– Ты долго, очень долго мешкал. Я умирал от скуки и нетерпения, ожидая тебя, – говорил веселый Мазепа возвратившемуся эзуиту.

– Скорее можно было вынуть из земли заговоренный клад, нежели увидеть Марию! Ее робость, детская стыдливость и простодушное благочестие почти лишали меня надежды услужить вам, сиятельнейший гетман. Несколько раз я принимался убеждать ее; но или она была непреклонна, или стоокие аргусы нам мешали; более всех надоела мне старая няня, эта дряхлая ровесница мира, как тень, преследовала каждый шаг красавицы. Но ваше золото, гетман, имело свой вес. Оно ярко блеснуло в потемневших глазах старухи, и она-то уже спроворила все дело.

– Где же они? – вскричал обрадованный Мазепа.

– В беседке вашего сада, – отвечал клеврет злодея, – старуха шепчет молитвы, прелестная плачет, разумеется, без вас, своего ангела-утешителя.

– Знают ли отец и мать о ее похищении?

– Без сомнения! Почти сутки я был в дороге и, хотя, опасаясь погони, летел, как вихорь, но теперь, вероятно, ее ищут. А что прикажете делать с няней?

– Дай ей денег и отвези куда-нибудь. Если же станет противиться, брось ее… Понимаешь?

Мазепа полетел к своей жертве, как голодный тигр на добычу. Эзуит глядел ему вслед и бормотал про себя: «Похитить девицу – и какую девицу! Бросить старуху – разумеется, в воду. И это все за тысячу червонных, – продолжал он, досчитывая втиснутое ему в руку Мазепою золото. – Нет, гетман, такие услуги стоят дороже».

На другой день струистые волны прибили к берегу труп старой женщины с веревкой на шее. Никто из жителей не знал утопленницы, не велено было делать никаких розысков, и несчастную тогда же похоронили на городском кладбище.