Автомобиль тронулся.

— Но как это вообще было возможно? — спросил Паркер, глядя в широкую спину водителя.

Джо ответил не сразу. Он сидел вполоборота и смотрел через заднее стекло на освещенные окна Норфорд Мэнор. За ними поочередно выезжали на дорогу другие машины, прорезая темноту белыми крыльями фар. Джо вздохнул и, повернувшись, сел поудобнее, устроившись в углу полицейского автомобиля.

— Думаю, это был человек с болезненно развитой фантазией… — сказал он. — Я вынужден признать, что никто и никогда не подводил меня так близко к поражению. Не говоря уже о том, что если бы не твой неоценимый Джонс, он, в конце концов, убил бы меня, беззащитного, как ребенка. Я слишком разболтался. Я всегда знал, что именно риторические склонности в один прекрасный день станут причиной моей гибели. К счастью, наша полиция была начеку.

— Да… — Паркер в темноте щелкнул пальцами. — Полиция начеку! — добавил он язвительно. — Если бы не ты, опасаюсь, что я, а вместе со мной и весь мой штаб детективов, дактилоскопистов, экспертов и компьютеров преспокойно уехали бы отсюда, оставляя на свободе эту парочку убийц, свободных и счастливых, как пара голубков! Но расскажи, наконец, как ты до всего этого дошел?

— Уже в первый день, когда приехали Кемпт и Джилберн, мне очень не понравилась загадочная смерть одного из наследников старой леди Эклстоун. Ибо Патриция была для меня прежде всего одним из наследников огромного состояния, единственным владельцем которого являлась доживающая свой век парализованная старушка. Самоубийство Патриции тоже казалось по меньшей мере загадочным. Вынула ключ из двери — зачем? Приняла цианистый калий во время чтения книги? — Почему? На книге найден отпечаток дьявольского копыта, но в комнате умершей не найдено никакого предмета, который мог бы этот отпечаток оставить. Ночью, перед смертью, повернут лицом к стене портрет Джона Эклстоуна, потомком которого в десятом поколении она и была, а нам, в свою очередь, известно, что род Эклстоунов по воле Дьявола был обречен на гибель именно в десятом поколении. Мне трудно было вообразить себе, что эта несчастная женщина, измученная долгой тяжелой болезнью мужа, начала вдруг вытворять какие-то дьявольские штучки, перед тем как покончить с собой. Кроме того, мне показалось неправдоподобным, чтобы эта, как-никак, порядочная, хотя, быть может, действующая иногда под влиянием внезапного импульса женщина могла вторично заморочить голову бедному Джилберну, а потом снова разрушить его жизнь, даже не написав ему нескольких прощальных слов с объяснением своего шага. Этот ключ на столе тоже вызвал недоумение. Если она приняла цианистый калий, дочитав «Пигмалион» до 110-й страницы, потому что книга была раскрыта именно на этой странице, когда ее нашли умершей, то зачем вынимала ключ? И наконец, что в «Пигмалионе», этой милой и мудрой комедии, может вдруг стать причиной такого рода решения?.. Я не мог ответить себе на все эти вопросы. Но я приехал, прежде всего, потому, что меня встревожило повторение явлений, сопровождающих смерть Патриции Линч. Снова перевернут портрет, и опять следы Дьявола появились в Гроте. Это еще больше укрепило меня в уверенности, что Патриция была убита. Ввиду этого возникал вопрос: кто мог убить ее в собственной комнате? Кто-то, от кого она спокойно приняла бы яд, не отдавая себе в этом отчета? Для такой возможности подходили практически все домочадцы, кроме Николаса Робинсона, которого могла заметить Джоан, если бы Патриция попросила их дать ей лекарство. Это могла сделать Синди, горничная, которая, наверно, заглядывает в комнаты дам, спрашивая, не нужно ли чего-нибудь перед сном. Это мог сделать старый слуга, кухарка, медсестра, доктор, даже Ирвинг… Я исключил, после обдумывания, Кемпта, потому что было менее всего правдоподобным, чтобы он среди ночи мог вручить ей порошок. Конечно, его мог дать ей также Джилберн, провожая домой. Она ведь жаловалась на головную боль. Она могла принять порошок во время чтения книги и умереть. Но тогда она не вынимала бы ключ из замка. Итак, если Патриция Линч была убита, то, безусловно, этого не мог сделать Джилберн, потому что он единственный из подозреваемых, кто не находился ночью в доме и не мог выйти, заперев дверь другим ключом и оставив настоящий ключ от комнаты на столе умершей. Впрочем, предмет, который нанес отпечаток дьявольского копыта на книге, должен быть принесен извне. Но не от Джилберна, потому что самый невероятный шанс, по теории вероятности, не оставлял никакой возможности предполагать, что Джилберн сделал оттиск на одной из страниц, а Патриция, дочитав как раз до этой страницы, приняла яд. Тогда где находился этот предмет, которым сделан оттиск на книге и на песке в Гроте? Если бы сама Патриция сделала оттиск, ей пришлось бы выйти из комнаты, спрятать этот предмет, а потом вернуться и отравиться. Это очевидная бессмыслица, принимая во внимание, что после ее смерти, этот предмет был снова использован для той же цели. Следы в гроте вновь появились и оказались идентичными. Этот факт имел двойное значение:

1. Джилберн не мог быть убийцей Патриции, поскольку не имел ночью доступа в дом и не мог сделать оттиск на книге, а потом спрятать предмет, которым оставил отпечаток. А ведь совершенно ясно, что след этот оставил убийца, с пока еще непонятной целью.

2. Повторение фокуса с портретом и вторичное появление оттисков копыт в гроте производило в первый момент удивительное впечатление. А именно: убийца хочет объявить о своем существовании и обратить внимание более тонкого наблюдателя на факт, что Патриция Линч не совершила самоубийства. В первый момент это было очень трудно понять. Если кто-то совершает убийство и ему удается убедить полицию в том, что убитый совершил самоубийство, казалось бы, он должен больше всего на свете мечтать о том, чтобы никогда себя не обнаружить и избежать правосудия. А между тем, наш убийца начинает действовать как полный безумец. Из этого можно было сделать только два вывода:

1. Что он действительно безумец.

2. Что он хочет свалить это убийство на кого-то другого и уверен, что ему это удастся.

Дополнительный и самый грозный вывод из вторичного переворачивания портрета и появления следов в Гроте был таков:

«Поскольку убийца действует дальше, дело не закончится убийством Патриции Линч, и в далеком Норфорд Мэноре произойдут какие-то новые события».

Конечно, убийца с самого начала имел надо мной огромное преимущество. Я не был на месте преступления сразу после смерти Патриции Линч, а с тех пор прошел целый месяц. Я не знал, к чему он стремится и что хочет сделать, а он, разумеется, знал это отлично. Факт, что смерть Патриции полиция признала самоубийством, указывал на то, что если он безумец, то, во всяком случае, наделен способностью весьма здраво рассуждать.

А если он не безумец, то мы имеем дело с необыкновенным талантом в мире преступности, провоцирующим полицию к возобновлению уже закрытого следствия по преступлению, которое уже произошло, и возможно, к открытию нового следствия по преступлению, которое еще не совершено. Эта невероятная уверенность преступника в себе побудила меня к немедленному выезду на место. По пути мне казалось, что если я даже не схвачу его, то, по крайней мере, парализую его действия до такой степени, чтобы он не совершил нового преступления. Между прочим, лишь для этого я как можно скорее отказался от своего псевдонима. Я хотел, чтобы все в Норфорд знали, что приехал, как-никак, профессионал по раскрытию преступлений. Со стыдом признаю, что тогда я даже не предполагал, что он настолько отважен, чтобы избрать именно меня в качестве свидетеля своего идеального алиби…

…И я приехал. Тут же я мгновенно окунулся в лабиринт метафизических рассуждений о Дьяволе и ведьмах. Это тоже прекрасно спланировал наш убийца, и сделал это по-своему гениально. Местность буквально лопалась от преданий и демонологических легенд. Ирвинг Эклстоун был демонологом, над родом которого тяготело проклятие. Ближайшие к месту действия объекты: Дьявольский грот и Дьявольская скала, а в придачу появление отпечатков дьявольских копыт…

Трудно было не принимать все это во внимание, хотя, как потом оказалось, все это можно было игнорировать и заняться единственным разумным мотивом преступления — богатством Эклстоунов. Однако я по-прежнему не знал, не имеем ли мы дело с убийцей-маньяком. Ну и наконец, нельзя было не принимать во внимание, что Синди Роуленд и ее родители были жителями этих мест. Это тоже могло иметь некоторое значение. Синди была впечатлительной девушкой, фантазию которой пробудил Ирвинг Эклстоун своими рассказами об истории Дьявола в этой околице. Синди, несомненно, знала, что ее пра-пра-пра-прабабушку когда-то повесили при помощи кого-то из Эклстоунов и что Дьявол обещал отомстить всему этому роду. Это могло стать навязчивым бредом, незаметным для окружающих. Бывают такие тихие мании. Она сама относилась к физическому «типу ведьмы», со сросшимися бровями и черными длинными волосами. К счастью, у Синди это выразилось лишь в молитвах Сатане и любви к доктору Арчибальду Дюку. Но узнал я об этом значительно позже, хотя признаю, что подозревал это, услышав слова ее молитвы. Другое дело, что я принимал тогда во внимание Кемпта как потенциального убийцу, который имел серьезный мотив поголовного убийства всех Эклстоунов, а ее я подозревал в соучастии… Да, это все было непросто. Она ведь могла с легкостью дать Патриции Линч порошок с ядом, оставив отпечатки в гроте, перевернуть портрет утром, когда все еще спали, а она всегда первая вставала, и так далее. Она могла любить Кемпта, а навязчивый бред по поводу мести Сатаны и ее, как орудия этой мести за ту, давнюю Синди, был вполне возможен…

Но с того момента, когда я прочел завещание старой леди, я понял, что человеком, у которого есть самый серьезный мотив желать гибели семьи Эклстоунов, является Томас Кемпт. Он ведь внук сестры Джекоба Эклстоуна, и если бы исчезли все наследники, он один остался бы лицом «в жилах которого» — как говорит завещание — «текла кровь этого рода».

Джоан была исключена вследствие оговорки, говорящей о бездетности, а ввиду того, что старая леди уже никогда не изменит завещания из-за своего здоровья, Кемпт спокойно стал бы владельцем многомиллионного состояния, которое старый Джекоб выжал из своих малайских плантаций и предприятий на территории страны. Поэтому, когда утром выяснилось, что портрет опять переменил положение, мы, то есть я и Джилберн, немедленно прибыли в Норфорд Мэнор, и я прямым текстом предупредил Кемпта, когда мы уезжали оттуда. Я, разумеется, не мог сделать ничего больше, потому что у меня тогда еще не было никаких улик против него. Напротив, именно он уговорил Джилберна прийти ко мне со своими подозрениями. Кроме того, в четыре часа я должен был перебраться в Норфорд Мэнор и просто не мог поверить, что кто-нибудь попытается рискнуть нанести удар в таких обстоятельствах. В довершение ко всему, я послал сержанта Кларенса с полицейской собакой только для того, чтобы возможный убийца видел, как они ходят по парку и в окрестностях дома с самого утра… И быть может, Кемпт не рискнул бы, не будь его план так прост, так безошибочен и так идеально «безопасен». Признаюсь тебе, Бен, что я видел много преступлений, также, как и ты их видел много, но такого плана, такого исполнения и настолько точной реализации разработанного проекта я не видел еще никогда. Ты сам, впрочем, знаешь, как это выглядело на первый взгляд… Убийство казалось совершенно невозможным, а все улики указывали на самоубийство, мало того, они вселяли уверенность, что это именно Ирвинг был маниакальным безумцем, который убил свою сестру и покончил с собой под влиянием навязчивой мысли о мести Дьявола в десятом поколении…

— О, разве я не знаю об этом! — Паркер приложил ладони к щекам. — Меня бросает в дрожь от воспоминания о том, что я говорил тебе и как я смотрел на тебя. Нет, честно, я законченный осел, Джо!

— Я не относился бы к этому так трагически… — Алекс говорил совершенно серьезно. — Думаю, что ни один полицейский в мире на твоем месте не поступил бы иначе. Вы связаны законами, методикой расследования, то есть тем, что мы называем уликами и доказательствами. А тем временем я все больше начинаю верить, что такие вещи, как доказательства, отпечатки пальцев и тому подобное, в наше время больше нужны умным убийцам, чем полиции. Убийца всегда имеет то поразительное преимущество перед полицией, что он располагает неограниченным временем для того, чтобы обдумать и испытать свой метод, а мы можем рассчитывать лишь на его ошибки и неточности. В этом случае убийца не совершил ни одной ошибки, ни одной неточности и был настолько убежден в своей безнаказанности, что пригласил меня в качестве свидетеля, когда совершил убийство! Ты понимаешь это, Бен? Этот человек только одного не принял во внимание: того, что я заранее был готов к фальшивым доводам и фальшивой видимости. Иначе он никогда бы не устраивал всех этих фокусов перед убийством. И проделывал он их лишь потому, что хотел, чтобы интеллигентный представитель закона оказался на месте преступления и сделал бы те выводы, которые он ему навяжет. А поскольку он сумел расположить мнимые доказательства так, что они предоставляли абсолютно всем идеальное алиби, то смерть Патриции, равно как и Ирвинга, должны квалифицироваться как проявление маниакальности последнего, а он, Томас Кемпт, после вскрытия завещания Элизабет Эклстоун стал бы владельцем — к своему изумлению, конечно! — всего огромного состояния Эклстоунов…

И здесь таился слабый пункт его плана. Дело в том, что Кемпт (как я тебе позже подробно объясню) преднамеренно постарался, чтобы я оказался свидетелем или скорее слушателем того выстрела. Когда мы ворвались в комнату Ирвинга, кровь, вытекающая из раны, как раз начала застывать. Это автоматически наверняка исключало в качестве убийц Джоан Робинсон, Николаса Робинсона и сэра Александра Джилберна, которые не расставались со мной в течение нескольких часов, следовательно, никаким образом не могли оказаться в комнате Ирвинга. После дальнейших допросов выяснилось, что никто из остальных домочадцев не находился вблизи дома в момент убийства. Ближе всех были Синди и доктор Дюк, но они имели железное алиби в лице садовника, о присутствии которого поблизости даже не подозревали. Из его показаний вытекало, что они находились в лесу, когда услышали выстрел. Значит, они тоже не могли убить Ирвинга. А в связи с этим вся таинственность поведения Синди, ее ночное отсутствие и моления в гроте получали простое и ясное, хотя несколько деликатное объяснение, которое, я полагаю, не стоит обсуждать. Остались у нас лишь Агнес Стоун и Томас Кемпт. Он: потенциальный наследник богатства Эклстоунов, она — лицо, которое легко могло отравить Патрицию Линч, а кроме того, единственный человек (кроме Джилберна), который мог сообщить Кемпту, что:

а) Джоан Робинсон лишена наследства, при условии, если у нее не будет детей;

б) Джоан Робинсон хотела иметь ребенка, но она никогда не сможет его иметь.

Первый факт был известен Агнес как свидетельнице завещания, второй — как доверенному лицу, которое делало Джоан уколы, когда та проводила в Норфорд Мэнор курс лечения против бесплодия. Этому, впрочем, следует приписывать то счастливое для Джоан стечение обстоятельств, что ей не была уготована судьба ее отца и тетушки. Она выбыла из игры как конкурент на наследство.

Все это я начал окончательно понимать только во время допросов. Я понял это еще лучше, когда увидел на столе Ирвинга ключ от его комнаты и когда мы нашли в ящике стола эти деревяшки с резьбой дьявольских копыт, а в террариуме ключ номер два от комнаты Патриции.

Убийца дал нам в руки все доказательства, подтверждающие, что Ирвинг убил свою сестру и себя самого. Одновременно он создал такую ситуацию, в которой, на первый взгляд, ни он сам, ни кто-либо другой не могли совершить это убийство. В результате он был настолько уверен в наших выводах, что пожалуй, даже в минуту смерти от руки нашего неоценимого Джонса он так и не понял, как вышло, что такой идеальный план провалился…

— Если бы не ты… — начал Паркер.

— Ба, если бы не я! Но ведь он сам меня сюда пригласил! Дай мне, впрочем, закончить. Помнишь, я говорил, что в моем подсознании застряли два факта, которые меня тревожат и которые как-то не согласуются с окружающей их обстановкой. Когда я вспомнил о них во время допросов, я уже был уверен, что это Кемпт, но по-прежнему не мог детально все сопоставить. Так вот, первое смутное ощущение, которое меня раздражало, возникло утром, когда мы с Джилберном приехали, узнав о том, что портрет снова перевернут. Тогда Кемпт сказал нам, что он как раз шел искупаться в бассейн. А ведь он одет был в халат и пижаму. Разве кто-нибудь в мире идет купаться в пижаме? Вторично я испытал такое же чувство, когда после выстрела вбежал на террасу, споткнулся и оглянулся. И вот тогда я увидел Кемпта в плавках и в расстегнутом развевающемся халате, бегущего за Николасом и путающегося в складках этого халата. А ведь было бы совершенно естественным на ходу легко сбросить с плеч мешающий бежать халат…

Но что это могло значить? В первый момент у меня возникло неясное предчувствие, что я нахожусь на шаг от истины. Казалось — еще секунда и я все пойму. Когда Агнес Стоун показала, что Ирвинг сошел вниз после ухода Кемпта в бассейн, я уже знал, что она его сообщница. Ее показания мог подтвердить только покойный Ирвинг. А ведь оно создавало абсолютнейшее из абсолютных алиби для Кемпта. Она сама тоже не могла убить, и хотя в момент выстрела находилась вне поля моего зрения, но просто не успела бы вбежать наверх… И хотя в убийстве был заинтересован один лишь Кемпт, однако без ее помощи он не мог бы совершить ни одного из двух убийств таким образом, каким они были совершены. Но как он совершил второе убийство? А в том, что он совершил его, я был абсолютно уверен. Ведь Ирвинг Эклстоун погиб при таких же неясных обстоятельствах, как и его сестра. Ключ снова находился в комнате, а не в замочной скважине запертой изнутри двери, что даже меня вынудило бы к признанию самоубийства. Погиб он, также не написав ни слова, среди разбросанных книг и записок, мало того, рядом с умершим находилась открытая авторучка. Он условился со мной о встрече в четыре часа, пригласил меня в дом, он был влюблен в свою работу и рассказал мне о своих издательских планах на ближайшее время и на будущее. Если он сошел вниз и спросил, находится ли его дочь поблизости, как показывала Агнес, то мог задать такой вопрос исключительно для того, чтобы избежать ее присутствия в момент, когда собирался совершить самоубийство. Почему же он совершил его тогда, когда она уже появилась здесь, вместе с нами всеми, и он прекрасно видел ее из окна своей комнаты? И почему эти деревяшки с вырезанными дьявольскими копытами были влажными? Когда и зачем их опускали в воду? Они почти высохли, это правда, но дерево сохраняет влагу, или, вернее, ее следы, очень надолго. И тогда я подумал о Кемпте и о бассейне. Но ведь Кемпт находился рядом со мной, когда прозвучал выстрел…

И тогда мне пришла на ум цитата из Парменида: «Не допускайте, чтобы привычка, возникшая из повторяющегося опыта, направила вас на путь, где средствами познания служат слепой глаз и ухо, вторящее звукам, но пытайтесь с помощью разума…»

И я попытался пересмотреть все «при помощи разума». Я принял за аксиому, что Ирвинг Эклстоун не совершал самоубийства, несмотря на то, что все, казалось, подтверждало обратное. Если в момент выстрела никого не было дома, кроме него, значит, он погиб раньше.

И вдруг у меня открылись глаза. Мне оставалось только установить, где находились домочадцы, а потом обдумать все возможности этой пары. В моей теоретической предпосылке точно было одно: если Ирвинг погиб раньше, то он не мог погибнуть намного раньше, самое большее на несколько минут, ибо в противном случае мы нашли бы убитого с явными признаками смерти. Как тебе известно, трудно установить, погиб человек три часа назад или три с половиной часа назад, но значительно легче установить, погиб ли человек минуту или полчаса назад.

Но как это случилось? И кто выстрелил, когда мы услышали выстрел? Выстрелить могла только Агнес, так как никого, кроме нее и Ирвинга, в доме не было. А могла она выстрелить только тогда, когда увидела нас и Кемпта, — тогда она вошла в комнату старой леди и… тут же выбежала на террасу, указывая на окно Ирвинга. Расстояние, конечно, сделало невозможным определить точное место выстрела внутри дома, а ее убедительный указывающий жест и невероятность предположения, что медсестра, которая возится на террасе у больной и входит зачем-то на секунду в ее комнату, может именно в эту секунду выстрелить, выбежать и указывать в другое близкое место, — довершили дело. И тут я совершил первую ошибку. Когда я со всей очевидностью понял, что это единственная возможность, первой мыслью, которая появилась, была мысль обыскать комнату старой дамы для того, чтобы найти место, куда попала пуля. Конечно, это должно было быть дерево: значит, шкаф или кровать… Я думал, что Агнес заранее откинула матрас, выстрелила снизу в толстую деревянную кровать, одним движением поправила постель, спрятала оружие под фартуком и выбежала в полной уверенности, что никто возле нее не остановится и никто не будет ее обыскивать… И, конечно, я ничего не нашел. Тогда я понял, что такой предусмотрительный убийца, как Кемпт, подумал о такой важной мелочи. Разумеется, заряд был холостой. Нужно было всего лишь произвести приглушенный выстрел из глубины дома. И вот Агнес, которая находилась на террасе, направила все наше внимание на то место, откуда якобы прозвучал выстрел. А мы, послушные ей и этому внушению, обречены были бежать в указанное место, то есть в кабинет Ирвинга, бороться с тяжелой дверью, что заняло несколько минут, а потом войти и увидеть его с пистолетом в руке, умершего в одиночестве, в пустом доме в окружении доказательств его вины, которые указывали на него как на убийцу сестры и тихого безумца.

Но тут же возникли следующие вопросы.

1. Что Агнес сделала с оружием, из которого стреляла? Не могла же она и дальше держать его при себе, так же как не могла спрятать где-либо дома, потому что если бы мы его нашли, пошатнулась бы столь идеальная инсценировка самоубийства.

2. Что случилось со вторым ключом? Ведь если Агнес и Кемпт убили Ирвинга, то должен был существовать ключ, которым они заперли дверь его кабинета после убийства. Что с ним случилось? Не могли же они держать его при себе, так же как и не могли спрятать дома, из-за боязни обыска, во время которого мог быть найден ключ и тогда бы провалилась версия о самоубийстве, а следствие встало бы на путь, катастрофический для убийц. На то, чтобы его где-то закопать или надежно укрыть, у них было всего несколько минут времени. Я сомневался, что они его зарыли в землю, так как должны были опасаться полицейской собаки, которая легко бы его обнаружила. Полиция, в конце концов, могла бы найти ключ в любом месте на территории дома. Стало быть, где же он?

3. Где глушитель? Пистолет Ирвинга Эклстоуна всегда находился в незапертом ящике, и каждый мог войти, зарядить его, направиться в кабинет Ирвинга, выстрелить ему в голову, вытереть отпечатки пальцев и вложить пистолет умершему в руку. Но это убийство было совершенно невозможно без применения глушителя. Норфорд Мэнор расположен на возвышенном месте и окружен лесом. Кто-нибудь незамеченный мог бы находиться поблизости и услышал бы два выстрела — более ранний и более поздний. Тогда полиция стала бы задумываться и должна была, рано или поздно, понять, как это случилось. Поэтому для убийства необходимо было использовать глушитель, и этот глушитель должен быть вместе с ключом незаметно спрятан так, чтобы никто никогда не мог их найти.

На первый вопрос: что Агнес сделала с оружием? — ответ пришел быстро — именно поэтому Кемпт неуклюже бежал в халате, отставая от всей группы, чтобы: во-первых, иметь возможность спрятать в его складках револьвер, который Агнес передала ему, когда вбежала в холл, но не побежала наверх, вынув этот револьвер из-под фартука. Во-вторых, халат как бы естественно задерживал его бег и, таким образом, объяснял, почему Кемпт отстал от нас, хотя был молодым и тренированным мужчиной. Это ясно, потому что если б он влетел в холл вместе и Николасом или со мной, то никак не мог бы взять на бегу у Агнес револьвер, оставаясь никем не замеченным. А когда это произошло именно так, как произошло, Кемпт спокойно и лицемерно сделал вид, что забежал в свою комнату и оттуда взял этот револьвер. Потом хладнокровно, на наших глазах, он перезарядил его заново, якобы для того, чтобы вместе с нами бороться с укрывшимся в доме неизвестным убийцей. Таким образом, следы второго выстрела исчезли.

Ответы на вопросы второй и третий: что случилось с глушителем и с ключом, были идентичны. Если удастся найти глушитель и ключ, тогда все дело будет выяснено. И здесь мне помогли эти деревяшки с резьбой дьявольских копыт, эти влажные деревяшки. Я подумал, что убийца ведь и эти деревяшки должен был бы все время держать где-то в укрытии, не считая того времени, когда он использовал их для нанесения следов. Если бы полиция обнаружила их после смерти Патриции Линч или если бы кто-нибудь случайно их заметил, тогда все дело приобрело бы совсем другое направление. Стало быть, деревяшки необходимо было надежно спрятать. Ни их, ни ключей никогда и никто из прислуги не видел. Впрочем, я знал, что они спрятаны вне дома. Но где? Уже давно не было дождя. А убийца достал их, вероятно, перед самым убийством. И тогда я вспомнил, как кто-то говорил мне, какой замечательный молодой человек этот Кемпт. Лично помогал рабочим строить бассейн и сам его проектировал! Кроме того, Кемпт через несколько минут после убийства направился в бассейн, и мы встретили его выходящим оттуда. Следовательно, он взял и ключ, и глушитель, чтобы спрятать их в каком-то укрытии в бассейне. Это единственное логичное решение, позволяющее понять, почему деревяшки оказались влажными. Впрочем, трудно было бы найти другое место, где он мог бы спрятать их так быстро. Там их не обнаружила бы полицейская собака и никакой самый зоркий глаз. Это было идеальное место, а Кемпт выглядел человеком, который идеально все придумал, и стало быть, должен был найти идеальный тайник для своих злодейских орудий… Ну, и оказалось, что я прав…

— Так… ясно… Но я не понимаю одного: каким образом это преступление, настолько зависящее от времени, буквально от каждой минуты, могло быть так идеально рассчитано? Откуда он знал, что вы должны прибыть именно в это время, а не чуть позже или чуть раньше?

— О, это очень просто. Из окон Норфорд Мэнор виден луг, окружающий Велли Хауз… И хотя это далеко…

— Не хочешь ли ты сказать, что невооруженным глазом…

— Нет. Не хочу. Поэтому я и влетел в комнату Кемпта, чтобы задать ему какой-то банальный вопрос. Я увидел большой, солидный морской бинокль. С его помощью он легко видел нас, выходящих из дома и направляющихся к калитке в каменном заборе по пути, который вел только в Норфорд Мэнор и на преодоление которого мы должны были истратить точно известное ему время, так как он, вероятно, не раз ходил по этой дороге с сэром Александром. А он, конечно, знал, что темп нашего движения будет зависеть от быстроты движения калеки Джилберна. Тогда он, вероятно, начал отсчет времени. Пистолет Ирвинга был уже, вероятно, готов и снабжен глушителем. Агнес уже держала под фартуком револьвер Кемпта с холостым патроном в стволе. Решив, что время пришло, он открыл дверь кабинета Ирвинга, вошел под любым предлогом и выстрелил ему в голову с близкого расстояния, а потом вложил в его руку пистолет, сняв предварительно глушитель и вытерев рукоятку, чтоб не остались отпечатки пальцев. Ключ от комнаты Патриции он бросил в террариум, а деревяшки положил в ящик стола. Потом вынул ключ из двери Ирвинга, положил его на стол, вышел, запер дверь ключом номер два, сошел вниз, сказал ожидавшей его соучастнице, что дело сделано, и направился в сторону бассейна. Там он спрятал в тайнике ключ и глушитель, вышел из воды и направился нам навстречу, а когда Агнес выстрелила, побежал за нами, взяв у нее в холле револьвер, а остальное ты уже знаешь…

— Так… — Паркер в темноте покачал головой. — Все это очень просто.

— Правда? — Джо закурил. Какое-то время огонь спички освещал лица обоих мужчин, усталые, но торжествующие.

— И еще одно… Почему же тогда он сказал, что идет купаться, раз он был в пижаме и в халате?

— Я думаю, что Синди застала его врасплох, встав в это утро слишком рано. Он только закончил переворачивать портрет, при помощи этого швейцарского штатива, когда, быть может, услышал ее… Он, конечно, как и никто в доме, не знал о ее романе с доктором Дюком. И тут он сказал ей, что шел купаться, а я подсознательно зафиксировал эту ошибку в его одежде. Конечно, сам этот факт еще ничего не значил. Но потом он явился дополнительным толчком к моей неуступчивости относительно теории убийства, а не самоубийства.

— Так, понимаю, — Паркер кивнул головой. — И еще одно…

— Что?

— Возьми.

Бен в темноте протянул руку. Джо ощутил в своей руке холодный металлический кружок.

— Что это? — спросил он.

— Боже мой… — Паркер вздохнул. — И подумать только, что человек, который решает такие задачи, не может без фонарика распознать английский шиллинг, держа его при этом в руке!

Джо улыбнулся.

— Я думал о другом… — сказал он.

И действительно, он думал в эту минуту о далекой солнечной стране, где одна красивая девушка, вероятно, давно уже спала в палатке на территории археологических раскопок после тяжелого трудового дня…