Фин.

— Если ты не сделала бы такого со своим дедулей средь бела дня, ты не должна делать подобного с первым встречным на общественной автостоянке, ради Бога!

— Что я пропустила? Я вышла только на минуту — кто-то должен пополнять запасы вина.

— Я пытаюсь объяснить этой мадам, — говорит Айви, указывая большим пальцем через плечо. — Что, только потому, что было темно, и она изрядно набралась —

— Я не была пьяна! — возражает Наташа и возмущенно хмурится.

Айви выхватывает бутылку у меня из рук и, захлебываясь словами, говорит, пока откручивает пробку.

— Она говорит, что трахнулась прошлой ночью и с трудом остановила себя... чтобы не ублажить его на автостоянке! — собрав свои длинные темные волосы в одну руку, она наклоняется, чтобы налить в свой бокал кроваво-красную жидкость. Когда она выпрямляется, ее щеки рдеют от смущения. — Давай, скажи ей, что ты только что рассказала, — требует она, передавая бутылку.

Под обесцвеченной копной волос брови Наташи выгибаются, как пара гусениц над сияющим, слишком напудренным лицом, когда она, хмурясь, берет протянутую бутылку. Мне действительно необходимо уговорить ее не пользоваться таким количеством косметики. Ее накладные ресницы немного смахивают на ножки тарантула, а ее брови высокой четкости? Думаю, это версия IMAX.

— Я лишь сказала, что чуть не засунула свою руку ему в штаны. Ничего не могла с собой поделать. Он был настоящим трахобородом. — Нэт с грохотом отставляет бутылку и достает из своей сумочки фляжку.

— Я тебе уже говорила раньше, — напутственно говорит Айви, — если хочешь, чтобы тебя уважали на утро, ты не должна сразу же раздвигать ноги и демонстрировать свои прелести.

— Утром? Он умчался, как только мы закончили. Мне нужно было не уважение, а всего лишь хороший перепих. — Нэт неприлично хихикает, подергивая плечами. — В любом случае, моя кисуня стоит большего, чем называться просто прелести. Она искорка. И временами издает райские звуки. Какой трахобород сможет устоять?

— Ничего себе картинка, — отвечаю я. — И я не хочу себе это представлять, спасибо. Но, не могла бы ты объяснить, кто такой трахобород для тех, кто не владеет языком Наташи?

Она не отвечает, вместо этого добавляет в свою банку колы щедрую порцию темной жидкости, пока Айви бубнит что-то насчет использования стакана и подставки под него.

— Просто есть что-то в мужчинах с бородой, — наконец отвечает она, оттягивая свою футболку с вырезом лодочка еще ниже...с плеча, открывая взору лямку ее неоново-розового лифчика.

— Ага, есть. Что-то неряшливое. — Раздраженно фыркает Айви прежде, чем делает изящный глоток своего вина. — Что-то ленивое. Им что тяжело побриться? Я имею в виду, представьте, если женщины решат не брить в течение долгого времени свои самые кустистые места. Думаете, нас провозгласят модницами?

— Не спрашивай! — я почти вскрикиваю, к сожалению, как раз в тот момент, когда Наташа спрашивает.

— Подмышки, ноги и, вы знаете, — отвечает Айви, указывая пальцем на соответствующие области.

— Что? Подмышки, ноги и что?

— Ты знаешь. — Ярко-розовый румянец окрашивает щеки Айви.

— Не уверена, что знаю.

— Твои прелести, — шепчет Айви и густо краснеет.

— И что за прелести? — спрашивает в ответ Нэт.

— Писька, довольна? — яростно отвечает Айви. — Подмышки, ноги и там, я сказала это, писька! Теперь счастлива?

Нэт пожимает плечами, пока я стараюсь не захихикать от извращенного удовольствия, услышав, как Айви произносит слово, которое больше всего на свете ненавидит.

— Но ты не пользуешься воском на своей пис — начинает Нэт, закатывая глаза от строгого выражения на лице Айви. — Ладно, как насчет того, что твои лобковые волосы больше похожи на австралийское захолустье. — Айви растерянно хмурится. — Все заросшее кустарником.

— Ты плохая реклама для бизнеса, — соглашаюсь я, не в состоянии скрыть свою улыбку.

— Реклама? Я вряд ли способна сверкать ею повсюду. Кроме того, я не позволю тебе и близко подобраться к моей вагине, — возражает она, опять указывая пальцем на Нэт.

— Хвала небесам хотя бы за эту маленькую удачу, — отвечает Нэт. — Густые заросли? Нет уж, спасибо.

— Может, когда я запишусь на курсы по интимной депиляции воском —

— Не глупи, — встревает Айви, перебивая меня. — Ты не задержишься здесь надолго, и тебе не нужно будет поддерживать в должном виде ничьи прелести. — Наклоняясь и сжимая мое колено, она быстро добавляет, — в ближайшем будущем ты уедешь отсюда в поисках лучшего.

Я уклончиво пожимаю плечами, бормоча в защиту курса по интимной депиляции воском, который рассматривала, как дополнение к набору своих навыков. И что касаемо поиска лучшего, я не уверена. Иногда я думаю, что пожизненно буду жить на дармовщину, как соседка Айви, доживая свои дни в ее тесной комнатушке и ночуя на ее хреновой раскладушке.

— И, — воинственно добавляет она по вопросу волосатости, — говоря о двойных стандартах. Я почти уверена, что женщины с волосатыми интимными частями тела никогда не будут пользоваться такой популярностью, как бородатые мужчины. Терпеть не могу эту моду...на бороду. — Она неизящно морщится. — Это как жить в состоянии постоянного Небритября.

Пожалуйста, только не это.

— Ты не сказала нам, что значит трахобород, — вместо этого я обращаюсь к Нэт

— Всего лишь моя самая любимая вещь в мире; борода, которую я хотела бы трах—

— Борода, дорогуша? — Джун, дремавшая у камина, просыпается так резко, словно престарелый чертик, выпрыгивающий из табакерки, и быстро моргает своими светло-голубыми глазами. — Ты будешь депилировать воском мужчин, когда закончишь курсы, Финола?

Брр. Ненавижу свое имя. Ненавижу, когда кто-то называет меня так. Я Фин. Сколько еще раз я должна говорить об этом? Фин! Я отзовусь хоть на о или даже на ла, если потребуется, но никогда на все вместе.

Фин+о+ла = Финола ≥ тупое имя.

— Думаешь, это расстроит цирюльника на главной улице? — ее обеспокоенный взгляд скользит к Айви.

— Фин не собирается записываться ни на какие восковые курсы. — Усмехается Айви, как будто вся эта идея одна большая шутка. Но это не так. Не было так. Ох, я не знаю! — Она довольно скоро опять умчится в деловой мир. Кроме того, — говорит Айви, с нежностью взглянув на Джун, — у меня нет намерений отнимать у цирюльника его хлеб. Наташа просто рассказывала нам о своем последнем джентльмене...эм, посетителе.

— Ну, он здорово кончил, — негромко говорит Нэт. — По всей моей спине. Не могла устоять! — грассирование ее акцента увеличивается с каждым произнесенным словом. — Борода! Борода, которую мне хочется по—

— Нэт!

— Что? Я собиралась сказать потискать.

— Что ты сказала, дорогая? — спрашивает Джун, хватая книгу, которая чуть не упала с подлокотника ее кресла. Открыв обложку, она начинает рассеяно перелистывать страницы. — Борода, ты сказала? Я представляю, что это было похоже на того хомячка, который жил у тебя. Я припоминаю, как ты чуть не затискала до смерти одного, которого я купила, когда тебе было семь лет.

— Я почти затискала бороду прошлой ночью.

— Прости, душенька? — снова спрашивает Джун. Я обожаю, когда ко мне обращаются душенька, особенно, когда это делает Джун. Это что-то вроде милая или дорогуша, но больше на шотландский манер.

— Я очень сильно его любила, бабуля, — слишком громко отвечает Наташа.

— Любила, да, — соглашается она, несколько раз кивая своей седой головой. — Итак, какую главу мы обсуждаем? Должно быть, я ненадолго задремала.

Трудно поверить, что это стало для меня главным событием недели, с тех пор как я вернулась домой — и когда я говорю домой, я имею в виду самое широкое его понятие — маленькая прибрежная территория на шотландской границе именуемая Охкелд — жить полной жизнью, проводя вечера в книжном клубе. Или, как Наташа это называет, расслабон, выпивон и отказ от слащаво изысканных литературных слов.

Мы встречаемся раз в неделю в тесной квартирке Айви, которая расположена над ее новым бизнес начинанием, магазином-салоном красоты, который должен открыться на следующей неделе. Наш книжный клуб насчитывает четырех членов. Айви, которая является моей лучшей подругой всю жизнь. Ну, почти всю жизнь; она стала моей лучшей подругой, когда я переехала сюда в возрасте двенадцати лет. Почти, как и я, она тоже недавно вернулась в деревню, хотя я не верю, что обстоятельства ее возвращения были чистым совпадением. Конечно, салон красоты и парикмахерская то, что нужно этой деревне, но она оставила позади довольно впечатляющую карьеру. Не говоря уже о том, что она здесь по собственной воле. В отличие от меня.

Моими остальными подружками по клубу являются Наташа, двадцатиоднолетний косметолог и по совместительству нимфоманка. И наконец, Джун, восьмидесятилетняя бабуля Наташи, которую Айви, похоже, каким-то образом унаследовала вместе с Нэт.

— Страница, душенька? — напоминает Джун.

— Что? Ой, мы еще не начинали. — Как обычно, пятничные вечерние сказания о похождениях Наташи в городе превосходят любой из этих эротических романов, потому что, да, наш клуб именно такого вида. — Мы просто болтали о...мужчинах.

Скрестив руки на груди, Айви фыркает.

— Что? — возражает Наташа. — Не то, чтобы я отправлялась на гулянку специально, чтобы потискаться.

Она лукаво улыбается, и я сдерживаюсь, чтобы не покачать головой, как старая скромница. Иногда мне кажется, что мы с разных планет. У нас разница в возрасте всего пять лет, но она настолько велика, как океан, разделяющий Шотландию со Штатами, которые, я полагаю, являются моей настоящей родиной, учитывая, что я родилась и частично выросла там. Искусственный загар, нарощенные волосы и сомнительные решения после большого количества выпивки; и почему это все, кому еще нет двадцати пяти, считают, что знают, как хорошо провести время?

Может потому, что хороший вечер для меня включает в себя теплые носки, эротический роман и компанию кого-то, кому за пятьдесят. По крайней мере в последнее время.

— В любом случае, — продолжает Нэт. — У него был мужской пучок, который, как вы знаете, я обожаю, и эта настоящая борода. Я просто хотела погладить ее, — мечтательно говорит она. — И объездить ее, — более страстно добавляет.

— Я знаю, бороды в моде, но не слишком ли это, не знаю...негигиенично?

— Пфф! Это мужественно! Есть что-то первобытное в мужчине с бородой. Что-то, что говорит, теперь я здесь, мальчики могут отправляться по домам.

— Теперь я здесь, — повторяет Айви басом. — Доставай расческу для вычесывания блох.

— Знаешь, кто ты? Ты - косметолог. — С самодовольной улыбкой Нэт скрещивает руки на груди. — Косметолог-фашист.

— Это звучит, как совсем не занятый сегмент порно рынка, — отвечаю я. — Неонацисты скинхеды и лицо, обмазанное эякулятом.

Не сговариваясь, мы втроем разражаемся непристойным смехом.

— Но, эй, а что насчет, когда он, ну ты знаешь...— Айви умолкает, а ее глаза становятся до смешного огромными. На мгновение, я думаю, что она пытается донести свою мысль с помощью телепатии, прежде чем ее голова начинает дергаться, как будто ее внезапно охватил нервный тик.

— Когда он что? — хмурясь, спрашивает Наташа.

— Ну, знаешь, когда он опускается вниз? — ее маленький носик пуговкой морщится, последнее слово произнесено так тихо, больше похоже на вздох, чем собственно на слово.

— Куда вниз, в парикмахерскую?

— Не-е-ет. Вниз. — Айви еще раз указывает пальцем вниз. — Разве не нужно ему будет вымыть лицо после этого? Воспользоваться спреем для облегчения расчесывания?

— Не-а. Борода означает, что я могу не краснеть, если ему в рот попадет волос.

— Единственные волосы, которые он сможет выковырять из зубов, это его собственные, — хихикая, добавляю я.

— Честное слово!

— Борода означает, что я авантюристка, — сообщает Нэт.

— Мой Джордж был немного авантюристом. — Сонный голос Джун доносится из кресла у камина. — Он был даже известен тем, что временами бросал якорь в задней бухте.

В комнате вдруг становится тихо, все взгляды устремляются к Джун, однако ее собственные остаются закрытыми, а ее голова откинута на спинку старого вольтеровского кресла.

— Твой дедушка? — безмолвно спрашивает Айви Наташу, которая в ответ качает головой.

— Джордж был моим первым мужем, и я была чуть старше невесты-подростка, но в те времена мы женились в раннем возрасте. Он был военным. Умер сразу после войны, бедняжка. Он был таким красавцем. — Ее тон почти задумчивый, она открывает глаза и обводит взглядом каждую из нас по очереди. — Высокий, темноволосый, красивый. Он был похож на одного из героев тех бульварных романов, только мой Джордж был очень одаренным, знаете ли...да, там. — Закрыв книгу на коленях, она слегка похлопывает по обложке. — В мое время о таких вещах не писали. Но, Бог мой, такого авантюриста еще поискать!

— Бабуля! — Осуждение Наташи быстро перерастает в озорное ликование. — Ты темная лошадка!

— Что? Ой, нет, не я, дорогая, — отвечает она с видом большой голубоглазой совы. Садясь прямо, она начинает застегивать розовый кардиган своей жаккардовой двойки. — Я думаю, он был одним из них, как их теперь называют? Би-скотти?

Может меньше на сову, больше на чокнутую.

— Итальянское бисквитное печенье? — спрашивает Айви.

— Думаю, она имеет в виду интересующихся би-связями, — говорю я, привстав с кресла, чтобы дотянуться до пустой рюмки Джун.

— Да, именно это, — соглашается она. — Просто ненасытный, на мой взгляд. Наверно это к лучшему, что он скончался, — вздыхая, добавляет Джун. — Когда он умер, я была убита горем, но мне тяжело было им делиться, понимаешь. — Она смотрит на меня простодушно, и на мгновение, кажется, словно она может заглянуть мне в голову и прочесть мои мысли.

— Как это произошло? Он умер за границей? — мои слова чуть громче шепота, и я обнаруживаю, что мои руки прижаты к груди. Сердце болит; большинство знакомо с этой фразой, но мало кто действительно понимает ее смысл. Я всегда думала, что это идет из головы, что-то эмоциональное. Но это не так. Это настоящее чувство, одновременно шокирующее и физически болезненное, как удариться голенью об угол низенького стола или прищемить себе что-нибудь.

Только травма наносится вашему сердцу.

За границей. В каком-то чужом поле.

Или на каком-то безлюдном водном пространстве под палящем солнцем.

— Ох, нет! — голос Джун резко вырывает меня из моей кошмарной задумчивости. — Он был сбит автобусом номер двадцать три, когда выходил из одной из турецких бань в Лондоне. Как я сказала, он был ненасытным человеком.

Остальные пытаются заглушить смех, пока моя рука, словно робот, вновь тянется за рюмкой Джун, а ее маленькая ручка хватает меня за запястье. Я не встречаюсь с ней взглядом, точнее, я не могу на нее посмотреть. Иначе заплачу, а я стараюсь поменьше это делать. Вместо этого, я пристально рассматриваю тыльную сторону ее ладони; голубые вены под кожей, похожей на тонкий пергамент, неожиданное изящество ее пальцев, и то, как огонь от камина играет на бледном золоте ее обручального кольца.

— Ты переживешь, — мягко говорит она. — Ты встанешь с постели и наденешь свои трусики, как в любой другой день. Потому что опускать руки — это не выход, и это не то, чего они хотят.

Я смотрю на нее, когда она обеими руками удерживает мою руку.

— Не буду говорить тебе, что это пройдет, но однажды ты оглянешься назад и поймешь, что болит немного меньше, а потом еще меньше. — Тон ее голоса становится серьезным, когда она начинает похлопывать по моей руке. — Затем, однажды, ты встретишь кого-то другого, также, как и я встретила Гарольда. Есть где-то и твой Гарольд. Я просто знаю это, душенька.

Но я не заслуживаю Гарольда. Люди, подобные мне, не заслуживают второго шанса.

Глава вторая.

Фин.

В следующий холодный и очень дождливый вторник открывается салон Айви, и я могу сказать, что мы все как на иголках. Айви вложила свои сбережения в это место, а Наташа бросила работу в пользующемся спросом салоне красоты в центре города, чтобы работать здесь. А я? Мой ужас заключается в ином. Да, если бизнес потерпит неудачу, я стану бездомной, но буду в хорошей компании в своей картонной коробке. Не то, чтобы до этого дойдет, так как это место является удивительным — деревенская молва, как говорит Джун. И почему ему таким не быть? Роскошные позолоченные декоративные детали, каменные стены и необработанная, натуральная древесина. Это место в миллионах миль от его предыдущего воплощения "Салон-парикмахерская Агнес Райли", который не модернизировали, как минимум, с 1965 года.

Версия салона-парикмахерской Айви сочится очарованием старины, приправленным новейшими технологиями. При этом ему каким-то образом удается сохранить за собой гостеприимство в очень дружественной манере, присущей Айви. Уверена, что эта деревня давно не видела ничего настолько продвинутого, как этот салон. Помимо этого, Айви — гениальный парикмахер. На самом деле. Одному Богу известно, почему она стрижет волосы в шотландском захолустье, когда могла бы заниматься своим ремеслом в любой точке мира.

По утверждению Нэт, пока мы обе были в отъезде, эта убогая маленькая дыра превратилась в востребованный пригородный район. Цены на жилье взлетели, и аппетитные мамочки с выводком и мужьями, уткнувшимися в свои гаджеты, переехали сюда. Бизнес-план Айви делает ставку на преуспевающих, не часто ездящих в командировки; чтобы они могли отовариваться в местном магазине и приобретать дорогостоящие средства с медом и карамелью, столь необходимые им.

Но я нервно растягиваю манжеты своего свитера от Givenchy не из-за мысли о встрече с этими людьми, живущими в псевдо-фермерских домишках, которые расположены в желанных жилых массивах, занимающих пол акра. Не-а. Меня пугает встреча с местными. С тех пор, как я вернулась, я почти не выходила за пределы этого здания. На самом деле, у меня ушло несколько недель на то, чтобы вытащить себя из убежища свободной комнаты Айви. Я избегала встреч со знакомыми лицами; стервами, с которыми когда-то ходила в школу, с теми, кто писал гадости обо мне на стенах туалета. С парнями, которые может и лапали меня за спортзалом, а может и нет, но все равно говорили, что делали это.

Когда я была маленькой, мы с мамой довольно много переезжали с места на место, но, когда мне исполнилось двенадцать, она решила, что мы должны пусть где-то корни, и мы переехали в ее родной город. Я помню, что была очень взволнована; я вырасту шотландкой — буду, как мама! Приобрету клевый акцент и все такое.

Да, может и нет. Но по крайней мере я нашла Айви. С другой, не очень хорошей стороны, я также обнаружила, что никогда не впишусь в это место.

Она станет такой же, как ее мама, та самая.

Я все еще слышу приглушенные разговоры в магазине на углу и на остановке школьного автобуса. Моя мать — беззаботная. Сторонница свободной любви. Или, как называли ее в школе, шлюха.

В то время, как мы с Айви, будучи подростками, отчаянно желали убраться подальше от этого места, я, в меньше степени, хотела расправить крылья. Мне просто нужно было выбраться из-под веса репутации моей мамы. Не то чтобы я не люблю ее — и я стараюсь не судить — но было трудно расти здесь.

Так что я нервничаю. Сильно нервничаю, но так и не призналась Айви. Она уже достаточно сделала для меня. Какой подругой я буду, если скажу, что не смогу выдержать нескольких часов работы за стойкой. Она всегда мила и добра ко всем. Она одна из тех редко встречающихся людей, которые никогда не перестанут нравится другим, в то время как я вспыльчивая и немного неуклюжая, хотя, в основном, скрываю это за маской безразличия. Как и большинство масок, это лишь поверхность. Палки и камни ранят сильнее слов? Расскажите это девочке, живущей в обществе соседей, любителей наблюдать из-за занавесок за чередой мужчин, покидающих спальню ее матери.

— Так вот, знаете, что, сучки? Она нашла своего принца. Просто случайно перетрахала кучу лягушек перед этим.

— Кто трахал лягушек? — Наташа присоединяется ко мне, пока я смотрю на мокрую от дождя улицу. — Это о французиках? Думаю, я могу кончить всего лишь слушая, как они перечисляют буквы алфавита.

— Никаких французов, — отвечаю я, вздыхая, пока Нэт подбирает утреннюю почту с коврика у двери.

— А что насчет него? — спрашивает она, бросив просматривать кипу рекламных проспектов. — Думаю, он мог бы быть одним из французско-канадских парней лесорубов. Я бы позволила ему взобраться на меня.

Крупные капли дождя стучат по стеклу и отскакивают от серых тротуаров. Когда я поднимаю глаза от миниатюрной речки, собирающейся у водостока, то вижу одинокую фигуру, переходящую через дорогу, его одежда промокла и прилипла к телу. Погода не слишком благоприятна для открытия салона, если верить таким вещам, и сегодня ужасный день, чтобы оказаться на улице без куртки или зонта. Когда фигура, чьи очертания размыты из-за дождя, приближается, я задумываюсь, ярлык, данный ему Нэт, это намек на его одежду или на самого мужчину. Он также может относится к его телосложению и его мокрой, в темную клетку рубашке.

— Тебе холодно?

Я качаю головой в ответ, несмотря на то, что потираю плечи. Маленькие волоски на руках встали дыбом.

— Хорошо, я лучше пойду, включу свой бачок для воска. Скоро придет мой первый клиент. — Прижав почту к своей груди, Нэт возбужденно пританцовывает на месте. — Ты готова? — радостно спрашивает она. Даже если ответ отрицательный, я киваю. — Ну, тогда открывай дверь, глупышка.

— Ох, точно. — Нахмурившись и чувствуя трепет, я открываю салон. — Где Айви? — спрашиваю я удаляющуюся фигуру Нэт.

— Все еще наверху, вероятно сжигает шалфей и варит зелье успеха и гармонии, — отвечает она, не оборачиваясь.

Чувство тошноты не проходит, когда я открываю замок на двери.

Перекинув свою длинную светлую косу через плечо, я начинаю поправлять листву махровых роз в дорогой вазе на стойке, когда звенит колокольчик над дверью.

Я оборачиваюсь.

— Хорошая — начинаю я своим лучшим самоуверенным тоном офис-менеджера — задница.

Это хорошая задница. Великолепная задница. Мокрая фланелевая рубашка липнет к его широким плечам, крепкая спина сужается к узкой талии, мокрые джинсы облепляют эту задницу.

— Простите? — говорит он, колокольчик снова звенит, когда он оборачивается, закрывая дверь.

Первый клиент Нэт — это ее дружок лесоруб. Моя первая мысль не такая уж смешная. Я бы забралась на него. К сожалению, моя вторая мысль не столь адекватна; моя голова наполнена вздором — мне интересно, какие части тела он собирается обработать воском, и нужен ли Нэт кто-нибудь, чтобы подавать лопаточку для воска.

И теперь он просто смотрит на меня. Улыбаясь, вроде.

Говори, Фин. Что-нибудь не глупое, будь так любезна.

— Н-ничего, — отвечаю я запоздало и следом более бойко, — Привет! Доброе утро! — словно это как-то отменит мои предыдущие слова.

— Не уверен насчет доброго. Там, снаружи, довольно промозгло.

Он проходит дальше к стойке, проводя рукой по своим влажным, темным волосам. Это движение настолько совершенно, словно создано для рекламы шампуня. Его волосы, длиннее сверху, но коротко стриженные внизу, больше походят на уложенную прическу, чем на стрижку. Не то, чтобы я так пристально рассматривала. Или представляла, как провожу по ним руками, или что-то еще.

Капля дождя падает с его пальцев и скользит вниз по точеной скуле, она зависает, поблескивая, на щетине, оттеняющей его подбородок. На фоне покрасневшей от холода кожи его губы кажутся немного бледными, за ними показывается ровный ряд белых зубов. Но, когда его губы немного приподнимаются с одной стороны, мое сердце начинает колотиться — и комок подкатывает к горлу — когда я понимаю, что это не первая наша встреча. Я знаю это лицо, и когда-то давно я была более, чем просто знакома с другими его частями.

Рори.

Я никогда не забывала его имени, но думаю, это вполне нормально, учитывая, что именно с ним я потеряла свою девственность. Одна ошеломительно короткая встреча, которая довольно сильно повлияла на мой жизненный путь. Не его вина, конечно. Он был молодым, а также предупреждающим сигналом для меня.

И он по-прежнему ужасно сексуален, хотя его некогда юношеское очарование сменилось мужественностью, как будто его костная структура разрослась. Появились угловатые скулы и острый, как лезвие ножа подбородок. И с уверенностью можно предположить, что он знает это о себе и своих шести кубиках, судя по его почти издевательской, спокойной уверенности в себе. И кстати, он нагло удерживает мой взгляд.

Черт. Я заливаюсь румянцем, когда понимаю, что должна была прислушиваться к звукам, которые издает его рот, а не пялиться на очертание его рта. И на его фигуру.

— Промозгло, знаешь? Уныло? — его голос низкий, с намеком на поддразнивание, как будто он думает, что я только что его проверяла, пока осматривала. Нет никакой зацепки в его поведении, что он узнает меня и это понятно, хотя в каком-то роде я разочарована. В настоящее время я — другой человек. Как внутри, так и снаружи.

— Да, я знаю слово промозгло, — я приподнимаю одно плечо, застенчиво потягивая кончик своей косы. — Это значит ненастно. Погода, я имею в виду.

— Ах, я подумал, что с таким акцентом... — его улыбка становится чуть шире. — Хотя, мой день стал намного ярче сейчас.

Он не делает секрета, позволяя своему взгляду блуждать по моему... телу, или точнее, его взгляд блуждает по мне совсем незаметно. Что-то говорит мне, что мой взгляд менее незаметен, особенно, когда он засовывает руки в карманы своих темных джинсов. От этого движения его расстегнутая клетчатая рубашка раскрывается еще больше на его очень широкой груди. Он сложен, как пловец, и стал больше, чем в моих воспоминаниях. Я не могу не заметить, как его бледная футболка облепляет его твердое тело, словно тонкая бумага. Вроде мокрой тонкой бумаги; как будто еще пара капель воды и она растворится. У меня появилось внезапное и безумное желание протянуть руку и прикоснуться к его сжавшимся от холодного дождя соскам, выпирающим из-под футболки, провести рукой по его упругим мышцам груди и пресса. Эта мысль настолько заманчива, что я замечаю, как сжимаю свои руки в кулаки.

Желание. Так вот на что это похоже. Я почти забыла это. Прошло много времени с тех пор, как я ощущала что-то другое, кроме —

— Наслаждаешься видом?

Я вернулась в настоящее, быстро моргая. И у меня совсем не было ответа на этот вопрос, по крайней мере, не тот, что я хотела бы озвучить. Эй, помнишь меня? Мы трахались один раз...Очевидно, нет, но все в порядке, потому что прямо сейчас я хочу стать невидимкой.

— Я чувствую, будто меня расценивают как объект. — Он заговорщически подмигивает мне, делая шаг вперед и неся с собой аромат шампуня и мокрой травы.

— Это просто...дождь. — Я прикусываю зубами нижнюю губу в попытке не допустить большего бреда, в то время как уголки его губ приподнимаются с одной стороны.

— Не пойми меня неправильно. Мне это нравится.

Его хриплый тон...ну, от него тепло распространяется по моему телу. Я сглатываю. Громко. Должно быть громко. Потому что ни один разговор в моей жизни никогда не звучал так откровенно сексуально.

— М-могу я помочь вам?

В его глазах появляется приглашение, когда его взгляд задерживается на моих губах.

— Я могу придумать несколько ответов на этот вопрос.

Я откашливаюсь.

— Я имею в виду, вы по записи?

Я отступаю назад с намерением установить что-то более прочное, чем сексуальное влечение между нами, направляясь прямиком к стойке. Он следует за мной с какой-то определенной уверенностью и небрежно облокачивается рукой на высокую стойку регистрации. И я вспоминаю это нахальство, эту уверенность. А его слова могут быть шутливыми, но я знаю, что он говорит всерьез; дихотомия игрока, я полагаю. Я все это знаю, и все же клюю на его фирменный бред, идя у него на поводу, между тем понимая, что не должна чувствовать того, что чувствую. Может быть из-за того, что прошло много лет с тех пор, как ко мне последний раз подкатывали, и я чувствовала себя кем-то другим, чем просто чьей-то женой.

— По записи, — повторяет он, по-прежнему улыбаясь. — Ты полагаешь, что мне это необходимо, чтобы пригласить тебя выпить?

На секунду я закрываю глаза. Этот флирт может и кажется простым, но на деле совсем не так. Ничего не могу поделать со своими чувствами — благодаря которым, к слову сказать, я чувствую себя более живой, чем все последние месяцы — но я могу решить, как себя вести. Сознательный выбор. Открыв глаза, я надеваю маску серьезности. Изображаю невозмутимость. Достоинство. Безразличие. Бесчувственность ниже шеи.

— Я —

— Ты не видела привезенную фольгу? — раздается голос Айви со второго этажа. — Ой, здравствуйте, — говорит она выжидающе, появляясь в поле зрения. — О вас позаботились?

Что-то близкое к коварству мелькает на его лице, он опускает свой порочный взгляд к ботинкам. А когда снова поднимает, это выражение уже пропало.

— Вообще-то я потерялся. Я увидел свет, и, как видите, — говорит он, проводя рукой по своим влажным волосам, почти застенчиво. — Я попал под дождь, поднимаясь на холм.

Я следую взглядом за его опускающейся рукой, слегка касающейся молнии на его джинсах. Я почти уверена, что могу видеть очертания того, чего не должна, и не могу остановить себя, чтобы не задержать там свой взгляд. Настолько ли хороша моя память, как это выглядит?

— О, — повторяет Айви, когда я заставляю себя отвести взгляд, к сожалению, сталкиваюсь с ней взглядом. Она выглядит обеспокоенной. Или разозленной. Трудно сказать, какой. Ее молчание не помогает, а делает момент еще более неловким и затянувшимся. Айви определенно раздражена. Я благодарна лишь тому, что она не знает его, не знает о нем. И я понимаю, что не должна чувствовать себя так легко, но, черт возьми, чувствую.

Нэт, размахивая коробкой фольги для окрашивания волос, спасает наше трио от внезапного молчания.

— Вот. Ты оставила ее на кухне. — Она передает коробку в руки Айви, ни одна из них не делает и шагу от стойки регистрации, и это меня устраивает. Мне не следует оставаться с ним наедине. На самом деле, неплохо будет, если он перестанет так на меня смотреть. Я опускаю голову, позволяя волосам скрыть мое лицо и заставляя себя уткнуться в записную книжку, когда Наташа восклицает,

— Ты насквозь промок! — даже не имея полного обзора, я чувствую, как она осматривает его — сверху-вниз — ничуть не стесняясь. — Совершенно мокрый! — отталкиваясь от стойки, он немного подрагивает от холода.

— Переживу. Есть идеи, где мне найти расписание приливов, чтобы добраться до парома? — спрашивает он, вытаскивая iPhone из своего кармана. Его тон не недружелюбный, но определенно он более резок, чем когда мы были одни. И аппетитный намек на его акцент почти исчез. — Кажется, я не могу нигде поймать сигнал.

— Ты уезжаешь в большой домище? — спрашивает Нэт без намека на флирт, я замечаю, что ее акцент усиливается на слове домище. — Ничем не могу помочь с сигналом. У нас у всех такая же проблема, но расписание приливов должно быть вывешено на дороге. Если только табличку опять не снесло ветром.

Большим домищем местные называют величественный особняк, расположенный в полу миле от материка на маленьком острове, на который попасть можно только на пароме. Дом из песчаника был построен где-то в начале прошлого столетия местной авторитетной семьей, которой уже давно нет. Остались только дом и пара коттеджей. Он милый, но до него трудно добраться.

Нэт продолжает обсуждать расписание приливов и черт знает, что еще, пока Айви раскладывает фольгу на одном из своих передвижных столиков, определенно прислушиваясь к разговору. А я? Я стою, где стою, в основном перекладывая вещи с места на место. Скрепки для бумаг. Талоны на посещение. Но, даже с опущенными вниз глазами, я не могу не заметить, как Рори следует за мной взглядом.

Не должна этого замечать. Не поднимай глаз.

Когда дверной колокольчик снова звенит, я испытываю небольшое разочарование. Мой взгляд прикован к его широкой спине, когда он уходит. Но это к лучшему.

— Он наблюдал за тобой, как кот за вкусным мышонком. — Нэт облокачивается на стойку в том же месте, где только что стоял Рори, и подпирает подбородок кулаком. — Ты заметила?

— Нет. — Отвечаю я, рассматривая свои ухоженные руки.

— Думаю, кому-то нужно забраться на этого лесоруба, — говорит она, театрально хлопая по стойке. — На его ство-о-о-ол!

— Наташа, не могла бы ты показать мне, где нашла фольгу? — перебивает ее Айви, швыряя теперь уже пустую коробку на стол.

— Это в — один взгляд на выражение ее лица и Нэт издает тот самый шотландский глубокий гортанный звук. — Пойдем, — добавляет она. — Я тебе покажу.

Айви еще раз смотрит в окно, задерживая свой взгляд на холодной, сырой улице.

— Беду не ждут, она сама приходит, — говорит она, ее мрачный взгляд следует за фигурой Рори сквозь дождь.

Глава третья

Фин

Дни проходят в своей обычной манере. Я не слишком часто думаю о Рори, хотя скорее случайно, чем намеренно. Суббота самый загруженный день в течение всей недели с момента открытия салона Айви. Кажется, всем в Охкелде нужно подстричься, покраситься или обработать что-то воском. Или, возможно, они просто кучка ужасно любопытных ублюдков. Какова бы ни была причина, это отличный старт для бизнеса, а это означает, что в течение дня мне особо некогда отвлекаться, хотя к тому времени, когда я забираюсь в кровать, все кардинально меняется.

Я поклялась никогда не возвращаться; достаточно было вырасти тут. Тем не менее, вот она я, и каким-то непостижимым образом ничего не изменилось.

Я по-прежнему завишу от кого-то, просто вместо мамы теперь Айви.

Я продолжаю сторониться местных жителей и их вил.

И я по-прежнему сплю на крохотной односпальной кровати и фантазирую о нем. Хотя, строго говоря, я не мечтаю о нем, я предаюсь воспоминаниям.

Я уехала в колледж, или, как говорят здесь, университет, и через неделю после выпускных экзаменов, моя мать сказала мне, что продает дом. Я была в шоке, и по-видимому, теперь уже достаточно взрослой, чтобы жить самостоятельно. Я еще не начала искать работу, настоящую, взрослую работу. Вместо этого я строила планы о том, как отправлюсь с Айви в туристический поход на полгода. Где-то между окончанием занятий и отъездом, я на пару недель оставила Айви в Лондоне, чтобы она закончила учебу, а сама вернулась домой, разобрать хлам, скопившийся за девять лет в моей комнате. Дальний Восток. Австралия. Новая Зеландия. Таковы были наши планы, и я сгорала от нетерпения. Мы всегда мечтали об этом, или, по крайней мере, я мечтала и вкалывала, как проклятая, посещая занятия и хватаясь за любую оплачиваемую работу, чтобы заплатить за поездку.

Продажи по телефону. Официантка. Домработница. Я делала это все.

Мне был двадцать один год, у меня были голубые волосы, и я была неугомонной. Я оказалась в деревне, которую презирала, одна, без своей закадычной подруги. И, как следствие, согласилась пойти выпить с приятельницей. Мелоди была когда-то нашим с Айви третьим колесом; не совсем подругой, больше кем-то, кто тусовался с нами, когда ей было это удобно. Мелоди, или Болячка, как мы ее назвали из-за многочисленных и разнообразных недугов, в основном выдуманных, тоже была не занята тем вечером, после того как ее парень отменил свидание. Мы выпили уже по три порции сидра, когда она заметила причину своего свободного вечера в другом конце помещения. Своего парня. И ту, с кем у него было свидание. Серьезно? Нужно волноваться о генофонде в таких небольших селениях, потому что парень выглядел сбитым с толку, что его поймали. А потом, когда Мелоди рванула в другой конец паба и ударила его коленом в пах, он на самом деле был сбит на пол. Их попросили решать свои личные дела вне стен паба, и, когда я последовала за ними на улицу, оказалось, они уже обжимались. Они не могли оторваться друг от друга, его пальцы крепко сжимали ее задницу.

Столкнувшись с перспективой дальнейшего сбора вещей дома, я решила вернуться в паб и заказать еще выпивку. Это был акт независимости и прекрасная подготовка к путешествию, рассуждала я. Как оказалось, это также стало отличной возможностью для школьных стерв возобновить свою издевательскую кампанию.

Я могу быть ехидной. Стервозной. Но склонной к конфронтации? Никогда.

— Финола, ты знала, что из-за всей этой учебы твои волосы посинеют? — от волос той девицы сильно несло лаком и дешевыми духами, доказывая, что некоторые вещи никогда не меняются. И хотя я знала, что мы вместе посещали уроки английской литературы в старших классах, я не могла вспомнить ее имя.

— Слышала, ты уехала в универ. — Из уст второй дурищи это было больше похоже на насмешку, нежели на искренний интерес, не то, чтобы я ее узнала. Она не присутствовала со мной ни на одном уроке, следовательно, была одной из серой массы. — Стоило сэкономить деньги и сделать себе сиськи. Разве не так твоя мама купила тот дом? Лежа на спине?

Не знаю, как позволила этому случиться. Может их провокация выбила почву у меня из-под ног, отчего я не смогла придумать ответ. Меня не было три года, я получала образование и, как позже оказалось, диплом с отличием. Я сделала свою собственную жизнь и выползла из-под репутации своей матери. Я была новым человеком, у меня были голубые волосы, ради всего святого! Но, в этом задрипанном пабе моя богемная внешность не защитила меня. Она лишь сделала меня легкой добычей.

— Не-а, сиськи не помогут. Думаю, она все равно лесби.

А потом случилось кое-что необычное – такое же удивительное, как пришельцы, приземлившиеся в деревне, или королева, заскочившая в паб выпить пинту эля — на мои плечи опустились мужские руки и развернули меня. Я почувствовала его губы до того как увидела их, потому что он прижал меня к себе и поцеловал. Поцелуй был невероятным. Не знаю, откуда он взялся, или, что конкретно он слышал, все, что я знала, что он стоял передо мной, повернув мое лицо к своему, его губы встретились с моими, а огромные руки зарылись в мои волосы. Его тело было настолько твердым, насколько мягкими были его губы, и, хотя я и раньше целовалась, но меня никогда не целовали так невероятно. Ни разу, поэтому, когда его губы отстранились, я привстала на цыпочки.

— Привет, синевласка. — его акцент, определенно шотландский, совершенно не был похож на тех, кто окружал меня. Он потерся носом о мой нос, его глаза сияли озорством и весельем. — Прости, что опоздал, — сказал он, проведя руками вниз по моему лицу и заправляя пряди моих голубых волос за уши. — Хочешь представить меня своим друзьям?

Его голос был с хрипотцой, он скользнул взглядом по этим ошарашенным сучкам, затем снова посмотрел на меня. Искры еще не угасшего желания пронзили мои руки и ноги. Я была потрясена — буквально — и не понимала, что говорю, пока не услышала свой собственный хриплый ответ.

— Не особенно.

И, о, Господи, его хриплый смешок прошелся по моему позвоночнику, словно он провел по нему кончиками пальцев.

Если хотите узнать о мужчине, посмотрите на него, когда он смеется.

В прошлом году я читала Достоевского по классу русской литературы и, мама дорогая, что я сейчас видела. И чувствовала. Я испытывала много чувств, особенно, когда он схватил меня за бедра и притянул к себе.

— Тогда, давай свалим отсюда.

Глава четвертая

Рори

— Что значит, они забастовали?

— Бросили инструменты. Убрались со стройки. Все до единого. Что из этого тебе не понятно? — раздражение Кита слышно по телефону. — Надеюсь, ты счастлив.

— Я? Я не виноват, что она превратилась в гребанный кошмар с тех пор, как стала руководить компанией. — Я осматриваю комнату, которая должна уже походить на элитный коктейль-бар. Она больше похожа на руины. — Она так ведет дела, что я удивляюсь, почему ее отец еще не восстал из мертвых.

— Я тоже. Чтобы надрать тебе задницу.

— Не, он был разумным человеком. Сейчас он бы больше злился по поводу своего бизнеса.

— Думаешь?

— Ты не видишь того, что вижу я. — Я касаюсь царапин на поверхности закругленной колонны винтовой лестницы. Это долбаное богохульство. Похоже, ее катали по полу, как футбольный мяч. — Не знай я ее, то сказал бы, что она наняла кучку ковбоев.

— В качестве наказания, может быть. Разве ты не мог бросить ее в другое время? Когда-нибудь, когда эти чертовы сроки не поджимали бы нас?

— Так теперь я жиголо?

— Конечно же ты должен был, не знаю, почувствовать хоть какой-то намек, что она слетит с катушек?

— Слетит с катушек? Кит, эта женщина — чокнутая.

— Еще больше оснований задуматься об ее ответной реакции. Ты ведь не ожидал поцелуя в щеку и дружеского рукопожатия, когда решил, о, не знаю, разбить ее чертово сердце!

Я отодвигаю телефон подальше от уха — гневные слова моего брата отдаются грохотом в моих барабанных перепонках — но у меня нет ответа кроме гримасы, которую он не может увидеть. Как я мог предвидеть, что она привлечет свою строительную компанию для оказания услуг? Если бы я знал, что она психопатка, я бы не засунул в нее член Кита, не говоря уже о своем собственном.

— Во-первых, — говорю я, стараясь оставаться спокойным, — расставание подразумевает некоторую степень предшествующих обязательств. Которых не было — мы договорились об этом с самого начала. — Слишком заняты для любовных отношений, говорила она. — А насчет ее разбитого сердца, я не совсем уверен, что у Бет оно есть. — Не то, чтобы я провел много времени, выясняя это. Все, что меня интересовало, было припрятано в небольшом опрятном местечке между ее ног.

— Да ладно, ты же не такой неопытный. Ты ведь знаешь, что они всегда в тайне надеются, что добьются чего-то большего, чем обычных дружеских потрахушек.

— Ты это сейчас говоришь исходя из собственного опыта?

— Да пошел ты.

— Сексуально озабоченная баба — это порода, а не половая принадлежность, ты чертов тупица. — Как обычно, чем больше я волновался, тем сильнее становился мой акцент.

— Суть в том, что она прекратила работы на обоих строительных объектах.

На мгновение я представляю его в его кабинете, он сердито проводит рукой по волосам. Моя раздражительность сразу же проходит; я старше его — на четверть часа — тем не менее, именно он всегда вытаскивает меня из дерьма. У него и так много хлопот, чтобы еще разбираться с последствиями моей сексуальной жизни. Снова.

— Оба?

— Бригады рабочих бросили инструменты и ушли со строительной площадки, не сказав ни слова о своем возвращении.

— Разве она может так поступить? Наверняка у нас в контракте сказано что-то на этот случай, какие-то санкции? Что насчет суда?

— Рори, ты трахнул не ту женщину. Ты хочешь, чтобы об этом знали не только мы втроем? Надеюсь, до этого не дойдет.

— То есть? — в животе у меня начинает холодеть, когда он медленно вздыхает

— Позвони девушке. Поговори с ней.

— Я не стану продаваться ради этого, — говорю я, полушутя, даже несмотря на то, что уязвлен намеком.

— Да ладно, старик. Её, кажется, негативные последствия не волнуют. Тогда как мы каждый день учитываем возможные последствия.

— Это какое-то долбаное бизнес-мышление, — ворчу я. — Мы едва ли были парой. Всего лишь несколько недель веселья.

— Сделай мне одолжение, когда позвонишь ей, чтобы все уладить, оставь этот небольшой мыслительный анализ при себе.

— Я не собираюсь звонить этой психопатке, — отвечаю я тоном, полным скептицизма.

— Вот из-за чего этот приступ гнева — она говорит, что ты не станешь с ней разговаривать

— Ты не хочешь, чтобы я разговаривал с ней, поверь мне. Наша последняя беседа закончилась не очень хорошо. Я уверен, что жители соседнего района слышали ее оскорбления.

— Ты часто доводишь меня до желания закричать.

— Да, но я не трахаю тебя.

— Приятно слышать, потому что оттуда, где я нахожусь, выглядит так, будто ты трахнешь любого.

— Не правда. Я не большой фанат того, чтобы щетина терлась о мои шары.

— И откуда ты это знаешь? — звучит его сардонический ответ.

— Это секрет, — поддразниваю я, неся полную чушь.

— Перестань валять дурака. Суть в том, что ты не трахаешь Бет, и в этом заключается наша проблема. Почему ты не мог позависать с ней чуть дольше?

— Конечно, я просто позволю ей пригнать меня к алтарю, пока она рядом.

— Просто позвони девочке —

— Ни за что. Плевать мне, что она глава строительной компании, являющейся нашим партнером, или лучший дизайнер интерьеров в Лондоне. — Я смотрю на комнату передо мной. Это чертова свалка. Бет лично заинтересована в этой собственности, особенно, когда я коснулся своей истории, связанной с этим местом, и, честно говоря, ее планы были потрясающими. — У нее были планы, касающиеся не только моего тела, — ворчу я. Планы, которые случайно дошли до обращения к ювелирам, воркования над обручальными кольцами, намекая о размере эго Канье. — Во всяком случае, я полагал, что здесь все работает по расписанию. С того места, где я стою, это помещение похоже на настоящую чёртову свалку.

— А я думал, что ты больше никогда не будешь спать там, где работаешь?

— Ах, Кит.

— Это твоя вина. Если бы ты не трахнул ту девушку.

— Слушай, не обращай внимания, но твой акцент проявляется.

Кит красочно матерится по телефону; можно вывезти парня из Шотландии...не то, чтобы он ценил сантименты. Он ненавидит, когда его считают кем-то кроме интеллигентного шотландца, обычно его акцент довольно хорошо сглажен после долгих лет жизни в Лондоне. Мы оба любим Шотландию, но в маленьких количествах, ну, вы понимаете.

— Просто разберись с этой проблемой, — слышится его окончательное сердитое требование.

— Нет.

— Нет?

— Знаешь, у тебя отличный слух. Ты прав, я сказал нет. Не в твоей жизни. — Когда он делает вдох, я упорно продолжаю. — У нее не хватает винтиков в голове, и ты даже не захочешь знать, какую хрень она сделала в прошлом месяце. Ты не можешь заставить кого-то полюбить тебя независимо от того, сколько обнаженных селфи они посылают.

— У меня сердце кровью обливается за тебя, — говорит он невозмутимо. — Прямо не знаю, куда деться от переживаний.

— Селфи — это еще полбеды. Как насчет отслеживающего устройства у меня в телефоне?

— Теперь ты говоришь полную чушь.

— Какое совпадение, — я повышаю тон, пытаясь притворно улыбнуться в телефон. Это довольно точная пародия на саму женщину, с которой я столкнулся в третий раз после того, как мы расстались. — Мы так похожи, Рори, разве ты не видишь? Мы даже одинаково проводим свободное время. Три раза, — говорю я теперь уже своим голосом. — Три разных паба по всей стране, Кит. Не только в Лондоне — в магазине спорттоваров, когда я покупал новые кроссовки Nike. Затем, в новом, черт возьми, спортзале, куда я записался, чтобы избежать встречи с ней. Я в тот раз чуть с беговой дорожки не свалился.

Кит старается не засмеяться. Но не сдерживается.

— Ага, очень смешно, — соглашаюсь я. — Я отреагировал почти также, когда нашел отслеживающее приложение на своем телефоне. — Смех Кита все еще слышен в телефоне. — Было почти также смешно, как когда я обнаружил, что она не только установила, но также создала анкету для меня в паундер. Знаешь, приложение для гей-знакомств?

— Я знаю, что это, — говорит он, теперь уже серьезно.

— Уверен, что знаешь, но становится еще хуже, брателла. Она загрузила, скажем, очень интимный снимок в мой профиль.

— Да ладно, — говорит он, звуча так же шокировано, как наша бабушка, когда она поймала меня, показывающим свою задницу из окна спальни. Мне было двенадцать. Она до сих пор вспоминает тот случай.

— Да. Моего члена. Ты должен понять, что я не могу звонить ей. Единственный способ удовлетворить эту женщину, подарить ей букет с моими шарами в придачу.

— Ладно. — Соглашается Кит, тихо вздыхая. — Оставь это мне. Ты ведь уехал в Северную Шотландию? Сколько объектов ты должен посмотреть?

— Еще два, севернее Абердина.

— И где ты сейчас остановился?

— В коттедже.

На секунду Кит замолкает, несомненно переваривая.

— Ты остановился в доме, который наш никчемный отец оставил нам —

— Я предпочитаю называть его донором спермы.

— В том, порог которого, ты говорил, никогда не переступишь снова.

Я хмыкаю.

— Так случилось, что в данный момент я стою в доме, порог которого, я говорил, никогда не переступлю. В том доме, который он оставил на благотворительные нужды. И если быть честным, выбор был остановиться в коттедже или в местной гостинице B & B (гостиница типа "постель и завтрак". Прим.пер.). Не похоже, что я смогу спать здесь, это место — полнейшая свалка.

Я почти слышу, как его передергивает при упоминании его самой нелюбимой аббревиатуры. Я тоже не фанатею от нее.

Мы говорим о делах, каждый из нас более чем рад уйти от темы прошлого. Отдых других — это наш бизнес; мы происходим из древнего рода отельеров, со времен нашего прадеда, хотя в настоящее время мы с Китом занимаемся кое-чем своим. Эксклюзивными бутиками-отелями; сельскими домами, переделанными в отели, которые отличаются дизайном и удобствами и могут конкурировать повсеместно. Место небольшого отпуска для элитных клиентов.

К этому времени я поднялся по когда-то парадной лестнице нашего нынешнего проекта в одну из комнат, которая якобы предназначалась для люкса. Медная ванна, покрытая синей защитной пленкой, стоит в эркере. В полу вырезано отверстие, предположительно для водопровода. Роскошный отдых? Прямо сейчас я сомневаюсь, что нам удастся найти бомжей, которые согласятся остановиться здесь.

— Нам стоило оставить этот дом в покое. — Жуткие слова Кита заставляют меня замереть на месте. Мы никогда это не обсуждали, тактично решив оставить прошлое там, где ему и место. — Если бы он хотел, чтобы мы унаследовали это место, он оставил бы его нам по завещанию. Старый ублюдок вероятно проклял его.

— Может, тебе стоило высказать свое мнение до аукциона. — Не то, чтобы это имело какое-то значение. Я мог бы сказать, что мне наплевать на то, что наш донор ДНК недостаточно любил нас, чтобы оставить нам дом, в котором я сейчас стою. Но, как его старший сын, я был обижен. Я хотел заполучить этот дом, как сказала бы моя старенькая бабуля, всеми правдами и неправдами. Это моя бабушка со стороны моих нормальных предков, в отличие от старого мудилы, который умер, оставив этот дом престарелой борзой в качестве благотворительности. — Неважно, — я заставляю свой голос звучать более непринужденно вопреки своим мыслям. — Единственные ублюдки вокруг — это мы.

— Будто это когда-то волновало кого-то из нас. Просто сделай мне одолжение и оставайся за пределами города какое-то время. Позволь мне разобраться с Бет.

— Конечно, — говорю я, смеясь, потому что он на самом деле не имеет понятия. Я могу находиться за пределами Лондона какое-то время, но это женщина невменяемая. Он не добьется от нее никакого толку.

— Меня не интересуют твои бывшие, — говорит он, неправильно расценив мой тон.

— Я думаю, из-за того, что у нее нет бороды. В любом случае, это твои похороны.

— Они будут и твоими, если я не заставлю ее играть честно.

Ненавижу, что ему приходится разгребать мое дерьмо.

— Мы сейчас не в школе. — Бог знает, он довольно много сил потратил, вытаскивая меня из неприятностей в то время. И обычно причиной служили девочки.

— Это ведь не только твоя проблема, правда? Особенно, когда это угрожает нашему графику.

Я расстроенно вздыхаю.

— Я был с ней честен, старик. Она согласилась — да у нас даже не было ничего особенного.

— Не будь идиотом. Для женщин всегда есть что-то особенное.

Глава пятая.

Фин.

Субботним утром я встала очень рано и оделась, чтобы смело встретиться с клиентами, чьи волосы требуют укладки, хотя была не в лучшей форме, благодаря бутылочке красного, которую приговорила вчера вечером после того, как Айви отправилась на боковую. Все еще чувствуя последствия своей тусовки в одиночестве с сыром и вином, но без сыра, я возвращаюсь из кухни, долив вторую кружку кофе стаканом воды, и останавливаюсь у книжной полки, взяв в руки фотографию в черной рамке. Айви выставила на полку целый ряд фотографий, в основном это снимки ее семьи на протяжении многих лет, хотя, странно, что нет ни одной из ее путешествий. Эта фотография только нас двоих на барбекю; нам должно быть около шестнадцати или семнадцати лет, с ужасно нанесенным макияжем и сомнительными волосами, каждая из нас держит по стакану сидра. Употребление алкоголя несовершеннолетними, но с согласия родителей.

Странно, как меняются вкусы, и я имею в виду не только волосы. Прошли годы с тех пор, как сидр был моим выбором. В настоящее время я, конечно, больше предпочитаю вино или время от времени коктейли. Наверно потому, что, когда я училась в колледже, сидр был самым дешевым способом напиться. На самом деле, думаю, последний раз я заказывала пинту сидра в тот вечер, когда потеряла девственность.

И мгновенно мой разум возвращается в то время...

— Оставь свою выпивку, синевласка. Не могу дождаться, когда останусь с тобой наедине.

Школьные стервы из паба пялились, открыв рты, когда он потянул меня за руку. Удивленная или опьяненная поцелуем, я смотрела на своего рыцаря в темных джинсах и кедах. Мне тяжело было поверить, что этот сексуальный, но все же случайный парень не мог оторваться от меня — его поцелуй был охренительным, возбудив и сделав меня чувствительной в таких местах, в которых ему и не положено было быть.

Я раздумывала в нерешительности, брать ли мне пинту сидра, за которую я только что заплатила.

— Д-да. Хорошо.

— Попрощайся со своими подружками, потому что у нас есть планы.

Ага, но это уж точно не звучало бы сексуально. И у меня между ног не началась бешеная пульсация. Я почти уверена, что не смогла бы и двух слов связать в тот момент; я только вяло махнула рукой тем ошарашенным, пускавшим слюни сучкам, когда он повел меня к двери.

Выйдя на прохладный вечерний воздух, Рори рассмеялся. Прислонившись плечом к стене паба, он сложил руки на груди. Даже при своем ограниченном опыте я могла сказать, что это была хорошо продуманная поза; она заставляла его выглядеть невероятно сексуально. Я старалась не смотреть, как футболка обтягивала его плечи и руки. Попыталась, но потерпела неудачу.

— Надеюсь, ты была не против, там. — Он кивнул головой в сторону двери паба.

— Поце-поцелуй, ты имеешь в виду? — мои слова были нежными; почти такими же нежными, какими я обнаружила свои губы, внезапно осознав, что прикасаюсь к ним пальцами. Он проследовал взглядом за моим движением, и мое сердце буквально остановилось, когда я представила, как он снова меня целует. Когда он не пошевелился, стало ясно, что он ждал моего ответа. В отсутствие слов, я покачала головой.

— Я чертовски ненавижу задир. — Он протянул руку, погладив меня по щеке, и, либо его рука была обжигающей, либо я густо покраснела. По правде говоря, все мое тело горело, и именно в тот момент мне хотелось, чтобы он продолжал прикасаться ко мне. Чтобы его рука касалась меня везде.

Как показывает опыт, это было так чудесно и пугающе одновременно.

— Хочешь пойти куда-нибудь? Со мной, я имею в виду?

— Куда?

Я ответила практически шепотом. Будь то горячий парень или нет — мой так называемый спаситель — это все равно заставило меня задуматься. Я всегда была хорошей девочкой. Разумной. Осторожной настолько, что это граничило с занудством. Разве я не хотела избавиться от этой версии себя? Я собиралась путешествовать, и на тот момент это выглядело так, словно мои приключения уже начались.

Словно прочитав мой внутренний диалог, он ответил,

— Не волнуйся. С тобой все будет в порядке.

— Ух ты, — ответила я, засмеявшись над его заверением. Перспектива остаться с ним наедине не казалась такой уж страшной. – А ты не слишком ли на него полагаешься?

— Ты про акцент? — спросил он с ложным удивлением. — Обычно это срабатывает с иностранными лапочками.

— Прочь все сомнения! — может я и не росла исключительно в Шотландии, но этот парень был не единственным, кто знаком с языком.

Язык. Он словно прочитал мои мысли, потому что, когда он засмеялся, вдруг показался его язык, розовый и влажный. И демонстрирующий серебряный пирсинг. Я бы солгала, если бы сказала, что эта мысль не вызывает у меня по-прежнему легкие приятные ощущения между ног.

Вскоре мы бежали через ворота соседнего коттеджа, виной тому внезапное ненастье, заставшее нас врасплох. Летними вечерами солнце в Шотландии садится поздно, и мы прогуливались по деревне в сгущавшихся сумерках, обменявшись именами и болтая, когда небеса над нами разверзлись, и неожиданно хлынул дождь. Рори, промокший и смеющийся, прижал меня к своей груди под черепичной крышей старого крыльца. Сад благоухал ароматами летних цветов, и, хотя я дрожала, я была согласна оставаться здесь, размышляя о его языке с пирсингом и о том, поцелует ли он меня снова. Согласна, точнее, пока он не достал ключ.

— Ты можешь доверять мне. — Его глаза, обрамленные мокрыми, слипшимися ресницами, были серьезными.

— А довериться тебе в чем? — прошептала я, не в состоянии отвести от него взгляд.

— В чем угодно.

И что угодно обернулось большим, чем я ожидала.

— Никого нет дома. — Взяв меня за руку, он повел меня внутрь, пройдя по темному, пахнущему воском для полировки коридору на кухню, отделанную в деревенском стиле. Оглядываясь назад, я часто задавалась вопросом, был ли коттедж предполагаемой целью с самого начала.

— Вот, держи, вытрись. — Он протянул мне полотенце из сушилки. — А то простудишься.

— Ты ведь не отсюда. — Я вытерла свои обнаженные руки, холод не единственная причина моей дрожи.

Он на секунду нахмурился и покачал головой.

— В отпуске.

Мы по-прежнему сушили свои волосы, когда я заметила, что его взгляд прикован к моей груди, я посмотрела вниз, где мои соски стояли торчком, выделяясь под мокрой тканью платья. Я притянула концы полотенца ближе к груди, испытывая вспышку неловкости, но не из-за того, что он смотрел на меня, а из-за того, что показывать то особо было нечего.

— Не делай этого. — Я открыла рот, чтобы ответить, но не произнесла ни звука. — Не прячься. — Его голос был нежным, хотя выражал он совсем не доброту, если пульсирующая жилка на его горле служила каким-то знаком.

Мгновение я не двигалась — не решалась. Все, что я знала, что мне необходимо было, чтобы он прикоснулся ко мне, иначе, я бы взорвалась. Мне было уже за двадцать, и я никогда не испытывала такого страстного желания до этого момента. Приятные ощущения между ног, когда кто-то симпатичный заигрывал со мной? Конечно. Но это? Это было больше похоже на лавину.

Сделав глубокий вдох, я перекинула полотенце через руку, прежде чем швырнуть его на кухонный стул, его голос стал грубее, когда он произнес,

— Иди сюда.

Совершенно банально, но, найдя мужество, чтобы сдвинуться с места, я словно делала шаг с обрыва, не зная о том, что там найду. Но он не бросил меня, когда я была так заведена; нет, решительно обняв, он толкнул меня с того обрыва. Целуя и лаская — я так сильно возбудилась от его серебряного украшения — и, в считанные секунды, он прижал меня к столешнице, его рука скользнула под резинку моих трусиков. Словно мартовская кошка, я терлась об него. Я думала, что умру, когда он присел на корточки, скользя пальцами по моим бедрам. Дрожащая и обезумевшая от желания, я медленно выдохнула, когда он спустил простые белые хлопковые трусики вниз по моим ногам.

— Не голубые.

Несмотря на то, что его глаза находились на уровне моих бедер, в его словах явно была слышна улыбка, и когда его взгляд прошелся вверх по моему телу, я заметила вспышку озорства в его глазах.

Его мягкие губы раскрылись, подув теплым воздухом на мои влажные завитки, отчего огонь пронесся по моим венам, подобно лесному пожару по сухой траве. Я горела как никогда раньше. Боже, я жаждала его прикосновений снова, и когда он скользнул своими пальцами внутрь меня, мой прерывистый стон прозвучал, как что-то непристойное. Я ухватилась за край столешницы, внезапно испугавшись, что ноги перестали держать меня, пока его пальцы медленно работали надо мной, создавая возбуждающий ритм. Своей второй рукой он собрал подол моего платья гармошкой у меня на бедре.

Я находилась в свободном падении; реальность кухни ускользала прочь, пока мои бедра дергались, безумно и безрассудно.

— Ты такая мокрая. — Его голос был всего лишь шепотом, но все же мой разум резко вернул меня в настоящее, я напряглась. Это нормально? Никто, и под этим я имела в виду, что ни один из двух парней, чьи пальцы были знакомы именно с этой конкретной областью моего тела, никогда не упоминал ни о чем подобном.

— Что — Я прикусила губу, прежде чем снова попробовала сказать. — Я никогда. Я не —

Я втянула воздух, когда его пальцы выскользнули из меня.

— Ты никогда, что? — спросил он, отклоняясь назад, его рука все еще держала мое платье собранным. Я почувствовала, как пожала плечами в ответ, и ответила лишь тогда, когда стало ясно, что его пальцы не вернутся туда, куда бы мне хотелось.

— Я никогда не заходила дальше. Дальше этого.

— Ты никогда не занималась сексом раньше? — Он нахмурился. Был ли он смущен? Раздражен? Трудно было сказать.

— Ну, технически, нет. Но, я хочу этого. Сейчас. С-с тобой, я имею в виду. — И думаю, мы оба услышали смесь паники и отчаяния в тот момент.

Одним движением он вскочил на ноги, взяв меня за руку. Глаза защипало от слез, и все, о чем я могла думать, что он собирался выставить меня за дверь, и мои трусики все еще оставались на его кухне; а впереди мне предстоит возвращение домой в промокшем виде, с голой задницей и в слезах.

Затем он остановился в коридоре у двери, и его руки нашли мое лицо.

— Ты хочешь это сделать?

Я кивнула, его руки по-прежнему обхватывали мое лицо. Я чувствовала свой запах на его пальцах.

— Я тебя хочу, но мне нужно услышать, что ты уверена. Что ты хочешь этого. Что ты тоже хочешь меня.

Я тяжело сглотнула и снова кивнула.

— Да, пожалуйста.

Кровать не была заправлена, а на спинке стула висела одежда. Темно-синие предметы мягкой мебели и скрученный черный ковер. Дождь сильно барабанил по окну, когда он подвел меня к кровати, моя рука дрожала в его руке, пока он откидывал смятое одеяло и извинялся за беспорядок.

Присев на краешек матраса, я скинула свои балетки и чопорно положила руки на колени, наблюдая из-под ресниц, как Рори завел руку за спину и стянул с себя свою мокрую футболку. Это было такое мужское движение, хоть и простое, но очень эффективное с точки зрения моего либидо.

Его тело было накаченным и рельефным, и мое сердце бешено заколотилось, когда он подошел еще ближе, расстегивая пуговицу на своих джинсах.

— Снимай свое платье.

Было ли это неправильно чувствовать легкое возбуждение от его гортанного приказа, особенно, когда его глаза с такой жадностью наблюдали за мной?

Я стала расстегивать пуговицы своего легкого летнего платья, одновременно обдумывая оставлять ли укороченный топ, который я носила вместо лифчика. Храбрость поборола нелепость этих раздумий, хотя, с желанием прикрыться было тяжело бороться.

— Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня. — Он подошел ближе, хриплый тон его голоса посылал мурашки по моей коже.

Не говоря ни слова, я протянула руку, проведя пальцами по его гладкой груди и упругому прессу живота, вдоль дорожки мягких волосков туда, где они становились чуть жестче. Рори тихо ахнул, когда я взяла его член в руку. Изучая его. Не первый, который я держала, но определенно самый красивый. Было тяжело определиться на что смотреть; на его лицо и сладкую смесь возбуждения и освобождения или на порочное великолепие, которое я держала в руках.

Он застонал и тихое ругательство слетело с его губ, когда моя хватка усилилась. Он молча призывал меня своим телом, его рука легла мне на плечо, пока вторая двинулась к моей груди. Его большой палец скользнул по моему соску, словно электрический разряд, заставляя мое тело дернуться от неожиданного ощущения, скручивая мои нервные окончания в тугие узлы. Движения Рори в моей руке стали страстными и нуждающимися, яростные вздохи и тихие проклятья слетали с его губ. Затем, взяв мою руку за запястье и убрав ее в сторону, он опустился передо мной на колени.

Мое сердце бешено колотилось в груди, руки не могли удержать меня, пока его пальцы скользили вверх по чувствительной внутренней поверхности моих бедер, нежно нажимая на них, разведя мои ноги достаточно широко, чтобы он смог устроиться между ними.

— Ты уверена? — его голос был низким и хриплым, как будто ему пришлось обуздать себя, чтобы спросить. Эта мысль заставила меня улыбнуться, хотя ненадолго, пока его пальцы не раскрыли меня, погладив большим пальцем клитор. Все вокруг стало размытым, пока его пальцы работали надо мной, его следующие слова были чуть больше, чем фоновый шум.

— Возможно будет немного больно.

Когда его слова медленно дошли до меня, я подумала отвлеченно, откуда ему знать об этом.

— Ты делал это раньше? — спросила я, подняв голову от самоуверенного тона его ответа.

— Миллион раз.

— Лишение девушек девственности — твоя специальность?

— Конечно. Я могу сходить и принести свою визитку, если хочешь?

Я однозначно не хотела, чтобы он двигался, и все мои мысли внезапно оборвались, когда он скользнул вниз по моему телу, прокладывая дорожку из поцелуев до моего бедра.

— Потеря девственности поставляется с гарантией. — Его голос был нежным, но все же настойчивым, его зубы слегка задевали мою кожу.

— Значит, я могу ожидать, что буду удовлетворена? — мои слова были частично шепотом, частично мольбой, и, когда он достиг моей сердцевины, подув на нее, из моей груди вырвался стон.

— Я чертовски на это надеюсь.

Бог ты мой, этот тон.

Я ожидала почувствовать его пальцы, а не губы, мое тело дернулось, когда его рот прижался к моей уже влажной плоти; один поцелуй и еще один, словно он целовался со мной. Я была переполнена чувствами, отчаянно нуждавшаяся, мое тело двигалось по собственному желанию, поднимаясь вверх и прижимаясь к нему, в то время как мои пальцы сжимали простынь.

— Все хорошо? — я не восприняла это как вопрос, но ответила неразборчивым потоком слов, пока он вылизывал меня и скользнул пальцем внутрь.

— Такохренительнохорошо.

Я умирала от желания, каждая частичка меня. Я никогда не хотела ничего больше, никогда не чувствовала себя такой жаждущей, отчаянно желавшей большего, когда его губы внезапно стали неистовыми, а пальцы — быстрыми. Мне хотелось посмотреть — действительно хотелось, но я не могла вспомнить, как двигаться, чтобы приподняться, пока он пожирал меня. Так мокро. Я до сих пор почти могу слышать наши звуки; отзвуки его стонов, мое затрудненное дыхание, и влажное скольжение его рта. Мои конечности отяжелели, я выгнула спину, пытаясь свести ноги вместе, взбираясь на эти новые высоты блаженства, почти достигнув границ слишком многого слишком быстро.

— Такая красивая киска, — прошептал он. — Я хочу, чтобы ты кончила на моем языке.

И несколькими мгновениями позже и впервые в жизни, я кончила посредством чего-то другого, помимо моей собственной руки.

— Боже. О, Боже. Я — я —

Я была ни на что не способна, только несколько раз вскрикнула от накатывающих на меня волн наслаждения. Внезапное интенсивное ощущение удовольствия и жар накрыли меня так быстро, я подумала, что обязательно взорвусь. Так много наслаждения, комната наполнена характерными звуками, и, когда я наконец кончила, задыхающаяся и ослабевшая, я держала его голову в своих руках.

— Я должна, наверно, дать тебе письменное одобрение...— мои слова были хриплыми, я не закончила предложение, так как он стал подниматься вверх по моему телу, оставляя мокрые поцелуи на моей обнаженной коже.

Я была обнажена во многих смыслах. И под ним.

— Подожди пока. Я еще не закончил.

Не думаю, что когда-либо слышала человеческое рычание, до или после.

Он сел, расставив ноги по обе стороны от меня, схватив презерватив, который положил на кровать ранее. Я никогда не забуду его образ, возвышавшегося надо мной в полумраке, тяжелый вес его члена, который он сжимал в своей руке, его рот влажный и блестящий.

Но внезапно у меня скрутило живот от нервного напряжения, когда она начал раскатывать презерватив по всей своей длине. Почти.

— Я вдруг почувствовала, что не совсем уверена, что это хорошая идея. — Моя нервная улыбка получила озорную в ответ.

— Мы не будем спешить. — Сев на колени, он наклонился вперед и поцеловал меня, и я смогла попробовать свой вкус на его губах. Было странно, но не неприятно, он пробурчал, — Я сделаю тебе приятно. — Только приятно не отражало то, как он сдвинулся, скользя головкой своего члена по моей киске, и я судорожно вздохнула. — Очень приятно.

А затем он оказался там, внутри меня — совсем чуть-чуть — мы дышали почти синхронно.

— Вот, черт. Чтоб меня. — Удерживаясь на локтях, он толкнулся чуть дальше, закрыв глаза, словно от боли.

Я тоже зажмурилась, когда он скользнул еще глубже, закусив губу, чтобы не застонать. Было совсем не больно — не совсем — но у меня определенно были времена повеселее. И я никогда не заходила так далеко раньше.

Отодвинувшись назад, Рори толкнулся чуть сильнее, мои внутренние мышцы почувствовали толчок. Он повторил это еще раз; атака и отступление, но, когда он опустился на предплечья, изменение угла послало остаточные искры оргазма к моему клитору.

Он чертыхнулся, когда я дернулась, теперь мои пальцы были на его заднице, безмолвно призывая его повторить то движение. Просто повторить. Мои пальцы блуждали по его телу, а бедра покачивались, и, когда он приподнялся на руках, двигаясь глубже и быстрее, я уже не могла сказать, где заканчивался он и начиналась я.

Первый раз, когда вы кончаете благодаря кому-то еще, — особенный, но это ничто по сравнению с тем, когда вы заполнены кем-то. Он выглядел таким красивым. Надо мной. На его лице — смесь сосредоточенности и радости. Сладкой агонии. В тот момент я была переполнена до отказа, на глазах появились слезы. И знания того, что он хотел — он желал меня — смешанного с нашим совместным наслаждением, было достаточно, чтобы толкнуть меня через край.

Крепко зажмурившись, я делала крошечные, короткие вздохи.

— Я...я...я...— я едва могла дышать, когда он начал раскачиваться и тереться об меня, мои руки ухватились за его бедра, будто желая убедиться, что он не остановится.

Когда он довел меня до оргазма и исступления, его движения стали неуправляемыми и грубыми.

— Бл*дь — это. О, Святой Боже! — окончательно придя в себя, я интуитивно поняла, что означает понятие "отголоски". — Охренеть. Это было — приглядевшись ко мне, абсолютная радость на его лице превратилась в беспокойство. — Фин, я сделал тебе больно?

Протянув руку, чтобы дотронуться до его щеки, я покачала головой, используя другую руку, чтобы вытереть слезы. Не от расстройства, а лишь от шока. Эмоционального.

— Я собираюсь оставить прекрасный отзыв, если у тебя есть веб-сайт. — В моих словах были слышны слезы, хотя мы оба рассмеялись, вызывая повторную волну удовольствия, снова отключившую мой мозг.

Я никогда не представляла, как это будет, лишиться девственности. Не совсем. Я конечно же думала об этом. Даже раз или два была близка, но что-то всегда сдерживало меня. Возможно, если бы я знала, что это будет так, я бы не стала ждать так долго.

Позже, после того, как мы потусовались и обговорили планы на следующий день, Рори провел меня до конца моей улицы, по моей просьбе. Я не хотела провоцировать ненужный родительский допрос, подойдя к входной двери вместе с парнем.

Я запрыгнула в кровать той ночью с легким сердцем и дрожащими ногами.

Дождь нисколько не уменьшил летнюю влажность, и большую часть ночи я провела, прокручивая фрагменты вечера в голове. Его запах и то, как он ощущался. Звуки, которые он издавал, когда кончал. Проснувшись рано на следующий день, я быстро позавтракала, еще быстрее оделась и выскочила за дверь, потому что воздействие рук и рта Рори — восхитительные ощущения, которые они создали во мне — оставило меня желать большего.

Представьте мое удивление, когда я добралась до его дома, открыла калитку и увидела через окно девушку в его объятьях. Не друга или сестру. Я достаточно долго стояла там, чтобы в этом убедиться. Они улыбались, а вот я — нет, особенно, когда Рори протянул руку, чтобы намотать локон ее волос на свой палец. Она захихикала, и он уставился на ее пышную грудь перед тем, как притянуть ее к себе для долгого поцелуя. Остальное, как говорится, история. К тому времени, как я отправилась в Тайланд, я больше не могла выносить и мысли о нем, мои воспоминания потускнели, как дешевые рождественские украшения, когда с них стираются блестки.

Но я обожглась. Мне было больно. И сдуру, я пообещала сама себе, что не позволю такому повториться.

Это было доведенным до крайности ребячеством.

Оставив свои воспоминания, я ставлю фотографию на место и чувствую, что Айви входит в комнату позади меня, судя по звуку ее ложки, звякающей о тарелку с овсянкой. Я говорю тарелка с овсянкой, но более вероятно, это блюдо, содержащее всевозможные виды заменителей сахара и пищевых добавок и возможно около двух процентов каши. Отлично, сахар не является продуктом животного происхождения. Сомневаюсь, что она выживет.

— Думаю, нам с тобой пора немного поболтать, — говорит она, хрумкая эту гадость.

Это не совсем средство от похмелья.

Великолепно.

Глава шестая.

Фин.

Фу-у.

Время для небольшого разговора, и мой кофе остыл. Посмотрев на лицо Айви, я понимаю, что разговор будет более серьезным. Всю неделю она была тихой, и я думала, что это из-за большого количества работы, но теперь я задаюсь вопросом, может, она была погружена в раздумья.

Похоже, что разговор коснется последствий моих действий.

— Что случилось? — упрямо отвечаю я, прижимая остывающую чашку к своей груди. — Это по поводу лесоруба? — также известного под именем Рори; часть моего прошлого, о котором она не имеет понятия. Как ни странно, этот момент в начале недели, был одним из тех, которые заставляли меня вновь почувствовать себя почти человеком. Таких моментов не много, и происходят они довольно редко в настоящее время.

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Может я вела себя неправильно.

— Как неправильно?

— Не как вдова, полагаю. — Проследовав за ней в комнату, я сворачиваюсь калачиком на краю дивана, пока Айви хмурится, а ее ложка на мгновение застывает в воздухе, прежде чем отправляется в ее рот. Затем, театрально закатив глаза, она скользит в кресло напротив и при этом бубнит что-то, что очень похоже на "неледихамичем".

— Что это было? — я почти не спрашиваю, завороженная розовыми и зелеными кусочками, балансирующими на ее ложке, и крошками — это зефир? — которые вот-вот станут перетертым месивом.

— Я сказала, — она прожевывает — никто не ждет, что ты станешь Леди Хэвишем (Леди Хэвишем — одна из главных персонажей романа Ч. Диккенса "Большие надежды". Прим. пер.).

— Я уверена, что она была брошена перед алтарем, а не овдовела, — отвечаю я, делая ненужный акцент на слове.

— Дело не в обстоятельствах, а в реакции. Ты не можешь законсервировать себя в двадцать шесть лет.

— Двадцать пять.

— Дурочка, у тебя день рождения на носу. И хотя Бог знает, мужчины должны быть за версту от твоего радара сейчас, честно, я была бы счастлива, если бы ты просто заглядывала в магазины время от времени.

— Я выхожу в люди. Во вторник я ходила на почту.

— Во вторник две недели назад. И это был последний раз, когда ты покинула дом. Почему бы тебе не начать снова бегать?

— Слишком холодно.

Она фыркает, прищурив глаза.

— Я не говорю, что это не естественно, твое поведение, потому что горе — это странная и ужасная вещь. Но, знаешь, ведь в какой-то момент ты должна начать двигаться дальше?

Я молчу, потому что не знаю. Как можно двигаться дальше, когда такое чувство, будто ты застрял? Живешь в каком-то странном забвении, живешь уже не своей жизнью, а жизнью какой-то престарелой тетушки? Возможно, мне следует запереться в доме в пожелтевшем от времени, старом подвенечном платье, потому что я чувствую себя достаточно древней. Каким образом можно двигаться дальше, если ты просто не знаешь даже с чего начать? Или кем ты должен быть?

— Пришло время. — Она ставит свою тарелку с овсянкой на стол с тяжестью молотка. — И как бы я не была благодарна тебе за помощь в успешном открытии салона, ты не можешь жить со мной вечно.

— Что? Ты выгоняешь меня?

— Тебе нужно начать жить самостоятельно, — говорит она, не обращая внимание на панику, отразившуюся на моем лице. — И тебе нужно найти работу до того, как твои профессиональные навыки устареют.

— Я — у меня временная передышка. Уклонение, или как там это называется. — Я читала статью об этом, пока находилась за стойкой регистрации внизу. Эта статья из журнала Cosmo, и я решаю не говорить об этом. — Видимо, делать длительный перерыв в работе — это новое корпоративное явление.

Судя по выражению на ее лице, это ее нисколько не впечатляет, поэтому я пробую другую тактику.

— Слушай, если тебе нужно, чтобы я начала вносить свою долю в оплату счетов —

— Дело не в этом, — говорит она, отмахиваясь от моих слов. — Кроме того, ты не можешь себе это позволить.

— Добей меня, когда мне плохо, — жалуюсь я.

— Это правда. Но тебе нужна работа, ради карьеры, не говоря уже о душевном равновесии.

— Я не уверена, что я — слова заканчиваются, потому что я не уверена, и точка. Все внезапно пугает меня; этот разговор, будущее — все. Мое сердце начинает громко стучать, и с каких пор мне нужно сосредотачиваться, чтобы продолжить дышать? В ловушке, кажется, так я себя чувствую, когда ставлю кружку на стол и начинаю говорить. — Я думала о том, чтобы пройти эти курсы по восковой депиляции.

Айви бросает на меня еще один скептический взгляд, не подозревая в каком смятении я сейчас нахожусь. — Я уверена, Нэт хотела, как лучше, упомянув о них, но это не для тебя.

— Ты знала, что она сделала — я делаю вдох, будучи не в состоянии заставить себя закончить предложение. Зачем я об этом заговорила?

— Пирсинг клитора? Да, знала. — Последнее прозвучало, как усталый вздох. — Она им покрасовалась, я полагаю.

— Боже, нет!

— Тогда тебе повезло. — Айви вздыхает, бормоча что-то о том, что у этой девушки слишком большие наклонности к эксгибиционизму.

— Она просто рассказала мне об этом, когда мы разговаривали о курсах по интимной восковой депиляции.

— Ты действительно хочешь проводить свои дни, глядя на вагины?

Ее подача вопроса далеко не антагонистичная, и даже если он звучит, как настоящий вопрос, у меня по-прежнему нет слов, чтобы ответить. Могу ли я полностью изменить свою карьеру — стать косметологом? Действительно ли я хочу проводить свои дни, имея дело с волосатыми подмышками и ногами? С волосатыми задницами отдельных придурков вместо корпоративных? Или это просто еще один способ избежать возвращения в реальный мир?

— Знаешь, они не все одинаковые. — Несмотря на невозмутимость моего тона, я была потрясена, узнав это от Нэт. Сюрреалистический разговор оставил меня с пониманием, что прелести некоторых женщин определенно отличались от моих собственных. Думаю, ее точные слова были следующими: некоторые похожи на сэндвичи с ростбифом, приготовленные очень небрежно в каком-то кафе.

— Ты считаешь, что разнообразие плоти является достаточным для поддержания твоего вдохновения? Ты, со своим дипломом с отличием и блестящим послужным списком? Или, возможно, ты хочешь добавить несколько пунктов в свое меню? Спрей для загара, может быть?

— Я могла бы, — отвечаю я, поднимая свой подбородок вверх, беспокойство переходит в огорчение.

— Очень жаль. Тебе придется найти какое-то другое место, чтобы практиковаться в своих навыках. Я не могу позволить себе подпустить тебя к платежеспособным клиентам, как Суини Тодда интимной депиляции. Из-за тебя мне придется закрыться.

— Может я смогла бы делать что-то особенное? — страх реального мира снова начинает подкрадываться ко мне. — Привлечь людей?

— Людей, на которых ты будешь практиковаться?

— Да.

— Детка, местные женщины не хотят дешевизны. Они хотят удовлетворения от мысли, что, когда их мужья занимаются с ними оральным сексом во время их ежемесячного поедания вагины, стоимость указанной восковой депиляции была почти такой же болезненной для кармана, как и сам процесс. Если у нас будет много работы, и мне понадобится нанять косметолога по воску на полный рабочий день, я найму кого-то опытного. Я не могу позволить, чтобы на меня работал Мучитель малышей.

— Малышек, — поправляю я.

— Если малышек слишком сложно обрабатывать воском, то удаление волос на спине, между ягодиц и на мошонке вызовет настоящие трудности.

— Ты...они...ты будешь это делать здесь?

— Почему нет? — говорит она, слегка пожимая плечами. Это легкое движение не скрывает ее дискомфорта. — Не могу представить шестидесятилетнего мистера Полетти, цирюльника, предлагающим интимную депиляцию наряду с короткими стрижками. Будет глупо с моей стороны не расширить мужскую часть клиентской базы.

— Думаешь, среднестатистический мужчина хочет, чтобы его шары были лысыми?

— Не уверена, что есть такая вещь.

— Но ты только сказала —

— Я имею в виду, что нет такого понятия, как среднестатистический мужчина. Разве что, ты рассматриваешь их всех, как кучу лживых, сокращающихся от желания мошонок.

— Мошонок? — перебиваю я несколько возмущенно.

— Большие, волосатые мешочки для яичек, — отвечает она упрямо. Между тем, я вроде как лишаюсь дара речи. Во-первых, Айви всегда старается видеть хорошее в любом человеке, но она ставит крест на всем мужском поле? И во-вторых, она матерится, потому что, эй! Она редко ругается и никогда без румянца на щеках или заикания. — В любом случае, — добавляет она, снова раздражаясь, — это не так затратно, поэтому я ожидаю, что мы достаточно скоро выясним, являются ли мужчины Охкелда кучкой девиц, предпочитающих тело без волос. Мужчин, удаляющих волосы с тела, как девчонки? — она качает головой. — Не то чтобы это имело для тебя значение. Ты не задержишься тут надолго, чтобы узнать об этом.

— Ты ведь знаешь, что я все еще скорблю. — Я сразу же ненавижу свой умоляющий тон, не говоря уже о том, как мое сердце снова начинает колотиться, а поясница покрывается тонким слоем пота — Я - я не готова.

— Но пришло время, милая. Прошло четыре месяца. Ты должна двигаться дальше. Ты все еще молода, и мне просто ненавистно видеть, как ты прячешься от жизни.

— У меня была жизнь! — пронзительно выкрикиваю я, паника сдавливает мое горло. — У меня была жизнь. — Мои руки теребят край рубашки Balenciaga, торчащая нитка позволяет сфокусироваться на чем-то еще, кроме Айви. — И я знаю, что не могу вернуться к ней, но я...я просто не знаю, как начать все сначала. — Когда я поднимаю голову, у меня по щекам текут слезы.

— О, Фин, — говорит она, пересаживаясь со своего кресла на диван. Она обнимает меня за плечи, успокаивающе поглаживая меня по спине одной рукой. — Я знаю, что это страшно, но ты должна попробовать. Ты должна вытащить себя из этой хандры, солнышко. Знаешь, я все понимаю. — Она отстраняется от меня, убрав теперь уже влажную прядь волос с моего лица. — Ты никогда не жила самостоятельно. Тебе никогда не приходилось обеспечивать саму себя.

Я хмурюсь.

— Какое это имеет отношение ко всему?

— Ну, ты выбралась из-под маминой опеки и стала жить со мной, пока мы учились в университете. Затем, через несколько месяцев после окончания учебы ты уехала и вышла замуж за Маркуса.

У меня сжимается сердце при звуке его имени, и я чувствую тяжесть внутри. Но я не буду плакать — я отказываюсь.

— Я поехала в путешествие после колледжа. Возможно, я не жила самостоятельно, но все это требовало мужества. И я не забыла, что ты должна была поехать со мной, но в последний момент отказалась от наших планов. А я все же поехала — отправилась одна. — Это ведь должно что-то значить. Воинственность, может быть.

— Я вижу, ты все еще носишь обиды.

— Balenciaga, на самом деле. — Я не говорю ей, что ее поведение — наилучший показатель. Скинув ее руки со своих плеч, я говорю,

— Прости. Я понимаю, тебе надо было ехать.

Айви пришлось уехать в Лондон, когда ей предложили пройти стажировку в одном из ведущих салонов. Этот опыт дал ей возможность работать по всему миру, даже поработать с кино звездами на съемочных площадках различных блокбастеров. Но тогда, у нас были планы отправиться путешествовать вместе после моего выпуска, тем не менее, я не могла позволить ей отказаться от работы своей мечты. Особенно, когда она начала дышать одним воздухом с великолепным Крисом Пайном. Это была ее мечта, и, безусловно, казалось, она занималась именно тем, что было ей предначертано. А теперь, она вернулась обратно, сказав, что устала от всего этого. Это кажется очень странным, что она бросила работу, которую обожала.

— Айви, почему ты вернулась?

— Я говорила тебе. Я устала от этой пафосной индустрии. — Встав, она возвращается в свое кресло, стряхивая невидимые ворсинки с пижамных штанов, когда садится.

— Поэтому ты открыла салон красоты? — потому что в этом есть смысл.

— Парикмахерскую и салон красоты. И мне надоело там жить. Что? Почему ты на меня так смотришь?

— Кажется немного странным, вот и все.

— И о странностях говорит девушка, которая прячется от мира, ночуя на моем диване. Девушка, чья дюжина пар обуви от Гуччи разбросана в моем коридоре.

— Две пары, — бубню я. Вторая пара на самом деле от Джимми Чу. — И сплю я в твоей свободной комнате, на случай, если ты не заметила. Почему ты просто не скажешь напрямую? Ты хочешь меня выгнать.

— Нет, дурочка, — устало говорит она. — Я хочу, чтобы ты снова начала жить.

— Я живу. Вообще-то, я подумываю над тем, чтобы снова отправиться путешествовать. — Незрелая мысль вырывается из меня еще до того, как она даже на половину сформировалась.

— Побег, — говорит она, взмахнув руками от отчаяния. — Потому что в прошлый это так хорошо сработало.

— Что это значит?

— Предполагалось, что ты будешь напиваться и веселиться в течение нескольких месяцев, а не вернешься обратно с мужем, на десять лет старше тебя.

— И, под этим ты имеешь в виду что? Что я не способна принимать собственные решения? Меня нельзя оставлять одну?

Выражение ее лица и ее тон задевают за живое. Я всегда думала, что Маркус ей нравился; на тот момент он был намного искушеннее каждой из нас. И немного лучше, тоже. Казалось, она находилась под большим впечатлением, когда приехала к нам в гости в Сингапур. И Дубай. И когда каталась с нами на горных лыжах в Сент Мориц.

— Нет, тебе нужно научиться быть в одиночестве. И ты принимаешь поспешные решения. Всегда так делала. — Говорит Айви печальным тоном. — Возьми, к примеру, курсы по восковой депиляции.

— Но мы говорим не про курс, который обойдется мне в несколько долларов.

— Двести пятьдесят фунтов!

— Мы говорим о моем замужестве. Обо мне.

— Я говорила тебе не уезжать — или, по крайней мере, подождать меня.

— Я хотела путешествовать. А не в отпуск поехать!

— Но, а что с твоей мамой...— Она замолкает; она имеет в виду, когда мама решила продать дом, посчитав, что я уже достаточно взрослая, чтобы позаботиться о себе. — Несомненно, это был эмоциональный период времени. Ты была растеряна. — Тихо говорит она, ее тон почти мольба...потом выражение ее лица меняется, и она снова злится. — Но нет, ты не стала слушать. Как обычно. Следующий шаг — ты замужем!

Все это правда. Я действительно встретила Маркуса во время своего путешествия, на частном пляже Ко Самуи, на самом деле. Мы с Эллой, шведской туристкой, с которой я познакомилась ранее, пробрались на вечеринку, которую он устраивал. Мы были слегка навеселе, а потом набрались еще больше, но, когда нас за руки и за ноги притащили к воротам, Маркус остановил охрану и сказал им, что мы были из его тусовки. Мы, со своими грязными косами, очками Гавана и шелковыми саронгами. Мы выглядели настолько неуместно, тусуясь в его пляжном доме с его европейскими приятелями.

У него всегда был ужасный вкус в выборе друзей.

— Не то, чтобы я планировала это. — И не то, чтобы мы перепихнулись или типа того. После Рори я совсем не собиралась этого делать. Просто так случилось, что я продолжала натыкаться на него. Первый раз — через пару дней в соседнем городке. Затем в Паттайе на следующей неделе. Я была польщена, потому что стало очевидно, что он следовал за мной, организовывая эти случайные встречи. По правде говоря, я была ослеплена. Кто не хотел бы быть желанным, после того, как его использовали, а затем презренно отвергли? По крайней мере, так я тогда рассуждала.

В то время он вел себя, как идеальный джентльмен, и вскоре мы с Элли перестали останавливаться в ужасных лачугах, чтобы тусоваться с ним. Пятизвездочные отели, шампанское и вечеринки на огромных яхтах с более взрослыми, искушенными мужчинами. Но, я не спала с ним. Может это и привлекало его. Он относился ко мне, как к своей принцессе. Ну, в начале, по крайней мере. И, к тому времени, как Элла улетела в Австралию, он попросил моей руки.

Я понимаю, что Айви все еще говорит, хотя крик был бы более уместным.

— ты должна жить. Двадцать один и замужем! Ты никогда не жила самостоятельно — никогда не обеспечивала себя сама! Ты ничего не знаешь об оплате счетов или ведение банковского счета, или всех этих вещах.

— У тебя это звучит, как клише. Словно он был моим папиком или кем-то в этом роде.

— Это все равно, что сказать, что Геббельс был немного расистом! — Она резко качает головой, чуть более драматично, чем ее обычная тактичность позволяет. — Он несомненно был папиком! Да, конечно, он был сексуальным, учитывая его загар и искушенность более зрелого мужчины. И богатым. Он заботился о тебе, хотя не всегда так, как должен муж.

— Ему едва исполнилось тридцать, когда я познакомилась с ним! И он любил меня. Он обращался со мной, как с принцессой. — Она бубнит что-то себе под нос, что-то, что я не могу разобрать. Когда я спрашиваю ее об этом, мне хочется взять свой вопрос обратно.

— Я сказала, как с гребаной Рапунцель, запертой в башне из слоновой кости!

— Это не правда — у меня была социальная жизнь. Я работала!

— В его кругах, где он мог присматривать за тобой. Фин, ты никогда не приезжала домой. Никогда не навещала меня, ни разу пока я была здесь, или в Америке, или на съемочной площадке. Только я гостила у тебя.

— Я думала, тебе нравилось навещать меня.

— Конечно нравилось. Жить в роскоши было сродни глазури на торте, но ты никогда не задумывалась, почему не поддерживала связь со своими друзьями из университета? Почему никогда и никуда не путешествовала без него?

В тот же момент я чувствую себя предательницей, потому что конечно задумывалась. Особенно после года нашей супружеской жизни, который был словно медовый месяц, но говорить о мертвых плохо как-то неправильно. Звучит жалко, но тогда это не могло не очаровать меня — быть любимой так сильно, что он не мог вынести разлуки со мной. Позже, возможно уже не так сильно. Потом это казалось, в лучшем случае, глупой отговоркой. В худшем — ложью, чтобы контролировать меня.

— Я думала, он тебе нравился, — тихо сказала я.

— Нет, он тебе нравился. Или ты его любила, как угодно, — говорит она, пренебрежительно махнув рукой. — Этого было достаточно, чтобы я держала рот на замке. Я терпела его, молчала и держала свои мысли при себе, потому что я тебя люблю, а он был твоим выбором. Но я ненавидела, каким снисходительным он был по отношению к тебе. Ты словно на цыпочках ходила вокруг него. Я ненавидела, каким по—тихому контролирующим он был. Ненавидела это, Фин.

— Мы много раз ругались по этому поводу, — бормочу я, не в состоянии встретиться с ней взглядом. — Было гораздо проще жить по его принципам. Слушай, — говорю я, мой голос звучит увереннее. — Я не была какой-то запуганной женой.

Это не первая ложь в его защиту, но выражение лица Айви настолько непреклонно, что я делаю в некотором роде признание.

— Знаю, он любил манипулировать. Но во всех успешных браках компромисс — это ключ.

Правда в том, что я считаю, что во всех отношениях один партнер уступает немного больше, чем второй, и так случилось, что мне досталась эта роль.

Я сразу же чувствую себя плохо; разыгрывать безутешную жену, когда я не имею права быть ею. Дело не в том, что я не скорблю, потому что я оплакиваю его, но мое горе не идет ни в какое сравнение с чувством вины, которое гложет меня ежедневно. А теперь я чувствую себя виноватой, потому что никогда не доверяла Айви, чтобы сказать ей, что я начала замечать все это. Виноватой в том, что у меня по-прежнему возникают такие предательские мысли, даже несмотря на то, что он умер.

— И даже теперь ты хочешь цепляться за это? За эту любовь? Даже после всего, что он натворил? — неверие отражается в ее тоне и на лице.

— Ты этого точно не знаешь. — Мое сердцебиение снова ускоряется. Я не хочу говорить об этом — это не значит, что я не думаю об этом каждый день.

— Я говорю не о его самоубийстве.

— Пожалуйста, не говори этого. — Я поднимаюсь с дивана, словно невидимые нити тянут меня вверх. Виновата. Виновата. Виновата. — Никто этого не знает наверняка. — Никто не может знать — это мог быть несчастный случай, и, если никто не знает, может быть, я смогу убедить себя, что это была не моя вина.

— О, детка, — мягко говорит Айви. — Ты должна посмотреть фактам в лицо.

— Я смотрю фактам в лицо — каждый день! Я рассматриваю вероятность, что он вышел на своей яхте в море, основываясь на одежде, оставленной на палубе. Может он решил искупаться, у него свело ногу, и он утонул? Может у него случился сердечный приступ? Или он сделал — сделал это намеренно? Сделал ли он — сделал...

— Я говорю не о том, как он умер. Я говорю о других вещах.

Вещах, которые довели его до самоубийства.

Замолчи. Просто перестань. — Я сжимаю руками виски, моя голова, кажется, сейчас взорвется. — Я не могу говорить об этом прямо сейчас, ладно? Просто не могу. — И я снова умоляю, опуская руки, обхватывая себя за талию и замыкаюсь в себе.

— Если не сейчас, то, когда? Ты не хочешь говорить со мной об этом. Ты отказываешься признать это. Даже когда реальность того бардака, что он оставил смотрит тебе в лицо. Каждый раз, когда ты запираешь себя в этой крошечной спальне, каждый раз, когда не решаешься купить себе кофе, задумываясь над балансом своего банковского счета. Он сделал это с тобой — он оставил тебя в этом состоянии неопределенности. Если бы не твоя подруга Сорайя, было бы еще хуже, ты могла оказаться в тюрьме. Ты ведь знаешь, что это правда.

— Я знаю, но не могу...Пока еще.

— Ты должна взять себя в руки, может посетить психоаналитика. И найти работу. Ты должна вернуться к человеческому роду.

Когда она вздыхает, я вижу напряженность на ее лице, но прямо сейчас я не могу о ней думать. Как обычно, я предпочитаю об этом не думать.

— Я — я пойду, налью себе еще кофе. — Не дав ей возможности заговорить, я спрыгиваю с дивана. — Хочешь чашечку? — Я притворяюсь, что не слышала ее расстроенного вздоха.

Добро пожаловать в мою субботу.

Глава седьмая.

Фин.

Я прихожу в себя, резко вскакивая с постели, кашляя и задыхаясь. Кислород и мое дыхание перестали быть друзьями. Мое сердце колотится где-то в районе горла, оставляя после себя ужасное чувство опустошенности в грудной клетке.

Кошмар наяву.

Пробуждение никогда не было моим любимым состоянием, но в течение нескольких недель после смерти Маркуса, я обнаружила, что не в состоянии бодрствовать и большую часть времени спала. Избегая реальности, думаю. Я просто не могла выбраться из нашей постели, как будто горе и чувство вины придавливали меня к матрасу своими невидимыми руками и держали в плену. Но это был не настоящий сон. Спокойный сон. Он больше походил на потерю сознания, во время которой я вынуждена была наблюдать за нашим последним проведенным вместе утром, события которого прокручивались в моей голове снова и снова.

Он попрощался? Может я упустила какую-то зацепку?

В последнее время я легко засыпаю только с помощью таблеток. Без них я сплю урывками, меня мучают кошмары. Кошмары, которые преследуют меня при свете дня. В течение нескольких минут после того, как открываю глаза, я чувствую себя нормально, словно застряла где-то между сном без сновидений и пока еще нереализованной реальностью дня. Подсознательно, я чувствую, что чего-то не хватает, но на какую-то блаженную секунду я не уверена, чего. Я просто в порядке. Ничего плохого не произошло. Все остается, как прежде. В естественном порядке вещей туман дремоты рассевается, и с ним приходит холодная реальность: у меня больше нет мужа. Дома. Места в этом мире.

Или, временами, я просыпаюсь такой.

В ужасе. Чувствую, что задыхаюсь. Мой нос горит от фантомного жжения соленой воды, а мою кожу покалывает от солнечного ожога. Знаю, это не имеет смысла, это погружение в сопереживание, но тем не менее, я сжимаюсь, кашляя и задыхаясь, отчаянно борясь за свою жизнь.

Мое дыхание неровное, пока я стараюсь заглотнуть побольше воздуха, чтобы накачать им свои легкие. Только когда я начинаю успокаиваться, с жадностью вдыхая кислород, мне удается вытереть слезы. Меня трясет, и я заставляю себя откинуться на подушки, прижав руку к тому месту, где я думаю, находится диафрагма. Я вжимаюсь в матрас, желая, чтобы мое дыхание восстановилось.

Я сухая. Я на земле.

Я не умираю. И никогда не умирала.

Вдох. Выдох. Сосредоточиться на том, как поднимаются и опускаются мои руки, на пении птиц за окном или на линиях на потолке. Сосредоточиться на чем-либо еще.

Подсознательно, я понимаю, что причина в чувстве вины. Я, возможно, не приложила свою руку к его смерти, но чувствую, что виновата. Я перестала ощущать причастность к своему браку задолго до его смерти.

Как только мне удается справиться с ужасом, я могу обуздать свои мысли, мое сердцебиение приходит в норму, хотя, мне кажется, что я лежу здесь уже довольно долго.

Через тонкие стены я слышу, как звонит будильник Айви, и спустя мгновение, как она бродит в своей спальне. В такое утро, как сегодня я благодарна, что у нее крепкий сон, но слышать, как она начинает свой день, вроде как успокаивает. Я рада, что этим утром, в ее единственный выходной, она настолько дисциплинирована, что завела будильник. Это небольшая часть обычной рутины, за которую можно зацепиться, на чем можно сконцентрироваться. Я здесь - как и Айви - и мне нужно больше ценить своих подруг. Даже если их доброта ранит.

Я вытягиваю свои дрожащие руки, в кои то веки не впадая в уныние, что мои пальцы почти касаются стен по обе стороны кровати. Мое дыхание восстанавливается, чувство паники ослабло, хотя меня по-прежнему потряхивает.

Да пошло оно все. Я так устала не чувствовать себя собой. Устала боятся того, что может принести утро. Устала от окружающих, которые считают, что я могу в любой момент рассыпаться, будто могу взорваться и сломаться. Превратиться в пыль.

Сменив ужас на злость, я хватаю свой телефон с небольшого столика с зеркалом, замаскированного под прикроватную тумбочку. Пролистав письма в электронной почте, я замечаю одно от Сорайи, которая спрашивает, будет ли у меня сегодня время немного с ней поболтать. Я вздыхаю, хотя и не совсем обида заставляет меня сделать это, а скорее маленький и внезапно возникший вопрос "почему". Почему я, а не она? Почему не какая-то незнакомка на улице? Безжалостная мысль вызывает чувство вины, потому что, если бы не мои друзья, неизвестно, где бы я была.

Я как-то читала, что горе должно переживаться этапами, но я, кажется, не могу выбраться из своего состояния страха. Нет, это не совсем правда, потому что я довольно сильно злюсь. Злюсь, что это случилось; что я все потеряла. Именно злость я продолжаю держать в себе. Ярость, которую не могу выразить; я устала жить в постоянном ужасе, сыта этим по горло.

— Хочешь кофе?

Голос Айви раздается за дверью и отвлекает меня от моих мыслей, которыми я не хочу делиться. Я отвечаю хриплым голосом.

— Я сделаю.

Я замечаю, что тон у Айви сонный, но не недружелюбный, и после вчерашнего, это все, о чем я могу просить. Нам удалось избегать друг друга после нашего разговора, в основном потому, что суббота оказалась ее самым загруженным днем. Я рада, что дела идут хорошо, особенно так скоро после открытия. Я также рада, что мы не ужинали вчера вечером вместе. Она сказала, что ей надо разобрать кучу бумаг, и большую часть вечера она провела за своим ноутбуком и со счетами, то ли вправду, то ли, чтобы избегать меня, не могу быть уверенной.

Сейчас я на кухне и наполняю чайник холодной водой, попутно доставая банку растворимого кофе из шкафчика над головой. Мне не хватает моей итальянской встроенной кофе-машины. Мне бы хотелось привезти ее с собой. Это не самая здравая мысль, но из всех атрибутов моей прошлой жизни, хороший кофе — это одна из вещей, по которым я больше всего тоскую. Не то, чтобы тут было место для кофеварки эспрессо; места в кухне едва ли хватает крошечного прямоугольного стола. Обычно мы тут не едим, так как это место стало чем-то вроде рабочего кабинета Айви, а ее ноутбук занимает крошечную обеденную зону, в то время как я ночую в ее офисе, я полагаю. Стопки документов и счетов-фактур стратегически свалены на столе и прижаты различными предметами от пресса для чеснока до банки с компотом из чернослива. Я полагаю, у Айви должна быть какая-то система в этом безумии, хотя для меня все это выглядит хаотично.

После ремонта салона, который действительно был в стиле семидесятых, у нее осталось не так много денег. Квартира над салоном была не в лучшем состоянии. Мы сделали все, что смогли, чтобы привести ее в порядок, для начала убрав почти психоделические ковры, расстеленные по всему этажу. Это было ковровое покрытие с таким безумным рисунком, что, если смотреть на него в течение минуты-двух, начинаешь чувствовать головокружение. Я потираю ногой пол в кухне, размышляя о том, как повезло ее банковскому счету, что под тем отвратительным ковром мы обнаружили довольно приличный деревянный пол. Мы с Нэт побелили доски, покрыв кухонные шкафчики той же краской. В результате получился стиль чуть более потертый, чем шик, но вполне подходящий, особенно в сочетании с отчищенным столом из сосны и самодельными выбеленными стульями.

- Разве у тебя нет пижамных штанов? - в дверях кухни появляется Айви, одетая в голубые фланелевые пижамные штаны и футболку с изображением группы Ramones, ее волосы похожи на воронье гнездо. Ее хмурый взгляд непосредственно направлен на мои ноги, заставляя меня посмотреть вниз на мою ночную сорочку, вернее на ее отсутствие. Футболка, которую я посчитала слишком большой, оказывается на самом деле немного короче.

- Могло быть и хуже. - У меня есть пунктик по поводу нижнего белья и легких ночных сорочек, или, лучше сказать, у меня был пунктик по поводу подобного вида лоскуточков. В настоящее время, что видите, то и получаете. Трусики, Футболки. Слегка волосатые ноги.

- Можешь сделать мне чай? - спрашивает она сквозь зевоту. - И Джун там испекла кексы с изюмом в хлебопечке.

Я поворачиваюсь, чтобы налить воды в чайник, когда мой телефон жужжит на кухонной столешнице.

- Кто это? - спрашивает Айви со своей обычной прямотой.

- Полагаю, что спам, - я кладу чайный пакетик в ее кружку. - Я получила письмо от Сорайи вчера поздно вечером. Она собирается позвонить позже.

Айви издает невнятный звук, наподобие вопрошающего возгласа. Что-то определенно не так.

- Что?

- Что? - повторяет она, только ее тон чуть выше, и выглядит она словно олень, попавший в свет фар.

- Что за сдавленный звук?

- Я просто подумала, что это возможно хорошая идея. - Она решительно кивает головой. - Очень хорошая идея.

- Это всего лишь телефонный звонок, Айви. - Просто телефонный звонок, который в эти дни я все больше ненавижу делать. Я всегда буду ценить то, что сделала для меня Сорайя, но похоже, что мы с ней могли бы жить на разных планетах сейчас. Я обязана им обеим - Айви и ей - если бы не они, я жила бы со своей мамой и ее новым парнем, а может и еще хуже. Томилась бы в иностранной тюрьме, возможно. Но, поддерживание контакта с Райей приводит меня в уныние. Как будто в дни между нашими звонками я могу игнорировать свое прошлое и просто сосредоточится на том, что у меня впереди. И под впереди я имею в виду именно это; ни прошлое, ни будущее, лишь то, что непосредственно передо мной.

Убого, я знаю.

- Знаешь, что еще будет хорошей идеей? Если ты побреешь ноги.

Я смотрю вниз на небритые конечности.

- Зачем? Их никто не видит.

- А если медведь накакает в лесу, это значит, что никто не видит?

Я фыркаю. Айви всегда переворачивает все с ног на голову и задом на перед.

- Ради скромности медвежонка Пуха, надеюсь, что так.

- Ты знаешь. что я имею в виду. - Подойдя ближе, она наклоняется ко мне. - Обычно помогает, когда нажимаешь кнопку, видишь? - говорит она, включая чайник. - Вроде бы ты должна быть умной.

Все еще самодовольно улыбаясь, она разворачивается и уходит.

Я насыпаю чайную ложку растворимого кофе в свою кружку, упираясь бедром о столешницу. Пока я жду, когда закипит чайник, я отвлеченно провожу рукой по одному из стульев, замечая уголок, где белая краска оставила непривлекательный подтек. Ковыряя ногтем этот бугорок, я устраиваю эффект домино: стул качается на неровном полу, задевая стол и выводя ноутбук Айви из спящего режима. Не обращая на это внимание, я продолжаю отчищать стул, когда мой взгляд наталкивается на светящийся экран. Обычно, я не шпионю. На мой взгляд, люди, подслушивающие у замочной скважины, заслуживают получить в глаз, но одно определенное слово привлекает мое внимание, вызывая приступ тошноты, которая почти толкает меня на колени.

Это слово - имя моего скончавшегося мужа.

Зачем Айви писать о нем?

Я отодвигаю со скрежетом стул и сажусь на его твердую деревянную поверхность.

Я действительно не знаю, говорится в письме. Она все еще уязвима и не желает разговаривать об этом. Письмо продолжается, обрываясь на полуслове, после короткого упоминания о курсе восковой депиляции, который я совсем недавно прошла. Это своего рода шутливое суждение о том, чтобы мне попрактиковаться на себе, хотя, подтекст заключается в том, что я прячусь сама от себя.

Я прокручиваю страницу вверх, читая предыдущее письмо, то, на которое отвечает Айви. Оно от Сорайи. Я и понятия не имела, что эта парочка общается с момента моего возвращения, и, на мгновение, мне немного обидно. Но, когда мои глаза пробегаются по содержимому письма, приступ тошноты возвращается, и желчь подступает к горлу.

Нужно рассказать.

Мы не помогаем ей, скрывая от нее это.

Она наказывает себя и за что?

- Фин, ты же не варишь кофе по-турецки, да? - голос Айви застает меня врасплох, чувство вины резко проступает на моих щеках.

- Н-нет, - кричу я в ответ. - Если только ты хочешь, чтобы я его сварила.

- Боже, нет. Эта фигня, словно жидкая смола. Что ты возишься так долго? Ты корову ходила доить что ли?

- Минутку, - отвечаю я, пробегаясь по строчкам письма, даже когда они расплываются по экрану. Словно на расстоянии я слышу, как закипает и выключается чайник, но не могу пошевелиться.

- Человек может умереть от жажды, дожидаясь - Айви заходит и останавливается как вкопанная в дверном проеме, в долю секунды выражение на ее лице меняется от шока к сочувствию.

- Что это, что ты не хочешь, чтобы я видела? - спрашиваю я отстраненным и дрожащим голосом, и мысли у меня соответствующие. - Что может быть хуже, чем то, что я чувствую сегодня? Вчера? Весь этот год? - я понимаю, что мои слова не являются отражением того, что происходит в моей голове - они не громкие и сердитые, а скорее печальные. - Я имею в виду, я потеряла мужа, дом, большинство своих друзей. Свое место в этом мире и более чем на несколько недель свое желание жить. Что еще осталось, что причинит мне боль?

- Я хотела рассказать тебе, но не сразу. Я полагала, что ты еще не готова, не после вчерашнего разговора. Мы решили подождать хотя бы до твоего дня рождения, но Райя -

- Сказала, что я делала из него святого. Что мне нужно было возложить память о нем на алтарь моего самоуважения. Кто говорит такие вещи? - я издаю полусмешок, потому что знаю ответ. Сорайя Язва. Сорайя Суровая. Сорайя, женщина, которая, рискуя попасть в тюрьму сама, помогла мне покинуть страну после смерти Маркуса.

- Что такого, по ее мнению, я должна увидеть? Но ты считаешь, что не должна?

- Пока. - Айви заходит в кухню и начинает перекладывать чернослив и бумаги на столе. - Я не - не думала, что ты была готова. У нее добрые намерения, но она не знает, что у тебя все еще бывают дни, когда ты просыпаешься от слез.

Мне становится стыдно.

- Ты думала, я не слышала тебя? - немного печально спрашивает она.

Сжав губы, я качаю головой.

- Просто я не знаю, усложнит ли это все или улучшит. - Подавленно говорит она, вытаскивая спрятанную под кипой бумаг папку для документов. - Я надеялась, что нам удастся сохранить это в тайне, пока ты не придешь в себя. Почувствуешь себя сильнее, может. - Ее слова затихают, ее следующая фраза звучит примерно так же. - Райя обнаружила кое-что...недавно.

Она протягивает мне коробку в фирменной почтовой упаковке. Fed-Ex (FedEx Corporation — американская компания, предоставляющая почтовые, курьерские и другие услуги логистики по всему миру. Прим.пер.)

У меня руки дрожат, когда я забираю ее у нее.

- Что это? - я держу коробку, замерев, словно там бомба.

Айви выглядит так, словно ей неловко, хотя не отводит от меня своих глаз. Что говорит мне, эта посылка является бомбой другого вида. У нее такой взгляд, будто она хочет успокоить, но не в "все будет хорошо" значении. Он больше похож на "я тебя прикрою". Взгляд, от которого холодок пробегает по позвоночнику.

- Я точно не знаю. Я лишь знаю, что это значит. - Выражение ее лица беспокоит меня больше, чем коробка в руках. - Я лишь хочу, чтобы ты знала, что я не намеревалась скрывать это от тебя. Я бы с радостью...ну, не с радостью, но Райя собирала кое-какие твои вещи, которые она успела забрать из твоего дома. Она складывала их в коробки, чтобы отправить, и нашла... - Она указывает на коробку в моих руках. - Это.

Я разрываю упаковку и вытаскиваю содержимое, выложив его на стол. Я беру в руки сложенную выписку из банковской карты на имя Маркуса и чек из магазина нижнего белья Agent Provocateur. Ничего шокирующего, кроме цены.

- Это за одежду для сна, - говорю я, взяв чек. - Он - он купил мне это во время его последней командировки. - Крошечные затейливые кусочки серебристого кружева и атласа, больше предназначенные для того, чтобы его снимали в спальне, а не надевали для сна. Как оказалось, они не были использованы ни для того, ни для другого. Я даже этикетки не сняла, я была потрясена, когда нашла в шкафу подарочную коробочку, так как у нас уже какое-то время не было интимных отношений. - Интересно, что с ними случилось? - рассеяно спрашиваю я, представляя мимолетный, но все же нелепый образ Джорджа, садовника в нашем доме в Дубайе - последнее место, где мы жили - надевшего прозрачную сорочку и кружевной пеньюар во время стрижки газона в невыносимую жару.

- Думаю, это все где-то в коробке. Может среди вещей, которые Райе удалось упаковать? - паника отражается на ее лице прежде, чем она опускает голову, ее взгляд теперь прикован к столу.

Я беру другой счет; он из того же магазина, датированный следующим днем. В каждом чеке оплачены одинаковые предметы на одинаковую сумму.

- Должно быть, тут какая-то ошибка. Это поддельная кредитка?

- Мне бы хотелось этого, - почти шепчет Айви, прикасаясь к моей руке, когда я вытаскиваю содержимое конверта поменьше. Пачка фотографий падает на стол, и я ахаю.

Это фотографии личного помощника моего мужа в такой же сорочке и ажурном пеньюаре.

Толстая сука.

Глава восьмая.

Фин.

— Что ж, тогда это здорово, что он умер.

— Ну, я бы так не сказала.

— Но она ведь счастлива, что его здесь нет, так?

— Ну, наверно, но —

Лежа на животе на диване, я слушаю, как Наташа и Айви обсуждают на кухне громким шепотом преимущества моей нынешней ситуации, учитывая утренние откровения.

— Так в чем проблема?

— Иногда сочувствия бывает воз и маленькая тележка, — многозначительно говорит Айви.

— Я не понимаю. Он ей изменял — и не раз, если те выписки по кредитной карте и чувственные почти обнаженные снимки что-то значат — но она все еще грустит?

Чувственные — это правда. Тело его личного помощника выглядело в этих кусочках кружева лучше, чем мои скромные формы когда-либо. Не могу поверить, что была такой глупой.

— Ну, — Айви пытается снова, замолчав, вероятно, чтобы подобрать слова попроще. Более простые выражения? Муж — мертв. Фин — грустно. Может ей стоит взять свой телефон и воспользоваться смайлами. — Конечно же она все еще грустит. Он был ее мужем, и по-прежнему мертв, только сейчас, наравне со скорбью, она начнет испытывать безумную злость. Надеюсь, — добавляет она. Я практически чувствую, как она смотрит на меня сквозь стену. — Рано или поздно.

Личный гребанный помощник, я пытаюсь молча закипеть от ярости. Очень, мать твою, личный. Примите сообщение, мисс Каррерас, вплоть до самого основания моего члена.

Вы пробовали закипать от злости? Заставить себя испытать что-то вроде ярости в ответ? Почему я не матерюсь и не кричу? Разве это не лучший способ справиться со всем этим?

— Если бы ему не хватило здравого смысла умереть после того, как его член побывал во всех тех других щелках, — потому что, да, выясняется, что мой муж был тем еще фотографом—любителем, хотя я чувствую облегчение, что Райя не стала посылать снимки нескольких женщин. — Ему лучше было бы утонуть, если бы был моим мужем, потому что, честно, я убила бы лживого ублюдка!

Столько ярости, а где же моя? Должна ли я чувствовать себя лишенной такого удовольствия?

— Тише, ради всего святого!

— Расслабься. Он изменял ей. И теперь он мертв. Если это не повод для празднования, тогда что?

— Это не поминки, это ее день рождения, — шипит Айви шепотом. Технически, он будет только на следующей неделе, но сегодня вечером мы собирались погулять; поесть и выпить, не то чтобы это была моя идея. На самом деле, когда это было упомянуто, я решила вовсе отказаться от приглашения.

— Именно. Слава яйцам, мы наконец-то к чему-то пришли!

Я действительно не могу больше это выносить. На протяжении нескольких месяцев вплоть до сегодняшнего дня я не знала, что делать, не говоря уже о чувствах. Я практически не существовала, проводя все свои дни в крошечных стенах этого здания. Я старалась занять себя, помочь Айви, где могла, хотя бы для того, чтобы хоть как-то отблагодарить её. Но я не жила. Просто существовала. Меня заклинило подобно поцарапанному компакт-диску. Я почти ни с кем не общалась за пределами своего ограниченного круга и определенно не старалась вмешивать что—либо личное, помимо того, что от меня требовалось, в основном ограничиваясь вопросами питания, личной гигиены и прочее. И во время этого убогого существования я выплакала хренов океан слез. Я съеживалась на этой дерьмовой кровати, будучи слишком напуганной, чтобы выяснять или ожидать, что может принести будущее, обвиняя себя за то, что сделал он. Но, каким-то образом, после резкого пробуждения сегодня утром эти чувства отключились. Как свет, и прямо сейчас я — противоположность тьме. Мне стыдно признаться, что все это вызывает некое тошнотворное чувство, однако я вполне адекватно понимаю, что последнее предательство Маркуса не заставило меня почувствовать своего рода исцеление. Я просто нахожусь в оцепенении. В комфортном оцепенении и на данный момент желаю такой и оставаться.

Не принимая во внимание эти чувства, или их отсутствие, сейчас, я действительно не могу больше слушать Айви. Вчера она всеми силами заставляла меня вернуться в реальный мир, и, если бы пришлось, она потащила бы меня, пинающуюся и кричащую. Но теперь, похоже, все отошло на второй план.

Я снова становлюсь развалиной. Она ожидает, что я согнусь под тяжестью этого дополнительного дерьма. Сломаюсь сильнее.

Но я не собираюсь это делать.

Опустив ноги на пол, я встаю и направляюсь в свою спальню. Я роюсь в ящиках комода, пока не нахожу то, что ищу. А, вот где они!

— Я не собираюсь предлагать… — Айви замолкает, глядя на меня, как на причину для беспокойства. Возможно из-за моего внезапного появления в кухне с остроконечными, заточенными инструментами. — Привет, Фин, — осторожно говорит она. — Что это у тебя там?

Я улыбаюсь ее тону, и из-за того, что она смотрит на меня, как на сумасшедшую, моя улыбка кажется странной. Словно натянутой, поэтому я перестаю улыбаться. Да, я в оцепенении, но мне нужно кое-что сделать, так что я кладу на стол пару больших парикмахерских ножниц.

— Если бы я собиралась прикончить себя, или вас двоих, я не стала бы делать это с помощью ножниц, — говорю я, стягивая эластичную резинку для волос вниз, но не до конца. Мои волосы рассыпаются на уровне плеч, приобретая форму шляпки гриба. Я снова беру в руки ножницы.

— Убийство? — размышляю я. — Возможно, я прибегла бы к отравлению. Или, может быть, к ужасному несчастному случаю. О, я знаю! Я бы перенастроила ваши вибраторы!

— Чтобы у нас был яркий финал? — добавляет довольная Наташа.

— Зачем тебе —

— Знаешь, что? Я чувствую себя замеча-а-а-тельно! — Небольшое преувеличение, но какого черта. — Но я слегка похожа на скучную Степфордскую жену, правда? — Эта парочка не совсем понимает, о чем я. — Так что, я подумала, вы сможете помочь мне. Вы, обе! — Схватив кончик своего хвостика одной рукой, второй я одним движением отрезаю светлые пряди. В комнате царит полная тишина, не считая их резких вздохов.

— Поэтому, вот что произойдет, — я кладу свой отрезанный хвостик на стол. — Ты создашь мне совершенно новый образ, — говорю я, указывая ножницами на Айви. — И ты сделаешь его сказочным. А ты, — требую я от Нэт, снова указывая ножницами. — Принесешь мне большой стакан чего-нибудь алкогольного, потому что к определенному моменту сегодня вечером я собираюсь чертовски напиться.

Когда я опускаю ножницы, я не уверена, какую реакцию ожидаю увидеть, но точно не такую.

— Вы похожи на парочку гуппи. Давайте, чик-чик! — парочка подпрыгивает, когда я хлопаю в ладоши. — Я думала, мы собираемся в загул сегодня вечером?

***

Айви проделала потрясающую работу, даже если она выглядела немного напуганной, она подстригла и уложила мои волосы. Я не могу вспомнить, когда последний раз носила короткую стрижку, и мне нравится, что мои изысканные высветленные пряди исчезли. Я верчу головой из стороны в сторону, наслаждаясь скольжением волос по челюсти и провожу руками по ним, восхищаясь длиной прямой стрижки и совершенно влюбляюсь в свою челку в стиле Бетти Пейдж. Стрижка забавная, но все же взрослая. Сексуальная и довольно таки прикольная. Такая стрижка требует определенный стиль в одежде, поэтому, хотя мы собираемся в один из деревенских пабов, я прихорашиваюсь — я даже брею ноги, и кое-что еще — вытаскиваю черную, очень обтягивающую юбку из шелкового трикотажа, которая выглядит так, словно ее покрасили с помощью краскораспылителя, в паре с одной из шелковых блузок. Я купила ее в прошлом году в Париже; мне нравится объемный бант на горловине и прозрачные рукава. К тому же, по словам Айви, зеленый цвет добавляет такой же оттенок моим глазам. Красивое нижнее белье, которое я вытащила со дна крошечного выдвижного ящичка, плотные нейлоновые, черные колготки и туфли на высоких каблуках.

— Утонченная, кокетливая и моложе тридцати.

— Это для твоего профиля на Снетч.ком? — Наташа ставит передо мной стопку с какой-то темной со сладким запахом жидкостью, поднося к своим губам такую же.

— Мой что?

Резко выдохнув, она залпом выпивает спиртное, от чего ее передергивает.

— Ну, знаешь, сайт знакомств.

— Я не знаю с чего начать. Особенно после своего замужества.

— Прозрела? — спрашивает она.

Я киваю.

— Любой, кто хочет жениться, должен понимать, что делает, — продолжает она. — Иначе рискует попасть в психушку.

Я резко поворачиваю голову в ее сторону, а потом вспоминаю; мама Наташи умерла молодой, а ее отец не проявлял к ней особого интереса. Вот так она и стала жить с Джун. — Как говорила моя мама, каждый может ошибиться. Вот когда человек повторяет одну и ту же ошибку, стоит начинать беспокоиться о его вменяемости.

Это, возможно, также объясняет ее отношение к мужчинам.

— Что заставляет тебя думать, что я снова хочу отношений с кем-нибудь? — когда-либо.

Мой взгляд возвращается к моему отражению, когда я наношу темную подводку для глаз на веки.

— Ничего не изменилось сегодня, — я не уверена, кого из нас я пытаюсь убедить.

— Так, сядь. Дай мне сделать это, — говорит она, почти опрокидывая меня на кровать.

Пару минут спустя она протягивает мне компактную пудреницу из моей косметички.

— Вот.

Зеркало такое маленькое, что мне приходится проверить каждый глаз по очереди, но она нарисовала мне идеальные изогнутые стрелки.

— Выглядят великолепно, Нэт, — и это на самом деле так, все, что мне сейчас необходимо, это яркая помада, чтобы закончить мой образ в стиле ретро. — Мои способности в использовании подводки довольно плачевны.

— Твои способности в нанесении макияжа в целом, ты имеешь в виду. Тебе нужно начать прилагать чуть больше усилий. В течение нескольких недель твое лицо не видело ничего кроме нескольких мазков увлажняющего крема. Я бы прочитала тебе лекцию о солнцезащитных средствах, только ты никогда не покидаешь пределов этой квартиры.

— Солнце в Шотландии светит, сколько, раза два в год? Я скорее похожа на анемичного вампира.

— Заткнись. Ты все равно выглядишь загорелой по сравнению со всеми нами.

— Но не с теми, кто поклоняется кабинкам с распылением загара, — она не улыбается, просто пристально всматривается в меня, словно ожидая некоторой искренности.

— Слушай, я знаю, — говорю я тихо. — Просто мне...

— Было наплевать, — тихо говорит она. — Что ж, пора начать снова заботиться о себе.

Она касается уголков моих глаз большими пальцами; может, чтобы подправить стрелки или вытереть вдруг появившиеся слезы.

— Тебе идет. Сейчас твои глаза еще больше похожи на кошачьи.

Я улыбаюсь ей в ответ, в моих глазах стоят слезы, хотя я почти уверена, что за ее словами скрывался комплимент. Очень мило с ее стороны сказать такое, однако, я не считаю свои глаза впечатляющими. Полагаю, что, сравнивая с кошкой, она, должно быть, имела в виду, что у меня тот зеленовато-голубой взгляд самой обычной кошки.

По-прежнему стоя передо мной, она скрещивает руки. Это могла бы быть защитная поза, если бы не выражение ее лица.

— Давай. Выкладывай.

— Ты скажешь, чтобы я закрыла эту тему, но я думаю, что знакомства могут быть хорошей идеей.

— Свидания? — повторяю я с недоумением. — Ничего не изменилось для меня, Нэт.

— Ты продолжаешь это повторять, но это не правда. Он, может быть, по-прежнему мертв, но он изменял тебе. Обманывал тебя.

— Я в курсе, — по крайней мере теперь. — Но знакомства не решат эту проблему.

— Ну, это не вернет его, так что можешь снова его убить, но я думаю, тебе необходимы, не знаю, страховочные колесики?

Иногда Нэт очень странная, но обычно она говорит разумные вещи.

— Подстраховка. Как у малышей на велосипедах.

— Я знаю, как они выглядят, мне просто интересно, на каких наркотиках ты сейчас, — я смотрю на нее, недоумевая и качая головой. — Ты, должно быть, под кайфом.

Я начинаю подниматься с кровати, когда она предупреждающе протягивает руку.

— Просто выслушай меня. Возвращаясь к сайтам знакомств —

— Мы говорили о сайтах знакомств?

— Послушай, мужчины регистрируются на сайтах знакомств не просто так, правильно?

— Конечно. Вероятно, надеясь на череду регулярных, но ни к чему не обязывающих минетов?

— Я говорю не о Синдер (сайт знакомств).

— Понятия не имею, о чем ты говоришь.

— Это что-то вроде приложения, чтобы подцепить кого-то. На твоем телефоне? Этакий цифровой рынок мяса. Закусочная для секса?

— Нет.

— Забудь. Слушай, если ты зарегистрируешься на приличном сайте знакомств, мужчины там, они вроде как нацелены на поиск партнера, так?

— Конечно... — говорю я, оставаясь при своем мнении и будучи не совсем уверенной, куда она клонит.

— Так что, это будет безопасным проникновением, — продолжает она, снова с намеком.

— Проникновение.

— Да. Погружение в воды знакомств. Через мелководье.

— Я действительно не знаю, что и сказать, — потому что я едва ли понимаю, о чем она толкует.

— Просто, ты тот тип женщин, которым нужен мужчина, подожди, не переворачивай все с ног на голову, — говорит она, когда я начинаю неуверенно спорить в ответ. — Может "нужен" слишком сильное выражение, но тут я не согласна с Айви. Некоторые люди просто нуждаются в других людях, не так ли? Понимаю, что я не знаю тебя настолько хорошо, как она, но я думаю, что ты одна из таких людей. Одна половинка пары. И, ты великолепна, верно? — мои губы все еще шевелятся, но я не могу издать ни звука, кроме небольших вздохов. — Так и есть. И все мужчины будут твоими. Ты выглядишь такой беззащитной и чувствительной.

— Ты на самом деле, должно быть, под кайфом, — усмехаюсь я. — Я язвительна и бесчувственна…

— И у тебя есть право быть такой, но я не думаю, что ты полностью понимаешь себя.

— Сколько ты выпила? — я показываю на пустую стопку позади нее.

— Не так много, по сравнению с тем, сколько выпьешь ты к тому времени, как заползешь в кровать сегодня вечером. Послушай, тебе нужен мужчина, потому что ты такая женщина — хорошая женщина. Ты заслуживаешь быть любимой и желанной и все такое, — она начинает говорить быстрее, намереваясь высказать все, что должна сказать, когда я начинаю вставать. — Речь не о случайном знакомстве на одну ночь. Я просто переживаю, что тобою воспользуются. Зарегистрируйся на сайте знакомств, ради всего святого. Сходи на десятки свиданий — на тысячи.

— Да, хорошо, спасибо за твой совет и оценку мира знакомств, но ничего не изменилось. Мне нужен мистер «Тот Самый» так же, как собаке пятая нога.

— Значит, ты собираешься продолжать отдавать себя человеку, который ничего не заслуживает от тебя — ни твоей скорби, ни уважения, и определенно, твоей любви.

Я начинаю собирать содержимое своей косметички, когда ее слова поражают меня прямо в сердце, словно острый нож. Но я не успеваю ответить, поскольку понимаю причину ее слов, сказанных второпях.

— Ну, Фин, разве ты не сногшибательна! — восклицание Джун привлекает мое внимание к дверному проему, где стоят она и смущенная Айви.

— Ты прекрасно выглядишь, душенька. Как кинозвезда.

— Она была бы похожа на Мортишу Аддамс, если бы осталась с тем макияжем, который сама себе сделала, — бубнит Нэт.

— Благодарю, Джун. Ты собираешься составить нам компанию за бокалом шерри? — я была бы не против. Это помогло бы этим двоим держать свои мысли при себе. Джун — хороший человек; иногда она становится голосом разума, в другие дни, она просто слегка сумасшедшая.

— О, нет. Айви просто попросила меня заглянуть. Она очень расстроилась, что ты обстригла волосы. Честно говоря, я подумала, что ты, должно быть, спятила, как та певица, Бритни, как там ее, и обрезала волосы разделочным ножом. Как же ее зовут? Память моя в последнее время...— Ах — Бриттани Спайкс!

Я не заморачиваюсь ее поправлять, лишь приподнимаю бровь, глядя на Айви, когда Джун хватает ее за локоть.

— Из того, что ты сказала, я ожидала, что девочка будет в полном раздрае. Ты хорошо поработала, Айви. Я, возможно, попрошу тебя сделать мне то же самое в следующий раз, — говорит она, приглаживая свои седые локоны. — Покончу с перманентной завивкой. Как ты считаешь?

— Я думала, что ты скажешь Фин, что ей следует отдохнуть после такого шока.

— Что? Ну уж нет. Она узнала, что мужчина, за которым она была замужем, был не тем, кем она его считала. С ней все будет в порядке. И молодость бывает только раз, скажу я вам. С такой прической она заслуживает славно покутить и оторваться, но не ты, — добавляет Джун, сразу указывая пальцем на свою внучку. — Наташа, если я увижу, что ты измазала своей помадой стекла моей входной двери, я вытащу тебя из постели на утреннюю литургию, поняла?

— Это было только один раз. И это было год назад. И, я только написала, почему меня не было дома.

— И оставила свои трусики на ступеньках, к тому же!

— Да, было дело, — соглашается она.

— Просто держи их сегодня при себе, мисси, потому что я не буду снимать свой слуховой аппарат.

Улыбка сползает с лица Наташи, как растаявшее мороженое.

— Это значит никаких незнакомцев в доме, да?

— Но, мне нравятся незнакомцы.

— Я серьезно.

— Реально, Джун, — фыркает Наташа. — Ты портишь мне на хрен все веселье!

Девятая глава.

Фин

— Перестань ворчать и двигай своей тощей задницей. — Наша троица, Нэт, Айви и я, идем по Парк Роуд. Ну, две из нас; думаю, Айви, ползет, передвигаясь со скоростью улитки. — Я думала, ты сказала, что в любом случае не пойдешь. — Поддразнивает Нэт.

— Кто-то же должен присматривать за вами.

— Мы всего лишь идем в местное заведение. В какие неприятности мы можем попасть?

— О, я не знаю. Может такие, которые заставили тебя снять свои трусики на садовой дорожке, — остроумно отвечает она.

Пока эта парочка обменивается колкостями, я молчу, закутавшись в воротник своей замшевой куртки. Острые каблуки моих сапог стучат по мокрым тротуарам улиц, таким вроде бы знакомым, но все же — не очень. Внутри у меня все кипит от волнения и трепета; я так давно не выходила в люди. Я чувствую себя странно, находясь на холодном вечернем воздухе. Воздух — влажный, и на улице темнеет, так как приближается ночь. Пока мы идем, уличные фонари периодически загораются и гаснут, из-за парадных дверей домов, расположенных стенка к стенке, доносится гул телевизоров и звуки семейной жизни.

— Кроме того, я за тебя не беспокоюсь, — тихо добавляет Айви, ее намек повисает в холодном воздухе. Конечно же, это за мной она следит. Я не виню ее. Она считает, что за последние несколько часов из скорбящей отшельницы я превратилась в фанатку стриженных волос, желающую поразвлечься. Мое объяснение, что мне нужно отдохнуть от заточения в четырех стенах, с ней не прокатило. Может, мне просто нужно было сказать ей, что я хотела отдохнуть от самой себя.

— В какой паб мы направляемся? — в деревне имеется три паба на выбор, и судя по направлению, куда мы идем, два из них выбывают из этого довольно небольшого списка. Я не совсем в восторге от того, чтобы провести вечер в одном из местных злачных мест; злачное место — это ключевой термин, учитывая, что некоторые из завсегдатаев уже сами через пару лет станут призраками. Я возможно слегка разоделась, но это лучше, чем сидеть и смотреть, как Айви приглядывает за мной...ожидая очередного эмоционального взрыва.

Время проходит. Время лечит. Время — отстой. Я устала, что мне постоянно говорят, что все, что мне нужно — это время, тогда как на самом деле мне нужна передышка. Передышка от жизни скорбящей вдовы. Передышка от участи обманутой жены.

— Мы идем в "County"? — я бы выбрала этот паб из двух, но Нэт отвечает нет, повторяя название паба, при этом не произнося букву О и превращая название в нечто гораздо менее приятное (County — в переводе с англ. — графство, Cunty — в переводе с англ. — гадкий, противный. Прим.пер.).

— В том месте полно старых недоумков, — добавляет она, останавливаясь у двери. — Мы пришли.

У меня сжимается сердце; старая бильярдная. Место, которое я бы с радостью избегала остаток вечности. Будучи подростком (избыток туши для ресниц, лака для волос и бушующие гормоны), я проводила здесь довольно много времени.

— Ах, не делай такое лицо. Будет весело.

— Знаю, в деревне выбор невелик, но в пабе мы, по крайней мере, сможем заказать что-нибудь поесть, а не только выпить, — возражаю я.

Прежде чем Наташа успевает ответить, открывается дверь, и на улицу просачивается приятное освещение, звуки тихой музыки и молодая парочка. Я отхожу в сторону, чтобы пропустить пару, когда Нэт начинает смеяться.

— Ты ведь не думала, что это все еще бильярдная, да? Разве я не говорила, что пока тебя не было, деревня стала более престижной? У нас даже есть пара полу-приличных ресторанов — а закусочная теперь стала высококлассной.

Я оборачиваюсь к Айви, которая стоит позади меня.

— Они избавились от бильярдной?

Айви уклончиво пожимает плечами.

— Внутри довольно мило.

***

— Именно это я и имею в виду относительно жизни в состоянии постоянного Небритября.

Выражение лица Айви становится угрюмым, когда мы входим внутрь. Официантка быстро спрашивает, заказывали ли мы столик, что сильно меня поражает — мы ведь не в Нью-Йорке — но, как только я осматриваюсь, то понимаю, почему.

То, что когда-то было обшарпанной бильярдной, теперь является стильным и оживленным рестораном. Как и в бывшей бильярдной, пространство разделено на два уровня. На нижнем уровне теперь располагается пользующийся большой популярностью бар, который тянется вдоль одной из стен; судя по всему, имеющий только стоячие места. Здесь также есть бильярдный стол, вероятно в дань уважения истории здания, только это стол выглядит так, словно принадлежит другой эпохе, может мужскому клубу.

Мезонин над ним заставлен длинными деревянными столами и металлическими стульями; что-то вроде индустриального шика, вступающего в противоречие с массивными стеклянными люстрами и бронзированными зеркалами, развешанными по всему помещению. За обеденной зоной расположено огромное окно в оживленную кухню, привлекая к себе основное внимание. Кухонные работники, одетые в черную униформу, порхают по кухне, словно золотые рыбки. А посетители? Они друг другу под стать — прилизанные и чистенькие.

Нижнее пространство ресторана, кажется, больше ориентировано на мужчин, вероятно, потому что там подают домашнее пиво в розлив. Я замечаю это, когда мы следуем за официанткой, которая ведет нас к нашему столику. И вот тут я понимаю, чем недовольна Айви. Этих мужчин, кажется, привлекает жизнь хипстеров. Подвернутые узкие джинсы, очки в стиле ретро, бороды и ироничные дедушкины кардиганы.

— Прекрати. Ты уже один раз высказалась на этой неделе, — жалуется Нэт. — Косметолог - фашист.

— Я просто не понимаю увлечения всей этой... — Айви жестом указывает на свой подбородок, плюхаясь на стул за столом, к которому нас подвели. — Растительностью на лице.

— Да ты и не жила, если у тебя не было мужчины, чья щетина побывала на твоих женских прелестях, — отвечает Нэт.

— Тише! — с беспокойством я гляжу в спину уходящей официантке. — Не стоит всем слышать, что ты предпочитаешь его волосатым.

— Это не так! — возмущенно отвечает Нэт. — Мне нравится, когда они заботятся о нижнем уровне. — Мой взгляд автоматически устремляется на первый этаж ресторана. — Да не там, дурочка. Я имею в виду, мне нравится, когда основная часть их члена практически не имеет пушка. А вот с лицом — другое дело.

Нэт продолжает возмущаться, ее слова становятся приглушенными и неясными, пока я рассеяно высматриваю что-то на первом этаже. Я говорю что-то, хотя имею в виду кого-то, потому что его трудно не заметить, промокшего или сухого, когда он буквально выделяется из толпы. И не только голова и плечи слегка выделяются, хотя он высокий. Это мой промокший утренний посетитель, появившийся в салоне в прошлый вторник. Мое тайное напоминание о прошлом.

Рори.

Он поднимает голову, как будто это мой взгляд заставляет его, и его глаза встречаются с моими. Хотелось бы мне вспомнить их точный цвет. Тогда, в салоне, они запомнились мне темными. Одна из его черт, которые я никак не могу четко воскресить в памяти. Будь проклят его идеальный подбородок. Если бы была в мире справедливость, он был бы толстым. Или лысым. Или еще лучше, и тем и другим.

К сожалению, он не такой. И я понимаю, что неправильно так думать, но, когда он мне ухмыляется, мои мысли становятся откровенно непристойными. Мать честная. Если это не самая сексуальная вещь, что я когда-либо видела с...ну, с тех пор, как он вошел в салон в прилипшей к его телу одежде.

И от одного его взгляда меня одновременно обдает холодом и бросает в жар. Холод — от того, что он поймал меня, когда я пялилась на него, а жар — из-за того, что его похотливая ухмылка сексуальнее, чем грех. И на это раз я наслаждаюсь этим взглядом, не избегая его. И не только это. Я позволяю себе отвлечься, вспомнить прошлое, почему бы и нет, черт возьми? Прямо сейчас мне больше не о чем думать. Сегодня вечером я не виню себя ни в чем. Мне не нужно чтить чью-либо память.

Он такой большой и загорелый. Отблески света от люстры подчеркивают медные пряди на его каштановых волосах. Мои щеки горят, я определенно наслаждаюсь моментом, стараясь запечатлеть в памяти его дерзкий взгляд и насмешливо выгнутую бровь. Одетый не совсем так, как окружающие его хипстеры, он также выглядит совсем по-другому, нежели во вторник. Ботинки, промокшие джинсы, фланелевая рубашка, прилипшая к телу. Не то чтобы незабываемо или вроде того. Сегодня вечером он одет настолько стильно, что мог бы отправиться на тусовку в Лондон. Или Милан. Серые тонкие, облегающие брюки, жилетка в тон, белая рубашка с воротником, концы которого застегиваются на пуговицы, и такого же цвета пиджак, перекинутый через его руку. Стильный и уверенный в себе, но несмотря на его изысканный внешний вид, определенно в этом мужчине есть что-то первобытное. И это ему очень идет.

Годы были милосердны к нему. Он все еще лидер, но в настоящее время он бы пробовался на роль сурового мужчины, предпочитающего держать контроль в своих руках, нежели на роль школьной любви. И дома он определенно воплотил бы фантазию Нэт о дровосеке. Или может о викинге — нет, о марадёрствующем викинге.

И внезапно мне захотелось, чтобы мой сарай сгорел дотла.

— Ты меня слушаешь?

Не очень ангельский голосок Нэт вырывает меня из задумчивости, гул ресторана заполняет мой слух, и резкий укол вины пронзает мою грудь. Небольшое, но болезненное напоминание о моем вдовьем статусе, но в свете утренних событий, я задвигаю его подальше, к чертям собачьим.

— Ага. Да, — отвечаю я, не поворачивая головы. — Внизу — лысо, сверху — заросли, как у китайской хохлатой. — Потеряв Рори из виду на лестнице, я перевожу взгляд обратно на эту парочку.

— Мы уже сменили тему. — Айви хмурится. Присмотревшись получше, я вижу, что она сидит с каменным лицом, ее взгляд похож на грозный взгляд горгульи. — Если каждый раз открывая холодильник, тебе на голову падает банка с джемом, в какой-то момент ты перестаешь открывать холодильник, верно?

— А? — Наташа опережает меня, ее замешательство также красноречиво, как и выражение моего лица. — Откуда это взялось, черт возьми? — но Айви не обращает внимание на ее слова, она пристально смотрит на меня. — В любом случае, — продолжает Нэт, не замечая нашего молчаливого противостояния, — какой придурок держит джем в холодильнике? Это верный способ остудить твой тост раньше, чем он попадет к тебе в рот.

— Финола? — язвительно произносит Айви сквозь зубы, злость просто сочится из нее.

— Айви? — отвечаю я, копируя ее тон.

— Вот, черт. Я не собираюсь это выслушивать. Если вы, двое, собираетесь ссориться, делайте это где-нибудь в другом месте. Я еще даже не поела!

— Мы не ссоримся, — отвечает Айви снисходительным тоном. Она избегает моего взгляда, концентрируясь на важной задаче по перестановке столовых приборов. — Я просто указываю на то, что безумие определяется повторением тех же ошибок с ожиданием других результатов.

Я чувствую, как мое лицо кривится.

— Какие те же ошибки? Я просто смотрела на него, а не лапала. В чем, черт побери, твоя проблема?

— Сначала ты говоришь, что собираешься путешествовать, а теперь кокетливо заглядываешься на парней.

— Ты говоришь, как Джун, — резко отвечаю я, почти признаваясь, что знаю его. Только это не защита, а повод для множества других вопросов. — И с каких пор смотреть на парней — преступление? Мне позволено смотреть! Это не значит, что я обесцениваю его память, — я не могу заставить себя произнести имя Маркуса — потому что на данной стадии вдовьих игр его память стоит примерно столько же, сколько у меня на текущем счете.

— Ты не просто смотрела. Ты посылала ему серьезный приди и трахни меня взгляд.

Я заливаюсь смехом, этот неожиданный взрыв удивляет нас всех.

— Как это вообще работает? Я даже не знаю, с чего начать. Как насчет демонстрации? Давай, покажи мне этот взгляд.

Айви борется с улыбкой, в конце концов, сдается и, словно на бис, косит глазами, при этом высовывая свой язык.

— О, Боже. С таким видом ты распугаешь всех парней!

И вот так, наша ссора прекращается, хотя я делаю себе мысленную заметку выяснить, что на самом деле происходит в ее голове.

— Вы, двое, биполярны или что-то в этом роде. — Ворчит Нэт, скрестив руки на груди. — Неужели мы не можем провести один спокойный вечер вместе?

Часом позже мы достаточно сыты — еда представляет собой своего рода фьюжн копченых продуктов. Это место определенно не для вегетарианцев, как отмечает Айви. Также мы достаточно выпили благодаря банкам с завинчивающимися крышками, наполненными мутными коктейлями со льдом (Банка с завинчивающейся крышкой, Банка Мейсона — запатентована жителем г. Нью-Йорка Дж. Мейсоном в 1857. Весьма популярный вид посуды для домашнего консервирования в конце XIX в. Вновь вошла в употребление в наше время после того, как возникла мода на натуральные продукты питания. Прим.пер.). На данный момент, это мой третий коктейль, хотя Айви и Нэт на два впереди и уже на том этапе вечера, когда все может пойти очень хорошо или очень плохо. Но, по крайней мере, Айви расслабилась, возможно, благодаря употреблению большого количества фруктовых коктейлей и ужину, состоящему в основном из салата.

— Что насчет него?

— Неа, слишком тощий, — отвечает Нэт, бесцеремонно разглядывая бородатого парня, на которого указала Айви, как на красавчика номер два. — Я скорее всего задушу его. И не доставляющем удовольствие, сексуально извращенным способом.

— А разве есть приятный способ, чтобы задохнуться? — это был риторический вопрос, но Наташа все равно отвечает.

— Мне говорили пару раз, что не прочь задохнуться в этих.

Она обхватывает ладонями свои груди и сжимает их вместе, как будто они нуждаются во внимании, что совсем не так. Они — или она? — все равно получают достаточно внимания от группы парней, стоящих рядом и явно наслаждающихся бесплатным шоу.

— Не оборачивайся, там один отделяется от стада, — бубнит Айви, без особого восторга.

Нэт хихикает, пока парень — в узких джинсах и с бородой — направляется прямо к нашему столику. Сейчас мы сидим внизу, в зоне бара; кожаные диваны с низким столиком, мужские, в деревенском стиле книжные полки, заставленные фальшивыми книгами. А может и нет, когда я достаю с полки искусственно состаренную копию Кентерберийских рассказов.

— Стадо хипстеров? — Айви морщит свой курносый нос, задумавшись на мгновение. — Как думаешь, это собирательное существительное? Хэштег хипстеров? Может, ориентация?

— Стиль хипстеров? — добавляю я.

— Может, — отвечает Айви. — Или, может, они воображалы!

— Я знаю, — кричит Нэт, вскидывая руки, чтобы заставить нас замолчать. — Пучок хипстеров.

Самый бородатый член пучкастого племени все также уверенно продолжает приближаться к нашему столику, определенно у него больше смелости, чем у остальной кучки.

— Думаю, я позвоню ландшафтным архитекторам. — Его голос рокочет так, словно громкость может компенсировать отсутствие роста. Содержимое его стакана немного выплескивается, когда он указывает на всех нас пальцем. — Потому что прямо передо мной находится участок великолепной природной красоты! Дамы...— говорит он, поднимая вверх руку, словно пишет заголовок в воздухе. — Вас должны занести на карту!

Это такой чудовищный подкат, что я хихикаю в свой бокал.

Моя мать, благослови, Господь, ее запутавшееся сердце, утверждает, что шотландские мужчины обладают, как она любит это называть "льстивым языком бесов".

Странно, но я не чувствую желания сорвать с себя трусики прямо сейчас.

— Это потому что мы представляем собой холмы и долины? — кокетливо спрашивает Нэт. Думаю, она уже слышала это раньше.

— О, да. Еще и какие, — отвечает он, шаря глазами по каждой из нас, прежде чем неизбежно остановить свой взгляд на Наташиной груди.

— Тогда, считайте меня смотрителем этого замечательного пейзажа, — продолжает она. — А плата за просмотр — оплата нашей выпивки.

Волосатый хипстер выглядит так, словно он вот-вот подавится своим пивом, которое принёс с собой, решив засмеяться. В конце концов он издает черт, она проделывала такое раньше звук. И, полагаю, он прав.

— Что будете пить, дамы?

— По бокалу Олд Фэшн, пожалуйста (Old Fashioned — Коктейль-аперитив Международной ассоциации барменов. Смешивается в бокале на основе бурбона, скотча или ржаного виски. В качестве гарнира украшается долькой апельсина и коктейльной вишней. Входит в число официальных коктейлей Международной ассоциации барменов, категория «Незабываемые»). — Отвечает Нэт приторно милым голосом.

— Что? — спрашивает она, глядя налево и направо на наши ошеломленные лица. — Это сразу отобьет у него охоту льстить. Немного сдачи он получит с тридцати фунтов. Куй железо, пока горячо, девчули!

Через несколько минут поклонник Нэт возвращается, его пиво теперь стоит на подносе. Когда он передает Нэт ее напиток, она берет его, как модель из телевизионного шоу.

— Видишь этот напиток? — ласково спрашивает она. — В нем ведь нет ни грамма снотворного, правда?

— Что? Нет! — восклицает он.

В ответ она протягивает руку и проводит ею вниз по его бороде.

— В наши дни нельзя быть слишком осторожным, да? — затем она дерзко подмигивает ему.

Стулья пододвигаются ближе, и наши две группы в конечном итоге объединяются в одну. Нэт и Айви в ударе, сыпят остротами, как профессионалы, и вскоре Айви близка к критической стадии опьянения.

— В таком случае, хипстер Гарри, — говорит она заплетающимся языком. — Расскажи нам о значении твоих тату. — У парня, сидящего рядом с ней, борода как у Людей - Ястребов из комикса Флэш Гордон. И выражение лица такое же суровое.

— Меня зовут Стивен, — отвечает он.

— Через ш-ф? — спрашивает Нэт, стараясь не захихикать. Это трудно, когда мы обе знаем, что последует за этим.

— Штифен! Мифен! — хихикая, напевает Айви.

Парень-ястреб просто поднимает свое пиво, даже не улыбнувшись, хотя, трудно сказать, что происходит под этой бородой.

Я пытаюсь. На самом деле, пытаюсь, но чувствую себя кукушкой, сидящей в гнезде, полном птиц, которые щебечут неизвестную мне мелодию. Может это брачный зов одиночек? Я стараюсь держаться бодрячком, быть как все, но это трудно. Девочки уже почти напились, и, хотя я не трезва, как стеклышко, но понимаю, что моя выпивка не является достаточной анестезией. К тому же, я совсем не заинтересована знакомиться ближе ни с одним из этих мужчин.

И я чувствую, что мое чувство юмора просто выключено.

Чертов Маркус.

Я провожу языком по своим зубам, задаваясь вопросом, способна ли я все еще разговаривать. Одинокая и открытая к новым знакомствам? Больше как грустная и готовая улизнуть домой. Я чувствую себя потерянной. Эта жизнь, сидя с друзьями в пабе, болтая о всякой ерунде и общаясь с противоположным полом, кажется мне чужой, и я начинаю думать, что прийти сюда сегодня вечером было ошибкой. Я не чувствую, что что-то изменилось. Не чувствую себя сильной или полной женских чар, что должно было, вроде как, стать смыслом этой вылазки. Вместо этого, я просто чувствую себя брошенной на произвол судьбы.

Раздумывая над преимуществами тайного побега, я мельком замечаю знакомую голову с каштановыми волосами. Это своего рода приятный пинок под зад, особенно, когда причина нашей ранее произошедшей стычки, кажется, направляется в нашу сторону. Я снова ощущаю эту искру, только на этот раз ее эффект более очевиден — я выпрямляюсь, словно меня ударило током.

Не знаю, каким он мне больше нравится, промокшим или сухим.

Я пожираю его глазами. Этот мужчина настоящий качок, не то, чтобы вы могли пользоваться этим термином тут. У него много других значений. Вы просто не можете назвать шотландца качком ни при каких обстоятельствах, хотя это звание ему очень подходит. Он высокий и широкоплечий, и выглядит так, словно серьезно относится к своему телу. Когда он приближается с этой сексуальной полуулыбкой и этим похотливым взглядом, я замечаю цветные татуировки, выглядывающие из-под рукавов его рубашки. Эти определенно новые. Никогда не была фанатом татуировок, но понимаю, что прямо сейчас не могу придерживаться своего двойственного отношения к ним.

Я тяжело сглатываю, не в силах прекратить этот праздник для глаз или отвести свой взгляд от его уверенной походки. Мое тело почти дрожит, пока я пытаюсь оставаться спокойной снаружи. Это место, должно быть, проклято. Как будто я превратилась в подростка с бушующими гормонами, которым когда-то была. Я буквально чувствую, как пот тонкой струйкой стекает по моему позвоночнику, когда притворяюсь, будто что-то за его правым плечом очень заинтересовало меня, не желая выглядеть так, будто я ожидаю, что он заговорит со мной.

Не то, чтобы мне это нужно, но, как оказывается секундой позже, он молча проходит мимо нашего столика.

Он направлялся в бар, идиотка.

— Что это было? — спрашивает Наташа.

— Ты о чем? — отвечаю я на автомате, пока наблюдаю за прекрасной удаляющейся задницей, вытесняя боль, которую испытываю, от того, что меня отвергли.

— Эта пародия на твоего Человека дождя и это перекошенное лицо.

Значит, у меня получилось не так спокойно, как я надеялась.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Может, у тебя случился инсульт.

Может, мне нужно помастурбировать. Дома, позже. Думая о нем.

Я даже не осознаю, что до сих пор наблюдаю за Рори, вид сзади почти так же хорош, пока не понимаю, что моя голова поворачивается на голос Айви.

— Не стоит, — тихо говорит она, в ее глазах больше нет веселья и легкости. Я хмурюсь, не сразу понимая, о чем она. — От добра добра не ищут, — добавляет она, отпуская всю в татуировках руку парня-ястреба.

Я смотрю на Рори, а затем обратно на нее.

— Ну и что? Тебе, значит, позволено напиваться и флиртовать с пушистиком, а мне даже посмотреть нельзя?

— Я не пушистик.

— Заткнись, принц Валтан, — хрипит Айви. — Но ты не просто смотрела, — продолжает она уже более трезвым голосом, чем пару минут назад. Наклоняясь ближе, она подчеркивает каждое свое следующее слово, постукивая пальцем по моей руке. — Я тебя знаю.

— А, так теперь ты читаешь мысли? — злость подступает к горлу, словно желчь; это не мы. Мы никогда не ссоримся. Препираемся, да. Используем сердитые голоса? Никогда. — Не ты ли говорила, что мне нужно двигаться дальше? Снова начать жить?

— Сначала тебе нужно поработать над своим самоконтролем.

— Что? Да о чем ты вообще говоришь?

— Минус на минус — не всегда плюс.

— Да ты ничего не знаешь, — шиплю я в ответ. — Ничего не знаешь о моих чувствах.

— Я знаю, что ты не сможешь найти счастье в ком-то другом.

— Так ли это? — даже я слышу враждебность в этих словах, также как слышу, что те, кто сидит рядом с нами, начинают неловко ерзать на своих местах. Мои щеки горят от стыда и смущения, но более того, мне просто больно. — Но может, я смогу найти немного счастья с кем-либо еще в себе!

— Время пописать! — громко вмешивается Нэт, пытаясь стащить нас обоих за руки с наших мест.

Десятая глава.

Фин

— Какие проблемы? — я сверлю взглядом отражение Айви в зеркале, я настолько зла, что уверена, у меня уже рожки растут или, по меньшей мере, вены выступают на голове.

— Какие проблемы? Что ж, забавно, что ты спрашиваешь, Финола Розали. — Она произносит мое второе имя немного невнятно и с отвращением. — Потому что это ты — ты моя проблема!

— О, нет, ты не сделала этого, — говорю я, нахмурившись, потому что никто не называет меня полным именем.

— Прекратите это дерьмо сейчас же, вы, обе. — Наташа качает головой, все ее тело превращается в машину нескончаемой раздраженности. — Я сейчас разрыдаюсь! Вы словно парочка бешеных сучек. Она — большая девочка, — говорит Наташа, обращаясь к Айви, хотя показывает пальцем в мою сторону. — Она может принимать свои собственные решения, и, если одно этих решений — оттрахать того чувака так сильно, что ее веснушки осыпятся, то это ей решать.

— Оттарахать его? Кто сказал, что я хочу кого-то оттрахать? — встреваю я.

— Она сейчас так ранима, — говорит Айви, не обращая на меня никакого внимания. — Она не создана для случайных связей и — и у нее недавно умер муж! — размахивая руками, она указывает на меня, как будто мы не единственные люди, находящиеся в туалете прямо сейчас.

— Ага, так ты говорила, но разве ты не заметила, что она засияла, как новогодняя елка, когда тот лакомый кусочек прошел мимо нее? Может страстный перепихон именно то, что ей нужно; чтобы кто-то взволновал ее до глубины души, заставил ее почувствовать что-то. Что-то, что было бы лучше, чем оцепенение.

Я молча удивляюсь, насколько Нэт понимает меня.

— Ты не знаешь ее так, как я, — отвечает Айви. — Она вышла замуж за мужчину, которому отдала свою девственность — позволила ему растоптать себя — и она из неблагополучной семьи!

— Она не неблагополучная, — говорю я, хотя к этому моменту понятно, что я не являюсь частью обсуждения. Просто тема для разговора. Я достаю из сумочки свой блеск для губ и покрываю им губы, глядя на свое отражение в зеркале. Эта парочка продолжает препираться, споря о том, знаю ли я, чего хочу. Сейчас мои чувства притупились, я обнажаю свои зубы перед зеркалом. Удовлетворенная, что, по крайне мере, остатки еды не застряли у меня между зубов, я пальцами взбиваю свою крутую челку. Вполне обычная реакция, пока я стараюсь игнорировать смысл их слов.

Оцепенелая? Возможно.

Слабовольная? Больше нет.

С нестабильной психикой? Да черт его знает.

Знаю, мне необходимо начать каким-то образом вести себя, как взрослый человек, но я просто не нашла еще своего места. Я должна двигаться дальше, найти работу и вернуться к нормальной жизни. Похоже на строки из старого фильма с Томом Крузом, не помню из какого именно, но что-то о том, чтобы захоронили мертвых, потому что в доме начинает вонять. Хотя я никогда не смогу похоронить Маркуса физически, я должна сделать это мысленно, до того, как вонь его присутствия разрушит меня.

Я сжимаю свои груди вместе и делаю губы «уточкой». С тем вниманием, которое Айви и Нэт уделяют мне, я вполне могла бы находиться тут одна. Я выгляжу неплохо, не принимая в расчет надутые, как у лосося, губы, и мне пару раз даже говорили, что я симпатичная. Наверно все дело в веснушках, решаю я, поморщившись. Недостаток роста я компенсирую длиной своих ног, отчего мое туловище вроде как выглядит короче. Думаю, вы бы назвали меня компактной. Все не так плохо, как кажется, хотя мне не особо нравилось носить клеймо M & M на протяжении всего выпускного класса. И причина была не в моем увлечении чтением рэпа или навыках фристайла.

«Знаешь разницу между сиськами Фин и конфетами M & M’s? Ты можешь насладиться горсткой крошечный сладостей!»

Может я и выросла, но до сих пор являюсь членом общества прыщей.

«Понял — у девушки нет сисек!»

Да, Айви, может быть, иногда права, но чего ей действительно не хватает, так это понимания мужского мозга. Итак, она заметила, как я пялилась. И что с того? Это не значит, что я собираюсь не только смотреть, но и что-то предпринять. Кроме того, думаю я уже разучилась флиртовать.

Не говоря ни слова своим спорящим подругам, я и мои маленькие сиськи уходим. Моя голова переполнена чепухой, которую они там обсуждали. Я направляюсь в главный бар, намереваясь смыться, когда звуки смеха заставляют меня остановиться. Такой низкий и сердечный. Его звук отдается в моем животе, и, если быть совсем откровенной, чуть пониже. Я инстинктивно понимаю, кому принадлежит этот смех.

Конечно же, Рори стоит, прислонившись к барной стойке, его лицо расплылось в улыбке, сияние которой затмит луну. Это плохо, что его смех до сих пор возбуждает меня? Он кажется таким знакомым, словно объятие друга. А потом до меня доходит, все мгновенно приобретает смысл. Меня влечет к нему, и это не имеет отношения к чувствам, это просто желание близости. Притяжение. Секс. Я не испытывала этого довольно давно. И внезапно мне захотелось заняться сексом, очень сильно, до такой степени, что я ощутила между ног невероятное желание.

Как, черт возьми, смех может возбуждать?

Какая разница? Я слишком заморачиваюсь. Непохоже, чтобы он вспомнил меня, и, кажется, у меня нет столько храбрости, чтобы подцепить его. Кроме того, это было бы неправильно. Я бы его использовала.

Как он использовал меня.

Бармен что-то говорит ему, и его смех снова звучит, низкий и мужской. Словно вселенная напоминает мне, что мужчины могут быть нескучными.

Что жизнь необязательно должна состоять из одних проблем.

— Извините. — Мужчина протискивается мимо меня, и я понимаю, что до сих пор стою на входе в туалеты. Мгновение спустя — и не спрашивайте меня как, у меня нет ответа — я стою рядом с ним.

Он не сразу замечает мое присутствие, и когда наконец поворачивает голову, то медленно осматривает меня с головы до ног. Это должно было разозлить меня, его вальяжный взгляд, но это не так. Совсем наоборот, он лишь распаляет мою кожу. Я чувствую разряд, небольшое потрескивание электричества, когда его взгляд встречается с моим. У него самые красивые миндалевидные глаза — и как я этого не запомнила? Синевато-серые, поглощенные темно-синим. Или его зрачки расширены?

Значит ли это, что ему нравится то, что он видит?

Или он наркоман? Пьяный?

Расслабься. Успокойся. А то будешь выглядеть, как сумасшедшая или, как идиотка.

И я решила, что насквозь промокший в повседневной одежде он выглядел очень сексуально, но сегодня вечером, вблизи, от него просто дух захватывает. Черты его лица настолько четкие, словно высечены из мрамора, не считая загорелой кожи. Я следую взглядом по рыжеватой щетине на его высоких скулах, замечая, как уголки его губ приподнимаются в полуулыбке. Сейчас я вижу то, что великие художники не смогли бы уловить; выражение абсолютной уверенности в себе. И, как будто все и так недостаточно ужасно, мою кожу начинает покалывать от его близости, мысли и возможные перспективы вьются в моей голове подобно виноградной лозе. Образы и ощущения растут, затем расцветают. Каково это будет, еще раз забраться к нему в постель? Будут ли его прикосновения такими же приятными, как в моей памяти?

Кровать? К черту, в темном переулке, прижатой к стене.

— Как дела?

Возбуждена до отчаяния? Невменяема? Готова взобраться на тебя, как на шест?

Ни один из этих ответов не подходит к его обычному вопросу, но черт меня подери, я не могу ясно мыслить. Как будто низкий рокот его акцента заставляет меня забыть, как формулировать слова в предложения.

— Привет. — Я облизываю губы, не для того, чтобы произвести впечатление, а потому что невежливо облизывать незнакомца так сразу.

— Дорогуша, мы встречались? — спрашивает он, следя за движением моего языка. — Я тебя знаю?

На мгновение мое сердце замирает, но тут я понимаю, что он говорит не о прошлом, а о недавней нашей встрече в салоне. И даже при этом, судя по его выражению лица, он не уверен. Я знала, что эта стрижка была великолепной; он не может определить, откуда знает меня. По какой-то причине, это мне подходит.

— Не знаешь, но мог бы, — звучит мой мгновенный, если не сказать дерзкий, ответ. Черт побери. И почему я не могла просто подсесть у бара, чтобы выпить? Завязать разговор, как нормальная девушка? Он выглядит слегка растерявшимся, хотя быстро приходит в себя. Возможно, я еще и источаю трахни-меня-феромоны, как стриптизерша, танцующая на коленях, которая проходит собеседование при приеме на работу.

— Конечно, — отвечает он, слегка пожимая плечами, хотя я предпочитаю проигнорировать короткую паузу перед этим. Вероятнее всего, он решал, насколько я не в себе. — Присаживайся. — Он жестом указывает на стул позади меня, и я забираюсь на него с рвением дошкольницы, когда приходит время сказки на ночь. — Хочу уточнить, — добавляет он, — мы говорим...в библейском или переносном смысле?

— Прости? В к-каком смысле? — я определенно лишена всякого смысла.

— Это твое предложение дружбы, — объясняет он, глядя на меня напряженным взглядом. — Сейчас, я не говорю, что мне не нужны новые друзья, но...

Его взгляд снова медленно проходится по моему телу, и клянусь, такое ощущение, что он на самом деле ласкает мою кожу. Я вздрагиваю в ответ и изо всех сил стараюсь не закрыть глаза от нахлынувших ощущений. Хорошо, что я не настолько наделена, как Нэт, а то бы ткнула ему в глаз своим соском прямо сейчас.

В итоге, на его лице появляется ленивая ухмылка, воплощение случайной невинности, пока он не закусывает зубами свою нижнюю губу. Словно он бросает мне чувственный вызов.

Вызов принят.

Только, Игрок номер Один...теперь не знает, что сказать, потому что ее сердце бешено колотится в груди, а ее навыки флирта застряли в прошлом десятилетии. Словно в уме я знаю все шаги, но внезапно теряю всю координацию, как только танцевальный коврик развернут.

— Так ты значит не дружелюбный? — Ух ты. Соблазнительно низкий голос для победы. По крайней мере, у меня получилось.

— Как раз наоборот, дорогуша. Я могу быть дружелюбным. По настоящему дружелюбным. — Он почти мурлычет. Это я, или он, внезапно, оказывается ближе? Определенно ближе. Когда он наклоняется ко мне, я чувствую аромат лосьона после бритья на его коже и еще раз украдкой вижу его цветную татуировку, скрывающуюся под воротом его рубашки, что еще больше подогревает мое любопытство. — Но, если продолжишь разговаривать со мной в такой манере, закончится все тем, что ты захочешь надавать мне по лицу.

Боже, я бы не стала. Это слишком мило.

И судя по звуку его искреннего смеха, я произнесла это вслух. Не подумала об этом. А сказала, на самом деле. Возможно, слегка затаив дыхание.

— Так это приглашение? — его смех переходит в нахальную полуулыбку.

— Иногда приглашения просто не нужны. Знаешь, например, когда ты просто заглядываешь.

Видите ту девушку у бара, рядом с которой стоит сексуальный парень? Да, вы правы. Это немного странно, что ее глаза закрыты, особенно, когда она могла бы смотреть на него. Но, это не лучший момент для нее. Или, возможно, когда его рука ложится на ее плечо, и он наклоняется к ней, все не так плохо, как она думает.

— Мне жаль расстраивать тебя, но, если твои предыдущие друзья только заглядывали, ты общалась не с теми мужчинами.

Я резко открываю глаза.

— Мне интересно, а ты что за мужчина? — осуждайте меня, если вам угодно. Я знаю, что буду корить себя позже.

— Если повезет, он окажется снежным вихрем, — говорит знакомый голос.

Когда я поворачиваю голову, он выпрямляется, а рядом стоит Наташа, демонстрируя улыбку размером с луну.

— А я думала, куда это ты пропала или, что на тебя нашло, — добавляет она вполголоса. — Но теперь вижу. Наташа, — говорит она, протягивая свою руку, что является довольно странным и формальным, учитывая ее поддразнивание.

— Рори, — говорит он, пожимая ее руку. — Итак, снежный вихрь...?

Нэт хмурится долю секунды, потом пожимает плечами.

— Правда в том, что моей подруге нужен хороший трах. — Я почти проглатываю свой язык и действительно начинаю давиться. — Добрые, массивные восемь дюймов или около того. Тот вид траха, после которого, ей тяжело будет передвигаться на следующий день, если ты понял мой намек? — Ха! Намек!

Один из нашего трио смеется, другой слегка изумлен, а третий пытается скрыться в воротнике своей блузки. Особенно, когда наше трио становится квартетом.

Айви.

Она громко фыркает, скрещивая руки.

— Так и знала, — говорит она, немного покачиваясь. — Жизнь тебя ничему не учит.

— Ага, ты то в этом знаток, — усмехается Нэт. — Не стоило тебе пить тот последний бокал. С вина после крепкого алкоголя будет только хуже.

— ...чем т-ты г-в-ришь?

— Узнаешь позже. А я посмеюсь, но сейчас мы отправимся домой, да? — обращается Нэт к Айви, как будто она пожилая обитательница дома престарелых.

— Я тебя знаю, — выплевывает Айви, выдергивая свой локоть из Наташиной хватки, чтобы ткнуть Рори пальцем в плечо. — Вы все одинаковые, со своими пустыми обещаниями и—и пухлыми губами, и мягкими волосами.

— Ах, Боже, жаль я не записала это на диктофон, — хихикает Нэт, схватив Айви за талию.

— Чем меньше мы их любим, тем больше они нас женят, — говорит Айви заплетающимся языком. — Так бол-ш-нство из вас думает, да?

— Большинство из нас? — спрашивает Рори, его соблазнительные губы искривляются в натянутой улыбке.

— Ценят, дурочка, — встревает в разговор Нэт. — Чем меньше мы их любим, тем больше они нас ценят.

— Ой, — выражение лица Айви почти комичное, ее пьяные мозговые клетки, вне сомнения, работают со скоростью улитки. — А я всегда удивлялась. Так намного больше смысла, — говорит она, слишком сильно кивая головой.

— Давай-ка отвезем тебя домой, пока ты не сморозила еще какую-нибудь глупость.

— Дом. — Всхлипывает она. — Я действительно хочу пойти домой!

— Да, сейчас мы тебе это организуем, — успокаивает ее Нэт, разворачивая Айви, но, прежде чем эта парочка уходит, Нэт, кажется, что-то вспоминает. Она достает свой телефон из заднего кармана своих джинсов, по-прежнему придерживая одной рукой Айви за талию.

— Ты с ней справишься? — спрашиваю я, соскальзывая со стула и едва не впечатываюсь лицом в теплую широкую грудь Рори. Не то, чтобы я жалуюсь.

— Оставайся на месте, — возражает Нэт, указывая своим телефоном на Рори. — С нами все будет в порядке, — говорит она, когда вспышка ошеломляет нас обоих.

— Зачем? — потрясенно спрашивает Рори, по-прежнему держа меня за руку.

Когда мы отвечаем одновременно, становится ясно, что посредственные умы не думают одинаково:

— Может, ты маньяк-убийца.

— Для порноколлекции, — говорит Нэт, она поочередно смотрит на наши ошарашенные лица. — Что? Ты не пойдешь домой одна.

Глава одиннадцатая.

Фин.

Какое-то время мы оба молчим, наблюдая за уходом Айви и Наташи.

— Хочу сказать, они не всегда такие...странные, — говорю я, морщась, когда Нэт доходит до выхода и поворачивается ко мне, показав два больших пальца вверх в знак одобрения, что выглядит ужасно.

Здорово, Нэт. Незаметно. Очень незаметно.

— И все эти разговоры о снежном вихре не означают, что я буду спать с тобой.

— Хорошо, — вероятно его тон должен был быть равнодушным, хотя, полагаю, он, скорее всего, остался при своем мнении. Пофиг, его ответ заставляет меня чувствовать себя более спокойной. — Итак, я получу имя?

— А разве у тебя своего нет?

— Забавная девчонка. — Его взгляд мимолетом скользит по моей груди, я бы и не заметила, если бы все мое внимание не было приковано к нему. — Если мы собираемся быть друзьями, мне нужно знать, как к тебе обращаться.

— Так теперь мы друзья?

— Мы можем быть теми, кем ты захочешь. — Как он может выглядеть одновременно игривым и серьезным, когда говорит это? — Тебе решать.

— Что если я хочу оставаться незнакомкой? — Чего я на самом деле сейчас хочу, так это стать его рукой, когда она потирает щетину на своем подбородке.

Какое-то время он, кажется, обдумывает мое пожелание.

— Я назвал тебе свое имя. Думаю, будет честно, если ты скажешь мне свое.

— Справедливый обмен? — повторяю я. — Не уверена, что это достаточная причина.

— На этом и остановимся, — говорит он, пряча свою улыбку за стаканом.

— Заманчиво. — Я издаю полусмешок в ответ на его дразнящий тон. — Ты не можешь остановиться на этом и оставить меня в догадках. Ты должен объяснить.

— Что ж, могу тебе сказать. — Его взгляд скользит к моим губам, задерживаясь там на мгновение. От этого взгляда мое сердце колотится, а кожу начинает покалывать. — Но, — продолжает он, немного с хрипотцой, — не уверен, что тебе это понравится.

— Хм. А я рискну. Сегодня вечером я настроена на риск.

Он усмехается, и я улыбаюсь в ответ, даже понимая, что мои слова могут быть восприняты во многих значениях. Оставив свою выпивку, он наклоняется ближе, держась за спинку моего стула. Его губы вдруг оказываются так близко от моего уха, что, если я поверну голову совсем чуть-чуть, они коснутся моей кожи. Жаль, что у меня нет столько смелости.

Я слышу, как он на мгновение перестает дышать, прежде чем ответить мне.

— Я хочу узнать твое имя, чтобы знать, кто ответственен за то, что заставит меня кончить сегодня ночью.

Все ощущения отзываются у меня между ног.

— Ты разве пропустил ту часть, где я говорила тебе, что не стану заниматься с тобой сексом? — мой тон звучит так сексуально и так не похоже на меня.

— Нет, не пропустил, — говорит он, отодвинувшись от меня. — Но ты не можешь остановить мои мысли о твоих великолепных губах, когда я приласкаю свой ствол сегодня ночью.

— Ух ты. — Я вдруг обнаруживаю, что моя рука пытается сжать нить невидимого жемчуга на шее. Как можно устоять и не представить это наглядно? — Ну…ну и рот у тебя.

— Я уже слышал это раз или два. — Его улыбка наполовину сексуальная, наполовину непристойная.

Бог ты мой, у него и раньше это неплохо получалось, но с тех пор, очевидно, он много практиковался.

— Я — Роуз. Это мое имя. — Ну, одно из моих имен. Ладно, половина одного из них. Но я отказываюсь чувствовать себя виноватой за этот обман. Кроме того, я больше не уверена, кем являюсь, поэтому сегодня я решаю быть Роуз.

— Американская Роза с кожей цвета английской розы. — Говоря это, он протягивает руку и едва касается пальцами моей щеки. — Ты уверена, что мы не встречались?

Я уклончиво пожимаю плечами, сопротивляясь возникшему в моем теле трепету.

— Это шотландская Роза, — немного хрипло шепчу я. — По маминой линии. — Хотя я всегда считала, что, если бы я была цветком, то, вероятно, была бы шотландской национальной колючкой, чертополохом.

— Значит в тебе есть немного шотландского?

Я киваю и тянусь к волосам, чтобы заправить их за ухо, запоздало вспомнив, насколько короткие мои волосы теперь.

— Предпочитаешь подлиннее?

Я хихикаю, вопреки голосу разума.

— Кажется, я не слышала этой фразы раньше. — Слышала, но она никогда не звучала так соблазнительно.

— Проклятье, — отвечает он, сдерживая смех. — Итак, наполовину шотландка Роуз, могу я предложить тебе выпить?

— Мог бы, но, думаю, я передумала.

Черт возьми, зачем я это сказала?

Брови Рори приподнимаются, но он тут же берет себя в руки.

— Как угодно, дорогуша, — невозмутимо говорит он. — Тебе решать.

— Это так, верно? — отвечаю я и яростно киваю, словно пытаюсь убедить саму себя.

Господи, но я хочу его — хочу узнать, что он пьет, попробовав его напиток с его языка. И я также хочу верить, что это вселенная компенсирует недостатки в моей жизни, предоставляя мне эту встречу, как своего рода подарок. Что-то типа, послушай, у тебя были трудные времена, сегодня вечером вали все на меня. Но в моей жизни такого не бывает.

Я забираю свою сумочку с барной стойки и прячу свой взгляд под опущенными ресницами, решая не смотреть на него. Особенно не смотреть на его губы, потому что все, о чем я могу сейчас думать, это, какими они будут на этот раз. Будет ли он целовать меня нежно? По-прежнему ли он целуется, растягивая удовольствие? Или он будет властным? Требовательным? Намотав мои волосы на кулак, продемонстрирует свою власть?

Зацепившись каблуком за нижнее кольцо стула, я придвигаю свою задницу ближе к краю.

— Да, — тихо говорю я, поднимая голову вверх в тот момент, когда он делает еще один глоток из своего стакана. Если это вообще возможно, думаю, он может подарить все эти виды поцелуев и даже больше.

— Я…я думаю, что мне пора. — Ловко ты его, Фин. Легко можешь обвести вокруг пальца, как и смазливое личико Кена. Только обещание, но в плане секса огромный сюрприз. Но к чему ходить вокруг да около, ты и сама хороша, повелась на его милую сексуально привлекательную мордашку. — Предполагалось, что это будет вечер в честь моего дня рождения, — лепечу я. — И я не ожидала много подарков в этом году, но да, я определенно должна пойти...пойти домой с тобой.

В твою постель.

Прямо сейчас.

С днем рождения меня!

Давай уже покончим с этим.

Во имя прошлого, о котором ты ничего не помнишь.

Не уверена, кто из нас больше шокирован этим предложением. Оно не столько лаконично, сколько прямолинейно. И совершенно распутно. Когда на его ничего не выражающем лице появляются проблески возбуждения, я начинаю ощущать жар — и молюсь об изменении погоды, потому что мне бы не помешала снежная буря прямо сейчас.

У меня сердце екает, когда он поднимает мою руку с моих колен, слегка поглаживая мои пальцы своими. Я не сразу понимаю, что он потирает большим пальцем определенный кусочек белой кожи, то место, где до сегодняшнего утра, было обручальное кольцо.

— Я…я была замужем. — Я отнимаю руку и смотрю вниз на то место, которое еще несколько часов назад было скрыто под рядом бриллиантов. Наблюдательный. Принципиальный? Семейная полиция? — В основном, мне все еще кажется, что я замужем, хотя, я очень стараюсь забыть это. — Единственное, чем я сейчас рискую, что выгляжу, как дура.

— Разведена? — он пристально смотрит на меня из-под густых ресниц, и его взгляд кажется пронзительным. Лучшее, что я могу сделать в ответ, это уклончиво пожать плечами. — Недавно?

— Почему это так важно?

— Просто интересно, — отвечает он.

Вруша, вруша, скушай грушу. Сердце начинает колотиться в груди, соответствуя ритму детского стишка, который крутится в голове. Я не хочу вдаваться в подробности — давать объяснения и высказывать мнения. Я боюсь увидеть жалость в его глазах также сильно, как и отвращение. Вместо этого он слегка хмурится.

— На самом деле, это не твое дело, — тихо отвечаю я.

— Это правда.

А что, если он уже знает? Может, мне стоит уйти? Может, кто-то рассказал ему о моей маме, и он наверняка надеется заставить меня почувствовать себя распутной? Я почти сползаю со стула, когда он хватает меня за локоть.

— И это меня не касается.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Честно говоря, я не уверен. Может, я просто хочу знать, где нахожусь. Может быть, я не хочу наступать кому-либо на пятки.

— Это не имеет никакого смысла.

— Наверно, не имеет. — Его рука скользит от моего локтя к запястью и дальше, пока не останавливается на моих коленях. Я слежу за его движениями, мой желудок делает победное сальто. Внезапно я чувствую сильное волнение. Его рука находится так близко к, ну, тому месту. Я все еще пялюсь на его руку, когда он продолжает:

— Или, может быть, разведенных цыпочек весело трахать.

Я смеюсь, неожиданно и, наверно, вопреки всякого рода женской морали. Если это действительно так, то он безусловно мудак, но с другой стороны, разве я уже этого не знала? Если я собираюсь сделать это, тогда это еще одна причина, чтобы сделать это с ним. Я знаю, что получу, и это интрижка на одну ночь.

— По правде говоря...я только начинаю забывать свой брак. Так что, да, — добавляю я, слегка склоняя голову. — Недавно. Давай, осуждай меня за это, если хочешь. — Несмотря на скрытую боль, конец моей маленькой речи звучит решительно и резко.

Он смеется, громко и добродушно, и его одобрение ощущается, как внезапная вспышка солнечного тепла.

— Не переживай, — говорю я, приободрившись, хотя и пытаюсь сдержать улыбку. — Я не буду плакать, ну, после, или просить тебя обнять меня.

— Жаль. Я вроде как люблю обнимашки. — Несмотря на кокетливость его слов, он улыбается так, словно подначивает меня на более безрассудные слова.

— Потому что обнимашки приводят к тисканью? — спрашиваю я наигранно мило.

— Обнимашки имеют обыкновение приводить ко всякого рода вещам.

Его подача, какая угодно, но только не легкомысленная, и я слышу обещание в его словах. Чувствую его настолько, что мои трусики становятся мокрыми. Он больше ничего не говорит, и я полагаю, своим бездействием или молчанием он дает мне возможность соскочить. Когда я не делаю подобных попыток, его пальцы обхватывают мою ладонь.

— Пойдем?

Он нежно тянет меня, и я начинаю сползать со своего стула, на этот раз решительно, но останавливаюсь от внезапно появившейся у меня мысли.

— Подожди. — Я кладу руку на его грудь. — У тебя есть деньги? — по его виду сложно определить. Он выглядит так, словно может позволить себе тратить много денег на одежду и прическу, но это ничего не значит. Судя по его взгляду, мне нужно пояснить это предложение. — Я не вынюхиваю, Боже, упаси. Мне просто нужно знать, ты состоятельный. Ну, знаешь, богатый?

На его лице появляется еще одно странное выражение, прежде чем он натянуто отвечает:

— Не особо.

— Здорово, — говорю я, облегченно выдыхая и улыбаясь еще шире. — У меня есть правило. — Оно новое. Мне стоит записать его. Повесить на дощечку над моей кроватью. — Я не сплю с богатыми мужчинами. Они не стоят страданий.

— Даже, если бы я таким и был, ничто бы не изменилось. — Его акцент становится более заметен, словно он пользуется им ради эффекта. — Сегодня ночью тебе не удастся особо поспать.

Глава тринадцатая.

Фин.

У него на языке больше нет пирсинга.

И я не знаю, что думать по этому поводу. Мне он нравился, само собой, но, может, пусть лучше остается, как память, потому что я не могу представить его поцелуй еще более страстным и доставляющим удовольствие. Меня никогда не прижимали к стене или удерживали в заложниках бедрами и губами. Должно быть, у него было много практики за прошедшие годы, не то чтобы я собираюсь спрашивать об этом. Нет необходимости выставлять себя еще большей неудачницей.

Коттедж по-прежнему неправдоподобно идеальный, даже в такой холодный зимний вечер. Вечнозеленые виноградные лозы висят над входом и оплетают огромные витражные окна, поднимаясь вверх вплоть до дымовой трубы, которая больше походит на башню. Я дрожу под курткой Рори, хотя не только холод является тому причиной. Я была шокирована, когда он накинул ее мне на плечи. Не могу вспомнить, когда последний раз кто-нибудь, кроме моих подруг, проявлял хоть какую-то заботу обо мне. Его куртка все еще хранит тепло его тела и восхитительно пахнет, ничего не могу с собой поделать и притягиваю ее за отворот, чтобы еще раз вдохнуть его запах.

Проклятье. Он поймал меня за разглядыванием его задницы.

— Ты что, нюхаешь мою куртку? — он поворачивается, на мгновение забыв о своем стремлении открыть массивную входную дверь, и свет на крыльце освещает его точеные скулы и крошечный шрам возле брови.

— На самом деле, я нос вытирала, — говорю я, укутываясь обратно в куртку, потому что если не сделаю этого, думаю, есть вероятность, что я рискну протянуть руку и прикоснуться к нему. Чтобы удостовериться, что это реальность, а не какая-то шутка или сон, или мой разум возвращает нас из прошлого в настоящее.

Он улыбается, отворачиваясь, чтобы попробовать другой ключ, мгновение спустя он открывает дверь и тянет меня в тепло.

В коридоре по-прежнему пахнет пчелиным воском для полировки. Коридор выглядит также, как и много лет назад, отчасти душным и темным, единственный источник света находится в комнате, расположенной где-то дальше. Я не успеваю заметить еще что-нибудь помимо этих мелочей, так как Рори прижимается ко мне своим твердым телом, которое является прямой противоположностью действиям его мягких губ. Его поцелуи — это нежные прикосновения губ и легкое касание языка, и гораздо меньше спешки, чем было на улице. Когда я приняла сиюминутное решение сделать ему более или менее непристойное предложение, я думала, что будет странно целоваться с ним после стольких лет поцелуев с кем-то другим.

Меня немного смущает, что как раз наоборот.

Это непристойно, опьяняюще и раскрывает истинные желания. Я не скучаю по его языку с пирсингом, полностью распадаясь под его прикосновениями. По-настоящему таю — мои колени дрожат, а все мое тело воспламеняется. Физически, этот мужчина очень отличается от Маркуса. Нет, я не позволю себе думать об этом. Он такой высокий, что почти нависает надо мной, и это само по себе вызывает трепет. Но дело не только в этом; разница еще и в том, насколько искусны его прикосновения. То, как его руки скользят вниз по моему телу. Как его язык танцует на моих губах.

В один момент мы целуемся, а в следующий — нас накрывает волна похоти, и мы практически пожираем друг друга; наши поцелуи становятся отчаянными и неистовыми, пока мы боремся, чтобы стать ближе, захватить, украсть дыхание из легких друг друга.

— Н-в-спальне? — бормочу ему в губы. Я не хочу останавливаться, похоже, что мне физически необходимо продолжать. Понятно, что ни один из нас не заинтересован в любого рода прелюдии: выпивке или разговоре. Мы оба не возражаем, чтобы перейти к главному, по пути отказываясь от всего остального.

— Нет. — Его голос становится более хриплым, когда он прокладывает дорожку поцелуев вниз по моей шее. Его руки, мгновение назад обнимавшие мою талию, скользят вниз к моей заднице.

Я откидываю голову назад, даже не осознавая этого, мой стон вибрирует на его губах, провоцируя его на укус. Этот момент сплошная перегрузка ощущений; аромат его одеколона, твердость, упирающаяся мне между ног, легкое покалывание его щетины на моих щеках.

Мой клитор пульсирует между нашими телами, как барабан.

— О, Боже, — это сдавленный всхлип благодарности, нежели мольба о божественном вмешательстве. Когда его зубы вновь находят мою шею, мое тело отвечает и извивается под ним с жадностью и отчаянной жаждой освобождения. Рори толкает меня к стене, выругавшись более низким голосом. Моя спина упирается в какую-то жесткую обшивку или лепнину на стене.

— Мне необходимо оказаться внутри тебя. — Его голос что-то среднее между вздохом и стоном, его руки скользят к подолу моей юбки.

— О, да, пожалуйста, — задыхаясь, отвечаю я, упираясь ладонями в стену, когда мое тело начинает трясти. Все тело. Умирает от желания. Дрожит. Я так сильно хочу его, что почти ощущаю свое желание на вкус. Несмотря на то, что его взгляд скользит вверх, отрываясь от моих бедер, его голова и руки продолжают делать то, что делали. В полумраке черты его лица выглядят более резкими; его непринужденная, уверенная улыбка превращается в нечто, говорящее о твердой решимости.

Это неправильно, считать, что он выглядит немного опасным, и возбуждаться от этого?

— Тебе нравится, чтобы тобой командовали. — Он не спрашивает, теперь его улыбка становится зловещей. — Доминировали над тобой.

Мой взгляд порхает к его влажным, теплым губам,

— Я...я так не думаю. По крайней мере, не думаю, что это не так. — Это вообще имело смысл? Мое сердце колотится, и я знаю, что не от страха. А эта его улыбка прямо сейчас? Он улыбается так, словно я вручила ему ключ от своего пояса верности. Я судорожно выдыхаю, смущаясь, что не могу придумать колкое замечание в ответ.

— Итак, кто же ты? — спрашивает он и снова опускает свой взгляд вниз, медленно скользя вверх по моим ногам и задирая юбку. Я чувствую, что хмурюсь, и у меня все внутри сжимается от того, куда он вероятнее всего клонит, потому что я отчаянно не хочу произносить слово на букву "в".

— Ты хорошая девочка или плохая — он запинается, когда проводит руками по моим бедрам, затянутым в черные колготки. — Колготки, — говорит он, даже не пытаясь скрыть своего восторга.

— Ты не удивишь меня натурой фетишиста. — Боже, милостивый, пожалуйста, пусть его не возбуждают колготки.

И тут он улыбается своей опасной улыбкой, начиная стягивать их с меня.

— Это полезный предмет одежды. Можно связать запястья и лодыжки. А можно и красивую девушку.

— Не эту девушку — отвечаю я, хотя не уверена, что только я слышу, каким чувственным становится мой голос.

— По крайней мере, не в первый раз, — мурлычет он.

Прежде чем вы успеете произнести шлюха в колготках, мои колготки волшебным образом оказываются спущенными до середины бедер, а костяшки его пальцев поглаживают спереди мои шелковые трусики. И я, хныкая, стараюсь раздвинуть ноги шире, открываясь для него.

— Первый раз? — отвечаю я, сквозь стон. Его прикосновение, словно электричество, мое тело потряхивает под его рукой.

— Первый раз, когда я трахну тебя сегодня ночью, — я открываю рот, чтобы ответить, но мои слова исчезают под напором его горячих губ. В то время, как они скользят по моим губам, он начинает поглаживать меня через трусики ритмичными кругами, используя костяшки пальцев. Возбуждение нарастает, он ласкает меня до тех пор, пока мягкий материал не становится мокрым, прилипая к моему клитору.

— Я разве похож на мужчину, который способен только на один раунд? — мой взгляд следует за ним, когда он поднимает голову вверх от мокрого пятна на моих трусиках.

— Похоже, ты способен делать это всю ночь.

— Черт, да, — рычит он, наблюдая за моим выражением — наблюдая за своими действиями — проскальзывая рукой под кружевную резинку моих трусиков.

Я не могу сдержать стон удовольствия, когда его пальцы скользят туда-сюда, собирая мои соки и размазывая их по моему набухшему клитору. По правде говоря, я возможно, начинаю умолять, когда вместо костяшек появляются два пальца, которые ласкают меня круговыми движениями, а затем — два пальца, которые толкаются в меня.

— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Мое дыхание резкое, а голос хриплый. Пожалуйста, пусть у него будет большой член.

— О, Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. — Это было так давно.

Я так сильно хочу кончить — жажду этого так же, как жажду его. Я хватаюсь за его плечи, не только чтобы удержаться, но, и чтобы притянуть ближе, пока его ладонь надавливает на мою пульсирующую сердцевину, подстраиваясь под темп толчков его пальцев. Через мгновенье я выгибаю спину, притягивая его рот к своему и всасывая его нижнюю губу. Мои ощущения. Его движения. Это высший класс.

Мои руки скользят с его плеч вниз, и, используя свое тело, я сжимаю его руку, чтобы потереться об нее. Я никогда не была такой дерзкой, такой требовательной. Никогда не чувствовала себя такой безрассудной и полной энергии. Такой нуждающейся.

Кажется, будто по моим венам течет жидкий огонь; с каждой секундой напряжение между ног увеличивается, прежде чем я взрываюсь, достигнув кульминации. Мне не хватает воздуха, я кончаю настолько сильно и так беззвучно, думаю, это должно быть похоже на взрыв изнутри. Я осознаю, что моя грудь тяжело вздымается между нами — и такого никогда не происходило раньше — полагаю, что действительно растворяюсь от полнейшего удовольствия. Но этого не может быть, потому что я чувствую, как мое тело давит на его руку; руку, которую я так сильно сжала, что, вероятно, на ней остались следы моих ногтей.

Он не двигается, но когда начинает говорить, голос его такой низкий и мягкий, а отношение настолько лестное, что любое возможное смущение позабыто.

— Этот был лично для тебя. С днем рождения, Роуз. — Он улыбается мне, отчасти ласково. — Но, должен предупредить тебя, следующие — все мои. Ты настоящая красавица и потрясающе выглядишь, когда кончаешь, но я хочу находиться внутри тебя, когда заставлю тебя сделать это снова.

От его слов мои внутренние мышцы жадно сжимаются, и по его улыбке я понимаю, что он тоже это чувствует.

— Могу поспорить, ты говоришь это всем девушкам. — Мой голос хриплый, словно я не говорила долгое время. Взгляд падает на его руку, и, конечно же, на коже виднеются отпечатки моих ногтей. Я поджимаю губы, не желая извиняться, и сжимаю их еще сильнее при звуке его мокрых пальцев, выскальзывающих из меня. Это стыд? Смущение? Что бы это ни было, мои мысли рассеиваются в тот момент, когда его пальцы покрывают моими соками мои собственные губы.

— Попробуй себя, — просит он. Пока его глаза бросают мне вызов, я облизываю свою верхнюю губу. — Так значит, ты хорошая девочка, — говорит он тихо, наклоняя голову ниже, и его губы снова находят мой рот.

Я чувствую свой вкус на его губах и языке, мускусный аромат, который он, должно быть, тоже ощущает на вкус.

Черт побери, я хочу, чтобы он его чувствовал.

Я понимаю, что его куртка все еще на мне, когда он скидывает ее с моих плеч, вытаскивая мою блузку из-за пояса юбки и быстро разбираясь с ее крошечными зелеными пуговицами. А я просто позволяю ему это, разрываясь между наблюдением за действиями его длинных пальцев и волосами, частично скрывающими его лицо.

— А теперь в спальню, — рычит он, откидывая волосы с глаз, прежде чем хватает меня за талию, чтобы подтолкнуть дальше по коридору. Я не успеваю обдумать, насколько нелепо я, должно быть, выгляжу: колготки спущены на бедра, а юбка задрана вверх, так как он обнимает меня и прижимает к себе спиной.

— Хотя, с другой стороны...— Я тихо взвизгиваю, когда рокот его голоса отдается вибрацией на моей шее. — Если ты продолжишь издавать эти звуки, крошка, то не сдвинешься с места.

— Какие звуки? — пищу я, когда его большие руки скользят под мою блузку. Ощущение того, как его пальцы прикасаются к моим ребрам, отвлекает так же, как и его губы возле моего уха. Он обхватывает мое ухо своими нежными губами, пока его пальцы нащупывают мои соски под лифчиком.

— Те звуки. — Его слова вибрируют на чувствительной коже чуть ниже моего уха. — Те маленькие повизгивания, которые ты издавала, когда кончала.

— Такого не было! — трудно казаться возмущенной, когда наслаждаешься прикосновениями, но крошка? И мой оргазм был практически бесшумным, так что я не уверена...

— О-о-ох! — его пальцы сжимают мой сосок, и я снова взвизгиваю.

— Да, вот так. — Он загадочно усмехается, теперь прикусывая мою шею зубами. — Эти маленькие звуки с придыханием, которые ты издавала, когда кончала на моей руке.

Не знаю, является ли это заявление бесстыдным — или приятным. Он быстро разворачивает меня, и я чуть не налетаю на огромное зеркало с тумбочкой. В тускло освещенном пространстве я могу лишь разглядеть, что эта вещь похожа на что-то, что можно увидеть в программе об антиквариате, потертая и стекло в крапинку. Я опираюсь рукой на обшарпанное дерево, ощущая кончиками пальцев царапины на нём, но, когда откидываю челку со своего лица другой рукой, он ловит мою руку.

— Ты выглядишь прекрасно, дорогуша. — Поднимая мою ладонь и прижимая ее к старому зеркалу, он накрывает ее своей рукой и снова начинает целовать мою шею. — На самом деле, прекрасно.

У меня нет опыта в грязных разговорах, но то, что он шепчет — захватывает; грязные словечки-комплименты в адрес моей задницы и сисек. Хриплые уверения в том, что ему не терпится заполнить меня. Трахать меня до тех пор, пока единственное, что будет удерживать меня на ногах — это он.

Отстранено, я слышу затрудненное дыхание; тихое и слабое. На этот раз у меня нет сомнений, кому оно принадлежит. Затем, в мгновение ока, я чувствую, как он разрывает мои колготки на две части, и теперь они больше похожи на растянутые чулки, когда сползают по моим ногам. Мое сердце заходится в бешеном ритме — от возбуждения? От страха? Первое побеждает, когда он кладет свою руку под мое колено, поднимая мою ногу.

Не задумываясь, я двигаюсь вместе с ним, мое колено теперь опирается на край тумбочки, в то время как Рори трется об меня с тихим стоном. Моя рука все еще упирается в зеркало, я инстинктивно двигаюсь напротив его тела, прижимаясь к его твердым мускулам. К его твердому члену. Как такое вообще возможно, что я до сих пор возбуждена после того, как кончила всего пару минут назад? Он, может, и чудо, способное на больше чем один оргазм, но я точно нет. Я — девушка одного раунда, прежде чем еле внятно пожелаю спокойной ночи, до того, как вырублюсь. Не то, чтобы мы успели добраться до постели, что, каким-то образом, обостряет ощущения.

У меня начинает сводить живот от предвкушения. Я очень сильно нуждаюсь в нем, мое тело пульсирует от желания, и я хочу, чтобы его толстый член заскользил между моих ног.

Дорогой Боженька, пожалуйста пусть он будет огромным там, где нужно.

Одной рукой он удерживает мое бедро, а другой поворачивает мою голову, захватывая своим ртом мой. Рори практически накрывает меня своим сильным телом, пока мы отчаянно пытаемся насладиться друг другом, но обычные поцелуи доставляют так мало удовлетворения, что мы целуемся в засос и слегка кусаем друг друга. Это кажется таким порочным и безнравственным, и да…таким правильным, хотя, думаю, я должна быть удивлена, что, находясь в такой позе и в объятиях незнакомца, я все равно не считаю это странным. В настоящее время у меня нет сил задумываться об этом.

Своими длинными пальцами он стягивает блузку с моего плеча, это действие привлекает мое внимание к зеркалу, и впервые я вижу себя, нежели его. Такая картина мне непривычна. Моя юбка задрана до талии, и секундой позже, кружево моего лифчика обрамляет мои жаждущие ласки соски, когда он стягивает его вниз. Мои волосы находятся в беспорядке, а мое лицо... блин...я не узнаю эту девушку. Мои веки отяжелели, хотя глаза по-прежнему блестят, и даже при тусклом освещении, я вижу свое раскрасневшееся отражение, припухшие губы, на которых не осталось ни капли помады. Словом, я выгляжу хорошо оттраханой.

Пожалуйста, пусть так и будет.

— О, пожалуйста, — тяжело дыша, стону я. — Сейчас, пожалуйста.

Он матерится, немного отстраняясь прежде, чем швыряет свой бумажник на тумбочку и вытаскивает презерватив. Я чувствую, как его руки разбираются с ремнем и штанами, а потом все происходит слишком быстро — мои крошечные трусики отодвинуты в сторону, и затем он там... скользит своим длинным членом по моей киске. Ох! Ох! Ох!

Это отработанные движения, его твердый член скользит мимо моего входа и слегка касается клитора, прежде чем возвращается назад.

— Сделай это уже, — судорожно вздыхаю я, на этот раз сдерживая мольбу.

Его глаза загадочно мерцают, а кончики губ едва заметно приподнимаются.

— Ты что тут приказы отдаешь, крошка?

Еще одно движение его бедер, и он снова скользит по моей киске; это отчасти совершенство, отчасти пытка. Под моей кожей чистейшее электричество, и я такая мокрая, что, если немного изменить угол, он скользнет в меня.

— Да...пожалуйста...да, — говорю я, поднимаясь на носочки своих туфлей на высоком каблуке и используя свой вес против него, безусловно мне это удается.

Он резко вздыхает возле моего уха, этот звук я готова слушать снова и снова. Его бедра двигаются вперед, а стон, рокочущий в его груди, заставляет меня трепетать. Я чувствую себя защищенной, и, что более важно, настолько восхитительно заполненной.

— Ты красивая, дерзкая крошка, — выдыхает он мне в шею. Я чувствую, что он улыбается, и мгновение спустя отстраняется, а потом снова толкается в меня. И снова. И снова. — Именно этого ты      хочешь?

Его движения следуют за каждым из этих слов, вызывая у меня стон и сдавленное "Да!". Одной рукой он удерживает мое бедро, а другой — обхватывает мою руку, которой я опираюсь на зеркало. С каждым движением бедер он устанавливает ритм, глубоко вколачиваясь, пока трахает меня, тем самым толкая меня вперед.

В отражении зеркала я вижу, как моя грудь незначительно покачивается, но то, что я так скудно одарена в этой области, сейчас меня волнует меньше всего. Это так...я даже слов не могу подобрать. Мой рот приоткрыт, когда он поворачивает мое лицо к себе, проводя языком по моим губам.

— Позволь мне услышать эти маленькие звуки, которые ты издаешь при оргазме. Позволь мне поглотить их.

Я ахаю, мои внутренние мышцы сжимаются сильнее, чем когда-либо, но я никогда этого не делала, я имею в виду, не кончала дважды за одно свидание. Не то, чтобы я не наслаждалась этим, но я не смогу...

Эта мысль ускользает, когда во мне что-то сжимается, и появляются более острые и сильные, чем раньше, ощущения. Я издаю хриплые и почти непристойные звуки, удовольствие обрушивается на меня сильной волной.

— О, Боже, о, Господи, — стону я. Пытаюсь откинуть голову назад, чтобы справиться с нахлынувшей на меня волной оргазма, но его рука крепко удерживает меня на месте, и я поворачиваю голову на бок.

— Я не могу...не могу...— поверить, что снова кончаю. Дважды. И так быстро. Я никогда...

— Вот...вот так, — отрывисто произносит он, переживая это со мной, забывшей обо всем, потерявшейся в движениях и ощущениях. Он целует и покусывает мои губы и подбородок, его взгляд то и дело порхает от моего рта к зеркалу, наблюдая, как мы трахаемся.

Мгновение позже его движения становятся резкими, и я испытываю боль от его внезапной потери. Повернув голову, я вижу, что он держит свой член в руке, его сперма бьет струей между его пальцев, покрывая мои шелковые трусики, заднюю часть юбки и мои бедра.

— Господи. — Его грудь быстро вздымается и опускается, когда он кладет свою руку на мое бедро сзади, опускает голову и прижимается к моей голове.

— Н...это...ты...— Блин! Я не могу связно говорить. Оглядываюсь через плечо, пытаясьпосмотреть. — Что случилось с презервативом?

— Не переживай. — Он убирает свою руку с моего бедра, засовывая свой член обратно в штаны.

— Это...я...ты специально это сделал? — Неужели это так? Зачем ему это? Конечно...

Он поглядывает на меня из-под длинной челки, его глаза блестят, а на губах коварная улыбка.

— Ага. — Одно слово. Его тон такой же порочный, как и то, чем мы сейчас занимались.

— Зачем ты это...— Когда он загадочно усмехается, до меня доходит. О, Господи, он один из тех мужчин; тот тип, который я встречала только на страницах романов.

— Пожалуйста, — говорю я, краснея, когда он начинает смеяться. — Просто. Заткнись.

Он смеется чуть громче, и я отворачиваюсь лишь для того, чтобы наткнуться взглядом на зеркало. На секунду я закрываю глаза от вида своего отражения, прежде чем пытаюсь спрятать свою грудь обратно в чашечки крошечного лифчика.

— Ты расслабишься?

Слова Рори застают меня врасплох — его тихий голос и то, как он шепчет их напротив моей кожи.

— Я...я в порядке.

— Потому что. — Он обнимает меня за талию, наклоняется и шепчет мне на ухо. — Я хочу сделать это снова. Может даже несколько раз за ночь.

О, Боже.

Глава четырнадцатая

Рори.

Я просыпаюсь в одиночестве, и, возможно, это к лучшему. Хотя, я бы не отказался, если бы она захотела продолжить этим утром. Бог свидетель, каждое утро я просыпаюсь со стояком, и не хотелось, чтобы он пропадал понапрасну.

При этом, я не против воспроизвести ту часть, где мой член у меня в руке. «Хотя, возможно, не этим утром», думаю я, потягиваясь в кровати и наслаждаясь знакомой болью, причиной которой могла стать только грандиозная трах-сессия.

«Она нюхала мою куртку». Как вообще это могло меня завести? Я должен был догадаться, что она будет великолепна в постели. Пока я разбирался с незнакомым замком, стоя без куртки, я должен был замерзнуть. Но я не ощущал холода. Я пылал, как в огне, ноющая боль в штанах мешала мне сконцентрироваться, и мои непослушные пальцы возились с замком. Неудивительно, что я набросился на нее, как только дверь за нами закрылась. Я открыл рот, чтобы предложить ей выпить, но один взгляд на ее губы с размазанной помадой, и вместо выпивки я прижал ее к стене. Опять. Как какое-то озабоченное животное. 

Мои руки с жадностью блуждали по тонкой ткани ее блузки, исследуя ее изгибы. Я отчаянно пытался сдерживаться, притормозить немного, не растерять нежность своих ласк.

До тех пор, пока не почувствовал ее руки на своей заднице.

Да, она определенно любительница задниц, что подтвердила у входной двери, уткнувшись носом в мою куртку, когда я поймал ее пристальный взгляд. «Она пялилась на меня? На мою задницу?» Так что, когда ее руки обвили мою талию, а затем спустились ниже, это стало красной тряпкой для моего внутреннего быка.

Мне захотелось прижать ее к стене.

Чтобы она обхватила ногами мою талию.

Целовать и ласкать.

Кусать и трахать.

Ублажить зверя внутри меня.

Но все равно, я изо всех сил пытался не потерять самообладание. Обычно, я предпочитаю поддразнивания, легкие шлепки, удерживать их запястья, заставляя девушек извиваться. Легкий бондаж, если они не против. Но не прошлым вечером, потому что, когда я скользнул руками ей под юбку, я обнаружил там чертовы колготки.

Я не какой-то там извращенец - мне нравятся пояса для чулок, как и всем - но, было что-то сексуальное в том, как очертания ее крошечных трусиков просвечивали сквозь капрон. То же самое было и с ее блузкой. Да, признаюсь. Стоя у бара, в какой-то момент я возможно подумал, что смогу разглядеть сквозь тонкий шелк, я был убежден, что это не было игрой света. Мне пришлось приложить усилия, чтобы скрыть, какое воздействие она оказывала на меня. Мои пальцы находились всего в нескольких миллиметрах от нее. И даже наклонившись, чтобы прошептать ей что-то на ухо, я старался придумать, как бы так изловчиться и незаметно дотронуться до нее.

А потом ещё и колготки. Плотные и черные, но не совсем скрывающие бледный кусочек кожи под ними. То видно, то не видно. Но на этот раз я определенно видел. Чувствовал. Стащил их с ее талии, чтобы трахнуть ее своей рукой.

Ласки пальцами сильно недооценены. 

Глубоко вздохнув, я закрываю глаза и закидываю одну руку за голову, в то время как другая рука тянется к моему члену. «Вообще-то, я не думал, что буду в настроении для этого. Очевидно, я ошибался». Весь прошлый вечер словно калейдоскоп, состоящий из фрагментов нашей страсти и ощущений, вызванных ею; веснушек, рассыпанных на загорелой коже ее груди; ее дыхание, которое сбивалось, когда я ласкал ее розовые губки; ее гладкого, словно шелк, клитора под моими пальцами.

Мы даже до спальни не добрались. По крайней мере, не в первый раз. Отражение ее жаждущих глаз отогнало все мысли о кровати. Мне необходимо было погрузиться в нее. Увидеть желание на ее лице, когда я скользну между ее бедер. Увидеть это в отражении. Я трахал ее и хотел это видеть. Видеть всю ее. Наблюдать, как она принимала всего меня, как от ее резкого дыхания запотевало зеркало, когда она издавала те невнятные звуки.

Она уже еле держалась на ногах, когда я кончил, стянув презерватив и обдав ее задницу горячими струями своей спермы. «Боже, какое у нее было лицо, когда она повернула голову и посмотрела через плечо». Даже не знаю, была ли она поражена или напугана. Хотя, судя по ее взгляду, это возбудило ее, ее губы раскрылись в беззвучном "О".

Видимо, впервые для нее, и определенно для меня. Не уверен, что именно на меня нашло, вот только в тот момент я хотел завладеть ею. Оставить свой след. Я хотел быть в ней - действительно жаждал оказаться в ней - а следующим моим страстным желанием было - украсить ее своей спермой.

Мои пальцы сжались вокруг головки члена, и я сделал глубокий вздох. Если такое возможно, то сейчас я становлюсь еще тверже, мои шары сжимаются от желания, каждый сантиметр моего тела горит и покалывает. Я извиваюсь на кровати, двигая бедрами вверх и мастурбируя. Я глажу свой член, сжимая его сильнее - один раз, второй - пока вспоминаю, как потом мы рухнули на позабытую кровать. Как она стонала, выгибала спину, желая моих прикосновений, когда я снова погружался в нее. Как трахал ее рот своим языком, подавляя ее страстные стоны, пока раз за разом вколачивался в ее тугую киску.

Сейчас моя рука работает усерднее, меня больше не удовлетворяют легкие прикосновения, за исключением большого пальца, который поглаживает чувствительную головку моего члена, размазывая выступившие соки моего желания. Мое сердце бешено колотится, когда я представляю, что буду чувствовать, погрузив в ее рот кое-что другое вместо своего языка...эти губы, обхватывающие меня до самого основания...ее голова, двигающаяся вверх-вниз...ее рука, ласкающая мой член...ее язык, порхающий по моему стволу... В своем воображении я крепко держу ее за волосы, направляя ее горячий, влажный рот. Я энергично трахаю ее рот, слушая ее отчаянные стоны, когда...

«Бл*ть!» Жар охватывает мой ствол, и я кончаю, покрыв спермой свои живот и грудь.

Я тяжело дышу, мое тело напряжено, взгляд направлен в потолок, и я улыбаюсь сам себе. Затем смеюсь. 

Вот тебе и плохое настроение этим утром.

«Мне интересно, работает ли тот салон-парикмахерская в воскресенье? А конкретнее, согласится ли она на еще один раунд?»

Глава пятнадцатая.

Фин.

— Кто-то спал не в своей кроватке, — приветствует меня голос Наташи, когда я открываю дверь в квартиру. — Что случилось с твоими колготками?

Я смотрю вниз, на свои голые, замерзшие ноги, затем бросаю быстрый взгляд на Айви, свернувшуюся, как кошка, на диване. Ладно, как мультяшная кошка, учитывая, что она выглядит почти такой же зеленой, как и подушка, подложенная ей под голову.

— Я...с ними произошел небольшой несчастный случай.

— А, теперь это так называется? — поддразнивает меня Нэт, улыбаясь от уха до уха. Она усаживается в старое кресло в стиле модерн, на самом деле, как отец, ожидающий возвращения своей блудной дочери. Хотя, думаю, вряд ли он стал бы улыбаться, но откуда мне знать. У меня никогда не было отца, который не ложился спать, ожидая меня. — Не могу дождаться возможности напомнить вам обеим об этом, — торжествует она. — Как прошла прогулка позора? Встретила кого-нибудь из наших знакомых?

Возможно, мне стоило рассердиться? Испытать стыд? Странно, но я не чувствую ни того, ни другого.

— Не злорадствуй так громко, — стонет Айви. — Ты вызываешь у меня тошноту.

— Тебе нужно опохмелиться. Я уже говорила, клин клином вышибают.

— Только после вчерашнего клина я чувствую, будто на мне пахали, а потом еще и трактором переехали.

— Не преувеличивай. Тебе просто надо чаще выпивать, — отвечает Нэт. — Тренировать стойкость.

— Не нужна мне стойкость. Я должна знать свою норму. Я...я взрослый человек, ради Бога!

— Что это за взрослый, если он не умеет пить? — усмехается Нэт.

— Ну, войди уже, — говорит Айви, вытягивая вперед бледную руку, и слабо машет ею.

Я понимаю, что все еще держусь за ручку двери. Я не ожидала, что они уже не спят — на улице все еще темно. Ни один нормальный человек не будет вставать в такую рань утром в воскресенье, но, думаю, эту парочку нельзя отнести к нормальным. Боже, я так устала. Такое чувство, словно я вообще глаз не сомкнула. По мимо того, что большую часть прошлой ночи меня трахали почти до бесчувствия, потом, лежа без сна и ожидая, когда Рори уснет, я была уверена в трех вещах.

Первое: я уйду до того, как он проснется, чтобы избежать неотвратимой неловкости утренней встречи, учитывая, что он пробудет в деревне всего несколько дней.

Второе: мне надо прошмыгнуть по улицам деревни до того, как зазвонят церковные колокола, возвещающие о начале воскресной службы. Ни за что на свете после ночного загула я не хотела бы встретить того, кто направлялся на исповедь к Всевышнему.

Третье: я заберусь в кровать до того, как Айви проснется, таким образом избежав необходимости давать объяснение о моих голых ногах наряду с подозрительными пятнами на моей юбке за четыреста долларов. После этого, я полагала, что она будет слишком раздражена, чтобы разговаривать со мной остаток дня.

Вместо этого, я попала на заседание комиссии по разбору полетов.

Не дадут даже вздохнуть спокойно.

— Что это на твоей юбке сзади…неужели следы спермы?

Никогда не думала, что Натали способна так злорадствовать, как сейчас.

— Фу-у, — стонет Айви. — Это противно. Ты, — добавляет она, указывая на Нэт, — очень ошибаешься. Это не... — вопрос повисает в воздухе, незаконченный, на ее лице отражается отвращение.

— Конечно, нет, — отвечаю я, поворачиваясь, как только дверь закрыта. Я села на баночку с йогуртом? Нет, ничего не говори — вообще ничего. Вчера я была сама не своя, поэтому мне не нужно оправдание. Выбор мест, где можно присесть, ограничен, поэтому я устраиваю свою задницу на противоположном от Айви конце дивана. Пожалуйста, простите меня за то, что подвергла обивку дивана встрече со спермой. Но, знаете ли, лучше на моей одежде, чем в...— Ты выглядишь очень бодрой этим утром.

Наташа слегка пожимает плечами.

— Я никогда не страдаю от похмелья. Я знаю свою норму. Это правда, — добавляет она, видя выражение моего лица, мои брови так высоко взлетают вверх, что почти скрываются за челкой. — Вы обе просто считаете меня какой-то буйной тусовщицей. Но я не такая. И я никогда не цепляю парней с пьяных глаз. А то могла бы оказаться с каким-нибудь троллем. Кроме того, трахаться по пьяни — это лишь половина веселья.

— О-о. — Что касается ответов, этот — крайне невразумительный. Прошлая ночь может и не была пьяным перепихом, но по меркам некоторых людей, определенно сомнительной.

— В любом случае, прошлым вечером я хотела убедиться, что мои подруженьки повеселились.

— Веселье...— стонет Айви, прижимая подушку к голове. — Не помню, что когда-либо так много веселилась, и не думаю, что хочу это повторить.

— А что насчет того раза, о котором ты мне рассказывала, когда та кинозвезда, как там его зовут? Ну, знаешь, тот, который всегда разбивает фотоаппараты папарацци?

— Я об этом никогда не слышала, — говорю я, мой взгляд скользит вдоль дивана, встречаясь с полным паники взглядом Айви. Если такое возможно, она, кажется, ещё больше зеленеет. Может из-за того, что сильно мотает головой. Её реакция — замечательное отвлечение, словно бальзам на душу. Приятно послушать о ее сомнительных поступках вместо моих.

— Да ладно, ты должна помнить. Как много мужчин пили текилу из твоей… — Айви открывает рот, чтобы прервать Нэт прямо сейчас, когда та заканчивает свое предложение одним не особо приятным словом — …вагины?

— Что? — мой голос дрожит, а глаза, кажется, сейчас вылезут из орбит. — Почему это я, твоя самая старинная подруга, никогда не слышала этой байки? И более того, как такое вообще возможно? Что-то тантрическое? Ловко всунутый стакан, пока ты стояла на голове?

— Не, я просто шучу, — смеясь, отвечает Наташа. — Это ведь была стопка в ложбинке между твоих грудей?

— Вечеринка, — бубнит Айви.

— Подытожим, — говорит ликующая Наташа. — Мои подруженьки здорово повеселились! Одна напилась, флиртовала и замутила с горячим жеребцом! — она протягивает мне руку в жесте "Дай пять", и когда я почти отвечаю ей тем же, то озвучиваю внезапную, но все же нелепую мысль.

— Ты ведь ему не заплатила, правда? — пожалуйста, Господи, пусть он не будет эскортом. Пожалуйста, пожалуйста, пусть Рори не будет моим подарком на день рождения или для поднятия настроения. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, позволь милому, промокшему мужчине и тому, кто забрал мою девственность, быть кем угодно только не секс работником, который проводит свой отпуск за работой.

— Заплатила ему? То есть, как проститутке? — это звучит намного ужаснее, думаю я, даже кивая головой. — За кого ты меня принимаешь? Значит, я теперь сутенерша? Я думала, что была всего лишь скромной шлюшкой.

— Никто не говорит, что ты...безотказная, — быстро отвечаю я.

— Я безотказная под правильным мужчиной, разве нет? — что касается вопросов, этот сложно анализировать после бессонной ночи и утра без кофеина. — Говоря на чистоту, мы все такие.

— Так ты не платила, да? — перебила я ее с небольшим отчаянием в голосе. Он определенно был достаточно сексуальным, чтобы числиться в каком-нибудь каталоге эскорта. И чем больше я думаю о такой возможности, тем хуже себя чувствую.

— Минутку, — говорит она, засовывая руку по левую ягодицу, затем сразу же вытаскивает ее ладонью вверх. — Не- а, — говорит она, глядя на свою ладонь. — Я пока что не могу пукать фунтами стерлингов. Я похожа на мешок с деньгами? — спрашивает она, повышая голос в сомнении. — Как бы я смогла позволить его почасовую оплату? Знаешь, я согласилась на сокращение зарплаты, чтобы переехать сюда.

— Мы знаем, — успокаивающе говорит Айви и одновременно пытается сесть, обхватив голову руками. — И я очень это ценю, но учитывая, как идут дела, я смогу очень скоро платить тебе больше.

— И, если бы я собиралась заплатить за секс с братом Адониса, я не стала бы делать это ни для одной из вас. То есть, мы подруги и все такое, но...

— Ага, ладно. Смысл понят. — Не уверена, мне стыдно из—за того, что была такой нелепой или потому что, меня поставили на место.

— Итак... — вдруг говорит Нэт, хватаясь за подлокотники кресла, когда встает. — Думаю, я включу чайник. Чай? Кофе? Миска с горячей водой, чтобы дать твоей бедной вагине отмокнуть?

— Мне кофе. — Отвечаю я, игнорируя остальное. — Я помогу, — начинаю я говорить, когда Нэт выставляет вперед другую руку.

— Нет. — Многозначительно произносит она. — Оставайся на месте.

В комнате остаемся только мы с Айви, и между нами повисает неловкая тишина. Я понимаю, что сейчас услышу очередную лекцию о безрассудной Фин, но тут она меня удивляет.

— Прости за вчерашнее.

Я пожимаю плечами, не в состоянии найти ответ. Честно говоря, я в шоке.

— Я имею в виду, что сожалею не о том, что стало...с тобой, а то, что стало со мной. Я бы смогла сама его убить.

— Если бы он не был уже мертв?

— Да, именно, — говорит она. — Прости за мое поведение прошлым вечером.

Все еще без слов, не говоря уже о возникших подозрениях, я решаю вообще ничего не отвечать. Отсутствие комментариев в равной степени не подтверждает и не отрицает какие-либо проступки.

— Я понимаю, что это твоя жизнь, и ты лучше знаешь, что тебе нужно.

ОГО! Может мне стоит проверить слух?

— Ты собираешься что-нибудь ответить?

— Ты все еще пьяная? — поэтому она, должно быть, говорит такие вещи.

— Она не пьяная! — доносится голос с кухни. — Она выблевала большую часть выпивки обратно.

— Не знаю, о чем я думала, — бормочет Айви. Я не уверена, что она имеет в виду: злоупотребление алкоголем или ее реакцию. Она тянет за кисточки вязанное крючком покрывало, укрывающее ее ноги. — Мы...мы провели большую часть ночи, разговаривая, Нэт и я. Она хороший слушатель. Это не говорит о том, что ты — плохой, — быстро добавляет она. — Но ты с головой ушла в свои собственные проблемы.

— Так, значит дело не только во мне?

Хотя она не поднимает взгляда от покрывала, которое пытается распустить, ее губы приподнимаются с одной стороны, когда она быстро пожимает плечами. В последние дни уклончивость, кажется, стала ее коньком.

— Знаешь, ты ведь можешь со мной поговорить. — Я протягиваю руку и накрываю ее руку своей. — И со мной все будет хорошо. Думаю, прошлой ночью я просто немного вышла из себя.

— Поговорю, — отвечает она, глядя на меня. — Скоро. Но скажи мне одну вещь. Почему ты оставалась с ним?

На мгновение я думаю, что она имеет в виду прошлую ночь и Рори, но ее взгляд все мне объясняет.

— Я...сама бы хотела знать. — Вздыхаю я и начинаю кусать губу изнутри, боясь дальнейшего ответа.

— Это не из-за денег или стиля жизни. — Это не вопрос, и я ей благодарна за это, но все равно качаю головой.

— Брак, — шепчу я. — Мне казалось, что у нас это всерьез и надолго. Любовь. Верность. Все это.

— Ты не смотрела статистику? — спрашивает она, слегка улыбаясь.

— Я устала быть одной их них.

— Жаль, что ты не доверилась мне, — отвечает Айви, ее голос стал увереннее сейчас. — Не могу себе представить, через что ты прошла, а потом, вчерашним утром...

Я сжимаю ее руку.

— Давай не будем ворошить прошлое, пожалуйста. Я все еще перевариваю то, что узнала, думаю, в связи с этим... — поморщившись, продолжаю. — Прошлая ночь стала моментом разврата. — Моментом безумства, наполненного похотью, доказательством которого являются синяки на моих бедрах и неисчезающее ощущение его рук на моей коже.

— Ты вправе получить немного удовольствия.

— Эй! Никаких разговоров о шарах или других достоинствах, пока я не вернусь в комнату, — раздается крик из кухни. — Если бы не я, ты вообще не увидела бы его шаров, потому что отправилась бы в какой-нибудь задрипанный бар. Один из тех, где полно старичков!

— В любом случае, — Айви разворачивает мою руку, переплетая наши пальцы. — Не думаю, что у тебя было временное помешательство, когда ты отправилась домой к тому красавчику. Тебе просто было больно. — Я открываю рот, чтобы возразить, чтобы сказать ей, что я, в основном, была пьяной, но она перебивает меня. — Думаю, прошлая ночь в некотором роде сравняла счет. И полагаю, несмотря на то, что мы обе знаем, что ты не принадлежишь к типу женщин, предпочитающих случайные связи, если такой вообще бывает, то, что случилось прошлой ночью, наверно, было неизбежно. Это должно было случиться когда-нибудь. Ты вновь вернула контроль над своей жизнью.

Не-а, больше похоже на то, я почти ничего не контролировала. Особенно, когда он прижимал меня к зеркалу в коридоре, трахая меня сзади.

— И ставки были невысокими — тебе не причинили вреда.

Я и правда не знаю, что сказать. Очевидно, она и доктор Наташа, ПД, как псевдо доктор, наводили в моей жизни порядок, в то время как я всю ночь трахалась до одурения. И, кажется, сейчас они поют одну и ту же песню, только не совсем слажено.

Месть, похоже, стало ключевым словом недели; сначала Рори, а теперь и Айви. Но я не настолько ослеплена гневом, чтобы полагать, что случайная интрижка на одну ночь решит все проблемы. Это был момент безумства, последовавший за моментом просветления, потому что теперь я отказываюсь нести ответственность за смерть Маркуса. Этот человек лишил меня многого. Денег, сердца и силы духа. Он не заслуживает моей вины; он первым предал меня.

И кажется, делал это часто.

— Не причинили? — голос Айви резко возвращает меня обратно.

— Что?

— Вреда? — она начинает всматриваться в мое лицо — осматривает руки и ноги.

— Спорим, не больше, чем она просила, — говорит Наташа, возвращаясь из кухни и пытаясь удержать нагруженный чайный поднос. — Вот, — произносит она, ставя его на кофейный столик. — Слабозаваренный чай и простое печенье для немощных и ленивых. — Она передает Айви дымящую кружку и одну простую печеньку, парочка обменивается странным взглядом. Я не успеваю обдумать это, как Наташа протягивает мне кружку с чем-то, похожим на бледно-зеленую воду.

— Что это? — спрашиваю я, и, прищурившись, смотрю на содержимое кружки.

— Зеленый чай. Тебе полезно, — говорит она, ободряюще кивая. — В шкафчиках Айви полно всякой всячины.

— И? — потому что тут должна быть ключевая фраза.

— В нем много антиоксидантов, которые, как все мы должны знать, борются с воздействием свободных радикалов, полезны для твоего тела и кармически компенсируют последствия случайного перепиха.

— Полезно знать, — говорю я, пряча улыбку за ароматно дымящейся кружкой.

— И после того количества белка, что ты получила прошлой ночью, я подумала, что тебе необходим сахар, чтобы все это сбалансировать, — продолжает она, открывая небольшую тарелку.

— Белок? — спрашиваю я, понимая, что она протягивает мне сэндвич. Я отодвигаю уголок хлеба. Арахисовое масло и конфитюр.

— Нет! Только не это, — прерывает Айви, взмахивая рукой в жесте, похожем на прием карате. — Даже не думай. Меня все еще подташнивает, и я чувствую запах отсюда. Убери это, ради Бога!

— После того, как я просидела с тобой всю ночь, убирая с твоего лица волосы, покрытые блевотиной, ты даже не позволишь мне насладиться моментом компенсаторного веселья?

— Компенсаторного? — смеясь, повторяю я.

— Ага. Знаешь, у меня ведь есть общее свидетельство о среднем образовании. Это значит, когда ты не можешь иметь что-то свое, — отвечает она язвительно.

— Боже, просто не дразни меня едой, — вздыхает Айви, погружая оставшуюся половинку печенья в кружку. Секунды на три в комнате повисает тишина, затем Наташа снова заговаривает.

— Как там снежный вихрь?

— Прошлой ночью шел снег? — спрашивает Айви, поднимая глаза от своего напитка, ее взгляд скользит к окну и обратно. Ни я, ни Нэт не отвечаем. — Ради Бога, уже почти весна.

— Было, эм, хорошо, — отвечаю я, стараясь не улыбаться.

— Это было ласково и нежно или словно шторм?

— Серьезно? — невозмутимо спрашиваю я.

— Что? Я могла бы спросить, не было ли это большим отстоем.

Я качаю головой.

— Было хорошо, ладно? — мой голос обрывается на последнем слове.

— Сколько дюймов?

— А-а, Боже милостивый, — стонет Айви. — Прекратите. Я мучаюсь от похмелья, а не глухая! — она сутулится над своей кружкой, ворча что-то насчет хрупкого телосложения и попыток отдохнуть в комнате, заваленной трусами развратниц.

Так что, я отвечаю вполголоса.

— Высший балл по твоей шкале.

— Серьезно! — фыркает Айви, это восклицание, а не просьба о подтверждении.

— Прости, но все женщины в том баре трахали его глазами. Это было похоже на групповуху, так что, да, серьезно, — отвечает Нэт. — Я хочу узнать.

— Хватит, — ворчит Айви. — Я отправляюсь в кровать.

Мы все молчим, пока она нетвердой походкой покидает комнату. Хотя, как только дверь в спальню закрывается, Нэт сразу же возвращается к своим вопросам.

— Итак, это была ночь горячего и грубого секса? У него есть еще татуировки, кроме тех, что на руках? — она закидывает ноги на стул, скрестив их в нетерпении.

— Нет, не грубый. — Он был разным, но только не таким.

— Ох. Какая жалость, — говорит она, хмурясь. — Грубый секс иногда может быть... — я ожидаю, что она скажет что-нибудь бестактное, но она удивляет меня. — Морально очищающим.

— Нет, но он был хорош.

— Уверена, что так и было, — отвечает она, ее голос становится нормальным. — Ты встретишься с ним опять?

— Нет, думаю, он — турист. — Я делаю глоток из своей чашки, чтобы не дать себе что-нибудь добавить.

— Наверно, это разумно. Лучше не привязываться. — Я молча пожимаю плечами. — Но ты можешь вспоминать об этом перепихе, — говорит она, хихикая. — Это у тебя никто не отнимет.

Глава шестнадцатая.

Фин.

— Солнышко.

Позже, воскресным вечером звонит Сорайя.

— Райя, как дела?

— Великолепно, дорогая, провела последние два дня с мамой в Тегеране. — Ее тон выдает то, что скрывают слова. Она родилась в Сингапуре, росла в Дубае и является единственным ребенком очень состоятельной иранской женщины, которая, в свою очередь, является вдовой очень состоятельного иранца. Я полагаю, они обе считают, что им очень повезло в этом плане.

— Сколько женихов на этот раз она представила? — ко всему прочему, мать Райи отчаянно желает иметь внуков, чтобы баловать их.

— На этот раз ни одного, особенно после моего последнего визита. Я сказала ей, что, если она продолжит играть в эти игры, я вообще больше не приеду.

Я смеюсь, представляя выражение на лице ее мамы, хотя про себя понимаю, что она найдет другой способ. Мать Райи в поисках мужа для своей дочери похожа на собаку с костью.

— Наоборот, большую часть моего визита она провела в кровати, прикидываясь умирающей и сетуя на то, что умрет раньше, чем я подарю ей внуков.

— О, Боже. Страшно даже подумать, что она придумает в следующий раз. Может, тебе стоит сказать ей, что ты лесбиянка.

С протяжным вздохом, она говорит мне, что уже сделала это.

— Она сказала, что в нашем родном языке нет слова для женщины, которая желает другую женщину, на что я ответила ей, что это не остановило амме Бахар. Мою тетю.

— Ой-ой-ой! Невольное изгнание?

— Вовсе нет. Семья предпочитает игнорировать. Ну ладно, попытка — не пытка, — говорит она, вздыхая. — Говоря о неприятном, насколько близка ты вчера была к применению насилия?

— Айви сказала тебе.

— По электронной почте. — Повисает неловкое молчание, во время которого мы обе подтверждаем про себя их совместное решение этой проблемы. — Мне жаль, что я не смогла лично тебе об этом рассказать, как надеялась.

— Мне не нравится, что вы обе так долго скрывали это от меня. — Я чувствую, как мои плечи приподнимаются от зарождающегося гнева. Я чувствую его. Он словно разгорающееся пламя.

— А легко ли рассказать тому, кого любишь, что ее муж, которому она посвятила несколько лет, и ее гребанного мизинца не стоит?

Сорая редко ругается; в данном случае это обоснованно.

— Это было подтверждение, — тихо говорю я. Мне очень не нравится признавать это, но пора посмотреть правде в глаза. Я не обращала внимание на знаки и мне некого винить в этом, кроме себя. — Все же, я не могу притворяться, что мне нравится, что вы обе скрывали это от меня.

— Поставь себя на мое место. Когда я нашла эти...эту мерзость, моим первым порывом было рассказать тебе. Ты ведь мой друг, прежде всего, а друзья заслуживают честности. Но ты чувствовала себя не очень хорошо, поэтому мне пришлось довериться Айви.

Я откидываю голову назад, на спинку дивана. Неужели я была такой недотепой? Прежде чем эта мысль становится более отчетливой, я уже знаю ответ.

— Я покончила с этим.

В трубке раздается мелодичный смех Сорайи.

— Фурия в аду ничто в сравнении с брошенной женщиной.

— Честно говоря, я, наверное, больше чувствую безразличие, чем ярость.

— Пока мы говорим о честности, должна тебе сказать, что одно низкопробное телешоу связалось с офисом.

— Телешоу? — сердце начинает бешено колотиться.

— Не волнуйся...они просто разнюхивали. Боюсь, это неизбежно. Мне сказали, что несколько богатых семей Восточной Азии, связавшись с Маркусом, обеднели на несколько миллионов. И шейх Ахмед среди них, конечно же. Думаю, выстроилась бы большая очередь, чтобы понаблюдать за кончиной Маркуса, если бы он уже не умер.

Это не новость. Не совсем. Она много раз намекала об этом раньше, хотя подтверждение вызывает неприятные ощущения. Именно поэтому меня чуть не арестовали; Маркус сделал меня партнером в своем бизнесе, даже не сказав мне, затем подделал мою подпись в нескольких мошеннических сделках. Только благодаря Сорайе, которая приняла незамедлительные меры, я смогла покинуть страну на самолете ее семьи.

— Я была бы в первом ряду, — прошептала я. — Боюсь даже представить, что было бы, если бы ты не вытащила меня.

— Тебе пришлось бы провести пару дней в очень душной тюремной камере, дорогая. И все. Твою невиновность было бы легко доказать.

Несмотря на это, я сбежала.

— К сожалению, подобные новости привлекают хищников.

— Как думаешь, что они ищут, эти журналисты?

— Пикантных подробностей, полагаю. Козла отпущения.

— То есть меня? — внезапно мне становится плохо. Страшно.

— Не переживай, дорогая. Все уляжется. Ты не виновата.

— Тогда почему я чувствую себя такой виноватой? — по-прежнему. Во многих отношениях.

— Вина в твоих генах, Фин. Выбрось это из головы. Ты вышла замуж за богатого человека. Ты считала, что он заработал свое состояние честным путем. Жил достойно. Не твоя вина, что ничто из этого не было правдой. Боже, я такая злая, что этот трус покончил собой! — ее последние слова звучат, словно она произнесла их сквозь зубы, за которыми последовал звук, похожий на рычание.

— Пожалуйста, не плюй на пол из итальянского известняка.

— А что? Разве я плачу тебе за уборку?

— Я все еще могу этим закончить, — говорю я, саркастически усмехнувшись.

— Юмористка, как всегда.

— Я не смеюсь, — отвечаю я, даже если и так. — Не могу понять, почему эти журналисты ищут меня, потому что, говоря серьезно, деньги заканчиваются.

— У меня есть твои драгоценности, — добавляет она. — Я могу их тебе отправить.

— Нет.

Мы уже обсуждали это. Я не знала, что нашему водителю, садовнику, горничной и повару не платили зарплату уже полгода.

— Сделай, как я прошу. Пожалуйста.

Заплатить то, что им причитается, и вознаграждения тоже. Урегулировать вопрос с визовыми штрафами в суде по трудовым вопросам. Организовать им перелет обратно домой в Непал и Филиппины, если они этого хотят. Обо всем этом я и понятия не имела. Что они, должно быть думали, наблюдая, как я бесцельно таскалась из дома и обратно с дизайнерскими сумками, забиралась в свой Porsche в то время, как они работали без оплаты? Мне не нужно ничего из этого — ничего. "Прелести" моей прошлой жизни отдают душком.

— У меня есть человек, который решает проблему с их штрафами, — устало говорит она.

— Это тоже будет стоить денег.

— Я уже плачу ему зарплату, и это не твоя забота.

— Как скажешь, — любезно отвечаю я. — Я ценю твою помощь. — Опять. По-прежнему. Всегда.

— Нет. Достаточно. Я больше не буду об этом говорить.

— Спасибо тебе. За всё.

— Хватит. Ты — моя подруга, и сейчас я хочу поговорить о других вещах.

— Более интересных? Здорово. Как Эдуард?

— По-прежнему ненасытен, — отвечает она страстным голосом. — Я никогда не встречала мужчину, который держался бы так долго.

— Да, я тоже. — Мой ответ немного шутливый, потому что я не имею в виду постель, несмотря на то, что она достаточно часто говорила мне о его выносливости там. Я никогда не видела, чтобы Сорайя так долго развлекалась с одним мужчиной, хотя этот — чрезвычайно сексуальный. Сексуальный, как супермодель. Потому что он — модель и он...также суперсексуальный.

— И говоря о других вещах, у меня есть хорошие новости для тебя. — Она театрально замолкает.

— Собеседование!

— Сорайя, — говорю я предупреждающим тоном.

— Послушай, прежде чем ты начнешь со своими нравоучениями, это всего лишь собеседование.

— Собеседование где? — и зная ее, собеседование будет чисто для галочки. Я понимаю, что она хочет, как лучше, но мне не нравится то огромное количество одолжений, которые оказывают мне друзья.

— Лондон. Это работа идеально подходит для тебя. Ты ведь говорила, что тебе нравилось жить в Лондоне?

Пока она перечисляет сведения о компании и ее влиятельных клиентах, у меня начинает кружиться голова. Мне нужна работа — деньги — все это. Я знаю Лондон со времён своей учебы там, но готова ли я снова жить самостоятельно?

— Когда собеседование? — мой пульс ускоряется, и я чувствую, как телефон потихоньку выскальзывает из моей влажной ладони.

— Я вышлю тебе сейчас все детали по электронной почте. Тебе нужно договориться о встрече, как только сможешь. Должна сказать, эта замечательная возможность —

Я становлюсь рассеянной и почти не слушаю, как она перечисляет все преимущества. Вместо этого, я беру местную газету, сложенную на подлокотнике дивана. Это бесплатная рассылка. Газета открыта на странице с объявлениями. Я и понятия не имела, что такое все еще существует, думаю я, просматривая заголовки.

Продажа бытовых и электрических товаров.

Домашние животные и питомцы — приплод котят. Курицы.

Продажа и аренда недвижимости — квартиры, коттеджи. Ферма.

Вакансии — и тут мне в глаза бросается небольшое объявление в рамке.

Местный администратор.

Проектной фирме требуется помощник руководителя проекта на неполный рабочий день на начальном этапе создания местного бутик-отеля. Дипломатичный и обладающий отличными организаторскими способностями.

Признаюсь, это не идеал, но достаточно, чтобы заставить мое сердце трепетать, когда я изучаю текст во второй раз.

— Фин, милая, ты тут?

— Что? Да, прости. Я просто делала заметки. — Вроде как.

— Я отправила тебе необходимую информацию на электронную почту. Назначь встречу, закажи билет до Лондона. Переночуй в городском доме. Домработница ожидает твоего звонка. — Таунхаус ее матери в Найтсбридже. Это в точности стиль Сораи. Она разбирается со всей хренью. — Сообщи мне, как все пройдет.

— Хорошо.

— Что-то ты не особо воодушевлена. Это идеально тебе подходит. — Я слышу нарекание в ее тоне. Она не виновата, просто она такая, какая есть. Не сомневаюсь, что это уникальная возможность, если не считать, что я буду одна. Не то чтобы Сорайе пришло это в голову.

— Воодушевлена, — отвечаю я. — Вернее, буду. Просто, знаешь, слишком многое надо обдумать. — А еще я немного отвлеклась на возможный вариант, который сейчас держу в руке.

— Хорошо. Я должна бежать, дорогая.

— Пойду, проверю свою почту.

Мы прощаемся и заканчиваем разговор. И я правда проверяю свою почту...сразу же после того, как подаю заявление на должность, указанную в газете.

Глава семнадцатая.

Фин.

Сульфаты. Изоприловый спирт. Формальдегиды...подождите; формальдегид. Разве его не используют для бальзамирования?

Делая себе мысленную пометку погуглить позже, я ставлю бутылку, которую привез курьер, на недавно установленной полке рядом с другой, потом переставляю весь ряд так, чтобы этикетки можно было прочесть.

— Ой. — Нэт заглядывает в процедурный кабинет, или помещение, которое я назвала бы совсем по-другому, если бы это зависело от меня. Но это не так. От меня требуется всего лишь носить коробки с воском, косметологические шпатели и другие непонятные штуковины. Я пыталась раз или два помочь небольшим советом, но Айви не интересует ни моя деловая хватка, ни тот факт, что у меня куча опыта в организации крупномасштабных акций и корпоративных мероприятий. Крупные сети отелей. Гоночные треки. Элитные торговые марки. Нет, я пригодна только для ишачьего труда. Ах, да, и отвечать на телефонные звонки.

"Это Охкелд Хай-Стрит, а не Пятая Авеню", сказала она.

Я призналась ей, что, на мой взгляд, название "процедурный кабинет" делает это место немного похожим на кабинет стоматолога, хотя, полагаю, обработка воском вашей девочки несколько менее болезненна, чем, скажем, лечение корневого канала зуба.

— Что? — в конце концов отвечаю я, поворачиваясь к Нэт.

— Там, в зале, красавчик спрашивает о тебе и твоей склонности к неврозам. И прекрати возиться с этими бутылками. Ты ведь знаешь, что, когда уйдешь, я снова их все перепутаю.

— Обо мне? — мое сердце буквально замирает; я делаю вдох, и оно снова начинает биться. Блин блинский, а что если этот красавчик — Рори? Повернувшись к ней лицом, я не спрашиваю, он ли это, потому что слишком поражена ее костюмом. И у меня вырываются совсем другие слова.

— Что, черт побери, на тебе надето? — неужели Айви не говорила ей, что мы здесь для работы? Этим утром мы все договорились прийти в салон, чтобы разобрать доставленный заказ и уладить сложности, возникшие в течение первой недели после открытия. Короче, сегодня день резиновых перчаток, а одежда Нэт больше подходит для стриптиза на шесте. — Да у меня трусы прикрывают больше, чем эти шорты.

— Ох, лапочка, — говорит она, подходя ближе. — Это... — она протягивает руку, сжимая мой локоть, — очень печально. Надеюсь, ты не надевала их прошлым вечером.

Ее улыбка полна сочувствия, и я понимаю, что она на самом деле говорит серьезно.

Когда она исчезает за дверью, я беру себя в руки. Я всегда любила нижнее белье. Крошечные кружевные трусики и лифчики с деми чашечками, не то чтобы я носила их с теплыми гетрами и каблуками, как повседневную одежду. Но я не шучу по поводу ее шорт. У меня действительно имеются трусы, прикрывающие больше тела, хотя, надо бы не забыть выкинуть эти непривлекательные изделия вон. Отныне я буду носить свое дорогое нижнее белье. Ради себя.

Я — женщина, слышите, Рори заставил меня кричать!

Рори. Вот, черт! Это не может быть он. Он ведь не может снова потеряться? Потому что прошлым вечером он не знал, кто я.

Я отгоняю от себя волнение и поворачиваю направо, направляясь прямиком в главный зал салона, и натыкаюсь прямо на Айви.

— Кто это? — спрашиваю я, разглядывая мужчину из-за ее плеча. Не Рори. Он немного ниже, хотя крупного телосложения. И Рори не сутулится. Он смотрит на витрину салона, давая мне тем самым возможность внимательно его рассмотреть, от коротко остриженных темных волос и ниже. Плечи шириной с дверной проем, массивные мышцы груди плавно переходят в узкую талию, и задница такая, что ей можно орехи колоть.

— Понятия не имею, — шепчет Айви в ответ. — Но, какая жалость, — продолжает она, медленно качая головой. — Лучшие из них всегда играют за другую команду.

— Откуда ты знаешь, что он...ну, ты понимаешь? — шепчу я, потянув Айви за рубашку.

— Ну, если он не гей, то его парень находится в большом заблуждении. Узкие джинсы, — добавляет она, как будто это ответ на все вопросы. Она бросает мне один из тех взглядов через плечо. Типа, "уж я-то знаю" взгляд. — За пару лет жизни в Лос-Анджелесе мой гей-радар отточен до состояния мощного лазерного луча.

Снова этот ЛА. Что-то здесь не так.

— Нэт сказала, что он хотел меня видеть?

— Могу поспорить, не ради того, что у тебя между ног. Ай! Это за что?

Мистер Супер—тело поворачивается на возглас Айви.

— Вы только посмотрите — прекрасная Финола!

Глубоко посаженные карие глаза и широкая улыбка на лице столь знакомом для человека, который настолько не гей. Я знаю об этом лично, если только он не сменил ориентацию после того, как перетрахал половину старших классов нашей школы. Он, возможно, также попытался лишить меня девственности, когда мы однажды напились виски до чёртиков. Нормальные подростки напиваются дешевым сидром, но нам надо было остановиться на крепком алкоголе. Итак, попытался. Да. Но безуспешно. Дальше ласк у нас не пошло. И на следующий день было очень неловко. Однако, эту историю я унесу с собой в могилу, потому что, оказывается, этот качок — большой брат Айви.

"Большой" — здесь ключевое слово.

— Мак! — восклицаю я, кидаясь к нему, и он захватывает меня в свои медвежьи объятия. — Господи, когда ты стал таким огромным?

— Объясни, что это значит, — смеясь и сверкая идеальными зубами, произносит Мак, и улыбка отражается в ласковом взгляде его карих глаз

— Когда я последний раз тебя видела, ты был похож на жердь. — Его грудь в объемном свитере заглушает мои слова. Кашемир, если не ошибаюсь.

— Может, тебе стоит приезжать домой почаще. — В его тоне нет обвинения, и я почти слышу улыбку в его словах. — И говоря об изменениях, последний раз, когда мы тусовались вместе, — говорит он, отпуская меня и обнимая одной рукой за плечи. — У тебя были голубые волосы.

Я чувствую, как моя рука неловко тянется к волосам. Несмотря на то, что голубой цвет — это история давно минувших дней, я все еще привыкаю к своей короткой стрижке.

— Неужели действительно прошло так много времени?

— С тех пор, как ты бросила нас? — в уголках его глаз появляются маленькие морщинки, он убирает руку с моего плеча и проводит по своему покрытому темной щетиной подбородку. — Что ж, Айви переживала свои Сумерки, надеясь, что сверкающий бросит эту девицу с вечно тоскливой физиономией —

— Возьми свои слова обратно!

— А ты носила рваные джинсы и кеды, а не дизайнерские джинсы и кроссовки от Gucci. — Он проходится одобрительным взглядом по моему телу. Ладно, может, я одета не совсем для уборки, но у девушки должны быть свои стандарты, только мои чуть отличаются от стандартов Нэт.

— Вот как. Теперь понятно. Айви сказала, что ты подался в геи, — говорю я, похлопывая его по груди. Мак, которого я знаю, вряд ли смог определить разницу между балахоном и джинсами в целом, не говоря уже о том, чтобы правильно назвать дизайнера одежды.

— Ты ведь знаешь, что не стоит верить этой маленькой дурынде, — говорит он, глядя на свою сестру испепеляющим взглядом.

— Заткнись, дебил, — бросает Айви в ответ, вновь заговорив на местном жаргоне, хотя ее акцент всегда был менее заметен, чем его.

— Ты завидуешь моей приятной внешности. Просто потому что твое лицо даже лук заставит плакать.

— Детки, успокойтесь, — вмешиваюсь я с улыбкой, которую не могу сдержать. — Рада видеть, что некоторые вещи не меняются.

— Кроме того, Фин то знает, что это не правда, — говорит он, притягивая меня к себе и обнимая за плечи. — Правда, милая?

Его смех отдается в его груди, ласковый и мужской, и подходящий этому мужчине. И вдруг я вспоминаю, насколько это не правда, чуть более подробно, чем мне бы хотелось.

Пожалуйста, Боже, пусть это не отразится на моем лице, молюсь я про себя. Мои щеки начинают гореть при мысли о нашем совместном пьяном прошлом. Словно тем вечером я занималась этим со своим двоюродным братом.

— Тебе нужны будут резиновые сапоги, а не дизайнерская экипировка. — Мак поднимает руку, чтобы заправить локон моих волос за ухо, и это, вместе с моими воспоминаниями, делает ситуацию крайне неловкой. Я вырываюсь из его рук и встаю рядом с его сестрой.

— Но я рад тебя видеть — говорит он, засовывая руки в карманы своей куртки. — Что ты делаешь в городе? Я думал, что ты вышла замуж за какого-то олигарха с юга и отправилась шиковать заграницу?

Моя дежурная улыбка ослабевает, хотя я чувствую, как уголки моих губ дергаются, пока я стараюсь продолжать улыбаться. Все мои теплые чувства и легкость, которые я только что испытывала, исчезают. Может он и прав насчет моей одежды, обувь от Gucci и джинсы от Balmain. Свитер от Donna Karan. Все это из моего гардероба последнего сезона, и я не говорю, что они из предыдущего осеннего каталога. То есть, они относятся к самому последнему сезону моей дизайнерской одежды. Другими словами, я больше не настолько богата, чтобы покупать такие вещи. Сомневаюсь, что на моем банковском счете достаточно средств для покупки резиновых сапог на случай дождя.

Сосредоточься на одежде. Не думай о том, что он еще сказал.

— Что? — спрашивает Мак, видя, как тает моя улыбка. — Что я такого сказал?

— И почему я чувствую себя как фаллоимитатор на свадьбе? — мы оба поворачиваем головы в сторону Айви и ее нелепого восклицания. — Подождите, — говорит она, сморщившись. — Не так.

— Однозначно, что это запасной хер на свадьбе, проказница, — говорит Мак, почти смеясь.

Да благословит Господь эту девушку, вмешавшуюся в мое бедственное положение, даже с этим приступом нелепости.

— Хер, фаллоимитатор, — говорит она, покачивая при этом руками, как будто взвешивая их. — Не большая разница, на самом деле. Одна — настоящая штуковина, а вторая — всего лишь что-то вроде...тофу.

— Тофу? — повторяю я.

— Ага, заменитель мяса.

— О, Господи, — возмущается Мак. — Ты не могла подождать, пока я уйду? Ни один мужчина не должен слышать, как его сестра рассуждает о…

— Членах? — отвечает Айви. — Как будто я не слышала от тебя и похуже.

— Да, но ты должна быть нежной девушкой, — возражает он.

— А ты должен быть в Лондоне.

— Я сделал небольшой крюк.

— То есть заблудился?

— Я поражен, — говорит Мак, хотя видно, что это абсолютно не так, — что время, проведенное за океаном, не научило тебя никаким манерам. Да, мэм, нет мэм. Почему манеры Фин не стерлись? Подумай об этом.

— Давай не будем говорить о стирании, — говорит Айви, скрестив руки на груди. — Это ящик Пандоры в вопросах мастурбации, о котором никто не должен слышать.

— Эй, поосторожнее, — сердито предупреждает Мак. — Не забывай о своем обещании.

Айви сгибает мизинец.

— Ты имеешь в виду мое малепусенькое обещанице? — ее голос приторно сладкий, но Мак прищуривается, и я решаю вмешаться.

— Смешные вы, ребятки. Даже не знаю, так уедешь на несколько лет и...не-а, ничего не меняется.

— Ой, ладно, ты ведь знаешь, что на самом деле мы любим друг друга, — смеясь, говорит Мак.

— Ага. Это правда. Я поклонюсь земле, под которой он, в конечном итоге, будет погребен.

— Это очень грубо, — осуждаю я.

— Упрямство злобной Айви всегда касается только меня. Со всеми остальными она очень мила и весела.

— Потому что ты этого заслуживаешь. — презрительно усмехается она. — И назовешь меня злобной еще раз, дебил, схлопочешь по яйцам.

— Оставь мои яйца в покое. Ладно? — спрашивает он, поднимая руки вверх, притворяясь, что сдается.

Айви фыркает.

— Фин — единственная здесь, кто знаком с твоим членом, мягкий пенис.

Мак издает мрачный смешок, но любезно меняет тему разговора, даже когда я начинаю невнятно отрицать. Это должно было быть секретом! Он притягивает нас обеих к себе, приобняв за плечи.

— Как мама? — глядя на меня сверху вниз, он слегка сжимает мое плечо. Моя мама и секс. Два слова, которые являются почти синонимами, не то, чтобы меня это оскорбляло. Я не могу извиняться за нее.

— Замужем. Похоже, наслаждается мечтой молодых, — вздыхая, отвечаю я. — Может скрасит себе пару лет. — Моя мама в настоящее время наслаждается своим мужем. Ага, верно. Наслаждается. Как будто дочери нужно слышать такое. Это вызывает у меня незамедлительную реакцию: во-первых, меня начинает подташнивать. А во-вторых, я начинаю жалеть, что у нее нет подруг. Стюарт — муженёк — младше ее на пять лет и чертовски похотливый. По ее словам, нет такого понятия, как слишком много информации. Сейчас она живет в небольшой деревушке престарелых в Алгарве, и это все является вескими причинами, почему я не осталась с ней.

Спасибо, Господи, за то, что у меня есть друзья.

— А как там твой муж? — улыбка Мака задерживается на губах. — Ты приехала одна, или на этот раз у меня будет возможность с ним познакомиться?

— Он — я делаю глубокий вдох, слегка качая головой. — Он умер.

Я не могу посмотреть на него, потому что знаю, что увижу. И на самом деле он не сможет сказать ничего, что я бы хотела услышать. Только неизбежные неловкие извинения. Типа "О, дорогая" и "Мне так жаль". А на лице написано, что ему любопытно.

Я благодарна Айви, когда она заговаривает, нарушая воцарившееся молчание.

— Итак, что ты здесь делаешь? Сачкуешь от работы?

— Я собираюсь открыть новый спортивный зал в городе.

Судя по его внешнему виду, он определенно много времени проводит в одном из них. Затем, я вспоминаю, как Айви говорила, что Мак владеет сетью спортзалов, работающих круглосуточно.

— И меня пригласили в большой домище, — добавляет он, слово домище он произносит с бóльшим акцентом.

— Я слышала, что его купили, — быстро вставляю я. — Разве там не гостиницу собираются открыть?

Не знаю, зачем я спросила, учитывая, что уже отправила туда свое резюме.

— Да, для гостиницы там прекрасный вид с выходом на океан и все такое. Мне только что позвонили с предложением оснастить там зал тренажерным оборудо… — Мак замолкает на полуслове, когда задняя дверь салона открывается, шпильки Наташи громко цокают по плиточному полу — …ванием. — Заканчивает он почти пища.

— Оборудование? — Нэт произносит это странно низким голосом с придыханием, останавливаясь возле нас в своем крошечном наряде и на невероятно высоких каблуках. И ведро? Это уж точно причудливый модный аксессуар.

Когда она наклоняется, чтобы поставить ведро на пол, ее взгляд пробегается по Маку с головы до ног и обратно. Только, когда она охватывает его тело взглядом второй раз, он задерживается на полпути вниз.

— Обожаю хорошее оборудование.

И, да, она обращается к его паху. Для верности, когда она выпрямляется, то выпячивает свою едва прикрытую грудь немного вперед. Нэт явно не верит в деликатность.

Он, кажется, ослеплен, как будто не знает, куда смотреть в первую очередь. Честно говоря, тут есть на что посмотреть — грудь, попа, ноги — потому что все это имеется у Наташи, а еще соблазнительные изгибы. Она похожа на северную Джессику Рэббит (Джессика Рэббит — мультипликационный персонаж детективных нуар-романов о кролике Роджере. Прим.пер.). И, как выясняется, ее появление является хорошим напоминанием, почему у нас с Маком никогда ничего не вышло бы. Даже тогда, я понимала, что недостаточно одарена в области груди, чтобы соответствовать вкусам Мака. И во-вторых, он законченный кобель.

— Гав.

Взгляд Мака устремляется к Айви.

— Что это было?

— Ты слышал, — отвечает она. — Что ты задумала? — спрашивает она, обращаясь к Нэт, ее ошеломленный взгляд скользит к ведру, затем возвращается обратно.

— Я ухожу мыть окна. — У нее талант даже эти слова заставить звучать неприлично. Схватив ведро за ручку, она поворачивается и медленно уходит на своих сверкающих шпильках, вода из ведра выплескивается на пол.

— Это опасно для здоровья. — Внезапно голос Мака становится немного хриплым.

Он говорит о ней или имеет в виду следы воды на полу? Словно сейчас произойдет несчастный случай, мы все поворачиваемся к стене из стекла, так сказать, завороженные видом.

— На улице холодно. Почему на девушке нет пальто?

— Важнее, почему она моет окна, — отвечает Айви. — Я плачу рабочему за эти работы.

— Она и правда сейчас исполнила эротический танец с ведром? — немного шокировано спрашиваю я.

Нэт опускает губку в воду, отжимая ее, словно это манна небесная. Она вот-вот начнет тереть губкой собственную грудь.

— Можешь прислать ее, чтобы она помыла мои окна?

По крайней мере, Мак только наполовину серьезен.

Глава восемнадцатая

Фин

— Я получила работу!

Обе, Айви и Нэт резко поднимают головы от специализированного журнала красоты, который изучают.

— Что? Когда?

— Только что. У меня было собеседование по телефону! — я послала резюме на вакансию, напечатанную в местной газете, и к моему полному удивлению, к концу телефонного разговора мне предложили работу. — Это временная работа, похоже, большую часть времени я буду болтаться без дела, ожидая строителей и всякое такое. Это возможно всего на пару месяцев.

— Я думала, что у Райи было какое-то предложение? — робко спрашивает Айви, тем самым подтверждая, что они с Райей все ещё общаются.

— Я им тоже позвонила. Кажется, у них какая-то реорганизация в этом месяце, так что они свяжутся со мной позже, но, если собеседование состоится раньше, конечно же я поеду. — Но я не говорю им, что довольна тем, что сама нашла эту работу. Я горжусь этим, но не могу заставить себя сказать это вслух. Признаться, я немного нервничаю, потому что со времен окончания колледжа самостоятельно ничего не искала. — По крайней мере, теперь у меня постоянно будет немного наличных в кармане.

— Итак, где ты будешь работать? — спрашивает Нэт.

— На острове, в большом домище. Кажется, его перестраивают в отель, и там возникли какие-то юридические проблемы с контрактами. Они отказались от услуг работающей в данный момент строительной фирмы, полагаю, я нужна там, в основном, чтобы обеспечить своего рода передачу дел.

— Звучит...странно.

— Да, согласна. Но я проверила компанию, и она действительно существует. У них отели по всей стране.

— Тогда, думаю, нам стоит куда-нибудь сходить и отпраздновать эту новость, — говорит Наташа.

— Посреди недели? — Айви откладывает журнал в сторону и вопросительно выгибает бровь.

— Ой, только не говори мне, что ты должна сидеть дома и делать уроки? Почему мы не можем сходить в будний день поесть пиццу? Может пропустим по паре коктейлей?

Идея мне понравилась. Несмотря на то, что я была удивлена состоянием пиццерии, я ожидала увидеть декор в стиле минимализма и минимум освещения, вместо темных кабинок и пластиковых скатертей. О, и лучшее Просекко, которое я пробовала с...с последнего раза, когда его пробовала.

Мы как раз наслаждаемся десертом, эспрессо-джелато, когда Наташа начинает неотрывно пялиться в свой телефон.

— На что ты там смотришь? — спрашиваю я.

— На фотографию своего бывшего парня, — грустно вздохнув, отвечает она. — По правде говоря, на единственную его фотографию, которая у меня есть.

— А я и не знала, что у тебя был парень. Как долго вы были вместе?

— Две недели. — Она пожимает плечами, снова опуская взгляд на телефон. — Но ведь не продолжительность отношений имеет значение. Правда?

— О, дорогая. Ты скучаешь по нему. — Слегка опьянев от шампанского, я наклоняюсь, кладу руку ей на плечо и обнимаю ее. А также бросаю случайный взгляд на ее телефон. — Почему ты смотришь на фото члена?

— Они все члены, — присоединяется к разговору Айви. — Ой. Ты что, имела в виду, что она смотрит на изображение члена? Наташа, это отвратительно!

— Что? Я же сказала, что у меня только одна его фотография — это она и есть, — оправдывается Наташа.

— Ты хранишь у себя изображения члена своего бывшего? Парня, с которым ты встречалась всего две недели?

— И? — отвечает она таким тоном, словно это мы парочка со странностями. — Как я уже сказала, важна не длительность отношений, а длина некоторых важных частей. — Она снова смотрит вниз, на телефон. — Согласитесь, с длиной тут все в порядке.

— Ты такая чудная, — говорю я, но думаю, что сама такая же, потому что снова смотрю на экран ее телефона, словно завороженная. И что касается длины, она права.

— Меня не огорчает ни это описание, ни этот снимок. — Она поднимает телефон, дотрагиваясь до экрана, и изображение загорается снова. И, ага, я в третий раз смотрю на него. — Думаю, тут запечатлена его лучшая сторона.

Когда Нэт начинает напевать песню, я не сдерживаюсь и усмехаюсь. Это одна из любимейших песен моей мамы, группы Чикаго "If you leave me now". Пару мгновений спустя Нэт запевает громче, импровизируя — Если ты сейчас уйдешь от меня...ты заберешь большую часть меня...

И, словно мастера импровизации, мы подхватываем припев.

Вскоре после этого нам приносят чек. Совпадение? Сомневаюсь.

— Я ужасно хочу писать. Мне нужно будет забежать домой. Я не дойду до квартиры.

Айви всегда было трудно контролировать свой мочевой пузырь, подобно беременной на сносях. Но, даже несмотря на легкое опьянение, я чувствую внезапную боль, потому что она называет домом, то место, где выросла. Тот факт, что она до сих пор называет его домом, а место, где сейчас живет — квартирой, по-моему, говорит о многом. Как бы мне хотелось иметь такое место, которое я могла бы назвать своим домом, даже если, как дом ее родителей, оно было сдано в аренду. Ее родители, будучи на пенсии, в настоящее время путешествуют в жилом автоприцепе.

— Ты ведь говорила, что они отправились в Австралию?

— Да, они там уже около трех месяцев. Не могу сказать, что мне бы понравилось жить в автоприцепе месяцами. Я говорила им, что путешествовать надо, когда вам двадцать, а не чертовых шестьдесят три.

— Эй, а жильцы не разозлятся, когда ты заскочишь, чтобы воспользоваться туалетом? — спрашивает Нэт. — Я бы рассердилась.

— На данный момент там никто не живёт. Сейчас же ещё не сезон праздников? В любом случае, Мак остановился в доме на пару недель, и это не только его дом, но и мой. Так что он может идти к черту.

Айви вытаскивает из сумочки связку ключей и бросается по садовой дорожке к дому.

— Почему, чем ближе оказываешься к туалету, тем более отчаянной становишься? — она вставляет ключ золотого цвета в замок.

— О, это многовековая тайна, — отвечает Нэт. — Могла бы и в кустиках пописать, если уж так невтерпёж.

— Некоторые из нас предпочитают не светить своими вагинами перед ничего не подозревающей публикой. — Айви второпях распахивает дверь, которая ударяется о стену, и поворачивается ко мне, пихая мне в руки коробку с остатками нашей пиццы. — Проходите. Ты знаешь, где гостиная. — Затем она устремляется вверх по лестнице в туалет, перепрыгивая через две ступеньки.

Я действительно знаю, где находится гостиная, потому что много лет провела здесь, чувствуя себя как дома. Открывая дверь, я думаю, что все еще увижу мягкие кресла и ситцевые занавески моей молодости, поэтому слегка теряюсь при виде комнаты в морском стиле, в белых и бледно-синих тонах. Стоя на пороге, я охватываю взглядом все изменения. Теперь мебель в комнате совсем другая, над камином расположен телевизор с большим экраном, заменив зеркало в темной раме, которое когда-то висело там. И прямо сейчас по телевизору показывают порно без звука, а диван развернут высокой спинкой к двери...подождите, порно?

Наташины пальцы сжимают мою руку.

— Вот развратник! — шепчет она. — Это ведь ее брат там рукоблудит? В смысле, дрочит?

— Спасибо, что пояснила, — шепчу в ответ. — И я не знаю! — этот вопрос принадлежит к альтернативной реальности; к месту, которое возможно параллельно тому, что происходит на экране телевизора. А еще, я не хочу знать ответ на него.

Кто-то действительно смотрит порно, сидя на диване? Да.

Этот человек действительно мастурбирует? Возможно.

Это брат Айви? Я не знаю, ты иди и посмотри!

Если это не он, тогда все одновременно лучше и хуже. Лучше — потому что, ну, знаете, менее унизительно. А хуже — потому что, ау, какой-то незнакомый мужик дрочит на диване мамы Айви.

Когда незнакомец внезапно выпрямляется, я на девяносто девять процентов уверена, что это Мак.

Мой взгляд автоматически переключается с макушки его темноволосой головы к грудастой блондинке на экране, которая сейчас объезжает чистильщика бассейнов и его огромный...эм..."шланг". Молча. Взглянув еще раз...да, я посмотрела — это не беззвучный оргазм, а скорее результат того, что Мак сидит в наушниках.

Не то чтобы не было других звуков.

— Да, вот так, — мычит Мак. — М-м-м...Хм-м-м. — Его тяжелое дыхание заполняет комнату. — О, о, чер-р-рт да-а-а.

Удовольствие Мака в сочетании с Наташиными тяжелыми вздохами — это насилие над чувствами. Краем глаза я вижу, что ее грудь начинает вздыматься, и меня внезапно охватывает волнение, кто из них кончит первым.

— Ты куда собралась? — я крепко сжимаю Наташину руку, когда она делает шаг в комнату.

— Я хочу посмотреть, — слегка задыхаясь, произносит она и пытается вырваться из моей хватки. — Почему ты шепчешь? Непохоже, что он услышит. — Ее улыбка становится похотливой, когда она, непристойно подмигнув, добавляет, — но мы можем слышать его. Хлюпающие, яростные звуки — интимные звуки — продолжают заполнять пространство.

— Я поставлю деньги на то, что это лосьон, а не смазка, и хочу убедиться в этом.

— Да мне по барабану, что это! — я вроде как кричу шепотом. — Ты не можешь войти туда. Боже, это...

— Ну же, что вы тут встали? Заходите уже.

Будучи увлеченными — хотя в моем случае скорее просто шокированными — никто из нас не понимает, что Айви, сходив в туалет, спустилась вниз. Еще и поэтому я очень удивлена, когда меня сопроводили, или точнее сказать, толкнули в комнату.

— Нет, Айви, ты не понимаешь — говорю я, разворачиваясь и размахивая руками.

Не знаю, почему, черт возьми, я решила, что, оживленно размахивая руками, смогу ее отвлечь. Хреново, что я увидела больше, чем хотелось бы, но она его сестра. Она заслуживает не видеть этого! Но по мере того, как выражение лица Айви меняется, оно становится удивительно похожим на китовую акулу. Знаете, на такую огромную, с открытым ртом. Немного смахивая на пылесос. Это длится ровно две секунды, прежде чем оно превращается в нечто более злобное — может быть, тигровую акулу? — после того как ее взгляд перемещается с экрана телевизора на Нэт.

— Скажи мне, что это не ты, — говорит она абсолютно серьезно и изрядно возмущено.

— Если бы! — усмехается Нэт. — Если не считать, что ее сиськи "ненастоящие". — Взгляд Наташи возвращается к экрану, и она начинает критический анализ. — Она очень на меня похожа, конечно. И я была бы не прочь прокатиться на нем.

Хотя, на котором из них, одному богу известно. А может и нет, так как Айви, похоже не заметила еще мастурбирующего "слона" в комнате.

— Зачем ты включила порнуху? — ее голос настолько высок, что мне кажется, я слышу, как собаки в соседних садах начинают пронзительно лаять.

— Это не я!

— Давай...продолжай! Да, ах, черт, ты только посмотри на это!

Наташе нет необходимости вставать на носочки, чтобы увидеть, как Мак кончает, и результат его удовольствия покрывает его живот. Но она все равно это делает. Как раз в это же время растерянность Айви исчезает, и ее тело начинает потряхивать от ярости.

— Прекрати это немедленно, — шипит она, дергая Наташу за руку. — У тебя вообще нет никакого уважения?

— Прости, — смущенно добавляет Нэт. — На минуту я забыла, что он твой брат.

— Меня не волнует этот кусок...имей хоть каплю самоуважения, женщина!

Либо Мак теряет интерес к дальнейшему просмотру, либо не такой уж приятный тон Айви просачивается в наушники. Или возможно, и я ставлю на это, это какая-то внутренняя система раннего оповещения, отточенная за годы войны между братом и сестрой, которая заставляет его повернуться...в тот самый момент, когда рука Айви опускается ему на голову

— Кормак! — вскрикивает она, когда ее рука касается его головы.

— Какого хрена! — кричит он, обеими руками прикрывая свою макушку. — За что? — он снимает наушники с головы, оставляя их на шее.

— За что? — повторяет его слова Айви, ее руки сжимаются в кулаки. — За что? — ее голос повышается при повторе. — Потому что. Ты. Поганый. У...урод!

— А-а. — Без капли смущения его взгляд скользит к Наташе. — Это был не лучший ракурс, — говорит он с озорной улыбкой.

— Твой лучший ракурс! Хвала небесам на этот раз я это пропустила! — орет Айви в ответ. — Тебе придется купить новый диван, ты скверный...говнюк!

— Возможно тебе не помешало бы немного помастурбировать, Язва. — Невозмутимым тоном Мак обращается к своей сестре, и, хотя, никто не может толком разглядеть, он, кажется, заправляет свое хозяйство на место. — Возможно, бл*дь, это поможет тебе расслабиться.

— Да ну? Вот оно как? — я удивлена, что Айви еще не дымится, потому что она похожа на вулкан, готовый взорваться. — Вот, что мне нужно?

— Думаю, нам пора. — Тихо говорю я и тяну Наташу за рукав. Последний раз, когда я видела эту парочку в такой ярости, следом шли грубые оскорбления. Айви такая добродушная, но, когда она сердится, она действительно звереет. У нее нрав тигра с больным зубом.

— Даже не думай, — шепчет Нэт в ответ, взяв меня за руку и обернув ее вокруг своей согнутой в локте руки.

— Это решит мои проблемы? — спрашивает Айви с пугающим блеском в глазах. — Немного поиграть пальчиками? — Мак заметно морщится. — Может мне стоит последовать твоему совету, учитывая, что ты такой эксперт. Отправиться в паб и скинуть свои трусики? Устроить твоим дружкам такое же шоу?

— Не стоит быть... — она не позволяет ему закончить, перебивая его.

— Так что, каждый раз, когда они увидят тебя, единственное, что будет у них перед глазами, это я с рукой между своих ног!

— Ты смотришь на это...

— Вот тут ты ошибаешься, потому что я вообще не смотрю! И мои подруги не должны!

— Пойдем, — повторяю я, потянув Наташу за руку. — Теперь они буду долго спорить. — На этот раз она позволяет мне утащить ее к дверям, и мы тихонечко выскальзываем наружу.

Снаружи прохладно и тихо, по сравнению с комнатой, которую мы только что покинули, и я делаю глубокий вдох.

— Он проводит ее домой, как только они помирятся.

— Проводит? — спрашивает Нэт в ответ.

— Да. Они говорят друг другу много гадостей, но они очень близки.

— Тогда, им повезло иметь друг друга.

— Это точно.

Мы обе молчим, потерявшись в собственных мыслях, пока возвращаемся в квартиру, единственный звук, который раздается, это цоканье наших каблуков по тротуару. Ни Нэт, ни я никогда не узнаем счастья и проклятия родственных отношений братьев или сестер, даже если я буду считать Айви своей псевдо-сестрой. И я полагаю, мне повезло, что у меня все еще есть мама, потому что единственной семьей Наташи является Джун.

— Можно тебя спросить кое о чем? — она нехарактерно застенчива, когда мы доходим до двери квартиры Айви.

— Не думаю, что, если скажу нет, это остановит тебя.

— Как думаешь, мог бы Мак представлять меня? — я чувствую, что начинаю в недоумении хмурится. — Я имею в виду, есть ли вероятность, что он решил посмотреть на кого-то, похожего на меня, потому что хотел трахнуть меня?

— Не знаю. Честно. В смысле, вполне разумно. — Или это могло быть совпадением; откуда мне знать — мне — человеку, чей муж заставлял женское население разбрасывать трусики налево и направо.

— Он тебе нравится?

— Возможно, — говорит она, рассматривая свои туфли.

— Но у него нет бороды.

— Это не проблема, — говорит она, слегка пожимая плечами. — И он ведь может отрастить ее? — Она снова поднимает взгляд. — Хотя, возможно, трахнуть брата моего босса — не лучшая идея. — Вздыхает она.

— Или единственного брата твоей подруги.

— Да. Подруги важнее, мужики не в счет. Я правильно сказала?

Глава девятнадцатая

Фин

Я начала работать в следующий понедельник, направив старый велик Нэт через перешеек к острову после того, как забрала ключи от дома Тремейна у местного агента по недвижимости. Неделей ранее я получила по электронной почте перечень своих обязанностей, коды сигнализации, а также номер мобильного телефона некой Анны. Она мой единственный контакт с моим работодателем на очень уединенной работе. Не то чтобы я жаловалась. Нисколечко. На самом деле, последние несколько недель я начала наслаждаться покоем, проводя все меньше времени в салоне, хотя, мне все еще удается работать за стойкой приема посетителей по субботам. Это меньшее, что я могу делать, даже если встречать каждого клиента - это своего рода наказание.

Но я наслаждалась своим уединением и даже, если можно так сказать, переехала в один из маленьких коттеджей. Это неофициальный переезд, хотя я упомянула в одном из электронных писем Анне, что было бы разумно, если бы я время от времени оставалась на объекте. Как это случилось в пятницу, три недели назад, когда я увлеклась инвентаризацией доставленной стеклянной посуды и не заметила, как начался шторм. Столкнувшись с перспективой пересечь перешеек под проливным дождем и во время огромных волн, я решила отсидеться в одном из коттеджей. Он оказался не таким уж плохим, особенно, если учесть, что у кого-то возникла идея переделать старую конюшню в летний домик. Я нашла в шкафу постельное белье, чтобы застелить, как ни странно, новую кровать. В небольшой кухне находился маленький холодильник и электрическая плитка, хотя я не привезла с собой никакой еды, кроме бутербродов. Еще, я нашла электрический обогреватель, который оказался очень кстати. Под завывание ветра и шум дождя, я доела остатки своего обеда и крепко уснула. На следующей неделе, сказав Айви, что мне необходимо больше времени проводить на объекте, я вроде как съехала от нее.

Главный дом выглядел так, будто строители покинули его в спешке, и какое-то время я пыталась понять, какие работы были завершены, и определить, что следовало выполнить дальше. Насколько я понимаю, строителей отозвали с объекта из-за какого-то юридического спора. Я понятия не имею, когда снова начнется работа, но после разговора с Maком, который порекомендовал кое-какие местные строительные компании, я начала связываться с ними, чтобы узнать их расценки в качестве плана Б. Наряду с тем, что ранее я имела дело с управлением крупными проектами, я не обладаю опытом в строительстве, хотя, полагаю, в конечном итоге один проект не сильно отличается от другого.

Спокойствие. Уединение. Производительность.

В настоящее время это слова утешения для меня. А еще безумные сеансы мастурбации, что, по-видимому, происходит, когда ваша сексуальность возвращается обратно.

«Откровенно говоря, эта фигня похожа на сливной кран, который вновь заработал благодаря приключению с Рори».

Говорят, что невозможно забыть того, кто был у тебя первым. Хотя, видит Бог, все эти годы я очень старалась, по большей части преуспев. И я могла бы придерживаться своих слов - скажем, в настоящее время я не часто думаю о нем, но, кажется, немного бессмысленно врать самой себе. Особенно, если я постоянно думаю о нем. И чаще всего, когда забираюсь вечером в кровать.

Но ведь мечтать не вредно.

За исключением случаев травмы запястья от повторяющихся нагрузок, полагаю.

Глава двадцатая

Рори

— Мне необходимо кое-что сказать тебе.

Мой разум кричит, Господи, только не она опять, даже когда сердце уходит в пятки. Я чувствую подступающую тошноту. Это ответная реакция, вызванная лишь звуком ее голоса, дразнящие интонации, которые сразу же загоняют меня в угол.

Возьми себя в руки, дружище. Это всего лишь шаг номер сорок семь в ее грандиозном плане привязать Рори к себе.

— С чьего телефона ты звонишь, Бет? — я сохраняю нейтральный тон, не упоминая, что заблокировал ее номер задолго до того, как начались проблемы со строительством, потому что чертовски устал от ее безумной озабоченности. Поздние ночные звонки, мольбы и слезы. Обещания, что нам будет очень хорошо вместе. Появление в тех же местах, где должен был быть я. В конечном итоге, я устал и от обнаженных селфи.

— И это все? Это все, что ты можешь сказать? — тихо спрашивает она, и кажется слегка смущенной, прежде чем в ее голосе снова появляется притворная улыбка. — Ты стараешься выглядеть недоступным, малыш, но, думаю, тебе просто не терпится услышать, что я скажу.

— Нет. Вовсе нет. — Я отвечаю коротко и без всякой заинтересованности, позволяя ей вникнуть в мои слова. — Вряд ли меня заинтересует что-либо из того, что ты хочешь сказать, цыпочка.

— Не называй меня так, — вдруг яростно шипит она в ответ, ее притворство исчезает, и я вдвойне рад, что этот разговор происходит по телефону. Кроме того, что мне пришлось бы отрывать ее пальцы от моей рубашки, я, вероятно, и плевок в лицо получил бы за свои слова.

— Я всегда считал, что цыпочка подходит тебе. — Вплоть до того, как обнаружил, какой она была на самом деле — настоящая Бет. Та, которая груба с обслуживающим персоналом и до такой степени подлая, что ее почти жалко. Та, которой не двадцать девять, как она первоначально заявила, а на десять лет больше. Если бы она сказала мне правду, я бы не возражал. Тридцать девять лет не такой уж ужасный возраст, особенно, если ты такой же на все согласный, как она.

— Ну, мне это не нравится, так что просто не зови меня так, ладно?

— Я понял. Никаких цыпочек, — отвечаю я, даже не пытаясь подавить рвущийся наружу смех. Если бы она только знала. Изначально, я называл ее цыпочкой, потому что она была невысокой и темноволосой девушкой, которая выглядела довольно мило, даже когда сердилась. Теперь же, она скорее курица, вцепившаяся когтями в мою грудь, которая клюет мои чертовы мозги. — Ты вроде как раньше не жаловалась. — Опустив ноги со стола, я наклоняюсь вперед и хватаю бутылку пива.

— Ну, это было раньше, Рори, — добавляет она по-детски. Это совсем не мило. И никогда не было. — И все изменилось, особенно теперь, когда…

— Послушай, Бет. Давай не будем повторять это снова. Я не могу дать тебе то, что ты хочешь, и ты знала об этом с самого начала. Это было лишь на четыре недели. И мы договорились.

— Да, — тихо отвечает она. — Договорились, но сердцу ведь не прикажешь. — Больше похоже на то, что испорченная стерва хочет то, что не может получить. Должно быть это новый опыт для нее. — Кроме того, — говорит она, ее голос становится жестче. — Мне нужно кое-что сказать, и ты выслушаешь…

— Ладно. — Вздыхая, я сдаюсь.

— Ты выслушаешь ме... что?

— Я сказал ладно. Хорошо. Но не по телефону. — Я наклоняю бутылку, уставившись на дату производства. Я чувствую тошноту, но сомневаюсь, что дело в пиве. Опустив бутылку, я начинаю думать, что это возможно инстинкт, и я имею в виду не марку пива, а нехорошее предчувствие, зародившееся во мне.

Шаг номер сорок семь, что бы это ни было, я интуитивно понимаю, что мне не стоит узнавать об этом по телефону. Мне придется снова встретиться с ней. Положить конец ее иллюзиям, раз и навсегда.

— Так ты встретишься со мной? — словно по щелчку, она снова жеманничает. Черт, этой женщине необходим психиатр. — Как замечательно! Мы поужинаем в том месте - ну ты знаешь, в том самом. Куда мы ходили на твой день рождения, и ты последовал за мной и трахнул в…

— Задницу? — закончил я за нее.

— Рори, ты развратник. Я собиралась сказать дамская комната. — Не знаю насчет развратника, но, возможно, безумие заразно. — Давай сделаем это снова, — мурлычит она. — Всё. Каждую непристойность. Я хочу, чтобы ты отымел меня, малыш. Я хочу твой большой член в свою.., — я опускаю взгляд на промежность и качаю головой. Ничего, на самом деле, кажется, он еще больше съеживается.

— Я хочу размазать твою сперму по всему…

Грязные разговорчики? Больше похоже на бредни сумасшедшего.

— Приступ ностальгии? — спрашиваю я, прерывая ее. Ностальгии о Рори, случайной жертве. Мои слова звучат легко, почти весело. Но мне совсем не смешно. Больше нет. Я сыт по горло этой херней, но понимаю, что, потеряв самообладание, я ничего не добьюсь. А играть в ее игры? Меня лишь снова поимеют и не в лучшем смысле. Похоже, мое грязное белье вот-вот вывесят на всеобщее обозрение компании, поскольку, бл*дь, я жду и надеюсь, что Кит все уладит. Кажется, законными способами нам не удастся решить это.

— Я вернусь в город через пару дней.

— Малыш, это все, что мне нужно. Снова увидеть тебя. И поверь мне, ты будешь очень счастлив услышать мои новости.

— Ты так думаешь?

— Я знаю, малыш. Просто оставь размышления мне. Анализирование — не твой конек.

Просто чертовски очаровательно.

Черт возьми! Схватив телефон со стола, я делаю еще один глоток пива, поморщившись от кислого вкуса.

«Я возвращаюсь домой», печатаю я. «Как только проверю последний объект недвижимости. С меня хватит. Скажи Анне, чтобы забронировала мне перелет из Абердина».

«Что случилось?» приходит незамедлительный ответ Кита. Он, вероятно, еще в офисе, одержимый работой засранец. «Что за спешка? Женское население в Шотландии было значительным, когда я последний раз там был».

«Я покончил с женщинами».

«Оставь бедных овечек в покое. Это противоречит законам природы».

«Ха». Похоже я застал Кита в хорошем настроении. Я думал, что его чувство юмора отправилось в отпуск. «Есть какие-нибудь рекомендации, как стать геем?»

«Испытываешь желание к себе подобным?» отвечает он, но я это не испытываю. «Перестал называть своего любимого брата гомиком?»

Я начинаю хохотать.

«Любимый и единственный. Чуть бутылку с пивом не проглотил, придурок».

«Делаешь глубокий минет пивным бутылкам? Попахивает отчаянием».

«Смешно. Но перебор, юморист. Возвращаюсь домой, потому что слишком тяжело нанять киллера из Внешних Гебридских островов» (северо-западная часть архипелага Гебридских островов, округ Шотландии. Прим.пер.).

«Бет, как я понимаю?»

«Долбанная Бет», отвечаю я, хотя не собираюсь рассказывать ему о плане сорок семь, чтобы это не значило. По крайней мере пока сам не узнаю.

«Я думал, ты собирался оставить ее мне».

«Не получится. Мне нужно самому с этим разобраться».

«Если ты уверен, но перелет будет из Эдинбурга. Мне нужно, чтобы ты проверил дом. Проверь нового работника. Может взглянешь на сад?»

Да он издевается. Я закрываю глаза, прикладывая телефон к переносице. Пребывание в доме вызывает плохие воспоминания. Конечно, в настоящее время я стираю их благодаря этой перестройке. Комната за комнатой, но не благодаря Бет. Но, к тому времени, как я закончу, этот дом не будет иметь никакого сходства с родовым поместьем нашего отца. Я уничтожу все следы его самого и его семьи.

Но сад? Я не в силах смотреть на него. Я вижу свою мать в каждой замерзшей розе.

«Пожалуйста», просит он. «Просто посмотри. Она была бы очень счастлива».

«Я посмотрю, но никаких планов. Сад остается таким, как есть». Я не смогу изменить его, наша мать любила это сад, хотя он никогда не был ее на самом деле. Она восхищалась им во время наших каникул и была бы опечалена, узнав, что мы никогда не намеревались оставить его себе. «Мы наймем компанию по ландшафтному дизайну».

«Я знаю одного человека», отвечает он.

«Это не новость».

«Смешно. Но спасибо тебе. За то, что посмотришь». Черт побери. У него, должно быть, ПМС. «Я попрошу Анну забронировать билет. Мы поговорим о Бет, когда ты вернешься».

«Тут не о чем говорить. Увидимся в понедельник».

Глава двадцать первая

Рори

— Какую часть из того, что я сказала, ты не понимаешь, Рори? В гостинице нет номеров, нет ни одного свободного номера в любом из местных заведений типа "ночлег и завтрак" и нет мест в единственном в деревне отеле.

Пятница, вторая половина дня, и, не сумев забронировать номер в гостинице заранее, я, кажется, теперь в полной заднице. При обычных обстоятельствах я бы вздохнул с облегчением, что нет свободных номеров в несуществующих вариантах, которые Анна только что выпалила на одном дыхании, но прямо сейчас я устал, как собака; мне просто необходимо найти, где переночевать, и я даже рассматриваю варианты гостиниц "ночлег и завтрак". Ближайший приличный отель находится в нескольких милях, и у меня действительно нет сил туда добираться. Все, что я делал на этой неделе — это сидел за рулем. Такое чувство, словно моя задница чертовски долго была приклеена к сиденью огромного пикапа Кита. Не могу дождаться, когда вернусь к своему Vanquish (автомобиль марки Aston-Martin. Прим.пер.).

— И больше ничего нет? — какого хрена я позволил Киту уговорить меня на это?

На линии раздаются помехи, прежде чем она отвечает:

— Я могу предложить магазин товаров для похода.

— Давай, Энни, помоги мне. — Я отодвигаю телефон от уха, проверяя сигнал, который едва ловится, но успеваю услышать ее театральный вздох. Когда-то она была очень любезной девушкой. Давным-давно, до того, как кто-либо из нас знал, что она станет постоянным работником. — Именно ты отвечаешь за бронирование поездок, — напоминаю ей. Это часть ее работы, черт подери.

— Я старший помощник Кита, а не твой. Большую часть времени, я не знаю, где ты находишься, и меня это мало заботит. Теперь.

Она произносит последние слова практически сквозь зубы, и я рад, что она не видит, как я морщусь от досады. Ну да, может я и там побывал. В буквальном смысле. Но она не была такой раздражительной в то время, по крайней мере, не во плоти. Нет, она была более, чем дружелюбной. И безусловно соблазнительной; темные, приглашающие в кровать глаза, которые искушали меня неделями, и грудь, в которой мужчина мог бы задохнуться без единого возражения.

Все началось в офисе, в пятницу, ее последний рабочий день в компании и закончилось в воскресенье, после восхитительных выходных гостиничного траха...и звонка от Кита, который предложил ей постоянную работу. В ту пятницу она сказала мне, с тем же бесстыдством, как и во всем остальном, что Кит сунул ей двести фунтов в качестве выходного пособия, прежде чем спросила у меня, не хотел бы я сунуть ей что-нибудь другое взамен. Мы не должны были встретиться друг с другом снова, и неважно, что работали в одном здании. Но, догадайтесь, кого она обвиняет?

— Тогда, тебе придется ехать дальше. — Голос Анны прорывается сквозь миазмы воспоминаний и, да, сожалений. — В один из больших городов. Там где-то должен быть мотель или домик для туристов. Возможно хостел? — она работает в компании уже целых двенадцать месяцев, а все еще не в состоянии скрыть оттенок злорадства.

— Ах, Энни, ты ведь знаешь, что мне нравится, когда ты произносишь неприличные словечки. — Она начинает запинаться, а я усмехаюсь, куй железо, пока горячо. — Ты не позвонишь агенту коттеджа, дорогуша? Скажи им, что я заплачу по двойному тарифу.

— Меня зовут Анна, Рори. Я бы хотела, чтобы ты это запомнил.

— Энни, — я практически мурлычу в трубку. — Так много прекрасных воспоминаний. — Возможно, я немного преувеличиваю, но она... — Я ведь вряд ли забуду о тебе? — что тоже не совсем правда, потому что я довольно редко предаюсь воспоминаниям. Я отношусь больше к тому типу людей, которые живут настоящим. В моем стиле скорее поматросил и бросил. И я не планирую повторения — я бы изначально не связался с ней, если бы знал, что буду регулярно видеть ее лицо. А когда Кит узнал…с тех пор, скажем так, он проедает мне плешь, как какая-то старушка.

Его не волновало, что это была ее затея, что это она пристала ко мне. Его даже не впечатлило, как я замял любое возможное дело о сексуальном домогательстве.

"Настоящим я торжественно заявляю, что я, по своей воле, собираюсь нагнуться над столом Рори Тремейна" , гласила записка, написанная почерком Анны. "В настоящее время я нахожусь в здравом уме, но должным образом отмечаю, что, если он не трахнет меня в ближайшее время, возможно сойду с ума. Короче говоря, у него есть мое разрешение хорошенько меня оттрахать. Я пишу это без принуждения, в полуобнаженном виде и будучи чертовски возбужденной.

Постскриптум, у Рори замечательный член. Он охренительно огромный! "

Он не разговаривал со мной в течение трех дней после того, как прочитал эту записку, как будто считал, что я ее диктовал.

Я понимаю, что в телефоне воцарилось молчание, поэтому отодвигаю его от уха, чтобы снова проверить сигнал. Чертова деревня.

— Тво...твои льстивые речи не сработают, — заикаясь, отвечает она. Ее голос становится громче с каждым произнесенным словом. — Знаешь ли, некоторые люди преданны, хотя уверена, тебе это понятие незнакомо, но некоторых людей не купить несколькими неопределенными обещаниями...— ее тирада внезапно прерывается. — Да, ладно, — добавляет она, ее тон становится резким, возвращаясь к профессионально деловому.

Я практически вижу, как она стоит в кабинете, поправляя блузку, пока высказывает свое мнение. Ничего сложного, учитывая, что не так давно я видел, как она делала именно это. Мои мысли возвращаются к ее ладоням, разглаживающим светлую, практически прозрачную ткань, скрывающую ее тело. И к тому, как она заправила ту блузку за пояс юбки, прежде чем расправила темный материал юбки, скрывая из виду свою выбритую киску, а затем и стройные загорелые бедра.

Я качаю головой, чтобы избавиться от воспоминаний. Секс в офисе — это здорово, но секс в собственном офисе не лишен своих недостатков.

— К тому же, я связывалась с агентом ранее днем, но они не склонны выгонять семью, которая арендовала дом, через два дня после приезда…как странно.

— Но это мой дом. — Ладно, сейчас он принадлежит компании. — Как это возможно, что я не могу переночевать на территории своей собственности?

— Ой, даже не знаю. Может, все дело в контрактах и обязанностях, налагаемых законом. Может, тебе стоит самому связаться с агентом. Кажется, ты думаешь, что можешь уговорить девушку на что угодно.

— Насколько я помню, всё было с точностью наоборот.

Как обычно, она отказывается признавать свое участие. — И сейчас уже поздно. Меня даже не должно быть в офисе и...и у меня свидание, так что иди ты на...найди кого-нибудь другого, с кем переспать. — И на этом разговор окончательно прерывается.

— Чертова гадина, твою мать!

Я бью кулаком по рулю, швырнув телефон на пассажирское сиденье. По крайней мере я успел сделать скриншот расписания пересечения перешейка до того, как потерял чертов сигнал, тем более, что мне необходимо встретиться с управляющим объекта сегодня. И возможно взглянуть на сады. Пребывая в расстройстве, я провожу обеими руками по волосам, и в этот момент телефон издает сигнал о полученном сообщении от Анны.

«Мне сказали, что коттеджи, примыкающие к главному дому, пригодны для жилья, жилье для бывших служащих, я полагаю».

Я о них совсем забыл. Одному богу известно, в каком они состоянии, но, кажется, именно там мне придется остановиться на ночь. Это все же лучше, чем какой-нибудь грязный мотель или туристический домик, и уж точно лучше, чем колесить всю ночь по сельской местности.

Думаю, отсутствие местного жилья для временного проживания должно хорошо сказаться на бизнесе. Хотя, Дом Тремейнов будет ориентирован на элитных клиентов. Одно можно сказать точно, чем быстрее установят вертолетную площадку, тем будет лучше для всех.

Когда я выезжаю на посеревшую от влаги дорогу, прилив еще не начался. Я все ещё держу телефон в руке, когда он оповещает о новом сообщении от этой комедиантки.

«Наслаждайся трущобами».

Я раздумываю об ответном сообщении с приложением фотографии, где я, наслаждаясь трущобами, дрочу (просто чтобы позлить ее), но вместо этого нажимаю на газ.

Я пересекаю перешеек за несколько минут, еще, наверное, минут десять у меня уходит на петляющие сельские дороги, чтобы добраться до дома. Из всех объектов недвижимости, что я видел, из тех, что мы приобрели или в процессе приобретения, этот мой самый любимый, хотя, возможно, этого не должно быть. Особенно, учитывая тот факт, что он и так уже должен быть моим. Это особняк в георгианском стиле, построенный с учетом пропорций и симметрии. И, как это было модно почти двести лет назад, он построен из песчаника, добытого из соседнего карьера. В центре круговой подъездной дорожки располагается покрытый мхом фонтан, и можно практически представить, как конные экипажи останавливались перед ним. Около дюжины ступенек ведут к портику и массивным дверям из шотландского дуба, поверхность которых приобрела налет и потемнела от времени.

Легкой походкой я поднимаюсь по обшарпанным ступенькам, старые петли издают скрип, когда я открываю двери. Место выглядит...другим. Более чистым, безусловно, но не совсем обитаемым. Это уже не то роскошное, но скучное место, куда моя мама привозила меня каждое лето с тех пор, как мне исполнилось двенадцать. Но еще и не потрясающее укрытие от внешнего мира, которым оно станет. Работы начались в зоне регистрации постояльцев, и бар также начал приобретать форму, по крайней мере пока Бет не закатила истерику. Сегодня здесь меньше бардака, и даже будучи наполовину законченным, не требуется богатого воображения, чтобы представить, как все здесь будет выглядеть в конечном итоге. Как на выходные дни номера в доме, расположенном над песчаным пляжем, будут зарезервированы для проведения гедонических вечеринок с шампанским. И подобного отеля вы нигде больше не встретите. Конечно, это не тропический пляж, где всегда светит солнце, а напитки украшены кусочками фруктов и соломенными зонтиками. Это пляж, где, в зависимости от погоды, цвет океана меняется от темно-синего до штормового серого, где вы можете наблюдать за грозовыми облаками, надвигающимися словно гончие ада, прежде чем они погонят вас грозовым ливнем через песчаные дюны.

Я не славлюсь любовью к поэзии, но есть что-то такое в этом месте, что являет собой одновременно спокойствие и хаос в течение одного дня.

Я могу уловить запах океана, и это почти заставляет меня думать, что я могу его увидеть. Поэтому, полагаясь на свое обоняние, я продвигаюсь дальше по коридору через устаревшие помещения кухни на задний двор. Отсюда я могу увидеть пляж вдалеке и одинокую фигуру, стоящую на песчаном берегу. Женщина. На пляже никого не должно быть — это частная собственность, и попасть туда можно только через дом — но не это привлекает меня подойти ближе. Нет. Фантастическая пара ног влечет меня. Вам должны нравиться легинсы, в определенных обстоятельствах, — в данных обстоятельствах — покрывающие самую милую попку, которую я видел в последнее время. Ветер, дующий с Северного моря, может быть ужасно холодным летом, не говоря уже об этом времени года, и все же она одета всего лишь в футболку. Я замечаю, как она отводит руку назад, будто что-то бросает в воду, и почти так же быстро ее рука опускается вдоль тела.

Когда она поворачивается, светлые пряди падают на румяные щеки, а ее глаза такие же голубые, как и пара резиновых сапог, скрывающих ее ноги до икры. Глаза...и тут меня озаряет...которые мне знакомы. Голубые и сияющие сейчас, хотя в прошлый раз, когда я смотрел в них, они сверкали по другой причине. Как говорят многие, я не трахаю одну и ту же женщину дважды — не без веской на то причины. И, скажем так, в данном случае, я согласен на повторение. Черт, и не раз.

Что ж, привет, американская роза.

— Ты не можешь...находиться...здесь. — Звук ее слов почти уносит ветром, но мне все же удается уловить ее замешательство, потому что оно отражается у нее на лице.

У меня внутри все сжимается, вызывая приятные ощущения, и вечер уже не кажется таким безрадостным. Страдание не любит одиночества, так вроде говорят. А знаете, кто еще предпочитает компанию? Мой член.

— Думаю, — я подхожу ближе, — ты убедишься, что все неправильно поняла. И, несмотря на то, что ты просто бальзам на душу и отрада для глаз моих...— Я намеренно скольжу взглядом по ее телу, в то время как она скрещивает руки на груди, прикрывая вставшие от холода торчком соски. — ... я точно уверен, что именно ты незаконно проникла в частные владения.

— Не будь смешным. Именно тебя не должно здесь быть...что ты вообще тут делаешь?

Вспыльчивость. С этим я могу справиться. Огонь согревает. Воспламеняет.

— Не напрягайся, крошка. У меня есть планы на сегодня помимо твоего тела. — Говорю я беззаботно, хотя, кажется, не могу заставить себя не пялиться на нее, потому что эти ноги...Они чертовски превосходные, и мне хотелось бы чувствовать, как они обхватывают мою голову. — У меня встреча в доме. — Я многозначительно смотрю на часы, надеясь, что она не опустит взгляд на мою промежность. Не делай этого, чтобы не выглядеть слишком нетерпеливой.

— Если бы у тебя была тут встреча, — говорит она, показывая на дом, — я знала бы об этом.

— Правда? — чувствую, как приподнимается уголок моего рта. Кит говорил о временном управляющем объектом, но ничего о чертовом помощнике.

— Да. — Она выпрямляется, засунув что-то в нагрудный карман своей футболки, не стоило ей это делать, если она не хотела, чтобы мой взгляд снова вернулся к ее груди. Господи, соберись; подними глаза. — Я знаю об этом, потому что...

— Я ищу твоего начальника, — говорю я, перебивая ее и заставляя себя поднять глаза к ее лицу. Чем быстрее я закончу эту встречу, тем скорее мы сможем начать процесс повторного знакомства. Наедине. — Почему бы тебе не отвести меня к нему, а потом, возможно, ты и я смогли бы наверстать упущенное. Скажем, за ужином?

Она продолжает стоять, сложив руки на груди и вопросительно приподняв левую бровь. У меня есть хорошая возможность рассмотреть ее сердитое лицо. Я перебиваю ее, как только она открывает рот, чтобы ответить.

— Я ищу Фин.

— А. — Она опускает руки по бокам, слегка приподняв одно плечо. — Тогда ты нашел ее.

Тогда...Фин — это ее фамилия? Делает ли это нового парня ее так называемым бывшим, или это означает, что она вовсе и не разведена? Мысли со скоростью молний проносятся в моей голове, прежде чем я вспоминаю, что Кит говорил о нанятом парне по имени Фин Хейнс, а не о ком-то с фамилией Фин. Что за чертово совпадение?

— Нет, я ищу управляющего объектом, Фин. — А не какую-то девушку Фин.

Нейтральное выражение ее лица ожесточается, она поджимает губы и хмурится. По какой-то причине это заставляет меня засмеяться. Она выглядит, как сердитый котенок.

— Это забавно? И полагаю, это потому, что я — женщина? Что я в принципе не могу управлять строительным проектом, в виду того, что обладаю полноценно функционирующей вагиной.

Моя улыбка становится шире, когда она складывает руки в виде стрелы и направляет их вниз, указывая на свою киску, не меньше. Мне едва удается остановить себя, чтобы не согласиться, что ее вагина действительно полноценно функционирующая, и этим я, как настоящий любитель вагин, подтверждаю, что ее киска — первоклассная. То есть, если бы существовала такая классификация кисок, но мне не хочется представлять это прямо сейчас. Посмеиваясь, отчасти над собой и своими нелепыми мыслями, я стараюсь сохранить серьезное выражение лица, сознавая, что наша вторая встреча проходит не так гладко.

— Я думал, — говорю я, поднимая руку, чтобы сдержать ее гнев. — Серьезно, я скорее больше думал о том, что ты не можешь быть тем человеком, которого я ищу, учитывая, что тебя зовут Роуз.

А потом мне больше не смешно, потому что выражение ее лица меняется, беспорядочные мысли, кружащиеся в моей голове, исчезают, когда более разумные начинают появляться.

Мы все врём. Это правда жизни, и тот, с кем у тебя была интрижка на одну ночь, не должен тебе ничего, не говоря уже о честности. Тогда почему я чувствую себя так, словно мне только что дали под дых?

— Да, итак меня зовут Фин. — Она слегка склоняет голову, поднимая руки, чтобы скрестить их на груди, но останавливается. Затем скользит руками вниз по своему заду, как будто ожидает найти там карманы. — Не говори, что ты никогда не давал девушке вымышленного имени.

— Положа руку на сердце, — торжественно отвечаю я. — Никогда такого не делал. — И это правда.

— Серьезно? — ее тон сочится сарказмом. — Верится с трудом.

— Во мне также достаточно порядочности, чтобы остаться до утра. Я не крадусь из дома в предрассветные часы. — Ее щеки, уже порозовевшие от ветра, становятся убедительно красными. — Я задел за живое?

— Я не...я никогда...

— Давай просто назовем это ничьей. Хорошо?

Она кивает и протягивает руку.

— Финола Розали Хейнс.

— Ну и имя. Твои родители не любили тебя, Финола Роуз? Или, может, ты просто была уродливым дитём?

Понятия не имею, что на меня нашло; вот тебе и ничья. И, если она и была уродливым ребенком, она определенно превратилась в красавицу. Она прекрасна даже в гневе, а существует не так много женщин, о которых можно такое сказать, на мой взгляд. Вопреки распространенному мнению, немногие женщины выглядят сексуально, когда находятся в ярости. Эта эмоция перекашивает не только мозг. Хотя к Роуз — Фин это не относится. То, как она выглядит, когда расправляет плечи, когда убирает выбившиеся на ветру пряди с лица, словно не может поверить, что они посмели себя так вести — вид у нее почти властный.

Она чертовски сексуальная.

Но всё это, знаю, меркнет на фоне того, как она выглядит, когда кончает.

Словно это что-то новое. Что-то неизведанное. Что-то, что я хочу снова увидеть.

— Мое имя - Фин, — сухо отвечает она, игнорируя мои детские насмешки и отказываясь показать хоть тень смущения или сожаления. — Ты говоришь, что у нас запланирована встреча? Думаю, ты ошибаешься, если только...— И тут наступает ее очередь оценивающе осмотреть меня, хотя не столь голодным взглядом. У меня создается впечатление, что она пытается определить, кем я могу быть. — Ты...ты ведь не из лондонского офиса?

— Нет. — Сразу же отвечаю я. Не только она умеет врать. Вряд ли моя одежда выглядит, как офисная, сейчас я не в костюме и ботинках, в которых обычно провожу свои дни. Я могу быть кем захочу. И прямо сейчас я хочу быть мужчиной, который залезет к ней в трусики в течение следующих нескольких часов. Она ведь не собирается работать в компании в долгосрочной перспективе; она не является сотрудником...технически. Нет, определенно нет. Эта ситуация совсем не похожа на ту, что была с Анной. Во-первых, мы не будем работать в одном и том же офисе. Во-вторых, она будет работать на нас всего лишь несколько недель. В-третьих, мы уже занимались грязными делишками. Разве жизнь не прекрасна!

Слышишь, Кит? Я думаю своей большой головой, а не той, что ниже, как ты говорил.

— Тогда, ты не против сказать мне, зачем ты здесь?

И снова этот высокомерный тон. Хотел бы я послушать, как она постарается сохранить его, когда будет объезжать мое лицо.

— Конечно, — спокойно отвечаю я. — Но почему бы нам не обсудить это за кружкой пива?

Она медлит, явно испытывая противоречивые чувства. Поэтому я ласково улыбаюсь. Несомненно, она отчаянная и дерзкая, но возможно за этим она скрывает свой дискомфорт. Мы перепихнулись, но она совсем меня не знает, и вот она стоит тут, на безлюдном пляже, наедине со мной. У нее есть полное право беспокоиться.

— Знаешь, единственное, что я смогу сейчас прикончить, это чашку чая. — Она смеется, быстро прикрывая рот рукой, чтобы скрыть улыбку. — Я работал на объекте в милях отсюда, и мне пришлось сразу же отправиться сюда. Предложи мне что-нибудь мокрое и теплое... — Жаль? Совершенно нет. Ни грамма, и я также не могу оставаться серьезным, видя ее выражение лица прямо сейчас. Что-то новенькое по части возмущения.

— ...потом, возможно, ты могла бы всё тут мне показать.

— Показать тебе? — ее ошарашенный взгляд ещё раз проходится по мне.

— То есть, они не сказали тебе? Я здесь, чтобы заняться твоими более нежными частями.

— Нежными...

— Потребности против желаний. Я в большей степени по части ручного труда, и ты определенно можешь назвать меня экспертом.

— Ты...ты...

— Приехал, чтобы взглянуть на сад. Разве я не сказал?

Кто не рискует, тот не пьет шампанское, как говорила моя бабуля.

Глава двадцать вторая

Фин

Думаю, руки у него как раз для такой работы. Ведь у садовников большие руки или это что-то из жанра порнофильмов с рабочими? Потому что порно руки, если такого термина не существует, он обязательно должен быть. И он заработает на этом целое состояние.

Он такой большой. И такой мужественный. А эта задница. Интересно, сколько приседаний нужно выполнить, чтобы сделать задницу такой упругой?

Я влипла по полной.

И ведь была уверена, что сегодняшний день не сможет быть еще хуже.

Я проснулась этим утром от очередного кошмара про воду, где я размахивала руками, а соленая вода обжигала мое горло. Только на этот раз сон был другим, намного хуже. На этот раз, во сне присутствовал Маркус. Маркус и его личный помощник (в смысле, симпатичная задница для личного пользования) стояли на палубе его яхты и смеялись, пока я боролась с течением, мои ноги отяжелели от попыток удержаться на плаву. Он обхватил одной рукой ее за талию, для поддержки, прежде чем толкнул ногой мою голову под воду, не обращая внимание на мои мольбы и отчаянные крики о помощи.

Я понимаю, что это был всего лишь сон, но его отголоски преследовали меня весь день. Мне хотелось покончить с этим (я имею в виду день, а не свою жизнь), провести черту под моим браком раз и навсегда. Мне нужно было что-то символичное, какой-то способ вернуть себе силу и, казалось, я решила, как именно это сделать.

Я перестала носить обручальное кольцо, считая его признаком собственной глупости, и держала его на дне своей косметички. Но еще пятнадцать минут назад бриллианты багетной огранки сверкали на платиновом кольце, как всегда массивном и увесистом, но на этот раз не на моем пальце, а скорее на ладони. Я стояла на берегу на адском холоде, размышляя о том, насколько банально будет выкинуть его в океан.

Потому что да, это был широкий жест. Лекарство от всех болезней.

Более разумно было бы продать его — уверена, я смогла бы жить на вырученные деньги в течение года или больше — но, казалось, я была не совсем в себе. Ни тогда, ни сейчас. Здравомыслящий человек, по крайней мере, не забыл бы взять с собой куртку, прежде чем выскочить на улицу. Я уже подняла руку, когда заметила бледный контур на коже, где когда-то было кольцо, воспоминания клубились, как туман над океаном. Правда они были не о Маркусе. Нет, я чувствовала возбуждение и трепет во всех неподобающих местах, вспоминая самую лучшую плохую идею, которая когда-либо приходила мне в голову.

Дважды.

Очнувшись от наваждения, я опустила руку, когда почувствовала, как крошечные проблески сознания выдернули меня в настоящее. Я повернулась, особо ничего не ожидая увидеть, и все же, там стоял он. Словно я вызвала все шесть футов его плоти в своем воображении.

Как будто у меня такое богатое воображение.

Я закрываю глаза, крепко сжав в руках кухонное полотенце, и прямо сейчас вспоминаю кое-что другое впечатляющего размера, имеющееся у него. Длинный, огромный и твердый. Как, черт возьми, он стал таким великолепным? Загорелый и в татуировках, мускулистый и такой прямо настоящий мужчина. Как бы сказала Нэт, он здоровый, как лось...

Ой, амбал.

Чертов Рори. Он тихонько откашливается, и я понимаю, что так он пытается подавить смех. Без сомнения, поймав меня уставившейся в пустоту, пока мои мысли уплывают в страну, где ночи наполнены алкоголем, бугрящимися мышцами и страстным сексом. Туда, где одна из этих сильных рук обхватила мою грудь, и он повернул мое лицо к себе, покрывая шею и губы поцелуями. Он не столько овладевал, сколько захватывал целиком и полностью, уничтожая меня к чертовой матери.

Твою мать. Опять ушла в себя.

— Пе-передай мне пакетики чая?

Солнце начинает садится, посылая сквозь крошечные высоко установленные окна свои янтарно-бронзовые лучи, в которых танцуют пылинки. Мы вернулись с пляжа на кухню предположительно из-за его желания выпить чая, хотя я этому не верю. А еще я немного боюсь того, что это может означать.

Кухня еще не обновлена; она на самом деле представляет собой отвратительное место, и я стараюсь как можно реже находиться в ней, так как тут очень холодно. Обстановка кухни застряла где-то между 1870 и 1970 годами, вдоль одной длинной стены расположены шкафчики с фасадами из жаропрочного пластика и коричневыми кафельными столешницами, в то время как вдоль другой — установлен огромный ряд различных духовых шкафов. В дальнем конце помещения стоит древняя холодильная камера, а позади нас, вне поля зрения — буфетный шкаф, которым никогда не пользовались, и в нем нет ничего, кроме паутины и пыли. Над обшарпанным деревянным столом висит узкая планка в викторианском стиле, на которой оставлено сушиться единственное полотенце.

Несмотря на мою просьбу подать чайницу, я чувствую, что он не сдвинулся с места. И хотя это мужчина определенно был создан, чтобы им любовались, я заставляю себя не оборачиваться. Вместо этого, я наливаю в чайник воду и достаю пару обшарпанных, покрытых трещинами кружек. Дело не в том, что я не хочу его видеть. Вовсе нет, потому что на него очень приятно смотреть. На самом деле, мне было бы интересно снова увидеть его голым, может на этот раз даже при свете дня.

Нет — нет тебе не интересно, нараспев произношу я про себя. Этого не произойдет.

Но я не могу перестать думать, что если я напридумывала себе про нашу прошлую ночь больше, чем было на самом деле? И про него тоже. Что если между смятением, вызванным теми ужасными фотографиями и осознанием того, что я снова могу переспать с Рори спустя столько лет после первого раза, мой разум приукрасил наш совместный вечер. Страсть — это не то, с чем я близко знакома; возможно я так сильно жаждала внимания, что на самом деле тот вечер был не столь примечательным, как отдельные эпизоды, которые я вспоминаю. Может быть мышцы его пресса совсем не рельефные, а его татуировка не такая уж яркая или поразительная. И, может, мой рот в действительности не жаждет его языка.

Так что, я не поворачиваюсь не потому, что вид не привлекательный. Дело больше в том, что я не доверяю себе, что не захочу узнать о нем больше.

Это чудовищно удерживать свой взгляд от такой магнетической привлекательности. Я подавляю эту мысль, задаваясь вопросом, одна ли я чувствую сексуальное напряжение между нами, но, когда бросаю взгляд через плечо, волоски на моих руках встают дыбом.

Прислонившись своей задницей к столу и вытянув вперед свои длинные ноги, он выглядит абсолютно спокойным. Образ полнейшей невозмутимости. Возможно он не сдвигается, а может и не сделает свой ход, но, судя по взгляду, у него определенно что-то на уме.

— Чай, — повторяю я, на этот раз глядя ему прямо в глаза. Слово звучит больше как требование.

— Ты тут приказы отдаешь, крошка?

Я закрываю глаза, тон его голоса окатывает меня, и я хватаюсь за деревянную окантовку кафельной столешницы. Это было звуковое воспоминание, или он действительно говорил?

— Мы оба знаем, насколько громкой ты можешь быть.

Господи боже, от его низкого рокочущего голоса мои трусики становятся мокрыми. Как может что-то настолько агрессивное — такое дерзкое — звучать так сексуально?

— В жестяной банке позади тебя. — Немногословно, хотя я не пытаюсь быть резкой. Просто последние несколько дней были тяжелыми, и я не думаю, что смогу понять свои чувства. Неужели я проецирую свое сильное желание на него?

— Мы оба знаем, что чай меня не интересует.

Чайник начинает кипеть, пар окутывает стену, прежде чем испариться в воздухе. И внезапно Рори оказывается позади меня и своим длинным пальцем поворачивает ручку, выключая конфорку. Его руки опираются о столешницу по обеим сторонам от моих бедер.

— Мы вроде как должны работать. — Шепчу я ненужные слова чайнику, мою кожу покалывает от близости Рори. — М-мы действительно не должны. Мы даже не знаем друг друга.

— Ты спрашиваешь или утверждаешь? Звучит не очень убедительно, Фин. — Я чувствую, что краснею, отчасти из-за своего имени (будучи пойманной на лжи), но в основном из-за его горячего дыхания, обжигающего обнаженную кожу моей шеи.

— Думаю, то, что между нами — это не просто одна ночь.

Шок этого откровения дает мне физический толчок, и в голове проносится куча воспоминаний о той самой первой ночи с ним. Неужели он вспомнил ту ночь, когда мы были моложе? Когда это произошло? Пока мой разум пробегается по тем мгновениям, которые мы провели вместе, до меня доходит, что на самом деле я услышала. Он не знает. Не помнит тот летний вечер.

— Или, может, ты хорошо умеешь врать сама себе. — Его голос тихий и задумчивый. Он касается моего плеча, потянувшись, чтобы намотать прядь моих волос на свои пальцы. — Интересно, о чем еще ты врешь? — у меня душа в пятки уходит, и я еще крепче цепляюсь за обшарпанную окантовку. — Я знаю, что, по крайней мере, твоя реакция была настоящей. Некоторые вещи просто невозможно симулировать.

— Это твои профессиональные наблюдения? — слова звучат невозмутимо, намного спокойнее, чем я себя чувствую.

— Если под профессиональными ты имеешь в виду опытные. — Высвобождая пальцы из мои волос, он слегка проводит их тыльной стороной вниз по моей руке.

— Например, я знаю, что ты дрожишь от желания. Знаю, что прямо сейчас твоя киска мокрая и жаждущая.

— Я...если прикоснешься ко мне, я закричу. — Мои слова больше похожи на тихое приглашение, голос хриплый и сексуальный, как будто мой мозг отключился от голосовых связок.

— Ох, крошка. — Его смех тихий и почти предупреждающий; низкий, хриплый звук, заставляющий сжиматься мои бедра. — Я это знаю.

Я хочу быть сильной — отстраниться. Сказать ему, что он высокомерный, слишком самоуверенный и очень ошибается.

Но не могу. Не могу себя заставить это сделать.

И на самом деле мне не хочется снова врать.

— Ты говоришь, что мы друг друга не знаем. Но в действительности ты думаешь, что мы слишком хорошо знаем друг друга.

Я дрожу, потому что помню ощущения, которые он вызывал во мне; легкие прикосновения его пальцев, и то, как он ощущался во мне. И это — так я хочу познать его снова.

— Но обещаю, — продолжает он, — к концу сегодняшнего дня мы узнаем друг друга намного лучше. — Он крепко сжимает мое бедро и нежно поворачивает мое лицо к себе, касаясь губами моих губ; всего лишь один нежный поцелуй. Нежный, но совсем не робкий.

— А теперь ты думаешь, — серые глаза пристально смотрят на меня, жар его слов, произнесенных шепотом напротив моих губ, как воздушные поцелуи, вызывает у меня страстное желание поцеловать его. — Заткнись, Рори, и заставь меня кричать.

— Ты слишком высокого о себе мнения.

Его губы растягивается в наглой улыбке.

— Тебе действительно пора перестать выделываться передо мной.

Глава двадцать третья

Рори

Ее глаза становятся большими, и, если не это заставляет мой член дернуться в своего рода первобытном желании, тогда я не знаю, что бы могло. Что в ней такого, что вызывает у меня желание позлить ее? Образно говоря, подергать за косички? Не хочу подвергать свою реакцию психоанализу или нести еще большую чушь. Поэтому решаю поцеловать ее, мои губы едва касаются ее. Задрав голову, она встает на носочки, кончики ее пальцев, которыми она опирается на столешницу, белеют от напряжения, в то время как ее губы просят настоящего поцелуя.

Поддразнивая легкими, как перышко, прикосновениями, я дотрагиваюсь до ее обнаженной кожи над поясом леггинсов. Черт побери, тихие всхлипы, которые она издает, чертовски меня возбуждают.

Сжав ее бедра, я разворачиваю ее к себе лицом и целую по-настоящему. С поддразниванием покончено. Пока что.

Сегодня на ее губах нет привкуса блеска для губ, но в ее вздохах все еще присутствует тот намек желания, пока мы целуемся. Я касаюсь ее губ, слегка прикусываю их, затем провожу языком, и она начинает дрожать в моих объятиях, представляя собой прекрасное зрелище.

— Вижу, сценарий повторяется, — говорит она между тихими вздохами, пока мои губы скользят по ее шее. Ее попка теперь в моих ладонях.

— К черту. — Это больше похоже на рычание, чем на слова. — Я хочу, чтобы ты видела чёртовы звёзды. Чтобы вознеслась так высоко, что могла дотронуться до них.

— О. — Она отстраняется от меня настолько, что я вижу ее слегка опухшие и покрасневшие губы, но недостаточно далеко, чтобы я убрал руки с ее попки. Ее волосы спутаны там, где я зарывался в них пальцами, из-под задранной футболки виднеется лифчик телесного цвета. Охренительно красиво. — Я...я имела в виду тебя. Секс стоя.

— Я трахну тебя, где захочешь, — я снова притягиваю ее к себе и быстро целую, а потом разворачиваю, и ее попка опять прижимается к моему паху. Наши ноги натыкаются на неровные плиты на полу, пока я подталкиваю ее вперед до старого деревянного стола и заставляю наклониться над ним. — Как насчет стола? — я сильнее прижимаюсь к ее заднице, спрятанной под хлопчатобумажной тканью, всего лишь несколько тонких слоев материала между мной и тем местом, где я хочу оказаться.

Господи, была бы она еще более горячей, мы бы уже оба сгорели от страсти.

— Технически, мы все еще стоим. — Ее щека прижата к потертой дубовой столешнице, и под выбившимися прядями волос я вижу, как она улыбается. А может смущена.

— Технически, мне наплевать, — практически ворчу я, раздвигая ее ноги шире. Я уже невероятно возбужден, и жар между ее ног сводит меня с ума. Господи, я хочу эту киску, и немедленно. Я осматриваю кухню в поисках альтернативы, чтобы удерживать ее на ногах.

— Как насчет стула? — вокруг стола стоит несколько стульев, которые выглядят достаточно старыми, холодными и довольно неприятными для обнаженной кожи. Они, похоже, не смогут выдержать большой нагрузки, а я хочу трахнуть ее жестко — хочу увидеть пот на ее коже, почувствовать, как он пропитывает ее светлые волосы. Хочу попробовать его на языке, когда буду слизывать его с ее шеи.

Я лихорадочно соображаю, куда податься, пока продолжаю потираться об нее сзади, в то время как она, находясь подо мной, извивается и издает эти еле слышные сексуальные звуки. Это все, что я могу сделать, чтобы не дать себе расстегнуть ширинку и сорвать материал с ее ног.

— Не хочу тебя расстраивать, крошка, но я не вижу кровать. — Она откидывает волосы с лица, протягивая мне руку. Я беру ее за руку, поднимаю со стола и снова прижимаю к своей груди. — Мне нравится здесь, — шепчу я ей в шею, затем целую. Слегка прикусываю, затем провожу языком. — Прямо сейчас, я с удовольствием разложил бы тебя на столе и вылизал от попки до киски, но тебе решать. Только поторопись. — Она вздрагивает, когда я скольжу руками под ее футболку, хотя ее слова противоречат языку ее тела.

— А ты торопишься?

— Можно и так сказать, — почти рычу я.

— Ты думал обо мне? — она приподнимает голову насколько может, чтобы посмотреть на меня; ее лицо раскраснелось как от поцелуев и ласк, так и от ее следующих слов. — Я вспоминала о тебе. Очень часто. — Тихий тон ее голоса захватывает меня врасплох. — Я все еще вижу наши отражения в зеркале, когда ты погружался в меня.

Теперь и я представляю это.

— Твой рот говорит "погружался", а разум думает "трахал". — Шепчу я ей на ухо, делая ударение на последнем слове, отчего она начинает дрожать. — Ты прикасалась к себе, вспоминая об этом?

— Возможно, — отвечает она, вздыхая. — А ты?

— Хочешь узнать, представлял ли я... — я провожу руками по ее телу, остановившись на внутренней поверхности бедер. — Вспоминал ли я, сжимая свой член в руке? Слышал ли твои тихие вздохи и представлял ли твою сладкую киску, заново переживая ту ночь?

У нее перехватывает дыхание, и она бросается в мои объятия, прошептав:

— Да.

— Нет. Ни разу, крошка.

— Лжец, — говорит она, тихо смеясь. По крайней мере до того, как я скольжу рукой спереди по ее трусикам.

— Если ты возражаешь против того, чтобы тебя нагнули над столом, тогда тебе лучше показать мне, где ты предпочитаешь быть оттраханой.

Несколько мгновений спустя под нашими ногами хрустит гравий, пока мы направляемся к тому, что, как я знаю, когда-то было конюшнями, но несколько лет назад их перестроили в домики для отдыха. Я немного отстаю, чтобы полюбоваться видом, видом ее попки в этих леггинсах, которые ни хрена не уменьшают напряжение в моих джинсах.

— Четыре коттеджа. — Когда мы останавливаемся у первой двери старой конюшни, теперь выкрашенной в красный цвет и облупившийся от непогоды, она поворачивается, повышая голос на усиливающемся ветру. — Я бы сказала, они - недавнее дополнение к главному дому. — Отвернувшись, она встает на носочки, пытаясь дотянуться до верхней части дверной рамы.

— Мне все равно, будь это хоть мусорная куча, лишь бы забраться на тебя.

— Что ты сказал? — она поворачивает голову, на ее губах играет тень улыбки.

— Я сказал, давай заберемся внутрь. — Или что-то в этом духе, отвечаю я, когда она достает ключ.

Дверь со скрипом открывается, и мы сразу же оказываемся в гостиной, где возможности кажутся внезапно бесконечными. Диван, над которым ее можно наклонить. Журнальный столик, на который она может сесть, чтобы не причинять боль своим коленям, пока делает мне минет. Небольшой обеденный гарнитур, на котором я могу "полакомиться" ее киской. Но, кажется, мы не задержимся тут, так как она берет меня за руку и тянет в сторону небольшого коридора. В спальню.

Светлые занавески задернуты, а кровать застелена серовато-белым одеялом, которое, кажется, недавно заправили. На прикроватной тумбочке стоит полстакана воды, в розетку на стене воткнуто зарядное устройство для телефона, а на полу валяется пара розовых носков. В комнате чисто, как и в остальной части домика, и это место не кажется заброшенным.

— Кто-то спал в этой кровати, — говорю я и, поддразнивая, проверяю мягкость матраса, падая на него. Не знаю почему, но ее расслабленное состояние, кажется, улетучивается. Ее плечи напрягаются, и она действительно выглядит так, словно готова удрать.

— Я...я полагаю, ты сейчас пытался хищно ухмыльнуться? — говорит она, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. И это лучше, чем побег.

— Видишь это? — я сверкаю своей лучшей трусикосносящей улыбкой, постучав указательным пальцем по передним зубам. — Это, чтобы лучше полакомиться тобой.

— Я думаю, ты имеешь в виду, больше, что...чтобы — она резко замолкает, возможно, только что сообразив, что именно я сказал.

— Чтобы полакомиться тобой. — Я откидываюсь назад, оперевшись на локти, и похлопываю по матрасу рядом с собой. — Так почему бы тебе не стать хорошей девочкой и не запрыгнуть сюда, и устроиться на моем лице.

— Сл...слишком самоуверенный? — краснеет она, глядя куда угодно, только не на меня, и по какой-то причине я чувствую, словно получил подарок. Больше, чем просто девушку в обтягивающей футболке и ярко-голубых резиновых сапогах. К тому же, она не девушка, а женщина. С секретами и тайнами, которые пришло время раскрыть. Знает ли она, что ей нравится? Выяснила ли она это уже?

— И тебе это нравится. — Им всем это в тайне нравится, в спальне, по крайней мере. Я снова сажусь, когда становится ясно, что она не собирается набрасываться на меня. — Не стесняйся. Иди сюда.

Ее ноги прижимаются к нижней части матраса, когда она подходит ближе, словно принимает мои слова как вызов.

— Просто в темноте все по-другому, — бормочет она практически себе под нос. — Чувствую себя в большей безопасности.

— "О звезды, не глядите в душу мне, такие вожделенья там на дне!"

— Ты тоже предпочитаешь темноту?

— Я цитировал Шекспира, — говорю я, улыбаясь этому идиотизму. — Я тебя впечатлил? — ее ответная улыбка полна облегчения. Я беру ее за руку и тяну между своих расставленных ног. — Я не против темноты. И даже если мои желания неприличны, стыд мне неведом.

— Бесстыдник, — повторяет она и зарывается пальцами в мои волосы. Она едва заметно касается моего затылка, заставляя меня подавить дрожь. — Я хотела бы испытать это.

В ответ я скольжу руками под ее футболку, сдвигая ее вверх. На мгновение она перестает дышать, и ее руки все еще в моих волосах, прежде чем она поднимает их, позволяя мне стянуть с нее футболку полностью. Бросив ее на пол, я опускаю руки на ее талию, поглаживая большими пальцами ее нежную кожу.

— Тогда ты вот-вот кончишь с правильным мужчиной. Я представляю себе всевозможные бесстыдства прямо сейчас. Безнравственные, развратные вещи.

— Не могу не заметить, в каком направлении движутся твои...мысли.

Мой взгляд устремляется вверх, к ее лицу

— К твоим буферам? Да, ну, что тут скажешь? — я опускаю глаза к обсуждаемой области. — Отчасти, они являются причиной. У тебя потрясающие сиськи, Фин. — Скромного размера, хотя достаточно большие, чтобы вызвать у меня желание попробовать их. Интересно, какого цвета у нее соски? Тогда в темноте трудно было сказать, и сейчас мне остается только гадать. Я тянусь вверх, стараясь заглянуть под атласный лифчик почти такого же цвета, как и ее кремовая кожа, затем быстро скольжу руками по ее спине, расстегивая застежку.

Она перестает дышать.

— Мать твою, да! Розовые. — Я сижу и как дурак смотрю, как она опускает руки, позволяя лямкам лифчика соскользнуть вниз. Я не отвожу взгляд в течение долгого напряженного мгновения, она прерывисто дышит, отчего ее грудь поднимается и опускается, привлекая мое внимание.

— Ты чертовски красивая. — Я обхватываю ее ладонями под грудью и тянусь приласкать розовые соски. Она пахнет чем-то нежным и женственным, каким-то цветочным ароматом? А ее соски словно спелые ягоды, которые так и просятся к тебе в рот.

А я известен своей несдержанностью.

Мое сердце бешено бьется, когда я наклоняюсь и прикасаюсь к ней языком и губами, втягивая тугой бугорок в рот и заставляя ее ахнуть и прижаться ко мне. Отстранившись, я решаю проверить свою теорию с той ночи о том, что ей нравится легкая грубость, и не так уж и нежно прикусываю ее сосок.

Мать честная! Лучшая реакция. Она выгибает спину и открывает рот в немой мольбе, вонзая ногти в мои плечи, что заставляет меня прошипеть проклятье.

— Прости, — шепчет она.

К черту это.

— Сделай это снова, — говорю я у ее соска, дуя на твердую вершинку. — Так сильно, как пожелаешь.

Я очень занят, делая то, что должен делать любой мужчина, учитывая предоставленную возможность. А именно, посасываю и покусываю ее грудь, желая при этом иметь два рта.

— Прикоснись ко мне.

Я замираю на месте от ее тихого требования, ее слова посылают дрожь предвкушения от затылка вниз по позвоночнику. Ей не надо просить дважды; моя рука оказывается в ее трусиках до того, как она делает следующих вдох.

Я провожу пальцем между ее складочек, ее кожа нежная и гладкая.

— Боже, ты словно шелк. Хочу облизать каждую часть тебя. Вылизать без остатка. — Последние слова выходят как рычание, и когда я скольжу пальцем внутрь, она издает самый потрясающий звук, что-то между стоном и всхлипом; напряженный, полный желания звук. — Тебе ведь нравится, как это звучит? Ты бы хотела, чтобы я трахнул тебя языком? Правда?

— Рори, — вздыхает она, прижимаясь лбом к моему лбу. Ее дыхание ласкает и согревает мое лицо, когда она произносит, — Как бы мне не нравился твой развратный рот, пожалуйста, перестань болтать и трахни меня уже.

Она оступается, и я, вскочив на ноги, ловлю ее за локти.

— Командуешь. Мне это нравится. — Говорю я, заводя руку назад и стягивая с себя рубашку.

Моя улыбка сейчас такая же большая, как и мое рвение. Рубашка брошена куда-то на пол, Фин жадно пожирает глазами мою татуировку. По крайней мере, пока я не опускаюсь на колени и просовываю пальцы под резинку ее трусиков. Она поднимает глаза к потолку, когда я медленно стягиваю с нее трусики, оставляя легкие поцелуи на ее коже.

— Нет, я никогда не думал, как трахал тебя в коридоре или вспоминал вкус твоей сладкой киски.

Она дрожит и тихо стонет; это неприличное словечко, которое они все в тайне любят. Тем не менее, мне не стоит перегибать палку. Нехорошо позволять ей узнать обо всем, что я хочу с ней сделать, поэтому я сильнее прижимаюсь губами к ее бедру.

— Расскажи мне. — Она зарывается пальцами в мои волосы, потягивая за концы. Я отстраняюсь от ее кожи с тихим шлепком и рад увидеть отметину. — Скажи мне, что это не только я.

— Те чертовы колготки. — С сожалением качаю головой. Мои пальцы все еще под резинкой ее трусиков, я скольжу по ее спине, стягивая леггинсы вместе с трусиками с ее попки. — Эта задница. Что я могу сделать с этой задницей, — говорю я, пробегая пальцами между ягодиц. Когда я их раздвигаю, ее мышцы напрягаются.

— Бо...больше, чем в прошлый раз?

Я медленно поднимаю голову.

— Ты о том, как я покрыл тебя спермой? — Она закусывает уголок своих губ, но это не останавливает ее стон.

— Крошка, что я говорил тебе в прошлый раз об этих звуках? — звуках, которые заставляют мой член дергаться, а яйца гореть.

Она медленно моргает, ее длинные ресницы практически касаются щек.

— Но я...ничего не говорила.

— Если хочешь услышать, ты должна перестать перебивать.

— Перестать перебивать или...

— Или у меня есть отличный план для твоей задницы. — Мой взгляд опускается на ее леггинсы, точнее на нежный треугольник между ее ногами. — Итак, на чем я остановился? — говорю я, проводя рукой вверх по ее боку и касаясь языком кожи ниже пупка, одновременно ущипнув легонько ее сосок.

— Ах!

— Ты только что это сделала. — Я не могу скрыть улыбку, когда разворачиваю ее за талию и толкаю вперед на мягкий матрас. В мгновение ока я вскакиваю на ноги и стаскиваю с нее сапоги, кидая их на пол. И пара шерстяных носков летит следом. Стянув леггинсы с ее ног, я прижимаюсь своим телом к ней.

— Тебя кто-нибудь когда-нибудь шлепал, Фин? — это один из моих способов укрощения этой дерзкой попки. Я убираю волосы с ее лица, когда она поворачивает голову, оглядываясь через плечо. Ее возражения стихают под небольшим давлением моего паха на ее позвоночник.

— Нет? — отвечает она, тяжело дыша. Ее волнение улетучивается.

Может ли это быть более идеальным прямо сейчас?

— Звучит не очень убедительно.

— Не...нет. Меня никогда не шлепали.

— Всё бывает в первый раз, — говорю я, стараясь не показывать своего воодушевления, когда обхватываю руками ее бедра и приподнимаю их над кроватью. — Думаю, тебе понравится. Уверен, что понравится.

Первый шлепок — чтобы привлечь ее внимание, все ее тело трясется в моих руках.

Второй, на противоположной стороне, чуть посильнее, и она ахает. Ее левая ягодица становится более розовой, чем правая. Я снова поднимаю руку, на этот раз выдерживая паузу — чтобы удостовериться. Ей это нравится? Когда она толкается назад, выгибая спину, я получаю свой ответ и снова опускаю руку.

— Рори, черт!

Раз за разом, резкие шлепки, жалящие сильнее, но не на столько, чтобы ей было больно, а, чтобы заставить ее стонать, и чтобы ее кожа покрылась восхитительным розовым оттенком. Ее руки вытянуты над головой, одеяло сжато в кулаках, но, как только я думаю, что мы почти закончили с этим, я замечаю бледную полоску кожи, где когда-то было ее обручальное кольцо. Я пытаюсь игнорировать ее. Но мне не удается, и моя рука снова обрушивается на нее.

После почти дюжины ударов, она мокрая. Настолько мокрая, что ее возбуждение начинает покрывать ее бедра. Я говорю ей об этом, когда провожу пальцем по ее гладкой розовой полоске плоти и шепчу, что она должна прикоснуться к себе, пока я наблюдаю. Я хватаю пару презервативов из своего бумажника и снимаю остатки одежды, потому что, когда мы закончим, мы останемся в кровати.

Вид ее пальцев, лихорадочно порхающих между ее ног, невероятно потрясающий, и я почти забываю, зачем стою тут в чем мать родила, не считая презерватива. Придя в себя, я опускаю одно колено на кровать, раздвигая ее ноги шире, и когда прижимаю головку своего члена к ее входу, она ахает.

— Черт побери! — она такая гладкая, я скольжу в нее и обратно, наши ноги слабеют. Фин прижимается щекой к постели, ее глаза открыты и такие синие, как полированный лазурит. Толкаясь вперед, я наблюдаю, как мой член погружается в нее — лучшее на свете зрелище.

— Жаль, что ты не видишь то, что вижу я, крошка. Секс днем определенно имеет свои преимущества. — Удерживая ее за бедра, я погружаюсь в нее на всю длину своего члена. Ее реакция вызывает во мне желание вколачиваться в нее сильнее, быстрее. Жаль, что это идет вразрез с моими планами.

— Это. Вот об этом я буду думать постоянно, вспоминая снова и снова.

Когда я выхожу из нее почти полностью, Фин закрывает глаза и издает самый лучший чертов стон, мелодичный, сладкий и отчаянный. Ее мышцы снова сжимаются, словно пытаются остановить мое отступление. Со шлепком, я резко толкаюсь обратно, сдвигая Фин немного вперед на кровати.

— Ты заставишь меня кончить. — Быстрее, чем мне хотелось бы, если она продолжит издавать эти звуки и сжимать внутренние мышцы. — Заставишь меня кончить прежде, чем я буду готов. — Я прижимаюсь к ней и шепчу эти слова на ухо, скользя рукой вниз по ее телу. И когда отстраняюсь...шлепаю ее по заднице еще раз. Она взвизгивает, а затем стонет, когда я сразу же вколачиваюсь в нее обратно. — И, если ты это сделаешь, я не буду рад.

Хотя, серьезно, какой мужик не был бы в восторге кончить?

Я скрепляю свою угрозу, оставляя засос на ее спине.

Медленное скольжение. Вращение. Повторение. Один из лучших моментов в позе "по-собачьи" — это несомненно визуальный контроль. Возможность наблюдать, как ваш член исчезает в ком-то, сантиметр за сантиметром. И до того, как эта мысль полностью сформировалась, я вколачиваюсь в нее снова и снова, не в состоянии больше сдерживаться. Я так сильно сжимаю ее бедра, без сомнения мои пальцы оставят синяки. Но тело Фин подо мной реагирует с моим одновременно. Я чувствую, как это происходит, чувствую, как она достигает пика, ее руки, сжимающие простыни, побелели настолько, что кажутся почти бескровными. Ее тело напряжено, попка вжимается в меня, в то время как внутренние мышцы провоцируют и дразнят.

Я скольжу руками под нее, чтобы удержать равновесие, ее напряженные соски касаются моих ладоней, и в этот момент я перестаю думать, потому что внезапно, как ударом хлыста, меня накрывает блаженство. Я хочу поглотить каждый миллиметр ее кожи; хочу владеть ее телом и заклеймить его как мое. Мои движения дикие и безумные, я толкаюсь в нее — глубже, сильнее — ее резкие вздохи и извивающееся тело только усиливают чувство моего отчаяния. Несмотря на мои предыдущие протесты, кажется, я не могу достаточно быстро добраться до края, все размывается, мое внимание поглощено лишь одним. Этот оргазм, рвущийся из меня, мощный и быстрый.

Черт бы меня побрал.

Я кладу голову на ее плечо, пока белый шум отступает. Чувство удовлетворения почти подавляет, когда я ощущаю, как она пульсирует вокруг меня. Ее грудь все еще в моих руках, поднимается и опадает с ее быстрым дыханием. Мое сердце бьется напротив ее спины, пока я пытаюсь отдышаться. Если я встану, мои ноги будут слегка ватными, по крайней мере, себе я могу в этом признаться.

— Это был не совсем марафон, но и не совсем спринт. — Шепчу я напротив нежной кожи ее шеи. — И, по крайней мере, неплохо для начала.

Ее ответ заставляет меня улыбнуться.

— Я так понимаю, это отсрочка для моей задницы?

Глава двадцать четвертая

Фин

Сейчас раннее утро, и за окном все еще темно. Я просыпаюсь от странного чувства тоски, но при этом испытывая чувство удовлетворения. Мне тепло и уютно в удобной кровати, и я чувствую приятное замешательство, как в физическом, так и в душевном смысле. Наступил новый день, но, когда я просыпаюсь, чувствую себя другой. Не могу припомнить, когда последний раз просыпалась, ощущая себя такой...удовлетворенной. Когда я потягиваюсь, сон, затуманивавший мой разум, отступает, и единственное, о чем я думаю - это "какого хрена?", потому что вместе со мной движется не только одеяло, но и чья-то рука, крепко обнимающая меня за талию. Мгновение спустя эта рука резко дергает меня - и другими словами это не выразить - к теплой, твердой груди.

И тут я вдруг вспоминаю, что не одна в этой кровати.

Ой, блин. Я ведь даже не в своей кровати; тот факт, что мне комфортно, уже должен был бы насторожить меня.

Рори. Черт побери. Неужели я вообще не могу сдержаться, когда дело касается его?

Мужчина, о котором идет речь, переворачивает нас обоих так, что верхняя часть моего тела прижата к его груди, а нижняя оказывается между его ног. И я не единственная, кто сейчас напряжен, только в моем случае, я в буквальном смысле не могу двигаться. От шока, да, но я не смогу пошевелиться, даже если попытаюсь, потому что практически нахожусь в ловушке его твердых мышц, каменного утреннего стояка и крепких объятий, словно мумия, завернутая в простыни.

Воспоминания прошлой ночи начинают проносится в моей голове. И между ног. На кухне главного особняка; здесь, в этой кровати. Удивительно, что я все еще цела. Но вся ситуация в целом тревожит меня во многих отношениях.

Во-первых, я проспала всю ночь. Такое было возможно только при употреблении успокоительных. И я спала всю ночь, не ощущая его присутствия - хотя обычно, у меня очень чуткий сон. И, в-третьих, я не любительница обниматься. Почему же я обернута вокруг него, как тесто вокруг сосиски?

Господи, эта ситуация настолько абсурдная.

Да, в тот момент, когда я увидела его на пляже, скорее всего я собиралась переспать с ним. Снова. Я не хотела это делать. Ну ладно, может и хотела, но не планировала оставаться. Я собиралась улизнуть рано, во время утреннего прилива, даже при условии, что я как бы оставляла его у себя дома. Разве нет?

И по-дурацки проспала.

Нерешительно и медленно я передвигаю руки, упираясь ладонью и предплечьем по обеим сторонам от него, и приподнимаюсь. Кровать немного прогибается, и я застываю на месте. Не то чтобы я пыталась смыться по-тихому - не думаю - тем более, что я, кажется, увижу его снова.

Хорошо, может я и не увижу его таким, как сейчас.

Я имею в виду, по большей части он будет одетым.

И работающим.

Я не говорю, что мне не нравится, каким я вижу его сейчас.

На самом деле, здесь есть на что полюбоваться.

Пребывая в довольно неустойчивом положении, я окидываю взглядом его тело, хотя мне не удается увидеть всё, что хотелось бы. Всему виной его живот, не мой; и тот факт, что весь он сплошные рельефные и упругие мышцы. Знаю, что не должна позволять своему взору опускаться ниже...

Всё это я уже видела и трогала, но любоваться всем этим великолепием снова равноценно Рождеству в июле. Невероятный второй шанс.

У него абсолютно спортивное тело. Как и соответствующая мышечная масса, он обладает светло-золотистым загаром, которым, кажется, щеголяют все поклонники тренажерных залов, только на его теле больше красок благодаря татуировкам. Черные и красные изображения обвивают обе руки и одно плечо; бóльшая их часть в стиле Диа де Муэртос; черепа и женщины с роскошными волосами, закручивающиеся ленты и цветы, насколько я могу судить. Это безумно, но в то же время прекрасно.

Мое первоначальное намерение отходит на второй план, я медленно поднимаю глаза к его лицу, сохраняя в памяти эту картину и одновременно наслаждаясь чувственными воспоминаниями прошлой ночи. О нем и обо мне.

Надпись, выведенная курсивом, нанесена вокруг его шеи и плеча и заканчивается дальше, на спине. Даже выгнув шею, я не могу точно понять, о чем она говорит, из-за того, как он лежит. Хотя, мне очень любопытно. Его волосы растрепаны и идеальны для фотосессии, мужественная челюсть покрыта рыжеватой щетиной, которая заметно подросла с прошлой ночи, и его дерзкие серые глаза открыты - открыты!

— Вот черт.

Он выглядит не совсем проснувшимся, потирая тыльной стороной руки бровь, в то время как второй крепко сжимает задницу, на которой эта рука покоится. И это задница моя. Внезапно он открывает рот, сверкая белыми зубами, и издает звук, что-то среднее между рыком и зевком, прижимаясь тем временем своими бедрами к моим.

— Доброе утро, крошка. — Его хриплый со сна голос обволакивает меня; нескромная утренняя эрекция касается моей кожи. Ну, может, сейчас больше похоже на бейсбольную биту, чем на сосиску в тесте.

И, матерь божья, он полностью возбужден, в смысле, проснулся.

— Куда-то собралась? — и тут я вспоминаю, в каком положении застыла; может я и прижата к нему, но все же наполовину возвышаюсь над ним. — Или ты желаешь снова забраться на него?

— Снова забраться на него? — бездумно повторяю я.

— Забраться на него. — Его взгляд опускается вниз, мой следует за ним, мои следующие слова обращены к его члену.

— На самом деле, не думаю, что смогу. — Прозвучало очень печально?

— Правда? — мой взгляд скользит обратно вверх по его телу к одной из вопросительно изогнутых бровей. — И почему же это?

Есть ли вежливый способ сослаться на чрезмерное использование определенных частей тела? Я открываю рот, затем, передумав, закрываю его. Вместо этого решаю передвинуться, неловко опираясь на предплечье. Вследствие чего ненамеренно, честное слово, каким-то образом я оказываюсь лицом к, э-э-э, лицом к не такому уж и маленькому Рори.

— Тогда третий вариант?

— Н-но ты же не можешь быть опять возбужденным? — неуверенно произношу я. Прошлой ночью мы много раз занимались сексом. Очень много раз. И, хотя я поспала___

— Ему об этом скажи. — Я опускаю взгляд туда, куда смотрит Рори, и он издает непристойный смешок. Мои внутренние мышцы сжимаются, и мысль о том, что я не смогу еще раз, уже не кажется такой здравой.

— Ты ведь не сможешь это сделать. — Так ведь? — Не думаю, что у меня вообще есть силы. — Даже произнося это, мой взгляд снова устремляется от его лица к...ну, вы понимаете...

— Нет? — шепчет он, приподнимая пальцем мой подбородок и заставляя меня покраснеть. — Знаю, что он представляет собой восхитительное зрелище, но не отвлекайся. — И снова эта ухмылочка! – Что, если...я сделаю тебе приятное. Буду очень нежным.

Наряду с сопротивлением, я чувствую, как даже мой костный мозг плавится от его слов. Дело не в том, что я действительно верю его словам, потому что всю ночь он едва ли был нежным, и, что удивительно, меня это устраивало. Я испытываю дикий восторг от того, что он всё еще хочет меня. Даже если только ради моего тела и временно. Честно говоря, это меня тоже вполне устраивает. А этот длинный, гладкий, словно шелк член, торчащий между нами? Всё это благодаря мне. И для меня. Ведь это как раз тот случай с маленьким красным паровозиком. Не так ли? Я думаю, что смогу, поэтому я готова продолжить? 1

Такими темпами мой "тоннель" в любом случае слегка покраснеет.

Полагаю, моя гордость неожиданно отправилась в отпуск.

— Такая милая, — бормочет он, подхватывая меня под руки, и тянет вверх по своему телу. Теперь мы лежим почти лицом к лицу, и я закрываю глаза в ожидании его губ на моих губах. Я охаю от неожиданности, когда он переворачивает нас обоих.

— Ой!

Прижимая меня к подушкам, Рори начинает опускаться вниз, оставляя на моей коже легкие поцелуи.

— О, не надо. То есть... — О, да-а-а. — Нет, я... — О боже, если он направляется туда, куда я думаю, конечно же нет, после прошлой ночи. Маркус соглашался на... это только после того, как я принимала душ, и уж точно никогда после секса.

— Ш-ш-ш, — шепчет он, захватив губами мой сосок, прежде чем, конечно же, продолжить опускаться дальше. Устроившись между моими ногами, он прижимает ладони к внутренней стороне моих бедер, разводя их шире. Его озорной взгляд поднимается по моему телу и встречается с моим. — Я хорошенько поцелую тебя здесь. — Его хриплый голос сводит меня с ума. — Обещаю.

— Но я вся...

Мои слова обрываются, как только кончик его языка нежно касается клитора. Я готова. Я определенно готова к этому сейчас.

— Что ты там сказала, дорогуша?

Я громко стону, когда его язык снова скользит по мне. Сжимая кулаки под подушкой, я отчаянно борюсь с желанием своего тела уткнуться ему в лицо.

— Да, так и думал, что ты это скажешь.

Несмотря на то, что мой разум говорит мне, что это, конечно же, не может быть приятным для него, мои бедра сами по себе приподнимаются навстречу его дыханию, когда он дует на мой клитор.

— Фин, тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивая киска?

Мое сердце начинает колотиться.

От того, как он обращается к этой части моего тела.

От того, какие воспоминания вызывают его слова.

При мысли, какими секретами я не делюсь.

Но как только его язык снова касается меня, и два пальца скользят внутрь, все мои мысли устремляются ввысь.

— О, черт побери! — Ну, типа того.

Его широкий язык надавливает сильнее, губы обхватывают клитор. Моя плоть слишком чувствительна, и ощущения настолько сильные, что я почти слетаю с кровати.

— Очень красивая киска. Розовая и великолепная. И мокрая. — Он практически рычит напротив моей скользкой плоти, пока его пальцы движутся внутрь и обратно. — А знаешь, какова эта киска на вкус? — спрашивает он, вылизывая меня языком по всей длине.

— Неприятная, — бормочу я, прикрывая лицо подушкой. Полагаю, это был риторический вопрос, потому что он кусает меня за внутреннюю поверхность бедра. — Ой!

— Нет, у этой киски твой вкус. И мой. Вкус прошлой ночи. Секса.

Его хриплый голос снова вызывает у меня стон, звук которого ослабевает, как только он высовывает пальцы и заменяет их горячим давлением своего рта. Он целует меня так, как будто это мой рот; сначала ласкает меня своими мягкими губами и языком, затем посасывает и облизывает мою киску до тех пор, пока в моей голове не остается ни одной мысли, не говоря уже о возражениях. Его движения нельзя назвать нежными, но они доставляют больше удовольствия, чем боли, и практически идеальны. Когда Рори снова начинает скользить во мне пальцами, мои бедра почти парят над матрасом, его язык медленно ласкает мой клитор.

Пальцы скользят и загибаются.

Губы и язык надавливают — а эти звуки.

Его рычание и посасывание.

Влажные пальцы.

Мои стоны, наполняющие комнату.

Нарастающие ощущения такие интенсивные, что я пытаюсь сжать ноги вместе, но его ворчание останавливает меня. Я не могу оставаться неподвижной, оргазм накатывает на меня, как шарики серебристой ртути. Приподнявшись на локтях, я смотрю вниз на него, кажется невозможно чувствовать что-то большее, но все же вид его растрепанной, каштановой шевелюры между моих ног — вид птичьего крыла, двигающегося словно в полете, тем не менее вытатуированного на его плече и шее — приближает меня к оргазму, все ближе и ближе.

Рори, должно быть, чувствует это, что является одновременно благословением и проклятьем. Его пальцы двигаются во мне жестче, а рот прижимается к клитору сильнее.

Я либо теряю сознание, либо отключаюсь, не уверена, что именно. Единственное, что я знаю — я испытываю сильнейший оргазм и при этом громко стону.

— Обожетымойчерт... Рори!

Фейерверки — звезды — затуманивают мое зрение, и я обессиленная падаю на кровать. Рори скользит вверх по моему телу, и мгновение спустя его лицо оказывается напротив моего.

— Прелестно. — Он целует меня в лоб и поворачивается к прикроватной тумбочке, чтобы достать презерватив, но я не знаю, что он имеет в виду, свою предполагаемую нежность, или это каким-то образом относится ко мне. И я не в состоянии спросить, пока снова не восстановлю дар речи.

Натянув презерватив, он разворачивается ко мне лицом, рассеянно вытирая губы, покрытые моими соками, тыльной стороной ладони. Внезапно меня поражает, насколько он неприлично красивый; огромный, мужественный и до безобразия великолепный; его рот и подбородок блестят от влаги. Эта мысль мимолетна и исчезает, как только он опускается ниже, и я напрягаюсь, ожидая почувствовать жжение, когда он устраивается между моих ног.

Но я не чувствую никакой боли.

Мы оба закрываем глаза, когда Рори плавно двигается вперед, проникая глубоко в меня. Мой разум отключается, мое тело реагирует на раскачивающийся ритм его бедер. Наши движения медленные и неспешные. Поначалу, по крайней мере до того, как Рори начинает двигаться быстрее. Уверенными толчками и низкими стонами, он выкладывается по полной, комната наполняется звуками ударов плоти о плоть, резкими вздохами и стонами. Я обхватываю ногами его спину, стараясь притянуть его ближе и отчаянно желая, чтобы все это не кончалось, когда его огромные руки скользят под меня, удерживая меня так, как ему хочется, и он жестко трахает меня.

— Тебе это нравится, — его голос рокочет у моей шеи.

О, да, нравится. Честное слово, но в ответ я могу произнести только хриплое:

— Да!

— Хорошо ведь? — я слышу удовольствие в его словах.

— Чертовски хорошо, — ахаю я.

— О, я стараюсь.

Дерзкий ответ в данный момент ускользает от меня из-за мощного оргазма, нахлынувшего с силой товарного поезда. Рори крепче сжимает мою попку, притягивая меня к себе, я слышу его хриплое дыхание, когда он жестче вколачивается в меня.

Снова и снова.

— О, боже... это... черт! — движения Рори становятся прерывистыми, прежде чем все тело внезапно напрягается и застывает... кроме одной части, пульсирующей во мне. Звуки, которые он издает, когда я инстинктивно сжимаюсь вокруг него... я согласна слушать их безостановочно.

Кажется, спустя мгновение рассвет начинает просачиваться в комнату, наши тела расслаблены после оргазма. Я слишком устала и не могу даже подумать о том, чтобы пошевелиться, хотя признаю, это довольно замечательный способ начать новый день.

Глава двадцать пятая

Фин

Я просыпаюсь второй раз за утро, звук льющейся воды в душе оставляет мне, насколько я могу судить, всего два варианта на выбор. Первый - повторить то, что было в прошлый раз, то есть уйти, пока он не вышел из душа весь такой мокрый и великолепный, делая вид, что мы с ним совсем не знакомы.

Второй вариант - вести себя как взрослый человек. Подождать, пока он вернется, весь такой мокрый и великолепный. Вести себя вежливо, но не поддаваться его чарам, и сказать ему, что такое больше не может повториться.

Это более разумно, хотя первый вариант заманчивее. Так вышло, что мне не приходится выбирать. Пока я взвешиваю в уме все "за" и "против", он возвращается в комнату. Не мокрый, а слегка влажный, хотя по-прежнему великолепный, и натягивает на свою голубую футболку.

— Хочешь позавтракать в деревне? Там ведь есть кафе?

Я замечаю, что голубой цвет его рубашки подчеркивает более темный тон его глаз, он в это время бесцеремонно плюхается на кровать рядом со мной.

— Ты голос потеряла?

— Что? — мой взгляд возвращается к его лицу, и намек на понимающую улыбку играет на его губах.

— Или, возможно, ты не голодна. В плане еды.

— Нет. Да. То есть мне нужно вернуться обратно. — Я не могу слезть с кровати, ну, по крайней мере, грациозно, потому что он преграждает мне путь. Не имея возможности повернуться к нему спиной и перекатиться вместе с простыней на другую сторону кровати, я вроде как застряла.

— На твою вторую работу в салон?

— Да... подожди. Откуда ты знаешь об этом?

— Может я и бесстыдник, но не тупой, — говорит он с иронией в голосе. — Ты действительно считаешь, что я не узнал тебя тем вечером в баре?

Я чувствую, как от удивления у меня открывается рот, и я резко закрываю его.

— Я думала, что с моими волосами... — тараторю я, потому что уверена, что он не узнал меня без голубых волос. — Так ты знал? Всё это время? — хотя не совсем всё.

— Да, но я следовал твоим намекам, малышка. Подыгрывал тебе. Ты ведь не хотела меня снова видеть? — когда я качаю головой, он продолжает: — Ну что ж. — Он слегка пожимает плечами, проводя тыльной стороной руки вверх по моей ноге. — Я тоже не ожидал увидеть тебя снова, но не переживай. Я не собираюсь тебя преследовать.

— Причина не в этом.

— Без разницы, лишь бы тебе было спокойно. Я люблю услужить. — Двусмысленность его слов заставляет мои щеки зардеться. Боже, это так неловко. — Значит, это вторая работа?

— Что? А. Вроде того. Не совсем. Я всего лишь помогаю.

Он кивает, как будто понимая, хотя, как он может, на самом деле?

— И у тебя нет времени на завтрак? — его огромная теплая ладонь застывает на моем бедре, отвлекая меня, но, в конечном итоге, я мотаю головой. — Тогда обед.

— Прости, — говорю я, снова качая головой.

— Ужин? Ты должна по крайней мере поужинать, — говорит он, награждая меня своей ленивой улыбкой, хотя, в большей степени сексуальной, чем ленивой.

— Слушай, это было мило и всё такое...

— Ой, перестань, — говорит он, захохотав. — По крайней мере, ты задержалась на этот раз.

— Нет, это не так, — начинаю я.

— Всё нормально, дорогуша, — заявляет он, пренебрежительно отмахиваясь.

— Думаю, я запаниковала. Это было так давно... — я замолкаю, еле сдерживаясь, чтобы не наговорить лишнего.

— Я предлагаю тебе поесть, а не идти к алтарю, малышка. — Его широкая и добрая улыбка и это дурацкое прозвище заставляют меня расслабиться. Странно. — Кроме того, похоже, я пробуду здесь все выходные.

— Серьезно? — как волнительно, хотя не думаю, что в этом причина моего трепещущего сердца.

— Был бы рад компании. Я собираюсь поесть позже, если ты присоединишься ко мне, отлично. Никаких обязательств. Всего лишь много еды, — игриво добавляет он.

— Мне действительно пора. Но... но я подумаю, что можно сделать.

Тогда он встает, давая мне возможность сделать то же самое. Я заворачиваюсь в простыни, что кажется глупым, особенно, когда я замечаю его ухмылку.

— Что? — повернувшись к нему спиной, я открываю один из ящиков комода, куда в начале недели сложила свою одежду.

— Так ты живешь здесь?

Я бросаю осторожный взгляд на него через плечо.

— Нет, конечно же нет. Просто... — Мне нравится личное пространство. Я люблю проводить время без вопросов других о том, как я себя чувствую, как будто я постоянно нахожусь на грани срыва. — Я потеряла счет времени и пару раз пропустила время прилива. Мне не очень хотелось катить в деревню по перешейку в час ночи. Поэтому я просто... — я поворачиваюсь обратно к комоду, доставая нижнее белье и джинсы.

— Готова к любой неожиданности?

— Едва ли. Всего лишь пара запасных джинсов. — Я поднимаю вверх пару черных, блестящих джинсов, которые только что достала из ящика.

— Оборудованная ванная и очень удобная кровать. — Я слышу, как за моей спиной пружины протестующе скрипят под весом Рори, когда он заваливается на кровать. — Очень удобная.

— Наслаждайся, — говорю я, стараясь не смотреть на загорелое подобие Давида Микеланджело, соблазнительно растянувшееся на подушках и закинувшее руки за голову. — М-мне надо принять душ, — бормочу я, выходя из комнаты, когда его голос следует за мной.

— Если захочешь, чтобы я потер тебе спинку, крикни меня.

Я выхожу из душа вся розовая и не только из-за холодной воды, даже не знаю, испытываю ли я облегчение или смущение, когда вижу, что он все еще в комнате.

— Я думала, у тебя есть работа, которой стоит заняться. Ох...ты ведь хотел, чтобы я тебе тут все показала?

— Нет. Я сам справлюсь. Займусь работой. Рано или поздно.

Я натягиваю свои резиновые сапоги, вернее сапоги Айви, которые она называет веллиc2, и все еще ощущаю на себе его взгляд. Он что...

— Ты серьезно сейчас смотришь на мою рубашку?

— Ага, — отвечает он без тени смущения. — И на твои соски вчера, когда ты стояла на холоде. Твои ноги и эту милую попку. Могу продолжить, если хочешь?

Выпрямившись, я понимаю, что должна что-то сказать в ответ. Но вместо этого не могу заставить себя произнести ни слова.

— Слишком откровенно? — спрашивает он, с виду сама невинность.

— Немного.

— Ничего подобного. Мне нравится то, что я вижу, поэтому мне нравится смотреть. Особенно, когда я знаю, что прячется под этой одеждой, провоцируя меня.

Я оглядываю себя, зная, что мне действительно не следует спрашивать, хотя делаю именно это.

— Смотреть на что?

— На одно очень сексуальное тело. Все изгибы и округлости там, где и должны быть. Бедра, словно бледный шелк.

— Я...я должна идти.

Его смех следует за мной до двери коттеджа, где я поворачиваюсь, когда дверная ручка выскальзывает из моей руки.

— Мне стоило закрыть ее. Привязать тебя к кровати, чтобы все выходные заниматься с тобой грязными делишками. — Выражение моего лица вызывает у него смех, его глаза темнеют, когда я отвечаю.

— Похоже, ты немного думал об этом.

— О, да. Много.

И вот что мне с этим делать?

Рори толкается бёдрами в меня, и я слегка вздрагиваю.

— Предложение в силе.

— Я... мне, — отвечаю я, быстро мотая головой. — На самом деле, мне и правда пора идти.

— Я говорил о еде, — говорит он, усмехаясь. — Хотя согласен и на другое тоже. — Затем он опирается рукой о наличник над дверью, потому что, да, он именно такой высокий. От вида его бугрящихся мышц и татуировок у меня пересыхает во рту.

— Может быть. Не знаю. Хотя, если смогу, то только ужин.

— Само собой, — отвечает он, слегка пожав плечами и, делая глубокий вдох.

— Это было... — Он обводит меня взглядом, вызывая жар, словно от прикосновения.

Потрясающе? Сногсшибательно? На разрыв вагины? Все это и многое другое. Я ожидала, что будет неловко; сладкая горечь расставания и все такое. Не совсем со слезами. Может, немного сожаления, приправленного капелькой стыда? Чего я не ожидала, так это желания повторить все это снова и не один раз, прямо здесь, у двери или стены.

Мне следует что-нибудь сказать — согласиться или ответить — но я не могу найти слов, мой мозг занят воспроизведением прошлой ночи. Нас. Секса. Снова.

— Да, — добавляет он, улыбка, медленно появляющаяся на его губах, подтверждает, что он думает о том же. — Это было определенно... — его взгляд скользит к моим губам, задерживаясь на них. — Нечто особенное.

Я застенчиво улыбаюсь в ответ, опустив глаза на ярко-голубые сапоги Айви.

— Я лучше пойду, — бормочу я, снова поднимая глаза. — Время и путь позора не ждет, полагаю.

— Позор? Я буду там позже, проходя мимо людей и здороваясь с ними. — А затем он делает то, что я никогда в своей жизни не видела, целует меня так, словно я какое-то лакомство, и он с радостью проглотит меня целиком, представься ему хоть малейший шанс. Рори еще раз оценивающе проходится по мне взглядом, от чего я сразу же возбуждаюсь.

— Ты сказала, что прикатила сюда?

— Да, на велосипеде.

— Позволь мне взять ключи от машины, и я подброшу тебя домой.

— Нет, — тут же отвечаю я, останавливая его. — Правда, всё в порядке. Там даже не холодно.

Мои слова — это явная ложь, что подтверждается, когда я застегиваю куртку.

— Кроме того, эта поездка — единственная для меня возможность поупражняться.

Он наклоняет голову на бок, словно изучая... меня. И тут до меня доходит, что я сказала.

— Езда для тренировки. — О этот божественный тон, от которого плавятся трусики. — Наверное, в следующий раз мне придется поработать над тобой усерднее.

Следующий раз. Я не планировала видеть его после прошлого раза, рассматривая его повторное появление в моей жизни, как странный подарок судьбы. А теперь это прошлое предложение на одну ночь по странному стечению обстоятельств повторилось. Не будет ли ошибкой перепихнуться — то есть, увидеться с ним — снова?

Я говорю себе, что это холодная погода обжигает мои щеки и вызывает покалывание в груди, напоминая, что я ступаю на опасную территорию.

— Рори, — говорю я, немного запинаясь, потому что решимость этого мужчины написана у него на лице. И неужели ему не холодно стоять у двери в расстегнутой рубашке? — Я... я не рассчитывала на второй раз.

— Счастливое стечение обстоятельств. – И, словно читая мои мысли, он проводит рукой по своей груди вниз к талии, засовывая ее в карман джинсов. Так нечестно. — Счастливая случайность, правда.

Я мучительно сглатываю, затем совсем неженственным жестом вытираю рот тыльной стороной ладони, прежде чем произношу:

— Мне пора идти.

— И счастливое стечение обстоятельств записало мой номер в твой телефон. — Вытаскивая руку из кармана, он достает мой iPhone и запихивает его в мой карман.

Решительно настроен. Определенно.

Я делаю шаг назад от двери в утреннюю прохладу, когда он хватает меня за куртку, притягивая обратно к своей груди.

— Ты подумаешь об этом, — говорит он, его теплые губы касаются моей щеки. Я киваю, понимая, что, если прямо сейчас открою рот, ничего хорошего не выйдет. — Тем временем, не слишком веселись без меня, ладно?

Я спотыкаюсь о невысокую ступеньку, ослепленная ощущением его теплой груди, его дерзостью или значением его слов. Как знать?

Гравий хрустит под ногами, и я не слышу, как закрывается дверь, что вероятно означает — он все еще пялится на мою задницу. Я сдерживаю свой смех, чтобы не доставлять ему этим удовольствие, особенно учитывая, что он звучит немного испуганно.

Пересекая перешеек, я решаю, раз мы не обменялись никакой информацией о себе, кроме самой основной, и я была более чем скрытна относительно причин моего пребывания в деревне, это должно немного успокоить меня. Возможно, Рори и знает, что меня можно найти в особняке или в салоне, но он не знает, что я живу над салоном. И я рада оставить всё как есть.

Очнувшись от своих мыслей, я быстро качаю головой. Без сомнений, он достаточно скоро отправится домой.

Глава двадцать шестая

Фин 

Я возвращаюсь в салон на очень шатких ногах, на этот раз не только от езды на велосипеде. Оставив древний бирюзового цвета велосипед Айви у двери гаража, я быстро поднимаюсь по черной лестнице, чтобы переобуться. Мне также нужно выпрямить волосы утюжком и нанести немного макияжа, но и то, и другое я могу сделать внизу, в салоне. Полагаю, это одна из привилегий данной индустрии, ведь мои обветренные щеки вряд ли привлекут клиентов. Нанеся немного увлажняющего крема на лицо, я замечаю, что моя челка довольно быстро отрастает, и мысленно отмечаю, что надо попросить Айви впихнуть меня в ее расписание на стрижку. На этот раз я на самом деле смогу заплатить, если она мне позволит.

Балетки, черная рубашка, и я готова для работы за стойкой приема посетителей. Войдя в салон, я слышу жалобы Нэт.

— Если бы я знала, что здесь будет униформа, я бы передумала.

— Хватит жаловаться, — отвечает Айви. — Она такая же как на твоей предыдущей работе.

— Да, но теперь я менеджер по оздоровительным процедурам, а не просто служащий.

— Что происходит? — спрашиваю я, появляясь из-за угла. Айви завязывает крошечный фартук, по большей части игнорируя презрение Нэт.

— Почему на ней нет этой униформы? — Нэт указывает пальцем в моем направлении и затем обводит ворот своей новой туники; черной с оранжевой окантовкой по верху, она выглядит как сотрудник пятизвездочного спа-салона.

— Она не работник. Кроме того, повседневный деловой стиль отлично подходит для приема посетителей. Это профессионально, — говорит Айви, перебивая Нэт. — Как и твоя униформа. И прежде чем ты спросишь, нет, ты не можешь носить ее со своими сексуальными трусиками.

— Во-первых, она слишком длинная, черт побери. — Нэт прищуривается. — И ты сейчас посмеялась над моим вкусом?

— Конечно же нет, — спокойно вмешиваюсь я. — Если бы у нас были такие ноги как у тебя, мы бы одевались как Джессика Рэббит. — В стрип-клубе.

— Думаю, я больше предпочла бы, чтобы меня сравнивали с Джессикой Джейнс.

— С кем?

— Раз ты спрашиваешь, лучше я не буду объяснять. — отвечает Нэт с раздражением.

— Грудастые красотки, — подает голос Джун с одного из кресел в салоне. Ее волосы накручены на старомодные бигуди. — Думаю, это название одного из ее фильмов. —Пытаясь поймать взгляд Нэт, она крутит головой. — Я права?

— В самом деле, Джун, немного жутко, что ты знакома с моей коллекцией порно.

— Так вот что в тех файлах? — возмущенно спрашивает Джун. — Ах ты маленькая, испорченная потаскушка. Должна напомнить, что ты ещё не такая большая, и я могу отшлепать тебя по заднице.

— Заканчивай, Нэн. Я прекрасно знаю, что ты видела их столько же раз, сколько и я.

Я проскальзываю на свое рабочее место, пока никто из этой парочки не заметил моих покрасневших щек, от того, что меня саму недавно отшлепали. Кто бы подумал, что мне это понравится? Парочка продолжает словесную перепалку, не обращая внимания на присутствие других. В их семье считается нормальным не скрывать свое чудачество. Нет, они нальют вам чашечку чая и скажут взять стул.

Мое внимание привлекает почта, упавшая на коврик, хотя я изо всех сил стараюсь игнорировать почтальона, который машет мне с другой стороны стеклянной двери. Развратная старая жаба.

— Он определенно был не самым лучшем выбором твоей мамы, — говорит Айви, подходя к стойке регистрации. Я не поднимаю взгляд, хотя киваю.

— Томас Додон.

Он вызывал у меня мурашки, когда встречался с моей мамой.

— Он любил пялиться на твою задницу, — говорит Айви. — Я видела. Можешь поднять глаза. Он ушел.

— Вот. — Я протягиваю Айви пару конвертов, адресованных ей лично.

— Кинь их в ящик, хорошо? Мне нужно проверить завивку Джун.

— Ой, до чего ты докатилась?

— На жизнь хватает, детка, — отвечает она. — И чуть шикарнее, чем твоя вторая работа. Каменщица, не так ли?

— Что, с такими ногтями? — я показываю ей руки с недавно сделанным маникюром.

— Кстати, как прошел вчерашний день?

— Интересно, — нерешительно отвечаю я. К счастью, над входной дверью звенит колокольчик, спасая меня от более подробного рассказа.

Я не лгала - ну не совсем - когда сказала Рори, что буду слишком занята, чтобы пообедать, но я и сама не ожидала, что будет столько работы. Джун возвращается в салон снова ближе к вечеру после встречи в шотландском Женском институте (некоммерческая благотворительная организация, целью которой является сохранение шотландских традиций и сельского наследия, особенно в сфере домашнего хозяйства. Прим.пер.), захватив с собой очень желанный фруктовый пирог для послеобеденного чая. Шмыгнув в крошечную кухню, она готовит вышеупомянутый чай для всех и каждого, хотя отказывается притрагиваться к недавно приобретенной Айви кофе машине.

Я надеюсь, что фруктовый пирог не слишком мягкий, это хоть как-то займет рот Мелоди, последнего клиента Айви на сегодня. Может, я и не видела ее с тех пор, как она со своим парнем занялась примирительными ласками после ссоры много лет назад, но она уже успела меня достать.

В течение последнего часа мы болтаем о том, что произошло за эти годы, и это в основном означает, что она нагнала на нас с Айви тоску зеленую рассказами о своей жизни с ее мужем - которого, кажется, зовут «мой Ллойд» - а также о своих толстых маленьких отпрысках. Будучи похожей на какое-то существо, спущенное сверху инопланетянами, поскольку у нее вся голова в фольге, она решает постоять у стойки регистрации, чтобы составить мне компанию. Она так много говорит, что я на самом деле могла бы написать ее биографию. «Мой Ллойд», очевидно, работает помощником управляющего в банке, расположенном в конце улицы Хай Стрит, а ее младшенький родился всего два месяца назад - бабушка присматривает за малышом, чтобы мамочка могла отдохнуть - и Мелоди, или Болячка, пережила самую ужасную эпизиотомию (теперь я ужасно жалею, что погуглила на своем телефоне, что это такое).

— Ох, мне даже неудобно, что я все рассказываю о том, какая счастливая у меня жизнь, в то время, как Фин тут страдает. — Она театрально заявляет об этом на весь, почти пустой салон.

Фин определенно страдает. От боли в ухе. Всё это неискреннее сочувствие, которым она фонтанирует, к сожалению, не может заглушить даже турбо-фен.

— Должно быть, это ужасно так рано овдоветь. Он ведь был иностранцем? — спрашивает она, поворачиваясь к Айви с напускной сдержанностью.

— Англичанином, — отвечает Айви Болячке, которая корчит гримасу.

— Что ж, хорошо, что ты дала ей работу. — Через зеркало я наблюдаю, как эта женщина задействует все свои мозговые клеточки. Все две дюжины. — Разве она не училась в каком-то шикарном лондонском университете?

— Да. Получила диплом с отличием. Она всегда была очень умной.

Скорее, начитанная, но по жизни бестолковая.

— Хорошо, что она вернулась домой, чтобы мы могли приглядывать за ней. Возможно, когда придет время, я смогу вытащить ее из скорлупы. Бедняжка действительно выглядит ужасно в этой траурной одежде.

Я склоняю голову над ежедневником, чтобы скрыть улыбку. Интересно, мой черный кружевной комплект от Agent Provocateur, который сейчас на мне, она тоже расценит, как подходящий траурный наряд?

— Так вот, чем быстрее мы вернем ее в общество, тем лучше. Я приглашу ее выпить кофе на следующей неделе. Познакомлю со своими крошками.

Разбежалась. Да я лучше стану отшельником, чем связать себя с таким обществом. Я не собираюсь никому становиться нянькой.

— Не думаю, что она задержится здесь надолго, честно говоря, Бол-М-Мелоди, у нее есть шанс получить работу в Лондоне. В одной крупной компании.

— А кто тогда будет заниматься приемом посетителей, когда салон еще только поднимается на ноги? - от бедняжки Фин до девицы, оставляющей свою подругу в тяжелом положении. Мне не выиграть.

— Думаю, мы справимся. Как и большинство салонов.

— Знаешь, - говорит Болячка, меняя тему разговора, пока Айви уговаривает ее сесть обратно в кресло. — Когда на днях я пришла, чтобы записаться к тебе, я не хотела говорить, и надеюсь, ты не возражаешь, что я говорю это сейчас, — льстиво улыбаясь, добавляет она. — Но старушка, которая недавно принесла пирог...

— Джун, — вежливо подсказывает Айви, помогая ей опустить голову в раковину.

— Тебе не кажется...ну, что может быть, она относится не к той возрастной категории, к которой вы должны стремиться?

— Джун пользовалась услугами этого салона ещё до моего рождения.

— Да, когда он принадлежал Агнес Райли. Все бабушки сюда приходили. Но теперь это место может конкурировать с любым салоном в центре города.

— Довольно мило с твоей стороны сказать это. — Айви отвечает довольно вежливо, когда начинает снимать фольгу с волос Мелоди.

— А высококлассные салоны не обслуживают престарелых дам, Айви.

— Боюсь, вынуждена не согласиться с тобой. Здесь рады всем, особенно тем, кто приносит с собой пирог. — Айви бросает на меня взгляд, словно спрашивая "какого хрена", но я лишь пожимаю плечами.

— Очень хорошо, я не хотела, но просто скажу. — резко говорит Мелоди и прижимает концы полотенца к груди. — Когда она зашла, от нее пахло мочой. Ай! — она отпускает полотенце и подносит руку к голове. — Осторожнее! Я облысею, если будешь так тянуть меня за волосы!

— Прости, — бубнит Айви, стаскивая последний лист фольги и, возможно, клок волос. —Но иногда красота требует жертв. И временами имеет отвратительный запах. — Лично я считаю, ей повезло, что Айви не облила ее водой полностью, когда начала мыть её голову. — Потому что это был запах химической завивки Джун. — Айви плюхает на голову Мелоди шампунь и начинает энергично его растирать.

— Льстивая стерва, — бормочит Айви, закрывая входную дверь после ухода Мелоди. — Ну и наглость! Как она посмела так... раболепствовать

— Подлизываться.

— Да, точно. Пусть оставит бедняжку Джун в покое. Ты видела ее лицо, когда она протянула свою золотую кредитку, словно она суперкрутая?

— Когда-то у меня была черная.

— В следующий раз, если она заставит меня показать ей, как выглядит пара сантиметров волос, я достану ножницы!

— Уничтожить ее карточку клиента? — размахивая ею, спрашиваю я. Полагаю, вероятность того, что Мелоди вернётся, крайне мала, даже несмотря на шикарную прическу, с которой она ушла.

— О, она вернётся, — бормочет Айви, глядя на темнеющую улицу. — Сказала, что хочет прическу как у Скарлетт Йоханссон, и я согласилась на это, учитывая, что уже делала укладку последней.

— Ты укладывала волосы этой сексапильной блондинке?

Она кивает.

— В прошлом году. На съёмочной площадке. — Айви поворачивается ко мне. — Фильм должен выйти в конце этого года.

— На съёмках! И как это ты ни разу не упомянула о ней? — я думала, что знала о всех звёздах, с которыми она работала. Если подумать, о Дилане Даффе она тоже не рассказывала. По крайней мере, пока это не сделала Нэт.

Не обращая на меня внимания, Айви начинает убирать свое рабочее место.

— Нам надо найти девушку для работы по субботам. Или стажёра на первом году обучения. Думаю, нам возможно понадобится больше персонала...

— Ты обожала свою работу. Я это знаю. Мне лишь хочется понять, почему ты вернулась сюда. - Проходя мимо, я пихаю ей в руки утреннюю почту и вытаскиваю из шкафа половую щетку.

— Я только что проверила этот ваш Bookface, — заходя в салон, говорит Джун. — Там много положительных отзывов и комментариев за эту неделю. О, и Наташа говорит, что ей надо сделать кое-что по дому, и она скоро закончит. Были ли какие-нибудь... что случилось, дорогуша?

Я отвлекаюсь от подметания, услышав обеспокоенный тон Джун.

— Так, сядь в свое кресло, ты выглядишь ужасно бледной. — Джун касается тыльной стороной ладони щеки Айви и хмурится от беспокойства. — Ты совсем себя загнала, точно говорю. Фин, душечка, — поднимая голову, произносит Джун. — Не принесешь ей стакан воды?

— Нет, все в порядке. — Когда Айви поднимает голову от полученной почты, она выглядит потрясенной и так сильно сжимает письмо, что костяшки пальцев побелели. - Просто я немного в шоке. Я...я должна вернуться в Штаты.

— Почему, для чего? — Джун цокает языком, убирая волосы с лица Айви.

— Кое-какая... проблема с контрактом. Я думала, что смогу решить ее отсюда, — тихо добавляет она.

— И ты не можешь. Разобраться с этим отсюда, я имею в виду?

Айви угрюмо поджимает губы и качает головой.

— Мне придется закрыть салон до моего возвращения.

— Вздор, — возражает Джун. — Оставишь салон на нас. Разве ты не говорила, что уже провела собеседование по поводу работы с одним милым молодым человеком?

— Но, если меня здесь не будет

— Мы справимся, так ведь, Фин?

— Конечно. Делай, всё что нужно.

— Но твоя работа...

— Все будет хорошо. — По правде говоря, большую часть времени я просто болтаюсь там без дела и скрываюсь. — Но вот что насчет тебя?

— О чем ты?

— Айви, ты выглядишь ужасно напуганной.

— Точно, — говорит Наташа, внезапно появляясь возле кресла Айви. — Кого мне надо убить?

Глава двадцать седьмая

Фин

В следующий вторник рано утром, сидя за рулём обшарпанного "Фиата" Айви, я везу ее в аэропорт и надеюсь докопаться до сути субботней почты, которая и послужила причиной ее внезапной поездки. Бог знает, сколько раз за прошедшие выходные я пыталась разговорить ее, но она упорно отмалчивалась. К своему стыду я дошла даже до того, что прокралась в ее комнату в поисках ответов, вернее сказать, письма, и была поймана на месте преступления, когда она зашла. Но самое ужасное, Айви была настолько рассеяна, что совсем не придала значения моему дурацкому оправданию.

— Ты напишешь мне, когда прилетишь? — снова спрашиваю я, в моем голосе слышится волнение, когда Айви отводит взгляд от окна.

— В двадцатый раз, да, — устало отвечает она. — И повторяю тебе ещё раз, я уже забронировала номер в гостинице и возьму такси прямо из аэропорта. Никакого смертельно опасного автостопа.

— Нет нужды в сарказме.

— И я конечно не буду разговаривать с незнакомцами во время полета, — говорит она, не обращая на меня внимания. — Или в аэропорту, и я постараюсь не отлучаться в туалет, оставив свой стакан без присмотра. Я не хочу, чтобы меня накачали наркотиками и изнасиловали в экономклассе. Если ты не забыла, я жила одна и путешествовала самостоятельно. Со мной все будет хорошо. Не волнуйся.

Не нужно быть ясновидящей, чтобы понять, что это неправда; что-то не так. Я просто не знаю, что.

— Правда, я не понимаю, почему ты не можешь привлечь адвоката. Эта фигня с контрактом кажется такой... брехней.

— Поверь, — говорит она, снова отворачиваясь. — Это лучший выход. Единственный.

— Лучший выход для чего? Вот этого я и не понимаю. Знаю, последние несколько месяцев я была не в себе, но не думай, что я не замечала... не замечала тебя. — Отсутствие лёгкости, которая обычно ее окружает. Негатив, который, кажется, направлен на всех мужчин. — Ты сама не своя, и иногда, когда я смотрю на тебя, ты как будто мерцаешь.

Айви фыркает, сложив руки на груди.

— Думаю, ты права. За последние несколько месяцев ты слишком много времени провела в пижаме, насмотрелась "Сумерек", вот твоё воображение и разыгралось. В любом случае, — добавляет она раздражённо вздыхая. — Лев может съесть ягненка, мне все равно.

Вот о чем я и говорю. Я крепче сжимаю руль. — Миссис Вегетарианка.

— Твоя кожа бледная и холодная как лед… и глаза светятся красным. — Прижав руки к груди и сгущая краски, продолжает она. — Ты не спишь. Редко выходишь на улицу. Я знаю, кто ты такая - Фин!

Ее громкий смех, похожий на кудахтанье, эхом отдается в крошечном "Фиате" и звучит смехотворно фальшиво.

— Очень смешно. Я не имела в виду, что ты похожа на вампира в стиле диско Барби. Больше похоже, что ты мерцаешь, словно... ну не знаю, что-то скрываешь? — я скольжу взглядом в ее сторону. — Возможно, подавляешь в себе ярость?

Она одаривает меня испепеляющим взглядом и решительно отвечает.

— Ничего не происходит, поэтому можешь покончить с теориями заговора.

— Теории, — повторяю я. — Как насчет такой? Я полагаю, причиной этого полета является какой-то парень.

Она снова фыркает, ее следующие слова звучат намного резче.

— Пожалуйста, следи за дорогой. Мне нужно попасть в Глазго, а не в Инвернесс.

— Ладно, будь по-твоему.

— Если бы было по-моему, он был бы уже на дне океана. — Бурчит она себе под нос.

Оставшуюся часть поездки я беспокоюсь об Айви. А на обратном пути переживаю о встрече с Рори. Я не перезвонила ему в субботу, не после того, как Айви открыла то злополучное письмо. Я бы ни за что не бросила ее одну, особенно, когда она дала обет временного молчания и постоянно обеспокоенно хмурилась. После ухода Наташи и Джун, мы поднялись наверх, и Айви сразу же включила свой ноутбук, чтобы забронировать билет на самолет. При этом она упорно отказывалась обсуждать какие-либо причины, помимо того, что уже озвучила. Проблема с контрактом. Ей нужно вернуться обратно.

Я думала позвонить Рори и объяснить — может договориться на другой раз? — но мне показалось, что это уже слишком. Слишком интимно. Излишне уступчиво. Будто я с нетерпением ждала с ним новой встречи. Не позвонив, я решила, что тем самым откровенно намекнула ему. Подала знак высоко в небо, типа такого, каким вызывали Бэтмена, только мой говорит "Не столь уж и заинтересована".

Конечно же, я не продумала все должным образом. Не учла возможный исход того вечера, потому что прямо сейчас я еду на работу и уверена, что он будет там. И я заинтересована. То есть меня интересует, что он может предложить. А именно, потрясающий секс. Знаю, что мне не стоит этого делать. Я понимаю, что должна продолжать посылать эти "я не заинтересована" сигналы, но легче игнорировать человека тогда, когда не надо его постоянно видеть.

И я совершенно не умею сохранять бесстрастное лицо.

Не говоря уже о том, что в данный момент я одета так, чтобы предоставить лучший доступ. Черт побери, я надела платье на строительную площадку. И длинные, черные сапоги. Господи, я такая банальная.

Неловкость — это не то слово. Я собираюсь проводить свои дни, пуская по нему слюни. Разве нет? И все-таки, почему именно его наняли привести в порядок сады? Могу только надеяться, что Вселенная присматривает за мной, и сегодня он был вызван на другую работу. Хотя, не навсегда, потому что... смотрите выше упоминание о сексе.

Не думаю, что я устала от секса с ним... что, возможно, является знаком другого рода. Может, его необходимо поместить в красный треугольник и назвать опасным.

Ох, но секс. Он был просто великолепным. Лучшим. Я бы хотела повторить это... с ним... снова.

Ну вот, я думаю своим недавно появившимся метафорическим членом.

Или, может быть, у меня овуляция?

А может, он действительно оттрахал меня до потери мозга.

Какой бы не была причина, мое сердце бьётся в тревожном ожидании, когда я подъезжаю к дому.

Я паркуюсь позади главного дома у конюшни, как раз, когда Рори выходит из моего домика. Ну ладно, он не совсем мой. Скорее небольшое убежище, хотя, возможно, уже и нет. Заметив меня, он машет рукой и подходит к водительской двери. Черт. Я выключаю зажигание, крепко сжав руками руль, когда он открывает дверь.

— Сегодня без велосипеда? — спрашивает он, протягивая руку. Похоже он не раздражён тем, что я отшила его на выходных.

— Очевидно, нет. — И почему мой голос звучит таким сердитым?

— Ну?

— Что? — рявкаю я в ответ, проклиная его и его светлую футболку и гадая, понимает ли он, как сексуально выглядит.

— Ну... ты собираешься выходить из машины? Может, собираешься поработать сегодня немного? — уголки его губ приподнимаются в полуухмылке, воспламеняя тлеющий огонек гнева в моей груди. Особенно, когда он поворачивает запястье, многозначительно глядя на часы. У него хорошие руки. Сильные запястья. Шикарные предплечья. Небольшой загар и — мозг, заткнись уже, на хрен!

— И что это значит?

— Что ж, уже почти обед.

— Что? Так ты теперь говорящие часы? — не принимая его руки, я вылезаю из машины. — Еще нет и десяти... — я хватаю его запястье, намереваясь посмотреть точное время, следующие слова срываются с языка почти визгом — Это что Patek Phillipe? (Patek Phillipe — Швейцарская компания — производитель часов класса «люкс». Часы этой марки — одни из самых дорогих серийных часов в мире. Символ фирмы — крест испанского ордена Калатравы. Прим.пер.)

Я понимаю, что это они, когда наклоняюсь ближе, всматриваясь в часы. Я знаю, потому что Маркус носил ту же марку, только у этих мужской кожаный ремешок, а не безвкусный золотой, к которому я больше привыкла. Интересно, что стало с его часами. Как бы там ни было, за одни такие можно купить целый дом в большинстве мест планеты. И почему, черт побери, Рори носит такие? В сад?

— Это подделка, — говорит он, отнимая руку. — Я купил их в прошлом году на Ибице. Честно говоря, удивлен, что они все еще работают.

— О, — я опускаю руки по бокам, гнев сменяется облегчением.

— Итак, работа? — спрашивает он, теперь уже улыбаясь во весь рот, и засовывает руки в карманы джинсов.

— Да. Полагаю. — Я скрещиваю руки на груди, отводя взор в сторону, что-то — и я уверена, не в его часах дело — беспокоит меня.

— Давай, дорогуша, — он почти рычит. — Я знаю, что ты можешь это делать с энтузиазмом. Я видел.

И если его слова звучат недостаточно двусмысленно, то взгляд не оставляет никаких сомнений о том, что именно он имеет в виду. Затем его глаза спускаются вниз от моих губ и задерживаются на груди, соски напрягаются от его взгляда, который ощущается практически как настоящее прикосновение. Его губы подрагивают, и он намеренно не отводит глаз, явно наслаждаясь реакцией, которую во мне вызывает. Он давит на мои слабые места — да, как в прямом, так и в переносном смысле — и прекрасно знает об этом. И это ужасно раздражает. Пусть, он и хорош, и пусть, он сам об этом знает, но это не дает ему право заставлять... заставлять меня чувствовать такую злость!

Приятель, всему свое время и место, но не прямо сейчас.

Другими словами, я огрызаюсь. С большой злостью.

— А в чем дело? Чем я занимаюсь, тебя вообще никак не касается. — Эта проклятая улыбка снова появляется на его губах, и несмотря на то, что я представляю себе, как хватаю его за волосы и притягиваю его рот к своим губам, мое кровяное давление вот-вот подскачет до высшей отметки, и не в приятном, сексуальном плане. — К твоему сведению, по договору я работаю двадцать часов в неделю, а на прошлой неделе я провела здесь втрое больше времени. Я не обязана отчитываться перед тобой, но даже если и должна, я бы сказала, что мне не было необходимости появляться сегодня на объекте раньше полудня, потому что тренажерное оборудование доставят после обеда, а еще я могу не возвращаться сюда до среды, когда я встречаюсь с новыми строителями. Понятно?

— Строители?— сведя брови, повторяет он, его голубые глаза темнеют.

— Именно. — Обнаружив, что положила руку на бедро — вызывающе — я быстро меняю позу и скрещиваю руки на груди. — Вижу, со слухом у тебя все нормально.

— Я думал строительный объект законсервировали или что-то вроде того.

— Возможно. — Произношу я чересчур язвительным тоном, надеясь, что он отстанет, может быть, уйдет, а не будет стоять и смотреть на меня... в ожидании ответа. Чуть позже становится ясно, что мне не выиграть это противостояние, поэтому я отворачиваюсь, открываю дверь машины и вытаскиваю свою сумочку. — Насколько я понимаю, стройка приостановлена из-за каких-то договорных споров, но мне кажется нелепым терять время и не закончить тем временем хоть что-то. — С сумочкой в руке, я с силой захлопываю дверь и разворачиваюсь к нему. — Я спросила одного друга, кого бы из местных он порекомендовал для завершения кое-каких работ.

— Каких работ?

— Ну... — Я откидываю челку со лба. — Должен прийти плотник, занимающийся реставрационными работами, чтобы взглянуть на лестницу второго этажа, потому что она абсолютно не внушает доверия в ее нынешнем виде. А второй парень, он своего рода оформитель торговых помещений, и я попросила его рассчитать стоимость завершения работ в зоне регистрации постояльцев и баре на первом этаже.

— А тебя кто-нибудь просил это делать?

— Нет. Я просто навожу справки. Как раз собиралась переслать эту информацию начальству. — Я делаю глубокий вдох, хотя не совсем понимаю, почему. — Это называется инициативой, если ты не в курсе.

Он выглядит потрясенным, хотя мгновение спустя, выражение его лица снова меняется.

— Да, — он почти мурлычет. — Об инициативе я знаю всё.

Опять эти короткие предложения с глубоким смыслом.

— Пфф. — Потому что на самом деле мне особо нечего сказать на это, не заняв его рот чем-то другим. Например, притянув к себе. — П-почему ты еще не закончил? — я машу рукой в сторону сада, расположенного за домом. — Я думала, что ты пробудешь здесь всего пару дней.

— А что такое, Фин? Пытаешься от меня избавиться?

Упаси меня боже от мужчины, который умеет грассировать "р", потому что я знаю, как ощущается эта самая вибрация — что она вызывает — в определенных чувствительных местах.

Рори подходит ближе, и я делаю шаг назад. Сердце замирает, когда моя задница упирается в дверь машины. Всё происходит словно в замедленном действии, он вынимает руки из карманов, упираясь ладонями в крышу автомобиля, тем самым зажав меня.

— Я собираюсь задержаться на какое-то время. — Он так близко, что его чувственная угроза опаляет разгоряченную кожу на моих щеках. Рори скользит взглядом по моему телу; оно оживает под его вниманием. От его намерений. — Как думаешь, сможешь с этим смириться? — Его глаза опускаются на мои губы, когда я делаю вдох, пытаясь ответить, хотя и не в состоянии найти слова. — Видишь ли, у меня были планы на ту субботу. Большие планы. К сожалению, все пошло не так, как мне хотелось бы... — Пока он медлит, я перестаю дышать. Я почти уверена, что сейчас услышу, как он прошепчет "крошка", потому что у него именно такой тон. Когда этого не происходит, я испытываю сильное разочарование.

— О? — представляю, как мои брови смешно ползут вверх, пока я пытаюсь обуздать свои чувства.

— Да. — Одно слово, произнесенное едва уловимым шепотом, может означать что угодно. Но когда он наклоняется ближе, я думаю, это значит, что он собирается поцеловать меня. И что я разрешу ему, несмотря на мое позерство. И что я, вероятно, позволю ему нагнуть себя над капотом пять минут спустя.

У меня бешено колотится сердце, и я на самом деле взвизгиваю, когда он наклоняется еще ближе, едва касаясь моих губ и затем уха, отталкивается от машины... и выпрямляется. А потом немного отходит, что мне не очень нравится.

— Но, как ты говоришь, мне есть чем заняться. Полагаю, пора приняться за работу.

У меня нет слов, ничего умного не приходит в голову. Все мысли поглощены тем, что он сказал. Приняться за работу. Предпочтительно за меня.

— Тебе что-то в глаз попало? — улыбаясь, спрашивает он.

— Что? Н-нет. Почему ты спрашиваешь?

— Просто ты очень часто моргаешь.

— Я просто думала, — отвечаю ему немного резко, надеясь отвлечь его от хода моих мыслей.

— Надеюсь, о чем-нибудь хорошем. — И опять этот чертовски сексуальный хриплый тон.

— Всего лишь о работе, — огрызаюсь я.

— Полагаю, это намек, что мне пора, — на это раз улыбаясь, говорит он. Снова засунув руки в карманы, он начинает разворачиваться.

— Подожди... — Я протягиваю руку, но быстро опускаю ее. — Что ты там делал? — жестом указываю на конюшни позади него, а точнее, на маленький домик, в котором я ночевала.

— А вот и вопрос, — говорит он с ухмылкой, и мне хочется поцеловать — то есть пнуть — его за это.

— Да, я в курсе, что это вопрос. Так и предполагалось. — Я скрещиваю руки на груди, словно защищаясь от этой ухмылки. — Общественные условности предписывают, что за ним обычно следует ответ.

Рори делает глубокий вдох, его плечи приподнимаются и опускаются. Он склоняет голову, глядя на землю, как будто размышляет об обоснованности моих слов. Но я особо не обращаю на все это внимание; его движения едва регистрируются в моем сознании, которое занято совершенно другими вещами.

Например, тем, как при вдохе футболка под клетчатой рубашкой плотно облегает его грудь, выставляя на показ накаченные, твердые мышцы под ней. Как прямо сейчас мне очень хочется провести руками по его телу под этой одеждой. Как я провела бы языком по его коже, опускаясь ниже. Я уже знаю, что его тело загорелое, теплое и твердое, и я в курсе, что его рубашка будет пахнуть божественно, когда уткнусь носом в изношенную ткань. Стиральным порошком. Сандаловым деревом и мужчиной.

Его хриплый, низкий смех вызывает трепет между ног и одновременно заставляет меня поднять взгляд от его груди. Мой мозг, должно быть, завис, пока я наслаждаюсь его напряженным, сверкающим взглядом и в конечном итоге, замечаю улыбку у него на губах.

Я была знакома с красивыми мужчинами. Мужчинами, чья привлекательная внешность обеспечила им безбедное существование, позволив расхаживать по подиумам от Нью-Йорка до Милана. Мужчинами, с так называемыми сокрушительными улыбками, которые благодаря своему телосложению могли конкурировать с греческими богами. Но ни один из них не мог сравниться с Рори, потому что то, как прямо сейчас он смотрит на меня, практически убивает.

С неистово колотящимся сердцем, я закрываю глаза, стараясь молча принять несколько истин. Например, то, что он ужасно бесит, и уже по одной этой причине мне не следовало бы желать раздвинуть перед ним ноги.

И еще небольшой пустячок — сегодня я вроде как на работе.

Черт возьми, мне вероятно придется надеть пояс целомудрия, пока мы работаем рядом.

— Хочешь знать, что я там делал. — Он жестом указывает на здание, о котором идет речь. Его голос словно хорошее виски и теплый мед. Я киваю в ответ. Дважды. — В соответствии с общественными условностями? — Несомненно. — И социальными нормами?

— Да. — В моем ответе слышны злоба и предвкушение. Слишком нетерпеливо?

— Почему бы тебе не зайти, и я покажу.

— Покажешь мне, — повторяю я, хотя и не спрашиваю. Я представляю. У меня перед глазами всплывают образы того, чем мы занимались там в прошлый раз.

— Потому что некоторые вещи лучше пережить, вместо того, чтобы объяснять.

Я облизываю губы, и вижу по его взгляду, этот засранец знает, что я в его власти. То, что я знаю об этом, не имеет для меня никакого значения. Не могу думать ни о чем, кроме необузданной страсти, которую он во мне вызывает. Мне хочется ударить и поцеловать его. Дернуть за волосы и... ничего. Мы оба замираем на месте, когда у него где-то начинает звонить телефон.

Быстро достав его из заднего кармана, Рори, кажется, собирается отключить звук, но прежде бросает взгляд на экран и хмурится. После чего, не говоря мне ни слова, он отвечает на звонок и, отойдя на пару шагов, отворачивается.

Я немного успокаиваюсь, когда вижу, как его грудь вздымается под футболкой. Но едва обращаю внимание на эту мысль, в основном, потому что в данный момент я ужасно злюсь и прикрываю рот рукой. Я сержусь не потому, что он ответил на звонок. Нет, это возможно даже к лучшему. Так благоразумнее. Я злюсь на себя. Меня просто бесит, что несмотря на то, что он безумно раздражает, я была готова провести день, трахаясь с ним до потери сознания.

Я пытаюсь контролировать свое дыхание, стараясь не подслушивать его разговор по телефону. Я не знаю, кто ему звонит, хотя совершенно очевидно, что Рори тщательно подбирает слова. Он засовывает руку в карман, а затем быстро вытаскивает обратно, выронив на землю пачку двадцатифунтовых купюр. Когда он наклоняется вперед, чтобы подобрать деньги, джинсы плотно облегают его задницу и бедра. Не могу их винить, я имею в виду джинсы. Я бы не задумываясь прижалась к его заднице. Да, по-прежнему. Пока он выпрямляется, я рассматриваю его широкую, крепкую спину, наблюдая, как рубашка натягивается на накаченном бицепсе, когда он поднимает руку, чтобы провести пальцами по волосам.

Это ужасно несправедливо.

И непозволительно.

Ему не следует тут находиться, особенно когда он такой совершенный.

Как просмотр порно в офисе, этот мужчина небезопасен для работы.

Я перекидываю сумочку через плечо и, хотя мой взгляд все еще прикован к его заднице, заставляю себя отвернуться, и топаю прочь.

Глава двадцать восьмая

Рори

— Кит. — Резко отвечаю я, кровь отхлынула от определенной части моего тела к голове.

— Я ожидал увидеть тебя сегодня утром в офисе.

— Кое-что случилось. — Пожалуйста не спрашивай, что, потому что на данный момент ответом будет мой член.

— Так ты не вернулся домой в эти выходные?

На самом деле я не думал, что он так быстро заметит мое отсутствие. Обычно он слишком занят, занимаясь руководством компании.

— Я собирался, но ты ведь знаешь, как бывает. — Я стараюсь отвечать уклончиво и уверен только в одном: Кит понятия не имеет, что менеджером на его строительной площадке является женщина, иначе, он сообразил бы что к чему. А затем, прилетел бы сюда, чтобы выдворить меня с объекта. Кит обвинил бы во всем меня, заявив, что это вошло в систему, но это не так. Я не горю желанием перетрахать всех наших сотрудников. Контракт Анны на тот момент уже закончился, а Фин не работала на нас... ну по крайней мере, в наш первый раз. Кроме того, если бы я мог все исправить, то не стал бы связываться с Анной. Но с Фин я ничего не стал бы менять.

— Полагаю, ты нашел, с кем можно потрахаться на выходных, и прячешься в какой-нибудь крошечной квартирке.

— В таком случае, твои предположения неверны. — По большей части.

Он издает горловой звук, свойственный шотландцам, и полный скептицизма, за которым следует очень язвительный вопрос:

— Так ли это?

— Ага. — Услышав, шорох гравия под удаляющимися шагами Фин, я понимаю, что могу говорить более открыто. — Я в особняке. Решил взглянуть на сады. Осмотреть их более тщательно.

— Серьезно?

— Это ведь ты попросил меня. Разве нет?

— Да, но...

— Тогда не задавай вопросов. Я собирался вернуться, но теперь ввязался в это. — Прости, мама. Подняв глаза вверх, я обращаюсь к небесам, тупой придурок, вот кто я.

— Ты говорил, что не хочешь над ними работать.

— Я и не хочу.

— Ладно... Успокойся.

— Я спокоен. Совершенно спокоен.

— Ты совершенная задница.

— И ты знаешь это... потому что эксперт по задницам?

— О, ради всего святого, — говорит он, со смесью ворчания и смеха. — Я не хочу обсуждать это с тобой.

— Жестоко, — отвечаю я, прикидываясь оскорбленным. — Я думал, что братья должны делиться.

— Пока мы обсуждаем тему обмена... — Внезапное напряжение в его голосе подсказывает мне, к чему все идет.

— Бет, — договариваю я. — Что случилось?

— Думаю, я достиг небольшого прогресса. Она подумывает о том, чтобы позволить бригадам вернуться на объект.

Я раздраженно смеюсь, но не уточняю подробности. Она передумала не потому, что так велело ей сердце, которого у нее нет. Она просто думает, что получит то, что хочет.

Звонок прерывается на секунду, голос Кита то появляется, то пропадает, когда он сообщает что-то важное.

— Просто замечательно, мать твою, — ворчу я. — Почему звонок не мог быть таким с самого начала?

— Что ты сказал?

— Ничего. Что ты там говорил о Бет?

— Что? Ты уже встречался с менеджером объекта?

Да чтоб тебя!

Не желая отвечать, я стучу ногтем по крошечному микрофону, почти заглушая Кита.

— Черт возьми!

— Что? Я тебя не слышу. Связь дерьмовая. Позвоню тебе завтра с материка, и мы все обсудим.

Я заканчиваю звонок, яростно нажимая на кнопку отбоя, прежде чем Кит успевает возразить, и засовываю телефон обратно в карман.

Почему я до сих пор здесь? А хрен его знает. Я отменил свой рейс в надежде снова увидеть Фин. И не только увидеть. Но намного легче ответить на вопрос, что я на самом деле делал в ее крошечном убежище. Легче, хотя, наверное, немного безумно. Будет определенно не по-мужски признаться, что спал на чьей-то подушке ради того, чтобы просто насладиться запахом этого человека.

Поскольку выходные пошли не совсем так, как я планировал, оставшись без дела, я отважился отправиться в сад, куда поклялся никогда не ступать. Я пообещал себе лишь мельком взглянуть на него, учитывая, что мне всё равно было нечем заняться, и к закату я уже составил план по его восстановлению. Мне едва хватило времени, чтобы принять душ, прежде чем отправиться на материк для встречи с женщиной, которая только что утопала прочь.

Судя по ее настроению этим утром, не только у меня были дерьмовые выходные.

Даже самые лучшие планы часто идут наперекосяк, поэтому я не провел выходные, укрывшись в маленьком домике Фин и погрузившись в нее по самые яйца. Более того, из-за нее я просидел весь вечер субботы в одиночестве в переоборудованном бильярдном зале. Первый раз в жизни меня так продинамили. Это был первый опыт, хотя я не горю желанием его повторить.

И я ожидал, что разозлюсь, увидев, как она выходит из машины. Но нет. Возможно, это как-то связано с тем, чем я занимался в ее домишке. Очень может быть, что я немного порылся в ее ящиках, ее же все равно не было, чтобы возмутиться. Вот если бы она вернулась, у меня были бы дела поинтереснее. Приносящие большее удовольствие. А так, пришлось удовлетворять свое любопытство. Я спал на ее подушке, что немного глупо, и я чувствую себя дураком, признаваясь в этом. Но не все так плохо. Я обнаружил, что у Фин есть очень даже сексуальное белье.

И это маленькое открытие чертовски возбудило меня.

Настолько, что я пополнил список своих мелких правонарушений.

Ладно, возможно я подрочил в ее домике.

И, возможно, не далее, как пять минут назад я предложил ей показать это ещё раз.

Не понимаю, что в ней такого особенного, знаю только, что еще не закончил с ней. Фин намного сложнее, чем кажется на первый взгляд; она многое не договаривает. Многое не стыкуется. Начнем с часов. Обычный потребитель не смог бы отличить марку Patek Phillipe от Casio. А то обстоятельство, что она прячется тут?

Не буду врать, меня это немного напрягает, хотя я изо всех сил стараюсь отогнать эти мысли. Мне бы очень не хотелось обнаружить, что ее бывший причинил ей какой-то вред. Очевидно, что она жила тут какое-то время, и я не уверен в правдивости ее слов.

Поэтому, я всё ещё здесь. Нахожусь в ожидании. Даже если мне самому интересно, почему.

Я полагал, что за выходные вытрахаю ее из своей головы, но мы знаем, как все сложилось. И теперь, после сегодняшнего утра, думаю, я должен оставить всё как есть.

В Фин определенно есть что-то загадочное, что-то тайное. И черт меня подери, если это не добавляет ей очарования.

Мой телефон в заднем кармане джинсов вибрирует, я достаю его и вижу сообщение от Кита:

«Рад, что ты осматриваешь сады. Не терпится увидеть твои планы. Не знаю, понял ли ты, что я тебе говорил, но эта проблема с Бет; нам надо поговорить».

Внезапно я чувствую холод. На улице светло и солнечно, но, мать твою, ужасный дубак. Продолжая чертыхаться себе под нос, я направляюсь к каморке садовника, будучи уверенным, что оставил там свою куртку.

Глава двадцать девятая

Фин

Я решила провести остаток дня подальше от Рори, по большей части скрываясь в малюсеньком офисе стройплощадки, который когда-то, я уверена, был кладовкой. Полагаю, я должна чувствовать облегчение, что это помещение находилось в доме и не имело окон. Что означало, я могла избежать нечаянных взглядов на копну этих медных волос и не пускать слюни на его обтянутую джинсами задницу. И определенно никаких страстных взглядов, пока он потел над цветочными клумбами.

Нет окон — нет проблем. Лишь масса воображения.

Оборудование для тренажерного зала привезли вчера после обеда, и, хотя сам особняк был еще совсем не готов для приема богатых клиентов, помещение тренажерного зала теперь может предоставить им отличную возможность поработать над своими телами. Светлые деревянные полы и сверкающие зеркала, тренажеры, которые несомненно стоят десятки тысяч долларов, и сауна, настолько огромная, что способна вместить целую футбольную команду. Такими помещениями обычно гордятся отели с мировым именем. И это понятно. Именно здесь я навожу порядок на следующий день. Рори, похоже, взял пример с меня, следуя моему руководству по игнорированию, потому что я не видела его весь день.

— Прекрасная Финола!

Я перестаю оттирать отпечатки пальцев, оставленные на зеркалах, и разворачиваюсь, зная только одного человека, который посмеет так ко мне обратиться. Мак. Это у его компании был контракт на поставку оборудования, доставленного вчера.

— Ты опоздал.

— Да ладно. Не похоже, что здесь большая движуха.

— Дело не в этом, — отвечаю я, засовывая тряпку в задний карман джинсов и скрещивая руки на груди. — Очень непрофессионально назначить встречу и не появиться. Особенно с друзьями.

— Знаю, знаю, — говорит он и примирительно поднимает руки вверх. — Я бы позвонил, но у меня возникла небольшая проблема, видишь? — Он вытаскивает из кармана пластиковый пакет на молнии, в котором лежит его телефон. И много коричневого риса.

Стараясь не захихикать, я прикрываю рот рукой и кашляю.

— Что случилось?

— Нэт позвонила мне сегодня утром. В салоне возникли проблемы с одной из раковин, — говорит он насмешливым тоном, расстегивая куртку и убирая в сторону сумку. — Так вот, будучи хорошим братом, я пошел посмотреть в чем дело.

— Больше похоже на желание снискать кое-чье расположение. — А вовсе не ради Айви.

— Да, так вот, — продолжает он, не обращая внимания на мои слова. — Когда я наклонился над раковиной, мой телефон выпал из кармана рубашки и свалился в воду. И эта чертова штуковина теперь не работает.

— О, какая жалось. А чья идея с рисом?

— Бабуси, которая руководит в салоне. Она бы даже Гитлеру дала сто очков вперед.

— Оставь Джун в покое. Она классная.

— Да у нее не все дома. Сначала она положила мой телефон в пакет с вареным рисом.

Похоже на правду.

— Она хотела как лучше.

— Я ей не нравлюсь.

— Хм-м, интересно, почему?

— Ну, я, может быть, заскочил вчера вечером в салон, ну знаешь, удостовериться, что все в порядке, как просила Айви...

— Она только вчера уехала.

— Да, ну...

— И я бываю там каждый день.

— Знаю, но...

— Но тебе нравится Наташа, и, вероятно, ты надеялся застать ее одну?

Мак усмехается, потирая щетину на подбородке. Растим бороду для одной пергидрольной блондинки?

— Жаль, что вместо нее я наткнулся на бабусю.

— Только не говори, что ты устроил ей такое же шоу, как тем вечером.

— Вряд ли я зашел бы в салон сестры, держась за свой член.

— Ну, не знаю. — Я окидываю его взглядом. — Конечно, ты не похож на извращенца, но тот небольшой трюк, что ты выкинул, доказывает обратное.

— Небольшой? Следи за тем, что говоришь. Ладно? — Он подходит ближе и, положив руки мне на плечи, смотрит на меня насмешливо суровым взглядом. — Вы сами вломились ко мне. Я не знал, что у меня будут гости, и, если уже нельзя спокойно подрочить в своем собственном доме, что ж, я не хочу жить в таком мире.

— Ой, у меня прямо сердце кровью обливается, но, насколько я помню, Айви сказала, что ты должен избавиться от дивана, над которым надругался. И я цитирую ее слова: "ты извращенец".

— Ты маленькая зараза, вот ты кто, — говорит он, легонько встряхнув меня за плечи.

— Гонцов не убивают, — смеясь, отвечаю я. — Но Джун замечательная, поэтому, что бы ты там не натворил, расстроив ее, тебе лучше все исправить.

— Старушка просто смутилась. Я зашел в салон, а она пела — увлеченно так, во все горло. По-моему, находясь под влиянием хереса.

— Слышала, тебе нравятся подвыпившие дамочки. По твоим словам, они более уступчивы.

— Где ты это услышала? — хмурясь, спрашивает он.

— Из первых уст. Лет десять назад.

— Хочется верить, что мои навыки соблазнителя больше не зависят от того, сколько пинт сидра выпила моя спутница. — Говоря это, он прижимает меня к своей груди. — А бабуля Джун относится скорее к кобылам, чем кобылкам и немного старше предпочитаемой мной возрастной группы.

— Фу! — Я изворачиваюсь в его объятиях, отлично представляя, что он собирается сделать — он не просто так притянул меня к себе с таким знакомым блеском в глазах. Мои догадки подтверждаются, когда Мак обхватывает рукой мою талию, прижимаясь грудью к моей спине. — Отстань, — произношу я сквозь смех, пытаясь увернуться от щелбана.

— Что здесь происходит? — В зале раздается знакомый низкий голос, но в нем совсем не слышно обычной легкости и беззаботности.

— Рори, — запыхавшись, произношу я и перестаю смеяться.

— Ты в порядке?

— Да. Я...в порядке. — Пытаюсь отстраниться от Мака, но он еще крепче прижимает меня к себе. — Прекрати! — Я расстраиваюсь, услышав в своем голосе умоляющие нотки, даже несмотря на то, что не могу справиться со своей улыбкой. В основном потому, что ужасно боюсь щекотки. — Мак, я серьезно, — говорю я, хихикая и выворачиваясь, и шлепаю его по руке. — Отпусти. — Последнее звучит более резко из-за смущения, которое я испытываю.

— Ты слышал ее. — Рокочет низкий тембр Рори. Он не кричит, и это не похоже на рычание, но становится очевидно, что он недоволен. Абсолютно.

Мак отпускает меня, и его губы изгибаются в ироничной усмешке.

— Обычно она не поднимает такую шумиху, правда, дорогуша?

Его слова и тон могут означать что угодно, хотя они заставляют мое сердце сжаться.

— Правда зал выглядит здорово? — интересуюсь я, подходя ближе к Рори. — Мак владеет компанией, которая установила это оборудование.

— Ага. Замечательно. — Его слова звучат неубедительно, Рори не отрывает взгляда от пространства позади меня, где находится Мак. Я встаю в пол-оборота, пытаясь понять молчаливый разговор, которым обмениваются эти двое. — А владелец компании всегда сам контролирует выполнение заказа?

— Только для особых клиентов, — отвечает Мак, не обращая внимания на враждебный тон Рори. И забавы ради, он подмигивает мне. Вот черт!

Я перевожу взгляд с одного на другого, в комнате внезапно становится очень тихо, и я кожей чувствую взгляд Рори на себе. Пристальный взгляд. Довольно напряженный, хотя трудно понять причину. Это гнев? Разочарование? Желание? Неприязнь? Что бы это ни было, каждая клеточка моего тела остро реагирует на него, и, сжав ладони в кулаки, я чувствую, как крошечные волоски на шее встают дыбом.

Меня внимательно рассматривают.

— Ладно, хорошо, — вздыхая, произносит Рори, словно ему неприятно это говорить. — Не буду вам мешать. — Бросив напоследок еще один бесстрастный взгляд, он выходит за дверь.

— Что это было?

Я поворачиваюсь на изумленный тон Мака, прижимая руки к щекам, которые вдруг просто запылали.

— Это был Рори.

— Я не спрашивал, кто. Я спросил, что.

Чувствую, что хмурюсь, не зная, что ответить.

— Кому-то стало немного жарковато. И кто-то слегка покраснел.

— О чем ты? — интересуюсь я, убирая руки от лица.

— Рури, правильно? — Тон Мака граничит с восторгом, его акцент придает имени новое, абсолютно другое звучание.

— Он... он занимается благоустройством участка. Садово-ландшафтный дизайнер, полагаю. — Хотя, откровенно говоря, я вообще не видела, чтобы он чем—то занимался. Помимо меня.

— О, его проекты касаются не только сада. — Усмехается Мак. — И я думаю, эти чувства взаимны.

— Умолкни, — отвечаю я. — Ты не знаешь, о чем говоришь. Я недавно овдовела.

— По словам Айви, это не так уж и плохо. Слышал, он был той еще сволочью.

— Не хочу об этом говорить. — Мой взгляд скользит туда, где недавно стоял Рори.

— Хорошо, но садовник? — поддразнивает он.

— Серьезно, Мак, ты такой говнюк.

— Должно быть, это влияние леди Чаттерлей. Я могу распознать похоть, когда вижу ее, и, без дураков, этот взгляд кричал о сексе.

— И вовсе не так он на меня смотрел. — То есть, в его взгляде определенно что-то сквозило, но было бы проще, если он хотя бы намекнул, что именно. Записку прислал бы что ли?

— Я говорил не о нем.

Мак многозначительно смотрит на меня, приподняв вопросительно бровь, пока я пытаюсь сообразить, что сказать в ответ, найти слова, которые отвлекут от темы «Рури», потому что совсем не хочу это обсуждать. Пусть даже мне неймется попросить Мака объяснить поведение этого мужчины. Видит Бог, подсказка бы мне не помешала.

— Так что ты там говорил о техническом обслуживании?

— Ничего, — озорно улыбаясь, отвечает он.

— Говорил. До того, как...

— До прихода Мэллорса? – думаю, моя челюсть только что отвисла до груди, или, возможно, так случилось бы, имей я грудь. — Да ладно тебе, я ведь не полный обыватель.

— Ты читал "Любовник леди Чаттерлей"? — спрашиваю я в полном замешательстве. Как такое возможно? Он ведь парень до мозга костей.

— Порнушка, — пожимая плечами, отвечает он.

— Кто-то превратил работу Д.Г. Лоуренса в порно? — звучит слишком недоверчиво?

— Ага, на мой взгляд небольшой артхаус.

— Не могу поверить...

— Господи, видела бы ты свое лицо. Я же не полный придурок. Я читал книгу, немного.

— Могу поспорить, неприличные отрывки.

— Ничего особо неприличного, — отвечает он. — И закончилось все как-то уныло, концовка оборвана. Но я отвлекся. Я просто хотел сказать, что Мэллорс здесь. — Он указывает в сторону двери, через которую только что выскочил Рори. — Он смотрел на меня так, будто с радостью сломал бы мне руку лишь за то, что она касалась тебя. А ты, скажем так, совсем не умеешь сохранять бесстрастное выражение лица.

— Все сложно, — начинаю я. — И... и не говори Айви об этом.

— Еще чего. Тем более, она опять свалила в Штаты. Сомневаюсь, что она знает, где хочет находиться.

— Я за нее волнуюсь, — признаюсь я. — Это просто бессмысленно.

— Не беспокойся. Айви не делает то, что не хочет. Она упертая. В любом случае, я не могу торчать тут весь день. Я солидный бизнесмен. — Мак скрещивает руки на груди, показывает язык и сводит глаза в кучу, будто мы оба снова вернулись в детство. Хотя, учитывая его эмоциональное развитие, думаю, он все еще там.

— Ты больше смахиваешь на недоумка.

— Ты серьезно считаешь меня глупым? — снова забавляясь, говорит он. — Значит, я правильно полагаю, ты не желаешь, чтобы этот недоумок подкинул тебя до дома?

— Ах, — отвечаю я, похлопывая его по щеке. — Я не говорила, что ты тупой, только лишь немного чокнутый.

Мак никогда долго не дуется, и, что и следовало ожидать, его губы под моей ладонью расплываются в улыбке. Что касается транспорта, действительно, сегодня я без "Фиата" Айви, оставила его у салона, чтобы Наташа съездила к оптовикам. И хотя идея уехать сейчас, чтобы больше не сталкиваться с Рори, кажется очень заманчивой, у меня все еще осталась пара дел, которые нужно доделать сегодня. К тому же, после вчерашней "я-зажму-тебя-между-машиной-и-своим-обалденно-пахнущим-телом" встречи я не хочу, чтобы он подумал, будто я запаниковала.

В данной ситуации нужно быть благоразумной.

— Спасибо, — отвечаю я, убирая руку от его лица. — Но я еще не кончила.

— Еще не кончила? — хохочет Мак, прижимая руки к бедрам.

— Я сказала не это. — Так ведь? Нет, я не могла этого сделать. И при этом мои щеки тут же заливаются румянцем.

— О, ты определенно сказала это. Оговорочка по Фрейду... частенько с тобой такое случается?

— Боже, ты еще хуже Наташи. Должно быть, тебе это от нее передалось. Перестань, — добавляю я, когда он открывает рот. — Не хочу знать, к чему ты клонишь. И просто... просто проваливай отсюда! — толкая Мака в плечо, я разворачиваю его лицом к двери.

— Полагаю, это лучше, чем просто сказать мне, что ты торчишь тут, чтобы потра...

— Пожалуйста, уйди. Иди доставай Нэт!

— К слову, у меня действительно есть кое-какие дела, о которых надо позаботиться.

— Ух, ты такой неандерталец, — возмущаюсь я, толкая его к двери.

Глава тридцатая

Рори

К черту все это!

Если моя реакция в тренажерном зале хоть что-то доказывает, то мне действительно нужно вернуться в Лондон.

Чертов псих.

Сидя в грузовике, я включаю зажигание и понимаю, что мне нужно ехать.

Первая мысль, которая пришла в мою тупую голову, когда я услышал ее визг, была о том, что она упала и поранилась. Вторая - после того, как я ворвался в зал и увидел этого ублюдка, обнимавшего Фин, - была о том, что мне хотелось причинить боль именно ему.

Хотелось.

На полном серьезе.

И до сих пор хочется.

Это был ее бывший муж? Ибо, когда Фин отошла от него, он посмотрел на нее таким собственническим взглядом - словно, приглядись я повнимательней, увидел бы его имя где-нибудь на ее теле. Как будто я уже недостаточно хорошо ее рассмотрел. Нет, он не ее бывший, она была слишком расслабленной. Но ради всего святого! Казалось, он подначивал меня - его взгляд скользил по телу Фин вверх-вниз, словно он представлял, что находилось под ее одеждой. Возможно с целью самоудовлетворения позже. И видя, как он рассматривал ее, меня охватила звериная ярость. Хрен знает, как я смог заставить себя просто стоять на месте, пока этот придурок глазел на Фин с выпученными глазами. Мне ужасно хотелось схватить ублюдка и отдубасить его, чтобы он понял, что не может на нее так пялиться.

Я чертов маньяк. И очевидно, слетел с катушек, особенно, когда сказал ему отпустить ее.

Не стесняясь в выражениях.

Гребаный ад.

Как получилось, что из беззаботного состояния, я превратился в зверя, жаждущего крови?

Только мое здравомыслие удерживает меня в грузовике. Я не могу позволить себе вернуться. Не могу показать свои чувства, тем более, что сам не понимаю их. И что-то мне подсказывает, что она не обрадуется, если ее перекинут через плечо и утащат в постель. Но именно это я и хочу сделать; стереть следы от его взгляда, оставив отпечатки своих пальцев по всей ее коже. Она выглядит чертовски невозмутимой, или, по крайней мере, ей удается притворяться. Вплоть до того, как я перехожу к делу, и тогда становится совершенно очевидно. Она. Хочет. Меня. Но как сильно?

У меня были женщины, которые прикидывались недоступными. Иногда это срабатывает - добавляет острых ощущений к стремлению их заполучить - а иногда мне лень заморачиваться, и я с радостью позволяю им уйти. Но это... Это что-то незнакомое. Сбивающее с толку. Словно она боится признать свои желания.

И думаю, я веду ту же игру.

Вчера, когда она подъехала на этой крошечной машинке своей подруги, я замедлил шаг, а потом поспешил вперед, хотя мне потребовалась вся сила воли, чтобы не броситься к ней. Вытащить из машины. Завести ей руки за спину и зажать их там. Зацеловать ее до потери чувств, пока она не обмякнет в моих объятиях, прижимаясь к двери машины ослепленная желанием. И моим членом.

Я представляю, как приподнимаю ее, позволяя ей обхватить мои бедра ногами и почувствовать, каким твердым она меня делает. Сглотнув, я практически чувствую соленый привкус ее кожи, представляя, как провожу языком вниз по ее шее, расстегивая платье, холодный утренний воздух помогает мне в моем стремлении сделать ее соски твердыми. И тогда я целую их, мои рот и язык теплые. Ласкаю и покусываю. Наслаждаюсь ими, пока несу Фин обратно в ее небольшую кровать. Я отчаянно желаю уложить ее и накрыть своим телом. Может быть, оставить на ней сапоги, на первый раз, по крайней мере. А затем оттрахать ее так жестко, чтобы она все еще чувствовала меня на следующей неделе.

Ну да, может быть, я размышлял об этом больше, чем следовало.

Я открыл дверь, вдохнув цветочный запах ее духов прежде, чем бросил взгляд на обнаженное бедро под задравшимся платьем. Но, когда она подняла на меня глаза, я пропал. Розовые, полные губы, слегка покрытые блеском. Я сразу же вспомнил тот первый вечер, когда она подцепила меня в баре. То, что говорят о мужчинах - и о губах и любых видах блеска для губ - это правда. И в тот момент мне захотелось видеть, как эти губы обхватывают мой член. Не самая оригинальная мысль, но в качестве заключительного аккорда, я желал увидеть их покрытыми моей спермой.

Я протянул руку, и вовсе не потому, что она нуждалась в моей помощи, а больше ради возможности прикоснуться, но когда я забыл спросить, что случилось с ней в субботу вечером - бог ты мой, ее лицо! Она задрала подбородок, с легкой надменностью, поэтому я решил еще немного побесить ее.

Что мне еще начинает нравится в Фин - первое, это конечно, находиться внутри нее - это доводить ее до бешенства, а потом очаровывать. И, как только эта мысль появляется, я улыбаюсь... но затем улыбка мгновенно исчезает с пониманием, что я, мать твою, опьянен этот женщиной. Что мне не следовало бы наслаждаться этим. У меня достаточно в жизни проблем и без того, чтобы связываться с женщиной, которая вызывает во мне такие чувства. Вдобавок, она только что развелась - по крайней мере, я думаю, что развелась она не так давно - и не собирается ввязываться в новые отношения. Раньше это казалось веской причиной, чтобы трахнуть ее, но то, как она смотрит на меня и какую реакцию вызывает во мне, на самом деле говорит, что это плохая идея. Я нажимаю на газ, и мотор ревет, а затем, опустив окно и надеясь немного развеять мысли, я переключаю рычаг в режим "драйв".

Конечно же, мой отъезд выглядел бы более спокойным, если бы я не газовал по гравию, как томящийся от любви подросток.

Глава тридцать первая

Рори

Когда я возвращаюсь обратно, на улице уже стемнело. Я специально задержался, хотел удостовериться, что Фин уехала. Весь день я провел в раздумьях и предположениях, пока бесцельно катался по округе. Стараясь мыслить разумно, полагаю. И в итоге пришел к заключению, что пора перестать думать членом. Он определенно продолжает втягивать меня в проблемы: Бет, Анна, а теперь вот Фин. Первые две были неудачным выбором с точки зрения бизнеса, но связь с Фин, думаю, может причинить гораздо больший вред. Дело вовсе не в том, что я хочу положить конец тому, что между нами происходит, что бы это ни было. Проблема в том, что Фин сейчас не в том состоянии, чтобы довольствоваться связью без обязательств, даже если сама думает по-другому. А я? Меня одолевают всевозможные мысли и чувства, касающиеся этой женщины - желания против потребностей - влечение против того, что лучше для меня.

Что за чертова ирония, ей богу. Я люблю женщин, и это правда. Но я никогда не был заинтересовал в целом "пакете", предпочитая своих женщин по частям. Смахивает на маньяка, но это вовсе не так. Мне нравятся их глаза, смех. Симпатичное личико и милая улыбка, и мне нравится их интеллект почти в той же мере, как и то, что у них между ног. Но остальное? По правде говоря, мне это не интересно. Я не хочу знать об их мечтах и амбициях, об их прошлом, семьях или кличке любимого кота. На самом деле, мне на всё это наплевать. Но с Фин я могу представить тот день, когда шалостей в постели будет недостаточно. И это время уже наступило.

Я не смогу довольствоваться отдельными частями, мне будет нужна она вся, целиком. Это не только неправильно, но и опасно, потому что Фин недоступна, и я не уверен, что она на самом деле это понимает.

Черт побери, мне везет как утопленнику! Первую женщину, к которой я когда-либо испытывал сильные чувства, можно заполучить только по частям. Конечно, я могу завладеть ее телом.

Но ее головой?

Ее мыслями?

Сердцем?

Ясное дело, я не могу себе позволить ввязаться в это.

Подъезжая к дому с задней стороны, я испытываю облегчение, что скоро уеду. Решение принято - я возвращаюсь домой. К черту сады и прилегающую к ним территорию, к черту Кита. Так будет лучше, но мне по-прежнему придется провести еще одну ночь в кровати Фин. Еще одну ночь я буду окутан ее запахом.

Гравий хрустит под ногами, пока я отхожу от машины и нажимаю на брелок, направляя его через плечо на пикап, и останавливаюсь в неуверенности, когда понимаю, что аварийные фонари не мигнули, а значит замок не заблокирован, и сигнализация не включилась. Конечно вряд ли такую машину украдут, мало того, что дом расположен в глуши, но и автомобиль довольно приметный. Не так много "Фордов F-150" встретишь на дорогах Шотландии. Для Штатов может быть это и вполне заурядный автомобиль, но здесь - он здоровенный грузовик. Не говоря уже о кошмаре с парковкой. «Если его украдут, то так Киту и надо», - думаю я, все же разворачиваясь, чтобы проверить водительскую дверь. И тут вижу, что горит свет. Не в машине, а в доме - в главном особняке. Устало проведя рукой по лицу, я направляюсь к задней двери дома, чтобы разобраться, в чем дело.

Дверь в старую моечную открыта, как и дверь на кухню. Только я начинаю думать, что Фин уехала в спешке (и я ее не виню, не после того, как сам выскочил, как ошпаренный), как слышу отдаленные звуки музыки, доносящиеся откуда-то из глубины дома. Я знаю, что это неправильно, но ничего не могу с собой поделать, когда мой пульс ускоряется от мысли, что она все еще где-то здесь, в здании.

Я следую за тихой мелодией и начинаю улыбаться, когда понимаю две вещи. Во-первых, музыка раздается со стороны тренажерного зала, и во-вторых, чем ближе я подхожу, тем больше она похожа на кантри-музыку. Может, за этой великолепной внешностью скрывается сердце деревенской девчонки? Я на самом деле подавляю смешок от этой мысли. Как бы там ни было, я надеюсь, что Фин занимается в зале в коротеньких шортиках, что бы она там не слушала. Я ни на что не рассчитываю, но такое зрелище всегда будет усладой для моих глаз.

И кто бы подумал, мои надежды оправдываются, когда я достигаю частично матовых стеклянных дверей. Скажем, отчасти оправдываются. Фин занимается на беговой дорожке. Никаких шорт. Леггинсы до колен и черный спортивный топ-бра. Возможно, я и не собирался с ней связываться, и, может быть, пообещал себе, что отступлю, но как можно игнорировать такую попку?

Она же как чертов персик.

Я могу посмотреть.

И я определенно могу понаблюдать.

Это никому не навредит, особенно Фин.

Я не буду шуметь, даже дверь не открою. Помимо того, что я не хочу напугать ее или сбить с убийственного темпа (бог ты мой, эта женщина умеет бегать), я не хочу давать ей никаких идей, тем более, что я, похоже, не могу вести себя рядом с ней нормально. Очевидно, я способен только на пререкания с двусмысленными намеками. И почему это безумное сексуальное напряжение служит нам ориентиром?

Ее ступни стучат по беговой дорожке, и я задумываюсь о таком странном выборе музыки для бега. Я сам тоже бегаю, обычно вдоль Кэнери Уорф (Canary Wharf - деловой квартал в восточной части Лондона. Прим.пер.), где расположен офис нашей компании. По сути, я не люблю отвлекаться во время пробежки. Бег дает мне ценное время для размышлений, и, если бы у меня сегодня с собой была одежда для бега, я, возможно, пробежался бы вместо того, чтобы брать грузовик. Суть в том, что я не бегаю под музыку, но если бы бегал, то не выбрал бы эту песню. Это - старая песня и, как оказалось, не в стиле кантри. Вероятно, из восьмидесятых. И звучит с музыкального канала на одном из нескольких телевизоров, установленных на стенах зала.

Не открою дверь, ага, как же.

Игнорируя последствия, я толкаю дверь ногой и проскальзываю внутрь.

Только одна сторона помещения освещается, отбрасывая тень на вход. Благодаря этому и углу обзора, Фин вряд ли заметит меня, а я вот могу ее видеть.

И наблюдать. Как долбанный извращенец.

Ее поясница, плечи и шея блестят от пота, и волосы на затылке завиваются. Я вижу отражение Фин в зеркале, и мое внимание притягивает ее рот - ничего удивительного - он приоткрыт, потому что она тяжело дышит. Мои мысли приобретают чертовски неприличное направление, и звуки, которые она издает, только ухудшают ситуацию. Бег. Думай о беге. У нее хорошая техника, хороший темп и шаг. Я стараюсь сосредоточиться на этом, а не на том, что ее рот открыт, и что в зеркале его отражение больше похоже на своего рода восхитительно непристойный вздох.

Повторяющийся ритмичный стук. Подернутые пеленой глаза. Приоткрытый рот.

Черт.

Ага, это определенно песня восьмидесятых, убеждаюсь я, взглянув на экран телевизора.

Продолжай смотреть на экран. Не пялься на ее рот или задницу.

Дело, должно быть, в телевизоре или розовой подошве ее кроссовок, потому что я понимаю, что ни за что не сдвинусь с места. Я не смог бы заставить ноги передвигаться даже если бы захотел. Наклонив голову, я прислушиваюсь к словам песни. Насколько понимаю, она о девушке, которой нравится шоколад. Типичные восьмидесятые; песня с историей. Банальная и оторванная от реальности, хотя мотив привязчивый, и удерживает мое внимание, пока краем глаза я не замечаю, как Фин сбивается с ритма. Я уже двигаюсь к ней, когда ее ноги подкашиваются, и, словно в замедленном действии, она вскидывает руку, срывая ключ безопасности.

Тренажер останавливается, и Фин тоже, ее маленькие стопы с грохотом опускаются на край бегового полотна, а мозг старается угнаться за изменением скорости. Ей, как и мне, требуется доля секунды, чтобы переварить это, и она падает с дорожки, как подкошенная.

Не успев опомниться, я сижу на полу и держу ее на коленях, опираясь спиной о тренажер. Я осматриваю ее колени и лодыжки в поисках ссадин и отеков.

- Ты бежала с хорошей скоростью. Ты всегда так быстро бегаешь? - Я стараюсь сохранить беспечность в голосе, проводя рукой по ее бедру и резко одергивая ее. Смотреть - это одно, а трогать - совсем другая история.

- Шоколадная девчонка, - тяжело дыша, произносит она и прижимается к моей груди.

- Думаю, «Пауэрэйд» будет полезнее. Электролиты, никакого сахара. - Она конечно же должна это знать?

- Нет, это я. Я... я была шоколадной девчонкой. Когда... когда была замужем, до того... - Сквозь взволнованное возбуждение, вызванное близостью ее тела, я осознаю, что в ее словах сквозят слезы. Замолкая, Фин делает резкий вздох, ее плечи начинают подергиваться, и я понимаю, что это был больше всхлип, чем вздох. - Ра... расстались... - заикаясь, продолжает она, припев песни вырывается из динамиков телевизора, певец договаривает слова Фин.

Песня с историей. Об очень несчастной девушке.

Обняв Фин за талию одной рукой, я притягиваю ее к себе ближе и свободной рукой убираю волосы с ее лица.

- Ш-ш-ш. Все хорошо. Теперь ты со мной. - Не уверен, что это безопаснее, но все же я попробую.

Она тихо плачет, свернувшись калачиком и уткнувшись мне в грудь.

- Извини, - шепчет она. - Я не хотела так расклеиться, н... но иногда прошлое накрывает, словно волна. Душит меня.

- Успокойся сейчас же. - Мне становится не по себе уже сейчас, когда я заставляю себя произнести эти три слова, но, по крайней мере, мой тон остается спокойным, и от этого уже легче. Меня вовсе не радует видеть ее такой расстроенной из-за своего бывшего. Мне не свойственна забота о других, и я не любитель привязанностей, но по какой-то причине я не хочу выпускать ее из своих объятий. - Все в порядке, - тихо произношу я, стараясь успокоить Фин, и глажу ее по волосам. В то же время я чувствую, как наши тела соприкасаются кожа к коже в том месте, где влажная от пота резинка ее леггинсов задрала вверх мою футболку. Это игра с огнем, но ничто не останавливает меня, когда я крепче прижимаю Фин к себе, усаживая ее поудобнее на своих коленях. Не знаю, как долго мы так сидим. Да и существуют ли временные рамки, чтобы унять судорожные рыдания? Ее вес на моих коленях, то, как она прижимается ко мне - это кажется правильным и лишь больше убеждает меня, что я должен уехать. И как можно скорее.

Просто, может быть, не прямо сейчас.

- Детка, - слово звучит как-то не так, неправильно. - Эй, крошка, - шепчу я, наклоняя голову, чтобы взглянуть ей в лицо, и, когда она двигается вместе со мной, понимаю, что Фин заснула.

Душераздирающие. Вот какие чувства я сейчас испытываю. Провожу рукой по затылку и стараюсь взять под контроль свое дыхание. Мне хотелось оторвать руки этому придурку, приезжавшему днем, за то, что он прикасался к ней, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что я думаю о члене, который довел Фин до такого состояния. Я качаю головой - разочарованно - прекрасно понимая, что такие мысли не для меня. И вместо того, чтобы злиться, одной рукой я обхватываю ее бедра, другой придерживаю ее спину и встаю на ноги.

Войдя в ее домик, я радуюсь тому, что Фин предусмотрительно оставила отопление включенным, поэтому тут не так холодно, как могло бы быть. С ловкостью двигаясь в тесном пространстве, мне удается занести ее в спальню, не разбудив или ударив головой об стену. Так держать. Я отодвигаю одеяло, укладываю Фин на кровать, и она сразу же сворачивается калачиком. Защитный механизм? Ее одежда все еще сырая, а ночь на улице холодная, поэтому я делаю единственное, что должен: стаскиваю с нее кроссовки, укутываю одеялом до самой шеи и выхожу из комнаты.

И мне остается... быть где угодно, только не в спальне.

Свет из крохотной гостиной тускло освещает кухню, и я открываю холодильник, больше по привычке. Я уже знаю, что он почти пустой. Как-никак, я провел здесь все выходные, шарясь по дому сколько душе угодно. Ну, почти. Не знаю насчет души, но член мой больше устроило, если бы Фин находилась тут со мной. Может тогда я не испытывал бы такого... возбуждения. В этом все дело? В жажде секса?

Комната снова погружается в полумрак, когда я закрываю холодильник. Его содержимое вовсе не так притягательно, как ящик комода с ее нижним бельем.

Что делать? Что я могу сделать, когда все, что мне хочется, это вернуться в спальню, откинуть одеяло и лечь рядом с Фин? Я бы перевернул ее, снова прижал бы к своей груди и скользнул бедром между ее бедер. Я бы поцеловал ее в лоб и обнял. Это не похоже на секс.

Облокачиваюсь на кухонную стойку и, тяжело вздыхая, вытаскиваю из кармана телефон. Я ничего не могу сделать, пока она не проснется. Тогда уже предложу - нет потребую - подвести ее домой, потому что именно домой ей придется отправиться. Так будет лучше для нас обоих. Кроме того, мне больше некуда податься. Ни один из других коттеджей не пригоден для жилья, и, будь я проклят, если проведу хоть ночь в местной гостинице.

А пока, мне нужно отвлечься, переключить внимание. На что-то, что не позволит мне вернуться в ее спальню, так как я вовсе не уверен, что остановлюсь лишь на невинном поцелуе в лоб. Просто обниму ее и буду держать в своих объятиях. Нет - этого не будет. Я не могу. Что там за песню она слушала? Что-то о шоколаде и девушке?

Мгновение спустя у меня есть ответ. Это старая популярная песня группы Deacon Blue. Сделав громкость потише, я прослушиваю ее. Потом еще раз. А затем ищу слова этой песни, для верности. Чтобы убедиться, что муж Фин ей изменял. Убедиться, что она считала себя привязанной к человеку, который заставлял ее чувствовать себя трофеем. Убедиться, что она ощущала себя использованной и непонятой.

«Это всего лишь песня», - говорю я себе, но так ли иначе, я понимаю, что такой была ее жизнь.

У меня начинает пульсировать в висках, я тяжело дышу, пытаясь взять под контроль волну ярости, нахлынувшую красной пеленой на мой разум.

Я не гожусь в мужья, и никогда им не стану, но и таким ублюдком я тоже никогда не буду. Отношения начинаются и заканчиваются постоянно, и никто на самом деле не знает, что происходит между людьми за закрытыми дверьми. Но этот бред, что я читаю и слушаю? Это то, как она себя чувствовала - как чувствует - и никто такого не заслуживает.

Как можно так сильно желать защищать того, кто не впускает тебя в свою жизнь?

Господи боже, мне надо кого-нибудь отдубасить, пока не заболят кулаки. Или выпить. Похоже, придется довольствоваться последним, и, думаю, я знаю, где можно найти подходящую для этого случая бутылку.

Глава тридцать вторая

Фин

Я резко просыпаюсь и открываю глаза. Никакого кошмарного удушья, никакой неопределенности. Лишь открыла глаза и ... Я здесь. Но это не значит, что я не чувствую себя скверно, потому что именно так и бывает после слез. Как и после падения с беговой дорожки, на которой меня в принципе не должно было быть, даже если я хотела лишь унять свою нервозность.

После ухода Мака мне понадобился час или около того, чтобы закончить все дела, и я отправилась к конюшням за велосипедом Айви. Меня ждала холодная поездка домой. Одного взгляда на темнеющее небо хватило, чтобы понять - поездка к тому же предстояла мокрая, так как начался дождь. Грузовика Рори на парковке не было, и, чтобы укрыться от непогоды, я побежала в дом, решив воспользоваться случаем и переждать ненастье, а заодно собрать свои вещи. У меня больше не было причин оставаться здесь. С отъездом Айви у меня больше свободного пространства, чем необходимо, к тому же я обещала, что присмотрю за салоном и квартирой. И, честно говоря, все указывает на то, что я не должна ночевать тут, пока Рори поблизости.

На сборы у меня ушло больше времени, чем я думала. Сложив все в сумку, я оставила ее у входной двери. Дождь утих до противной мороси, которой, кажется, славится Шотландия, прежде чем я поняла, что слишком поздно перебираться через перешеек - уже начался прилив.

Поэтому я начала расхаживать по комнате. И волноваться. Переживать, что не успею уехать до возвращения Рори. Эта мысль напугала меня до чертиков.

Я не боюсь Рори, хотя он и был в странном настроении утром. Нет, меня больше беспокоила моя реакция на него. Видит бог, стоит Рори только дунуть в мою сторону, и, кажется, мои трусики начинают жить своей жизнью. Чтобы отвлечься от этих мыслей, я достала одежду для бега, которую только что сложила в сумку, и направилась в новый спортзал. До отлива сбежать отсюда было невозможно, поэтому мне пришлось справляться со своей нервозностью на тренажерах. Не лучшая идея, если подумать об этом сегодня, учитывая, что мне предстояла поездка на велосипеде. По крайней мере, я так думала.

Хотя пробежка помогла, ну, по крайней мере, пока не заиграла эта дурацкая песня. А хуже всего, что Рори стал свидетелем моего срыва. Но, боже, он мне был нужен в тот момент. Я нуждалась в его сильных руках и нежных словах. А сейчас... на самом деле, у меня нет никаких сил, чтобы вообще что-нибудь чувствовать. Тем не менее, уверена, что позже появится чувство стыда вместе со своей союзницей - неловкостью.

Что ж, я проснулась в этой кровати, куда несомненно меня принес Рори. И накрыл одеялом. Еще одно проявление доброты. И почему он не может всегда оставаться придурком? Я еще не успела пошевелиться, поэтому не сомневаюсь, он пока не понял, что я проснулась или что наблюдаю за ним сквозь заплывшие веки. Вытянув ноги, он сидит в кресле, расположенном в другом конце комнаты и развернутом к кровати. В руке Рори держит невысокий стакан, уставившись в янтарную жидкость, словно в ней скрываются тайны Вселенной.

Если он и знает, что я не сплю, то не подает виду. Честно говоря, не виню его за это, я ведь не только чувствую себя паршиво, но и понимаю, что выгляжу не лучше. После слез я похожа на амфибию.

— Ты собираешь это пить или так и будешь пялиться? — Хотя я не собиралась нарушать тишину, но все равно делаю это. Мой голос звучит хрипло. Как будто я молчала много лет.

Он не шевелится, не поднимает голову, или взгляд, или руку со стаканом. Однако, отвечает.

— Хороший виски заслуживает уважения.

Я замечаю бутылку, прислоненную к небольшому комоду позади него, и, хотя не могу ручаться, что она была полной, когда Рори начал пить, что-то подсказывает мне, что такое вполне возможно.

— Так ты просто... смотришь на него?

— Я оцениваю его по достоинству, как если бы это была хорошая женщина. — Слова плавно стекают с его языка. Рори крутит стакан в руке, от света настольной лампы на стекле вспыхивают янтарные блики. — Сначала посмотри, потом пробуй.

— Это твое правило для виски или для женщин?

Я склоняю голову, жалея, что открыла рот, когда он поднимает на меня свой горящий взгляд.

— Малышка, я наблюдаю за тобой уже несколько часов. — И в подтверждении своих слов Рори медленно скользит по мне взглядом, мое тело реагирует на него так, словно он ласкает меня руками. — Наблюдаю. Жду. Желаю.

— Но почему?

Глава тридцать третья

Рори

— Но почему? — Голос Фин звучит тихо и неуверенно, однако, тело выдает ее мысли. Хотя это не важно, потому что я не могу ответить. Не хочу делать ей больно сегодня. Я не смогу решиться рассказать ей, что последние два часа наблюдал, как она спала, и все это время желал собраться с силами и уйти.

— Это мой секрет. — От моего ответа ее губы слегка подрагивают, но это не совсем улыбка

— Я сожалею о том, что случилось ранее, — еще нерешительнее произносит она.

— По поводу своего ужасного музыкального вкуса? Тебе следовало бы.

На этот раз ее улыбка быстро появляется и также быстро исчезает. Я крепче сжимаю стакан, сопротивляясь желанию протянуть руку и разгладить ее нахмуренный лоб. Становится еще труднее это сделать, когда Фин стискивает руки между бедер, словно в молитве.

— Это одна из любимейших песен моей матери. Я слышала ее много раз, но никогда не вслушивалась в слова, понимаешь?

— Хочешь поговорить об этом? О том, что случилось? — Я испытываю ощутимое облегчение, когда она качает головой. Я сейчас не в настроении слушать о ее бывшем, хотя и стараюсь этого не показывать. Поэтому поднимаю стакан, закрываю глаза и выпиваю его содержимое. Виски обжигает, и я наслаждаюсь этим ощущением, своего рода отвлечением от страстного желания, выворачивающего меня изнутри. Эта неистовая жажда большего; еще одного поцелуя, еще одного траха, который никогда не повторится. Она похожа на ностальгию или чувство того, что могло бы быть. Могло бы случиться, если бы не я.

Но все равно это вызывает боль.

Желание невозможного.

Сожаление о том, что могло бы быть.

Такие же чувства я испытываю по отношению к этому дому. Мне следовало послушать Кита и оставить все как есть, а не клясться, что дом будет моим независимо от права по рождению.

— Стоило ожидания?

Мое горло сжимается, усиливая чувство жжения. Как она узнала? Мгновение спустя я понимаю, что она говорит о выпивке.

— Спроси меня об этом снова через пару часов. — Я ставлю стакан, когда встаю, и наши взгляды встречаются. Я не совсем понимаю ее реакцию. Удивление? Шок? Внимательно слежу за выражением на ее лице и практически замечаю, как зрачки Фин расширяются.

Эти темные омуты страсти, словно доза в вену.

Еще лишь один раз.

Мы все говорим неправду, но хуже всего то, что мы обманываем сами себя.

Я подхожу к кровати, и Фин выпрямляется, ложась на спину. Она не говорит, по крайней мере словами, у нее перехватывает дыхание, когда я наклоняюсь, опираясь руками по обе стороны от ее головы. Фин раскрывает губы в тихом приглашении, но я не целую ее. Пока нет.

— Не дразни.

Предостерегает она шепотом, ее дыхание касается моей щеки, и я перевожу взгляд на ее розовые губы в тот самый момент, когда Фин облизывает их. Электричество пульсирует по моему телу, ощущение настолько головокружительное, словно она облизала не губы, а головку моего члена. Господи, я это практически вижу, почти чувствую, мои руки дрожат, когда я приближаюсь к ее губам.

— Крошка, я не дразнюсь. Я отдаю должное. — Мои слова чуть громче шепота. — Сначала пир для глаз, потом удовольствие для языка.

Наши губы встречаются, и, если бы намерения можно было измерить поцелуями, в данном случае я стремлюсь к обладанию. Мне хочется быть еще ближе, когда я погружаюсь языком в ее рот снова и снова — знакомя со вкусом виски, стоимостью пятьсот фунтов, с нотками тоски и желания. Страх перед чувством такой силы заставляет меня оторваться от ее губ, моя грудь тяжело вздымается, пока я смотрю вниз на Фин. Ярко-розовые губы на таком бледном лице.

— Не останавливайся, — шепчет Фин, сжимая в руках мою футболку и ясно давая понять, что мои мысли отражаются на моем лице.

Я ненадолго замираю, затем, опираясь на одну руку, хватаюсь другой за футболку и стягиваю ее. Фин проводит руками по моей груди так, словно я только что подарил ей Рождество.

— И это тоже, — произносит она, дергая за ремень. — Поторопись, Рори.

— Сначала дамы.

Пару мгновений спустя мы вместе снимаем с нее леггинсы и спортивный лифчик, и в спешке я не могу точно сказать, мешают ли ее ноги или помогают стянуть с меня джинсы. Пряжка ремня звякает, когда они падают на пол, и я залезаю на кровать, нависая над Фин, и обхватываю ногами ее бедра. Внезапная вспышка удовольствия проносится по моим венам от вида ее наготы, от ее напряженных сосков, цвет которых такого же оттенка, как румянец, появившийся на ее груди от возбуждения.

— Только посмотри на себя. — Мои слова прерываются легкими поцелуями, Фин вздрагивает подо мной, и я изо всех сил пытаюсь не потерять контроль. Я провожу губами по ее челюсти — касаясь языком и посасывая. Ласкаю ее шею. — Как ты стала такой чертовски прекрасной?

Фин фыркает, ее печальный ответ едва слышен.

— Если бы только знал.

Ее тон привлекает мое внимание, при этом я не осознаю, что втягиваю между губами кожу на ее шее, пока мои зубы не сжимаются, и Фин стонет. Это полное дерьмо, но от ее ответа моя кровь закипает — он возвращает меня на кухню, когда я искал слова песни в телефоне.

— Не надо. — Я поднимаюсь на колени, широко раздвигая ее бедра и с силой сжимая их пальцами, достаточно, чтобы оставить отметины. — Просто, бл*дь, не смей. Если я говорю тебе комплимент, в ответ хочу получить лишь благодарность. Словами или действиями — мне без разницы.

Я рассержен, возбужден и растерян. Мои пальцы сжимаются сильнее, пока я смотрю вниз на полоску розовой, набухшей плоти. Зрелище настолько соблазнительное, что я опускаю на нее ладонь, слегка вращая запястьем. Мой взгляд поднимается вверх по ее телу, ожидая увидеть признаки шока или гнева.

Но чего я не ожидал, так это потемневших от возбуждения глаз.

Чего не предполагал, так это того, что ее тело качнется навстречу моей руке.

Чего не мог себе вообразить, так это дразнящих звуков ее учащенного дыхания.

— Так-то лучше. — Я скольжу ладонью вниз, проводя двумя пальцами по ее скользким губкам. — Именно этого я и хочу, — хрипло добавляю я, вводя их внутрь до самых костяшек и сгибая.

Фин реагирует на мои действия так, словно ее ударило током; и это возбуждает. Ее всхлипы превращаются в страстные стоны. Она выглядит великолепно, когда поднимает руки к подушке по обе стороны от своей головы, она так отличается от вчерашней сердитой Фин или нерешительной, какой была раньше.

И положение ее рук? Любой стоящий мужчина знает, что это значит.

Она хочет, чтобы ее связали, но не может заставить себя сказать об этом.

Не двигая пальцами, я наклоняюсь над ней и велю Фин вытянуть руки над головой.

— Тебе ведь это нравится, крошка? — хрипло спрашиваю я.

Когда я обхватываю ее запястья свободной рукой, мне не нужно слышать ее утвердительный стон, так как ее внутренние мышцы крепко сжимают мои пальцы, пока я провожу языком по ее шее. Лаская. Посасывая. Оставляя отметины.

— Тебя раньше когда-нибудь связывали?

— Было дело, — неуверенно шепчет она.

Мне становится не по себе, а ее тело замирает от моего ледяного тона.

— С ним?

Черт. Черт. Черт.

Я прижимаюсь лбом к ее плечу и делаю глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки, осмыслить свою реакцию. Осознать, что я чувствую. Понять, какого хрена я об этом спросил. Примерно в это же время до меня доходит, что мои пальцы, все еще находящиеся в ней, тоже перестали двигаться.

— Т-только однажды. Это было всего один раз. — Ее слова, хотя и должны были успокоить, вызывают другие вопросы.

— Один раз?

— Мы... его не интересовало подобное.

Что за долбанный неудачник. Трофеи принадлежат победителю, приятель.

— Чего еще он не делал? — я пытаюсь сдержать усмешку, едва касаясь ее рта и подбородка губами, не позволяя ей приблизиться ко мне. И вместо того, чтобы продолжить ласки пальцами, я прижимаю большой палец к клитору. — Не шлепал тебя? — поддразнивая, обвожу его. — Не связывал тебя. Что за слабак?

Кстати, это был риторический вопрос.

— Рори.

Мое имя больше похоже на вздох, который я хочу поймать губами. Который жажду ухватить. Я чуть сильнее прижимаю палец к клитору, ее грудь трется о мою, ее соски — твердые, сладкие вершинки. У меня так много идей, к чему все это могло бы привести, но ощущение ее извивающегося подо мной тела означает, что я не особо слежу за словами, слетающими с моего языка. Не думаю, что был когда-либо таким возбужденным, как сейчас.

— Да ладно, крошка. Чего еще он не делал? Расскажи мне.

— О-он никогда не ласкал меня так, как ты. Языком с пирсингом.

Языком с пирсингом? У меня когда-то был пирсинг; штанга на языке. Не то, чтобы Фин об этом знала; это была чисто подростковая глупость. Сбитый с толку. Чертовски возбужденный. Ничего не понимающий. Мозг в отключке. Все это и многое другое отвлекает мое внимание. Если я не овладею ею в ближайшее время, то слечу с катушек и перегрызу столбик кровати, мать твою.

— А тебе это нравится. Так ведь? — Я оглядываю ее тело снизу-вверх и встречаюсь с наполненным желанием взглядом. — Ты бы хотела, чтобы я вылизал тебя от попки до клитора.

— О, боже, да.

— Бедная, миленькая крошка. У нее был муж, который не мог как следует поработать ртом. — Может я и улыбаюсь, но уверен, что моя улыбка подпадает под параметры дерьмовой сексуальной политики. — Я мог бы дать ему пару советов.

— Ты... — произносит она, тяжело дыша и извиваясь, возможно, от того как мой палец ласкает и дразнит ее. То сильно надавливая, то едва касаясь. То жестко, то чуть-чуть лаская. — Ты мог бы вести курсы... и заработать состояние.

— Лестью можно всего достичь, но не сегодня. Я на грани. Мне нужно войти в тебя.

И, очевидно, я сказал это вслух, судя по тому, как Фин крепко обхватывает меня ногами и шепчет:

— Да, черт побери!

Нависая над ней, я беру член в свободную руку и скольжу по ее скользкой горячей киске. Мои ноги дрожат, пресс напрягается, и это все, что я могу сделать, чтобы не овладеть ею прямо в этот момент. Но я хочу лишь этого. Жажду почувствовать ее без каких-либо преград. Хочу толкнуться немного глубже. И тут, высвободившись из моей хватки, Фин тянется вниз и хватает мой член...

... и направляет меня домой.

Ругательство и ее имя с шипением вырываются из меня:

— Охереть, Фин — когда расплавленная лава разливается вниз по позвоночнику через вены. Это неизведанная территория — секс без презерватива. Это опасно, и идет вразрез с моими принципами, но я не могу привести в соответствие свое тело и разум. Особенно, когда Фин приподнимает бедра, ее пальцы все еще между нами, скользкие и мокрые.

Я следую инстинкту — абсолютной жажде спаривания. В этом нет ничего искушенного или опытного. Я ненасытен, похоть одолевает меня, и вращая, я двигаю бедрами вперед-назад. Рот становится напряженным в попытках прикоснуться, поцеловать и трахнуть.

И мы вне всякого сомнения трахаемся.

— О, боже. — Выдыхает Фин, ее губы розовые и развратно приоткрыты. Она проводит рукой по кубикам моего пресса. — Я тащусь от того, какой ты твердый.

Я хрипло смеюсь, учитывая, что ее слова можно понять по-разному. Тем более, ее пальцы только что обхватывали мой член. Как насчет такой твердости? Я упираюсь коленями в матрас, отчего изголовье кровати бьется о стену.

Когда кровать первый раз ударятся о стену, Фин смеется, низко и чувственно, но уже мгновение спустя, мы снова становимся серьезными. В погоне за удовольствием. Она хнычет, все снова меняется, я сбиваюсь с ритма, когда ее киска начинает пульсировать вокруг меня. Фин выгибается, двигаясь навстречу моим толчкам. Мое имя, больше похожее на рык, чем на "Рори", слетает с ее губ, она крепко сжимает мою задницу и вскрикивает.

Эта женщина прекрасна в любое время дня, но сейчас... это превосходит все возможное.

Я трусь об нее — погружаюсь в нее, мой разум почти в отключке. Я желаю эту женщину. Хочу владеть и обладать ею. Отголоски ее оргазма убивают меня, ласкают, приближают мою собственную разрядку.

Мои яйца сжимаются. Я хочу наполнить ее.

— О, черт, такие ощущения...

Ни с чем не сравнимо.

— Твою мать, Фин. Ох, охренеть.

Просто трахай меня отныне и навсегда. Позволь мне наполнить тебя своей...

— Господи! — я резко отскакиваю, словно меня ударило током.

— Что такое? — Спрашивает она тихим, хриплым голосом, приподнимаясь на локтях, и тянется пальцами к моей руке. Мой член подрагивает между нами, и я уверен, что, должно быть, выгляжу как сумасшедший.

— Я почти кончил. — Шиплю в ответ и крепко сжимаю головку члена. — Мы не... Я не взял презерватив.

— Все нормально, — говорит она. Согнув колени, Фин садится в такую же позу, как и я.

— Нет, ты не понимаешь. Я никогда, то есть вообще никогда не трахался не надев что-либо.

Фин вопросительно приподнимает бровь, при обычных обстоятельствах я бы назвал этот взгляд очаровательным. Но не сейчас.

— Носки? Однажды я занималась сексом в лифчике. Я могла бы одолжить тебе что-то подобное, если хочешь.

Отшатнувшись от ее руки, я прикусываю губу, чтобы сдержать свои мысли; это не нормально и не смешно. Нежелательная беременность — проклятье для всех. Мне ли не знать и, трахая ее без защиты, я становлюсь лицемером.

— Эй, — снова пытается она, на этот раз касаясь моей щеки. — Все хорошо, обещаю. Я делала противозачаточный укол. Он все еще действует, по крайней мере, на какое-то время.

Выражение ее лица настолько откровенное, а слова — искренние. Почему я чувствую себя таким выпотрошенным?

— Позволь мне, — шепчет она, ее дыхание нежно касается моего лица. — Отпусти себя.

Ее руки на моем плече, я словно покинул свое тело, когда позволяю ей толкнуть меня на кровать. Обхватив ногами мои бедра, Фин садится сверху, направляя мой член туда, где ему самое место, во второй раз и выбивая из меня весь воздух.

— Ах, Рори. — Она выдыхает мое имя, когда начинает потихоньку покачиваться, боль в животе затихает, когда мои руки находят ее бедра. — Когда это пройдет?

— Крошка? — произношу я скрипучим голосом, мои губы пересохли, а горло охрипло.

— Это. Мы.

Ее слова, тихие и задумчивые, заставляют мое сердце биться чаще. Я крепко сжимаю челюсть, хотя у меня нет ответа, потому что я хочу этого; сейчас и навсегда, что бы это не значило.

— Не надо, — говорю я, когда она закрывает глаза. — Не закрывай глаза, смотри на меня. Пожалуйста.

Что она и делает. Ее руки прижаты к моей груди, наши тела сливаются в порыве страсти. Возвышаясь надо мной, Фин откидывает голову назад, мое имя полустоном-полукриком слетает с ее губ, когда она растворяется в оргазме, и именно в этот самый момент я понимаю, что эта женщина является именно тем, чего я никогда не хотел, и всём, что мне нужно.

Глава тридцать четвертая

Фин

Где-то в середине ночи я чувствую зов природы, и, когда свешиваю ноги с кровати, сильная рука обнимает меня за талию.

— Не уходи, — голос Рори хриплый ото сна и чего-то еще, трудно определить от чего именно.

— Мне нужно выйти, — отвечаю шепотом в темноту, хотя не уверена зачем.

— Выйти? — Рори крепче сжимает меня.

— В туалет.

— Ты ведь вернешься? — спрашивает он уже менее невозмутимо. Эти три слова выдают его волнение. Мне не нужны его дальнейшие разъяснения, моим глазам не нужно привыкать к темноте, чтобы увидеть выражение его лица, хотя я рада, что он не может видеть мое. — Я не хочу проснуться и обнаружить, что ты ушла.

У меня внутри все сжимается, и на глаза наворачиваются слезы, когда я отнимаю его руку от своей талии и притягиваю ее к губам, оставляя поцелуй на внутренней стороне запястья.

— Обещаю, — отвечаю я, опуская его руку на матрас, соскальзываю с кровати и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него, когда открываю дверь. Рори лежит на боку с закрытыми глазами, его губы слегка вытянуты, словно для поцелуя. Он выглядит почти милым, как будто сон стер с него мужчину, оставив после себя только мальчика. Как бы я хотела, чтобы его вид не заставлял мое сердце ощущать такую... умиротворенность.

Лучше бы я не испытывала такого желания к нему.

К его губам. Рукам. Сердцу. К нему целиком.

Я отворачиваюсь, проглатывая образовавшийся в горле ком.

Когда я возвращаюсь в комнату, Рори лежит на спине, его огромное тело занимает почти всю кровать. Я откидываю одеяло и ложусь в постель, в которой отчетливо пахнет им, шампунем и пряностями, чем-то насыщенным и очень мужским. Сексом.

Матрас слегка прогибается под моим весом, Рори протягивает ко мне руку и прижимает ближе к себе, углубление между его плечом и грудью служит мне подушкой. Прижавшись к нему, я скольжу ладонью по калейдоскопу его цветных татуировок вниз к дорожке волос на твердом животе, и резко замираю, внезапно осознав, куда движется моя рука. Перестаю дышать, когда его мышцы напрягаются под моей рукой.

— Не останавливайся. — Слова Рори звучат хрипло и требовательно, его рука накрывает мою и тянет дальше вниз. — Пожалуйста. — Глаза по-прежнему закрыты, грудь вздымается от глубоко вдоха, он откидывает голову назад, толкаясь своим твердым членом в обе наши руки. С губ Рори срывается проклятье, когда он сжимает мои пальцы вокруг своей шелковистой головки.

Я приподнимаюсь на локте, его тихое дыхание нежно касается моей кожи.

— Да, именно так, — произносит Рори, задавая темп, моя рука все еще в его руке.

Иногда ты чего-то так сильно хочешь, что почти забываешь обо всех своих проблемах. О мыслях, переполняющих твой мозг, о всех "зачем" и "почему". О причинах, по которым ты сдерживаешься и защищаешь свое сердце от дальнейших страданий.

А иногда тебе просто хочется заняться оральным сексом.

В данный момент я не знаю, что из этого движет мной, когда я скольжу вниз по его телу.

Рори убирает руку, когда я склоняюсь над ним, становясь на колени между его мощных бедер. Наклонившись вперед, я провожу языком по длине его члена. Мое тело оживает от его стона — словно разряд тока, от которого соски сжимаются, между ног ощущается напряжение.

— Фин. — Мое имя, словно мольба, произнесенная шепотом. В попытке сдержать себя Рори сжимает руки в кулаки и снова разжимает. — Возьми меня в рот, — хрипло шепчет он, после чего более отчаянно добавляет, что звучит еще слаще, — пожалуйста.

Я обхватываю головку члена губами, и Рори издает стон, что-то между пыткой и восторгом. Его бедра приподнимаются, а тело изгибается, словно от боли, когда я почти касаюсь его основания. Крепко сжав губы и обхватив основание его члена рукой, я медленно ласкаю его языком, снова и снова скольжу вниз-вверх по его твердой плоти.

Пока трахаю его своим ртом.

Я увеличиваю темп, его движения становятся все более хаотичными, и он хрипло матерится.

— Твою мать. — Больше утверждение, чем ругательство. — О, господи, охренеть.

Я так сильно возбуждена, что могу оказывать на него такое влияние, что интимность этого момента, когда я ласкаю его своим ртом, настолько обнажает его чувства. Согнув ноги, он наконец-то запускает руки в мои волосы и без предупреждения или извинения кончает мне в рот.

— Боже всемогущий, у меня чуть сердце не выскочило из груди. — Прижав ладони к его мускулистым бедрам, я начинаю хихикать, и в следующее мгновение я прижата к его груди. — Я серьезно, — говорит он, хотя его взгляд говорит об обратном. — Мне кажется, у меня сердце остановилось.

— Хорошо, что я знаю, как делать искусственное дыхание.

— Твой рот затрахал меня до смерти.

Я снова хихикаю и, свернувшись калачиком, прижимаюсь к нему. Многое можно сказать о таких объятиях. И это моя последняя мысль.

Бледные лучи солнца просачиваются сквозь открытые шторы; постель теплая, но в комнате зябко. Мой нос похож на сосульку, и я зарываюсь глубже в одеяло.

— Доброе утро, крошка. — Рот Рори у моего плеча, его губы оставляют легкие поцелуи на коже, пока одна рука сжимает мою грудь, а другая обнимает за талию, притягивая меня к себе на подушку. — Похоже, радиатор вырубился.

— Да, такое с ним бывает.

— Ты расскажешь мне, почему оставалась тут ночевать?

Обернувшись через плечо, я смотрю на него.

— Я уже говорила. Не успевала уехать до прилива. Проще было остаться тут пару раз.

— Пару раз? — Его бровь вопросительно изгибается. — В сумке у двери слишком много одежды для того, кто иногда тут оставался.

— Я же девушка. Мы не путешествуем налегке. — Я роняю голову обратно на подушку. — Маньяк.

— Не, это было на прошлой неделе, когда ты меня продинамила. Довольно впечатляющая у тебя коллекция маленьких штучек. — Хотя я не смотрю на него, улыбка в его насмешке более чем очевидна. — Впрочем, не уверен, что слово "маленький" вообще относится к кое-чему из того, что я нашел. Некоторые из тех полосок кружева вообще ничего не прикроют.

— Еще больший маньяк. — Смеюсь я. — Я просто запихнула кое-какую одежду в сумку. Понятия не имею, что там было.

— Я разочарован, — отвечает Рори с насмешливым раскаянием. — Шикарные трусики, — бормочет он, раскатывая букву " р " по чувствительной коже моей шеи. — И ни одни из них не для меня.

— Так и есть, — содрогаясь, отвечаю я. И не из-за низкой температуры в комнате. — Я старалась избегать тебя, а не завлекать.

И вот она; правда, которую мы игнорировали каждый раз, оказываясь в постели.

— Да. Но иногда нет смысла бороться с приливами. — Его голос ласковый и нежный, в нем нет и следа озорства. Ну, не считая его языка, который оставляет влажный след на моей шее. И поцелуев. О, поцелуи. — И это слишком серьезная тема для разговора в такое, — он наклоняет голову через мое плечо, пытаясь разглядеть в окно солнце, которое скрылось за не предвещающими ничего хорошего тучами, — Я обирался сказать "прекрасное утро", но по крайней мере нет дождя. — Облокотившись на руку, Рори смотрит на меня сверху-вниз, его взгляд почти нежный. — Нет, утро все же прекрасное.

— Правда? Эй! — Внезапно я голая и замерзаю. Одеяло сдернуто, обнажая мою наготу. — Отдай обратно!

— Время принимать душ, — смеется Рори и натягивает одеяло между своих ног.

— Придурок, отдай мне одеяло! — Кричу я, хватаясь за него, внезапно обеспокоенная состоянием своих волос. Не то, чтобы это было важно, Рори не сводит глаз с моей груди, с моих напряженных сосков.

— Я вел себя по-джентльменски. — Но его взгляд говорит об обратном. — Просто даю тебе возможность первой воспользоваться горячей водой.

Я перестаю жаловаться, потому что дело вот в чем: этот дом почти невозможно прогреть и мыться здесь определенно неудобно, учитывая, что древним погружным нагревателем можно нагреть лишь около половины галлона горячей воды в день.

— Но, если ты не против холодной воды, я без проблем приму душ первым.

— Вот уж фиг, — отвечаю я, соскакивая с кровати и поспешно ступая по голому полу. — Северное море и то теплее!

***

— Я объявляю собрание открытым. — Рори стучит чайной ложкой по пустой кружке, заставляя вздрогнуть официантку, которая обслуживает соседний столик.

— Так что это? Деловой завтрак? А я-то думала, ты пригласил меня подкрепиться.

— Сама виновата, — отвечает он, окидывая взглядом не внушающее доверия заведение. Желтые обои в цветочек, облупившиеся от времени, и такие же потертые пластиковые скатерти. — Мы бы лучше узнали друг друга, и я бы накормил тебя где-нибудь в более приличном месте в субботу, если бы ты пришла.

— Значит, это не совсем деловая встреча?

— Вовсе нет. — Улыбаясь, отвечает он и тянется через стол к моей руке. — Сегодня я полностью настроен на личные и интимные темы.

— Ничего нового.

— И именно поэтому мы сегодня здесь.

— Серьезно? Я думала, что мы пришли позавтракать.

— Да, но, если бы не это, — он стучит указательным пальцем по столу с пластиковой скатертью, разделяющему нас, — я бы наслаждался вовсе не завтраком.

Я начинаю хмурится.

— А тобой.

Если бы я сказала, что выражение его лица в данный момент нисколько меня не возбудило, это было бы полное враньё. Мать честная!

— Итак, — продолжает он, загибая пальцы. — Значит, мы сидим за столиком, завтракаем и общаемся.

— Кажется неразумным, — парирую я.

— Но необходимым. — Он проводит рукой по своим густым волосам, откидывая их со лба. — И стол очень важен. Нам понадобиться на что-то выложить все карты.

— Карты, — повторяю я, отводя глаза в сторону. Серьезность — это что-то новенькое для него.

— Ты мне нравишься. По-настоящему нравишься, и я не помню, когда последний раз испытывал такое. — Он почесывает подбородок, потом опускает руку на стол, быстро постукивая по нему пальцами, как по барабану. — Очень, очень давно.

— О-о.

— Поменьше энтузиазма, — сухо произносит он. — Ладно?

Я морщусь, не зная, что должна на это сказать. Я знаю, что чувствую, хотя должна наоборот сдерживать свои чувства.

— Знаешь, ты меня не проведешь.

— Я и не пыталась, — поспешно отвечаю я и также быстро краснею, потому что я врунья и дурочка.

— Итак, перейдем к первому пункту повестки дня по более близкому знакомству…

— Я... Я на это не соглашалась.

— Не соглашалась, потому что это моя повестка. Мое собрание, понятно? Дай знать, когда будешь готова, — говорит он, наклоняя голову, чтобы одарить приближающуюся официантку обаятельной белоснежной улыбкой.

— Чай и два полных шотландских завтрака, — говорит она, звеня тарелками, когда опускает поднос на стол.

— А можно мне кофе, пожалуйста?

— Да, — отвечает она, чуть не уронив передо мной тарелку, хотя по ее выражению можно подумать, будто я спросила, чистое ли у нее белье. Она достает карандаш из гнезда с химической завивкой волос стального цвета. — Вам одну или две чашки?

Быстрый взглянув на Рори, уточняю.

— Одну. Эспрессо, пожалуйста.

— Либо пьете Nescafé, либо ничего.

— Э, ладно. Спасибо, — отвечаю я немного шокировано.

Запихнув поднос подмышку, она топает прочь. И тут я понимаю, что плечи Рори трясутся.

— Это было великолепно. Боже, да тебя уже для одного развлечения хватит.

— Повторяю еще раз... придурок. — Я краснею и утыкаюсь взглядом в свою тарелку, разглядывая ее содержимое. Бекон, квадратная мясная колбаса, яичница, грибы, тушеная фасоль — никогда не понимала, почему она приемлема для завтрака — жуткий черный или кровяной пудинг и самая настоящая шотландская картофельная лепешка.

Ах да, и тарелка тостов с толстым слоем масла.

— Я должна съесть всю эту гору еды или взобраться на нее? — бормочу я, взяв вилку и нарочно не обращая внимания на огромного викинга напротив, который кладет кусок бекона между двумя треугольными тостами и заглатывает этот бутерброд. — Мне никогда это не съесть..., и я могла оказаться вегетарианкой. — Он не спросил, просто заказал. Хорошо, что этим утром мне нравится альфа-самец.

Продолжая жевать, Рори окидывает меня задумчивым взглядом.

— Но это же не так.

— Не так, но может я хотела что-то другое.

— Разве похоже, что тут подают яйца с копченым шотландским лососем, сбрызнутым ликером Бенедектин и посыпанным органическим укропом?

— Я даже не уверена, что такое существует.

— Либо это, либо овсянка. Будь паинькой и ешь свои углеводы. Они тебе пригодятся после прошлой ночи. — Я бросаю на него сердитый взгляд, презрительные слова и яичный желток на кончике языка, когда он добавляет: — После той пробежки.

— Не имею ничего против углеводов. Я боюсь сердечного приступа. — Снова взяв вилку, я едва избегаю столкновения с моей только что прибывшей двухпинтовой кружкой растворимого кофе, поданной с подозрительным взглядом.

— Здесь вешают женщин как ведьм и за меньшее.

— Неправда, — возражаю я. — В этой части Шотландии никогда не было судов над ведьмами.

— Так ты знаток истории?

В ответ я небрежно пожимаю плечами, и когда становится понятно, что моего жеста недостаточно, добавляю.

— Я тут росла. — Я в буквальном смысле могу откусить себе язык. — Какое-то время.

— Я помню, — произносит Рори, сверкая глазами и стряхивая хлебные крошки с пальцев. — Мама — шотландка.

Чувствую, как меняюсь в лице прежде, чем вспоминаю обрывки нашего разговора в баре.

— Хорошая память.

— Я в этом мастер.

Не уверена, что у меня полностью получилось придать лицу непринужденное выражение — в конце концов, кажется, он не все обо мне помнит. Скажем, э-э, ну... как лишил меня девственности?

Также у меня не выходит сдержать пренебрежительное фырканье.

— Что я такого сказал?

Я запихиваю в рот полную вилку грибов, умудряясь пробормотать.

— Ничего.

— Получается... — Рори тянется к серебристому чайнику, стоящему между нами, в наши дни такой посудины уже нигде не увидишь. Налив себе чай, он указывает на пустую кружку, но я мотаю головой. — Хм. Не совсем шотландка.

— Думаю, мы давно уже установили, что во мне есть немного шотландского.

— А иногда и чуть больше. — Я чувствую, как краснею больше от его внимания, чем от инфантильного и поддразнивающего тона. Да, он поглощает свой завтрак с приличной скоростью, но при этом, смотрит на меня так, словно собирается отодвинуть тарелку и съесть меня. — Что еще?

— На самом деле мне не удобно говорить о себе.

— Прошу занести это в протокол. И?

— И... и я не хочу.

— Съешь тост, — предлагает он, толкая ко мне серебряную тарелку. Я беру кусочек остывающего хлеба и откусываю. — Как давно ты... — Он замолкает, как будто подыскивает более мягкое слово.

— Одна? — поспешно спрашиваю я. — Около четырех месяцев.

— Хм. Логично.

— Ты и твое внимание к вещам? — мой ответ полон сарказма.

— Какая-то ты колючая сегодня утром. Как крошечный ежик.

— Неправда.

— Как угодно. Ты живешь с мамой?

— Ты скажи мне, — отвечаю я, скрещивая руки на груди.

Рори замирает с вилкой в воздухе, пристально разглядывая мое лицо, словно может определить по нему ответ.

— Это объяснило бы, почему ты прячешься в маленьком домишке без отопления.

— Там есть отопление, просто не всегда, — пожимаю плечами.

— Но?

— Ты намеков не понимаешь?

— Меня не провести, — широко улыбаясь, отвечает он.

— Что?

— Я тот еще калач. Ну, типа тертый.

— О, боже, Рори, какая глупость, — восклицаю я, роняя тост на тарелку. — И я остановилась у друга. Знаешь, ты похож на похотливого пса. — Как только слова слетают с языка, я понимаю, что превратилась в менее красноречивую версию Айви.

— Я хоть и наслаждаюсь завтраком, но не сказал бы, что испытываю такой энтузиазм.

— Я имела в виду, что ты очень настойчив!

— Не сомневаюсь в этом, но я все еще не знаю, где ты живешь.

— У друга. — По большей части. Взяв вилку, я отламываю кусочек картофельной лепешки и засовываю в рот.

— У блондинки с буферами или у той, что напилась? — Уголок его губ приподнимается, выражение лица становится немного циничным. — Только не говори, что у этого остолопа.

— Остолопа?

— Ага, того из тренажерного зала, который не может засунуть руки в карманы своих штанов из-за размера бицепсов. Ему нужно уменьшить потребление допинга.

— Допинга? А, ты имеешь в виду стероиды. Сомневаюсь, Мак всегда был большим. — Большим, но не таким внушительным, как человек, сидящий напротив меня. Не удовлетворившись моим ответом, Рори саркастически приподнимает бровь. — Да и чья бы корова —

— Мычала?

— Типа того.

— Мне нравится быть в форме, — говорит он. — И чтобы мой член был доступен.

— Что? — смеюсь я.

— Он похож на мультяшку. Так это он?

— Он? А, у кого я остановилась? — Рори не отвечает, хотя выглядит уже не таким невозмутимым. — Знаешь, будешь хмурится, таким и останешься.

— И ты все равно будешь меня хотеть.

— Ух ты. Такой самодовольный. — Хватаю салфетку и, пряча улыбку, вытираю рот.

— Да. — Его взгляд, направленный на меня, граничит с плотоядным. — И ты тоже довольна мной после вчерашней ночи. Мне это нравится.

Чувствуя возбуждение и трепет между ног, я снова опускаю взгляд на тарелку и шепчу,

— Не знаю, что на это ответить.

— Скажи: Рори, это блондинка, или, Рори, это маленькая пьяная брюнетка.

У меня кружится голова, его настойчивость сковывает мой язык. Я ему нравлюсь, действительно нравлюсь. Бог ты мой, и он мне нравится. Больше, чем следовало бы.

— Брюнетка, Айви. — Слова так и соскальзывают с языка. Словно словесный поток. — Сестра остолопа, то есть Мака. Она сестра Мака. И моя лучшая подруга.

— Я понял, — довольно усмехаясь, произносит Рори.

— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох, беру вилку и гоняю по тарелке пару ярко-оранжевых бобов.

— Ну, надеюсь на это.

— Серьезно? — Я вскидываю голову и встречаюсь с ним взглядом.

— Да. Вы казались такими закадычными друзьями там в зале.

— Потому что так и есть. Я имею в виду, что мы друзья.

— Мне это не понравилось. И он мне не понравился, — мрачно произносит Рори, словно не хочет озвучивать свои мысли.

— И при этом ты ушел.

— Это было раньше. Если скажешь, что чувствуешь то же самое, меня ничто не остановит.

Моя вилка звякает о тарелку. И я начинаю моргать. Быстро.

— Ты опять моргаешь, крошка. — Его голос низкий и хриплый.

— Ничего не могу с собой поделать, — шепчу я. — Это перебор. — Слишком рано. И слишком много.

— И не говори. — Он почти удрученно склоняет голову над тарелкой и вонзает вилку в колбасу. — Только что я трахал какую-то сексуальную цыпу. — Думаю, мой подбородок сейчас ударился об стол, и тут он спрашивает, — Нравится местный жаргон? Подумал, что ты это оценишь. — Рори отрезает кусок. — Кстати, я тебя имел в виду. А в следующую минуту я влюбляюсь. Опять же, тебя.

— Нет. Ты не можешь. — Он не может быть влюблен, особенно говоря таким тоном.

— Знаю, — размахивая вилкой, соглашается Рори. Его Адамово яблоко дергается, когда он глотает. Как это вообще может быть сексуальным? — Именно это я, не переставая, повторяю себе, но, похоже, что тебе от меня не отделаться. Между тем, тебе просто придется не отставать.

— Рори, ты ведь меня даже не знаешь.

— Правда, — признается он. — Но это, кажется, не имеет никакого отношения к моим чувствам. То, как ты и сказала, я стараюсь избегать тебя, как чумы, то вдруг, мать твою, понимаю, что ты вытатуировала свое имя на моем сердце.

— Я ничего не сделала, — издаю жалобный стон. Я слегка ошарашена. Да, вот оно его признание — и довольно внушительное — но сейчас он впервые матерится в моем присутствии. Чертыхается в разговоре, а не во время секса. Или перед сексом. Непристойности — это часть его прелюдии.

Бог ты мой. Он джентльмен. Кто бы мог подумать?

— И честно говоря, — продолжает он, — ты не так уж много обо мне знаешь. А то, что знаешь, не совсем правда.

Думаю, врать — не очень-то красиво.

— Что?

— Ну, может, я соврал тебе пару раз, но думаю, что все в порядке.

— И почему ты так считаешь? — осторожно спрашиваю я.

— Потому что, я понял, что ты тоже была со мной не совсем честна. Ты будешь это есть? Я качаю головой, и Рори наклоняется вперед, насаживая на вилку колбасу с моей тарелки. — Колбаса Лорне — это "пища богов". Жаль, что южнее они там все язычники.

Глава тридцать пятая

Рори

— Южнее, — повторяет она и выглядит при этом, как маленькая, белокурая моргающая сова.

Боже, эти глаза. В порыве страсти почти темно-голубые, а в остальное время аквамариновые.

Ее взгляд спокоен, словно она знает, о чем я думаю. Хотел бы я, чтобы так и было, тогда бы не было необходимости в этом разговоре.

— Ага, где я живу. В основном.

— О. — Ее короткое и резкое восклицание напоминает уханье совы. — Я думала, ты живешь в Шотландии, учитывая твой акцент и все такое.

— А я думал, что ты вообще не местная, пока ты не вывела меня из заблуждения.

"Шел бы ты лесом" — сказала она с довольно убедительным акцентом. Я опираюсь локтем на стол и другой рукой все еще держу вилку... которую, кажется использую как дирижерскую палочку. — Итак, о чем это говорит?

— Честно? Понятия не имею.

Я начинаю хохотать. По крайне мере, эта девушка заставляет меня смеяться. Кроме того, она еще умеет отлично отсасывать.

— Это говорит о том, что мы оба что-то скрываем. — "О, черт, это плохо", — думаю я, наблюдая, как она бледнеет. — Не переживай. Я начну первым.

— С чего?

— Первым пунктом на повестке дня. — Я подзываю официантку и прошу ее забрать тарелки, когда понимаю, что Фин больше ничего будет есть. — Хотелось бы мне, чтобы это произошло чуть позже. Тогда бы я смог сводить тебя в паб.

— Звучит зловеще.

— Поверь мне, с алкоголем было бы гораздо проще. Сосредоточься, — авторитетно заявляю я. Затем начинаю смеяться. — То, что я тебе собираюсь сказать, похоже на отрывок из готического романа.

— Ух ты, здорово, сейчас будет рассказ. Мне стоит устроиться поудобнее? — интересуется она, хотя явно сбита с толку.

— Конечно же, — отвечаю, похлопывая по своим коленям. Она хмурится, и, сделав глубокий вдох, я начинаю. — Итак, я. У меня есть акцент, но вырос я не в Шотландии, если не считать школы-интерната, и, хотя я определенно шотландец, моим домом является Лондон.

— Не так уж и страшно, и всё же, я удивлена, что тебя не лишили паспорта.

— Удивлена?

— Ну, твой акцент определенно утонченный, несмотря на то, что иногда перегибаешь палку.

— Ты напрашиваешься, чтобы тебя отшлепали, — произношу я хрипло, но не для пущего эффекта, а потому что образ ее разгоряченной после шлепков попки всплывает у меня в голове. — Когда я злюсь или возбужден, мой акцент проявляется чуть больше. — И я определенно возбудился, шлепая ее задницу. — Но ты ведь уже знаешь об этом? — добавляю я тем же тоном и для большей убедительности обольстительно улыбаюсь. Я позволяю своему взгляду скользнуть по ее телу, прежде чем снова заговорить. Не то, чтобы я очень этого хотел, но чувствую, что единственный способ заставить ее мне доверять — это самому быть с ней честным.

— В добавок ко всему прочему, можно сказать, что мои корни здесь, в этой самой деревне. Точнее, в большом домище, как вы его называете. — Я сжимаю руки в кулаки, борясь с желанием разгладить морщинку между ее бровей. — Его недавно продали. Не знаю, в курсе ли ты. Целую вечность заняло, чтобы оспорить завещание после смерти владельца, который пожертвовал дом благотворительному фонду.

— Слышала, — тихо отвечает Фин.

— Но о чем ты не слышала, и, на самом деле, чего почти никто не знает, покойник был моим дорогим папашей, или, как я предпочитаю его называть, донором спермы.

— О, это... ничего себе.

Натянуто улыбнувшись, это лучшее, на что я способен, рассказывая о грандиозном говнюке, я продолжаю.

— Ага. Мы приезжали сюда на летние каникулы. Мама, я и Кит. Жили в коттедже, ну том, где мы провели с тобой нашу первую ночь? — Мать твою, как же к лицу ей румянец. — Забавно, но старый ублюдок оставил нам тот дом по завещанию.

Я презрительно фыркаю и перевожу взгляд на окно. Мы не были достойны дома Тремэйнов, только коттедж, кажется, подходит для его незаконнорожденных сыновей. Его единственных сыновей. Которых он прятал от остальной своей жизни, пока не счёл нужным представить. Да пошло оно на хрен. К тому времени, как мы стали ему нужны, он нас с Китом уже ни в малейшей степени не интересовал.

В этот момент я понимаю, что прикусил губу изнутри.

— Мы навещали его, но никто никогда не упоминал, кем он являлся. Нам было сказано, что он просто друг семьи. А потом, умерла его жена. Она была инвалидом в течение многих лет. У них не было детей. Мы с Китом стали неприятной неожиданностью, а наша мать — грехом женатого мужчины.

Лицемерное дерьмо. Не могу сдержать горечь в голосе. Я думал, что в порядке, что смогу отмахнуться от этого, но, кажется, не получается. Вся эта ситуация — полный отстой, и я бы предпочел, чтобы никто не знал, но я должен это сделать. Я должен заставить ее открыться.

— Так вот, после смерти жены, он решил, что в его жизни есть место для нас, по-видимому, чувство вины его больше не обременяло. Нам с Китом было около двадцати трех, и воссоединение с отцом нас больше не интересовало. Было слишком поздно, и мы сказали ему об этом. — В последний наш визит на праздники мы практически послали его.

Фин ошеломлена. Она выглядит весьма потрясенной. Черт, и почему я так много болтаю? Надо было придерживаться голых фактов. Я испытываю чудовищное напряжение и не сразу понимаю, что она тянется через стол к моей руке.

— О боже. Это просто... ужасно. А как же твоя мама? Что она чувствовала?

— Полагаю, мы никогда не узнаем. Она погибла в автомобильной аварии за год до этого.

— О, Рори. Мне так жаль.

— Не твоя вина, — хрипло отвечаю я и, обхватив обеими руками ее пальцы, крепко сжимаю их.

— Хреновая ситуация. Потерять мать и иметь дело с отцом, а потом еще быть вынужденным работать в доме, который по праву принадлежит тебе. Это несправедливо. Разве ты не мог отказаться от работы?

На долю секунды я теряюсь, все еще греясь, словно кот, под ее теплым взглядом. В ее сочувствии.

— Что ж, это подводит нас ко второму пункту, — отвечаю я, борясь с непреодолимым желанием провести рукой по волосам. — Особняку. Кажется, я не назвал тебе свое имя ... фамилию? — Она качает головой, когда я касаюсь своей груди и говорю, — Рори Тремейн.

— Я не совсем понимаю.

— И теперь дом по праву принадлежит мне. По крайней мере, закладная.

— Закладная? Ты... купил его?

— Мы купили. Дом выставили на аукцион, и мы с Китом перехватили его. Два миллиона четыреста... и несколько сотен тысяч на ремонт.

— Я должно быть не тем бизнесом занимаюсь. — Фин выглядит шокированной, слова просто слетают с ее губ. — Неужели садовникам платят такие деньги?

— Что подводит меня к третьему пункту повестки? — Я не считал. — Да, номер три. Садовник, точно, — говорю я, растягивая слово и стараясь придать лицу нейтральное выражение. — Кит предпочитает термин ландшафтный архитектор. Это мой брат, ландшафтный архитектор. — Она не улыбается, когда я произношу это важным тоном. — Но вместе мы также владеем приличным количеством недвижимости и парой отелей. Звучит так, словно мы монополисты-олигархи, но на самом деле это не так. — Мой смех чувствуется неискренним, особенно, когда Фин пытается убрать руку.

Пытается. Но безуспешно.

— Ты наврал... почему ты не рассказал мне?

— Ну, у меня нет привычки рассказывать незнакомым людям о своем капитале. А потом еще есть малюсенькая проблемка: ты заявила, что не собираешься трахаться с богатеем. Я не Рокфеллер, но довольно обеспеченный. И я не мог позволить этому незначительному обстоятельству отпугнуть тебя тем вечером.

— Даже несмотря на то, что считал меня шлюхой? — ее губы подрагивают, я воспринимаю это как зарождение улыбки. Полагаю — это победа.

— Я так не думал. И в свою защиту могу сказать, что в тот первый вечер ты была немного не в себе. — Кто, кроме шлюхи, поднимает вопрос денег, обсуждая секс?

— Значит, ты наврал.

— Вообще-то, — быстро пожимаю плечами, — немного исказил правду.

— Ты такой наглый, — говорит она, смеясь. Удивленно. Несомненно, Фин все еще переваривает то, что узнала. Но сейчас самое время нанести удар.

— Виновен по всем статьям. Но, я думаю... по поводу искажения правды? По-моему, не я один это делал.

Когда Фин поднимает на меня взгляд, то больше не выглядит потрясенной, она пугающе спокойна, и ее лицо непроницаемо, словно маска. И это выбивает из колеи.

— Поверь мне, — угрожающе произносит она. — Тебе лучше не знать.

— Вот тут ты ошибаешься. — Я чуть сильнее сжимаю ее руку. Надеюсь, ободряюще, а не как "я сломаю тебе руку, если сейчас же все не расскажешь". — Но я могу подождать. Когда будешь готова, я буду рядом.

Глава тридцать шестая

Фин

Богатый, красивый и солидный. Зная мою удачу, тут должен быть подвох. Богатый, вот в чем подвох, согласно моему опыту.

Какого черта я не спросила его фамилию? Потому что была слишком занята, убеждая себя, что это был всего лишь секс и ничего большего.

Весьма успешно, Фин.

Мне стоило бы злиться — да я должна быть в бешенстве — но понимаю, что мои секреты намного серьезнее. Пока мы идем по мокрому тротуару, я мысленно отмечаю себе погуглить Рори. Черт. Он ведь может сделать то же самое — как долго тогда я смогу скрываться под своей девичьей фамилией?

Свидание и вдова. Два слова, которые нельзя произносить вместе.

"Я ему расскажу. Наверное, не сегодня, но скоро", — обещаю себе. Объясню ему, что я не только что развелась, а скорее он трахает женщину, чей муж еще даже не остыл в земле. В смысле, если бы его можно было похоронить.

"Ой, да заткнись уже, пожалуйста", — велю своему мозгу. Я еще не готова признаться.

Еще мне придется сказать ему, что именно из-за него я вообще вышла замуж. Или вернее, он стал катализатором в руках наивной и неопытной девчонки. Может, мне стоит упомянуть о своих голубых волосах и посмотреть, скажет ли это ему о чем-нибудь. К тому же мне придется признаться, что в ближайшие пару недель я перееду в Лондон, если принять во внимание вчерашний звонок из компании по организации мероприятий.

Он живет в Лондоне. Да, я знаю. Это большой город.

— Что-то ты притихла, — говорит Рори, дергая мою ладонь. Мы держимся за руки. Среди белого дня у всех на глазах.

Я пытаюсь убрать руку, притворяясь, что хочу засунуть ее в карман из-за холода, но, кажется, эта идея не срабатывает.

— Отпусти, — прошу я, отчасти жалобно. — Мне холодно.

Загадочно улыбаясь, он засовывает обе наши руки в карман своей куртки.

— Так лучше? — Настоящий ответ и "да", и "нет". — Итак, мы направляемся в салон, а потом куда?

— На работу, я полагаю.

— Не. С меня хватит. Я бы предпочел паб, а еще лучше — гостиницу. Номер с огромной ванной. Да, — добавляет он, скользя по мне возбужденным взглядом. — Секс в гостинице тебя однозначно согреет.

— Ну с тебя может и хватит, а я еще не закончила. — Остальное? Даже не стану этого касаться.

— Ты же сама говорила, что работаешь по своему собственному графику. Но если настаиваешь, то это будет ночь в холодном конюшенном блоке и еще более холодный душ позже. Не могу тебе позволить два утра подряд пользоваться горячей водой.

— Когда ты возвращаешься? В Лондон, я имею в виду. — Меняем тему. Подальше от секса.

— Сначала в салон. Потом в гостиницу трахаться. — Ладно, я пыталась. — Затем, может быть, перекусим, потому что утром ты поела как воробышек. А уже после — логистика и планирование. В смысле, разговоры о будущем.

Логистика. Планирование. Разговоры о будущем. Большие пугающие слова. Я не готова — вот, блин. Кажется, у меня начинается приступ паники. Ужас сковывает мои внутренности, и ком поднимается в горле. Я чувствую, как дрожу. Шаркая ногами по тротуару, я замедляю шаг, пока совсем не останавливаюсь.

Меня внезапно разворачивают, руки Рори на моих плечах.

— Дыши, — нежно просит он. — Нам некуда спешить. Мы поговорим, когда ты будешь к этому готова.

Обняв меня, он целует мою голову, когда рядом открывается дверь, и раздается знакомый звон, за которым следует взволнованный голос Джун.

— Бегом сюда, прежде чем разверзнутся небеса. Небо черное, как ад! — Снова раздается звон, когда дверь закрывается.

— Нас поймали, — тихо смеется Рори в мои волосы.

— Они все еще наблюдают? — Мне так не хочется поворачиваться.

— Ну, — отвечает он, наклоняя голову. — Кажется, твоя светловолосая подружка, та, что с большими буферами, устроила в салоне что-то вроде плясок.

— Это ее победный танец.

— Очень хороший танец. Ой, осторожнее, мои ребра!

— А ты не пялься на буфера моей подруги.

— Как же мне не смотреть? Это просто ... Да, идем, — добавляет он, беря меня за руку, когда большая капля дождя падает мне прямо на лоб. — Предстанем перед расстрельной командой.

— Ха! — кричит Нэт. — Подожди, когда я ей расскажу. Я знала, что тебя что-то удерживает в том домище!

— Оставь Айви в покое, — отвечаю я. — Хотя бы пока она не вернется домой.

— Долго ждать не придется, дорогуша, — добавляет Джун, ласково похлопывая меня по руке, когда проходит мимо. — Она возвращается в конце недели. — Наклонив голову, Джун благосклонно смотрит на Рори.

— Уже? — спрашиваю я, развернувшись на пятках и вопросительно глядя на Нэт.

— Да, очевидно, она договорилась со своим прежним боссом. Она говорит, что проблема решена, и она возвращается домой.

— И я так этому рада, — вставляет Джун.

— Не могу сказать того же про себя, — добавляет другой голос.

— Фин, это Тед, новый стилист. — Я замечаю отсутствие энтузиазма у Нэт, и это странно, учитывая, что Тед как раз в ее вкусе. Я имею в виду, что какое-то маленькое пушистое существо прикреплено к его лицу.

— А я Рори, — представляется он сам. — Извините Фин за ее невежливость, у нее была тяжелая ночь.

Я нетерпеливо разворачиваюсь к нему, и тут дверь снова открывается.

— Еще раз здравствуйте! — Как раз то, что мне нужно, проклятая Мелоди. Что ж мне так не везет. — Как раз вовремя, — говорит она, стряхивая капли дождя с зонта и продолжая бессмысленно болтать. — Выходя из дома, я подумала, что лучше вернуться и взять зонтик. Как оказалось, я была права — только посмотрите, что творится снаружи! О, привет! Наташа сказала, что на этой неделе появится новый стилист, но я не ожидала, что вы будете таким — таким...

— Кажется, у нее начались судороги, — шепчет Нэт.

— М-м-м-мужественным, — произносит она почти нараспев, в стиле Ширли Бэсси, подкрадываясь к Рори и разглядывая его, словно он самый вкусный кремовый торт из всех тортов.

— Я бы сел в его кресло, — бубнит Тед, и Рори начинает смеяться. — Он может взлохматить меня в любое время. Что? — добавляет он. — Это такая стрижка.

И тут я понимаю, почему Нэт не так уж впечатлена. Несмотря на то, что он здесь не совсем к месту, я думаю, они станут лучшими друзьями.

— Что ж, Бол-Мелоди, мой горшочек с воском греется, — заявляет Нэт. — Что скажешь, если мы пойдем и позаботимся о твоем плохише?

— Что, прости?

— Твой куст сам себя в порядок не приведет.

Мелоди краснеет и, заикаясь, начинает оправдываться, что ей всего лишь нужно покрасить ногти, но всё же следует за Нэт в процедурный кабинет.

— Ну, Тед, — говорит Джун. — Твой клиент на одиннадцать часов прибудет с минуты на минуту. И я прошу тебя, постарайся не заваливать это место волосами. Я понимаю, что мы салон, но подмести за собой займет всего пару секунд. — Она натянуто улыбается ему, прежде чем схватить меня за руку. — Тебе палец в рот не клади, — восхищенно шепчет она. — Он великолепен. — Она сжимает меня, ее морщинистые руки обманчиво сильны.

— Все хорошо? — мой вопрос всего лишь формальность. Я знаю, что с Джун у руля, всё будет в порядке.

— Ах, да, дорогая. Как всегда, куча дел, и я так рада, что Айви приезжает в выходные.

— Она действительно возвращается? Айви едет домой?

— Все проблемы с договором разрешились, так она сказала.

— Дерьмо собачье, — шепчу я. — Хотелось бы знать, что происходит.

— Я тоже так думаю, — отвечает Джун. — Но у нас будет достаточно времени, чтобы надавить на нее, когда она приедет. Почему бы тебе не поставить чайник? Я принесла булочки.

Я даже не успеваю придумать какой-нибудь вежливый отказ, когда из зала ожидания доносится голос Рори. Я замечаю, что он чувствует себя как дома.

— Надеюсь, вы их сами испекли.

— Дерзкий мальчишка! — восклицает Джун. — Разве я похожа на ту, кто довольствуется покупными?

Я захожу на кухню, и легкая дрожь пробегает по позвоночнику при звуке шагов Рори. Могла бы и догадаться, что он не станет ждать.

— Я по-прежнему считаю, что нам стоит заглянуть в гостиничный бар, прежде чем отправиться в номер. После булочек, конечно же.

— Зачем? — спрашиваю через плечо. — Чтобы напоить меня и выведать все мои секреты?

— Вообще-то я думал напоить тебя и выманить из трусиков. Напоить в достаточной мере, чтобы соблазнить. — В крохотной кухне он подходит ближе и притягивает меня к себе за бедра. — Но оставить достаточно трезвой, чтобы насладиться этим.

— Или мы могли бы просто поехать на работу. Если учесть, что сейчас рабочий день и все такое. — Я немного отодвигаюсь в сторону, его прижатое ко мне тело не дает ясно мыслить. — Кроме того, я днем не выпиваю.

Это абсолютное вранье; я без зазрения совести могу выпить днем. Да и кто, блин, не может?

Рори прислоняется к противоположной столешнице и, оглянувшись через плечо, пока достаю кружки и чай, кое-что привлекает мое внимание. Я прижимаю кружку к груди не столько из-за того, что он засовывает руки в карманы, а больше потому, к чему его действия приводят. Мое сердце громко стучит, ба-бах, потому что я вижу очертания того, чего не должна, и нахожу это твердым — очень? Полу? — то есть трудным оторвать взгляд.

— Т-ты всегда носишь джинсы на работу? — Ему определённо стоит, он потрясно в них выглядит, но это жалкая попытка отвлечь. — Учитывая, что ты в самом деле олигарх и всё такое. — Очень жалкая попытка, и по его тону понятно, что он ее разоблачил.

— Крошка, возможно, тебе стоит перестать на меня так смотреть. — Божественные рокочущие сексуальные звуки.

Я выключаю чайник и, развернувшись, прислоняюсь к столешнице и копирую его позу, однако делаю это после того, как принимаю нейтральное выражение лица.

— Смотреть как?

— Словно ты умираешь с голоду и только что увидела сочный кусок мяса.

— Конец-ку-кусок? — Черт возьми, оговорочка по Фрейду? — Я-я и не заметила, что смотрю на тебя как-то странно. Т-ты, должно быть, грезишь.

— О, да, — наклонив голову, говорит он, и я прекрасно понимаю, о чем конкретно он грезит. — И ты тоже. Думаешь, я не знаю, о чем ты мечтаешь, когда так на меня смотришь?

Молчание затягивается, и мои щеки начинают гореть. Не так уж и весело, когда тебя высмеивают, и я не могу сдержать свою реакцию, когда смотрю на него, особенно при виде его конца в штанах. Фу, неужели я только что об этом подумала? С такой скоростью мне придется носить темные очки в помещении.

— Не понимаю, как это возможно, — отвечаю я, чувствуя, как мой взгляд скользит вниз по груди. Опять.

Плечи Рори начинают трястись, глаза закрываются, и он запрокидывает голову назад и тихо смеется.

— Не хочу расстраивать, но я не думаю о тебе. — Не-а, нисколечко не думаю о том, что могло бы случиться, протяни я руку. Что будет делать мой язык, пока моя рука скользит вниз...

— Значит, прямо сейчас ты не смотришь на мое хозяйство. — Так нечестно, вселенная. Будь паинькой!

— Перестань! — сдавленно произношу я и закрываю глаза руками. Не знаю, ради его или моего собственного блага. Внезапно Рори оказывается передо мной, отнимая мои руки от лица и прижимая их ладонями к своей груди. Взгляд его серебристо-серых глаз бросает мне вызов, когда он опускает наши руки вниз, скользя по его твердому прессу. Устремляясь ниже, прежде чем остановиться вплотную на его промежности.

— Тридцать минут, — хрипло бормочет он, прижимаясь ко мне.

Этого времени будет недостаточно.

— Что? — Я наклоняю голову и начинаю моргать, клянусь, что не специально.

— Тридцать минут. На булочки. Затем мы находим кровать, и весь оставшийся день я трахаю тебя до беспамятства.

Я открываю рот, чтобы ответить — возможно, чтобы сказать "да, пожалуйста" — когда резкий голос пронзает крошечное пространство.

— Святые угодники, что здесь происходит?

Находясь в шоке, первое, что испытываю, это чувство вины, и пытаюсь отдернуть руки. Пытаюсь в данном случае ключевое слово, так как Рори крепко их сжимает.

— Чем могу помочь, дорогуша? — вопросительно изогнув бровь, Рори поворачивает голову в сторону Мелоди и небрежно продолжает. —. Вот только мы немного заняты.

— Немного за-заняты! У вас совесть есть?

— Ну, я бы сказал, смотря что вы под этим подразумеваете. Видите ли, не я тут визжу как хабалка.

— Финола. — Мое имя звучит как предостережение. Я чувствую, как съеживаюсь, хотя стоит упомянуть, что обычно меня коробит от одного только звука моего имени. — Финола, лапочка, — повторяет она, на этот раз мое имя звучит скорее, как мольба. — Ты ведь не хочешь, чтобы люди неправильно поняли. Ты не в том эмоциональном состоянии, чтобы кувыркаться с такими, как он.

— Что? — У меня голова идет кругом, потому что если кто--то здесь и не в том состоянии, то это я.

— Я тебя вычислила, — скрестив руки на груди, Мелоди бросает ледяной взгляд на Рори. — Я тебя узнала. Твоя мать была разлучницей, соблазнявшей того беднягу бросить свою больную жену. Но ты не навредишь моей подруге!

— Болячка, то есть Мелоди…

— Это правда! — вскрикивает она. — Так сказала моя бабушка. Она работала сиделкой у этой бедной женщины, пока та не умерла!

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — отвечает Рори, поднимая наши сплетенные руки к своей груди. — Поэтому отвали.

— И позволить тебе воспользоваться бедной, беззащитной вдовой? Ни за что.

Он смотрит на меня сверху вниз, его взгляд пристальный и растерянный, требующий объяснений. Объяснений, которые я не могу дать, потому что буквально не могу говорить. Шок, смущение и страх сковывают мой язык.

— Успокойся, Мел, — говорит Наташа, протискиваясь в комнату. — Может, сейчас она и бедна, но не беззащитна.— Она ободряюще мне улыбается. — Кстати, чайник закипел.

— Нет, но она скорбит! — визжит Мелоди.

— Не разведена? — сомневаюсь, что кто-нибудь кроме меня слышит его вопрос.

Я все еще не в состоянии что-либо сказать, когда Нэт произносит своим лучшим голосом в стиле Крестного отца,

— Маркус Петтифер пошел на корм рыбам, улавливаешь?

— Это твоя фамилия по мужу? — влезает Мелоди. — Почему она мне кажется мне знакомой?

— Заткнись, — бурчит Нэт, когда Мелоди подносит руку ко рту.

— О боже, — выпаливает Мел сквозь растопыренные пальцы, и инстинктивно я понимаю, что она собирается сказать дальше. — Петтифер, мелкий воришка Шейха! Так ведь они прозвали твоего мужа? — Они. Она имеет в виду прессу. — Он украл миллионы... Твои шкафы были набиты дизайнерской обувью и сумочками! И ты разъезжала в роллс-ройсе, в то время как вашей прислуге не платили полгода!

— Я не знала об этом, — возражаю я. — Они мне ничего не говорили. До тех пор, пока он не умер. Я его не убивала! — Я фактически взвизгиваю, когда понимаю, что сказала. Серебристый взгляд Рори превращается в сталь, заставляя меня поморщиться. — Я ... я этого не делала, несмотря на то, что писали в газетах. Я же говорила, что ты не захочешь знать, — чуть не плачу я.

— Ох, черт. — Тело Нэт, кажется, обмякло. — Ты ему не рассказала?

— А вообще собиралась? — тихо спрашивает Рори, все ещё держа мои руки в своих.

— Я не знала, как сказать. Предполагалась, что произошедшее между нами не будет ничего значить. — Он выглядит так, будто испытывает физическую боль, и у меня сжимается сердце. — Но теперь значит. О, Рори, правда. Рори, пожалуйста. Ты делаешь больно моим рукам.

Его пальцы расслабляются. Но я не хочу, чтобы он отпускал мои руки. Или отходил от меня.

— Посмотри, что ты наделала, — сердится Нэт, обращаясь к Мелоди. — Если бы не совала свой нос, куда не просят, этого бы не случилось.

— Я? Это из-за ее романов с богатенькими шейхами ее муж покончил с собой.

— Откуда, мать твою, ты взяла эту хрень?

— Из газеты, — обиженно отвечает она.

— Из надежного источника новостей, чья вчерашняя первая страница гласила: "Умпа лумпа позволил мне отсосать его Вилли Вонку"? Да ты ни хрена не знаешь, тупая корова. Ты — посмешище, как и твой долбаный брак.

— Я не позволю тебе так со мной разговаривать! — Мелоди выпячивает грудь, как возмущенная курица.

— А почему бы и нет? Все так говорят. Думаешь, еще не все в деревне знают, что "мой Ллойд" так много работает только потому, что терпеть не может свою жену?

— А я буду благодарна, если ты не будешь вмешивать сюда моего мужа.

— Конечно, почему бы и нет, — взмахнув руками, отвечает Нэт, ее голос становится громче. — И все же мне интересно, знает ли он, что в его жене побывало больше пальцев, чем в десятилетнем шаре для боулинга.

Апоплексия—хорошее слово. Оно также идеально описывает состояние, в котором прямо сейчас находится Мелоди. Она выглядит так, словно задыхается и в то же время готова лопнуть — вены выступают у нее на лбу — прямо перед тем, как она набрасывается на Нэт. Что, на мой взгляд, является ошибкой, потому что Нэт по крайней мере на восемь дюймов выше ее.

—Я тебе покажу! — кричит она. Как берсеркер. Настоящий неустрашимый воин.

— Ну попробуй, — смеясь, отвечает Нэт и разводит руки в стороны. — Ну давай — да я тебя на куски порежу! — За долю секунды, пока она запрокидывает голову, взгляд Мелоди перемещается на нож рядом с булочками Джун.

— Нет! — кричу я, пока Мелоди протягивает руку. Внезапно чашки, чайные пакетики, флаконы с оттеночными составами и тюбики с краской для волос рассыпаются по сторонам, когда Рори тянется к обезумевшей женщине, отрывая ее от пола.

— Ну все, хватит! — орет он, приподнимая ее чуть выше и подальше от ножа.

— Я ей покажу! — снова взвизгивает она, вырываясь из рук Рори. — Она больше не будет так обо мне говорить!

— Почему нет? Это же правда, — подначивает Нэт.

— Ты.— Рори тычет пальцем в Нэт. — Делаешь только хуже. А ты, — говорит он, бросая на меня взгляд. — Я не могу ... не здесь. Я разберусь с этим, — заявляет он, слегка встряхивая безумную Мелоди. — Ты придешь и найдешь меня. Ты знаешь, где. И, Фин? Будь готова на какое-то время задержаться, потому что, мне кажется, тебе есть, о чем рассказать.

И с этими словами он ловко выносит свой лишившийся рассудка груз через открытые двери.

— Эй, Мелоди. Звонили с сайта TripAdvisor! — выкрикивает на прощанье Нэт. — Просили передать, что твоя вагина заняла первое место, как самый посещаемый уголок в Шотландии!

— Я тебе пи**лей навешаю! — кричит она в ответ, ее голос разносится по коридору.

— А я всем расскажу, что у тебя рыжий лобок!

— Это лишнее, — говорю я, все еще слыша удаляющиеся протесты Мелоди.

— Мне от этого легче, — возражает Нэт. — Меня от нее затряхивает. Она настоящая блядища — пи*да с ушами.

— Кто?

— А что имел в виду высокий, мрачный и сексапильный, когда сказал, чтобы ты его нашла?

— Он не мрачный. — Не слишком.

— Настроение у него уж точно было такое, — продолжает она. — Так что, он имел в виду найти его сейчас или, когда он немного придет в себя?

Черт возьми.

— Он сказал, чтобы я встретилась с ним — в особняке.

Глава тридцать седьмая

Фин

— Черт возьми, весь мир против меня.

— Что? Что такое? Кому я должна надрать задницу?

— Никому. — По крайней мере, пока. Я сижу в крошечном "фиате" Айви у перешейка, который скрывается под водой прямо на глазах, под дождем, барабанящем по лобовому стеклу с такой силой, что дворники едва справляются с этим ливнем. Рискованно было бы пересекать перешеек на внедорожнике. А в этой малюсенькой итальянской жестянке меня смоет в мгновение ока.

Я поехала за Рори прямиком из салона. Он, может, опередил меня на полчаса, не больше. Мне следовало сразу же бежать за ним, но я запаниковала и засомневалась. Будет ли он по-прежнему меня хотеть? Неужели я еду к нему лишь с тем, чтобы быть отвергнутой? Но тут был только один выход — мне нужно его найти. Объясниться. Сказать ему, как много он для меня значит.

Время и прилив не ждут. Чтоб тебя, природа. Только благодаря Нэт на том конце телефона я ещё не выплакала все глаза.

— Ты ещё там?

— Да. Да, я тут. Но не там, где бы мне хотелось быть, потому что грёбаный прилив начался. — Я не буду плакать или рыдать, но я не говорила, что не буду ныть.

— Вот блин. И что делать?

— Буду просто сидеть тут и пялиться на океан, пока он не отхлынет обратно. — Сидеть и пристально вглядываться в узкую полоску суши, размышляя при этом, какая же я неудачница.

— Не будь дурой. Не один час пройдет, пока станет безопасно пересекать перешеек. Возвращайся обратно, и мы что-нибудь придумаем.

— Мне тут уже ничем не помочь. И что если Болячка опять заявится?

— Маловероятно. Она теперь нескоро нарисуется, особенно после того, как показала сегодня свое истинное я.

— Я такая тупо…

— Джун просит передать тебе, что, если будешь снова материться, она вымоет тебе рот мылом.

— Я на громкой связи? — Мой вопрос больше похож на стон, чем на слова.

— Да, дорогуша, — слышится бодрый голос Джун. — Почему ты не рассказала нам, что влюблена в этого молодого человека?

— Думаю, я сама поняла это только сегодня. Я говорила себе, что это всего лишь, э-э, секс.

— Такого не бывает, дорогуша.

— Если только тебя не Наташа зовут, — усмехается сама Нэт.

— Продолжай в том же духе, — сухо произносит Джун. — Может, ты о нем и не упоминала, но, как только ты вошла сегодня в салон, я сразу поняла, что он много для тебя значит.

— Я никому не говорила. Наверное, просто хотела оставить его… и все это… при себе.

— Не считая того первого раза. — Усмехается Нэт. — Ну, помнишь, когда Айви напилась в стельку? Тогда ты многим поделилась.

— Ой, она рассказала о своих любовных похождениях? — восторженно-мечтательно интересуется Джун.

— О похождениях разговоров было немного, но ее юбка была полна рассказов.

Я кладу свободную руку на руль, затем несколько раз бьюсь об нее головой.

— Что это было? — испуганно произносит Джун, и я останавливаюсь.

— Она, наверное, бьется головой о руль.

— Юная леди, — с упреком обращается Джун. — Возвращайся домой.

Что я и делаю.

Пересечение перешейка (вторая попытка) только гораздо позднее.

Уже темно и все ещё мокро. На самом деле, снаружи насколько мокро, что поездка по размытой океаном дороге может любого отпугнуть. Но, похоже, я тут не в полном одиночестве, серебристый фургон следует за мной. По извилистым дорогам и днем в сухую погоду тяжело ехать, что уж говорить про ночь и сырость — жутко страшно. Я так сильно сжимаю руль, что мне приходится сгибать и разгибать пальцы, чтобы снять напряжение. Фургон на хвосте только ухудшает ситуацию, его довольно яркие фары заставляют меня нервничать.

Наконец я сбавляю скорость, когда фары выхватывают из темноты подпорченных непогодой львов — песчаных привратников особняка Тремейнов. Потирая виски, я почти одной рукой делаю крутой поворот и чувствую, как начинает нестерпимо болеть голова.

— Козел, — бормочу я, когда фургон медленно проезжает мимо. На долю секунды мне кажется, что он последует за мной.

Я паркуюсь рядом с грузовиком Рори у конюшен позади дома. Я вижу, что в коттедже никого. Он выглядит слегка заброшенным, хотя, может, это просто мои нервы. Я не сразу выхожу из машины. Перспектива увидеть его и объяснить свой идиотизм довольно сильно пугает. Но я приехала в такую даль, и кто-то может увидеть своего рода предназначение в том, что мы встретились во второй раз. И снова поладили.

Я была сломлена и с разбитым сердцем, но, когда я с ним, я этого больше не чувствую.

"Вылезай из машины. Можно хотя бы попробовать" — Я даже не запираю машину, боясь, что придется вернуться обратно.

Дверь в судомойню не заперта, и кухонная дверь тоже. Когда стук моих ботинок эхом раздается по каменному полу, я вдруг понимаю, что не переодевалась с утра: леггинсы и то, что когда-то было парой высоких блестящих сапог для верховой езды. Gucci, конечно же. Бирюзовый вязаный свитер и парка, позаимствованные у Айви. Я провожу рукой по волосам, пытаясь привести их в порядок, и понимаю, что на мне нет макияжа, и его не было весь день.

Сегодня мне не видать награды за самый лучший марафет.

Извилистые узкие служебные коридоры кажутся ужасно длинными. Они как будто удлинились со вчерашнего дня, но, когда я начинаю подниматься по лестнице на второй этаж, я слышу его голос и думаю, что Рори, должно быть, говорит по телефону... пока не раздается другой, на этот раз гораздо более высокий.

— Рори, дорогой, — соблазнительно мурлычет голос. — Посмотри на фото. Разве это похоже на ложь?

Я замираю на месте, сердце уходит в пятки. Хотя слова Рори трудно разобрать, ее я прекрасно слышу. Мне не нравится ее тон. Нет, он меня пугает. Мне хочется убежать, потому что не хочу быть связанной с другим мужчиной того же рода. Бабником. Изменником. Вместо того, чтобы прислушаться к своему страху, я подхожу ближе, ноги ведут меня ко входу в помещение, предназначенное для коктейль-бара, и я практически прижимаюсь к стене.

— Выглядит подлинно, конечно. — Он говорит почти небрежно, но в его голосе слышится напряжение. — Отдаю тебе должное, и мои поздравления, но я понятия не имею, что ты здесь делаешь, Бет.

Бет. Ее голос не похож на Бет. Больше на Клариссу или Симону. На избалованную принцессу.

— Я же говорила, что прилетела на самолете с Китом, хотя мне пришлось умолять его дать нам немного времени наедине. Должна сказать, — добавляет она, звонко смеясь, — что он не слишком впечатлен.

— Ты ему рассказала, — довольно безучастно отмечает Рори.

— Как тут скроешь, дурачок. На мне уже одежда трещит по швам!

— Как по мне, так ты ничуть не изменилась.

— Какой замечательный комплимент. Подойди ближе, — уговаривает она. — Я дам тебе потрогать. Дай мне руку.

Если раньше я нервничала, то сейчас меня просто тошнит, и я чувствую, как ногти впиваются в кожу ладоней. Единственное, что удерживает меня на ногах — это необходимость достоверно знать, что мне это не мерещится. Быть уверенной. Но мой страх отражается в словах Рори.

— И ты сказала ему, что он мой, — произносит он теперь уже со злостью.

У меня перехватывает дыхание, но я по-прежнему не могу пошевелиться.

— Ну конечно же, и я восстановила контракты на строительство. Мы же, как ни как, будем семьей.

— Поверить не могу, мать твою, — цедит он сквозь зубы. — Неудивительно, что он оставил мне это гребаное голосовое сообщение... сказал, что оторвет мне яйца. Это твоя вина, — с яростью бросает Рори. — Ты, сумасшедшая —

— Ну не злись, дорогой. Мне пришлось ему рассказать. Ты же не слушал меня. Ты ведь обещал, что вернешься домой. Но не переживай, я сказала ему, что ты сделал мне предложение.

Я делаю резкий вдох, и мое хрупкое сердце с громким звоном разбивается на мелкие осколки.

— В тебе на самом деле столько дерьма, Бет. — Смеется он, хотя смех звучит совсем нерадостно. — Хрена с два он от меня, и я уж точно не женюсь на твоей чокнутой заднице.

Мои ноги начинают двигаться, но не в ожидаемом мной направлении. Я не ухожу. Вместо этого, я оказываюсь на пороге комнаты, в которой стоит Рори и держит в руках снимок УЗИ.

— Он не мой. Я всегда пользуюсь презервативами и проверяю...

Ох, Рори. Это неправда.

Странно наблюдать, как его эмоции сменяют друг друга: гнев — замешательством, замешательство — шоком, шок — страхом, а в финале страх переходит в сожаление. Все это читается в его взгляде, теперь умоляющем меня взгляде, в котором каждая эмоция мгновенно оживает. А потом умирает. Как и мое сердце.

— Фин. — Произносит Рори с другого конца комнаты, его Адамово яблоко дергается, когда он проглатывает тяжесть своей лжи.

— Как чудесно... Я так рада, что ты привыкаешь к этой мысли, папочка. Фин — милое имя для мальчика!

Она похожа на свой голос. Даже со спины видно, что она испорченная городская принцесса. Какой и я была раньше. Рори стоит как вкопанный. Полагаю, меня должно приободрить отсутствие реакции со стороны его невесты; она не замечает, не понимает намеков этого мужчины. Но когда подходит ближе, обнимая его за шею, эти мысли превращаются в пепел.

Не могу сдержать звука, слетающего с моих губ, мимо кулака, который подавляет рвущиеся наружу рыдания. Я не слышу его ответа и, спотыкаясь, ухожу прочь, паркет скользит у меня под ногами.

Я слышу, как Рори зовет меня, но не останавливаюсь. В отличии от жены Лота, я не стану оглядываться на прошлое.

Спотыкаясь, я бегу прочь. Одной рукой опираюсь о стену, другой прикрываю рот. Мне нужно на улицу.

Меня сейчас стошнит. Пожалуйста только не здесь. Я не хочу находиться здесь. Я больше никогда не хочу быть рядом с ним.

Грудь разрывает от боли, но я уже у входной двери, не осознавая, что машина Айви на заднем дворе.

Плевать. Я пойду пешком. Я спрячусь. Я заползу под куст и умру к чертям собачьим.

Я чувствую его пальцы на своем плече и, отпрянув от него, сильно дергаю тяжелую входную дверь. Я плачу, всхлипывая и бормоча что-то не совсем разумное, затем ныряю под его протянутыми руками в темную, холодную ночь...

... и прямо к вспышке фотоаппарата.

— Финола, что ты чувствуешь по поводу того, что твой муж вернулся?

— Фин, а вы знали, что он инсценировал свою собственную смерть? Вы ему помогали?

— Фи — ты знаешь, где он спрятал украденные миллионы? Вашей прислуге заплатили?

— Миссис Петтифер, как Кит Тремейн относится к этому? Вы были любовниками раньше?

— А твой новый парень в курсе, что его невеста уже замужем?

Вспышки настолько яркие, как будто ты перерождаешься. В аду. Меня фотографировали и раньше, на красных ковровых дорожках, и я всегда там чувствовала себя куском мяса. Но это. То, что происходит сейчас, у меня нет слов, чтобы описать это. Я не совсем понимаю их вопросы, мой разум все еще в той комнате, наблюдает, как она обнимает Рори.

— Это правда, что ваш муж вынуждал вас спать с Шейхом Ахмедом, чтобы отвлечь его от кражи?

— Фифи, это правда, что когда-то ты была элитной девушкой по вызову?

Чья-то рука хватает меня сзади за локоть; несмотря на хаос передо мной, я вырываюсь, поворачиваюсь и шиплю.

— Держись от меня подальше.

Я ступаю на первую ступеньку, прикрывая глаза от ярких вспышек камер, пошатываюсь и спотыкаюсь. Больше инстинктивно, чем из чувства благодарности, я хватаюсь за протянутую ко мне руку, которая обхватывает меня за предплечье и не дает потерять сознание. Одним плавным движением я прижата к нему. Мое сердце замирает, а вдруг это Рори, хотя инстинктивно я понимаю, что это не он.

— Не отвечай, — тихо произносит он низким баритоном. — Не поднимай голову.

Мне не нужны его наставления, как и не нужно знать его, даже когда мое тело реагирует, прижимаясь к нему ближе.

Я бросаю взгляд из-под ресниц, и, хотя он очень похож на Рори, его прикосновение кажется неправильным.

— Кит… Кит! Что ты думаешь о муже?

— Ты ожидаешь получить долю от украденных им миллионов?

— Кит… ты ей заплатил?

Его тело напрягается, когда мы достигаем нижней ступеньки, окруженные вопросами, камерами и вспышками фотоаппаратов. Кит открывает дверь чего-то невысокого и обтекаемого — и я сразу понимаю, что это "мерседес" — прикрывая меня своим телом от толпы. Его руки все еще обнимают меня за плечи, он толкает меня на пассажирское сидение и мгновением позже скользит за руль с противоположной стороны.

— Фин, я полагаю? — за неимением слов, я киваю. — Проклятая Анна, — бормочет он себе под нос, когда двигатель оживает.

— Что? — я резко поднимаю голову.

— Мой помощник Анна. — Он хмурится и сдает назад, едва не задев одну из самых настырных орущих фигур. — Она заставила меня поверить, что ты мужчина.

Не совсем уверена, что он имеет в виду и вместо этого спрашиваю:

— А ты... — Я осекаюсь на его имени. Смогу ли я когда-нибудь произносить его без рыданий?

— Кит, — бросая на меня взгляд, подтверждает он с бесстрастным выражением. — Его близнец. — Нет необходимости спрашивать, как он к этому относится.

— Почему они здесь?

— Насколько я понимаю, их предупредил кто-то из деревни. Видимо, что-то связанное с твоим мужем, — добавляет он вопросительно. Но не настаивает на ответе и замолкает, вспышки камер следуют за нами по подъездной аллее, пока мы не сворачиваем направо на дорогу.

— Куда мы направляемся?

— Куда захочешь. Просто, когда ты выскочила из дома, я подумал, что машина будет очень кстати.

— Она беременна, — всхлипывая, произношу я в качестве объяснения. Этого кажется достаточно, но все равно он тихо отвечает.

— Я знаю.

— Зачем ты мне помогаешь? С чего бы им думать — ты и я?

— Пара? — в темноте машины мне кажется, я улавливаю в его взгляде намек на насмешку. — Когда я приехал, они толпились у дома. Очевидно, им достаточно того, что мы не дали никаких комментариев, и я помог тебе забраться в машину. Выуживание информации, без сомнения. Ты знаешь причину всего этого?

— Мне сказали, что мой муж жив. Я не знаю, но, если он не умер, он очень многим должен кучу денег.

Кит снова переводит взгляд на дорогу.

— Черт возьми, — произносит он, проводя рукой по лицу. — И почему с ним вечно все непросто? — Затем, немного помолчав добавляет, — Нужно решить, куда ты отправишься. У тебя есть друг, с кем ты могла бы остаться? Где-нибудь в тихом месте?

— Нет. Я буду в порядке, — отвечаю, не особо внимая своим словам, потому что "в порядке" — это понятие, которое прямо сейчас находится где-то в необозримом будущем.

— Тебе лучше не оставаться одной. — На этот раз его глаза на мгновение встречаются с моими, в них сквозит жалость. Мне не нужна жалость, даже когда я отворачиваюсь к окну и начинаю тихо всхлипывать.

Глава тридцать восьмая

Фин

Пробежка. Работа. Дом. Сон. Пробежка. Работа. Дом. Сон.

Моя жизнь вкратце. Как я люблю: без осложнений. Никакой лжи, узнать или рассказать.

Я живу в Ватерлоо, в более чем неблагоприятном окружении, с соседкой по квартире, потому что с моей зарплатой только так и возможно. Я думала, что никогда не решусь делить с каким-то незнакомцем личное пространство, но на самом деле, все хорошо. Сьюз — врач-стажер, и наша квартира в нескольких минутах ходьбы от больницы Святого Томаса. Мы полные противоположности как в жизни, так и в происхождении, но нас это устраивает. В душе, думаю, я очень рада тому, что у нас такие разные графики, и мы редко бываем вместе. Дело не в том, что она мне не нравится, просто я предпочитаю ни с кем не общаться. И мне не нравится, когда меня заставляют выходить в люди, потому что я этого не делаю, не считая работы или пиццерии за углом.

Я не прячусь. По крайней мере, больше нет, так как журналисты, которые нашли меня и следовали по пятам, уже в прошлом. В давно ушедшем. Я — устаревшая сенсация, и благодаря моему мужу моя репутация в каком-то роде восстановлена.

Да, мой муж. Я все еще замужем за ним.

Маркус объявился в тот самый день, когда я решилась отдать свое сердце Рори. До сих пор не уверена, что стало большим потрясением, правда. Хотя, он выбрал неудачное время. Этого идиота подобрал в австралийских водах морской патруль. После инсценировки собственной смерти он, похоже, купил билет в один конец с группой торговцев людьми. С той кучей денег, которую украл, мне трудно понять, почему он поскупился на план своего побега, но я уверена, что у него будет достаточно возможностей поразмыслить над этим, сидя в тюрьме. На сколько я знаю, в настоящее время в Канберре, пока несколько стран борются за его экстрадицию. Не знаю, что с ним будет, хотя хочется верить, что он не потеряет руку в Дубае. Или того хуже.

Я его не люблю и смирилась с тем, что уже какое-то время не любила, еще до того, как он разыграл свою смерть. И хотя я не простила его за содеянное, я рада, что он снял с меня всякую вину. Думаю, по большей части это было связано с Сорайей, а не сделано из любви ко мне. Она не признается, но мне кажется, у нее на него что-то есть. Он был хорошим актером, вероятно в течение всего нашего брака, но я не хочу об этом думать. Это струп, который не стоит расчесывать. Думаю, правильнее будет сказать, что я ничего к нему не испытываю, даже ненависти, что несколько озадачивает Айви и Нэт, но не меня. В моем сердце нет места для Маркуса и каких-либо чувств к нему, потому что оно полностью занято Рори.

Но я рада, что назойливых репортеров больше нет, что наша история — это вчерашние новости. И я более чем счастлива, что наш развод уже не за горами.

Той ночью я попросила Кита отвезти меня в дом родителей Айви. Я не могла смотреть в глаза Наташи и Джун, не после того, как оставила их с такой надеждой, но я знала, что Мак был дома. Неожиданностью стало то, что он держал меня в объятиях, пока меня рвало эмоциями и желчью. Он обнимал меня, пока я рыдала. В конце концов, я заснула у него на руках; я была уверена, что не засну без Рори — из-за Рори — но, должно быть, вырубилась в какой-то момент. Когда я проснулась, машина Айви стояла на подъездной дорожке, ключи под козырьком, а моя сумка на заднем сидение.

Если я еще не была уверена в том, что ждет меня в будущем, один взгляд на эту сумку и я поняла.

Рори, Бет и ребенок стали семьей.

В тот же день Мак отвез меня в Лондон и рано утром высадил у дома Сорайи в Найтсбридже. В те выходные Айви прилетела в Глазго и сразу же села на рейс до Гатвика. Я буду вечно благодарна своим друзьям, и шесть месяцев спустя я чувствую, что наконец-то встаю на ноги. То, что я снова начала бегать, больше связано со сменой сезона; гораздо легче стучать по мостовой, зная, что ваши соски не замерзнут и не отвалятся.

Знакомый Сорайи сдержал слово, и я получила работу. Организация мероприятий вряд ли является ракетостроением, и это слегка претенциозная среда. В настоящее время я нахожусь по ту сторону забора, что странно. Тем не менее, эта работа оплачивает мои счета.

Так что я работаю, занимаюсь спортом, правильно питаюсь и сплю, хотя все еще с небольшой помощью. Пино Гриджо — мое излюбленное успокоительное в эти дни. Я забочусь о себе, хотя, может, слушаю слишком много Тейлор Свифт, но не считаю это вредным для себя. Я больше не сломлена, пускай и не полностью пришла в себя, но, по крайней мере, я больше не балансирую на грани, когда любой ветерок или неправильный взгляд в мою сторону могут довести меня до слез.

Я говорю себе, что все это не имеет значения, что в конце концов мы с Рори не подходили друг другу. Все произошло слишком рано. Слишком много эмоций. Чересчур глубоких, крайне быстро. Все это банальности, невзирая на то, что он сделал или не сделал.

После той ночи, я была в ужасном состоянии. То, что я застала его с другой женщиной, задело за живое. Но суть в том, что я не стала выяснять, что все это значит, хотя много думала об этом. В последнее время не переставая. Бет, должно быть, была старой подружкой; очевидно, известие о ее беременности потрясло не только меня. Он говорил, что влюблен в меня, хотя и не позволил мне ничего объяснить после того, как Мелоди излила свою злобу. И даже если эта сучка заработала несколько долларов, позвонив в газеты, ей больше не рады в салоне Айви. И, вероятно, она прячется от Нэт.

А когда Рори не попытался найти меня после откровения Бет, я поняла, что между нами все кончено. Его выбор был очевиден, и мое сердце почувствовало эту правду.

Несмотря на боль, думаю, что наше расставание было к лучшему. Я находилась не в том состоянии, чтобы пускать кого-то в свою жизнь. Я позволила страсти овладеть мной и в конечном счете заплатила за это. И все же, я все еще чувствую своего рода близость здесь, в городе, который он называл домом. Иногда схожую с легкой болезнью; возбуждение, смешанное со страхом при мысли о встрече с ним. Что я сделаю? Что он скажет? Будем ли мы оба сожалеть о том, что не случилось? Но это всего лишь безумные мечты, потому что реальность такова, что в городе с населением более восьми с половиной миллионов я, скорее всего, никогда его больше не увижу.

Я стараюсь не судить. В настоящее время только об этом и думаю. Он так много рассказал о себе тогда за завтраком, мне до сих пор трудно поверить, что он меня обманул, но это не имеет значения.

Теперь уже нет.

А что касается Бет и ребенка, не знаю, что случилось, и стараюсь об этом много не думать. Единственное, что я знаю, когда я видела ее в последний раз, она совсем не выглядела как беременная. Скорее, как модель. Предпочитаю думать, что больше, как модель из Talbots, а не J.Crew

В ее случае восемь с половиной миллионов человек не помешали нам встретиться.

В тот вечер я ее толком не разглядела, не после того, как, спотыкаясь, выскользнула прочь, но в мыслях не могу припомнить округлившийся живот. Теоретически, она должна сейчас быть на большом сроке. Возможно, я подсчитала пару раз. И я ее не узнала, разве что ее голос, три недели назад на работе. Я примчалась на незапланированную встречу, рассыпаясь в извинениях за пятиминутное опоздание, когда обнаружила ее там. Ее темные волосы стали еще длиннее, и выглядела она такой... красивой. Сияющей. Хотя, определенно не благодаря беременности, что подтверждалось ее плоским животом под обтягивающим платьем. Тем не менее, она была полным воплощением взволнованной невесты, потому что по жестокой иронии судьбы она наняла моего работодателя, чтобы спланировать и провести вечеринку в честь ее помолвки. Срочный заказ. Большие бабки. Вечеринка должна быть организована и состояться через две недели.

Услышав ее голос, я, должно быть, ахнула и привлекла тем самым внимание всех находящихся в комнате. И все же ни грамма узнавания не отразилось на ее идеальном лице. Слишком идеальном, и при ближайшем рассмотрении лицу этому очень знакомы контуринг и местами дермальный наполнитель. У меня возникло странное ощущение, словно я невидимка, меня это даже почти оскорбило. Но затем во мне вспыхнула ярость. Жизнь чертовски несправедлива, и пока она сидела вся из себя такая чудесная, как дебильный чизкейк, и с этим идиотским голосом, я возненавидела ее.

Боль, которую я с таким усердием преодолела, больше не была тупой, а снова обострилась. Она сдавила грудь и заползла в горло, мне потребовались все силы, чтобы не отрывать взгляда от своего ежедневника на коленях. У меня никогда не возникало желание причинить вред другому человеку, но в тот момент мне захотелось свести с ней счеты.

Я не внесла никакого вклада в эту встречу — не могла смотреть на Бет. Сразу представляла Рори, ведущего жизнь с кем-то, кроме меня. Я держала себя в руках, а потом улизнула, сославшись на загруженный график. И это было хорошо. Ну, насколько возможно, учитывая, что я только начала понимать, что между нами все кончено. Может, на самом деле, между нами никогда ничего и не было. Мое принятие реальности, очевидно, происходило медленно, независимо от того, что я говорила себе раньше, потому что отношения не строятся на одном замечательном завтраке и большом количестве секса. Что бы не было сказано тем утром, этого явно было недостаточно.

В офисе, когда бы не упоминалось о мероприятии для Мэйбери — Мэйбери это фамилия Бет, и не сомневайтесь, это мероприятие именно для нее — я мысленно удалялась. Я не смотрела ни на коллажи, ни на меню или список гостей. Не хотела в этом участвовать и бралась за любые другие свободные проекты, кроме ее. Я не желала открывать этот ящик Пандоры и всеми силами пыталась игнорировать его. Хорошо, что я работаю на крупную компанию.

Так вот, даже спустя столько времени, кажется, мне не становилось лучше. Я просто обманывала себя, но в какой-то момент реальное положение вещей должно было дойти до меня, учитывая, что я работала в компании, по сути занимавшейся организацией вечеринки в честь помолвки мужчины, которого, как бы я не старалась, никак не могла разлюбить.

Мужчины, который говорил, что любил меня, а потом ушел, не оглядываясь.

Любовь — это боль в заднице.

А знаете, что еще является вышеупомянутой болью в заднице? Кишечный грипп. Он обрушился на наш офис три дня назад с пугающей скоростью, свалив с ног половину нашей команды, а потом заразил, кажется, каждое бюро по предоставлению временных официантов в радиусе десяти миль.

И именно поэтому я оказалась этим вечером не только на месте проведения мероприятия — вечеринке в честь помолвки — но еще и в наряде официантки. У меня не было выхода, когда в конце дня стало ясно, что мы все должны отправиться сюда прямиком из офиса.

"У нас нет выбора", — сказал владелец компании, созвав нас всех в свой кабинет для поднятия морального духа в коллективе. "Нам нужны все свободные руки", — повторил мой непосредственный руководитель, хотя я не замечаю в ее руках подноса, наполовину наполненного канапе.

Поднос скользит у меня в руках, я обливаюсь потом, вцепившись в него мертвой хваткой. Я перебрала в голове все варианты — внезапная смерть родственника, самой притвориться больной — но довольно быстро стало понятно, если хочу сохранить свою работу, я должна взяться за дело. А я не только хочу сохранить работу, она мне нужна.

Адвокаты по бракоразводным делам не дешевы.

Пока что мне удавалось избегать встречи с Рори, но надолго ли? Он, как будущий жених, должен быть где-то тут. Что я почувствую, когда увижу его? Возможно станет еще хуже, чем сейчас. Волнение сдавливает грудь, затрудняя дыхание. Если повезет, при виде его я упаду в обморок, и не надо будет делать вид, что все в порядке. Бедняжка второсортная Фин.

Я оттягиваю ворот своей рубашки. Мне так жарко, кажется, будто я вращаюсь в одном из кругов ада. Знаю, что в аду мне уготовано местечко, небольшое пространство в кругу, предназначенном для мучения душ тех, чьи похотливые аппетиты взяли верх над смыслом жизни.

Вот где я буду торчать в загробной жизни.

Черт ты побрал тех, кто организовывает семейные встречи для ста пятидесяти семи родственников и близких друзей. А еще до кучи, будь прокляты те, кто живет в шикарном районе Хайгейт, месте проведения вечеринки и бесспорно доме невесты.

Пот стекает у меня по позвоночнику, когда я проталкиваюсь с пустым поносом обратно на кухню.

— Я на эту хрень не подписывался, — жалуется Джей, человек, за которым, в конечном итоге, было закреплено это мероприятие. — У меня степень магистра, черт возьми.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ, не в силах вымолвить не слова. Если я открою рот, чтобы произнести что-то кроме "Скумбрия, маринованная в лимоне, с сорбе из авокадо и розовой маринованной редиской, мадам?", я, вероятнее всего, закричу или расплачусь и не знаю, что хуже. Полагаю, моя улыбка выдает по крайней мере часть моего состояния, когда Джей, подойдя ближе, кладет одну руку мне на плечо, а во второй вертит свою тоненькую черную косичку.

— Ты себя плохо чувствуешь? Вот, черт! — с визгом он отскакивает назад. — Ты тоже заразилась, мать твою!

— Нет, — отвечаю, сглатывая, крошечное слово словно осколки стекла в горле. — Не заразилась.

— О, господи, — подходя сзади, резко восклицает Саванна, моя стервозная начальница. — Только этого не хватало. — Она громко пыхтит, как будто я назло ей заболела холерой, а это идея... не так ли? Ей не нужно знать, что я не больна. Я открываю рот, чтобы возразить, но вместо этого сухо кашляю.

Она громко матерится, довольно сдержанно добавив,

— Я не могу тебя отпустить, Фин. Не сегодня. От обслуживающего персонала остался лишь костяк. Просто... просто держись подальше от закусок. Продолжай подавать шампанское. И ради всего святого, ни на кого не кашляй. — Отдав последнее указание, она ускользает прочь.

Черт бы меня побрал.

— И тебя, и меня, детка. А еще Саванну. И до кучи — невесту и того парня, на котором она скачет.

— Что? — я запоздало поднимаю глаза от розового подноса в моих руках. Розовые цветы. Розовая еда. Может, у Рори девочка? Может, она уже родилась? Из-за всех этих мучительных мыслей у меня сжимается горло, и начинает щипать глаза.

"Могла бы. Была бы. Должна была быть твоя жизнь".

— Черт бы меня побрал? — отвечает Джей. — И пошла в задницу Саванна. Ты ведь знаешь, что ее повысили только потому, что она трахается с владельцем компании?

— Я стараюсь не вмешиваться в политику офиса. — "Глубоко дыши: вдох выдох. Постарайся не плакать. Постарайся не волноваться."

— Только потому, что я еще не добрался до тебя. Пока. Ты встречалась с ним, я имею в виду, с Пирсом? — Педантичный Пирс — так его называет Сорайя. По-видимому, он тоже жил в Дубае. Оставив эту несущественную информацию при себе, я качаю головой. — Ему, должно быть, под шестьдесят пять. Древний. Чтобы у него встал, ему определенно нужна Виагра, в отличии от этого. — Он указывает на дверь в промышленном стиле кухни, за которой следует главная часть дома.

Меня передергивает, и я прикусываю нижнюю губу, когда мое тело начинает дрожать.

— Трудно поверить, что оба парня родились в одном десятилетии, — продолжает Джей, хватая закуску с розового подноса, который проносят мимо.

— Этого не может быть.

— Вот именно. — Джей стряхивает с крошечного кусочка теста что-то похожее на тапенаду, вытирая пальцы о свой фартук. — Я бы не стал трахаться с Пирсом, и я не слишком разборчив, — добавляет он, указывая на меня канапе.

— Нет, я имею в виду возраст.

— Так было написано в интервью в "Гардиан". И в журнале "Хелло" в том развороте о его загородном поместье. Видела?

— Ты говоришь о Пирсе?

— Нет, глупенькая. о женихе. Джонатан Ривз, выдающийся магнат недвижимости. — Сморщившись, Джей проглатывает несчастный кусок канапе. — Фу, гадость. Черт, ненавижу оливки. — Его слегка передергивает. — Там было написано о его возрасте и обо всем остальном. И в отличие от Пирса, он очень привлекательный мужчина с проседью в волосах. Я бы с ним позабавился, неважно богат он или нет.

— Будущий жених? — мой голос звучит громко и пронзительно, реакция мозга заторможена.

— Да, жених — не тормози. Обычно до тебя быстрее доходит. О, черт, ты действительно заболеваешь. Иди сюда. — Он берет меня за локоть и толкает к стулу у стены. — Не обращай внимания на Саванну. Если ты заразишь этих ребят гриппом, тут такая заваруха начнется. Если она спросит, скажи, что упала в обморок. — Не дожидаясь ответа, он хмурится и выхватывает у меня из рук пустой поднос. — Лу, — зовет он. — Эта больна. Не давай ей ничего делать. Она на карантине.

Лу, женщина, отвечающая сегодня за кухню, начинает материться и стучать чем-то вроде мусорных крышек, хотя мне без разницы. Моя голова слишком занята мыслями о только что услышанном.

Привлекательный мужчина с проседью в волосах. Я представляю, что отцом быть не легко, но не могу поверить, чтобы Рори так быстро постарел. Но что еще это может значить? Разве они не вместе? Неужели ее жених — тот что старше — утешения ради? Неужто она совершает ту же ошибку, как и я — тоже выходит замуж после того, как Рори использовал ее? Нет, это не честно. Со мной такого не произошло. Мой брак — это полностью моя вина.

Сжав руки в кулаки, я пытаюсь проглотить нарастающую волну эмоций, прежде чем утонуть в ней. Гнев, боль, обида — все это из-за моего собственного ребячества и глупости, и вот она я. Мне не нужно было находиться здесь сегодня вечером, чтобы терпеть это. Надо было просто сказать Саванне. Сказать ей, что я лучше отправлюсь в ад.

— Не пойду туда. — Я так быстро встаю, что кухонный стул скрипит по светлому бамбуковому полу.

Я сдаюсь. Умываю руки. Чем я вообще думала, находясь на территории одного и того же с ним почтового индекса? Даже если Рори не женится на Бет, я не могу тут находиться. Не могу тут оставаться. Я начинаю пробираться через кухню, ноги несут меня все быстрее и быстрее, когда я достигаю задней двери. Я тяну за ручку, говоря себе, что напишу Саванне сообщение и скажу, что меня вырвало. Потеряла сознание. Заразилась бубонной чумой! Неважно, свободен Рори или нет, я должна уйти.

Глава тридцать девятая

Рори

Понятия не имею, что я тут делаю, меня уж точно не приглашали. Даже Кит не пошел. Он сказал, что в наших же интересах вежливо отказаться. Что, возможно, она не лгала и действительно потеряла ребенка. Но он не знает ее так, как я. Она ненормальная и отказалась от своих безумных планов только, когда стало очевидно, что я не поддался ее манипуляциям.

Тем вечером и много раз после я неоднократно говорил ей, что помогу. Что я буду отцом для нашего ребенка, но этим наши отношения ограничатся. И потом она мне вдруг звонит из гребанного ресторана и заявляет, что ребенка больше нет. Вот так - не потеряла или сделала аборт, а просто: "Брось это, Рори. Ты свободен". И какой вывод, черт побери, я должен из этого сделать кроме того, что она бессердечная и долбанутая на всю голову?

Затем, пару недель назад она объявила о своей помолвке с каким-то другим лохом. Она использовала меня. Во многих смыслах. Спровадила единственную женщину, которую я когда-либо любил, но я прячусь в ее саду не ради мести. В этом нет никакого смысла, потому что я ни в коем случае не хочу снова становиться мишенью. Я просто хочу... Господи, хрен знает, чего я хочу! Может, я пришел, чтобы заставить ее страдать также, как я, когда она заявилась в мой дом.

Конечно же я последовал за Фин, побежал за ней, и все для того, чтобы увидеть, как Кит запихивал ее в свою машину. Ублюдок бросил на меня испепеляющий взгляд и уехал. Он не отвечал на мои звонки, а потом свалил в Лондон. Он даже не сказал мне, куда отвез Фин - и долгое время не признавался - пока не стало очевидно, как мне хреново. Выражение лица Фин в тот вечер все время стояло у меня перед глазами; боль и предательство. Хочу ли я, чтобы жених Бет чувствовал то же самое? Кит может много болтать и по большей части, чтобы разозлить меня, но он был прав - не надо было приходить сюда. Какой бы идиотской не была причина, мне не стоило находиться тут. Думаю, я предпочел бы удалить нерв в коренном зубе или пережить осмотр простаты проктологом с большими мясистыми пальцами, чем снова увидеть Бет. На самом деле, я лучше бы занялся анальным сексом с...

— О-ох. — Когда я поворачиваюсь, кто-то врезается мне прямо в живот. Этот некто, сжавшийся в комок и частично выбивший из меня дух, бормочет извинения и пытается освободить свой локоток из моей хватки. — Где пожар, цыпочка?

Судорожно вздыхая, она издает какой-то непонятный звук в ответ. Слова могут быть искажены, но голос? Этот голос я знаю.

Этого ведь не может быть? Должно быть, мой разум снова меня разыгрывает. Прошло уже несколько недель, как я гнался по улицам за ее призраком и в итоге поймал за локоть какую-то девушку. Какого хрена ей тут быть? Какой-то долбанный заговор.

— Пожалуйста, — всхлипывает она. — Отпусти меня. — Ее голос возвращает меня к действительности, однако я делаю прямо противоположное, сжимая ее локоть так сильно, что понимаю, как это, должно быть, больно.

— Прекрасная, мать ее, Финола. — Мои слова звучат довольно резко, и она напрягается под моей хваткой.

— Пожалуйста.

Она ахает, когда я притягиваю ее ближе, увлекая нас обоих под сияние какого-то садового фонаря. Ее волосы стали немного длиннее и чуть темнее и туго стянуты на затылке. А некогда прямая челка теперь заколота назад. Если не считать этих небольших изменений, она выглядит как прежде — чувствуется так же — кроме, может быть, бледности ее лица.

— Так значит, ты помнишь?

Выражение шока и обиды на ее лице превращаются в некую злость и решительность.

— Господи, лучше бы не помнила.

На ум сразу приходит фраза: все так же полна энергии. Жаль, что ее голос этому не соответствует. Потому что он едва слышен.

— А, вот и она. Моя маленькая злючка. — Кто-нибудь, придушите меня, заткните мне рот. Да, мне больно. И было больно долгое время, но если я продолжу в том же духе, то все пропало.

— Я... — Ее грудь начинает вздыматься, ее дыхание под стать моему. Мы оба эмоционально возбуждены — кипим от злости — но на этот раз хрена с два я ее отпущу. — Рори... — Слышать, как она произносит мое имя. — Рори, я... меня сейчас... вырвет.

Она выворачивается из моих рук, ее тошнит, и рвота практически попадает на мои ботинки.

— Вот блин! Ты пьяна? — Я отскакиваю подальше от рвоты. Упершись руками в колени, она не отвечает, и ее тело внезапно сотрясается от громких рыданий. Я подхожу ближе, осторожно кладу ладонь ей на спину. Фин не останавливает меня, и я начинаю поглаживать ее маленькими кругами поверх рубашки. Внезапно она бросает на меня взгляд из-под ресниц, и это не так сексуально, как кажется. Ее глаза слезятся, ресницы влажные и слиплись, но это не мешает ей свирепо смотреть на меня. Скажем так, если бы взгляды могли убивать, я бы и сам чувствовал себя не очень хорошо.

— Ага, почти в беспамятстве, — произносит она, все еще испепеляя меня взглядом. — Но не от того, что ты думаешь. — Выпрямившись, она отстраняется от моей руки, ее тело покачивается, как у пьянчужки. О, черт. Кажется, она сейчас потеряет сознание.

— Фин? — Я притягиваю ее к себе, обнимая за талию. Господи, как бы я хотел повернуть время вспять, нажать на перемотку. Начать эту встречу по-другому. — Тебе не хорошо? Боже, ты вся горишь.

— Нет... черт, — с трудом выговаривает она между небольшими вздохами.

— Где тебя черти носили? — Ничего не могу с собой поделать, но, хотя вопрос звучит резко и сердито, мои пальцы тянутся к выбившейся пряди ее волос. — Что ты здесь делаешь?

В ответ она рассеяно дергает за кусок ткани вокруг ее бедер. Фартук?

— Ты — ты ведь никогда не была официанткой? — Зачем?

Фин отрывисто смеется, резко наклоняясь вперед, и ее снова начинает тошнить. Я поглаживаю ее спину, на этот раз сильнее, держа при себе тот факт, что не переношу запаха и вида рвоты. Хорошо, что я ничего не ел с обеда, иначе присоединился бы к ней.

Она отстраняется от меня во второй раз, но уже не так порывисто, и прислоняется спиной к оштукатуренной стене дома.

— Пожалуйста, Рори. — Она поднимает голову к потемневшему небу, ее слова звучат устало и по понятным причинам хрипло. — Пожалуйста, просто оставь меня в покое.

— Как я могу? — Сжав кулаки, я подхожу ближе, лишь для того, чтобы лучше видеть ее в свете, льющемся из кухонного окна. По крайней мере, так я себе говорю. — Как ты можешь просить меня уйти? — Разве она не знает, как я ее искал?

Она вытягивает руку, словно держа меня на расстоянии, ее дрожащая рука внезапно —неуверенно — обхватывает мою щеку.

— Ревнивый парень? — спрашивает она, ее голос дрожит от неудавшейся попытки засмеяться.

— И не говори. — Я улыбаюсь от ее прикосновения, хотя мне все еще больно. Ее касание. Моя щека, которую украшает огромный фингал. — Твой друг называет это шотландским гостеприимством. — Ее взгляд затуманивается в замешательстве. — Думаю, ему не слишком-то нравятся мои визиты по выходным. Потому что в этот раз я привез больше, чем банку с песочным печеньем. — По крайней мере, они не все меня ненавидят. Старушка поцеловала меня в щеку и угостила булочкой пару недель назад.

Ее глаза вспыхивают возмущением, но она быстро подавляет его и восклицает,

— Нэт сделала это! Почему?

— Хотел бы я, чтобы это была она, мать твою. — Ухмыляюсь я. — Потому что у того остолопа сильный хук справа. — И я не дал сдачи. Не на это раз, по крайней мере. Это была его первая и последняя возможность, я ему так и сказал... как только убедился, что все зубы на месте. — Я появлялся там каждую неделю после того, как ты бросила меня. — Когда она убирает руку, мне хочется схватить ее. Притянуть к себе и никогда не отпускать.

— Я не бросала тебя. Я ушла, потому что у тебя и так было полно дел.

— Знала бы ты, — с горечью отвечаю я.

— Мне показалось, что я многого не знала.

— Кто бы говорил, крошка. — Чувствую презрительную усмешку на своем лице. Черт, да, я злюсь, но не из-за ее предполагаемого развода и вдовства. Не из-за всего, что произошло потом. Я просто в бешенстве, что она сбежала. И не дала мне возможности объясниться. Не дала нам шанса.

Ткань ее черной рубашки трется о стену, когда она выпрямляется, глаза яростно сверкают.

— Ты оставил меня в салоне. Сказал мне, найти тебя. Но вместо этого я застала тебя с Бет. Ты это подстроил?

— Что? Черт, нет! Ты планировала, что репортеры там появятся? — отвечаю я.

— Ты же знаешь, что нет.

— Неужели? Только пару часов до этого ты была вдовой, а я ни хрена об этом не знал!

— Всему свое время, — она почти кричит в ответ. — Именно так ты сказал. Тем временем, ты... — Внезапно она замолкает, опускает голову и снова закрывает глаза. — Но все это неважно. Теперь уже.

То, как она сжимает руки в кулаки, говорит об обратном. Я хочу взять их, раскрыть сжатые ладони и обернуть ее руки вокруг моей талии. Но не делаю этого. Она выглядит такой хрупкой, и да, больной, но по-прежнему такой красивой. Желание прикоснуться к ней почти непреодолимо. Борясь с ним, я засовываю руки в карманы.

— Согласен. Все это не имеет значения. — Единственное, что важно, это что происходит сейчас. — Так чем ты занималась? — Вежливо спрашиваю я. Оставайся спокойным, держись непринужденно. Удержи ее здесь.

— Серьезно? Ты хочешь вести светскую беседу?

Я отвечаю лишь резким кивком.

— Работала, — говорит она, растягивая слово и вздыхая, словно не может поверить, что вообще со мной говорит. — Продолжала жить.

— Да ну на хрен. — С горечью смеюсь я, потому что это ужасно злит. — Все не так, как кажется. Люди не прячутся, если продолжают жить.

— Я не пряталась —

— Вранье и охренеть как неправильно! И пусть ты не знала о моих визитах? Ты даже не потрудилась подождать — спросить меня. А как же я? Как насчет правды? — Мой голос повышается вместе с моим гневом, руки хватаются за волосы, которые сейчас, наверное, также растрепаны, как и мои чувства. И мое бешено колотящееся сердце. — Когда ты собиралась сказать, что отпускаешь меня?

— У меня никогда не было тебя, Рори, — отвечает она тихо и серьезно. — И я никогда не была твоей. — Нежный голос, резкие слова; они пронзают меня насквозь — через кожу и ребра, впиваются в сердце.

— Так значит, все дело в нем? Лживом муженьке, который, оказывается, вовсе не умер. — И это досадно. Я испытываю странное чувство удовлетворения от шока на ее лице. — Да, я смотрю новости.

Она опускает взгляд и втягивает голову в плечи.

— Тогда я удивлена, то ты вообще со мной разговариваешь, — отвечает она. И опять мне хочется проглотить свои слова, обнять ее. — После всех тех ужасных вещей, которые были сказаны.

— Бульварные газеты все время печатают всякую хрень, — бормочу я сквозь стиснутые зубы.

— Мы разводимся, — тихо произносит она. И это короткое предложение словно волна облегчения. — Что за ирония судьбы. — Она поднимает голову, печально улыбаясь. — Если подумать.

— Больше похоже на дебилизм. — Она отшатывается как от удара. — С его стороны, я имею в виду. Потому что он, должно быть, полный мудак, раз оставил тебя, в любом виде. — Я подхожу ближе, а она отстраняется еще дальше. — Потому что я никогда не оставлю тебя, крошка. Я не сдамся.

— Пожалуйста, не надо. — Протянув руку, я вытираю большим пальцем одинокую слезу, почти позволяя остальным скатиться следом. — Ты меня не знаешь, — произносит она, по ее лицу текут слезы. — Ты не знаешь, какие глупости я натворила.

— У нас целая жизнь впереди, чтобы понять, какие мы придурки. — Я царапаю костяшки пальцев о кирпичную стену, когда обнимаю ее за талию. — Как я уже говорил тебе в том отвратительном кафе, ты — моя единственная, нравится тебе это или нет.

Я поворачиваю ее к себе за подбородок, когда сквозь слезы Фин издает что-то подобное смешку.

— О, нет, пожалуйста, только не пустые разговоры. — Она поднимает на меня свой сияющий взгляд. — Господи, спаси меня от красноречивого дьявола.

Приободрившись, я улыбаюсь, но прежде чем успеваю ответить, кухонная дверь распахивается, и поток яркого света привлекает наши взгляды.

— Вот дерьмо, — шиплю я себе под нос, потому что на пороге стоит Бет, с головы до ног в розовом, и похожая на сумасшедшую старшую сестру Барби. Вечерний выпуск. Но что еще хуже, позади нее появляется еще одна представительница клана сексуально-озабоченных. Роскошная блондинка, которая твердо убеждена, что ей все должны. Как же там ее зовут? Селена? Сирена? У нее же вроде имя как название города, или оно как-то связано с Африкой?

— Саванна? — шепчет Фин.

— Точно! — восклицаю я, когда пара у двери ахает и в один голос произносит мое имя.

Я крепче сжимаю талию Фин. Может я и облажался по полной, но я не отпущу ее без борьбы. Отвернувшись от близнецов по разуму, я не могу разглядеть выражение на прекрасном лице Фин. Ее глаза настолько голубые, что блестят, однако от того, как она вопросительно изгибает бровь, моя яйца тревожно сжимаются. Я сопротивляюсь желанию отойти на безопасное от ее колена расстояние, но ее тело на самом деле расслаблено. И это что... возможный намек на улыбку? Надеюсь, не мстительного характера.

— Друзья? — Ее тон вкрадчивый, но вопрос с полунамеком.

Определенно имелись преимущества в… знакомстве с этими двумя, но положа руку на сердце, мы никогда не были друзьями. Я пожимаю плечами, потому что только псих повторит то, что только что пришло мне в голову.

— Что тут скажешь? — пожимаю плечами. Я, бл*дь, снова пожимаю плечами! — Я очень дружелюбный мужчина.

— Ага, — соглашается она, рассеяно переводя взгляд на кухонную дверь и обратно. — Но скажи мне, есть ли на этой вечеринке хоть кто-нибудь, с кем ты действительно не трахался?

Я кривлюсь, когда на этот раз не подумав, выдаю,

— А будущий жених считается?

Глава сороковая

Фин

Итак, это официально. У меня грипп, вернее, был. И если честно? Я понимаю, как он уничтожал целые народы. На самом деле, в течение дня или около того я бы с радостью подержалась за руки с ангелом смерти, лишь бы все закончилось. А следующие пару дней я охотно отдала бы ему Рори, потому что, блин, он меня реально достал!

Ох уж этот мужской грипп. Я знаю, каково это, у меня было то же самое!

Мне не нравится быть его пациентом, но еще хуже быть его сиделкой. Ага, я полностью поправилась, и следующим заболел Рори.

— Тебе что-нибудь принести? — спрашиваю я, тихо постучав в дверь ванной комнаты.

— Желание жить, мать твою, — раздается печальный ответ Рори. — И немного супа. Куриного. — Несмотря на жалобы, ему, должно быть, немного лучше, потому что он не ел уже пару дней. — И горячий тодди (С шотл. горячий тодди — горячий коктейль на основе виски с добавлением меда, лимона, специй и пряностей. Прим. пер.). Только не с ромом, а с виски.

— А это разумно с лекарствами, которые ты принимаешь?

— Чего не вылечит виски…

— Да, да, — отвечаю я, звук душа заглушает остальные слова. Слышала я уже это раньше. Чего не вылечит виски, от того нет лекарства. — Чертовы шотландцы.

Я оставалась с Рори с того самого вечера, когда упала в его объятия, и меня вырвало прямо на его ботинки. Он сказал, что отвезет меня домой (как только Саванна закончила трахать его глазами, а запас кинжалов, которыми Бет метала в него своим взглядом, истощился) правда, когда он сказал "домой", он, очевидно, имел в виду свой. К тому времени, как мы добрались до его квартиры — извините, пентхауса, — я была не в том состоянии, чтобы жаловаться. Меня знобило и бросало в жар, живот скручивало от спазмов, и голова болела так сильно, что я ничего не соображала.

Надо отдать ему должное, Рори хорошо обо мне заботился, даже отказался оставить меня на время, чтобы забрать кое-какую одежду из моей квартиры. А это значит, что сейчас на мне его футболка, в которой я могла бы ночевать под открытым небом, и баскетбольные шорты, больше похожие на юбку-штаны.

Он вызвал врача и определился с лекарствами, держал мои волосы, когда меня рвало, хотя самому от этого становилось плохо. Следил, чтобы я достаточно пила жидкости, и держал меня, когда мне нужно было встать и просто... обнимал меня. В качестве поддержки. И я не стану на это жаловаться.

Начнем с того, что мне было слишком плохо, чтобы спорить. А потом, несмотря на все мои лучшие намерения, я хотела, чтобы он лежал в постели, а не сидел на краю. Ничего не могу с собой поделать. Это как непреодолимое влечение. Когда мне стало лучше, Рори настоял на том, чтобы рассказать мне о Бет. Я не хотела об этом слышать. Нет. Неправда; мне нужно было знать, такой нездоровый интерес, а что если. Нормальная человеческая реакция, я полагаю. И, откровенно говоря, мне нужно было убедиться, несмотря на мучительное выражение его лица.

Он сказал, что знал о ее враньё в тот вечер. Так как, учитывая то, каким образом сам появился на свет, он всегда был осторожен. Что, будучи отвергнутым собственным отцом, этого достаточно, чтобы развилась паранойя. Что его первая за многие годы ошибка с презервативом была со мной.

Некоторое из того, что он мне рассказал, казалось настолько невероятным, что по началу я ему не поверила. Пока он не показал мне пару из тысячи ее сообщений.

Письма по электронной почте. Профиль на сайте знакомств для геев. Отслеживающие приложение на его телефоне.

Похоже, она серьезно неуравновешенная. Но теперь она выходит замуж за кого-то другого, и это огромное облегчение для Рори. По его словам, теперь она чужая проблема.

Дверь ванной открывается, и он выходит. Рельефный пресс и тело, вокруг которого мне бы хотелось обернуться. Выглядит он намного лучше, слегка похудел, все еще усталый и немного бледный, но уже больше похож на себя.

— Ты — мой ангел, — говорит он, забирая горячий напиток из моих рук. От него пахнет божественно: дорогим гелем для душа, кремом для бритья и просто Рори. И хотя он выглядит сексуально в джинсах, изысканно в костюме... в пижаме он выглядит превосходно. Темно-синие хлопчатобумажные штаны слегка свисают со стройных бедер, его торс прикрывают лишь витиеватые линии татуировок.

— Ты побрился, — мое сердце колотится от его близости, сжимаясь от разочарования, когда он отворачивается. Рори откидывается на мягкое изголовье кровати в спальне, которая могла бы соперничать с пятизвездочным отелем, и проводит рукой по волосам, которые стали короче.

Поднеся напиток к носу и вдохнув, он выглядит почти счастливым.

По крайней мере, примерно пять секунд.

— Тут нет виски.

— Знаю, зато есть лимон, имбирь и…

— Я не просил проклятый коктейль!

— Я знаю, о чем ты просил, и что получил. — У него гораздо лучше получается быть сиделкой, чем пациентом, но, к счастью, его болезнь длилась недолго. Какая радость.

— Какого хре - почему? — Он похож на маленького мальчика, у которого отобрали леденец.

— Во-первых, ты накачан лекарствами, и во-вторых, ты мне такого не предлагал, когда я болела.

— Поверь мне, я бы предложил тебе и даже не побоялся бы быть облеванным.

— Правда? — отвечаю я, проводя рукой по своему бедру. — Потому что я слышала, как ты едва сдерживал рвотные позывы.

— Есть такие люди, которым платят, чтобы на них тошнило, — говорит он, меняя тему.

— Не хочу знать, откуда ты об этом знаешь. — Я сажусь на краешек матраса рядом с ним.

— Мы с тобой бы могли разбогатеть.

— Вижу, чувство юмора к тебе вернулось. — От этого мне становится немного грустно. Как только он поправится, нам придется покинуть наш маленький кокон. Это также означает, пришло время признаться. Кое-что из того, что я должна ему рассказать, кажется делом прошлого.

— А кто говорит, что я шучу? По крайней мере о том, чтобы налить тебе стаканчик. Я бы многим рискнул, просто чтобы быть рядом с тобой, больна ты или нет.

— Рори, — тихо говорю я. — Мне нужно, чтобы ты был серьезным.

— Хорошо, — отвечает он, беря меня за руку.

— Хорошо, — говорю я, пользуясь представившейся возможностью и сжимая его пальцы. — Потому что мне нужно тебе кое-что сказать. — Он замирает, счастье на его лице переходит в замешательство, затем в настороженное согласие. — Ты был честен со мной, но у меня не было возможности рассказать тебе то, что должна.

Он нервно сглатывает и опускает взгляд на наши руки.

— Я не хочу знать, встречалась ли ты с кем-либо еще. В смысле, ты находилась тут со мной всю неделю, и тебе никто не звонил, кроме друзей. Если ты с кем-то и встречалась, то ничего серьезного и быть не может. Пока.

— Рори.

— И, если ничего серьезного, — произносит он, поднимая голову, взгляд его серых глаз решительный. — Я не хочу об этом знать.

— Рори, — повторяю я. — Никого у меня не было, но есть вещи, о которых ты не знаешь, о которых даже газеты не в курсе. Подожди, значит, ты встречался с другими — Вот, черт, это значит... — Ты встречался — Я запинаюсь. Не спрашивай. Не твое дело, чем он занимался.

На его лице сразу же появляется улыбка.

— Да когда бы я успел? Между новыми отелями и, доставая твоих друзей по выходным. Мне нужна лишь ты. И плевать мне на то, что пишут газеты или кто-то еще.

— Но есть вещи, о которых тебе нужно было знать раньше. Кое-что из моего прошлого. До моего замужества.

Он пару раз моргает, пока обдумывает услышанное.

— И ты хочешь об этом поговорить?

— Не хочу, а должна.

Поставив кружку с горячим напитком на прикроватную тумбочку, он поворачивается ко мне.

— Тогда, лучше иди сюда. — И он хватает меня, притягивая к себе на колени.

— Эй, не распускай руки, — жалуюсь я, несмотря на то, что его прикосновение вызывает трепет в груди. Мы были такими нерешительными по отношению друг к другу, а потом, мы ведь болели.

— Как долго я тебя не обнимал, — ворчит Рори.

— Неправда.

— Ладно, я давно не обнимал тебя за пределами ванной.

— Звучит немного по-извращенски.

Он тихо смеется.

— Звучит не так весело, как было на самом деле.

— Я в курсе, — сухо отвечаю я.

— Тогда не жалуйся. Вообще-то, — добавляет он, хватая меня за бедра. — Будет лучше, если мы будем сидеть лицом к лицу.

Он начинает поднимать меня, впрочем, как только понимаю, что он делает, я помогаю, разведя ноги, чтобы оседлать его. Устроившись на нем, я резко втягиваю воздух; мы так близко, лицом к лицу, его серебристо-серые глаза внимательно наблюдают за мной, его руки на моей талии. Мы долго смотрим друг на друга, и мое сердце начинает бешено колотиться. Прошло много времени с тех пор, как мы находились так близко друг к другу, но мое тело помнит его. Я жажду прижаться к нему, и мои пальцы горят от желания прикоснуться.

— Это нелегко. — Потому что мне хочется пройтись кончиками пальцев по всему его телу. От него так вкусно пахнет, я это уже говорила? Он такой надёжный и теплый, словно дом. Или каким мог бы быть дом. Я прикусываю нижнюю губу, чтобы не сказать ему это.

— Как и все важное, — ворчит Рори, поглаживая меня по бокам. — Что тебе надо рассказать?

Кое-что до смешного нелепое, я не отвечаю, потому что, несмотря на то, что мне надо рассказать и облегчить совесть, это кажется таким глупым. Из-за чего все, что я делала, как уехала из дома, становится полной чушью.

— Выкладывай, Фин. Что может быть хуже, чем услышать…

— Что я до сих пор еще замужем? Что не разведена? — Выражение его лица моментально мрачнеет. — Прости, — быстро добавляю. — Я не хотела, чтобы это прозвучало так грубо.

— Если ты можешь справиться с тем, что все еще замужем за этим придурком, уверен, я тоже могу. Пока, — веско добавляет он. — То же самое касается и того, что ты мне собираешься рассказать. Полагаю, это о твоем замужестве? — Я киваю. — Оно не навсегда. И я хочу тебя, Фин. Думаю, я ясно дал это понять. Все остальное уходит на второй план.

— Ладно, — шепчу я. — Только помни, что дело не в тебе.

— Во мне? — Он слегка озадачен. — Какое отношение я имею к твоему замужеству?

— Дело не в тебе. Это скорее отражение меня. Меня в то время. — Его губы внезапно превращаются в тонкую линию, когда я делаю глубокий вдох и начинаю. — Ты ведь знаешь о моей матери? — Он молча кивает, его пальцы сжимаются на моей талии, как бы успокаивая. Может быть, он думает, что говорить о ней в данных обстоятельствах неловко. Но надо называть вещи своими именами. — Послушай, я уже взрослая. То, что могут подумать или сказать недалекие люди…

— Все равно ранит. — Его большие пальцы ласкают мою кожу, а от серьезного выражения у меня комок подступает к горлу. — Я-то знаю.

— Да, ты прав. — Отвожу взгляд в сторону, потому что не могу оставаться невозмутимой, находясь так близко к нему. Не хочу плакать из-за воспоминаний о нас. — В то время мне было довольно хреново. — Я прикусываю нижнюю губу изнутри, чтобы она не дрожала. — Думаю, именно поэтому я так поздно потеряла свою девственность. — Он вопросительно выгибает бровь. — Очень поздно, — отвечаю я. — В двадцать один. Даже не знаю, что я пыталась этим доказать. — Со слезами на глазах я снова поворачиваюсь к нему. — Потому что обо мне все равно говорили всякие гадости.

— Дети могут быть жестокими.

— Даже по отношению к себе, — тяжело вздыхаю я. — Ты приложил руку к лишению меня моей девственности. Ну, больше, чем руку, потому что технически нельзя потерять девственность только при помощи рук.

— Что? — Его голос немного дрожит, словно он хочет рассмеяться, но не уверен, что это уместно. — Безусловно ты потеряла девственность со своим мужем, потому что сказала…

Качая головой, я повторяю.

— Ты и я.

— Ты и я, что?

Знаете такое выражение "Понимание отразилось в глазах"? Так вот, этого не произошло.

— Мы с тобой занимались сексом, — медленно говорю я, остальное добавляю намного быстрее, чем хотелось бы. — До моего замужества. После колледжа я вернулась в деревню, потому что мама продавала дом, и мне нужно было забрать свои вещи. Однажды вечером мы встретились в "Каунти". Паб, знаешь? — Я замолкаю, поймав себя на том, что ободряюще киваю. И хотя Рори едва заметно наклоняет голову, я уверена, что он понятия не имеет, о чем я говорю.

— Тем вечером в пабе было несколько стерв из моей школы.

— Школы? — Он выглядит немного испуганным.

— Нет, я не училась в школе. Я уже ее закончила. Уехала и не видела их много лет. К сожалению, похоже, они решили, что были недостаточно жестоки по отношению ко мне. И ты остановил их, поцеловал у всех на виду, черт, у меня аж голова закружилась и все такое.

Он улыбается, хотя, думаю, больше ошеломленно, чем от воспоминаний. Его нежная улыбка больше связана с тем, что я сижу у него на коленях, или, возможно, с моим волнением.

— У тебя был пирсинг на языке. — Машинально, я облизываю губы, не знаю, почему это воспоминание по-прежнему вызывает такой легкий трепет. — У меня это было впервые, не поцелуй. Тогда я в первые занималась сексом... но не в пабе.

Внезапно Рори смеется, его взгляд искрится весельем.

— Думаю, что нет... не в первый раз.

Мои щеки горят, хотя приятно слышать его смех. Почти также приятно, как ощущать его ладонь на своей талии. Которая гладит меня, словно его пальцы сгорают от желания прикоснуться, как и мои.

— Нет, — улыбаясь, соглашаюсь я. — Не в пабе. Это случилось позже вечером. И я уверена, что для тебя это было не в первый раз. — Мой смех звучит слегка натянуто. — Прости, Рори. Когда ты рассказал мне о своем отце, как ты проводил каникулы в коттедже, я могла... должна была... признаться тогда. Боже, моя жизнь — полная задница!

— Мать честная! — И вот оно, может и не сразу, но до не доходит. — У тебя были голубые волосы! — восклицает он, его глаза широко раскрыты и его улыбка... яркая и неожиданная.

— Ты помнишь?

— Вряд ли я забуду. Все, что тогда произошло. — Его пальцы напрягаются, взгляд скользит по мне, как будто он заново узнает меня. Я понимаю, что улыбаюсь вместе с ним, активно борясь с расстройством, потому что знаю, что мне еще нужно рассказать. В каком идиотизме признаться.

— Но потом, на следующий день…

— Да. Ты должна была вернуться.

— Я вернулась, — тихо отвечаю.

— Но я не... — Он хмурится, либо пытаясь вспомнить, либо просто вспомнил о своих темных делишках в то утро, кто знает.

— У нас были планы, но, когда я пришла на следующее утро, ты, казалось, поменял свои.

— Я не видел тебя в тот день или в любой из последующих. А я искал тебя.

— Послушай, мы были молоды, — говорю я. — И ты, явно, переживал не лучшие времена. Я ни в чем тебя не виню, но, когда я увидела тебя с другой девушкой меньше чем через двенадцать часов, не буду врать, это был жестокий удар. — И я поклялась такого больше никогда не испытывать.

— С другой девушкой? — повторяет Рори не без скептицизма.

— Темные волосы? Большие сиськи? — Я поднимаю руки, чтобы показать соответствующим жестом, чувствуя себя мимом—подростком, и снова опускаю их. — Я не жду, что ты вспомнишь.

— Но я помню. Я помню тебя и следующий день, когда ты не появилась. Я сидел в конце улицы, до куда проводил тебя, сидел там долгое время, надеясь, что ты пройдешь мимо. Я думал, что ты, возможно, не знаю. — Он пожимает плечами. — Жалела о случившемся.

— О, да, жалела.

— И только поэтому я не стучал во все двери на той улице.

— Но я начала жалеть тем утром только, когда дошла до калитки твоего сада. Я знаю, что видела.

— Должно быть, это был Кит, — решительно говорит Рори.

— Нет, не могло этого быть.

— Могло, — он уверенно кивает головой. — Тогда он любил поэкспериментировать.

— Поэкспериментировать? — с легким ужасом спрашиваю я.

— Он — гей. Может, би, черт, я не знаю. Я не люблю спрашивать его. Разве я не упоминал об этом?

— Нет. — Я растягиваю слово, звук похож на злой смешок. Не из-за сексуальной ориентации Кита, а потому что. — Я знаю, что видела, Рори.

— А я знаю, что делал и чего не делал. Я также знаю, что Кит в то время трахал исключительно девушек. — Уверена, сейчас мои глаза выпучены от ужаса, и, если бы действие происходило в мультике "Веселые мелодии", они бы в прямом смысле слова вывалились из орбит. Неужели это правда? Часть меня хочет, чтобы так и было, при этом я осознаю, что в таком случае становлюсь еще большей дурой. — Подумай об этом. Ты же его видела. Некоторые с трудом нас различают, ну может сейчас уже меньше, учитывая, что я намного привлекательней его.

— Я просто не знаю...

— Может я и старше, на пятнадцать минут, но, по-моему, он стареет, улавливаешь? — говорит он, снова сжимая мою талию.

Но я не улавливаю. На самом деле, сейчас я вообще почти ничего не понимаю.

— В тот день не было у меня другой девушки. То есть, я был отчасти шустрым малым, но поиметь двух девушек за двенадцать часов, таким можно только похвастаться. Я имею в виду…

— Не надо ничего объяснять. Откровенно говоря, ты делаешь только хуже. — Потому что, если он на самом деле не мудак, значит я вдвойне дура.

— Я никогда тебя не обманывал, Фин, — серьезно заявляет он. — Я не собираюсь извиняться за…

— Нет. — Я прикладываю палец к его губам, заставляя замолчать. — Хуже не поэтому. Хуже потому, что... — Если раньше мне было неловко говорить об этом, то теперь просто мучительно. — Я просто признаюсь. Быстро сорву пластырь. — Я сопровождаю свои слова жестом, и растерянный взгляд Рори следует за мной.

— Мне очень понравилось то, что было между нами, но потом стало плохо. Я была молода и обижена увиденным... тем, что, как мне казалось, я увидела. Следующие несколько недель я вообще не выходила из спальни. Не смотри на меня так... я ведь не знала правды. Так или иначе, настало время повзрослеть, и мы с Айви собирались гульнуть напоследок перед тем, как стать взрослыми. Я отправилась путешествовать и в Тайланде познакомилась с парнем. Более взрослым парнем.

— Насколько взрослым? — Рори снова хмурится.

— Не старым. — Ловлю себя на том, что добавляю возраст Маркуса, когда хмурый взгляд Рори становится мрачным. — Немного старше. Намного опытнее, и перед отъездом из Шотландии я решила, что не буду... не стану такой, как моя мать.

— Кажется, я понимаю, к чему все идет.

— Жаль, что я не понимала. Я не хотела спать с ним... не собиралась повторять ту же ошибку снова... и, оглядываясь назад, думаю, он увлекся. Мною, я имею в виду.

— Понимаю, как такое произошло, — печально улыбаясь, говорит он — И он сделал тебе предложение?

Я киваю.

— И что еще глупее, я согласилась.

— Ты ведь понимаешь, что ни один мужчина не предложит женщине выйти за него замуж, чтобы забраться к ней в трусики?

— Ну, может, он думал, что любит меня. Может, я считала, что смогу полюбить его в ответ. — Взмахиваю руками и изо всех сил стараюсь не заплакать, потому что, по правде говоря, я убегала от своего прошлого, а Маркус желал мной завладеть. — Я ошиблась и приняла неверные решения, как оказалось, вдвойне неверные, потому что это был даже не ты с той потаскушкой! Господи, я такая идиотка. Айви абсолютно права. Я действительно совершаю глупые, опрометчивые поступки. — Я закрываю лицо руками, и неожиданно Рори обнимает и прижимает меня к себе.

— Ты должна была мне рассказать. — Я обвиваю руками его шею, слова рокотом отдаются в его груди, и я чувствую их вибрацию. Он реагирует намного лучше, чем я могла себе представить, даже если это крайне унизительно. И мне этого не хватало. Объятий. Вот что мне нравится больше всего в наших отношениях, решаю я. Самое лучшее в мужчинах. Вот так, прямо здесь, в объятиях сильных рук. Рук, которые горы свернут ради тебя.

— Представляешь, если бы я рассказала тебе все это раньше? Может, после того, что случилось в коттедже? — Слова звучат немного приглушенно, но он не смеется. — Ты бы решил, что я чокнутая.

— Ну, да, в некотором роде так и есть. В конце концов, ты же назвалась ненастоящим именем. — Ой, чувствую, как меня передергивает. — Я знал, что в тебе есть что-то знакомое.

— Потому что мы встретились в салоне. — Я запрокидываю голову, чтобы взглянуть на него. — Даже если ты притворился, что не помнишь.

— Да. — Он озорно изгибает бровь. — Я же говорил, что просто подыгрывал тебе. Но если серьезно, помню, что думал, что откуда-то тебя знаю. Я был настолько глуп, что даже задался вопросом, не была ли ты более сексуальной сестрой кого-то, с кем уже успел потрахаться... что ж. — Он замолкает. — Не слишком умная мысль и, наверно, не стоит ее повторять.

— И не очень лестная.

— Я серьезно, — тихо смеясь, произносит Рори. — Это было похоже на дежавю.

— Скорее на дежа кто ты такая, черт побери.

— Не могу поверить, — говорит он, обхватывая руками мое лицо. — Неуловимая синевласка!

— Так значит, ты меня помнишь? — Мне становится неловко, что мой голос звучит так тихо и полон надежд.

— О Господи, женщина! — восклицает он. — Знаю, у нас был потрясающий секс, но я никогда не забуду ту ночь. Я не был так потрясен с тех пор, как сам потерял девственность.

Рори медленно выдыхает, его взгляд скользит по мне, выражение лица не оставляет сомнений в том, в каком направлении текут его мысли. Все могло бы пойти совершенно по—другому, учитывая, что произошло между нами, и то, как он смотрит на меня, это реакция, которая дает мне надежду. Надежду, что у нас все получится.

— Я часто думал о той ночи. — Его голос низкий и хриплый, он опускает руки мне на плечи, а затем скользит вниз к моим бедрам.

— А я очень долго старалась не вспоминать. Но в основном, мне это не удавалось.

— Ты была такой милой, Фин. Такой очаровательной. Как спелый персик.

— Да, — смеюсь я, прижимая руки к его груди и толкая. — Я поняла метафору.

Это слабая попытка передвинуться, но позволяет его рукам скользнуть под мою слишком широкую футболку. Кожа к коже впервые за долгое время. У меня перехватывает дыхание, не знаю, то ли от прикосновения его мозолистых пальцев, то ли от его взгляда. Я ахаю, развожу бедра шире и прижимаюсь к его коленям.

— Тебе понравился пирсинг на языке?

— Я этого не говорила.

— Тебе и не надо, маленькая проказница. — Его хрипловатый голос и легкие прикосновения вызывают в моем теле трепет удовольствия.

— Не уверена, что ты когда-нибудь был маленьким мальчиком, — произношу я, слегка покачиваясь на нем.

— Я сейчас не маленький. — Держа руки на моих бедрах, он прижимает меня к своему возбужденному члену, едва прикрытому хлопковыми пижамными штанами. — И испытываю огромное чувство собственности.

— Правда? — Его бархатистый, соблазнительный тон заставляет меня бороться с обмороком.

— Ага. Мои футболка и шорты, — рычит он. — Хочу их обратно. — Внезапно он срывает с меня через голову футболку. А под ней у меня ничего нет.

— Бог велел делиться. — Мой ответ тихий и хриплый, чистое отражение его взгляда. Он выглядит голодным, словно одно неверное движение, и он проглотит меня прямо на месте.

— Но лучше обладать. Боже, ты такая очаровательная, — хрипит он. — Такая... — Рори переводит взгляд с моей груди на лицо. Мой тихий вздох прерывается, когда он наклоняется вперед и обхватывает губами сосок. Меня всю трясет, его язык вызывает невероятный трепет между ног. — Так бы и съел, мать твою, — рокочет он, толкая меня назад на кровать.

— Ты сумасшедший, — вздыхаю я.

— И тебе это нравится, — отвечает Рори, нависая надо мной. Выражение его лица порочно соблазнительное.

— О боже, да, — говорю я, неожиданно улыбаясь. Улыбаясь и борясь со слезами, снова обнимаю его за шею. — Мне это нравится, и я люблю тебя, Рори.

— Не говори этого, если это не так, — отвечает он, и выражение его лица становится серьезным. — Ты многое пережила, и я могу подождать. Всему свое время.

— Ты не понимаешь, — настаиваю я, не в силах сдержать поток слов. — В моей жизни был такой беспорядок. Я любила тебя, но не могла сказать. Я даже себе в этом признаться была не в состоянии.

Затем он набрасывается на меня. Накрывает своим телом и покрывает поцелуями. Целует мои щеки. Мою шею. Уголки моих губ, а потом целует меня — безоглядно. Не сдерживаясь. Он целует меня, как одержимый, и я за это в ответе.

И если это делает меня дьяволом, мне все равно.

Мое сердце переполняется чувствами — еще немного и оно в буквальном смысле может лопнуть. Я крепко обнимаю Рори, мои руки у него на затылке. Плачу и смеюсь и вдруг, я смотрю на его красивое лицо, когда он отстраняется.

— Я не шутил, — говорит он напряженно. — Верни мне мои шорты. Снимай их.

Эпилог

Фин

В центре зала Кит постукивает по бокалу с шампанским серебряным прибором. Меня до сих пор сбивает с толку, насколько они с Рори на первый взгляд похожи. У них одинаковые каштановые волосы, серебристо-серые глаза и резкие черты лица, но в то время как Рори часто улыбается и обладает почти постоянным блеском в глазах, Кит намного серьезнее. Некоторые посчитали бы его мрачным. Но он такой же красивый. Ладно, может быть, чуть меньше, чем мой мужчина. Возможно из-за отсутствия татуировок, потому что я в настоящее время их большая поклонница. Я обожаю самую последнюю татуировку Рори: девушка в стиле пин-ап с челкой Бетти Пейдж, что очень похоже на мою стрижку в эти дни. Девушка пин-ап — суперсексуальная и провокационная; крошечные обрезанные джинсы и рискованный верх бикини. Она наклоняется, кокетливо оглядываясь через плечо, выражение ее лица почти вызывающее. Не уверена, что мне больше нравится, то, что она похожа на меня, или витиеватая надпись над ее головой. "Одна на миллион". И это не о ее заднице. Как говорит Рори, любовь, подобная нашей, случается нечасто, и нам повезло получить второй шанс.

Вернемся к нашему церемониймейстеру, безупречно одетому в стильный костюм с Савил-Роу (Савил-Роу — улица в Лондоне, где расположены ателье дорогих мужских портных. Прим.пер.). Его баритон уверенно раздается по всему залу.

— Леди и джентльмены.

— И Наташа, — смеется голос мне в ухо. Айви.

— Заткнись, толстушка, — шипит Нэт надо мной. Смех справа от меня превращается в резкий вздох.

— Ты... ты настоящая корова!

— Лучше бы Джун не слышала, как ты материшься, — ворчит Нэт.

— Я тебя на прошлой неделе спросила, не выгляжу ли я пополневшей, и ты ответила, что нет, — жалобно скулит Айви. — Еще подруга называется.

— Да ради бога, может уже заткнетесь обе? — сердито шепчу я. — Я пытаюсь слушать.

— Зачем? — одновременно спрашивают они.

— Потому что некоторые из нас находятся здесь не ради бесплатного шампанского и канапе.

Айви хмурится, глядя на смятую пачку использованных салфеток в ее руке.

— Нет, серьезно, зачем? — невозмутимо интересуется Нэт.

— Это знаменательное событие в жизни моего парня.— Нет нужды вдаваться в подробности. — И я хочу услышать, что скажет Кит.

— Бла, бла, бла. Спасибо, что пришли, теперь проваливайте и похавайте чего-нибудь, — ворчит Нэт. — Во всяком случае, еда на этих подносах похожа на личинок. Возможно, мне придется заказать обслуживание в номер позже.

— Все выглядит отлично. Очень авангардно, — произносит Айви, оглядывая помещение.

— Она хочет сказать, немного безумно, — уточняет Нэт.

И они обе правы. Помещение, в котором мы сейчас находимся, новая пристройка к основному дому и не такая уж экстравагантная. Предназначенная для больших приемов, это современная, но близкая по духу к старому дому версия. Неоштукатуренный камень соседствует со стенами из стекла, с одной стороны обеспечивая вид на песчаные дюны и океан за ними, в то время, как с другой — огромный внутренний дворик и камин под открытым небом (на те, двенадцать дней в году, когда на самом деле не идет дождь), и площадка для игры в крокет... ею, вероятно, будут пользоваться только пьяные гости на очень шикарных свадьбах, которые в конечном итоге будут тут проводиться.

По словам Нэт, супер элитно, однако главный дом обладает другой атмосферой. Он по-прежнему создает впечатление загородного поместья, только такого, в котором вы могли бы обнаружить отдыхающую Червонную даму. Потому что они тут все сумасшедшие... Бар для проживающих в гостинице окрашен в оранжевые, розовые и золотые тона, а со стен свисает около сотни оленьих голов. Старинные набитые чучела. Резные деревянные. Металлические современные. Одна такая же большая, как... ну вы представили картину.

— Ты видела номера? — спрашивает Айви, передергиваясь от вида голов, украшающих стены.

— После того, как их закончили, нет.

Мы приехали пару часов назад, и Рори отнес наши сумки прямо в наш номер по парадной лестнице, тем временем Кит предложил заказать для нас троих кофе. Для них обоих это было довольно напряженное время, тем более, что в следующем месяце их ждет открытие еще одной гостиницы. Но так здорово увидеть этот дом законченным, и я так рада, что смогла помочь спланировать сегодняшнее открытие. Я по-прежнему работаю в той же компании, хотя Саванне потребовалось несколько месяцев, чтобы перестать метать в меня завистливые взгляды. Но, полагаю, если бы мне пришлось возвращаться к Пирсу и запасу его виагры, я бы себе тоже завидовала.

Рори. Ну что сказать? Что с каждым прожитым днем все становится только лучше? Не совсем верно. У нас все еще не всегда все гладко, как и у всех пар, но нам весело. И мы любим друг друга. И мы на самом деле ходим на свидания, например, по крайней мере дважды в неделю Рори заезжает за мной, как будто мы только начали встречаться. Я упомянула, что никогда не ходила на свидания, и мой мужчина готов мне угодить, что делает его еще более сексуальным.

О, и в прошлом месяце я снова стала незамужней. Вернее, разведенной. Что одно и то же.

— Когда ты успела увидеть номера? — интересуюсь я, запоздало вникая в слова Наташи.

— Когда мы приехали. Я лишь глянула краешком глаза. Ты знала, — говорит она с внезапным блеском в глазах, — наверху есть номер, который называется "Хозяйские апартаменты".

— Да, это главный номер гостиницы.

— Что ж, название вполне подходящее.

— Ты о чем? — поворачиваясь к ней, спрашиваю я. — Особенно потому, что мы с Рори остановились в этом номере.

— Ни о чем, — хихикает она. — За исключением, может быть, атмосферы красной комнаты боли. Я бы сказала, что сегодня кто-то будет с отшлепанной задницей.

— Кончай, — усмехается Айви. — Это не такая гостиница. — Ее взгляд переходит на меня. — Так ведь?

Я начинаю отвечать, но мое внимание привлекает внезапный звук аплодисментов, когда Кит представляет Рори. Проклятье, я пропустила его речь. И это должно быть спонтанное дополнение, так как Рори сказал ранее, что не хотел выступать.

— Спасибо, — начинает Рори. — Но мог бы я попросить свою прекрасную напарницу выйти вперед. Фин? — Пока он осматривает толпу, я чувствую, как съеживаюсь в вырез платья. — Если, конечно, она не слишком занята болтовней с подругами.

Добросердечный смех прокатывается по толпе, скромное, но избранное море людей расступается.

— Ну давай уже, иди, — подталкивает меня Айви. — Иди к своему мужчине.

— Ты об этом знала? — шепчу я сквозь натянутую улыбку.

Она не отвечает, лишь резко толкает вперед.

В эти дни толпа заставляет меня нервничать, но я могу сосредоточится на Рори... задаваясь вопросом, что он задумал, хотя этого не может быть. Конечно же нет. Он не собирается задать вопрос, который задает мне по крайней мере раз в месяц с тех пор, как мы снова сошлись.

Он этого не сделает... так ведь? Не перед всеми этими людьми.

Пока иду к центру зала, я не могу не восхищаться, как привлекательно он выглядит. Он сексуален в джинсах и футболке или, как мне нравится думать, в прикиде Меллорса, но в черном костюме от Армани он абсолютно бесподобен. В этом нет его вины. Просто он таким родился: высокие, точеные скулы, рост, красивое тело, постоянный блеск в глазах.

Рубашка синевато-серого цвета придает его стальному взгляду другое измерение; это деловой взгляд наравне с целым рядом других вещей, которыми мы займемся в спальне. В хозяйских апартаментах. Черт возьми...

Когда я подхожу ближе, он протягивает руку и ненадолго прижимает меня к груди. В его объятиях я чувствую, как он делает глубокий вдох.

— Я сожалею, что так делаю, синевласка.

И тут наступает моя очередь резко вдохнуть, потому что это ласковое прозвище предназначено только для спальни.

— Ты о чем? — спрашиваю я, когда он отходит назад, не отпуская моей руки.

Чувствую, как мой рот раскрывается в ответ на его ухмылку, когда он...

... начинает опускаться

... засовывая руку во внутренний карман пиджака

...опускается на одно колено.

— Фин, — говорит он, на его губах играет задорная улыбка. Улыбка, по которой мне вдруг хочется шлепнуть. Затем поцеловать. Я подношу руку ко рту, чтобы мое сердце не выскочило прямо на пол.

— Ах, Рори. Ты не… Пожалуйста, не говорите, что он собирается сделать это на публике. Мы уже это обсуждали... Я говорила ему, что не готова. Вроде.

— Боюсь, что да, — отвечает он, глаза светятся радостью. Меня начинает трясти. — Для меня большая честь быть твоим, — объявляет он достаточно громко, чтобы его услышали не только те, кто рядом. — И я знаю, что ты ценишь свою независимость. Я хочу, чтобы ты знала, что я никогда не отниму ее у тебя, но, дорогая, я устал таскаться между Ватерлоо и своим домом. Избавь меня от страданий, Фин. — Он начинает вытаскивать руку из кармана. — Я был достаточно глуп, отпустив тебя в первый раз. Я больше не буду рисковать.

На его указательном пальце болтается брелок, серебряный и блестящий.

— Я спрошу тебя еще раз. И если ты скажешь нет, ничего страшного. Я просто спрошу тебя в другой раз, а потом еще раз, пока ты не скажешь мне слова, которые я хочу услышать. Фин, ты переедешь ко мне?

Когда вокруг нас раздается смесь смешков и более искренних вздохов "ах", я снимаю брелок с его протянутого пальца, надевая на свой.

— Убила бы тебя прямо сейчас, — пренебрежительно отвечаю я. Совершенно невозмутимо Рори открывает рот, чтобы продолжить, но я его перебиваю. — Да, Рори. Я согласна.

— Согласна? — Он резко встает, кладет руки мне на плечи и пристально смотрит в глаза. — Ты делаешь меня самым счастливым

— Что там висит? — Я кладу брелок на ладонь, что-то яркое и сверкающее привлекает мое внимание. Оно красивое... о боже, это оно?

— Не переживай об этом, — тихо посмеивается он. — Всему свое время.

Божечки мои, это оно!

Сколько карат в этой штуковине?

Оно такое красивое... и огромное!

Пока мой мозг пытается переварить происходящее, работая с вызванной вроде как счастьем задержкой, кое-что попадает в поле моего зрения: маленькая, темная голова, пробирающаяся через толпу в таком быстром темпе, что люди отскакивают в сторону с ее пути.

— Извините... простите меня. Да уйдите уже с дороги! — Не в привычках Айви быть такой грубой, когда она буквально вылетает из зала.

Рори пользуется тем, что я отвлеклась, и обнимает меня за талию.

— Ты можешь не надевать его. — шепчет он. — Пока.

— Знаю, — отвечаю, рассеяно улыбаясь. — Всему свое время. — Но я понимаю, что хочу носить его. — Оно прекрасно, Рори, и я готова. Давай, сделай, как полагается!

— Серьезно, ты хочешь

— Навсегда. — Я прикасаюсь к его щеке, тихо смеясь над его ошеломленным выражением. — Я правда, правда хочу, но можем мы сохранить это между нами? Хотя бы на пару часов?

— Идем, — говорит он, хватая меня за руку. — Давай свалим отсюда и отпразднуем.

— Мы не можем уйти! А как же прием?

Дергая меня за руку, он отвечает,

— Мы продолжим праздник. Голыми, в нашем номере. — А... черт... да.

К сожалению, мы успеваем сделать не больше пары шагов, когда Нэт и ее бабуля находят нас.

— Ты видела? — интересуется Нэт, склонив голову на бок.

— Кого видела?

— Незнакомого молодчика, — хихикает явно подвыпившая Джун.

— Незнакомого чувака, Джун. Незнакомый молодчик — это так старомодно.

— Прости. — Икает она, затем делает глоток хереса. — Так тяжело поспевать... то есть... не отставать от деток. — Свободной рукой она делает какой-то странный жест бабушки-бандитки. Ошеломленная, я снова поворачиваюсь к Нэт.

— Видела?

— Там текиловые сиськи убегают от Дилана Мюррея.

— Дилан Мюррей, — с сомнением повторяю я. — Ты имеешь в виду актера?

— Я имею в виду кинозвезду, — отвечает Нэт слегка раздраженно. — На случай, если ты не заметила, это от него Айви только что выбежала из зала.

— Это ты устроил? В смысле его присутствие на открытии? — Я поднимаю глаза к красивому, но нетерпеливому лицу Рори, но он качает головой.

— Она довольно медленно бежит, — говорит он. Я следую за его взглядом, гадая, почему все сегодня ведут себя, как сумасшедшие. Через панорамные окна Айви, кажется, совершает что-то вроде пробежки-прогулки-бега вдоль дома. Видите? Безумство. — Я никогда о нем не слышал, — невозмутимо добавляет Рори. — Но, если так он спугнул Айви, я бы сказал, она очень хорошо его знает.

— Эй, — я хватаю Наташу за руку, когда она отворачивается. — Почему текиловые сиськи?

— Это он пил текилу из ее декольте. А я-то считала себя бесшабашной. Что там у тебя? — Ее взгляд скользит к множеству карат в моей ладони. — Это что... это ведь оно?

— Нет, Нэт…

— О, это потрясающе, детка! Эй вы, все, — кричит она — Послушайте, они только что обручились!

Notes

[

←1

]

Речь о книжке английской писательницы Дианы Росс "Маленький красный паровозик", который, преодолевая любые трудности всегда себе говорил: "Я смогу. Я думаю, что смогу. Я уверен, что смогу...". Прим.пер.

[

←2

]

Веллиc – wellies, сокр. от wellingtons boots – резиновые сапожки (прим.пер.)