земель).

13. Хоругвь г. Кульм (Хелмно) – знамя-гонфанон с черной главой и опрокинутым черным латинским крестом в верхней части, дважды пересеченное волнообразными перевязями в серебро и червлень.

14. Хоругвь Великого казначея (скарбника) Тевтонского ордена (должностной герб орденского казначея – серебряный ключ вправо бородкой вверх в красном поле).

15. Хоругвь комтурства Грауденцского и городка Грауденц (обращенная прямо черная бычья голова с золотыми бровями и ноздрями, серебряными рогами и серебряным же кольцом в ноздрях, на белом поле).

16. Хоругвь комтурства Бальгского и городка Бальга (червленый стоящий волк с высунутым языком на серебряном поле, с правым черным боковиком).

17. Хоругвь комтурства Шензееского и городка Шензее (2 красные рыбы в кольцо на серебряном поле).

18. Хоругвь г. Кёнигсберга (знамя-гонфанон с изображением восстающего серебряного богемского, или чешского, льва в золотой короне на красном поле – в память об основателе города – чешском короле Оттокаре (Отакаре) II Пшемысле; гербовое знамя Тевтонского ордена – прямой черный крест на серебряном поле – в главе хоругви).

19. Хоругвь комтурства Альтгаузского (четвертованная в чернь и серебро – цвета Тевтонского ордена).

20. Хоругвь комтурства Тухельского и городка Тухель (Тухоль) – четырежды рассеченная в серебро и червлень.

21. Хоругвь комтурства Нессауского и городка Нессау (Нешава) – дважды рассеченная в чернь и серебро.

22. Хоругвь рыцарей-крестоносцев («гостей» ордена) из Вестфалии (2 красные скрещенные оперенные стрелы остриями вверх на серебряном поле).

23. Хоругвь баллея (бальяжа) Роттенгаузенского и городка Роттенгаузен (3 серебряные геральдические розы с золотой сердцевиной, в красную перевязь справа, на серебряном поле).

24. Хоругвь комтурства Данцигского и г. Данцига (2 серебряных лапчатых креста в столб на красном поле – герб города Данцига).

25. Хоругвь комтурства Энгельсбергского и городка Энгельсберг (серебряный ангел с черными волосами и лицом телесного цвета, в красном поле; типичный пример «говорящего герба» – название комтурства и городка означает, в переводе с немецкого, «ангельская гора», по имевшему там место видению ангела, явившегося орденским братьям-основателям; правда, упоминается и иное, чем у Яна Длугоша, название – Энгельсбург, т. е. Ангельский замок).

26. Хоругви комтурства Страсбургского и городка Страсбург (Бродницы) – красный бегущий олень в серебряном поле.

27. Хоругвь замка Братиан и городка Неймаркт (3 коричневых оленьих рога в трикветру в серебряном поле).

28. Хоругвь г. Бр(а)унсберг (пересеченная в серебро и чернь, с черным лапчатым крестом в серебряном и с серебряным лапчатым крестом – в черном поле).

29. Хоругвь немецких рыцарей-крестоносцев («гостей» Тевтонского ордена) из Франконии – скрещенные красные стрела и арбалетный болт оперением вниз, в серебряном поле.

30. Хоругвь швейцарских рыцарей-крестоносцев («гостей» Тевтонского ордена) – серебряный стоящий волк с высунутым языком, в червленом поле.

31. Хоругвь комтурства Лескенского и городка Лескен (дважды пересеченная в червлень, серебро и чернь; данный факт, кстати, опровергает широко распространенное заблуждение, будто «все средневековые флаги были двуцветными и положение изменилось лишь после Нидерландской революции, когда был впервые введен трехполосный трехцветный флаг!).

32. Хоругвь городка Бартенштейн (знамя-гонфанон с изображением серебряного лезвия топора вправо в черном поле с серебряной главой).

33. Хоругвь комтурства Остеродского и городка Остероде (четвертованная в червлень и серебро).

34. Хоругвь прусских рыцарей-вассалов ордена из Кульмской земли (Кульмерланда) – аналог. № 13, но с черным прямым латинским крестом в верхней части и с тремя красными столбами в левом верхнем углу; именно этой хоругвью кульмский рыцарь-изменник Никкель фон Ренис (Никш) подал своим соратникам ложный сигнал к отступлению, вызвавший замешательство, а затем – сумятицу и хаос во всем орденском войске.

35, 42, 43. Хоругви комтурства Эльбингского и города Эльбинг (Эльблонг) – пересеченные в серебро и червлень, с прямым красным крестом в серебряном и с прямым же серебряным крестом – в красном поле.

36, 38. Хоругви немецких рыцарей («гостей» ордена) из Северной Германии (знамена-гонфаноны, серебряные, с черной перевязью справа).

37. Хоругвь комтурства Торнского и городка Торн (Торунь) – знамя-гонфанон с изображением красного замка с тремя башенками с окнами черного цвета, с раскрытыми черными воротами с поднятой серебряной решеткой и растворенными золотыми створками, в серебряном поле.

39. Хоругвь городка Меве (скрещенные серебряные стрела и арбалетный болт оперением вниз в красном поле).

40. Хоругвь городка Гейлигенбейль (аналог. № 32, но лезвие топора несколько  у́же).

41. Хоругвь комтурства Бр(а)унсбергского (у хрониста Яна Длугоша ошибочно названа «хоругвью комтурства Брауншвейгского»!) – красный, с серебряными полосами, восстающий лев с золотой короной, в лазурном поле – герб Тюрингии, в память об основателе Брунсберга – ландграфе Конраде Тюрингском, гохмейстере Тевтонского ордена в 1239–1240 гг.

44. Хоругвь городка Ортельсберг (Щитно) – скошенная справа в червлень и серебро.

45. Хоругвь города Книпгоф (Кнейпгоф, Книпава), со временем слившегося с Кёнигсбергом (золотая чешская королевская корона в серебряном поле и прямой серебряный крест в красном поле – что в сочетании опять-таки дает геральдические цвета Богемии-Чехии – напоминание об основателе города – чешском короле-крестоносце Оттокаре II Пшемысле).

46. Хоругвь рыцарей-крестоносцев – «гостей» ордена – из Рейнской области Германии (дважды пересеченная в золото, серебро и червлень; у Яна Длугоша ошибочно названа «хоругвью ливонских рыцарей», хотя «братья-рыцари» Тевтонского ордена из Ливонии в битве при Танненберге не участвовали, поскольку их глава – ландмейстер Тевтонского ордена в Ливонии Конрад фон Фитингоф(ен) – заключил сепаратный мир с Витовтом; к тому на хоругви ливонских рыцарей были изображены, с одной стороны – Небесная Покровительница ордена – Пресвятая Богородица – с младенцем Иисусом на руках, а с другой – святой мученик Маврикий с орденским щитом и копьем святого Лонгина).

47. Хоругвь баллея (бальяжа) Ди(р)шауского и городка Ди(р)шау – четырехкратно рассеченная в чернь и серебро.

48. Хоругвь г. Альт-Алленштейн (Старый Ольштын) – дважды пересеченная в чернь, серебро и червлень, цветов рода фон Панвиц.

49. Хоругвь рыцарей-крестоносцев («гостей» ордена) из Мейссена (четвертованная в лазурь и червлень – геральдические цвета маркграфства Мейссенского).

50. Хоругвь комтурства Бранденбургского и городка Бранденбург (одноглавый червленый бранденбургский орел в серебряном поле – в память об основании маркграфом Бранденбурга одноименного замка на землях Тевтонского ордена в ходе Крестового похода).

 

Приложение 5

Вольфганг Акунов

Хоругви польско-литовско-русского войска в битве при Танненберге

Вечером 15 июля 1410 г. над залитым кровью полем битвы при Еловой горе победно взвились гербовые стяги хоругвей объединенного польско-литовско-русско-татарского войска. Они во многом отличались по характеру своей гербовой символики от боевых знамен, осенявших войска других государей тогдашней Европы. В нашем кратком очерке мы попытаемся проанализировать эти различия.

Дело в том, что в средневековой Польше сложилась поистине уникальная геральдическая система на основе войскового деления на хоругви, вскользь упомянутые нами выше. Поэтому скажем предварительно несколько слов о хоругви.

Хоругвь – это, прежде всего, войсковое подразделение, отряд (подобные отряды в Древней Руси именовались стягами или знаменами), исключительно конный, который имел свое знамя со своей, отличной от других, символикой. Это знамя также именовалось хоругвью (а на Руси также стягом, ибо вокруг него стягивался соответствующий военный отряд). Заметим, кстати, что схожая ситуация наблюдалась и в других странах средневековой Европы – например, в Испании, где знамя и стягивавшийся вокруг него отряд именовались бандерой, в Византии (а позднее также и в Италии), где военный отряд и его знамя именовались бандой (а хорунжий-знаменосец – бандофором), в Англии, Франции и Бургундии, где использовался схожий термин «баннер» (Banner) Германии и Швеции, где отряд и знамя именовались аналогично (Banner, Panier) или же использовался германоязычный эквивалент «фенлейн» (буквально: Faehnlein, т. е. флажок) или фане (Fahne – «знамя») – например, адельсфан(е) – «дворянский (конный) отряд» и т. д.

Знаменосец хоругви именовался хорунжим (хоругвеносцем). Позднее слово «хорунжий», по аналогии со своим немецким эквивалентом «фенрих», или «фендрик» (Faehnrich – производным от Fahne, «знамя»), и со своим русским эквивалентом «прапорщик» (от слова «прапор», также означавшего «боевое знамя» или «стяг»), стало обозначать уже не функцию непосредственно знаменосца, а воинское звание; появился подхорунжий, а хоругвь стал возглавлять ротмистр. Хоругви привязывались к определенным территориям – так, например, Стародубский повет выставлял 4 хоругви (Стародубскую – 100 конных воинов; Почепскую – 50; Мглинскую – 100; Трубчевскую – 30).

Каждое из упомянутых выше тактических военных подразделений имело знамя-хоругвь с эмблемами, по своим геральдическим начертаниям и цвету характерными только для данного подразделения. Каждый польский, а позднее – также литовский и (западно) – русский дворянин-шляхтич, стоявший под данным знаменем-хоругвью в рядах данной хоругви-отряда, был вправе повторять хоругвенную символику (по-польски – «клейнот» или «клейнод») на своем щите (хотя пользовался этим правом далеко не всегда). В результате в Польском, а позднее – объединенном Польско-Литовском государстве (Речи, или, точнее, Жечи Посполитой, что, кстати, означает буквально «республика»!) одинаковыми и одноименными гербами пользовались десятки (если не сотни) шляхетских родов, что позволяло говорить о наличии там «гербовых братств» или «гербовых родов». Причем члены одного «гербового братства» вовсе не обязательно были связаны узами подлинного кровного родства. Наоборот, чаще всего в состав первоначально небольшого рода-обладателя герба со временем принималось все больше мелких шляхтичей-клиентов «со стороны».

Именно поэтому число дворянских гербов в Речи Посполитой не превышало 200 (и это в то время, как в соседней Германии их было не менее 200 000!). Когда польская знать с конца Средневековья начала принимать фамильные прозвища, она, как правило, принимала в качестве фамилии не свое родовое прозвище, а предпочитала именоваться по крупнейшему городу или местечку (городку, не пользовавшемуся городскими привилегиями по Магдебургскому праву), входившему во владения данного знатного рода. При этом нередко в разных частях Польши располагались города и местечки с одинаковыми названиями. Поэтому существовали шляхетские роды с различными именами, пользовавшиеся одинаковыми гербами-клейнотами, и в то же время роды с одинаковыми именами-фамилиями, но совершенно разными гербами. Так, например, одним и тем же гербом «Ястжембец» пользовались не только шляхтичи из рода Ястжембских, но, наряду с ними, члены еще 550 (!) других шляхетских родов; гербом «Топор» – шляхтичи 200 родов, гербом «Рава» («Равич») – 250, и в то же время знатные роды, имевшие одну и ту же фамилию – Залевских, пользовались 30 различными гербами – ситуация, ни в одной другой европейской стране тех времен абсолютно немыслимая!

Кроме клейнотов почти все роды (гербовые братства) имели свои собственные девизы («заволянья»), первоначально происходившие от боевого клича данного рода-братства. На практике боевой клич использовался, например, в качестве команды изменить построение хоругви-отряда братства в ходе боя, сопровождавшийся соответствующим сигналом, подаваемым при помощи хоругви-знамени. Теоретически название рода, герб и девиз должны были совпадать, но очень часто они на практике не совпадали.

Так, например, польский шляхетский род Сренява (Шренява) имел герб под названием «Сренява» (щит: в лазурном поле серебряная укороченная волнистая перевязь справа, увенчанная красным кавалерским крестом; нашлемник: голова льва между двух труб, увешанных колокольчиками) и боевой клич: «Сренява!»; в то же время другой шляхетский род, Осморог, использовал тот же самый герб «Сренява», но совершенно другой девиз (боевой клич): «Геральт!» Каждый род использовал только один герб, но в то же время был вправе использовать не только один, а несколько девизов (видимо, принимавшихся вновь возникающими линиями рода по мере его разделения в ходе исторического развития). Эта «генеалогическая» роль, которую играли девизы «гербовых братств» в польской геральдике, была совершенно уникальной (хотя несколько сходные явления наблюдались в венгерской и, отчасти, также во французской геральдике, где также имелись свои «cri de guerre», то есть девизы или боевые кличи, порой совпадавшие с названием герба).

11 сентября 1382 г. почил в бозе польский король Людовик (Лайош) Венгерский. Корону унаследовала его совсем юная дочь Ядвига. После бурного периода «междуцарствия» магнаты королевства приняли решение вручить руку Ядвиги и польскую корону Великому князю Литовскому Ягелло, при условии принятия последним христианства в его римско-католическом варианте. В 1386 г. Ягелло принял Святое Крещение и новое имя Владислав, сочетался браком с Ядвигой и был коронован польским королем. Так был сделан первый шаг к заключению унии между Польским королевством («Короной») и Великим княжеством Литовским («Литвой») и к установлению союзных отношений между знатью обоих государств, ведших дотоле друг против друга долгие, кровопролитные войны.

В 1413 г. была заключена так называемая Городельская уния, согласно условиям которой 47 польских знатных родов («гербовых братств») «адаптировали» (буквально: «усыновили», на деле же – инкорпорировали, то есть приняли в свои ряды представителей знатнейших литовских боярских родов и, соответственно, даровали последним право пользоваться соответствующими гербами и девизами). Впрочем, судя по сохранившимся средневековым грамотам, ряд литовских и (западно) – русских («русинских», но – увы! – не «белорусских», как хотелось бы иным любителям «осовременить прошлое»!) бояр еще до 1413 г. начал использовать польские гербы (по крайней мере, на своих печатях).

До сих пор не существует однозначного объяснения значения названия того или иного рода («гербового братства»), названия принятого этим родом герба-клейнота и девиза. Нередко род прозывался по имени своего прародителя – знаменитого воина (был ли этот воин исторической или легендарной личностью, особой роли, похоже, не играло), к которому возводил свое происхождение, как к основателю рода (как, например, обстояло дело с гербом и родом «Радван», легендарным основателем которого считался польский рыцарь Радван; когда его потесненный татарами отряд потерял в бою свое знамя, Радван якобы взял из ближайшего храма церковную хоругвь, собрал под этой хоругвью остатки польских войск и разбил татар – с тех пор эта хоругвь украшала собой родовой герб «Радван»). В иных случаях прозвание рода имело происхождение скорее топографическое, по реке или территории первоначального расселения рода. С течением времени первоначальное название или смысл нередко искажались, так что возникали легенды с целью объяснить название рода, герба или клича. В большинстве случаев эти объяснения или истолкования были неверными, хотя во многих случаях содержали в себе зерно истины, порой совершенно скрытое под баснословными наслоениями последующих времен.

Гербы, использовавшиеся польским рыцарством, отличались большим разнообразием. Во многих случаях они походили на те, что использовались в западноевропейской геральдике. В их число входила даже прямостоящая свастика (крюковидный, мученический или гамматический крест), изображенная на гербе Борейко, известном в двух вариантах (красная свастика на белом поле или белая свастика на красном поле). Иные польские гербы, изображавшие стилизованные стрелы, полумесяцы, кресты, подковы и т. п., напоминали древние рунические знаки и сарматские клейма или тамги (знаки собственности). Именно такие гербы украшают щиты польских рыцарей на миниатюрах, иллюстрирующих битву с татарами при Лигнице (Легнице, Вальштадте) в Силезии в 1241 г., остановившей нашествие татаро-монгольских орд хана Батыя на Западную Европу. Именно такие гербовые знаки украшали польско-литовские хоругви в битве с тевтонами при Еловой горе.

Роль, которую хоругвь играла в бою, была отнюдь не чисто символической, а имела огромное практическое значение. Хоругвь-знамя была видна на поле боя с большого расстояния, указывала направление атаки, а также всякого маневра, который была обязана выполнить по команде хоругвь-отряд. При утрате хоругви-знамени в бою весь отряд, сражавшийся под этим знаменем, как правило, приходил в полное замешательство и в конечном счете становился бесполезным. Именно поэтому хоругви-знамена считались самой ценной частью военной добычи. Таким образом, охрана знамени являлась делом громадной важности.

Хоругвеносцев никогда не ставили в бою в первую шеренгу. Перед ними всегда стояли плотными рядами сведенные в отдельный отряд в форме «клина» лучшие рыцари хоругви – так называемые предзнаменные бойцы, или «антесигнани» (antesignani), что означает по-латыни «те, кто предшествуют (боевому) значку (знамени)». Обычно в первом ряду хоругви стояло три рыцаря, во втором – пять, в третьем – семь, в четвертом – девять, в пятом ряду и в последующих рядах – по одиннадцать, так что построение хоругви представляло собой колонну, заостренную на конце. Хоругвеносец стоял в центре пятого ряда, прикрываемый «клином». Именно такой тип построения (обычно почему-то приписываемый у нас исключительно армиям Тевтонского ордена), по Длугошу, был характерен для армии Владислава Ягелло в битве при Еловой горе. Вероятно, аналогичным было и построение других хоругвей польско-литовских армий, хотя многое зависело от численности воинов той или иной хоругви. Тем не менее «антесигнани», образовывавшие «клин», повсеместно были сильнейшими и искуснейшими бойцами данной хоругви.

В ходе битвы при Еловой горе под натиском ударного отряда тевтонских рыцарей во главе с самим Верховным магистром Ульрихом фон Юнгингеном, почти утратившим к тому времени зрение, но не утратившим своего всегдашнего мужества, пало знамя головной хоругви польско-литовской армии – так называемая «Великая Краковская хоругвь» (именуемая также «Большое Королевское знамя»). Впрочем, по другой версии, атака Верховного магистра произошла позднее (при этом едва не был убит польский король), а поляки потеряли Большое знамя еще раньше, при атаке хоругвей фон Валленрода (Вальрода, Вальроде) на их правый фланг. Подобное прямоугольное, с несколькими (от двух до пяти) косицами, знамя (на которое имели право военные вожди высшего ранга – герцоги, князья или короли) именовалось «гонфаноном».

Украшенное белым коронованным одноглавым орлом польское Большое Королевское знамя-гонфанон под Танненбергом имело три косицы. Оно было красного цвета, в соответствии с традицией, идущей еще от древнеримских военачальников и цезарей, а также императоров Священной Римской империи. Красный цвет знамени означал, между прочим, право его обладателя предавать виновных смерти. Именно поэтому пираты и мятежники издавна поднимали красное знамя, знамя цвета крови – в знак своей претензии отнять привилегию «казнить и миловать» у законной власти.

Падение Большого Королевского знамени вызвало панику в рядах польско-литовской армии. Увидев, что польское знамя пало, рыцари Тевтонского ордена, их вассалы и союзники, в предвкушении скорой победы, запели: «Христос воскресе из мертвых» (Christ ist erstanden von der Marter alle). Это историческое свидетельство служит наглядным свидетельством значения, придававшегося потере знамени в бою.

Великая Краковская хоругвь с тремя косицами, о которой идет речь, как это ни странно, имеет, в геральдическом плане, гораздо большее отношение не к Кракову, а к Гнезно. Ведь именно с городом Гнезно связано предание о том, как легендарный князь Лех, вождь племени полян (мифический прародитель ляхов-поляков и брат Чеха – прародителя чехов и основателя Праги, а согласно некоторым вариантам сказания – также и Руса – прародителя русских), однажды увидел белого орла, кружившего над своим гнездом, свитом на вершине могучего дуба. «Будем гнездиться здесь!» – воскликнул якобы Лех и повелел основать на этом месте первую польскую столицу, которую в память об орлином гнезде назвал «Гнезно» (что означает по-польски «гнездо»). И потому герб города Гнезно (ставшего также резиденцией первого польского епископа, а позднее – и архиепископа) – украшает белый орел, символ польского государства. Этот же белый орел украшал и Большое Королевское знамя в битве при Еловой горе. Великой Краковской хоругвью, осененной этим знаменем и формально подчинявшейся каштеляну Краковскому, Крыштину из Острова, фактически командовал в бою Зындрам из Машковиц.

Заметим к слову, что вообще-то орлы, гнездящиеся в тех местах, не белые, а серые, но увиденный Лехом орел был, вероятно, еще молодым и потому его оперение имело более светлую окраску, а в лучах заходящего солнца и вовсе выглядел белым на красном фоне. Таким его и изобразили на гербе, а белый и красный цвета с тех пор сохранились на польском флаге и по сей день.

Если подобное «негеральдическое» объяснение покажется кому-то слишком простым, чересчур «рациональным» или, наоборот, чрезмерно «мифологизированным», можно привести более историческое и геральдическое истолкование польского герба. Дело в том, что до XIII в. у Польши не было собственного государственного герба, и орел был личной эмблемой одного из представителей древнейшей династии Пястов, лишь постепенно ставший общегосударственным символом. Могущественный западный сосед польских княжеств, постоянно пытавшийся подчинить их своему влиянию, – император (цесарь, кайзер) Священной Римской империи – пользовался гербом с изображением черного двуглавого орла на золотом поле. Согласно теоретическим представлениям об иерархии, шедшим еще со времен позднеантичной Римской империи, император считался «королем над королями» («царем царей»), и потому король, как вассал императора, в соответствии с геральдическими правилами развитого Средневековья, имел право на герб в виде одноглавого орла геральдически противоположного, то есть золотого цвета, на черном поле. Однако польский орел как бы не признал власть над собой римско-германского и вступил с ним в спор, ибо геральдически белый (серебряный) цвет считается выше черного.

Сам польский король Владислав Ягелло, в отличие от «тевтонского» гохмейстера Ульриха фон Юнгингена, как мы уже знаем, не возглавлял в бою какой-либо конкретный военный отряд, а переезжал с места на место, сопровождаемый своим Королевским прапором (Малым знаменем), также с белым орлом на красном поле, но с двумя белыми косицами.

Как уже говорилось выше, в рядах армии Владислава Ягелло, наряду с польским феодальным ополчением, сражалось немало наемников – главным образом богемцев (чехов), моравян и силезцев, но также и немцев (в том числе бюргеров-горожан, владельцев замков и знатных феодалов), значительный валашский контингент из Молдавии (состоявшей в вассальных отношениях с Ягелло), равно как и немало валахов и «русинов» из Галицкой земли (окончательно присоединенной к польской Короне еще в 1387 г.).

В общей сложности в битве при Еловой горе приняла участие 51 хоругвь Польского королевства. В их число входили две Королевские хоругви – «Гонча» (хоругвь королевских «гонцов» или «пажей») и «Надворная» (Придворная). На знамени хоругви «Гонча» был изображен в лазурном поле золотой «лотарингский крест» («Крест Святой княгини Евфросинии Полоцкой»), долгое время изображавшийся на королевской печати Владислава Ягелло. Этот символ мог быть принят им под влиянием матери – православной княгини Улиании. С другой стороны, подобный же крест был гербом Словакии (входившей в описываемую эпоху в состав строго католического Венгерского королевства), так что, возможно, православное влияние здесь было ни при чем.

Три хоругви привели под Танненберг князья Мазовецкие, как вассалы польского короля. Еще три хоругви состояли из иноземных наемников – чехов и моравян (нанятых за счет средств польской королевской казны). Одна из этих трех иноземных хоругвей – хоругвь Святого Ежи (Георгия) – была нанята непосредственно королем Владиславом Ягелло; именно в рядах этой хоругви служил – не по «зову сердца» (как рыцари-крестоносцы, бескорыстно посвятившие свои мечи делу Тевтонского ордена Пресвятой Девы Марии!) и не из мифической «славянской солидарности»! – а за деньги – столь знаменитый впоследствии вождь таборитов Ян Жижка (потерявший под Танненбергом свой правый глаз; второй глаз ему позднее, в ходе Гуситских войн, выбили «болтом» из арбалета уже «свои» братья-славяне). Две других наемных хоругви, также оплаченные из средств польской королевской казны, были приведены под Танненберг чехом Яном Янчиковичем из Йичина и поляком Гневашем из Далевиц. Следующие 17 хоругвей представляли собой земские (территориальные) ополчения, выставленные «землями» Польского королевства. Еще 26 хоругвей выставили богатые светские и духовные вельможи королевства. И всего лишь две хоругви (упомянутые у Длугоша под №№ 46 и 48) были сформированы традиционным способом, объединив в своих рядах членов конкретных шляхетских родов («гербовых братств»). Этими единственными сформированными не по территориально-земскому, а по традиционному родовому принципу военными отрядами были хоругви родов Елита (герб: в красном поле три возникающих копья внизу) и Гриф (в красном поле серебряный гриф влево).

51-я хоругвь польского коронного войска была приведена под Танненберг литовским князем Сигизмундом (Зигмунтом) Корибутом, или Корибутовичем, имевшим на знамени литовский герб «Погонь», или «Погоня» – рыцаря с «лотарингским» крестом святой княгини Евфросинии Полоцкой на щите и с занесенным мечом на скачущем белом коне в лазурном поле. Точно такая же «Погоня литовская», но только на красном поле, в память литовского княжеского происхождения короля Владислава Ягелло, украшала знамя польской Надворной хоругви. В рядах хоругви Зигмунта Корибутовича сражались рыцари земель, являвшихся предметом спора между польской короной и Великим княжеством Литовским. Сам князь, племянник короля Владислава Ягелло, позднее, в 1422–1427 гг., был наместником в Чехии, затем – претендентом на чешский королевский престол, пользовавшимся поддержкой чешских еретиков-гуситов.

В качестве союзников польского короля Владислава Ягелло под Танненбергом выступали также 40 хоругвей под командованием Великого князя Литовского Витовта (Витаутаса, по-польски: Витольда, в Святом Крещении – Александра), объединявшие в своих рядах литовцев, русских («русинов», «рутенов»), жемайтов (жмудинов, самогитов), армян, караимов, татар. Считается, что по численности и вооружению хоругви Витовта были слабее польских. Знамена 30 хоругвей войска Витовта были украшены изображением «Погони литовской» – изображением вооруженного всадника на белом, черном или пегом коне, с занесенным мечом, на красном поле (в геральдике Речи Посполитой существовала еще «Погоня польская» – изображение согнутой в локте руки в латах с занесенным мечом). Эта «Погоня литовская», под названием «Витис» («витязь»), служит в настоящее время гербом современной Литовской Республики (а до прихода к власти Лукашенко была, «по совместительству», также гербом Белоруссии-Беларуси). На знаменах 10 других литовских хоругвей было изображено тавро, которым Витовт клеймил своих лошадей. Имеются в виду так называемые «колюмны» или «слупы (столпы) Гедимина», напоминающие родовой «трезубец» («тризуб») Рюриковичей (хотя некоторые историки считают их «стилизованным изображением священного дуба древних пруссов»). Скорее всего, эти «столпы Гедимина», изображаемые порой серебряными, порой – золотыми, но всегда на красном поле, были знаком собственности («тамгой») литовских князей – «ригасов» и «кунингасов». Впрочем, их изображения находят на некоторых монетах Ягелло, как, кстати, и на монетах генуэзской колонии в Крыму – Кафы (Феодосии).

Вопреки утверждениям хрониста Танненбергской битвы Яна Длугоша, трудно представить себе, чтобы десятки литовских хоругвей пользовались в битве с «тевтонами» под Еловой горой знаменами с одинаковыми изображениями, да вдобавок еще и одинакового цвета, неотличимыми друг от друга, что лишало бы воинов возможности ориентироваться, перестраиваться и совершать маневры в бою. Скорее всего, Длугош просто ничего не знал о литовских знаменах (ведь он писал о битве при «Грюнвальде» два с половиной поколения позднее!). Во всяком случае, многие белорусские историки упорно утверждают, что одна из «белорусских» хоругвей, входивших в войско Витовта под Танненбергом, сражалась под белым знаменем с узкой продольной красной полосой, послужившей – якобы! – прообразом белорусского национального флага (впрочем, отмененного «батькой» Лукашенко и замененного на просоветский «рушничок»).

Союзники Витовта из числа бессарабов, молдаван и валахов (если верить, например, нобелевскому лауреату Генрику Сенкевичу, по-прежнему считающемуся в некоторых кругах непререкаемым авторитетом по истории Грюнвальдской битвы), использовали гораздо более устрашающую символику – «изображения чертей, скелетов, упырей и вурдалаков» (см. роман Генрика Сенкевича «Крыжаки», сиречь «Крестоносцы»).

В Великое княжество Литовское (и Русское) входила и Смоленская земля, приславшая под Еловую гору 3 хоругви под началом князя Семена Лугвения. «Смоленские» хоругви стояли на самом крайнем левом фланге литовской армии, непосредственно примыкая к правому флангу армии польской короны. «Смоленские» хоругви, сильнейшие во всем литовском войске, приняли решающее участие в окончившейся неудачей атаке литовского крыла союзного войска, отраженной тевтонскими рыцарями фон Валленрода, в свою очередь, перешедшими в контрнаступление. Все литовцы дружно бежали под этим натиском. Лишь три «смоленские» хоругви, во главе с князем Юрием Лугвеньевичем, продолжали ожесточенно сопротивляться, пока две из них не были изрублены, а третья – не дождалась подмоги. На красном знамени смоленских витязей был изображен святой архангел Михаил в золотом поле.

Татарским контингентом в составе литовского войска командовал бывший хан Джелал-эд-Дин, согнанный соперниками с золотоордынского престола и перешедший на службу к Великому князю Литовскому. Наиболее распространенными среди тогдашних татар были штандарты, именуемые по-монгольски «туг», а по-тюркски «бунчук». Речь идет о конском хвосте (монголы порой украшали свои «туги» хвостами яков), прикрепленном к древку, увенчанным шарообразным навершием-«яблоком». Не случайно древние кочевники-болгары, окрестившись, спрашивали в 866 г. римского папу Николая I: «Доселе, идя на битву, мы носили знаменем конский хвост: какое знамя носить теперь?» Впервые вошедшие в употребление в глубокой древности, в качестве боевых значков предводителей древних тюркских племен, аваров, хазар, печенегов, болгар, торков и половцев, бунчуки просуществовали в качестве боевых знамен вплоть до времен Оттоманской (Османской) империи. Наряду с бунчуками татары использовали также (вероятно, заимствованные ими у китайцев или среднеазиатских мусульман) матерчатые знамена в форме треугольных или прямоугольных, с несколькими косицами, полотнищ, прикрепленных к древку. Порой татарские знамена представляли собой комбинацию флага с конским хвостом. Благодаря влиянию широко распространившегося к описываемому времени среди азиатских кочевников ислама, наиболее распространенными цветами их военных штандартов стали традиционные мусульманские цвета – черный, зеленый и белый. Вероятно, аналогичные боевые значки были и у служилых литовских татар.

Согласно мнению современных польских историков (в частности, Анджея Клейна, Николаса Секунды, Конрада А. Чернелевского и др.), в битве под Еловой горой с армией Тевтонского ордена сразились около 20 000 воинов в составе 51 хоругви польского коронного войска и около 10 000 – в составе союзных с поляками 40 хоругвей литовско-русского войска (включавшего в свой состав отряды валахов, бессарабов, караимов, татар и армян). Отдельные хоругви союзного войска, как уже упоминалось выше, значительно различались по численности.

Согласно расчетам современного польского историка Анджея Надольского, в Великой Краковской хоругви насчитывалось до 700 бойцов, в хоругви «Гонча» – до 500, в Надворной хоругви – от 400 до 450. При этом следует учитывать, что средневековые летописцы Европы при подсчете численности рыцарских армий оперировали термином «копье», которое, в зависимости от богатства (или бедности) конкретного рыцаря, могло означать всего лишь его самого, как одиночного конного бойца (если рыцарь был совсем беден и не имел денег на обзаведение оруженосцем или слугами), нескольких человек (если рыцарь был побогаче и мог себе позволить иметь оруженосца, конного и пешего слугу и т. п.) или даже несколько десятков бойцов (если рыцарь был богатым феодалом).

На основе скрупулезного анализа хода битвы при Еловой горе современные историки пришли к однозначному выводу, что это было типичное маневренное, изобиловавшее стремительными конными атаками исключительно кавалерийское сражение. Во всяком случае, вопреки неоднократным противоположным утверждениям многих прежних историков (а тем паче – исторических романистов, начиная с уважаемого Генрика Сенкевича – и публицистов!), на польско-литовской стороне никакой пехоты не имелось (и во всяком случае, в бою не участвовало – обозники и прислуга не в счет). С обеих сторон, как с «тевтонской», так и с польско-литовской, имелась артиллерия – в том числе, кажется, даже новые по тем временам «каморные орудия» (по-немецки: «каммербюксы»), но никакого влияния на ход этого типично кавалерийского сражения ни каморные, ни другие орудия не оказали (не считая штурма орденского «вагенбурга» польско-литовской пехотой при поддержке артиллерии после завершения битвы как таковой).

 

Приложение 6

Верховные магистры (гохмейстеры) Немецкого (Тевтонского) ордена (до превращения прусского орденского государства в светское герцогство)

1. Братство немецких странноприимцев

Резиденция – Аккон (Акра, Сен-Жан д’Акр, Птолемаида) в Палестине (до 1230 г.)

Сибранд (Сигибрант, Зибранд, Зигебрант) 1190

Герард 1192

Генрих, приор 1193 – 1194

Ульрих 1195

Генрих, прецептор 1196

2. Рыцарский (военный) орден

Генрих (Герман) Вальпот (Вальпото, Вальпоте, Вальботе) 1198 – 1200

Отто фон Керпен 1200 – 1208

Генрих Герман, Герберт) фон Тунна по прозвищу Барт 1208 – 1209

Герман фон Зальца 1209 – 1239

Резиденция – замок Монфор/Штаркенберг в Палестине (1230–1271)

Конрад Тюрингский 1239 – 1240

Герхард фон Мальберг (смещен рыцарями) 1240 – 1244

Генрих фон Гогенлоэ 1244 – 1249

Гунтер фон Вюллерслебен 1249 – 1252

Поппо фон Остерн(а) 1252 – 1256

Анно фон Зангерсгаузен 1256 – 1273

Резиденция – Аккон (Акра, Сен-Жан д’Акр) (1271–1291)

Гартман фон Гельдрунген 1273 – 1282

Бурхард фон Швенден (Бургардус де Сванден) 1282 – 1290

Резиденция – Венеция (1291–1309)

Конрад фон Фейхтванген 1291 – 1296

Готфрид фон Гогенлоэ (Годефридус Гоэлох) 1297 – 1303

Зигфрид фон Фейхтванген (Сифридус де Фугкванген) 1303 – 1311

Резиденция – Мариенбург в Пруссии (1309–1457)

Карл фон Трир (Каролус де Тревери) 1311 – 1324

Вернер фон Орзельн (убит братом-рыцарем) 1324 – 1330

Лютер (Лутер, Лудер) фон Брауншвейг 1331 – 1335

Дитрих фон Альтенбург (Теодорикус де Альтенбурк) 1335 – 1341

Лудольф Кениг 1342 – 1345

Генрих Дуземер 1345 – 1351

Винрих фон Книпроде 1352 – 1382

Конрад Цельнер фон Ротенштейн 1382 – 1390

Конрад фон Валленроде 1391 – 1393

Конрад фон Юнгинген 1393 – 1407

Ульрих фон Юнгинген (убит при Танненберге) 1407 – 1410

Генрих Рейсс фон Плауэн (смещен рыцарями) 1410 – 1413

Михаэль Кюхмейстер 1414 – 1422

Пауль фон Русдорф 1422 – 1441

Конрад фон Элльрихсгаузен (Эрлихсгаузен) 1441 – 1449

Резиденция – Кёнигсберг в Восточной Пруссии (1457–1525 гг.)

Людвиг фон Элльрихсгаузен (Эрлихсгаузен) 1450 – 1467

Генрих Рейс фон Плауэн 1469 – 1470

Генрих Реффле фон Рихтенберг 1470 – 1477

Мартин Трухзес фон Ветцгаузен 1477 – 1489

Иоганн фон Тифен 1489 – 1497

Фридрих Саксонский (фон Заксен) 1498 – 1510

Альбрехт Гогенцоллерн фон Бранденбург-Ансбах 1511 – 1525

 

Приложение 7

Маршалы Тевтонского ордена Пресвятой девы Марии

1208: Генрих

1208–1215: имя неизвестно

1215: Людвиг фон Горфлегове

1215–1228: имя неизвестно

1228–1230: Гунтер фон Вюллерслебен

1230–1239: имя неизвестно

1239–1240: Гергард фон Мальберг

1240–1242: Вернер фон Меренберг

1242–1243: Берлевин фон Фрейберг

1244: Альмерих фон Вюрцбург

1244–1260: Генрих Ботель

1260–1273: имя неизвестно

1273–1285: Конрад фон Тирберг

1285–1288: имя неизвестно

1288: Koнрад фон Тирберг (повторно)

1288–1312: имя неизвестно

1312–1320: Генрих фон Плё(т)цке

1320–1331: имя неизвестно

1331–1335: Дитрих фон Альтенбург

1335–1339: Генрих Дуземер

1339–1342: Гако

1342–1346: Винрих фон Книпроде

1347–1359: Отто фон Данфельд

1359–1370: Геннинг Шиндекопф

1370–1374: Рюдигер фон Эйнер

1374–1379: Готфрид фон Линден

1379–1382: Kуно фон Гаттенштейн

1382–1387: Koнрад фон Валленрод (Валленроде, Вальроде)

1387–1392: Энгельгард Рабе

1392–1404: Вернер фон Теттинген

1404–1407: Ульрих фон Юнгинген

1407 – 15 июля 1410: Фридрих фон Валленрод(Валленроде, Вальроде)

1410–1411: должность маршала ордена оставалась вакантной

Август 1411 – 8 января 1414: Mихаэль Кюхмейстер фон Штернберг

Январь 1414 – май 1415: Эбергард фон Валленфельз

Июнь 1415 – 10 января 1422: Maртин фон дер Кемнате

18 ноября 1422 – 15 мая 1422: Николаус фон Гёрлиц

15 марта 1422 – 18 ноября 1422: Ульрих Ценгер

18 ноября 1422 – 25 октября 1424: Людвиг фон Ландзее

25 октября 1424 – ноябрь 1428: Вальрабе фон Гунсбах

1428 – 11 июля 1431: Генрих Гольд (Хольд)

11 июля 1431 – 6 апреля 1434: Йост фон Струпперг (Штрупперг)

6 апреля 1434 – 17 октября 1436: Koнрад фон Эрлигсгаузен (Элльрихсгаухен)

17 октября 1436 – 3 марта 1438: Винцент фон Вирсберг

3 марта 1438 – 1 марта 1440: Генрих фон Рабенштейн

1 марта 1440 – 12 апреля 1441: Koнрад фон Эрлигсгаузен (Элльрихсгаухен)

22 июня 1441 – февраль 1454: Килиан фон Эксдорф

 

Приложение 8

Магистры («геермейстеры» или «герренмейстеры») Ордена братьев-меченосцев

1202–1209 – Венно (Вейнгольд, Винно, Вингольд, Фьюнгольд) фон Рорбах

1209–1236 – Фольквин (Фолькуин, Волквин) фон Наумбург цу Винтерштаттен (Винтерштеттен)

1236–1237 – Рутгер (исполняющий обязанности «герренмейстера» гладиферов)

 

Приложение 9

Ландмейстеры (земские, земельные или провинциальные магистры) Тевтонского ордена (дома) Пресвятой девы Марии в Ливонии

1237–1238 – Герман Бальк;

1238–1241 – Дитрих фон Грюнинген (Грёнинген);

1241–1242 – Андреас фон Фельбен (Вельвен);

1242–1246 – Дитрих фон Грюнинген (вторично);

1246–1248 – Генрих фон Геймберг;

1248–1253 – Андреас фон Фельбен (вторично);

1253–1254 – Эбергард фон Сайн (Зайн) – исполняющий обязанности (и.о.) ландмейстера;

1254–1257 – Анно фон Зангерсгаузен;

1257–1260 – Буркхард фон Горнгаузен (Гернгаузен, Гергнгузен, Горнгузен);

1261 – Георг фон Эйхштетт;

1261–1263 – Вернер фон Брейтгаузен;

1263–1266 – Конрад фон Мандерн;

1267–1270 – Отто(н) фон Лаутерберг;

1270: Андреас фон Вестфален (и.о.);

1270–1273 – Вальтер фон Нордек;

1273–1279 – Эрнст фон Ратцебург;

1279–1280 – Гергард фон Катценэльнбоген (Катценэлленбоген);

1280–1281 – Конрад фон Фейхтванген;

1281–1282 – Ман(е)гольд фон Штернберг;

1282–1287 – Вильгельм фон Ниндорф;

1288–1289 – Конрад фон Гаттштейн;

1290–1293 – Бальтазар Гольте;

1293–1295 – должность ландмейстера оставалась вакантной;

1295–1296 – Генрих фон Динклаге;

1296–1298 – Бруно;

1298–1307 – Готтфрид фон Рогге;

1307–1309 – должность ландмейстера оставалась вакантной;

1309–1322 – Гергард фон Йорк;

1322–1324 – Конрад Кессельгут (и.о.);

1324–1328 – Реймар Гане;

1328–1340 – Эбергард фон Монгейм;

1340–1345 – Буркхард фон Дрейлебен;

1345–1359 – Госвин фон Герреке (Герике);

1359–1360 – Андреас фон Штейнберг (и.о.)

1360–1364 – Арнольд фон Витингове (Фитингоф);

1364–1385 – Вильгельм фон Фримерсгейм;

1385–1388 – Робин фон Эльтц;

1388–1389 – Иоганн фон Оле;

1389–1401 – Веннемар фон Бруггеней;

1401: Бернгард Гёвельман (и.о.);

1401–1413 – Конрад фон Фитингоф(ен);

1413–1415 – Дитрих Торк;

1415–1424 – Зигфрид Ландер фон Шпангейм (Шпонгейм);

1424: Дитрих Кра (и.о.)

1424–1433 – Циссе (Киссе) фон дем Рутенберг;

1434–1435 – Франк Кирскорф;

1435–1437 – Генрих фон Бёкенфёрде-Шюнгель;

1437–1438 – Готтфрид фон Рутенберг (и.о.);

1438–1439 – Генрих Финке (Винке) фон Оверберг (и.о.)

1439–1450 – Генрих Финке (Винке) фон Оверберг;

1450: Готтгард фон Плеттенберг (и.о.);

1450–1469 – Иоганн фон Менгеде-Остгоф;

1469–1470 – Иоганн фон Крикенбек (и.о.);

1470–1471 – Иоганн Вольтус (Вальгауз) фон Герзе (Геерзе);

1471–1472 – Бернгард фон дер Борх (и.о.);

1472–1483 – Бернгард фон дер Борх;

1483–1485 – Иоганн Фрейтаг фон Лорингофен (и.о.);

1483–1485 – Иоганн Фрейтаг фон Лорингофен;

1494–1535 – Вольтер фон Плеттенберг (годы жизни: 1450–1535) (в 1501–1502 гг. обязанности ландмейстера исполнял Веннемар фон Дельвиг);

1535–1549 – Герман фон Брюггеней (Бруггеней);

1549–1551 – Иоганн фон дер Рекке;

1551–1557 – Генрих фон Гал(л)ен;

1557–1559 – Иоганн Вильгельм фон Фюрстенберг;

1559–1561 – Готтгард Кеттлер (Кетлер, Кеттелер) – светский герцог Курляндии с 1561 по 1587 г.).

 

Приложение 10

Ливонские ландмаршалы Тевтонского ордена Пресвятой девы Марии

1237–1239: Рутгер

1239–1241: имя неизвестно

1241: Вернер

1241–1279: имя неизвестно

1279: Гергард фон Катценэльнбоген

1279–1300: имя неизвестно

1300: Генрих

1300–1306: имя неизвестно

1306: Куно

1306–1316: имя неизвестно

1316: Генрих

1316–1324: имя неизвестно

1324–1328: Иоганн Унгнаде

1328–1330: имя неизвестно

1330: Эмеко Гаке

1330–1342: имя неизвестно

1342: Бернгард фон Ольдендорф

1343–1347: имя неизвестно

1347–1349: Бернгард фон Ольдендорф (повторно)

1349–1354: имя неизвестно

1354–1375: Aндреас фон Штейнберг

1375–1385: Робин фон Эльц

1385–1387: имя неизвестно

1387–1393: Иоганн фон Оле

1393–1395: имя неизвестно

1395–1404: Бернгард фон Гёвельман

1404–1410: имя неизвестно

1410: Герман Финке (Винке)

1410–1417: имя неизвестно

1417–1420: Гергард Вреде

1420–1422: Вальрабе фон Гунсбах

1422–1427: Дитрих Кра

1427–1431: Вернер фон Нессельроде

1432–1434: Франк Кирскорф

1434–1435: Генрих фон Бёкенфёрде по прозвищу Шунгель

1435–1441: Готфрид фон Роженберг

1441–1448: Генрих фон Гортлебен

1448–1450: имя неизвестно

1450–1461: Готтгард фон Плеттенберг

1462–1468: Гергард фон Маллинкродт

1468–1470: Иоганн фон Крикенбек по прозвищу Шпор (Спор)

1470–1471: Лубберт фон Фарссем (Варссем)

1471: Бернгард фон дер Борх

1472–1488: Koнрад фон Герценроде

1489–1494: Вольтер фон Плеттенберг

1495–1501: Генрих фон дер Брюгген

1502–1529: Иоганн фон дем Брёле по прозвищу Платер

1529–1535: Герман фон Брюггеней по прозвищу Газенкамп

1535–1551: Генрих фон Гален

1551–1556: Каспар фон Мюнстер (Яспер фон Мюнстер)

1556–1558: Кристоф фон Нейгоф по прозвищу Лей

1558–1560: Филипп Шал(л)ь фон Бел(л)ь

 

Приложение 11

Великие князья Литовские

1236–1263 Миндовг (Миндаугас, Миндоуг, Мендог)

1263–1264 Тройнат (Трянёта, Трениота, Транята)

1264–1267 Воишелк (Вышелк, Войшелк, Войшалк)

1267–1269 Шварн (Шварно)

ок. 1270–1282 Трайден (Трейдень, Трейден, Трейдень, Тройден, Трайдянис, Трайдзень)

1282–1285(?) Довмонт (Даумантас, Даумонт, в крещении Тимофей – князь Псковский)

1282(?) 1285(?) 1287(?) – 1289 или 1290 Бутигейд (Бутигейдис, Будзикид)

1290–1295 Пукувер Будивид (Бутивид, Бутвидас, Будивидас, Путавирас, Пукуверас, Будзивид)

1295–1315 (1316) Витень (Вицень, Витенис)

1316–1341 Гедимин (Гедиминас, Гедзимин, Гедымин, Гядиминас)

1341–1345 Евнутий (Явнутий)

1345–1377 Ольгерд (лит. Альгирдас, Альгерд, Ольгерд) Ягайла (Ягайло, Йогайла, Ягелло) первый раз, совместно с Кейстутом (Кастутом) – 1377 – 1381

1381–1382 Кейстут (Кастут, Кастусь, Кестутис, Кястутис)

1382–1392 Ягайло (Йогайла, Ягайла, Володислав Ягайло) – второй раз Великий князь Литовский, король польский под именем Владислав II Ягелло 1386 – 1434

1392–1430 Витовт (Витаутас, Витольд, Витаут, в крещении – Александр)

1386–1392 Скиргайло Ольгердович (Иван, Ивав, Скиргайла Альгирдавич, Скиргайла Альгердавич) – наместник Ягайло в Великом княжестве Литовском

1430–1432 Свидригайло Ольгердович (Свидригелло, Швитригайла, Свидригелло, Свидрыгайла)

1432–1440 Сигизмунд Кейстутович (Жигимантас, Жыгимонт Кейстутавич, Жигимантас Кяйстутайтис)

1440–1492 Казимир Ягеллон (Казимеж Ягеллончик, Казимир Ягелончык, Казимерас Йогайлайтис) Великий князь Литовский король Польши как Казимир IV Ягеллон 1447 – 1492

1492–1506 Александр Ягеллон (Aлександер Ягеллоничик) Великий князь Литовский, король Польши 1501 – 1506

1506–1548 Сигизмунд I Старый (Жигимонт I Старый, Жыгимонт I Стары, Зигмунт I Стары, Зыгмунт I Стары) Великий князь Литовский и король Польши

1529–1572 Сигизмунд II Август (Зигмунт II Aугуст, Жыгимонт Аугуст, Зыгмунт Аугуст) Великий князь Литовский с 1529 (сначала совместно с Сигизмундом I, с 1548 – единолично) и король польский с 1548 г., глава федеративного государства Речь (Жечь) Посполита Обоих Народов 1569 – 1572

 

Приложение 12

Князья и короли Польши

А) Легендарные князья полян-ляхов (ок. 600–965). Центральная Польша. Престол в Гнезно

– 1.1. Род Попелидов

– – 1. Лех I (ок. 600)

– – 2. Крок (Кракус), сын

– – 3. Лех II, сын

– – 4. Ванда, дочь

– – 5. Лешек I (Пшемыслав), сын

– – 6. Лешек II, сын

– – 7. Лешек III (Мешек, Мешко), сын

– – 8. Попель I, сын

– – 9. Попель II (Пепелек), сын (ок. 820–843)

– 1.2. Аврам Парховник (843)

– 1.3. Род Пястов

– – 1. Пяст (ок. 843–861)

– – 2. Земовит, сын (ок. 861–892)

– – 3. Лешек IV, сын (ок. 892–913)

– – 4. Земомысл, сын (ок. 913–960)

– – 5. Мешко I, сын (ок. 960–992, с 965 – князь Польши)

Б) Князья и короли Польши (ок. 965 – 1795)

– I. Династия Пястов (ок. 965 – 1370)

– – 1. Мешко I, князь полян-ляхов (князь ок. 965–992)

– – 2. Болеслав I Храбрый, сын (992 – 1025, король в 1025)

– – 3. Мешко II Ламберт, сын (король 1025–1034)

– – Оттон (Бесприм), брат (претендент на королевский престол 1031–1032)

– – 4. Болеслав Забытый, сын (1034–1038)

– – 5. Казимир (Казимеж) I Восстановитель, брат (1038–1058)

– – Моислав, или Маслав (претендент на престол в Мазовии 1038–1047)

– – 6. Болеслав II Смелый, сын (1058–1079, король с 1076, умер в 1081)

– – 7. Владислав II Герман, брат (герцог 1079–1094, формально до 1102). Сецех (палатин 1079–1099)

– – 8. Збигнев, сын (герцог 1094–1096, претендовал на престол до 1108, убит в 1129)

– – 9. Болеслав III Кривоустый, брат (король 1102–1039)

– – 1139–1295 раздел Польского королевства на отдельные княжества

– – 10. Пшемыслав II, князь Кракова (король 1295–1296)

– – 11. Вацлав II, король Чехии, зять (1300–1305)

– – 12. Вацлав III, сын (1305–1306)

– – 1306–1319 королей в Польше не было

– – 13. Владислав I Локетек (Локоток), князь Куявии (князь Кракова 1296–1333, король Польши 1319–1333)

– – 14. Казимир III Великий, сын (1333–1370)

– – 15. Людвик (Лайош, Людвик) Анжуйский, король Венгрии, внук (1370–1382)

– – 16. Ядвига (Гедвига), дочь (королева 1382–1386, умерла в 1399)

– II. Династия Ягеллонов (1386–1572)

– С 1386 г. Польша и Литва образовали персональную унию, из которой впоследстивии возникло двуединое Литовско-Польское государство – Речь Посполитая (Жечь Посполита).

– – 1. Владислав II Ягелло (Ягайло), Великий князь Литвы, муж Ядвиги (король 1386–1434)

– – 2. Владислав III Варненьчик, сын (1434–1444, король Венгрии (Уласло I) 1440–1444)

– – Збигнев Олесницкий, архиепископ Краковский (канцлер 1434–1447)

– – 3. Казимир IV Ягеллончик, брат (1445–1492)

– – 4. Ян I Ольбрахт, сын (1492–1501)

– – 5. Александр, брат (1501–1506, Вел. князь Литвы с 1492)

– – 6. Сигизмунд (Зигмунд, Зыгмунд) I Старый, брат (1506–1548)

– – 7. Сигизмунд II Август, сын (1548–1572, соправитель с 1529)

 

Приложение 13

Ян Длугош

История Польши

Historia Polonicae

Год Господень 1410

ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ ОТРЯДОВ, ЗНАМЕН И ГЕРБОВ ЗЕМЕЛЬ КОРОЛЕВСТВА И МУЖЕЙ, КОТОРЫЕ УЧАСТВОВАЛИ В ПРУССКОЙ ВОЙНЕ

Между тем как польский король Владислав упорно продолжал слушать богослужение и возносить молитвы, все королевское войско, построенное по отрядам и знаменам – польское под командованием Зиндрама из Машковиц, мечника краковского, литовское же под командованием одного Великого князя Литовского Александра, – подошло с поразительной быстротой и встало боевым строем напротив врага; и тогда как польское войско заняло левое крыло, литовское держало правое. Но в такой крайности всякая быстрота казалась медленной. Было известно, что польское войско имело в этой битве пятьдесят знамен, которые мы называем хоругвями, составленных из известных и опытных рыцарей, кроме литовских хоругвей, числом сорок. Первой хоругвью была большая хоругвь Краковской земли, на знамени которой был белый орел, увенчанный короной, с распростертыми крыльями, на красном поле; в ней заняли ряды все виднейшие вельможи и рыцари Польши и все заслуженные и опытные воины, превосходя все прочие мощью и числом; предводителем ее был упомянутый Зиндрам из Машковиц, а знаменосцем рыцарь Марцин из Вроцимовиц из рода Полукозы; впереди, в ее первом ряду, в силу их превосходства и заслуг стояли девять рыцарей, а именно: Завиша Черный из Гарбова, герба Сулима; Флориан из Корытниц, герба Елита; Домарат из Кобылян, герба Гжималя; Скарбек из Гур, герба Габданк; Павел Злодзей из Бискупиц, герба Несобя; Ян Варшовский, герба Наленч; Станислав из Харбиновиц, герба Сулима; Якса из Тарговиска, герба Лис. Вторая хоругвь – Гонча, на знамени которой были два желтых креста на лазурном поле; ее вел Енджей из Брохоциц, рыцарь герба Озория, а впереди ее стояли пять рыцарей, а именно: Ян Сумик из Набжоз, который шестнадцать лет служил у турецкого султана в должности паши, Бартош и Ярослав из Пломикова, герба Помян; Добеслав Оквия, герба Венява, и чех Зигмунт Пиква. Третья хоругвь – дворцовых чинов, имела на знамени воина в доспехах, сидящего на белом коне и потрясающего мечом в руке, на красном поле; ее вели Енджей Цолек из Желехова, герба Цолек, и Ян из Спрова, герба Одровонж; в первом ее ряду были следующие рыцари: Мщуй из Скшинна, герба Лебедь; Александр Горайский, герба Корчак; Миколай Повала из Тачова, герба Повалов; Сасин из Выхуча, также герба Повалов. Четвертая – святого Георгия, имевшая на знамени белый крест на красном поле; под ним были все наемные чехи и моравы, а предводителями были чехи Сокол и Збиславек, знаменосцем же был чех Ян Сарновский, так как король Владислав хотел оказать честь чешскому народу. Пятая хоругвь – земли Познанской; на ее знамени был белый орел без короны на красном поле. Шестая – земли Сандомежской, которая имела на одной половине знамени три серые полосы или черты на красном поле, а на другой – семь звезд на лазурном поле. Седьмая – калишская, имела на знамени бычью голову на шахматной доске, украшенную королевским венцом; из ноздрей быка свешивалось круглое кольцо. Восьмая хоругвь, земли Серадзской, имела на одной половине знамени половину белого орла на красном поле, а на другой – половину огненного льва на белом поле. Девятая хоругвь, земли Люблинской, имела на знамени оленя с длинными рогами на белом поле. Десятая – земли Ленчицкой, имела знаменем половину черного орла и половину белого льва на желтом поле. Одиннадцатая, земли Куявской, имела на одной половине знамени половину черного орла на желтом поле, на другой – половину белого льва на красном поле. Двенадцатая – земли Леопольской, имела на знамени желтого льва, всходящего как бы на скалу, на лазурном поле. Тринадцатая – земли Велюньской, имела на знамени косую снежно-белую черту, разделяющую равномерно красное поле; ввиду редких рядов этой хоругви король для ее пополнения присоединил к ней наемных рыцарей из Силезии. Четырнадцатая хоругвь, земли Пшемысльской, имела на знамени желтого орла с двумя головами, повернутыми равномерно в разные стороны, на лазурном поле. Пятнадцатая – земли Добжинской, имела на знамени изображение старика до бедер, с головой, украшенной короной, и с рогами, на желтом поле. Шестнадцатая хоругвь, земли Холмской, имела на знамени белого медведя, стоящего между двумя зелеными деревьями, на красном поле. Семнадцатая, восемнадцатая и девятнадцатая – земли Подольской, которая имела три знамени, ввиду многочисленности своего населения; каждое из них имело солнечный лик на красном поле. Двадцатая – земли Галицкой, имела на знамени черную галку с короной на голове на белом поле. Двадцать первая и двадцать вторая – князя Мазовии, Земовита, имели на знамени белого орла без короны на красном поле. Двадцать третья – князя Мазовии, Януша, имела знамя, разделенное на квадраты белого и красного цвета, расположенные крест-накрест; с белым орлом на двух из них и с вороном на остальных двух. Двадцать четвертая – Миколая Куровского, архиепископа Гнезненского, имела на знамени реку, отмеченную наверху крестом, на красном поле. Двадцать пятая – Альберта Ястшембца, епископа Познанского, на знамени ее была подкова с крестом в середине, на лазурном поле; предводителем ее был рыцарь Яранд из Брудзева. Двадцать шестая – Кристина из Острова, каштеляна краковского, имела на знамени медведя, уносящего деву в короне, на красном поле. Двадцать седьмая – Яна Тарновского, воеводы краковского, имела на знамени серп луны, охватывающий звезду, на лазурном поле. Двадцать восьмая – Сендзивоя из Остророга, воеводы познанского, имела на знамени головную повязку, свитую в круг и перевязанную узлом посредине, с расходящимися концами, на красном поле. Двадцать девятая – Миколая из Михалова, воеводы сандомежского, имела на знамени белую розу на красном поле. Тридцатая – Якуба из Конецполя, воеводы серадзского, имела на знамени белую подкову, передней стороной опущенную вниз и отмеченную крестом, на красном поле. Тридцать первая – Яна, иначе Ивана, из Обихова, каштеляна сремского, имела на знамени голову зубра с висящим из ноздрей круглым кольцом, на желтом поле. Тридцать вторая – Яна Лигензы из Бобрека, воеводы ленчицкого, имела на знамени изображение головы осла на красном поле. Тридцать третья – Енджея из Тенчина, каштеляна войницкого, на ее знамени был двуострый топор на красном поле. Тридцать четвертая – Збигнева из Бжезя, маршалка Польского королевства, на знамени ее была львиная голова, изрыгающая пламя, на лазурном поле. Тридцать пятая – Петра Шафранца из Песковой скалы, краковского подкомория, на ее знамени был белый конь, опоясанный черной подпругой посредине, на красном поле. Тридцать шестая хоругвь – Клеменса из Мошкожова, каштеляна вислицкого, на ее знамени изображены были два с половиной желтых креста на желтом поле. Тридцать седьмая – Винцента из Гранова, каштеляна сремского и старосты Великой Польши, имела на знамени серп луны со звездой в середине, на лазурном поле. Тридцать восьмая – Добеслава из Олесницы, имела на знамени белый крест с тройной чертой в виде W в четвертом углу на красном поле. Тридцать девятая – Спытка из Ярослава, имела на знамени серп луны со звездой посредине, на лазурном поле. Сороковая – Марцина из Славска, имела на знамени в верхней части черного льва, в нижней части – четыре камня, на коричневом поле. Сорок первая – Доброгоста из Шамотул, имела на знамени повязку, свитую в круг и перевязанную посредине узлом, с расходящимися концами, на красном поле. Сорок вторая – Кристина из Козеглув, каштеляна сандецкого, имела на знамени стрелу с двойной поперечиной, украшенную крестом, на красном поле. Сорок третья – Яна Менжика из Домбровы, имела на знамени две рыбы, называемые форелями, одну на белом поле, другую – на красном. Сорок четвертая – Миколая, подканцлера королевства Польского, имела на знамени три трубы на белом поле. Сорок пятая – Миколая Кмиты из Висниц, имела на знамени красную реку, украшенную крестом. Сорок шестая – братьев и рыцарей Грифов, имела на знамени белого грифа на красном поле; ее предводителем был Сигизмунд из Бобова, краковский подсудок. Сорок седьмая – рыцаря Заклики Кожеквицкого, имела на знамени белую черту в виде двойного W, снабженную крестом, на красном поле. Сорок восьмая – братьев и рыцарей Козлероги, имела знаменем три копья, пересекающиеся на красном поле; ее предводителем был Флориан из Корытниц, каштелян вислицкий и староста пшедецкий. Сорок девятая – Яна Енчиковца, барона моравского, имела на знамени длинную белую стрелу, разведенную на конце, на красном поле, которая у поляков называется Odrowansz; ее предводителем был Гельм мораванин, и в ней служили одни мораване, которых прислал в подмогу польскому королю Владиславу упомянутый Ян Енчиковец, помня о милостях, оказанных его отцу Енчику королем Владиславом. Пятидесятая – Гневоша из Далевиц, краковского подстолия, имела знаменем белую стрелу, разведенную посредине направо и налево, с косым крестом над развилкой, на красном поле; в ней служили только наемные рыцари, не из поляков, а из чехов, моравов и силезцев, приведенные помянутым подстолием Гневошем; герб же и знатный род, носящий оружие с этими знаками, носит у поляков искаженное усеченное название Стшегомя; вместо чего следует лучше произносить «тши гуры», то есть «три горы», по названию силезского города «Тшигоры», иначе «Тшегом», так как он тогда состоял в их владении, отчего и носит название по своему происхождению. Пятьдесят первая – Сигизмунда Корибута, литовского князя, имела знаменем коня с всадником в доспехах на красном поле. Кроме того, были в литовском войске Александра Витовта, Великого князя Литвы, хоругви, под которыми стояли только рыцари литовские, русские, самагитские и татары. Эти хоругви, однако, имели более редкие ряды и меньше оружия, чем польские; также и конями они не могли сравняться с поляками. Знамена же, определенные таким хоругвям, были почти все одинаковы, ибо почти каждая имела на знамени воина в доспехах, сидящего на белом, иногда черном, либо гнедом, либо пегом коне и потрясающего мечом в простертой руке, на красном поле. Только десять из них имели другое знамя и отличались от остальных тридцати; на них на красном поле были нарисованы знаки, которыми Витовт обыкновенно клеймил своих коней, которых имел множество; так как знаки эти нельзя описать как предметы, их можно изобразить таким образом: (здесь в «Истории» Яна Длугоша приведено изображение эмблемы Великих князей Литовских, именуемой «столпами Гедимина» или «Колюмнами» и напоминающей родовой знак древнерусских князей из дома Рюриковичей, так называемый «трезубец» или «тризуб», толкуемый иногда, как стилизованное изображение сокола-рарога, падающего с небес камнем на добычу. – В.А.). Назывались же хоругви по именам земель литовских, а именно: Трокская, Виленская, Гродненская, Ковенская, Лидская, Медницкая, Смоленская, Полоцкая, Витебская, Киевская, Пинская, Новгородская, Брестская, Волковыская, Дрогичинская, Мельницкая, Кременецкая, Стародубская; некоторые же носили названия по именам литовских князей, которые по повелению князя Витовта предводительствовали ими, а именно: Сигизмунда Корибута, Лингвеновича Симеона, Георгия.

ОПИСАНИЕ ЗНАМЕН И ОТРЯДОВ КРЕСТОНОСНОГО ВОЙСКА

Прусское войско как рыцарской силой, так и числом знамен уступало польскому (факт численного превосходства армии польско-литовской коалиции над армией Тевтонского ордена признавал и Длугош. – В.А.). Два знамени или хоругви имел магистр: одно первое, большое, в котором состояли все отборные рыцари; другое – малое; оба имели знаменем черный крест с черным же орлом в середине. Третья хоругвь, тоже всего ордена, имела знаменем широкий черный крест на белом поле; ее предводителем был Фридрих фон Валлерод (имена «тевтонов» в «истории» Яна Длугоша часто передаются в искаженном виде. – В.А.), маршал Пруссии. Четвертая – Конрада Белого Контнера, князя Олесницкого, имела знаменем черного орла на желтом поле; из всех князей Силезии он один со своими воинами лично участвовал в битве, хотя нельзя сомневаться, что почти все князья Силезии участвовали в ней желанием и сочувствием. Пятая – князя Казимира Щецинского, имела знаменем грифа на белом поле; князь тоже лично со своими воинами помогал магистру и крестоносцам. Шестая хоругвь – святого Георгия, имела знаменем красный крест на белом поле; ее предводителем был Георг Керцдорф, и она рыцарскую доблесть предпочитала бегству. Седьмая – епископа помезанского, имела на знамени изображение святого евангелиста Иоанна в виде желтого орла, между двумя желтыми посохами; ее вел Марквард фон Решембург. Восьмая хоругвь – епископа и епископства Самбийского, имела знаменем три красных клобука на белом поле; ее вел Генрих граф Каменецкий из Миснии. Девятая хоругвь – епископа и епископства Кульмского, иначе ризенбургская, имела на белом знамени обнаженный красный меч, скрещенный с красным же посохом; ее предводителем был Дитрих фон Зовембург. Десятая хоругвь – епископа и епископства Вармийского, иначе гейльбергская, имела верхнюю половину знамени красную с белым изображением агнца Божия, держащего над собой одной ногой маленькое знамя; из груди агнца кровь струится в поставленную перед ним чашу; а другую половину – просто белую. Одиннадцатая хоругвь – великого командорства, имела знамя с широкой белой полосой на красном поле; ее предводителем был Конрад Лихтенштейн, великий командор. Двенадцатая хоругвь – города Кульма, имела на одной половине знамени белые волны, на другой половине – красные с добавлением черного креста и черной же черты поверху; знаменосцем ее был Николай, по прозванию Никш (Никкель фон Реннис. – В.А.), хорунжий кульмский, которого потом магистр крестоносцев Генрих фон Плауэн, преемник Ульриха фон Юнингена, казнил как нарушившего верность; предводителями же были рыцари Януш Ожеховский и Конрад Репловский. Тринадцатая хоругвь – казначея ордена, имела знаменем белый ключ на красном поле; предводителем ее был Морейн, казначей крестоносцев. Четырнадцатая хоругвь – командорства и города Грудзендза, имела знаменем черную голову зубра на белом поле; ее предводителем был Вильгельм Эльфештейн, командор Грудзендза. Пятнадцатая – командорства и города Бальги, имела знаменем красного волка на белом поле. Шестнадцатая – командорства и города Шонзее – имела знаменем две красные рыбы, изогнутые так, что они соприкасались ртами и хвостами, на белом поле; ее предводителем был Никлош Вильц, командор Шонзее. Семнадцатая хоругвь – города Кинсберга имела знаменем белого льва с желтой короной на голове, на красном поле; над ним помещен был черный крест на белом поле; ее предводителем был вице-маршал или вице-командор кинсбергский. Восемнадцатая хоругвь – командорства Старогардского, имела на знамени четыре квадратных поля, частью черных, частью белых, расположенных крест-накрест. Ее предводителем был Вильгельм Ниппен, командор Старгарда. Девятнадцатая хоругвь – командорства и города Тухоли, имела на знамени два поля – красное и белое, разделенные каждое посредине продольными черными чертами; ее предводителем был Генрих, командор тухольский, спесь, ослепление и дерзость которого дошли до того, что, отправившись в этот поход, он приказывал, куда бы он ни шел, нести перед собой два обнаженных меча. Когда некоторые честные и скромные люди советовали ему не вести себя так надменно, то он обязался клятвой, что не вложит этих мечей в ножны, пока не обагрит их оба кровью поляков. Двадцатая хоругвь – замка и командорства нешавского, имела знаменем в средине белое поле, а с обеих сторон – черные; ее предводителем был Конрад Гоцфельд, командор нешавский. Двадцать первая хоругвь – рыцарей и наемников из Вестфалии, имела на поле две скрещенных красных стрелы. Двадцать вторая – фогства и города Рогозьно, имела на белом поле три розы на красной косой полосе; ее предводителем был Фридрих Вед, рогозьненский фогт. Двадцать третья – командорства и города Гданьска, имела на знамени два креста: именно один красный на белом поле и другой белый – на красном; ее предводителем был Иоганн Шоменфельд, командор гданьский. Двадцать четвертая – командорства и города Энгельсберга (который по-польски зовется Копшивно), имела на красном поле изображение белого ангела с распростертыми крылами и руками; ее вел Бурхард Вобек, командор энгельсбергский. Двадцать пятая – командорства и города Бродницы, имела знаменем красного рогатого оленя на белом поле; ее предводителем был Балдуин Штолл, командор бродницкий. Двадцать шестая – замка Братиана и города Нове Място, имела знаменем три коричневых оленьих рога, соединенные в круг, на белом поле; ее предводителем был Иоганн фон Редере, фогт братианскнй. Двадцать седьмая – города Брунсберга, имела знаменем два креста, один белый на черном поле, другой – черный на белом. Двадцать восьмая – наемных рыцарей, имела знаменем две скрещенных стрелы: одну заостренную, другую же без железного острия, а только с древком; та и другая – красные, на белом поле. Двадцать девятая – наемных рыцарей, имела знаменем белого волка на красном поле: в ней состояли швейцарские воины, пришедшие на помощь магистру прусскому и ордену собственным иждивением. Тридцатая – командорства и города Ласина, иначе Лешкена, имела знамя в три поля: верхнее – красное, нижнее – черное, а среднее – белое; вел ее Генрих Кушечке, фогт ласинский. Тридцать первая – командорства и города Члухова, имела на знамени в верхней части, на красном поле, изображение белого агнца Божьего, держащего над собой одной ногой белое маленькое знамя; из груди его струится кровь в чашу; а в нижней части – только белое поле; вел ее Арнольд фон Баден, командор члуховский. Тридцать вторая – города Бартештейна, имела знаменем белую секиру на черном поле. Тридцать третья – командорства и города Остероды; ее знамя составляли четыре квадратных поля, именно белые и красные, расположенные крест-накрест; ее вел Пенченгаун, остеродский командор. Тридцать четвертая – рыцарей Кульмской земли, имела на знамени красные и белые волны с черным крестом над ними; ее вел граф Иоганн фон Зейн, командор торуньский. Тридцать пятая – командорства и города Эльбинга, имела на знамени два белых креста, один в верхней части, другой – в нижней, на красном поле; вел ее Вернер Теттинген, командор эльбингский. Тридцать шестая – иноземных рыцарей из нижней Германии, имела знаменем широкую черную косую полосу на белом поле. Тридцать седьмая – командорства и города Торуня, имела на знамени замок с тремя красными башнями и черными воротами с двумя открытыми желтыми створками, на белом поле; вел ее вице-командор торуньский. Тридцать восьмая – собранная из рыцарей, прибывших с Рейна, имела знаменем на белом поле косую широкую черную черту. Тридцать девятая – города Гнева, иначе, по-немецки, Меве, которую вел Иоганн граф фон Венде, командор гневский; его подручными были жители и горожане Гневского округа; она была набрана из рыцарей, прибывших из Франконии; на ее знамени были две белых скрещенных стрелы на красном поле, одна заостренная, другая без железного острия, только с древком. Сороковая – города, называемого Свента Секирка, по-немецки Хейльгебейт, имела знаменем на черном поле белую секиру. Сорок первая – командорства и города Брунсвика, имела знаменем на лазурном поле красного льва с белыми полосами в трех местах, именно на груди, животе и на одной ноге, и с желтой короной на голове. Сорок вторая – командорства и города Гданьска, имела в верхней части знамени красный крест на белом поле, в нижней – белый крест на красном поле; предводителем ее был вице-командор гданьский. Сорок третья – состоявшая из рыцарей из Миснии, имела в верхней части знамени белый крест на красном поле, а в нижней – красный крест на белом поле. Сорок четвертая – командорства и города Щитно, имела знамя, разделенное наискось на белое и красное поле; вел ее Альберт фон Эчбор, командор Щитна, иначе Ортельсбурга. Сорок пятая – командорства и города Рагнеты, имела знаменем три красных клобука на белом поле; ее вел граф Фридрих фон Цоллерн, командор Рагнеты. Сорок шестая – города Книпова, имела в верхней части знамени красную корону на белом поле, а в нижней части – белый крест на красном поле. Сорок седьмая – состоявшая из ливонцев, имела знамя в три поля: верхнее светло-голубое, посредине – белое и нижнее – красное. Сорок восьмая – фогтства и города Тчева, имела знаменем четыре белых и черных чередующихся поля, наподобие частокола; ее вел Матиас фон Беберах, тчевский фогт. Сорок девятая – города Большого Ольштына, иначе Мельзак, имела знамя из трех полей: вверху – черное, посредине – белое и нижнее – красное. Пятидесятая хоругвь – наемных рыцарей, имела знамя с четырьмя квадратными полями, двумя лазурными и двумя красными, расположенными крест-накрест. Пятьдесят первая – командорства и города Бранденбурга, имела знаменем красного орла на поле; ее вел Марквард фон Зальцбах, командор бранденбургский. Хоругвь же командорства и города Свеца, знамя которой состояло только из белых и красных полей, расположенных крест-накрест, не участвовала в настоящей битве, ибо командор свеценский Генрих фон Плауэн со всеми местными воинами и рыцарями Свеценского командорства был оставлен на месте, чтобы защищать Померанскую землю от нападения и опустошения, которого опасались со стороны Януша Бжозоглового из замка Быдгощи, так что командор свеценский со своей хоругвью и воинами не мог принять участия в битве.

ПОДКАНЦЛЕР УПРЕКАМИ УДЕРЖИВАЕТ ЧЕХОВ ОТ ОТПАДЕНИЯ

В этот день триста чехов-наемников без согласия и без ведома короля ушли было из королевского лагеря, неизвестно, из страха ли, или подкупленные врагами. Встретив их уходящими, Миколай, подканцлер Польского королевства, следовавший за королевским лагерем, на вопрос, куда они направляются и по какой причине уходят, получил ответ, что король не производит им выплату выслуженного жалованья. «Я знаю, – сказал подканцлер, – что король Владислав щедро заплатил все, что вы выслужили, и даже прежде чем вы выслужили, так что побудила вас к вашему нынешнему уходу не обида, на которую вы должны бы были жаловаться прежде всего королю и его советникам, но страх и малодушие, когда вы узнали, что у короля сегодня будет сражение с врагами». Эта резкая речь столь сильно задела и уязвила чехов, что они оставили мысль об уходе, и, возвратившись в покинутый ими королевский лагерь, вскоре поспешили на битву, чтобы вместе с королевскими рыцарями вступить в схватку с врагами.

КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ, ВЗОЙДЯ НА ХОЛМ, ОСМАТРИВАЕТ ВРАЖЕСКОЕ ВОЙСКО И ОТСЫЛАЕТ В ОБОЗНЫЙ ЛАГЕРЬ НЕ СПОСОБНЫХ К СРАЖЕНИЮ

Закончив полностью свои молитвы, Владислав, король польский, уставший от просьб и криков уже не только Великого князя Литвы, Александра, но и своих рыцарей, призывавших его вооружиться на битву, встает с колен, надевает вооружение, облачась с головы до ног в блестящие доспехи; тут его осаждают рыцари новыми, еще более громкими криками с требованием скорее подать знак к битве, ибо ничего не казалось им достаточно скорым. Хотя как польское, так и литовское войска, построенные в боевом порядке, вышли на бой, и вражеские силы стояли напротив, на расстоянии не более полета стрелы, при оружии и готовые к бою, и хотя между ними завязывались уже предварительные стычки в отдельных поединках, однако поляки считали противным чести вступить в бой с врагом, пока король не подал знака.

Польские рыцари непоколебимо решились или победить, или умереть. Прусское же войско не обладало такой твердостью духа, так как состояло из смешения воинов разных языков и народностей и, кроме того, из толпы ремесленников, слуг и обозной прислуги, бесполезных на войне.

Итак, король, облачившись в доспехи, сел на коня и без всяких знаков королевского достоинства (за исключением того, что перед ним несли малого размера знамя с вышитым на нем белым орлом) проследовал на высокий холм, чтобы осмотреть вражеское войско; взойдя на вершину, находившуюся между двумя рощами, где была широкая поляна, откуда легко можно было полностью обозреть врагов, король, оценивая скорее на глаз, чем разумным расчетом, свои и вражеские силы, приходит то к радостным, то к грустным для себя предвидениям; насмотревшись вдоволь на численность вражеского войска, он спустился с холма и препоясал большое число поляков рыцарским поясом, разжигая в них краткой, но веской речью боевой пыл и наставляя каждого в долге чести; затем король, как был, на коне, снова совершил исповедание грехов Миколаю, подканцлеру Польского королевства. Затем, сменив коня, он сел на сильного и выносливого, выбранного из тысяч, мерина, рыжеватой, иначе czisawy, масти, с маленькой и узкой лысинкой на лбу, и потребовал шлем. Взяв его и держа в руках, он велел Миколаю, подканцлеру королевства Польского, со всеми священниками и нотариями и прочей толпой невоенных людей, бесполезных в сражении, идти в обоз и ожидать его прибытия, которое последует, когда войско будет построено. Ибо по тайному и здравому суждению было решено, чтобы король не подвергал себя опасности битвы, держась в обозе и лагере. И вот, исполняя решение своих советников, Владислав, король польский, велел подканцлеру Миколаю отправиться вперед в лагерь, подавая надежду, что и сам туда прибудет, чтобы не быть вынуждену и самому, если бы он не подал надежды, что и сам последует за ним, по настоянию советников удалиться к обозу.

ПРУССКИЙ МАГИСТР УЛЬРИХ, ОСМОТРЕВ СВОИ И ВРАЖЕСКИЕ ВОЙСКА, ПРОЛИВАЕТ СЛЕЗЫ, ВЫЗЫВАЯ ЭТИМ ПОРИЦАНИЕ ВЕРНЕРА ТЕТТИНГЕНА, КОМАНДОРА ЭЛЬБИНГСКОГО

В это время магистр крестоносцев Ульрих фон Юнинген, увидя, что и королевские и его войска в великом множестве сошлись и стоят в боевом строю, по отрядам, готовые к сражению, устрашился и, сменив самонадеянность, которая обуяла его до дерзости, на тревогу, удалился в сторону и не только предался скорби, но даже дал волю обильно текущим слезам. Между тем такое поведение магистра очень не понравилось его командорам, толпа которых его окружала; эльбингский командор Вернер Теттинген, подойдя к нему, при всех стал попрекать, убеждая вести себя как мужчина, а не как женщина, и лучше подать пример мужества, чем малодушия своим рыцарям, ожидающим от него знака к битве. Без гнева снеся этот попрек, магистр Ульрих отвечает, что он пролил слезы, которые все видели, не по какой-либо робости или малодушию, а в силу своей набожности и истинной скорби о том, что именно при его магистерстве и правлении будет пролито столь много христианской крови, что даже тот, кто не станет очевидцем, сможет получить об этом представление. Он страшится также, как бы уже пролитая кровь и та, что сейчас будет пролита, не была бы взыскана с него, и поэтому он не в силах скрыть тревоги или скорби и горестных предчувствий. Он добавил также, что как муж решительный пойдет в битву без страха и в час испытаний будет тверд до конца, на чью бы сторону ни выпал жребий. А Вернер Теттинген пусть лучше смотрит за собой, заботясь лучше о себе и о своей особе, звании и положении; пусть он не мнит о себе и о своих силах столь надменно и высокомерно, чтобы, когда наступит битва, не пасть с тем большим позором, чем надменнее он превозносится над прочими.

Это предостережение не было напрасно: ведь магистр Пруссии Ульрих пал, сражаясь грудью с врагом, почитая недостойным пережить поражение своего войска; Вернер же Теттинген, командор эльбингский (который позорно бежал с поля битвы и не мог остановиться в своем бегстве, пока не достиг Эльбинга), станет для всех примером хвастливости и надменности, не оставшихся безнаказанными.

СПОКОЙНО ПРИНЯВ ЗАНОСЧИВОЕ ПОСОЛЬСТВО УЛЬРИХА, МАГИСТРА ПРУССИИ, И ПРИСЛАННЫЕ ИМ ДВА ОБНАЖЕННЫХ МЕЧА, КОРОЛЬ ВЛАДИСЛАВ НАЗНАЧАЕТ СЕБЕ ТЕЛОХРАНИТЕЛЕЙ И ПОВЕЛЕВАЕТ ДАТЬ ЗНАК К БИТВЕ

Получив королевский приказ, Николай, подканцлер Польского королевства, выступил было впереди короля к обозу; между тем, когда король уже хотел надеть шлем на голову и ринуться в битву, вдруг возвещают о прибытии двух герольдов; один из них нес знамя короля римлян, именно с черным орлом на золотом поле, а другой – князя щецинского, с красным грифом на белом поле. Герольды выступили из вражеского войска, неся в руках два обнаженных меча без ножен, требуя, чтобы их отвели к королю, и были приведены к нему под охраной польских рыцарей, во избежание оскорблений. Магистр Пруссии, Ульрих, послал их к королю Владиславу, чтобы побудить его немедленно завязать битву и сразиться в строю, прибавив к тому же еще и дерзостные поручения. Увидя герольдов и предполагая, что они, как это и было, пришли с каким-то новым и необычным посольством, Владислав, король польский, велел вызвать обратно подканцлера Миколая и выслушал объявление герольдов в присутствии его и некоторых вельмож, несших личную охрану короля, а именно: князя Мазовии Земовита младшего, племянника по родной сестре короля, Яна Менжика из Домбровы, чеха Золавы, секретаря Збигнева из Олесницы, Добеслава Кобылы, Волчка Рокуты, Богуфала, начальника кухни, Збигнева Чайки из Новодвора, носителя королевского копья, носителя малого знамени Миколая Моравца и Данилки из Руси, носителя королевских стрел; ввиду того, что Великий князь Литвы Александр спешил на бой и был занят построением своих войск, вызвать его не удалось. Оказав королю подобающее уважение, послы изложили на немецком языке цель своего посольства, причем переводил Ян Менжик таким образом: «Светлейший король! Великий магистр Пруссии Ульрих шлет тебе и твоему брату (они опустили как имя Александра, так и звание князя) через нас, герольдов, присутствующих здесь, два меча, как поощрение к предстоящей битве, чтобы ты с ними и со своим войском незамедлительно и с большей отвагой, чем ты выказываешь, вступил в бой и не таился дольше, затягивая сраженье и отсиживаясь среди лесов и рощ. Если же ты считаешь поле тесным и узким для развертывания твоего строя, то магистр Пруссии, Ульрих, чтобы выманить тебя в бой, готов отступить, насколько ты хочешь от ровного поля, занятого его войском; или выбери любое Марсово поле, чтобы дольше не уклоняться от битвы».

Так сказали герольды. И в самый момент этого объявления замечено было, что войско крестоносцев, в подтверждение сказанного герольдами, отступило на значительное расстояние, чтобы видно было, что оно на деле подтверждает достоверность заявления герольдов. Это заявление было, конечно, глупым и не подобающим набожности крестоносцев: как будто бы им было ведомо, что успех находится в их власти и что кому судьба определит в этот день. Владислав же, король Польши, выслушав дерзкое и заносчивое посольство крестоносцев, принял мечи из рук герольдов и, без всякого раздражения и негодования, а со слезами, без какого-либо осуждения, но с удивительным, как бы небесным смирением, терпением и скромностью дал герольдам ответ: «Хотя у меня и моего войска достаточно мечей и я не нуждаюсь во вражеском оружии, однако ради большей поддержки, охраны и защиты моего правого дела и эти посланные моими врагами, жаждущими моей и моего народа крови и истребления два меча, доставленные вами, я принимаю во имя Бога и прибегну к нему, как к справедливейшему карателю нестерпимой гордыни, к его матери, Деве Марии, и заступникам моим и королевства моего, святым Станиславу, Адальберту, Венцеславу, Флориану и Ядвиге. Я буду молить их обратить гнев свой на них, как на столь же дерзких, сколь и нечестивых врагов; ведь врагов моих нельзя утишить и умиротворить ни справедливостью, ни смирением, ни предложениями моими, пока они не прольют кровь, не растерзают утробу и не наденут нам на шею ярма. На надежнейшей защите Божией и его святых и их поддержке и заботе покоится моя уверенность, что они поддержат меня и мой народ силами своими и своим заступничеством и не допустят, чтобы я и народ мой были повержены столь лютыми врагами, у которых столь часто я искал мира. И в настоящий момент я не отверг бы мира, если бы он был возможен на справедливых условиях; я отвел бы даже теперь занесенную для битвы руку, если бы даже видел в этих двух мечах, принесенных вами, явное небесное знамение, предвещающее мне победу в бою. Выбора же поля битвы я для себя не требую и не притязаю на это, но как подобает христианину, человеку и королю, установление его я предоставляю Божественной воле, чтобы получить то место для сражения и тот исход войны, какие будут определены Божественной милостью и счастьем нынешнего дня; я уверен в том, что Всевышний положит ярости крестоносцев конец, которым и ныне и на будущее время укрощена будет их столь нечестивая и нестерпимая гордыня, ибо я твердо знаю, что вышние силы будут стоять за правое дело. Поле, на котором мы стоим и где нам предстоит сразиться, Марс, равный для обеих сторон, и справедливый судия подавят и унизят великую, превозносящуюся до небес гордыню моих врагов, по упованию моему, что Бог окажет помощь мне и моему народу в предстоящей битве». (Упомянутые два меча, дерзостно посланные крестоносцами в помощь польскому королю, хранятся и по сей день в королевской сокровищнице в Кракове, служа всегда новым и неувядающим напоминанием на будущее время о дерзости и поражении одной стороны и о смирении и торжестве другой.)

Сказав это и передав герольдов под охрану рыцаря Дзивиша Мажацкого, герба Елита, а подканцлеру снова велев следовать в лагерь, король надевает шлем на голову и во имя Господа приказывает войску выступать и дать сигнал к бою, а рыцарям начинать сражение. Король призывает и молит всевышнего обратить свой гнев на крестоносцев, как на нарушителей договоров и людей безбожной гордыни, презирающих всяческую справедливость, а доблесть его рыцарей воодушевить и поддержать, ибо кротчайший король даже под скрежет и звон оружия и под резкие звуки труб стремился к справедливому решению, готовый отставить все орудия войны, лишь бы заключить мир на справедливых условиях. Однако, выслушав оскорбительное и заносчивое посольство крестоносцев, король отказался от этой мысли; он отложил всякую надежду на мир, которую хранил до этого часа, считая тщетным свое старание при том, что крестоносцы всюду трубили о своей великой гордыне. Это был, бесспорно, наилучший король, побеждавший врагов своих не столько мечом, сколько кротостью и справедливостью, сражаясь больше церковными службами и молитвой, чем оружием. Так положено было и по зрелом обсуждении решено, чтобы Владислав, король польский, не становился ни в какую определенную хоругвь, под каким бы знаменем она ни была; главнейшей заботой в тот день было всячески охранять его жизнь, и было дано весьма ясное распоряжение, чтобы сам король держался в удаленном и надежном месте, неизвестном не только врагам, но даже своим, огражденный свитой и отборной охраной войска из телохранителей и рыцарей. Были поставлены также в разных местах быстрые кони, сменяя которых король мог бы избегнуть опасности в случае победы врагов, потому что короля одного оценивали в десять тысяч рыцарей. В отряде королевских телохранителей было (как мы упомянули выше) маленькое знамя с белым орлом в качестве герба; его знаменосцем был Миколай Моравец из Куношовки, герба Повала. Сам же отряд телохранителей состоял из шестидесяти рыцарей-копьеносцев. Главными королевскими телохранителями были следующие: Земовит младший, князь Мазовии, сын Земовита старшего, племянник короля по родной сестре; Федушко, иначе Феодосий, литовский князь, со значительным отрядом воинов, и Сигизмунд-Корибут, литовский князь, племянники короля по отцу: эти три князя были его родственниками. Кроме того, при короле были Миколай, подканцлер королевства Польского, герба Тромба, впоследствии гнезненский архиепископ; Збигнев из Олесницы, герба Дембно, впоследствии краковский епископ и кардинал; Ян Менжик из Домбровы, герба Вадвиц, впоследствии воевода леопольский; Ян Золава, чешский барон, герба Товачов; Беняш Беруш из Бялы, главный королевский спальник, герба Веруша; Генрих из Рогова, герба Дзялоша, впоследствии подскарбий Польского королевства; Збигнев Чайка из Новодвора, герба Дембно, который нес королевское копье; Петр Мадаленский, герба, имеющего два плужных лемеха, повернутых спинками друг к другу на голубом поле, называемого по-польски чех Ян Сокол и многие другие. Александр же Витовт, Великий князь Литвы, предоставивший охрану своей жизни и свободы одному Богу, скакал, разъезжая по всему как польскому, так и литовскому войску, часто сменяя лошадей, с немногими спутниками, но без всяких телохранителей; князь восстанавливал во многих местах расстроенные ряды литовского войска, и возобновлял бой, и громким криком и возгласами до самого конца всячески, но тщетно удерживал своих от бегства.

ПОЛЯКИ И КРЕСТОНОСЦЫ СХОДЯТСЯ, И ПРОИСХОДИТ ЖЕСТОЧАЙШАЯ БИТВА

Лишь только зазвучали трубы, все королевское войско громким голосом запело отчую песнь «Богородицу», а затем, потрясая копьями, ринулось в бой. Войско же литовское, по приказу князя Александра, не терпевшего никакого промедления, еще ранее начало сражение. Уже Миколай, подканцлер королевства Польского, направляясь вместе со священниками и нотариями в королевский лагерь и проливая обильные слезы, повернул в сторону, потеряв из виду короля, когда один из нотариев предложил ему несколько приостановиться и дождаться столкновения столь могучих войск, – зрелища, конечно, редкостного, какого никогда потом не увидеть! Согласившись на его предложение, Миколай обратил лицо и взоры на завязавшееся сражение. В это самое время оба войска, подняв с обеих сторон крик, который обычно издавали, устремляясь в бой, сошлись посреди разделявшей их равнины, причем крестоносцы после по крайней мере двух выстрелов из бомбард старались разбить и опрокинуть польское войско; однако усилия их были тщетны, хотя прусское войско бросилось в бой с более сильным натиском и криком и с более высокого места. На месте столкновения стояло шесть высоких дубов; на ветви их взобралось много людей (неизвестно – из королевского войска, или из войска крестоносцев), чтобы видеть сверху столкновение передних рядов и успехи того и другого войска. Когда же ряды сошлись, то поднялся такой шум и грохот от ломающихся копий и ударов о доспехи, как будто рушилось какое-то огромное строение, и такой резкий лязг мечей, что его отчетливо слышали люди на расстоянии даже нескольких миль. Нога наступала на ногу, доспехи ударялись о доспехи, и острия копий направлялись в лица врагов; когда же хоругви сошлись, то нельзя было отличить робкого от отважного, мужественного от труса, так как те и другие сгрудились в какой-то клубок и было даже невозможно ни переменить места, ни продвинуться на шаг, пока победитель, сбросив с коня или убив противника, не занимал место побежденного. Наконец, когда копья были переломаны, ряды той и другой стороны и доспехи с доспехами настолько сомкнулись, что издавали под ударами мечей и секир, насаженных на древки, страшный грохот, какой производят молоты о наковальни, и люди бились, давимые конями; и тогда среди сражающихся самый отважный Марс мог быть замечен только по руке и мечу.

ЛИТОВЦЫ, ПОКАЗАВ ТЫЛ, БЕГУТ ДО САМОЙ ЛИТВЫ

Сойдясь друг с другом, оба войска сражались почти в течение часа с неопределенным успехом; и так как ни то, ни другое войско не поддавалось назад, с сильнейшим упорством добиваясь победы, то нельзя было ясно распознать, на чью сторону клонится счастье или кто одержит верх в сражении. Крестоносцы, заметив, что на левом крыле против польского войска завязалась тяжелая и опасная схватка (так как их передние ряды уже были истреблены), обратили силы на правое крыло, где построилось литовское войско; войско литовцев имело более редкие ряды, худших коней и вооружение, и его, как более слабое, казалось, легко было одолеть. Отбросив литовцев, крестоносцы могли бы сильнее ударить по польскому войску. Однако их расчет не вполне оправдал надежды. Когда среди литовцев, русских и татар закипела битва, литовское войско, не имея сил выдерживать вражеский натиск, оказалось в худшем положении и даже отошло на расстояние одного югера; когда же крестоносцы стали теснить сильнее, оно было вынуждено снова и снова отступать и, наконец, обратилось в бегство. Великий князь Литовский Александр тщетно старался остановить бегство побоями и громкими криками. В бегстве литовцы увлекли с собой даже большое число поляков, которые были приданы им в помощь. Враги рубили и забирали в плен бегущих, преследуя их на расстоянии многих миль, и считали себя уже вполне победителями. Бегущих же охватил такой страх, что большинство их прекратило бегство, только достигнув Литвы; там они сообщили, что король Владислав убит, убит также и Александр, Великий князь Литовский, и что, сверх того, их войска совершенно истреблены. В этом сражении русские рыцари Смоленской земли упорно сражались, стоя под собственными тремя знаменами, одни только не обратившись в бегство, и тем заслужили великую славу. Хотя под одним знаменем они были жестоко изрублены и знамя их было втоптано в землю, однако в двух остальных отрядах они вышли победителями, сражаясь с величайшей храбростью, как подобало мужам и рыцарям, и, наконец, соединились с польскими войсками; и только они одни в войске Александра Витовта стяжали в тот день славу за храбрость и геройство в сражении; все же остальные, оставя поляков сражаться, бросились врассыпную в бегство, преследуемые врагом. Александр же Витовт, Великий князь Литовский, весьма огорчаясь бегством своего войска и опасаясь, что из-за несчастной для них битвы будет сломлен и дух поляков, посылал одного за другим гонцов к королю, чтобы тот спешил без всякого промедления в бой; после напрасных просьб князь спешно прискакал сам, без всяких спутников, и всячески упрашивал короля выступить в бой, чтобы своим присутствием придать сражающимся больше одушевления и отваги.

РЫЦАРИ ЧЕШСКИЕ И МОРАВСКИЕ, ИЗ ТРУСОСТИ ИЛИ ПО УМЫСЛУ СВОЕГО НАЧАЛЬНИКА ЯНА САРНОВСКОГО, УХОДЯТ ИЗ РЯДОВ ВОЙСКА В БЛИЖАЙШИЙ ЛЕС; ЗАТЕМ ВОЗВРАЩАЮТСЯ В БОЙ ИЗ-ЗА УПРЕКОВ ПОДКАНЦЛЕРА, А ИХ НАЧАЛЬНИК ТЕРЯЕТ ВОИНСКУЮ ЧЕСТЬ

В то же время обратилась в бегство также и хоругвь святого Георгия на королевском крыле, в которой служили только чешские и моравские наемники и которую дали вести чеху Яну Сарновскому. Со всеми чешскими и моравскими воинами хоругвь ушла в рощу, где Владислав, король Польши, жаловал верных воинов рыцарской перевязью, и стояла в этой роще, не думая возвращаться в бой. Подканцлер Польского королевства Миколай заметил ее, но счел не за чешскую, а за хоругвь рыцаря Добеслава из Олесницы и его рода и семьи (ибо белый крест, изображенный на их хоругви, имел некоторое сходство с белым крестом, который носил в качестве герба на знамени Добеслав из Олесницы). Охваченный великим негодованием, подканцлер выбегает из королевского лагеря вместе с нотариями и священниками и прибывает к самому месту стоянки хоругви, и, считая, что там находится Добеслав из Олесницы, обращает к нему брань и укоры в таких словах: «Как ты мог, неверный и бессовестный рыцарь, обратиться в позорное бегство в то время, как кипит битва за твоего короля и твой народ, а твои соратники яростно сражаются, находясь в крайней опасности? И тебе не стыдно укрываться в этом лесу и прятаться, уклоняясь от сражения, тебе, который некогда так часто одерживал победы в личных поединках, благодаря твоей исключительной телесной силе. Подобает ли это твоей чести? Ты пятнаешь себя и весь твой род столь безмерным преступлением, что не найдешь никогда достаточно сильнодействующих вод, чтобы смыть его». Сильно задетый такой речью, упомянутый знаменосец, чех Ян Сарновский, полагая, что она обращена к нему, подняв забрало своего шлема, ответил вице-канцлеру Миколаю: «Не страхом и не своей волей, почтенный отец, но натиском и потоком бегущих из сражения и стоящих под моим знаменем я занесен сюда». Однако стоявшие под знаменем чешские и моравские рыцари – Явор, Сигизмунд, Раковец из Ракова и другие – сказали: «Свидетельствуем тебе, достойный муж, что нас погнал в этот лес с поля битвы этот негодяй, наш начальник, и чтобы никто не осудил нас за преступное бегство, мы возвращаемся в бой, покинув нашего начальника и знамя, которое он несет». Сказав это, они немедленно покидают Яна Сарновского и знамя и сколь возможно быстрее возвращаются на поле сражения и присоединяются к рядам польских рыцарей. Упомянутый же чех Ян Сарновский лишился с того времени чести, так что даже его собственная жена, по возвращении его из королевства Польского после битвы, упорно не желала принимать его ни в замок, ни на ложе, ставя ему в вину подлое бегство. Под тяжестью таких оскорблений и укоризн он прожил недолго и угас, зачахнув от постоянной тоски и печали. Ведь измена и малодушие, обнаруженные им в тот день в отношении Владислава, короля польского, когда этот рыцарь добровольно бежал с поля битвы, дошли до всеобщего сведения и стали известны и при дворе Сигизмунда, короля венгерского, и среди чешских и моравских баронов; этот поступок нельзя было ничем изгладить, смыть или стереть из памяти даже с течением времени. А совершилось ли бегство и отпадение упомянутого Яна из малодушия или он был подкуплен золотом крестоносцев, в точности не известно.

ПОЛЯКИ СНОВА ВОДРУЖАЮТ ЗНАМЯ, УПАВШЕЕ ПОД НАТИСКОМ ВРАГОВ. ПРУССАКИ, ВОЗВРАТИВШИСЬ ПОСЛЕ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЛИТОВЦЕВ, ВОЗОБНОВЛЯЮТ БИТВУ, И ОДНОГО ИЗ НИХ, КОТОРЫЙ СО ВСЕЙ СИЛОЙ УСТРЕМИЛСЯ НА КОРОЛЯ, УБИВАЕТ БЕЗОРУЖНЫЙ ЗБИГНЕВ ИЗ ОЛЕСНИЦЫ, КОРОЛЕВСКИЙ НОТАРИЙ

После того как литовское войско обратилось в бегство и страшная пыль, застилавшая поле сражения и бойцов, была прибита выпавшим приятным небольшим дождем, в разных местах снова начинается жестокий бой между польским и прусским войсками. Между тем как крестоносцы стали напрягать все силы к победе, большое знамя польского короля Владислава с белым орлом (которое нес Марцин из Вроцимовиц, хорунжий краковский, рыцарь герба Полукозы) под вражеским натиском рушится на землю. Однако благодаря весьма опытным и заслуженным рыцарям, которые состояли при нем и тут же задержали его падение, знамя подняли и водрузили на место; если бы отборный отряд храбрейших рыцарей не встал около него грудью, защищая его своими телами и оружием, то знамя не удалось бы снова водрузить. Чтобы загладить это унижение и обиду, польские рыцари в яростном натиске бросаются на врагов и всю ту вражескую силу, которая сошлась с ними в рукопашном бою, опрокинув, повергают на землю и сокрушают. Между тем возвращается войско крестоносцев, преследовавшее бегущих литовцев и русских; ведя с собой множество пленных и держа себя победителями, крестоносцы, очень довольные, спешат в прусский лагерь. Но, видя, что бой принимает неблагоприятный оборот для их оружия и сил, они бросают пленных и добычу и скачут в бой на подмогу своим, которые к тому времени сражались уже менее охотно. С подходом новых воинов борьба между войсками становится ожесточенной. И так как с обеих сторон пало множество воинов и войско крестоносцев понесло тяжелые потери рыцарями, а к тому же его отряды смешались и предводители их были перебиты, то появилась надежда, что оно обратится в бегство. Однако, благодаря упорству крестоносцев ордена и рыцарей чешских и немецких, замиравшее уже было во многих местах сражение снова возобновилось.

В то время как битва между тем и другим войсками еще продолжала кипеть, Владислав, король польский, стоял, наблюдая издали мужество сражавшихся; возложив упование на милость Божью, король молча ожидал бегства и окончательного разгрома врагов, которые, как он видел, в нескольких местах были уже опрокинуты и повержены. Между тем в сражение вступили шестнадцать свежих вражеских хоругвей (под столькими же знаменами), целых, еще не испытавших военного счастья; повернув ряды в сторону, где стоял король Польши только с телохранителями, они, казалось, устремились на него, потрясая копьями. Король же, полагая, что вражеское войско бросилось на него в расчете на малочисленность его охраны, и страшась крайней опасности, отправляет Збигнева из Олесницы, своего нотария, к расположенным поблизости воинам, стоявшим под знаменем дворцовых рыцарей; король приказывает спешно идти на помощь, чтобы отвратить грозную опасность, которой подвергнется жизнь их короля, если они не подоспеют достаточно быстро. Но и эта хоругвь как раз собиралась вступить в бой. Поэтому королевский рыцарь Миколай Келбаса, герба Наленч, один из стоявших под этим знаменем, обнажив саблю против королевского вестника, нотария Збигнева, грозным голосом бранит его, приказывая удалиться. «Разве ты не видишь, несчастный, что на нас нападают враги, а ты понуждаешь нас, оставив предстоящее сражение, идти на защиту короля! Что же это – как не бежать из строя и, отступая, подставлять спину врагу, чтобы когда наши силы будут сломлены, подвергнуть нас и короля явной опасности?» Получив отпор такими упреками, Збигнев из Олесницы уходит из дворцовой хоругви, в середину которой он зашел; тотчас же королевские воины сходятся с врагом и, сражаясь с величайшим мужеством, теснят и опрокидывают его. Между тем Збигнев из Олесницы, возвратившись к королю, сообщает, что все рыцари пойдут в сраженье, и добавляет, что те, кто сражается или собирается вступить в бой, не могут принять ни совета, ни приказания. К прочим же хоругвям, ведшим бой, сказал королю Збигнев, он не подходил, так как из-за шума и суматохи они не могли бы принять ни совета, ни повеления. Тогда малое королевское знамя, которое носили за королем, с белым орлом на красном поле в качестве герба, из осторожности унесли, чтобы не выдать пребывания здесь короля, и спрятали по распоряжению королевских телохранителей; короля же Владислава заслонили конями и людьми, обступившими его, чтобы не догадались, что он там стоит. Король Владислав стремился в бой с большим пылом и давал коню шпоры, порываясь ринуться в самую гущу врагов, так что его с трудом удерживали обступившие телохранители. Из-за этого чеха Золаву, одного из телохранителей, слишком грубо схватившего королевского коня за узду, чтобы он не мог ехать дальше, король ударил концом своего копья, но не сильно; король требовал пустить его в бой, пока его не отговорили и не удержали просьбами и решительным сопротивлением все телохранители, заверявшие его, что они пойдут на любую крайность, прежде чем это произойдет. Между тем рыцарь прусского войска, немец родом, которого звали Диппольд Кикериц фон Дибер, из Лузации, с золотой перевязью, в белом тевтонском плаще (который по-польски мы называем jakka), с ног до головы облаченный в доспехи, выскочил на рыжей лошади из рядов большой прусской хоругви (находившейся в числе упомянутых шестнадцати); затем, подскакав к самому месту, где стоял король, и потрясая копьем на виду всего вражеского войска, стоявшего под шестнадцатью знаменами, казалось, собирался напасть на короля. Между тем король Владислав, стараясь отразить его нападение, и сам взмахнул копьем; Збигнев из Олесницы, королевский нотарий, без доспехов и безоружный, предупредив удар, грозивший королю, обломком копья поразил рыцаря в бок, сбросив его с коня на землю. Король Владислав ударил врага, который беспомощно бился лежа на спине, копьем в лоб, открытый свороченным вверх шлемом, не причинив вреда; охранявшие короля рыцари тут же убили врага, а пешие воины сняли с него оружие и доспехи. Мог ли кто-нибудь совершить в той битве что-либо более удачное? Конечно, не было совершено ничего более мужественного, ничего более отважного, чем подвиг Збигнева; ведь он отважился без оружия и доспехов напасть на вооруженного с головы до ног, юноша – на мужа, и притом еще неопытный воин – на заслуженного рыцаря; обломком копья он преодолел длиннейшее копье и, сбросив грозного врага с коня, отвратил не только от своего короля, но и от целого войска опасность, которая могла возникнуть в случае ранения или смерти короля. Телохранители короля наперерыв стали превозносить перед королем отвагу Збигнева, и Владислав, польский король, выразил сильное желание отличить его, опоясав рыцарской перевязью в награду за этот славный подвиг. Однако благородный юноша не допустил, чтобы король отличил и облек его такой честью; он возразил королю Владиславу, собиравшемуся возложить на него знаки рыцарского достоинства, что он подлежит зачислению в ряды не светского воинства, а церковного; и он предпочитает навсегда остаться лучше воином Христовым, чем короля земного и смертного. Тогда король Владислав сказал: «В этом ты избрал лучшую долю. И если я останусь жив, я не премину выдвинуть тебя для облечения высшим духовным саном, чтобы вознаградить твой подвиг». И с этого времени король еще больше полюбил Збигнева, оказывая ему перед всеми исключительное благоволение и милость; затем, по прошествии времени, взысканный милостью короля, он возведен был в сан епископа Краковского, после того как совершенная тогда погрешность, поставленная ему на вид, была отпущена папой Мартином Пятым.

ПОСЛЕ РАЗГРОМА И РАССЕЯНИЯ ПРУССАКОВ ИХ ЛАГЕРЬ ПОДВЕРГАЕТСЯ РАЗГРАБЛЕНИЮ; НАЙДЕННЫЕ ТАМ ОКОВЫ, УГОТОВАННЫЕ ПОЛЯКАМ, НАЛАГАЮТСЯ НА ШЕЮ ВРАГОВ. ВИНО ИЗ РАЗБИТЫХ ПО ПОВЕЛЕНИЮ КОРОЛЯ БОЧЕК, СМЕШАННОЕ С КРОВЬЮ УБИТЫХ, ТЕЧЕТ КРАСНЫМ ПОТОКОМ

Отряд крестоносцев, стоявший под шестнадцатью знаменами (из которого скорее опрометчиво, чем с дерзновенной отвагой, выехал мисненский рыцарь Кикериц, чтобы напасть на короля), видя, что упомянутый рыцарь Кикериц убит, тут же начал поворачивать назад, при этом один крестоносец, ведший хоругви, сидя на белом коне, понуждал копьем находившихся под знаменами рыцарей к отступлению, крича по-немецки: «Herum, herum!» И, повернув, отряд поехал в правую сторону, где стояла большая королевская хоругвь, уже разгромившая врагов, с некоторыми другими королевскими хоругвями. Большая часть королевских рыцарей, увидев войско под шестнадцатью знаменами, сочла его за вражеское (как это и было), прочие же, склонные по слабости человеческой надеяться на лучшее, приняли его за литовское войско из-за легких копий, иначе сулиц, которые в нем имелись в большом количестве, и поэтому не сразу напали на этот отряд, стоя в нерешительности; между тем среди них нарастал спор о возникшем сомнении. Желая его разрешить, Добеслав из Олесницы, рыцарь герба Крест, который называется Дембно, один погнал коня на врага, потрясая копьем; против него выехал из прусского войска крестоносец, ведший конные хоругви и пешие отряды, и, поскакав навстречу Добеславу, ехавшему на него, отбил кверху копье, направленное Добеславом, своей метательной сулицей, пропустив копье над головой. Так как сперва Добеслав Олесницкий метнул копье, которого крестоносец избежал одним небольшим отклонением и опущением головы, – даже подняв свое копье вверх, – и тем увернулся от удара Добеслава, пытавшегося его поразить. Добеслав же, видя, что промахнулся, и считая безрассудным сражаться со всем вражеским отрядом, поспешно поскакал назад, к своим. Крестоносец погнался за ним, пришпорив коня, и, в свою очередь размахнувшись, пустил гибельное копье в Добеслава и нанес коню Добеслава сквозь покрытие (которое мы называем kropyerz) рану в бедро, однако не смертельную; затем он ускакал, чтобы не быть в свою очередь захваченным польскими рыцарями, и присоединился к своим. Тогда польские ряды, отбросив одолевавшее их сомнение, под многими знаменами обрушиваются на стоявших под шестнадцатью знаменами врагов (к ним сбежались и другие уцелевшие из хоругвей, разбитых под другими знаменами) и сходятся с ними в смертельном бою. И хотя враги еще некоторое время оказывали сопротивление, однако, наконец, окруженные отовсюду, были повержены и раздавлены множеством королевских войск; почти все воины, сражавшиеся под шестнадцатью знаменами, были перебиты или взяты в плен. Когда этот вражеский отряд был разбит и повержен и стало известно, что в нем пали великий магистр Пруссии Ульрих, маршалы ордена, командоры и все виднейшие рыцари прусского войска, то остальная масса врагов повернула назад и, раз показав тыл, обратилась уже в явное бегство; Владислав, король польский, и его войско одержали, хотя и позднюю и трудную, но полную и несомненную победу над магистром и орденом крестоносцев. Тогда-то рыцарь Георгий Керцдорф, который в войске крестоносцев нес знамя святого Георгия, предпочел лучше честно сдаться в плен, чем постыдно бежать, и, пойдя с сорока соратниками навстречу польскому рыцарю Пшедпелку Копидловскому, герба Дрыя, преклонив колена к земле и сдав знамя, был взят в рыцарский плен, как он и просил о том. Захвачены были также в плен и оба князя, которые с собственными воинами и под своими знаменами участвовали в сражении на стороне крестоносцев: Казимир Щецинский – Скарбком из Гур, а Конрад Белый Олесницкий – чехом Иоштом из Зальца. Кроме того, взяты были в плен и многие другие рыцари разных войск и народностей. Большая же часть рыцарей, которая разбежалась из прусского войска и искала защиты в прусском обозе при стане, подверглась нападению королевских воинов, ворвавшихся в прусский обоз и стан; они были перебиты или захвачены в плен; и вражеский стан, полный разного добра, обоз и все имущество прусского магистра и его войска также были разграблены польскими рыцарями. При этом в крестоносном войске было найдено несколько телег, нагруженных только оковами и цепями, которые крестоносцы везли с собой, чтобы заковывать пленных поляков, предвещая себе, не испросив Божьего соизволения, верную победу и помышляя не о битве, а о торжестве; найдены были и другие телеги, нагруженные сосновой лучиной, смазанной жиром и смолой, и, сверх того, обернутой в пропитанные жиром и смолой тряпки, чтобы (при наступлении темноты) с помощью их преследовать побежденных и бегущих; при этом крестоносцы наперед возомнили в своей спесивой уверенности в победе, не считаясь с могуществом Божьим, будто они совершат дело, которое находилось в руках Божьих. Однако этими цепями и оковами сами они были связаны поляками, ибо праведный Бог попрал их самонадеянность. То было дело, достойное созерцания, и зрелище удивительное для оценки судьбы дел человеческих: свои же оковы и цепи сковали собственных господ, а вражеские повозки, превышавшие количеством несколько тысяч, в течение четверти часа были разграблены королевским войском так, что от них не осталось даже и малейшего следа. Было, кроме того, в прусском стане и в обозе много бочек с вином, к которым королевское войско после разгрома врагов, утомленное сражением и летним зноем, сбежалось было, чтобы утолить жажду; некоторые рыцари для утоления жажды черпали вино шлемами, другие перчатками, иные даже сапогами. Но Владислав, король польский, из опасения, чтобы войско его, опьяненное вином, не стало бесполезным, так что в случае нападения его легко мог бы победить даже слабый враг, и чтобы от чрезмерного питья на него не напали болезнь и бессилие, велел разбить и уничтожить бочки с вином. Когда они по приказу короля были разбиты, вино полилось на трупы павших, которых на месте вражеского стана были немалые кучи, образуя в смешении с кровью убитых людей и коней красный поток; было видно, как он протекал до луга селения Тамберга, образуя своим течением русло и берега наподобие дождевого потока. От этого, говорят, возник повод для распространения в народе выдумок и басен, будто в этом сражении было пролито столько крови, что она текла как поток. Затем в небольшой роще, засаженной деревьями (которые мы называем multicoraces), недалеко отстоявшей от вражеского стана, было найдено семь вражеских знамен, брошенных беглецами и только воткнутых в землю как бы на ее попечение; их немедленно доставили к королю. Командор тухольский Генрих, который требовал, чтобы перед ним носили два меча и никакими добрыми советами его нельзя было отговорить от этой спеси, был настигнут преследователями в то время, когда, позорно бежав с поля битвы, добрался до селения Вельгнова; он был жалким образом умерщвлен отсечением головы и понес злосчастную, правда, но заслуженную кару за свою безрассудную гордыню.

Некоторым же благочестивым и богобоязненным людям и тем, кому было даровано это узреть по Божьему соизволению, видим был в воздухе во время битвы некий почтенного вида муж в епископском облачении, непрерывно благословлявший польское войско, пока шла битва и пока победа не склонилась к полякам. Считают, что это был блаженнейший Станислав, епископ Краковский, покровитель поляков и первомученик, предстательством и помощью которого поляки, как известно, одержали столь славную победу.

ПРЕСЛЕДОВАНИЕ БЕГУЩИХ ВРАГОВ ПОЛЯКАМИ И ЧИСЛО ПЛЕННЫХ И УБИТЫХ

Разграбив вражеский обоз, королевское войско подошло к холму, где раньше находился привал и стан врагов, и увидело много конных отрядов и клиньев обращенных в бегство врагов, сверкавших на солнце доспехами, в которые почти все они были одеты. Пустившись по собственному почину преследовать их и вступив в какие-то зыбкие луга, королевское войско бросилось на врагов. Затем, преодолев сопротивление немногих смельчаков, остальных рыцарей (по приказанию короля стараться не пускать в ход оружия) привели невредимыми, без насилия и увечья. Тогда Владислав, король польский, велел рыцарям по данному знаку преследовать бегущих, но при этом, насколько возможно, избегать резни. Преследование растянулось на много миль, и лишь немногие спаслись, успев убежать; большинство же было захвачено и также приведено в стан, где победители обошлись с ними милостиво, на следующий день передав их королю. Множество врагов захлебнулось в суматохе и давке в пруду, отстоявшем в двух милях от поля битвы. Наступившая ночь прекратила преследование.

В этой битве пало пятьдесят тысяч врагов, взято в плен было сорок тысяч; рыцарских знамен было захвачено, как сообщают, пятьдесят одно; победители весьма обогатились, завладев вражескими доспехами. Хотя трудно, я думаю, точно подсчитать, сколько пало врагов, но известно, что дорога на протяжении нескольких миль была устлана телами павших, земля пропитана была кровью убитых и самый воздух оглашался стонами и воплями умирающих.

ДВА БРАТА ОРДЕНА КРЕСТОНОСЦЕВ ЗА ДЕРЗКИЕ СЛОВА, НАГЛО БРОШЕННЫЕ ВИТОВТУ, КНЯЗЮ ЛИТОВСКОМУ, НАКАЗАНЫ ИМ СМЕРТЬЮ ПРОТИВ ВОЛИ КОРОЛЯ

Когда королевское войско по приказу короля пустилось преследовать бегущих врагов, король польский Владислав, взойдя на возвышенный холм, расположился там, чтобы наблюдать зрелище дальнейшей удачи, которое являл тот день: преследованием и отводом пленных врагов польскими рыцарями. Там короля встретил впервые после победы Великий князь Литовский Александр. Во все время битвы князь действовал среди польских отрядов и клиньев, посылая взамен усталых и измученных воинов новых и свежих и тщательно следя за успехами той и другой стороны. Он сообщил как большую и приятную новость, что в сражении захвачены двое братьев ордена крестоносцев, а именно Марквард фон Зальцбах, бранденбургский командор, и Шумберг; эти крестоносцы во время свидания между упомянутым Александром, Великим князем Литвы, и магистром и орденом близ Ковно на реке Немане оскорбили обидными и грязными словами упомянутого князя Александра и его родительницу, говоря, что она-де была не особенно целомудренна. Князь добавил, что он решил наложить на них подобающее им наказание, казнив их отсечением головы. Владислав же, польский король, не возгордился счастьем победы, но со своим обычным милосердием и скромностью запретил упомянутому князю Александру учинять какое-либо наказание захваченным и сдавшимся в плен врагам: «Не подобает, – сказал он, – дорогой брат, проявлять жестокость к врагам, которых мы одолели в бою не нашей доблестью, но соизволением милостивого Бога; не следует мстить пленным за наши обиды и оскорбления, но, справив благодарственное молебствие всевышнему Богу за дарованное торжество, надлежит проявлять к несчастным побежденным всяческую кротость и милосердие. Ведь довольно и того, что по справедливому Божьему приговору мы уже обуздали и покарали их, и теперь нам надлежит пощадить тех, кого пощадили сила и военное счастье». Князь Литовский Александр последовал бы королевским увещеваниям, если бы его снова не раздражили, побудив привести в исполнение задуманную месть, дерзкие, заносчивые и надменные речи упомянутых крестоносцев Шумберга и Маркварда. Упомянутый князь Александр, оскорбленный словами людей, которые, находясь в плену, осыпали его угрозами, считая недостойным вести скромные речи и просить прощения, велел их обезглавить в следующее же воскресенье, в двадцатый день июля, в стане около Моронга, причем король польский Владислав ничуть не препятствовал князю. Когда Александр-Витовт указывал крестоносцу Маркварду на теперешнее его положение и участь, браня за оскорбительные слова о своей матери, Марквард, забыв о своей доле и о давнем гневе князя, которого ему бы следовало смягчить кроткими словами, раздражил князя. Он весьма заносчиво сказал князю: «Ничуть не страшусь я теперешней участи; успех склоняется то на ту, то на другую сторону; переменится счастье и подарит нас, побежденных, завтра тем, чем вы, победители, владеете сегодня». Оскорбленный такими словами, слишком дерзкими для пленника, великий князь Витовт, хотя и не замышлял против него никакой жестокости, велел отправить командоров Маркварда и Шумберга на казнь. Многие обвиняли Маркварда за то, что он, нуждаясь в милосердии, возбудил гнев и ненависть; я же не берусь разбираться, правильно или неправильно поступил князь Александр, излив ярость на сдавшихся в плен крестоносцев.

ВО ВРЕМЯ ОТДЫХА ПОЛЬСКОГО ВОЙСКА, КОГДА ГОЛОС ГЛАШАТАЯ ПРИЗЫВАЛ СОВЕРШИТЬ БОГОСЛУЖЕНИЕ, ПРИХОДИТ ИЗВЕСТИЕ, ЧТО УБИТ МАГИСТР ПРУССИИ УЛЬРИХ

Солнце клонилось к западу, когда Владислав, король Польши, покинул холм, на котором стоял некоторое время, и место битвы; пройдя расстояние в четверть мили по направлению к Мариенбургу, причем за ним следовал многочисленный обоз, король разбил стан над озером; туда собралось и все войско, возвратясь после преследования врагов. Все были охвачены общей безграничной радостью, потому что, одержав над гордым и сильным врагом великую и на много веков достопамятную победу, возвратили родину в руки всевышнего Бога, спасши ее от жестокого и беззаконного вторжения и захвата крестоносцами, а самих себя – от неминуемо угрожавшей гибели или пленения.

Всю следующую ночь возвращались после преследования врагов королевские воины с пленными и добычей без числа и сдавали пленных и вражеские знамена королю, в ту ночь бодрствовавшему и наблюдавшему за караулами; он приказывал стеречь их до завтрашнего дня. Когда же пришли в стан у упомянутого озера, король Владислав сошел с коня и усталый от трудов и жары расположился на покой, пока устраивали шатер, в тени кустов желтой ежевики, на ложе из ветвей клена, имея при себе одного только нотария Збигнева из Олесницы. От громких криков, которые король издавал во время битвы, убеждая и возбуждая рыцарей к бою, голос его стал до того хриплым, что в этот и на следующий день с трудом можно было понять его слова, и то только вблизи. Когда же установили шатер, король вступил в него и только тогда, впервые сняв доспехи, велел поскорее приготовить обед; ведь ни король, ни войско его в тот день не отведали никакой пищи и голодали все до самого вечера, и лишь с заходом солнца король и войско принялись за еду. При заходе солнца выпал дождь, продолжавшийся всю ночь, и много раненых из того и другого войска, королевского и прусского, оставленных на поле боя, которые могли бы выжить, если бы их оттуда вынесли и ухаживали за ними, погибло от холода. Затем по распоряжению короля, в начале ночи, королевский глашатай Богута объявляет приказ всему войску собраться на следующий день к королевской часовне прослушать торжественное богослужение и воздать благодарение Всевышнему Богу за дарованную победу; знамена же и пленных немедленно представить королю или своим начальникам и должностным лицам; в приказе значилось также, что и следующий день будет проведен на той же стоянке. Между тем Мщуй из Скшинна принес известие Владиславу, польскому королю, что Ульрих, великий магистр Пруссии, убит; в доказательство смерти магистра он показал королю Владиславу нагрудный золотой ковчежец со святыми мощами, который слуга упомянутого Мщуя, по имени Юрга, снял с убитого. Король Владислав с тяжким вздохом и стоном прослезился, дивясь повороту счастья и судьбы, или скорее человеческого высокомерия. «Вот, – сказал он, – о мои рыцари, сколь мерзостна гордыня пред богом; тот, кто вчера хотел подчинить, своей власти многие страны и королевства, кто считал, что не найдется равного ему по могуществу, повержен и лежит без всякой помощи своих сподвижников, убитый самым жалким образом, свидетельствуя, сколь гордыня ниже смирения». Отверзая затем уста во славу создателя, король сказал: «Слава тебе, всемилостивый Боже, который смирил, поразив, гордого, и десницей доблести своей сломил врагов моих и ныне прославил десницу свою на мне и на народе моем».

СВОЕЙ МЕДЛИТЕЛЬНОСТЬЮ ПОЛЯКИ УПУСКАЮТ СЛУЧАЙ ЗАВОЕВАТЬ МАРИЕНБУРГСКИЙ ЗАМОК

Между тем, как одни королевские советники, рассудив, решили, чтобы Владислав, король польский, со всем своим войском провел на месте битвы три дня, как победитель, другие возражали и по весьма здравым соображениям и основаниям настоятельно требовали без всякого промедления, ночью и днем, быстрым походом двигаться на Мариенбург. Если бы король не отверг этот совет, как бесполезный, но, произведя отбор, послал бы лучшие войска и как можно скорее двинул их на осаду Мариенбургского замка, то легко завоевал бы главный замок, пока сердца защитников его были охвачены ужасом и горестью; он овладел бы мирным путем, не прибегая к оружию, также и остальными, которые немедленно сдались бы. Этот совет оказался бы не только разумнее по замыслу, но и удачным по исходу; ведь когда в замке Мариенбург стало известно о разгроме, то все охранявшие замок (а их было немного) пришли в смятение от великого страха; если бы король на другой или третий день после победы подступил с войском к замку, его защитники помышляли бы скорее о сдаче, чем о сопротивлении. И хотя бы Владислав, король польский, и его советники тщательнее это предложение обсудили! Но охваченные радостью великого дня и полагая, что с войной покончено, они не последовали совету, который должен был по всем основаниям быть самым мудрым; ведь природа отказалась даровать им оба блага, именно и проницательность, и счастье, и вот оказалось, что король и советники не сумели воспользоваться ни одержанной победой, ни удобным моментом и благоприятным случаем, ибо если бы после разгрома сил крестоносцев король-победитель сразу же двинул победоносное войско на осаду и приступ Мариенбургского замка, то без сомнения это принесло бы величайшую пользу его делу, а ему лично – славу завершения войны. Как величайшую ошибку короля оценивали опытные в военном деле люди также и то, что он пренебрежительно отверг совет послать рыцарей для захвата крепости Мариенбурга. Это было бы легко сделать, пока она стояла почти пустой, лишенная защитников, до прихода туда Генриха фон Плауэна, командора Свеца, с отрядом; в особенности же пока вся охрана крепости, к тому же немногочисленная, потеряв голову от только что пережитого страшного разгрома, была охвачена сильным трепетом, впав в оцепенение. Произошло ли это потому, что, предавшись радости, в упоении настоящим, поляки сочли за лучшее заниматься захватом добычи и пленением врагов, чем завоевывать крепости; либо потому, что они в своем большинстве полагали справедливым и законным пребывать три дня на месте торжества; либо потому, что, как известно из опыта и по природе вещей, никому обычно не дается в удел полного счастья; либо же, наконец, это могло случиться по той причине (как я склонен скорее полагать), что некий высший жребий, щадя тогда орден крестоносцев, сохранил такую возможность до более подходящего времени, предназначенного для завоевания Мариенбургской крепости.

КОРОЛЬ ЗАБОТИТСЯ О ПОГРЕБЕНИИ МАГИСТРА ПРУССИИ И ПРОЧИХ, ПАВШИХ В БОЮ, КАК СВОИХ, ТАК И ВРАГОВ. ВЕРНЕР ТЕТТИНГЕН БЕЖИТ С ПОЛЯ БИТВЫ

В среду, на другой день после дня рассеяния апостолов, шестнадцатого июля, после дождя воссиял ясный день, и Владислав, король Польши, немедленно, на рассвете же, велел отыскать среди трупов тела прусского магистра Ульриха, маршала, командоров и прочих знатных особ, павших в бою, чтобы предать их с подобающими почестями церковному погребению; ведь король почитал одинаково славным и победить врага и проявить милосердие к нему в несчастье и поражении. Труп магистра Пруссии Ульриха с двумя ранами (одной – в лоб, другой – в сосок) был доставлен королю Болеминским, жителем Кульмской земли, одним из пленников, которому было поручено это дело (ибо он был наиболее близок, как оказалось, среди всех к прусскому магистру); были доставлены также труп маршала Фридриха Валлероде, труп великого командора Конрада Лихтенштейна и трупы командоров Иоганна фон Зейна торуньского, графа Иоганна фон Венде мевского и Арнольда фон Баден члуховского. Рассматривая их, а также одеяние и раны, от которых они пали, король не произнес ни одного слова порицания или оскорбления и не проявил насмешки или злорадства; а напротив, с залитым слезами лицом он скорбел по своей доброте об их гибели; затем велел обернуть их чистой тканью и отправить на телеге, покрытой пурпуром, в Мариенбург для погребения. Тела же других командоров и знатных и благородных особ он распорядился похоронить в деревянной приходской церкви в Тинбарге, раненых, которые могли еще выздороветь, король приказал лечить, полагая, что получит больше славы от победы и возбудит меньше зависти, если украсит ее в глазах всех добродетелью умеренности. Выказывая этим поведением двоякую милость к побежденным своей любезностью и лаской, король Владислав явил величайший пример мягкости и обходительности не только в глазах собственных народов, но также врагов и чужеземных народов: победу свою он более украсил в надлежащей мере справедливостью и скромностью, чем отравил желчью зависти.

В той же церкви были погребены и тела павших в польском войске, которых отыскивали и находили родные и друзья; и победителям оказано было не более пышное погребение, чем побежденным. Еще живых раненых как из польского, так и из прусского войска привезли в стан, где им предоставили всевозможный уход и лечение.

После подсчета стало известно, что в королевском войске пало только двенадцать знатных рыцарей; среди них можно выделить следующих: Якубовского, герба Роза, и Имрама Чулицкого, герба Червня. Поэтому поистине достойно удивления, что при столь малых потерях среди польских рыцарей было разгромлено столь сильное и многочисленное войско, причем все выдающиеся рыцари в войске крестоносцев были перебиты или взяты в плен. Вернер Теттинген, командор эльбингский, противник мира, бежал с поля битвы, забыв о своих заносчивых словах (как ему и предсказал командор мевский, граф фон Венде); проезжая через стан крестоносцев, он не решился никому довериться и свое бегство прекратил, только достигнув Эльбинга. Затем, покинув Эльбинг, он смешался с толпой беглецов в Мариенбурге. Командор же мевский, граф фон Венде, раненный в грудь, был найден павшим на поле битвы.

По моему суждению, Владислав, король Польши, более достойно и славно поступил бы, если бы не отправлял в Мариенбург тела магистра, маршала и командоров Пруссии, а повелел похоронить их в какой-нибудь из соборных, монастырских или приходских церквей своего королевства: так его славная победа сияла бы все новым блеском от постоянного их лицезрения.

КОРОЛЬ ПРИГЛАШАЕТ НА ПИР СВОИХ ВЕЛЬМОЖ И ДВУХ ПЛЕННЫХ ВРАЖЕСКИХ КНЯЗЕЙ

Затем в королевской часовне (где были и хоры, и шатер наподобие церкви) совершались громогласно церковные службы, слушать которые собралось все польское войско. Первой была совершена обедня благословенной владычице нашей Марии, вторая – Святому Духу и третья – Пресвятой Троице; на других же алтарях совершались обедни за упокой душ усопших, убитых накануне. Шатер часовни со всех сторон был обставлен вокруг вражескими знаменами и хоругвями; они были принесены для осмотра польскими рыцарями и прикреплены к часовне; развернутые и распущенные знамена от легкого дуновения ветра издавали сильный шум. В тот же день Владислав, король польский, устроил великое пиршество, на которое пригласил и обильно угощал как собственных князей и вельмож, именно Александра, Великого князя Литовского, Януша и обоих Земовитов, старшего и младшего мазовецких, так и пленных – князей Конрада Белого олесницкого, Казимира щецинского и прочих более знатных (ибо упомянутые два князя, Конрад Белый олесницкий и Казимир щецинский, были взяты в плен, сражаясь на стороне крестоносцев); однако со стороны короля им был оказан прием и проявлено более ласковое обхождение, чем это соответствовало их положению пленных. Их легко отпустили на свободу, хотя их злодейское деяние требовало бы достойного возмездия.

ТРЕВОГА В МАРИЕНБУРГЕ ПРИ ИЗВЕСТИИ О ПОРАЖЕНИИ

Между тем венгерские бароны Николай де Гара и Сциборий из Сцибожиц, находясь в Мариенбургском замке, вместе с оставленными для защиты замка крестоносцами ордена, проявляли чрезвычайное беспокойство об исходе предстоящей вскоре битвы и о том, кому выпадет успех. В это время туда прибыл бежавший с поля боя, усталый и запыхавшийся человек, который на распросы венгерских баронов, откуда он пришел и с какими новостями, ответил, что спешно прискакал из стана магистра Пруссии и что Владислав, король Польши, победил прусского магистра в великой сече; он добавил, что все крестоносное войско уничтожено. Между тем как венгерские бароны старались яснее понять, каким порядком началась битва и как она окончилась, крестоносцы, охранявшие Мариенбургский замок, перехватив это донесение и изменив его, распустили слух, что между польским и прусским войсками еще не дошло до общего столкновения, а происходили лишь отдельные стычки. Но когда венгерские бароны выехали за ворота замка, внезапно прибыл отряд беглецов с поля битвы, которые подтвердили первое сообщение о поражении. Один из них был рыцарь Петр Свинка, некогда хорунжий добжинский, который еще до начала войны перешел от Владислава, короля Польши, к магистру Пруссии; он рассказал полностью весь ход сражения, приведший к победе короля и поражению крестоносцев. Когда свита Сцибория из Сцибожиц (почти все они были поляки) при этой новости возликовала в безмерной радости, Сциборий, как муж предусмотрительный, велел хранить эту благую весть про себя. Когда же она разгласилась и стала общим достоянием, он запретил своей свите выражать радость, пока они находятся в стенах прусского замка. Крестоносцам, находившимся в Мариенбурге, победа Владислава, короля польского, сначала показалась столь невероятной, что первого вестника о поражении крестоносцев они сочли не только лжецом, но чуть ли не сумасшедшим. Потом, когда прибывавшие один за другим утверждали одно и то же, они, наконец, поверили. Сердца их исполнились горести и уныния, и все они обратили свои помыслы на то, чтобы покинуть замок Мариенбург, используя для бегства любой подходящий случай. И если бы Владислав, король польский, одержав победу, быстрым переходом приступил к Мариенбургу (как ему весьма предусмотрительно и здраво советовали некоторые), то без всякого ущерба и опасности для себя и войска он в первый же день по прибытии овладел бы замком, который сдался бы или легко был бы взят приступом. Ибо крестоносцы, духовные и светские, и прочие защитники Мариенбургского замка, как безумные, бегали по дворам, домам и горницам много дней и ночей, предаваясь плачу и скорбным жалобам; и так как всеми защитниками овладел трепет и помыслы о бегстве, то замок был бы сдан, если бы кто-нибудь приложил усилия вырвать его из рук людей, охваченных трепетом […]

ПОСЛЕ ПОДСЧЕТА ПЛЕННЫХ ОДНИХ ПОЛЯКИ ОТПУСКАЮТ НА СВОБОДУ, СВЯЗАВ КЛЯТВЕННЫМ ОБЕЩАНИЕМ, ДРУГИХ ЖЕ ОТДАЮТ ПОД СТРАЖУ; КОРОЛЬ И ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ ЛИТОВСКИЙ ОСМАТРИВАЮТ ТРУПЫ УБИТЫХ; В ПОЛЬШУ ПОСЫЛАЮТ РАДОСТНОЕ СООБЩЕНИЕ ОБ ОДЕРЖАННОЙ ПОБЕДЕ

После проведенного с большой торжественностью королевского пиршества всем рыцарям был отдан приказ сдать пленных и построить их на одной открытой со всех сторон равнине. Там Владислав, король польский, разместил отдельно шестерых нотариев для переписи имен, рода и положения пленных. Итак, пленных приводили и представляли сначала королю, затем – нотариям: отдельно – крестоносцев ордена, отдельно – прусских рыцарей, отдельно – кульмских, отдельно – ливонских, отдельно – жителей прусских городов, отдельно – чехов, отдельно – моравов, отдельно – силезцев, отдельно – баварцев, отдельно – мисненцев, отдельно – австрийцев, отдельно – рейнцев, отдельно – швабов, отдельно – фризов, отдельно – лужичан, отдельно – тюрингенцев, отдельно – поморян, щецинцев, кашубов, саксонцев, франконцев, вестфальцев. Ведь столько народов и племен собралось в великом множестве, чтобы уничтожить народ и самое имя поляков! И хотя каждая из упомянутых народностей была представлена большим количеством воинов, однако чехи и силезцы превосходили числом остальных. Итак, после отделения каждой народности подходил королевский нотарий и, приказав всем встать в круг, сам, стоя в середине, записывал их имена, звания, должности, положение и происхождение. Когда все полностью были переписаны, пришли двое королевских вельмож – Збигнев из Бжезя, маршалок Польского королевства, и Петр Шафранец, краковский подкоморий; каждого пленного в отдельности они обязали новым обещанием и новой клятвой в том, что, верные рыцарскому слову и чести, они явятся лично в ближайший день святого Мартина в Краковский замок к ленчицкому воеводе Яну Лигензе из Пшецлав, краковскому судье Яську из Олесницы и к подстаросте краковскому Пшедборию из Пшеход. После принятия пленными этого обязательства Владислав, польский король, проявил не свойственную для победителя умеренность: почти всем, за исключением немногих пленных, разрешил уйти под простое рыцарское слово; князей же Казимира щецинского и Конрада олесницкого, а также Кристофера Керцдорфа, чеха Венцеслава Дунина и всех крестоносцев ордена он задержал, распределив по королевским замкам: в Ленчицу, Серадзь, Хенцины, Люблин, Сандомеж, Леополь, Пшемысль и другие, повелев тщательно стеречь и смотреть за ними. В промежутке, пока переписывали пленных, Владислав, король Польши, сев на коня, проехал с братом своим, Великим князем Литвы Александром, на место битвы, посмотреть на павших; при этом рыцарь Болеминский давал объяснения и показывал их королю, хотя король и сам узнавал некоторых, в особенности графа фон Венде, и опознавал трупы павших и поверженных. После осмотра король только в сумерки вернулся в стан. Оттуда он отправил нарочным гонцом спальника своего Миколая Моравца, герба Повала (из селения Куношувка близ Ксенжа), в Польское королевство с посланием, объявлял супруге своей, королеве Анне, а также Миколаю Куровскому, архиепископу Гнезненскому, и вельможам, охранявшим Краковский замок, университету и краковскому городскому совету, что он учинил великую сечу с крестоносцами, одержав великую победу; король повелевал также отслужить Богу благодарственные молебствия во всех храмах. Во свидетельство же победы и радостных событий гонец Моравец вез с собой по повелению короля хоругвь епископа Помезанского, с гербом, изображавшим святого Иоанна Крестителя в образе орла. По прибытии его в Краков и объявлении о победе короля, весь город огласился великим ликованием и радостью и славословиями Богу в церквах и всю ночь в ознаменование радости сиял огнями. Когда затем весть о торжестве распространилась по всему Польскому королевству, все города и села Польши оглашались ликующими кликами людей, праздновавших в безмерной радости счастливую победу.

ГОРОД ГОГЕНШТЕЙН С ЗАМКОМ СДАЕТСЯ КОРОЛЮ; ОТ ЕПИСКОПА ВАРМИЙСКОГО ПРИБЫВАЕТ К КОРОЛЮ ПОСЛАНЕЦ, УМОЛЯЯ ПОЩАДИТЬ ЦЕРКОВНОЕ ИМУЩЕСТВО

В четверг, в день святого Алексия, семнадцатого июля, король польский Владислав, освободив и отпустив всех пленников, число которых, как считали, превысило сорок тысяч, одаривает их с королевской щедростью пищей и одеждой в дорогу; кроме того, он дает пленникам надежных провожатых, чтобы довести их до ближайшего города Остероды. Затем король выступает со своим войском и, дойдя до замка и города Гогенштейна, располагается станом. Замок и город Гогенштейн отдались во власть короля, который пожаловал их в держание Яну Кретковскому, герба Доленга. Этой-то умеренностью, милостями и кротостью, проявленными королем Владиславом к пленным и побежденным, он, думается, еще блистательнее воспользовался результатом победы; он снискал величайшую награду и величайшую хвалу за свою доброту, освободив закованных и несчастных пленников, вместо того чтобы изливать на них ярость. В тот же день приехал к королю посланец епископа Вармийского Иоанна с просьбой считать его самого и имущество его епископата сданными королю и не позволять опустошений и поджогов. Но король, отвечая посланцу, отказался выполнить просьбы епископа и отдать такое распоряжение, так как и сам посланец сочтен был человеком, не заслуживающим доверия; однако король сказал, что не отвергнет просьбы, если епископ явится сам лично для того, чтобы сдаться и сдать свое имущество.

(Перевод Г.А. Стратановского)