Ты – единственна. Ты – неизбежна. Не покинуть тебя, не уйти. Не оставить тебя на кромешном, Предзакатном замёрзшем пути. Закусившая до крови губы! Лишь один – твоему равен – взгляд: На распятии, брошенном грубо На пол, под ноги пьяных солдат. Непреложно и каторжно – вместе! Распусти же тугие узлы Конопляных волос и невестой Имя светлое мне назови. Бесконечное краткое имя! В нём и слава, и святость, и грусть… И звучит во мне неутолимо, Пока я им взахлёб не напьюсь. В обмелевшие плечи излучин Я лицом побелевшим уткнусь, Языком самородным, дремучим Я не вымолвлю, выдохну – Русь.

Безнадёжней, нежней, непреложней… Я всё туже повязан с Тобой. Твои волосы наспех уложены И заколоты блудной звездой. Да! Такой предо мной Ты предстала: До краев распростёртая даль, Буераки, ухабы, увалы, Света лунного мёртвый хрусталь. Распустившая ливни волнами! Перед взором моим расстели Самобранную скатерть обманов И несметных печалей твоих. Но Ты смотришь и странно, и дико. Ночи грубый кирзОвый сапог, Словно вызревшую землянику, Топчет, давит рассвет о порог! Тусклый свет расползается струпьями… Дай мне знак! Снизойди! Не молчи! Я хочу распроветренным утром Смерть с позором во лжи уличить! В небесах грозовых, окаянных, Где полёг облаков бурелом, Я увидел парящего ангела С ястребиным, раскосым крылом.

Я один. Безымянное поле. Тишина обступила меня. Ночь, усталою бабой, в подоле Полумесяц внесла, как дитя. Облаками его спеленала, Убаюкала песней простой, Заколола края покрывала Заблудившейся в небе звездой. И так грустно она напевала, Что расколотое пополам Утро виснет на грани обвала, Там, где в небо вколочен вулкан. И в любви моей пригоршня грусти. Отчего? Я не ведаю сам… В безраздельном, глухом захолустье Я внимаю Твоим голосам: Не свиязь ли мелькнул в диком небе, В озерцо зыбкий свист обронив? Не всплеснула руками ли верба, Все людские грехи замолив? Знаю, верую: всю, без остатка, Безымянную душу свою Я упрятал бы ночью украдкой На изломе реки в полынью. Эту вербу с горбатой спиною Страстно, истово, что было б сил Я б водой с отражённой звездою Из ладони ночами поил.

Красоту раздариваешь сброду, Сажей из печи подводишь бровь, Перед бурей на растопку дробно Деревень наколешь вместо дров, В речке наспех заморозишь воду, Вкатишь полнолунья колесо, Вдаль метнёшь краплёную колоду Ливнями изрезанных лесов. Рóдная, щемящая! Научен Имя я наощупь говорить. Русь моя, меня довольно мучать! Проклинать Тебя? Боготворить? Рассмеёшься, сумерки задуешь, Расплетёшь окрест густую мглу, Божье имя упомянешь всуе… И созвездья обратишь в золу.

Ночь, как чаща, глуха, до последней планеты продрогла, И комета огнём ледяным прожигает ей грудь. Для кого эта ночь так пуста, одинока, огромна? Кто посмеет в нее, как в чернила, перо обмакнуть? Эта ночь, как Россия: испитыми спета губами, Несчастливая песня с нелепым и страшным концом. Кто же вывел Тебя, беспощадно скользя по бумаге Черноклювым, талантливым, крови хлебнувшим пером? Но спасибо за труд. Не поставить ли дерзкую точку? Черновик наших судеб весь вымаран твёрдой рукой. Почему же слова каторжанами тянутся в строчках Несгибаемой, рваной, вцепившейся в стих чередой? Так поэтов слова, утопая в снегах, вереницей Всё идут и идут в белоснежных полях глухоты, И безумие мира, сверкая, над ними глумится, Заливая сияньем просторы людской мерзлоты. Собирайся же в путь! Мы пойдем, спотыкаясь, за ними – Пара честных, негромких, простуженных в хрип, голосов. Но скажи мне своё беспросветное русское имя, Мой старатель страниц, мой искатель немыслимых слов! Ночь, как терем, черна, и ордою серебряной звёзды Молчаливо кружат, поджигая резные края… Простирая огней перезрелые, грузные гроздья, Ввысь по небу ползёт, извиваясь лозою, заря.

Без стука ночь шагнула в дом, Но я успел в окно увидеть Нетающих вершин излом – Пречистых тайн Твоих обитель. Разъятых крыльев не смыкая, Ресницы – парой ястребов – Над озером круги сужали… Дугой изогнутая бровь, Как стая воронья, взлетела И распроветрилась во мгле… Ты с нерастраченною верой Остановила взгляд на мне. Растерянность и страх разрушив, Мне душу – глубже, дотемна Ты осветила и сожгла Сковавшее меня удушье. И я – глухой, косноязычный Паяц и обыватель слов Заговорил на непривычном Наречии нездешних снов.

Слова – испуганные тени – Ночами стали приходить, И я, раздавлен и растерян, Набрался смелости спросить: «Зачем, скажи мне, всё вокруг Насквозь пронизано незримо, И этих нитей тайный звук Дрожит во мне невыразимо?» Но речь Твоя – непослухмянна: Неразличима, как поток, Как шелест или шепоток Трав безымянных и духмяных… …Над горизонтом распластала И с дивной силой подняла С отливом воронёной стали От неба к небу два крыла. И в вихре поднятого ветра, Рассветным заревом горя, Твои глаза, как два бессмертья, Смотрели прямо на меня.

То не ветер рыщет по урману, То не рысь взяла пахучий след: То туман течёт, как кровь из раны, Густо обволакивая снег. Отскрипел по насту санный полоз. Воздух замер. Сумерки густы. Наверху сошлись на нерест звёзды В древнем русле Млечного Пути. Здравствуй, тьма камчатская, глухая! Я не сгас, не сгинул, не уснул! Лишь закат, над сопкой полыхая, По глазам наотмашь полоснул. Я стою один. Я безоружен Перед ночью в этот долгий час. Мёртвой зыбью душит воздух стужа, Расколов небес иконостас. Мёртвой зыбью волн заледенелых Сдавлен край Авачинской Губы. Облака свалялись, словно перья: Спутаны, изломаны, грубы. И внезапно сверху, обгоняя Лунный свет, что в воздухе застыл, Ты слетаешь, перья в снег роняя, С прокалённой стужей высоты. Ангел с ястребиными крылами! От мороза перьями звеня, Ты берёз корявыми крестами Изгоняешь чернеть из меня! Разомкнутся, выдохнут ли губы Русских слов густой морозный пар, Жизнь мою никчемную, как рубль, В этот миг навечно оправдав? Научи, вложи в уста мне голос, Речи дар! А нет – так прогони Вдоль реки, оборванной, как волос, Сквозь снегов потухшие огни… Но светает. Стынет лес. Неспешно Бродит сумрак, не измяв кустов. Пепел от созвездий обгоревших Падает, печальный и густой. То не ветер рыщет по урману, То не рысь взяла пахучий след: То туман течет, как кровь из раны Густо обволакивая снег.