Поездка в экипаже до дома Джудит показалась одновременно и страшно длинной, и очень короткой. До сегодняшнего вечера Джудит начала было думать, даже, возможно, верить, что у нее может быть будущее с Гидеоном. Конечно, подобная мысль была безумием. Разве ее собственные ошибки не были тому подтверждением? И если у нее оставались какие-то надежды, то она их утратила нынче вечером.

Когда они доехали до ее дома, он вместе с ней вошел внутрь. Она дала какие-то указания слугам, но через мгновение сама забыла, что именно им велела. Направляясь в гостиную, она думала лишь о том, что теперь скажет Гидеону. Гидеон последовал за ней, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

– Я скучал по тебе, Джудит.

Она заставила себя улыбнуться.

– Ты уже говорил это.

– Я готов повторить это снова, – усмехнулся он и, подойдя к ней, взял ее за руки. – Извини за сегодняшний вечер. Мне следовало бы знать, что Виолетта задумает какую-нибудь гадость.

Она отняла руки.

– И все же мы туда поехали.

– По ее словам, мое появление там прекратило бы сплетни о том, что мы с ней расстались врагами. Мне показалось, что в этом есть здравый смысл.

– Но мне ты ничего не сказал об этом разговоре.

– Я уже объяснял, что это было в тот день, когда я уехал из Лондона. Мне не представилось случая рассказать об этом тебе.

– А о том, что вы разговаривали с ней на балу у леди, Динсмор, ты тоже не рассказал потому, что не представилось удобного случая?

– Удобный случай был, но я просто забыл об этом. – Он с опаской посмотрел на нее. – Я не придал этому значения.

Она приподняла бровь:

– Мне следует ревновать?

– Конечно, нет. Для ревности нет никаких причин.

– Но она является частью твоего прошлого.

– Самое важное в этом то, что все это осталось в прошлом, – решительно заявил он.

– Но забыто ли это прошлое? – тихо спросила Джудит и, отвернувшись от него, принялась рассматривать полотно Фрагонара, изображающее представителей французской аристократии, резвящихся среди зелени на фоне великолепного ландшафта. Это явно была сцена, предшествующая совращению. – У тебя было много женщин, Гидеон? – Она взглянула на него. – В прошлом, конечно?

Он нахмурил лоб:

– Я никогда не был с Виолеттой в этом смысле.

– Но ты любил ее?

– В то время мне так казалось. Какое отношение имеет…

– Ладно, в таком случае исключим леди Брэкстон, – небрежным тоном сказала она, пожав плечами. – А как насчет других женщин?

– Других женщин? – настороженно переспросил Гидеон.

– Со сколькими другими женщинами ты был?

– Я неуверен…

– Их было так много? – Она приподняла бровь.

Он покачал головой:

– Не так уж много.

– Сколько же? Позволь помочь тебе. – Она повернулась к нему и сложила на груди руки. – Больше дюжины? Больше сотни? – Она широко распахнула глаза. – Не может быть, чтобы больше тысячи?

– Ты говоришь глупости, – сказал он.

– А ты увиливаешь от ответа.

– Ладно. Больше дюжины, но меньше сотни, – сердито сказал он. – Теперь ты довольна?

– Счастлива.

Он уставился на нее, совершенно сбитый с толку:

– Что, черт возьми, это значит? Зачем тебе это знать?

– Откровенно говоря, Гидеон, не имеет значения, было ли их больше сотни или всего трое. Важен тот факт, что в твоей жизни были другие женщины до меня. До того, как мы встретились и между нами завязались определенные отношения. Даже до того, как ты узнал, что я вообще существую. Мне хотелось понять, за что именно я прощала тебя, когда прощала за все прошлые прегрешения.

– Когда прощала меня за мои… – По его лицу было видно, что до него наконец дошло. – Джудит, ты все не так поняла.

– Боже мой, – вздохнула она, – значит, ты меня не прощаешь?

– Конечно, прощаю. – Он покачал головой. – Но ты передергиваешь мои слова.

– Извини. И прости меня также и за это.

– Ну уж нет. – Он шагнул к ней. – Ты несправедлива, Джудит. Ты умышленно неправильно истолковываешь мои слова.

– Какой же смысл ты в них вкладывал? – спросила она более резким тоном, чем сама ожидала.

– Я хотел сказать, что могу забыть о твоем прошлом… – сказал он, тщательно выбирая слова.

– Ты можешь забыть о моем прошлом? – возмущенно воскликнула она. – Как это благородно с твоей стороны!

– Я не назвал бы это проявлением благородства… Послушай, Джудит, я просто защищал тебя, – обиженным тоном произнес он.

– Я не нуждаюсь в защите, милорд. Последние десять лет я была вдовой, а не женой. И за свое поведение мне не перед кем отчитываться, кроме себя самой. – У нее даже кулаки сжались от гнева. – Чрезвычайно трудно жить совершенно одной, не имея семьи. Никого, о ком бы ты заботилась и кто заботился бы о тебе.

– И поэтому вполне понятно, что не всегда соблюдала определенные правила поведения, – торопливо добавил он.

– Соблюдать определенные правила поведения? – возмутилась она. – Как соблюдал их ты?

– Какая нелепость! Это совершенно другое. Ведь я…

– Мужчина? – подсказала она, произнеся это слово так, как будто оно оставляло во рту неприятный привкус.

– Нуда. Общество смотрит на эти вещи по-разному.

– Меня не особенно беспокоит мнение общества. Меня беспокоишь ты.

– Ну, в таком случае вообще не о чем беспокоиться. – Он снова шагнул к ней. – Твое прошлое…

– Прощено? – Она протянула вперед руку, чтобы остановить его, и покачала головой: – Мои приключения бледнеют по сравнению с твоими, однако тебя, оказывается, не в чем упрекнуть, тогда как меня надо простить?

– Нет, черт возьми, не простить. Это неправильное слово. Но я не знаю, какое слово было бы правильным.

– Тебя бы больше устроило, если бы я ждала, не придешь ли ты, случайно, в мою жизнь? Сидела бы в этом доме одна? Занималась бы рукоделием и ждала? Я могла бы, конечно, заняться благотворительной деятельностью. Спасать сирот, падших женщин и тому подобное. Я могла бы приносить пользу и стать вполне приемлемой для общества. Ах, Гидеон. Ты не можешь пренебречь моим прошлым, даже если я скажу, что все, что было до тебя, ровным счетом ничего не значило. Что с тобой я бывала в постели гораздо чаще, чем со всеми остальными мужчинами, вместе взятыми. Что за последние десять лет этих других мужчин было всего трое, хотя уверена, что ты об этом уже знаешь. Но я не буду оправдываться ни за свое поведение, ни за решения, которые принимала. Я о них не жалею.

– Я и не прошу тебя делать это, – тихо сказал он. – Что ты от меня хочешь?

– Я не знаю, – покачала она головой. – Возможно, я прошу тебя принять меня такой, какая я есть.

– Почему? – Он пристально посмотрел на нее. – Меня ведь ты не готова принять таким, какой я есть? Хочешь получить правдивый ответ, Джудит? Тогда слушай, – холодным тоном произнес он. – Я могу простить твое прошлое, пренебречь им, игнорировать его, но забыть его не могу. – Он покачал головой. – Для этого у меня не хватает силы воли.

Она пожала плечами:

– В таком случае нам не о чем говорить.

– Нам о многом нужно поговорить. Наши отношения с самого начала строились на твоих условиях, но с меня достаточно.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросила она, хотя отлично знала, что он имеет в виду. Разве Сюзанна не предупреждала ее об этом с самого начала?

– Ты установила границы, определила заранее, что можно ожидать, ввела определенные правила – называй их, черт возьми, как хочешь. Со мной ты даже не советовалась, и я от них устал. – Его темные глаза сверкнули гневом.

– В то время тебя это, кажется, не тревожило, – оборвала его она.

– В то время нет. Но тревожит сейчас.

– Почему?

– Потому что все изменилось по сравнению с тем, что было вначале. Отношения между нами, Джудит, стали совсем другими. Изменились мои ожидания, мои желания, если угодно, и я не намерен подчиняться установленным тобой правилам.

– Не понимаю, о чем ты говоришь.

– Вот как? – Он недоверчиво фыркнул. – Предполагается, например, что я не должен испытывать ревность к мужчинам, которые были до меня.

– Я никогда не говорила…

– Ты не говорила, но леди Динсмор сказала мне об этом, за что я ей чертовски благодарен. – Он взял за запястье ее руку и поднял ее. – Мизинец едва заметно искривлен, но я это заметил. Мне приходилось видеть подобное искривление утех, у кого был сломан палец. Или, вернее, утех, кому сломали палец. Кто это сделал? – спросил он, глядя ей прямо в глаза.

– Отпусти меня. – Она попыталась вырваться, но он не позволил. – Это был несчастный случай, – солгала она.

– Сомнительно. – Он покачал головой. – В детстве ты была домашним, избалованным ребенком. А избалованные маленькие девочки редко ломают пальцы. Если бы это был несчастный случай, то палец вправили бы должным образом.

– Это был несчастный случай, – пробормотала она сквозь стиснутые зубы.

Он игнорировал ее слова.

– Это не мог сделать Хелмсли. Я никогда не замечал за ним склонности к вспышкам гнева. Не такой он человек, чтобы причинять боль женщине, пусть даже неумышленно. – Гидеон говорил это скорее себе, чем ей, как будто он разгадывал в уме какую-то загадку. Она запаниковала. – И если я хоть немного разбираюсь в людях, не могли этого сделать ни Маунтфорд, ни Ноттингдон. К тому же если бы это сделали они, то ты едва ли относилась бы к ним сейчас с такой сердечностью.

– Отпусти меня, – процедила она сквозь зубы.

– Боже мой, значит, это сделал твой муж, не так ли? – вдруг догадался он. – Он ревновал? Это так?

– Прекрати!

– Что еще он сделал с тобой? – сурово спросил Гидеон.

– Ничего! – Она вырвалась из его рук и отступила назад. – Он был моей родственной душой, любовью моей жизни!

– Тебе тогда было всего семнадцать лет! – воскликнул Гидеон, пристально глядя на нее. – Что могла ты знать о любви?

– Он любил меня! Я любила его!

– Мне не верится, Джудит, – покачал головой Гидеон. – Теперь я все понял. Понял, почему ты никогда не говоришь о нем и о своем замужестве. Как же я мог не замечать этого раньше?

– Тем не менее…

– Кого ты пытаешься убедить? Меня или себя?

Она, не раздумывая, взмахнула рукой. Он поймал ее руку и сжал Джудит в объятиях.

– Я не буду больше играть по твоим правилам.

– Значит, мы вообще не будем играть! – заявила она, сердито сверкая глазами.

– Э-э нет, тебе будет не так просто от меня отделаться. Тебе не удастся уйти от меня, как ты уходила от других. Ты не сможешь прекратить наши отношения без взаимных упреков, потому что они переросли в нечто большее, чем ты ожидала. Или хотела, потому что они перестали быть безопасными, – сказал он, сверля ее взглядом. – Я этого не позволю.

– У тебя нет выбора! – заявила она, с вызовом взглянув на него. – Ты дал согласие!

– Мы также договорились быть честными друг с другом, а ты не была честна со мной.

– Будь уверен, что я…

– Будь честна хотя бы сейчас. – Он посмотрел ей в глаза. – Ты меня любишь?

У нее перехватило дыхание. «Да!»

– Нет.

– Ты лжешь, – сказал он неожиданно спокойным, холодным тоном, отпуская ее. – Причем делаешь это весьма неумело.

«Я делаю это очень хорошо». Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

– Думаю, сейчас тебе лучше уйти.

– Наверное, – сказал Гидеон, вглядываясь в ее лицо. – Ты беззастенчиво пользуешься в своих целях неразумными доводами и чрезмерным возмущением.

– Не вижу ничего неразумного или чрезмерного. А вот ты, даруя мне свое прощение, вел себя высокомерно и самонадеянно.

– Ты, конечно, права. Тот факт, что я на самом деле всего лишь хотел защитить тебя, не делает мои слова менее обидными. Однако ты поразительно ловко используешь свое негодование. – Он невесело усмехнулся, и от этой усмешки у нее по спине пробежал холодок. – Оно обеспечивает тебе вполне законный и быстрый способ выдворить меня из твоего дома, а возможно, и выкинуть из твоей жизни – Она резко втянула воздух сквозь стиснутые зубы. – Хочу сказать тебе, Джудит, что независимо от обстоятельств, ревности либо чего-нибудь еще я ни за что на свете не причиню тебе боли. Никогда.

У нее замерло сердце. Больше всего ей хотелось бы сейчас броситься в его объятия. Вместо этого она кивнула:

– Ты должен уйти.

– Сейчас я уйду, но запомни мои слова, ты так просто от меня не отделаешься. – Он направился к двери и, распахнув ее, оглянулся через плечо. – Что бы ты ни думала в данный момент, мне абсолютно ясно одно: это не я не могу переступить через прошлое, Джудит, а ты сама, – сказал он и ушел.

– Скажи мне, во имя всего святого, что ты здесь делаешь? – спросил Хелмсли, сердито глядя на Гидеона заспанными глазами, и покрепче затянул пояс халата. – Ты хоть имеешь понятие, сколько сейчас времени?

– Конечно, имею, – отмахнулся от вопроса Гидеон. – Сейчас или очень поздно, или очень рано – в зависимости отточки зрения каждого.

– У меня не было никакой точки зрения. Я спал. – Хелмсли зевнул и покачал головой: – Эдварде сказал, что ты настоял на том, чтобы он разбудил меня. Насколько я понимаю, дело срочное.

– Уверяю тебя, что так оно и есть. – Гидеон первым направился в библиотеку Хелмсли. – Мне настоятельно необходимо поговорить с тобой.

– Сейчас? – спросил Хелмсли, плетясь за ним следом.

– Я не мог спать, – сказал Гидеон. И это было правдой, хотя он меньше всего думал о сне.

Он ушел от Джудит несколько часов назад с твердым намерением вернуться к себе домой, но вместо этого приказал кучеру сделать круг по городу. Ему было необходимо подумать, переварить и даже проанализировать то, что произошло между ними, а дома неизбежное вмешательство тети Луизы не позволило бы ему этого сделать. Тетя не была приглашена на вечеринку Виолетты, хотя и утверждала, что не имела ни малейшего желания идти туда, и отказалась бы идти, если бы получила приглашение. Но она, несомненно, будет ждать его возвращения, чтобы расспросить обо всем, что там происходило. Она предупреждала, что, отправляясь на эту вечеринку, он делает ошибку, и в кои-то веки оказалась права.

– А я мог спать. И спал, причем довольно крепко, – сказал Хелмсли, помедлив на пороге библиотеки. – Неужели это не могло подождать до утра?

– Нет. – Гидеон покачал головой, потом, подумав, добавил: – Возможно, могло бы, потому что до утра едва пи произойдут какие-нибудь важные изменения. Хотя… – Он заглянул в глаза Хелмсли. – К утру я, возможно, сойду с ума.

Хелмсли некоторое время смотрел на друга пытливым взглядом, потом вздохнул:

– Мне, наверное, следовало этого ожидать. Хотя ты за последнее время почти не разговаривал со мной, Норкрофт держал меня в курсе дела. А теперь ты пришел сюда, так что мы можем продолжить разговор. Эдвардс! – крикнул он дворецкому.

– Что прикажете, милорд? – откликнулся немедленно материализовавшийся откуда-то из тьмы дворецкий.

– Принеси бренди, пожалуйста, или виски, или что-нибудь еще подходящее для этого часа ночи.

– Я поставил и то и другое в библиотеке, милорд, – сказал Эдварде, как будто для Хелмсли самым естественным делом было принимать нежданных гостей после полуночи. – Что-нибудь еще?

– Надеюсь, что больше ничего не потребуется. Судя по твоему виду, Гидеон, ты, пожалуй, уже достаточно выпил.

– Значит, я так плохо выгляжу? – усмехнулся Гидеон. – По правде говоря, с тех пор как мы уехали с вечеринки леди Брэкстон, я не выпил ни капли.

– Ну что ж, это многое объясняет. Если бы ты выпил как следует, то к этому времени тебя бы уже ничто не беспокоило и я мог бы спокойно продолжать спать. – Хелмсли чуть помедлил. – Там собралось довольно любопытное общество, не правда ли?

– Ты прав. Особенно список гостей. И не надо со мной осторожничать. Я отлично осведомлен о том, кто был приглашен и почему.

– Значит, это не совпадение?

– Нет, – вздохнул Гидеон. – Это просто неудачная попытка леди Брэкстон указать мне на ошибочность моей связи с Джудит.

– Неудачная, говоришь? – презрительно фыркнул Хелмсли – Ты гораздо добрее, чем я, Гидеон. Меня и впрямь удивило, почему были приглашены мы. Ни Фиона, ни я никогда не встречались с этой женщиной. Я просто предположил, что у кого-нибудь из членов моей семьи и семьи леди Брэкстон были какие-то связи.

– Единственной связью, очевидно, является Джудит. И я. На твоем приглашении по крайней мере нет приписки, что Джудит заинтересована в возобновлении ваших отношений.

– А у Маунтфорда и Ноттингдона такая приписка была? – спросил Хелмсли, усаживаясь в одно из двух удобных кресел, стоявших перед камином. Графины и бокалы стояли на столике между двумя креслами.

Гидеон кивнул и опустился в другое кресло.

– Значит, ты знал о Маунтфорде и Ноттингдоне? Хелмсли выбрал графин и наполнил два бокала.

– Не забудь, что мы с Джудит в течение нескольких лет были друзьями, – сказал он, осторожно выбирая слова. – До и даже во время ее других… как бы это сказать?

– Приключений?

Услышав это слово, Хелмсли скорчил гримасу и передал ему бокал.

– Да.

– Ноттингдона манипуляции Виолетты не одурачили, но мне было искренне жаль Маунтфорда, который горел желанием продолжить отношения с Джудит с того места, на котором они прекратились. – Гидеон отхлебнул из бокала, радуясь тому, что Хелмсли предусмотрительно выбрал виски.

– И ты называешь этот мерзкий поступок леди Брэкстон неудачной попыткой? – удивился Хелмсли.

– Учитывая мой прошлый опыте Виолеттой, сегодняшняя ее интрига – это еще цветочки. Я бы подумал… – Гидеон замолчал и окинул взглядом комнату. – Это твоя библиотека?

Хелмсли хохотнул:

– Удивительное преобразование, не так ли?

– «Удивительное» – не то слово, – сказал ошеломленный Гидеон. Он был слишком занят своими мыслями и сначала не обратил внимания на помещение, хотя смутно заметил, что что-то изменилось.

Когда Хелмсли перед самой женитьбой купил этот дом, там было полно странных вещей, принадлежавших одному из предыдущих владельцев. Насколько помнил Гидеон, в одной только этой комнате, являвшей собой буйство красок, каждый дюйм пространства был занят чучелами животных, затейливыми резными вещицами из экзотических стран, бронзовыми и каменными статуэтками богов и мифических существ, а также всяческими осколками давно исчезнувших цивилизаций. Он никогда не понимал, как мог Хелмсли мириться с этим хаосом, тем более любить его. Но, судя по всему, так оно и было, и, судя по всему, его молодая жена не разделяла этой его привязанности. И теперь библиотека Хелмсли выглядела как положено библиотеке: книги аккуратно стояли на полках, к ним можно было без труда подойти. В комнате обнаружились также письменный стол, кресла и даже ковер. Возможно, все это и прежде находилось здесь, но он этого не заметил.

– В последний раз, когда я заходил сюда, я не увидел в библиотеке камин.

– Вполне возможно. Ведь ты тогда еще не был женат на женщине, которая считает своим первейшим долгом организовывать мою жизнь. – Хелмсли кивком указал на стоявшие по обе стороны двери две статуи нубийских воинов в натуральную величину со скрещенными копьями. – Она позволила мне сохранить их. Должен признаться, мне они нравятся.

– Очень мило, – пробормотал Гидеон.

– Я пришел к выводу, что брак – это странное и уникальное состояние. Возможно, это объясняется тем, что он объединяет мужчину и женщину. – Хелмсли задумчиво отхлебнул из бокала. – Наши умы во многом очень схожи, однако мы видим мир в совершенно разных перспективах.

– Это мог бы сказать тебе даже я.

– Мог бы, однако теория – совсем не то, что практика. – Хелмсли с глубокомысленным видом передернул плечами, чего никогда не следует делать мужчине, одетому в домашний халат. – Уж поверь мне, между наблюдением брака со стороны и пребыванием в самой его гуще большая разница.

– Значит, ты стал экспертом… за какое время? Прошло, кажется, шесть недель с тех пор, как ты связал себя узами брака?

– Дело не в продолжительности, – высокомерно пояснил Хелмсли, – дело в качестве часов, проведенных вместе.

– Так воспользуйся своей мудростью и помоги мне, Джонатан. Я не знаю, что мне делать.

Атмосфера в комнате сразу же изменилась.

– Ты имеешь в виду Джудит?

– Конечно, Джудит. – Гидеон принялся шагать по комнате. – О ком же другом я стал бы говорить?

– Ну-у, о леди Брэкстон, например… – начал было Хелмсли. Гидеон бросил на него убийственный взгляд, и он осекся: – Да, понимаю. Я сказал глупость. – Хелмсли скорчил гримасу: – Извини.

– Ты знаешь Джудит лучше, чем кто-либо другой, кроме, может быть, леди Динсмор.

– Возможно, – сказал Хелмсли. – Однако, несмотря на наше продолжительное знакомство, мне кажется, что я ее не знаю совсем. – Он помедлил. – Зато я знаю тебя.

– Ну и?..

– И мне было бы любопытно услышать, что произошло между вами вечером, особенно если принять во внимание твое присутствие здесь сейчас. На вечеринке я не заметил ничего из ряда вон выходящего и ничего особенного не слышал, а поэтому смею предположить, что затея леди Брэкстон провалилась.

– Не совсем. Но все пошло не так, как она планировала. Однако все это заставило меня сказать кое-что такое, из-за чего мыс Джудит страшно поссорились. – Гидеон и сам был поражен глупостью и высокомерием своих слов. – Я сказал, что простил ей прошлые прегрешения.

– Не может быть! – ушам своим не веря, воскликнул Хелмсли.

– Да, я это сделал, и не смотри на меня так, – буркнул Гидеон. – Я уже достаточно наказал себя сам. Я пытался объяснить ей, что не вкладывал в эти слова того смысла, какой уловила она. Что, говоря «простил», я скорее имел в виду «пренебрег», – сказал он. Хелмсли аж остолбенел от удивления. – Да-да, я понимаю, что сморозил глупость. Но я пытался объяснить ей, что ее прошлое не имеет для меня никакого значения. Вообще так оно и есть, однако прошлое существует, и его нельзя ни полностью игнорировать, ни полностью забыть. Но я не упрекаю ее за прошлое. И из-за него не думаю о ней хуже. Вовсе нет. – Гидеон покачал головой. – Я думаю, что она чудесная. Она умна, она прелестна, она забавна. В ней сосредоточено все, о чем может мечтать любой мужчина.

– Ты сказал ей все это?

– Не уверен, хотя не мог бы поклясться, что не сказал. После этого ситуация вышла из-под контроля. – Он взъерошил волосы и попытался поточнее вспомнить, что именно они с Джудит наговорили друг другу. – Она очень сильно рассердилась, и я, кажется, назвал ее поведение неразумным.

– Ты назвал неразумным ее поведение после того, как простил ее прегрешения? – переспросил Хелмсли с едва сдерживаемой иронией.

– В тот момент мы оба потеряли самообладание.

– Хотелось бы мне посмотреть на это, – пробормотал Хелмсли.

– Уверяю тебя, сцена была не из приятных. И разговор вышел за рамки приключений Джудит во время ее вдовства. – Гидеон встретился взглядом со своим другом. – Ты однажды говорил, что тебе показалось, будто с браком Джудит было что-то не в порядке. – Он помолчал, пытаясь собраться с мыслями. – Мне кажется, что у Джудит был очень ревнивый муж. Подозреваю, что беспричинно ревнивый.

– Не могу представить себе, что Джудит могла давать своему мужу повод для ревности, – решительно заявил Хелмсли. – Она – одна из самых честных женщин, которых я знаю. Для нее данное слово чести так же много значит, как и для любого мужчины.

– Не употребляй такое сравнение в разговоре с ней.

– Я сказал это в качестве комплимента, – заявил Хелмсли.

– Она не сочтет это комплиментом. Как я уже говорил… – Даже сейчас Гидеону было трудно в это поверить, но иного объяснения не было. – Думаю, он ее обидел.

Джудит никогда не рассказывала ни о своем муже, ни о бывшем браке, а когда говорила об этом, то слова ее звучали как заученный текст. Она была настроена против повторного замужества. Причины, которыми она объясняла свое решение – независимость, богатство и все такое, – казались ему неубедительными. Ее настойчивое желание объяснить сломанный палец несчастным случаем тоже не вызывало доверия. Будь его догадка неправильной, Джудит подняла бы его на смех, несмотря на то что в тот момент они были сердиты друг на друга. Вместо этого в ее глазах появилось такое выражение, которое он не хотел бы увидеть снова.

– Я имею в виду физически, – пояснил Гидеон.

– Она сама тебе об этом сказала?

– Что за нелепый вопрос! Ничего подобного она мне не говорила. Тем не менее я убежден, что прав. – Гидеон допил до конца виски и снова наполнил бокал. – Если бы он был жив, я убил бы его собственными руками.

– А я счел бы своим долгом помочь тебе, – заявил Хелмсли, стиснув зубы. – Ни одному мужчине не следует позволять обижать женщину, тем более ту, которая находится под его защитой.

Гидеон в этом отношении не питал иллюзий. Подобные вещи происходили все время. По закону женщины, особенно жены, имели мало прав. Однако ему не приходилось сталкиваться с этим непосредственно, и от одной мысли об этом ему становилось не по себе. Возможно, он руководствовался в своих поступках древними идеалами благородства и рыцарства и защищал тех, кто слабее. Или все объяснялось тем, что женщиной, о которой идет речь, была Джудит, и при одной мысли о том, что ее муж, который, по ее словам, любил ее, посмел поднять на нее руку, у Гидеона все переворачивалось внутри. Он кивнул:

– Ни одному мужчине, ни по какой причине.

– И потому, что тебе хочется защитить ее, – сказал Хелмсли.

– Именно так.

– Ты бы никогда не позволил никому обидеть ее, – кивнул Хелмсли.

– Конечно, нет. Что за нелепость!

– Потому что ты любишь ее.

– Конечно, – не раздумывая сказал Гидеон и тут же покачал головой: – По правде говоря, я не знаю. Откуда мне знать, люблю ли я ее? В свое время я любил Виолетту, во всяком случае, мне казалось, что любил. Как мне узнать, не повторяю ли я ту же ужасную ошибку, как с Виолеттой?

– Мне кажется, не повторяешь, – медленно произнес Хелмсли.

– Ты не слишком стараешься мне помочь, – сердито взглянув на него, сказал Гидеон.

Хелмсли пожал плечами:

– Ну извини. А вдруг это поможет. – Он сделал паузу, потом продолжил: – Мне кажется, что ты прячешься за своим прошлым, так сказать, за юбками Виолетты, чтобы укрыться от своих чувств к Джудит.

– Это абсурд. Не смеши меня! – воскликнул Гидеон. – Хотя, возможно, это правда. – Он покачал головой. – Я не хочу снова оказаться в положении человека, предлагающего свое сердце женщине, которая его не хочет. И если я излишне осторожен, – он пожал плечами, – то это неудивительно.

– А как насчет чувств Джудит? Она тебя любит?

– Говорит, что не любит, но, – Гидеон покачал головой, – я ей не верю.

– Почему?

– Потому что не верю. Потому что она говорит это как-то не так. – Он взглянул на своего друга. – Потому что я не хочу этому верить.

– Знаешь, мне пришло в голову, – сказал Хелмсли, – что Джудит тоже использует свое прошлое – брак ли, или ее приключения, или твое отношение к ее прошлому – в качестве оправдания своего желания избежать серьезных отношений. Она подпустила тебя к себе ближе, чем подпускала любого мужчину прежде. Возможно, это объясняется тем, что ей, как и тебе, трудно из-за своего прошлого признать свои чувства.

– Думаю, ей, вернее, нам обоим, нужно время.

– Мне показалось, что тебя целую неделю не было и Лондоне.

– Значит, нам нужно еще больше времени, – вздохнул Гидеон, откидываясь на спинку кресла. – Нам нужно несколько дней, чтобы обдумать все, что мы наговорили друг другу, и решить, чего мы хотим.

– И, приняв это важное решение, ты отправишься к ней?

– Или она ко мне.

– Хотел бы я увидеть эту сцену, – сказал Хелмсли, едва удержавшись от смеха.

– Несмотря на все это, я еще никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным, – вздохнул Гидеон. – Или таким глупым.

– Это явные признаки любви, – усмехнулся Хелмсли.

– Хотел бы я знать.

– Скажу по собственному опыту, что любовь не сразу узнаешь. Это было бы слишком просто, а в любви ничего простого нет. Любовь, дружище, – это прыжок в неизвестность.

– А если ты слишком осторожен или слишком испуган, чтобы прыгать?

– Тогда сиди на месте, – сказал Хелмсли. – В одиночестве.

Джудит и сама не знала, сколько времени простояла, глядя на дверь, закрывшуюся за Гидеоном. Она не заметила также, как опустилась в ближайшее кресло, продолжая глядеть на дверь. Она не заметила, когда вошел дворецкий, спросил, не требуется ли ей что-нибудь еще, а потом ушел, пожелав ей спокойной ночи. После ухода Гидеона она долго не чувствовала, как летят минуты, проходят часы. Она словно оцепенела, как будто пробыла на воздухе в очень холодную погоду. В глубине души она была даже рада тому, что ничего не чувствует, и надеялась, что если не будет двигаться, то все еще, возможно, будет хорошо. И ей никогда больше не придется ничего чувствовать.

И когда она решилась наконец сделать осторожный вдох, на нее неожиданно обрушилась боль, похожая на ту, которую она испытала, узнав, что Люсиан ей неверен. А еще больше похожая на ту, которая охватила ее, когда он умер. Однако, если говорить правду, остроту боли тогда несколько смягчало чувство облегчения. И это вызывало угрызения совести. Образовывался некий порочный круг боли и облегчения, чувства вины и угрызений совести. Причем и тогда, и сейчас виновата в этом была только она.

Гидеон был прав, но ведь она всегда знала правду. Она не оставила свое прошлое в прошлом. И она не имеет в виду свои приключения. Какими бы приятными они ни были, какими бы милыми людьми ни были Джонатан, Гарри и Сэмюел, время, проведенное с ними, не имело никакого значения. Она не допускала, чтобы оно стало для нее важным. Наблюдательная Сюзанна была права: ее приключения могли бы стать чем-то более значительным, если бы она не заканчивала их до того, как они перерастут во что-то серьезное. Во что-то постоянное. Почему же в таком случае она позволила Гидеону стать кем-то особенным, чем-то драгоценным, чем-то неожиданным? Может быть, она просто утратила по отношению к нему бдительность? В конце концов, они были знакомы уже несколько лет. Разве можно было ожидать, что в один прекрасный день ты заглянешь в темные глаза едва знакомого человека и тебя охватят желание, страсть и прочие эмоции, которые, как тебе казалось, ты больше никогда не испытаешь, а возможно, и вообще никогда прежде не испытывала? Le coup de foudre. Удар молнии. Заглянешь в эти глаза и вдруг неожиданно увидишь родственную душу, пусть даже осознаешь это лишь потом, когда услышишь, как звучит его смех, почувствуешь его прикосновение и оценишь тепло его сердца. Но если Гидеон был ее родственной душой, то кем же был Люсиан? Ужасной ошибкой?

В самой глубине души она это тоже знала. Но всегда было гораздо проще не думать об этом, не смотреть правде в глаза. Если бы их брак не был ошибкой, если бы она была такой женой, которую следовало иметь Люсиану, такой женой, какой ей следовало быть, то он не лишил бы себя жизни. Если бы она не защищалась, если бы не заперлась от него в своих комнатах, если бы не угрожала уйти от него, то, возможно… Но такова уж она была. Она не могла измениться, как не могла изменить свое прошлое. Она считала себя виновной в смерти Люсиана. И готова была понести за это наказание. Она не просто не выйдет больше замуж и проживет свою жизнь в одиночестве, она проживет ее, сознавая, что не может быть вместе с человеком, которому отдала свою душу.

Давно пришло время закончить и это приключение. При одной мысли об этом у нее разрывалось сердце. Было совершенно ясно, что Гидеон ее так просто не отпустит. Придется не оставить ему выбора. В конце концов, это было частью их договоренности. И он, отказавшись подчиняться прочим ее условиям, все-таки согласился с тем, что один из них может положить конец их отношениям, не предъявляя никаких претензий друг к другу. И что бы он теперь ни говорил, она сможет настоять на соблюдении этого условия.

А потом она исчезнет, навсегда испарится из его жизни. Она сказала Сэмюелу, что не станет спасаться бегством, но бегство с Гидеоном было далеко не одно и то же, что бегство от него. Сейчас бегство казалось ей отличной идеей. Это гораздо лучше, чем то и дело сталкиваться с Гидеоном, что, несомненно, будет происходить, если она останется в Лондоне. Она не имела желания видеть другую женщину – молодую, непорочную, идеальную во всех отношениях, – на которой он в конце концов женится. И детей, которые у него, конечно же, будут и которые наверняка унаследуют его немного озорную, невероятно привлекательную улыбку. И уж конечно, ей совершенно не хотелось, чтобы он видел, как она меняется с годами. Чтобы он видел, как она стареет и переходит из разряда цветущих женщин в разряд тех, о которых говорят «В молодости ее считали настоящей красавицей». И, что еще хуже, видеть, как меняется выражение его глаз всякий раз, когда они случайно встретятся взглядами и он смутно припомнит, что когда-то, много лет назад, они знали друг друга. Такое наказание было бы слишком жестоким даже за ее прегрешения.

Но она будет продолжать жить. И пусть в ее сердце останется пустота там, где прежде был Гидеон, пусть ее приключение с ним будет теперь прошлым, которое она не в состоянии пока оставить в прошлом, она, несмотря на все это, выживет. Она пережила смерть родителей, изнасилование собственным мужем и его неверность, потом его самоубийство, десять лет ощущения собственной вины и ненависти со стороны его сестры. Много ли значит по сравнению со всем этим просто разбитое сердце? А вот боль – это уже совсем другое дело.