Толстяк вошел в торговый зал и остановился, как обычно тяжело дыша. Он неловким движением стянул с лица очки, и зрачки его, обрамленные непередаваемого оттенка радужкой, начали мерно кататься влево-вправо под сурово сдвинутыми густыми бровями, выискивая объект для излитая кипевшего в нем гнева. Он искал Леху.

Толстяк был зол. Зол не на шутку. Это было столь очевидно, что, если бы он хотел выказать переполнявшие его эмоции более явно, ему оставалось только развернуть над головой транспарант «Я ЗОЛ!». Ужасная одышка, не оставлявшая его ни на минуту, должно быть, в течение всей сытой жизни, напоминала теперь пыхтение паровозного котла или тяжкие вздохи кузнечных мехов. Менеджерская братия без труда смекнула, что приближаться к этому живому вулкану себе дороже, и рассредоточилась по залу возможно дальше от огорченного чем-то клиента. Занимающиеся в тот момент с клиентами приклеились к ним с удвоенным усердием, тот же, кто до сей трагической минуты не был занят, предпочел сделать вид, что уж у кого, у кого, а у него забот полон рот, а то и просто улизнуть из большого зала через зал весов и касс.

Паника, впрочем, поднялась понапрасну. Толстяк отнюдь не являлся анонсированным в Писании глашатаем конца света. Ярость его адресовалась не всем и каждому в равных долях, но лишь двум вертким паренькам, предложившим ему сэкономить немного, отовариваясь в «Конторе» под их патронажем.

Леха заметил своего «крупного» клиента первым. Смышленому парню не требовалось демонстрировать упомянутый транспарант, чтобы почуять запах жареного. Мирно пасущемуся травоядному нет нужды объяснять, зачем на полянке, где он пожевывает клевер, появился хищник и что произойдет, когда он попадется хищнику на глаза. В тот момент Леха искренне пожалел, что он не дикая антилопа, а толстяк не тигр: может, шансов избежать встречи не стало бы меньше, но, по крайней мере, Леха-антилопа имел все права попытаться удрать. И именно удрать ему хотелось сейчас больше всего. Увы, удрать было совершенно невозможно: он не дикое животное, а сотрудник крупной компании, а значит, его долг — плестись навстречу клиенту и интересоваться, что привело его в «Контору» снова и в столь скверном расположении духа. И менеджер, мысленно перекрестившись, двинулся к толстяку. Как бишь его зовут? Юрий... Яковлевич, кажется...

Юрий Яковлевич заметил спешащего к нему Леху и застыл в позе, не предвещающей ничего хорошего. Подобную позу принимает школьный учитель, ожидая, пока нашкодивший и обнаруженный на месте преступления школяр не приблизится на расстояние, удобное для того, чтобы обрушить на его голову громы и молнии.

— Слышь, шустрила, — грозно, но не слишком громко загудел толстяк, когда менеджер предстал перед ним, вполне готовый к экзекуции, — не работает ваш самовар. Горка эта плодово-ягодная.

— Не работает? — Переспросил на всякий случай Леха. Поверить в то, что не работает некая заморская техника, не трудно, но вот в то, что неисправен агрегат, стоящий почти семь тысяч зеленых, проданный при его, Лехином, участии не вполне законным способом... В это верить не хотелось.

— Ты что, оглох за последние дни?! Не ра-бо-та-ет! — Толстяк, видимо забывшись, попытался упереть руки в бока, но не смог поднять кулаки достаточно высоко, руки его соскользнули, и сам он едва не потерял равновесие. Эта неудачная попытка принять излюбленную в более стройном возрасте позу разозлила его еще больше.

— Ну-ка, тащи сюда своего хитрована дружка! — скомандовал толстяк, начиная движение в сторону бара. — Я буду там, за тем столиком.

Леха не стал тратить время, чтобы проследить, куда он указывал — такого клиента не составляло труда найти ни за столиком, ни под столиком, ни даже на Киевском вокзале, — и помчался звать Рому Мухо.

Узнав, кто и по какому поводу желает видеть его в баре, Рома тотчас проникся настроением приятеля. Пожалуй, он забеспокоился даже больше: как-никак именно его подпись значилась подо всеми документами, касавшимися этой сделки, именно ему, Роме, вручил Юрий Яковлевич пятьсот долларов комиссионных за полученную в обход условий договора скидку. Конечно, они с Лехой связаны одной веревочкой и отвечать за свою предприимчивость придется вместе, но для стороннего взгляда Рома выглядел бесспорным главарем шайки, тогда как роль Лехи не тянула выше шестерки.

Выслушав Лехину миниатюру «Я ему... А он мне..,», Рома заглянул в свой ежедневник, одернул пиджак и скомандовал приятелю:

— Пошли.

Они бодрым шагом плечом к плечу прошагали в бар, навстречу опасности.

— Здравствуйте, Юрий Яковлевич... — начал Рома бодрым голосом, остановившись перед столиком, который облюбовал их рассерженный клиент.

— Садись, — зло прервал его толстяк, кивнув на свободный стул.

Рома с готовностью сел, положив руки перед собой на стол, вполне успешно делая вид, что ничего неординарного не происходит.

— И ты садись, — строго скомандовал толстяк Лехе.

Сел и Леха, бочком, оставив до столика некоторое расстояние.

— Кофе или чай будете? — Рома сделал радушный жест в направлении стойки.

— Горка ваша не работает, — угрюмо сообщил толстяк.

— Скверно. — Рома состроил серьезную мину. — А не знаете, что с холодильником?

Юрий Яковлевич смерил менеджера тяжелым взглядом.

— Он не работает. Не работает он.

— Да, я понимаю, а...

— Я думал, этот, — толстяк указал на Леху, — оглох, а ты забыл русский язык.

— Нет, я не забыл, — Рома с готовностью улыбнулся, — но я хотел узнать, в чем выражен дефект. Может быть, он не держит температуру, не включается подсветка, не действует...

— Он вообще не работает. Чуешь, парень? Вообще не работает. Включаешь в розетку, а он... — Толстяк развел руками, давая понять, что агрегат никак не реагирует на включение в сеть.

Рома хотел поинтересоваться чем-то вроде «работает ли розетка?», но воздержался. Такие вопросы могли разозлить клиента пуще прежнего.

— Скверно, — повторил свой вывод Рома. — Чем мы можем быть вам полезны?

— Чем? — Толстяк переменил позу. — Заменить эту бандуру на новую, которая работает.

Безапелляционный тон, каким это произносилось, не предусматривал обсуждения иных вариантов.

— Но, видите ли, — вкрадчиво начал торг Рома, бросив быстрый взгляд на сникшего приятеля, — вы ведь приобретали это оборудование не как обычный клиент. Вы покупали это как наш дилер. При этом вы сэкономили пятьсот долларов. Но если вы откроете свой экземпляр договора, то прочтете там пункт, по которому дилеры не получают права на гарантийное обслуживание, тем более на замену оборудования...

— Слышь, ты, сынок! — Толстяк облокотился на столешницу и чуть понизил свой трубный голос. — Дилер у нас ты. Ты получил половину суммы ни за что, хреном по груше не ударив. Так что не компостируй мне мозги своим договором.

— Но у нас не меняют оборудование, — также понизил голос Рома. — Это в принципе невозможно.

— Кто тебе это сказал?

— Это... — Рома слегка растерялся. — Это правила такие. У нас на фирме.

— Кто их установил, эти правила? Ты?

— Нет, конечно. При чем тут я? Это распоряжение руководства фирмы.

— Руководства? — Клиент притворно удивился. — Так, значит, мне нужно пойти к руководству и решать этот вопрос с ним? Так?

Леха от такого предложения потерял дар речи, но никто этого не заметил, ибо сидел парень молча, следя за ходом разговора, как хомяк на Птичьем рынке следит за разговором его владельца и покупателя. Рома же сразу понял, что собеседник его блефует и не собирается никуда идти, хотя и намерен покачать права, помотать им с приятелем нервы и повытянуть сколько-нибудь денег или какие-нибудь льготы, вроде гарантийного талона.

— Нет, — Рома скользнул взглядом вокруг, не слушает'ли кто их разговор, — этого нам, конечно, не хочется. Но согласитесь, что ваш визит к нашему генеральному не принесет никакой выгоды. Нас уволят, но вам не станут чинить холодильник и уж тем более менять его на другой.

Толстяк слушал не перебивая.

— Мы, конечно, того... признаем, что не правы. Но ведь и вы знали, на что шли, подписывая договор. Для дилеров гарантийные обязательства не предусмотрены. Мы готовы помочь с ремонтом, с профилактикой и сервисом. Сделаем все, что в наших силах и...

— Знаешь, мальчик. — Юрий Яковлевич и впрямь заговорил мягко и вкрадчиво, будто объясняя ребенку, почему тот не может получить вожделенную игрушку. — Ты и впрямь сделаешь все, что в твоих силах. Более того, ты вывернешься наизнанку и сделаешь все, что требуется. Так ведь?

— Но послушайте... — Рома оглянулся на Леху, рассчитывая, что тот наконец примет участие в разговоре.

Поймав на себе этот взгляд, Леха с готовностью приподнялся на стуле, но дальше этого порыва не продвинулся.

— Послушайте, — продолжал Рома свое соло, — мы готовы приехать сегодня с нашим специалистом, осмотреть оборудование, определить, в чем неисправность...

— Нечего там определять, — отрезал толстяк. — Накрылся компрессор. Так что нечего разводить баланду. Если бы я покупал за большие деньги у вашей дерьмовой фирмы, тогда я и разбирался бы с фирмой в целом. А так я купил, как раньше говорили, с черного хода. Смекаешь? С черного хода! Так что все претензии мои исключительно к тем, кто этот ход открыл. А вы, хлопцы, получили свою доляшку с этой операции, так что повязаны оба. Кстати, доля ваша украдена — обрати внимание на это слово! — у ваших хозяев. Так что ваш первейший интерес — чтобы они не узнали про вашу лавочку. Смекаешь?

— Но вы поймите, что у нас просто нет таких денег. Мы могли бы доставить и заменить вам компрессор, но заменить...

— Короче, — оборвал его клиент. — Завтра к вечеру эта хреновина должна быть заменена. Если нет, то...

Дальше последовал довольно типовой набор угроз и «разводов». Толстяк гарантировал приятелям массу проблем и прозрачно намекал, насколько могущественные силы займутся претворением этих ужасов в жизнь. Слушать все это было не столько страшно, сколько тоскливо. Примерно так, как слушать дотошный рассказ врача о том, какие процедуры ожидают вас вследствие укуса бездомной собаки: понятно, что укус не смертелен, но перспектива уколов, прививок и анализов... нагоняет тоску.

Обоим приятелям очень хотелось поскорее закончить эту лекцию или отлучиться под благовидным предлогом, чтобы пропустить хотя бы ее часть. Но предлога не представлялось. В какой-то момент Рома получил шанс на небольшой антракт — его позвали к телефону.

— Извините, я на секунду. — Мухо с извиняющимися кивками поднялся с места.

— Ты куда? — Толстяк будто и не слышал ничего, кроме собственного голоса.

— К телефону...

— Сядь, я не закончил.

— Там межгород... — попытался возразить Рома.

— Сядь. Скажи, чтобы перезвонили. Сначала все решишь со мной.

Рома подчинился. Его младшего партнера насторожил и опечалил тот факт, что инициативой в решении конфликта владел этот нахрапистый клиент. Когда Юрий Яковлевич закончил нагонять страху и удалился, еще раз напомнив о назначенном сроке, Леха, не скрывая беспокойства, обратился к старшему товарищу за комментариями:

— И что будет дальше? Как же мы ему заменим эту дуру?

— Никто ничего ему не заменит, — угрюмо ответил Мухо. — Выпишем сейчас в нашем сервисе компрессор. Вечером съездим к этому толстому, и, если дело и впрямь в компрессоре, завтра выкупим его и заменим. Вот и все.

— Но он ведь не хочет менять, — напомнил Леха.

— Плевать на него, — отмахнулся Рома, доставая бланк заказа на запчасти. — В крайнем случае, наймем «газон», заберем у него эту бандуру, отвезем в соседний двор, заменим компрессор, запакуем в картон и привезем обратно ему. Как новый. Пусть докажет, что это тот же шкаф.

— Ага, — кивнул успокоенный Леха. — А сколько стоит компрессор?

— Полторы штуки. Я сейчас заплачу наш последний куш и своих добавлю, а ты мне отдашь со следующей сделки. Что ж, потеряем по семь с половиной сотен. Наверстаем еще...

Леха вздохнул с облегчением, что потери оказались не столь фатальными. Рома поздравил себя с удачей: новый компрессор он купит всего за девятьсот, а старый, сломанный сдаст минимум за четыреста. Так что он даже заработает на этом печальном инциденте и лопоухости своего земляка. А что такого? Кто все придумал? Кто торговался и еще будет торговаться с толстяком? То-то.

Зарю кооперации Челышев проспал. Не в буквальном, конечно, смысле. В те дни, когда страну взбудоражил эпохальный закон, он по-прежнему вставал в шесть, делал за-)ядку, гулял с собакой, а на обратном пути доставал из ящика свежую газету, чтобы внимательнейшим образом изучить ее. Так что о новом курсе партии и правительства Петр Владимирович был наслышан и начитан. Другое дело, что, как и все его сослуживцы, он весьма скептически относился к этой «второй волне нэпа». Как и коллеги-инженеры, Петр Владимирович, упиваясь собственным остроумием и гордясь знанием уроков истории, отпускал двусмысленные шуточки по поводу того, чем закончится для повылезших из подполья предпринимателей, цеховиков и фермеров этот короткий золотой век.

— Перепишут всех и отправят лес валить с конфискацией имущества. Так ведь и ОБХСС работы меньше: не искать, не шарить — все на виду, — пророчествовал он с умным видом в курилке, соскребая с языка выкрошивающийся из «Астры» табак.

Всем отделом изучали они опубликованные в газетах ставки налогов и приходили в необъяснимый и непередаваемый восторг от непомерности сумм, которые горемыки кооператоры должны были выплачивать родному государству.

Петр Владимирович следил за развитием событий с тем завистливо-гадостным чувством, с каким следит обыватель за взлетом соседа: на лице старательно изображено сочувствие, а губы шепчут беззвучно: «Падай! Падай! Ну, падай же!» Каждый день, открывая утреннюю газету, Челышев жадно искал сообщения о новом повороте партийной линии, разоблачениях, арестах. Времена, конечно, наступили не те, чтобы изобличать и арестовывать, но невмоготу становилось молодому инженеру с окладом сто сорок наблюдать, как крепнут и обрастают новыми побегами ростки сытой и «упакованной», болезненно чуждой советскому человеку жизни. Не могло, не должно было это безобразие продолжаться вечно.

Вполне можно было смириться с тем, что где-то там, за неким «бугром», недобитые (пока) буржуи пьют виски и время от времени факт пития находит отражение в зарубежных фильмах, а факт существования чайно-золотистого напитка подтверждается пустой бутылкой, возвышающейся на чьей-нибудь кухне с видом столь самодостаточным и важным, словно это не заурядная стеклотара, а как минимум подлинник Родена с дарственной надписью хозяину дома от скульптора. Еще недавно все находились примерно в равных условиях, и это значительно облегчало жизнь. Но теперь все изменилось. Теперь, выводя по утрам собаку, Петр Владимирович имел возможность лицезреть бутылки из-под диковинных заморских напитков возле мусоропровода, — этажом ниже поселился один из не в меру удачливых кооператоров, поймавший за хвост свою Синюю Птицу и стремящийся, пользуясь моментом, надергать из ее хвоста возможно больше перьев. Увидев в первый раз знаменитую квадратную емкость с человечком, приветливо поднимающим цилиндр, на этикетке, Петр Владимирович едва не бросился к ней, чтобы завладеть раритетным сосудом, занимавшим почетное место в серванте его начальника отдела. Едва не бросился, но успел осадить свой плебейский порыв. Докатился, дядя Петя! Инженер-конструктор бутылки по помойкам собирает!

И так стало больно и обидно за себя, за державу и за деда-ревматроса, что после этого случая Челышев возненавидел доморощенных капиталистов с удвоенной силой. С удвоенным тщанием искал он теперь меж газетных строк надвигающийся кооперативный катаклизм. Вдвое больше яда вкладывал он в едкие остроты на эту тему.

Предпринимательское движение между тем набирало силу, иномарок на улицах стало не меньше, чем «Жигулей», а полки магазинов начали почему-то пустеть. Жизнь дорожала, а зарплата инженера оставляла желать все лучшего и лучшего. И как-то незаметно, в обход классовой ненависти, начало одолевать желание тоже «замутить» что-нибудь эдакое, чтобы попить виски, сменить наконец костюм и красивым жестом подарить девушке огромный букет роз.

Девушка, кстати, у Петра Владимировича была как раз из семьи «классовых врагов». Отец Галины шуровал огромными суммами, отправляя куда-то вагон рейтуз, встречая грузовики с коврами, перекупая и перепродавая все, что можно найти и продать. Так что Галина хоть и не выросла на икре и ананасах, но запросы ее уже двинулись по шкале от комсомолки-спортсменки к девушке из высшего общества. Бюджет инженера Челышева подобным запросам не соответствовал.

Мужское самолюбие мешало выбрать один из двух разумных путей: объясниться с подругой или, на худой конец, расстаться с ней. Ни один павлин не откажется от своего хвоста, и Петр Челышев продолжал дарить цветы, приглашать даму сердца в кафе и подвозить ее домой на такси. Все оставшееся время уходило на поиск денег. А где прикажете искать их инженеру, корячащемуся по специальности? Курсовые, проекты и просто часы с твердолобыми абитуриентами: формулы, леммы, эпюры, моменты сил... Увы, только в прежние времена на репетиторстве можно было если не въехать в рай, то уж кушать масло, а не маргарин.

К тому моменту, когда несостоятельность Петровых потуг стала очевидной, Петр порядком выбился из сил и ждал только повода для капитуляции и отступления с рубежей своих моральных устоев. Отступил он с этих рубежей на заранее подготовленную позицию: должность грузчика в ближайшем овощном магазине.

Месяц-другой он еще пытался усидеть на двух стульях, появляясь в институте в дни, когда разгружать было просто нечего. Потом махнул рукой и написал «за свой счет». На полгода.

Освобожденные от задач отдела мозги начали анализ новой реальности. В результате родились кое-какие мыслишки, потом идеи. Что бы вы думали? Челышев пошел вверх. Бригадир грузчиков, кладовщик, товаровед, завсекцией. Двух месяцев не проходило, чтобы бывший инженер не поднимался еще на ступеньку. Вот только оценить свой взлет, увидеть и урвать свою практическую выгоду ему было не дано: думать Петр Владимирович умел, а воровать — нет.

Вскоре после первого путча Челышев покинул магазин и пустился в автономное коммерческое плавание. Волна приватизации вынесла ему собственный магазинчик, где он и засел основательно.

Отношения с Галиной, несколько поостывшие на этапе подъема от грузчика и выше, снова разогрелись и оформились законным браком.

Цель вроде бы была достигнута, но не все сложилось ладно. Всю малину портил тесть. Не бог весть какой козырь, Галин папаша поглядывал на зятька с оскорбительного высока. Самое обидное, что особых оснований к тому не усматривалось.

Виктор Степанович был таким же торговцем. Ну, магазинов у него имелось три, да побольше и побогаче; ну, знал он кое-кого в относительно высоких инстанциях. Так и начинал Виктор Степанович еще в восьмидесятом с олимпийского буфета, и за спиной у него не МИСиС, а «пищик». Но в целом Челышев считал его ягодой с того же поля. Покрупней, посочнее, но с той же грядки.

И чего Петр Владимирович никак не мог понять, почему тесть не желал помочь новому родственнику? В конце концов, эта помощь обернется на благо родной дочки! Так помоги, подскажи, составь протекцию! Не чужие ведь!

Но Виктор Степанович зятя ни в грош не ставил. Не то что помогать — в упор видеть не желал.

Петр Челышев никогда ничего не просил. С детства, из ротапринтного романа «Мастер и Маргарита», усвоил, что просить ничего нельзя. Он бы и обошелся без посторонней помощи, но какого рожна его держали вторым сортом? Не в протекции дело, а в отношении. В общем, дело принципа.

Почти год Челышев пытался обратить на себя внимание родственника, заходя то так, то эдак. Тщетно. Дело кончилось тем, что в свой день рождения Петр малость перебрал и выдал тестю половничек правды-матки. Наутро он почти ничего не помнил, но Галина пилила супруга, как рыба-пила. Налицо значилась необходимость повиниться и примириться.

Просто просить прощения, размазывая кулаком по щекам покаянные слезы, не позволяла все та же гордость, засевшая осколком со времен студенческой вольницы. Челышев пошел в обход. Он разведал, насколько смог, обстановку в хозяйстве тестя и, узнав о предстоящей реконструкции, явился к нему с деловым предложением. Расчет делался простой: не каясь и не выясняя отношений, создать у родственников видимость тесного контакта, а значит, стабильности в отношениях поколений купцов.

Виктор Степанович, как и предполагалось, бизнес с личным не путал и на сделку пошел. На этом можно было поставить точку, однако тесть неожиданно сменил гнев на милость, точнее сказать, небрежение на интерес.

Челышев предполагал, что двумя холодильниками дело и ограничится. Шаткий мир будет восстановлен, все успокоятся. Вдобавок он наберет в глазах тестя пару очков, и чванливый старик впредь станет смотреть на зятя, как на нечто большее, чем пустое место.

Предложение Виктора Степановича оказалось полнейшей неожиданностью. Вот так вдруг этот делец протянул ему руку, предлагая стать партнером! И не просто партнером.

Виктор Степанович предложил зятю создать собственную фирму по продаже торгового оборудования на его, Виктора Степановича, деньги, но при полной свободе действий. Четверть миллиона баксов подъемных! Ни с того ни с сего! Неужели все дело в итальянских машинках? Вряд ли. Либо на тестя повлияли некие неизвестные или недооцененные Петром Челышевым события, либо старый лис затевал какую-то свою игру, намереваясь просто использовать в ней строптивого родственничка.

Само собой, предложение Виктора Степановича открывало возможности покончить с прозябанием в изрядно поднадоевшем магазинчике и выйти наконец на широкий простор. Но не мог Петр Владимирович не помнить о том, что в большой игре не только крупно выигрывают, но и проигрываются в прах. Ввязываться в новое предприятие — шаг серьезный. Прежде чем сделать его, неплохо-таки понять, чем заслужил Челышев такое доверие.

Положа руку на сердце Петр Владимирович, вступая . в брак, сильно рассчитывал, что заматеревший на ниве торговли тесть поможет с продвижением в нелегком бизнесе, поможет пробиться повыше, откроет, так сказать, «дверь в...». Надежды эти не оправдались, более того, временами возникали нешуточные опасения, как бы Галин папаша не потопил невзначай хлипкое зятево суденышко, чтобы показать, кто в доме хозяин. За последний год Петр Челышев пришел к выводу, что стоит благодарить судьбу уже за то, что Виктору Степановичу не пришло на ум никакого злодейства. Тесть стал для Челышева чем-то вроде языческого божка, которого нужно постоянно задабривать, а особой помощи ждать не приходится: хоть бы засухи не наслал. В подобных обстоятельствах не представлялось возможным и сменить тестя на более покладистого: только Галина прикрывала мужа от «языческого» гнева. И вот теперь этот не слишком дружелюбный божок, вместо того чтобы разгневаться на дерзкие речи, вываливает на подопечного целый ушат своей благодати. Неужели не странно?

Виктор Степанович не страдал плохой памятью и не производил впечатление человека отходчивого, скорее наоборот. Положим, он оценил организаторские способности и предприимчивость своего зятя. Допустим, что оценил он эти способности столь высоко, что решил наплевать на внутрисемейные передряги. Можно поверить в то, что теща Челышева и Галина выступили единым фронтом на его, Челышева, защиту и убедили главу своего рода быть с новым членом семьи помягче. Но...

Как-то очень внезапно растворил тесть свои объятия, а заодно и ту самую заветную дверку наверх. Чересчур внезапно и подозрительно широко. Мысли о подвохе со стороны прожженного торгаша напрашивались столь настойчиво, что игнорировать их не было никакой возможности. Например, такой сценарий. Доселе достаточно надежным буфером между мужем и папочкой выступала Галина. Что, если после последнего скандала буфер этот под отеческим натиском дал слабину? Или, того хуже, избалованная в родительском доме дамочка нашла непутевому супругу достойную замену, и теперь интересы ее и родичей совпали? Тогда не исключено, что предложение Виктора Степановича — ловушка. В лучшем случае Челышев окажется в долговой кабале у своих кредиторов, в худшем — из него выжмут все, что есть, и отправят в расход. А что? Подобных историй — сколько хочешь!

Рыба, которая плывет по родному пруду и вдруг видит свежего жирного червячка, не терзается сомнениями, есть ли в розовой мякоти рыболовный крючок. Рыба хватает добычу, а там — как повезет. Рыбе в этом отношении проще — мозгов у нее нет.

У Петра Челышева мозгов имелось достаточно, чтобы раз за разом взвешивать и перевешивать все «за» и «против». Затрудняло выбор то, что отношения с Галиной как будто не ухудшились, а предложение Виктора Степановича, по всем расчетам, выглядело весьма выгодно. Стоило попробовать влезть в эту авантюру хотя бы потому, что это, возможно, последний шанс что-то изменить, оторваться от овощных ящиков и пересесть с белой «десятки» на черный «мерс».

Тщательно все просчитав, продумав и взвесив, Петр Владимирович достал из бумажника монетку, подбросил ее в воздух, поймал и, не глядя, шмякнул на стол. Выпал орел. Петр Владимирович решил рискнуть.

После любви Ольга предпочитала расслабиться. Вытянуться во весь рост на сбившейся простыне и полежать немного с закрытыми глазами, насладиться нежными волнами, пробегающими по телу, побороться с желанием смахнуть медленно катящуюся по груди капельку пота.

Все ее прежние партнеры также предпочитали «отвалиться» на пару минут, замирая без движения в ее ослабевших объятиях или просто рядом на постели. Потом оба хватали сигареты, закуривали, иногда опрокидывали рюмочку, но первые несколько минут нужно было провести в умиротворенной неподвижности. Непременно.

У Роберта и с этим оказалось все шиворот-навыворот. Не успевал отзвучать последний «аккорд», как он вскакивал и улетал в ванную. Вернувшись буквально через мгновение, он развивал какую-то непомерно активную деятельность. Начинал ставить другую кассету, наполнять бокалы или чашки, жужжа при этом всякую ерунду, не имеющую в себе ничего романтического или, на худой конец, интересного. Суетился он голышом. Голый Роберт Мастерков представлял собой не самое эстетичное зрелище. Можно было смириться с тем, что кто-то суетится рядом, когда больше всего на свете хочется покоя. Можно избавить себя от созерцания телес не самого спортивного молодого человека, просто закрыв глаза. Но его бормотание залетало в уши и барабанило по мозгам изнутри, оно просачивалось сквозь сжатые пальцы, доставало под одеялом...

Ольга точно знала, что оборвет этот несуразный роман именно в такую минуту. Это будет проще всего, не понадобится даже собираться с духом, останется только выпустить пар, рвущийся наружу.

Досаднее всего, что Роберт периодически проверял, насколько внимательно слушает его Ольга. Он переспрашивал ее о чем-то, замирал, ожидая смеха в местах своего рассказа, казавшихся ему смешными. Он даже обижался, если не слышал его!

В основном Роберт рассказывал смешные истории из своей жизни. Большинство из них касалось его работы в китайской фирме, где он служил переводчиком в течение года с небольшим. Теперь, как он сам объяснял, подобная работа перестала его устраивать, ему понадобилась перспектива, возможность роста и самовыражения. Самовыражаться он решил именно в «Конторе».

Ольга не могла слушать эти истории внимательно. Она не могла сказать точно, насколько они смешны и остроумны. Но довольно скоро девушка подметила, что примерно две трети из них начинались фразами вроде «Сидели мы как-то с господином Се в ресторане...» или «Пригласили меня как-то наши китайцы на ужин...». Далее в обязательном порядке следовало краткое описание меню: диковинные экзотические блюда и разного рода яства европейской кухни. Иногда он увлекался этими описаниями, и, на Ольгино счастье, мысль его уходила в сторону, рассказ перепрыгивал на рецепты, ритуалы и способы употребления печеных червей. Раз пять он показывал, как пользоваться палочками.

Сегодня снова выдался хороший день: Роберт, начав рассказывать про новогодний банкет, переключился на философствования на тему китайской народной музыки. Ольге выпала возможность понежиться. Почти шесть с половиной минут любовник трепался в свое удовольствие, не мешая ей отдыхать.

— ...Размеренный, мудрый голос китайской флейты располагает к отдыху, к размышлению, созерцанию и постижению окружающего мира, — говорил на исходе седьмой минуты Роберт, стоя нагишом посреди комнаты с чайником и намасленным тостом в руках. Мечтательно подняв очи горе, он повествовал о великом и вечном.

Потянувшись за сигаретами, Ольга обратила на себя его внимание.

— Я тебе обязательно принесу кассету с китайской флейтой! — сообщил ей Роберт вдохновенно. — Ты должна это услышать!

— Слушай, — Ольга села на кровати, закуривая легкий «Вог», — где ты всего этого набрался?

— Я изучал китайскую культуру и историю в институте, — ответствовал молодой человек с необычайной гордостью.

— В институте? А ты разве не педагог? — Ольга глубоко затянулась, наслаждаясь током теплого горьковатого дыма.

— Педагог. — Роберт как-то сник. — Получилось так, что... пришлось как бы выбирать... И я перевелся. На четвертом курсе. И диплом получился педагогический, хотя вполне мог оказаться и другим, и даже красным...

— Выбирать? Что выбирать? — Ольгу заинтриговали уклончивые ответы.

— Ну, когда поступал, — он задумчиво куснул тост, — я не написал в анкете об одном обстоятельстве. Прошло. Потом возникла перспектива поездки за рубеж. На стажировку. В капстрану. Тут, очевидно, меня перепроверили, и все вскрылось...

Ольга быстро соображала. Она попыталась на скорую руку свести концы с концами. Если человек специализируется на Китае, то куда он мог ехать на стажировку? В Китай и ехать! Не в Германии же ему повышать свою эрудицию по азиатской стране! Плюс к тому даже Ольгиных скромных познаний о Желтой империи хватило на то, чтобы заметить несколько неточностей в рассказах о жизни наших заамурских братьев, безнадежно сбившихся с пути коммунистического развития. Так что не тянул Роберт Мастерков на знатока китайского образа жизни. Концы с концами не сошлись, и Ольга заключила для себя, что парень нахватался вершков и теперь просто морочит ей голову. А нахвататься упомянутых вершков он мог на тех же курсах, где учил язык. Еще неизвестно, кстати, какой он там знаток китайского.

Пока Ольга занималась анализом и потягивала тоненькую сигарету, Роберт соглушительным хрустом дожевал тост. Тема собственного прошлого его явно не вдохновляла, и он вернулся к музыке.

— Да, у меня есть пара кассет. Очень хорошее качество записи. Мне с компакт-диска писали. Я обязательно тебе принесу. Сначала кажется, что она нудная, заунывная, но потом начинаешь проникаться ею...

Ольга слушала его и в который раз задавала себе вопрос: что она нашла в этом человеке? Чтобы понять человека, раскусить, распробовать, умен ли он, добр ли, честен ли, не обязательно есть с ним пуд соли, тянуть его в горы или ходить с ним в разведку. Достаточно просто поговорить с ним о чем-то, поспорить. Но Роберт выбирал каждый раз такие темы, что и разговориться-то не получалось. Оставалось слушать. Попытки переменить тему также ни к чему не приводили. «Да-да, — соглашался Роберт и тотчас перескакивал на свое, — вот взять хотя бы древний китайский обычай...»

Ольга не находила ответа на свой вопрос, и чем дольше тянулись эти бесплодные поиски, тем больше злилась на себя.

Роберт тем временем уже рылся в Ольгиной фонотеке, придирчиво изучая корешки кассет.

— Пожалуй, я привезу тебе свои кассеты, — сказал он, откидывая очередную «соньку» с отечественной попсой. — У меня такие подборки! Серьезная музыка, очень интересные вещи есть, редкие... Слушай! — Лицо его вдруг озарилось новой идеей. — А давай знаешь что?

Он резко поднялся, отчего мужские причиндалы закачались, словно бубенчики. Ольга поспешно отвела взгляд, чтобы не прыснуть неприличным смешком.

— Что? — спросила она, делая вид, что поправляет часы на тумбочке.

— Давай завтра не пойдем никуда? Прогуляем! Я привезу записи, куплю очень вкусную китайскую штуку. Будем блаженствовать!

Это было ново: Роберт сам вызвался что-то купить. За все время, пока тянулась их связь, тот первый букет оставался единственным материальным знаком внимания со стороны молодого человека. С тех пор он не спешил тратиться на что-либо. Иногда, скорее ради эксперимента, Ольга просила его о каком-нибудь пустяке. Роберт не отказывал, не искал отговорок, но просить о цветах, шампанском или сладком не очень приятно. И вот — чудо! — Роберт вызвался купить что-то. Это оказалось так неожиданно, что Ольга едва не согласилась, но благоразумие взяло верх.

— Это чересчур. — Она покачала головой, демонстрируя, как нелегко дается отказ.

— Что — чересчур?

— Совместный прогул. — Ольга нехотя поднялась с кровати и накинула халат, собираясь пойти в душ.

— А что в этом такого? — Роберт вставил очередную кассету и нажал на клавишу перемотки.

— Породит ненужные кривотолки и бестолковые расспросы. И так уже кое-кто начинает догадываться...

— И что здесь такого? — Роберт на секунду нажал «воспроизведение» и снова включил перемотку.

— Да как тебе сказать...— Ольга обернулась, и на какое-то мгновение у нее возник трудноодолимый соблазн кое-что объяснить этому парню. Кое-что по поводу его внешности, манер и стиля в одежде. Но она удержалась. Затевать подобный разговор — все равно что убеждать хомяка воспользоваться ножом и вилкой. — Не хотелось бы афишировать наши отношения, — закончила она просто.

— А что здесь такого?

— Ну, есть определенные нормы... Короче говоря, у меня принцип: не спать с тем, с кем работаешь. Так понятно? Что-то вроде «не плюй в колодец».

— Не плюй в колодец? — Роберт призадумался, уловив, кажется, двусмысленность этой аналогии.

— Ну, примерно так. Я никогда не одобряла служебные романы.

— Почему?

— Как — почему? По-моему, это очевидно: они мешают работе.

— Разве? А не наоборот?

— Наоборот? Ты хочешь сказать, что это может как-то помочь?

— Конечно. Люди могут помогать друг другу, поддерживать, рекомендовать как-то... — Роберт не закончил фразу, взяв следующий тост.

— Это из серии «попасть под хорошего режиссера и работать, работать, работать»? Тогда мне стоило спать с кем-то из руководства. Ты-то мне вряд ли чем-то поможешь. Если только не начнешь выполнять норму по заказам.

— Пока не могу, — согласился Мастерков. — Но, может, скоро смогу. И потом, речь ведь не о нас конкретно, а вообще о любви и дружбе. Сейчас, скажем, ты можешь помочь мне, завтра — я тебе...

Ольга усмехнулась:

— Опять неудачный пример. Я тебе тоже ничем не помогу.

Роберт поднял на нее заговорщицкий взгляд.

— Неужели? А не ты разве решаешь, кто после испытательного срока остается, а кого увольняют? Кого куда распределить?

— Нет, конечно.

— Нет? А говорят, что ты имеешь право уволить менеджера в один день.

— Ну, примерно так. Я могу написать докладную, по которой он, вероятнее всего, будет уволен. Но это в самом клиническом случае, когда человек совсем деревянный, обе половины. И лишь теоретически: я пользовалась этим правом пару раз. Не уверена даже, что это сработает в третий раз. А насчет того, чтобы распределять, так мое слово вообще шестнадцатое. Я же не специалист, не начальник, не дочь хозяина. Я могу отпустить пораньше с работы и прикрыть, если что. Но я отпущу любого, если человеку очень нужно. Я, если честно, и в оборудовании-то не очень разбираюсь. Сначала интересовалась, читала даже что-то. А теперь уже и не слежу, что там привозят. Какой смысл? Не мое это дело. — Она достала из шкафа свежее полотенце. — Кассета перемоталась. Поставишь чайник, ладно? Я пойду помоюсь... Эй, что с тобой?

Роберт сидел на полу, глядя перед собой отсутствующим взглядом человека, который вспомнил вдруг, что вчера должен был вести под венец дочь кувейтского нефтемагната.

Ольга махнула рукой у него перед носом и, пожав плечами, удалилась в ванную.

Кассетник щелкнул, выталкивая клавишу. Молодой человек встрепенулся, выходя из ступора.

— Чайник. Да-да, конечно, чайник... Я сейчас...

Борис и в региональном отделе не задержался. Прошел месяц и еще два дня, как его вызвал Саня Кузнецов. Точнее, Александр Иванович Кузнецов, ибо вызван был Борис вполне официальным порядком.

— Заходь, седай. — Едва за Борисом закрылась дверь, как Александр Иванович вновь обратился в Саню. — Ты уж не кочевряжся. Приходится вызывать тебя через секретаршу, чтобы никто ничего. Ну, ты ж и сам все понимаешь, все в наших интересах. Конспиация, товаищи, и еще аз конспиация!

Он сам посмеялся над своей шуткой.

— Слушай, Борь, — Кузнецов уселся на край стола, — у меня к тебе сурьезный базар наметился. Ты ведь маркетолог?

— Дипломная работа у меня по маркетингу. — Борис не принял развязного тона. Общение с бывшим сокурсником не доставляло ему удовольствия. Почему? Причины можно сформулировать по-разному, но корень их один: пройдоха и неуч Саня Кузнецов сидит на столе из натурального дерева, а долбивший лбом гранит науки Борис сидит перед ним на стуле для посетителей и ожидает барской милости.

— Во-от! — Саня поднял указательный палец. — Это то, что нужно! На фирме скоро будет новое подразделение. Условно оно зовется «Дирекция маркетинга». Чуешь? Дирекция! В общем, она будет колбаситься вокруг да около маркетинга, но плюс к тому давать рекомендации, выискивать недостатки в работе и искать пути улучшения процесса, планировать...

Он задумался, склонив голову набок.

— Хотя... это, кажется, тоже относится к маркетингу. А?

— Есть такие функции у маркетинга, — подтвердил Борис.

— И отлично! Значит, мы не промахнемся и не покривим душой. — Саня сгреб со стола ворох бумаг и начал сортировать их, выбирая некоторые, а прочие роняя на пол. — В подразделении предусматривается штат пятьдесят два человека, девять отделов...

— Пятьдесят два?! — Борис решил, что ослышался.

— Пятьдесят два. Мало?

— Да в отделе продаж работает не больше тридцати, считая стажеров. В региональном — трое. Итого твоя дирекция получится в полтора раза больше, чем штат людей, зарабатывающих деньги! На всех генералов солдат не хватит!

— Ну-ну. Во-первых, всем генералам солдаты и не нужны. — Кузнецов осклабился. — Во-вторых, кто тебе сказал, что это плохо? В-третьих, что значит «людей, зарабатывающих деньги»? Маркетологи, как я понимаю, тоже люди полезные, не дармоеды. Если ты переживаешь за их фураж, то зря — в «Конторе» денег много, на всех хватит. И ты пойми...

Саня спрыгнул на пол, приземлившись на ворох документов. Он наклонился вперед, к самому лицу собеседника, и заговорил так тихо, что Борис почти читал по губам:

— Ты ведь не собираешься сидеть тут всю жизнь? Пойдешь в нормальную фирму, к буржуям. А они все помешаны на цифрах. Тут можешь мне поверить. Первый вопрос будет: сколько человек было у вас в подчинении? Десять — плохо, двадцать — удовлетворительно, тридцать — хорошо. А пятьдесят, старик, — полный улет! Тебя внесут в офис на руках! Особенно если придешь работать к япошкам. Они самые помешанные на показателях. Так что в твоих интересах, чтобы отдел под тобой вырос до краев. Смекаешь?

— Смекаю, — ответил Борис без энтузиазма. — Так я буду директором этой твоей дирекции маркетинга?

— Ну а кто еще? Кто, если не ты? На кой мне кто-то еще? Или ты против?

— Я не против, но я не очень хорошо представляю, чем будет заниматься такая толпа народа. Кроме того, где взять столько если не специалистов, то просто нормальных людей?

— Опять шутишь? Первый вопрос натекает на второй. Нормальных людей нужно минимум. Они же и будут работать. А остальные — балласт. Будут бегать по кругу с бумажками, карандашами и ластиками. Помнишь, как Райкин дурочку запускал?

— В общих чертах...

— Найди запись, пересмотри и законспектируй! — Он громко рассмеялся над своей шуткой. Снова в одиночестве. — Короче, — Кузнецов опять запрыгнул на стол, — я так и думал, что широкая перспектива тебя огорошит. Ты подумай слегка. В любом случае ты перейдешь в маркетинг. Решение уже есть, так что считай это кармой. В деньгах ты точно не потеряешь, а свободного времени прибавится. Не захочешь стать главным — не надо. Но я бы на твоем месте покомандовал. Пойми сам, Боря, если у тебя не получится, то ты просто уйдешь по собственному и сразу устроишься в другую крупную фирму на приличную должность. Серьезно. Если над тобой закаплет, я предупрежу. Я же помогу с дальнейшим трудоустройством. Кстати, начальный оклад директора по маркетингу — полтора штукаря. А? Отложишь на черный день столько, что и не заметишь, что тебя уволили. Смекаешь?

— Смекаю, смекаю, — мрачно кивнул Борис. — Так что мне делать сейчас?

— Сейчас? Ну, раз ты еще не решился ни на что, то просто поброди по фирме, познакомься с людьми, посмотри, как работают отделы. Прикинь, что можно улучшить, организовать иначе. Лучше, если ты изложишь свои соображения на бумаге...

— Подожди-ка. Что значит «поброди»? Мне работать нужно.

— А все. — Саня сгреб со стола несколько листов, выбрал нужный и протянул Борису. — Вот приказ о твоем переводе в дирекцию маркетинга. Оклад пока — семь сотен. Всех своих клиентов свалишь кому-нибудь... Кончаловский подберет человечка. А сам ходи, присматривайся, знакомься...

Борис оторвал взгляд от приказа.

— Где ходить-то? С кем знакомиться? Есть хоть какой-то план работы этой... дирекции?

— Какой план, Боря? Есть штат и деньги! Впрочем... — Кузнецов безнадежно махнул рукой. — В общем, броди, где хочешь. Начать я тебе советую с рекламного отдела. С ними тебе работать бок о бок. Может статься, будешь ими командовать. Если надумаешь...

— Так что, можно завязывать с дилерами и начинать бродить?

— Да, вполне. Броди на здоровье. Не забывай записывать идеи. Хотя бы для порядка.

— Для галочки?

— Для нее, родимой.

Борис отправился в каморку своего отдела, чтобы, как говорится, собрать вещи. Переносить накопившиеся бумаги было пока некуда, да и не имело смысла. Заказы, черновики проектов, координаты клиентов, всякие заметки-записки. Весь этот архив стоило торжественно передать приемнику. Кое-что могло пригодиться в виде тех самых рекомендаций, но Борису не хотелось теперь отсортировывать нужное из вороха страниц, факсов, распечаток и обильно облепивших всю эту библиотеку разноцветных квадратиков-самоклеек. Пустое! Самое важное надежно упаковано у него в голове, а по мелочам идей набежит за день столько, что половину не жаль тут же и выбросить.

Гораздо важнее казалось Борису обдумать сегодняшний разговор с прежним однокашником, его предложение и сам факт перевода в несуществующую дирекцию на вольные, но довольно колосистые хлеба.

Самым удивительным для Бориса явился факт почти вертикального взлета Сани Кузнецова. Почему этот парень обрел вдруг власть набирать людей, создавать отделы, оделять их крупными окладами, даже не рассчитывая на отдачу с их стороны? В принципе у Апухтина не возникало вопросов по поводу природы и ценности его диплома. Можно было не сомневаться, что Саня остался таким же неучем и прохиндеем, каким знавал его Борис на первом курсе. Но, каким бы ты ни родился пронырой и интриганом, немыслимо убедить взрослых умных людей в том, что ты что-то знаешь, когда ты ни ухом, ни рылом...

Какой же вывод? То ли Саня Кузнецов обладает феноменальным даром убеждения, чего Борис на себе не ощутил совершенно, то ли у владельцев «Конторы»... странный взгляд на окружающий мир.

Впрочем, пути проникновения Кузнецова в отдел персонала и видение мира директорами не затрагивали Бориса напрямую. Гораздо полезнее обдумать разверзшиеся внезапно перспективы в этой безразмерной дирекции маркетинга.

Только что Борису предложили должность, к которой он, собственно, и стремился: кабинет, кресло, власть и деньги. Оставалось сказать «да», и цель была бы достигнута. Но что дальше? Что случится через месяц-другой, когда хозяевам фирмы станет ясно, что новый начальник отдела персонала водит их за нос? О неприятных вопросах, которые зададут ему, Борису, не хотелось даже думать. Чего стоит жезл, полученный из рук Сани Кузнецова? Ведь парень даже не скрывает, что пытается одурачить своих работодателей и отвалить, получив за свои труды денег и набрав баллов для игр покрупнее. И что будут стоить его обещания помочь с трудоустройством, коли вскроется обман? Не лучше ли постоять пока в сторонке, понаблюдать за развитием событий, за тем, что выйдет из этой дирекции и кто в нее войдет? Конечно, сделать головокружительную карьеру заманчиво, но не выйдет ли эта карьера боком? Столь стремительный взлет может оказаться вреден для здоровья, как вреден для водолаза быстрый подъем с глубины. Лучше подниматься постепенно, шаг за шагом, не оставляя за собой пустот и долгов.

Заключение это Борис сделал, уже сидя за своим столом. Он укладывал в большой конверт все, что стоило передать «наследнику», прочие же бумаги он складывал в корзину. В какой-то момент он просто отпустил ненужный листок, и тот, порхнув в воздухе, приземлился у соседнего стола, но Санин метод работы с документами Апухтину не подходил. Он поднял страницу, скомкал в шарик и бросил в корзину.

— Здравствуйте. — На пороге каморки возникла молодая женщина. — Вы Апухтин?

— Да, — Борис поднялся, — проходите, пожалуйста. Женщина окинула взглядом крохотное помещение, центр которого занимала теперь выдвинутая из-под стола корзина для бумаг, и осталась на месте, явно смущенная теснотой комнаты.

— Я, понимаете... я со слоном.

Борис не первый день общался с народом и сразу сообразил, что посетительница хотела сказать вовсе не то, что он услышал. Тем не менее он чуть вытянул шею, желая убедиться, что за спиной женщины никто не стоит. Конечно, слона на веревочке там быть не могло, но нужно же найти разгадку этого ребуса. Объяснение вроде того, что дамочка спутала их офис с ветлечебницей, не выдерживало критики. — Может быть, пройдем в бар? Там можно спокойно по-юрить. Вы по какому вопросу?

— Я со слоном! — повторила посетительница, не двигаясь с места. — У нас заказ.

Борис изо всех сил пытался удержать хорошую мину. Он сел к компьютеру.

— Как называется ваша фирма? — спросил он, выводя на экран окошко поиска.

— «Уральские гастрономы».

«Уральских гастрономов» можно было и не искать. Борис и так помнил, что у них за заказ, а распечатка его лежала перед ним на столе. Они должны были сегодня забирать свои холодильники. Но при чем здесь слон? Может, слон у них вместо машины? Погрузят на ушастого свое оборудование и двинут ни шатко ни валко на Урал.

Борис решил пока заниматься своим делом. Слона игнорировать. Слон проявится сам по ходу дела.

— Простите, а документы у вас?..

— Вот, пожалуйста.

Апухтин взял сцепленные большой скрепкой бумаги. Сверху — доверенность на получение товара. Доверенность выписана на имя... Ады Иосифовны Сослоном. СОСЛОНОМ!

Как все просто!

Возможно, на новой должности Борису будет не хватать его клиентов и их очаровательных загадок.