Страсти у вулкана

Алекс Эллен

Энни — обыкновенная девушка из провинциального городка. Отличается этот городок от всех остальных маленьких городков тем, что тут живет знаменитый на весь мир писатель. Энни с детства мечтала, чтобы этот человек обратил на нее свое внимание. И однажды это случилось…

 

Часть первая

 

1

Наш город окружен горами, горы сплошь покрыты лесом, лес напоминает огромное зеленое покрывало — в детстве нам казалось, что на нем спят великаны, и мы старались пораньше проснуться, чтобы увидеть хотя бы одного из них.

Но едва начинало светать, великаны семимильными шагами покидали наши горы. Днем у них было много дел в других местах.

По утрам горы окутаны туманом, этот туман темными струйками поднимается в небо. Кажется, что деревья не спеша раскуривают свои трубки и думают о вселенских тайнах, истинах и загадках.

Величие природы наводит на глубокие мысли. Но этим мыслям трудно существовать в повседневном быте, проблемах и бесконечной суете.

Мир банален, древние истины просты как чашка утреннего кофе. События идут по замкнутому кругу, перемены не спешат озарять жизнь, а ответы на вопросы не думают стучаться в дверь.

А впрочем, что не банально?

Жизнь обрастает банальностями, банальностями обрастают отношения, все надоедает, вызывает чувство повседневности и тоски. Близкие люди перестают понимать, что ты имеешь в виду, когда говоришь элементарные вещи, и вспоминают о тебе лишь тогда, когда остыл их утренний чай или погорел к черту весь завтрак.

Наш дом находится чуть ли не у самого подножия гор, рядом с нами — лишь дом нашей своеобразной соседки, в городе ее зовут просто Гельхиадихой. Ни кто она, ни чем занималась раньше, ни откуда она родом, этого никто не знает.

Гельхиадиха такая старая. Это обстоятельство позволяет ей думать, что она все на свете знает.

— Все одинокие женщины мечтают только об одном — выйти замуж, — сказала она как-то мне и моей сестре Мине. — Все замужние женщины тоже мечтают только об одном — развестись. То, чего хотят от этой жизни мужчины, — большая и великая тайна на протяжении всех веков от Сотворения мира. — Гельхиадиха немного подумала, буравя нас пронзительным взглядом, и как ни в чем не бывало продолжила: — И вообще, не думайте, что на жизненном пути вас непременно будут ценить и понимать окружающие люди. Этого не будет, — успокоила она, — ведь по большому счету каждый человек — сам по себе, сам за себя и один во всем мире.

Не часто она с нами разговаривала, и это обстоятельство обычно повергало нас с сестрой в стойкое уныние. Наши дома разделяла широкая дорога, но Гельхиадиха перегнулась через ограду и выразительно шамкала губами в нашу сторону. И, не беспокойтесь, мы слышали каждое слово.

А потом она порылась в карманах передника и достала два свежих наливных красных яблока. Была ранняя весна, ядовитый сад Гельхиадихи только зацветал, где она брала свои свежие яблоки круглый год, не знал никто в городе.

Гельхиадиха добродушно протянула нам отравленные яблоки, но это было уже совсем ужасно. В тот же миг мы с Миной с криком кинулись к своему дому.

Эта Гельхиадиха на протяжении семи веков колдунья. Все Гельхиадихи — колдуньи. Как увидите какую Гельхиадиху, так знайте, что она колдунья от самого Сотворения мира.

Родители говорят нам, чтобы мы попусту ничего не сочиняли, вранье еще не украсило ни одного человека. Но мы с Миной и сами прекрасно знаем, что на того, кто врет, камни падут среди бела дня, а потому нас с сестрой не так-то просто заставить говорить неправду взрослым.

А что касается камней, так они действительно однажды упадут, но только не с неба, а с соседней горы. И будет это тогда, когда наш Ойдаг наконец проснется.

Ойдаг — местная достопримечательность, наш спящий крепким сном вулкан, все более чем просто. Так что однажды миру надоест спокойствие, и настанет время больших перемен.

Но какое тут спокойствие, если в городе — своя собственная колдунья. С самого раннего детства мы знали, что после заката или на рассвете, а еще хуже — в дождь даже смотреть в сторону дома Гельхиадихи нельзя, а уж тем более оказаться рядом с его оградой.

В тот же миг за тобой покатятся отравленные яблоки, цветы поникнут в твою сторону. А с деревьев слезут неведомые существа и будут гнать тебя до самого дома.

И это еще в лучшем случае. В худшем — они догонят тебя, схватят и утащат в свое логово, а что там с тобой будет, никто из нас даже представить не мог.

Родители ругали нас за такие рассказы. И после захода солнца нам не раз приходилось наблюдать, как кто-нибудь из них храбро шел мимо зеленой ограды Гельхиадихи.

Но мы прекрасно видели, что в сторону ее дома они все равно не отваживаются взглянуть. А вслед им потом еще долго кто-то хохочет с деревьев, это мы тоже прекрасно слышали.

Каждые сто лет Гельхиадиха начинает жить заново. Она вновь и вновь возрождается из магмы, а потом на протяжении целого столетия упивается жизнью.

Потому-то все в городе вот уже несколько лет так уверены в том, что спящая гора вот-вот проснется. Все говорят, что Гельхиадихе уже давно сто лет, и на этот раз она «что-то задержалась».

И, когда сойдут потоки лавы, только Гельхиадиха, упиваясь счастьем, будет купаться в ее ужасающих потоках. А потом она построит себе отличный дом и разобьет новый сад на застывающей магме.

Она будет выглядеть моложе и будет радостно приветствовать новых исследователей очередного разгула Ойдага, спящей горы.

Это сейчас город протянулся далеко вниз по реке, а раньше здесь была одна только сейсмическая станция, которая наблюдала за Ойдагом, спящей горой. Но когда сюда приехали первые сейсмологи, здесь уже жила Гельхиадиха, и она уже была старухой.

Вулкан и не думал просыпаться, а люди начали обустраиваться. Они привезли самых близких и любимых родственников, потом — не совсем близких и не совсем любимых. Затем к ним приехали просто знакомые, осели проезжие туристы. Люди перегородили реку, построили школу, больницу, кинотеатр, рестораны и закусочные, много магазинов.

Со скоростью света город стал спускаться вниз по реке, как будто горы и долины, сплошь покрытые вековыми лесами, только этого и ждали. Снежные вершины с ледяным спокойствием наблюдали за людьми, и вежливые улыбки таили их уста: они знали, что у них есть Ойдаг.

И когда устанут они, то вместе с ними устанет и он. А потом он вздохнет и слегка потянется.

И этого будет достаточно. На город сойдут камни, и в мире наступят небольшие перемены. А потом все опять вернется на свои места.

Наш дом стоит на краю города. Вернее, он второй от начала, дальше нас лишь дом Гельхиадихи, а за ним — пустошь, поросшая маленькой травкой, точного названия которой никто не знает, каждый зовет ее по-своему. А дальше — поворот реки и густой лес, наползающий на горы.

На повороте реки есть тихая мелкая заводь, но сама река быстрая и холодная, она сбегает прямо с гор. По весне тают снега, вода доходит до самых палисадников, но выше — за ограды, к домам, никогда не поднимается, это проверено годами.

А в заводи никто не купается, она заколдована и все тут.

Лес разделяется рекой на две половины. Наша половина леса все больше вырубается, город лезет на гору. А чтобы попасть в ту половину леса, что за рекой, надо изрядно проехать к центру города до самого моста.

Наши прадеды и прабабки были одними из первых молодых мечтателей, которым не сиделось под теплыми крышами родителей, и они примчались в эти затаенные места радостно бороться с трудностями, покорять природу, нападать на лес и воевать с рекой. Они основали местное кладбище, заложили первый церковный камень, построили мост через реку.

А потом они написали на искусственном пергаменте пожелания и наставления потомкам, положили пергамент в какую-то нержавеющую колбу и закопали ее на самом видном месте, которое и так было всем прекрасно видно, а потому это место никто не додумался нанести на карту города.

Но город рос, все изменилось, и никто не успел опомниться, как все напрочь позабыли, где это видное место сейчас находится. И теперь оно — то ли под зданием больницы, то ли под зданием муниципалитета.

Добавлю, что сейчас весь город мечтает переехать куда-нибудь еще, да что-то держит людей именно в этом месте. Среди сосен и лесов, у подножия самого настоящего вулкана.

Наши родители владеют небольшим фотоателье в центре города. Я знаю, что в молодости они мечтали снимать полнометражные фильмы и быть прославленными режиссерами.

Но сейчас эти мечты остались где-то так далеко позади, что, думаю, если кто-либо напомнит об этом моим родителям, они даже не сразу поймут, о чем, собственно, идет речь.

— В жизни надо выбирать главное, — обычно говорит наша мама, — а главное, что у меня трое детей, добрый и понимающий муж, и мы живем среди изумительной природы.

И она начинает восторженно смотреть на покрытые лесом горы, которые видны из каждого окна нашего дома.

Мама всем своим видом показывает, что жизнь в маленьком провинциальном городке — это ее собственный моральный и духовный выбор. И что все жители загазованных мегаполисов спят и видят, как бы переехать поближе к эдакой красоте, да только никак не могут найти время, чтобы это сделать.

Меня зовут Энни, мы с Миной близнецы, но совершенно не похожи друг на друга. И люди обычно бросают свои важные дела и кидаются изучать в нас окончательные следы различия, внешние, психологические, ну хоть какие-нибудь, любые.

Людям свойственна радостная вера в то, что чудес не бывает, симметрии не существует, похожих людей они рассматривают как природную аномалию.

Третью нашу сестру зовут Анной, и ее взгляды на этот мир всегда были непроходимо далеки от наших с Миной. Мы никогда не держали с ней общей точки зрения на один предмет, то, что считали нормальным мы, не могла принять она, а то, что считала правильным она, было выше нашего с Миной понимания.

Мы с Миной обычно любили повергать ее в стойкое изумление какими-нибудь обыденными фразами типа: «Жизнь — это большой диалог с межзвездным пространством». Это надолго выбивало нашу Анну из колеи ее сиюминутных размышлений.

Зато Анна всегда была на стороне наших родителей, она считала нас с Миной малыми детьми, а себя — уже уставшей от жизни мудрой тетей. Хотя нам с Миной было уже шестнадцать лет, а Анне — всего лишь восемнадцать.

В детстве мы с Миной были водой не разольешь, но потом начали отдаляться друг от друга, это закон, с ним ничего не поделаешь. Никто не будет с упоением торчать рядом с вами всю вашу жизнь, разделять взгляды, поддерживать начинания, радоваться успехам, хвалить по пустякам. Никто и никогда не согласится с вами, что он не так понял вас, предал, подвел. Никто и никогда не поймет вас так, как понимаете себя вы сами. Никто не пойдет вам навстречу и не полюбит вас, как себя самого.

А потому молчите и ничего не говорите. Разговаривайте с людьми о компьютерах, облаках на небе и цветах в вашем саду. Ведь никто и никогда не расскажет вам, почему наши чувства оканчиваются разочарованием, законы жизни нельзя разложить по полочкам, а любовь так бессрочна и коротка.

Наша жизнь — это то, что мы имеем сегодня и сейчас, а не то, что хотим иметь в далеком и неизмеримом будущем. Однажды родившись, мы мечтаем о многом, а получаем лишь свой удел.

И, чтобы свернуть не на ту дорожку, нужно всего несколько мгновений. А чтобы найти истинный путь, порой требуется вся жизнь.

Представьте себе, что вы — музыкант, пианист, а ваша жена хочет, чтобы вы продавали ботинки. И вы продаете эти самые ботинки. И никто на свете не знает, что вы никогда не забываете о том, что вы — музыкант.

Или вот еще история. Живет семья. Муж, жена, дети. Живут прекрасно, дружно, весело. Муж работает, жена работает, дети учатся, по вечерам все собираются у камина. Все вместе встречают рассвет, восторгаются закатом, по ночам любуются на звезды, утром просыпаются и поют. Все отлично.

Но есть одно «но». В душе глава семьи — грабитель банков. Прирожденный грабитель банков.

Нет, еще ни одного банка он не взял. Он еще и сам не подозревает о том, кто он на самом деле и что тут что-то не так.

Но он смутно чувствует это. Всегда.

Просыпаясь по утрам, по дороге на работу и с работы, вечером за ужином, делясь дневными впечатлениями с семьей у камина, он постоянно чувствует, что с ним что-то не так.

А в центре их города есть банк. Огромный банк. И однажды наш глава семейства не приходит вечером домой. Потому что он «берет» этот банк.

Правда, «берет» не один. С ним двое таких же ничем не примечательных парней, которые тоже всю жизнь что-то чувствовали.

И у них все получается, они набивают свои мешки деньгами, убирают следы, веревки, отмычки. Они собираются на крыше этого огромного банка и ждут вертолет.

И ветер обдувает их счастливые и усталые лица, они спокойны и уверены в себе. Они — герои, и они наконец-то совершили тот поступок, который и был им на этой земле предназначен.

И к ним спускается вертолет. Но это не их вертолет, это — полицейский вертолет.

Когда их вели в тюрьму, их загорелые лица обдувал тот же ветер, а над головами светило солнце. Их родственники и родные поддерживающе смотрели на них, а жены украдкой вытирали слезы и думали о том, что мужья испортили им жизнь, а в их возрасте уже так трудно начинать все заново.

И только их малые дети смотрели на них с гордостью и восторгом. Их отцы сделали в своей жизни то дело, для которого однажды и были рождены.

Вот и вся история.

Чтобы найти себя в этом мире, людям порой требуется вся жизнь. А вы хотите, чтобы у вас сразу же нашлись ответы на все ваши вопросы? Ну что вы, мои милые, об этом порой приходится только мечтать.

 

2

История, которую я хочу вам рассказать, так до сих пор и остается большой загадкой для всех сплетников нашего города. Эта история еще долго будет бередить сердца наших обывателей.

Еще долго местные сплетницы будут радостно говорить друг другу при встречах:

— Ну, что я тебе говорила?

— А я тебе что говорила?

Но что бы они все понимали? А потом у них появится что-нибудь новенькое, и они забудут и это.

Эта история Марка Роснана и Даниэль.

Даниэль влюбилась в Марка Роснана в шестнадцать лет. Она переехала в наш город, и совершенно случайно они с матерью купили дом рядом с домом Марка Роснана.

— Тебе крупно повезло, — сказали ей все девочки нашего класса, — мы бы все отдали, чтобы жить в доме рядом с домом Марка Роснана.

— А кто такой Марк Роснан? — спросила у девочек Даниэль.

В тот же день она увидела Марка Роснана в окно своей комнаты. Он устраивал вечеринку прямо в саду, и всю ночь небо над городом озарялось разноцветным фейерверком, а клумбы с цветами орошали брызги дорогого шампанского.

На следующий день я совершенно случайно оказалась рядом с Даниэль.

— Энни, — сказала она мне, — признайся, ты умеешь хранить тайны?

— А как же, — призналась я, — я лучше всех в нашем городе храню всякие тайны.

— Никому не скажешь? — недоверчиво спросила Даниэль.

— Никому, — заверила я.

Тогда Даниэль сказала:

— А он действительно ничего.

— Кто? — не поняла я.

— Этот ваш Марк Роснан.

Я опешила.

— О мой бог, — только и сказала я.

Как и все в нашем городе, я тоже сходила с ума от этого невыносимого Марка Роснана. У нас в городе полагалось сходить от него с ума.

Марк Роснан был достопримечательностью нашего города.

Но я не была ни умна, ни талантлива, ни потрясающе красива. И мне было до Марка Роснана, как до центра земли.

Но Даниэль доверила мне свою тайну, это накладывало на меня определенные обязательства. Она выделила меня из толпы, и я уже не могла делать вид, что все идет, как прежде.

— Ничего в нем такого особенного нет, — сказала ей я.

Даниэль удивленно посмотрела на меня.

— Тебе было плохо видно из окна, — пояснила я, — там же такое расстояние.

— Что ты, — улыбнулась Даниэль, — он из тех людей, которых замечаешь с любого расстояния.

Пару секунд я размышляла.

— Он погубит твою жизнь, надорвет сердце, лишит мечты, а потом отвернется и позабудет о твоем существовании навсегда, — сказала я.

Даниэль опять улыбнулась.

— Он немного подождет, пока я вырасту, — сказала Даниэль, — а потом женится на мне, и мы не расстанемся с ним никогда.

— В этой жизни надо стремиться к более достойным целям, — сказала я, — мечтать о том, что на тебе женится какой-то Марк Роснан, слишком примитивно.

— Если на мне женится Марк Роснан, — сказала Даниэль, — все остальные загадки мира будут у меня в руках.

Это было уже слишком, больше в тот день я с ней ни о чем не разговаривала. Но и Даниэль тоже с тех пор не обмолвилась об этом ни словом.

— Что она тебе тут говорила? — сказала мне моя сестра Мина.

— Ничего, — спокойно ответила я, — она такая же, как все.

Больше всего в этой жизни меня интересуют писатели и хирурги. По-моему, только эти люди не такие, как все остальные.

Хотя о чем это я? Ведь я ничего толком не знаю ни о писателях, ни о хирургах. Но я чувствую.

Мне кажется, что они живут в других измерениях. Им не подвластен быт, не интересуют мелочные проблемы, не волнует наличие продуктов в холодильнике, не раздражает марка их машины, не угнетают познания соседей в области культуры человеческих отношений.

Зато им подвластно Нечто. Им подвластно то, о чем простой нормальный человек даже не подозревает.

Но они, писатели и хирурги, с этим Нечто на «ты». Ибо это и есть их мир, их территория странствий по этой жизни, счастье познания и их печаль.

Только подходят писатели и хирурги к этому своему необычному миру по-разному. Одни — со стороны души, а другие — со стороны плоти.

А больше я ничего о них пока не знаю.

Город у нас не такой уж и большой, развлечений — по пальцам пересчитать. Все знают, кто и что скажет завтра утром, кто о ком думает сегодня ночью и на какой фильм все пойдут в городской кинотеатр в следующее воскресенье.

Все друг друга знают настолько, что видеть уже не могут. Но и не видеть тоже не могут. А как же они ничего ни о ком не будут знать? Такая вот тоска.

Так что приходится заниматься собой. Самосовершенствоваться и самоутверждаться в своем собственном неповторимом мире.

Я за всеми наблюдаю, все учитываю и скоро напишу о них всех большой роман. Надо только получше запомнить разнообразные мелкие детали, чтобы все было естественно и натурально, а то миллионы читателей не поверят ни одному моему драгоценному и уникальному слову.

К своим шестнадцати годам я накопила достаточный запас прочности, приличную сумму знаний о жизни и бесконечный список претензий к действительности. Как ни странно, но я считаю, что именно в маленьких городах люди находятся в ладу с самими собой.

В больших городах им просто некогда заглянуть в собственную душу.

А еще к шестнадцати годам я уже подозревала, что человеческая жизнь может запросто уместиться в одну книгу, которую можно не спеша, между делом прочесть за два дня. А через неделю ничего из прочитанного уже не вспомнить.

Кое-какой накопленный личный опыт помог мне сформировать некоторые жизненные тенденции, в правоте и неоспоримости которых я не сомневалась. А потому именно эти истины я ожидала встретить однажды на своем легком, усеянном лаврами и розами жизненном пути.

Вот эти истины.

Жизнь существует только для счастья. Ничто не должно омрачать путь человека. Слезы должны литься только от радости. Все в жизни должно получаться и нравиться. Никто никогда не должен печалиться и чего-то безрезультатно годами ждать. А самые безрассудные мечты должны немедленно претворяться в реальность.

И однажды, усевшись на крыльце своего светлого и солнечного дома, я стала терпеливо ожидать претворения в действительность всех моих наивных мечтаний, истин и надежд.

Но время шло, а с неба не падали цветы. И навстречу мне не выбегали люди, которые окончательно меня понимают.

Мечты не становились реальностью, а счастье так и не воплощалось в действительность. День сменяла ночь, а утром приходил следующий день.

Некоторые видения поутру еще слабо маячили у горизонта, но уже спустя некоторое время они тоже отступали куда-то вдаль, видимо, до лучших времен. Ждать чего-либо дальше было глупо и бессмысленно.

К тому же каждый день надо было посещать школу, чтобы как-то отличить время действия от Времени Бессмысленного Ожидания Хоть Каких-то Перемен.

И вот тогда-то, в один прекрасный день и миг, я придумала себе одного человека, который понимал меня, как никто другой. Который жил так же, как я, думал так же, как я, и мечтал о том же, о чем мечтала я.

И этим человеком был Марк Роснан.

Для того чтобы не удивлять вас своим необыкновенным выбором, сейчас все объясню. Марк Роснан был единственным в своем роде, уникальным человеком в нашем городе.

Марк Роснан был писателем.

То есть по большому счету он был нашим общественным достоянием, предметом гордости, объектом чаяний и надежд. Если же подходить к этому вопросу чисто субъективно, то я могу сказать о нем только одно: все, о чем я думала, он писал.

Зная его творчество и постоянно наблюдая за ним со стороны, можно было сказать, что он что-то пережил или кого-то потерял. Но нет.

Он ничего не пережил и никого не потерял. Он просто вобрал в себя некую мудрость мира, разгадки тайн и ответы на все вопросы.

Все, к чему вам нужно было прийти постепенно, путем разочарования, ожидания, потери и страдания или, наоборот, великой радости, все это уже было в его произведениях. Он был человеком, который уже все постиг, открыл и проанализировал.

Марку Роснану было тридцать пять лет. Возраст ни туда ни сюда. И подростком себя вроде как несолидно ощущать, и к слишком взрослым людям трудно относить. Весьма сложный, непонятный и проблемный возраст.

А впрочем, что могли судить об этом возрасте мы, шестнадцатилетние? Эта цифра находилась за гранью нашего понимания.

А о возрасте Марка Роснана вообще не могло идти никакой речи. Марк Роснан просто был нашим кумиром, эталоном, примером, идеалом и все.

В детстве очень легко создаются кумиры, эталоны и идеалы. Стоит кому-нибудь хоть чем-то отличаться от других людей, и за ним уже готовы хоть на край света идти все остальные.

А Марк Роснан уже был не таким, как все, человеком, хотя бы потому, что он был писателем. Писателей не часто встретишь. Природа писателями не разбрасывается. Она на них экономит.

И примерно на каждый маленький городок приходится всего один писатель.

В произведениях Марка Роснана не было того, что обычно есть во всех романах. У него не было любимой всеми писателями проблемы непонимания поколений, бытовых коллизий и политических интриг. Люди в его произведениях уверенно вступали на дорогу жизни, открывали законы существования, постигали мировые истины и приручали свое счастье.

У него не было упоительного описания быта, подробного отчета о предметах обстановки, где, на каком столике какая стояла коробочка или шкатулочка, работы какого мастера, какого года выпуска. Одежде какого модельера герои отдают предпочтение, какой фирмы часы они носят, какие компьютеры стоят у них на столах, какие машины умиротворенно дремлют в их гаражах.

И таких расхожих выражений у него не было:

— Это не мои проблемы!

— Дай мне еще один шанс!

— Он сделал это, поддержите его!

И таких пустых диалогов тоже не было:

— Ты уверен в этом?

— О да, я уверен в этом!

— Ты действительно уверен в этом?

— О да, я действительно уверен в этом!

И еще раз, с самого начала.

Или:

— Это правда?

— Да, это правда!

— Это действительно правда?

— Да, это действительно правда!

Ничего подобного в романах Марка Роснана вы не найдете.

Он писал о том, что находится внутри каждого из нас. Он писал о чувствах.

Люди в его произведениях были далеки от быта, мелкой суеты, приземленности и обыденности. Марк Роснан писал о подсознательном восприятии жизни и нереальном видении мира. И именно это видение порой позволяло его героям найти ответы на все вопросы бытия, постичь многие тайны и отгадать загадки.

Иными словами, можно сказать, что Марк Роснан писал о любви. Но не все было так просто. И хотя официально миром правят большая и малая политика, и произведениям о политике в этом мире легче существовать, они быстрее находят дорогу к благодарным читателям, романы Марка Роснана действительно захватывали абсолютно всех.

Ведь он писал о любви так, будто знал о ней все, и знал лучше всех других людей на свете. И никто с этим ничего не мог поделать.

Потому что по каким-то неизвестным причинам он действительно знал об этом все. И ни один писатель, писавший «всего лишь какие-то мелодрамы», как выражались особо агрессивно настроенные критики, не был так популярен на протяжении столь долгого времени, как Марк Роснан.

Произведения Марка Роснана были известны во всем мире. Так получалось, что каждый новый роман он писал примерно полгода своей жизни.

Эти романы не были утомительно длинными, в них каждое слово было к месту, каждая фраза несла законченный смысл, каждый герой оставлял свой след в вашем сердце, осторожно и навсегда.

Воспринимать эту жизнь как данность может любой и каждый. А вы попробуйте отыскать в этой данности глубокий и оправдывающий смысл.

И красиво говорить сейчас умеют многие. А всем ли в голову может прийти такой сюжет и такие мысли, от которых хоть на миг остановилось бы чье-то сердце?

Марк Роснан даже со словами в своих произведениях мог творить все, что угодно. Описывая что-либо, он мог ставить рядом совершенно противоположные по смыслу и по значению слова, и все они были на своих местах.

Выходило так, что он даже названий городов, где все происходило, никогда не упоминал. И потому в каждой стране и в каждом городе люди могли думать, что все эти события произошли именно у них.

Марку Роснану не нужно было придумывать какие-то небывалые трагедии для того, чтобы увлечь своих читателей. Нет. Вся соль его романов была в том, что главная трагедия всех людей и так была известна всем и каждому.

И этой трагедией было одиночество.

А Марк Роснан дарил людям сказку. Люди в его романах всегда отыскивали счастье, их мечты сбывались, а планы претворялись в жизнь.

И всем, кто читал его романы, казалось, что в их жизни однажды все будет именно так.

Так что в нашем городе был свой собственный вулкан, своя колдунья и свой писатель. Но Ойдаг спал и в ближайшее время не думал просыпаться, Гельхиадиха большей частью сидела у себя в доме, и все уже начинали сомневаться: а колдунья ли она на самом деле?

Марк Роснан же постоянно вводил людей в смятение своими взглядами на жизнь и произведениями. И интерес к нему не ослабевал ни на минуту. Ведь Марк Роснан и сам был тайной, которая влекла, не давала покоя и требовала хоть какой-то разгадки. И все в нашем маленьком городе были очень горды тем, что именно здесь живет такой известный писатель.

У нас в классе, например, все ученицы только о нем и говорили. Да, я понимаю, что в школе обычно влюбляются в своих ровесников. Но пока в городе был Марк Роснан, нашим парням это не грозило. Словом, мы наделили Марка Роснана всеми качествами героя наших романов и терпеливо ожидали хоть каких-либо событий. И иные события действительно случались.

Мимо кого-то он однажды проехал на машине. С кем-то случайно встретился в центральном магазине. На кого-то мельком взглянул с экрана телевизора во время очередного интервью.

Словом, жизнь неумолимо текла вдаль, и разнообразные мелкие происшествия случались постоянно. А великие события все так же обходили стороной.

А потом в город приехала Даниэль.

Ничего особенного в ней не было: темные вьющиеся волосы, серые глаза, слишком тонкие запястья. А при ближайшем рассмотрении — душа печальной поэтессы и видение мира одинокой художницы. Ничего особенного.

И ее случайный сосед Марк Роснан тоже ничего в ней не мог бы увидеть. В этом можно было даже не сомневаться.

Не буду, однако, умалять иные обстоятельства, Даниэль тоже несколько отличалась от остальных людей. И внешняя сторона этой жизни для нее никогда не играла главной роли.

На уроках истории она никак не могла рассказывать о том, что было до того, как она родилась. Ведь до ее рождения этого мира, видите ли, не существовало. Да и все остальные уроки казались ей несущественными и приземленными, слишком мало значения она придавала мнению и знаниям других.

Учителя сердились и заставляли ее учить все темы по учебникам наизусть. Даниэль рассказывала потом все это, как стихи.

После того как она выделила меня из толпы, я еще, разумеется, старалась вести себя так, как будто ничего не происходит, но мне это плохо удавалось. Даниэль теперь тоже существовала для меня в этом мире, и с этим я уже ничего не могла поделать.

Я замечала ее везде и всюду, на уроках я чувствовала ее даже спиной. И иногда мне казалось, что именно Даниэль в свое время сможет разгадать хоть часть тайны самого загадочного человека в нашем городе.

И теперь мне оставалось только молиться, чтобы она в конце концов забыла вдруг о том, что он ее тоже однажды заинтересовал.

 

3

Через некоторое время после того, как Даниэль обратила на меня свое внимание, мы собрались на девичью вечеринку в доме толстухи Люси Надсен. Толстая Люси по такому поводу напекла столько всякой сдобной всячины, что кое-кто из нас пришел к ней все это доедать на следующий день.

Люси Надсен и ее мама — ужасные задаваки и модницы. У них в доме все розовое: и подушки на диванах, и обои на стенах, и плитка в ванных комнатах.

Люси и ее мама считают себя очень женственными, воздушными и привлекательными. И теперь им осталось только дождаться тонких и впечатлительных мужчин, которые оценили бы их женственность и уникальность.

Полным людям легко живется на свете, они понимают, что есть вещи, которые от них не зависят, и что этих вещей в мире полным-полно. И потому они не слишком обольщаются всякими целями, планами и мечтами, а просто наслаждаются жизнью.

Вот так и Люси была дружна со всеми. Все доверяли ей сокровенные секреты и понимали, что лучшего склада для людских радостей и страданий, чем широкая душа Люси, не найти. Люси жила проблемами других людей. Ведь своих событий в ее жизни практически не было.

Так вот, мы собрались в доме Люси Надсен, заставили столы тарелками с булочками, эклерами и другими пирожными, вооружились чашками с горячим чаем и стали сплетничать.

— Мне нравится один мальчик из параллельного класса и два из выпускного, — сообщила нам Люси Надсен, эффектно откусывая большой кусок пирога.

Заявление так себе. Но так как мы все тут едим ее угощение, нам пришлось воодушевленно и радостно покивать головами.

— А сама я нравлюсь трем мальчикам с соседней улицы, — совсем разошлась Люси.

Это была информация, которую никак нельзя было немедленно проверить, и если мы сейчас это допустим, то наша толстая Люси в следующий раз бог знает что еще придумает. А потому мы все одна за другой отложили в сторону булки и эклеры и устроили Люси и ее такому праздничному столу молчаливый сидячий протест.

Люси поняла, что заявление было выпущено в свет рановато, надо было дождаться более располагающей обстановки.

— Ну мне так кажется, что я им нравлюсь, — замялась она.

Гости с облегчением вздохнули и вновь принялись за еду.

Следующей выступила длинная, худая, без какой-либо изюминки Джуди Ноуз.

— После школы меня берут вне конкурса в одно рекламное агентство, — поделились с нами невыразительная Джуди.

— Хочешь, угадаем кем? — предложили мы.

Джуди зарделась, она думала, что мы угадаем. Не тут-то было.

— Горничной? Курьером? Разносчиком рекламных объявлений? — гадали мы.

— Разумеется, моделью, — положила конец нашему веселью Люси Надсен.

На прошлой неделе Джуди помогла Люси справиться с трудной задачей по математике. А то бы мы еще долго гадали, ведь мы ничем не были обязаны нашей такой невыразительной новой модели.

— Вчера Гельхиадиха опять плескалась в своей заводи, — решила сменить неприятную тему гостеприимная Люси. — Энни, Мина, вы видели ее вчера?

— Почему мы должны были ее вчера видеть? — чуть не поперхнулась чаем моя сестра Мина.

Еще никому эту Гельхиадиху не хотелось увидеть купающейся в ее заводи.

— Потому что ее заводь находится практически за вашим домом, — пояснила Люси Надсен.

— Она не за нашим домом находится, а в стороне, — запротестовала моя сестра, — гельхиадинская заводь находится за домом Гельхиадихи.

— Но дом Гельхиадихи — рядом с вашим домом! — не унималась Люси.

— Не рядом, там еще дорога! — не сдавалась Мина.

— Дорога не считается, — спокойно сказала Люси.

То обстоятельство, что дом Гельхиадихи находился по соседству с нашим домом, всегда добавляло в нашу с Миной жизнь некоторую дозу беспокойства и изысканности. Люди обожают ощущение сказки и чувство страха, большая часть рассказов о кознях Гельхиадихи — народные выдумки, которые ежедневно дополняются и отшлифовываются, ведь никто еще ни разу не застал ее на месте преступления.

Ну искупалась она там в своей заводи как-то пару раз в самую жару, ну отравился в городе кое-кто именно красными яблоками, и случалось когда-то еще кое-что — ну и что? И обо всем этом надо было непременно бежать и расспрашивать нас с Миной: а знаем ли мы дополнительные подробности, не будем ли добры уточнить некоторые детали?

— Она ведь только в полнолуние в этой своей заводи обычно купается, — сказала Лили Найт, — а сейчас разве полнолуние?

И эта туда же.

— Она купается там на все четыре фазы луны, — со знанием дела заявила Люси Надсен, — и на полнолуние, и на четвертинки.

У моей несчастной сестры Мины совсем аппетит пропал, мне даже ее жалко стало, нельзя же так реагировать на любую светскую болтовню.

— Какие еще такие четвертинки? — вытаращилась Мина.

— Хватит чепуху молоть, — сказала наконец умная Колли Биррит. — Всякое колдовство носит научное обоснование, еще никто ни разу не застал Гельхиадиху на месте преступления, все только сказки друг другу про нее рассказывают.

И мы все ненадолго замолчали, эстетично поднося к губам чашки с горячим чаем и старательно обдумывая, кого бы еще сегодня как-нибудь поддеть.

Даниэль сидела в отдельном кресле, подносила к губам чашку с горячим чаем и делала вид, что рассматривает журнал по ведению домашнего хозяйства. Есть такие тонкие натуры, которые ничего не едят ни на людях, ни наедине с собой. Они — эфир, мираж, неопределенность.

И их никогда не интересуют ни сплетни, ни мнение других людей. Ни уж тем более — журналы по ведению домашнего хозяйства.

Я попыталась немного подумать о том, зачем же тогда это все здесь и сейчас. Эта комната, столы, горячий чай, жующие рты, такая толстая Люси Надсен со своими булочками, такая тонкая и наблюдательная я, и эфемерная Даниэль, делающая вид, что она такая же, как все. Как тут вдруг кто-то сделал погромче звук телевизора.

И мы опять увидели его.

Его снимали в аэропорту, едва ли не у трапа самолета. Ветер трепал его непослушные волосы, солнце светило ему прямо в глаза. Он, как обычно, куда-то улетал или откуда-то прилетел.

— Это наш известный не только у нас писатель, — сообщило местное телевидение.

Марк Роснан всегда выглядел эффектно. Темные волосы, синие глаза. Он носил светлые костюмы и рубашки. Запонки, галстуки, все как надо, он был идеален всегда.

Марк Роснан улыбнулся, и все встало на свои места. Журналисты окружили его тесным полукольцом.

— Марк Роснан, — спросили журналисты, — вы сейчас пишете что-нибудь?

— Я всегда что-нибудь пишу, — сказал Марк Роснан.

— А просто так жить не можете? — ехидно спросили журналисты.

— Нет, — покачал головой Марк Роснан, — просто так не могу.

— Это будет роман?

— Да, роман.

— А прочему у вас такие небольшие романы?

— Потому что я не имею права утомлять читателей.

— Своей неукротимой фантазией?

— Да, неукротимой фантазией.

— А почему вы так долго пишете свои короткие романы?

— Потому что это очень нелегко, — улыбнулся Марк Роснан.

— Ваши произведения — граненые алмазы. Как вам удается достигать такого совершенства прозы?

— О совершенстве моей прозы будет судить время, а я просто отвечаю за каждое свое слово.

— Каждое ваше слово должно быть отточено, как алмаз?

— Что-то в этом роде, — улыбнулся Марк Роснан.

— Ах! — сказали все мы, нежные и впечатлительные телезрительницы, потрясенные очередной встречей со своим кумиром.

И кумира пригласили на посадку.

Нам еще показали, как он поднимается по трапу, а затем он скрылся в самолете. Но мы все точно знали, что он обязательно вернется, он непременно прилетит.

— Какой он все-таки прелесть, — сообщила нам толстая Люси Надсен, как только пришла в себя.

— Это самый интересный мужчина во всем мире, — сказала первая красавица класса Лили Найт.

— Это самый умный писатель на земле, — заявила отличница Колли Биррит, поправив на переносице очки.

Даниэль была единственная, кто так и не взглянула на экран телевизора. Она продолжала листать толстый журнал по ведению домашнего хозяйства.

И только когда мы окончательно поделились впечатлениями о самом замечательном человеке во всей нашей галактике и смогли спокойно приступить к вкусной еде и повседневным мыслям, Даниэль наконец-то закрыла журнал и отставила чашку с давно остывшим чаем на ближайший столик. Она подняла глаза и встретилась со мной взглядом.

И я поняла все. И то, что ей даже не надо было смотреть телевизор. Ей не надо было ничего ни говорить, ни знать.

Потому что она и только она была частью этого самого умного, таинственного, неповторимого и самого замечательного человека в мире.

И об этом прекрасно знала она. И, быть может, уже догадывался он. И теперь точно знала я.

Как-то я сказала своей сестре Мине:

— Марк Роснан — это неразгаданная тайна нашего города.

На что Мина сказала:

— Нет, это Гельхиадиха — неразгаданная тайна нашего города.

— Это почему?

— Твой Марк Роснан весь как на ладони, все, о чем он думает, можно прочесть в его произведениях, а что на уме у нашей Гельхиадихи, это действительно очень интересно.

Я рот так и раскрыла, ей, видишь ли, о чем думает Гельхиадиха интересно.

— Твоя Гельхиадиха еще ничего уникального не сделала, — сказала я.

— А твой Марк Роснан с места никогда не сдвинется, чтобы кого-то полюбить, — сказала она.

— Но так не бывает.

— Бывает.

— Марк Роснан однажды совершит такой безумный поступок, который удивит весь город.

— Марк Роснан будет сидеть в своем доме и ждать, пока счастье само не постучит к нему в окно. И ни одна женщина в этом городе не увидит в его руках волшебную коробочку с кольцом.

— Наверное, какой-нибудь внучатый племянник Гельхиадихи увлечет тебя куда больше, — сказала я.

Мина раскрыла рот.

— С чего ты взяла, что у Гельхиадихи есть племянник? — удивилась она.

— Ну должен же у нее быть хоть кто-то из родственников. Однажды в город приедет какой-нибудь ее внучатый племянник, и в нашей жизни настанет время больших перемен.

— Ну не знаю, — протянула Мина, — в жизни, конечно, все бывает, но чтобы у нашей Гельхиадихи были какие-то родственники?

Через несколько дней мы с Миной поливали наш палисадник. В природе наступила большая жара, и мама сказала, что скоро завянут не только ее любимые розы, но и наши семейные фикусы. И строго-настрого предупредила, чтобы мы не вздумали лениться и вышли на улицу, а не заливали бедные растения из окна второго этажа.

Как я уже говорила, наш дом находится рядом с домом Гельхиадихи. Правда, между нашими оградами пролегает дорога — широкая, асфальтированная, она плавно переходит в пологий каменный берег, а затем постепенно уходит прямо в реку. Интересно, зачем? Глупое место.

Сколько помню, наши с Миной головы всегда были повернуты в сторону центра города, чтобы не смотреть на дом Гельхиадихи. А когда был дождь, мы вообще предпочитали не выходить из дому, да и весь район Гельхиадихи по традиции сидел по домам.

Стихией наслаждалась одна Гельхиадиха. Она в блаженстве бегала по саду, подставляла лицо дождю и танцевала колдовские танцы.

Разумеется, мы этого никогда не видели, обо всем этом нам обычно с упоением рассказывали соседи из дома напротив, многочисленные Барлинги. Но они врут, все в городе знают, что у них окна, выходящие на сторону Гельхиадихи, ни зимой, ни летом вообще не открываются, а ведь это фасад их дома, у них даже родители верят в Гельхиадиху.

К нам в дом периодически приходили «дружить» девочки из нашего класса, они с назойливостью следователей стояли перед окнами, выходящими в сад Гельхиадихи, и трагически выглядывали в эти окна. Они надеялись, что Гельхиадиха побегает по своему саду или хотя бы подергает там сорняки.

Но Гельхиадиха не бегала и не дергала.

Тогда девочки заявляли, что у нас тут везде трагическая обстановка, и в доме и перед домом, и они больше сюда никогда не придут. Но они опять возвращались.

Мы с Миной заявляли, что ничего такого трагического у нас тут нет, но девочки стояли на своем. И подобные концерты повторялись снова и снова.

Так вот, мы с Миной взяли шланги, прикрепили их к кранам на втором этаже дома и устроили естественный фонтан над маминым любимым палисадником. Мы ополоснули вечнозеленые фикусы, напрочь залили нежные фиалки и вовсю поливали розы вдоль задней ограды, как нечто странное вдруг попало в наше поле зрения на территории сада Гельхиадихи.

Некоторое время мы с Миной стояли как замороженные, но потом любопытство взяло верх над страхом и суевериями. Мы с Миной осторожно скосили глаза. Так и есть.

К нашему великому ужасу, из дома Гельхиадихи выбежала сама Гельхиадиха. В ее руках был большой черный зонт.

Гельхиадиха в растерянности остановилась посреди своего ухоженного сада, она ухаживала за ним после полуночи, как со знанием дела сообщали всем в городе болтливые Барлинги. Так вот, Гельхиадиха приложила руку ко лбу и с удивлением смотрела на чистое, без единого облачка небо. На Гельхиадихе было яркое цветастое платье, накрахмаленный передничек, волосы аккуратно заколоты широким гребнем.

Минут пять Гельхиадиха смотрела на небо и ничего не понимала. Шум любимого дождя она слышала, но над миром ярко светило солнце.

И тут она увидела нас с Миной. У нас в руках было по шлангу, из которых водопадом лила вода, и в нашем палисаднике уже небось и все остальные деревья затопило, а не только устойчивые к неблагоприятным метеоусловиям вечнозеленые фикусы, пока мы, онемев от ужаса, наблюдали за нашей своеобразной соседкой.

Гельхиадиха сложила зонт, выразительно погрозила в нашу сторону кулаком и обиженно поджала губы. А потом она произнесла некую таинственную фразу, которая тут же наложила глубокий отпечаток на наше дальнейшее существование.

Гельхиадиха сказала:

— Ну подождите, вот приедет мой племянник.

И гордо удалилась в дом. Мы с Миной чуть в обморок не упали со второго этажа.

Я сказала:

— О мой бог, а ведь у нее действительно есть племянник.

Мина сказала:

— Да, действительно.

И для нас с Миной начался новый жизненный этап в ожидании приезда племянника Гельхиадихи.

 

4

С самого раннего детства помимо простой школы многие в нашем городе посещали школу манекенщиц. Все девочки нашего класса тоже посещали эту школу. И там с самого раннего детства нас учили быть уверенными в себе, разбираться в красоте этого мира и в своей неотразимости.

Эта школа манекенщиц действовала на нас так же, как какие-нибудь курсы психологической помощи и самовнушения на определенный круг людей с глубокими моральными обидами и неразрешимыми проблемами. Школа раскрепощала наши души и внушала уверенность в завтрашнем дне.

Так с самого раннего детства мы не сомневались, что весь мир когда-то будет у наших ног. И все, чего бы мы ни пожелали, жизнь преподнесет нам на огромном золотом подносе.

Но на всякое действие всегда грядет противодействие, это я тоже давно поняла. И если нам в жизни предназначен внушительный список каких бы то ни было неприятностей и проблем, будьте уверены, нам уже ничто не поможет. Ни курсы самовнушения о том, что все в нашей жизни когда-то будет наконец-то хорошо, ни школы каких-то манекенщиц, ежедневно рассказывающих о том, как жизнь удивительна, красива и проста. От самой жизни никого из нас уже ничто не спасет.

И буквально каждый человек проходит в этой жизни абсолютно все.

Проблемы детства и взаимопонимания с родителями. Первые контакты с внешним миром и окружающими людьми. Вера в людей и собственные силы, многочисленные привязанности, страсть, надежда, открытие всепоглощающей любви. Разочарования, проблемы, осознание неоспоримых истин, ожидание, страх, бесконечные потери идеалов, уход в себя и новое возрождение.

Запомните: каждый человек проходит в этой жизни все.

Только каждый человек проходит все это на своем уровне. Богатые — на богатом, бедные — на бедном. Умные — на умном, а глупые — на глупом. Честные — на честном, а нечестные — на нечестном. Красивые — на красивом, а не очень красивые — нет.

Никто из нас ни от чего не застрахован, и каждый должен выйти на борьбу с жизнью один на один. Просто дети из неблагополучных семей это понимают раньше. А дети из благополучных семей этого не понимают совсем.

Вот примерно об этом я и буду скоро писать первый свой роман. Я поделюсь с миром каждой своей умной, мудрой и уникальной мыслью и тем самым облегчу существование многим людям.

С моей помощью они как можно раньше поймут, что и к чему в этой жизни. И, надеюсь, не совершат того огромного количества ошибок, которое они собрались совершить в самом начале жизненного пути.

Даниэль не стала посещать школу манекенщиц. Еще чего, будет она такой же, как все. Она и в обычную школу приходила позже всех, а уходила раньше всех. Многие из одноклассниц полагали, что она делала это специально для того, чтобы выделиться.

И только я знала, что ей не нужно выделяться. Она просто была не такая, как все.

На уроках она подолгу смотрела в окна и на переменах большей частью была одна. Зато на уроках живописи с ней никто не мог сравниться, она могла нарисовать буквально все.

Все ее школьные тетради и учебники были изрисованы. Несколько тонких черточек карандаша — и перед вами хрупкие деревья, неизвестные кусты и небывалые цветы. Пара штрихов — и чье-нибудь лицо, мимолетный взгляд или улыбка.

И даже на дневнике Даниэль было что-то нарисовано. Там были нарисованы правый глаз и половина носа Марка Роснана.

Мы как увидели этот ее дневник, так все как одна рты-то и раскрыли. И даже наша вездесущая и находчивая Люси Надсен не сразу нашлась, что сказать.

Потом она все-таки что-то придумала.

— Совершенно не похож! — сообщила нам она.

А чего врать-то? Ведь и все мы, и сама Люси сразу поняли, на кого именно не похож этот рисунок. А это значило, что рисунок был потрясающе похож.

Даниэль слышала наш разговор, но ничего нам не сказала. Она только улыбнулась.

А что ей было говорить о том, о чем она и так прекрасно знала. А она прекрасно знала то, что Марк Роснан подождет, пока она вырастет, а потом женится на ней и они не расстанутся никогда.

А нам, всем остальным трепетным и романтичным жительницам этого городка, даже с нашей самоуверенной школой манекенщиц никакого общего дела с таким потрясающим писателем в этом столетии даже не светит.

 

5

Марк Роснан познакомился с Даниэль несколько дней спустя после того, как они с матерью поселились в доме напротив. С соседями всегда полагается знакомиться, и Марк Роснан тоже, как все обычные люди, старался придерживаться приличий.

Он вышел утром из дома и, прежде чем идти к гаражу за машиной, дружески помахал рукой новым соседям, которые тоже вышли на улицу. Даниэль собиралась идти в школу, а ее мать направлялась на поиски работы.

— Добрый день! — крикнул им издалека вежливый Марк Роснан.

— Добрый день, — приветливо ответили ему мать и дочь.

И они все тут же поняли, что одного приветствия будет все-таки маловато. И не сговариваясь направились друг другу навстречу.

Мать и дочь, правда, немного помедленнее, а Марк Роснан — побыстрее. Ведь хозяином ситуации был все-таки он.

Во-первых, он мужчина, а они просто две слабые женщины. А во-вторых, это он первый решил, что нужно познакомиться поближе с новыми соседями.

— Как дела? — спросил Марк Роснан, подойдя поближе.

— Все прекрасно, — с улыбкой ответила мать Даниэль.

— Меня зовут Марк Роснан, — вежливо сказал Марк Роснан.

— Очень, очень приятно, — сказала мать Даниэль, — меня зовут Джен, а это моя дочь Даниэль.

— Мне тоже очень приятно, — сказал Марк Роснан, слегка подмигнув Даниэль.

Взрослым полагается подмигивать маленьким детям. И не совсем маленьким — тоже. Ну тем, которые уже что-то в этой жизни соображают. Например, знают, где находятся четыре стороны света, и уже подозревают о том, что можно влюбиться в другого человека до конца дней своих.

Даниэль не стала улыбаться Марку Роснану, она смотрела на него серьезно и задумчиво. Как-то совершенно не по-детски. А впрочем, сейчас дети взрослеют стремительно рано, отметил про себя умный Марк Роснан. Сейчас такое сложное время.

— Понравился наш город? — спросил он.

— Очень понравился, — с вежливым восторгом сказала Джен.

Мать Даниэль была эффектная женщина «в возрасте». Светлые волосы, строгий костюм. Она прекрасно знала свои достоинства.

— У нас маленький городок, — сказал Марк Роснан.

— Да, мы заметили, — сказала Джен.

— Но интересный, — сказал Марк Роснан.

— Конечно, — сказала Джен, — очень интересный.

И она крепко задумалась: что же здесь такого интересного?

— Вулкан, например, — подсказал Марк Роснан.

Джен обрадовалась.

— Ах да, вулкан! — восторженно сказала она. — Как же я забыла?

— Вы были здесь раньше? — спросил Марк Роснан.

— Нет, — сказала Джен, — раньше мы здесь никогда не были.

— Как же вы тогда сюда попали? — удивленно спросил Марк Роснан.

— Решили попробовать пожить здесь, — пояснила Джен.

Марк Роснан, который мало что понял, вежливо сказал:

— А, понятно.

Знакомство в общем-то состоялось, обмен приличиями осуществлен, и уже можно было кивнуть друг другу на прощание и дружески расстаться.

— Желаю вам всего хорошего, — сказал Марк Роснан, — а если понадобится какая-нибудь помощь по дому или еще что-либо в этом роде, то я всегда с радостью помогу чем смогу.

И взглядом Марк Роснан постарался показать, что вообще-то он всегда ужасно занят и лучше его не трогать никогда.

— Большое спасибо, — улыбнулась Джен, — и вы — тоже. Если понадобится, например, рецепт пирога с яблоками и лимоном, или утки в сметане, или еще что-либо в этом роде, то мы тоже — всегда пожалуйста.

Марк Роснан, разумеется, оценил шутку и скрытое женское кокетство. Он улыбнулся.

— И вам тоже — большое спасибо, — сказал Марк Роснан.

Он слегка кивнул на прощание Джен, повернулся и направился к гаражу. Даниэль он больше подмигивать не стал.

Джен незаметно проводила интересного соседа взглядом.

— Какой интересный мужчина, — сказала она.

— Только не вздумай с ним кокетничать, — сказала ей Даниэль, — это мой будущий муж.

Шокированная Джен уставилась на дочь.

— Я буду приручать его как раненого зверя, — сказала Даниэль.

— Красивые слова, — пришла в себя Джен, — но раненого зверя не надо приручать, его надо лечить и жалеть.

Даниэль подумала.

— Я буду приручать его как раненого человека, — сказала она.

— Ой не могу, — простонала Джен, — у меня сейчас сумка из рук выпадет…

Даниэль встретилась с Марком Роснаном через несколько дней.

Она несла из магазина большой пакет, набитый под завязку апельсинами. Зачем ей понадобился именно в этот день и в этот час полный пакет апельсинов, которые она не очень любила, никто не знал.

И несла она свой огромный пакет, не обняв и крепко прижав к себе, как все нормальные люди, а держа его за тонкие и некрепкие ручки.

И как только на горизонте возник сам Марк Роснан, который тихо и мирно подъезжал на машине к своему дому, разумеется, тонкие ручки у пакета Даниэль сразу же порвались. И все апельсины, последовательно один за другим, покатились по дороге, преградив путь машине Марка Роснана.

Все в городе сразу поняли, что это было сделано специально. Специально порвался пакет, и специально покатились апельсины.

Марк Роснан вышел из машины и стал помогать Даниэль собирать апельсины. А Даниэль не стала помогать Марку Роснану — принялась отвлекать его пустой и глупой болтовней.

— Вообще-то я апельсины не люблю, — говорила Даниэль Марку Роснану, ходя следом за ним по всей улице, — это мама их любит, она меня попросила их купить. И яблоки я тоже не люблю. Я люблю мороженое. Хотя его вредно есть. А полезно есть как раз яблоки и апельсины, которые я не люблю. Те люди, которые едят только натуральные продукты, живут долго и скучно. А те люди, которые едят что попало, живут мало и весело. А вы бы что посоветовали?

Марк Роснан, собиравший апельсины по всей дороге, посмотрел на Даниэль.

— В прошлый раз ты была менее разговорчива, — сказал он, намекая на то, что в прошлый раз, то есть во время их знакомства, она вообще молчала и не проронила ни слова, и он только сейчас понял, как это было правильно и здорово.

— В прошлый раз я немного стеснялась, — сказала Даниэль, — мы ведь еще не были знакомы, а сейчас мы уже достаточно хорошо познакомились, и я теперь могу с вами о чем угодно разговаривать.

— Так уж и о чем угодно? — с опаской спросил Марк Роснан.

Одной рукой он держал бумажный пакет, прижав его к себе, другой рукой пытался сложить в него апельсины, а Даниэль ему совсем не помогала. Она прислонилась к капоту его машины и с улыбкой следила за его действиями.

На ней была яркая кофта, короткая джинсовая юбка, а на ногах — босоножки на огромном каблуке. Наверное, Даниэль радостно стащила их из комода своей матери.

В конце концов Марку Роснану это надоело, в такие глупые ситуации он давно не попадал.

— Если ты не будешь мне помогать, я высыплю все апельсины обратно на дорогу, — пригрозил он, — и ты будешь собирать их до самой ночи.

— О, — сказала Даниэль, — если вы так сделаете, я буду собирать их дня три, не меньше.

Марк Роснан улыбнулся.

Он помог Даниэль взять пакет и положил в него оставшиеся апельсины. Он был близко-близко, Даниэль следила за ним не отрываясь.

Его руки, пожалуй, слишком уж взрослые и слишком усталые, были совсем близко от нее. Да, этот человек был намного старше Даниэль.

Но именно этому человеку она могла бы однажды доверить себя и свое будущее. И она поняла это сразу, едва только увидела его в окно своей комнаты в самый первый раз, когда он устраивал вечеринку в ночном саду.

Даниэль подняла глаза и встретилась взглядом с Марком Роснаном. И она поняла, что он понял, что тут что-то не так.

— А вы правда писатель? — срочно спросила Даниэль только для того, чтобы что-то спросить.

— Правда, — сказал Марк Роснан.

— А что бы вы посоветовали читать в моем возрасте? — спросила Даниэль.

— Читай все подряд. Все ненужное отсеется, все нужное останется само.

— А прозу писать легко? — спросила Даниэль.

— Ну что ты, это очень тяжело. Гораздо легче выпекать пирожки или продавать жареную картошку.

Даниэль улыбнулась. Марк Роснан протянул ей последний апельсин.

— Это все, — сказал он.

А потом он сел в свою машину.

Марк Роснан завел машину и медленно поехал к дому. Он подъехал к гаражу, открыл пультом ворота, поставил машину в гараж и вышел на улицу.

Даниэль тем временем подошла к своему дому. Она поднялась по ступенькам и, остановившись у входной двери, оглянулась.

Их дома стояли друг против друга, а это было очень близкое расстояние.

И Даниэль посмотрела на Марка Роснана. А Марк Роснан оглянулся и тоже посмотрел на Даниэль.

И, быть может, они оба поняли, что все, что в этой жизни происходит, происходит вовсе не случайно. А может, это понимал пока только один из них. Это было не важно.

Важно было то, что все, что в этой жизни происходило, происходило действительно не случайно. Не случайно и все.

Несколько дней спустя весь город стал свидетелем еще одной ситуации. Рано утром, когда птицы в зелени деревьев еще только углубленно размышляли, нужно ли уже громко петь и всех будить или еще не нужно, прямо перед домом Даниэль упал на землю такой крепкий и устойчивый почтовый ящик.

И тут же в дверях дома показалась довольная Даниэль, почему-то с лопатой. Она подошла к почтовому ящику и принялась пристраивать его обратно в землю. Она копала яму поглубже и устраивала в нее столб, на котором крепился почтовый ящик. И у нее, разумеется, ничего не выходило.

Весь город потом еще целых две недели говорил о том, что Даниэль специально подкопала под почтовый ящик накануне. А иначе бы не случилось то, что случилось немного позже в то же самое раннее утро.

А немного позже в то же самое раннее утро Марк Роснан, который тоже всегда просыпался задолго до солнца и первых птиц, устал наблюдать из окна за безрезультатными действиями Даниэль.

Он вышел на улицу, перешел дорогу, взял в руки почтовый ящик и с силой воткнул его в землю. Ему даже лопата не понадобилась.

— Большое спасибо, — с восторгом сказала Даниэль.

Марк Роснан внимательно посмотрел на нее.

— Так неожиданно все случилось, — сказала Даниэль, оглядывая свой почтовый ящик.

Она заложила свои кудрявые волосы за уши и куталась в теплую кофту. В такую рань, оказывается, еще прохладно.

— О чем ты хотела поговорить? — серьезно спросил Марк Роснан.

— Обо всем, — тут же сказала Даниэль.

Марк Роснан улыбнулся.

А потом он вытащил из пачки сигарету и сел на скамейку. Даниэль села рядом.

— Спрашивай, — сказал Марк Роснан.

— Люди меняются? — спросила Даниэль.

— Люди всю свою жизнь меняются, — сказал Марк Роснан.

— Постоянно? — удивилась Даниэль.

— Постоянно, — подтвердил Марк Роснан.

— А идеалы рушатся?

— Рушатся. На то они и идеалы.

— Значит, идеалов не бывает, — сделала вывод Даниэль.

— Бывают, — сказал Марк Роснан, — но они тоже непременно меняются, а потому и рушатся.

Даниэль задумалась.

— Значит, ничего вечного в этой жизни не бывает? — сказала она.

— Но почему же, — совершенно серьезно сказал Марк Роснан, — вот жизнь, например, вечна.

— Ну-у, — протянула Даниэль, — это же еще совершенно неизвестно.

— Почему же, известно.

— И где доказательства?

— Мы с тобой и есть доказательства.

— Это как?

— А ты только представь, что тебя никогда не было и больше никогда не будет. И все это обойдется и без тебя.

Даниэль внимательно посмотрела вокруг и тоже внутренне согласилась, что, мол, да, это трудно будет себе представить.

— Доказательства на уровне чувств? — сказала Даниэль.

— Но мы же всегда чувствуем то, что с нами когда-нибудь произойдет. А потом это с нами и правда происходит.

Даниэль подумала.

— Не всегда.

— Почему же, — сказал Марк Роснан, — всегда.

Даниэль заинтересованно посмотрела на него.

— Просто нужно правильно распознать свои чувства, — сказал Марк Роснан.

— Но от нас все равно ничего не зависит, — сказала Даниэль.

— А от кого же все зависит?

— От кого угодно, только не от нас.

— Наша жизнь зависит только от нас, — совершенно серьезно сказал Марк Роснан.

— У вас все просто. У вас на любой вопрос всегда найдется ответ.

— Что ты, не всегда. Я такой же человек, как все, и я так же, как все, ошибаюсь и не всегда уверен в своих силах и возможностях.

— Рассказывать окружающим, как нужно жить, гораздо легче, чем жить самому, — сказала Даниэль.

Марк Роснан внимательно посмотрел на нее.

— Все верно. Но никто тебе и не говорил, что жить — легко.

— Да, — сказала Даниэль, — но ведь это подразумевалось с самого начала.

— Согласен. Реальная жизнь несколько отличается от наших представлений о ней.

Даниэль кивнула.

— Реальная жизнь — это совсем не то, о чем пишут в книгах и о чем пишете вы. Это все равно как говорить о том, что не в деньгах счастье, могут позволить себе только богатые люди. И о том, что не в красоте счастье, могут говорить красивые люди. Вы представьте, что в этом уверяет вас какая-нибудь ужасно некрасивая тетя.

Марк Роснан рассмеялся.

— Когда ты состаришься, — сказал он, — никто не будет любить тебя за то, что ты такая старая и некрасивая.

Даниэль внимательно посмотрела на него.

— Тебя будут любить за то, что ты есть, — сказал Марк Роснан.

Город потихоньку просыпался. И мимо Марка Роснана и Даниэль неторопливо проходили первые утренние любопытные пешеходы и не спеша проезжали автомобили. И всем им было очень интересно, о чем известный не только в этом городе писатель разговаривает в такое раннее утро с приехавшей сюда совсем недавно юной школьницей.

— О чем еще ты хотела спросить? — сказал Марк Роснан.

— Что такое одиночество?

— Для кого как.

— И для кого как?

— Для одних — это благо. А для других — нет.

— А что такое одиночество для вас?

— Для меня одиночество — это жизнь.

— А для меня?

— У тебя все впереди.

Даниэль подумала и спросила:

— А любовь всегда бывает?

— Жизнь духовна. А потому любовь обязательно всегда будет в этой жизни.

— Некоторые люди считают, что миф о второй половинке это всего лишь миф, и совершенно необязательно искать свою половинку в жизни.

— Да, точно этого никто не знает.

— А как же тогда жить?

— Каждый живет так, как считает нужным, естественным и приемлемым для себя.

— А вдруг я буду жить неправильно?

— Не бойся, этого не случится.

— Почему?

— Ты всегда почувствуешь, как именно нужно жить.

— А вдруг я этого не почувствую?

Марк Роснан улыбнулся.

— Ну хорошо, — сказал он, — я прослежу, чтобы у тебя в жизни все было так, как надо.

И Даниэль больше ничего не смогла сказать Марку Роснану. Она просто посмотрела на него с тихим восторгом и тоже улыбнулась.

— Еще есть вопросы? — спросил Марк Роснан.

— Вопросы есть всегда, — сказала Даниэль.

— Я слушаю.

— А вы на все ответите?

— Да.

— Взрослые всё знают?

— Не всё. Но они говорят обо всем с такой уверенностью, что создается впечатление, что они действительно знают всё.

Даниэль улыбнулась.

— И всему надо верить? — спросила она.

— Нет, не всему. Эти люди постоянно о чем-то говорят, но не всегда за их словами стоит правда.

— А если я не успею сейчас обо всем спросить?

— Ну что ж, — сказал Марк Роснан, — давай остальное отложим на потом.

Марк Роснан улыбнулся Даниэль, а Даниэль улыбнулась Марку Роснану.

— Хорошо, — сказала Даниэль, — остальное отложим на потом.

Марк Роснан кивнул Даниэль и пошел к своему дому. Он так и не закурил. Он при детях не курил.

И на деревьях запели птицы, а самые смелые из них поднялись в небо. И солнце стало еще быстрее выходить из-за большого серого облака, и деревья, дороги и дома озарились ярким теплым светом, а любопытные пешеходы поскорее заспешили по своим делам.

Но теперь все-все — и птицы на деревьях, и солнце в небе, и дороги, и дома, и горы вокруг города, и все люди в таком маленьком и обыкновенном городе — знали, что Даниэль в любое время могла прийти к Марку Роснану и спросить его о чем угодно.

Так в то самое раннее утро Марк Роснан подружился с Даниэль.

Все в нашем классе только и говорили о том, что Даниэль просто выпало такое счастье, что она поселилась рядом с домом Марка Роснана. И вряд ли этот талантливый писатель стал тратить на Даниэль свое драгоценное время, если бы она не жила у него перед самым носом и он не ощущал по этому поводу некоторые добрососедские обязательства.

Даниэль теперь могла зайти к Марку Роснану когда угодно и о чем угодно с ним поговорить. Не думаю, что Марк Роснан не видел, что Даниэль тоже, как все, им увлечена.

Но в дружбе увлечение присутствует так же, как и в любви. А иначе никакой дружбы, как впрочем, и любви, не бывает.

А потому все в этой новой, только зарождавшейся земной истории оставалось так, как есть. И никакие силы небесные что-либо менять в этой истории пока не собирались.

 

6

В первый раз Даниэль пришла к Марку Роснану с какой-то очень большой и серьезной проблемой. Кажется, ей надо было что-то наврать в школьном сочинении о счастье в личной жизни. И она совершенно не знала, как про это наврать и что такое вообще счастье в личной жизни.

И Марк Роснан терпеливо объяснил ей, что вот, мол, солнце в небе — это уже счастье, и птицы на деревьях, и цветы в саду, и крыша родного дома над головой.

Даниэль стояла на краю бассейна, кивала и говорила:

— Ах! Теперь понятно!

А сама тем временем думала о том, что будет, если она вдруг случайно свалится в бассейн: бросится он ее спасать или нет?

На ней были короткие бежевые шорты и яркая цветастая блузка. Все это очень эффектно будет смотреться в воде.

Марк Роснан будто уловил эти ее мысли. Он взял Даниэль за локоть, отвел подальше от бассейна и посадил в плетеное кресло возле своего рабочего стола в саду.

Весь стол Марка Роснана был завален черновиками. Марк Роснан писал везде: дома, на улице, в самолетах и аэропортах во время своих многочисленных поездок по миру. Он ни секунды не мог находиться вне власти своих мыслей, размышлений и идей.

Даниэль оглядела стол.

— А почему вы сразу все распечатываете, а не храните свои мысли в компьютере? — спросила она.

Она положила ногу на ногу и откинула свои длинные волосы на спинку кресла.

— Я привык видеть слова напечатанными на бумаге, — сказал Марк Роснан, — я так лучше их понимаю.

Даниэль внимательно посмотрела на него, чтобы определить, не шутит ли он, но Марк Роснан был серьезен.

— Компьютеры существуют недавно, а бумага — с тринадцатого века, — сказал тем временем Марк Роснан. — Я успел привыкнуть.

Даниэль улыбнулась. Марк Роснан и правда был очень интересным человеком. И к нему тянуло, как к магниту.

— А о чем вы сейчас пишете? — спросила Даниэль.

— Я всегда выстраиваю одновременно сразу несколько сюжетных линий, — сказал Марк Роснан, — и поэтому не могу говорить конкретно о чем-нибудь одном.

— И вы всегда обо всем помните? — удивилась Даниэль.

Марк Роснан улыбнулся.

— Ну конечно же я обо всем помню.

— А почему вы вообще пишете прозу? — спросила Даниэль.

— Просто это мое отношение к жизни. Все события, мысли и чувства я хочу превратить в слова.

— А я хочу все нарисовать.

— Ну вот видишь, это и есть наше отношение к жизни, и только так нам интересно жить.

— Уходя от реальности?

— Ну почему же, это и есть наша реальность.

Даниэль подумала.

— Да, действительно.

Марк Роснан тем временем вытащил из пачки сигарету, но опять так и не закурил.

— А сюжеты вы легко придумываете? — спросила Даниэль.

— Некоторые — легко, а некоторые — очень тяжело.

— И много у вас этих самых сюжетов?

— Очень много.

— И вы обо всем успеваете написать?

— Что ты, нет, конечно, — улыбнулся Марк Роснан. — Я ничего не успеваю.

— И что бывает с теми сюжетами, о которых вы так и не успеваете написать?

— Они остаются со мной. И, может быть, я когда-нибудь дойду и до них.

— А как вообще все это рождается?

Марк Роснан слегка пожал плечами.

— Как рождаются звезды, — задумчиво сказал он, — космическая пыль, сгустки энергии, материализация мыслей.

Даниэль улыбнулась.

— А сюжеты?

— Возникают из каких-нибудь идей, размышлений о жизни и о людях.

— А какие люди вас интересуют в этой жизни больше всего? — тут же спросила Даниэль.

— Больше всего в этой жизни меня интересуют писатели и хирурги, — совершенно серьезно сказал Марк Роснан.

Даниэль удивленно посмотрела на него.

— Но почему? — сказала Даниэль.

— Мне кажется, эти люди не такие, как все остальные.

Даниэль очень удивилась.

— Но вы же тоже писатель, — сказала она.

Марк Роснан рассмеялся.

— Но я же не о себе сейчас говорю. Я говорю о писательском видении мира.

— Я понимаю, что у писателей не такое видение мира, как у всех остальных людей, но при чем здесь хирурги?

— У хирургов тоже не такое видение мира, как у всех остальных людей.

— И какое видение мира у хирургов?

— А вот этого я пока не знаю.

— Разве есть такие вещи, о которых вы не знаете? — улыбнулась Даниэль.

— О, таких вещей полным-полно, — сказал Марк Роснан.

Даниэль задумалась — о чем еще она могла бы спросить?

Марк Роснан с улыбкой наблюдал за ней.

— А какие писательские приемы у вас существуют? — спросила Даниэль.

— Все чисто интуитивно, никаких приемов нет, все идеи витают в воздухе.

— И какие идеи витают в воздухе?

— Многие, — сказал Марк Роснан. — Проблемы детства и взаимоотношений с родителями, контакты с внешним миром и окружающими людьми. Вера в людей и собственные силы. Привязанности, страсть, надежда, всепоглощающая любовь. Разочарования, проблемы, неоспоримые истины. Ожидание, страх, потери идеалов, уход в себя, новое возрождение.

— А прямо сейчас вы могли бы что-нибудь придумать? — спросила Даниэль.

— Прямо сейчас?

Марк Роснан задумался.

— Все лежит на поверхности, — сказал он наконец. — Кто-то любит кого-то, не может без него ни дышать, ни жить. А этот кто-то другой прекрасно может без него и дышать, и жить. А потом вдруг все меняется.

— Как это — вдруг?

— Ну не вдруг, а спустя некоторое время.

— И все непременно должно однажды поменяться?

— Почему же непременно, просто предполагается, что однажды так может произойти.

— Например?

— Ну, например, — сказал Марк Роснан, — кто-то любит кого-то долго, очень долго. Любит неизбывно, невыносимо, безнадежно. А потом вдруг полюбит другого человека. Его друга, его брата или, может, совершенно постороннего человека.

— Разве так бывает? — сказала Даниэль.

Марк Роснан улыбнулся.

— Так бывает сплошь и рядом. Эта история рождается и живет, и, как все живое, имеет свое начало и конец. Она вбирает в себя чувства и события, духовное преображение и перемены, этапы жизни и любви. И так как жизнь безумно коротка, то всем историям в нашей жизни тоже отпущено мало времени на существование. Все когда-то кончается, это было и будет всегда до скончания времен.

— И как вы сделаете, чтобы, например, главная героиня разлюбила главного героя?

— А я ничего для этого не сделаю, — сказал Марк Роснан, — все произойдет само собой.

— Даже если главный герой будет совершенным, необычным, идеальным и неповторимым, а тот, другой герой, будет совершенно обыкновенным человеком, все равно так произойдет?

— И знаешь, — сказал Марк Роснан, — а ведь именно в этом случае все так и произойдет.

Даниэль смотрела на Марка Роснана, затаив дыхание. Марк Роснан был тайной, которую можно было разгадывать всю жизнь. Он один был целым миром для Даниэль, и только одного этого мира ей было теперь вполне достаточно для того, чтобы хоть что-то понять в этой жизни и на этой земле.

— Взрослые постоянно объясняют нам, что детство — это самая счастливая пора в нашей жизни, а мы все равно упорно ждем того радостного момента, когда вырастем и наконец-то поймем это сами, — сказала как-то Даниэль кому-то из нашего класса.

Со мной она мало о чем теперь разговаривала, свою роль в ее жизни я уже сыграла в тот момент, когда ей надо было кому-нибудь во что бы то ни стало признаться в том, что она увидела писателя Марка Роснана во время вечеринки в его саду и что это обстоятельство теперь будет иметь определенное значение в ее жизни. Очевидно, другой роли в жизни Даниэль мне судьба еще не приготовила.

— Что мы поймем, когда вырастем? — спросили Даниэль непонятливые одноклассники.

— Мы поймем, что детство — это действительно самая счастливая пора в жизни человека, — сказала Даниэль.

Одноклассники недоуменно пожали плечами и бросились заниматься своими повседневными делами. Когда вокруг столько прекрасной ерунды, стоит ли задумываться о каком-то глубоком смысле?

В подростковом возрасте наконец-то осознается глобальность нашего существования, потому-то у взрослых и бывает столько проблем именно с подростками. Бунт против бессмысленности жизни ждет нас на пороге между безоблачным детством и дальнейшей жизнью.

Безумное количество людей живет на этой земле. И, заметьте, ни один из них не знает толком, как именно надо жить. Все выдумывают себе какой-нибудь умный смысл жизни, а потом вовсю стараются его придерживаться.

Если это не удается, людей охватывает паника и нервные кризы. Люди попадают в больницы и только там понимают, что можно было прекрасно обойтись и без какого-то особого смысла, что жизнь великолепна и привлекательна и так.

Когда люди выходят из больницы, они вновь начинают возвращаться к идее, что жить без смысла — пусто, глупо и неинтересно. И вообще, что это за жизнь, когда ты просто так умеренно существуешь наряду с безропотной природой, а не падаешь, как нормальный человек, каждый вечер от усталости замертво в свою постель, умирая вновь и вновь от прекрасных бесчисленных проблем и умопомрачительной разнообразной суеты.

Все ждут от жизни чего-то необычного. Но ничего нового не будет, все уже пройдено бессчетное количество раз. Повторяются даже мысли у людей, всем лень придумывать что-то заново.

Все относительно, все взаимозаменяемо, ничего вечного нет, а потому не стоит ничего придумывать. Ведь можно прекрасно довольствоваться тем, что имеешь.

Не буду, однако, нагнетать ситуацию — что-то в этой жизни да есть. Как то: звезды по ночам, солнце целый день, извечный шепот океана на заре и любовь только один раз и навсегда.

Наша школа модельного бизнеса давала первые плоды: никто не хотел оставаться в этом городе, никто не хотел учиться дальше, никто не хотел работать после школы. А все собирались разгуливать по мировым подиумам и снисходительно купаться в мировой славе и больших деньгах.

Толстая Люси Надсен торжественно объявила, что еще несколько больших праздников, и она крепко сядет на диету. Красавица Лили Найт сказала, что не собирается что-либо предпринимать в своей жизни вообще. А умная Колли Биррит изрекла, что и дальше будет из себя вон лезть, чтобы стать еще умнее.

Местные журналисты подловили Марка Роснана на пороге его дома, и Марк Роснан во всех городских газетах сообщил о том, что каждый житель планеты в течение своей жизни проходит абсолютно все витки и этапы развития человечества. И именно поэтому человеческая жизнь не имеет никакого права быть пустой, неинтересной и ненасыщенной.

Любое слово Марка Роснана и без того всегда западало нам прямо в самое сердце, а после этого заявления мы и вовсе тут же ощутили неоднозначность нашего происхождения, глубокий смысл человеческих жизней, большую связь времен, поколений, цивилизаций и великое предназначение каждого из нас.

Многовековое постижение одних и тех же истин и коллективный поход к одним и тем же целям — это что-нибудь да значит. Каждый из нас почувствовал себя особенно ответственным за свое существование и его загадочный и глубокий смысл.

История нашей жизни — это только наша личная история, и лишь от нас самих зависит, насколько эта жизнь будет насыщенной, глубокой и интересной. И как каждый писатель должен владеть ситуацией в своих произведениях, так и каждый человек тоже не может пускать собственную жизнь на самотек.

Книга, которую я скоро напишу, будет называться «Страсти у вулкана», это название многообещающе и символично, и я уже завела для этой книги большую толстую тетрадь. И в этой большой толстой тетради я собираюсь записывать умные и потрясающие мысли, которыми собираюсь со всеми поделиться.

А Даниэль стерла бесчисленные рисунки с учебников и тетрадей и наконец-то внутренне согласилась с тем, что до ее рождения этот мир вполне бы мог прекрасно существовать. И еще она стала более внимательно относиться к тому, что говорили на уроках учителя, и читать подряд все книги, которые ей попадались.

Чтобы быть для кого-то целым миром, тайным, увлекательным и неразгаданным, надо для начала открыть и понять все тайны и загадки в себе самом. И для того, чтобы приблизиться хоть к какому-нибудь наиболее верному в своей жизни значению и ответу, надо прислушиваться к истинам, которые окружают нас везде и всюду.

Так — устами абсолютно каждого человека глаголет сам Господь Бог. Так — на каждом витке своего развития мы открываем заново все то, что когда-либо было уже тысячи раз пройдено и открыто. Так — исчезнут и заново родятся все люди в мире, а проблемы взаимоотношения мужчин и женщин и создания бесконечных кумиров и идеалов все так же останутся проблемами.

Да, жизнь — это духовное мероприятие. Но только, для того чтобы это понять, надо как следует надорвать свое сердце.

 

Часть вторая

 

1

Очень трудно писать прозу. После третьего прочтения каждая фраза кажется тебе гениальной. И поэтому, когда я напишу свою книгу, я не буду ее перечитывать. Ведь, если только одна моя мысль согреет хоть одного человека на земле, эта книга будет написана не зря.

Я хочу рассказывать истории, и я буду их рассказывать. Каждый человек волен делать то, что хочет, и то, к чему лежит его душа. А если от этого станет теплее еще кому-то, значит, свое счастье ты с кем-то разделил.

Я не знаю, для чего мы приходим на эту землю и какие законы мы должны тут постичь, каждый человек определяет это для себя сам. Но одно я знаю точно: любой человек каждый день и каждое мгновение живет в эпицентре жизни, и каждый день и каждое мгновение весь мир лежит только у его ног.

Каждое лето Гельхиадиха куда-то пропадала. Не скажу, что мы очень надеялись, что она улетала на какой-нибудь семинар ведьм со всего света, нам это было совсем не на руку. Но что-то именно в этом духе жителями города и предполагалось.

Родители объясняли нам, что она уезжала к своим родственникам, живущим в других городах, но мы к этой информации особо не прислушивались. Слова «Гельхиадиха» и «родственники», стоящие в одном предложении, были несовместимы и абсурдны. Откуда у колдуний родственники, живущие в других городах?

Наш город поделен на районы. Район администрации, район школы, район моста через реку, церковный район, не думайте, что там живут набожные люди, просто там находится церковь. Район больницы, район автобусной станции, район стадиона, район Гельхиадихи, район школы манекенщиц и будущих супермоделей и так далее.

Город окружен горами, но ближе всего к Ойдагу наш с Гельхиадихой район, кипящей лавой нас зальет одними из первых.

Но не думайте, что у нас все так плохо, вовсе нет. Неофициально наш вулкан считается потухшим, потому что существуют какие-то сроки, и если в течение этих сроков вулкан не проявляет жизненной активности, то к нему серьезно уже никто не относится.

Официально же объявлять его потухшим пока никто не решается в силу своенравности сего природного явления и относительности вышеупомянутых сроков. По-моему, они варьируются от десяти лет до тысячи или что-то в этом роде.

И потом. Ничто не может произойти внезапно. Сначала обязательно должен быть какой-нибудь предшествующий период. До начала извержения должны быть зафиксированы характерные подземные толчки на ближайшей к вулкану и на отдаленных территориях. Но никаких характерных толчков, доложу вам, тоже нет.

Так что город наш живет нормально, как и все другие города. И наши люди живут, мечтают и творят, как и все другие люди. Мир состоит из множества головоломок, и каждый новый день преподносит свой сюрприз. И мы разгадываем их наравне со всеми.

И мы тоже знаем, что главное в этой жизни — оказаться в нужном месте и в нужный час. Вот только надо точно знать, какое это должно быть место и который час.

И мы знаем, что все драмы в нашей жизни только от людей. Но и все счастье тоже только от людей. И на каждом жизненном этапе — свои истины. Только нужно быть очень внимательным человеком, чтобы однажды не пропустить эти истины мимо себя.

Жизнь удивительна и непредсказуема. Никогда не знаешь, какой ответ ты получишь на свои слова, что ждет тебя за ближайшим поворотом и почему тебе надо идти именно в эту, а не в другую сторону.

Всю жизнь людям постоянно приходится делать лишние дела и часами говорить о ерунде. Всю жизнь одни люди постоянно что-то говорят другим людям, а те, другие, делают вид, что якобы их понимают.

Всю жизнь ждешь кого-то достойного и необычного, а тебе приходится общаться с тем, кто есть. И всю жизнь человеку хочется прожить тысячу жизней, а он проживает только лишь одну.

Человек никогда не бывает доволен тем, что есть, и свое вечно ускользающее счастье он всегда будет искать где-то там, за горизонтом. И всю жизнь человеку кажется, что люди, которые ему нужны, живут где-то там, за тем же горизонтом, все познания он может найти только в чужих странах и городах, а собственную суть вообще отыскать на самом краю земли.

— Что надо уметь, чтобы писать прозу? — спросили как-то журналисты у Марка Роснана.

— Ничего особенного, — ответил он, — надо просто уметь чувствовать.

— И что именно чувствовать?

— Все чувствовать. Жизнь, слова, природу, мысли других людей. Этот дождь.

— Этот дождь? — удивленно развели руками журналисты.

— Да, — сказал Марк Роснан, — даже этот дождь.

Есть на земле такие люди. Их сердца вмещают всю вселенную. Но только с такими людьми и хочется быть рядом всю свою жизнь.

Марк Роснан. Он просыпался на рассвете, а ложился тогда, когда весь мир уже давно спал. У него всегда был усталый вид, ежесекундно ощущать жизнь всей своей душой — это удается не каждому.

Марк Роснан жил трудно, глубоко и непросто. Каждый день он погружался на дно своих произведений, вымышленной действительности, идеальных людей и нереальных событий, а потом вновь и вновь возвращался в нормальный земной мир и пытался быть точно таким же, как все.

И если для всех людей обыкновенная жизнь и меркантильная действительность были просты, понятны и естественны, то для Марка Роснана все это было сложно, малопонятно и не слишком интересно.

Когда пытаешься охватить необъятное, в любом случае что-то потеряешь. Семья, простота человеческих отношений, необъяснимая радость новых покупок, повседневные планы на жизнь — все это подвластно абсолютно всем людям на земле.

Но есть такие люди, для которых эти радости находятся где-то очень далеко, за гранью существования. Эти люди идут совсем другой дорогой, и они сами выбрали этот путь, и им даже некому пожаловаться, потому что обратной дороги у них тоже нет.

И Марк Роснан был из таких людей.

— Он слишком погружен в себя, — сказала мне моя сестра Мина, — все ответы на вопросы он находит внутри себя, и больше ему никто не нужен.

— Он живой человек, — сказала я, — а еще ни один человек не смог прожить жизнь без других людей.

— Но Марк Роснан живет на небесах. Как только он спустится на землю, окружающие потеряют к нему интерес.

— Марк Роснан никогда не станет обыкновенным человеком.

— У всех писателей бывают творческие кризисы.

— Не в этом дело. Марк Роснан и без своей прозы — очень интересная личность.

— Без своей прозы он ничего не будет стоить. Марк Роснан интересен только тем, что он писатель.

— Это не так. Марк Роснан всегда будет интересным человеком, даже если он, как ты говоришь, спустится на землю.

— Время покажет, — сказала Мина.

И мы стали ждать, когда Марк Роснан перестанет быть для меня идеалом. А пока я ничего не могла ей доказать.

Этот человек даже не подозревал о том, что я тоже существую в этом мире, живу в том же городе и каждое утро тоже вижу эти горы. Я не жила в доме напротив него, он не желал мне каждый день доброго утра, мои почтовые ящики не падали ему на голову, и у меня не было никакого шанса на его внимание к моей персоне.

Даниэль же, наоборот, жилось легко и весело. Ее дом был напротив дома Марка Роснана, его окна смотрели на ее палисадник, и она могла спокойно вести свою тонкую игру. Игру достаточно тонкую и продуманную для взрослеющей шестнадцатилетней девушки, которая уже точно знала, что ей в этой жизни нужно.

А нужен ей был только один человек. И этим человеком был Марк Роснан.

Каждый раз Даниэль придумывала что-то новое. То она училась курить на скамейке перед своим домом в пять часов утра, и Марк Роснан, которого писательский долг призывал рано просыпаться, не выдерживал такого безобразия. То она заезжала в цветник на машине своей матери и наглухо там застревала, и ее машину надо было вытягивать оттуда, только привязав к машине Марка Роснана.

Словом, за окном Марка Роснана однажды стала кипеть жизнь, которую он раньше не очень замечал за своими бесконечными фантазиями, размышлениями и рукописями. И эта жизнь, как ни странно, оказалась не такой уж пустой и неинтересной.

Марк Роснан теперь частенько отвлекался от своих рукописей и думал вовсе не о том, о чем привык думать.

— Этот человек никогда не будет с тобой, — сказала Даниэль ее мать.

— Это почему? — сказала Даниэль.

— Он уже нашел свое призвание, и он точно знает, что ему нельзя ни к кому привязываться. Как только писатель к кому-то привязывается, он начинает писать историю своей личной жизни. Марк Роснан пишет такие интересные книги только потому, что у него в жизни нет таких историй.

Даниэль задумалась.

— Но у других писателей полно в жизни всяких историй, — сказала Даниэль.

— У всех по-разному. У Марка Роснана все истории — внутри него.

Даниэль с удивлением посмотрела на мать. Оказывается, взрослые иногда что-то в жизни тоже понимали.

Даниэль надолго задумалась.

— Но я уже потихоньку становлюсь его историей, — сказала она.

Джен недоверчиво покачала головой.

— Дальше отмеченной им черты он не пойдет, — сказала она.

— Но почему?

— Он умный человек, он не позволит, чтобы им управляли помимо его желания.

— Он ничего не заметит, — улыбнулась Даниэль, — а когда заметит, будет уже слишком поздно. Я уже буду его историей.

— Этот человек гораздо старше тебя, неужели ты думаешь, что он совсем ничего не замечает?

— Нет, — сказала Даниэль, — я больше чем уверена, что он уже давно заметил, что я не могу без него жить.

Джен улыбнулась.

— Но любовь это категорически безответное чувство, — сказала она. — Любовь это как вирус, это твоя собственная болезнь и твои собственные проблемы, и никому до них нет абсолютно никакого дела.

— У меня впереди еще много времени, и мне некуда спешить, — сказала Даниэль. — Я подожду, когда он заразится.

Джен покачала головой. Упрямством дочери она по праву могла бы гордиться.

— Всех остальных людей, которые пытаются пробраться в его жизнь, интересует только внешняя сторона его жизни, — сказала Даниэль, — я же буду с ним даже тогда, когда он перестанет писать.

— Запомни две вещи. Первая. Писатель, это стихия, которой невозможно управлять. Вторая. Марк Роснан никогда не перестанет писать.

Даниэль надолго задумалась. Представить, что Марк Роснан перестал писать, было трудно для любого человека, знакомого с творчеством Марка Роснана. Каждый, кто читал его романы, прекрасно видел, что Марк Роснан не мог без своего творчества ни дышать, ни жить.

И Даниэль стала думать, что делать дальше и что такое придумать, чтобы стать историей этого человека.

А Марк Роснан стал думать о том, что нужно перенести рабочий кабинет на другую сторону дома, чтобы ничто не отвлекало его от той жизни, которой он привык жить раньше. И чтобы не видеть тех, кто поселился в доме напротив него, и не наблюдать стоически за тем, что они там еще такого необычного придумают, чтобы выбить его жизнь из привычной колеи.

Но сделать это он уже не мог. Потому что, как ни странно, но время шло, жизнь текла своим чередом, птицы пели, солнце вставало, погода выдумывала свои каверзы, а Даниэль действительно стала входить в жизнь Марка Роснана.

Ведь если в вашей жизни вдруг появляется такой человек, которому вы становитесь нужны по-настоящему и навсегда, то ваша жизнь вдруг принимает совсем другой смысл и значение. И так было во все времена. Как бы вы ни любили свое драгоценное одиночество.

А Марк Роснан действительно был глобально одинок. У него даже домашнего животного не было.

Все, что у него было, это небо над головой, горы вдали, мысли в голове и рукописи в руках. До сих пор он считал, что этого ему вполне достаточно.

И для того, чтобы идти по жизни бодро и уверенно и постигать истины, терпеливо разбросанные богом на человеческом пути, действительно этого было пока достаточно.

Но жизнь на каждом этапе преподносит нам порой совершенно непредвиденные сюрпризы. А Марк Роснан был живым человеком. И еще ни один человек в этом мире не мог прожить свою жизнь без других людей.

В его жизни были и поездки на все эти общепринятые международные литературные семинары и книжные ярмарки, на которых известным писателям приходилось присутствовать, и масса впечатлений, все это, разумеется, было. Но…

Теперь Марк Роснан знал, что он приедет домой, поздней ночью или ранним утром, и замедлит на мгновение шаги и оглянется даже втайне от самого себя на дом напротив. И почувствует Нечто.

Почувствует то, что при всем его писательском опыте и сложных человеческих чувствах он еще никогда не чувствовал. А только пытался об этом писать. И все эти его попытки люди во всем мире принимали за самую истинную правду.

И никто даже не догадывался о том, что известный на весь мир писатель Марк Роснан, который, казалось бы, знал об этой жизни все, тоже был лишь начинающим учеником, осторожно ступающим по безмерным ступеням мироздания.

Ведь в любом возрасте мы все — только примерные ученики. И преподнести нам такие уроки, о которых мы даже не подозревали, может любой другой человек.

Своей улыбкой, своей открытостью, своей привязанностью. И своим желанием быть только рядом с нами всю нашу жизнь.

А в этой жизни действительно очень трудно встретить человека, который хотел быть всегда именно с тобой и который отвечал бы всем твоим мечтам. Человека сокровенного, такого глубокого и нереального, тонкого и понимающего.

В жизни должен быть хоть один человек, который понимал бы тебя с полуслова. Хоть один человек, который бы хотел тебя понять.

Который был бы продолжением твоих мыслей, воплощением снов, пониманием чувств, одобрением твоих поступков. Он во всех проблемах должен быть только на твоей стороне, и в горе и в радости понимать только тебя, а все остальные люди его совсем не должны интересовать.

Он должен быть только один на всем белом свете. И он должен быть таким… ох, об этом и подумать-то просто невозможно. Он должен быть невероятным и таким нереальным, сотканным из твоих самых тайных грез и мыслей, он должен быть ответом на все твои вопросы миру.

Он должен быть продолжением твоей сути. Он должен понимать тебя так, как не мог понять никто другой. Он должен жить так же, как и ты, думать так же, как и ты, и мечтать о том же, о чем мечтаешь ты.

Вот примерно все мои мысли, которые я набросала в свою тетрадь.

А еще я там записала, что я не из тех людей, которые двигают впереди себя события своей жизни. Нет, я буду, как ослик Иа, до последнего сидеть в своем ветхом домике и обиженно ждать, пока Винни Пух и Пятачок не прибегут ко мне со своими радостными и глупыми новостями и хоть как-то разнообразят и раскрасят в яркие краски весь этот бледный и обыкновенный мир.

Я никогда не двигала прогресс. Я считала, что если я и напишу когда-нибудь самую умную и потрясающую книгу всех времен и народов, то самый главный редактор самого известного издательства тут же вдруг почувствует, что в нашем маленьком неприметном городе эта книга уже написана. И что эта книга ждет не дождется своего сокровенного часа и его, редакторского, теплого и дружеского понимания и участия.

Или если мне суждено было стать судьбой, жизнью и мечтой одного-единственного человека на этой земле, то я и шага не сделаю навстречу ему и никогда даже не попытаюсь оказаться на его дороге. Просто однажды настанет, в конце концов, такой день, когда он сам почувствует мое притяжение.

И где бы он ни был, вблизи, вдалеке, на море или на вулкане, он вдруг почувствует нечто. Он почувствует то, что до этого момента еще никогда не чувствовал. И поймет, что настал его миг и час. И что ему нужно просто пройти по главной улице нашего города и очутиться в самом дальнем его конце. Дальше уже — только дом одной колдуньи, и река, а за рекой лес, наползающий на горы.

И я буду ждать этого момента всю свою жизнь. А если он этого так никогда и не почувствует, то я буду ждать его все равно. Ведь никто, кроме него, мне уже никогда не будет нужен.

 

2

Весь город ясно видел, что у Марка Роснана и Даниэль какие-то странные взаимоотношения. Но какие именно это были взаимоотношения, точно понять не мог никто.

Ну мало ли там всяких поклонниц его безмерного таланта Марк Роснан встречал на своем усыпанном розами и лаврами пути. И если бы он каждую из своих почитательниц воспринимал более-менее всерьез, то жилось бы ему на этом свете очень непросто.

Это как врач и пациент. Если принимать чужие беды слишком близко к сердцу, тогда это сердце однажды просто не выдержит. И потому врач должен изначально уметь отстраняться и скрывать чувства за беспристрастностью и профессионализмом.

Так же и Марк Роснан. Он уже и так делал огромное дело в этой жизни и выполнял свое нелегкое предназначение, потому что писал такие романы, которые были близки и понятны всем и каждому. И тем самым Марк Роснан уже облегчал чьи-то жизни.

Но не мог же он вобрать в свое сердце всех страстных и увлеченных поклонниц и поклонников, которые были без ума от его романов и считали его самым понимающим, тонким и душевным человеком на земле. Никак нет.

Но с Даниэль он стал чувствовать какую-то странную ответственность. Марк Роснан и сам пока не мог определить в себе это чувство и попытаться выразить его словами.

Когда Даниэль вышла из своего дома в пять часов утра, расположилась на скамейке с пачкой сигарет и зажигалкой и стала пытаться пробовать курить, ей не пришлось долго ждать. Марк Роснан в сердцах бросил свои рукописи, закрыл ноутбук и вышел на улицу.

Он подошел к Даниэль. Даниэль отложила сигареты, скромно сложила руки на коленях и с невинным видом подняла на него глаза. Марк Роснан несколько смягчился.

— А что скажет твоя мама, если она это увидит? — спросил он.

— А у нее окна на другую сторону дома выходят, — ответила Даниэль.

— О мой бог, — только и сказал Марк Роснан.

Он сел на скамейку рядом с Даниэль. Они посмотрели по сторонам.

Над спящим городом потихоньку поднимался рассвет.

— Ты не должна пробовать курить, — сказал Марк Роснан.

Даниэль сдержала торжествующую улыбку и невинно спросила:

— Почему?

— Не должна и все, — сказал Марк Роснан. — Есть вещи, которые не нужно объяснять. Это как нельзя читать чужие письма. А дети не должны пробовать курить.

— Но я уже не ребенок! — взбунтовалась Даниэль.

— Нет, еще ребенок, — спокойно сказал Марк Роснан.

Даниэль задумалась. Так обычно задумываются дети: а что бы они могли от этой ситуации получить?

Марк Роснан наблюдал за ней. Даниэль не могла придумать ничего интересного.

Тогда Марк Роснан сказал:

— Давай так: однажды я исполню любое твое желание.

Даниэль чуть не поперхнулась воздухом.

— А ты не будешь пробовать курить. По крайней мере, не будешь пробовать, пока не вырастешь.

— А когда я вырасту? — осторожно спросила Даниэль.

— Ну, — Марк Роснан подумал, — например, когда окончишь школу.

Даниэль медленно повернула голову и посмотрела на Марка Роснана. Он смотрел на нее спокойно и серьезно.

Даниэль почувствовала, как непонятный жар постепенно стал подниматься откуда-то из недр ее существа.

— Твое желание должно быть разумным, — сказал Марк Роснан.

Даниэль потихоньку обрела способность серьезно разговаривать.

— У меня все желания разумны, — сказала она.

Марк Роснан улыбнулся.

— Искренне надеюсь на это.

— Я не знаю, будет ли стоить мое желание вашего желания его выполнить, — сказала Даниэль, — но я согласна, — тут же добавила она.

Марк Роснан опять улыбнулся.

— Хорошо, будем считать, что мы договорились.

Он взял из рук Даниэль сигареты и зажигалку и выбросил их в урну. Даниэль с мнимым сожалением проследила за его движением.

Но о каком сожалении могла идти речь, если у Даниэль теперь было желание, которое выполнит сам Марк Роснан.

 

3

Потихоньку наступило лето. Очередной учебный год радостно завершился, так что мы вновь были предоставлены самим себе и наслаждались ничегонеделанием.

Мы ездили на пляж, ходили в кино, читали книги и напрочь забывали о надоевшей за год школе и приставучих учителях. Летом жизнь всегда более-менее отвечала нашим представлениям о счастье и свободе, и это было не так уж плохо.

А в самом начале лета местная телестудия вытянула Марка Роснана на большое и откровенное интервью. И в один уютный теплый вечер весь город припал к экранам телевизоров. Мы даже могли задать ему какой-нибудь каверзный вопрос по телефону. Ведущий шоу метался между нервами писателя по ту сторону экрана и вопросами телезрителей по эту сторону. Нужно было тактично никого не задеть и всех оставить удовлетворенными.

— У ваших романов такой высокий рейтинг, — восклицал ведущий шоу, — как?! Как вы придумываете свои сюжеты?

— Я не знаю, — честно ответил Марк Роснан.

— Расскажите о профессии писателя, — попросил ведущий.

— Профессия писателя ничем не отличается от любой другой профессии, — сказал Марк Роснан, — просто есть профессии, которым посвящаешь весь свой рабочий день, а есть профессии, которым посвящаешь жизнь.

— А вы можете представить, что вы бросили писать? — дотошно допытывался ведущий.

— Нет, что вы, как можно, это же моя жизнь.

— А если хорошенько подумать? — не отставал ведущий.

Марк Роснан вздохнул.

— Наше будущее знает только Бог, — сказал он.

В студии раздались аплодисменты. Людям всегда нравится, когда кто-то в их присутствии прибегает к таким высоким инстанциям.

— А все-таки, чем бы вы могли заниматься, если бы вдруг в одночасье, не дай бог, бросили писать? — не унимался ведущий.

Такие шоу было модно вести на экстриме: заставить знаменитого на весь мир писателя, который и полдня не мог прожить, чтобы не записать в блокноте хоть строчку, представить, что он якобы перестал писать. Это был высший пилотаж.

Марк Роснан задумался.

— Я мог бы снимать клипы.

— Что? — не понял ведущий.

— Клипы к песням, — пояснил Марк Роснан.

— Но это же здорово! — радостно, он все-таки вывел писателя на откровенность, воскликнул ведущий. — Это просто здорово!

Нам показали недоуменные лица присутствующих в студии зрителей, которые не совсем понимали, что так обрадовало ведущего.

— Это тоже очень творческая профессия, — успокоил ведущий Марка Роснана.

Как будто тот уже, не дай бог, бросил писать.

— Да, конечно, — сказал Марк Роснан.

— А какие клипы вы бы снимали? — спросил ведущий.

Марк Роснан задумался.

— Ну не знаю, — сказал он, — смотря какая песня. Снимал бы, например, многотысячные толпы людей, танцующих самбу по всему городу.

— Ага, или альпинистов, поющих на фоне своей палатки, — радостно поддержал новую тему ведущий шоу.

Марк Роснан покосился на него.

— Тоже неплохая идея.

— Это я прямо сейчас придумал, — поделился ведущий.

— Все хорошие идеи приходят неожиданно, — сказал Марк Роснан, который уже давно старался сдержать улыбку.

— Ну и почему вы не пойдете снимать клипы? — с большой надеждой спросил ведущий.

— Потому, что я уже нашел свое предназначение, — сказал ему Марк Роснан.

— Аплодисменты! — заорал ведущий.

Студия горячо зааплодировала.

Затем пошли звонки от телезрителей.

— Почему вы все время один? — спросили Марка Роснана по телефону, подключенному в студии на громкую связь.

Марк Роснан немного смутился. Такие личные вопросы ему обычно тактично не задавали, поэтому он нашел уклончивый ответ:

— Со мной трудно, я же постоянно пишу!

— И вам не скучно?

— Ну что вы. Совсем нет.

— И в чем для вас пресловутый смысл жизни?

— Жизнь создана для счастья, и у каждого оно свое, — задумчиво сказал Марк Роснан и надолго замолчал. — Но большей частью люди не сразу это осознают, — сказал он наконец, — люди выстраивают себе какие-то преграды и препятствия и мужественно их преодолевают. А потом, удивленно наблюдая за своими странными судьбами и пытаясь сложить в уме все изначально составляющие действительности, посреди бесконечной спешки и суеты, люди вдруг осознают, что жизнь-то создана только для счастья.

Марк Роснан говорил очень тихо, люди слушали его, затаив дыхание.

— А что такое счастье? — спросили Марка Роснана.

Он улыбнулся.

— Многие хотели открыть формулу счастья, но для каждого она своя. Счастье внутри нас. Счастье — это работа, общение, любовь.

— А что такое счастье для вас? — немедленно спросил ведущий.

— Для меня счастье, — сказал Марк Роснан, — это мое творчество.

— А что для вас общение с людьми? — спросил кто-то в студии.

— Общение с людьми для меня сложный вопрос, — ответил Марк Роснан.

— Поясните, пожалуйста, — попросил ведущий.

— Просто я из тех людей, которые считают, что любое общение должно нести глубинный смысл. Для меня каждое мгновение в жизни должно быть каким-нибудь открытием.

Горячие аплодисменты в студии сказали все сами за себя.

— У вас существуют какие-нибудь писательские приемы? — спросили Марка Роснана по телефону.

— Я считаю, что писатель прежде всего не должен быть занудой, — сказал он. — В мире полно мудрости. Но каждый должен прийти к ней сам.

В студии раздался смех. Марк Роснан раскрывал, как обычно, свою душу. Он всегда был честен перед читателями.

— А как вы вообще начали писать? — спросили Марка Роснана.

Марк Роснан улыбнулся.

— В детстве я любил читать книги и жить в вымышленном мире, а потом я вырос и понял, что могу сам писать эти книги и создавать себе вымышленный мир.

— В чем ваша проза отражает вашу жизнь? — спросил кто-то в студии.

— Когда пишешь прозу, в любом случае пишешь историю своей жизни, — сказал Марк Роснан, — какие-то отрывки, видения, воспоминания или мечты. Например, как танец, в котором человек выражает все те моменты, которые когда-то были в его жизни и которые оставили след в его душе. Или картина у художника.

— Как вы относитесь к одиночеству? — спросили Марка Роснана.

— Я его люблю.

— Но почему?

Люди редко понимают, как можно любить одиночество.

— Ничто не отвлекает от творчества, — объяснил Марк Роснан.

— Так все-таки почему у вас такие короткие романы? — спросили в который раз Марка Роснана.

— Я писатель, — улыбнулся Марк Роснан, — я могу писать километрами. И именно поэтому я не могу утомлять читателя бессмысленным набором предложений. У писателя каждая фраза должна быть отточена, как драгоценный камень. И каждое слово должно нести глубокий смысл.

В студии наступила сокровенная тишина. Но ведущий был бдителен: он призывно замахал руками на зрителей, и в студии раздались оглушительные аплодисменты.

— А вы любите строить планы на эту жизнь? — спросили Марка Роснана.

— Да, конечно. Впрочем, как и все люди.

— И какие у вас планы?

— Я должен написать еще тысячи историй. У меня жизни не хватит для того, чтобы их все написать.

— А как, по-вашему, нужно жить? — спросили Марка Роснана.

— А не надо строить никаких планов, надо просто жить.

— А почему у вас в романах нет любовных сцен? — спросил кто-то.

— У меня в романах есть такие сцены, — возразил Марк Роснан.

— Где? — удивился ведущий.

— А вы читайте между строк, — посоветовал ему Марк Роснан.

Зрители в студии зааплодировали.

 

4

Несколько дней спустя Даниэль пришла к Марку Роснану. Он сидел за рабочим столом у себя в саду.

Он не обернулся, он спиной почувствовал Даниэль. Он отодвинул ноутбук и положил руки на стол.

Даниэль подошла поближе. Она была спокойна, независима и серьезна. На ней были розовые джинсы и блузка с глухим воротом.

— Я вам помешала, — сказала Даниэль.

— Нет, — сказал Марк Роснан, — совершенно не помешала.

— Ну тогда привет, — сказала Даниэль.

— Привет, — улыбнулся Марк Роснан.

Он встал и придвинул ближе к столу шезлонг. Даниэль поняла, что вообще-то шезлонг никуда не нужно было двигать, просто Марк Роснан таким образом предлагал ей сесть.

Даниэль села. Она дотянулась до ближайшего куста и сорвала цветок.

Марк Роснан заинтересованно наблюдал за ней.

Даниэль стала есть цветок. Марк Роснан удивленно наблюдал за ней.

Когда Даниэль съела свой цветок, она стала размышлять над новой задачей: срывать и есть новый цветок или придумать какую-нибудь захватывающую тему для разговора?

Даниэль выбрала второе.

— Я видела вас по телевизору, — сказала она.

Марк Роснан улыбнулся.

— Я держался достойно?

— О, весьма. — Даниэль тоже улыбнулась. — Мне нравятся ваши взгляды на жизнь.

— Мне тоже, — сказал Марк Роснан.

— И я согласна с вами, что счастье — это просто жизнь.

— Да, все вроде бы просто. Но люди большей частью выдумывают какие-то дополнительные условия.

— И я тоже могла бы снимать клипы, у меня давно есть одна идея, она подошла бы ко многим песням.

— Может, пока не стоит об этом никому рассказывать? Вдруг утащат сюжет?

Но они оба прекрасно понимали, что раз Даниэль собралась делиться этой идеей, то остановить ее уже нельзя.

— Но вы ведь не утащите? — сказала Даниэль.

Марк Роснан рассмеялся.

— Нет, я не утащу.

— Это идея другого измерения, — сказала Даниэль, — какие-то туманные инопланетяне, которые тоже живут в нашей квартире, и они делают то же самое, что и мы, ну почти то же самое. Это как бы две семьи, наслоенные друг на друга. Они тоже ходят по нашим комнатам, едят из наших тарелок и даже чистят зубы нашими зубными щетками. А потом на ночь они все одновременно с нами ложатся спать в наши кровати. Их не видно, но они есть, и только для зрителей их показали как бы в тумане.

Даниэль исподлобья в поисках поддержки посмотрела на Марка Роснана.

— Песня для одного певца или певицы, — добавила Даниэль.

Марк Роснан улыбнулся.

— Совсем неплохо, — сказал Марк Роснан, — можно кому-нибудь предложить эту идею.

— Можно, — сказала Даниэль, — потом предложу. Если она не придет в голову кому-то еще.

— Да. Все идеи витают в воздухе. И кто-то другой всегда может успеть первым.

— Да, — сказала Даниэль.

И они надолго замолчали. Была какая-то недоговоренность, какое-то чувство, что все это пока не то, что должно быть сказано именно в этот день и в этот час, но никто не собирался озвучить это.

И наконец-то Даниэль сказала то, что пришла сказать:

— Я придумала желание.

Марк Роснан внимательно посмотрел на нее. Но Даниэль опять надолго замолчала. Он тоже не говорил ни слова. Плотная, осязаемая чуть ли не на ощупь пауза провисла в теплом воздухе.

Марк Роснан ощущал странные чувства. Эта девушка вносила хаос в его стабильную жизнь. Просто выходило так, что до тридцати пяти лет он был уверен, что на этом свете есть только один интересный человек — он сам.

И тут появляется какая-то девчонка, с которой ему просто хотелось быть рядом, и все. Марк Роснан ничего не понимал.

— Я тебя слушаю, — сказал он.

Даниэль вздохнула.

— Я хочу на вулкан.

— Поясни.

— Я хочу на вулкан с вами вдвоем.

Марк Роснан задумался.

— Ты хочешь поехать со мной на вулкан? — переспросил он.

Даниэль кивнула.

— Да.

— Но я и сам там еще ни разу не был, — сказал Марк Роснан.

— Вы всю жизнь живете в этом городе и ни разу не были на вулкане? — не поверила Даниэль.

— Ни разу.

— Не понимаю.

— Стандартная ситуация. Никогда не хватает времени на что-то, что находится близко от тебя.

— Туристы приезжают издалека, чтобы посмотреть на этот вулкан.

— Я знаю. И каждый год тоже собираюсь посмотреть на него поближе.

— И?

— И откладываю все на следующий год.

— Так, может, пришло время? — сказала Даниэль.

Марк Роснан помолчал.

— Все не так просто.

— Что не так просто? — спросила Даниэль.

— Мне кажется, тебе еще рано на вулкан. — Он серьезно смотрел Даниэль в глаза.

Она смутилась.

— Там бывают даже дети, — сказала Даниэль.

— Я не об этом.

— А о чем?

Марк Роснан стал думать, как бы яснее выразить то, что он хотел сказать.

— Тебе еще рано на вулкан вместе со мной, — сказал Марк Роснан, — ты должна придумать другое желание.

— Но у меня нет другого желания, — тихо сказала Даниэль. — Я хочу быть рядом с вами.

Марк Роснан закурил. Наступило долгое молчание.

— Вот видите, вы даже курите при мне, — осторожно сказала Даниэль. — Я уже не ребенок.

Марк Роснан посмотрел на нее. А потом покачал головой и сказал:

— Нет, еще ребенок.

— И вырасту только тогда, когда окончу школу?

— Да.

— Но к этому времени столько воды утечет, — сказала Даниэль, — и река выйдет из берегов, и вулкан проснется.

— Думаю, что ничего не случится. Чувства, они или есть, или их нет.

Даниэль давно так не смущалась. Она молча встала и ушла из сада Марка Роснана.

 

5

На следующий день мы с Миной нежились у реки на городской набережной, где нас накрыла одна новость, воспринятая городом как настоящая трагедия на долгие месяцы вперед.

Итак, мы лежали у реки в самом центре города. Правда, у нас за домом тоже была великолепная набережная, и без той толпы народу, которая в такую жару тоже обязательно торчит у реки.

Но мы на нашу набережную — ни ногой, вы же помните, она заколдована. Вот превратимся в сусликов, если ступим на нее, будем знать.

Итак, мы с Миной нежились на песке и вели светскую беседу.

— Когда же ты наконец напишешь свою книгу? — спросила Мина.

Я задумалась.

— Это трудно.

Мина удивленно посмотрела на меня.

— Но это и подразумевалось с самого начала.

— Э нет, — сказала я, — поначалу казалось, все будет легко.

— А теперь?

— На бумаге можно высказать только часть своего мироощущения. Какие-то вещи вовсе не нужно предавать бумаге. Потому что эти вещи не могут принадлежать всем и каждому. Многое должно принадлежать только тебе самому и никому больше.

— А как же Марк Роснан?

— Что — Марк Роснан?

— Ведь он душу обычно выворачивает в своих произведениях.

— Этим он и уникален.

— Попроси его, пусть научит тебя писать прозу, — сказала Мина.

— Ты соображаешь, что говоришь?

Мина обиделась и стала последовательно зарываться в песок. А я закрыла глаза и стала думать о своем.

Да, с писательством у меня действительно все стояло на месте. Я не представляла, когда во мне откроется пресловутое вдохновение и я потрясу мир своими мудрыми творениями. Я много раз пыталась записать свои истории, но у меня ничего не выходило. Казалось бы, все просто. Закладываешь как фундамент идею, которая кажется тебе интересной, и накручиваешь вокруг нее сюжет.

Думаешь, все будет легко и просто, а выходит скучно и нравоучительно. Что-то было не то и не так, а почему, я не знала.

Меня душила проза, но я прекрасно понимала, что вначале что-то должно произойти. Что-то должно перевернуть мой мир с ног на голову, чтобы я вдруг смогла написать хотя бы одну историю, которую хотели бы прочитать остальные люди.

Мне нужен был какой-то толчок, который все никак не происходил. И мне пока оставалось только терпеливо ждать.

На этих мыслях меня и прервала Люси Надсен, которой тоже было жарко, хотелось к реке, на пляж и с кем-то поговорить.

— Кто это тебя так окопал? — Она подозрительно оглядела Мину.

— Это она сама так умеет, — похвасталась за Мину я.

— Здорово, — сказала Люси и села рядом с нами.

— А ты заметно похудела, — сказала ей Мина.

— Ни на один килограмм! — заорала на нее Люси. — А впрочем, у меня еще есть время, — утешила себя она.

— Да, — сказала я, — еще не все принцы всех времен и народов торжественно снарядили вороных коней на поиски тебя.

— Мой принц будет на золотом коне, — проворчала Люси Надсен.

— На золотом ему будет трудно передвигаться, — сказала Мина.

Люси Надсен постаралась больше не обращать внимания на наши недружественные речи.

— Если не хотите узнать последнюю новость, можете паясничать дальше, — сказала Люси Надсен.

Бывают такие сплетницы, которые знают обо всех последних городских событиях.

Мина тут же выкопалась из песка. Люси Надсен приосанилась, но горе принесенной новости вновь согнуло ее.

Я насторожилась. Люси не стала тянуть. Одной знать о таком горе было нелегко.

— Марк Роснан уехал, — печально сказала она.

— Ну и что? — фыркнула Мина. — Он часто куда-нибудь уезжает.

Люси посмотрела на нее с презрением.

— Марк. Роснан. Уехал. Навсегда. Из. Этого. Города.

— Он сам тебе сказал? — спросила Мина.

— Как он мне мог это сказать, — завопила Люси, — если мы с ним даже не знакомы?!

— Откуда тогда ты об этом знаешь? — тоже повысила голос Мина.

— Я это чувствую! — орала на Мину обычно спокойная Люси Надсен.

— Чувствуешь, что он уехал? — не поняла Мина.

— Что он уехал, я знаю, — сказала вымотанная горем Люси, — а что навсегда — чувствую.

— А-а-а, — сказала Мина и посмотрела на меня.

Я не стала отвечать ей понимающим взглядом. Я еще и сама не знала, что об этом думать.

Я смотрела на реку, которая катила свои воды куда-то далеко в океан и еще ни разу за эту вечность не устала.

 

Часть третья

 

1

Прошел год.

Жизнь продолжалась, ведь жизнь не останавливается ни при каких обстоятельствах. Даже наоборот, каждый новый день был, как всегда, прекрасен и неповторим. И за этот год тоже случились разнообразные события.

Наша старшая сестра Анна, например, успела поверить в любовь, выйти замуж, а потом развестись со своим неинтересным мужем и разувериться в любви. И теперь мы с Миной частенько выслушивали от нее всевозможные теории о том, что в этой жизни все относительно, все взаимозаменяемо и вечной любви нет.

— Брак, это угнетение, — говорила Анна, — змея, жалящая прямо в сердце. А я хочу быть свободной.

Помнится, до своего великолепного замужества она стенала, что устала от своей свободы и что эта свобода у нее уже поперек горла стоит.

Мы с Миной без особого восторга ждали дня окончания школы и остро сознавали, что совершенно не повзрослели. И мы совсем не хотели прощаться с наивными взглядами на жизнь, отвечать за свои слова и поступки, задумываться о поисках работы, да и вообще брать на себя хоть какую-то ответственность. Словом, жизнь продолжалась.

Как-то Мина сказала мне:

— Ты знаешь, что Марк Роснан иногда выражается твоими словами?

— Это она его словами выражается, — тут же сказала вредная Анна.

— Э нет, — сказала Мина, — Марк Роснан говорит те же самые слова уже после того, как Энни сказала их мне или кому-то еще.

— Ну, значит, Энни своровала его старые мысли, — сказала Анна, — мысли, которые мы еще почему-то не слышали.

— Но Марк Роснан всегда озвучивает только свежие свои мысли, — сказала Мина.

Анна задумалась.

— Ты уверена в этом?

— Будет вам драться, — сказала я, — вы же знаете, что, если один человек повторяет мысли другого человека, значит, этот человек является половинкой того человека, мысли которого он повторяет.

Мина и Анна онемели.

— Марк Роснан — твоя половинка? — спросила Анна и поджала губы.

— Это выше твоего понимания, — сказала я.

— Почему же он тогда не ворвется в твою жизнь стремительно и внезапно, — сказала Мина, — и не увезет тебя отсюда на край света немедленно и навсегда?

— Колеса судьбы иногда начинают крутиться совсем не в том направлении, — сказала я.

— Да ну? — сказала Анна.

— И тогда происходят странные вещи, — продолжила я.

— Какие вещи? — сказала Мина.

— Наша жизнь тоже начинает идти не в том направлении, — сказала я.

— А что происходит потом? — сказала Анна.

Я пожала плечами.

— Ну, — сказала я, — жизнь продолжается в любом случае.

— То есть Марк Роснан — это твоя судьба? — сказала Мина.

Но я не стала им отвечать. Пусть думают что хотят.

Мина и Анна остались в полном замешательстве.

Словом, прошел год.

В нашем городе наступила весна, природа обещала солнце и тепло. Уходящая зима подбирала разбросанный повсюду снег и обещала какое-то время нас не беспокоить.

Каждое утро за окном было все светлее и светлее. Хотелось просыпаться с первыми птицами и наслаждаться каждой секундой нового дня.

И ведь действительно первое время было даже не лень и просыпаться, и наслаждаться.

Весной все видится по-другому. Весной хочется начать жить заново. Хочется оставить ошибки, беды и проблемы позади и идти к своим мечтам бодро и уверенно. Весной верится, что теперь все-все в твоей жизни будет так, как судьба наобещала тебе с самого начала.

К лету обычно оптимистичные мечтания уже не бьют фонтаном, а начинают входить в спокойное и умиротворенное русло. И ты понимаешь, что и в той действительности, в которой ты живешь сейчас, тоже очень даже можно жить, и что планы у мироздания не всегда совпадают с твоими собственными желаниями.

А потому и ты тоже становишься спокойным и умиротворенным.

Прошедшая зима выбила из колеи весь город. У нас выпало столько снега, сколько и старожилы на своем веку не помнили. Город был засыпан по входные двери домов, из-за морозов отменяли занятия в школе, люди вообще с неохотой выходили на улицу.

А еще все с опаской смотрели на горы. Такого количества снега в горах мы еще не видели.

Но к нам приезжали специалисты, они проводили необходимые измерения и наблюдения и компетентно сообщали, что нам нечего бояться. Снега успеют сойти постепенно, и наводнение городу не грозит.

А если что, город и так каждую секунду готов эвакуировать своих жителей на случай разгула спящего вулкана. На центральной площади у нас постоянно стоят автобусы, и транспорта хватит на то, чтобы однажды спасти целиком весь город за считаные минуты.

Марк Роснан в городе так больше и не появился. И это было странно, никто не представлял, где он мог быть.

Из города как будто что-то ушло. Вроде и дома на месте, и горы, и река, а что-то было не так.

Когда Даниэль после его отъезда пришла в школу, мы ее с трудом узнали.

Нет, эта была та же самая хрупкая и необычная Даниэль. Но в то же время она была совсем другая. Повзрослевшая и серьезная, она как будто знала теперь некую особенную тайну, да только от этого знания ей было совсем не легче.

У нас в школе теперь никто не разговаривал при Даниэль о том, что в этом мире вообще существует такой писатель Марк Роснан. Мы делали вид, будто ничего не произошло.

А раньше, бывало, мы очень любили о нем поговорить.

— Если Марк Роснан и женится когда-то, — со знанием дела любила говорить всем Люси Надсен, — это произойдет как-то особенно и внезапно, как ураган где-нибудь на далеком острове Бали.

— А разве там бывают внезапные ураганы? — удивлялись все.

— Ну не знаю, — беззаботно говорила Люси, — хотя сейчас научились точно предсказывать все ураганы.

К слову сказать, каждый раз она упоминала новые острова.

В детстве думаешь, что жизнь — это игра. В юности думаешь, что жизнь — это любовь. Повзрослев, думаешь, что жизнь — это проблемы. И лишь в старости понимаешь, что жизнь — это просто жизнь.

Все знают, что страдания укрепляют душу. Но мало кто толком понимает, для чего все это нужно вообще.

Вы наверняка тоже много раз видели в кинофильмах самый распространенный сюжет: либо после болезни, либо в результате душевных метаний герой становится на ноги, и ему аплодирует весь мир. Как будто нельзя наслаждаться каждым прожитым днем просто так, без неприятностей, а только лишь подорвав однажды свое сердце.

Даниэль. Как она жила, теперь было известно только ей одной и никому больше. Ее жизнь продолжалась, и продолжалась она так же категорично, как будто с Даниэль ничего не случилось и как будто Марка Роснана никогда не было рядом с ней.

И точно так же, как и всегда, ей надо было каждое утро просыпаться и придумывать себе бесконечные дела, чтобы не сойти с ума от того, что теперь творилось где-то очень глубоко внутри нее.

И солнце все так же исправно вставало каждый день, и небо картинно висело над городом. А по утрам на вершинах гор лежали большие шапки белых облаков.

Но только не было теперь в жизни Даниэль чего-то невозможного, такого нереального, сотканного из самых тайных грез и мыслей, некоего продолжения ее сути и ее самой. И не было теперь никакого ответа на все вопросы, на которые мог бы ответить Даниэль только один человек на этой земле и больше никто другой.

Мать Даниэль поддерживала свою дочь, как могла.

— Девочка моя, — говорила Джен, — нельзя думать, что жизнь остановилась только оттого, что один человек решил однажды уехать из этого города. В твоей жизни будет еще много испытаний, о которых ты даже не подозреваешь.

— Но мне казалось, что я уже нашла то, что должен найти однажды каждый человек на этой земле, — сказала Даниэль.

— Люди порой ищут это всю свою жизнь.

— Но мне казалось, что моя история уже написана.

— Но ты же была еще совсем ребенком.

— Что ты имеешь в виду?

— Марк Роснан не имел никакого права взваливать на твои плечи эту историю сейчас. Он должен был подождать, пока ты вырастешь. Он поступил как настоящий мужчина. Но! В твоей жизни еще будет много историй. Поверь мне. Эта история — далеко не последняя.

— Этого не может быть, — сказала Даниэль.

— Когда ты вырастешь, всякий прохожий захочет насладиться твоей красотой. Они будут рассказывать тебе сказки о том, как прекрасен ночной лес при свете луны, и как трещат под ногами старые упавшие деревья, и как они исходили всю землю в поисках такой, как ты, и как неизбывно хочется счастья. Ты им не верь. Ты просто знай, что в твоей жизни будет все. Белый снег и снежный вечер. Голубое море и огромный пароход. Вечерние горы и горячее солнце. Весь мир будет однажды у твоих ног. И где-то тебя действительно ждет человек, который готов для тебя на все.

— Но я уже встретила человека, с которым хочу быть, и буду ждать только его. Мне в этой жизни нужен только он и никто другой.

— Но на этой планете никто не знает своего будущего, — покачала головой Джен.

— Ну почему же? Я прекрасно знаю свое будущее. Марк Роснан просто ждет, когда я вырасту. Он однажды вернется, и мы не расстанемся с ним никогда.

Джен с недоверием посмотрела на свою дочь.

— Почему же он не ждет этого прекрасного момента в доме напротив? — спросила она.

— Ты же сама говорила, что он не имел никакого права взваливать эту историю на мои плечи сейчас.

— Но один человек не может заменить другому человеку весь этот мир.

— Очень даже может, — возразила Даниэль. — Один человек может заменить другому человеку весь этот мир. И я такого человека уже встретила.

Больше на эту тему они не разговаривали. Зато Джен иногда поднимала другую тему.

— Ты хотя бы подумай, что ты будешь делать после школы, — говорила она Даниэль. — У тебя дар к рисованию, этим нельзя разбрасываться. Нам надо решить, куда ты поедешь учиться.

— Я никуда не уеду из этого города, — спокойно отвечала Даниэль, чем опять вводила в уныние свою мать.

 

2

Как-то после школы мы с Миной возвращались домой. Солнце светило над городом, вечерний воздух кружил голову, а серебристый снег еще лежал везде и всюду, хотя по календарю уже была весна. И домой идти совсем не хотелось.

А хотелось взрыва вулкана, выхода реки из берегов или на худой конец какого-нибудь полугодового ливня. Но разве сможет все это с тобой произойти в такой обычный вечер? Что вы, мои дорогие, об этом остается только мечтать.

Не успели мы с Миной всласть наговориться о том, как в этом мире все обычно, просто и неинтересно, как около ограды дома нашей соседки Гельхиадихи нам привиделся какой-то человек.

Человек выгружал из такси свои сумки. И, не поверите, все эти вещи заносились в дом нашей своеобразной соседки Гельхиадихи. А потом этот человек расплатился за такси и сам зашел в дом Гельхиадихи.

Мы с Миной стояли как громом пораженные.

— О мой бог… — через некоторое время сказала Мина. — Но кто он?

А я спокойно сказала:

— Всего лишь племянник Гельхиадихи.

Мина немного подумала и сказала:

— Да, но какой-то он необычный.

— Нет, совсем обычный, — сказала я, — у всех Гельхиадих с Сотворения мира именно такие вот обычные племянники.

Мину это очень впечатлило. Мы уже совсем выросли и в этом году заканчиваем в школу, а до сих пор все еще подозреваем, что на свете существует волшебство, встречаются колдуньи, и одна из них живет в доме рядом с нами.

Чуть позже наши родители сообщили нам, что человек, приехавший к нашей соседке Гельхиадихе, действительно приходится ей внучатым племянником. Родители, оказывается, все эти годы дружили с Гельхиадихой, но им приходилось делать это тайно, чтобы не травмировать наши наивные детские души, которые желали воспринимать своеобразную соседку не иначе как настоящей, но замаскированной колдуньей.

Нет, конечно, родители и нас иногда пытались приобщить к своей дружбе с этой необычной старухой и временами доводили нас до нервного срыва изречениями типа, что, мол, надо помочь Гельхиадихе с сорняками в ее саду, а то она уже совсем старая и не справляется.

Старшая сестра Анна тут же заявляла, что как хорошо, что она уже совсем взрослая и может больше не слушаться родителей. Мы с Миной говорили, что лучше запишемся на дополнительную математику и не будем смотреть ночные сериалы, но в сад Гельхиадихи и ногой не ступим.

Сорняки наши родители потом пололи сами, чем вводили в искушение живущих напротив многочисленных боязливых Барлингов, которые не смели даже подумать о том, чтобы открыть свои окна, выходящие на ядовитый сад Гельхиадихи, а не то что ступить в этот сад ногой.

Короче, к Гельхиадихе приехал ее внучатый племянник. Помните, я рассказывала, что каждое лето Гельхиадиха куда-то пропадала из города? Так вот, как выяснилось, она действительно разъезжала по своим родственникам, которые жили в других городах. У нее, оказывается, было полно родственников, которые очень ее любили и за нее волновались.

Но сейчас она действительно сильно постарела. И родственники решили, что ей будет тяжело куда-то уезжать, и прислали к ней пожить одного из родственников. Это было очень трогательно.

Внучатый племянник Гельхиадихи был врачом, он устроился на работу в городскую больницу. В нашем городе вообще-то его тоже хотели причислить к колдунам, но эти слухи угасли на корню, едва родившись. Потому что человек, устраивающийся на работу в больницу, может быть только медиком и никем больше.

Тем более что в больнице всегда не хватало хирургов. А племянник Гельхиадихи, не поверите, как раз оказался хирургом.

И когда улеглись страсти по поводу присутствия в жизни нашей соседки Гельхиадихи каких бы то ни было родственников, с нами приключилась новая напасть. С гор сошел снег, и город наконец-то затопило.

— О боги, — сказал весь город, — мы так боялись вулкана, а нас затопило.

Холодная вода рекой лила по улицам, в ней плыли садовые скамейки, сломанные деревья и почтовые ящики, но это были мелочи по сравнению с остальным. Например, были случаи обморожения, городская больница была полна до отказа.

Ужасная грязная река текла по улицам, раньше мы такое видели только по телевизору. Люди сидели в своих домах и питались случайными продуктовыми запасами, которые образовались в их холодильниках во время холодной зимы, когда тоже было трудно выходить на улицу.

Хорошо еще, что наш город расположен на наклонной местности, и вода стремительно уходила вниз, сметая на своем пути все, что попадется. И через какую-то пару дней наш с Гельхиадихой район уже вовсю был виден из-под воды. И за это на нас опять подозрительно смотрело население других районов.

Внучатый племянник Гельхиадихи был вполне симпатичным мужчиной средних лет. Памятуя, что под средними годами обычно подразумеваются весьма разбросанные цифры, скажу только, что на вид ему было лет тридцать пять.

Что ж, весьма сносный человеческий возраст. И итоги этой жизни еще подводить очень рано, и начинать все заново уже слишком поздно.

И во время наводнения этот человек очень удивил всех. Он днями и ночами дежурил в больнице, брал на себя самые тяжелые случаи, выхаживал потерпевших, держал своих пациентов за руку, поил горячим чаем и заменял им родителей и психоаналитиков.

Парни с кинокамерами из нашей местной телестудии, которые подменяли друг друга при каждом удобном случае, только диву давались, наблюдая силу и выносливость нового врача. Лицо нового хирурга не сходило с экранов наших телевизоров.

А к середине весны на город напала жара. Весна проходила стремительно, близились последние экзамены и выпускной бал. Так что все наши помыслы были заняты выбором платьев, которыми можно было сразить всех вокруг людей сразу и наповал. А больше ничего интересного в жизни пока не происходило.

Внучатого племянника Гельхиадихи звали Олсен. Наши родители пригласили его к нам познакомиться, и мама даже испекла по такому случаю пирог.

Внучатый племянник Гельхиадихи рассказал нам, что пробудет у нас только это лето, а осенью уедет в свой город на берегу океана и увезет с собой свою бабушку Гельхиадиху. От такой новости нам даже вкусный мамин пирог в горло не полез. Казалось, что уж если что в этом мире никогда не должно измениться, так это наличие Гельхиадихи в нашем городе.

Но, оказывается, в этом мире однажды может измениться буквально все.

 

3

На выпускной бал пришло много народу. Педагоги провожали во взрослую жизнь очередное поколение молодежи и хотели сделать из этого мероприятия грандиозный и запоминающийся праздник.

Тут были представители администрации, счастливые родители и одна шумная городская музыкальная группа, которая много лет подряд пыталась прославиться на весь мир. Были парни с местной телестудии, которые запечатлели для истории, как платья этого года более раскованно подчеркивали достоинства фигур новых выпускниц.

Были представители разных городских клубов и обществ, которым не терпелось напутствовать нас во взрослую жизнь избитыми фразами об ответственности, моральных аспектах и духовных изысканиях. Через некоторое время после начала бала в большом зале школы появился человек немного похожий на Марка Роснана.

Девицы из нашего класса утонченно прогуливались по большому залу в своих воздушных нарядах и обменивались важными последними новостями. Все были в крайнем возбуждении от того, что все эти истории со школьной жизнью вот-вот уже закончатся и завтра нам нужно будет все жизни начинать с чистого листа.

— А вы слышали, что племянник Гельхиадихи по утрам купается в заколдованной заводи Гельхиадихи? — томно спрашивала всех толстая Люси Надсен.

— Конечно, он там купается, ведь он же племянник Гельхиадихи, — вызывающе отвечали ей мы с Миной.

Человек, похожий на Марка Роснана, не давал покоя, нас как магнитом тянуло посмотреть в его сторону. Он разговаривал с представителями администрации города. Представители администрации были рады его видеть.

А этот человек сдержанно отвечал на вопросы, было видно, что он в мыслях где-то очень далеко.

И тут я вспомнила одну теорию. В ней говорится о том, что все знания уже разлиты во вселенной, а заодно и в нашем внутреннем мире, то есть в подсознании. И существует некое число, не помню, как оно называется. Но когда какое-то знание, разлитое во вселенной, достигает этого числа в сознании определенного количества людей, то уже в следующее мгновение об этой новости начинают знать все.

Ученые даже опыты проводили: давали бананы обезьянам, живущим на каких-то там обезьяньих островах, и до какой-то обезьяны через время доходило, что если она помоет эти бананы в океане, то они будут гораздо вкуснее и привлекательнее. Соседние обезьяны наблюдали за этой обезьяной и начинали делать то же самое.

Но дальше — больше. Через какое-то время бананы начинали мыть все обезьяны, даже те, которые не видели, что их надо мыть. И на соседних островах обезьяны тоже начинали мыть свои бананы. И это знание пришло им в головы благодаря тому, что изначальная сумма знаний перевалила за упомянутое число и эти знания открылись у каждой обезьяны.

К чему я все так долго и нудно рассказываю? А к тому, что уже через некоторое время наша школа во все глаза смотрела на человека, похожего на Марка Роснана, и вся наша школа не могла больше ничего ни говорить, ни вообще что-то соображать.

Потому что нашу школу вдруг накрыло как волной одно знание. Знание, что человек, похожий на Марка Роснана, мог быть только Марком Роснаном и никем больше.

Я нашла взглядом Даниэль. В своем белом платье она была бела как смерть. Она смотрела на Марка Роснана и не могла пошевелиться.

Представители администрации не отпустили Марка Роснана просто так раствориться в толпе, а настояли, чтобы он произнес какую-нибудь нравоучительную речь. И Марк Роснан сказал нам, счастливым выпускникам, небольшую речь о том, что жить надо только по велению сердца, все поступки совершать только по совести и наслаждаться каждой секундой существования.

Мы не верили ушам, что слышим опять голос Марка Роснана. Наша школа разразилась оглушительными аплодисментами.

Да, воистину этот день сильно отличался от других дней: в наш город вернулся Марк Роснан.

А Марк Роснан закончил говорить и отошел в сторонку. Он стал искать глазами того человека, ради которого вернулся в город после столь долгого отсутствия и ради которого пришел сейчас в нашу школу.

Но чуть ли не впервые за историю всех школьных балов кто-то покинул свой прощальный школьный бал. Я даже в кино такого никогда не видела.

Так вот, Марк Роснан не нашел Даниэль, потому что она ушла из большого зала нашей школы и со своего прощального школьного бала.

Но Даниэль находилась в таких чувствах и в таком состоянии, что она не могла спокойно идти домой. Она пошла в ближайший бар.

И поэтому Марк Роснан нашел ее чуть позже в ближайшем баре.

В баре Даниэль выпила лишнее. Мир радостно расплывался у нее перед ее глазами, а на душе у нее было легко и пусто, когда к ней подошел Марк Роснан.

Перед Даниэль на стойке стояло несколько пустых бокалов.

— Привет, — просто и буднично сказал Марк Роснан.

— Именно так приходит в нашу жизнь счастье: осторожно, нежданно и неизвестно откуда, — пробормотала Даниэль.

Марк Роснан покачал головой.

— Знаешь, иногда мне кажется, что ты моя рука, которая постоянно болит.

— Вот когда покажется, что я ваше сердце, тогда и приходите, — сказала ему Даниэль.

— Ого, — сказал Марк Роснан, — а ты, оказывается, не такая пьяная.

— Я вообще не пьяная, — сказала Даниэль и чуть не упала со стула.

Марк Роснан помог ей не упасть. Он поймал ее в свои объятия и попытался посадить обратно на высокий стул.

А это было сделать не так-то просто, так как Даниэль находилась в таком состоянии, что абсолютно все было ей безразлично. И даже то, что в данный момент она находилась в объятиях самого Марка Роснана.

В конце концов Марк Роснан оставил попытки посадить Даниэль обратно на стул. Он привлек Даниэль к себе, просто так, по-отечески, и стал думать, что делать с ней дальше. Даниэль еле стояла на ногах, пока он думал. Марк Роснан погладил ее по голове и в задумчивости слегка коснулся ее волос губами. Даниэль ничего не поняла, не почувствовала и тем более не вспомнила об этом на следующий день.

— Я, конечно, тоже люблю тебя, — сказал Марк Роснан Даниэль, — но нам надо отвести тебя домой.

Даниэль держалась за стойку бара.

— Мы идем? — спросил Марк Роснан.

— Я пока не поняла, но сейчас что-то произошло, — сказала Даниэль.

— Что произошло? — не понял Марк Роснан.

— Что-то, чего я пока не поняла, — пояснила Даниэль. — Налейте мне еще мартини, — обратилась она к бармену.

— Этой девушке больше ничего не наливайте, — сказал бармену Марк Роснан.

— Эта девушка сама может решать, сколько ей пить, — ответил Марку Роснану бармен и стал наливать мартини в новый бокал.

Даниэль с вызовом посмотрела на Марка Роснана.

— Ну хорошо, — сказал он, вытащил из кармана брюк деньги и положил их на стойку.

А потом он взял Даниэль на руки и понес ее к выходу. Даниэль ахнула от неожиданности и обхватила руками его шею, чтобы не упасть.

— Отпустите меня немедленно! — спустя время возмутилась Даниэль.

— Уже поздно, — спокойно сказал Марк Роснан, открыл дверь ногой и вышел из бара с Даниэль на руках.

На улице он поставил ее на землю.

— Никто не может просто так взять меня на руки и вынести из бара! — с вызовом сказала ему Даниэль.

Марк Роснан рассмеялся.

— Ну да, конечно.

— А теперь я пойду туда, куда хочу, — сообщила ему Даниэль и повернулась обратно к бару.

Марк Роснан успел поймать ее за талию.

— Ты же хочешь, чтобы все было так, как есть, — хриплым голосом сказал Марк Роснан.

Даниэль смутилась.

— А вы откуда знаете?

— Я много чего знаю, — грустно сказал Марк Роснан.

— Я пьяная и лучше понимаю, чего хочу, — сказала Даниэль.

Она опять потянулась к двери бара.

— Идем, — сказал Марк Роснан, взял Даниэль за руку и повел за собой.

Даниэль послушно поплелась следом.

— Мы на край света? — поинтересовалась она.

— Что-то в этом роде, — улыбнулся Марк Роснан.

Они шли по темной улице, освещенной редкими фонарями. Из темноты на них с любопытством смотрели окружающие дома.

— Дурацкий городок, — сказала Даниэль. — Если бы тут не жил один человек, давно бы отсюда уехала.

— Куда ты бы уехала, если вы с твоей мамой только недавно сюда переехали?

— Хоть бы вулкан проснулся, — сказала Даниэль, — хоть что-то бы тогда произошло.

— Ты меня не слушаешь.

— А зачем мне вас слушать, если вы меня тоже никогда не слушаете?

— Я тебя всегда слушал.

— Но все равно уехали.

— Так нужно было.

— Кому?

— И мне, и тебе.

— Удивительно. Я тоже принимала в этом какое-то участие?

— Самое непосредственное.

— Почему нам всегда бывают нужны именно те люди, которым мы абсолютно безразличны? И почему в этой жизни бывает именно так?

— Бывает по-разному.

Даниэль спотыкалась, но Марк Роснан крепко держал ее за руку.

— А еще есть люди, которые годами живут без любви, — сказала Даниэль. — Как это люди годами живут без любви? Люди разговаривают, ходят, смотрят телевизор, едят, спят и совершенно не осознают, что живут без любви.

Марк Роснан не ответил. Даниэль опять чуть не упала, и он обхватил ее рукой за талию.

— Когда душа разрывается на сотни мелких хрустальных осколков, — сказала Даниэль сама себе. — Когда он произносит слова — я тоже тебя люблю, просто так, как присказку к следующей своей фразе, типа, да, я тебя прекрасно понимаю, абсолютно не замечая, что твое сердце ждало этих слов сотни долгих миллиардов лет.

— Что ты такое говоришь? — тихо сказал Марк Роснан.

Даниэль остановилась.

— Почему в ваших романах никогда нет любовных сцен?

Марк Роснан опешил.

— Но у меня есть такие сцены.

— Нет. У вас только полуштрихи, полунамеки, а конкретно ничего нет.

— Ну, — он посмотрел по сторонам, — просто я воспитан в духе мировой классической литературы. Там тоже только полуштрихи, полунамеки.

— К черту мировую классику. Вы же мужчина, вы все об этом знаете.

Марк Роснан смотрел ей в глаза.

— Да. Я все об этом знаю. Но это тайна, о которой нельзя просто так кричать на весь мир.

— Вы же делитесь в своих романах всеми своими тайнами, которые знаете.

— Но это такая тайна, которой я не могу делиться со всем миром.

Даниэль обмякла, она бы с удовольствием упала, если бы он не держал ее так крепко.

— Я сейчас умру от вашего запаха, — сказала она. — Отпустите меня домой.

— Я и веду тебя домой, — тихо сказал Марк Роснан.

— Но я не собираюсь домой. — Даниэль остановилась.

— А что ты собираешься делать? — Марк Роснан тоже остановился.

— Я пойду к вам домой, — заявила Даниэль.

— Давай ты за ночь протрезвеешь, — миролюбиво предложил Марк Роснан, — а завтра мы обо всем поговорим.

Даниэль откинула со лба волосы.

— Но мы уже с вами на все темы на свете переговорили, — с горькой усмешкой сказала она.

— О нет, у нас еще множество неохваченных тем для разговоров, — начал Марк Роснан.

Но Даниэль вдруг поднялась на цыпочки и поцеловала его в уголок губ.

Марк Роснан замер на полуслове.

— Вы все еще хотите о чем-то со мной разговаривать? — поинтересовалась Даниэль.

— Да, завтра.

— А сегодня не хотите?

— Сегодня мы можем не туда зайти.

— Так пойдемте, — медленно, растягивая слова, сказала Даниэль.

— Я не могу, — хрипло сказал Марк Роснан.

К черту ответственность. Вот она, жизнь и весна, перед тобой. О, как бы ему хотелось действительно пустить все на самотек и прижать Даниэль к себе…

А Даниэль тем временем опять прикоснулась к нему губами. Она стояла на цыпочках и вдыхала его умопомрачительный запах.

Может, она не такая уж и пьяная? Потому что еще что-то соображала. Она наблюдала за ним.

И видела смятение, грусть и страсть в его глазах. А также то, что он все равно будет держать себя в руках.

Поднялся ветер. Вся природа не могла стоять спокойно в стороне и наблюдать эту борьбу чувств.

— Ни один мужчина еще меня не целовал, — сказала Даниэль.

— Бог мой, что ты такое говоришь?

Марк Роснан все-таки немного отстранил ее от себя. Он держал Даниэль за плечи и чувствовал дрожь в ее теле.

— И ни один мужчина, кроме вас, меня не поцелует, — продолжила Даниэль.

— Не зарекайся, — улыбнулся он.

— Потому что тот, кого я хочу, живет в доме напротив моего.

Видно было, что ей не очень легко давались эти слова. Но ведь она пьяная, и ей можно говорить все, что было на душе.

А Марк Роснан по-прежнему не имел никакого права расслабиться до конца.

— Кто-то должен сейчас отвечать за все, что происходит, — сказал он.

— Вы всегда за все отвечаете. За чувства других людей, за правильные мысли в своих романах.

— Так получается.

— Пустите все на самотек. Вы пишете о жизни, вот она, жизнь, перед вами, только руку протяни.

— Я не могу.

— Я вам совсем не нужна?

— Ты мне очень нужна, — сказал он, — но я привык к тому, что ты еще ребенок.

— Умоляю вас. У вас же нет ни одного человека в этом городе, который ждал бы вас так же преданно и верно, как я.

Марк Роснан немного помолчал.

— Ты права, — наконец сказал он.

Даниэль была близко-близко. Она выросла и изменилась.

Это была уже не та наивная особа, которая истязала его вопросами об устройстве мироздания в пять часов утра на скамейке перед своим домом. Сейчас она и сама могла бы открыть ему многие истины.

Рядом с ним стояла стройная молодая девушка в белом платье, ее красивое лицо освещали фонари. Кудрявые волосы по плечам, грустная улыбка.

Возьми ее в свои сильные руки и сделай ее счастливой. Все в твоих руках, писатель, живущий в этом маленьком городке.

Это тебе не владеть эмоциями и чувствами читателей по всему миру. Это — принести счастье тому, кому ты нужен больше всего этого мира.

— Пошли, — сказал Марк Роснан. — Я все же отведу тебя домой.

Когда они подошли к дому Даниэль, Марк увидел, что в окнах нет света. Видимо, мать Даниэль уже легла спать, и будить ее, беспокоить и нагружать неразрешимыми проблемами дочери будет уже не совсем логично.

Да и Даниэль подлила масла в огонь:

— Она ужасно перепугается, если вы приведете меня к ней в таком состоянии.

— Да уж, — сказал Марк Роснан.

Он решил не беспокоить мать Даниэль и повел Даниэль к себе домой.

Он привел Даниэль к себе, включил свет в доме и довел Даниэль до ближайшего дивана. Даниэль послушно села на диван, но отпускать руку Марка она не собиралась.

— Мне надо закрыть входную дверь, — сказал он.

— Ни за что. Вы опять уедете.

— Не уеду, — сказал он, — разве ты не видишь, что я больше никуда отсюда не уеду?

— Не вижу.

Он рассмеялся.

— И вообще, может, я сплю, и мне все это снится? — предположила Даниэль.

Она потянула его за руку, и он оказался совсем близко.

— Ты же чувствуешь мою руку, — сказал Марк Роснан.

Да, она вроде чувствовала его руку. И не могла оторвать глаз от его лица.

— Вы не брились несколько дней, — грустно сказала Даниэль.

Она коснулась его лица и провела рукой по небритой щеке. Но как только она прикоснулась к нему, ее обожгло огнем.

— Да, теперь я немного чувствую вас, — сказала Даниэль и убрала дрожащую руку.

— Немного?

— Совсем чуть-чуть. В этой комнате так жарко. Или на этом диване сплошной жар.

Марк Роснан смотрел в ее темные глаза и понимал, что его место здесь и только здесь. Возле этой тоненькой грустной девушки и нигде больше.

Он мог наброситься на нее и поцеловать так, как никто на свете еще никого не целовал. Но он не мог сейчас ничего решать, когда она столько выпила в баре.

И им обоим сейчас не мешало бы для начала охладиться.

— Мне нужно сделать нам холодные напитки, — сказал Марк Роснан.

Даниэль не отпустила его.

— Я пойду с вами к вашему холодильнику.

Даниэль стала подниматься с дивана.

— Нет, — сказал Марк Роснан, — сначала я закрою входную дверь. Я никуда не ухожу, смотри. Я всегда буду в поле твоего зрения.

— Ну да, — сказала Даниэль, — в этом переменчивом мире ни за чем нельзя уследить.

Она все-таки отпустила его руку, и Марк Роснан ушел закрыть входную дверь. А когда вернулся через пару секунд, Даниэль уже крепко спала.

Столько, сколько пережила за этот вечер, она и за два последние года не переживала.

Марк выключил свет и принес из спальни одеяло. Он укрыл Даниэль, а потом еще некоторое время сидел рядом с ней и смотрел на нее.

Ее волосы разметались по подушке, а улыбка даже во сне была грустной. Даниэль даже во сне боялась что-то потерять.

Марк покачал головой и вышел из гостиной.

Войдя в кабинет, он сел за стол, вытащил записную книжку, снял трубку телефона, вздохнул и набрал нужный номер.

Мать Даниэль сняла трубку.

— Добрый вечер, — сказал ей Марк Роснан.

— Добрый вечер, — отозвалась Джен.

— Дело в том, что Даниэль у меня, — сказал Марк Роснан.

— У вас? — удивилась Джен.

— Да, она спит.

— Она спит?

— Да, — сказал Марк Роснан, — она уснула сразу же. — И он стал думать, что бы он мог сказать матери Даниэль. Не говорить же ей, что Даниэль заснула сразу же после того, как она напилась и он еле довел ее до своего дома.

— Сразу же? — тем временем заинтересованно спросила Джен.

— Она заснула сразу же после того, как я привел ее ко мне домой.

— А-а, — протянула Джен.

— Она придет к вам завтра утром.

— Я надеюсь.

— До свидания, — сказал Марк Роснан.

И, чтобы больше ничего не объяснять, положил трубку на телефон.

— До свидания, — сказала мать Даниэль коротким гудкам.

Марк Роснан взял сигареты и вышел на террасу. Он еще долго стоял в этот вечер на террасе, курил и думал обо всем.

Даниэль проснулась на следующий день рано утром и совершенно ничего не поняла.

Она поняла только одно: что сейчас находится не у себя дома, а неизвестно где.

Даниэль с интересом оглядела себя. На ней было нарядное белое платье, в котором она вчера благополучно отправилась на выпускной бал. А еще она была заботливо укрыта одеялом.

Пока Даниэль размышляла, в доме послышались чьи-то шаги. Даниэль натянула одеяло до подбородка и стала ждать.

Довольно скоро она увидела в дверном проеме Марка Роснана. В одной руке он держал стакан с водой, а в другой — стакан с апельсиновым соком.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — сказала Даниэль.

— Болит голова?

— Болит, — призналась Даниэль.

Марк Роснан подошел и сел рядом с Даниэль на диван. Даниэль наблюдала за ним.

Он был невыспавшийся и усталый. Она смотрела на его морщинки около глаз и боролась с желанием прикоснуться к ним рукой.

Марк Роснан растворил в стакане с водой какую-то таблетку и протянул его Даниэль. Даниэль послушно взяла стакан и выпила все без остатка. Из рук Марка Роснана едва ли не вся женская половина города послушно выпила бы даже яд.

Потом Марк протянул ей стакан с апельсиновым соком. Даниэль выпила сок.

— Немного легче? — спросил он.

— Немного легче, — кивнула Даниэль.

Ей не было неловко. Все, что сейчас происходило, было так просто и естественно, как будто она была с этим человеком всегда и он никуда не уезжал от нее.

— Ты впервые так напилась? — вежливо спросил Марк Роснан.

— А у меня вообще все в этой жизни впервые, — сказала Даниэль.

Марк Роснан внимательно посмотрел на нее. Ее глаза улыбались. Он взял у нее из рук стаканы и поставил их на пол.

Он протянул ей руку, и Даниэль осторожно подала ему свою руку. Марк Роснан потянул ее за руку к себе. Даниэль приподнялась и села. Марк Роснан сидел рядом с ней, почти вплотную, он был близко-близко. Даниэль почувствовала, что ее лицо стало гореть.

— Ты больше никуда не уедешь? — осторожно спросила Даниэль только для того, чтобы хоть что-то сказать.

— Я больше никуда не уеду, — хриплым голосом сказал Марк Роснан.

— О мой бог, — сказала Даниэль. — Но почему?

— Я понял, что здесь мое счастье.

— Но ты всегда это знал.

— Нет, не знал. Я думал, что тут мой дом, мое творчество, мой вид из окна, на худой конец. Но я не скоро понял, что здесь есть ты.

Даниэль прикрыла глаза.

— С этого момента поподробнее. Я ведь уже столько времени мельтешу в твоей жизни.

Марк Роснан улыбнулся.

— Я хочу, чтобы ты мельтешила дальше.

Даниэль открыла глаза и посмотрела на него. За одной его улыбкой можно было идти на край света и не мечтать ни о чем другом.

— Но я бы и дальше мельтешила, — сказала она, — я не собиралась отступать.

— Это правда?

— Да, я полна сил. У меня есть мечта.

— С этого места поподробнее.

— Самое главное в жизни — встретить человека, с которым тебе будет интересно. А мне всегда было интересно только с тобой.

— Но жизнь — это не только духовная сторона.

Марк Роснан смотрел на нее очень серьезно, и Даниэль боялась понять по его глазам, о чем он думал.

— Да, я знаю, — совсем смутилась Даниэль, — жизнь — это еще и жар, который был в этой комнате вчера.

— Ты помнишь, что было вчера?

— Я помню все свои ощущения. Последнее из того, что я помню, это то, как ты решил, что нам нужно охладиться.

— Кажется, я пошел к холодильнику.

— О нет, — Даниэль улыбнулась дрожащими губами, — ты все время порывался закрыть входную дверь.

— О да, я вспомнил.

— Ты закрыл ее?

Они говорили тихо, потому что громко не могли. Голоса срывались от страсти на шепот и вообще куда-то пропадали.

— Я закрыл входную дверь, — сказал Марк Роснан.

Даниэль протянула руку и слегка коснулась пальцами его морщинок у глаз. Он накрыл ее ладонь своей. Даниэль убрала свою дрожащую руку и стала подниматься с дивана. Но этого никак нельзя было сделать, не коснувшись телом Марка Роснана.

Он тоже до последнего делал вид, что он тут ни при чем. Но его рука потянулась к ней, и он обхватил Даниэль за талию.

И притянул к себе и уткнулся лицом в ее живот.

Даниэль вскрикнула и обхватила руками его голову. Казалось, никакие силы не заставили бы ее сейчас отпустить от себя этого человека.

Но вот он потихоньку разжал руки, и Даниэль соскользнула по его телу на пол. Теперь она стояла перед Марком Роснаном на коленях.

Он обхватил ее лицо руками и поцеловал так, как никто и никого еще не целовал.

Даниэль закрыла глаза, чтобы не заплакать от нахлынувших на нее чувств. То ли это детство прощалось с ней и не хотело уходить, то ли раскрывала перед ней пути-дороги взрослая жизнь.

Марк Роснан поднял Даниэль на руки и понес в свою спальню на второй этаж.

Да, этот мужчина знал все тайны мира. Но он также знал и такие тайны, которыми никогда бы не поделился со всем остальным миром.

Он мог поделиться этим только с Даниэль.

От одного его поцелуя она могла упасть в обморок, и когда-то она боялась даже мечтать о том, что окажется в его объятиях. Хотя так долго этого ждала.

Теплое утреннее солнце вставало из-за гор. Улицы были тихи и безлюдны. Как обычно начинался новый, незнакомый день.

С этого дня Марк Роснан и Даниэль стали по-настоящему встречаться.

 

4

Итак, мы все выросли, и школу мы наконец-то окончили.

Неприглядная Джуди Ноуз вышла замуж чуть ли не на следующий день после выпускного вечера. Когда там ее еще возьмут куда-либо ведущей моделью, а замуж всегда надо бежать, пока берут.

А вот красавица Лили Найт сказала, что она может выйти замуж в любой момент, как только сама того пожелает. И теперь она будет всю жизнь выбирать себе достойного кандидата, пока однажды вдруг не состарится и не превратится в самую обыкновенную старушку, такую же простую и непримечательную, как миллионы других земных старушек.

На выпускном вечере наши учителя чуть не плакали от счастья, что мы наконец-то выросли и со своими трудностями теперь будем разбираться сами. И на нас больше не придется целыми днями жаловаться нашим родителям.

Выросли наши соседи Барлинги. Представьте, восемь человек детей, и всем теперь надо думать о поисках работы, а не о том, как получше раздразнить окрестных собак.

Люси Надсен так и не похудела, а потому многочисленные планы на свою личность и светлое будущее отложила до лучших времен. Пока же она окончила курсы парикмахеров и устроилась работать в салон красоты, в мужской зал. Видимо, Люси тайно лелеяла надежду встретить тонкого и впечатлительного мужчину своей жизни именно там.

Красавица Лили Найт немного подумала и пошла той же дорогой. Она тоже окончила курсы и тоже устроилась в салон красоты, в мужской зал. Ведь ее красоту надо было где-то всем показывать, а где сделаешь это лучше, чем в мужском зале салона красоты?

Никто из нас так и не стал моделью и, наверное, теперь уже никогда не покорит мир в этом качестве. Детские мечты о жизни разительно отличаются от самой жизни. А потому все наши самонадеянные планы, споткнувшись о реальность, пока остались только планами и на неопределенное время остановились на полпути к воплощению в действительность.

Итак, мы выросли и только теперь поняли, что детство — это была действительно самая счастливая пора в нашей жизни. А теперь на всех нас навалилось много проблем, неразрешимых трудностей и извечный поиск самих себя.

Марк Роснан. Едва ли не с самого детства, когда мир просыпался каждое утро за моим окном и на небе всходило огромное солнце, мне хотелось быть счастливой только лишь от того, что он просто жил, думал, разговаривал и дышал.

Прекрасные детские мечты обычно легко забываются, теряются по дороге и остаются где-то там, далеко позади. И с течением жизни к ним просто не имеет никакого смысла возвращаться, до того эти мечты порой оказываются несущественными, наивными и невыполнимыми. Но это все происходит только в том случае, если вы не отдаете этим мечтам без остатка все свое сердце.

Я придумала себе однажды Марка Роснана и уже ничего не могла с этим поделать.

Прошли годы. Выросли деревья, изменились цветы в саду, и поменяли свои взгляды люди вокруг. Но солнце осталось точно таким же, каким было всегда. И облака, и небо, и смена времен года, и чередование дня и ночи.

И Марк Роснан остался точно таким же, каким был всегда, — загадочным, притягательным и интересным. А мои чувства и мысли стали взрослее, глубже и сильнее.

Так получалось, что я ложилась спать с мыслями о нем и просыпалась с мыслями о нем. Я ела и думала о нем, разговаривала с людьми и думала о нем, и молчала — только лишь о нем одном.

Мне казалось, что за все эти годы он стал моей частью, я ощущала его бесконечным продолжением своей души. И вряд ли сам Марк Роснан хоть немного об этом мог когда-либо узнать.

— Он даже и не подозревает о том, что я тоже существую в этом мире и в этом городе, — сказала я как-то Мине.

— Он для тебя всего лишь этап, — сказала Мина.

— Какой этап? — не поняла я.

— Просто очередной жизненный этап, — сказала Мина, — и ничего больше.

— Ну что ты, — сказала я, — он — нечто большее.

Мина покачала головой и не стала развивать эту тему дальше.

Я прочла много книг и открыла тысячи истин. И слова о том, что человек самодостаточен сам по себе, в какой бы точке мирового бытия он ни находился, были для меня не просто словами. Я пришла к этой сути сама, проведя множество бессонных ночей и встретив в раздумьях не один рассвет.

К тому времени как я выросла, я открыла в себе огромную вселенную. И в этой вселенной было место и истинам, и знаниям, и человеческим эмоциям, и смене природных явлений, и окружающим людям, и нескончаемой любви.

— Все ищут Бога где-то там, за горизонтом, — сказал как-то Марк Роснан нам всем по телевизору, — а он внутри каждого из нас.

И, к тому времени как мы все выросли, мы пришли к этому сами.

 

5

Как-то в самый разгар лета, в одно жаркое воскресенье мама сказала:

— У задней ограды на желтые розы напал вьюнок, а я уже пирог затеяла.

Анна сказала:

— Ну и что?

Мина сказала, что у нее с утра живот болел.

Глава семьи накрыл голову свежей газетой и сказал:

— Но ведь вьюнок напал на твои розы задолго до того, как ты пирог затеяла?

Мама сказала:

— На что ты намекаешь?

Глава семьи сказал, что он ни на что не намекает, но мама все равно обиженно ушла на кухню.

Солнце жарило как ненормальное, когда послушная дочь своих родителей объясняла вьюнку у задней ограды, что ему не следовало нападать на розы посреди недели, а сегодняшнее воскресенье вообще не его день. Но ничего, мы пересадим его за ограду, поближе к реке, и там будет только его, вьюнкова, набережная. Желтые розы в знак благодарности искололи мне руки.

Много еще чего интересного хотела бы я рассказать окружающим меня вещам, предметам и явлениям, пока окончательно не поняла, что за мной кто-то внимательно наблюдает.

— Сегодня же воскресенье, — сказал мне кто-то, — все отдыхают.

— Какой отдых, — сказала я кому-то, — когда вся жизнь — борьба.

— И что, много с кем приходится бороться?

— Это с кем дружить порой не хватает, — сказала я, — а уж с кем бороться найдется всегда.

Он улыбнулся. Я наконец-то разогнула спину и подняла глаза.

Он облокотился о нашу ограду и действительно улыбался. Одной рукой он подпер подбородок.

— В мире такая жара, — сказал он мне, — пойдем лучше купаться.

— В этой заводи? — в ужасе сказала я.

Внучатый племянник Гельхиадихи громко рассмеялся.

— Ага, именно вот в этой заколдованной заводи.

Я молчала и не могла произнести ни звука. Ему хорошо, он не жил тут все эти годы под страшным гнетом осознания пребывания самой настоящей колдуньи вот так запросто, по соседству.

— Ты же видишь, — сказал тем временем племянник Гельхиадихи, — я тут каждый день купаюсь и еще ни в кого не превратился.

Я не стала ему объяснять, что племянники колдуний вообще-то застрахованы от всех напастей, он все равно бы этого не понял. Я просто сказала, что сейчас схожу за купальником и приду к заводи чуть позже.

Дома я поостыла и пожалела о своем опрометчивом обещании. Но делать было нечего, я надела купальник, завернулась в полотенце и осторожно вышла к дороге позади нашего дома.

Племянник Гельхиадихи ждал меня у реки. Он растянул на песке полотенце, сидел на нем и напевал какую-то песенку.

Я спиной чувствовала, что у моей сестры Мины уже не болит живот и она радостно наблюдает за нами из окна. Впрочем, сестра Анна тоже от нее не отставала.

Я осторожно прошла по колючей земле и ступила на мягкий песок у самой реки. Странно, но нам с Миной никогда не приходило в голову, что купаться можно здесь, а не ехать на городской пляж. В своем родном районе мы всегда жили как бы в гостях, часть территории была для нас как запретная зона.

Племянника Гельхиадихи наш народ прозвал просто — доктор Олсен. Я осторожно села на песок рядом с ним и стала изучать его вид сбоку.

Он был действительно симпатичным мужчиной «в возрасте». И если бы не печать «племянника Гельхиадихи», я бы не относилась к нему предвзято и могла сказать, что он действительно интересный человек.

Парни с телестудии как-то брали у него интервью, так что, скажу вам, с внутренним миром у доктора Олсена тоже было все в порядке. Он много путешествовал и увлекался самыми разнообразными вещами.

Этот человек любил менять свою жизнь каждую секунду, и лишь профессия врача для него была неприкосновенна. Он открыл в ней то, что было в самой сути этой профессии, и уже не мог отказаться от этого знания.

Когда же мы с ним заговорили, я поразилась, насколько с этим человеком легко разговаривать. А мне всегда было трудно общаться с новыми людьми. Мне всегда надо долго приспосабливаться к богатому внутреннему миру другого человека и при этом не расплескать собственный внутренний мир или, не дай бог, быть кем-то не так понятой. Такие вещи я плохо переносила.

Мои претензии к окружающему миру были очень велики, у меня всегда были большие требования к реальной жизни и к реальным людям. Они были несоизмеримы ни с этой жизнью, ни с этими людьми.

Реальные люди всегда меня мало привлекали, меня больше интересовал вымысел. И мне всегда трудно отрываться от своих фантазий и возвращаться в наш реальный мир, и потому большей частью я с удивлением разговариваю с людьми, что-то толкующими мне о какой-то ерунде.

Но племянник Гельхиадихи заинтересовал меня с самых первых слов.

— Есть люди, которые обожают одиночество и могут годами жить одни, и им никто не нужен, — сказал он мне. — Есть люди, которые жить не могут без общества и просто погибают от одиночества. Ты же из тех людей, которым в этой жизни нужен только один человек, ты растворишься в этом человеке без остатка, но только так ты обретешь саму себя.

Я стала рассматривать племянника Гельхиадихи с неподдельным интересом. И в течение долгих следующих мгновений терпеливо приходила в себя и перестраивалась от ожидаемой общепринятой болтовни о простых материальных ценностях к неожиданно глубокому разговору по душам.

— Но только ты ждешь кого-то нереального и идеального, — сказал мне племянник Гельхиадихи, — человека, который понимал бы тебя с первого слова и с первого взгляда.

— Все реально, — сказала я, — всю жизнь мыть полы во дворце — и однажды войти в него королевой.

И мы с доктором Олсеном внимательно посмотрели друг на друга.

— Надо только уметь ждать, — сказала я.

Доктор Олсен кивнул.

— Может, в чем-то ты и права. Мне тоже иногда кажется, что вот-вот осуществятся абсолютно все мои желания. Но большей частью я исполняю их сам.

— Мужчинам легче. В этой жизни мужчины всегда на первых ролях, и они все решают сами.

— Зато женщины терпеливее, — сказал доктор Олсен. — Они могут ждать столь долго, что однажды все их мечты исполняются.

И мы с ним понимающе улыбнулись друг другу. Вот такой произошел между нами неожиданно занимательный разговор.

А солнце тем временем уже до такой степени прожарило нам спины, что мне стало абсолютно все равно, в Гельхиадихину я сейчас полезу заводь или в какую-нибудь другую, но мне надо было сейчас как-то охладиться. И от наших неожиданных откровенностей, и от этой всепроникающей жары.

Но как только мы с доктором Олсеном ступили в реку, я тут же напоролась на что-то острое и вскрикнула от неожиданности.

— Кажется, я порезалась о речную ракушку.

— Черт возьми, но кто накидал тут речных ракушек?! — вскричал доктор Олсен.

Он помог мне выйти на берег, и мы с ним стали дружно рассматривать мою ногу. Из раны полила кровь.

— Да, действительно, все очень серьезно, — сказал доктор Олсен, — надо обработать рану.

Я прекрасно могла ковылять сама, но он завернул меня в полотенце, подхватил на руки и куда-то понес. Я и слова вымолвить не успела, но, когда увидела, куда именно он меня поволок, громко запротестовала.

— Нет, только не туда, у меня в доме тоже есть бинт и зеленка! — кричала я.

— Я доктор, мне виднее, куда тебя нести.

Я спиной чувствовала, что Мина и Анна у своих наблюдательных пунктов еле живы от ужаса. Но вряд ли они представляли, каково мне, ведь внучатый племянник Гельхиадихи как ни в чем не бывало нес меня в дом к самой Гельхиадихе.

Сопротивляться было бесполезно, мне пришлось смириться с ситуацией. Доктор Олсен открыл ногой дверь и занес меня в дом.

В доме было темно и страшно, я затаила дыхание и прислушалась. Какие-то странные звуки наполняли дом снизу доверху, от страха я даже не сразу смогла определить, что это был всего-навсего включенный на полную громкость телевизор.

После столь яркого солнца глаза мои, тем не менее, быстро привыкли к темноте. Видимо, их подстегивал стресс данной ситуации.

И я увидела перед телевизором Гельхиадиху, которая преспокойно услаждала старческий слух последними мировыми новостями. От такой милой картины мне захотелось так же просто и мило хлопнуться в затяжной обморок, да доктор Олсен крепко держал меня в руках.

И тут Гельхиадиха нас заприметила. Она сделала потише звук телевизора, а я в знак приветствия бессильно кивнула ей головой.

— Мне уже сто лет. И на этот раз я что-то задержалась, — сказала Гельхиадиха.

— Что?! — в ужасе сказала я.

— Бабушка верит в реинкарнацию, — просто объяснил доктор Олсен.

И представьте, в такой весьма неожиданной ситуации я еще успела от души умилиться, что он называл Гельхиадиху просто и со вкусом — бабушкой. Вот уж не думала и не ожидала испытывать в такой момент какие-то положительные и жизнеутверждающие эмоции.

Короче, не успела я ничего толком сообразить и насладиться переживаниями, а он уже понес меня на второй этаж. На втором этаже, то есть в своей комнате доктор Олсен усадил меня на большую кровать, а потом принес из ванной аптечку, обработал и перевязал мою рану.

Но я к тому моменту была уже в таких разнообразных и противоречивых чувствах, что никакой боли давно не чувствовала.

— Что там за истории у вас в городе рассказывают про мою бабушку? — спросил меня доктор Олсен.

— Ну… — Я задумалась. — О том, что каждые сто лет просыпается вулкан. — И я надолго замолчала.

— А дальше? — с интересом спросил он.

— И о том, что выживает только ваша бабушка.

Доктор Олсен от души расхохотался.

— Ну вы же все прекрасно знаете, что это неправда, — сказал он.

— Знаем, — вздохнула я, — и что великаны не ночуют на покрывале наших лесов, и что на вершине вулкана нельзя увидеть их огромные следы.

— Ну а это еще надо проверить, — сказал доктор Олсен.

 

6

Марк Роснан и Даниэль. Они начинали свою историю с чистого листа и делали новые шаги навстречу друг другу.

Даниэль ожила и похорошела. Она вновь обрела себя и смысл своего существования. Марк Роснан носил Даниэль на руках и готовил ей горячие завтраки.

— Однажды откроется дверь, и войдет в эту дверь принцесса, — сказал Марк Роснан.

— Женишься на принцессе, сделаешь ее домохозяйкой и будешь ругаться с ней как с самой обыкновенной женой, — сказала Даниэль.

— О нет, у нас все будет по-другому! — сказал Марк Роснан.

— Ты знаешь об этом мире гораздо больше меня, — сказала Даниэль, — я мало что нового могу тебе сказать.

— Счастье не в том, получаешь ты от человека какую-то информацию или нет, — сказал Марк Роснан, — любой информацией и так заполнен весь мир. Счастье в том, что ты просто хочешь быть рядом с этим человеком. И все.

Город неадекватно реагировал на отношения Марка Роснана и Даниэль. Женская половина города привыкла считать Марка Роснана своим достоянием и теперь плохо спала по ночам.

Но все равно все прекрасно понимали, что если два человека не могут быть друг без друга, то они, разумеется, должны быть вместе.

А еще город был в шоке от того, что Марк Роснан перестал писать. Всем казалось это шуткой. Все были уверены, что Марк Роснан просто припрятал свои романы, которые он должен был преданно написать за время отсутствия, и вот-вот все вновь смогут насладиться его интересными мыслями.

Но этого не происходило. По городу поползли слухи, что Марк Роснан за время отсутствия действительно не написал ни строчки. Город плохо представлял, как такое может быть.

Мало того что Марк Роснан и сам не мог прожить ни дня без своих рукописей, он еще был в ответе перед своими читателями. Это было выше общественного понимания.

А Марк Роснан действительно не написал за это время ни одного романа. Нет, он так же вставал рано утром, выкуривал сигарету, открывал ноутбук, читал свои записи, но его работа стояла на месте и не продвигалась ни на шаг.

— Почему ты не пишешь? — осторожно спросила его Даниэль.

Марк Роснан задумался.

— Я не знаю. Может, я просто сильно устал. Я устал месяцами обдумывать сюжетные линии и характеры героев. Устал вставать, не помня самого себя, посреди ночи, чтобы записать какую-нибудь приснившуюся идеальную фразу, потому что утром эта фраза растает как сон и туман. Ты знаешь, что самые ценные мысли приходят на ум, когда у тебя нет никакой возможности их записать? Или когда ты куда-то должен срочно ехать, и не можешь остановиться и выпустить руль из рук, и думаешь, что вот-вот минут через пять у тебя будет возможность остановиться и ты все запомнишь. Но по каким-то странным законам ты забываешь все напрочь. И потом это гнетет тебя весь оставшийся день, если не целую неделю. Или ты уже почти заснул и не поймешь, снится тебе все это или не снится, и ты видишь, что ты встал и все записал. Но потом понимаешь, что тебе все это приснилось, и ты ничего не записал, и ты опять забыл все те мысли, от которых тебя бросило в жар. И это чувство нереализованности, оно тяжелее всего. Тяжелее того, что тебе не нужны все мирские радости и заботы, что ты не понимаешь бытовых проблем окружающих людей, не приходишь в восторг от того, что твои соседи поделились с тобой новым рецептом выпекания домашнего пирога. Не идешь вечером в какой-нибудь клуб для поддержания радости существования крепким напитком, потому что твоя радость и смысл твоего существования и так постоянно с тобой, это твое творчество, от которого ты уже так смертельно устал. И когда тебя, как огромные осьминоги, опутывают твои произведения и тебе кажется, что, написав один роман, ты сможешь выпутаться и хоть немного вздохнуть, тебя уже незаметно опутал другой роман или даже несколько. И тебе уже никуда не деться, а придется начинать всю эту историю с постоянным записыванием бесконечных мыслей заново, и этому не будет никакого конца, и ты уже не видишь никакой другой жизни, кроме этой. А ведь это не так. Другая жизнь тоже есть, она давно манит тебя и ждет за окном. Но у тебя даже нет времени подойти к этому окну.

— Но это была твоя жизнь, — сказала Даниэль, — ты не мог без этого жить.

— А я и сейчас не могу без этого жить.

— Это как?

— Я не чувствую, что не пишу. Каждую секунду мне кажется, что в следующую секунду я начну что-то писать.

— Может, встретив меня, ты стал писать историю своей жизни и перестал писать истории на бумаге?

— Когда пишешь прозу, в любом случае пишешь историю своей жизни. Но, наверное, наша история действительно стала значить для меня гораздо больше, чем все эти истории на бумаге.

— Но писать — это твое предназначение.

— Значит, можно прекрасно жить и без предназначения, — сказал Марк Роснан.

— Да, но так можно жить тем людям, которые не нашли своего предназначения. А ты его нашел.

— Я думаю, когда наши отношения обрастут банальностями, я смогу снова писать.

— Но мы же не хотим, чтобы наши отношения обрастали банальностями? — улыбнулась Даниэль.

— О да, я знаю, — сказал Марк Роснан, — в том-то и суть.

 

7

К середине лета мы с Миной уже частенько посещали пляж у заколдованной заводи Гельхиадихи. И даже, не поверите, совершенно спокойно купались в этой заводи.

Соседи Барлинги наблюдали за нами со второго этажа своего дома. Они терпеливо ждали того светлого часа, когда над нашими с Миной головами разразятся молнии небесные за такое непочтение к городским страхам и реликвиям.

— Мне кажется, что Гельхиадиха и сама все эти годы поддерживала миф о том, что она колдунья, — сказала я Мине.

— Но зачем ей это было нужно? — спросила Мина.

— Видимо, она тоже любит одиночество.

— Гельхиадиха любит одиночество? Не смеши меня. И что она делала с этим своим любимым одиночеством все эти годы?

— Просто наслаждалась жизнью.

— Как можно наслаждаться жизнью, не будучи окруженным близкими людьми?

— Не всех в этом мире окружают близкие люди. А что ты скажешь о душевном одиночестве человека, находящегося в окружении своих многочисленных суетливых родственников?

Мина недоверчиво покосилась на меня.

— Да, конечно, можно быть одиноким и в толпе, — сказала она, — но зачем идти на одиночество сознательно?

Я не стала выкладывать ей все то, что было у меня в голове. Ее не всегда устраивали мои мысли. В отличие от меня она тверже стояла ногами на земле, не творила себе идеалы и не понимала, как все годы жизни можно быть привязанной к одному человеку однажды и навсегда.

Есть люди, внутренняя жизнь которых идет совсем в другом направлении, чем их внешняя жизнь. И никто из окружающих даже и не догадывается о том, как тяжело таким людям жить.

Так и в моей жизни, внутри меня всегда кипел вулкан историй, происшествий и событий, а внешне — была тишь да благодать. Но придумать нечто особенное, что перевернуло бы мою жизнь с ног на голову, я пока не могла.

Итак, время шло, а моя жизнь не обрастала глобальными переменами. Но все равно каждый новый день сокровища вселенной преданно лежали у моих ног, я это ясно чувствовала. И в любой момент я могла протянуть руку и прикоснуться к тайнам тайн и загадкам загадок, и быть на пороге любого ответа и открытия.

Хотеть чего-то иного — удел всех людей на этой земле. Каждый человек мечтает сам написать свою судьбу. Всю жизнь человек старается не сойти с ума, вышивает крестиком, снимает фильмы, строит дома, пишет книги, пытается учить других людей. А по сути — каждый пытается открыть в себе самого себя.

Но это в глобальном смысле. А что делать, если и в мелочах ничего не удается? Вы не замечали, почему обычно все происходит совсем не так, как было задумано с самого начала?

Почему, например, идешь куда-то в гости, надеешься славно провести время, а получается наоборот. Вечер проходит неудачно, а потом еще всю неделю жалеешь, что вообще вышел на улицу.

Или рассказываешь что-то человеку, который тебя якобы понимает. А потом хватаешься за голову: зачем ты ему все это рассказал?

Или вообще, кто-то тебе кажется прямо-таки кладезем благородства… Ну дальше лучше вообще не продолжать.

Флибустьер в душе мечтает стать фермером. А фермер спит и видит себя вольным флибустьером. Всем всегда хочется быть в другом месте, а не там, где они находятся сейчас.

И все люди делают вид, что где-то в других местах их ждут какие-нибудь ужасно умные дела. А там, где люди находятся в настоящий момент, они находятся ненадолго, понарошку и как бы на черновик.

Я много думала о своих писателях и хирургах. Но чем больше я о них думала, тем больше ничего не понимала.

Пока я точно осознавала только одно: все люди в мире живут как живется, не задумываясь о неизбежном.

Об этом думают только писатели. И только хирурги держат это неизбежное в своих руках.

С доктором Олсеном мы иногда встречались у реки возле бывшей заколдованной заводи и вели умные разговоры.

— Не живи мечтами, — сказал мне как-то доктор Олсен, — живи настоящим. Попытайся сама управлять вселенной.

— Но вселенная создана не мною, — сказала я. — Как же я могу ею управлять?

— А ты попробуй, — сказал доктор Олсен. — Если по-другому взглянуть на этот мир, увидишь много того, чего еще не видела. Неинтересных людей нет, каждый человек по-своему своеобразен. И скучных событий тоже нет, в каждом скучном событии нужно увидеть рациональное зерно. И ненужных природных явлений тоже не существует. Разрушение во имя созидания, расставания ради новых встреч, нежелательные перемены в жизни к новым более интересным событиям.

Я с восторгом смотрела на доктора Олсена и трепетно внимала его речам. Я всегда обожала такие речи, когда кажется, что вот только руку протяни, и твоя жизнь изменится в ту сторону, в которую ты желаешь ее переменить.

— Внутри каждого из нас вертится вселенная, — сказал доктор Олсен, — связь времен, смена поколений, загадки всех цивилизаций, все это не просто так существует в абсолютно каждом из нас.

— Ну спасибо, утешили, — сказала я. — А теперь докажите на собственном примере, как ваша жизнь вдруг может перемениться в ту сторону, в которую вы хотите ее переменить.

Доктор Олсен улыбнулся.

— Скоро закончится лето, и я уеду в свой город. И я уеду не один.

— Ну конечно, — сказала я, — вы увезете с собой свою ненаглядную бабушку.

— Э нет, — сказал задумчиво доктор Олсен, — я чувствую, со мной что-то еще произойдет.

Я только искоса оглядела его на предмет, нет ли у него сегодня температуры. Но доктор Олсен выглядел вполне бодрым и жизнерадостным. И я не стала вдаваться в дальнейшие подробности скорого изменения его жизни.

Раз внучатый племянник колдуньи говорит, что с ним что-то непременно должно произойти, значит, так тому и быть.

 

Часть четвертая

 

1

К концу лета наша Анна в очередной раз засобиралась замуж.

— Как тяжела свобода, когда ее не с кем разделить, — сказала она нам с Миной.

— Ты бы хоть что-то новенькое сочинила, — сказали ей мы, — а то эти речи мы уже слышали.

— Все истины лежат на поверхности, — сказала Анна, — человеку даже незачем что-то сочинять.

— Да что ты говоришь, — сказали мы с Миной, — какие свежие мысли!

Как-то я встретила Люси Надсен в центре города.

— Ты представляешь, — вскричала на весь центр города Люси Надсен, — Марк Роснан стал обыкновенным человеком!

— Ну и что? — спросила я.

Люси Надсен даже опешила.

— Но это же трагедия! — Она развела руками.

— Трагедия — быть человеком? — уточнила я.

— Быть обыкновенным человеком — трагедия для Марка Роснана, — сказала Люси Надсен.

— Хорошо, уговорила, я обдумаю эти твои мудрые мысли сегодня перед сном, — сказала я и пошла своей дорогой.

Люси Надсен еще долго стояла посреди улицы и задумчиво смотрела мне вслед. Я не поддержала ее мнения о трагедии, для Люси это было неумно и непонятно. И она теперь и сама не знала, как к этому относиться.

Марк Роснан и Даниэль жили в своем собственном замкнутом мире. Но мало кто из окружающих людей подозревал, что проблемы уже начинают потихоньку стучаться в их плотно запертую дверь.

Так получилось, что с некоего неопределенного времени Даниэль была в растерянных чувствах. Она была рядом с богом, спустившимся с небес, но что-то было не так в этой прекрасной картине мира.

Бог кашлял по ночам, пил слишком крепкий кофе, полюбил смотреть по телевизору футбол и новости, готовил божественные обеды, но он совсем не писал свою прозу.

А еще к концу лета на нашей телестудии собрались снимать очередное шоу. В студию были приглашены Марк Роснан и доктор Олсен.

Все понимали, что эти люди, каждый по-своему, интересны. Но не все понимали, как ведущий найдет общие точки в разговоре с этими двумя людьми.

И вот в один прекрасный вечер мы все с подозрением собрались около телевизора.

Ведущий шоу хорошо выглядел и тщательно подготовился к такой ответственной передаче. Ведь он собирался весь вечер блистать остроумием, затмить своих гостей и тактично намекнуть всем и вся, что вообще-то самый интересный человек на этой планете, разумеется, он сам.

Ведущий шоу, сверкая улыбкой, сказал, что представлять гостей не имеет смысла, так как их все и так знают, но он все же их представит. Так вот, это известный на весь мир писатель Марк Роснан и теперь известный у нас в городе доктор Олсен.

Ведущий сказал, что эти двое людей — представители таких очень разных профессий, что он даже не знает, какую бы он мог провести параллель между этими людьми. Потом, немного подумав, ведущий сказал, что вообще-то он подозревает, что между профессиями писателя и хирурга существует какая-то связь, но только он пока не определил, что это за связь.

Марк Роснан и доктор Олсен вышли на сцену и сели по правую и левую руку от ведущего. Зрители в зале приготовились к интересному разговору.

Даниэль сидела в первом ряду на стороне Марка Роснана. Она пристально смотрела на Марка Роснана и подозрительно на доктора Олсена.

Самым интересным человеком на земле для нее был Марк Роснан, даже несмотря на затянувшийся творческий перерыв. И вряд ли его мог затмить какой-то приезжий хирург.

Ведущим подобных шоу обычно несвойственны вежливость и чувство такта, а потому ведущий с ходу набросился на Марка Роснана.

— Почему вы больше ничего не пишете? Почему вы не написали ничего за последние два года? Вы думаете, что это все? Крах? Поражение? Вы больше никогда и ничего не напишете?

Зрительный зал трагически ахнул.

Марк Роснан привык быть честным с людьми. А потому он вздохнул и сказал:

— Не знаю.

— Как это — «не знаю», как это — «не знаю»?! — воскликнул ведущий. — А ответственность перед читателями?

— Пока ничего не могу поделать, — сказал Марк Роснан.

Даниэль возмущенно показала Марку Роснану глазами, что не надо было сюда сегодня приходить. Марк Роснан показал Даниэль глазами, что все в полном порядке.

— Но это же безответственно, — вдохновенно продолжал ведущий.

Кажется, ему удастся сегодня устроить большой скандал.

Как ни странно, выручил Марка Роснана доктор Олсен.

— Может, у человека — отпуск, — сказал доктор Олсен.

Вся студия удивленно посмотрела на него.

— Может же быть у человека, в конце концов, отпуск, — сказал доктор Олсен, — если он писал столько лет без перерыва? В жизни все сбалансировано, вы представьте, что вы годами живете только работой и никогда не меняете свой образ жизни.

— Но писать прозу, это не работа, — возразил ему ведущий.

— А что это? — спросил доктор Олсен.

— Писать прозу — это страсть! — с энтузиазмом пояснил ведущий.

— А-а, ну тогда тем более, — спокойно сказал доктор Олсен.

— Что — тем более? — не понял ведущий, но чутко уловил подвох.

— Любая страсть может погаснуть. Или временно, или навсегда.

— Да, но только не писательская страсть!

— А что вы знаете о писательской страсти? — спросил доктор Олсен.

— Я знаю, что обычно все писатели не могут прожить без своего творчества ни дня, — сказал ведущий.

— В этой жизни ни за что нельзя ручаться, — сказал доктор Олсен.

Ведущий шоу подумал, что зря он сегодня пригласил сюда этого хирурга. Студия посмотрела на доктора Олсена более заинтересованно.

— И он что, больше никогда ничего не напишет? — с ужасом спросил ведущий у доктора Олсена.

— Ну почему же, — спокойно сказал доктор Олсен, — конечно, напишет, и даже еще больше и лучше того, что он написал до этого.

Ведущий шоу и гости в студии облегченно вздохнули. Ну раз доктор сказал, что Марк Роснан еще напишет, и даже больше и лучше, то можно больше не волноваться.

Марк Роснан с интересом наблюдал за происходящим.

— Да, но я хотел бы, как обычно, задать ему любимые всеми нами вопросы о творчестве, о писательстве, — сказал ведущий.

— Так задавайте, — спокойно сказал ведущему доктор Олсен, — если у него сейчас творческий перерыв, то это совсем не значит, что он ни черта не помнит, как пишется проза.

— Да, действительно, — сказал ведущий.

В зале заколыхался смех. Ведущий посмотрел на Марка Роснана.

Марк Роснан откинулся на спинку кресла и слегка прищурился. Да, этот мужчина все так же таил в себе некую тайну, и никто не мог у него этого отнять.

Ведущий шоу вплотную занялся Марком Роснаном.

— Как вы думаете, вы еще когда-нибудь будете писать?

— Непременно, — сказал Марк Роснан.

— Когда?

— Совсем скоро.

— Совсем скоро! — повторил, повернувшись к зрительному залу, ведущий.

Зрительный зал горячо зааплодировал.

— И о чем будет ваш новый роман? — спросил ведущий Марка Роснана.

Марка Роснана разобрал смех, но он сдержался.

— Этого не знает даже Господь Бог.

Гостей студии тоже потихоньку разобрал смех. Действительно, откуда писатель, переставший писать, мог об этом знать.

Ведущий почесал в затылке. Да, действительно, о каких любимых всеми зрителями вопросах о творчестве и писательстве могла идти речь, если писатель неожиданно для всех перестал писать, и теперь никому не известно, когда он вновь соберется это делать.

И ведущий попытался перестроиться.

— Чем же все-таки ваши профессии отличаются друг от друга? — дружески спросил он Марка Роснана и доктора Олсена.

Марк Роснан и доктор Олсен вежливо предоставили друг другу первенство ответа. То есть они дружно промолчали.

— Вы когда-то говорили, что есть профессии, которым посвящаешь только свой рабочий день, а есть профессии, которым посвящаешь жизнь, — напомнил Марку Роснану ведущий.

— Теперь я вижу, что хирурги тоже посвящают своей профессии всю свою жизнь, — сказал Марк Роснан.

Ведущий кивнул.

— А вы что скажете? — спросил он у доктора Олсена.

— Даже не знаю. Думаю, профессия врача ничем не отличается от любой другой профессии. Артист выходит на сцену и играет придуманные чувства, оставляя истинные эмоции и проблемы за кулисами. Люди пришли на шоу. Они заплатили за зрелище, и они хотят увидеть профессионализм.

— Но дело ведь не только в профессионализме, — сказал ведущий.

— Нет, конечно, — сказал доктор Олсен, — в любую профессию непременно приходится вкладывать всю свою душу.

— Может, вы устали вкладывать в свою профессию душу? — сочувствующе обернулся ведущий к Марку Роснану.

Марк Роснан улыбнулся.

— Может быть.

— Нет-нет, — запротестовал доктор Олсен, — мы же договорились, что человек просто взял небольшой отпуск.

В студии засмеялись.

— Ничего себе — небольшой отпуск, — возмутился ведущий, — мы уже год сидим без его романов!

— Ну почитайте пока какие-нибудь другие романы, — предложил доктор Олсен.

Ведущий едва ли не оскорбился. Еще никто не мог заменить городу Марка Роснана.

— Так чем же еще отличаются ваши профессии? — спросил ведущий у Марка Роснана.

— Я могу сказать только, что писатель может сидеть дома и сам сочинять свой мир, в котором он живет, — сказал Марк Роснан, — и ему даже необязательно выходить на улицу.

Ведущему пришлось повернуться к доктору Олсену для продолжения захватывающей темы беседы, хотя он и был еще немного обижен.

— А хирург? — спросил ведущий.

— А хирург должен постоянно быть в эпицентре всех событий, на дне океана, в кратере вулкана, — сказал доктор Олсен. — Хирург должен весь этот мир потрогать своими собственными руками.

В студии раздались аплодисменты. Публика с умилением взирала то на одного, то на другого гостя студии и была рада любым их ответам.

Ведущий шоу восторженно сказал, что все это очень интересно, славно и замечательно. И что он тоже рад, что у него такая нужная людям профессия — ведущий телевизионных шоу.

Марк Роснан посмотрел в ряды публики и нашел глазами Даниэль. И он увидел, что Даниэль внимательно смотрит на доктора Олсена. И что доктор Олсен тоже остановил свой взгляд на Даниэль.

Как сказала после шоу моя сестра Мина:

— На примере доктора Олсена все в городе увидели, что Марк Роснан — не единственный интересный человек в нашей галактике.

 

2

К своей любви и к своему счастью надо идти осторожно. Шаг за шагом. Год за годом. Только так познается вся сладость, вся горечь и вся суть любви.

Никто не может получить в жизни все сразу и просто так. Жизнь не даст вам расслабиться ни на секунду. Так что готовьтесь наблюдать за собственной судьбой, как за удивительной и загадочной книгой, которой, пока мы живы, никогда не будет конца.

На следующий день после шоу доктор Олсен рассказывал какой-то старушке, что с ее суставами все в полном порядке, а если она будет принимать такие-то лекарства, все будет вообще великолепно, когда в боковое окно кабинета он увидел входящую в больницу Даниэль.

У доктора Олсена был тяжелый день, две смены и масса пациентов. Но он знал, что этот день еще не окончен.

Даниэль вошла в кабинет доктора Олсена и увидела, что он ей ничуть не удивился.

— Добрый день, — сказала Даниэль.

— Добрый день, — сказал ей доктор Олсен.

— У меня болит нога, — сказала Даниэль.

— О, тогда присядьте на стул.

Даниэль подошла к стулу и села. На ней была ее любимая короткая джинсовая юбка и цветастая майка. Она вытянула правую ногу.

— Какая нога болит? — спросил доктор Олсен.

— Правая.

Даниэль внимательно разглядывала доктора Олсена.

— Где именно болит? — сказал он.

Даниэль подумала.

— Колено.

— Рассказывайте подробнее. — Доктор Олсен тоже внимательно смотрел на Даниэль.

Даниэль надолго задумалась.

— Как это подробнее? — спросила она.

— В какое время суток сильнее болит, каков характер болей?

— Болит всегда. И утром, и вечером.

— А днем?

— И днем.

— Боль стреляющая или ноющая?

— Да, — сказала Даниэль.

Доктор Олсен улыбнулся и стал что-то писать в карточке.

— Вы что, даже трогать мое колено не будете? — сказала Даниэль.

— Нет, я уже и так все понял.

— И что вы поняли? — с подозрением спросила Даниэль.

Доктор Олсен помолчал.

— А как вы спите? — в свою очередь задал он вопрос.

— Что?

— Спите вы как? — повторил доктор Олсен.

Даниэль задумалась.

— У меня бессонница.

— Ну с этого и надо было начинать, — сказал доктор Олсен.

— И что это значит?

— У вас что-то произошло. И боль души стала искать физический выход.

Даниэль смотрела на него во все глаза.

— Вы это только что придумали? — сказала Даниэль.

Доктор Олсен улыбнулся.

— Нет, — сказал он, — все старо как мир.

— В организме все так взаимосвязано?

— Во всей природе все взаимосвязано.

— И что же мне теперь делать?

— Вам нужно что-то поменять.

— Что поменять?

— Попробуйте отвлечься, — сказал доктор Олсен, — от всего отвлечься, от ваших мыслей последнего времени, от всего, что вас тревожило, от планов и неисполненных надежд. Попробуйте на время побыть совершенно другим человеком и попытаться оценить, а нужно ли вам все то, что вас так волновало на протяжении последнего времени. Может, все это не столь важно? Может, в этом мире полно других занимательных дел, идей и ценностей? Может, эта жизнь не ограничивается только тем, что вы однажды себе придумали? Может, все это всего лишь эфир и мираж? И вся ваша боль не стоит той боли, которую вы испытываете?

Даниэль опешила. Потом она пришла в себя и сказала:

— Ну знаете ли.

Она встала со стула и вышла из кабинета доктора Олсена.

Но идти домой, да и вообще куда бы то ни было она сейчас не могла. Даниэль растерянно села на скамейку около больницы.

Доктор Олсен видел ее в окно кабинета, когда собирался тоже уходить.

Доктор Олсен вышел на улицу. Он подошел к скамейке и сел рядом с Даниэль.

Прямо перед ними, но на неприлично далеком расстоянии большое розовое солнце в скором времени собиралось закатиться за темные горы.

— Вы мне не выписали лекарства, — сказала Даниэль скорее самой себе.

— Хочешь нарисовать ваш вулкан вблизи? — сказал ей доктор Олсен.

Даниэль повернулась в его сторону.

— Что? Откуда вы знаете, что я рисую?

— Завтра выходной, — сказал доктор Олсен, — я записан в группу туристов, которую рано утром отвезут прямо к подножию вулкана. — Он помолчал. — И я зову тебя с собой.

— Ну знаете ли, — сказала Даниэль.

Она встала со скамейки и ушла. Доктор Олсен улыбнулся и еще долго смотрел вслед Даниэль.

Через некоторое время солнце все-таки закатилось за горы.

На следующий день, в субботу, водитель небольшого автобуса, который должен был отвезти очередную группу туристов к подножию спящего вулкана, нетерпеливо спрашивал доктора Олсена:

— Ну когда же?

А доктор Олсен спокойно отвечал ему:

— Еще минут пять, не больше, — когда к автобусу подошла Даниэль.

На ней были джинсы и легкий свитер. Волосы разбросаны по плечам.

Доктор Олсен улыбнулся и сказал:

— Привет.

— Привет, — сказала ему Даниэль.

— Я знал, что ты вот-вот подойдешь, — сказал ей доктор Олсен.

— Он всех нас тоже в этом убедил, — сказал водитель и отправился заводить автобус.

Доктор Олсен взял у Даниэль планшет для рисования, подал ей руку и помог сесть в автобус. Даниэль прошла в конец салона и выбрала кресло у окна.

Она прижалась лбом к прохладному стеклу. Через некоторое время она почувствовала, что он сел рядом.

— Ты взяла краски и кисти? — спросил доктор Олсен.

— А вы как думаете?

Доктор Олсен улыбнулся.

Туристический автобус мягко тронулся и медленно поехал по городу. Спустя некоторое время он достиг моста, переехал через реку в утреннем тумане и спустя несколько минут оказался за городом.

По дороге в горы автобус мягко приседал на ухабах, в окна заглядывали вековые ели, а на поворотах Даниэль и доктора Олсена неудержимо валило на соседское место. И, в конце концов, они даже перестали смущаться и пустили все на самотек.

В тот же день, в субботу, ближе к обеду мы с Миной стояли в нашем семейном фотоателье. И наши родители внушали нам, что наш семейный бизнес не так уж и плох и что это, очень может быть, в чем-то даже немного творческая профессия, когда в фотомастерскую вошла Люси Надсен с невысказанной тайной на устах.

— Тебя как сфотографировать, в профиль или анфас? — стали спрашивать ее мы с Миной. — Как ты лучше всего получаешься?

На что Люси Надсен, даже без трагических предисловий, поведала нам, что племянник Гельхиадихи сегодня рано утром отправился зачем-то взглянуть на наш вулкан и для чего-то прихватил с собой нашу Даниэль.

Через пару часов автобус поднялся к подножию вулкана. Туристы вытащили из автобуса бесчисленные вещи и остались весьма довольны тем, что они и на эдакую вершину смогли притащить с собой такое количество прекрасной ерунды.

Инструктор тут же стал рассказывать, на какое расстояние и куда можно подходить, а куда лезть не рекомендуется. Потом все разбрелись по небольшим домикам, которые стояли на каменистой поляне. Те, кто не захотел останавливаться в домиках, стали разбивать свои палатки.

Доктор Олсен поставил две палатки вдалеке от остального народа. Даниэль установила планшет для рисования и накрыла прямо на камне небольшой стол.

— Я приглашаю вас на завтрак, — сказала она доктору Олсену.

Он улыбнулся.

— Так и быть, леди, я принимаю ваше приглашение. Только давай сначала съедим бутерброды, которые приготовила мне в дорогу моя бабушка, а то они быстрее испортятся, чем твои консервы, а она так старалась.

— Что? Ваша бабушка приготовила вам в дорогу бутерброды?

— Ну да, — кивнул доктор Олсен. — А ты тоже боишься мою бабушку? — как ни в чем не бывало спросил он.

— Нет, что вы, я вовсе не боюсь вашей бабушки, — сказала Даниэль, но все-таки подождала, пока доктор Олсен первым откусит от своего бутерброда.

Хрустальный горный воздух заполнял все видимое и невидимое пространство. Доисторические горы величественно жили со всех сторон. Древние деревья важно думали о чем-то своем.

Огромное утреннее солнце снисходительно смотрело, как доктор Олсен и Даниэль осторожно ели бутерброды Гельхиадихи.

— Какая здесь красота, — сказала Даниэль.

— Здесь все по-другому, — сказал доктор Олсен, — здесь другое измерение, другие законы. Тут время течет медленнее, и никуда не нужно торопиться. В таких местах обычно останавливается Бог, когда спускается на землю по своим делам.

Даниэль улыбнулась и внимательно посмотрела на доктора Олсена. Как будто только теперь обратила внимание на человека, с которым она вдруг полезла на эдакую вершину.

Отросшая челка, смешливые глаза, мужественное лицо и какой-то несерьезный шарф на шее. Видно было, что этот человек любил искушать судьбу.

Чуть позже инструктор стал собирать желающих подняться к кратеру вулкана.

— Спасибо, но мы чуть позже пойдем туда сами, — сказал доктор Олсен.

— Будьте осторожнее, — сказал инструктор, — эта природа редко видит людей, она привыкла принадлежать самой себе.

— Это мы поняли, как только поднялись сюда, — сказал доктор Олсен.

Доктор Олсен все время был рядом с Даниэль. Но в то же время он ничем не нарушал ее свободу.

Даниэль сделала много набросков. Облака над горами, синяя река, исчезающая среди лесов, шаги великанов на каменистой поляне. Часть города где-то далеко внизу, валуны камней. И ее случайный спутник, внимательно изучающий кусок какой-то древней породы.

Даниэль забыла о городе, о людях, которые в нем остались, и о себе. Даниэль забыла о книгах и фильмах, которые любила. Она была в новом измерении и пространстве.

Она поднялась сюда, чтобы подумать обо всем на свете. О своих тревогах и мечтах, о том, что в ее жизни уже сбылось или еще только сбудется. О том, что ее тревожило, не давало спать по ночам и томило душу.

Но только здесь и сейчас Даниэль почему-то абсолютно не хотела обо всем этом думать.

Тут все было по-другому. Не так, как привык ощущать человек. Тут не нужно было думать о карьере и социальном статусе. Не надо было судорожно следить за модой или последними достижениями техники.

Не нужны были зонты от дождя и кремы от загара. Не нужна была крыша над головой и мягкий диван перед телевизором. Да и сам телевизор тоже был не нужен.

Здесь весь мир заполняло огромное солнце. И горы помнили вековую связь времен. И казались ближе соседние галактики и другие измерения.

Здесь человек начинал смутно чувствовать свое иное предназначение, да только так и не успевал прочувствовать до конца. Ведь ему надо было спускаться обратно. Этого требовали правила приличия и инструкторы, призванные следить за безопасностью людей.

И каждая новая группа туристов мечтала, чтобы ее потеряли тут навсегда и забыли о ее существовании. Но как можно? А еда, которая скоро кончится, а родственники, оставшиеся далеко внизу, которым будет некому мотать нервы и надоедать по пустякам?

И люди приходили в себя, собирали палатки, садились в автобус и увозили с собой какую-то новую тайну. И у каждого эта тайна была своя.

Чуть позже Даниэль и доктор Олсен поднялись к кратеру. Отсюда казалось, что они находятся на высочайшей точке мира, хотя у вулкана была не такая уж большая высота.

— Теперь и нам принадлежит весь мир, — сказал доктор Олсен.

— Я тоже об этом сейчас думала, — сказала Даниэль.

Они сидели на плоском камне практически на Самом Краю Света и взирали на принадлежащий им весь мир. А под ними спал вулкан.

— Вы так и не сказали, как догадались, что я рисую, — сказала Даниэль.

— Я читаю людей, как раскрытые книги, — просто сказал доктор Олсен.

Даниэль посмотрела на него более внимательно.

— Наверное, так не очень интересно жить, если все заранее известно?

Доктор Олсен смотрел куда-то вдаль, а потом повернулся и тоже посмотрел на Даниэль.

— Почему же, — сказал он, — очень интересно.

Даниэль улыбнулась. Этот человек ее заинтересовал.

— Расскажите о себе, — попросила Даниэль.

— Все просто, — сказал доктор Олсен, — кто-то должен быть врачом.

— Но это же очень трудно.

— Вовсе нет.

— Нужно просто ощущать себя на своем месте?

— Совершенно верно.

— А если вдруг окажется, что ты не на своем месте?

— Тогда нужно уйти.

— А если ты еще в этом сомневаешься? — сказала Даниэль.

Доктор Олсен задумался.

— Тогда нужно куда-нибудь уехать на время. И все обдумать.

— Если любишь, — сказала Даниэль, — то никогда не будешь уезжать.

— Бывают разные обстоятельства, — сказал доктор Олсен, — люди уезжают и, например, пишут письма, а другие люди получают эти письма и ждут. Или же они не получают никаких писем. А просто ждут. Потому что чувствуют, что надо ждать.

— Писать письма — это такая же фальшь, как передавать горячие приветы. И то и другое не имеет совершенно никакого смысла. Если любишь, никуда не уедешь. Если любишь, ты — бог, и сделаешь все, чтобы быть рядом с тем, кого любишь. А если не любишь, то ты уедешь на край света и будешь писать оттуда душещипательные письма и слать горячие приветы с утра пораньше, а вечером ходить в соседний ресторан с какой-нибудь местной блондинкой, для которой тоже нет ничего святого, и забывать о тех, кто тебя ждет.

— Не все так грустно, — сказал доктор Олсен, — ведь есть некое внутреннее чувство. И если ты не захочешь возвращаться к тому, кто ждет, то уже не будешь туда возвращаться.

— Как все запутанно, — сказала Даниэль, — как все сложно и запутанно.

— А ты доверься внутреннему чувству, — сказал доктор Олсен, — и слушай только его. И никто не заставит тебя быть там, где ты не хочешь быть, делать то, что не велит тебе делать твое сердце, и думать о том, о ком ты больше уже не можешь думать.

 

3

Вечером доктор Олсен развел костер и подогрел ужин. А еще он достал из рюкзака бутылку шампанского.

— Ну вот, теперь мы как в кино, — сказала Даниэль.

— Да, а я — волшебник, который на вершине вулкана достает из рюкзака бутылку шампанского.

Они сидели на теплом одеяле, которое доктор Олсен тоже выудил из своего бездонного рюкзака.

— А еще в кино у героев обычно лежат в дорожном саквояже смокинг и вечернее платье, — сказала Даниэль. — Представьте, двое в пустыне, без глотка воды и одежды. А ближе к вечеру они, уже в смокинге и вечернем платье, заставили весь песок свечами и пьют шампанское из хрустальных бокалов.

Доктор Олсен рассмеялся.

— Смокинга и платья у меня нет, а светить нам будут звезды и костер.

— И фужеров тоже нет?

— Нет. Мы будем пить из бумажных стаканчиков.

— Тогда еще один вопрос.

— Спрашивай.

— Почему в вашем рюкзаке оказалось шампанское?

— Потому что вчера я пригласил тебя в горы, отдохнуть и от всего отвлечься.

Доктор Олсен открыл бутылку, пробка выстрелила в темное небо.

— Но я же отказалась, — сказала Даниэль.

— Во-первых, ты ничего конкретного не сказала.

— А во-вторых, вы почувствовали, что я поеду?

— Поздравляю, ты тоже становишься немного волшебницей.

Доктор Олсен вытащил из рюкзака два больших теплых свитера, один из них он протянул Даниэль. Даниэль скептически осмотрела свитер.

— Я утону в нем, — сказала Даниэль.

— Ну мы же не на бал с тобой собираемся, — сказал доктор Олсен. — Мы пойдем туда в следующий раз, — добавил он совершенно серьезно.

— В следующий раз вы пригласите меня на бал? — улыбнулась Даниэль.

Она надела свитер и тут же утонула в нем.

— Если ты пару танцев подаришь мне, — улыбнулся доктор Олсен.

— А куда я дену остальные танцы?

— Раздаришь остальным своим поклонникам. А я даже не буду ревновать.

Даниэль задумалась.

— Значит, в моей жизни будет еще много событий? — сказала она.

— Конечно. Великое множество. Мир не заканчивается только одним городом. Даже если этот город находится около самого настоящего вулкана. Скажу больше. Мир дальше этих гор. И реки, которая за этими горами. И океана, в который впадает эта река. И это действительно так.

И мир незримо затаился где-то там, за отблесками костра, а несчетное количество звезд вежливо слушали разговор двух людей на вершине горы. И хотя в этом разговоре не было ничего такого особенного, но однажды он мог перевернуть собой весь этот мир.

Даниэль положила голову на свою руку и, уже засыпая, стала тихо говорить:

— Я не знала, что со мной, мне надо было о многом подумать. Все лежит на поверхности. Кто-то любит кого-то, просто не может без него ни дышать, ни жить. А этот кто-то другой прекрасно может без него и дышать, и жить. А потом вдруг все меняется. И никто не виноват. Это жизнь. А наша жизнь — это тысячи историй. Так бывает сплошь и рядом. И даже если герой был совершенен, необычен, идеален и неповторим, все должно было произойти именно так. Эти истории рождаются, живут и, как все живое, имеют свое начало и конец. Они вбирают в себя чувства и события, духовное преображение и перемены, этапы жизни и любви. И так как жизнь безумно коротка, то и всем историям в нашей жизни тоже отпущено очень мало времени на существование. Все когда-то кончается и начинается заново, это было и будет всегда…

Даниэль уже почти спала, когда почувствовала его поцелуй.

И где-то на другой половине неба солнце не остановилось от этого на своем пути. И луна не сорвалась с небес, и даже вулкан не проснулся.

Проснулась Даниэль. Это был другой мужчина, который ее поцеловал. Но мир от этого не перевернулся.

В темноте она видела лицо доктора Олсена.

— Когда я увидел тебя впервые там, на студии, со мной что-то произошло, — тихо сказал он.

Даниэль смотрела на него в лунном свете. Грустные глаза, длинные ресницы, мужественное лицо.

— Что произошло? — шепотом спросила Даниэль.

— Пока не знаю, — сказал доктор Олсен. Он задумался. — Просто я сразу понял, что мы непременно увидимся еще.

— Ты сразу обратил на меня внимание? — спросила Даниэль.

— Да.

— Но почему?

— У тебя в глазах было одиночество.

— У всех в глазах есть одиночество.

— Нет, в тот вечер оно было только у тебя.

Даниэль подумала.

— Значит, ты не удивился, когда я пришла к тебе в больницу?

Неизвестно почему, но они говорили шепотом, хотя вряд ли их кто-нибудь мог услышать, остальные люди были далеко.

— Почему же, я очень удивился, — улыбнулся доктор Олсен.

— Но?

— Но тут же принял ситуацию такой, как она есть.

Даниэль чувствовала его дыхание на своем лице. Вот и еще один человек, который тоже теперь оставит в ее жизни свой след.

— А теперь ты меня о чем-нибудь спроси, — сказала Даниэль.

— Ну, — доктор Олсен подумал, — а ты почему пришла ко мне в больницу?

— Нога болела, — сказала Даниэль.

Они рассмеялись.

Доктор Олсен опять слегка наклонился к ней. Даниэль потянулась к нему, и тут он уже отпустил себя. Он припал к ее губам, мягко и нежно, властно и сильно.

Даниэль осторожно и нежно-нежно со стоном обняла ладонями его голову. Она вдыхала его запах, и ей нравился его запах, с легкой смесью горного воздуха, сосен в каплях ночного тумана и теплой лесной травы.

Легкий ветер трепал их волосы. Они были одни-единственные во всем мире на этой вершине. И им не было никакого дела до всех остальных людей.

Доктор Олсен лег рядом с Даниэль под одеяло, она не могла вымолвить ни слова. Да и зачем было разговаривать? Есть ведь и другая сторона жизни, помимо всех этих разговоров.

Он осторожно стал расстегивать ее блузку. Даниэль наблюдала за его руками в темноте.

Он наклонился и осторожно поцеловал ее в шею. Даниэль хотелось плакать от неизведанных чувств, от того, что в ее жизни появился этот человек, и от того, что за ними сейчас наблюдали ночные звезды.

— К черту эти пуговицы, — сказал он и снял с Даниэль блузку через голову.

— Ну вот, я же теперь замерзну, — дрожащими губами сказала Даниэль.

— Погоди, я тебе сейчас дам свой шарф.

Они опять рассмеялись. Но он уже властно взял Даниэль в свои руки и прижался к ней своим телом.

Утром народ ходил посмотреть на молодую девушку и мужчину средних лет, которые заснули на расстеленном одеяле прямо на поляне, а не в палатках. И народу это было немного удивительно.

Девушка была заботливо укрыта еще одним одеялом, а мужчина крепко держал в своей руке ее руку.

Даниэль проснулась первая. Она хотела потихоньку высвободить руку из ладони доктора Олсена, но побоялась разбудить его. И поэтому когда чуть позже доктор Олсен тоже проснулся, он все еще держал в своей руке ее теплую ладонь.

Он отпустил ее руку и сказал:

— Привет.

Даниэль улыбнулась.

— Привет. Кажется, мы вчера заснули в конце нашей беседы?

Доктор Олсен тоже улыбнулся.

— Это было только началом большого разговора, — сказал он.

Даниэль внимательно посмотрела на доктора Олсена.

— Все. Может. Быть.

А потом он наклонился, приподнял пальцем ее подбородок и поцеловал Даниэль в губы. Это было так просто и естественно, как будто они вот уже много лет целовались по утрам. Даниэль внимательно смотрела ему в глаза. Доктор Олсен улыбнулся и подмигнул ей.

Огромное золотое солнце затопило собой мир вокруг. Горы были окутаны невесомым туманом, и этот туман от тепла солнечных лучей потихоньку поднимался в небо.

— А сейчас нам надо осторожно одеть тебя, — сказал доктор Олсен, — желательно это сделать под одеялом, а то слишком много зрителей.

Даниэль рассмеялась и стала одеваться под одеялом. Доктор Олсен тем временем приготовил ей чай.

Даниэль было весело и спокойно.

— Тебе хорошо? — спросил доктор Олсен.

— Мне впервые за много лет так спокойно и хорошо, — сказала Даниэль.

— Ну конечно, я же врач, — сказал доктор Олсен, — со мной всем спокойно.

— Ах, как же я забыла, что ты врач, — улыбнулась Даниэль.

— Так что, если что, обращайся.

— Возьмешь в постоянные пациенты?

— Не знаю как в пациенты — в друзья возьму. — Доктор Олсен был серьезен.

— Только в друзья? — спросила Даниэль.

— Все. Может. Быть, — улыбнулся он.

А солнце уже затопило всю поляну, и с цветов и травы испарялись капельки росы.

На обратном пути доктор Олсен загрузил вещи в автобус и сел рядом с Даниэль.

— Мы все посмотрели, что собирались посмотреть? — спросил доктор Олсен.

— О да. Мы посмотрели даже больше, чем нужно.

Он остановил на Даниэль долгий и пронзительный взгляд.

— Полностью согласен, — сказал он.

В автобусе она положила голову ему на плечо. Доктор Олсен слегка обнял ее за плечи.

— Все хорошо? — спросил он.

Даниэль кивнула.

Большую часть обратной дороги ехали молча. Чувство легкой, невесомой грусти наполняло весь автобус, а огромные деревья, прощаясь, заглядывали в окна.

В городе жизнь обрастет совсем другим смыслом. И этот смысл опять будет казаться людям единственно верным и сокровенным.

Иногда он брал ее лицо в ладонь, поворачивал к себе и мягко целовал в губы. Даниэль закрывала глаза и пускала все на самотек.

— У тебя удивительный запах, — тихо сказал он.

— Какой? — спросила Даниэль.

— Сейчас подумаю. — Он прижался лицом к ее волосам. — Запах с легкой смесью горного воздуха, сосен в каплях ночного тумана и теплой лесной травы.

— Но это же твой запах, — сказала Даниэль.

— Правда? — улыбнулся он.

Когда автобус приехал в город, доктор Олсен взял руку Даниэль в свою руку. Он посмотрел по сторонам, а потом — в глаза Даниэль.

— Я завтра уезжаю, — сказал он, — рано-рано утром.

И замолчал. Она смотрела ему в глаза, он был очень серьезен.

— И увожу с собой свою бабушку, — сказал доктор Олсен. — И зову тебя с собой.

Даниэль хотела что-то сказать, но он приложил палец к ее губам.

— Молчи, сейчас ничего не отвечай. У тебя есть целая ночь, чтобы принять решение.

А потом он наклонился и жарко поцеловал ее в губы.

Доктор Олсен отпустил руку Даниэль. Он слегка кивнул ей, а потом взвалил на плечи свой большой рюкзак, развернулся и ушел.

Даниэль еще долго смотрела ему вслед. И совершенно ничего не понимала.

Но у нее впереди была целая ночь.

— Только не ошибись, — сказала самой себе Даниэль.

И, только не волнуйтесь, но на следующий день после полудня по городу уже ходила трагическая Люси Надсен и упавшим голосом рассказывала всем о том, что рано утром из города навсегда уехал доктор Олсен. И увез Гельхиадиху.

И зачем-то прихватил с собой нашу Даниэль.

И Марк Роснан опять остался один.

Но мир каждый день все так же просыпался за его окном. И солнце вставало из-за темных гор и покрывало все золотистым светом. И величественные деревья все так же раскуривали по утрам свои большие трубки.

И однажды Марк Роснан написал очередной роман.

И было в этом романе все. Новые надежды и мечты. И река гнала куда-то темные воды и не уставала никогда. И приходила и уходила осень. И с гор сходили снега. А летом была жара. И маленький провинциальный город все так же просыпался по утрам.

И птицы пели, и всходило солнце, шли дожди и цвели цветы. И у людей сбывались все мечты. И река не выходила из берегов. И вулкан не просыпался. И небо было чистое, и голубые облака плыли куда-то по своим делам. И слезы лились только от радости, и планы претворялись в жизнь. А по ночам за миром наблюдали звезды.

И была эта жизнь как всегда прекрасна. Потому что это была просто жизнь. И ничего больше.

— Когда он уезжал, Даниэль решила, что он ее не любит, — сказала Мина, — и ее сердце устало ждать.

— Но они же потом были вместе, — сказала Анна.

— Это было уже не то, — сказала Мина, — в ее сердце уже поселилась грусть.

Я не стала встревать в их разговор. Пусть поговорят. Знатоки человеческих душ.

Когда-нибудь они убедятся, что нужно просто научиться ждать. И тогда все желания непременно сбудутся.

 

4

И много ли времени прошло или мало, но недавно, выходя из центрального магазина, я столкнулась с Марком Роснаном лицом к лицу. От неожиданности я выронила из рук пакет с продуктами.

Если бы в моем пакете были сорок восемь апельсинов и они покатились бы по дороге, а Марк Роснан бросился бы их поднимать, то мы вполне могли бы с ним за это время познакомиться, всласть наговориться о жизни, наших планах на ближайшее будущее и мечтах.

Но нет. В моих продуктовых пакетах продукты обычно лежат тихо, мирно и складно, крепко держатся друг за друга и помогать своей хозяйке в знакомстве с человеком ее жизни не собираются.

Марк Роснан наклонился, поднял пакет и подал его мне.

— Спасибо, — как-то неестественно тихо сказала я Марку Роснану.

Вроде с утра с моим голосом было все в порядке. Но Марк Роснан расслышал.

— Ничего, — сказал он.

А потом он пару мгновений вглядывался в мое лицо. Где-то он меня уже видел.

Еще бы. Ведь я везде и всюду стараюсь попасться ему на глаза.

Но Марк Роснан ничего не вспомнил. Он отпустил входную дверь магазина, которую все это время старательно придерживал, чтобы я не стояла как столб при входе, а наконец-то прошла или туда, или сюда.

Он ушел. Еще несколько долгих мгновений я все-таки стояла как столб при входе и смотрела ему вслед.

И ничего в этом мире не поменялось. Все было точно так же, как и всегда. Даже солнце на небе не остановилось.

Я подошла к своей машине, бросила пакет с продуктами на переднее сиденье и села за руль. Но ехать куда-то я уже не могла. Вся моя непутевая жизнь стояла у меня перед глазами.

И этот странный городок. И присутствие дыхания перемен в виде вулкана. Вряд ли он когда-то проснется, автобусы на станции будут ждать этого до скончания века.

И никто отсюда никуда не переедет. Но, может, это не так уже и плохо?

Мало где можно встретить такую красоту. Серебряный туман на соснах по утрам. Солнце, заливающее все видимое пространство. Огромное небо, которого не бывает в больших городах. Яркие звезды по ночам, и воздух, которым невозможно надышаться.

И, что самое занимательное для меня во все периоды моего существования, именно здесь живет один писатель, который должен вот-вот выйти из магазина со своим пакетом холостяцких продуктов на один вечер.

Из магазина вышли несколько теток, спешащих к своим семьям. А потом буднично и просто вышел Марк Роснан.

Он подошел к своей машине. И тут со мной что-то произошло.

Я, конечно, веками могу сидеть в своем ветхом шалаше, как ослик Иа, и ждать, пока Вини и Пятачок перевернут мой мир. Но, черт возьми, почему я не могу перевернуть этот мир сама?

В последние секунды осмысления данной ситуации я застала себя выбегающей из своей машины и подбегающей к машине Марка Роснана. Тот момент, когда я успела схватить закрывающуюся дверцу его машины, я уже помнила с трудом.

— Подождите, — запыхавшись, сказала я Марку Роснану. — Подождите, — повторила я, хотя он с удивленным выражением лица уже терпеливо ждал.

Я замолчала и стала судорожно перебирать в голове план своего спасения.

— У вас что-то случилось? — спокойно спросил Марк Роснан.

— Да, — сказала я.

«У меня случилось несчастье. Трагедия всей моей жизни. Я живу эту жизнь без вас», — продолжило мое подсознание. Но я еще не настолько перестала владеть собой, чтобы позволить себе высказать эти мысли вслух.

— У вас сломалась машина? — подсказал выход Марк Роснан.

— Да, — сказала я, — навсегда.

— Что — навсегда?

— Моя машина сломалась навсегда.

— Я могу посмотреть.

Он был вежлив к людям, как всегда. Он уже потянулся к ключу зажигания, чтобы выключить машину, когда я заорала:

— Нет!

Марк Роснан отдернул руку.

Я перевела дух.

— Не надо смотреть мою машину, за ней уже едет эвакуатор, а вы пока подвезите меня домой. Ладно?

Я обошла его машину и села на переднее сиденье.

— Хорошо-хорошо, — сказал потрясенный Марк Роснан, — как скажете. — И завел мотор.

Мы уже заворачивали за угол, когда я увидела, как подходившая к магазину Люси Надсен застыла в изумлении при виде меня в машине Марка Роснана. Сплетни на сегодняшний вечер городу были обеспечены.

Если только Люси Надсен справедливо не придет в голову, что это все ей приснилось.

— Куда вас везти? — спросил в машине Марк Роснан.

Подсознание яростно требовало ответить, что, мол, желательно на край света, но я заставила его временно помолчать.

— На край города, — сказала я.

Мое лицо стала заливать краска. Все-таки то, что я вытворяла сейчас, было фантастической выходкой.

Да и Марк Роснан подлил масла в огонь.

— У вас ведь не сломалась машина? — спокойно сказал он.

— Нет, — сказала я, — не сломалась.

Он улыбнулся.

— И вам не нужна моя помощь?

— Как это не нужна? — сказала я. — Очень нужна!

Марк Роснан опять улыбнулся.

— Я слушаю, — сказал он.

— Научите меня писать прозу, — сказала я.

Я думала, что он удивится, но он не удивился.

Он сказал:

— Тебя душит проза?

— Да, — кивнула я, — она меня замучила. Мне все время хочется записывать умные и великие мысли. Но, когда я начинаю их записывать, они тут же перестают быть умными и великими.

— Какими же они становятся?

— Простыми и повседневными.

— Пиши как дышишь, — сказал Марк Роснан.

Я посмотрела на него повнимательнее.

— Это как?

— Все мысли, которые не затронут твое собственное сердце, отсеются сами собой.

Мое дыхание потихоньку восстанавливалось, и краска постепенно сходила с лица, я это чувствовала. И то, как я попала в машину Марка Роснана, уже было не столь важно.

Важным было то, что этот человек разговаривал со мной, воспринимал меня как данность, и между нами в какой-то мере уже начиналась какая-то история.

— А если я не справлюсь? Если мои мысли будут неинтересны людям?

— Работай над собой. Постоянно учись чему-нибудь. Читай. Много читай.

Марк Роснан вел машину очень медленно.

— А вы постоянно чему-то учитесь?

— Конечно, — улыбнулся он, — это процесс бесконечный, но увлекательный.

— А если все равно не получится?

— Получится. Начни с первой фразы, которая тебе придет на ум.

— И все?

— Все.

— Так просто?

— Для начала — да.

— А как же сюжет, завязка, развязка?

— Не думай об этом. Я не знаю, как это работает, но все в конце концов выстроится само.

— Вы не знаете, как это работает?

— Нет, я всегда записываю свои мысли и все.

— И все получается? Завязка, кульминация, развязка?

— Конечно. Иначе и быть не может.

— Я записываю некоторые мысли, и они кажутся мне гениальными, а ведь там есть ошибки, неправильное построение фраз и предложений.

— Не выдумывай и не души себя. Пиши как есть. Что значит — неправильное построение предложений? Все, что ты сказала миру, — гениально, а все, как ты это сказала, — только твое изложение мыслей и построение фраз. Представь, если бы вся литература была причесана и приглажена. Было бы скучно. В прозе нужно уметь пошалить. В произведении должен быть кураж. Только твой, особенный. Не надо сдерживать себя. Надо быть самой собой.

Я задумалась. Все, что говорил Марк Роснан, было необычно и интересно.

— Название уже есть? — спросил он.

— Что-то типа: «Будничные страсти у подножия спящего вулкана», — сказала я.

Марк Роснан улыбнулся.

— Лучше покороче, — сказал он. — «Страсти у вулкана».

Я кивнула.

— А первая фраза?

— Наш город окружен горами, горы сплошь покрыты лесом, лес напоминает огромное зеленое покрывало — в детстве нам казалось, что на нем спят великаны, и мы старались пораньше проснуться, чтобы увидеть хотя бы одного из них, — сказала я, краснея до корней волос.

— Мне нравится, — сказал Марк Роснан. — А примерный сюжет?

— О том, что прекрасные детские мечты обычно легко забываются, теряются по дороге и остаются где-то там, далеко позади. И с течением жизни к ним просто не имеет никакого смысла возвращаться, до того эти мечты порой оказываются несущественными, наивными и невыполнимыми. Но это все происходит только в том случае, если вы не отдаете этим мечтам без остатка все свое сердце.

— А еще короче? — сказал Марк Роснан.

— О том, как за несколько часов знакомства можно перевернуть жизнь человека.

Я чувствовала, как он с интересом наблюдает за мной. А я подробнее заинтересовалась видом нашего города из окна его машины.

— И кто кому будет переворачивать жизнь? Мужчина женщине или женщина мужчине?

— Женщина мужчине, — сказала я, глядя вдаль.

— Как она это сделает?

Я пожала плечами.

— Просто она будет ждать его всю жизнь.

— А как он об этом узнает?

— Однажды она ему об этом расскажет.

— А он?

— А он подумает-подумает и однажды примет это близко к сердцу. — Я посмотрела ему в глаза.

— А как мужчина жил до этого? — спросил Марк Роснан.

— В принципе тоже нормально. У него были свои интересы. Он достиг успеха в профессии.

Мы внимательно смотрели с ним друг другу в глаза.

— Но? — сказал Марк Роснан.

— Но не было в его жизни чего-то такого, что мог бы дать ему не весь мир, а только один близкий человек. Человек, который хотел бы быть рядом с ним всю жизнь.

Марк Роснан задумался.

— А говоришь, нет сюжета, — сказал он наконец. Он подъехал к моему дому, остановил машину, повернулся ко мне и сказал: — Спасибо.

Я раскрыла рот, чтобы спросить за что. Но он протянул руку, приложил палец к моим губам и сказал:

— Только не спрашивай за что.

Он коснулся меня, вроде это было буднично и просто. А я чуть в обморок от этого не упала.

Я вышла из его машины и медленно пошла к своему дому. На крыльце я оглянулась.

Марк Роснан не спеша разворачивал машину и задумчиво смотрел мне вслед. Наши взгляды встретились, и некоторое время мы с ним смотрели друг на друга.

И, быть может, мы оба понимали, что все, что в этой жизни происходит, происходит вовсе не случайно. А может, это понимал пока лишь только один из нас. Это было не важно.

Важно было то, что все, что в этой жизни происходило, происходило действительно не случайно. Не случайно и все.

В дом я вошла в предобморочном состоянии. И встретила там обалдевших Мину и Анну. Они даже не смогли отойти от окна, где наблюдали за мной в машине Марка Роснана.

Я слабо махнула им рукой, мол, не спрашивайте меня сегодня ни о чем, поговорим об этом завтра. И отправилась в свою комнату.

Чуть позже, уже ближе к вечеру, когда я лежала с холодным полотенцем на голове и обдумывала сегодняшние события, до меня донесся возмущенный голос главы семьи. Отец недовольно спрашивал у всех, почему именно он должен идти забирать нашу машину, брошенную на произвол судьбы у магазина в центре города.

Ближе к ночи Мина не выдержала и пришла ко мне узнать подробности. Но я делала вид, что сплю с мокрым полотенцем на голове.

А на следующий день случилось одно событие, которое теперь надолго затмит все предыдущие события в нашем городе. И еще долго местные сплетницы будут говорить друг другу при встречах:

— Ты могла предположить, что так однажды произойдет?

— А ты могла это предположить?

На следующий день я проснулась от того, что мне показалось, что к нашему дому подъехала какая-то машина. Я тут же в ужасе вспомнила вчерашний день и вчерашние события.

Я подумала, что все это мне приснилось. Но нет.

Ощущение знакомства и разговора с этим человеком жило во мне и разливалось на весь мир вокруг. В какой-то мере я перевернула этот мир.

Я тихонько встала и подошла к окну, чтобы поприветствовать этот мой новый мир. И не поверила своим глазам.

Неподалеку от нашего дома стояла машина Марка Роснана. Сам же Марк Роснан облокотился о капот и что-то записывал в блокноте.

Я не знала, какие силы небесные принесли в такую рань этого человека на край города. Но я уже научилась управлять своей вселенной.

В пижаме и домашних тапочках с пуховой оторочкой я стремглав побежала вниз по лестнице.

Перед входной дверью я решила, что на улице в такую рань прохладно. Поэтому я отыскала на вешалке вязаный шарф, накинула его на себя и несколько раз обмотала его вокруг шеи.

В таком виде я выбежала на улицу. Марк Роснан перестал что-то записывать в блокноте.

Он поднял глаза, оглядел меня с головы до ног и улыбнулся. \

А потом он медленно пошел к нашей ограде. Я тоже осторожно пошла в домашних тапочках по росистой земле ему навстречу.

У ограды мы встретилась. Мое сердце бешено билось.

— Привет, — сказал Марк Роснан.

— Привет, — сказала я.

Он замолчал.

— Вы привезли мне книги, чтобы я научилась писать прозу? — сказала я.

— Нет, — сказал он, полез в карман брюк и вытащил маленькую коробочку.

Я в недоумении уставилась на эту коробочку.

А Марк Роснан тем временем сказал:

— Я хочу, чтобы мы с тобой попробовали сделать вид, будто один человек смог перевернуть жизнь другого человека всего за несколько часов знакомства.

Он протянул мне коробочку через нашу низкую ограду, открыл ее, и первые лучи всходящего солнца осветили золотое кольцо. Я смотрела на него и не могла произнести ни слова.

И тут раздался громкий вопль моей сестры Мины. Она высунулась по пояс из окна нашего дома и орала на всю улицу:

— Нет! Только не через ограду! Через ограду — плохая примета!

Надо же, когда она успела проснуться?

— Никогда не слышал о такой примете, — сказал Марк Роснан.

Но он все же наклонился, взял меня на руки и перенес через ограду. Он поставил меня на землю.

— К слову, — сказал Марк Роснан, — ко всему этому еще полагается поцелуй.

Я вся дрожала. То ли от холода, то ли еще бог знает от чего.

— Вы же меня совсем не знаете, — сказала я, и мне стало вдруг очень весело.

Зачем ему меня хорошо знать, если он собрался меня поцеловать? Он тоже улыбнулся.

— У меня будет полно времени тебя изучить. Самое главное в жизни — встретить человека, с которым будет интересно. А мне уже интересно с тобой.

А потом он наклонился, протянул руку, коснулся моего подбородка пальцами и слегка повернул мое лицо к себе. И, вы не поверите, но мы с ним поцеловались.

Если за нами наблюдали силы небесные, то они бы поставили нам двойку за этот поцелуй. Это был самый скромный, неуклюжий и простой поцелуй, если поцелуи могут быть скромными, неуклюжими и простыми.

Он еще немного придержал мое лицо рукой, разглядывая его. О да, мои веснушки, слегка вздернутый нос, серо-голубые глаза. Все просто и со вкусом, есть на что посмотреть.

Я еще толком не верила в то, что сейчас произошло. Хотя вроде — чего особенного? Я же так долго об этом мечтала.

Марк Роснан был спокоен. Он смотрел на меня и слегка щурился от утреннего солнца. У него было полно седых волос.

Я стояла перед Марком Роснаном в пижаме, домашних тапочках и теплом шерстяном шарфе и глупо улыбалась.

— Почему ты улыбаешься? — спросил он.

— Я вспомнила, как одна девочка из нашего класса говорила, что если вы женитесь когда-то, то это произойдет как-то особенно и внезапно, как ураган где-нибудь на далеком острове Бали.

— А разве там бывают внезапные ураганы? — сказал Марк Роснан.

Я пожала плечами.

— Не знаю. К слову, каждый раз она упоминала новые острова.

Марк Роснан улыбнулся. А огромное утреннее солнце наконец-то вышло целиком из-за туманных гор и осветило золотыми лучами весь этот мир.