С самого утра Модибо Нжала паковал вещи, а, если точнее, то вещи паковал Артур, а Нжала угрюмо и сосредоточенно за ним наблюдал.
Впервые он остался без женщины, и это стало последней каплей в и без того переполненной чаше его терпения. Сообразительный Артур был еще менее заметным, чем обычно.
Нжала беспокойно метался по пентхаусу, щемящая тяжесть в области половых органов раздражала его как чесотка. Он вышел на балкон и посмотрел вниз на освещенный лунным светом Гайд Парк и крошечные фигурки мужчин и женщин на Парк Лэйн, садящихся в машины и такси. Раз или два ему показалось, что он слышал их смех, и это раздразнило его воображение. Президент взял бинокль, чтобы получше разглядеть женщин, но неудачный угол и высота сделали свое дело, и все, что ему удалось увидеть, прежде чем темнота снова его перехитрила, были промелькнувшие в ярком свете соблазнительные округлости. Он вернулся внутрь.
– Это идиотское загородное поместье. Меня пугает сама идея. Позвони этому Смиту и скажи ему, что я передумал. Я никуда не еду.
– Да, сэр.
– Нет, я сам ему позвоню. Который час?
– Полтретьего.
– Я ненавижу женщин. Ты знаешь это, Артур? Я их ненавижу.
– Нет, сэр, – ответил Артур. – Я этого не знал.
Он продолжил паковать вещи. Нжала снова принялся ходить из угла в угол. Он остановился возле стопки книг.
– Это книги, которые ты берешь с собой?
– С вашего одобрения, сэр.
– Монтень. Да, он мне нравится, у него извращенные мозги и испорченный ум. Ага, и Обломов. Мы все в душе лентяи.
Он взял очередную книгу.
– Месяц в деревне? Я надеюсь, это не шутка, Артур? В любом случае, у нас уже есть одна русская книжка, и этого достаточно... Странно, сначала они пытаются меня убить, теперь спасти.
Артур озадаченно на него посмотрел.
– Англичане, Артур. Я говорю об англичанах.
– Вы правда верите, что они послали человека вас убить?
Нжала пожал плечами.
– У меня нет доказательств. Но, судя по обстоятельствам, должен сказать, это похоже на правду.
– Я не знал, что они занимаются подобными вещами.
– И еще как – если цена достаточно высока. Они пираты. Всегда такими были. Это традиция, как поэзия. Их два главных дара – пираты и поэзия. Теперь в упадке, конечно, как и все остальное. Впрочем, то, что они больше не карабкаются с ножом в зубах по корабельным вантам, не означает, что они забыли, как убивать.
Он задумчиво посмотрел в окно. Снова пошел дождь.
– Держу пари, там будет ветрено и влажно. Или отопление будет выключено, и никто не будет знать, как оно включается.
Резким движением, заставившим Артура подпрыгнуть, он смахнул со стола стопку книг.
– Я хочу женщину, – сказал он.
* * *
Элис проснулась рано. Она вынырнула из глубокого сна, сонная, теплая и счастливая, чувствуя рядом с собой спину Эббота. Он еще спал. Она осторожно выбралась из постели, тихо, чтобы не разбудить его, посмотрела на свое обнаженное тело, отражавшееся в зеркале на стене, и улыбнулась. Зевнув, она расчесала волосы и только потом надела халат.
Она спустилась к входной двери забрать молоко. На небе снова светило солнце, еще не до конца высушившее ночной дождь, и улицы были влажными и свежими. Счастливая девушка глубоко вдохнула и улыбнулась стоявшему у соседней двери молочнику. Ей хотелось улыбаться всем. Ей также хотелось осознать, ощутить, прочувствовать каждый момент, пока он не исчезнет навсегда.
Элис взбежала по лестнице и поставила чайник, затем сняла покрывало с клетки Соломона.
– Ну почему ты не поешь, глупая птица? Как там в этой популярной песенке? "Его левая рука у меня под головой, его правая рука меня ласкает..."
Соломон молчал.
Она сделала чай и отнесла чашку в комнату, а когда ставила ее на прикроватный столик, то заметила, что Эббот не спит и смотрит на нее.
Он решительно сел, распахнул ее халат и начал нежно целовать бедра и живот.
– Ричард, – нетвердым голосом произнесла она, – если ты не остановишься, мне кажется, я растаю.
Он уложил ее в кровать.
– Чай, – раздался нетвердый и ироничный шепот. – Чай остынет.
Позже, когда они завтракали в просторной гостиной, сидя у окна в свете утреннего солнца, который всегда кажется таким желтым, лениво разговаривая за кофе и тостами, она ощутила чувство нереальности происходящего, которое так часто приходит вместе со счастьем.
Элис старалась мнемонически запечатлеть в памяти детали: заштопанную дырку в белой скатерти рядом с его рукой, оторванную пуговицу на его рубашке, небрежно закатанные над запястьями рукава, выступающие на тыльной стороне его ладоней вены, темную щетину у него на подбородке, слегка подрагивающие ресницы... Ей казалось, что если она сможет вспомнить эти детали, то в памяти возникнет и вся сцена и чувства, которые она испытывает и которые согревают ее, как это желтое солнце.
– Здесь хорошо. Хорошее место. Я помню...
– Что?
– Мы приходили сюда пить кофе после того, как я водил тебя ужинать.
Она кивнула.
– Кофе у меня. Всегда у меня. До той ночи, когда ты привез меня к себе.
– Ты все еще делаешь варенье? Это твое? – он указал на маленькую баночку на столе.
– Да.
– Как в конторе?
– Как обычно, погрязли в политике и блуде.
– Как там, как бишь его? Тип, который руководил отделом технического обслуживания?
– Эдвардс? На пенсии. Теперь Пилкинггон на его месте.
– Знаю, это который пьет. А что с этим, из бюджетного, со странной фамилией.
– Гимбел? Скупердяй. Никогда не возмещает расходы. Этот все там же.
Она остановилась и посмотрела на него.
– Зачем тебе все это? Они не были твоими друзьями.
– Ну я работал с ними. Мне просто, – он пожал плечами, – любопытно.
Oна была проницательнее, чем он думал. Он решил сменить тему.
– Ты куда-нибудь собираешься? В магазин или куда-нибудь еще?
– Я думала купить тебе какую-нибудь одежду. Для начала тебе нужен новый пиджак. И еще я подумала, что куплю пару рубашек, носков и пару брюк. Да, и еще халат.
Он посмотрел на свой порванный и испачканный в крови пиджак.
– Да, этот отжил свое, я полагаю. Но нет необходимости тратить лишние деньги. Я хочу что-нибудь тебе купить. Это доставит мне удовольствие.
– Хочешь, чтобы я пошел с тобой?
– К чему рисковать? Там, должно быть, сотни людей ищут тебя.
– Но нашла ты.
– Я искала дольше всех... Всю жизнь.
– Элис, – сказал он после секундной паузы, – ты ведь знаешь, я не смогу остаться надолго.
Он не хотел, чтобы она строила какие-то планы.
– Надолго – это сколько?
– Я не знаю. Два, три дня...
– Говорят, время само по себе не имеет значения. Важно то, что ты с ним делаешь. Но если все, что у тебя есть, – это время, если у тебя есть всего несколько часов до конца жизни... В любом случае, это психология или философия, правда?
– Что?
– Время. Оно идет быстрее, когда ты счастлив, медленнее – когда грустишь. Все это знают. И я не буду переживать, волнуясь о будущем. Когда я не хочу о чем-то думать, я... просто об этом не думаю. Я знаю, это по-детски, но я так живу.
– Так живет большинство людей.
– Но не ты.
– Я тоже.
– Но ведь это политика страуса, не так ли?
Элис отвела назад волосы и характерным движением заложила их за уши, открыв таким образом свое серьезное юное лицо и затемненную ложбинку между грудями в слегка разъехавшемся халате.
– Но тогда, что есть реальность? Каждый раз, когда я счастлива, я задаю себе вопрос, а реально ли это.
Ричард скользнул рукой в вырез халата и взял в ладонь одну грудь, нежно поглаживая сосок большим пальцем.
– Это реально, – сказала она. – Господи, это точно реально.
Она сидела спокойно, с расслабленной неподвижностью уверенного в себе животного, а он продолжал ласкать ее. Она раскрыла в нем чувственность, о существовании которой он и не подозревал.
– Это безумие, – прошептал Эббот.
– Нет, – возразила она. – Это нормально. Возможно, только это и нормально.
* * *
Нжала, как обычно, завтракал в гордом одиночестве, оставив досыпать женщину, которую они сумели-таки найти ему в три часа ночи.
Президент чувствовал себя полным силы и энергии, расправляясь с необыкновенных размеров завтраком и одновременно просматривая утренние газеты и внимательно читая отчеты своего начальника полиции о возможных политических оппонентах.
* * *
Фрэнк Смит завтракал с Джоан. Это было странно, завтракать с кем-то, кто для него этот завтрак приготовил и ждал его. Он не знал, что сказать.
– Ты без проблем нашла все, что нужно?
– Фрэнк, – сказала она, – Я не привыкла разговаривать за завтраком. Почему бы тебе, как это принято в нашем кругу, не почитать за завтраком утреннюю газету?
* * *
Наблюдая за тем, как она одевалась, Эббот спросил, нет ли какой-либо информации о мерах безопасности для Нжала.
– Нет, – ответила Элис. – И потом, вряд ли ты можешь ожидать от меня, чтобы я тебе что-то рассказала, даже если бы знала.
Она натянула чулки, аккуратно разглаживая их на бедрах обеими руками и подтягивая их так, чтобы они плотно прилегали.
– Впрочем, они знают, что тебе известно про отель. И теперь собираются перевезти его в другое место. Последнее, что я слышала, – это, что он не соглашается.
Она критически оглядела себя в настенном зеркале, проверяя, хорошо ли сидят чулки, затем надела бюстгальтер, блузку и юбку.
– Я поправилась, – заключила она после финального осмотра.
– Неправда.
Она повернула голову, взяла в рот заколку и стала расчесывать свои длинные каштановые, с медным опенком волосы.
– Шеппард, – невнятно прошепелявила она, – думает, что ты сумасшедший. Я тоже.
Шеппард. Так вот кто был тем ублюдком, который дышал в шею Джоан, когда он звонил ей. Да, он отлично помнил Шеппарда и методы допросов его команды.
Он посмотрел на часы.
– Я ухожу.
Она хотела возразить, предостеречь его, убедить, но в этом не было смысла.
– Хочешь взять машину?
Она указала в окно на маленький Фиат-500, припаркованный у дома.
– Флоренс.
– Флоренс?
– Да, это звучит немного старомодно, но ведь она и сама довольно старомодная леди. Флоренс Фиат.
– Спасибо, но я не думаю, что мне нужна машина.
– Ты надолго?
– Не думаю. Возможно, на час.
– Пожалуйста, Ричард, будь осторожен, хорошо?
Когда он ушел, она села и уставилась на телефон. Она боролась с непреодолимым желанием позвонить Фрэнку Смиту и все ему рассказать. Это, без сомнения, спасет жизнь Нжала и, возможно, самого Ричарда, – что было для нее гораздо важнее.
* * *
Несмотря на раннее воскресное утро, машин на Парк Лэйн было немало. Эббот остановился около отеля Нжала и сделал вид, что прикуривает, глазами осторожно исследуя вход в отель и часть вестибюля, которую было видно через стеклянные двери.
У входа, беседуя с толстым швейцаром в ливрее, стоял высокий широкоплечий молодой человек с плоским лицом, одетый в темно-синий костюм консервативного покроя. В нескольких метрах от них подпирал колонну еще один поразительно похожий на первого. Если бы не слегка разнящиеся черты лица, они могли бы сойти за близнецов. Слегка отличаясь, второй был в одет в костюм серого цвета. Особый отдел. Отобран, благодаря скорости выхватывания пистолета и точности стрельбы от бедра (он вспомнил слова инструктора по стрельбе: "Просто прицелься и стреляй. Если ты вытянешь указательный палец, то он будет указывать точно в цель. Поэтому просто представь, что пистолет – это твой указательный палец").
Еще двое мужчин, похожих на агентов Особого отдела, спокойно и уверенно сидели в фойе на одном из черных чиппендейловских кожаных с пуговицами диванах, которые нередко можно увидеть в сериалах о высшем обществе по телевизору, и наблюдали за входящими в отель людьми.
Затем из отеля кто-то вышел. Это была девушка. Она шла, покачиваясь, как пьяная (и это в девять-то часов утра? В девять утра).
С безошибочно узнаваемым акцентом дворового кокни она сказала, обращаясь к толстому швейцару:
– Поймай-ка мне такси, петушок.
Это была вполне дружелюбная просьба, но швейцар, без сомнения, из-за присутствия людей из Особого отдела, решил продемонстрировать чувство собственного достоинства. Кроме того, эта должна бы знать, что ей следует выходить через черный ход.
– Сама лови, – ответил он. – Я разговариваю с приятелем.
Голос богини уличной страсти теперь зазвучал на октаву выше.
– Не смей так со мной разговаривать, ты, жирный пидор, или я тебе глаз на жопу натяну.
Она замахнулась на него сумочкой. Парень из Особого отдела, молодость и смущение которого вдруг стали очень заметны, встал между ними и схватил ее за руки.
– Будь умницей, дорогая, иди домой.
– Отпусти меня.
Она увернулась от него, стараясь избавиться от его хватки, и вдруг увидела Эббота, стоящего на краю тротуара.
– Джордж, – позвала она. – Джордж.
Это была Дорис, чертова Дорис. Это должна была быть она. И она, без сомнения, была пьяна.
Мгновение он колебался. Отвернуться и уйти? Или это будет еще более подозрительно? Молодой агент из Особого отдела уже смотрел на него. У него точно есть описание Эббота, и вблизи он не может его не узнать.
Эббот расстегнул пиджак, чтобы, если что, была возможность быстро выхватить Магнум и, ухмыляясь, двинулся к ним. Безоружный коп нежного возраста – это одно дело, а снайпер из Особого отдела – совсем другое. Если у того в руке окажется пистолет, он труп.
– Здорово, Дорис, дорогуша, в чем проблема?
– Эти вымогатели думают, что они могут...
– Уведи ее отсюда, приятель, – сказал парень из Особого отдела, – пока ее не забрали в отделение.
Агент смотрел на Эббота, но не видел его, отчасти потому что был смущен, а отчасти потому, что пьяная, нарывающаяся на неприятности шлюха никак не ассоциировалась у него в голове с Эбботом.
– В отделение? – переспросила Дорис. – Кто это, черт побери, собирается забрать меня в отделение? Я не какая-нибудь пятишиллинговая шлюха, я только что была здесь у очень важного человека.
Она махнула рукой в сторону отеля.
– Я бы и сам не возражал тебя забрать, ты симпатичная сучка, – сказал Эббот. – Цып-цып-цып. Пойдем.
По какой-то причине это развеселило Дорис, и она принялась хихикать. Ричард взял ее под руку и повел прочь. Ему было непросто повернуться спиной к агенту из Особого отдела. Он готов был в любой момент услышать: "Одну минуту, сэр", – и, повернувшись, увидеть направленное на него дуло пистолета, поэтому держал правую руку наготове, чувствуя себя как будто голым. Но ничего не произошло. Он снова вздохнул спокойно.
Дорис икнула и, покачнувшись, схватилась за его руку. Эббот вздрогнул.
– Что такое?
Пришлось рассказать ей о Хаки МакТаклзах.
– Я же тебе говорила! Если где назревает драка, эти чертовы Хаки МакТаклзы тут как тут.
– У них, должно быть, нюх.
– Еще бы – как у навозных жуков на дерьмо. Есть закурить?
Эббот протянул сигарету. Она попыталась ее зажечь, но не могла удержать спичку. Он помог ей прикурить.
– Дорис, зайка, где ты умудрилась с самого утра так надраться?
– Я не пьяная, я просто устала. Совсем не спала. Наш приятель ниггер останавливается только чтобы пожрать... Ну, может, немного выпила. Знаешь, у меня на завтрак было шампанское. Он спросил меня, чего мне хочется, и я сказала, что всегда хотела на завтрак настоящее французское шампанское, а не сладкую шипучую гадость местного разлива. Тогда он хлопнул в ладоши и велел этому своему дебилу помощнику Артуру принести шампанское для Эрминтруды. Он все время называет меня Эрминтрудой.
Она широко зевнула.
– Как насчет кофе?
– Может, хотя это меня разбудит.
Он завел ее в кофейню, и после пары чашек кофе зевание немного поутихло.
Расспросив ее о мерах безопасности в отеле, Ричард не узнал ничего, кроме того, что ему уже было известно или о чем он сам догадался.
Заскучав, он лениво размышлял о том, что Нжала в ней нашел. Возможно, ее доступность в любое время дня и ночи, или ему нравится возвращаться обратно на дно – то, что французы называют nostalgie de la boue.
Он был неправ. Дорис имела успех.
– Я ему нравлюсь, старому как-его-там.
– Правда?
– Ага, и знаешь, что ему нравится больше всего?
– Разговаривать с тобой.
– Мой характер. Он говорит, у меня рисковый характер.
– Не сомневаюсь.
Незаинтересованность Эббота была очевидной. Приняв ее за неверие, Дорис сказала:
– Думаешь, я шучу? Он пригласил меня к себе за город. Завтра вечером.
Эббот медленно и осторожно поставил на стол чашку с кофе, которая уже была на полпути к его рту.
– К себе за город?
– Ага. Более того, я полечу туда на вертолете, на военном, как принцесса.
– Куда?
– Не знаю. Это все "тсс". Что-то, связанное с государственной тайной Короны, он же такая важная шишка.
Эббот и не ждал, что она будет знать. Нжала не настолько глуп и неосторожен. И все-таки это была помощь. Теперь хотя бы появилась какая-то информация о предполагаемых передвижениях Нжала. И, возможно, он узнает больше. Гораздо больше.
– Теперь слушай, это будет бомба. Если ты действительно проведешь ночь в загородном поместье, я смогу продать историю на континент, в Америку, куда угодно. А с правами на постановку шоу, синдикацию и производство фильмов ты заработаешь целое состояние.
– Сколько?
– Минимум, гарантированный минимум, – пять тысяч.
– О, Господи Иисусе, – выдохнула она, мгновенно протрезвев и проснувшись. – Пять тысяч... О Боже...
– Но мне понадобится побольше достоверных деталей: как выглядит поместье, количество слуг, меры безопасности и так далее.
Он остановился, давая ей возможность переварить информацию.
– Каждая деталь, Дорис.
– За пять тысяч, крошка, – ответила Дорис, – ты получишь любую деталь, которую только можно вообразить, включая точную длину его большого черного члена. В сантиметрах, а не в дюймах, для Общего Рынка и для удобства понимания и восприятия мировой и европейской общественности.
И она так затряслась от смеха, что на столе задрожали чашки.
* * *
После адского путешествия по джунглям, последние два дня которого были одним нескончаемым кошмаром, Эббот настолько ослаб, что ему хотелось просто прилечь в кустах и тихо умереть, как больное животное.
Он не помнил, как добрался до побережья. Просто однажды ночью вдруг понял, что находится на дороге, обсаженной мангровыми деревьями. Он знал, что теперь нужно идти в сторону порта, то есть в северном направлении. Порт, мерцавший в недолгих африканских сумерках, был уже виден с холма. Впрочем, быть может, это был мираж.
Дорога была мощеной, но неровной, поэтому идти по ней в темноте было довольно затруднительно. Периодически мимо проносились машины, преимущественно, военные джипы, ослепляя ярким светом фар, и тогда приходилось прятаться в придорожных кустах или канаве.
Он ориентировался по Полярной звезде и старался идти как можно быстрее, но, тем не менее, все время приходилось замедлять шаг, казалось, что он идет через вату, как во сне. Освещенный лунным светом, Ричард целую вечность шел по дороге, пока, наконец, она не превратилась в мост через мелкую речку и прибрежную зону, и он увидел луну, отражающуюся в маслянистой воде залива.
Место выглядело заброшенным. Он прошелся по пристани, на которую падали длинные тени от пришвартованных кораблей, нервничая от гнетущей тишины. Вдруг где-то над ним, на палубе одного из кораблей тихонько запел какой-то матрос. Возможно, это был некий сигнал, потому что одновременно из тени выступили двое черных громил. В темноте блеснуло лезвие ножа, но его пистолет был уже направлен им в лицо.
– Отвалите, придурки, – сказал он на местном диалекте, который, должно быть, удивил их даже больше, чем оружие.
И медленно пошел в сторону огней города. Города Нжала, который находился на возвышении относительно порта, а на севере местность круто поднималась, образуя плато, где, открытый холодным морским бризам, стоял президентский дворец. Когда-то это была официальная резиденция британского губернатора. После объявления независимости он был перестроен новым президентом на более пышный и богатый манер. Второй раз его перестроил Нжала, убивший нового президента, его семью, друзей и сторонников во время короткого и кровавого военного переворота. Нжала из дворца сделал крепость, денно и нощно охраняемую специально отобранными войсками.
Его присутствие ощущалось неизбежно и неотвратимо. Площадь Нжала, улица Нжала, повсюду статуи и плакаты. Даже футболки с его изображением. На сто процентов город Нжала.
И город Киро. Во всяком случае, эти трущобы. Здесь Киро жил вместе с другими политическими изгнанниками, не настолько значительными, чтобы сажать их в тюрьму или расстреливать. Пока, разумеется, они не станут достаточно важными, чтобы посадить их в тюрьму и расстрелять.
Он искал сестру Киро, проститутку, жившую на окраине трущоб.