Глава II
Второе упоминание о Дьяволе
Несмотря на интерес, вызванный звонком Джилберна, Джо, одеваясь, думал не о нем и не о предстоящем визите, а о своих глубоко личных делах, куда в последнее время вкрался все нарастающий хаос.
За окном свирепствовала жара. В Греции в это время года было, вероятно, еще жарче. Но в Греции воздух совсем иной, чем в Лондоне, прозрачный, пахнущий водорослями теплого южного моря и насыщенный неуловимым сухим ароматом, который излучают разогретые солнцем скалы. В Греции была Каролина. Она копалась в земле где-то на Пелопоннесе, разыскивая маленькие глиняные черепки, испещренные непонятными значками.
Ранняя критская письменность, до сих пор не расшифрованная и не понятая, лежащая непроницаемым барьером между современностью и далеким прошлым этого древнего народа, была самым страстным увлечением в жизни этой прелестной девушки, которая, в свою очередь, была самым страстным увлечением в жизни Джо Алекса. Джо не знал, любит ли его Каролина. В Лондоне они были неразлучны, повсюду появлялись вместе, вместе уезжали и вместе устанавливали свою красную шелковую палатку в Альпах, Норвегии, Португалии или Южной Франции. Но когда однажды, после возвращения в Лондон, Джо серьезно заговорил о браке, Каролина быстро и решительно переменила тему разговора. Она твердо защищала свою независимость, а слово «жена», казалось, вызывало у нее страх. Во всем же остальном ее можно было бы назвать лучшей из жен, хотя жила она отдельно, и бывали периоды, когда он не видел ее целыми неделями. Это случалось, когда ее целиком увлекала работа. Тогда она закрывалась в своей квартире на ключ и выключала телефон, а ее домработница, старушка миссис Даунби, отвечала через дверь, что хозяйки нет дома и неизвестно, когда она вернется. А все потому, что Каролина Бикон, несмотря на свои двадцать пять лет, была уже известным ученым, с мнением которого начинали считаться седовласые специалисты.
Алекс испытывал холодную ненависть к древним жителям острова Крит и их диковинной письменности. А все потому, что, хотя он и был одним из наиболее известных авторов детективных романов и одним из самых выдающихся теоретиков криминологии, другом и соратником аса Скотленд-Ярда, суперинтенданта Бенжамина Паркера, — самому себе он, Джо Алекс, казался какой-то гротескной фигурой.
Причина этого странного положения вещей была относительно проста: Джо писал детективные повести, но сам их терпеть не мог. А писал он их потому, что они приносили большой доход, и кроме того, — он не умел делать ничего другого.
В начале войны, почти мальчишкой, он поступил в авиацию, а потом, когда военные действия окончились, очутился беспомощным на лондонской мостовой с ничтожной суммой армейского выходного пособия в кармане. Не зная, что делать, он решил рискнуть и написать детективную повесть. Написал и отнес к издателю. С тех пор его жизнь стала одной непрерывной чередой успехов в этой области. В итоге, уже через пару лет это принесло ему неплохое состояние.
Остальное было случайным стечением обстоятельств. Бенжамин Паркер, который во время войны был членом экипажа бомбардировщика, пилотируемого Джо Алексом, случайно обнаружил в своем друге огромный талант следователя, когда они оба стали перед лицом зловещих обстоятельств смерти их общего друга Иэна Драммонда. С тех пор Джо принимал участие во многих знаковых расследованиях Скотленд-Ярда и приобрел подлинную славу, распутав, исключительно при помощи логических рассуждений, несколько сложных дел, перед которыми полиция со всем своим аппаратом совершенных методов исследования, архивами и оборудованием оказалась бессильной. Дактилоскопию, химические анализы и прочие современные методы расследования Алекс считал лишь второстепенными факторами в процессе расследования. Он был убежден, что преступление рождается в человеческой душе и только там необходимо последовательно искать решение. А единственной лабораторией, которая может помочь в этих поисках, был его собственный мозг. Обычно мозг этот оставался в одиночестве на опустевшем поле боя, после того как весь арсенал новейших методов исследования не мог уличить ловкого преступника.
И хотя пресса всей страны, включая маститый «Таймс», посвящала Алексу в последние годы достаточно много места; и хотя слава его становилась постепенно универсальной, ибо им интересовались все: от министров до священников и от школьников до одиноких старушек-пенсионерок; и хотя имя его стало обрастать легендами, где правда смешивалась с фантастическими вымыслами, — мисс Каролина Бикон оставалась на удивление равнодушной к его славе. Они знакомы уже три года, и Джо должен был признать, что, по крайней мере, два из них он думал о ней ежедневно.
Часто он с тревогой размышлял, не в этом ли безразличии Каролины к его успехам кроется подлинная причина его привязанности и беспокойства. Правда, она даже прочла несколько его книг, но ее умеренная похвала вызвала в нем только чувство жгучего стыда. Она всегда каким-то неуловимым образом давала ему понять, что не считает все это серьезным занятием для интеллигентного человека, возраст которого уже давно перевалил за тридцать. Каролина относилась к его книгам и к сотрудничеству с Паркером как к развлечению, наверно интересному, и наверно полезному, но совершенно несерьезному. И хотя между ними никогда не заходила об этом речь, Джо знал, что ковыряние в своих проклятых черепках Каролина считает настоящей работой, а все, что он делал и чем занимался, могло в ее глазах заполнять жизнь и занимать воображение в лучшем случае пятнадцатилетнего подростка.
Но наихудшим было то, что в глубине души он признавал ее абсолютную правоту. Ибо, вопреки внешней видимости, Джо Алекс был тихим человеком, любящим поэзию и хорошую музыку, он изучал историю древних культур и мифов (за исключением, разумеется, Критских), архитектуру, историю, нравы и все то, что составляет видимый след, оставленный человеком на протяжении веков. И хотя, в определенном смысле, ему жилось хорошо, потому что высокие доходы позволяли путешествовать по всему миру и оставляли много времени для самообразования, — он, однако, отдавал себе отчет в горькой ироничности своей ситуации. Огромного количества собранных наблюдений и выводов он так никогда и не обобщил ни в одном более-менее серьезном труде, хотя, например, в одной из узких тем, определенной им как «История Дьявола на земле», он ориентировался гораздо лучше большинства специалистов, занимающихся верованиями и социальным фоном усиления веры в Злого Духа в различные исторические эпохи и в различных частях света. Если бы в этой области он сумел упорядочить огромное количество своих заметок, снимков и коллекций, — мог бы возникнуть монументальный труд, не имеющий до сих пор прецедента. Но он не сумел. Постепенно Джо стал привыкать к мысли, что навсегда останется лишь свидетелем в этой жизни и не оставит после себя никакого значительного следа. Просто он никогда не умел делать ничего, что давалось бы ему с трудом и требовало больших усилий. А может, к своему несчастью, он слишком много зарабатывал тем, что делал с необычайной легкостью?
Но никому, даже суперинтенданту Паркеру, он никогда не признавался, что почти с такой же легкостью дается ему решение и тех детективных задач, которые подбрасывала реальная жизнь.
Итак, Джо Алекс был знаменит, но не был счастлив. Стоя в эту минуту перед зеркалом и завязывая галстук, он думал о Каролине, о Греции и о том, что в эту минуту лучше всего было бы все бросить, сесть в самолет и слетать к ней туда хоть на пару дней. Два-три дня с Каролиной, под июльским солнцем Средиземного моря — это все, чего ему хотелось. Джо соскучился по ней.
Каролина уехала месяц назад по заданию своего исследовательского института, когда пришло известие об открытии табличек с иероглифами в одной из древних критских крепостей на Пелопоннесе. В Афинах он нанял бы машину… Потом дорога вдоль морского побережья. Мегара, Коринф и длинное белое шоссе, пролегающее через широкую долину на юг, в сторону гор…
Но, к сожалению, издатель ждал. Алекс обещал, что сдаст ему книгу в течение ближайших двух недель, а готовы были пока лишь несколько первых страниц. Джо не любил нарушать обещания. Надо остаться. Но если бы… Если бы он успел в течение недели закончить, тогда… Ведь план каждой главы, разработанный в мельчайших подробностях, уже готов.
С минуту он задумчиво стоял, тихонько посвистывая. Потом быстро завязал галстук и решительно снял телефонную трубку. Закрыв глаза и стараясь не думать ни об одном из тысячи препятствий, продиктовал телеграмму Каролине:
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ МЕНЯ ВИДЕТЬ ПРИЕДУ К ТЕБЕ НА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ТЧК ПОТОМ ДОЛЖЕН БУДУ НЕМЕДЛЕННО ВОЗВРАЩАТЬСЯ В АНГЛИЮ ТЧК ТЕЛЕГРАФИРУЙ СРАЗУ ЧТО ОБ ЭТОМ ДУМАЕШЬ ТЧК ОЧЕНЬ СОСКУЧИЛСЯ ТЧК ПО ГРЕЧЕСКИМ ПЕЙЗАЖАМ ТЧК ДЖО
Он медленно положил трубку. Жребий брошен. Телеграмма начала свой молниеносный бег над миром. Он снова снял трубку и, набрав номер бюро путешествий, заказал место в самолете на восемнадцатое число. Теперь придется сесть за работу. Семь бессонных ночей над пишущей машинкой, огромное количество черного кофе, машинистка, приходящая два раза в сутки за текстом. А потом, в последнюю минуту он забросит рукопись издателю по пути в аэропорт. Он должен успеть.
Хиггинс тихонько постучал и появился на пороге.
— Сэр Александр Джилберн и мистер Томас Кемпт, — сказал он, подходя и протягивая Алексу небольшой поднос, на котором лежали две визитные карточки. Одна маленькая, почти квадратная, вторая — большая, прямоугольная.
Джо взял их, машинально подумав: большая — Кемпт, маленькая — Джилберн.
Он угадал.
— Спасибо, Хиггинс. Пожалуйста, пригласите джентльменов в библиотеку.
Джо быстро надел пиджак, открыл дверь, соединяющую кабинет с библиотекой, и вошел туда почти в тот же момент, когда Хиггинс ввел гостей из холла.
Сэр Александр Джилберн был высоким, седеющим, но все еще очень интересным мужчиной. На первый взгляд казалось, что ему нет еще и пятидесяти. Джо с легким удивлением отметил, что Джилберн держит в руке массивную трость, и лишь спустя секунду, когда гость сделал шаг вперед, понял, что сэр Александр хромает. Он невольно посмотрел на его ногу и, быстро подняв глаза, приветливо улыбнулся и шагнул навстречу. Известный адвокат был калекой. Стопа его правой ноги находилась в почти круглом, очень коротком башмаке, вздувшемся сверху, будто этот башмак вместе с ногой подвергли какой-то страшной пытке, которая навсегда изменила форму стопы. Но Джо, который интересовался всевозможными физическими отклонениями, знал, что деформация такого рода чаще всего бывает врожденной.
Джо пожал вошедшему руку и указал на одно из массивных клубных кресел, стоящих вокруг низкого круглого столика. Потом повернулся ко второму гостю.
Томас Кемпт был намного моложе Джилберна. Ему можно было дать не более тридцати лет, но вероятнее всего, он был еще моложе. На прямых, широких плечах спортсмена крепко сидела голова красивой формы с темными, коротко остриженными волосами. Его лицо было покрыто загаром, а голубые глаза, блестевшие под темными бровями, смотрели спокойно и внимательно. Это было приятное, умное лицо с правильными чертами и энергично обрисованным подбородком; лицо, вызывающее с первого взгляда доверие и заставляющее проникнуться симпатией к этому человеку. Джо мимоходом подумал, что Кемпт являет собой тот тип мужчин, который вызывает у девушек мысль: «Он был бы хорошим мужем». Серьезность, отвага и спокойная уверенность в себе.
Когда гости сели, Джо задал традиционный вопрос относительно напитков, но оба попросили только содовой. Несмотря на опущенные шторы, жара стала проникать даже в библиотеку, расположенную с северной стороны. Минуту спустя появился Хиггинс с сифоном, льдом и маленькими щипцами. Когда он вышел, Джилберн тихонько откашлялся и посмотрел на Кемпта, который едва заметным движением развел руки, как бы давая понять, что он отказывается от голоса в пользу сэра Александра.
— Возможно, вначале мне следовало бы заметить, что погода для этой поры года уж слишком жаркая, и похвалить вас за изысканный вкус в оформлении интерьера, — сказал адвокат. — Но из того, что мне о вас говорили, я сделал вывод, что вы не принадлежите к людям, которые любят традиционные вступления. Так что, может, я сразу перейду к тому, что мы, в юридической среде, называем существом дела, а вы, люди пишущие, — сюжетом… — Он умолк и, положив руки на трость, которую держал между колен, на секунду задумался. — Знаете — очень трудно… — сказал он вдруг с беспомощной улыбкой, — мы ведь взрослые люди и живем, как-никак, во второй половине двадцатого столетия… — он снова умолк.
На этот раз Джо поднял брови. Он не ожидал, что такому искушенному оратору, как Джилберн, может недоставать слов уже в самом начале.
Молчание длилось почти минуту. Но нарушил его не сэр Александр, а Кемпт.
— Трудность заключается в том, мистер Алекс, что темой нашей с вами беседы будет Дьявол.
При этих словах он не улыбнулся.
Джо опустил поднятые брови.
— Ах, вот как?… Дьявол… — в его голосе не прозвучало ни малейшей ноты удивления. В душе он поздравил себя с этим.
— Да, Дьявол… — сказал Джилберн. Алекс заметил, что адвокат слегка покраснел, выговаривая последнее слово. — И дело даже не только в том, что мы пришли говорить с вами о Дьяволе, — нам придется сознаться, что нас привел сюда страх.
На лице Алекса не дрогнул ни один мускул.
— Я так часто сталкиваюсь с результатами работы Дьявола, — негромко сказал он, — что в конце концов должен был наткнуться и на него самого. Это вполне понятно.
Джилберн беспомощно улыбнулся.
— Я знал, что вы не сможете отнестись серьезно к моим словам. Я сам… в известной мере не могу расценивать их серьезно… — Он тихо вздохнул и развел руками. — Ведь мы все знаем, что Дьявола нет.
Это юмористическое утверждение, высказанное более чем серьезным тоном, прозвучало вовсе не смешно. Было в нем что-то зловещее, будто интонация фразы содержала в себе некий скрытый смысл, противоречащий словам.
Алекс не шелохнулся. Джилберн продолжал:
— Речь идет лишь о том, чтобы вы нас выслушали. Мы оба слышали о вас так много, что целиком отдаемся на ваш суд. Если вы скажете, что наш рассказ — это полный абсурд, — мы не обидимся. Напротив, я лично вздохну с облегчением. Все это настолько бессмысленно, что если бы не страх…
Он остановился, как бы ожидая, что Джо задаст ему, наконец, какой-нибудь вопрос. Но Алекс внимательно слушал и даже не шелохнулся.
— Мы знаем, — сказал Джилберн, — что вы можете счесть нас наивными чудаками, отнимающими у вас время, но когда я закончу свой рассказ, вы наверняка признаете, что нам трудно было бы обратиться с таким делом в полицию. Благодаря моей профессии я знаю очень многих серьезных людей в Скотленд-Ярде, но у меня не хватило бы мужества обратиться по такому вопросу к кому-либо из них. К счастью, Томас, — я хочу сказать, присутствующий здесь мистер Кемпт, — подал мне мысль обратиться за помощью к вам. Так что, быть может, давайте условимся, что вы постараетесь выслушать нас так, будто речь идет о самых обычных, будничных вещах, хорошо?
— Ну разумеется, — сказал Джо, — если только вера в ваши слова не послужит препятствием к спасению моей души. — Он рассмеялся тихо и дружелюбно.
— Не думаю, — Джилберн тоже попытался ответить улыбкой. — Мы пришли сюда с верой, что, быть может, вы возьмете на себя роль архангела с огненным мечом в карающей длани. Если, конечно, существует кто-либо, кого этот меч должен поразить… Потому что и этого мы пока не знаем. Но, может, я излишне опережаю факты… — Он снова задумался на минуту. — Вы когда-нибудь слышали о Дьявольской скале?
— О Дьявольской скале? Кажется, да…
Джо потер рукой лоб, как бы пытаясь помассировать скрытые под ним клетки серого вещества, в которых его память хранила все, что он знал о Дьявольской скале.
— Я никогда не был там, но читал о ней, — вдруг он хлопнул в ладоши. — Да, конечно! Это место находится где-то на границе графства Саффолк, в нескольких десятках миль от Лондона. Оно связано с процессами «охоты на ведьм» в шестнадцатом или семнадцатом столетии и шабашами этих ведьм. Там еще, кажется, есть Дьявольский грот с расщелиной, через которую Дьявол якобы выбирается из ада, не так ли? В свое время я интересовался этим, потому что немного занимаюсь историей отношений человеческих общин к сверхъестественным явлениям в разные времена… Вот, например, этот древний, бродячий миф о входе в подземное царство через щель в земле, очень любопытен. Ведь Дьявола всегда называли владыкой пространства, воздуха — и тем не менее, от истоков истории человечества, он всегда жил под землей. И начиная с Геракла все входили к нему через щели в гротах. Впрочем, в этом есть известная логика. Такая щель вела далеко вглубь, и никто не знал, что находится на ее дне и существует ли вообще дно. Кроме того, из многих щелей выделялись и сейчас выделяются испарения. В Дельфах, тоже было такое место в гроте. Именно там находилась Пифия. Простите, что я отошел от темы… но Дьявол — это мое хобби. Однако вернемся к Дьявольской скале. Насколько я помню, это место было освящено архиепископом, но, по-видимому, это не очень помогло, потому что спустя сто лет Дьявольская скала вновь была признана местом шабашей ведьм, и если не ошибаюсь, достопочтенный Мэтью Хопкинс — «гонитель ведьм», нашел их с десяток в соседней деревушке. И всех их повесили. Вот, кажется, и все, что я могу сейчас припомнить.
— Деревушка называлась Норфорд, — сказал Кемпт, — и так она называется до сего дня. Она расположена между Хертест и Блю Медоуз, на краю горной гряды, которую замыкает Дьявольская скала.
— Да, — Джилберн глубоко вздохнул, — это очень удачное стечение обстоятельств.
— Какое именно? — спросил Алекс.
— То, что вы интересовались Дьяволом и его историей на территории Англии. Независимо от того, к каким выводам вы придете, услышав наш рассказ, я убежден, что существует какая-то связь между этими далекими временами и тем, что… что может случиться… Прежде чем я начну рассказывать, прошу вас учесть, что в местности, о которой мы говорим, все слышали о Дьяволе и его делах больше, чем в любой другой части страны. Там о нем кружит огромное количество легенд, а все окрестные жители знают множество мест, связанных с ним и с ведьмами, несмотря на то, что уже сотни лет никто не принимает этого всерьез.
— В газете «Таймс» от 24 ноября 1863 года вы можете прочесть, что некий старик был признан колдуном и линчеван толпой в графстве Эссекс. А Эссекс — наиболее цивилизованная часть нашего государства, — сказал Алекс. — Это прямо под Лондоном. Люди разорвали несчастного старика на куски. И все это произошло совсем не так давно… Однако, прошу прощения — я не хотел вас прерывать, хотя постоянно это делаю.
Сэр Александр кивнул головой.
— Я хотел только добавить, что деревушка Норфорд в настоящее время насчитывает не больше жителей, чем в семнадцатом веке. Близость Лондона и моря всегда способствовали быстрому оттоку свободных рабочих рук. Это красивая старая деревенька. Некоторые постройки относятся к шестнадцатому столетию. Подлинное чудо провинциальной архитектуры. Люди, живущие в этих домах, спокойны и трудолюбивы. Там почти не отмечается никаких преступлений. Впрочем, так было всегда. Быть может, потому, что беспокойные души всегда устремлялись к морю и столице. Ведьм, разумеется, тоже уже давно нет. Последнюю из этих несчастных женщин повесили в 1684 году. Я сам родом из тех мест и хорошо знаю историю этого края. Местные жители нынче сильно изменились. Они стали скептиками. Конечно, никто из них ни за какие деньги не пошел бы ночью на Дьявольскую скалу и даже близко не подошел бы ко входу в Дьявольский грот, но это уже совсем другая тема. Я знаю многих образованных людей из больших городов, которые ни за что не провели бы ночь на кладбище, и думаю, что, по крайней мере, девяносто процентов женщин наверняка не сделали бы этого независимо от суммы обещанной награды. Так что в целом отношение жителей Норфорда к их старому Дьяволу можно определить как современное, то есть — безразличное. К тому же деревушка расположена за лесом, уже по другую сторону цепи меловых гор, пересеченных оврагом, на отвесном склоне которого, почти посредине, находится та самая пещера, которую называют Дьявольским гротом. Туда можно добраться лишь по узкой и опасной горной тропинке. Поэтому грот не отмечен в туристических путеводителях. Приблизительно над входом в грот находится вершина крутой, лишенной растительности Дьявольской скалы — наивысшей точки горной гряды. Под ней в овраге течет ручей, и если пройти вниз по его течению, овраг скоро заканчивается, открывая вид на широкую равнину, которая тянется в сторону Кембриджа и близлежащего Фалборна. По другую сторону оврага, на такой же отвесной, хотя и менее высокой скале, находится поместье Норфорд Мэнор. В тринадцатом столетии здесь стоял маленький укрепленный замок, который был впоследствии сожжен и полностью уничтожен во время войны Алой и Белой Роз. В 1602 году эту землю купил сэр Джон Эклстоун, придворный уже стареющей тогда королевы Елизаветы, который на руинах замка построил красивую небольшую резиденцию. Он назвал ее Норфорд Мэнор и велел посадить вокруг резиденции парк. Вскоре после смерти королевы, он оставил двор и поселился в Норфорд Мэнор навсегда. Там и умер. Дом, который с тех пор несколько раз перестраивался, до сих пор стоит на том же живописном месте, где некогда стоял древний замок. С трех сторон стены его переходят в отвесные скалы горной вершины. А напротив дома, по другую сторону оврага, находится Дьявольская скала и почти на высоте окон — Дьявольский грот на ее склоне. Парк примыкает к резиденции лишь с одной стороны и, расширяясь, плавно опускается в долину, посреди которой стоит мой дом — Велли Хауз, а Эклстоуны и по сей день живут в Норфорд Мэнор. Ввиду того, что наши семьи на протяжении двухсот лет объединяла большая дружба, между нашими домами была проложена частная дорога, которую мой дед, предпоследний владелец Норфорд Мэнора, украсил по обе стороны густыми шпалерами кустов. — Он умолк. — Простите, что описание местности занимает у меня столько времени, но я думаю, что таким образом я заранее внесу ясность в географию места действия. Ну и, в качестве оправдания моего здесь присутствия, хочу добавить, что я, как и мои предки, являюсь большим другом семьи Эклстоун…
При этих словах Джо невольно глянул на Кемпта, который прислушивался к рассказу сэра Александра, время от времени кивая головой в знак того, что тот точно описывает местность. Джилберн, по-видимому, заметил интерес, блеснувший во взгляде Алекса, и поспешил добавить:
— Мистер Кемпт является дальним родственником Эклстоунов, говоря точнее: он внук старшей сестры Джекоба Эклстоуна, умершего около десяти лет назад, мужа нынешней владелицы имения — леди Элизабет Эклстоун. В детстве Томас часто приезжал в Норфорд и сейчас тоже нередко туда заглядывает.
— Джекоба Эклстоуна… — тихо повторил Джо. — Уж не тот ли это Джекоб Эклстоун, который сколотил огромное состояние в Малайзии, когда начал расти спрос на каучук?
— Да, тот самый.
— Его вдова должна быть весьма состоятельным человеком.
— Совершенно верно, — сэр Александр утвердительно кивнул головой. — Она не просто богата, она очень богата. Я хорошо знаю об этом, потому что уже много лет подряд веду ее дела как официальный поверенный.
— Так… О чем это мы говорили? Ах да, о том, что мистер Кемпт и сейчас там бывает.
— У меня там даже есть своя комната, та самая, в которой я жил, когда еще был мальчиком, — улыбнулся Томас Кемпт. — Но не будем говорить обо мне. Я не играю никакой роли в этом рассказе.
— Да… — сэр Александр сосредоточился. — В Норфорд Мэнор живет сейчас только старая леди Элизабет Эклстоун с доктором, медсестрой и несколькими слугами. Недавно ей исполнилось семьдесят. После смерти мужа она серьезно хворала, а два года назад ее полностью разбил паралич. Кроме того, в Норфорд Мэнор находится ее сын Ирвинг Эклстоун. У него есть квартира в Лондоне, но поскольку он занимается литературным трудом, то предпочитает этот тихий деревенский дом. Кроме него там бывают его дочь Джоан и ее муж Николас Робинсон. По образованию Ирвинг Эклстоун — историк. Но его хобби сходно с тем вашим, о котором вы упоминали, — история религии, и в частности демонология. На это его пристрастие, несомненно, еще в детстве повлияло окружение. Пока его отец сколачивал капитал в Малайзии, леди Эклстоун жила вместе с детьми в Норфорд Мэнор. Разумеется, у Ирвинга была няня из деревни Норфорд. Ее рассказы в сочетании с окружающим пейзажем и атмосферой, вероятно, серьезно повлияли на его воображение… В Норфорд Мэнор у Ирвинга хорошо оборудованный рабочий кабинет и…
— Да… — сказал Алекс. — Я читал несколько его книг. Это подлинный авторитет…
— Так говорят. Он читает цикл лекций в Кембридже и считается крупнейшим экспертом по истории цивилизации. Но его основная область — история Дьявола на земле. Однако, возвращаясь к обитателям… У Ирвинга была еще младшая сестра Патриция. Она очень рано вышла замуж и жила с мужем в Южной Африке. В начале этого года ее муж умер, и она вернулась в Норфорд Мэнор… Месяц назад она тоже умерла… — Он опять остановился, глубоко вздохнул и продолжал: — Итак, в Норфорд Мэнор живут: старая парализованная леди Эклстоун, ее врач, доктор Арчибальд Дюк, медсестра Агнес Стоун и несколько человек прислуги. Приблизительно полгода проводит там ее сын Ирвинг Эклстоун, а ее внучка, дочь Ирвинга, Джоан Робинсон вместе со своим мужем Николасом Робинсоном приезжает туда довольно редко. Обычно, лишь тогда, когда Николас захочет работать на пленэре, что случается с ним нечасто, потому что он — художник-абстракционист и в природе, по его собственным словам, ищет лишь динамику цвета. Кроме того, в Норфорд Мэнор бывает иногда присутствующий здесь мистер Кемпт, дальний родственник этой семьи, ну и, наконец, я захожу туда по дружбе и по службе, поскольку веду финансовые дела старой леди и проверяю время от времени реестр домашних расходов. Ни Ирвинг, ни Джоан не занимались бы этим; и не потому, что не хотели бы, а просто в силу своей полной неопытности в житейских делах. Больше там никого не принимают, а с тех пор, как старая леди Элизабет разбита параличом, ее даже прежние друзья перестали навещать.
— Понимаю… — Джо покивал головой. — Большой тихий дом на безлюдье. Никого чужого вокруг. Все свои. Когда вы упомянули о Николасе Робинсоне, я внезапно понял, откуда берутся в его удивительных полотнах такие сочетания цветов. Да, это очень интересно: абстрактная живопись, основанная на цветовой гамме английской деревни. Он очень талантливый человек, как мне кажется. Однако между тем, что хотят сказать художники-авангардисты и тем, что видим в их произведениях мы, простые смертные, существует огромная пропасть, и я могу ошибаться. Во всяком случае, это очень интересный художник…
— Здесь ваше мнение совпадает с мнением мистера Кемпта. Что касается моей скромной личности, то с большим сожалением вынужден признать, что я совершенно ничего не вижу в его картинах, а если уж быть до конца откровенным, я бы сказал, что, вероятно, они выражают абсолютное ничто. Временами я подозреваю, что никто из этих молодых художников не смог бы нарисовать обычного человека, едущего верхом на обычном коне, на фоне обычного заката солнца.
В ответ Алекс несколько смущенно улыбнулся, будто давая понять гостю, что хоть он и уважает его взгляды, но в этом конкретном случае не может согласиться с его мнением.
— М-да. — Джилберн на мгновение закрыл глаза, а затем открыл их и выпрямился в кресле.
Джо с облегчением почувствовал, что только сейчас и начинается настоящий рассказ.
— Итак, все это началось, когда Патриция после смерти мужа вернулась в Норфорд Мэнор…
Он опять замолчал, а Джо, который теперь не спускал с него глаз, увидел, что черты его лица внезапно изменились. Трудно было определить, в чем состояло это изменение, ибо внешне лицо оставалось прежним. Но по нему как бы пробежала темная туча — отражение какой-то глубокой печали.
— Поскольку мы пришли к вам за советом, а быть может, даже за помощью, — сказал Джилберн тихо, — я обязан быть абсолютно откровенным… Так вот… Патриция и я… когда мы были молоды… — Видно было, что ему очень трудно говорить об этом. — Я ее любил, а она… Казалось, ничто не должно было помешать… Правда, я старше ее на семь лет, но мы росли вместе, ибо наши дома почти соприкасались в этой безлюдной глуши… И вопрос этот был уже давно решен, когда она познакомилась с одним молодым офицером и совершенно неожиданно вышла за него замуж. Она сделала это внезапно, без всяких раздумий и сразу же уехала с ним, потому что его пароход отплывал через несколько дней. Но уже из Кейптауна она написала мне письмо. Конечно, я постарался принять все произошедшее как можно спокойнее… Что ж, ведь она моложе меня, а он — тот офицер — был здоровым и, наверно, симпатичным парнем, а я, — он взглянул на свою ногу, — я, к сожалению, калека от рождения. Конечно, я ее понял. В сущности все было очень банально и не требовало объяснений. Ей только что исполнилось восемнадцать. В этом возрасте много серьезных решений принимается очень легко, а сочувствие другим еще не очень знакомо в эти годы. Так что я полностью оправдал Патрицию и не чувствовал к ней зла. Удар этот, однако, оказался для меня очень тяжким. Но, возможно, он содействовал моей карьере, потому что я должен был заглушить чем-то свою боль и углубился в работу, стараясь забыть прошлое. На протяжении всех этих лет я не женился. Я знал только, что спустя год после свадьбы ее муж заболел какой-то тропической болезнью и был демобилизован из армии. Он болел много лет. Кажется, это был один из видов сонной болезни. Занимаясь финансовыми делами Эклстоунов, я знал, что старая леди Элизабет каждый месяц посылала дочери определенную сумму на соответствующее содержание дома. Но Патриция ни разу не приезжала в Англию. Быть может, она была слишком горда, а может, не могла оставить там его одного. Годы шли, и наконец этот человек умер. Однако, как бы для полной демонстрации иронии судьбы, за несколько месяцев до приезда дочери старую леди Эклстоун разбил паралич, и когда Патриция вернулась, мать с дочерью уже не могли даже просто поговорить. Но она вернулась. И уже в день ее возвращения я понял, что, несмотря на прошедшие двадцать лет, я люблю ее так же горячо, как прежде. Теперь ей было уже тридцать восемь лет, а мне — сорок пять. Между нами состоялся длинный разговор. Разумеется, она была лояльна по отношению к покойному мужу, но я догадывался, что, возможно, она ушла бы от него раньше, если бы не его болезнь. Такие женщины, как она, не уходят в подобной ситуации. В конце концов, мы оба поняли очень многое. Мы решили пожениться, когда закончится срок ее траура. Наше решение всех очень обрадовало. Мы виделись ежедневно. Пока, наконец, почти месяц тому назад, случилось…
Он умолк, будто вдруг задумался о чем-то и забыл, что здесь не один. Затем, как бы осознав, что Алекс и Кемпт ожидают его дальнейших слов, тяжело облокотился на трость и продолжал спокойным бесстрастным голосом:
— Я проводил ее домой после нашей совместной прогулки. Затем вернулся к себе по аллее, соединяющей наши дома. Наступил вечер, и я занялся делами, которые привез из Лондона, чтобы как можно больше времени находиться ближе к Патриции. Я работал до поздней ночи и задремал под утро. Меня разбудил телефонный звонок из Норфорд Мэнор. Джоан сообщила мне, что тетя Патриция умерла. Она покончила самоубийством у себя в комнате. Комната была заперта на ключ. Ключ лежал перед ней на письменном столе. В разбитом стакане, который выпал из ее руки, находился цианистый калий. Вероятно, Патриция привезла его из Африки. Она не оставила никакого письма. Абсолютно ничего.
Алекс, сосредоточенно размышляя, кивнул головой. Во время рассказа сэра Александра он пытался воссоздать психическое состояние самоубийцы: смерть любимого человека, после длительной, подорвавшей ее нервы болезни… Возвращение в страну детства… Снова появляется влюбленный калека, тот самый калека, которого она бросила в молодости… Вначале инстинкт берет верх, и Патриция хочет ухватиться за последний шанс вернуться к жизни в мир обычных людей. Но в конце концов побеждает сознание, что уже слишком поздно, что у нее уже не хватит лицемерия для притворства и что мир без того единственного не стоит жизни.
Но почему она не оставила никакого письма?.. Правда, это еще ничего не доказывает. В таких обстоятельствах люди пишут или не пишут, — это зависит от характера, от причин самоубийства, от… Но ведь она сделала это совершенно сознательно: приготовила яд, заперла дверь на ключ и положила этот ключ на письменный стол… Почему?.. И почему она не написала письмо, записку, хоть пару слов? Была ночь, и у нее оставалось много времени; она покидала родных и человека, который так много лет любил ее верно и без всякой надежды… Она должна была написать… Это было бы просто, логично и неизбежно в ее состоянии… Ключ лежал на столе… Почему?
Джо быстро поднял голову, потому что сэр Александр продолжал рассказывать.
— Быть может, я и сумел бы ее понять… Но вечером ничего не указывало на такой исход, совершенно ничего. Я даже был очень доволен минувшим днем. Ее угнетенное состояние уменьшилось. Мы говорили о том, что сразу после свадьбы уедем на год в кругосветное путешествие. Я хотел, чтобы большое количество свежих впечатлений вытеснило из ее памяти воспоминания о прошлом. Она согласилась сразу, и я чувствовал, что ее очень радует мысль о предстоящем путешествии… Нет, я никак не могу этого понять. В ее поведении не было ничего… ничего похожего на склонность к самоубийству. И все же… Ведь ее никто не убил. Дверь была закрыта изнутри. Никаких следов. Полиция приехала утром. Были найдены только ее отпечатки пальцев на стакане и на ручке двери. Окна в комнате забраны железными решетками, как, впрочем, все окна дома, которые выходят в сторону пропасти…
— Значит, — тихо сказал Алекс, — надо, вероятно, принять версию, что это несчастье следует отнести исключительно к печальному решению покойной?
— Да. Наверно, вы правы… — сэр Александр кивнул головой, но выражение его лица противоречило словам. — То же самое сказала и полиция, но…
— Но ведь вы еще ничего не сказали мне о Дьяволе, не так ли?
— Я сказал вам лишь, что в комнате не найдено никаких следов. Так вот, там был след: полукруглый отпечаток, как бы маленькой подковы или большого козьего копыта.
— Где?
— На странице открытой книги, которая лежала на письменном столе. След был даже немного загрязнен, как будто его оставила нога животного, которое перед тем прошло по влажному песку.
— А это не мог быть какой-нибудь старый отпечаток?
— Нет. Эту книгу я купил днем раньше в Лондоне и привез с собой. Затем я прочел ее и встретился с Патрицией, которая вечером взяла книгу домой. Ночью Патриция умерла. А раньше этого отпечатка не было. Я не мог его не заметить, читая книгу. Кроме того, зернышки этого песка я передал в лабораторию для анализа… Такого песка нет по нашу сторону оврага. Нет его, впрочем, и по другую сторону, и даже нигде в окрестности. Его можно найти только в Дьявольском гроте.
— Я вижу, что вы провели частное расследование. А вы говорили об этом отпечатке полиции?
— Конечно. Но что могла сделать полиция в этом случае? Версия о самоубийстве напрашивалась сама собой, учитывая обстоятельства, в которых найдено тело умершей, и возможный мотив, которым могла быть длительная душевная депрессия. Кроме того, я сам не знаю, что может означать этот след. Впрочем, раньше, еще перед смертью Патриции, происходили некоторые странные вещи, которые полиция тоже не приняла во внимание. Да мы и сами не знали, как к этому отнестись. Это выглядело таким неважным по сравнению с фактом ее смерти, а может, мы тогда просто забыли об этих случаях. И лишь потом… Вот это и не дает мне покоя… Видите ли, за три дня до смерти Патриции мы все вместе пошли на прогулку в Дьявольский грот. Патриция хотела снова увидеть его спустя столько лет. Ведь она вернулась в страну детства. Конечно, мы взяли канат, которым обвязались для безопасности, на случай, если у кого-нибудь подвернется нога при подъеме по узкой, обрывистой тропинке. Однако до входа в грот мы добрались без всяких приключений. Там мы зажгли электрические фонарики и направились вглубь к знаменитой расщелине, которая лежит несколько ниже, внутри грота. К этой щели ведет скальный коридор длиной около пятидесяти ярдов. Но дорога там опускается плавно, и разница горизонтов составляет примерно несколько футов. Таким образом, через несколько минут продвижения вниз мы вышли из-за поворота и очутились внутри скалистой пещеры, в другом конце которой, в самом низу, и находится расщелина. Именно возле этого места дно пещеры усыпано очень мелким светлым песком, занесенным сюда ручьями подземных вод. И на этом песке мы увидели… — он заколебался.
— Отпечатки копыт, разумеется, — тихо сказал Джо.
— Кто вам об этом сказал? Да, мы нашли отпечатки копыт.
— Так я и предполагал после того, что вы рассказали раньше. Кто-то когда-то сказал, что Дьявол — отец логики. — Джо стал серьезным и наклонился вперед. — Пожалуйста, расскажите мне все, что можете сказать об этих отпечатках, буквально все, даже ничего не значащие подробности. Были ли они похожи на отпечатки копыт какого-нибудь животного?
Кемпт, который до сих пор молчал, внезапно отозвался.
— Нет. Они не были похожи ни на какие следы животного. Отдаленно они напоминают козьи, но по размерам значительно больше их и менее округлы, так, будто принадлежали гигантскому козлу с заостренными спереди копытами, по своему строению резко отличными от копыт всех известных животных.
— Как вы это выяснили?
— Мы показали фотографию отпечатков в Институте зоологии, где нас приняли наполовину с недоверием, наполовину с изумлением. Эти отпечатки не соответствовали никаким известным там следам копыт. Отсюда как будто следует, что животное, оставившее такой след, просто не может существовать.
— Слава Богу… — сказал Алекс, но больше не добавил ни слова, несмотря на изумленные взгляды обоих гостей. Затем, помолчав, спросил: — Не было ли у этих отпечатков каких-нибудь характерных особенностей? Например: царапин, шрамов, шероховатостей; вы понимаете, что я имею в виду?
— Да, — продолжал отвечать Кемпт, — они несколько отличались друг от друга. Кроме того, у каждого из них было что-то вроде когтя, торчащего сзади копыта… Я понимаю, что это может показаться смешным, но я лишь рассказываю о том, что мы видели собственными глазами и в чем убедились. А самым удивительным было то, что эти отпечатки находились только в непосредственной близости к расщелине, так, будто животное вынырнуло оттуда и снова вернулось обратно. Ни на дне пещеры, ни в коридоре следов не было.
— А может, грунт в пещере не позволял их обнаружить?
— Местами да — там кое-где выступает голая скала. Но она повсюду покрыта влажным мхом, а животное было, очевидно, очень тяжелое, потому что в песке оставило глубокие следы.
— А вы не могли затоптать ведущие к выходу следы, когда шли всей группой к расщелине?
— Возможно. Но я шел впереди и все время освещал путь фонариком. У меня мощный фонарик. Впрочем, у сэра Александра и у Ирвинга были такие же сильные фонари. Так что в гроте было совершенно светло, и по вполне понятным причинам я смотрел себе под ноги. Я не мог бы их не заметить. К тому же там слишком мало места, чтобы глаз мог отвлечься в сторону.
— Сколько человек видели эти следы?
— Все, кто вошел в грот: Патриция, Джоан, Николас, сэр Александр, Ирвинг и я.
— А какое впечатление произвели тогда эти следы на женщин?
— Жуткое! — коротко ответил Кемпт и замолчал. Потом добавил, словно воспоминания вынудили его к объяснению: — Я не суеверен. Я вообще не верю в сверхъестественные явления. Но это меня поразило. Конечно, тогда мы все пытались шутить. Но никому это, впрочем, не удавалось, даже Ирвингу.
— А каково было ваше первое впечатление, сэр Александр?
— В первый момент я не воспринял это как что-то необычное. Может, просто потому, что я до тех пор никогда не думал в таком аспекте о каком-либо явлении. Одно только поразило меня сразу: в грот не могло попасть никакое животное, за исключением, может, только горной косули. Узенькая скалистая тропинка — отнюдь не то место, куда могло бы забраться какое-нибудь парнокопытное. А насколько мне известно, горных косуль нет в радиусе многих сотен миль от Норфорда. Не знаю даже, существуют ли они вообще в Англии. Это меня удивило больше всего, и я долго думал об этом в тот день, но скорее как о любопытной мелочи, относящейся к категории якобы необъяснимых явлений, какие иногда встречаются в нашей жизни. Я далек от мысли относить те явления, которых я сам не могу объяснить, к явлениям сверхъестественным. Помню, я даже размышлял над тем, не мог ли кто-нибудь спустить какое-нибудь животное в грот на канате. Но зачем? Кроме того, отпечатки копыт были только в непосредственной близости от расщелины. Может, в пределах ярда, но не далее двух. Дальше точно не было никаких следов на песке. Томас Кемпт и Николас Робинсон тоже были заинтригованы. Вместе с Ирвингом Эклстоуном они обшарили потом весь лес на вершине горы поблизости от Грота. Они даже поднялись на вершину Дьявольской скалы. Но нигде не нашли никаких следов…
— А не пришло ли кому-нибудь на ум, что животное действительно могло выйти из этой расщелины и снова возвратиться в нее? Была ли она когда-нибудь обследована?
— Это исключено, — сэр Александр покачал головой. — Лет десять назад там была группа спелеологов. Расщелина все время сужается, идя вниз, сперва под сильным уклоном, а затем вертикально вниз. В конце она становится такой узкой, что человек уже не мог бы в нее протиснуться, а в свете ламп исследователи установили, что скалы сходятся, образуя узкую воронку, в которую, по-видимому, когда-то стекала вода.
— Ясно, — кивнул Джо, — я понимаю. А что случилось потом? Вы забыли об этом событии?
— О нет! — воскликнул Кемпт. — Вы не знаете дядю Ирвинга! За свою жизнь он написал столько статей и книг о суевериях и предрассудках, связанных с Дьяволом, о мрачной эпохе, которая осудила тысячи ни в чем не повинных женщин на жестокую смерть, не имея никаких доводов существования Дьявола, что, увидев лишь тень такого рода довода, он рыскал по лесу до позднего вечера. Ему во что бы то ни стало хотелось доказать нам, насколько простое и естественное объяснение должен иметь феномен, обнаруженный нами в пещере. И — ничего. Решительно ничего. Патриция и Джоан вернулись через овраг домой, а мы все снова отправились в грот. Конечно, мы по-прежнему шутили. Но Ирвинг упрямо твердил, что объяснит нам все, только ему надо еще раз спокойно присмотреться к этим следам. Мы вошли в грот и, присев на корточки, внимательно исследовали следы. Они были оттиснуты на влажном песке так отчетливо, как в воске. Можно было в мельчайших подробностях рассмотреть каждую деталь в контурах отпечатков. У этих копыт оказалось несколько характерных черт. В одном из них находилось косое углубление посредине, а второе имело небольшую выпуклость на переднем крае, вроде нароста. Это повторялось на всех следах.
— А остальные два копыта?
— Других двух копыт не было, — спокойно сказал сэр Александр Джилберн. — Именно это и было нашим самым поразительным открытием. Мы оба могли бы это подтвердить под присягой, а вместе с нами Николас Робинсон и Ирвинг Эклстоун, хотя последний уже спустя пару часов стал убеждать нас, что мы пали жертвой коллективной галлюцинации или чьей-то дурацкой шутки. При этом, мне кажется, что говоря о шутке, он имел в виду своего зятя Николаса Робинсона.
— А что склоняет вас к связи между следами в гроте и смертью вашей невесты? Не был ли один из отпечатков похож на след, обнаруженный вами на книге, которую вы дали Патриции за несколько часов до ее смерти?
— Да, — адвокат кивнул. — Я твердо убежден, что этот след абсолютно идентичен с одним из следов в гроте, с тем, который имел косое углубление посредине. Конечно, на книге оно видно менее отчетливо, но у меня есть фотографии обоих следов и…
— Вы сделали эти снимки или полиция?
— Я. Полиция тоже обратила внимание на след и выслушала меня, но я не мог тогда сказать ничего вразумительного. Впрочем… — он развел руками. — Как можно было доказать этим деловым, конкретно мыслящим полицейским, что следы копыт в Дьявольском гроте имеют какое-то значение? Кроме того, я был тогда потрясен и не мог собраться с мыслями. Мне казалось, что она действительно могла совершить самоубийство… — Он поднял голову и посмотрел на Алекса с выражением внезапного ужаса в глазах. — Ведь ничего другого и не могло случиться? — Он тут же успокоился. — Извините меня, джентльмены… Все это так… — С минуту он искал какие-то слова, потом, видимо, на найдя их, смирился и умолк, глядя на Алекса глазами, в которых не было ни страха, ни интереса, а лишь отчаяние.
Джо прервал молчание, обращаясь к Кемпту.
— И это все? Не случилось ли перед смертью Патриции или, быть может, позже чего-нибудь, ну, скажем, необычного?
Задавая вопрос, Джо был убежден, что уже не услышит ничего, что может бросить свет на то происшествие, которое… Нет. Он еще не хотел рассматривать это происшествие как… Не было еще никакого ключа… кроме, конечно, этого единственного… Ответ Кемпта направил его мысли совсем в другую сторону.
— Да, — сказал молодой человек, — случилась еще одна странная вещь. То есть, я хочу сказать, это случилось дважды. Но давайте я расскажу по порядку. Это было накануне смерти Патриции. Когда горничная вышла утром в столовую, чтобы унести на кухню оставленные нами поздно вечером чашки, она увидела, что портрет, который висит там, повернут лицом к стене. Это произошло уже после нашей прогулки в грот, и поэтому все мы подумали, что это чья-то шутка. Дело в том, что на этом портрете изображен тот самый знаменитый гонитель ведьм и основатель Норфорд Мэнора — сэр Джон Эклстоун. Джоан еще сказал тогда, что Джон Эклстоун, который так преследовал почитателей Дьявола, повернулся теперь к нам спиной, потому что мы не только не сумели выследить Дьявола, хотя он оставил столь явственные следы, но и по-прежнему не хотим поверить в его существование. Ирвинг Эклстоун пробормотал, что, вероятно, это Николас перевернул портрет, потому что, наверно, не может смотреть на что-либо нормально нарисованное и имеющее какой-то смысл. Было еще несколько шуток на эту тему. Видите ли… ведь никто из нас не знал, что Патриция умрет в эту ночь.
— Хотя кто-то все же мог предвидеть это событие… — тихо сказал Джо и щипчиками бросил в стакан кусочек льда.
— Я вас не понимаю, — Кемпт поднял брови.
— Я тоже… — Алекс едва заметно усмехнулся. — Я тоже не понимаю себя в эту минуту. Но я напрасно перебил вас. Это уже все?
— Нет. Чье-то внимание привлекла одна необычная деталь. Дело в том, что рама портрета была покрыта густым слоем пыли, а при повороте портрета к стене эта пыль не только не была стерта, но даже оказалась нетронутой ни на одном месте рамы.
— Кто это заметил?
— Я не помню… — Кемпт наморщил лоб, стараясь припомнить. — Кажется, медсестра мисс Стоун. Но я не уверен. Может, мне так кажется просто потому, что эта женщина всегда окружена аурой какой-то клинической чистоты. Да, да, я вспоминаю. Это была мисс Стоун! Она подошла к портрету и сказала: «Боже, как он запылен! И подумать только, что мы все должны этим дышать!»… Это замечание, быть может, покажется вам странным в подобных обстоятельствах, но мисс Стоун человек не очень сообразительный. Зато она испытывает ненависть ко всему, что не является абсолютно чистым, выглаженным, накрахмаленным и стерильным. Думаю, впрочем, что при ее профессии это нельзя считать недостатком.
— Несомненно, — Джо кивнул головой. — Но ведь на этом все не кончилось. Кто-нибудь сказал еще что-то?
Джилберн уже третий раз в течение этого визита посмотрел на Джо с изумлением.
— Хотя не знаю, для чего вам это может понадобиться, но я охотно сделаю все, что в моих силах… К сожалению, я не обратил на это внимания. Было утро, я только что вошел в Норфорд Мэнор, а его обитатели стояли все вместе в библиотеке, некоторые еще в халатах, и шутили. В первую минуту я даже не понял, о чем идет речь. И лишь после смерти Патриции, перебирая в памяти подробности каждого часа, предшествующего трагедии, я стал размышлять и об этом случае.
— Зато я его хорошо припоминаю, — Кемпт закурил сигарету и потушил спичку в маленькой капельке воды, случайно оказавшейся на дне пепельницы. Он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Алексу. — Я знаю, что вы ищете, задавая эти вопросы. Но прошу вас поверить, что я, то есть, мы оба, обсуждали это уже сотни раз. Мы искали малейшую зацепку, хоть какой-нибудь повод, по которому кто-либо мог бы желать Патриции зла. Мы принимали во внимание даже чье-то маниакальное безумие. Но, во-первых, мы не понимаем, каким образом Патриция могла быть убитой, если ключ находился внутри комнаты, а во-вторых, все это не имеет смысла и не имеет почвы, на которую можно опереться… По крайней мере, для нас не имеет. Потому мы и пришли к вам. Но вы сейчас спросили, что произошло после того, как мисс Стоун заметила пыль. Так вот. Николас сказал, что мы могли бы узнать шутника по отпечаткам его пальцев, и хотя он не специалист, однако учитывая, что каждая рука имеет другие папиллярные линии, уверен, что как художник он сумел бы, используя простое увеличительное стекло, сразу же узнать, кому эти линии принадлежат. При этом он, смеясь, подошел к портрету. Не прикасаясь к раме, он стал ее осматривать, но через минуту улыбка сошла с его лица. Дело в том, что пыль оказалась повсюду нетронутой. В этом мы все убедились. Все выглядело так, будто портрет перевернулся сам.
— А позже, после трагедии, вы рассказали об этом полиции?
— Нет, кажется, нет. Думаю, что все забыли об этой шутке под влиянием того, что произошло.
Алекс некоторое время молчал.
— Я хотел бы вернуться к самому портрету, — сказал он, наконец. — Портрет изображал того самого сэра Джона Эклстоуна, который владел поместьем в семнадцатом веке, не так ли?
— Да. Портрет относится к той же эпохе.
— Говоря о портрете, вы отметили, что сэр Джон был гонителем ведьм, верно?
— Да… — Кемпт оживился. — Все в Норфорде об этом хорошо знают. Именно тогда, когда сэр Джон купил эту землю и построил на ней дом, на престол вступил король Яков, и вместе с началом его царствования началась эта безумная охота на ведьм. Именно тогда знаменитый инквизитор Мэтью Хопкинс посетил графство Саффолк. Как сейчас предполагают, сэр Джон, который находился тогда в остром конфликте с деревенским советом старейшин, решил воспользоваться близостью Дьявольского грота, расположенного между деревней и его резиденцией, чтобы с его помощью свести счеты с крестьянами. Во всяком случае, именно по его приглашению Мэтью Хопкинс прибыл в Норфорд, и документы свидетельствуют, что в том же году было казнено четырнадцать женщин из этой несчастной деревушки. Их повесили на рыночной площади в Блю Медоуз.
— Мы всегда были культурным народом, — заметил Алекс. — Во всей Европе, даже в Шотландии, ведьм сжигали на кострах, а у нас только вешали… Симпатичный старичок, этот ваш сэр Джон. А что было потом?
— Разумеется, ничего. За ведьм, по вполне понятным соображениям, никто никогда не вступался. А учитывая тогдашнее состояние умов, я не ручаюсь, что их собственные семьи не были уверены в правильности судебного приговора. Сэр Джон и его люди свидетельствовали перед трибуналом в Блю Медоуз, что они своими глазами видели этих четырнадцать женщин летящими на метлах по направлению к Дьявольскому гроту в ночь перед днем Святого Иоанна. Такое обвинение было равносильно смертному приговору. Сохранилось даже описание казни, принадлежащее перу некоего Силби, дьякона из Блю Медоуз. Я обнаружил там поразительные вещи. В последнюю минуту перед казнью одна из осужденных женщин обратилась к толпе, наблюдавшей это зрелище, и заявила, что действительно является любовницей Люцифера, который отомстит за нее, за ее смерть, и месть эта постигнет род Эклстоунов вплоть до десятого колена.
— А Патриция, урожденная Эклстоун, была прямым потомком сэра Джона именно в десятом поколении, — тихо произнес сэр Александр. — Это страшная и жестокая бессмыслица лишила меня покоя… Я не знаю, можно ли даже рассуждать об этом деле подобным образом, но никак не могу удержаться от этого.
— Мне не нравится коллективная ответственность, — сказал Джо. — Люцифер поступил бы гораздо лучше, отомстив немедленно самому сэру Джону, не так ли?
Кемпт пожал плечами:
— Но это еще не все.
— Надеюсь, — тихо сказал Алекс, еще тише, чем раньше. — Ведь что-то еще должно было случиться в последнее время, не так ли?
— Да, — сэр Александр устало склонил свою красивую седеющую голову. — В воскресенье утром горничная снова нашла портрет сэра Джона повернутым лицом к стене.
