Люда уже ждала Мурзина у выхода из метро. Она стояла у самого парапета Канала Грибоедова и завороженно смотрела на воду и испуганно вздрогнула, когда Мурзин легонько дунул ей прямо в самое ушко.

– Ой! Напугал.

– Прости. И за то, что напугал, и за то, что опоздал. Пришлось сегодня в Парголово мотаться, вот только вернулись.

– Ничего, я недолго ждала. Ну, как успехи, нашли убийцу? – болтая сумочкой, спросила Люда, как о самом обычном деле.

– Нет пока.

– А я кое-что для тебя выяснила, по поводу Сергея Григорьева, интересно? – с лукавой улыбкой спросила Людочка, но Мурзин даже не сразу врубился в то, о чем она говорит, любовался, как ветер играет с ее светлыми пушистыми волосами, поднимает, словно нимб над головой, закручивает в спирали, а солнечные вечерние косые лучи расплескивают в них тысячи искр. – Саша, ты меня слышишь?

– Да. А, да, конечно. Что там с Григорьевым?

Люда довольная усмехнулась, но продолжила серьезно:

– Понимаешь, у нас на факультете парень один учится, Паша Болотников, он хорошо знает Сергея Григорьева, учился с ним в одном классе. И даже дружил с ним до института, он очень хорошо знал Бориса Николаевича, и тот даже симпатизировал парню, – рассказывала Людочка. – Так вот, я сегодня подловила его между лекциями и расспросила о Сергее.

– Да, и что же?

– В последнее время они совсем разошлись. Павел сказал, что у Сергея теперь совсем другая компания. Сперва он не очень хотел рассказывать, но я объяснила ему, как это важно, и он разговорился.

– И что? – облокачиваясь рядом с Людочкой на парапет, поторопил Мурзин.

– Паша говорит, что Сергей всегда был избалованным маменькиным сыночком, этакий баловень судьбы при состоятельных родителях. У девчонок успехом пользовался. Учился хорошо, одевался модно. Но был, в общем-то, неплохим парнем, только очень легкомысленным и немножечко задавалой. Это в школе. А в институт поступил, зазнался окончательно, друзья у него появились пижоны, он стал захаживать в рестораны, кататься на такси вместе с приятелями. Это было еще, когда Павел с ним общался. Сергей познакомил его со своей новой компанией, и Павел сразу понял, что они специально подначивают Сергея, используют его. Частенько гуляют за его счет, а он, чтобы в грязь лицом не упасть и не потерять среди них авторитета, как последний дурак им подыгрывает.

– Что же друг ему глаза не открыл на происходящее? – хмурясь, спросил Мурзин.

– Открыл. На этой почве и поссорились. Сергей обозвал его сибирским валенком, дураком, аскетом и еще кем-то. Сказал, что Паша ему просто завидует, на этом и поругались. А полгода назад Сергей вдруг объявился у него весь какой-то взъерошенный, просил денег, почти умолял, сказал, что здорово влип, – продолжала рассказ Людочка. – Денег у Павла, конечно, не было, тем более таких.

– А каких?

– Триста рублей.

– Фью! – присвистнул Мурзин. – Немало.

– Вот именно. Денег Павел ему не дал, но зато выпытал, во что Сергей влип.

– И?

– Он поссорился с отцом, тот перестал давать ему деньги, и Сергей не придумал ничего лучше, как заняться фарцовкой. Надеялся заработать по-легкому. Ну и сам рассчитывал приодеться. Но вышло все скверно. Ему дали какие-то вещи, он приступил к их распродаже, и вот тут-то его подставили. Павел даже считает, что это могли сделать те, кто дал ему вещи на продажу.

– Поподробнее, – отрывисто, повелительно сказал Мурзин.

– Павел не знает имен. Но суть такова, что какой-то знакомый знакомых назначил Сергею встречу, тот пришел с сумкой, набитой дефицитом, а ее у него попросту украли. Вырвали из рук и все. В милицию он, конечно, пойти побоялся. Сидел дома дрожал, пока не позвонили люди и вежливо не попросили вернуть либо вещи, либо деньги. Сергей принялся что-то путано объяснять, но ему, разумеется, сказали, что это его проблемы, и назначили срок. После которого сумма долга увеличится. Сергей побежал к маме, у той денег не было, кинулся к папе, тот и слушать не стал. Время шло, денег не было, ему снова позвонили, тогда он кинулся к друзьям.

– Незатейливая история про юного идиота, – несколько цинично заметил Мурзин.

– В общем, спустя пару недель Павел встретил Сергея на улице, тот был сам не свой, чуть не рыдал от страха, зато, когда они столкнулись нос к носу пару дней назад…

– Что-то часто они сталкиваются, – заметил Мурзин.

– Так они живут рядом. Григорьев живет на Желябова, а Паша в Волынском переулке, за углом.

– Ладно. Значит, говоришь, повеселел. Любопытно.

– Ну, что, помогла я тебе? – весело спросила Людочка.

– Еще как! А потому я веду тебя в кафе «Север» есть пирожные, надо же наградить столь ценного информатора. – Лицо Людочки помрачнело, и Мурзин торопливо добавил: – К тому же я страшно есть хочу. Составишь компанию? С утра маковой росинки во рту не было. – Последнее заявление было сделано жалобным тоном, и Людочка, смягчившись, простила Мурзину его бестактность, позволила взять себя под руку, и они, дружно шагая, вышли на Невский.

Вечером, когда Мурзин вернулся домой, из комнаты вышла мама, уже сонная, в ночной рубашке.

– Саша, тебе сегодня Наташа звонила раза три, и вчера тоже. Что случилось? Вы что, поссорились? Кажется, она очень переживает. Ты бы позвонил ей, – тревожными глазами всматривалась в сына Ольга Карповна.

– Ну что ты, мама, – поспешил успокоить ее Мурзин. – Мы не поссорились, просто работы навалилось выше головы. Но завтра я ей обязательно позвоню, прямо с работы.

Мама успокоилась, сказала, что на кухне в миске котлеты, а у него под подушкой завернута кастрюлька с картошкой, может, еще не остыла, и ушла спать.

А Мурзин задумался о том, что Наташе действительно придется позвонить. И о том, что Валька Горлов, пожалуй, был прав, не стоило столь легкомысленно вести себя с девушками, и что Наташа, пожалуй, не заслужила такого отношения. И, конечно, будет очень огорчена.

– Дурак ты, Мурзин. Легкомысленный дурак! Ничуть не лучше этого болвана Сергея Григорьева.

– Вот так, ребятки, – тяжело вздыхая, проговорил сидящий возле стола полковник. – Дело проще не стало. Убийцу самого убили, тем же самым способом. Зарезали, как свинью, а перстень опять исчез.

Была суббота, все нормальные люди сидели дома перед телевизором, или гуляли в парках, или занимались еще какими-то личными приятными делами, а полковник Чубов, капитан Ерохин и Мурзин с Валькой Горловым сидели в кабинете капитана и выслушивали отчет полковника о вчерашней встрече со старым учителем. Со дня убийства Бориса Григорьева прошло уже четыре дня. А ясности в деле не настало, наоборот, все еще больше запуталось.

Капитан Ерохин, Валя Горлов и Саша Мурзин молча переваривали рассказ полковника о встрече с Андрианом Дементьевичем Колодеем.

– Ну что, молодежь, будут идеи? – после очередного тяжелого вздоха спросил полковник.

– Будут. Возможно, и не сразу, – самонадеянно пообещал Мурзин.

Капитан бросил на него неодобрительный взгляд, но в целом настрой поддержал.

– Работать будем, товарищ полковник. Отрабатывать версию Сергея Григорьева. Изучим личность убитого, покопаемся в прошлых связях, может, что-то проклюнется, – пообещал Юрий Петрович.

– Ладно, товарищи, работайте, держите меня в курсе, – поднимаясь, проговорил Яков Михайлович и, как-то по-стариковски ссутулив плечи, вышел из кабинета.

– Расстроился старик, – сочувственно крякнул Мурзин, присаживаясь на край своего стола.

– Да, неприятно узнать спустя столько лет, что посадил за решетку невиновного человека и исправить уже ничего нельзя, – сочувственно кивнул Валентин Горлов.

– Н-да, – прочувствованно согласился капитан и добавил: – Так что смотрите, голуби, чтобы нам так же не опростоволоситься.

Мурзин с Горловым переглянулись. Мол, мы-то уж не оплошаем.

– Ну что, давайте думать, с чего начнем? – рабочим тоном проговорил капитан.

– У меня есть информация по Сергею Григорьеву, – подал голос Мурзин и рассказал все, что узнал от Люды. – Собираюсь сегодня встретиться с этим самым Павлом Болотниковым, узнаю подробности.

– Молодец, действуй.

– Ну а мы с тобой, Валентин, чем займемся? – спросил Юрий Петрович.

– Думаю, надо разыскать старых знакомых Балабайченко. Может, родные отыщутся. Школьные товарищи и так далее, попробуем копнуть его прошлое.

– Да, – кивнул Мурзин. – В институте его знают как Григорьева и ничего интересного там накопать не удалось. Все залакировано.

– Ну, что ж. Решили. Я тоже со своей стороны подумаю, – заключил капитан. – И еще, ребята, завтра, конечно, воскресенье…

– Все ясно, товарищ капитан, – с готовностью проговорил Валентин. – Дело есть дело.

– Но и про личное забывать не стоит, – мрачно вставил Мурзин, спрыгивая со стола. Его мрачновато-циничная манера поведения часто отталкивала от него малознакомых людей, но капитан и Валентин Горлов знали его не первый год и знали, что Саша Мурзин честный, добросовестный, надежный парень, хоть и не без причуд. И были уверены, что никакое «лично» не помешает Мурзину выложиться на все сто пятьдесят процентов в работе.

– Ну, что, до понедельника? – стоя у дверей УУРа, протянул Мурзину руку Валентин. – Если накопаешь что интересное или нужна будет помощь, звони.

– Ты тоже, – пожимая Валентину руку, сказал Мурзин. – Ну, бывай. – И они разбежались, каждый в свою сторону.

Встреча с Павлом Болотниковым не принесла Мурзину ничего нового. Парень не знал никаких имен. Он лишь повторил то, что Мурзин уже слышал от Люды, с небольшими незначительными добавлениями.

Значит, придется раскручивать самого Григорьева. Но это лучше делать в Управлении и с разрешения капитана. Больше дел у Мурзина на сегодня не было, как не было и свежих идей по делу, а на душе скребли кошки.

Наташа. Как с ней быть? Позвонить и объяснить по телефону, что полюбил другую? Немыслимо. Молча раствориться в голубой дали, понадеявшись, что со временем она сама все поймет, простит и забудет? Подло. Оставалось одно. Назначить свидание и все объяснить. Мурзин тяжело вздохнул. И, порывшись в карманах в поисках двушки, пошел к телефону-автомату.

– Сашка, привет! – раздался в трубке радостный Наташин голос. – Куда ты пропал, я уже волноваться начала, не сразила ли тебя бандитская пуля.

Ответить Наташе следовало в таком же шутливом тоне, но вот почему-то не получалось. Мешало проклятое чувство вины. А все Валька с его моралите! Сашка вздохнул.

– Дело ведем сложное, – со вздохом проговорил Мурзин. – Может, встретимся вечерком?

– Давай. В семь на нашем месте? – В голосе Наташи не было прежнего радостного веселья, теперь в нем слышалась плохо скрываемая тревога.

– Давай. – Мурзин повесил трубку, вышел из автомата и закурил. – Вот так. Первое мужское решение незрелой личности, – пробормотал он.

И почему так происходит? С Наташкой они уже два года знакомы, она считалась его девушкой, они ходили в кино, на танцы, катались на лыжах, целовались, перезванивались, и все это время он позволял себе необременительные коротенькие романы с другими девчонками.

Но стоило ему повстречать Люду – и вот извольте. Недели не прошло, а он уже рвет старые связи, чувствует себя неловко под улыбчивыми взглядами посторонних девушек. В чем секрет? А леший его знает!

Где же искать следы этого самого Балабайченко, размышлял Валентин, мягко покачиваясь на кожаном диване в вагоне метро, может, с прежнего его места жительства? Полковник просил не беспокоить жену Колодея, хорошо знавшую Балабайченко в детстве, но сумел раздобыть прежний адрес покойного. Может, начать оттуда?

Впрочем, можно было и не рассуждать, выбор был очевиден. Сегодня была суббота, и Валентин ехал к деду на Пятую Красноармейскую, а от Пятой до Четвертой пять минут ходу. Вот и прогуляется вечерком.

Валиному деду, а точнее, прадеду, было восемьдесят пять лет, и он у них с матерью был единственным родственником. Дед был человеком старой закалки, ершистым, самостоятельным, и хотя возраст брал свое и мать с Валентином давно уже уговаривали его переехать к ним, но дед Жора упрямился. Предпочитал мужскую свободу их назойливой опеке.

– Начнете надо мной кудахтать, – ворчал дед, – лекарствами да кашами протертыми кормить и в плед укутывать, я через год на кладбище окажусь!

Возможно, дед был прав. А потому каждую субботу мать с Валентином ездили в гости к деду. Прибраться, постирать, приготовить. Конечно, матери, которая и без того уставала на работе, эти трудовые десанты давались нелегко, но дед был упрям, и деваться ей было некуда. Валентин и так старался взять на себя часть нагрузки, беготню по магазинам и уборку. Дед жил в коммунальной квартире, и по договоренности с соседями его очередь уборки всегда приходилась на субботу. Так что, приехав к деду, Валентин без долгих разговоров вооружился тряпкой, ведром и отправился драить просторы МОП.

– Здравствуй, Валечка, – обходя его по краешку коридора, поздоровалась соседка. – Ох и повезло старому с внуком, моего и за булкой не пошлешь, и в аптеку сходить не допросишься!

– Здорово, Валентин, выходной? – протопал в туалет Жека, другой сосед деда.

К двум часам с уборкой было покончено, а мать умудрилась приготовить обед на неделю и накрыть на стол.

– Белье прокипятила. Полоскать потом буду, сейчас сил уже нет, – усаживаясь за стол и берясь за поварешку, проговорила Елена Петровна. – Георгий Христофорович, сколько вам?

– Дурацкий вопрос. Как всем. Или супу жалко? – проворчал дед, поддергивая рукава тельняшки.

В войну отец Вали служил на Балтийском флоте, погиб в сорок четвертом, не дожив всего год до победы. А прадед и мать оставались в блокадном городе, вдвоем пережили страшную блокадную зиму сорок первого, а в сорок третьем на побывку приехал отец, привез в подарок деду тельняшку, матери шкатулку, очевидно, трофейную, и рюкзак консервов. Он пробыл в отпуске всего три дня. А спустя девять месяцев родился Валентин, а еще через три месяца погиб отец. Так что отца Валя никогда не знал. Родители матери погибли еще в начале войны при бомбежке. Родители отца сгинули в сталинских лагерях, вот и получилось, что в живых из их семьи остались только дед, мама и Валентин.

Да и Валька-то чудом выжил в полуголодные военные годы. Молока у матери не было, всякого детского питания тоже, молочные кухни были, но этого питания годовалому ребенку явно не хватало. А тут Валя еще и заболел. Мать убивалась над сыном, не зная, что делать. Тогда дед оделся и пропал куда-то на сутки, Елена Петровна уж и надеяться перестала увидеть деда живым. Но он появился спустя сутки – с лекарствами, хлебом и мандаринами. Сказал, что устроился на работу к какому-то начальнику в Смольный. Как это ему удалось и что за начальник, дед говорить отказался, но мать однажды слышала, как дед, стоя возле кроватки спящего Вали, бормотал:

– Спи внучек, живи. Кабы не ты, ни в жизнь бы к этой сволочи не пошел, лучше бы помер! А ты живи! Ты у нас последний из рода.

Так и выжили. А тельняшки дед, наверное, полюбил в память о Валином отце, и хотя сам он всю жизнь был человеком сугубо сухопутным, после войны, уже в пятидесятых, раздобыл где-то лодку, на которой они с Валентином рыбачили в заливе.

– Ну что, Валька, как дела, что на работе нового? – сурово поинтересовался дед, берясь за ложку.

– Дело сейчас одно интересное распутываем, с хвостом!

– Это еще что за новости? Хвосты какие-то?

– А то, что оказалось убийство это не простое, и полковник наш Чубов, помнишь, я тебе о нем говорил?

– Ну, помню, что я, склеротик какой? – тут же встрепенулся дед.

– Да что вы, Георгий Христофорович, а я вот, например, тоже то одно, то другое забуду, – проговорила Елена Петровна, желая задобрить вздорного старика.

– У тебя память девичья, чего с тебя взять, – отмахнулся дед. – Ну, так что с тем полковником?

– Полковник узнал в этом убийстве след старого дела. Тот же способ убийства, обстоятельства, а самое главное, с убитого был снят перстень, который принадлежал самому Григорию Распутину!

– Ну?

– Вот. А полковник вспомнил, что точно такое же преступление они в тридцать шестом распутывали, и горло тогда убитому перерезали, и этот самый перстень с него сняли! А убийство у вас тут, на Четвертой Красноармейской было!

– Как, говоришь, убитого звали? Того, из тридцать шестого?

– Убитого? Сейчас… доктор…

– Платонов?

– Точно. А ты откуда, дед, знаешь? Ты его знал, да?

– Знал. Хороший был человек. Когда сына моего с невесткой, деда твоего, взяли, он нам с Семеном помог очень.

– Да что ты?

– Тогда, в тридцать шестом, убийцу поймали, может, это он же? – предположил дед.

– В том-то и дело, оказалось, посадили не того человека, – смущенно пояснил Валентин, который ошибку, совершенную много лет назад коллегами, воспринимал как общий их промах. Промах сотрудников УУРа.

– Вот, значит, как? – с горечью проговорил дед. – Что ж, не новость, невинного человека засадить. Ну а как узнали-то, что ошиблись?

– Так вот этот наш убитый, ну, которого сейчас убили, и оказался убийцей доктора Платонова. Он тогда еще совсем мальчишкой был. Лет шестнадцати, кажется. Дружил с сыном этого доктора, представляешь?

– Отец твой, Семен, тоже Родьку Платонова знал.

– Да что ты! Может, он тогда и Балабайченко знал? Бориса Балабайченко?

– Может, и знал, – вздохнул дед. – Ты вот что, ты к вдове доктора сходи, жива она еще, встречаю я ее иногда на улице, раскланиваемся.

– Нельзя. Полковник велел ее не беспокоить. Сын у нее в войну погиб, этот самый Балабайченко его и застрелил предательски.

– Ты смотри, какая сволочь. С детства, говоришь, таким был? Тогда вот что, сходи в их двор, поговори со стариками, может, кто его и вспомнит. Раньше ребятня двора дружила, и улицами дружили, наверняка кто-то из его приятелей жив еще. Узнай, в какой он школе учился. Может, еще кто из учителей жив?

– Точно, спасибо, дед. Пойду я тогда? – вскочил с места воодушевленный Валентин.

– Ступай.

– Да куда так сразу? – заволновалась Елена Петровна. – Чаю хоть попей!

– На пенсии напьется, – вмешался дед. – Что ты, Елена, все квохчешь над ним, «маменькиного сынка» вырастить хочешь? А он мужик. Ступай, Валентин.

Мурзин еще издали заметил Наташу, ее белое модное пальтишко, легкую, словно летящую походку. Наташа была красива. Темно-зеленые миндалевидные глаза, длинные ресницы, черные, густые, подкрученные на концах длинные волосы. Не девушка – картинка. Только вот почему-то эта картина не заставляла его сердце биться быстрее, лететь к ней навстречу. Он любовался ею отстраненно, как вазой в витрине или картиной в музее.

– Привет, Сашка! – подбегая к Мурзину и целуя его в щеку, поздоровалась Наташа. – Куда пойдем? Ох, какой ты сегодня строгий! Случилось что-то?

Легкая, веселая болтовня Наташи, ее сияющие глаза несказанно угнетали Мурзина, лишая смелости.

– Пойдем, посидим где-нибудь? – предложил он, трусливо оттягивая объяснение.

Они вошли в просторный многолюдный зал кафе, Наташа села за свободный столик, а Мурзин встал в очередь.

– Два кофе, две корзиночки и мороженое с шоколадом. Угощайся, – поставил он перед Наташей мороженое.

– А ты?

– Нет. Спасибо.

– Слушай, Сашка, что с тобой? – откладывая ложечку, спросила Наташа, становясь очень серьезной.

Тянуть было бессмысленно, и Мурзин решился.

– Понимаешь, Наташка, я встретил одну девушку… – Лицо Наташи застыло. – Ну, в общем, мы с ней, то есть я, как бы это сказать… – пыхтел Мурзин, не зная, как бы потактичнее объяснить случившееся.

– Ты влюбился? – тихо спросила Наташа.

– Да.

Больше она ничего не сказала. Просто встала и ушла, легко постукивая каблучками, и все парни в зале оборачивались ей вслед. Когда-то Мурзину это очень льстило. Но сейчас, глядя вслед Наташе, он испытывал только облегчение. Ни истерик, ни слез, ни сцен. Наташка молодец. А он…

Да что он? Ничего. Он никогда и ничего ей не обещал, он…

Ну уж нет. Не хватало только на Наташку все свалить, оборвал себя Мурзин. И назло собственной непривычной кисельности съел обе корзиночки, выпил кофе и только потом покинул кафе, мучимый угрызениями совести. Скорее бы с Людой увидеться, думал он, шагая по проспекту.