Смерть Жоржа Дантеса не вызвала в Париже большой сенсации. В «Журналь де Деба» (4 ноября 1895 года) в общем некрологическом списке за день он назван на четвертом месте в следующих выражениях: «Нам сообщают о кончине... барона д'Антеса-Геккерена, бывшего сенатора Второй империи, угасшего в своем замке Сульц (Эльзас) после долгой и мучительной болезни. Ему было восемьдесят четыре года». Больше ни слова. В «Фигаро» (5 ноября) и особенно в «Тан» (5 ноября) появились более подробные некрологи. В них сообщалось, что скончавшийся барон шестьдесят лет тому назад убил на дуэли знаменитого русского поэта Пушкина.

В один день со смертью Дантеса образовался новый кабинет буржуа, умерла эксцентричная англо-французская дама, о которой много и часто говорила светская хроника газет: ее смерть, видимо, отвлекла внимание парижского общества от кончины Дантеса. К тому же он покинул Париж лет за десять до того, жил далеко, в Эльзасе — его понемногу забыли. К моему удивлению, даже столь осведомленная газета, как «Тан», напомнив в некрологе обстоятельства убийства Пушкина, почти ничего не сказала о роли, сыгранной Дантесом во французской истории.

Биографические сведения о позднейшей карьере Дантеса, в сущности, до сих пор почти исчерпываются краткой «официальной» статьей его родственника Метмана, помещенной в известном труде Щеголева «Дуэль и смерть Пушкина». В свое время, работая над «Десятой симфонией», в которой выведен Дантес, я старался собрать материалы о нем — и нашел немного. Политическая роль Дантеса была довольно заметна в 1848—1852 годах. В пору Второй республики убийца Пушкина был в Париже видным и модным человеком.

Роковая для русской литературы дуэль не слишком повредила светской и общественной репутации Дантеса. Гораздо позднее Тургенев, в числе немногих совершенных им в жизни «подлостей», считал и то, что, встретившись в обществе с Дантесом, подал ему руку. В конце XIX столетия голландский посланник в Копенгагене Теккереи ван Келль (из другой ветви этого рода) отказался от предложенного ему поста посланника в Петербурге, сославшись на то, что человеку, носящему его фамилию, неудобно представлять Голландию в России. Но когда-то отношение к делу было у многих совершенно иное. В книге Щеголева есть интереснейшие материалы об отношении к дуэли 27 января некоторых русских людей. Чего же можно было ждать от иностранцев? Будем справедливы: если бы Дантес после ужасного письма Пушкина не послал ему вызова, его немедленно выгнали бы из кавалергардского полка и он был бы опозоренным человеком. Отправляясь на поединок, он мог не без основания думать, что Пушкин рассчитывает его убить. Через полстолетия после дуэли известный пушкинист-коллекционер А.Ф.Онегин, посетив Дантеса, спросил его: «Но как же у вас поднялась рука на такого человека?!» Дантес ответил не то с недоумением, не то с негодованием: «Как? А я? Я стал сенатором!» Этот рассказ я слышал от самого А.Ф.Онегина. В словах убийцы Пушкина был, конечно, и оттенок мрачной нелепости. Но, по существу, что можно было ему возразить? Дантес 27 января 1837 года защищал свою жизнь.

Высланный из России, он, по причинам мне неизвестным, лет десять оставался в тени. Мартынов, убивший на дуэли Лермонтова, потом в течение нескольких лет выдерживал в Киеве суровую епитимию. О Дантесе это и предположить невозможно. Как бы то ни было, он начинает заниматься большой политикой лишь после февральской революции и 28 апреля 1848 года избирается в Национальное собрание. К тому времени, за одиннадцать лет, прошедшие с 1837 года, имя его было в Париже основательно забыто. Сообщая о его избрании, «Журналь де Деба» (30 апреля 1848 года) называет его Hecherem, a «Ла Пресс» (5 мая 1848 года) Heckren. По округу Верхний Рейн-Кольмар прошло 12 депутатов. Из них Heckren, proprietaire, получил наименьшее число голосов — 27 504; за первого в списке Штруха голосовало 88 572 избирателя.

В Петербурге он, по-видимому, подчеркивал свои крайние легитимистские убеждения: в 1830 году с оружием в руках защищал права Карла X, герцогини Беррийской. Пушкин пишет в дневнике: «Барон Дантес и маркиз де Пина, два шуана, будут приняты в гвардию офицерами». Никаким шуаном Дантес не был, да и едва ли мог быть в восемнадцать лет. В Национальном же собрании 1848 года шуанам и вообще делать было нечего. Во всяком случае, в начале февральской революции он примыкает к Адольфу Тьеру, который уж к чему другому, а к шуанству ни малейшего отношения никогда не имел.

Шансы Тьера в 1848 году расценивались довольно высоко. Легко понять, почему Дантес искал с ним сближения. Гораздо менее понятно, зачем нужен был Тьеру Дантес. Казалось бы, этот полуфранцуз-полунемец, усыновленный голландским дипломатом, бывший русский кавалергард, ставший членом республиканского Национального собрания, должен был бы внушать инстинктивную антипатию и недоверие такому человеку, как Тьер. Однако Дантес очень скоро становится постоянным посетителем его дома. Об этом свидетельствует дневник «Эгерии Тьера», госпожи Дон.

С некоторым правом можно утверждать, что в сближении с Дантесом бывшего главы французского правительства сыграла известную роль именно дуэль, стоившая жизни Пушкину. Она создала Дантесу репутацию бретера, в политике в те времена небесполезную. 27 января 1849 года у Тьера происходит столкновение с Улиссом Трела, министром и редактором газеты «Насиональ». Секунданты Трела: бывший министр Рекюр и будущий президент республики Греви — все люди очень видные. Секунданты Тьера: маршал Бюжо и отнюдь не видный в политике Жорж Дантес. Добавлю, что маршал Бюжо в свое время, в 1834 году, тоже убил на дуэли своего противника (депутата Дюлонга). Госпожа Дон с особым удовольствием отмечает в своем дневнике, что оба секунданта ее друга «assez ferrailleurs l’un et l’autre...» Это прямой намек на убийство Пушкина.

Дуэль с Трела не состоялась. Через некоторое время, в октябре 1848 года, в Собрании начались очень бурные и очень драматические прения о французской военной экспедиции в Рим. Чтобы дать о них некоторое понятие, привожу отрывок из газетного отчета («Ла Пресс», 20 октября 1848 года):

M. Victor Hugo: Quoi, Messieurs, le pape livre Rome au bras seculier!.. L’homme qui dispose de l’amour arecours a la force brutale! Exige-vous l’amnistie du Saint-pere? (Sensation).

Une voix a droite: Non! (Long mouvement.)

M. Victor Hugo: Non? Alors vous laisserez les gibets se dresser a l’ombre du drapeau tricolore?! (Fremissement sur tous les bancs.)

Во время этих прений Дантес неоднократно прерывает ораторов весьма резкими восклицаниями с места. После одного из его замечаний, направленного против Жюля Фавра, газетный отчет тоже отмечает, если не «дрожь на всех скамьях», то «сенсацию». С ним уже считаются. 18 октября левый депутат Матье заявляет, что Тьер (в ту пору заигрывавший с принцем-президентом, будущим Наполеоном III) в свое время говорил: «Избрание Бонапарта президентом было бы позором для Франции». «Я этого не говорил!» — восклицает с места Тьер. «Я сам это от вас слышал!» — тоже с места кричит депутат Биксио. Тьер тут же на заседании посылает к Биксио секундантов: один из них — Пискатори, имевший в те времена репутацию очень воинственного человека, другой — Дантес. Госпожа Дон опять с видимым удовлетворением заносит в дневник: «Теккереи — очень решительный человек. Пискатори тоже не любит мирно улаживать дела...» Ясно, что Тьер подбирал секундантов по признаку их дуэльного стажа. На этом создается карьера Дантеса.

Поединок Тьера с Биксио состоялся в условиях довольно необычных. Тьер заявил, что не хочет волновать свою семью: требует, чтобы дуэль произошла тотчас. Они тут же, прямо с заседания, к ужасу Собрания, отправляются с пистолетами в Булонский лес. Противники обмениваются выстрелами с двадцати шагов. Никто не ранен. Происходит примирение. Биксио и Тьер возвращаются в Собрание, где, естественно, «волнение достигло апогея». Быть может — даже наверное, — стоя на поляне в Булонском лесу, Жорж Дантес в тот день вспоминал другой вечер, другую поляну, другой, более трагический, поединок... Он тоже происходил в пятом часу. Тогда тоже противников поставили в двадцати шагах друг от друга...

Вышло, однако, так, что с Тьером он связался неудачно: поставил не на ту лошадь. К концу 1851 года становится более или менее ясным, что борьба Законодательного собрания с принцем-президентом должна кончиться победой принца. Кухня переворота 2 декабря достаточно известна. В ту пору разные лица или, точнее, разные команды, «экипы», предлагали свои услуги будущему Наполеону III. У него была своя экипа, и притом вполне надежная: Морни, Сент-Арно, Персиньи. Дантес опять не рассчитал и примкнул к другой группе. По-видимому, он связался с Фаллу, который пользовался тогда скорее анекдотической известностью: в бытность свою министром народного просвещения отправил в Африку какого-то араба с научной целью: разыскать в пустыне людей с хвостами. Эту ученую экспедицию ему не забывали долго. Но и вообще выбор Фаллу как будто не свидетельствует о большой дальновидности Дантеса. 1 декабря убийца Пушкина явился в 6 часов вечера во дворец и предложил принцу-президенту свои услуги: его друг Фаллу считает переворот делом возможным и готов принять участие. Наполеон III, уже назначивший переворот на ближайшую ночь, был чрезвычайно любезен: пригласил Дантеса к обеду, сказал, что очень, очень рад и обдумает предложение их группы. Дантес, вероятно, был в восторге. Но радость его должна была ослабеть, когда он на следующее утро узнал, что ночью переворот произвели другие. Один из других не без юмора рассказывает, что одураченный Теккереи был в ярости.

Кажется, Наполеон III не очень высоко ценил Дантеса, но не прочь был при случае его использовать. Предполагалось, что у бывшего кавалергарда есть большие русские связи. Его и послали с миссией к находившемуся за границей императору Николаю I (с которым Наполеон хотел установить более добрые отношения). После пятнадцати лет Дантес снова встретился с царем. Они долго беседовали, — должно быть, начало беседы было странное и затрудненное. Царь был очень любезен и полушутливо называл своего бывшего офицера «Господин посол»... Со всем тем миссия не очень удалась — опять неудача.

Дантес тем не менее получил звание сенатора. Мериме, слышавший его в сенате 28 февраля 1861 года, писал Паницци, что убийца Пушкина — «атлетически сложенный человек, с немецким акцентом и вида хмурого... Это очень хитрый малый. Не знаю, приготовил ли он свою речь, но произнес он ее изумительно, с силой, которая произвела впечатление...» Хвалит Мериме и содержание речи. Дантес был прекрасный оратор. Кажется, выступал он довольно часто. Но в пору Второй империи его интересовали, главным образом, финансовые и промышленные дела. Он входил в правления разных банков, обществ страховых, транспортных, газового и т.д.

Его незначительная роль во французской истории в общем подтверждает то впечатление, которое остается от его страшного петербургского дела. Это был не злодей, но беззастенчивый, смелый, честолюбивый эгоист, не перед многим останавливавшийся в поисках выгоды и удовольствий. Свои дела он устраивал недурно. Однако удачником я его не назвал бы. Не говорю об исторической репутации — она, вероятно, мало его волновала. Но и в чисто практическом отношении ему в жизни не так уж везло. Он поехал в Россию, чтобы сделать там блестящую военную карьеру, — и выехал разжалованный, потеряв несколько лет, в обстоятельствах, всем известных. Во Франции он пытался сделать большую политическую карьеру, но люди, с которыми он связывался, уходили в небытие раньше, чем он рассчитывал. Это, конечно, нисколько не мешало убийце Пушкина быть в течение шестидесяти лет душой общества. Это был веселый человек. Именно Дантес мог бы сказать: «Мы ж утратим юность нашу — вместе с жизнью дорогой».