Игорь

Телефонная трель заставила Игоря оторваться от обеда. Мысленно чертыхнувшись, он прошел в комнату и поднял трубку.

— Слушаю.

— Здорово, Игорёк!

Это был Саня, приятель и напарник во многих делах.

— Привет.

— Давно пришёл?

— Только что. Кушать сел, а ты, как всегда, знаешь, когда звонить.

Из трубки раздался короткий смешок.

— Ты тоже.

— Что звонишь-то?

— Как что? А Антон?

— Так вроде у нас стрелка в восемь.

— До меня слух дошел, что в восемь его не будет. Он решил с нами не встречаться.

— И?

— Надо ехать раньше. Например, сейчас.

Игорь прикинул, сколько времени ему понадобиться, чтобы закончить обед.

— Тогда через пятнадцать минут подъезжай на Ярцевую

— О'кей, — коротко бросил Саня и отключился.

Игорь, не особо торопясь, доел домашние щи, осушил чашку чая и стал одеваться. Ровно через пятнадцать минут он подошел во двор на Ярцевой, где обычно встречался с Саней, когда тот был за рулем. Приятель тоже не подвел и уже выруливал из-за дома — белая «Хонда» сверкнула полированными боками в скудных лучах холодного октябрьского солнца.

Усевшись рядом с водителем, Игорь ответил легким рукопожатием на протянутую руку.

— Нам по любому нужны деньги, — крутя баранку, говорил Саня. — Завра праздник как-никак.

— Угу.

Когда «Хонда» оказалась на Верхней улице, Игорь попросил притормозить у павильона. Купив себе банку легкого пива, а водителю — бутылку легкой колы, он вновь уселся на переднее сиденье.

— Чего это ты пива решил попить? — поинтересовался Саня.

— Тоже хочешь?

— Не отказался бы. Только нельзя.

— Поэтому держи. — Игорь протянул другу колу. — Не могу я уже с этим Антоном нормально разговаривать! Год нам по ушам ездил. Хватит.

— Ну не год, конечно. Но ездил, паскуда.

Машина быстро пересекла улицу из конца в конец, проехала по проспекту и остановилась у одной из пятиэтажек на Лазо.

— Жди здесь, я поднимусь, — буркнул Игорь и вышел наружу. У подъезда, к которому он направился, была железная дверь, но опыт подсказывал, что она не заперта.

Дверь и в самом деле оказалась не заперта. Пробежавшись до второго этажа, Игорь отыскал в полумраке загаженного подъезда звонок с прикрепленной под ним табличкой «69» и несколько раз нажал на кнопку. Прошло секунд тридцать, прежде чем Игорь попытался ещё раз. Он отчетливо слышал, как где-то из дальнего угла коридора сквозь две двери противно пищит звуковой сигнал, но никто не торопился встречать гостя.

Выругавшись, он спустился, вышел на улицу и сел в машину.

— Нет никого, — шумно выдохнул он.

— Блин, опять где-то пропадает. Может, так войдем?

— Рано. Отгони машину вон туда, постоим немного, попасем. Может, к подружке своей уперся.

Саня молча согласился подождать и отогнал «Хонду» в просвет между покосившимися и ржавыми от бесхозности гаражами. Пункт наблюдения был, конечно, не ахти — Антон прекрасно знал, на каком транспорте к нему приезжают кредиторы, — но лучшего поблизости все равно не существовало.

Раскурив по сигарете, друзья стали лениво глазеть на подъездную дверь. Никто не торопился в неё входить, ровно как и выходить.

— Я тут кое-что интересное вычитал в газете, типа как совет, что ли, — отчего-то вспомнил Игорь. Выдержав паузу, чтобы отхлебнуть пива, он продолжил: — Короче, надо улыбнуться первым трём встречным людям, притом незнакомым, и проследить за их реакцией.

— Зачем?

— И ещё где-нибудь в общественном месте надо наступить нескольким людям на ногу и тоже проследить за реакцией, — проигнорировал вопрос Игорь.

— Но зачем? — опять повторил Саня. — На кой черт?

— Эксперимент на тему «Конфликты и их разрешение». Что-то вроде того.

— Наступал кому-нибудь? — усмехнулся приятель.

— Не успел пока.

— Ну, хоть улыбался?

— Неа… Ветер, холодрыга, не до улыбок. Материться охота от такой погоды, а не скалиться.

— Верно говоришь, — вздохнул Саня. — Поскорее бы лето.

Оба посидели молча. Затем Игорь вспомнил кое-что еще:

— Кстати, был у меня тут один случай. Я тогда ещё в школе учился и ездил на курсы английского во Дворец пионеров, помнишь?

— Про курсы-то? Помню, конечно, пионер ты хренов. — Саня рассмеялся.

— Так вот, стоял я как-то на остановке, чтобы обратно ехать, и подошла «маршрутка». Не мой маршрут, поэтому я особого внимания на автобус не обращал, просто пробежался взглядом по окошкам. И на заднем сидении увидел девушку, симпатичную довольно. Не знаю, может быть, долго пялился на неё, но она внезапно взяла и улыбнулась мне. При этом не так, как всякие шалавы зубоскалят, а как-то по теплому. По-дружески, что ли.

Он вздохнул, вспоминая тот миг. Конечно, Игорю и ДО улыбались, и ПОСЛЕ, но в памяти остался лишь этот единственный случай.

— Ты к чему это говоришь? — Саня романтиком был гораздо меньшим.

— К тому, что потом весь день у меня было распрекрасное настроение! Одна улыбка зарядила меня позитивной энергией на целый день!

— Бывает, — почти равнодушно произнес друг. — От улыбки станет всем светлей.

Игорь ещё раз вздохнул.

— Если бы люди почаще улыбались, то, думаю, проблем во всем мире было бы меньше.

— Да ну, — отмахнулся водитель. — Проблемы этого мира улыбками не решить.

— Хотя бы часть, — пожал плечами Игорь. — По крайней мере, даже видимость отсутствия проблем уже лучше.

Друг спорить не стал, а посмотрел на часы.

— Короче, если через полчаса он не придёт — уезжаем. Мне ещё за девкой надо.

Едва он договорил, как из-за угла выскочила съежившаяся от пробирающего до костей ветра фигура. Знакомая фигура.

— А вот и Антон! — кивнул Игорь.

Парень лет двадцати быстро достиг подъезда и скрылся в нем.

— Пошли.

Тихо — от свиста проводов звуки быстро таяли в воздухе — хлопнув дверьми, друзья побежали следом. За их спинами ойкнула сигнализация «Хонды».

Оказавшись перед нужной дверью, Игорь позвонил. Практически сразу низкий басистый голос спросил:

— Кто?

— Я, — грубо отозвался Игорь. — Отпирай, Тоха. — Он знал, что пришел к человеку достаточно гордому, чтобы не прятаться от кредиторов. Когда кредиторы стоят за дверью и явно знают о его нахождении дома.

Однако, по всей видимости, гордость эта не позволяла ему вовремя расплачиваться по долгам.

— Здорово, пацаны, — как-то грустно сказал Антон, распахнув дверь. Они обменялись стандартными рукопожатиями. Внутрь их пригласить не удосужились.

— Ты, наверное, догадался, зачем мы здесь, — буркнул Игорь. Происходящее ему чрезвычайно не нравилось, ведь когда-то Антон был его другом.

— Да уж, — кисло улыбнулся тот. — Игорёк, я же говорил, что в конце недели отдам.

— Уже конец недели, — грубо ответил Саня. — Пятница. Или ты думаешь, мы вечно будем за тобой гоняться?

— Но у меня сейчас нет денег!

— Ты говоришь это уже год, мля! Сколько ты собираешься нам лапшу на уши вешать, а?

— В воскресенье…

Договорить он не успел. Саня что-то проворчал, схватил недобросовестного должника в охапку и потащил вниз. Антон, естественно, начал отбиваться и всем своим видом выражать явный протест, но несколько ударов по голове охладили его пыл. Кинув парня в кучу листьев, Саня бросил Игорю:

— Смотри, чтоб не удрал!

Проследив за другом, который побежал до машины, Игорь присел на корточки перед Антоном.

— Ну, допрыгался? Тебя ведь предупреждали.

Антон попытался подняться, но Игорь с силой надавил ему на шею, заставив уткнуться лицом в сугроб из листьев, покрытый мерзкой водяной пленкой. Через пару секунд белая «Хонда» уже была рядом, и совместными усилиями друзья запихали начавшего было опять брыкаться Антона в салон. Когда щелкнул центральный замок и загудел двигатель, Антон плаксиво спросил:

— Можно хотя бы хату закрыть? Очумели совсем?!

— Ничего с хатой не случится, — бросил через плечо Саня. — Скоро сеструха твоя подойдёт, закроет.

Машина быстро взяла с места, оставив два шлейфа на обледенелом асфальте. Поездка почти сразу же прекратилась, когда «Хонда» достигла ближайшего торгового павильона.

— Я в курсе, что ты знаешь хозяина, — повернулся к Антону Игорь. — Ты и продавщиц там знаешь, так? Ещё я в курсе, что ты частенько занимаешь здесь деньги на свои пьянки-гулянки.

Антон хлопал глазами, не догадываясь, что бы это всё значило.

— Ты должен нам двенадцать штук, — тем временем продолжал Игорь. — Сейчас ты зайдешь внутрь и выйдешь обратно ровно с одной двенадцатой долга. Остальное мы заберем через неделю.

— Как двенадцать?! — возмутился Антон. — Всего шесть, вы что!

— Счетчик, Антон, — хмыкнул Саня.

— Если ты решишь опять играть с нами в салки, то, я тебе обещаю, далеко ты убежать не успеешь. — С этими словами Игорь извлек из-под сиденья обрезанную с широкого конца бейсбольную биту — отличное средство ближнего боя в условиях каменных джунглей. На лице Сани повисла сосредоточенно-устрашающая мина, говорящая, что и под его сиденьем найдется что-то подобное.

Антон сглотнул, перевел взгляд с одного кредитора на другого, затем нервно крякнул:

— Отпирай!

Центральный замок вновь щелкнул, снимая двери с блокировки. Антон в домашних тапочках зашел в павильон, побыл там минут десять-пятнадцать и вышел назад. С деньгами.

— Отличная работа, приятель! — фальшиво улыбнулся Саня, пересчитывая тысячерублевые купюры. — Вали домой и не забудь: через неделю возвращаешь оставшуюся часть. Бывай.

* * *

По мере того как солнце склонялось к горизонту, небо темнело и наливалось фиолетово-лиловыми тонами. Но виной тому послужил не закат и сопутствующие ему атмосферные светоэффекты, а надвигавшаяся с океана гроза. Или шторм, как принято называть здесь подобное. С моря подул легкий ветер, но волны уже разбивались о пляж с устрашающим грохотом. В лесу стало гораздо тише, живность спешила укрыться от стихии по норам и дуплам. Предстояло подумать об укрытии и людям.

— Надо было оставаться на поляне, — сетовал Игорь. — Под прикрытием джунглей, подальше от воды.

От ужина осталось еще довольно много мяса, и Марина спешно собирала его в сверток и вместе с прочими нехитрыми пожитками прятала в рюкзак. Стас же до сих пор таил злобу на Игоря и предпочитал не верить его словам о пропаже трупов. Он сам зачем-то спрятал их глубже в лесу. Сам. Решил поиздеваться, не иначе. Пока остальные были заняты делами на пляже, он бродил в джунглях, стараясь не сильно удаляться от берега, и искал тела. Он был уверен, что тела где-то здесь, но выбился из сил, пока искал их и так и не нашел.

Капитан Джон Карчер выглядел угрюмее обычного. С того момента, как он ушел смотреть на разбившийся корабль и вернулся, Джон обмолвился с прочими лишь парой-тройкой слов. Он старался держаться в отдалении, задумчиво глядел на приближающиеся тучи и хмурился.

Стас бросил бесплодные поиски и присоединился к своим товарищам по несчастью. На быстром совете было принято решение вновь уйти в лес, дабы подыскать там подходящее укрытие. К тому же шторм обещал быть сильным, и на отлогом пляже при очень высоких волнах оставаться было опасно. Трое мужчин и девушка гуськом тронулись в путь, но разбить палатку и укрыться в ней до начала дождя не успели. Уже под проливным дождем, едва слыша друг друга от грохочущего без перебоя грома, удалось соорудить нечто вроде навеса, одной стороной прикрепленного к высокому нагромождению скальных обломков, а другими растянутого на ветвях и стволах ближайших деревьев. Мокрые и злые, а вместе с тем еще и продрогшие, люди плотной кучкой уселись под навесом и стали ждать окончания грозы.

Но шторм не желал кончаться быстро. Молнии сверкали несколько часов подряд, гром раскатывался по небу оглушительными взрывными волнами, вода текла как из ведра, подтапливая пространство под навесом. Тем не менее, Игорь умудрился подремать. Остальные в столь экстремальных условиях глаз так и не сомкнули.

Когда согласно внутренним ощущениям наступил уже поздний вечер, гроза все еще бушевала над островом. Джон Карчер, будто посеревший лицом, достал из рюкзака сигарету, закурил и ни с того ни с сего спросил у Марины:

— А этот ваш Саймон, моряк, он был черным?

— Откуда вы знаете? — удивилась девушка.

— Простое предположение, — пыхнул дымом капитан. — На роскошных лайнерах, где даже унитазы могут быть из золота, компании-владельцы судов предпочитают нанимать персонал, готовый трудиться за гроши. На чем-то ведь надо экономить, верно? Обслуга, повара, матросы — их прежде всего набирают из числа африканских эмигрантов. Раньше ситуация была иной: богачи Европы и Америки не желали видеть в круизе чернокожих, ведь считали — и до сих пор считают, вы мне поверьте, мисс — их недочеловеками, тупыми и неотесанными обезьянами, к тому же очень опасными для их нежных телес и застрахованных на миллионы долларов жизней. Но теперь-то во времена всеобщего равенства отсутствие чернокожих, скажем, на круизном лайнере может быть расценено чуть ли не как расовая дискриминация и ущемление прав черных. Дескать, негры тоже матросы. Вот и набирают их пачками, имея неплохой куш, ведь эмигранты трудятся за более низкое жалованье, чем те же коренные португальцы-европейцы.

— Вам это не по душе? В смысле, вы бы не желали видеть в сфере обслуживания и туризма чернокожих?

Джон отрицательно покачал головой:

— Мне все равно, есть ли черные на круизных лайнерах или нет, потому что с моими доходами кататься через Атлантику на судах класса «Кристал Серенити» не придется. А вообще, мисс, я вот что скажу: Америка очень нелегко переживала период становления статуса черных, период приравнивания прав черных к правам белых. И сейчас ситуация едва ли изменилась, то есть равноправия как такового по-прежнему нет.

— Но как же так?

— А вот так, мисс. Вы, полагаю, судите о взаимоотношениях расового характера по лоску, который Америка отбрасывает на весь мир. У нас и в кино снимаются чернокожие, и на сцене поют, и в полиции служат, и в армии. Даже судьи — и те в свое закрытое сообщество пустили негров. Но это все делается через силу и совсем против воли белых. Если бы американцы не были так глупы и безропотны, то в США случилась бы вторая гражданская война. Непременно. Этот великий моралист и гуманист Вашингтон не мог знать, какую змею пригревает на груди, потому обозвать его идиотом у меня нет права. Но все же считаю, что Вашингтон — идиот.

— Вы расист? — с изумлением, натянуто улыбнулась девушка. — Никогда бы не подумала.

— Расизм — пережиток прошлого, вы так считаете, да? Тогда послушайте, что я вам скажу. В Голливуде, куда негры в свое время хлынули настоящей лавиной, режиссеры берут чернокожих актеров на роли очень неохотно, но поступить иначе не могут: рискуют попасть в список расистов. Потому в каждом нынешнем фильме просто обязаны быть один-два негра на второстепенных ролях.

— А как же с фильмами, где почти все — черные?

— Режиссеры этих фильмов сами черные. И такие ленты в Америке, как правило, проваливаются в прокате, потому что белые смотреть о грязной, практически животной жизни чернокожих не хотят. О черных смотрят фильмы, пишут музыку и публикуют книги только черные. Впрочем, книги они пишут редко, на удивление редко, если учесть их огромное количество по всему миру. Сами посудите: среди негров много отличных спортсменов, великолепно развитых физически, способных дать фору многим даже на олимпиадах. Но, с другой стороны, среди тех же негров почти нет знаменитых ученых, поэтов, философов, классиков литературы, художников. Они изначально природой созданы для чисто физического труда, так пусть и трудятся. В пору становления американского общества люди это понимали лучше, чем сейчас. Хотя отношение к черным было, конечно же, очень плохим.

— Но ведь это неправильно! Они ничем не хуже нас, людей с белой кожей!

— Я не говорю, что они хуже! — чуть не обиделся Джон. — Просто они другие, ну, например, как разными являются кошка и собака. Оба животных — млекопитающие хищники, оба ходят на четырех лапах, имеют шерсть, когти, клыки, острый слух, хорошее обоняние. Но собаки живут одной жизнью, где в чем-то уступают кошкам, а кошки, в свою очередь, живут другой жизнью, где в чем-то уступают собакам. Понимаете? Точно так же с людьми: одни могут первое, другие — второе, третьи — третье. Негры не умны по большей части, так пусть занимаются физическим трудом, пусть будут чернорабочими, за это государство готово платить им жалование и дать определенное социальное страхование. Белым проще дается умственный труд — пусть занимаются наукой, политикой, экономикой. Разделение труда на основе расовой принадлежности — такова изначальная задумка природы, и, если хотите, Бога.

— Я с вами не согласна, — фыркнула Марина. — Вы рассуждаете как какой-то фашист, точно. Белые у вас должны нежиться в роскоши, а черные — вкалывать. Это совершенно несправедливо и уж точно негуманно. И Бог тут ни при чем, это все человек навыдумывал — белый человек! — считать себя венцом творения. Хотя кто он такой, белый человек? Такой же тупой, такой же ленивый и опасный сам для себя.

— Опасный? Тут вы ошибаетесь, дорогая мисс. На всей земле не найдется много мест опасней и грязнее, чем черные кварталы американских мегаполисов. Каждый ВТОРОЙ житель таких кварталов преступник, хотя бы раз нарушавший американские законы. А остальные — потенциальные преступники. Это справедливо не только для Соединенных Штатов, но и для остальной части мира. Вспомните, что творилось во Франции, какие беспорядки поднялись там только потому, что два подростка-эмигранта заживо сгорели в трансформаторной будке, убегая от полиции. Сами эти беспорядки — верх наглости и безрассудства всех эмигрантов Франции! Подростки убегали от полиции, значит, совершили что-то противозаконное. Они полезли в опасное место, хотя не могли не знать о потенциальной угрозе. И своей чуть ли не мученической смертью они спровоцировали волну преступности в Европе! Я солдат и сужу военными категориями; я бы ввел во Франции военное положение и разнес в клочья все кварталы, где живут эмигранты, плевав на мировое сообщество. Дело другое, что эмигранты там выполняют именно то, для чего их создала природа: выполняют всю тяжелую и грязную работу, на которую белые уже не соглашаются, потому их выдворение стало бы чудовищным ударом по экономике Франции. Необходимо более тщательно подойти к вопросу законности пребывания на территории западных стран всех представителей неевропейских народов, исключив возможность их оседания. Я…

— Вы несете чушь, мистер Карчер! — вспылила Марина. — Как вы можете считать кого-то хуже, чем вы, недостойного того, чего достойны вы? Черные — преступники? Ха! Среди белых мало убийц, насильников и террористов? Достаточно! Все маньяки мира — белые! Только белым могут прийти в голову самые извращенные, самые опасные мысли! Все злодеи с мировыми именами — белые, черт бы вас побрал!

Стас слушал разговор без интереса. Ему вообще было плевать и на черных, и на белых, и на серых, и на красных. Ему хотелось убраться с острова подальше, хотелось домой, хотелось забыть все пережитые приключения, продолжить нормальное человеческое существование в нормальном человеческом мире, а не в диких джунглях неизвестного острова где-то в тропических или субтропических широтах.

Стас попытался поудобнее устроиться в мокрой траве среди буйства стихии и хоть немного подремать. Но просто закрыть глаза и подождать оказалось недостаточным для призыва сонливости. Гром с треском рвался с небес на землю, иногда налетал воющий ветер, раскачивая кроны деревьев. И постоянно лил сильный, обильный дождь, будто бы небо — оболочка некоего верхнего океана — изрядно прохудилось.

Но когда капитан Джон Карчер вдруг ни с того ни с сего согнулся пополам и начал выть от жуткой боли, Стас уже дремал.

* * *

Черный автомобиль «Ауди» мчался по ночной дороге, разгоняя светом фар густой мрак. Не смотря на поднятые стекла, вокруг него разливался рваный ритм энергичной агрессивной музыки. Холодный и противный октябрьский дождь, моросящий уже третий день кряду, оставлял на ветровом стекле дрожащие капли, которые тут же сметало стеклоочистителями. Автомобиль немного притормозил перед крутым поворотом и, визжа покрышками, вылетел на скудно освещенную улицу одного из спальных районов города. Басистый рев выхлопной трубы с нахлобученной насадкой затихал по мере того, как «Ауди» летела всё дальше по улице, пока не свернула в один из дворов, вновь скрипнув резиной о мокрый асфальт.

— Ты где, Леха? Мы уже задубели здесь!

Невысокий, но крепко сбитый молодой человек лет двадцати пяти в оранжевой ветровке выслушал ответ и захлопнул крышку мобильного телефона.

— Сказал, десять секунд.

Стоящий с ним рядом парень того же возраста, но повыше и гораздо плечистее, удовлетворенно кивнул и пригубил бутылку с пивом. Затем глубоко затянулся сигаретой, которую держал в другой руке, прокашлялся с полным недовольства видом, выкинул окурок и поежился.

— Дерьмо эти сигареты. Не курю и тебе не советую, приятель.

Они стояли под козырьком подъезда, где было ветрено, темно и неуютно. В девятиэтажке напротив все окна темнели на темном фоне бетонных панелей, лишь одно из них освещалось изнутри призрачным мерцанием телеприемника. Во дворе не работал ни один фонарь уличного освещения, пройти из одного конца дома в другой и не наступить в лужу в таких условиях — дело абсолютно невозможное.

Секунд через двадцать из-за угла послышался рев двигателя, мелькнули лучи света, и во двор стремительно ворвался черный автомобиль, подчеркивая фарами царящий вокруг мрак. Резко затормозив рядом с подъездом, водитель опустил стекло и, стараясь перекричать музыку, высунулся в окно:

— Залазь, братва!

Парень в оранжевой ветровке и тот, что пил пиво, открыли двери ещё до того, как приглашение завершилось. «Ауди» развернулась на пятачке под спящими окнами и умчалась прочь из двора.

Умчалась, чтобы никогда сюда не вернуться.

— Что так долго-то, ё-моё?

— Да мать провожал, поехала в Новосиб к родне. — Водитель уверенно крутил толстое рулевое колесо и изредка поглядывал в зеркало заднего обзора. Музыка в салоне играла уже тише, чтобы сидящие внутри машины люди могли спокойно говорить. — Дай-ка мне баночку.

Парень, одетый в оранжевую куртку, пошарил рукой в сумке, стоящей в ногах, достал полулитровую жестяную банку «Туборга», открыл и протянул водителю.

— Смотри, Лёха, не убей нас, — предупредил он голосом, в котором не оказалось ни капли серьезности.

«Ауди» разрывала мокрую завесу дождя и стремительно двигалась по направлению в центр города. Преодолев из конца в конец длинный проспект, она свернула на боковую улочку и вскоре у одного из расположенных там домов подобрала ещё одного пассажира.

— Здорово, пацаны! — он протянул каждому руку. — Уфф! Заработался сегодня что-то.

— Опять какую-нибудь ерунду состряпал, Циолковский! — сидящий рядом подал ему банку.

— Ага. Ещё не закончил, но уже можно праздновать. — Юноша снял толстые очки в роговой оправе и спрятал их во внутренний карман кожаной куртки.

Автомобиль набрал скорость и полетел по ночным дорогам. Когда счетчик пробега отмотал двадцать два километра, «Ауди» остановилась у входа в ночной бар. Неоновая вывеска отбросила разноцветные пятна света на мокрый кузов.

Четверо приятелей покинули теплый и уютный салон, пропитанный запахами бензина, сигарет и освежителя воздуха. Поочередно они зашли в увеселительное заведение; позади предупредительно пискнула сигнализация.

— Я же говорил, что здесь много девчонок, — кивнул Лёха в неопределенную сторону, когда садился в одно из кресел в центральной части зала. Спутники расположились рядом и стали жадно изучать посетителей. Их было не более полутора десятков, и почти все — молодые, симпатичные девушки, проводящие субботнюю ночь в поисках временного кавалера при деньгах. Музыкальный центр изрыгал противные звуки попсовой песенки, ещё одной в бесконечной череде ошибочных творений ущербных исполнителей. Под эту неудачную пародию на музыку посетители весело говорили о чем-то, дымили длинными сигаретами, потягивали разноцветные напитки из высоких фужеров. В дальнем углу бара у самой стойки сидели за столиком трое мужчин неопределенной национальности. Один из них как раз разливал водку из запотевшей бутылки в три стопки. Второй расставлял поудобней принесенные официанткой пельмени на закуску. Очевидно, троица была либо хозяевами бара, либо «крышующими» братками.

— Слышишь, Игорек, — обратился Леха к приятелю, — те парни, они же вроде как мусульмане.

— Ну и что? — не понял Игорь. Сегодня он отдыхал со своими друзьями и не хотел думать ни о чем кроме отдыха.

— Так они ж водку глушат! Вот черти!

— Да им посрать на своего аллаха, как нам на Иисуса Христа, — отмахнулся Игорь. — Вот ты в Бога веришь?

Леха задумался, но попытался ответить честно:

— Верю!

— А чего тогда живешь одними грехами?

— А что, мне в монастырь подаваться, что ли? — возразил Леха. — Верю я в Бога, но жить по его заповедям как-то несподручно.

— Отчего так?

— Если жить по законам — хоть божьим, хоть человечьим, — тебя рано или поздно съедят живьем. Система ли, братва ли…

— А ты никогда не задумывался над тем, что коли каждый станет жить по законам, КАЖДЫЙ, то в мире не останется места злу, несправедливости, горю и прочим плохим вещам?

— Да брось ты, в самом деле, — прыснул Леха. — Даже в раю найдутся ушлые ребята, живущие не как все. Нарушать законы и запреты — любимое дело любого человека.

— Почему?

— Потому что человек — это дерьмо, — веско ответил Леха.

На том и порешили. Подошла официантка.

— Что будете заказывать? — вежливо спросила девушка в синем переднике и таком же синем чепчике с белой каймой.

— Э-э-э… — Леха посмотрел на приятелей. Те ещё не успели договориться, что будут брать, и он решил положиться на свой вкус. — Водки. Хорошей только, ноль семьдесят пять. Апельсинового сока литр. Пельменей и салатика какого-нибудь — на четверых.

— Достаточно оригинальный, надо сказать, вкус, — гоготнул Саня.

Девушка устало улыбнулась и отправилась выполнять заказ. Через пятнадцать минут на столе перед парнями появились источающие дурманящий аромат пельмени, приправленные майонезом и посыпанные зеленью, что-то вроде «зимнего» салата, графин с бесцветной жидкостью, в которой угадывалась водка, и такой же графин, но с соком. Леха разлил каждому по двадцать грамм, поднял стопку и напыщенно произнес:

— За то, чтобы всегда было полно малины и в любом огороде нас ждал добрый дядя Федот!

Это он намекал на известную шутку в форме стишка о том, как в чужой огород забрался маленький мальчик, а поймавший его с ружьем дядя Федот не стал валить пацана на месте, но позволил ему вдоволь насладиться ягодой.

Остальные со смехом поддержали друга. Стопки с тихим звоном ударились.

Прошло около часа веселых возлияний, и уже изрядно подвыпивший Саня сказал:

— Пойду я, познакомлюсь.

Он встал, задвинул кресло под стол и направился к ближайшим девушкам, без приглашения плюхнулся между двумя из них и о чем-то заговорил. Уже пять минут спустя Саня ругался с девчонками.

Наверное, не понравился он красавицам, подумал отстраненно Игорь. Леха пару минут наблюдал за происходящим и не заметил никакого подвоха. С постным лицом он пошел вслед за приятелем и уселся рядом. В этот же момент двери бара распахнулись, и внутрь завалились трое здоровенных верзил. Они медленно, точно во сне, поворачивали толстые шеи в поисках своих подруг, и сразу заметили произошедший скандал. Точно так же медленно верзилы подошли к тому столику, схватили ничего не понявших парней за шкирку и волоком протащили их к выходу. Посетители молча наблюдали за сценой, забыв о своих напитках, закусках и разговорах.

Игорь бросил на стол несколько сотенных банкнот, схватил в охапку куртки Лехи и Сани, сказал четвертому, Максу:

— Пойдем скорее.

На улице с асфальта поднимались донжуаны-неудачники. Они громко матерились и отряхивали одежду от мокрой грязи. Леха, заметив друзей, начал размахивать руками и заводить себя:

— Нет, вы видели? Эти козлы ни за что выкинули нас! Ну ничего, сейчас мы им покажем!

Игорь всучил ему куртку.

— Не стоит, — сказал он, положив на плечо другу ладонь. — Они изобьют нас в мук*. Посмотри на себя, ты еле на ногах стоишь.

— Да ну! Нас четверо, а их трое, — вставил Саня, тоже готовящийся к предстоящей потасовке.

— Я знаю, о чем говорю. Лучше просто уехать отсюда.

Парни ещё недолго матерились и стреляли взглядом в дверь бара, а затем стоять под противным дождем надоело. Хлопнули двери «Ауди», зажглись фары, заревел мотор. Леха вдавил в центр руля, и с протяжным сигналом машина круто развернулась.

Спустя четверть часа автомобиль подкатил к круглосуточно работающему торговому павильону. Нетвердой походкой Саня зашел внутрь, какое-то время пробыл там и вернулся, держа в руках пакет, набитый жестяными банками «Туборга». Хронометр на панели управления показывал два часа ночи.

— Снаряды подвезли! — радостно отреагировал на появление пива Леха.

— Мужики, хреново мне что-то… Может хватит буха*ть на сегодня? — Макс был пьян в дым и едва шевелил языком.

— Будем пить, пока есть пиво, — возразил Леха, все еще держащийся молодцом.

— Пока есть деньги, — поправил его Саня.

Прошло какое-то время, и очередная партия пенистого алкоголя подошла к концу. Макс отказался пить и уснул на заднем сидении. С заплетающимися языками Игорь, Саня и Лёха вели пьяную беседу о какой-то ерунде, пока последний не хлопнул руками по рулю и не сказал:

— Короче, сейчас все уснут к чертовой бабушке. Надо прокатиться.

— На-до, — кивнул приятель и протянул руку к ручке регулирования громкости звука на магнитоле. Салон вмиг наполнил мощный звук, не разбудивший, однако, спавшего сзади Макса. Заработал мотор, и машина рванула с места, набирая скорость. Продавщица в павильоне только покачала головой.

От бара друзья отъехали где-то без пятнадцати два ночи. Сейчас часы светились цифрами «03:56». Всё это время они провели в автомобиле, катаясь по ночному городу. Рекой текло пиво. Чудом не разу не встретился милицейский патруль или ловко прячущиеся «гаишники». Чудом нетрезвый водитель не угодил в аварию.

Ночью город преимущественно спал. На дорогах встречалось очень мало транспорта. Наплевав на правила, Леха гнал по улицам, проскакивал светофоры на любой их цвет. Несколько раз он ловко подрезал таксистов, вызывая тем самым одобрительные возгласы Сани. Однажды даже пришлось погоняться с какой-то старой иномаркой со светящимися на крыше «шашечками», и гонка окончилась полной победой «Ауди».

Однако на одном из светофоров всё же пришлось остановиться, пропуская целую вереницу тентовых военных грузовиков. Пользуясь моментом, Леха начал прикуривать сигарету, что получилось только с пятой попытки.

— Смотри, там девчонки! — ткнул пальцем в стекло Саня, указывая куда-то позади себя. — Давай к ним, елки-палки!

Леха перевел рычаг автоматической коробки передач в положение «R», что предполагает движение назад. Машина взревела и стала пятиться, постепенно ускоряясь. Контролировать движение пьяный водитель и не собирался. Вместо этого он уставился куда-то в сторону скверика, где Саня узрел представительниц слабого пола, «горящих» желанием познакомиться с пьяными юношами.

Удар оказался полной неожиданностью для всех.

Леха посмотрел назад и обомлел: «Ауди» на большой скорости ударилась в перед здоровенного внедорожника. Кажется, это был «Шевроле».

— Ё… — только и сказал Саня, увидевший, как все четыре двери черной машины распахнулись, и наружу вылезли крепкие ребята. Ему на секунду почудилось, будто оказался персонажем одного из многочисленных анекдотов на эту тему. Но всё происходило на самом деле, а не в шутку. Смеяться будет некому, похоже.

Игорь смотрел через заднее стекло на тех, что вылезали из внедорожника. Их лица казались смутно знакомыми, будто совсем недавно Игорь уже видел их. Но где и при каких обстоятельствах? Он не мог вспомнить.

— Гони, дурак, — приказал он.

— Что? — Леха, очевидно, ещё не до конца понимал всю глубину сложившейся ситуации.

— Гони, — повторил Игорь.

Ещё раз посмотрев в зеркала заднего вида, Леха буквально почувствовал, как ребята из внедорожника вышибают ему все имеющиеся в наличии зубы. Рычаг коробки передач встал в положение «D» — драйв. Левая нога нащупала педаль газа и утопила её до самого пола. Трехлитровый двигатель «Ауди» натужно взвыл, насадка на выхлопную трубу разразилась трубным звуком доисторического чудовища. Машина завизжала резиной, мгновение постояла на месте с повалившим из-под днища синим дымом сгорающей резины, и тронулась; братки из «Шевроле» не успели толком ничего понять.

Набрав чуть больше сотни километров в час, Леха перестал разгоняться и крепко держал руль, чтобы не дай бог не вылететь за бордюр. В голове шумел выпитый алкоголь, перед глазами повисла бесцветная и почти непрозрачная муть. Сделав музыку погромче, он глянул в зеркало заднего вида. Позади их настигал автомобиль, у которого была лишь одна фара.

Долго гадать, кто бы это мог быть, парни не стали. «Ауди» дернулась и ускорилась, одновременно перестраиваясь в правый ряд. Стрелка спидометра отметила полторы сотни и пошла дальше.

— Всё равно догонят, Лёх! — Саня не сводил глаз с приближающегося внедорожника. — Давай во дворы, попробуем спрятаться.

И что им вообще надо? Ну влетела в них тачка, так запомните номера и разыщите ее днем… Игорь ломал голову, почему лица братков так знакомы ему. Где же, где он мог видеть тех парней?

На первом же свороте водитель резко крутанул руль в сторону. Машина совершила оборот на триста шестьдесят градусов, рисуя колесами на асфальте четыре линии. Корма заскрежетала о невысокое ограждение, тормозя движение. Леха громко выругался, выправил руль и устремился в ночные дворы, утопающие в лысых тополях и мелком дожде. Следом в поворот не в пример лучше вошел «Шевроле»; его лишь немного занесло на скользкой дороге. Хищно нацелившись на мелькающие за стволами деревьев красные огни, он свирепо заревел и продолжил погоню.

Леха проскакивал двор за двором, петлял меж постройками, продолжая гнать на большой скорости. С заднего сидения послышалось ворчание и удивленные возгласы, но он не обращал на них внимание. Скоро показались ряды гаражей, и Леха вспомнил, что в одном из них — крайнем — есть заброшенная кирпичная коробка, где можно укрыться. Раскидывая гравий, колеса устремились туда.

Когда «Ауди» оказалась в гаражном комплексе, Леха выключил фары и в почти полной темноте, слегка разбавленной фонарями ближайшей улицы, докатил до коробки. Аккуратно въехать внутрь не получилось — машина зацепила левым бортом металлическую раму.

— Тихо, — шепотом приказал он, когда вырубил магнитолу. Из опущенного стекла неслись звуки приближающегося автомобиля.

В этот момент Игорь вспомнил, где видел парней из «Шевроле». И сразу догадался, что за нужда, или, вернее, обязанность заставляет их преследовать «Ауди». Опьянение стало быстро отступать, выветриваться. Игорь, сглотнув, рассказал приятелям о весьма нерадостной своей догадке:

— Это парни Сахметова.

Остальные поняли не сразу.

— Кого? Кая? — переспросил Саня.

— Да. Кажется, у нас проблемы оч-чень большие.

Приятели чертыхнулись и забеспокоились пуще прежнего. Они прекрасно знали, кто такой Кай Сахметов, и почему его братки сейчас преследуют «Ауди».

Рука сама нащупала небольшую, но увесистую железную дубинку под сиденьем, припасенную для экстренных случаев. Пьяный мозг поспешно разрабатывал возможные пути отступления, но никак не мог найти оптимального. С приличным оружием Игорь чувствовал бы себя намного лучше.

Звук двигающегося внедорожника то приближался, то удалялся, иногда вовсе пропадая. Пришла догадка, что братки прочесывают ряд за рядом в поисках наглых молодчиков. Мимо кирпичной коробки «Шевроле» так и не проехал.

Игорь облегченно вздохнул, когда звук направился в сторону дворов и утонул в них. Какое-то время все продолжали молчать и не шевелиться. А потом Леха ударил по рулю:

— Твою мать! Разбил тачку!

Он открыл дверь и вылез наружу. Вмятина на левом борту была отлично заметна даже в темноте: длинная широкая полоса от задней двери и до самого бампера. На корме отсутствовал номер, разбились фары, обнажив круглые лампочки; ещё одна вмятина вертикально перечеркивала зад машины, основательно погнув крышку багажника.

— Хорошо хоть, живы остались, — отдувался Саня.

— Кай, похоже, открыл на нас охоту, — невесело вздохнул Игорь. — Он понял, что мы его нагрели.

— Вот сука! — выругался Леха. — И что теперь делать? Валить?

— Кого? — усмехнулся раскрасневшийся от пережитого напряжения Саня. — Вернее, куда?

— Почем мне знать? — воскликнул Леха. — Только если Кай решил достать нас, он обязательно достанет!

— Сплюнь, дурак, — посоветовал Игорь.

На пыльный пол коробки вывалился Макс, проснувшийся только сейчас. Ноги не держали, поэтому ему пришлось на четвереньках уползти в дальний угол, откуда незамедлительно раздались характерные звуки, вслед за которыми пришел запах рвотной массы.

— Ой, блин, — отплевывался Макс, держась одной рукой за стену. — Укачало меня. — Он туманным взглядом окинул заброшенную гаражную коробку и почти не удивился. Спросил только: — Эт мы где?

Ещё двадцать минут парни находились в недостроенном гараже, обсуждали ночные происшествия. Через четверть часа они остановились перед подъездом Макса.

— Слышишь, Макс, мы у тебя переночуем, ладно?

— Не, парни, я, пожалуй, домой поеду, — отказался от возможности переночевать у приятеля Игорь. — Меня еще девушка ждет, сами знаете.

— Смотри только, аккуратней будь, — пожелал напоследок Саня. Джон

Капитан обнаружил бомбардировщик совершенно случайно, когда приземлился на парашюте. Теперь он вернулся к этому месту, так как бродил по лесу в поисках воды. Спасательные команды так и не прибыли, но Джон не расстраивался, собираясь ночью развести большой костер на берегу, который непременно привлечет внимание хоть кого-то. Правда, не давало покоя недавнее наблюдение за звездным небом, однако капитан старался не думать об этом. А если и думать, то только что-то вроде: «Мне показалось, я пережил шок и мне чудится невозможное».

На обширной поляне он сначала приметил высоченные деревья, опознанные сразу — секвойи. Затем взгляд капитана поднялся по стволам исполинов и замер на серебристом, но уже почерневшем от времени и коррозии корпусе самолета. Вряд ли хоть один американец не сможет узнать очертания легендарного дальнего тяжелого бомбардировщика времен Второй Мировой «Flying Fortress». А Джон, кроме своего американского происхождения, был еще и военным пилотом. Потому В-17 он опознал сразу.

Что за черт? Как он держится на высоте? Джон поначалу не имел желания вдаваться в подробности того, каким образом бомбардировщик вообще оказался тут, в лесу. Огромная машина висела на ветвях в густой кроне уже очень долго, а значит, держалась прочно.

Подойдя ближе к деревьям, Джон увидел в траве обломки правого крыла самолета и еще множество кусков металла и деталей обшивки разных размеров, почти сокрытые сочной растительностью. В свое первое пребывание на поляне Джон этих обломков не обнаружил. Джон также подметил одну странность: на самолете осталось два двигателя с левого борта, но двигатели с правого борта исчезли, будто отвалились до того, как самолет запутался в ветвях.

Парашют по-прежнему висел, запутавшись куполом в ветвях секвой. Прикинув, Джон сделал вывод: по стропам парашюта можно забраться к нижнему ярусу веток, а по ним, если потрудиться и не шлепнуться вниз, есть возможность добраться до самолета. Правда, причин забираться на высоту нескольких десятков метров капитан не видел, потому решил отложить исследование мертвого бомбардировщика до поры до времени. Он погулял по окрестным зарослям, нашел немного пресной воды на дне неглубокого оврага и утолил жажду. Попутно Джон пробовал известные ему плоды, в том числе виноград и персики, а так же папайю. Все, исключая папайю, имело чрезвычайно кислый вкус.

Но бомбардировщик не выходил из головы. В нем может быть работающая радиостанция, понимал Джон. С другой стороны, он отдавал себе отчет, что радиостанция, скорее всего, давно вышла из строя, так как бортовые батареи пробывшего в джунглях черт знает сколько времени бомбардировщика разряжены. И решившись-таки на трудное восхождение, капитан полез по стропам наверх. Подъем был очень труден и опасен, но мужество и упорство капитана получили свое вознаграждение: Джон забрался внутрь самолета.

Итак, что мы знаем о данной машине? Тяжелый бомбардировщик Boeing B-17 «Flying Fortress» начал серийно производиться в Соединенных Штатах в самом начале сороковых годов двадцатого века, но работы по его созданию шли уже в середине тридцатых годов. Эта машина принимала участие в войне с Японией и Германией, в том числе в знаменитой токийской бомбардировке, и, пожалуй, стала единственной в мире машиной, взлетавшей с палубы авианосца. Конечно, единственной в мире в своем классе. Достаточной легендарная машина внесла огромный вклад в развитие как инженерной мысли американских строителей летной техники, так и в развитие тактико-стратегических догматов и нормативов. Длина самолета составляла двадцать два метра, размах крыльев — около тридцати одного метра. Бомбовая нагрузка до восьми тонн, а масса самого бомбардировщика приблизительно равна семнадцати тоннам. Еще карабкаясь наверх, Джон понял: с самолета снято вооружение. По крайней мере, так называемая «подбородочная» пулеметная турель, расположенная под носовой частью самолета, пустела, как и турель под днищем самолета. Уже добравшись до бомбардировщика, Джон не нашел пулеметы в боковых пулеметных гнездах, а последовавший осмотр доказал, что самолет на самом деле полностью разоружен: в хвосте и на крыше также нет пулеметов. Зато в бомбовом отсеке осталось пять больших бомб, чистых и будто готовых в любой момент разорваться. Бомбы не дали Джону Карчеру как следует осмотреть внутренности самолета, ибо вызывали мучительное подозрение. Взорвутся еще, не приведи Господи, или самолет от моего веса накренится и рухнет вниз. Тогда плакала моя задница, черт бы побрал эту рухлядь.

Никаких трупов внутри бомбардировщика Джон не нашел, хотя экипаж «Flying Fortress» состоял из десяти человек. Значит, кто-то из летчиков спасся при аварии, и коли были трупы, их спустили с деревьев. Прикинув, в каком году машина могла свалиться на остров, капитан решил, что вряд ли встретится здесь с пилотами бомбардировщика. Они уже давно отдали концы на большой земле, успешно эвакуированные поисковым отрядом. Или сгинули тут, на острове, никем не найденные…

Джон мысленно отругал себя за чересчур пессимистичные и даже мрачные мысли и стал осматривать содержимое фюзеляжа. Ничего особо интересного ему найти не удалось, если не считать двух забытых, очевидно, автоматов и кое-какой провизии в жестяных банках. Ну, также капитан нашел и аптечки, и даже запасной парашют, но в данных находках он не нуждался. Пока не нуждаюсь… Радиостанция в искореженной кабине пилотов не работала, но Джон не особо рассчитывал на нее. Покидав вниз банки с консервами, Джон прихватил так же один автомат и все патроны, которые к нему сумел найти. Затем спустился на землю, пережив еще несколько минут стресса от опасной дороги, собрал найденное в полевую сумку, тоже добытую в самолете, и пошел к берегу. Ведь до захода солнца предстояло набрать в лесу достаточно сухих веток, заготовить сухих дров из поваленных деревьев, чтобы ночью над пляжем воспылал большой костер.

Едва солнце стало клониться к закату, Джон впал в состояние близкое к депрессии. Ведь он вполне доверял себе и своим чувствам, потому всерьез не думал, что пошлой ночью ошибся, не найдя на небосклоне знакомых созвездий. Хоть Багамские острова и расположены в непосредственной близости от так называемого Бермудского треугольника, в мистический характер произошедшего с ним капитан не верил. Грозы, в конце концов, разными бывают. И небо тоже.

Вздор. Как может небо быть разным? Оно одно и то же на всем полушарии, одни и те же звезды светят над Америкой и Европой, над Гавайями и Гренландией.

Вдруг Джон Карчер вспомнил кое-что, непосредственно связанное с Багамскими островами и им самим — пилотом истребителя ВМС США. А вспомнил он следующее.

Пятого декабря 1945 года с Форт-Лодердейла в небо поднялось звено бомбардировщиков В-17 «Flying Fortress». Шесть больших крылатых машин направились в тренировочный полет. Их маршрут следования был тем же, что и недавно у группы F/А-18. Тот же самый с точностью до мили, с тем же учебным бомбометанием в акватории Багамских островов. С тем же поднятием на сорок миль севернее. И всё бы ничего, вот только учебный вылет бомбардировщиков в 1945 году, который должен был проходить два часа, растянулся на целую вечность. Самолеты исчезли. Пропали. Растворились в океане, не оставив даже следа о своем крушении. Все шесть бомбардировщиков сгинули в ясную, как сегодня, погоду, над спокойным морем, с отлично работавшей перед вылетом авионикой, двигателями. Будто нечто провело невидимой рукой по небу и смазало звено, стерло…

Пятого же декабря, сразу после исчезновения девятнадцатого звена В-17 на их поиск отправили самолет-амфибию «Мартин Маринер». Спасатель долетел до места предполагаемого крушения и… связь с ним оборвалась. Следом шло поисковое судно, так же исчезнувшее навсегда. А дальнейшие поиски, в которых приняло участие до сотни самолетов и судов береговой охраны и ВМС, не принесли никаких результатов. Ни один самолет не был найден.

Джон хмурился, вспоминая эту историю. В Майями ее рассказывают в каждом баре, где веселятся летчики базы Форт-Лодердейл. История стала своеобразной страшилкой для всего летного состава военно-воздушной базы, выполняющего полеты в регионе пресловутого Бермудского треугольника.

Чушь. Никакого треугольника нет. Вернее, есть треугольник, но нет в нем ничего мистического, необъяснимого, необычного. Всего лишь весьма трудная для навигации акватория с большим количеством разнонаправленных течений, с рифами и глубокими впадинами, соседствующими с мелководьем, что и порождает опасные течения. По всему земному шару пропало за историю морской навигации множество кораблей — тысячи. Как и самолетов, ни с того ни с сего падавших в океаны. И лишь у Бермудских островов эта история получила таинственный оттенок, будто вода там проклята…

Чушь.

На берегу уже разместилась внушительная куча сухих веток и хвороста. Джон вспотел от труда, сильно хотел есть и пить, отдохнуть, но работу не прекращал, и уже к закату смог собрать необходимое количество древесины для разведения большого костра и поддержания в нем пламени хотя бы на пару часов. Стремительно сгущались сумерки, но Джон ждал полной темноты.

И вдруг он услышал в лесу неясный шум. Будто хрустнули ветки, на которые кто-то наступил. Источником шума вполне мог стать кабан или иное опасное животное, потому Джон быстро вытащил пистолет из кобуры, притаился и стал таращиться в сторону темных силуэтов деревьев.

Шум не повторялся долго, капитан подумал уже, что ему почудилось, но в следующую секунду из леса вышел… человек. Он шел медленно и явно без определенной цели наискосок от капитана. Лица Джон не видел, как и деталей одежды незнакомца, но почему-то этот ночной визит вогнал бравого солдата в ужас. Еще не понимая, что именно вызывает ужас, капитан следил за человеком. Обнаружить себя не позволяла куча веток, которые Джон приготовил для поддержания костра.

Человек подошел к воде, ноги его тут же промокли в набегающих волнах. Он постоял несколько минут совершенно неподвижно, будто рассматривал нечто у берега, потом повернулся и пошел по пляжу точно на капитана. Этот парень под наркотой, что ли? Или пьян?

Человек приближался. Его голова была уронена на грудь и неприятно болталась из стороны в сторону. Одежда на нем хоть и слабо различимая в темноте, казалась требухой. Волнение в груди Джона нарастало с каждым шагом незнакомца, а когда стало вовсе нестерпимым, капитан вскочил на ноги и крикнул:

— Эй, кто ты?

Он думал, что испугает человека. Но тот совсем не испугался. Наоборот, он вмиг замер на полушаге и резко вздернул голову. Человек смотрел прямо на капитана с расстояния шагов в пятьдесят.

Что-то с этим парнем явно не так. Он болен, решил Джон, чувствующий движение волос на спине и холодок, сковавший все тело. Но до сих пор он не мог понять, почему тот человек вызывает такие панические чувства.

Незнакомец простоял неподвижно секунду. А затем побежал к капитану, быстро, но вместе с тем весьма неуклюже, как будто бегать научился только сейчас. Расстояние между ними стремительно сокращалось, и нервы капитана не выдержали: он прицелился и нажал на спуск. Выстрел хлопнул и прокатился над пляжем. Пуля вошла незнакомцу точно в грудь, отчего тот свалился в песок навзничь и перестал подавать признаки жизни.

— Вот черт! — обругал сам себя Джон. Становиться убийцей ни в чем не повинного гражданского он не хотел.

Медленно, все еще под воздействием непонятного страха, Джон приблизился к убитому. На вид человеку было лет тридцать, его лицо сплошь усеяно было глубокими черными язвами, одежда изорвана в лохмотья, так что определить, что именно за одежда раньше была у незнакомца, не представлялось возможным. В груди чернела маленькая дырочка от пули, но кровь из раны не сочилась. Черт, я его завалил-таки…

Джон встал над трупом и задумался. Он пытался понять, кто же этот человек, что он делал на острове и — самое важное — какое время он тут пробыл. Ведь судя по одежде и состоянию кожи, мужчина жил в полной изоляции и крайней нужде довольно длительное время. Месяц, а то и несколько месяцев. А может и весь год.

Вдруг закрытые доселе глаза убитого широко распахнулись. Едва это произошло, Джон вскрикнул.

Матерь Божья! Что с его глазами?!

Мужчина молниеносно вскочил на ноги, не сводя страшного взгляда с капитана. Страшного потому, что его глаза были совершенно черны, как глубокие норы. Будто темные зрачки, у нормального человека не превышающие нескольких миллиметров в диаметре, здесь раскрылись на несколько сантиметров. Или вовсе отсутствовали.

Но глаза, сами глаза были на месте — Джон понял это, когда заметил отразившееся в них пламя второго выстрела.

Человек снова свалился в песок. На этот раз пуля угодила ему точно в лоб.

Джона Карчера затрясло. Никогда прежде он не видал столь отвратительных, столь пугающих глаз. Он не мог приложить ума, что явилось причиной такого изменения в их внешнем виде, но теорию невероятно расширившихся зрачков отбросил. Не могут зрачки так расширяться. Значит, у этого явно больного человека белки и роговые оболочки глаз отчего-то приобрели черный, смолянистый цвет. Заплыли нефтью, черт возьми…

Джон не хотел приближаться к трупу, ТЕПЕРЬ-ТО ТОЧНО трупу, ведь пуля раскроила ему череп. Что делать дальше, капитан не имел понятия. Его беспокоил, очень беспокоил внешний вид мужчины, подхватившего какую-то заразу. В тропиках и субтропиках заразы полно, человек неподготовленный может умереть даже от укуса комара. Но этот тип болен не малярией или желтой лихорадкой. Он болен чумой, если не хуже.

Едва в голове всплыло слово «чума», Джон отошел в сторону. В груди бешено колотилось сердце, в голове царил сумбур. Все еще по спине носились табуны мурашек, а тело трясло как при ознобе. Почему-то захотелось вооружиться получше, и капитан взял в руки найденный в бомбардировщике автомат. Он тревожно огляделся, нет ли кого-нибудь поблизости, кто может внезапно наброситься на здорового пока еще человека. Но больше на пляже никого не было.

Однако капитан по-прежнему не оставался один. Тот мужчина, которого он застрелил дважды, издал хриплый звук и стал подниматься. Теперь Джон не ждал, пока мужчина бросится на него, и открыл огонь из автомата. Очередь сухих хлопков и полыхнувшее пламя доказали: оружие боеспособно и в отличном состоянии. Незнакомец повалился с ног, но умирать не собирался. Он прохрипел что-то еще и пополз по направлению к капитану. Да когда ты уже помрешь, дьявольское отродье! Капитан дал еще одну очередь. Несколько пуль прошили голову мужчины и даже вырвали солидную часть мозга вместе с костями черепа, но тот и не думал умирать! Он утратил прыть и скорость, он едва полз к капитану, но все же ПОЛЗ!

— Умри ты, наконец, тварь! — воскликнул Джон вне себя от ужаса. — Подохни!

Третья очередь разметала голову мужчины на капли черной плоти и ошметки сгнивших мозгов. Больше невероятно живучий противник не издал ни звука, не шевелился и вообще казался мертвым. Теперь-то он точно мертв.

Джон на негнущихся ногах с великой осторожностью подошел к трупу. Все его существо кричало, рвало и метало, подстегивая капитана немедленно броситься сломя голову подальше от не желавшего умирать человека, но Джон попытался взять себя в руки. Он опустошил магазин автомата, прострелив труп еще раз. Затем быстро перезарядил оружие, отошел к разложенному костру и поджег его.

В ту ночь Джон не смог сомкнуть глаз, как и в ночь следующую. Наутро, когда все запасы древесины прогорели, а на горизонте так и не появилось ни одного судна, Джон нашел в себе смелость осмотреть труп. Крайне брезгливо он обходил мертвеца по кругу, разглядывал черные, но сухие язвы на его щеках, на руках, на прочих частях тела. Кое-где у трупа отсутствовали большие куски плоти, будто нечто откусило их. Ногти на пальцах рук и пальцах босых ног были полностью черны и длинны, что могло свидетельствовать о давнем пребывании этого бедняги на острове, а еще о том, что он точно заражен чем-то очень опасным. С наступлением дня Джон чувствовал себя лучше и теперь мыслил более разумно. Например, он знал, что человек в состоянии шока может довольно долго прожить после получения сильных ранений, никак не совместимых с жизнью. Так, солдаты во время боя, случайно подорвавшиеся на мине, продолжали ползти несколько минут даже без ног и таза, но ни медицина, ни биология этого объяснить не могут. Точно так же человеческий организм может определенное время функционировать без мозга (например, когда этот мозг ему вышибают автоматной очередью вместе с частью головы), что подтверждено несколькими поразительными фактами: в Европе, например, был рожден малыш, нормально проживший несколько месяцев, с поведением ничуть не отличным от того поведения, какое характерно для младенцев. И только когда он по неизвестной причине умер, а тело его подвергли вскрытию, растерявшиеся медики обнаружили полное отсутствие головного мозга у малыша. Вместо мозга там плескалось две-три сотни миллилитров жидкости. А во время Второй Мировой войны некоторые солдаты на поле боя лишались своих голов: начисто срезало осколками от взрывов. И безголовыми они продолжали бежать и даже стрелять.

Так что майор считал вполне возможным сохранение некоторых двигательных функций у смертельно раненого человека. А если принять во внимание то, что этот человек заражен чем-то…

Он умер или нет? Как ни старался Джон не задавать себе этот вопрос, он все равно крутился в сознании и не позволял окончательно успокоиться. Ночное происшествие произвело на пилота крайне отрицательное впечатление, вызвало массу вопросов без очевидных ответов. Например, один ли на этом острове зараженный, или их несколько? Если несколько, то Джон в любую минуту рисковал столкнуться с остальными, чего очень не хотел. Также висел в воздухе вопрос о заразности, если, конечно, убитый действительно был заражен, а не мертв изначально и поднят на ноги силой дьявола. На всякий случай Джон решил сжечь тело покойного, для чего собрал новую кучу хвороста в лесу, набросал прямо поверх трупа и запалил. Чтобы тело прогорело хорошо, майор жег над ним хворост почти полдня, и только когда осталась лишь куча обугленных костей, успокоился и позволил себе отдохнуть.

Но над океаном не летел самолет, а в океане не плыл корабль. Джон оставался один на один со странным островом и имел очень много шансов провести здесь еще одну ночь. Потому он, хоть и испытывал страх, углубился в джунгли, пополнил свой запас воды, набрал диких плодов и топливо для нового огненного маяка. Вечером он отыскал несколько банановых деревьев и нарвал бананов, которые вместе с консервами стали основной пищей капитана на несколько последующих дней.

Джон Карчер разжигал большой костер на северном пляже острова каждую ночь. Слава богу, больше никто не тревожил его ночных бдений. Утром, когда рассветало достаточно, капитан шел в лес и взбирался на дерево, чтобы поспать. Затем принимался искать древесину для нового костра.

Он настолько привык к такому распорядку за небольшое количество дней, что уже не мог жить иначе. Джунгли давали ему воду и кое-какую растительную пищу (стрелять дичь капитан отказался, на всякий случай экономя патроны), а также большое количество сухостоя и хвороста. По ночам он разжигал яркое пламя и в надежде сидел рядом, грелся и размышлял о своей печальной судьбине. Утром уходил на облюбованное в полумиле от берега дерево, в ветвях которого проводил несколько часов тревожного сна. Затем все повторялось.

Но однажды вечером Джон заметил, что небо над океаном темнеет быстрее обычного, а вскоре увидал и тучи. Приближался шторм, так что разводить огонь не было никакого смысла. Джон тоскливо посмотрел на уже собранную в кучу древесину, не сомневаясь, что ветер и волны разметают ее в пух и прах, потом собрал все вещи и укрылся в лесу на своем «любимом» дереве. Шторм налетел стремительно, и только что умиротворенно дремавшие джунгли превратились в ревущий мир воды, грохота и молний. Не поспав и минуты, смертельно уставший капитан к утру, когда буря улеглась, вернулся на берег.

И сразу увидел многочисленные предметы, выброшенные во время шторма на пляж. Не долго ломая голову, откуда здесь все эти обломки, Джон понял: где-то поблизости потерпело крушение судно или же в воду упал самолет. А значит, могли остаться выжившие.

Истосковавшийся по человеческому обществу капитан решил идти по пляжу, осматривая обломки, так как среди них могли оказаться полезные вещицы. Он почему-то не сомневался, что найдет и людей — живых, притом, людей, если продолжит двигаться по пляжу.

И он нашел таких людей. Но они ему не понравились. Еще издалека приметив несколько фигур, шатающихся без очевидного дела между водой и лесом, Джон припустил. Его глаза горели счастливыми искорками, уже созревал диалог с потерпевшими крушение бедолагами, все существо ликовало при мысли, что одиночество осталось позади. Джон даже не упрекал себя в столь эгоистичных мечтаниях, потому что хотел избавиться от тоскливого, опасливого существования в изоляции. Он хотел человеческого общества.

Но так его и не получил.

Джон споткнулся, упал в песок и быстро отполз к деревьям, едва понял одну очень неприятную вещь: люди впереди сновали по пляжу совсем не как убитые горем или занятые чем-то. Они бродили с болтающимися на груди головами, с повисшими плетьми руками, даже сталкивались иногда. Они вели себя как тот мужчина, зараженный, которого Джон пристрелил несколькими днями ранее. Они вели себя как сомнамбулы.

Да что же это?! Джон был и разочарован, и испуган одновременно. Скрываясь в траве, он подполз к сомнамбулам поближе, так что стали различимы даже мелкие детали их облика. Прежде всего — это глаза, которые замечал Джон каждый раз, едва кто-то поднимал голову. И каждый раз капитан вздрагивал от ужаса. Глаза ТЕХ людей не имели ничего общего с нормальными человеческими глазами, они были черны как уголь, глубоки, начисто лишены белков. Кажется, из них сочилась какая-то темная не то жидкость, не то слизь. Кроме того, Джон увидел на теле каждого сомнамбулы обширные рваные раны, будто укусы крупных животных. У одного пожилого мужчины рана на бедре была столь серьезной, что проглядывалась белая кость, потому он сильно прихрамывал на раненую ногу. Такие травмы не могли быть получены при катастрофе. Они появились уже тут, на острове, верил Джон. А то, что эти люди стали жертвами какого-то крушения, Джон понял по их весьма неплохо сохранившейся одежде, почти новой, лишь испачканной кровавыми пятнами и кое-где — грязью.

Иногда ходячие мертвецы, как окрестил их Джон, сталкивались и набрасывались один на другого. Завязывалась скоротечная схватка с нечеловеческими взрыкиваниями и почти собачьим лаем. Люди кусали друг друга, царапали ногтями, наносили серьезные увечья, после чего либо расползались в стороны, будто ничего не произошло, либо один начинал пожирать другого.

Когда Джон Карчер увидел последнее, то чуть не вывернулся наизнанку. Даже рот прикрыл ладонью, опасаясь, как бы съеденная утром пища не оказалась снаружи. Пресвятая Мария, да они каннибалы! Ходячий мертвец отрывал зубами куски плоти своего недавнего противника, пока тот бился в конвульсиях и булькал. Но едва ли он успевал насытиться: «пища» отползала в сторону.

Капитан насчитал около двадцати ходячих мертвецов, которые с наступлением сумерек будто по команде двинулись в лес и вскоре пропали там. Весь день капитан лежал в своем укрытии и натерпелся такого ужаса, какой недоступен больше никому. Он утратил всякое желание искать живых людей, зато дико захотел найти безопасное укрытие, где бы зомби (к вечеру Джон стал называть полумертвых каннибалов именно так) не достали его. Тут же вспомнился В-17, застрявший в кронах секвой. Самолет теперь был единственным безопасным местом на всем острове, считал Джон. Ни о каких кострах не могло идти речи, и поддавшийся панике и нечеловеческому страху капитан ринулся в лес.

Он бежал не разбирая дороги, и постоянно мерещилось, будто его преследуют зомби. Он видел их, мелькающих в зарослях, с черными глазищами и окровавленными ртами, со скрюченными пальцами и изорванными телами. Он слышал их позади себя, хрюкающих, хрипящих и булькающих. Он мчался быстрее и быстрее, быстрее и быстрее, перепрыгивал широкие овраги, разбивал завалы. Так быстро капитан еще никогда не бегал, и уже никогда не побежит.

Тогда он совершенно не отдавал себе отчет в своих действиях. Вполне возможно, что зомби ему мерещились, и ничто не мелькало в зарослях, ничто его не преследовало. Он мчался по лесу, пока внутреннее чутье не привело его точно на поляну, где нашел свое пристанище бомбардировщик. Подобно опытному акробату капитан невероятно быстро вскарабкался сначала по стропам парашюта, а потом по ветвям, в спасительное лоно «Flying Fortress», где немедленно забаррикадировался в кабине пилотов.

Следующие сутки Джон Карчер провел в бреду. Он галлюцинировал, ничего не ел и совсем не пил. Ему казалось, что самолет летит над островом, где обитают ожившие мертвецы. Что-то ломается, и правое крыло самолета отрывается, падает в океан. А сам бомбардировщик с ревом пикирует в густой лес и каким-то волшебным образом застревает на деревьях в сотне метров от земли. Но тут же живые мертвецы начинают проворно карабкаться по деревьям, пока не забираются в самолет и не перегрызают глотки всем летчикам. Напоследок мертвецы оставили себе Джона Карчера, забаррикадировавшегося в кабине…

Джон очнулся. Он был вспотевшим, его знобило, хотелось пить. Во фляге оставалась вода, а в другой — коньяк. Капитан глотнул и того и другого, вспоминая, где находится и почему. Фляжка с коньяком была гладко отполирована, так что при известной необходимости ее можно использовать как зеркало. И Джон с ужасом увидел в этом зеркале свое отражение. Оказывается, он совершенно поседел. Но рассудок постепенно восстанавливался, что радовало и обескураживало одновременно. Лучше б я сошел с ума и больше ничего не знал, не помнил, не видел. Однако здравый смысл подсказывал: не все так плохо. Он в безопасном укрытии, где есть немного пищи и оружие. Правда, с водой было туго, но от поляны до ближайшего оврага, в котором стоит дождевая вода, всего пять минут ходу. При определенном везении можно прожить в самолете довольно долго…

По мере того как силы восстанавливались, капитан утверждался в своем желании выжить. Он уже разрабатывал примерный план действий, включающий в себя и добывание пищи и воды, и периодическое разведение костров на берегу, и рытье волчьих ям для тех, зараженных. Как вдруг до слуха Джона донеслись очень тревожные звуки: кто-то забрался на деревья и вот-вот проникнет в самолет.

Капитан затрясся. Снятый с предохранителя автомат он выставил перед собой, невидимый для того, кто хочет забраться в самолет, из-за баррикады. Джон пережил много страха, прежде чем в кабину полезло нечто. И в ужасе нажал на спуск.

Оказалось, ему посчастливилось: в самолет забралась вполне нормальная, здоровая и ЖИВАЯ девушка-украинка, а внизу, у деревьев, ее ждали два крепких парня. Джон благодарил Бога за столь обнадеживающую встречу и уже начал верить, что спасение близко.

Но судьба, как известно, вещь непредсказуемая.

Как сказать им о том, что творится на острове? Как заставить их поверить моим словам? Джон не знал даже, стоит ли этим людям рассказывать о своих наблюдениях. Ведь они могли не поверить ему, могли даже оставить где-нибудь в джунглях или пристрелить как бешеную собаку. Джон маялся, метался, не решаясь никак сообщить своим новым знакомым об опасности, таящейся в лесах острова. Но он медлил, ведь в компании людей впервые за много дней ощутил себя в относительной безопасности, ему нравилась беспечность парней, их высокая выдержка и смелый, оптимистичный взгляд на будущее после пережитого крушения круизного лайнера. Капитан не хотел кончать это, не хотел вновь возвращаться в состояние постоянного страха. Потому и медлил.

Но сказать им о зомби было его долгом. Так что, приняв решение, Джон начал издалека. Сначала он поделился своими наблюдениями касаемо звезд, а значит, и местоположения этого острова. Все четверо находились не в Атлантике, по крайней мере, не в Северной Атлантике на известных всему миру и заселенных Багамах или Бермудах. Затем он хотел рассказать и о мертвецах, так как краем уха слышал историю, в которой оттащенные с солнца в тень леса трупы исчезли. Джон знал, КАК они исчезли: просто встали и ушли, перед этим, очевидно, покусанные теми, кто уже обитал в зарослях.

Но Джон не успел это сделать. Когда компания вышла на берег океана, Джону захотелось посмотреть на останки судна. Он считал, что парни преувеличили расстояние от острова до разбившегося корабля, так что оставалась надежда добраться до судна вплавь. Если нос корабля над водой, значит и радиорубка тоже над водой, вероятно, в целости. А где радиорубка, там лишний шанс на спасение.

Никто не пожелал идти вместе с капитаном, потому он, лишенный, к слову сказать, своего оружия, отправился один. Около часа он брел по песку, прислушиваясь то к шелесту волн, то к доносящимся из джунглей звукам. Сердце глухо стучало, страх обволок тело и постоянно подначивал вернуться, но Джон сильнее страха испытывал другое: желание свалить подальше с проклятого острова. Он уже не сомневался, что немного свихнулся, потому что в голове постоянно возникали странные, неописуемые видения, сумбурные воспоминания, но желание выжить доминировало над всем и оставалось острым.

Джон, наконец, заметил белеющее судно. Как и говорили парни, оно было очень далеко. И проблема состояла не в том, что никто не сможет добраться до него вплавь, а в том, что между судном и берегом могло быть сильное течение, утянувшее бы пловца прочь от острова. Но все-таки Джон решил попытаться достигнуть корабля, даже если ему придется плыть туда самостоятельно, рискуя быть унесенным в открытое море.

Для начала капитан решил обсудить с парнями возможность постройки плота. Если плот окажется достаточно легким и хорошо управляемым, с парусом, то при отливе можно попытаться доплыть на нем до заветной цели. Я поплыву сам, если они сачканут, думал Джон Карчер. А если они откажутся помочь мне построить плот, я их убью.

Разглядывая останки «Серенити», капитан не заметил, как к нему сзади подобрался враг. И слишком поздно среагировал, уходя от нападения.

Джон вскрикнул, заваленный крепким мужчиной в белой форме матроса. Мужчина оказался негром, настоящим африканцем, потому черные глаза на его лице едва ли были заметны. Зато очень заметными оказались белые зубы, крепко сидящие в розовых деснах. Зубы тут же сомкнулись на ноге капитана, отчего по всему телу выстрелила сильная боль. Джон заревел, пытаясь отползти от мертвеца, но был придавлен его весом. Негр же вгрызся еще глубже в ногу и вырвал с внутренней части бедра солидный кусок. Джон не мог кричать и звать на помощь, потому что задыхался от боли и страха, но даже если бы и крикнул, никто его не услышит: слишком далеко сейчас парни и оружие.

Суки, они забрали мой пистолет!

Буквально животная злоба вскипела в капитане. Он был в гневе от своего безоружного положения, от гневался на троицу засранцев, лишивших его единственной возможности противостоять мертвецам и тем самым сохранить себе жизнь. Он был в гневе от этого грязного матроса, терзающего ногу, будто голодная собака — кусок мяса. Гнев, дикая ярость придали Джону Карчеру сил, и он лихим пинком скинул негра с себя. Пока тот рычал и поднимался для нового броска, Джон уже вскочил на ноги. Глаза быстро окинули взглядом прилегающее пространство пляжа, и Джон заметил несколько отличных обломков металлических труб и деревянных досок. Он схватил кусок доски, со всей силы саданул по голове матроса, отчего доска раскрошилась, затем поднял с песка огрызок трубы и размахнулся. Тебе конец, тварь… Джон с великим облегчением понял, что уже не боится мертвеца (или зараженного болезнью вроде бешенства — не суть важно). Он чувствовал себя королем ситуации и был рад, что сейчас за спиной, омываемая волнами, медленно умирает «Серенити». Ведь именно она вложила в руки капитана этот замечательный обломок металлической трубы.

Джон что есть мочи ударил негра сбоку по голове. Тот рухнул на песок, брызнув в противоположную удару сторону кровяным фонтаном, и захрипел. Впавший в ярость капитан нанес сверху еще десяток ударов, пока голова негра не превратилась в бесформенное кровавое пятно. Но даже тогда Джон не угомонился и продолжал дубасить мертвеца трубой, а когда та случайно выпала из рук, Джон схватил большой плоский камень и наносил удары им.

Противник был уничтожен. Он не выказывал желания продолжать борьбу, да и не мог, ибо ни одна кость, наверное, у него не сохранилась целой. А голова — та вообще отсутствовала, и на ее месте теперь сочилась кровью куча фарша. Джон устало отбросил камень и пополз к океану. Он плюхнулся в воду и несколько минут просто лежал на волнах, покачиваясь, то прибиваемый к берегу, то оттаскиваемый обратно. Затем силы стали возвращаться, Джон тщательно вымыл лицо и руки, избавляясь от чужой крови, а заодно постарался прочистить и загаженную одежду. Когда капитан выжимал свой летный комбинезон на берегу, то с неудовольствием ответил один факт: кровь из нанесенной мертвецом раны не шла. Рана была глубокой, серьезной, но совершенно не кровоточила.

Подох наш матросик…

А это наталкивало на вовсе страшную мысль: заражение. Вот никогда бы не подумал, что больная фантазия киношников может воплотиться в реальность, усмехнулся Джон. Возвращаясь к остальным, он понял, какое новое чувство пришло на смену апатии и страху.

То было чувство стопроцентной обреченности. Чувство близкого конца.

* * *

Его бросало то в жар, то в холод. Тело знобило и лихорадило, но Джон старался не выказывать недомогания. Он не тешил себя надеждами, что все пройдет. Нет, он почему-то твердо знал: моряк по имени Саймон (скорее всего, тот негр на пляже сегодня — именно он) передал через укус свою болезнь. Некий вирус, вызывающий то ли бешенство, то ли чуму, то ли все вместе. Вирус, который способен оживить даже труп, вирус, против которого нет вакцины.

Джон умирал и осознавал это. Конечно, после того как он окончательно заболеет, он будет еще жив, но разве живым он назвал бы того мужчину, ночью вышедшего на пляж? Разве жизнью отдавало во взгляде матроса Саймона? Разве живыми были те люди, рвавшие друг друга зубами и, кажется, даже не испытывавшие при этом боли? Нет, они все мертвы. Не важно, что их физиология еще работает, не важно, что они по-прежнему двигаются, издают звуки, ищут себе пищу. Неважно всё это.

Я умираю, черт возьми. Джон понимал это так же ясно, как и то, что вокруг бушует гроза. Но почему-то в его сердце почти не было сожаления или печали. То ли он успел натерпеться ужасов и попросту устал от всего на свете, то ли таким образом показывала себя болезнь. Но он был почти спокоен, если не считать тлеющей обиды и сокрытой пока ярости. Они лишили меня оружия. И возможности уберечься от мертвеца…

С момента укуса перед глазами плавали разноцветные круги, разные по размеру, но очень навязчивые. Иногда Джон даже взмахивал рукой, неосознанно пытаясь «прогнать» надоедливые пятна и окружности. Джон чувствовал, что его тело горит, будто при высокой температуре. Рана на ноге, что удивительно, вообще никак себя не проявляла и даже не мешала передвигаться. Джон не хромал, хотя по логике вещей непременно должен хромать.

Гром, дождевые потоки, молнии — все это отвлекало Джона от собственных ощущений. Он не успевал как следует разозлиться на парней из-за оружия, не успевал погрузиться в лихорадочный бред, который при высокой температуре просто обязателен. Все еще преследующие его видения мелькали перед внутренним взором, крутились в беспорядочной метели воспоминаний, переживаний, обрывков мыслей, слов и снов. Джон полагал, что именно это и называется «прожить заново всю свою жизнь перед тем, как умереть». И он полностью отдавался этим галлюцинациям и видениям, не противясь ничуть.

— Вы в порядке? — обеспокоено смотрела на собеседника девушка. — Вам плохо?

— Нет, нет, мне даже хорошо, — попытался улыбнуться Джон.

— Выглядите, будто у вас жар, — не поверила ему Марина. — Дайте-ка, я потрогаю ваш лоб

— Нет! — Джон резко одернул руку девушки от себя. Мгновенная вспышка ярости заложила уши пробками, а глаза увлажнились. Но капитан быстро пришел в себя. — Простите, я не хотел напугать. Я в порядке, правда.

Девушка по-прежнему не верила, но больше не пыталась дотронуться до мужчины.

Мне даже хорошо… Джон погрузился в раздумья. Что такое смерть? Ничто. Смерть — это ничто. Она приходит тихо и незаметно, берет тебя в свои руки и уходит. Куда — неизвестно, но уходит она вместе с тобой на руках, и нет тебе больше обратной дороги. Тебя самого больше нет. А ведь это так приятно — не существовать. Чем это хуже существования? Боль, страхи, переживания, проблемы — вот что сопутствует жизни. А смерти сопутствует лишь полное, тотальное ничто, абсолютное забвение, растворение, исчезновение в никуда. Не так уж и плохо — умереть. Лучше, чем жить и мучаться, скажем, будучи инвалидом. И уж точно лучше жизни, в которой для тебя не осталось ничего родного, близкого, как у людей, в один день утративших всех своих родных. Смерти бояться — значит бояться жить. Конечно, смерть не стоит искать лишь потому, что ты храбрец со стальными яйцами, и тебе все нипочем. Она сама найдет тебя, когда посчитает нужным.

Джон сидел, глядел на трепещущую под дождем траву и улыбался. Он старался представить себе, что может быть после смерти, но никак не мог это сделать, и потому забавлялся. Ведь после смерти нет ничего совершенно: ни рая, ни ада, ни второй жизни, ничего. А значит, и представить что-то не получится. Капитан подумал, что умереть вот так вот, зная, что очень скоро тебя не будет, гораздо приятнее и лучше, чем помереть от внезапного инсульта или инфаркта в старости. Идешь ты себе спокойно по улице, и вдруг — бац! И нет тебя. Хотя нет, не так.

Джон мысленно нарисовал картину теплой, уютной гостиной. На окнах висят тяжелые шторы, плотно закрывающие вьюгу, что воет снаружи. Снег летает в темноте, носимый ветром, но он тебе не страшен. Ты дома, в своей милой и родной гостиной, сидишь в глубоком мягком кресле с пледом на коленях, ноги твои в пушистых тапочках покоятся на пуфике. Чуть в стороне потрескивают в камине сосновые поленья, огонь гудит жаром, устремляется в трубу. Перед тобой на стенах развешаны фотографии родственников: любимой жены, с которой ты прожил много счастливых лет и все еще помнишь ее молоденькой, сексуальной девочкой с упругими формами, так умело занимающейся сексом; рядом с фотографией жены висят снимки твоих детей, сына и дочери. Сын стал выдающимся юристом и уже занимает пост вице-президента крупной компании, у него недавно появился ребенок — тоже сын, а жена его так сильно напоминает твою собственную, так красива и мила, что ты иногда путаешь их, жену и невестку. А вот и фотография дочки. Она пошла в тебя, но, надо признать, гораздо симпатичнее, чем ты. Она настоящая красавица, королева школьного выпускного бала и очень умна. Она уже поступила в колледж, но так и не нашла себе парня. И это хорошо, пускай конфетка останется неразвернутой подольше.

Ты переводишь взгляд с фотографий на любимого пса, спящего между тобой и камином. Верная псина уже не первый год сопровождает тебя на охоте, приносит по утрам почту и так нежно ласкается, стараясь облизать тебя мокрым языком, что ты постоянно смеешься при этом.

А по телевизору сейчас начнется отличный фильм. Ты видел его уже не раз, но фильм действительно отличный, так что тебе ничуть не противно смотреть его вновь и вновь. Он напоминает о былых годах, о событиях давно минувших дней, и все эти события, ситуации и происшествия приятны, теплы и веселы. Вот, сейчас пройдет рекламный ролик, затем милая девушка расскажет о погоде на завтрашний день, и на основании прогноза ты решишь, стоит ли завтра заводить машину и ехать в гости к сыну, чтобы побыть с внуком, или лучше переждать непогоду. Завтра, к тому же, обещала навестить дочка — в том случае, если погода не позволит ехать в соседний город. Ведь дочь сейчас близко, на другом конце квартала, отмечает день рождения своей лучшей подруги.

Рядом с креслом стоит небольшой столик из стекла и дуба. Ты протягиваешь руку и берешь кружку горячего кофе, крепкого и сладкого, со сливками — то что ты любишь. Ты делаешь глоток, теплая жидкость попадает внутрь, и оттого еще приятнее, еще душевнее становится. Бормочет реклама, воет за окном вьюга, а ты наслаждаешься моментом. Ставишь кружку на столик, достаешь из лежащей там же пачки сигарету, раскуриваешь. Голубой дымок поднимается к потолку, медленно расползается по гостиной, а ты разгоняешь его струйкой дыма серого — с удовольствием выдыхаешь аромат, расслабляешься еще больше. Пес дернул ухом, проворчал что-то во сне; наверное, ему приснилось нечто хорошее.

Скоро вернется любимая жена. Она сейчас на вечерних курсах по вязанию. Хочет научиться на старость лет вязать свитера, что ж, пускай. Ты никогда ни в чем не отказывал ей, и потому она любит тебя до сих пор. А ты любишь ее, любишь глубокой и полновесной любовью, точно такой же, как и много лет назад, когда украдкой целовались вы за амбаром.

Реклама кончилась. Начался один из любимых тобой фильмов. Ты предвкушаешь приятный просмотр, и тут вспоминаешь, что на кухне есть приготовленные женой круассаны с джемом. Что может быть лучше, чем посмотреть хороший фильм и пожевать чего-нибудь вкусненького? Ты кладешь сигарету на край пепельницы, делаешь глоток кофе и встаешь. Пес опять проворчал что-то во сне, но не услышал, как ты поднялся. В мягкий тапочках по ворсистому ковру ты направляешься на кухню. Сначала проходишь в коридор, соединяющий все комнаты на первом этаже, где на стенах висят красивые бра, а в одном из углов стоит подаренный сыном декоративный напольный светильник в образе уличного фонаря, но гораздо красивее. Ты идешь по коридору, предвкушая круассаны, фильм, кофе, сигарету, вернувшуюся с вечерних курсов жену, приехавшую в гости дочку, дурачество с внуком, как вдруг…

Бац!

В груди что-то ломается, взрывается, скрежещет. Острая боль, будто от сквозного ранения плохо обработанным копьем, разрывает твою грудь в левой части. Ты мгновенно бледнеешь, тихо стонешь и заваливаешься набок. Ты не дурак и не столь наивен, чтобы не знать, что происходит. Ты понимаешь: наступил сердечный приступ. Смертельный приступ. Хватаешься за напольный светильник, и он падает, разбивая плафон. В грохоте, пока осколки стекла еще летят в твое лицо, ты ясно осознаешь приближение смерти. Ты ТОЧНО знаешь, что она наступила, ты ТОЧНО знаешь, что тебе не выкарабкаться. Ты уже видишь непроницаемую мглу, в которой не будет ни сына, ни внука, ни дочери, ни жены с вечерними курсами, ни сигареты с кофе, ни круассанов и отличного фильма. Там не будет даже тебя. Ты осознаешь, что больше не увидишь жену, что не успел попрощаться ни с нею, ни с детьми, ни даже с соседом, который задолжал тебе снегоуборочную лопату. Впрочем, на соседа тебе плевать. Последний раз в жизни тебя обволакивает чувство огромной скорби и печали, ведь тебе больше не видать тех, кого ты так любишь, тебе больше не видать того, что тебе всю твою жизнь было так важно, что стояло на первом месте и заставляло идти вперед, прорываясь через любые трудности. На несколько секунд ты погружаешься не в просмотр своей жизни в перемотке, нет, а в неописуемую, необъятную печаль, границ которой уже не увидишь даже. Ты не встретишь жену ласковым поцелуем, не ощутишь аромата ее духов, не пригласишь досмотреть фильм вместе. Ты не увидишь свою дочку, чуткую и воздушную. Ты не покачаешь на коленях шалуна-внука и не пожмешь мужественную руку сына. Всего этого ты уже не сделаешь никогда, как бы ты ни хотел обратного.

Все, конец. Тушите свечи, господа. Волшебство под названием жизнь окончилось. Далее — небытие в самом наиглубочайшем понятии этого философского слова. Дальше — смерть.

Ты лежишь на холодном паркете коридора, так и не дойдя до круассанов. Несколько секунд ты в ужасе переживаешь неописуемое несчастье об утрате всего, чем жил. Ты точно знаешь, что такого горя, такого сожаления еще никогда не испытывал. Смерть пришла внезапно, налетела из-за угла коридора, поразила в сердце и завалила на пол. Смерть мгновенно победила тебя, и теперь тебя не станет. Не станет всего через секунду, и эту секунду ты в огромной скорби пытаешься посвятить созерцанию образов любимых тобой людей. А единственной сознательной мыслью, что посетила твою голову в момент сердечного приступа и до самой смерти, стала: «Какого черта я не бросил курить двадцать лет назад?!»

Конец. Темнота растворяется в тебе, а ты растворяешься в темноте.

Джон передернул плечами. Нет, он не хотел бы такой кончины. Только не такой. Повернув к Марине бледное лицо, капитан попросил:

— Будьте добры, достаньте мне сигарету.

Девушка выполнила просьбу, и Джон закурил. Он был рад, что последние дни перед смертью пробыл на острове. Он отвык от большой земли со всеми ее прелестями, которые было бы так жалко потерять. Он пережил ужасы, которые отгородили его от прошлого, от всего прошлого, от всего мира. По сути, ему нечего стало терять. У него не было жены, которая пришла бы с вечерних курсов и обнаружила распростертое на паркете коридора мертвое тело мужа в россыпи стеклянных осколков. У него не было дочери, которая тем же вечером прибежала бы в слезах от подружки, красная от вьюги, в мгновение ока сменившая веселую пирушку на необходимость немедленно осознать смерть отца. У него не было сына, который приехал бы ночью бледный и суровый, готовый на любые траты по случаю намечающихся похорон, держащий себя как всегда в руках, но на деле рыдающий глубоко в душе. У него не было собаки, осторожно обнюхавшей бы неживое тело и заскулившей от горя. У него не было соседа, так и не вернувшего лопату, но честно прибывшего в день похорон на кладбище с траурным видом. У него не было теплого пледа, мягкого кресла, стеклянного столика, недокуренной сигареты, сладкого кофе, начавшегося фильма, свежих круассанов, красивого светильника.

У него не было ничего. Потому смерть не показалась ему чем-то плохим.

Хотя я не прав, усмехнулся про себя Джон Карчер, сигарета у меня все ж есть…

Джон последний раз затянулся и почувствовал, что момент пришел.