Жизнь в лагерях, между тем, шла своим чередом. Скоро в лагерь Зоннендорф начали работать кружки по самообразованию и технические кружки. В Регенсбургском лагере открылся ежедневный лекторий. Были прочитаны лекции на самые разнообразные темы, как например, хлебопечение, пивоварение, птицеводство, условия жизни заграницей, цитрусовые растения, виноделие на юге России, географический и этнографический очерк, ископаемые богатства Алтая, флора и фауна отдельных районов России, зарождение и развитие христианства, православие, строение вселенной, атом и атомная энергия, современные достижения электротехники, почему не удался блицкриг в 1941 году, взгляды на войну будущего, история инженерного искусства, история архитектуры, поэзия Есенина, и много других. Работали кружки английского языка. Начались вечера самодеятельности. После переезда в Платтлинг, возобновили работу школы шоферов. Создали кассу взаимопомощи. Разработали устав и положение о суде чести офицеров и о солдатском товарищеском суде.

В общем стремились как-то с наибольшей пользой заполнить досуг и не дать людям опуститься. Многие были заняты производством красивых игрушек, коробочек, шкатулок, портсигаров и пр.

Конечно, в лагерях не все шло гладко. Много было ненужных и вредных споров между бывшими советскими подданными и старыми эмигрантами. С обеих сторон пускались взаимные обидные и ядовитые эпитеты. Старые эмигранты, имевшие эмигрантские документы, в том числе и Нансеновские паспорта, считали, что они имеют право на выход из лагеря, но для этого надо обособиться от остальных. Желая обособиться, они писали письма коменданту и устно заявляли: «Отделите нас, старых эмигрантов, людей культурных и воспитанных, от этих советских дикарей с разнузданными инстинктами» (употреблялись более резкие выражения). Бывшие советские подданные в ответ на это издевались над старыми эмигрантами, вроде того, что всех их называли, «угроза большевиков». Ирония заключалась в том, что большинству старых эмигрантов перевалило за 50 лет; многие из них в личной жизни опустились, а в политическом смысле (как борцы против советской системы) они ничего не представляли.

Принципиальные споры между всеми (во всех бараках) шли в основном по двум вопросам:

Некоторая часть офицеров полагала, что мы сидим в лагере за политическую работу. Все эти кружки, лекции, беседы, говорили они, касса взаимопомощи, издание информации и проч., является формой политической работы, которую американцы запретили. Советская агентура сообщает обо всем «куда следует» и нас, по настоянию советчиков, держат в лагере. Если бы мы занимались политической работой в Кладене, Ганакере и здесь, то были бы давно отпущены.

Генерал Меандров и группа офицеров, поддерживавших его, привели людей в лагерь военнопленных. Руководству, в лице Меадрова, надо было еще в Кладене, или, в Ганакере, дать приказ «разбегаться, кто куда желает».