– Значит, у Карякина алиби, – озадаченно потирал лоб полковник. – Нет, разумеется, тот, кто заказал перстень, мог запросто найти другого исполнителя. Моложе и не связанного со старой историей. Интересно другое: как перстень попал к Григорьеву, откуда? А Карякин, значит, утверждает, что Григорьева не знал и перстня в глаза не видел?

– Яков Михайлович, а может, перстень и способ убийства вообще совпадение? А мотив преступления вообще другой. Сын Григорьева сегодня был у нас. Скользкий парнишка, что-то крутит, алиби, похоже, у него нет. Говорит, что был в институте, но глаза беспокойные, Горлов завтра проверит. С отцом отношения были плохие.

– Нет, нет, Юрий Петрович, неужели вы не видите, что здесь определенно прослеживается связь, она же очевидна! Нет. Все дело в перстне! Надо копать. И вообще, возможно, мы упустили в тридцать шестом что-то важное. Каких-нибудь сектантов или этих, как их? Мистиков. А может, просто свихнувшегося поклонника старца Григория. Или поклонницу. Горло перерезать могла и женщина.

– В тридцать шестом да. Но поклонника Распутина в шестьдесят пятом? – не сдержал улыбки капитан. – Да молодежь даже понятия не имеет, кто это.

– Молодежь не имеет. А люди постарше? – гнул свое полковник.

– В таком случае ему должно было быть в тридцать шестом как минимум сорок. Чтобы он хоть какое-то о нем представление имел, а уж сейчас этому человеку и вовсе должно быть под семьдесят! – еще раз попробовал урезонить полковника Юрий Петрович.

– И что? У него могут быть соучастники. Подельники, наконец, дети и внуки, – сердито возразил полковник, видя, что капитан упорно не желает принять очевидное. – И, кстати, как прошел разговор с домработницей?

– Нормально, – пожал плечами капитан. – Ничего нового она нам не сообщила. Алиби на время убийства у нее есть, и это, пожалуй, все.

– Знаете что, проверьте-ка всех ее родственников, – воодушевился полковник. – Чем черт не шутит? Как она попала к Григорьевым?

– Кажется, кто-то из знакомых порекомендовал, – нахмурился капитан. – А вообще-то не знаю. Не спросил. Извините. Прошляпил, – краснея, как мальчишка, повинился Юрий Петрович.

– Ничего, есть время исправить. Выясните этот вопрос и проверьте ее личность. Ну, что же, – взглядывая на часы, – проговорил Яков Михайлович. – На сегодня, пожалуй, все. Андриан Дементьевич ждет. Юбилей у старика. Купил вот транзистор в подарок. Жена говорит, он в последнее время стал плохо видеть, телевизор долго смотреть не может, читать тяжело, так вот пускай приемник крутит! – достал из-под стола коробку, завернутую в фирменную упаковку «Гостиного двора». – Кстати, что там с фотографией перстня?

– Ах да, – доставая из папки фото покойного Григорьева, сидящего за рабочим столом, проговорил капитан. – Вот. Наши ребята укрупнили снимок, а это вот исходный вариант. Это он?

– Гм. Признаться, я уже плохо помню. Но думаю, что Евдокия Андреевна непременно его узнает. Ведь это ей подарил его Григорий Распутин.

– Знаете, удивительно слышать, что вы знакомы с человеком, лично знавшим эту одиозную личность, – заметил капитан.

– Да, мне, признаться, тоже. Но она о нем очень тепло отзывалась. Говорила, что старец вылечил ее бабушку, да и ей очень помог.

– Чего не бывает, – поднимаясь, согласился Юрий Петрович.

Яков Михайлович с легким трепетом нажал на кнопку электрического звонка. Ничто, казалось, не изменилось в этом доме, в этом подъезде с тех давних пор его юности. Впрочем, как же не изменилось? Изменилось, и еще как. Снесли во дворе старый покосившийся дровяной сарай, в квартирах теперь паровое отопление, и звонок не механический, а электрический. Фонтан во дворе давно не работает, почти развалился, но зато рядом с ним появилась новенькая горка, в виде железной ракеты, а вот в остальном, пожалуй, все так же.

Лязгнули замки, дверь распахнулась, и перед Яковом Михайловичем предстала худенькая невысокая женщина в темно-синем платье с нарядным белым кружевным воротничком.

– Здравствуйте, Евдокия Андреевна. С новорожденным вас, – протягивая хозяйке букет, неловко пошутил полковник.

– Яшенька, здравствуйте. Проходите, пожалуйста, Андриан Дементьевич в гостиной, ждет вас. Какие цветы красивые, – поднося к лицу гвоздики, проговорила она благодарно. – Давайте пальто и проходите.

В комнате в стороне от накрытого стола на диванчике сидел Андриан Дементьевич. Погрузневший, поседевший, с очками на носу и газетой в руках, он являл собой пример образцового советского пенсионера.

– Добрый вечер, Андриан Дементьевич.

– А, Яков! Проходи! – поднимаясь навстречу и горячо пожимая гостю руку, радостно проговорил Андриан Дементьевич. – Рад, что не забываешь старика!

– А это вот вам! – протягивая подарок, смущенно проговорил Яков Михайлович. – Чтобы не скучать.

– Спасибо, хоть и лишнее, – проворчал Колодей. – Не скучать, говоришь? Ох, Яков, доживешь до моих лет, поймешь, какая это страшная вещь, пенсия! – Он оглядел уютную комнату, обставленную скромной старинной мебелью, с бежевыми занавесками и цветами на подоконнике, с фотографиями в больших деревянных рамах над диваном, с накрытым белой парадной скатертью столом, и тоскливо вздохнул. – Сидишь на диване, газетки почитываешь и дряхлеешь! Ужас. А еще меня как собачку в парк на прогулку выводят, чтобы не засиживался. И в поликлинику, давление мерить. Я уж думал, хоть бы сторожем куда устроиться. Или еще кем, лишь бы не дома сидеть. Так ведь возраст, не берут никуда! А еще вижу плохо. Эх, да ладно. Что-то я разнылся не к месту. Ты лучше расскажи, что там у вас новенького, что за дело сейчас ведешь? Хотя ты же у нас теперь начальник большой, сам-то только командуешь, – повеселев, говорил Андриан Дементьевич, усаживая гостя на диван.

– Есть одно дело, Андриан Дементьевич, – садясь рядом с учителем на диван, проговорил серьезно Яков Михайлович, – которое я бы хотел с вами обсудить.

И он изложил сухо, подробно факты убийства Бориса Николаевича Григорьева.

– Невероятно! – взволнованно чиркал спичкой по коробку Андриан Дементьевич. – Просто невероятно! Фотографии принес? С тридцать девятого года, говоришь? Что ж это выходит, а? Напортачили мы с тобой, Яков.

– И ничего подобного, – твердо проговорил Яков Михайлович. – Мы же еще в тридцать шестом знали, что перстень ушел через магазин, и след его затерялся. Возможно, его купил отец этого самого Григорьева, а потом завещал сыну. Все сходится.

– Да-да. Возможно, если бы не две вещи. Перстень это был не простой, и убийство спустя тридцать лет один в один с тем давним. Не верю я в совпадения, – покачал седой головой Андриан Дементьевич.

– Я тоже не верю.

– Значит, связь есть. Но как, через кого, если у Карякина алиби?

– Пока не знаю. Да и по Григорьеву до сих пор идет проверка. Я ребятам сказал: как только вся информация будет собрана, чтобы звонили прямо сюда. А пока вот, я фото пропавшего перстня принес, взгляните, он, не он. А то вдруг я себе нафантазировал.

Андриан Дементьевич взял в руки обе фотографии и, спустив на нос одни очки и взяв в руки вместо линзы вторые, стал пристально и взволнованно разглядывать снимки.

– Ох, надо бы Евдокии показать, – покачал он головой. – Да беспокоить ее пока не хочется. А с другой стороны, куда деваться?

Дверь скрипнула, и в комнату, улыбаясь, с огромным блюдом с пирогами в руках вошла Евдокия Андреевна.

– Ну, вот. Картошка варится. Стол накрыт, пироги на столе, минут через пятнадцать будем садиться. Потерпите?

– Потерпим, – кивнул Андриан Дементьевич. – Дуняша, взгляни на эти фотографии, Яков принес посмотреть.

Но посмотреть их Евдокия Андреевна не успела. Зазвонил телефон, и она поспешила в коридор к аппарату.

– Яков Михайлович, вас, с работы, – вернулась она огорченная в комнату. – Только бы не вызвали, даже за стол сесть не успели.

– Это, наверное, по Григорьеву! – спеша к телефону, пояснил Яков Михайлович.

– Дуняш, а ты взгляни пока, – снова протянул жене фотографии Андриан Дементьевич.

– Боже мой, Андрюша! Откуда, как это возможно? – всплеснула руками, роняя на пол фотографии, Евдокия Андреевна.

– Значит, это он самый?

– Ну конечно, а ты разве не узнал?

– Да я же его в глаза не видел, только на старой фотографии.

– Он, точно он. А где же он сейчас? – робко спросила Евдокия Андреевна. – Можно его вернуть?

– Пока нет. Он снова пропал, теперь уже у своего нынешнего владельца. Яков это дело курирует, вот опознал, нам принес показать.

В комнату вернулся Яков Михайлович. Андриану Дементьевичу, да и Евдокии Андреевне сразу стало ясно, что полковник узнал что-то чрезвычайное и очень хочет поделиться секретом с хозяином. Евдокия Андреевна, чуть заметно улыбнувшись, проговорила:

– Пойду картошку посмотрю, а как Алеша придет, сразу же за стол садиться будем.

– Кто это, Алеша? – приподнял удивленно брови Яков Михайлович. После гибели на фронте единственного сына Евдокии Андреевны супруги жили одни. Ни у того, ни у другого детей больше не было. Правда, у Евдокии Андреевны имелась племянница Ольга, родители ее погибли, отец на фронте, мать в блокаду, но она, насколько помнил Яков Михайлович, жила с мужем в Мурманске.

– Потом расскажу, вот за стол сядем. Ты, пока Евдокии нет, выкладывай, что узнал, – поторопил его Андриан Дементьевич.

– Собрали сведения об убитом Григорьеве Борисе Николаевиче, – проговорил полковник. – Настоящее его имя Борис Сергеевич Балабайченко. Двадцатого года рождения. Не припоминаете такого?

– Балабайченко? – входя в комнату, переспросила Евдокия Андреевна. – Боря Балабайченко? Почему вы про него вспомнили? Что-то случилось?

– А вы с ним знакомы, Евдокия Андреевна?

– Ну как же? Боря был лучшим Родиным другом! Жил над нами, с матерью, отца его расстреляли в тридцатых, а потом, примерно через год после смерти Алеши, его мать замуж вышла второй раз, и они переехали, куда-то к Кировскому заводу. Очень хороший мальчик был. Да и вы его должны помнить, – взглянула она на обоих мужчин, – вы с ним наверняка разговаривали, и потом Родя говорил, что это именно Борис подбил его убийцу отца искать. Вы что так странно переглядываетесь? Случилось что-то с Борисом?

– Да нет, – спохватился Яков Михайлович. – Просто он работает в том же институте, что и наш фигурант по делу, заведует кафедрой, – выкручивался полковник как мог.

– Кафедрой заведует? Вот молодец. Впрочем, он всегда был умным, усидчивым мальчиком. Что же, увидите его, привет передавайте, может, навестит нас, стариков.

– Обязательно передам. Андриан Дементьевич, может, нам лучше на лестнице перекурить, а то надымим в комнате… – засуетился полковник.

– Опять секреты, – махнула на них рукой Евдокия Андреевна. – Идите уж лучше в кабинет, заговорщики, а то и правда продымите комнату, дышать будет нечем.

Мужчины виновато улыбнулись и заспешили на выход.

В кабинете, кажется, ничего не изменилось за последние тридцать лет. Тот же стол, книжные полки, портреты. То же кресло, черный клеенчатый диванчик. Только обои, пожалуй, посвежее. И на подоконниках вместо старомодной герани современная традесканция в горшках. У полковника на кухне такие же растут, жена Надежда увлекается.

– Так что же это получается, Яков? Убили Бориса Балабайченко? И как это он вдруг Григорьевым стал?

– Отчим усыновил. Еще в тридцать восьмом, как только на его матери женился. А я ведь парня этого вспомнил. Очень он тогда горячо следствию помочь хотел!

– Очень. И я вспомнил. А еще он с нашим Родионом в сорок втором под Тихвином встретился, – мрачнея, проговорил Андриан Дементьевич. – Мы с Евдокией как раз перед войной сошлись, Родион разрешил. Так вот. А потом война, Родион в первый же день в военкомат пошел и на фронт сразу. А в сорок втором он на Волховском фронте воевал, железную дорогу защищали от немцев. Вот тогда-то в марте он с этим самым дружком своим и встретился. Тот на поезде в эвакуацию ехал, бронь у него была. У ученого, – презрительно кривясь, рассказывал Андриан Дементьевич. – Так вот встретились они, когда состав разбомбили, потом немцы оборону прорвали, они и повстречались. Вместе в лесу прятались, а потом Борьку ранили, Родион хотел его перевязать, тут-то у него на шее цепочку с перстнем и увидел! А тот, сволочь, в Родиона нашего выстрелил и бросил его умирать.

– А вы откуда же все это узнали?

– Да вот уж узнали. Выжил Родион. Баба его одна нашла, чуть живого, из соседней деревни она была. Всех подробностей уж не знаю. Но выходила, от немцев укрыла. Он потом еще в партизанском отряде полгода воевал. К нам из отряда два письма дошло, а потом вот погиб. Светлая ему память! Как герой погиб. К нам после войны командир его отряда приезжал, хороший человек. Вещи его привез, награды. Звезду Героя. Про Бориса этого Балабайченко Евдокия ничего не знает. Родион мне отдельно написал, на случай своей гибели, письмо это командир отряда с вещами передал, там все написано, я тебе сейчас покажу. Я его, грешным делом, после войны отыскать пытался, Балабайченко этого, а он видишь, как хитро устроился! Но, видать, и до него добрались!

Андриан Дементьевич достал из маленькой железной коробочки на столе старый бородатый ключ и, отомкнув им верхний ящик стола, достал пожелтевшую папку.

– Вот оно, письмо это. Родион на случай своей гибели написал, так-то, видно, сам надеялся поганца отыскать после войны. Да не случилось. Погиб, а гнида эта живет.

– Жила, – мрачно поправил полковник. – Это что же получается, и вправду мы с вами невинного человека засадили, Андриан Дементьевич? – прочитав письмо, с горечью проговорил полковник.

– Вправду. Я когда письмо получил и про Карякина справки навел. Но он к тому времени уже чист был. В штрафбате воевал, все грехи с себя смыл. Дальше я уж искать не стал. Чего уж.

– Н-да. Это сколько ж этому Балабайченко было, когда он так ловко человеку горло перерезал?

– Мальчишка совсем был. Шестнадцать едва стукнуло. Вот что злоба и зависть с людьми творят! – закуривая дрожащей рукой, проговорил Андриан Дементьевич. – Только Евдокии моей, прошу тебя как друга, ни полслова. Слабая она у меня, сердце, не вынести ей таких известий.

– Конечно, можете не сомневаться! – горячо заверил учителя Яков Михайлович. – А кто же тогда Балабайченко убил, вот что не ясно? – потирал озабоченно рукой лоб полковник. – Ведь выходит, что это был человек, знавший об убийстве тридцатилетней давности? Если бы жив был Родион, можно было бы решить, что он отомстил убийце отца, а так?

– Надеюсь, на меня ты не грешишь? – взглянул на него насмешливо Андриан Дементьевич.

– Да что вы!

– А то у меня, видишь ли, алиби имеется. Мы с Евдокией в тот день обследование в институте проходили, у окулиста. Полдня туда добирались, полдня обратно, да там еще часа полтора.

– Андриан Дементьевич! – укоризненно проговорил полковник.

Их беседу прервал звонок в дверь.

– Извини, Яков Михалыч, открою пойду, – торопливо поднялся с места Андриан Деметьевич. – Дуня, я открою! – крикнул он, выходя в коридор и прикрывая за собой дверь.

Кто же убил Балабайченко? Прав Андриан Дементьевич. Что больше всего это убийство похоже на месть. Да вот только мстить некому. Родион погиб, мать его не знает ни о чем, да и не способна она на такое. Андриан Дементьевич тоже. Может, кто-то из бывших друзей Родиона? Яков Михайлович усердно вспоминал события тридцатилетней давности, не обращая внимания на разговоры в коридоре.

– Ну, что, Яков, пойдем за стол? – вернувшись в комнату, пригласил Андриан Дементьевич.

– Ах да. Пришел ваш Алексей? – спохватываясь, спросил полковник.

– Да, но он не сможет с нами посидеть, завтра у него контрольная какая-то в институте, пойдет в библиотеку заниматься.

– А кто это, Алексей?

– Да жилец наш. Молодой парень, приехал из деревни в Ленинград учиться. Жить негде, вот родственники адресок наш с Евдокией и подсказали. Внук это одного моего давнего приятеля. Сам-то уже на том свете, а адрес на старых письмах остался, и вот и прислали на «авось». А нам с Евдокией только веселее. А то сидим здесь на пару, как два старых сыча. Места у нас навалом, он в комнате Родиона живет. Так что идем за стол. А он, может, потом подтянется. Сейчас Евдокия ему в комнату картошки отнесла с селедкой, пирожков, чтобы не уморил себя совсем. Отличник!