Много в письмах деловых сообщений относительно переводов на иностранные языки, сведений об эмигрантских газетах, издательствах и т. д., наиболее интересны совместные фильмовые планы Бунина и Алданова. В начале тридцатых годов возобновляется и переписка относительно возможности получения Буниным Нобелевской премии.

Осенью 1926 года впервые опять встречается упоминание о Нобелевской премии (19.09.26): — "...Думаю, что у русских писателей, т. е. у Вас, Мережковского и — увы — у Горького, есть очень серьезные шансы получить Нобелевскую премию. С каждым годом шведам всё труднее бойкотировать русскую литературу. Но это всё-таки лотерея. ..."

После этого нет упоминаний о Нобелевской премии вплоть до зимы 1930 года. Бунин, видимо, просил Алданова написать о нем Томасу Манну. Марк Александрович отвечает (28.12.30): — "...ведь я Вам давно писал и говорил, что у Вас и у Мережковского очень большие шансы на Ноб. Премию. Собственно это становится математической необходимостью, — разве только опять выскочит Горький. Но премию русскому должны дать. Я очень охотно напишу Манну и даже составил было текст письма, но, каюсь, у меня серьезные сомнения. Брат Томаса Манна, Генрих Манн, тоже знаменитый писатель и назывался в числе кандидатов... если у Т. Манна есть свой близкий кандидат, благоразумно ли сообщать о серьезном сопернике?.. Как же быть? По-моему, естественнее всего попытать почву у славистов. Французских славистов всех знает Кульман. Хотите ли Вы, чтобы я с ним поговорил? Слависту независимо от его национальности, естественно предложить кандидатуру русского писателя... И, наконец, думаю (хоть не уверен), что и Милюков сам имеет формальное право предложить кандидата. Не сомневаюсь, что он охотно Вас предложит, если имеет право. Без Вашего одобрения я однако ни одного из этих шагов не сделаю, — это ведь очень ответственно. Напишите мне тотчас, дорогой Иван Алексеевич, что сделать и чего не делать. ..."

Бунин, видимо, всё же попросил, чтобы Алданов написал Томасу Манну, т. к. в письме от 2 января 1931 Марк Александрович пишет:

"...Сейчас же, получив Ваше письмо, начал работу. 1) Написал Манну... 2) Повидал Б. Мирского, — он обещал сделать всё от него зависящее. Мы перебрали всех славистов... Худо то, что точно никто не знает, кто именно может представлять кандидатов: всякий ли профессор литературы или только университетские, ординарные, определенных кафедр. Кроме того Мирский обещал сделать другое: он хорошо знаком с дочерью Бьернсона, к-ая будто бы имеет огромное влияние в Скандии, литер. кругах... Милюков только что вернулся из Праги, я его еще не видел. ..."

В письме от 10 января 1931 года Алданов сообщает, что получил ответ от Т. Манна, который, видимо, был приложен к письму.

"...Как видите, он чрезвычайно любезен, но несколько уклончив. Пишет о том, что не уверен, имеет ли право представить не немецкого кандидата, и запросит об этом, — как уже он писал Шестову, который тоже просил его представить Вас. Чрезвычайно Вас хвалит, особенно "Г. из С. Франциско", но — тут очевидно одна из важных загвоздок еще Шмелев. Хотя он и не имеет в своем активе такого произведения, как "Г. из С. Франциско", но (перевожу точно): "я могу только сказать, что мне чрезвычайно трудно произвести выбор между обоими и что я от всего сердца желал бы премии также Шмелеву, у которого обстоятельства (вероятно денежные, М. Л.) еще неблагоприятнее, чем у Бунина". — По совести думаю, что Манн, вероятно, уже обещал Шмелеву похлопотать за него. Но, может быть, я и ошибаюсь... Обращаю еще Ваше внимание на его слова о "Жизни Арсеньева". Если у Вас есть возможность... издать эту книгу поскорее на одном из трех главных языков, сделайте это, не слишком торгуясь, — по-видимому это имеет большое значение, — знакомство с последней книгой. ..."

Следующее письмо (16.01.31) тоже посвящено вопросу о Нобелевской премии: — "...Только что получил... письмо Мирского. Дама эта дочь Бьернсона и, говорят, имеет огромное влияние... О шагах Милюкова Вы, конечно, всё знаете от Полякова-Литовцева. Павел Николаевич всё сделал с очень большой готовностью... Будет хорошо, если Вы напишете Мирскому... — он много по этому делу работает и это надо ценить в виду его "радикально-демократического разреза"... Вы, конечно, тоже радикал-демократ, но другого оттенка. ..."

В письме Вере Николаевне от 20 января 1931 года Алданов пишет, что получил материалы (вероятно, относительно переведенных на иностранные языки книг Бунина) и передал их Мирскому, "...получив заверение, что дочь Бьернсона завтра же всё пошлет в Скандинавию. ..."

Вере Николаевне Алданов советовал поддерживать в муже мысль, что получение Нобелевской премии проблематично, чтобы не было слишком большого разочарования (25.04.31): — "...Я считаю, что шансы Ив. Ал. на премию Нобеля огромные, но Вам советовал бы поддерживать мысль, что всё это очень проблематично: я и то боюсь, что, если, не дай Господи, премию И. А. не получит, то удар будет для него очень тяжелый: внутренно он всё-таки не мог не считаться с мыслью о получении премии. ..."

16.05.31 Алданов извещает Веру Николаевну об отказе Т. Манна выставить кандидатуру Ивана Алексеевича: — "...Во вторник я обедал в Пен Клубе с Том. Манном и долго с ним разговаривал, в частности о кандидатуре Ив. Ал. Должен с сожалением Вам сообщить, что он мне сказал следующее: ему с разных сторон писали русские писатели, просили его выставить Ив. Ал. в качестве кандидата на Ноб. премию, и он считает необходимым прямо ответить, что он этого сделать не может: есть серьезная немецкая кандидатура и он, немец, считает себя обязанным подать голос за немца... Бог даст, обойдется и без Манна. ..."

Больше года упоминаний о премии в письмах нет. Только 6 сентября 1932 года Алданов пишет Вере Николаевне:

"...Осоргин мне сказал, что к нему по делу заходил какой-то влиятельный шведский критик и в разговоре сообщил, что Иван Алексеевич имеет серьезные шансы на получение Нобелевской премии. Дай-то Бог, — я убежден, что они должны дать премию русскому писателю — скандал растет с, каждым днем. Но исходить, конечно, нужно из худшего. ..."

Наконец, в октябре 1932, после того, как была опубликована Гавасовская телеграмма, Алданов пишет (09.10.32): — "...довольны ли Вы Гавасовской телеграммой о Нобелевской премии? Я был ей очень рад. Шансы Ваши очень велики и в этом году, — Вы один из 6 или 7 кандидатов. А если даже и верно сообщение Стокгольмской газеты, что в этом году премия будет скорее всего поделена между Валери и Георге, то, значит, в будущем году отпадут сразу Франция и Германия, — тогда Ваши шансы еще очень вырастут. И, наконец, даже независимо от денег, самое появление во всех французских газетах сообщения о том, что Вы один из немногих кандидатов, очень важно, как "реклама" и как способ воздействия на издателей. Забавно, что французские газеты сообщили о Вас, как кандидате СССР! "Посл. Новости" не поместили Гавасовской телеграммы, так как Вы просили ничего не сообщать о Вашей кандидатуре..."

15 октября (на письме рукой Веры Николаевны приписано "1932") Алданов пишет Вере Николаевне: — "...Много говорили об Иване Алексеевиче в связи с Нобелевской премией, — одни говорили: получит, другие сомневались, — русскому не дадут. Я держал пари на сто франков, что И. Ал. получит премию в течение ближайших двух лет. Так что, пожалуйста, не подведите, — получите. Вернувшись домой... застал письмо И. Ал. Напрасно он думает, что французские издатели и критики в сов. писателе Бюнене не узнали эмигранта Бунина.... Повторяю, на мой взгляд шансы И. А. в этом году значительны, а в "перспективе" двух лет очень велики. ..."

Но и на этот раз премии Бунину не дали. Алданов пишет 12 ноября 1932 Вере Николаевне: — "...Очень мы были огорчены результатом шведского дела. Всё говорило за то, что в этом году дадут премию русскому писателю, и я думал, что шансы И. А. большие. ... Иван Алексеевич, по крайней мере, не оказался в неловком положении, как Мережковский, — Вы видели эти его интервью, биографии и портреты после Гавасовской телеграммы. Он был очень корректен: сказал, что всё равно, присудят ли премию ему, Бунину или Куприну, лишь бы присудили русскому; но всё же лучше было бы отказать интервьюерам в каком бы то ни было сообщении: газеты только поставили его в неловкое положение... Во всяком случае, и у него, и у Ивана Алексеевича теперь одним опасным конкурентом меньше: Голсуорси выбыл. Лотерея будет продолжаться дальше, подождем будущего года. ..."

Но существовать надо было, а материальное положение Бунина было нелегкое. Выходом показалось предложение Холливуда поставить фильм "Господин из Сан-Франциско". Об этом Бунин известил Алданова и, видимо, спросил совета относительно гонорара. 15 октября 1933 Алданов пишет: — "...в материальном отношении это большой успех, да и для славы Вашей в Америке это будет очень полезно, — хоть в художественном отношении от фильма Вам ждать радости не приходится ... если Вы продадите только заглавие, то требовать надо тысячу долларов, а если и рассказ, то три тысячи, самое меньшее две тысячи. ..."

В конце октября 1933 года опять началось томительное для Бунина ожидание результатов присуждения премии. Алданов пишет 30 октября 1933:

"...Насчет Нобелевской премии я тоже не уверен, что она уже присуждена этому неведомому Зилленпе. Обычно газеты ошибаются в подобных сообщениях. Думаю однако, что и Вы ошибаетесь, усматривая в молчании французских газет симптом. Французские газеты ничего не знают, кроме того, что им сообщает агентство Гавас... Я считал очень высокими шансы немецкого кандидата из эмигрантов, — Генриха Манна. Если он не получит премии и если в этом году ее не получите и Вы, то придется признать, что эмигранту и вообще неугодному своему правительству человеку премии никогда не дадут! ...вдруг всё-таки не Зилленпе, а именно Вы. Если же не Вы, то не огорчайтесь свыше меры. Мережковский говорил мне, что он ни малейшей надежды на премию не возлагает. ..."

Наконец 04.11.33 спешное, написанное от руки письмо: "Одно странно — почему из Копенгагена, а не из Стокгольма? Но по моему, вопрос о Вашем подданстве ясно показывает, что дело идет о Ноб. премии. Ну, если не 90%, то, скажем, 75. Вот только не волнуйтесь слишком до 9-го.

Дорогой Иван Алексеевич.

Только что узнал о пересланной Вам с час тому назад телеграмме Кальгрена, запрашивающей редакцию, о Вашем адресе и подданстве. Все у нас (и я) думают, что это... означает присуждение Вам Нобелевской премии. Не дай Бог ошибиться, — но уже сейчас сердечно Вас поздравляю и обнимаю...

Ваш...

Редакция ответила (еще до моего прихода) Кальгрену: Bounine refugie russe. Adresse такой-то..."

Думается, что Алданов поздравил Бунина в связи с получением Нобелевской премии телеграммой, во всяком случае письма не сохранилось, следующее письмо написано уже в Дрезден, где Бунины гостили на обратном пути из Стокгольма. Алданов усиленно уговаривает Буниных распроститься с Грассом ("Нет ничего печальнее Вашего Грасса" — 27 декабря 1933) и купить виллу в Канн. Бунины же остались в Грассе, чего Алданов не мог им простить: "...Стоило получать Нобелевскую премию, чтобы сидеть в Вашей дыре! Ездили бы по Франции, по Европе, нас в Париже навещали бы. Хотя радостей у нас тут очень немного. Все стонут. ..." — пишет он Вере Николаевне 5 мая 1934.

Осенью 1934 года Иван Алексеевич приехал в Париж. Алданов пишет Вере Николаевне (5 января 1935): — "...я редко вижу Ивана Алексеевича. Раз он у нас обедал, раза три были мы вместе в кофейнях (нет, больше, раз пять но почти всегда в большом обществе...), и недавно провели вечер у Цетлиных. На Вашей квартире я так и не был, но это лучше: уж очень мне досадно. ...По-моему, надо было снять квартиру получше ... я мебель купить порядочную, чтобы можно было принимать и французов, и иностранцев: у И. А. всё-таки есть состояние, он единственный, кто мог бы быть нашим культурным "послом" в Европе, каким был Тургенев. ... Ну, да Вам виднее. ..."

На эту же тему Алданов пишет Вере Николаевне в письме от 20 января 1935: — "...Мне, — говорю серьезно, — очень больно, что И. А. так мало (если не говорить о Швеции и, разумеется, об эмиграции) использовал во всем мире свою премию и в интересах русского дела, и в своих собственных интересах. ... Нет, не быть Ивану Алексеевичу нашим "послом", — и это очень, очень жаль. ..."

Попрекает он Бунина и за то, что тот бросил писать (14 февраля 1935): "...А вот отчего Вы больше не пишете? Ходят слухи, что со времени получения премии Вы не написали ни одной строки! Арсеньев сердится, и Ваши друзья тоже, не говоря о публике. ..."