К девяти часам утра после серии звонков отчаяния и бессилия, полученных от Смита, начальник Департамента и министр уже вдвоем пытались убедить Нжала уехать из отеля.

Начальник Департамента уперто использовал те же аргументы, что и Смит, упирая на небезопасность отеля и необходимость переехать в более охраняемое место.

– И это действительно необходимо, Ваше Превосходительство. В конце концов, даже один из министров кабинета Ее Величества счел повод достаточно важным, чтобы приехать сюда со мной и...

Нжала поднял руку.

– Джентльмены, я глубоко потрясен вашим участием, – он коротко улыбнулся. – Если, конечно, все это не хитрая уловка, чтобы сбить цены на нефть.

Ответная улыбка начальника Департамента получилась слегка натянутой.

– Очень забавно, Ваше Превосходительство, крайне забавно.

– Однако теперь, когда ни у Вас, ни у мистера Смита ничего не вышло, кто попытает счастья следующим? Премьер-министр? Может быть, сама Королева?

– Здесь, – заговорил министр, – я боюсь, мне придется настаивать, чтобы Вы последовали нашему совету. Я действительно настаиваю.

Прохладность в его голосе была оценена по достоинству.

– Да вы хотя все настаивайте, господин министр, но я здесь и отсюда никуда не уеду.

В голосе Нжала отчетливо слышалась та же холодность.

– Со всем уважением, – снова вмешался начальник Департамента, – но мне кажется, что Ваше Превосходительство не совсем представляет себе, какой опасности подвергается.

Нжала пожал плечами.

– Подумать только! Вы получили сведения, что этот человек пытается меня убить. Что он находится в Лондоне. Хотя кто-нибудь из вас его видел? Говорил с ним?

– Нет, но...

– В общем, вы уверены, что вы не... ммм, преувеличиваете значение слухов и кривотолков?

– Вполне, Ваше Превосходительство.

– Ну вы прекрасно знаете, как это бывает, особенно в кругах служб безопасности. Русский траулер входит в док в Гулле, и МИ-5 посылает пару человек просто понаблюдать. Русские узнают, что за кораблем следят и посылают пар ребят из посольства последить за слежкой. Это подтверждает подозрения МИ-5, и они посылают еще людей. В итоге доходит до того, что обе стороны устраивают полноценную взаимную операцию. Зачем? Что они пытаются доказать? Что они жизненно необходимы. И бюджетные деньги, которые они тратят и за которые не обязаны официально отчитываться, тоже жизненно необходимы.

– Ваше Превосходительство, – снова вмешался начальник Департамента, начиная понимать отчаяние Смита, – у нас действительно есть все основания полагать...

Он остановился, когда в комнату вошел Смит.

– Прошу простить, Ваше Превосходительство, – сказал Смит. Затем он что-то негромко сказал начальнику Департамента, который кивнул, что-то мрачно пробормотал и снова обратился к Нжала.

– Этот, ммм, парень, о котором мы говорили, уже знает, что вы остановились в этом отеле.

Он хотел сказать "убийца", вместо "парень", но решил, что это будет звучать не по-британски и чересчур мелодраматично.

– Как он узнал? – вяло спросил пребывавший в чувственном полусне министр. Смит своим заявлением прервал его эротические мечтания о ласках чернокожей красавицы, оставшейся в Фулхэме.

– Он только что обзванивал крупные отели и просил соединить с Его Превосходительством.

– Но почему вы так уверены, что это был именно он?

– Потому что все звонки Его Превосходительству прослушиваются. На коммутаторе его попросили подождать, затем я взял трубку и спросил, с кем он хочет поговорить. С полковником Нжала, ответил он и произнес имя по буквам. Когда я спросил, кто он такой, он повесил трубку. Но я почти уверен, что это был его голос. В общем, я проверил другие отели, там та же история.

– Но почему, ради всего святого, вы не приказали на коммутаторе говорить, что никого с таким именем в отеле нет?

– И блокировать все официальные звонки, господин министр?

– Не говоря уже о неофициальных, – добавил Нжала.

– Простите, – сказал министр. – Не подумал.

И, выполнив свою часть программы, продолжил дремать.

– Теперь, я надеюсь, Ваше Превосходительство понимает всю сложность и опасность ситуации? – сказал начальник Департамента. – Если он так просто сумел вас найти... – Он пожал плечами.

Нжала вдруг устал спорить.

– Да, да, я понимаю.

– Тогда вы согласны переехать в наше загородное поместье?

Нжала, пристально смотревший на Смита, сказал:

– Мистер Смит, должно быть, очень умен.

Это было странное замечание, сделанное странным тоном.

– Простите? – переспросил начальник Департамента.

– Настолько умен, что смог узнать голос человека, с которым даже не знаком.

– Этому есть очень простое объяснение, – быстро сказал Смит, не имея вообще никакого объяснения, но уповая на то, что в нужный момент что-нибудь придет в голову.

– Тогда приберегите его, мистер Смит, – ответил Нжала, мгновенно теряя интерес к дискуссии, – на один из дождливых дней, таких частых здесь, на островах.

На короткую секунду Смит почти проникся к нему симпатией.

* * *

Придя на работу, Элис немедленно отправилась в отдел кадров. У нее оставалась неделя отпуска, и она попросила отпустить ее со следующего дня. Внезапность просьбы вызвала легкое удивление у начальника отдела, но Элис объяснила это тем, что хочет провести несколько дней с неважно чувствующей себя матерью.

Настоящей причиной было то, что она не хотела участвовать в охоте на Ричарда Эббота. Пусть она больше ничего к нему не чувствует, но когда-то они были близки, были любовниками, хотя и недолго. Ей не хотелось ворошить прошлое, не нужно было больше смутных воспоминаний и желаний.

Она пошла в кабинет Смита, автоматически перевернула страницу на календаре, заметив, что настал последний день апреля, самого жестокого месяца года. Напечатала свои записи с экстренного совещания и положила их в корзину для входящих бумаг. Она уже собиралась уходить, когда зазвонил один из телефонов. На столе их было три: два, подключенных к коммутатору, и один – с внешней линией, подсоединенный к магнитофону. Это был стандартный набор для глав отделов.

– Алло, – сказала она.

Она услышала писк автоматически включившейся записи, затем:

– Фрэнк Смит на месте?

Она сразу узнала голос. Ошибки быть не могло.

– Боюсь, его сейчас нет, но он скоро придет. Могу я что-нибудь ему передать?

Она надеялась, что ее голос не дрожал так же, как ее сердце. На том конце повисло молчание, затем очень тихо раздалось:

– Элис, это ты?

– Ричард, – ответила она.

– Как ты, Элис?

– Хорошо... А ты?

Это казалось безумием – проводить время, вежливо беседуя с человеком, который в прошлом был любимым мужчиной, а теперь стал убийцей. Но она не знала, что еще сказать, а вежливости ее учили с детства.

– Скажи Фрэнку Смиту, что я с ним свяжусь. Хорошо?

– Ричард, подожди минуту. Не вешай трубку. Пожалуйста...

– Элис, если ты пытаешься отследить звонок, то это напрасно. Для этого требуется больше времени, чем ты думаешь. И гораздо больше, чем я собираюсь говорить.

– Ричард, клянусь, я не пытаюсь ничего отследить. Я бы не смогла, даже если бы хотела. Я одна в кабинете.

– Хорошо, у тебя есть двадцать секунд.

– Ричард, я не стала бы обманывать тебя. Правда.

– Что ты хотела сказать?

– Я... ну, я... хочу поговорить с тобой.

– О чем?

– Подожди, дай мне минуту. Я имею в виду, не торопи меня, я так не могу...

На линии повисло молчание.

– Ну?

– Я не знаю. Я просто хочу поговорить. Разве ты не понимаешь?

– Элис, – его голос был почти нежным, – я не могу позволить себе рисковать.

Послышались короткие гудки. Она сидела, уставившись на телефон, пытаясь успокоить прыгающее сердце, делая глубокие вдохи и считая до четырех, прежде чем выдыхать. Это было откуда-то из йоги или тай-цзи, или чего-то подобного. Она где-то про это вычитала. Подразумевалось, что это должно успокаивать. Но кажется, это не слишком помогало.

Она вспомнила о записывающем устройстве. Все разговоры по внешней линии автоматически записывались, если только магнитофон не был выключен вручную.

Она перемотала пленку. Это тоже не помогло.

Вошел Фрэнк Смит в сопровождении начальника Департамента и министра, уже абсолютно проснувшегося и пребывающего в приподнятом настроении после удачно завершенной встречи с Нжала, для успеха которой он не сделал ровным счетом ничего, разве что на ней присутствовал.

Элис рассказала им о звонке Эббота.

– Чего он хотел? – спросил Смит.

– Поговорить с вами.

– О чем?

– Он не сказал. Но объяснил, что еще с вами свяжется.

– Странно, – сказал начальник Департамента. – Вы ожидали чего-то подобного?

– Нет, – ответил Смит, – кроме того, что от него всегда можно ждать только неожиданного.

– Как звучал его голос? – спросил министр. – Необычно? Неуравновешенно?

– Мне показалось, что его голос звучал абсолютно нормально. Но это вы можете и сами оценить, разговор записан на пленку.

Она еще раз перемотала запись.

– Вы были очень взволнованы, – заметил министр.

– Я нервничала. Я пыталась продолжать разговор, надеясь, что кто-нибудь войдет и я смогу дать понять, что нужно отследить звонок.

Она повернулась к начальнику Департамента.

– Я прошу прощения, но я не могла ничего придумать.

– Вы также звучали очень дружелюбно, – продолжал настаивать министр.

– Я старалась поддерживать беседу, не дать ей иссякнуть.

– И вы назвали его Ричард.

Она посмотрела на Смита.

– Его я называю Фрэнк, – ответила она.

– О, – сказал министр.

– Дело в том, господин министр, – заговорил начальник Департамента намеренно демонстрируя свое лучшее аристократическое произношение, приобретенное в частной школе, – мы довольно неформальное учреждение, и потом, она была его секретарем в течение полугода или даже больше.

– И, – добавила Элис, – он мне очень нравился. Он был приятным мужчиной.

Смит подавил улыбку.

– Он всем нравился, – сказал он.

– О, – снова сказал министр, уже далеко не так оживленно.

– Кстати, – сказал начальник Департамента, – я все-таки не верю, что это тот же самый человек. Я не утверждаю, что он совершенно невменяем, но допускаю, что неуравновешен.

– Это вполне возможно, – сказал Смит.

Элис, извинившись, ушла к себе, радуясь тому, что оставила их, а еще больше тому, что с завтрашнего дня начинается отпуск, и она больше не будет участвовать ни в чем, касающемся Ричарда Эббота. Во всяком случае, так она наивно полагала.

* * *

После ее ухода они еще раз прослушали запись, еще немного поразмышляли на предмет мотивов Эббота, но так и не пришли ни к какому конкретному выводу.

Министр, который по-прежнему мечтал о квартире на Фулхэм Роуд, внезапно вспомнил, что у него назначена встреча и, еще раз поздравив всех, особенно себя, за убеждение Нжала, удалился.

Фрэнк Смит проявлял меньше энтузиазма по поводу их частичного успеха. Нжала поставил два условия: он уедет не раньше, чем на следующий день и отказывается уезжать дальше, чем на шестьдесят километров от Лондона, чтобы быть в пределах досягаемости для посетителей, особенно женского пола.

По-прежнему оставалась насущной проблема охраны Нжала этой ночью (хотя он и пообещал, что не покинет отеля), и нужно было найти подходящее безопасное место, поместье, которое можно было бы достаточно быстро превратить в очень хорошо охраняемую резиденцию.

* * *

После того, как Эббот закончил свои звонки из телефона-автомата в холле (на случай, если телефон Джоан прослушивается), он вернулся в квартиру и убедился в том, что наблюдатели не покинули свой пост. Он заметил, что проверяли всех, кто входил в дом, но при этом не уделяли большого внимания тем, кто из него выходил, чего и следовало ожидать. Двое из них стояли, облокотившись на машину, болтая с третьим, сидящем на сиденье водителя. Все выглядели расслабленно, и, суда по периодическим зевкам, отчаянно скучали. Двое на заднем дворе дома тоже отдыхали, куря и разговаривая. Один из них выпустил дым несколькими ровными колечками. Очевидно, никто не ждал, что убийца появится при свете дня.

Эбботу пришло в голову, что если сейчас он выйдет из дома, на ходу болтая с, допустим, молочником или соседкой, то скорее всего, на него никто не обратит внимания. В любом случае, вероятно, уже завтра слежку снимут. Еще одну ночь для полной уверенности, и все. Ну, а если нет, ему просто снова придется найти способ пробраться мимо них. Главной причиной, по которой он до сих пор оставался здесь, были деньги, которые до; окна была принести Джоан. Он все еще хотел поговорить с Фрэнком Смитом, причем желательно не по телефону, что могло оказаться довольно сложной задачей. Однако он был профессионалом, специализировавшимся на простых решениях сложных задач.

* * *

Тем временем Фрэнк Смит, начальник Департамента и Шеппард на совещании в кабинете начальника тоже решали проблему, а точнее, несколько проблем.

Смит и начальник Департамента выбрали, по их мнению, безопасное убежище для полковника неподалеку от Питерсфилда. Это было одно из последних приобретений Департамента, и Эббот не мог о нем знать. Поместье находилось немного дальше предела в шестьдесят километров, установленного Нжала, но они решили, что он не станет спорить из-за мелочей.

Это был большой мрачный викторианский особняк Лейфилд Холл, находящийся на территории в 16 гектаров, частично поросшей лесом и окруженной стеной длиной в полтора километра и высотой чуть более двух метров. По верху стены был проведен тонкий провод, в случае, если он оказывался перерезан или как-то еще поврежден, в большом доме и в маленьком у главных ворот включалась сигнализация.

Заросшая лесом территория располагалась преимущественно вдоль периметра, некоторые деревья с обеих сторон даже нависали над стеной. Поэтому целая команда рабочих уже вовсю стригла и рубила ветки. Медленно текущий ручей шириной около трех метров и глубиной меньше метра вился но территории, впадая через низкую арку в северной стене и вытекая через такой же сводчатый проход в западной.

Это были два слабых места, волновавших Шеппарда. Он еще не видел поместья, но уже успел ознакомиться с планом. Смит отметил, что полоса леса, расположенная вдоль внешней стороны северной стены, тоже принадлежит поместью. Поскольку территория была ограничена стеной, он предложил пустить в лес несколько сторожевых собак. Рабочие строят временное укрытие недалеко от арки в стене, которое будет ночью освещаться прожектором. Туда можно поместить двоих вооруженных людей.

– А что с другой аркой? – спросил Шеппард.

– Как Вы видите, она расположена вблизи от главных ворот и помещения для охраны, и за ней легко можно установить наблюдение. Ночью она будет освещена. Кроме того, я попросил одного из наших экспертов по электронике посмотреть, можно ли установить на обеих арках нечто вроде сигнализации, которая бы срабатывала, если кто-то попытается пробраться под ними.

Шеппард кивнул и проворчал:

– Хорошо, а на территории?

– Мы подумали, что предоставим это вам, – ответил начальник Департамента.

Шеппард снова кивнул.

– Вооруженный патруль с собаками.

– Но не спущенными с цепи, – заметил начальник Департамента – Нжала и его гости могут захотеть выйти погулять, если, например, будет хорошая погода, что, конечно, вряд ли. В любом случае, мы же не хотим, чтобы он чувствовал себя, как в клетке. Поэтому, может быть, вы скажете своим подчиненным, чтобы они были... ммм... осторожны и внимательны.

– Он их даже не заметит. Но они все время будут рядом. Я также посажу вооруженных людей в помещение для охраны.

Начальник Департамента посмотрел на него.

– Не беспокойтесь, их тоже не будет видно. Что с прислугой?

– Все наши люди. Но обученные обслуживать, а не охранять.

– Отлично, если что, мы обо всем позаботимся. Где будут комнаты Нжала?

– Здесь, – Смит указал на Западное крыло поместья. – Весь верхний этаж на этой стороне. Спальня здесь, в дальней части, с гардеробной, ванной и всем прочим. А эта просторная комната с окнами на фасад и на торец дома – гостиная. Ее можно использовать как столовую. Впрочем, для официальных обедов можно накрывать и внизу.

– А что со встречами, ради которых он сюда приехал? – Они будут устраиваться в музыкальной комнате внизу в задней части здания.

– А его советники по экономике и другие, а также наши представители на переговорах – они тоже будут жить в доме?

– Думаю, нет, – сказал начальник Департамента. – Вряд ли для них найдется место. В любом случае, Нжала захочет, чтобы поместье было полностью предоставлено ему, за исключением слуг и его личного секретаря. Я размещу остальных в деревенском отеле в трех километрах отсюда.

– При условии, что будет не слишком много приезжающих и уезжающих.

– Не будет. Их всех будут привозить в Лейфилд Холл утром и отвозить обратно в отель днем. Кроме них, будут приезжать только женщины.

Начальник Департамента улыбнулся.

– Может быть, нам удастся заставить его провести с одной и той же дня два-три. Это существенно сократит количество машин на дорогих.

– Что это? – Шеппард указал на маленький прямоугольник на карте.

– Летний домик, – ответил Смит.

– Как раз с той стороны, куда выходят окна комнат Нжала. Я помещу туда сержанта Клиффорда.

– Это тот неуравновешенный, который чуть что – сразу хватается за оружие? – спросил Смит.

– Ну мы же не хотим, чтобы он медлил в решающий момент, не так ли? И потом, он наш лучший стрелок. В муху за сто шагов попадает.

– А вы где хотите расположиться? – спросил начальник Департамента. – В доме или в помещении для охраны? Размещение не проблема.

– В доме, я думаю, – ответил Шеппард. – Я хочу быть рядом с Нжала, если что-нибудь пойдет не так.

Зазвонил телефон. Начальник Департамента поднял трубку.

– Да, – сказал он и замолчал. Затем произнес: – Спасибо, – и повесил трубку.

– Мы только что получили сообщение из полиции Саутгемптона, что человек, по приметам подходящий под описание Эббота, сошел с панамского грузового судна позапрошлой ночью. Корабль пришел из западной Африки.

– Это точно он, – сказал Смит.

– Позднее, той же ночью, в городе был взломан винный магазин, и из кассы украдено около четырнадцати фунтов.

– Так где, черт побери, он теперь? – спросил Шеппард. – В любом случае, я попрошу людей в полиции Питерсфилда сообщать нам обо всех преступлениях и правонарушениях, даже самых незначительных, пока Нжала здесь. Я хочу знать обо всем, что происходит в этом районе.

– Хорошая идея, – сказал начальник Департамента.

– И еще, – добавил Шеппард. – Я снял наблюдение с квартиры его жены.

– Не слишком ли скоро? – спросил Смит.

Шеппард ухмыльнулся.

– Если он хотя бы вполовину такой сообразительный, как вы утверждаете, то он все равно вычислит моих людей. Поэтому я их отправил по домам. Чтобы его поощрить. И соблазнить.

Ухмылка стала шире.

– Тогда, возможно, мне удастся устроить ему маленький сюрприз.

* * *

Эббот видел, как незадолго до полудня наблюдатели покинули свой пост, и размышлял об этом. Казалось нелогичным убирать наблюдение среди дня, но он знал, что любой нелогичный ход, как в шахматах, не всегда впоследствии оказывается таковым. Впрочем, это решало одну из его проблем: теперь он мог выйти. А это поможет решить и остальные.

Скучающие бармены, как правило, очень разговорчивы со щедрыми покупателями около полудня, когда, кроме как читать про скачки, делать особенно нечего. Поэтому после быстрой пробежки по пабам, расположенным в паутине улочек позади Парк Лэйн, он без труда нашел место, где напивался ночной портье из отеля Нжала.

Всем известно, что ночные портье и продажная любовь неразлучны, как лошадь и телега.

В любом столичном отеле во всем мире, если вам нужна женщина, обращайтесь к ночному портье (кроме Москвы, где, как вам скажут в Интуристе, проституток не существует. В этом случае выйдите из отеля, поймайте такси, там и найдете проститутку. Если вам нужно просто такси, попросите ее выйти. Такое гостеприимство не будет вам стоить и рубля).

Эббот, будучи искушенным путешественником, прекрасно осознавал значимость для мировой цивилизации ночных портье и проституток. Ну а ночной портье из отеля Нжала, даже если бы дружелюбно настроенный бармен не указал на него, все равно был легко узнаваем: большой живот, тяжелая челюсть, блестящее лицо и волосы и отделанные тесьмой брюки, выглядывающие из-под дождевика. Вдобавок, не поддающееся описанию выражение превосходства и сознания собственной значимости, шедшее ему также, как клоунские ботинки лондонскому денди.

Ночной портье, которого звали Осборн, заказал водку с тоником.

– Сделайте двойную, – сказал Эббот. – За мой счет, мистер Осборн.

Босс ночной обслуги обернулся и посмотрел на него холодным, оценивающим взглядом. Его голос звучал под стать взгляду.

– Не думаю, что мы знакомы.

– Джордж Уилсон, – сказал Эббот с сильным акцентом. – И сразу переходя к сути, я ищу ночную работу в отеле, и мне сказали...

– Не утруждайтесь, мистер Уилсон, и не тратьте свои деньги. На данный момент у нас нет вакансий.

Он достал банкноту, чтобы расплатиться.

– Нет, нет, я настаиваю. Видите ли, вы меня не так поняли. Я ищу работу на будущее. Сейчас у меня работа есть.

Он упомянул один из крупных отелей Парижа.

– Уехал туда около года назад – учить язык. За год до этого – Германия. За тем же.

– Очень мудро, мистер Уилсон, очень мудро. Особенно ввиду Общего Рынка.

– А кроме того, у меня есть практическое знание американского.

Последнее замечание вызвало мрачную улыбку на лице Осборна.

Эббот поднял свой бокал.

– Cheers.

– Cheers.

– Присядем?

Они сели за угловой столик, и Эббот перевел разговор на личность Нжала.

– Газеты пишут, что он остановился у вас. Последний раз в Париже он жил у нас. Такая головная боль.

– Правда? – Осборн держался сдержанно.

Эббот кивнул.

– Девочки стадами ночи напролет. Когда его милость гуляет, поспать не удается, верно? А это шесть ночей из семи.

Осборн улыбнулся своей обычной тонкой улыбкой и ничего не сказал.

Худой смуглый молодой человек вошел в паб, заказал пинту темного и улыбнулся Осборну.

– Здравствуйте, мистер Осборн.

Осборн ответил едва заметным, почти величественным кивком. Когда принесли его пиво, молодой человек снова улыбнулся.

– Могу я к вам присоединиться, мистер Осборн? – Он говорил свободно, с легким акцентом.

– Нет, Котиадис, не можете.

Молодой человек снова улыбнулся, пытаясь скрыть смущение, но в его взгляде промелькнул гнев.

– Простите, мистер Осборн. Я не знал, что у вас личный разговор.

– Некоторые из этих иностранцев, – сказал Осборн, обращаясь к Эбботу, только слегка понизив голос, – думают, что им все позволено.

– Не могу не согласиться, – ответил Эббот. – Евреи, греки и иностранцы – нет, спасибо.

Он улыбнулся.

– И черные туда же. Кстати о черных, с Его Милостью проблем не было?

– У меня никогда ни с кем не бывает проблем, – с чувством собственного превосходства ответил Осборн.

Эббот принес ему еще одну порцию водки с тоником и попытался продолжить разговор про полковника, но так ничего и не узнал. Проклятый сводник был все так же осторожен и сдержан.

Осборн допил свой коктейль и сказал, что ему пора возвращаться, еще раз сдержанно улыбнулся Ричарду и ушел, не обратив ни малейшего внимания на Котиадиса, к которому сразу же присоединился Эббот.

– Это не было частной беседой, – сказал он. – Я никогда его раньше не встречал. Мы просто разговорились за выпивкой.

– Держу пари, ты за нее платил, – заметил Котиадис. – Он скуп, как кошачье дерьмо.

– Давай я и тебя угощу, – ответил Эббот.

Котиадис попросил темное. Эббот рассказал ему ту же историю, что и Осборну, о том, что ищет работу в Лондоне. Котиадис посоветовал обратиться в "Савой", где, как он слышал, требуется ночной штат. Он оказался приветливым, дружелюбным молодым человеком и охотно рассказывал про свой дом на Кипре, про работу под началом ненавистного Осборна, про отель и именитых гостей, включая, конечно, Президента и его любовные похождения.

Любимицей Его Превосходительства была крупная улыбчивая темнокожая девушка по имени Дорис, которая ошивалась в одном из баров на Брюер-стрит.

– А что в ней такого особенного?

Котиадис пожал плечами.

– Она может трахаться без подогрева в любое время суток – в два, три, четыре часа утра. Нжала самый неистощимый на выдумки сексуальный маньяк, его никто не выдерживает. А эта красавица никогда не могла отказаться от денег.

– А кто может?

* * *

Министр уехал из своего офиса днем и отправился в Королевскую Марсденскую больницу, где в палате, заваленной цветами, тихо и безнадежно умирала от рака его жена. После этого он намеревался навестить квартиру на Фулхэм Роуд.

Он сидел у кровати жены, пытаясь придумать, что сказать и стараясь на нее не смотреть. Ее лицо было серого цвета, она была болезненно худой и вялой от анестезии. На запавших глазах супруги, как ему казалось, лежала печать смерти. Ее когда-то блестящие черные волосы, предмет ее гордости и украшение, были теперь серыми и ломкими.

Ее звали Роуз (как у Шекспира – "Ее лицо, как роза, а губы, как цветок. Когда-то. О да, когда-то. Много лет назад"). Он вспомнил и другие моменты из прошлого и на минуту почувствовал горькое сожаление; прочистил горло, высморкался и постарался быть мужественным. Когда-то политик ее любил, хотя большая часть этой любви была обязана деньгам отца Роуз (она была единственным ребенком в семье промышленника). Справедливости ради, нужно сказать, что в те годы министр и не осознавал, какую большую роль в этой любви играли деньги. Это была, не больше и не меньше, обычная склонность человека к самообману.

У нее были небольшие сексуальные потребности, поэтому он всегда развлекался с другими женщинами, впрочем, всегда следя за тем, чтобы она об этом не знала (при этом думая не только о деньгах). Время от времени ее взгляд или сказанное слово заставляли его задумываться, а не знает ли она. Но министр не хотел выяснять этот вопрос, всегда ускользал от него или обходил его со змеиной мягкостью, до совершенства отточенной за годы в Палате Общин.

И теперь он сидел в утопающей в цветах комнате, скованный воспоминаниями, и неуклюже пытался поддерживать разговор.

Пытаясь разорвать молчание, спросил, как она себя чувствует, и она ответила, что все еще страдает от несварения желудка. От чего бы она ни страдала, так это точно, не от несварения желудка, но перед лицом смерти людям свойственно прятаться за всякого рода эвфемизмами, то ли из чувства собственного достоинства, то ли просто из страха.

– Как прошел твой день?

– Как обычно. Довольно напряженно. Встречи, совещания. Ты же знаешь.

Тут министр внезапно вспомнил. У него назначена еще одна встреча. Он посмотрел на часы – пора идти. Поднялся, быстро приложился губами к ее влажному лбу и ушел.

В коридоре он наткнулся па ее лечащего врача, задал обычный вопрос и получил ответ:

– Теперь в любой момент. Через несколько дней. Неделю. А может, и завтра.

Он поспешил прочь из больницы и через несколько минут уже остановился у дома на Фулхэм Роуд. Он взбежал по лестнице и нетерпеливо нажал на звонок.

– Кто там?

– Я. Кого, черт побери, ты еще ждешь?

– Мне нужно было убедиться, – сказал она, открывая дверь. – Я как раз собиралась принять ванну.

На ней не было ничего, кроме домашних туфель на высоком каблуке.

– О Боже, – произнес он, быстро вошел и закрыл за собой дверь.

– Как прошел твой день?

– Не задавай мне этот вопрос, – прозвучал резкий ответ.

Она стояла и удивленно смотрела на него. Девушка была обнаженной, здоровой и красивой, гладкокожей и молодой. От нее исходил аромат юной женственности.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Пойдем, – сказал он, беря ее за руку и таща по направлению к спальне.

– Так торопишься?

– Ты бы тоже торопилась, если бы была в моем возрасте.

– В твоем возрасте? Что ты имеешь в виду? Я знаю мужчин моложе тебя, которые...

– Кончай болтать. Это не входит в число твоих достоинств.

* * *

Одиночество – последнее прибежище для индоктринированного правительством злодея. Нет, это был патриотизм. Эббот хихикнул. Казалось, его разум блуждал, делая неожиданные зигзаги и скачки. У него были галлюцинации, он проваливался в сон. Его язык распух от жажды. Наверное, Ричард сходил с ума в сумерках этой кирпичной печи с ее земляным полом, деревянной скамьей и маленьким зарешеченным окошком высоко в стене.

Во мраке появлялись лица. Лицо той, которую впервые поцеловал. Ее кельтская бледность, серьезные глаза. И поцелуй, такой романтический, такой эмоциональный, такой асексуальный, но трепетный и нежный в полумраке этой комнаты у темнеющей реки. Ему было двенадцать, и казалось, он умрет от любви, так было больно сердцу.

Лунообразное лицо учителя латыни, его мягкий голос. Не нужно так буквально, Эббот, помни, поэт пытается нам что-то сказать через две тысячи лет. Слова другие, но чувства те же. Odi et amo(своим чистым мальчишеским голосом). Я люблю ее и ненавижу. Quare id faciam fortasse requiris?Возможно, вы спросите, почему я это делаю. Nescio.Я не знаю. Sed fieri sentio. Но я знаю, это происходит. Et ехсrucior. И я страдаю.

Я страдаю, я страдаю, страдаю. Страдал. Буду страдать... По его щекам текли слезы, они жгли его сквозь пот, слезы гнева. Не на Нжала – на Департамент и всю Систему, которая использовала его, а потом от него избавилась, оставив гнить на краю мира, потому что как человек он никому не был нужен.

В жаре и темноте его гнев рос, питая сам себя.