Оставим на время нашу "героиню" и вернемся к "герою". Забудем о Рохеле и поговорим о Стемпеню.

Правда, письмо, которое мы только что воспроизвели слово в слово, особым блеском не отличалось. Но что поделаешь? Стемпеню был и хорош собой, и удал, и музыкант, каких мало, - словом, всем взял, но... писать он был не мастер. Его покойный отец, Берл-бас, очень рано убедился, что к музыке сынок обнаруживает сильнейшее рвение, а к науке его совершенно не тянет. Не хотел учиться, хоть режь его, хоть жги его. И отец быстро приспособил его к делу, перепробовал с ним все инструменты и остановился наконец на скрипке. Берл-бас, у которого был полон дом сыновей и все - музыканты, уверял, что Стемпеню унаследовал талант своего дедушки Шмулика-трубача (который, как говорят, был знаком с великим скрипачом Паганини). К двенадцати годам Стемпеню умел уже "усаживать" невесту и играть все, что полагается на еврейской свадьбе.

Не удивительно, что Берл-бас любил Стемпеню больше, чем других детей. Все они были у него одеты в отрепья, а то и бегали вовсе нагишом. Хотя отец как строгий командир частенько драл своего любимца за уши, порол его, бил смертным боем, он в глубине души гордился сыном, считал его украшением дома, драгоценной жемчужиной, утешением на старости. Указывая на Стемпеню, отец, бывало, с гордостью говорил на своем музыкантском жаргоне:

– Видите, байструки, этого щенка? Он даст мне "папе" на старости лет. Поверьте, на него можно положиться...

Старому Берлу-басу не суждено было, однако, удержать у себя любимого сына.

Пятнадцати лет от роду Стемпеню с трехрублевкой в кармане и старой поломанной скрипкой под мышкой отправился странствовать по свету. Он скитался по бесчисленным городам и местечкам, сходясь с разными компаниями музыкантов. Больше года ему не сиделось на одном месте. Его тянуло все дальше и дальше: из Мазеповки в Степовку, из Степовки в Корец, из Корца в Балту, из Балты в Староконстантинов, оттуда в Бердичев. Так он добрался до Одессы. Но отсюда его потянуло обратно, и он снова пошел странствовать по маленьким городам и местечкам, где легче блеснуть, прогреметь, приобрести славу.

И он добился своего: где бы он ни появлялся, слава опережала его. Повсюду шла молва о странствующем по свету Стемпеню, который не знает себе paвного в игре. Легко поэтому представить себе шум, который поднимался в том или ином местечке при появлении там Стемпеню со своей "капеллой". К восемнадцати годам Стемпеню, видите ли, уже сколотил компанию и играл только на богатых и знатных свадьбах. Со временем Стемпеню положил на обе лопатки все другие оркестры: "конотопских музыкантов", тоже пользовавшихся большой известностью, "Смелянскую компанию", "винницкую", "шаргородскую" и много других, слава которых гремела по свету.

Разумеется, вырывая у музыкантов кусок изо рта, Стемпеню не мог нажить себе среди них друзей, и немало проклятий сыпалось на его голову. Но в глаза ему все льстили, и в глубине души каждый относился к нему с уважением: любой музыкант отдавал себе отчет в том, что стоит Стемпеню взять скрипку в руки, и всем другим музыкантам остается только уйти на покой.

Известно, что музыкальная братия испокон веков склонна к преувеличениям. В их среде вы услышите немало удивительных рассказов, легенд и причудливых вымыслов. О Стемпеню же распространялись самые невероятные небылицы, о его скрипке говорили, будто на ней играл когда-то сам Паганини.

Когда в местечке начинали поговаривать о приезде Стемпеню, местные музыканты выходили из себя. А музыкантские жены осыпали его градом таких проклятий - не приведи господь!

– Круглый год мучаешься, живешь впроголодь, влезаешь в долги, закладываешь последний скарб, глотаешь собственную слюну, и все ждешь: первого "Элула" будет свадьба в доме богача. И вот изволь-ка радоваться: нелегкая приносит тебе черт знает кого, нечистую силу, дьявола, Стемпеню какого-то, и этот бездельник вырывает у тебя последний кусок хлеба, чтоб его на семьдесят семь кусков разорвало!

Однако подлинных врагов Стемпеню не нажил себе нигде. Он был, что называется, свойский парень. Когда свадебное празднество заканчивалось, он собирал местных музыкантов, задавал обед на славу, не скупясь ни на вина, ни на яства, а на прощанье раздавал гостинцы детишкам музыкантов... Словом, показывал себя с наилучшей стороны.

– Понимаете, - говорили потом меж собой жены музыкантов, - нельзя судить о человеке, пока не узнаешь его поближе.

Особым расположением пользовался Стемпеню у дочерей музыкантов, к которым сватался чуть не в каждом местечке. Немало черных и голубых глаз обворожил он. Когда Стемпеню уверял девушку, что любит ее до безумия, это было доподлинно так: в ту минуту он и в самом деле был влюблен (дочери музыкантов в большинстве на редкость хороши собой). Но едва Стемпеню покидал местечко, любовь его немедленно испарялась, исчезала как дым. А приехав в другое местечко, он снова влюблялся в дочку какого-нибудь музыканта, снова клялся в любви до гробовой доски, целовал следы ее ног, уверял, что без нее ему жизнь не мила, щедро одаривал новую избранницу сердца. Затем прощался, уезжал... и был таков! А в новом месте-снова та же история...

Нельзя сказать, чтобы эти любовные истории всегда оканчивались благополучно... для невесты. Правда, многие девушки так же скоро забывали Стемпеню, как и он их и выходили за других музыкантов. Но были среди них и такие упрямицы, которые, влюбившись в этого повесу, верили ему и ждали, что не сегодня-завтра он приедет в поведет свою избранницу к венцу. Бедные девушки чахли, таяли как свечи. В то самое время, как Стемпеню украдкой целовался в темной комнатушке с дочерью какого-нибудь муэыканта, где-нибудь в другом захолустном местечке одна из бывших невест Стемпеню лежала, уткнувшись лицом в подушку, и оплакивала свою злосчастную долю, сетуя на возлюбленного, который забыл ее, бросил и никогда-никогда не вспомнит о ней.

Чуть ли не в каждом городе, который проезжал Стемпеню, можно было найти такую обездоленную невесту. Но иной раз и на счастье приходит ненастье. Бывает, споткнешься так, что и не поднимешься. Споткнулся и Стемпеню и неожиданно попал в такую беду, какая ему никогда и во сне нe снилась. Пришлось ему, бедняге, жениться, хотя он всегда был ярым противником брачных уз.