Откуда бы музыке взяться опять? Оттуда, откуда всегда Внезапно умеет она возникать — Не часто, а так, иногда. Откуда бы ей нисходить, объясни? Не надо, я знаю и так На рейде разбухшие эти огни И якоря двойственный знак. И кто мне подскажет, откуда плывёт, Неся паруса на весу, В сиянье и мраке оркестр или флот, Прощальную славя красу? Не надо подсказок, – я слишком знаком С таким, что другим не дано, — И снова с её колдовским языком И речь, и судьба заодно. Мы спаяны с нею – и вот на плаву, Меж почвой и сферой небес, Я воздух вдыхаю, которым живу, В котором пока не исчез. Я ветер глотаю, пропахший тоской, И взор устремляю к луне, — И все корабли из пучины морской Поднимутся разом ко мне. И все, кто воскресли в солёной тиши И вышли наверх из кают, Стоят и во имя бессмертной души Безмолвную песню поют. И песня растёт и врывается в грудь, Значенья и смысла полна, — И вот раскрывается давняя суть Звучанья на все времена.

Конечно же, это всерьёз — Поскольку разлука не в силах Решить неизбежный вопрос О жизни, бушующей в жилах, Поскольку страданью дано Упрямиться слишком наивно, Хоть прихоть известна давно И горечь его неизбывна. Конечно же, это для вас — Дождя назревающий выдох И вход в эту хмарь без прикрас, И память о прежних обидах, И холод из лет под хмельком, Привычно скребущий по коже, И всё, что застыло молчком, Само на себе непохоже. Конечно же, это разлад Со смутой, готовящей, щерясь, Для всех без разбора, подряд, Подспудную морось и ересь, Ещё бестолковей, верней — Паскуднее той, предыдущей, Гнетущей, как ржавь, без корней, Уже никуда не ведущей. Конечно же, это исход Оттуда, из гиблого края, Где пущены были в расход Гуртом обитатели рая, — Но тем, кто смогли уцелеть, В невзгодах души не теряя, Придётся намаяться впредь, В ненастных огнях не сгорая.

Ставшее достоверней Всей этой жизни, что ли, С музыкою вечерней Вызванное из боли — Так, невзначай, случайней Чередованья света С тенью, иных печальней, — Кто нас простит за это? Пусть отдавал смолою Прошлого ров бездонный, Колесованье злое Шло в толчее вагонной, — Жгло в слепоте оконной И в тесноте вокзальной То, что в тоске исконной Было звездой опальной. То-то исход недаром Там назревал упрямо, Где к золотым Стожарам Вместо пустого храма, Вырванные из мрака, Шли мы когда-то скопом, Словно дождавшись знака Перед земным потопом. Новым оплотом встанем На берегу пустынном, Песню вразброд не грянем, Повременим с почином, — Лишь поглядим с прищуром На изобилье влаги В дни, где под небом хмурым Выцвели наши флаги.

Для смутного времени – темень и хмарь, Да с Фороса – ветер безносый, — Опять самозванство на троне, как встарь, Держава – у края откоса. Поистине ржавой спирали виток Бесовские силы замкнули, — Мне речь уберечь бы да воли глоток, Чтоб выжить в развале и гуле. У бреда лица и названия нет — Глядит осьмиглавым драконом Из мыслимых всех и немыслимых бед, Как язвой, пугает законом. Никто мне не вправе указывать путь — Дыханью не хватит ли боли? И слово найду я, чтоб выразить суть Эпохи своей и юдоли. Чумацкого Шляха сивашскую соль Не сыплет судьба надо мною — И с тем, что живу я, считаться изволь, Пусть всех обхожу стороною. У нас обойтись невозможно без бурь — Ну, кто там? – данайцы, нубийцы? — А горлица кличет сквозь южную хмурь: – Убийцы! Убийцы! Убийцы! Ну, где вы, свидетели прежних обид, Скитальцы, дельцы, остроумцы? — А горлица плачет – и эхо летит: – Безумцы! Безумцы! Безумцы! Полынь собирайте гурьбой на холмах, Зажжённые свечи несите, — А горлица стонет – и слышно впотьмах: – Спасите! Спасите! Спасите!

Воображенья торжество Да непомерные мученья, Как бы на грани всепрощенья, А рядом – рядом никого. Покуда силятся сверчки Пощаду вымолить у неба, Я жду и всматриваюсь – все бы Так миру были бы близки. Когда бы все ловили так Приметы каждого мгновенья, В ночи оттачивая зренье, Прозрел бы звук, звучал бы знак. Не потому ли мне дана Впрямую, только лишь от Бога, Как небывалая подмога, Душа – и чувствует она, Как век, отшатываясь прочь, Клубясь в сумятице агоний, Зовёт, – и свечка меж ладоней Горит, – и некому помочь, Никто не может, ничего, Что схоже с откликами, нету, — И вот, в тоске по белу свету, На ощупь ищешь ты его.

Тирсы Вакховых спутников помню и я, Все в плюще и листве виноградной, — Прозревал я их там, где встречались друзья В толчее коктебельской отрадной. Что житуха нескладная – ладно, потом, На досуге авось разберёмся, Вывих духа тугим перевяжем жгутом, Помолчим или вдруг рассмеёмся. Это позже – рассеемся по миру вдрызг, Позабудем обиды и дружбы, На солёном ветру, среди хлещущих брызг, Отстоим свои долгие службы. Это позже – то смерти пойдут косяком, То увечья, а то и забвенье, Это позже – эпоха сухим костяком Потеснит и смутит вдохновенье. А пока что – нам выпала радость одна, Небывалое выдалось лето, — Пьём до дна мы – и музыка наша хмельна Там, где песенка общая спета. И не чуем, что рядом – печали гуртом, И не видим, хоть вроде пытливы, Как отчётливо всё, что случится потом, Отражает зерцало залива.

Для высокого строя слова не нужны — Только музыка льётся сквозная, И достаточно слуху ночной тишины, Где листва затаилась резная. На курортной закваске замешанный бред — Сигаретная вспышка, ухмылка, Где лица человечьего всё-таки нет, Да пустая на пляже бутылка. Да зелёное хрустнет стекло под ногой, Что-то выпорхнет вдруг запоздало, — И стоишь у причала какой-то другой, Постаревший, и дышишь устало. То ли фильма обрывки в пространство летят, То ли это гитары аккорды, — Но не всё ли равно тебе? – видно, хотят Жить по-своему, складно и твёрдо. Но не всё ли равно тебе? – может, слывут Безупречными, властными, злыми, Неприступными, гордыми, – значит, живут, Будет время заслуживать имя. Но куда оно вытекло, время твоё, И когда оно, имя, явилось — И судьбы расплескало хмельное питьё, Хоть с тобой ничего не случилось, Хоть, похоже, ты цел – и ещё поживёшь, И ещё постоишь у причала? — И лицо своё в чёрной воде узнаёшь — Значит, всё начинаешь сначала? Значит, снова шагнёшь в этот морок земной, В этот сумрак, за речью вдогонку? — И глядит на цветы впереди, под луной, Опершись на копьё, амазонка.

Вот и вышло – ушла эпоха Тополиного пуха ночью, В час, когда на вершок от вздоха Дышит лёгкое узорочье. Над столицею сень сквозная Виснет маревом шелестящим, — И, тревожась, я сам не знаю, Где мы – в прошлом иль в настоящем? Может, в будущем возвратятся Эти шорохи и касанье Ко всему, к чему обратятся, — Невесомое нависанье. Сеть ажурная, кружевная, Что ты выловишь в мире этом, Если дружишь ты, неземная, В давней темени с белым светом? Вспышка редкая сигаретки, Да прохожего шаг нетвёрдый, Да усмешка окна сквозь ветки, Да бездомицы выбор гордый. Хмель повыветрит на рассвете Век – железный ли, жестяной ли, Где-то буквами на газете Люди сгрудятся – не за мной ли? Смотрит букою сад усталый, Особняк промелькнёт ампирный, — Пух сквозь время летит, пожалуй, Повсеместный летит, всемирный. Вот и кончились приключенья, Ключик выпал, – теперь не к спеху Вспоминать, – но влечёт мученье — Тополиного пуха эхо.

Курево скверное – «Ватра», Ветер вокруг расплескал Южного амфитеатра Улиц, извилин и скал В духе небрежного жарта Отзвуки – и на потом Бросил в сторонке без фарта Всё, что завяжет жгутом. Буквы аршинные, титры Видео, ругань и ложь, Мирта уступы и митры, Всё, что живьём не возьмёшь, Всё, что оставят на завтра, На опохмелку, в запас, Для перековки, для гарта — Словом, подальше от глаз. Пляжи скольжением гидры Слепо мелькнут за бортом, Слёзы случайные вытри, Молча в кругу испитом Стой – и гляди неотрывно, Как остаётся вдали Всё, что кричало надрывно О приближенье земли. Как бы мне выпало время Там побродить, где бывал В юности вместе со всеми, Кто эту жизнь познавал, — Только по нраву ли будет Всё, что по праву влекло? Кто меня там не осудит? — И вспоминать тяжело.

Разъединённые в сумятице мирской, Утратили способность мы к сближенью, А это значит, жизни продолженью, И звенья сдерживаем россыпи людской Уже с усилием – вот-вот и разорвётся Цепь связей наших, и пойдёт разброд, Где, хаос не приемля, небосвод Над новой смутой горько усмехнётся. Увидев то, что только нам дано Увидеть было, – долгую неволю, И всё, что с веком выпало на долю, И то, что в сердце было сожжено, Познали мы немалую печаль, Но знания такого, видно, мало Нам было, – вот и терпим, как, бывало, Терпели в дни, которых, впрочем, жаль. И ждём чего-нибудь, да только вот – чего? Не то что радости – спокойствия хотя бы, Шагаем через ямы да ухабы, А рядом нету никого, А рядом пусто, пусто и темно, И ночь вселенскою нам кажется порою — И то нас тянет вроде к Домострою, А то затягивает скверное вино. И нет возможности сдержать разлад и бред, Скрепить мгновения хотя бы нитью тонкой, — Уже и почва под кислотной плёнкой Натужно дышит, и белёсый след Солей несметных вытянулся вдоль Земной оси, засыпал все широты — И Млечный Путь настиг у поворота, Где живы всё же – Дух, Любовь, Юдоль.

Век не гулянье и кровь не вода, Верность и та запоздала, Время пройдёт – и не сыщешь следа, Где красота отрыдала. Время вплеснётся – и вытянет нить, Свяжет узлы и событья, — В чём же ненастье ты хочешь винить С нечистью, с волчьею сытью? В том ли, что часто встречались они В трудную пору, в дороге? Время встряхнётся – и прежние дни Кажутся чище в итоге. Век ненасытен – и поздно вставать На перепутье дозором, — Время взгрустнёт – и нельзя горевать, Глядя на пламя с укором. Ходишь и смотришь – и дальше ходи Там, за рекою рябою, Слышишь и видишь – и дальше веди Всех, кто пойдёт за тобою. Хочешь и можешь – и должен пройти Весь лабиринт становленья, Чуешь и веришь – и должен в пути Всех оставлять в изумленье. Проще смотри на земные дела, Реже советчиков слушай, Чаще молись, чтобы вера вела Кромкой меж морем и сушей. Шире объятья для речи раскрой, Душу свою сберегая, Чтобы вон там, за Святою горой, Эра встречала другая.

Слова и чувства стольких лет, Из недр ночных встающий свет, Невыразимое, земное. Чью суть не всем дано постичь, И если речь – в ней ключ и клич, А может, самое родное. Давно седеет голова — И если буйною сперва Была, то нынче – наподобье Полыни и плакун-травы, — И очи, зеленью листвы Не выцвев, смотрят исподлобья. Обиды есть, но злобы нет, Из бед былых протянут след Неисправимого доверья Сюда и далее, туда, Где плещет понизу вода И так живучи суеверья. И здесь, и дальше, и везде, Судьбой обязанный звезде, Неугасимой, сокровенной, Свой мир я создал в жизни сей — Дождаться б с верою своей Мне пониманья во Вселенной.

Багровый, неистовый жар, Прощальный костёр отрешенья От зол небывалых, от чар, Дарованных нам в утешенье, Не круг, но расплавленный шар, Безумное солнцестоянье, Воскресший из пламени дар, Не гаснущий свет расставанья. Так что же мне делать, скажи, С душою, с избытком горенья, Покуда смутны рубежи И листья – во влажном струенье? На память ли узел вяжи, Сощурясь в отважном сиянье, Бреди ль от межи до межи, Но дальше – уже покаянье. Так что же мне, брат, совершить Во славу, скорей – во спасенье, Эпох, где нельзя не грешить, Где выжить – сплошное везенье, Где дух не дано заглушить Властям, чей удел – угасанье, Где нечего прах ворошить, Светил ощущая касанье?

От разбоя и бреда вдали, Не участвуя в общем броженье, На окраине певчей земли, Чей покой, как могли, берегли, Чую крови подспудное жженье. Уж не с ней ли последнюю связь Сохранили мы в годы распада, Жарким гулом её распаляясь, Как от дыма, рукой заслоняясь От грядущего мора и глада? Расплескаться готова она По пространству, что познано ею — Всею молвью сквозь все времена, — Чтобы вновь пропитать семена Закипающей мощью своею. Удержать бы зазубренный край Переполненной чаши терпенья! — Не собачий ли катится лай? Не вороний ли пенится грай? Но защитою – ангелов пенье.

Тому, кто сам уже оставил впрок Предтечей речи путаницу строк, Тому, кто знал приметы одичанья В загоне от молчанья до звучанья, Тому, кто сам бывал себе законом, Нередко – спящим, изредка – бессонным, Тому, кто ведал то, к чему влечёт Душа, к чему судьба приволочёт. Стеченье обстоятельств не считай Счастливым ни для мыслей, ни для стай Пичужьих, то летящих на чужбину, То чувств нежданных вызвавших лавину В родных пределах, где и так в избытке В любую пору милости и пытки, — Не с миру ли по нитке собирать Надежды на покой и благодать? И потому – конечно, потому, Что быть, как все, несладко одному, Да и вдвоём, и целою плеядой, Пусть непохожесть явится отрадой Для сердца, – эти строки адресую Тому, кто чует истину, кочуя, Тому, кому сейчас не по себе, Тому, кто завтра сам придёт к тебе.

Что же мы видели, глядя сквозь пламя? — Семя проросшее? новое знамя? И в зеркалах отражались мы сами Вроде бы вниз головой, — Всё бы искать для себя оправданья, С грустью бесслёзною слушать рыданья, Строить в пустыне, как зданье, страданье — Пусть приютится живой. Новое знанье и зренье иное, К сроку пришедшие, ныне со мною, Время прошедшее – там, за стеною, Имя – и здесь, и вдали, — Выпал мне, видимо, жребий оброчный, Вышел мне, стало быть, путь непорочный, Выдан в грядущее пропуск бессрочный — Не оторвать от земли.

Привыкший делать всё наоборот, Я вышел слишком рано за ворота — И вот навстречу хлынули щедроты, Обрушились и ринулись вперёд, Потом сомкнули плотное кольцо, Потом его мгновенно разомкнули — И я стоял в сиянии и гуле, Подняв к востоку мокрое лицо. Там было всё – источник бил тепла, Клубились воли рвенье и движенье, Земли броженье, к небу притяженье, Круженье смысла, слова и числа, — И что-то там, пульсируя, дыша, Сквозь твердь упрямо к миру пробивалось, — И только чуять снова оставалось, К чему теперь вела меня душа. Бывало всё, что в жизни быть могло, И, как ни странно, многое сбывалось, Грубело пламя, ливнями смывалось Всё то, что к солнцу прежде проросло, — Изломанной судьбы я не искал — И всё, как есть, приемлю молчаливо, Привычно глядя в сторону залива, Где свет свой дар в пространстве расплескал.

Как мученик, верящий в чудо, На острове чувства стою — И можно дышать мне, покуда Всего, что могу, не спою. И вместо кифары Орфея В руке только стебель сухой — Но мыслить по-своему смею, Затронутый смутой лихой. И кто я? – скажи-ка, прохожий, Досужую выплесни блажь, — У нового века в прихожей Ты места спроста не отдашь. А мне-то жилья островного Довольно, чтоб выстроить мост К эпохе, где каждое слово Под звёздами ринется в рост. И всё-таки зренье иное Дарует порою права На чаянье в мире земное, Чьим таяньем почва жива.

Ты думаешь, наверное, о том Единственном и всё же непростом, Что может приютиться, обогреться, Проникнуть в мысли, в речь твою войти, Впитаться в кровь, намеренно почти Довлеть – и никуда уже не деться. И некуда бросаться, говорю, В спасительную дверь или зарю, В заведомо безрадостную гущу, Где всяк себе хозяин и слуга, Где друг предстанет в облике врага И силы разрушенья всемогущи. Пощады иль прощенья не проси — Издревле так ведётся на Руси, Куда ни глянь – везде тебе преграда, И некогда ершиться и гадать О том, кому радеть, кому страдать, Но выход есть – и в нём тебе отрада. Не зря приноровилось естество Разбрасывать горстями торжество Любви земной, а может, и небесной Тому, кто ведал зов и видел путь, Кто нить сжимал и века чуял суть, Прошедши, яко посуху, над бездной.

Всё дело не в сроке – в сдвиге, Не в том, чтоб, старея вмиг, Людские надеть вериги Среди заповедных книг, — А в слухе природном, шаге Юдольном – врасплох, впотьмах, Чтоб зренье, вдохнув отваги, Горенью дарило взмах — Листвы над землёй? крыла ли В пространстве, где звук и свет? — Вовнутрь, в завиток спирали, В миры, где надзора нет! Всё дело не в благе – в Боге, В единстве всего, что есть, От зимней дневной дороги До звёзд, что в ночи не счесть, — И счастье родного брега Не в том, что привычен он, А в том, что, устав от снега, Он солнцем весной спасён, — И если черты стирали Посланцы обид и бед, Не мы ли на нём стояли И веку глядели вслед?

А чуда ни за что не рассказать — За дружеской неспешною беседой На сплав немногословности не сетуй С тем, что узлом впотьмах не завязать, Не выразить, как взгляды ни близки И сколь ни далеки шаги в пространстве, — И всякий раз, и в трезвости, и в пьянстве, Кусаешь недомолвок локотки. Коль чуду не стоять бы на своём, Иную обрели бы мы дорогу, Ведущую к забвенью понемногу, — И мы его и видим, и поём, И чествуем, и чувствуем везде, Где есть надежда так, а не иначе Уйти к нему тропой самоотдачи, В мирской не задержавшись чехарде. Когда подобно рвению оно И вместе с тем похоже на смиренье, — Намёков и примет столпотворенье Горенью без раздумий отдано Для жертвенного света и тепла, Для внутреннего строгого отбора, Где истины крупицами не скоро Сверкнут на солнце пепел и зола.

Те же на сердце думы легли, Что когда-то мне тяжестью были, — Та же дымка над морем вдали, Сквозь которую лебеди плыли, Тот же запах знакомый у свай, Водянистый, смолистый, солёный, Да медузьих рассеянных стай Шевеленье в пучине зелёной. Отрешённее нынче смотрю На привычные марта приметы — Узкий месяц, ведущий зарю Вдоль стареющего парапета, Острый локоть причала, наплыв Полоумного, шумного вала На событья, чтоб, россыпью скрыв, Что-то выбрать, как прежде бывало. Положись-ка теперь на меня — Молчаливее вряд ли найдёшь ты Среди тех, кто в течение дня Тратят зренья последние кошты, Сыплют в бездну горстями словес, Топчут слуха пустынные дали, Чтобы глины вулканный замес Был во всём, что твердит о печали. Тронь, пожалуй, такую струну, Чтоб звучаньем её мне напиться, Встань вон там, где, встречая весну, Хочет сердце дождём окропиться, Вынь когда-нибудь белый платок, Чтобы всем помахать на прощанье, Чтоб увидеть седой завиток Цепенеющего обещанья.

Выскользнув и пропав (Спрятавшись, так – вернее), Звук, безусловно, прав, Благо, иных сильнее. Вон он опять возник, Выросший и восставший, — Мыслящий ли тростник, Виды перевидавший? Ветер ли на холмах, Шорох ли дней негромкий? Вздох, а вернее – взмах, Вздрог – за чертой, за кромкой. Ломкой причины злак, Едкой кручины колос? Лик, а вернее – знак, Зрак, а вернее – голос. Врозь – так незнамо с кем, Вместе – в родстве и чести, — Зов! – но и – зевом всем — Вызов любви и вести. Заумь? – летящий слог, След на песке прибрежном, — Свет, а точнее – Бог, Сущий и в неизбежном.

Ты, душа, влеченья не скрывала К берегам, где встарь уже бывала. К берегам, где издавна томится Всё, что днесь то вспомнится, то снится, К берегам, где волю славит лира, К берегам, где скоро будет сыро, К небесам, где музыка витала, К облакам, рассеянным устало. Ты, душа, упряма в этой тяге — Дни пройдут, и власти сменят стяги, Не застынут вести на пороге, Подоспеют новые итоги, Выпьют вина, слитые во фляги, Не просохнут строки на бумаге, — А тебя попробуй удержи-ка, Узелок незримый развяжи-ка. Ты, душа, беспечна в этой блажи, В раж вошедши, празднична – и даже Хороша в движении к истокам, В этой смеси запада с востоком. В этом сплаве севера и юга, За чертою призрачного круга, Где тропа спасительная слово Из ненастья вывести готова.

Покуда завораживаешь ты Своим напевом горьким, Киммерия, Бессмертен свет, сходящий с высоты На эти сны о воле неземные, На этот сад, где, к тополю склоняясь, Тоскует сень сквозная тамариска О том, что есть неназванная связь Примет и слов, – невысказанность близко, Чуть ближе взгляда, – ветром шелестит, С дождём шумит, якшается с листвою, То веткою масличною хрустит, А то поёт над самой головою, О том поёт, что нечего искать Вот в этой глуби, выси и просторе, Поёт о том, что сызнова плескать Волною в берег так же будет море, Как некогда, – как, может, и тогда, Когда потомкам что-нибудь откроет Вот эта истомлённая гряда, В которой день гнездовье не устроит, — И вся-то суть лишь в том, чтоб находить Всё то, что сердцу помнится веками, — И с этой ношей по миру бродить, Рассеянно следя за облаками.

Эти выплески сгустками крови Стали вдруг – пусть вам это не внове, Пусть ухмылки у вас наготове И скептически стиснуты рты, — Не достаточно, видно, панове, Было дней, чтобы клясться в любови, И теперь поднимаете брови, Распознав изумленья черты. И поэтому может случиться, Что ещё захотите учиться Незапамятным светом лучиться, На досуге стихи сочинять О таком, что давно мне известно, Что листвою шумит повсеместно, — И вдобавок скажу, если честно, — Не сумеете душу понять. Пусть, раскинув стволы над оградой, Будет сад мне земною отрадой, Будут годы сплошною шарадой, Чью разгадку попробуй и ты Отыскать, если это возможно, Если сердце забьётся тревожно, Если всё, что я пел, непреложно В осознанье своей правоты.

Воспоминание томит меня опять, Иглою в поры проникает, Хребта касается, – и сколько можно спать? — Душа к покою привыкает, К жемчужной свежести, рассветной, дождевой, А всё же вроде бы – что делать! – не на месте, Не там, где следует, – и ветер гулевой Ко мне врывается – и спутывает вести, С разгону вяжет влажные узлы Событий давешних, запутывает нити, Сквозит по комнате – и в тёмные углы С избытком придури и прыти Разрозненные клочья прежних дней От глаз подальше судорожно прячет, И как понять, кому они нужней, И что же всё же это значит? — И вот, юродствуя, уходит от меня, — И утро смотрится порукой круговою, Тая видения и в отсветах огня Венец признания подняв над головою, — И что-то вроде бы струится за окном — Не то растраченные попусту мгновенья, Не то мерцание в тумане слюдяном Полузабытого забвенья, Не то вода проточная с горы, Ещё лепечущая что-то о вершине, Уже несущая ненужные дары, — И нет минувшего в помине, И нет возможности вернуться мне туда, Где жил я в сумраке бездомном, Покуда разные сменялись города В чередовании огромном, Безумном, обморочном, призрачном, хмельном, Неудержимом и желанном, Чтоб ныне думать мне в пристанище земном О чём-то горестном и странном.

Страны разрушенной смятенные сыны, Зачем вы стонете ночами, Томимы призраками смутными войны, С недогоревшими свечами Уже входящие в немыслимый провал, В такую бездну роковую, Где чудом выживший, по счастью, не бывал, — А ныне, в пору грозовую, Она заманивает вас к себе, зовёт Нутром распахнутым, предвестием обманным Приюта странного, где спящий проплывёт В челне отринутом по заводям туманным, — И нет ни встреч ему, ни редких огоньков, Ни плеска лёгкого под вёслами тугими Волны, направившейся к берегу, – таков Сей путь, где вряд ли спросят имя, Окликнут нехотя, устало приведут К давно желанному ночлегу, К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут Там, где раздолье только снегу, Где только холоду бродить не привыкать Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью, Где на руинах лиху потакать Негоже уходящему столетью?

Взглянуть успел и молча побрести Куда-то к воинству густому Листвы расплёснутой, – и некому нести Свою постылую истому, Сродни усталости, а может, и тоске, По крайней мере – пребыванью В краю, где звук уже висит на волоске, — И нету, кажется, пристойного названья Ни чувству этому, что тычется в туман С неумолимостью слепою Луча, выхватывая щебень да саман Меж глиной сизою и порослью скупою, Ни слову этому, что пробует привстать И заглянуть в нутро глухое Немого утра, коему под стать Лишь обещание сухое Каких-то дремлющих пока что перемен В трясине тлена и обмана, В пучине хаоса, – но что, скажи, взамен? — Труха табачная, что разом из кармана На камни вытряхнул я? стынущий чаёк? Щепотка тающая соли? Разруха рыхлая, свой каверзный паёк От всех таящая? встающий поневоле Вопрос растерянный: откуда? – и ответ: Оттуда, где закончилась малина, — И лето сгинуло, и рая больше нет, Хоть серебрится дикая маслина И хорохорится остывшая вода, Неведомое празднуя везенье, — Иду насупившись – наверное, туда, Где есть участие – а может, и спасенье.

День к хандре незаметно привык, В доме слишком просторно, — Дерева, разветвясь непокорно, Не срываясь на крик, Издают остывающий звук, Что-то вроде напева, Наклоняясь то вправо, то влево Вслед за ветром – и вдруг Заслоняясь листвой От неряшливой мороси, рея Как во сне – и мгновенно старея, Примирённо качнув головой. Так и хочется встать На котурнах простора, Отодвинуть нависшую штору, Второпях пролистать Чью-то книгу – не всё ли равно, Чью конкретно? – звучанье валторны, Как всегда, непритворно, Проникает в окно, Разойдясь по низам, Заполняет округу Наподобье недуга — И смотреть непривычно глазам На небрежную мглу, На прибрежную эту пустыню, Где и ты поселился отныне, Где игла на полу Завалялась, блеснув остриём И ушко подставляя Для невидимой нити – такая Прошивает, скользя, окоём, С узелками примет Оставляя лоскут недошитым, Чтоб от взглядов не скрытым Был пробел – а за ним и просвет.

Призрак прошлого к дому бредёт, Никуда не торопится, Подойдёт – никого не найдёт, Но такое накопится В тайниках незаметных души, Что куда ему, дошлому, Торопиться! – и ты не спеши, Доверяющий прошлому. Отзвук прошлого в стёклах застрял За оконною рамою — Словно кто-нибудь за руки взял Что-то близкое самое, Словно где-нибудь вспыхнуло вдруг Что-то самое дальнее, Но открыться ему недосуг, — Вот и смотришь печальнее. Лишь озябнешь да смотришь вокруг — Что за место пустынное? Что за свет, уходящий на юг, Приходящий с повинною, Согревающий вроде бы здесь Что-то слишком знакомое, Был утрачен – да всё же не весь, Точно счастье искомое? Значит, радость вернётся к тебе, Впечатления чествуя, С тем, что выпало, брат, по судьбе, Неизменно соседствуя, С тем, что выпадет некогда, с тем, Что когда-нибудь сбудется, — И не то чтобы, скажем, Эдем, Но подобное чудится.

От заботы великой твоей О таких вот усталых Сочинителях книг запоздалых О слетевших с ветвей, Индевеющих листьях, о тех Улетающих к югу пернатых, Что в лесных обитали пенатах И напелись за всех, О таком, что потом Непременно напомнит о прошлом, От которого жарко подошвам На ковре золотом, Пересыпанном зернью росы, Зачернённом дождями, Там, где ржавыми вбиты гвоздями Дорогие блаженства часы, От заботы о том, Что томит меня ночью туманной, Что аукнется тьмой безымянной, Перевяжет жгутом Что-то нужное сердцу – а там Переменит пластинку, Что тревожит меня под сурдинку, Что идёт по пятам, Как-то зябко становится вдруг, Чаровница-погодка, — Воровская ли ветра походка И луны ведовской полукруг В запотелом окне Навевают под утро такое, — Но стоишь, позабыв о покое, От людей в стороне.

Шум дождя мне ближе иногда Слов людских – мы слушать их устали, — Падай с неба, светлая вода, Прямо в душу, полную печали! Грохнись в ноги музыке земной, Бей тревогу в поисках истока, — Тем, что жизнь проходит стороной, Мы и так обмануты жестоко. Падай с неба, память о былом, Припадай к траве преображённой, Чтоб не бить грядущему челом Посреди страны полусожжённой. Лейся в чашу, терпкое вино, Золотое марево утраты, — Мне и так достаточно давно Слёз и крови, пролитых когда-то. Где-то там, за гранью тишины, Есть земля, согретая до срока Тем, что ждать мы впредь обречены — Ясным светом с юга и с востока. Не томи избытком доброты, Не пугай внимания нехваткой, — В том, что явь не пара для мечты, Важен привкус – горький, а не сладкий. Потому и ратуй о родном, Пробивай к неведомому лазы, Чтоб в листве, шумящей за окном, Исчезали века метастазы. Может, весть извне перелилась Прямо в сердце, сжатое трудами? Дождь пришёл – и песня родилась, Чтобы стать легендою с годами.

Где в хмельном отрешении пристальны Дальнозоркие сны, Что служить возвышению призваны Близорукой весны, В обнищанье дождя бесприютного, В искушенье пустом Обещаньями времени смутного, В темноте за мостом, В предвкушении мига заветного, В коем – радость и весть, И петушьего крика победного — Только странность и есть. С фистулою пичужьею, с присвистом, С хрипотцой у иных, С остроклювым взъерошенным диспутом Из гнездовий сплошных, С перекличкою чуткою, цепкою, Где никто не молчит, С круговою порукою крепкою, Что растёт и звучит, С отворённою кем-нибудь рамою, С невозвратностью лет Начинается главное самое — Пробуждается свет. Утешенья мне нынче дождаться бы От кого-нибудь вдруг, С кем-то сызнова мне повидаться бы, Оглядеться вокруг, Приподняться бы, что ли, да ринуться В невозвратность и высь, Встрепенуться и с места бы вскинуться Сквозь авось да кабысь, Настоять на своём, насобачиться Обходиться без слёз, Но душа моя что-то артачится — Не к земле ль я прирос? Поросло моё прошлое, братие, Забытьём да быльём, И на битву не выведу рати я Со зверьём да жульём, Но укроюсь и всё-таки выстою В глухомани степной, Словно предки с их верою чистою, Вместе с речью родной, Сберегу я родство своё кровное С тем, что здесь и везде, С правотою любви безусловною — При свече и звезде.