Надо ли, чтобы слова разрастались, Вместе с растеньями в песнях сплетались, В сумерках прятались, в мыслях взметались, В листьях сумбур учинив? Сколько бы им на простор ни хотелось, Как бы за ветром к дождям ни летелось, Где бы развязка вдали ни вертелась, Ток их широк и ленив. Где бы решимости им поднабраться, Как бы вольготностью им надышаться, Как бы с наивностью им побрататься, Чтобы опять одолеть То ли стесненье, где некуда деться, То ли смиренье, где впрок не согреться, То ли томленье, где в тон не распеться, Вырваться – и уцелеть? С кем бы им там на пути ни якшаться, Как бы о прожитом ни сокрушаться, Где бы ни рушиться, ни возвышаться — Нет им покоя, видать, Ибо успели с раздольем вскружиться, Ибо сумели с юдолью сдружиться, С долей намаяться, с болью прижиться, — Знать, по плечу благодать. Дай же им, Боже, чтоб реже считались, Больше ерошились, чаще скитались, В дни переплавились, в годы впитались, — В будущем, их ощутив Где-то, насупясь, а всё же надеясь, Что-то почуяв, что ждёт, разумеясь, Кто-то изведает, высью овеясь, Ясноголосый мотив.

Пусть я вам не нужен сегодня, покуда Не вспомните сами, что жив, Пусть ваши гортани столетья простуда В сплошной превратила нарыв, Пусть помыслы ваши недобрые скрыты, А добрые все на виду, — Сегодня мы с вами поистине квиты, А прочего я и не жду. Так спрячьте же толки небрежные ваши Подальше, до лучших времён, — Испившему темени горькую чашу Не место у ваших знамён. Оставьте всё то, что оставить хотели, — Авось пригодится потом — Под спудом, – я помню снега и метели, Обвившие сердце жгутом. Я помню весь жар этой силы безмерной, Идущей оттуда, куда Ведёт меня ввысь из кручины пещерной Встающая в небе звезда. А вас, оголтелых, сощурившись гордо, Пусть ждут на постах ключевых Сыны Измаиловы – смуглые орды, Скопленье племён кочевых.

Какая-то млечная пыль Вблизи появляется странно, — Как шею желанью ни мыль, Оно, как и прежде, нежданно Сумеет туда увести, Где собраны крохи простора В широкой и веской горсти Врождённого, видно, отбора. И правда – какая там суть Без этого странного жеста, Когда, лишь успеешь вздохнуть, Как вздоху находится место Не там, где вначале хотел — Поближе к теням, поскромнее, — А там, где свободно летел, Парил, надышавшись полнее. А ночь подбирает ключи, Ещё находясь за горами, К мерцанью вечерней свечи — И выйти готова с дарами, И страсть ощущаешь опять В струении каждого мига Туда – в круговерть, в благодать, Чьей новью пропитана книга.

И снежным запахом влекомы, С тобой по-своему знакомы, Сорвутся выдохи тоски Туда, где время движет прямо Клочки разрозненные драмы, Вдоль, по течению реки. Промозглый камень парапета, Усмешка, вспышка, сигарета, Набухший, влажный воротник, — И кашель сух, и воздух странен — Ещё хорош, не оболванен, — И ты к кому-нибудь приник. Ах, эта воля, эта вера, Мольба, оказия, химера, Ах, этот ветер над рекой, Крутой, крепчающий, знобящий, И счёты старые сводящий, — А сердцу надобен покой. Кружись, оторванная нитка, Продлись, осознанная пытка Скитаний позднею порой С морозным скрежетом металла, Пока столица не устала Безумной тешиться игрой. Проснись, бездомицей кручёный, Пройдись, где кот ходил учёный, Через подвалы, на чердак, Займись подсчётом неумелым Долгов своих, а лучше б – делом, Забудь сомнений кавардак. Сожми оставшиеся спички, Шагни в пространство по привычке, Туда, где надо продлевать Свой сон земной, свой день юдольный, Свой путь, свой выбор произвольный, — И на посулы наплевать.

И ты кружишься меж держав, Где судорожный воздух ржав, Из никуда и ниоткуда Явившись, чуя свет и дух, Но если полдень будет сух — То выходи, гляди на чудо, На эти сизые холмы, Где пижмы в пятнах кутерьмы Бегут подальше от соблазна Блеснуть на солнце желтизной И, венчик выпятив резной, Сказать, что впрямь огнеопасны, Где на обочинах дорог Тысячелистник уберёг Своё иссохшее мерцанье, — И только вечная полынь, Куда, сощурясь, взгляд ни кинь — Одно сплошное восклицанье, Вернее – возгласы о том, Что, может, сбудется потом, Ну а сегодня слишком рано Судить об этом впопыхах, Покуда выглядит в стихах Невольный вздох отнюдь не странно, — И ты шагаешь наобум, Отшельник, странник, тугодум, Туда, где память не увяла, В такие дебри и дожди, Где всё, что было позади, Тебя мгновенно узнавало.

Кто из нас в одиночку поймёт Посреди беспристрастности буден Тот порыв или, может, полёт, Где о том, что мы знаем, не судим, Где откроется – третий ли глаз Или зренье обветренной кожи, Не впервые? – и в этот уж раз Кто-то сразу прозреет, похоже. Посреди беспредельных щедрот, Незабвенного сада затворник. Неизбежный приняв поворот, Бывший лодырь, богема и дворник, Неумеха, бродяга, бахвал, Кто-то выйдет на верную тропку — И безмерного счастья обвал Не отправит за листьями в топку. Безмятежный, торжественный сон! Ты-то мнился мне встарь нереальным, А теперь, высотой просветлён, Навеваешься словом похвальным, Где роса на ветвях тяжела От присутствия лунного в мире И хула никому не мила, Потому что участье всё шире. Там, где прячется в скверах Москвы Тот, до коего нету мне дела, Даже рыбу едят с головы, — Что же люди? – да так, надоело, Где кочевья в порядке вещей И пощады не ждёт наблюдатель, Видеть въявь, как Дракон иль Кащей Правит всеми, – спаси же, Создатель! Разыскать бы мне ключ от чудес, Приземлённых в ряду с тайниками, Чтобы стаи в просторе небес Пролетали в ладу с лепестками, Чтобы зримая глубь обрела Очертанья знакомые ночью — И душа оставалась цела, Всё живое приемля воочью.

Вот холодом повеяло ночным — И Северу довольно только взгляда, Чтоб всё насторожилось, став иным, Уже шуршащим шлейфом листопада. И долго ли продержится луна, Скользящая сквозь облачные путы? И песня, пробуждаясь ото сна, Не рвётся из гортани почему-то. Потом скажу – успеется, потом, — Не торопись, не вздрагивай, не надо, — И так звучит во мраке обжитом Серебряная грусти серенада. И так сквозит растерянная весть По золоту смолёному залива — И трепетнее чувствуешь, что есть Над нами Бог – и смотришь молчаливо. Повременим – ещё не началось, Ещё не в тягость мне воспоминанья — И что-то в душу вновь перелилось Оттуда, где бывал уже за гранью. И семенем к небесному крыльцу Прибьётся и твоя причастность к веку, — И правда, как в воде лицо к лицу — Так сердце человека к человеку.

И смысл поступков строен стал и строг, И голову я выше поднимаю, И мир, как есть, душою принимаю, Покуда жив я светом – видит Бог. Единым домом станет нам Земля, — Вы, циники, и вы, приспособленцы, Вы, чужестранцы, вы, переселенцы, — Какие дали зрите с корабля? Не зря на крыше хижины моей Ржавеет якорь, кем-то позабытый, — Надежды символ верной стал защитой На острове меж древних двух морей. С дельфиньей стаей журавлиный клин, Сетей рыбацких клочья и грузила, И всё, что прежде исподволь грозило — Зрачок змеиный, жуть средь вязких глин, И оползень, и ливень, и разбой, Смешавшиеся с осыпью событий, Лавиной слухов, порослью открытий, — Отчётливей я вижу пред собой. И жажды мне безмерной не унять — Всё впитывая, чувствуя, вдыхая, Приветствую, в прозрачный шар сгущая, Чтоб суть постичь – и, может быть, обнять.

В неспешных действиях, поступках и словах Есть свет особенный – и мы к нему стремимся, И от бессмыслицы назойливой таимся, Зане с державою былою дело швах. И, не бахвалясь, мы с трудом своим дружны В тоске, в рассеянье, в забвении, в скитанье, Поскольку жертвенное жизни прорастанье Мы чуем пристальней на грани тишины. Покуда вижу я негаданный просвет Во тьме безумия, в чаду кровопролитья, Иду на ощупь я, но всё ж иду за нитью, — Тонка она – такой у вас и вовсе нет. Покуда слышу я то гул на берегу Прибоя позднего, то птичьи восклицанья, Приемлю долю я, отринув отрицанья, И перед родиной своею не в долгу. Покуда призван я в ненастный этот мир Для песни, славящей его преображенье, Я, порождение его и отраженье, Творю неслыханный свидетельства клавир — О том, как рушилось эпоха, о таком, Что было истинным, что век опередило Во имя радости, – и вот земная сила Дарует веру мне – и светлый строит дом.

Я ничего не видел, кроме Крыльца впотьмах и света в доме, Собак на сене и соломе, Нагого пламени в кострах, Ветвей, исхлёстанных ветрами, Лица неведомого в раме, — И потому гадайте сами, Кого охватывает страх. Казалось зрение усталым — Пора довольствоваться старым, И ни к чему кичиться даром, Тянуться к чарам и углам, Где ветер выглядит сутулым В обнимку с книгою и стулом — И целит умыслом, как дулом, В простор с водою пополам. Промокла времени громада, Зола рассыпана по саду, Пропета лета серенада Кому-то, скрытому в глуши, — Зато дарована свобода Зеркальной двойственностью года Тому, кто в гуще небосвода Приют отыщет для души. Листвы шуршащее свеченье, Ненастных сфер коловращенье, Молчанье и столоверченье, Шарады, ребусы, часы Уже не скуки, но желанья Негодованья, пониманья Томленья, самовозгоранья Неувядаемой красы. Кто правит бал и дружен с ленью, Кому подвластны поколенья И кто на грани изумленья Откроет невидаль вокруг? В печи моленье и камланье, Поленьев щёлканье, пыланье, Как бы от памяти посланье, — И некий жар почуешь вдруг. Играя с истиною в жмурки, Срезая вянущие шкурки, Гася то спички, то окурки, Перебирая всякий хлам, Найдёшь нежданные подарки — Свечные жёлтые огарки, Проштемпелёванные марки, Тетрадей брошенных бедлам. Никто на свете не обяжет Учесть твой опыт – весь, что нажит, — Никто, конечно, не подскажет, Что в этом нечто всё же есть, — Беспечность рожицу скукожит, Октябрь уже почто что прожит, И жизнь пока что не тревожит, Готовя завтрашнюю весть. Ну что же, выглядишь неплохо — Уже на краешке эпоха, Уже на донышке подвоха Шестидесятников запал, И всё, что было, не помеха, — И между тем нам не до смеха, И так далёко до успеха, Что эха чудится оскал. Но ты подпитывай сознанье Всем тем, что будит осязанье, Иголки ловит ускользанье, Синицу или журавля, Покуда прежнее везенье Не надоест до оборзенья, Другим оставив угрызенья, На всех глазея с корабля. Очнись и выйди на дорогу К иному празднеству и к Богу, Ищи защиту и подмогу, В невзгодах имя сбереги, — Мозги захлёстывает влага, Прибой кобенится, как брага, — И укрепляется отвага, Чтоб слышать вечности шаги.

Широких крыл прикосновенье, Высоких сил благословенье, Проникновение туда, Где есть участье и вниманье К душе – и все переживанья На берег выплеснет вода. Невыразимое, земное, Всегда идущее за мною, Куда б меня ни завела Стезя кремнистая, крутая, Чтоб доля, некогда простая, В движенье сложность обрела. Полуотдушина и полу Печаль – и вновь, похоже, в школу Брести, усваивая путь К чему-то важному, где мало Усердья, – помнится, бывало, Позёмка скрадывала суть. Итак – в начале было слово, К чему-то новому готово, Оно готовилось обресть Ещё неслыханное право На весть из космоса – и славу, Где вздохов горестных не счесть.

Твоих ли, осень, здесь владений нет, Правительница области безбрежной? Зачем ты входишь тенью неизбежной В сокровищницу таинств и примет? Пускай зажёг над бездной Скорпион Светильник свой, – давно ли ты внимала Тому, кто в жизни значил слишком мало И совершал деянья, как сквозь сон? Знать, сам Господь велел тебе найти Того, чей дух был высветлен тобою, — И, властвуя упрямо над судьбою, Вставала ты звездою на пути. Явилась бы ты, может, на пиру В безмерном блеске, в облике чудесном, В земном уборе, в золоте небесном, — Да веку ты пришлась не ко двору. Тому, кто жизнь отстаивал плечом И гибели отринул притязанья, Твоё – сквозь явь – привычное дерзанье Не притчей даровалось, а лучом. Но мне всего дороже каждый раз Твоё – сквозь грусть, отшельница, – смиренье, В котором есть высокое горенье Для душ людских, для ждущих наших глаз.

Если можешь, хоть это не тронь — Не тревога ли в душу запала? — И зажёгся в окошке огонь, И вихры тишина растрепала. Сколько хочешь, об этом молчи, Не твоё ли молчание – злато? В сердцевине горящей свечи Всё увидишь, что издавна свято. Всё найдёшь в этом сгустке тепла, В этой капле томленья и жара — Напряженье живого крыла И предчувствие Божьего дара. Всё присутствует в этом огне, Что напутствует в хаосе смуты, — Потому-то и радостно мне, Хоть и горестно мне почему-то. Всё, что истинно, в нём проросло, Всё, что подлинно, в нём укрепилось, Опираясь на речь и число, Полагаясь на Божию милость. Потому он в себе и несёт Всё, что в песнях продлится чудесных, Всё, что сызнова душу спасёт Во пределах земных и небесных.

Глаза приподняв непрошенно, Стоишь до своей поры, Где в самую глушь заброшены Взъерошенные дворы. Увенчан листвой редеющей, Стоишь, не смыкая век, Покой прозревая реющий Над сонным слияньем рек. Фонарь приподняв над бездною, Стоишь в тишине ночной, Поддержанный твердью честною На шаткой тропе земной. Всё то, что давно предсказано, Пронизано до корней Присутствием горним разума — И чуешь его верней. И кто-то с тобой беседует, Звезду в небесах подняв, — И что-то отсюда следует, И знаешь, что сердцем прав. Рассеяны в мире зёрнами Все те, кто к тебе добры, — И травами скрыты сорными Отравленные пиры. Засыпаны щели домыслов Растений пыльцой сухой, Привычность побочных промыслов Гнилою полна трухой. И рот не криви из прошлого Среди потайных щедрот — От зол толкованья пошлого К истокам запрятан код.

Распознать знакомое струенье — Созиданье? – нет, сердцебиенье, Прорицанье, рвение, забвенье, Состраданье, – вот она, зима! Серебренье, веянье, порханье, Привыканье, тленье, придыханье, Пониманье, жженье, полыханье, Тайники, задворки, закрома. Ну-ка вынем джинна из бутылки, Поскребём растерянно в затылке, Золотые времени ухмылки Превратим в песчинки, – полетим В никуда, – с волшебными часами Заодно – и даже с небесами Не в родстве ли? – может, с чудесами Всё, что проще, видеть захотим. Не затем я гибнул, воскресая, Чтобы мгла куражилась косая Над землёю, – столькое спасая, Обрести пристанище в тиши Помогло мне всё, что было близким, Что высоким было или низким, Было с ростом связано и риском — Вот и стало памятью души.

Пространства укор и упрямства урок, Азы злополучные яви, Которой разруха, наверно, не впрок, — И спорить мы, видимо, вправе. И вновь на Восток потянулись мосты, В степях зазвенели оковы, Но древние реки давно не чисты, Моря до сих пор нездоровы. И негде, пожалуй, коней напоить Безумцам, что жаждут упорно Громаду страны на куски раскроить И распрей раскаливать горны. Отрава и травля, разъевшие кровь, Солей отложенья густые, Наветы и страхи, не вхожие в новь, При нас – да и мы не святые. И мы в этой гуще всеобщей росли. В клетях этих жили и норах, И спали вполглаза мы – так, чтоб вдали Малейший почувствовать шорох. Мы ткани единой частицы, увы, Мы груды песчаной крупицы — И рыбу эпохи нам есть с головы Непросто, – и где причаститься К желанному свету? – и долго ли ждать Спасительной сени покрова, Небесной защиты? – и где благодать, И с верою – Божие Слово? И снова – на юг, в киммерийскую тишь, Где дышится глубже, вольнее, Где пристальней, может, сквозь годы глядишь И чувствуешь время вернее.

К вечеру потеплело, Снег отсырел, разбух, В душу мою и в тело Вешний пробрался дух. Рано, конечно, рано — Долго ещё зиме Тешиться самозвано, Холод держа в уме. Вот и хрустит дорожка, Под фонарём блестя, — В то, что глядит в окошко, Вслушайся не шутя. То ли в пустынном взоре Музыки искра есть, То ли с востока, с моря, Ждать мне благую весть. Кто мне сегодня скажет, Что меня завтра ждёт? Всё, что с ушедшим свяжет, Больше огнём не жжёт. Кто меня завтра встретит На берегу морском? Тает свеча, но светит, В доме таясь людском.

Своя интонация, знаю, И голос, конечно же, свой, И доля, понятно, земная — Но что же ведёт за собой? И кто-то шепнёт ненароком О чём-то – наверно, о том, Что время – вон там, за порогом, И скручено вправду жгутом, Что время – вот здесь и повсюду Присутствует, верует, ждёт Причастности подлинной к чуду От всех, чьё участье грядёт В движении общем к открытью Поистине нового дня, Который прозреть по наитью Поможет явленье огня На кромке нелёгкого века, На склоне, на грани эпох, В разливах небесного млека, На почве, чей пыл не иссох, На бреге, что круче и выше Заморских, – на самом краю Сознанья, – и дальше, за крыши, Звезду вопрошая свою.

Мне оставлено так немного — Крик слепого да взгляд немого — В этом хаосе на ветру, Где обрывки ненастья вьются, Связи рвутся и слёзы льются На окраине, на юру. Клок не выкроишь из раздора, Бранным стягом не станет штора, Дом не выглядит кораблём — На веку только вздох пожара, Мокрой гари душок из яра, Да и то тишком, под углом. Столько видано мной сумбура, Что уже не затащишь сдуру — И охоты, конечно, нет В это месиво лезть крутое И в пустые вникать устои, Чтоб ничком выходить из бед. Может, это мне только снится? — Но заблудшая бьётся птица О стекло с лезвиём листа — Просто время теперь иное — И утраты встают за мною, Чтобы совесть была чиста.

Сомнамбулическая высь, Меланхолическая глушь, — Куда мы, право, поднялись? Там – рознь и песнь, здесь – тишь и сушь. Ещё свирепствует раздор В моём разбуженном краю — Но я со всеми до сих пор Краюху страха не жую. И возвращаюсь я туда, Где гущина и быстрина, Лишь потому, что никогда Свои не горбил рамена Ни перед тем, кто славил власть, Ни перед тем, кто правил бал, Ни перед тем, кто – вот напасть! — На горло песне наступал. Но жил я так, что – видит Бог — Не сосчитать душевных ран, — И если шёл высокий слог, То был он, значит, свыше дан. А если проще пелось мне, Дышалось легче и полней — Хватало в мире мне вполне Любви, и терний, и корней.

Уходит какая-то сила, И вроде бы пусто в груди, — Так что это всё-таки было? А впрочем, постой, погоди. Не новую силу ли чую, Пространства вдыхая размах? И старые раны врачую, Покою внимая впотьмах. А воля – она многогранна, Её не бывает полней, — И, видимо, вовсе не странно, Что тянемся издавна к ней. В поступках своих своевольны, Мы сдержанней стали уже — И, участью этой довольны, На грозном живём рубеже. Что было – уже миновало, Грядут снегопад, ледостав, — И в рёве девятого вала Нам кажется: каждый был прав. Ещё не рванулись мы просто Сквозь дрёмой очерченный круг, Сквозь драму сомненья и роста В трагедию времени, друг.

Выгнутая лоза, Розовый мёрзлый куст, — Вот и блестит слеза, Слово слетает с уст. Угомонись, уймись, Выспись и встань, как встарь, — Брезжущая ли высь, Жертвенный ли алтарь? Съёжившись там, внутри, Выпрямившись извне, Словно впервой, замри С первым лучом в окне. Много ли было троп, Много ли пело труб О беззаветном, чтоб Нужен бывал и люб? Вот она, весть о том, Что впереди, в пути, — Строки скрутив жгутом, Выскажись и прости. Перечитай, успей Вникнуть, постичь, принять, Занавесь дней посмей Над головой поднять.

Я вернуться хочу туда, Где окно в темноте горит, Где журчит в тишине вода И неведомый мир открыт. Я вернуться туда хочу, Где свечу иногда зажгут, Где и ночью тепло плечу И сомнений слабеет жгут. Я вернуться туда бы рад, Потому что и ключ, и речь, И рачительный свет, и лад Смогут душу мою сберечь. Я вернуться бы рад туда, Потому что и клич, и плач Будут рядом со мной всегда, Будет голос мой жгуч и зряч. Будет слух тяготеть к лучу, Будет крепнуть с минувшим связь, Где к луне до сих пор лечу, А над нею звезда зажглась. Подожди меня, рай, поверь, Что с тобою давно светло, — Потому и могу теперь Поднимать над бедой крыло.

Этот жар, не угасший в крови, Эта ржавь лихолетья и смуты — Наша жизнь, – и к себе призови Всё, что с нею в родстве почему-то. Соучастье – немалая честь, Состраданье – нечастое чувство, И когда соберёмся – Бог весть! — На осколках и свалках искусства? То, что свято, останется жить, Станет мифом, обиженно глядя На потомков, чтоб впредь дорожить Всем, что пройдено чаянья ради. Будет перечень стыть именной На ветрах неразумных эпохи, Где от нашей кручины земной Дорогие останутся вздохи, Где от нашей любви и беды, От великой печали и силы Только в небе найдутся следы, Если прошлое всё-таки было, Если это не сон, не упрёк Поколеньям иным и народам, Если труд наш – отнюдь не оброк Под извечно родным небосводом.

Свечи не догорели, Ночи не отцвели, — Вправду ли мы старели, Грезя вон там, вдали? Брошенная отрада Невыразимых дней! Может, и вправду надо Было остаться с ней? Зову служа и праву, Прожитое влечёт — Что удалось на славу? Только вода течёт. Только года с водою Схлынули в те места, Где на паях с бедою Стынет пролёт моста. Что же мне, брат, не рваться К тайной звезде своей? Некуда мне деваться — Ты-то понять сумей. То-то гадай, откуда Вьётся седая нить, — А подоплёку чуда Некому объяснить.

К югу – и на восток, Вкось, в киммерийский ропот, С крыши, где водосток, Ниже, сходя на шёпот, Ближе, где ниши нет, В даль, где повсюду – благо, Вешний смелеет свет И возрастает влага. Всё это вдруг вкуси, Перенеси, попробуй, — Вьётся вокруг оси Запах добра особый, Старые жернова Вслед за гончарным кругом Сдвинутся вмиг, едва Кто-то пойдёт за плугом. Горы заволокло, Гущею замутило, — Кажется, пронесло, Вроде бы отпустило, Переплело, смутив, Зрение и дыханье, Новый вогнав мотив В лепет и полыханье. То-то порханья ждёт Крыл на ветрах певучих Тот, кто ещё войдёт В мир на холмах и кручах, Тот, кто придёт сюда, Где на пороге речи Молча стоит звезда, Этой заждавшись встречи.

Так в марте здесь, как в Скифии – в апреле: Рулады птичьи, почки на ветрах, Произрастанья запахи и цвели, С восторгом вместе – неизжитый страх, Неловкая оглядка на былое, На то, что душу выстудить могло, В ночах пылая чёрною смолою, Выкручивая хрупкое крыло. Подумать только, всё же миновало Удушье – и в затишье мне тепло, — Бог миловал, чтоб снова оживало Всё то, что встарь сквозь наледь проросло, Чтоб нелюди не шастали, вполглаза Приглядывая, где я побывал, Чтоб сгинула имперская зараза, Как хмарь, что вновь ушла за перевал. Не так я жил, как некогда мечталось, Да что с того! – какое дело вам До строк моих, чья вешняя усталость Сродни стряхнувшим зиму деревам? Их свет ещё расплещется с листвою В пространстве Киммерии, – а пока, Седеющей качая головою, Сквозящие встречаю облака.

Вытяни руки, замри, Приподнимись и взлети — Сверху на землю смотри — Вот она, как ни крути, Вот она, как ни кори Этот наивный уют, — Вот она вся, говори Просто, как птицы поют. Всё-то с тобою не так — Влаги ли в поле глоток, Страсти ли вспыхнувший знак, Вести ли в небе виток, — Нет, не ворчи, погоди, Повремени, отдышись, — Всё, что теснится в груди, Высказать людям решись. Выносив это давно, Выразить это сумей, — Пусть это с тем заодно, Что откровенья прямей, Пусть это с тем, что внутри Круга, в котором заря, — Вот оно рядом – бери, Миру скорее даря.

Уже не в силах чародей Сдержать ветвей столпотворенье — Любви прекрасное даренье И счастье горькое людей Уже расплёснуты вокруг — И в этой связи неразрывной Звучит мелодией надрывной Струна, которой недосуг Прельщаться новою порой, Надежды вырвавшей из мрака, Сомненья вызвав, но однако Превыше всех – единый строй. Подумай как-нибудь потом, Уже не мудрствуя лукаво, — Какое выстрадано право Судить о том, перевитом Слоями влажными стеблей, Лозою гибкой виноградной Блаженном мире, где отрадной Тропой в сплетении аллей Бредёшь в неведомую тишь, В такую глушь, где нет причины Отречься разом от кручины О том, на чём теперь стоишь. Неужто в заговоре все — И только ты, как гость, непрошен — И выбор прост, и жребий брошен, И путь проложен по росе, — И век положенный живи, В сплошном порыве безутешен, — Один ты праведен иль грешен — Таким уж, видно, и слыви, — Один ты чувствуешь давно Движенье общее Вселенной К истокам сути сокровенной Ночей, что с речью заодно.

Эту книгу когда-нибудь молча открой, Пролистай на досуге страницы, — В ней почувствуешь, может, особенный строй, Киммерийские вспомнишь зарницы. В ней оставлено всё, что от глаз не скрывал, Что не кажется ношей излишней, — Разве каждый из нас на земле не бывал Продолжением воли Всевышней? Что за годы мы вместе с тобою прошли, Что за вещее знали мы слово? Понимаешь ли ты, что за жизнь мы вели? Да и к новой едва ли готовы. Чтобы душу в покровы пространства облечь, Что за жертвы мы встарь приносили? Что за тайны пытались в беде уберечь И пощады вовек не просили? Что за речь, отрешаясь от ржави и лжи, На простор из груди твоей рвётся — И откуда в тебе эта вера, скажи! Ведь она не случайно даётся. Не с тобою ли в мире мне стало светлей, Где намаялись оба мы вволю? Не о том я совсем – ни о чём не жалей, Что нам выпадет нынче на долю? Будешь ясной исполнена ты красоты На краю октября, в непогоду, Где горят, обжигая ладони, листы, В индевелую падая воду. Сновиденья твои переполнят цветы, В эту явь начиная вторженье, Где грядущего мы прозреваем черты, Чтобы длилось любви постиженье.

И всё же изумлению сродни, Как в детстве, состояние такое, — И весь ты – от порыва до покоя — С возможностью изведать эти дни, Постичь их суть, – уже накоротке, — Почтить их память, может быть, в грядущем, Настичь за веком, к сумеркам идущим, Их ясный свет, – и, с розою в руке, На краешке сознанья замереть, Потом шагнуть растерянно и просто Туда, где высь, где есть предвестье роста, Туда, где глубь забвенью не стереть, — Потом увидеть то, что лишь тебе Дано увидеть в мире этом ныне, Потом осмыслить это, – пусть в гордыне От этого иным не по себе — И поделом! – тебе не по пути Ни с ними, ни с подобными, – вниманья Ты ждёшь давно, ты жаждешь пониманья, Поскольку жив ещё, как ни крути, Поскольку зряч, – и слух распахнут вновь Пространству, что со временем не в ссоре, — И со слезой горючею во взоре Верна тебе вселенская любовь.

Навестила б сызнова меня В серебре тускнеющего дня Та, что столь желанною бывала В те года блаженные, когда В час, как выйдет первая звезда, Стольких песен строки даровала! В тишине шагреневой, сквозной, Сберегла бы отданное мной Всем живущим щедрыми горстями, Подняла бы светлое лицо, Ненароком вышла на крыльцо, Чтобы сладить, может быть, с вестями. Знать, немало терний и корней, Что упрямей были и верней, Чем роенье позднее вниманья, С этой тканью чаянья срослись, Где преданья нитью запаслись Все, кто ключ отыщут к пониманью. Застилая шумной пеленой Этот мир, поистине иной, Чем когда-то, в юности прекрасной, Свежий ветер за море летит, Всех простит – и всё-таки грустит На краю земли огнеопасной. Кто его, скажите мне, хмельней? Или впрямь в раздумиях полней Этот круг, разомкнутый однажды, Этот лад, распахнутый всему И спасённый только потому, Что не скрыл ни голода, ни жажды? Нет ему ни отдыха, ни сна — Не такие помнит времена, — И его за частыми слезами Различишь, чтоб в бедах уцелеть, Чтоб невзгоды вместе одолеть, Постареть с открытыми глазами. Нет мечтанью страхов или уз — Не затеют разом девять муз Невпопад общение с народом — Что ему до слова моего? — Вот и славим жизни волшебство Под ещё родимым небосводом!

Запела, выросла строка Из мрака летнего и зноя — Струенье хрупкое, сквозное, — Зачем? – неужто на века? На склоне призрачного дня, За гранью памяти и ночи, Чьи сны до чаянья охочи, Зачем ты смотришь на меня? Затем, наверное, дано Всему живому в мире слово, Что свет, с небес пришедший снова, С землёю всюду заодно. Побудь со мною! – что с того, Что я так буднично немолод? Ведь мы так празднично сквозь холод Любви хранили торжество. Постой! – мне вроде бы тепло От этой дышащей устало Волны, что ласку расплескала, На берег рухнув тяжело. Пойми – и всё-таки прости За бред жестокий, многолетний Эпохи, с просьбою последней Способной дух перевести. За то, что в сумерках её Плутали часто мы вслепую, Глотая истину скупую Питья, а с ним и забытьё. За то, что, выживший с трудом, Не там, где надо, я храбрился — О, дай мне Бог, чтоб свет продлился, Которым издавна ведом.

Покуда я сам не узнаю, куда Уходит за памятью время, Ночная звезда и морская вода Со мной – но не вместе со всеми. Покуда я сам не изведаю здесь, Откуда берутся истоки, Я вынесу бремя и выпрямлюсь весь Внезапно, как свет на востоке. Покуда я сам не открою ларцы, Где свитки седые хранятся, Пора не пройдёт, где волчицы сосцы Не млеком, а кровью струятся. Волчица степная, лихая пора, Закатная, грозная эра! Кого это тянет уйти со двора Какая-то, право, химера? Кого это ветром прибило к окну, Засыпало солью и пылью, Обвеяло пеплом у века в плену, Чтоб завтра призвать к изобилью? Кого это выдуло вихрем из нор, Изрезало бритвами споров? И чей это пот проступает из пор, И чей это скалится норов? Не всё ли равно мне? – я сам по себе — И я не участник хаоса, — И вовсе не тень проскользнёт по судьбе, Но листьев круженье с откоса. Я буду разматывать этот клубок, Покуда не вырастет следом, Чутьём и наитьем высок и глубок, Тот мир, что лишь вестникам ведом.

Отшельничая сызнова в глуши, Со временем своим играя в прятки, Всё то, что сможешь, разом разреши, Из мглы забвенья встань – и соверши, Но мыслей не разбрасывай в тиши — Пути твои минувшие не гладки. В затворничестве по сердцу пришлась Не сгинувшая невидаль наитья — Измаялась, но лета дождалась И с песнею моей переплелась, — И с осенью осознанная связь Из непогоди вызовет открытья. Коснувшиеся краешком чутья Событий всех, упрямятся мгновенья, Которым вряд ли не дали житья, Не налили горчащего питья, — Прибавившие сердцу колотья, Но вынесшие к свету откровенья.

Не в стогу, видать, находить иглу, Не во мгле отнюдь продевая нить, Чтоб комар-мизгирь цепенел в углу, Чтоб одних жалеть, а других винить. И не то чтоб шёлк расстилался здесь, До ворот Востока раскинув путь, Но пичужий щёлк приживался весь, Эту ткань пространства успев кольнуть. Не пыли, дорога, у днешних стен, Не коли, игла, золотую плоть, Чтобы плыть ладье, испытавшей плен, Чтобы новой сути добыть щепоть. Чтобы жгучей соли хватило нам До скончанья века сего на всех, Не хоромы, братья, нужны, а храм, Где бы общий мы отмолили грех. Целованьем царским не всяк велик, Толкованьем книжным не всяк спасён, — И не ворон там пировать привык, Где проходит осторонь вещий сон. То не ветер сызнова крепнет, шал, То не вечер засветло вдруг пришёл — Небосвод высок и надменно-ал, А земле пора отдохнуть от зол.

То роем пчёл, то птичьим говорком, Наречьем свищущим, щебечущим, щемящим, На веки вечные прощаясь, точно ком Застыл в гортани, – паводком звенящим, Шумящим выводком, незримым локотком, Ещё мелькающим и тающим в лазури, Чтоб все, кто всё-таки владеют языком, Лоскутья домыслов кроили по фигуре, Чтоб тот, кто с кем-нибудь хоть чуточку знаком, Хотя бы изредка здоровался когда-то, Привык довольствоваться даже пустяком, Вниманья требуя предвзято, Приходит осень – всё-таки при ней, Неумолимой и печальной, И жесты сдержанней, и тон куда скромней, Чем там, в наивности поры первоначальной, В невинных опытах, ненайденных словах, Ещё желающих принять иные формы, Чем им положено, – а нынче дело швах, А там обрушатся и непогодь, и штормы На эту почву с глиной пополам, С хрустящей россыпью по кромке самоцветной, А там, как водится, такой пойдёт бедлам, Что дом насупится с досадой безответной На эту плещущую всем, что под рукой, Куда попало, только бы попала, Погоду, бредящую влагой день-деньской, Бубнящую, что за ночь накропала, В накрапе каверзном оконного стекла, Что вряд ли выдержит всю мощь её крутую, Всю горечь тайную, что кровью истекла, Всю помощь странную, что всё же не впустую, Как ни крути, но всё-таки дана Как бы порукою за то, что завтра будет, Приходит осень – то-то и она Живёт, как Бог положит и рассудит.

И свет звезды в теснине междуречья, Где вывихи эпохи да увечья Сквозь узорочье памяти прошли, В ушко игольное втянулись нитью плотной, Прихватывая следом дух болотный, То рядом различаешь, то вдали. Чей будешь ты? – да тот, кто годы прожил, Кто помыслы рассеянные множил, Сомненьями да вымыслами сыт Настолько, что куда теперь скитаться! — Ах, только бы с покоем не расстаться, А воля пусть о прошлом голосит. Утешит ли всё то, что оживляло Слова твои – и в горе прославляло То радость мирозданья, то любовь, — Твоё неизъяснимое, родное, Привыкшее держаться стороною, Таившееся, влившееся в кровь? Не время ли, как в детстве, оглядеться, Озябнув – отдышаться, обогреться, Привыкнув – научиться отвыкать От бремени обыденного, чтобы Прожить и впредь вне зависти и злобы? — Попробуй-ка такого поискать!

Каждой твари – пара в подлунном мире На ковчеге том, где стол, и ложе, — Не своими ль в доску, себя транжиря, На чужом пиру мы стареем всё же? По ранжиру каждый, пожалуй, может, Перекличке вняв, у стены застынуть, — Но какая, друже, обида гложет, Если кто-то хочет ряды покинуть! Нет покоя, брат, и в помине даже — Из неволи мы, из тоски да боли, Запоздали мы, потому-то, враже, Ты рассыплешь вдосталь хрустящей соли. То ли дело свет, что в себе хранили, То ли дело дух, что несли с собою, — Хоронили всех – а потом ценили, Укоряли всех, кто в ладах с судьбою. У эпохи было лицо рябое, По приказу шла от неё зараза, — Но куда бы нас ни вели гурьбою, У неё на всех не хватало сглаза. Слово «раб» изгнал я из всех законов, Что в пути своём на ветрах воспринял, — И знавал я столько ночей бессонных, Что покров над всем, что живёт, раскинул. Слово царь я тем на земле прославил, Что на царство, может быть, венчан речью, Потому-то всё, что воспел, оставил На степной окраине, – там, за Сечью. Не касайся, враже, того, что свято, Исцеляйся, друже, всем тем, что скрыто В стороне от смут, у черты заката, Где от кривды есть у тебя защита.

Шумит над вами жёлтая листва, Друзья мои, – и порознь вы, и вместе, А всё-таки достаточно родства И таинства – для горести и чести. И празднества старинного черты, Где радости нам выпало так много, С годами точно светом налиты, И верю я, что это вот – от Бога. Пред утренним туманом этажи Нам брезжили в застойные годины, — Кто пил, как мы? – попробуй завяжи, Когда не всё ли, в общем-то, едино! Кто выжил – цел, но сколько вас в земле, Друзья мои, – и с кем ни говорю я, О вас – в толпе, в хандре, навеселе, В беспамятстве оставленных – горюю. И ветер налетающий, застыв, Приветствую пред осенью свинцовой, Немотствующий выстрадав мотив Из лучших дней, приправленных перцовой. Отшельничать мне, други, не впервой — Впотьмах полынь в руках переминаю. Седеющей качая головой, Чтоб разом не сгустилась мгла ночная.

Ночь киммерийская – на шаг от ворожбы, На полдороге до крещенья, — В поту холодном выгнутые лбы И зрения полёт, как обращенье К немым свидетельницам путаницы всей, Всей несуразицы окрестной — Высоким звёздам, – зёрна ли рассей Над запрокинутою бездной, Листву стряхни ли жухлую с ветвей, Тори ли узкую тропинку В любую сторону, прямее иль кривей, Себе и людям не в новинку, — Ты не отвяжешься от этой темноты И только с мясом оторвёшься От этой маревом раскинувшей цветы Поры, где вряд ли отзовёшься На чей-то голос, выгнутый струной, Звучащий грустью осторожной, Чтоб море выплеснуло с полною луной Какой-то ветер невозможный, Чтоб всё живущее напитывалось вновь Какой-то странною тревогой, Ещё сулящею, как некогда, любовь Безумцу в хижине убогой. Широких масел выплески в ночи, Ворчанье чёрное чрезмерной акварели, Гуаши ссохшейся, – и лучше не молчи, Покуда людям мы не надоели, Покуда ржавые звенят ещё ключи И тени в месиво заброшены густое, Где шарят сослепу фонарные лучи, Как гости странные у века на постое, По чердакам, по всяким закуткам, Спросонья, может быть, а может, и с похмелья — Заначки нет ли там? – и цедят по глоткам Остатки прежнего веселья, — Ухмылки жалкие расшатанных оград, Обмолвки едкие изъеденных ступеней, Задворки вязкие, которым чёрт не брат, Сады опавшие в обрывках песнопений, Которым врозь прожить нельзя никак, Все вместе, сборищем, с которым сжился вроде, Уже отринуты, – судьбы почуяв знак, Почти невидимый, как точка в небосводе, Глазок оттаявший, негаданный укол Иглы цыганской с вьющеюся нитью Событий будущих, поскольку час пришёл, Уже доверишься наитью, — А там и ветер южный налетит, Желающий с размахом разгуляться, Волчком закрутится, сквозь щели просвистит, Тем паче некого бояться, — И все последствия безумства на заре Неумолимо обнажатся, — И нет причин хандрить мне в ноябре, И нечего на время обижаться. Вода вплотную движется к ногам, Откуда-то нахлынув, – неужели Из чуждой киммерийским берегам Норвежской, скандинавской колыбели? — И, как отверженный, беседуя с душой, Отшельник давешний, дивлюсь ещё свободе, Своей, не чьей-нибудь, – и на уши лапшой Тебе, единственной при этой непогоде, Мне нечего навешивать – слова Приходят кстати и приходят сами, — И нет хвоста за ними – и листва Ещё трепещет здесь, под небесами, Которые осваивать пора Хотя бы взглядом, — И пусть наивен я и жду ещё добра От этой полночи – она-то рядом, — Всё шире круг – ноябрьское крыльцо Ступени путает, стеная, Тускнеет в зеркальце холодное кольцо — И в нём лицо твоё, родная, Светлеет сызнова – неужто от волшбы? — Пытается воздушное теченье Сдержать хоть нехотя дорожные столбы — От непомерности мученья Они как будто скручены в спираль И рвутся выше, И, разом создавая вертикаль, Уйдут за крыши, — Не выстроить чудовищную ось Из этой смуты — И зарево нежданное зажглось, И почему-то Узлом завязанная, вскрикнула туга И замолчала, — Как будто скатные сгустились жемчуга Полоской узкою, скользнувшей от причала.

Когда закручен лист жгутом — И нет причины обольщаться Всем тем, что сбудется потом, И тени бросятся прощаться Со всеми разом, наобум, И, что-то важное решая, Берутся вроде бы за ум, Со светом встретиться мешая, — Наверно, всё-таки пора К тому, что медлит, приобщаться, Чтоб там, где ждут ещё добра, За нас не стали огорчаться. И по-особому тепло, Хотя и с дозою прохлады, — И, может, изредка везло, Но перебарщивать не надо Ни с тем, что ночью леденит, Ни с тем, что утром согревает, — Пусть век наш тем и знаменит, Что вдруг такое затевает, Чему противится душа, Чему препятствуют светила, — А осень, право, хороша — Всё поняла и всех простила.

Чего ты ждёшь сегодня от меня, Пора моя, пустынница седая? Кого зовёшь, ещё не увядая, Воспрянув от присутствия огня, С которым в доме вроде веселей — Не всё ль равно – печного иль свечного — То дикого, а то почти ручного, — Смотри на пламя, плачь и не жалей Ни о былом, с которым сутью всей Ты связана так прочно и незримо, Ни о таком, чем издавна ранима, Ни о бессонной памяти своей, С которою так трудно совладать, Укрыв её под ветром леденящим, Ни – вымолвить бы мне – о настоящем, В котором всем придётся отстрадать, Чтоб высветлилось всё, чем жили мы, Дышали чем, всем телом понимая, Что ночь идёт, холодная, немая, — Чего ещё ты хочешь средь зимы? — Добра души и музыки тепла, Когда звезда Рождественская близко — И нет любви без муки и без риска, А нежность и светла, и тяжела.

Скифские хроники: степь да туман, Пыль да полынь, чернозём да саман, Шорох травы да соломы. Западный ветер – похоже, с дождём, Дверца, забитая ржавым гвоздём, Тополь, – ну, значит, мы дома. Ключ полустёртый рассеянно вынь, Разом покинь беспросветную стынь, Молча войди, – не надейся, Что хоть однажды, но встретят тебя, Лишь привечая, пускай не любя, — Печь растопи, обогрейся. Всё, что извне, за окошком оставь, Чувства и помыслы в сердце расплавь, — Долго ль пришлось добираться В эти края, где души твоей часть С детства осталась? – на всё твоя власть, Господи! – как разобраться В том, что не рвётся блаженная связь, Как бы тропа твоя в даль ни вилась, Как бы тебя ни томили Земли чужие, где сам ты не свой? — Всё, чем дышал ты, доселе живой, Ливни ночные не смыли. Что же иглою цыганской сшивать? Как мне, пришедшему, жить-поживать Здесь, где покоя и воли Столько, что хватит с избытком на всех, Где стариною тряхнуть бы не грех, Вышедши в чистое поле?

И вот он, приют неизведанный мой Меж морем и сушей, меж светом и тьмой, На кромке прибрежного рая, Где чайки кружат вперемешку с листвой, Где волны у свай отдают синевой, Следы на песке не стирая. И здесь никуда не девалась тоска, И грусть временами настолько близка, Что кажется птицей ручною, — И радость придётся ещё обрести, Тропу проторить и мосты навести Меж снами и явью дневною. И что мне навёрстывать, если со мной Сей строй небывалый всей жизни земной, Вся невидаль мира – и тяга Куда-то в пространство, где легче дышать, Где что-нибудь важное можно решать, И речи, и почве во благо! Полынь киммерийская слаще ли, друг, Чем скифская? – всё, что посеешь вокруг, Пожнёшь, – и поэтому свято Всё то, что возвысит над бездной мирской, Спасёт от бравады её шутовской — И встретит в грядущем, как брата.