В понедельник на уроке английского я первым делом отыскиваю взглядом Брэма. Он сидит на диване рядом с Гарретом. На нем рубашка с воротником и свитер, и выглядит он так мило, что почти больно смотреть.

— Привет, привет, — говорю я.

Он расплывается в улыбке с таким видом, будто меня и ждал, и пододвигается, уступая мне место.

— Классно выступил, Спир, — выдает Гаррет. — Просто умора!

— Я не знал, что ты был на спектакле.

— Ага, Гринфелд заставил меня три раза с ним сходить.

— Что, правда? — говорю я, улыбаясь Брэму.

Он сияет в ответ, и у меня перехватывает дыхание — я весь обмякаю и чувствую странную легкость.

Я не спал всю ночь. Ни секунды. По сути, я провел десять часов, представляя это мгновение, а теперь, наяву, понятия не имею, что сказать. Наверное, что-то крутое, остроумное и не связанное со школой.

— Ты дочитал главу?

Или нет.

— Дочитал, — отвечает он.

— А я нет.

Тогда он снова улыбается, и я улыбаюсь. А потом краснею, он опускает глаза — прямо нервозная пантомима.

Мистер Вайз заходит в класс и принимается читать отрывок из «Пробуждения». Мы должны следить за текстом по своим книгам, но я постоянно теряю нужную строчку. Никогда еще я не был таким рассеянным. Я заглядываю в книгу Брэму, и он пододвигается ко мне. Я ощущаю все точки соприкосновения наших тел, будто одежда не помеха нервным окончаниям.

А потом Брэм вытягивает ноги и своим коленом касается моего. Поэтому до конца урока я тупо пялюсь на это его колено. Ткань джинсов на нем истончилась и сквозь нее виднеется темная кожа. Мне так хочется до нее дотронуться… Но тут Брэм и Гаррет поворачиваются ко мне, и я понимаю, что только что громко вздохнул.

После занятий Эбби обнимает меня за плечи и говорит:

— Я и не знала, что вы с Брэмом такие хорошие друзья.

— Тише, — вспыхнув, шикаю я. Чертова Эбби, ничего, блин, от нее не скроешь.

Я не ожидаю увидеть Брэма до ланча, но незадолго до него он подходит к моему шкафчику.

— Думаю, нам стоит куда-нибудь сходить в обед, — говорит он.

— Вне школы?

По правилам выходить на обед в город разрешается только двенадцатиклассникам, но вряд ли охранники поймут, что мы младше. По крайней мере, мне так кажется.

— Ты хоть раз это делал?

— Не-а, — отвечает он и мягко касается пальцами моих, буквально на мгновение.

— И я нет, — говорю я. — Ладно.

Выйдя из школы, мы быстрым шагом и с нарочитой уверенностью идем к парковке. Все утро шел дождь, и теперь довольно холодно.

Машина Брэма — старенькая «Хонда-Цивик», очень уютная и жутко чистая. Когда мы забираемся внутрь, он включает печку. От прикуривателя тянется шнур, к которому подключен айпод.

Брэм предлагает мне выбрать музыку. Не уверен, понимает ли он, что, передавая мне свой айпод, он буквально распахивает душу.

И, разумеется, его музыкальная подборка просто безупречна. Много классического соула и современного хип-хопа. На удивление много кантри, точнее блюграсса. Одна-единственная слабость — песня Джастина Бибера. И все без исключения альбомы и исполнители, которых я упоминал в своих письмах.

Кажется, это любовь.

— Ну что, куда едем? — спрашиваю я.

Он бросает на меня взгляд и улыбается.

— Понятия не имею.

Я откидываюсь на подголовник, листая музыку в айподе, пока печка возвращает к жизни мои пальцы. Снова начинается дождь. Я разглядываю его косые штрихи на стекле.

Потом выбираю трек, включаю его, и голос Отиса Реддинга тихо льется из колонок. «Try a Little Tenderness». Я делаю погромче.

И касаюсь локтя Брэма.

— Ты такой тихий.

— Сейчас или вообще?

— И сейчас, и вообще.

— Я тихий рядом с тобой, — с улыбкой отзывается он.

Я улыбаюсь в ответ.

— Я один из тех симпатичных парней, при виде которых ты теряешь дар речи?

Его пальцы впиваются в руль.

— Ты единственный.

Он сворачивает к торговому центру неподалеку от школы и останавливается перед входом в магазин «Пабликс».

— Мы идем в супермаркет? — спрашиваю я.

— Похоже на то, — говорит он с полуулыбкой.

Загадочный Брэм. Прикрыв голову руками, мы бежим сквозь дождь ко входу.

Только мы заходим в ярко освещенный зал — мой телефон принимается яростно вибрировать в кармане. Пришло три эсэмэски, все от Эбби.

Ты идешь обедать?

Э-э, ты где?

Брэма тоже нигде не видно. Как странно.;)

Но вот он — Брэм, с корзинкой в руках, мокрыми кудряшками и сияющими глазами.

— Двадцать семь минут до конца обеда, — говорит он. — Пожалуй, самое время «разделять и властвовать».

— Как скажешь. Куда идти, босс?

Он указывает на молочный отдел, где я беру пол-литра молока.

— А ты что взял? — интересуюсь я, когда мы встречаемся у касс самообслуживания.

— Ланч, — отвечает он, демонстрируя мне содержимое корзинки.

В ней лежат две баночки с печеньем-сэндвичем «Мини-Орео» и упаковка одноразовых ложек.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не поцеловать его прямо у кассы.

Он настаивает, что сам за все заплатит. Дождь усиливается, поэтому мы пулей несемся до машины и, захлопнув двери, пытаемся отдышаться. Я протираю очки о свою рубашку. Брэм поворачивает ключ зажигания, снова включается печка, и слышно только, как капли барабанят по стеклу. Он смотрит себе на руки, и я вижу, как он ухмыляется.

— Эйбрахам, — говорю я, как бы пробуя это имя и ощущая, как нежно ноет сердце.

Брэм искоса на меня поглядывает.

Дождь за окном льет стеной, что, пожалуй, только к лучшему. Потому что я вдруг наклоняюсь над коробкой передач и, еле дыша, кладу руки на плечи Брэму. Я вижу только его губы. И едва наклоняюсь их поцеловать — как они открываются мне навстречу.

Это невозможно описать. Эту тишину, и соприкосновение губ, и ритм, и дыхание. Сначала мы не понимаем, что делать с носами, а когда разбираемся, до меня доходит, что глаза мои все еще открыты. Я закрываю их. Его пальцы касаются моего затылка и двигаются медленно и ритмично.

Он на мгновение останавливается, и я открываю глаза, и он улыбается мне, и я улыбаюсь в ответ. А потом он наклоняется и целует меня вновь — ласково и нежно. Все слишком идеально. Почти по-диснеевски. Не верится, что это происходит со мной.

Десять минут спустя, держась за руки, мы едим кашу из сэндвича «Орео» с молоком. Прекрасный ланч. И «Орео» в коробочке куда больше, чем молока. Я бы ни за что на свете не додумался взять ложки, но Брэм о них не забыл. Ну разумеется.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— Думаю, пора возвращаться в школу.

— Нет, в смысле… я про нас. Я не знаю, чего ты хочешь. Не знаю, готов ли ты признаться, что гей, — говорю я, но он в это время легонько водит большим пальцем по линиям моей ладони, и я теряю мысль.

Палец останавливается. Брэм поднимает на меня взгляд и переплетает свои пальцы с моими. Я откидываюсь на сиденье и наклоняю голову к нему.

— Я за, если ты за, — говорит он.

— В смысле — за? — переспрашиваю я. — За что?.. За то, чтоб быть моим парнем?

— Ну. да. Если ты этого хочешь.

— Конечно, хочу, — говорю я.

Мой парень. Мой помешанный на грамматике талантливый кареглазый соккерист.

Я не могу перестать улыбаться. Ну правда, бывают времена, когда не улыбаться куда сложнее.

Тем же вечером, в 20:05, Брэм Гринфелд меняет свой статус на «Фейсбуке»: он больше не «Без пары» — и это лучшее, что случалось за всю историю интернета.

В 20:11 Саймон Спир тоже меняет статус на «Фейсбуке». Благодаря чему получает примерно пять миллионов лайков и мгновенный комментарий от Эбби Сусо: Л АЙК ЛАЙК ЛАЙК.

За которым следует комментарий от Элис Спир: Погоди — чего?

А за ним еще один от Эбби Сусо: Позвони мне!!

Я пишу ей эсэмэс, что поговорю с ней завтра. Сегодня мне не хочется делиться ни с кем подробностями.

Вместо этого я звоню Брэму. Честно, я поверить не могу, что до вчерашнего дня не знал, что у меня есть его номер. Он тут же отвечает.

— Привет, — говорит он, быстро и мягко, будто это только наше с ним слово.

— Важные новости сегодня на «Фейсбуке». — Я опускаюсь на кровать.

Его тихий смешок:

— Ага.

— Ну что, каков наш следующий ход? Будем вести себя элегантно? Или завалим всем ленты селфи с поцелуями?

— Думаю, селфи, — отвечает он. — Но не больше пары дюжин в день.

— И по воскресеньям пост в честь каждой проведенной вместе недели.

— А по понедельникам — в честь первого поцелуя.

— И каждый день — по паре дюжин постов о том, как мы друг по другу скучаем.

— Я и правда по тебе скучаю, — говорит он.

Черт возьми, ну почему именно на этой неделе я под домашним арестом?

— Чем ты сейчас занимаешься? — спрашиваю я.

— Это приглашение?

— К сожалению, нет…

Он смеется.

— Сижу за столом, смотрю в окно и разговариваю с тобой.

— Разговариваешь со своим парнем.

— Ага, — говорит он, и по голосу я слышу, что он улыбается. — С ним.

* * *

— Всё. — У шкафчика меня поджидает Эбби. — Я так больше не могу. Что, блин, происходит между тобой и Брэмом?

— Я, эм.

Я смотрю на нее и, раскрасневшись, расплываюсь в улыбке. Она ждет. И я пожимаю плечами.

Сам не знаю, почему так странно все это обсуждать.

— Боже мой, ты только посмотри!

— Что такое? — спрашиваю я.

— Ты покраснел. — Она тыкает пальцами мне в щеки. — Прости, но ты такой милашка, что просто кошмар. Иди уже. Иди отсюда.

* * *

Мы с Брэмом в одной группе по английскому и алгебре, а значит, два часа я буду томиться, не сводя глаз с его губ, а потом еще пять часов — эти губы представляя. Во время ланча мы прячемся в актовом зале, и без декораций он выглядит непривычно. В пятницу здесь будет проходить школьное шоу талантов, поэтому кто-то уже украсил занавес блестящими золотыми кисточками.

Мы в зале совсем одни, и он кажется таким огромным, что я беру Брэма за руку и тяну в мужскую гримерку.

— Так-так, — говорит он, пока я пытаюсь совладать с задвижкой. — Будем заниматься чем-то секретным?

— Ага, — говорю я и целую его.

Он опускает руки мне на талию и притягивает ближе.

Брэм выше меня всего на пару сантиметров, пахнет мылом Dove, а еще (учитывая, что его поцелуйная карьера началась только вчера) — у него по-настоящему волшебные губы. Мягкие, сладкие, неторопливые. Он целуется, как Эллиотт Смит поет.

Потом мы достаем два стула, и свой я ставлю так, чтобы закинуть ноги ему на колени. Он барабанит руками по моим ногам, и мы говорим обо всем на свете. О том, что Крошка Зародыш уже стал размером с картофелину. О том, что Фрэнк Оушен — гей.

— О, и кстати, угадай, кто, оказывается, был бисексуалом, — продолжает Брэм.

— Кто?

— Казанова.

— Гребаный Казанова?

— Ага, — говорит он. — По словам моего папы.

— Ты хочешь сказать, — говорю я, целуя его руку, — это папа разъяснил тебе, что Казанова был бисексуалом?

— Он сказал мне это в ответ на каминг-аут.

— У тебя потрясающий папа.

— Он потрясает своей неловкостью.

Люблю его кривую ухмылку. И то, как он расслабляется рядом со мной. Серьезно, обожаю. Все это.

Он наклоняется почесать лодыжку, и сердце мое сжимается. Золотисто-коричневую кожу у него на шее.

Все-превсе.

Я витаю в облаках до конца дня, думая только о нем. А добравшись до дома, отправляю ему сообщение:

Так по тебе скучаюююю!!!

В смысле, в шутку. По большей части.

Он мгновенно мне отвечает:

Поздравляю с двухдневным юбилеем!!!!!!

Отчего я прыскаю со смеху за кухонным столом.

— А ты в хорошем настроении, — говорит мама, заходя в дом с Бибером.

Я пожимаю плечами.

Она смотрит на меня с вопросительной полуулыбкой.

— Ладно, хорошо, не думай — ты вовсе не обязан ничего рассказывать, но просто, чтоб ты знал: если тебе захочется…

Чертовы психологи. Ведь обещала же не надоедать.

Я слышу, как к дому подъезжает машина.

— Это Нора так рано вернулась? — спрашиваю я.

Забавно, но я уже привык, что ее не бывает дома до самого ужина. Я выглядываю в окно и не верю своим глазам. Да, приехала Нора. Но машина. и кто за рулем.

— Это что, Лиа? — спрашиваю я. — Подвозит Нору?

— Похоже на то.

— Так, ладно. Мне нужно выйти.

— О, нет, — отвечает мама. — Как жаль, что тебе нельзя.

— Мам, — говорю я.

Она вскидывает руки.

— Ну пожалуйста. — Нора уже выходит из машины.

— Я открыта к переговорам, — говорит мама.

— О чем?

— Отмена домашнего ареста на один вечер, а взамен — десять минут доступа к твоему «Фейсбуку».

Боже мой.

— Пять, — говорю я. — И под моим надзором.

— Хорошо, — соглашается она. — Но я хочу взглянуть на твоего парня. Все ясно. Значит, как минимум одну из сестер я собственноручно прибью. Но сначала — Лиа. И я выбегаю из дома.

* * *

При виде меня Нора удивленно поднимает голову, но я проношусь мимо и, еле дыша, берусь за ручку пассажирской двери. В машину я заскакиваю быстрее, чем Лиа успевает возразить.

Если у Брэма машина старая, то у Лии вообще развалюха как из «Флинтстоунов». В ней есть кассетница и допотопные ручки, которые нужно крутить, чтоб опустить окна. У лобового стекла разложены плюшевые анимешные персонажи, на полу вечные обертки и пустые бутылки из-под колы. И стоит такой старческий цветочный аромат.

Вообще-то машина Лии мне по-своему нравится.

Лиа глядит на меня, будто не верит своим глазам. Она прямо обдает меня волнами презрения.

— Выметайся из моей машины, — приказывает она.

— Я хочу поговорить.

— Ну а я не хочу.

Я пристегиваю ремень безопасности.

— Отвези меня в «Вафл Хаус».

— Ты, блин, шутишь, что ли?

— Ни капельки. — Я откидываюсь на спинку кресла.

— То есть ты меня похищаешь?

— О, — говорю я. — Похоже на то.

— Охренеть просто.

Она качает головой. Но уже через мгновение отъезжает от моего дома. Она смотрит прямо перед собой, поджав губы, и не произносит ни слова.

— Я знаю, что ты на меня злишься, — начинаю я.

Молчание.

— И мне очень жаль, что так вышло с той пятницей. Правда.

Молчание.

— Может, что-нибудь скажешь?

— Приехали. — Она останавливается. На парковке почти никого нет. — Бери свою гребаную вафлю или что ты там хотел.

— Ты идешь со мной, — возражаю я.

— Ага, еще чего.

— Ну ладно, не надо. Но без тебя я не пойду.

— Не моя проблема.

— Окей, — говорю я. — Поговорим здесь.

Я расстегиваю ремень безопасности и поворачиваюсь к ней.

— Не о чем тут говорить.

— И что теперь? Всему конец? Просто перестанем дружить?

Она откидывается на сиденье и закрывает глаза.

— Оу-у, может, поплачешься об этом своей Эбби?

— Ты что, серьезно? — не выдерживаю я. — Да чем она тебе так не угодила? — Я пытаюсь не кричать, но все равно говорю слишком громко.

— Ничем, — чеканит Лиа. — Я просто не понимаю, почему вы с ней внезапно стали лучшими друзьями.

— Ну, хотя бы потому, что она девушка Ника.

Лиа резко вскидывает голову, будто я дал ей пощечину.

— Ага. Продолжай делать вид, что все из-за Ника. А мы все забудем нахрен, что ты сам сходишь по ней с ума.

— Ты шутишь, что ли? Я гей!

— Платонически сходишь по ней с ума! — кричит она. — Но это, конечно, ерунда. Она и правда уровнем повыше.

— Что?

— Гребаная лучшая подружка, версия 4.0. Теперь доступна в самом симпатичном и веселом дизайне!

— Боже ты мой… Ты тоже симпатичная.

Она смеется.

— Как скажешь.

— Серьезно, хватит. Меня это заколебало. — Я поднимаю на нее взгляд. — Ничего она не «уровнем повыше». Ты — моя лучшая подруга.

Она фыркает.

— Ну, это правда. Вы мои лучшие друзья. И Ник. Все трое, — говорю я. — Но тебя невозможно заменить. Ты же Лиа.

— Тогда почему ты ей первой рассказал, что ты гей? — спрашивает она.

— Лиа.

— Ладно, пофиг. У меня нет права париться из-за этого дерьма.

— Не говори так. Ты можешь париться из-за какого хочешь дерьма.

Она молчит. И я молчу. И тогда она говорит:

— Просто было так… даже не знаю. так очевидно, что она нравится Нику. Это-то было нифига не удивительно. Но когда ты рассказал ей первой, я, знаешь, просто не могла в это поверить. Я думала, что ты мне доверяешь.

— Доверяю, — отвечаю я.

— Ну, видимо, ей ты доверяешь больше. И это классно, ведь как давно ты ее знаешь? Шесть месяцев? А мы с тобой знакомы шесть лет.

И я не знаю, что сказать. В горле стоит ком.

— Короче, плевать уже, — говорит она. — Я не имею права. В общем, это твое дело.

— Ну. — Я сглатываю. — Да, рассказать ей было проще. Но это никак не связано с тем, что кому-то я доверяю больше или типа того. Просто пойми. — Я чувствую, как начинает жечь глаза. — Просто… ну. я знаком с тобой целую вечность, а с Ником и того дольше. Вы знаете меня лучше, чем кто-либо другой. Вы слишком хорошо меня знаете.

Она сжимает руль, не глядя на меня.

— Вы знаете обо мне все. Ну правда, вообще все. Футболки с волками. Мороженое в рожках. «Boom Boom Pow».

Она все-таки улыбается.

— С Эбби у меня такой связи нет. Но именно поэтому рассказать ей было проще. У меня есть другая сторона, и я все еще пытаюсь с ней разобраться. Понятия не имею, как совместить внутри одно с другим. Как примирить эти свои стороны. Я будто бы новая версия самого себя. Мне просто нужен был кто-то, кто отнесся бы к этому спокойно. — Я вздыхаю. — Но я правда хотел тебе рассказать.

— Ладно.

— Прошло столько времени, что мне стало сложно просто взять и заговорить об этом.

Я сижу, уставившись на руль.

— Ну да, я понимаю, — наконец отвечает она. — Правда. Чем дольше оттягиваешь разговор о какой-нибудь фигне, тем сложнее о ней заговорить.

Мгновение мы молчим.

— Лиа?

— Да?

— А что с твоим папой? — выдыхаю я.

— С моим папой?

Я поворачиваюсь к ней.

— Ну, это довольно забавная история.

— Правда?

— Э-э, нет. Он переспал с девятнадцатилетней красоткой-коллегой. И ушел.

— Ой. — Я смотрю на нее. — Лиа, мне охренеть как жаль.

За шесть лет я ни разу у нее об этом не спросил.

Боже, да я тот еще мудак.

— Прекрати так моргать, — говорит она.

— Как моргать?

— Только не смей плакать!

— Что? Да я и не собирался. — И с этими словами я вдруг начинаю рыдать.

По полной, до опухших глаз и соплей из носа.

— Спир, ну ты и размазня.

— Я знаю! — Я падаю ей на плечо или типа того. Знакомый запах миндального шампуня… — Я правда тебя люблю, ты же понимаешь? Прости меня за все. За Эбби. И за все остальное.

— Ничего.

— Правда. Я люблю тебя.

Она шмыгает носом.

— Что-то в глаз попало, да?

— Нет. Заткнись. Ты попал.

Я утираю слезы и смеюсь.