– Ты рано вернулась.

Только тут я замечаю, что в руках у него дробовик. Я перевожу взгляд с ружья на лицо Итана и обратно. Не может быть, что все это происходит со мной. Если бы глаза Итана хоть что-нибудь выражали… Если бы он по крайней мере двигался естественно… Тогда я бы смогла определить, разоблачил он меня или нет.

Я пытаюсь унять бешено колотящееся сердце. Главное, вести себя спокойно – не дай бог Итан заподозрит, что перед ним не Оливия! Надо как-то выйти сухой из воды и не получить пулю в лоб.

– Нет, не рано, – твердо отвечаю я.

– Ты сказала, что вернешься только вечером.

– Планы иногда меняются.

Он смаргивает и крепче сжимает дробовик. Неужели Лэндон заставит Итана напасть на меня? Еще месяц назад подобная мысль и в голову бы мне не пришла, но теперь я не доверяю никому – ни ему, ни Джереми с Эйприл, ни парню в подвале, которому согласилась помочь практически любой ценой.

Итан делает шаг вперед – я зажата между ним и дверью. Выпрямляюсь во весь рост и собираю пальцы в кулаки. На спине, под правой лопаткой, у Итана глубокая рана в виде буквы X, которую он получил во время набега несколько месяцев назад. Если дойдет до потасовки, я со всей силы ударю его по больному плечу. Однако убивать не стану. Ни за что на свете. Не важно, кто он такой на самом деле – в любом случае я успела слишком сильно к нему привязаться.

– Нет, не меняются – у тебя по крайней мере. Ты не заходишь в игру когда попало.

Он что, не заметил, как ведет себя Оливия последнее время? В ней жутким образом сочетается расчетливость с импульсивностью.

– Я пришла, чтобы… немного отвлечься.

Именно для этого ей и нужна «Пустошь» – чтобы уйти от реальности. Мир, в котором живет Оливия, совершенен. Но она счастлива, только когда становится мной. Когда погружается в водоворот хаоса и жестокости.

Судя по тому, что я видела в темном зале со стеклянными стенами, вне игры Оливия постоянно балансирует на грани безумия.

– Оливия, ты нико…

– Да, и еще кое-что, – цежу я сквозь стиснутые зубы, стараясь, чтобы мое лицо оставалось невозмутимым и безжизненным. – Помнишь правило? «Не выходить из роли». Именно этим ты сейчас и занимаешься, так что прекрати. Хватит втягивать в игру Оливию. И хватит говорить о моей жизни вне «Пустоши».

Я жду, что Итан начнет спорить или объявит меня самозванкой, но он только молча опускает голову. Потом, к моему несказанному облегчению, его руки, сжимающие дробовик, расслабляются.

– Ты права. Если твой папа нас поймает, мы… Извини, Клавдия. Хочешь, отправимся вместе в набег?

Очередная вылазка за едой. Похоже, геймеры не могут думать ни о чем, кроме набегов. Однообразие и жестокость этой жизни противны до тошноты, но такова уж цель игры: убивать и грабить людоедов, спасать выживших. Я отталкиваю Итана и отхожу от двери. Стоя к нему спиной, пытаюсь перевести дыхание. Когда оно приходит в норму, я оглядываюсь через плечо:

– Мне нужно ненадолго отлучиться и сделать уроки.

Оливия бы так не ответила. Ее хлебом не корми, дай устроить кровавую резню. Она готова ухватиться за любую возможность побыть вместе с Лэндоном. Но выйти из бара и отправиться в набег я не могу. Если Оливия вернется и не обнаружит меня в кресле наверху, мне конец.

– Ты же только что сказала…

– Давай сыграем в игру, Лэндон: ты веришь мне на слово и не задаешь дурацких вопросов. А если тебе это не под силу – что ж, мне ничего не стоит вышвырнуть тебя из клана. Или отправиться куда-нибудь в одиночку.

– Ты серьезно?

– Хочешь меня испытать? Если ты до сих пор не заметил, дети и те понимают в игре больше твоего!

Произнося эти жестокие слова, я ощущаю укол в сердце. Лэндон не отвечает. Оливия значит для него слишком много, и он не хочет выводить ее из себя. Даже если я проведу в «Пустоши» еще десять лет, мне никогда не свыкнуться с мыслью, что Итану, которого я считала самым близким своим другом, нет до меня никакого дела.

Его волнует только Оливия.

– Ты же знаешь, что я не буду тебя испытывать.

– Так перестань задавать вопросы. Я вернусь вечером, как обещала. Тогда и отправимся… в набег.

На последнем слове меня передергивает.

Итан кивает и принимается разглядывать дверь в подвал. Я уже готова броситься вперед, чтобы помешать ему открыть замок, но вовремя останавливаюсь. Он оглядывается. Я хватаю его за руку и разворачиваю лицом к себе, наклоняю его голову и целую в губы. Поцелуй получается долгим и механическим. Губы Итана пахнут ванилью от недавно съеденного батончика. Я пользуюсь этим моментом, чтобы незаметно отвести его подальше от двери. Когда он отстраняется, на лице у него улыбка. Неужели Лэндон получает удовольствие от того, что испытывает другой человек?

– Пойду расставлю бутылки для воды, – говорит он.

Я бросаю быстрый взгляд на стойку, за которой хранятся пустые бутылки, и киваю.

– Хорошая идея.

– Обещаешь, что вернешься?

– Конечно. Да, Итан, еще кое-что… Не забудь о том, что я сказала. Не упоминай об этой встрече.

Наши губы снова встречаются, и я заставляю себя ответить на поцелуй.

Я возвращаюсь в безопасную комнату и занимаю прежнее положение. Тяжелый камень на сердце придавливает меня к земле. Стоит Итану обмолвиться о том, что сейчас произошло, и тщательно сплетенная сеть вранья распустится на тысячи отдельных нитей.

Оливия меня убьет, если узнает.

* * *

Через несколько часов возвращается Оливия. Давно я не видела ее настолько спокойной – такое впечатление, что ее накачали снотворным. На минутку наведываюсь к ней в сознание и тут же понимаю, в чем дело. Оливия использует старую версию игры, в которой ей приходится стоять и жестикулировать.

Я задерживаюсь у нее в голове еще на мгновение, прежде чем вернуться в собственную. Можно испытать свои силы прямо здесь, прямо сейчас… Приказать Оливии сделать какую-нибудь мелочь – Согнуть палец, поднять руку чуть выше… заставить ее ударить себя… Но я тут же отгоняю эту мысль. Допустим, Оливия заметит, что я пытаюсь ею управлять. Тогда она не оставит меня в покое, пока не выяснит, в чем дело. Если я хочу выбраться из «Пустоши» живой, нужно быть более сдержанной, чем она, и не поддаваться минутным порывам.

Как только я перемещаюсь в собственное тело, Итан приглашает меня отправиться в набег. Замечательно. Впрочем, ему хочется не столько спасти группу выживших, которую Оливия находит на карте, сколько поговорить.

Мы крадемся по узким улочкам. Идем так близко друг к другу, что наши руки соприкасаются. Сначала обсуждаем инвентарь: у кого какое оружие и что бы нам хотелось раздобыть во время следующего набега. Потом Итан останавливает меня под облупившимся голубым козырьком. За спиной у нас болтается неоновая вывеска блюзового клуба – кажется, она вот-вот упадет и разобьется.

– Оли… Клавдия… мне скоро придется бросить.

– Что бросить?

– Игру. Знаю, ты не любишь, когда я выхожу из роли, но это важно. Не хочу, чтобы ты однажды вернулась и обнаружила, что я пропал без всяких объяснений.

Оливия разворачивает меня так резко, что я чуть не вмазываюсь в кирпичную стену. Я прижимаюсь к ней спиной, так что мы с Итаном оказываемся лицом к лицу.

– В каком смысле «пропал»?

– Родители заставляют меня уйти из игры.

– Не шути со мной так!

– Я не шучу. Честное слово. Они не хотят, чтобы я играл в «Пустошь», «Войну» и другие игры.

Я впервые слышу о существовании других игр. Сколько же их всего? Похожи ли они на «Пустошь»? Внезапно мне становится так холодно, словно я стою голышом под ледяным дождем, а не жарюсь в лучах беспощадного солнца.

– Твои родители – идиоты!

Итан хочет дотронуться до моей щеки, но я отталкиваю его руку. В старой версии моя мимика ограничена, однако я легко могу представить, какие чувства сменяются сейчас на лице Оливии. Приятных среди них точно нет.

– Когда? – Спрашиваю я.

Итан чуть пожимает плечами – если б я не стояла так близко, то не заметила бы.

– Мама связалась с главным модератором «Пустоши». Потребовала уничтожить все видеозаписи с моим персонажем и пересчитать мне очки. Мои родители – люди влиятельные, хоть и заступники.

– Значит, к концу следующего месяца?

– Да. Они намерены оспорить результаты.

– Должен быть способ как-то их задержать. Всегда можно придумать…

Она не заканчивает фразы. Именно об этом предупреждала ее мать. Интересно, Оливии тоже вспоминается тот разговор в столовой?

– А куда ты денешь это? – Оливия указывает моей рукой на Итана. – Твои родители, наверное, из кожи вон лезут, чтобы оставить его в игре?

«Это»? Как будто речь идет о вещи, а не о живом человеке! У меня невольно напрягается шея и поджимаются пальцы на ногах.

– Они сделают все возможное, но у него слишком много недостатков – Слишком много повреждений. Ты же знаешь условия договора с «Лан корп». Если персонажа не приобретут через несколько дней после того, как я уйду из игры…

– Его отправят на удаление, – заканчиваю я.

Итан кивает.

Я заглядываю в комнату к Оливии. Она сидит на полу, скрестив ноги, и трет глаза побелевшими сцепленными пальцами. Когда она отнимает руки от лица, я с удивлением замечаю, что они мокрые.

Оливия плачет.

– Забавно! Твои родители утверждают, будто отстаивают права персонажей, а сами готовы отправить Итана на удаление, лишь бы ты больше со мной не встречался. Не забудь им передать, какие они замечательные люди.

– Оливия…

– Может, попросить моего папу поговорить с ними? – жалобно спрашивает она.

Ее детский голосок охрип и дрожит. Оливия стискивает переплетенные пальцы в ожидании ответа. Я жду вместе с ней, нетерпеливо глядя ее глазами на экран. Лицо Итана выражает грусть, насколько это возможно для безжизненной оболочки.

– Твой отец не разрешает нам даже разговаривать.

– Я не хочу продолжать игру без тебя.

– Тогда не продолжай. Давай наберем оставшиеся очки, станем нормальными людьми. Мы… мы найдем другой способ видеться.

Оливия вытирает мокрое от слез лицо и качает головой:

– Нет. Не могу. Я ведь уже говорила, что не могу.

Оливия встает и принимается яростно жестикулировать. Она заставляет меня взять Итана за руку, и мы отправляемся дальше. Я высвобождаюсь из ее сознания. В моем собственном холодно и темно.

– Делай, как велят родители. Только не смей играть моими чувствами – не вынуждай меня бросить игру, – Сухо говорю я. – Если мы не сможем видеться – значит, не судьба.

Несколько месяцев назад – да что там, еще пару недель назад! – мне казалось, будто между нами с Итаном что-то есть. Что-то особенное. Теперь я знаю, что скрывается за шутливым подтруниванием и легкими прикосновениями: это Лэндон с Оливией разыгрывают свою запретную любовь с помощью двух истощенных подростков.

Гадко, ненормально и по-своему романтично.

К горлу подкатывает тошнота.

Однако я подавляю в себе отвращение и выполняю задание до конца.

Мы пробираемся в неохраняемое логово людоедов и освобождаем троих выживших. Оливия получает сто пятьдесят очков – теперь на счету у нее девять тысяч шестьсот двадцать три. Мы с Итаном провожаем спасенных пленников до укрытия – противоураганного убежища под гаражом замшелого дома на Шестой авеню. А потом грабим.

Нам достается целый рюкзак энергетических батончиков и вяленого мяса, плюс несколько бутылок с водой. Итан держит выживших на мушке, пока я укладываю в сумку награбленное – прямо у них на глазах. Исхудалые, с каменными лицами, они напоминают мне двух мальчишек с ярко-голубым рюкзаком, которых я встретила по дороге на запад.

Наверное, эти трое тоже скоро умрут.

– Так-то вы заботитесь о своих? – говорит один из трех парней.

Свои – это, видимо, выжившие. Оливия заставляет меня помахать у него перед носом палочкой вяленого мяса.

– Надеюсь, ваши персонажи им подавятся, – добавляет он.

Склонив голову набок, я самодовольно ухмыляюсь.

– Вряд ли. Мой персонаж на редкость живучий. А его так и так скоро удалят. – Я указываю через плечо на Итана. – Научись играть как следует. Тогда не надо будет бояться ни плена, ни ограбления.

Парень что-то бормочет себе под нос – мне удается разобрать только «сдохнуть» и «Вертью». Второй случайный встречный, которому известно мое имя. Оливию, похоже, это нисколько не беспокоит. Ей наплевать, что мы забираем у клана последние продукты, хотя у самих у нас остались батончики с прошлого набега. Ее волнует только одно – тысяча двести очков, которые снимаются у нее со счета после ограбления. Еще несколько минут назад она плакала, услышав новости Лэндона, а теперь может о них шутить.

Она смеется над удалением Итана, чтобы поднять себе настроение.

Для меня это не шутки. Пока я не выясню, что именно случится с Итаном, я не смогу спать спокойно.

Удаление.

Сегодня я услышала это слово второй раз в жизни, но оно приводит меня в ужас. В голове проносятся сотни образов: ластик стирает со страницы текст, точно его никогда не существовало; Деклан уничтожает данные на аку-планшете.

Какими бы ни были подробности, я не сомневаюсь, что удаление не сулит Итану ничего хорошего.

Какая-то часть его навсегда исчезнет.

* * *

Той же ночью, когда все возвращаются в сэйв и застывают – глаза пустые, тела неподвижные, – я отправляюсь проведать Деклана.

– Я же велел тебе больше не приходить – это слишком опасно, – говорит он, но все равно впускает меня.

Единственный источник света – аку-планшет. Маленькое устройство лежит на спальном мешке посреди комнаты, излучая холодное призрачное сияние – настолько жуткое, что я предпочла бы оказаться в полной темноте. Деклан сидит на корточках, опустив голову и зажав руки между колен. Черные кудри падают на лоб. Деклан зевает и потягивается. А он красивый…

Нельзя мне так о нем думать!

Деклан – мой пропуск на волю, не более.

Сделаю вид, будто он не единственный парень с живым взглядом, которого мне доводилось видеть в «Пустоши».

– Они все спят, – говорю я.

– Разве это сон? – пренебрежительно фыркает Деклан.

Нет. Наверное, нет. Но я отказываюсь называть Итана, Эйприл и Джереми тем, чем они на самом деле являются – оболочками. Трупами, которые дышат и двигаются, однако не способны ни думать, ни действовать самостоятельно. Еще недавно я тоже не могла управлять собственным телом и все время недоумевала – почему. Но мне хотя бы оставались мысли.

– Что ты вообще здесь делаешь? – продолжает Деклан. – Или ты изучила их привычки настолько хорошо, что можешь предугадать, когда они вернуться? В полночь геймеры любят немного расслабиться и дать выход агрессии. Не хочу, чтобы твой парень снова нас застукал.

Его голос звучит как-то странно; не могу понять почему.

– Ты знаешь? – еле слышно спрашиваю я.

Деклан кивает. Конечно, знает. Не удивлюсь, если в арсенале у него имеется хитроумное устройство, с помощью которого он видит и слышит все, что я делаю.

При этой мысли я нервно меняю позу.

– Если мы оба в опасности, почему ты открыл дверь прежде, чем я спустилась по ступенькам? Откуда тебе знать, что это я?

Деклан поднимает голову. На лице у него уже знакомое мне насмешливое выражение – оно подергивает легкой улыбкой его губы, светится в темно-серых глазах.

– Я узнал тебя по запаху. Такого мыла в Провинциях не продают уже несколько десятилетий.

Я скрещиваю руки на груди, а он продолжает:

– Еще ты подволакиваешь правую ногу. Еще…

– Что такое удаление? – выпаливаю я. Не желаю слушать ни о марке мыла, которым я пользуюсь, ни о застарелой ране на ноге – год назад меня пырнули в правую икру куском ржавого железа. – Мне нужно знать.

С лицом Деклана происходит нечто странное: такое впечатление, будто с него начисто стерли все чувства.

– Твоя девица хочет тебя удалить?

Терпеть не могу, когда Деклан называет Оливию моей девицей, и он прекрасно об этом знает. Однако на сей раз я не возражаю.

– Речь об Итане. Его собираются удалить.

Я жду, что Деклан снова начнет насмехаться над моим другом, но этого не происходит. Нахмурив брови, он встает с пола и принимается мерить шагами комнату – взад-вперед, взад-вперед, – пока у меня не начинает кружиться голова. Я прислоняюсь к стене и жду ответа.

– Ну? – не выдерживаю я наконец.

– Его отсоединят от геймера.

Если бы голос у Деклана не прерывался, я бы решила, что отсоединение – это хорошо. Возможно, Итана освободят и дадут ему шанс на нормальную жизнь вне игры. Однако Деклан щиплет себя за переносицу, глядя в покрытый плесенью потолок, и голос у него дрожит.

– Он умрет, – говорю я.

Деклан снова принимается ходить по комнате. Я наблюдаю за ним. В горле у меня такой тугой комок, что трудно дышать. Наконец Деклан встречается со мной взглядом. Не ожидала, что когда-нибудь увижу в его глазах что-нибудь, кроме цинизма. Тем более – жалость и боль.

– Да, – произносит он. – Итан умрет.

– Как? – еле слышно спрашиваю я.

– Потом, Вертью. Объясню потом.

Ну уж нет. Я этого так не оставлю. Особенно теперь, когда знаю, что Итану осталось жить не больше месяца.

– Нет. Я должна узнать сейчас.

Деклан сощуривает на меня глаза. Вид у него изможденный, и я не удивляюсь, когда он говорит:

– Не сегодня. Я еле на ногах…

– Что? Еле на ногах стоишь? Интересно, чем же ты занимаешься, пока я целыми днями хожу в набеги и меня тошнит от жары и усталости? Чем ты занимаешься, пока меня заставляют обнимать парня с пустыми глазами только потому, что наши геймеры влюблены друг в друга? Не понимаю я твоего мира!

Я вся дрожу.

– Я сам его не понимаю.

Я сползаю по стене, закусываю губу и как можно крепче обхватываю себя руками.

– Что случилось? – Спрашиваю я. – Почему этот мир стал таким?

И Деклан объясняет мне – почему. Его рассказ будет терзать мое воображение еще много дней, месяцев, а то и лет.

– В нашей стране было две гражданских войны. Первая – в 2036-м. Тогда Теннесси, где мы сейчас находимся, и еще один штат, Техас, подняли восстание. Вторую войну развязали в 2110-м три других штата.

Оказывается, после каждой войны штатам-зачинщикам выносили приговор, а всех жителей эвакуировали.

– Зачем полностью уничтожать целые штаты? – Спрашиваю я.

– Затем, что они развязали войну. Подожди, сейчас я кое-что тебе покажу.

Деклан раскрывает меню аку-планшета и жмет на значок в виде книги. Просмотрев длинное оглавление, он выбирает пункт под названием «История Соединенных провинций».

Между нами появляется голографическое изображение мужчины.

«Благодарим за использование исторической библиотеки аку-планшета. Пожалуйста, выберите тему».

– Реконструкция, – произносит Деклан, тщательно выговаривая каждый слог.

«Реконструкция – политическая программа, запущенная по инициативе президента Коллевея в 2111 году, после третьей в Соединенных штатах гражданской войны. Была призвана положить конец раздирающему страну чувству разобщенности. В течение последующих двух лет сорок пять оставшихся штатов были объединены в семь субъектов и переименованы в Соединенные провинции. В каждой провинции прошли выборы местных представителей власти. Чтобы предотвратить коррупцию и предоставить гражданам возможность выбора, они избирались на два года и не имели права баллотироваться на второй срок. Перед представителями стояла тяжелая задача – возродить земли, разоренные войной. В первую очередь требовалось обеспечить занятость населения и ввести двадцатичасовую рабочую неделю, оставляющую достаточно времени на отдых и семью. Третья гражданская война унесла множество жизней, поэтому недостаток в рабочих местах исчез, и уровень безработицы в СП составил менее одного процента. Чтобы препятствовать росту сильно сократившегося населения, жители проголосовали за введение особых мер. В частности, для каждой семьи был установлен лимит на рождение детей, зависящий от уровня дохода и ожидаемой профессиональной востребованности. Кроме того, началось строительство рационально спроектированного жилья и разработка новых средств передвижения, так как многие дороги были уничтожены во время войны. От министерства транспорта требовалось свести количество несчастных случаев к нулю и сделать процесс передвижения быстрее. В результате в 2123 году в эксплуатацию вошли аэротрассы – инфраструктура магнитных дорог, предназначенных для автомобилей, автобусов и поездов повышенной комфортности».

Поезда повышенной комфортности… Так вот что ездит по верхним дорогам в мире Оливии. Я наклоняюсь ближе к голограмме и продолжаю внимательно слушать.

«Когда создание новой политической системы, способов передвижения и социальных программ было успешно завершено, Соединенные провинции вступили в эпоху мира и процветания. Однако перед нашей молодой страной по-прежнему стоял главный вопрос: как предотвратить новую войну».

Голограмма растворяется в воздухе. Я поднимаю глаза на Деклана и вижу, что он крепко сжимает планшет в руках.

– При чем тут игры? – шепотом спрашиваю я.

– Правительство наняло группу ученых, чтобы они нашли способ покончить с насилием раз и навсегда. Была – вернее, до сих пор есть – такая теория: если уничтожить в человеке агрессию, не будет ни войн, ни преступности.

– Но агрессию уничтожить невозможно!

Деклан натянуто улыбается:

– Вот именно. Поэтому исследовательница Натали Рагленд предложила другое средство – направить агрессию в мирное русло. Труд Рагленд продолжил ее внук. Он и довел игры до совершенства. Метод, судя по всему, работает. О настоящей преступности в Провинциях давно уже не слышали.

– Значит, агрессивные люди играют и зарабатывают очки, пока не наберут нужную сумму?

Шпионя за Оливией, я уже давно обо всем догадалась, однако тяжесть у меня внутри меньше от этого не становится.

Деклан кивает и с усилием втягивает носом воздух.

– Всех жителей обследуют на наличие гена агрессии. Говорят, это болезнь. Страдающих ею лечат, чтобы спасти остальной мир. Бездомных и сирот продают и превращают в персонажей. Они проходят реабилитацию. Но если ты достаточно богат, чтобы оплатить курс лечения…

– То покупаешь себе персонажа, – заканчиваю я за него. – Одного не понимаю. Если в Провинциях все настолько благополучно, откуда там вообще берутся бездомные?

Деклан опускает взгляд. Мое тело будто разбивается на тысячи осколков – таких мелких, что бесполезно пытаться склеить его заново. У меня даже нет сил расспросить Деклана, что такое реабилитация.

– Наверное, в любом обществе есть люди, которым достаются одни объедки, – говорит наконец Деклан.

– А ты хорошо обо всем этом осведомлен.

– История – важная часть любой профессии, – С усмешкой отвечает Деклан.

Мне вспоминаются слова Лэндона о других играх.

– Сколько их всего? Сколько существует игр?

– Четыре. Корпорация «Лан корп» выкупила приговоренные штаты и превратила их в игровые миры. Ту или иную игру прописывают в зависимости от того, какая у человека мутация гена. Готов поспорить, что у твоей геймерши ген агрессии В, то есть она психопатка со склонностью к преднамеренной жестокости. Потому что «Пустошь» – худшая из игр.