Переписка М.А. Алданова и Е.Д. Кусковой охватывает несколько послевоенных лет и посвящена темам, увлекавшим обоих авторов: политическим событиям в Европе, Америке и, разумеется, Советском Союзе; русской литературе в метрополии и эмиграции; взаимоотношениям партий и их руководителей, а также отдельных групп эмиграции — во Франции и США. Оба корреспондента пишут друг другу в высшей степени доверительно, — несмотря на разницу в возрасте (Е.Д. Кускова старше М.А. Алданова на 16 лет, — в 1948 году ей под восемьдесят) их связывала дружба, основанная на взаимном уважении, близости мироощущения, политических взглядов и человеческих оценок.
Екатерина Дмитриевна Кускова (1870—1958) — правый социал-демократ, одно время близкая к кадетам, публицист, острый и бескомпромиссный мыслитель. Как деятель кооперативного движения, она была выслана из Советской России в 1922 году вместе с мужем, видным экономистом Сергеем Николаевичем Прокоповичем (1871—1955); оба они участвовали в Комитете помощи голодающим, вызвавшем особый гнев советских руководителей. В эмиграции Е. Кускова участвовала в журнале «Современные записки», основанном в 1921 году эсерами, позднее — в журнале «Утверждения» (1931—1932), ратовавшем за «объединение пореволюционных течений и выходившем под фактическим руководством Н.А. Бердяева. После войны Е. Кускова, много печатавшаяся в газете «Новое Русское Слово», выдвинула лозунг «Закрыть ров» — преодолеть противоречия между Советской Россией, победившей гитлеризм и перешедшей «на позиции патриотизма», и эмиграцией.
Марк Александрович Алданов (наст. фамилия Ландау, 1886—1957) — один из крупных прозаиков двадцатого века, автор исторических романов, посвященных Франции и России. Родился в Киеве, в семье владельца сахарных заводов; учился на физикоматематическом и юридическом факультетах Киевского университета, затем в Ecole des Sciences sociales (Школе общественных наук). В России был членом партии народных социалистов (НС — их называли «ручными эсерами»), уехал во Францию в марте 1919 года. В Париже был одним из редакторов ежемесячника «Грядущая Россия”, — вместе с А.Н. Толстым и Н.В. Чайковским, позднее — многолетним постоянным сотрудником «Современных записок», возникших на месте предыдущего журнала; в течение двадцати лет здесь печатались почти все романы и повести Алданова. В 1922—1924 гг. жил в Берлине, где сотрудничал в ежедневных газетах «Голос России” и «Дни”, потом в парижских «Последних новостях”, журналах «Числа”, «Иллюстрированная Россия”, «Русские Записки». С 1939 г. М.А. Алданов жил в Нью-Йорке, где основал — вместе с М.О. Цетлиным — «Новый журнал». Во Францию вернулся после войны, в конце 1946 г., и поселился в Ницце, где через 11 лет умер.
В России Алданов успел опубликовать три книги, — из них одна посвящена химии, другая истории литературы («Толстой и Роллан”, 1915). Автором исторических романов он стал позже, в 1921—1922 годах. За 35 лет литературной деятельности в эмиграции Алданов опубликовал много книг, охватывающих период от 1762 («Пуншевая водка») до 1948 года («Живи как хочешь”), — это, прежде всего, 14 исторических романов, среди них тетралогия о французской революции 1789 г. и трилогия — о русской («Ключ», «Бегство”, «Пещера”). Последний роман Алданова «Самоубийца», в центре которого фигура Ленина, вышел уже после смерти автора. Отношение писателя к своему герою характерно для Алданова как историка, романиста и человека: «Мне незачем Вам говорить, — писал он Андрею Седых 14 января 1957 г., — что я его ненавижу, как ненавидел всю жизнь, нисколько не меньше. Того же, что он был выдающийся человек, никогда не отрицал».
После 1933 года И.А. Бунин почти ежегодно представлял Алданова к Нобелевской премии по литературе.
Историософская концепция М.А. Алданова изложена им в диалогическом трактате «Ульмская ночь» (1953), носящем подзаголовок «Философия случая». Название книги — по той ночи 1619 года в Ульме, когда любимому мыслителю Алданова Рене Декарту открылся смысл жизни и науки: «...он в Ульмскую ночь сделал величайшее из своих научных открытий: открыл аналитическую геометрию. Но еще гораздо вероятнее предположение, что ему тогда впервые представилась вся созданная им позднее философская система [...]. По-моему, все это могло произойти одновременно, — у него ведь все было связано, от его интереса к розенкрейцерам до великих математических открытий» (стр. 14). Алданова привлекало единство декартовского мира, в котором соединялись геометрия, религия, физика, историософия, повседневная жизнь, искусство. В противоположность историческому материализму, видящему во всем проявления закономерностей, основанных на классовой борьбе, Алданов придерживался «философии случая», близкой к толстовскому пониманию истории. Рассуждая, например, о войне с Наполеоном, он писал: «Допустим, что в решении, повлекшем за собой войну 1812 года, принимала участие какая-либо тысяча людей: монархи, члены их семейств, министры, теоретики, маршалы, генералы и т.п. У каждого действия каждого из этих людей цепь причинности была своя. А миллионы исполнителей: офицеры, чиновники [...], солдаты, крестьяне! Миллионы «квант», скрещивающихся миллионы раз (конечно, не все вместе, а отдельными, нисколько не однородными группами). Отсюда биллионы случайностей. Установить здесь математическую формулу никакой «Лапласовский гений», разумеется, не мог бы” (стр. 120). Полемизируя с марксистским объяснением исторических событий экономическими причинами, Алданов ссылается на Наполеона, что «может быть и война без всяких интересов, личных, экономических и каких бы то ни было других; может быть даже и война вопреки интересам сторон” (стр. 120). Он цитирует слова Наполеона, сказанные императором госпоже де Ремюза: «Военная наука заключается в том, чтобы правильно определить все шансы, затем точно, почти математически дать долю случаю... Но этот раздел науки и случая умещается только в гениальной голове». И Алданов комментирует: «...для него мир делился на ведомство случая и на ведомство гения, т.е. его самого. Однако он [Наполеон] о «законах истории» не говорил» (стр. 121).
Алданов приводит живописнейшие подробности, рассказывая о случаях, следствием которых оказались грандиозные повороты. Так, Девятое Термидора, означившее конец французской революции, началось с того, что жена Фуше, уезжая из разгромленного ее мужем Лиона, потерпела аварию, ее коляска развалилась, и «собравшаяся толпа увидела, что вывозит жена проконсула. Произошел большой скандал». Фуше боялся, что Робеспьер узнает о его лихоимстве; угрожала гильотина. «Спасти его теперь могла только гибель Робеспьера. Это было будто бы одной из причин переворота Девятого Термидора; в нем, как вы знаете, Фуше сыграл главную роль». После этого эпизода в книге «Ульмская ночь» следует такой диалог между собеседниками Л. (Ландау) и А. (Алданов):
«Л. Вы все-таки не думаете серьезно, что переворот Девятого Термидора произошел из-за несчастного случая с коляской госпожи Фуше?
А. Конечно, нет. Он произошел из-за миллиона случайностей».
Интерес Алданова к «миллиону случайностей» сообщает его историческим романам поразительную яркость и конкретность. История в трактовке Марка Алданова прямо противоположна истории, скажем, Михаила Покровского — у последнего имеют значение только самые общие и, разумеется, абстрактные закономерности. Алданову чужда, даже враждебна схема вульгарного марксизма или, точнее, как он пишет сам — «экономического материализма». Детерминизм глубоко обманчив; так, «особенность октябрьского переворота [...] заключается в том, что он противоречит всем «законам истории», а также всем философско-историческим учениям, в особенности же тому, которое проповедывалось его вождями» (стр. 154).
Переписка М.А. Алданова и Е.Д. Кусковой представляет собой обширную книгу, — когда она выйдет в свет, то окажется интереснейшим документом эпохи. Из рукописи, хранящейся у меня, я извлек для настоящей публикации лишь несколько писем, характерных для обоих авторов. Замечу, что в письмах к Е.Д. Кусковой историософские взгляды М.А. Алданова так или иначе получают выражение. В обсуждаемой им советской реальности особенно наглядно господство слепого случая. Алданов саркастически замечает: «...поучительно то, что люди, признавшие одну из разновидностей этих законов, исторический материализм, святой непоколебимой истиной, в действительности подчинились случаю и не только в 1917 году, а в течение всех тридцати пяти лет своего существования [т.е. 1917—1952]...” (стр. 185).