— Просто не знаю, что мне теперь делать, — произнесла Элизабет сквозь зубы, стараясь сохранить приятную улыбку на устах.

Она и Жюль стояли в гостиной в доме лорда Торнкрофта и разглядывали гостей, прогуливающихся по гостеприимному дому Николаса в ожидании обеда.

— Не верится, что лорд Торнкрофт, да и вообще любой человек и тем более холостяк мог устроить такое огромное сборище за немыслимо короткий срок, — раздумчиво проговорила Жюль. — Тут, пожалуй, человек сорок, не меньше.

Элизабет наблюдала, как Николас прокладывает себе путь сквозь толпу, то и дело целуя ручку даме или обмениваясь рукопожатием с джентльменом. Он двигался с мужественной грацией, выделяясь на общем фоне гостей шириной плеч и уверенностью походки.

— Кто-то должен был помогать его сиятельству с приглашениями и со всем этим. — Жюль обвела взглядом развешанные в проходах ветки омелы и падуба, гирлянды зелени, окаймлявшие дверь и окна, пестрые ленты, пучки ягод, привязанные к перилам лестницы и канделябрам. — Этот кто-то начал готовиться к празднику заранее. Все выглядит прелестно, однако кто бы ни занимался украшением дома, он явно большой любитель омелы. Быть может, у лорда Торнкрофта есть секретарь? Или мама прислала ему на помощь кого-нибудь из своей прислуги?

До них донесся непринужденный смех Николаса, и у Элизабет екнуло сердце.

— Сколько же времени нужно для «должного обдумывания»? — с горькой иронией повторила она выражение Николаса. Вчера и позавчера и каждый день после их разговора в библиотеке она тщетно ждала его появления. — Моими счетами он не занимается, невольно возникает вопрос, чем он, собственно, занят.

Жюль еще разок пригляделась к гостям и сказала:

— Мы знаем здесь почти всех. Среди гостей немало наших родственников, и это неудивительно, поскольку цель вечера — отпраздновать возвращение Николаса домой, и члены нашей семьи, особенно мама, хотят с ним повидаться. Остальные, по-видимому, друзья и добрые знакомые лорда Торнкрофта. Сам Николас никогда не отличался особой общительностью.

— Он просто выводит меня из терпения, — буркнула Элизабет. — Любопытно, когда он решит осуществить наше соглашение.

— Кажется, я его недооценила, — в тон сестре пробормотала Жюль.

Когда Николас точно в назначенное время подъехал к дому Элизабет, чтобы сопровождать ее на обед к своему дяде, он не произнес ни единого слова, которое можно было бы истолковать иначе, нежели просто вежливое. Он не упомянул ни о ее предложении, ни о ее счетах и не сказал ни слова о причинах своего отсутствия в течение прошедшей недели. Когда помогал ей сесть в карету, ни на одно лишнее мгновение не задержал свою руку на ее руке. И уселся на благопристойном расстоянии от Элизабет — не слишком близко, не слишком далеко.

— Не сомневаюсь, что он вознамерился свести меня с ума. И делает это весьма умело.

Это было тем более обидно, что с тех пор, как она призналась себе самой, а также и ему, как сильно она его желает, было очень трудно находиться с ним рядом и не сметь его поцеловать, обнять, прижаться к нему всем телом, едва они останутся наедине.

— Он всегда был дьявольски красив, — негромко проговорила Жюль, — но сегодня он какой-то особенный.

У Элизабет не было ни капли сомнения в том, что он хочет ее не меньше, чем она его, но поведение проклятого негодяя было далеким от самого малого намека на это. Впрочем, она ему ни чуточки не верила.

— Не имею представления, какие он предложит условия, но я не намерена с ними соглашаться, — сказала она; в конце концов, если по поводу управления ее финансами она ничего возразить не может, то в делах личных у нее есть выбор.

— Обаятельный и в высшей степени возбуждающий. Практически неотразим, — заметила Жюль.

Последние три года я жила так, как считала нужным и приятным, и не собираюсь в дальнейшем позволить мужчине взять мою жизнь под контроль, — твердо заявила Элизабет.

— Он вызывает желание подойти и взъерошить ему волосы, — в ту же самую секунду произнесла Жюль.

— Что? — воскликнули сестры в унисон.

— Ты вообще слушала, о чем я говорю? — обиженно спросила Элизабет.

— Не более чем ты слушала меня, дорогая сестрица. — Жюль посмотрела на Николаса. — Впрочем, я понимаю, что твои мысли заняты другими вещами.

Элизабет последовала глазами за ее взглядом. Николас стоял в глубине комнаты рядом со своим дядей и в настоящий момент с самым любезным выражением лица подносил к губам руку очень красивой женщины, которую, как показалось Элизабет, она где-то встречала. В сердце Элизабет мгновенно вспыхнула ревность, но она постаралась подавить это чувство. Что за глупость — ревновать Николаса, ведь если они и сойдутся, то совсем ненадолго!

Леди наклонилась к Николасу и что-то шепнула ему на ухо. На лице у него появилось удивленное выражение, и он рассмеялся. Женщина ответила ему более чем приветливой улыбкой. Элизабет стиснула зубы. Надолго или нет, но она непременно внесет в список своих условий пункт о верности.

— На твоем месте я бы что-то предприняла, — сказала Жюль.

— Он не принадлежит мне, Жюль, — возразила Лиззи. — Я не имею оснований предъявлять ему претензии.

— Я бы что-то предприняла и по этому поводу. — Жюль бросила на Николаса быстрый взгляд. — Это великолепная добыча.

— Для тех, кто желает выловить крупного лосося. Но я не в настроении заниматься рыбной ловлей такого рода.

— Жаль.

Ничуть не жаль. Жюль это непонятно, потому что она никогда в жизни ничему не подчинялась. А она, Элизабет, до смерти своего мужа почти всегда кому-то подчинялась, прежде всего Чарлзу, который принимал за нее все решения. Во всем, а не только в денежных делах. Десять лет назад Николас в гораздо большей мере, чем она сама, решил ее судьбу. И что самое скверное, это ее никогда не беспокоило.

Но теперь ей нравилось быть самостоятельной женщиной. Нравилось определять направление собственной жизни, быть ответственной за свою судьбу и судьбы своих сыновей. Нравилось, кто она и что собой представляет на деле, кем и чем она стала. И она не позволит Николасу или кому-то другому отнять у нее это…

Женщина, которая разговаривала с Николасом, положила руку ему на локоть и близко наклонилась к нему в манере слишком интимной, чтобы считаться совершенно невинной.

— Ты не знаешь, кто эта особа? — спросила Элизабет у сестры.

— Нет, но я точно видела ее раньше, только не помню где. — Жюль, припоминая, сдвинула брови. — Право, не могу сейчас определить, кто это.

— Я с удовольствием определила бы ее в какое-нибудь место подальше отсюда, — сказала Элизабет. — Я думаю, мне пора пойти поболтать с лордом Торнкрофтом. Ты не хочешь присоединиться ко мне?

— Я предпочитаю отыскать своего мужа и пофлиртовать с ним самым беззастенчивым образом. — Жюль усмехнулась. — Ему это очень нравится.

Элизабет направилась через всю комнату к тому месту, где рядом с Николасом стоял лорд Торнкрофт. Случалось ли ей флиртовать с Чарлзом? Разумеется, ничего такого не бывало после того, как они поженились. Да вряд ли случалось и до того, она этого не помнила. Он просто всегда находился рядом с ней и любил ее так же, как она любила его. Оглядываясь назад, она могла бы сказать, что ни ей, ни ему не приходилось предпринимать усилия, чтобы сделать другого счастливым. Они ожидали счастья, и они его получили. Да, они были счастливы или по крайней мере довольны.

А что, если их брак был, так сказать, ошибкой с добрыми намерениями? Все вокруг, включая их самих, считали, что они предназначены друг для друга судьбой, и ни Чарлз, ни она попросту не задавались подобными вопросами…

—Лорд Торнкрофт, какой прелестный вечер, — сказала Элизабет, протягивая руку старшему из мужчин.

— Вся его прелесть заключается в очаровании моих гостей.

Лорд Фредерик поднес руку Элизабет к губам, глядя ей в глаза.

— Я не помню, чтобы раньше бывала на приемах у вас в доме, но надеюсь попасть в число приглашенных в будущем.

Моя дорогая леди Лэнгли, вы не получали приглашений раньше потому, что в доме у меня не было подобных праздничных приемов. — В глазах у лорда Торнкрофта промелькнула искорка. — Я веду весьма скучный образ жизни, посвятив себя по преимуществу изучению древней флоры и фауны.

Николас подавил готовый вырваться смешок.

Дядя не обратил на племянника внимания.

— Однако я готов устраивать приемы каждый вечер, если вы обещаете жаловать нас своим присутствием.

— Сочту за честь, — с улыбкой сказала Элизабет.

Странно, что она всегда думала о пожилом джентльмене только как о друге своих родителей и соответственно как о человеке, прежде всего склонном по-родительски наставлять молодежь. Слегка ироничное выражение его глаз можно было определить по-разному, но никак нельзя назвать отеческим. Не замечала Элизабет раньше и того, как привлекателен лорд Торнкрофт и насколько племянник похож на дядю. Она до сих пор не верила, а сейчас в одно мгновение осознала, что его репутация поклонника прекрасного пола полностью подтверждена.

Элизабет высвободила свою руку из ладони лорда Фредерика и повернулась к собеседнице Николаса.

— Простите меня, пожалуйста. Я, кажется, забыла ваше имя, хотя уверена, что мы познакомились раньше. Ваша наружность запомнилась мне, а вот имя…

— Благодарю вас, леди Лэнгли. — Женщина улыбнулась такой милой улыбкой, что Элизабет сразу почувствовала к ней расположение. — Наши дорожки однажды пересеклись на импровизированном балу, но нас не познакомили.

Элизабет покачала головой:

— Боюсь, что я не…

— Позвольте же мне вас познакомить, — вмешался Николас. — Элизабет, леди Лэнгли, разрешите представить вам мисс Теодору Годвин.

— Актриса? — Элизабет широко раскрыла удивленные глаза. — Ох, ну конечно! Я много раз видела вас на сцене. Вы прекрасно играли.

— Так мне говорили, — с легким смехом произнесла мисс Годвин. — Но мне ужасно нравится слышать это снова и снова.

Теодору Годвин хорошо знали в Лондоне благодаря ее высокому актерскому искусству и к тому же считали не совсем обычной личностью в отличие от многих других актрис, скорее известных своей внесценической скандальной репутацией, нежели актерскими способностями. До Элизабет очень редко доходили неясные слухи о Теодоре Годвин. Либо эта женщина была необыкновенно целомудренна, либо прекрасно умела хранить свои тайны.

Она была к тому же необыкновенно хороша собой: темные, почти черные волосы, белоснежная кожа, полные красивые губы, ясные синие глаза. Поскольку Элизабет уже давно видела ее на сцене, она, вероятно, очень рано начала сценическую карьеру. Лет ей было на вид немногим больше, чем Элизабет.

— Тедди у нас, по моему мнению, совершенно необыкновенное существо, — сказал лорд Фредерик. — И при этом щедро жертвует своим временем.

— Тедди помогла дяде украсить дом, —пояснил Николас. — И отлично справилась с делом, учитывая, что времени до праздника оставалось очень мало.

Хватит вам меня хвалить, Ники, — весело возразила мисс Годвин. «Ники»? — Все заслуги в этом отношении принадлежат слугам Фредерика. — Она повернулась к Элизабет и сказала доверительно: — Его экономка, дворецкий и повар — настоящее чудо. Они просто из сил выбивались, чтобы придать праздничный вид этому скучному старому дому.

— Чепуха, — твердо стоял на своем хозяин дома. — Все сделали вы, Тедди. Вы писали приглашения, составляли меню, показывали, как разместить украшения.

— Омелу, — проговорила Элизабет.

— Рождество не было бы Рождеством без омелы. — Мисс Годвин с довольной улыбкой окинула гостиную взглядом. — Мне всегда казалось недопустимым откладывать подготовку к Рождеству до самого последнего дня. И поскольку Фредерик вручил мне бразды правления во всем, что касается званого обеда по случаю приезда Ники в родной дом, я подумала: а почему бы нам не начать празднование Рождества с празднования его возвращения?

— В самом деле, почему? — радостно провозгласила Элизабет. «Ники»? — Это очень мило, мисс Годвин. Совершенно в духе Рождества. И я согласна с вами, подготовку к празднику надо начинать заранее.

— Прошу вас, называйте меня просто Тедди. — Актриса положила ладонь на предплечье Элизабет и посмотрела ей в глаза. — Я предпочитаю это формальному «мисс Годвин». В моем возрасте это «мисс» звучит как-то невесело. Служит напоминанием о том, что я не достигла цели, к которой стремится каждая женщина. Не вышла замуж.

—Ладно вам, Тедди, я прекрасно знаю, что вам много раз делали предложения, и вы вполне могли обзавестись мужем, — сказал Николас, то бишь Ники.

Тедди рассмеялась:

— Да, мне делали много предложений, некоторые из них подразумевали брак, и я вполне могла обзавестись мужем. К несчастью, ни одно из них мне не подошло.

Это замечание повисло в воздухе.

— Как это интересно. — Элизабет смотрела на эту женщину, не совсем понимая, как воспринимать ее слова, но в одном отношении завидуя ей. Тедди, несомненно, жила всегда по-своему, независимо и на собственных условиях. Элизабет вздохнула и улыбнулась. — Прошу и вас называть меня просто Элизабет, как это делают мои друзья.

— Отлично. — Лорд Торнкрофт тоже вздохнул — с явным облегчением. Он просиял улыбкой и обратился к Тедди: — Насколько я понимаю, вы не знакомы с родителями Элизабет, герцогом и герцогиней Роксборо, а это не мешало бы сделать. Я всегда считал их четой в своем роде замечательной. — Он предложил актрисе руку. — Идемте?

— Конечно. — Тедди повернулась к Элизабет: — Мне было очень приятно наконец-то познакомиться с вами. — Она кивнула Николасу: — Ники, поболтаем всласть попозже.

— Буду с нетерпением ждать этой возможности, — ответствовал Ники.

Элизабет смотрела вслед удаляющейся паре. Ее мать, без сомнения, будет в восторге от непосредственности Тедди. Герцогиня Роксборо являла собой редкое исключение в кругу высшей знати. Что касается отца, то он вряд ли устоит перед очарованием актрисы, как и большинство мужчин, включая того, на руку которого Тедди в данный момент опиралась.

Элизабет повернулась к Николасу и подняла брови:

— Ники?

— Вы ревнуете? — спросил он с усмешкой.

— К тому, что она называет вас уменьшительным именем? Нимало. — Она передернула плечами. — Но Ники? Поймите, Николас, что так обычно обращаются к маленькому мальчику.

— Я им был когда-то, — рассмеялся он.

— Само собой, но с тех пор вы, прямо скажем, выросли. — Элизабет попыталась унять свое любопытство, но не смогла. — Давно ли вы с ней знакомы?

— А! — Он кивнул с видом раздражающего превосходства. — Вы и в самом деле ревнивы.

— Почти полностью уверена, что нет. Но если бы я была ревнива, повторяю, что на самом деле этого нет, так вот, если бы я проявила чувство ревности, меня стоило бы осудить за это?

— Если бы вы были ревнивы… — Он взял ее руку, согнул и сунул себе под локоть, прижав достаточно крепко, а затем повел Элизабет к двери. — Если бы это было так, вам не о чем беспокоиться. Мы с Тедди просто очень старые знакомые.

— Насколько старые?

— Я понял, что вы ревнуете. Ну, так слушайте. Мы познакомились много лет назад, когда мы с дядей путешествовали. Тедди играла в какой-то ужасающе скверной пьесе под названием «Невеста бандита» или что-то в этом роде, уж не помню. Но играла она хорошо. Мы с ней возобновили знакомство, когда она совершала турне по Америке. Я не имел представления о том, что она общается с моим дядей, пока он мне ее не представил вновь на прошлой неделе. — Он посмотрел на Элизабет с высоты своего роста. — Теперь вы успокоились?

На прошлой неделе? Перед тем или после того как она сделала ему свое предложение? Нет, она не станет задавать такой вопрос.

— Я просто полюбопытствовала и не нуждаюсь в успокоении, благодарю вас… Постойте, куда это вы меня ведете?

Он ответил, продолжая увлекать ее за собой:

— Я хочу кое-что показать вам. —Что?

— Давайте войдем.

Он открыл дверь и пропустил Элизабет в комнату, которая скорее всего служила библиотекой для джентльмена, о чем свидетельствовал легкий специфический запах паров бренди и дыма дорогих сигар. Запах скорее приятный и нераздражающий. Он почему-то напоминал о прошедших временах.

Элизабет сделала шаг-другой, остановилась и повернулась к Николасу:

—Ну?

Николас закрыл за собой дверь, прислонился к ней спиной и произнес:

— Я хотел поблагодарить вас. Наедине.

— Вот как?

— За то, что вы были так добры к Тедди. Сердце у Элизабет упало.

— Я понимаю.

— Вы были так великодушны, я вам очень признателен.

Элизабет ощутила свинцовую тяжесть под ложечкой. Она не может вступить в близкие отношения, пусть временные и основанные лишь на желании и вожделении, с мужчиной, который находится в связи с другой женщиной. Будь эта связь законной или незаконной, все равно она не вправе разрушать чужое счастье. Это для нее горькое разочарование, но ничего не поделаешь.

Она пожала плечами с видом полного безразличия:

— Это было нетрудно. Она так очаровательна.

— Она прекрасная актриса, но сегодня вечером она была в невероятном страхе и волнении.

— Почему?

— Да потому, что это поистине устрашающее сборище. Вам и мне это непонятно, так как мы знали всех этих людей всю нашу жизнь, но Тедди тут единственная, у кого нет титула или в определенной мере заменяющего титул большого богатства. Еще только один гость не имеет знатного происхождения, мистер Кадуоллендер, но даже он сейчас сэр Эфраим.

— Во мне, по-моему, нет ничего устрашающего, сдвинув брови, сказала Элизабет.

— Нет? — Он подступил к ней на шаг. — Имеете ли вы представление, какая у вас в настоящее время репутация, Элизабет?

— Нет, — резким тоном ответила она. — Но если меня больше не считают легкомысленной и неумной, мне не о чем беспокоиться.

— Есть. — Он заложил руки за спину и медленно обошел Элизабет. — Я вернулся всего неделю с небольшим назад и за это время многое услышал о леди Лэнгли, которая после смерти мужа не только проявила незаурядную силу духа, но и блестяще управляла унаследованным от него состоянием, продолжала благотворительную деятельность и, кроме того, известна тем, что обладает серьезными познаниями во многих областях — начиная с архитектуры и заканчивая политикой.

— В самом деле? — Элизабет смотрела на Николаса с откровенным недоверием. — Так говорят?

Так говорят, — утвердительно кивнув, подтвердил он, продолжая кружить возле нее. — Джентльмены из клуба моего дяди считают вас умной, очаровательной, очень красивой и высокообразованной. Не существует даже малейшего намека на неблагопристойность чего бы то ни было связанного с вами, хотя вас окружает множество поклонников. Не так ли?

— Возможно. — Элизабет не удержалась от улыбки.

— У вас есть общественное положение, состояние, независимость и красота. — Он наконец остановился прямо перед ней. — Вот почему независимо от ваших намерений вы можете внушать некий страх.

— Можно предположить нечто подобное, хотя я никогда не задумывалась о таких вещах. Трудно поверить другому: что такая женщина, как мисс Годвин… или просто Тедди, как она просила себя называть, привыкшая выступать на сцене перед множеством зрителей, способна чего бы то ни было испугаться.

Николас смотрел на нее темными глазами и некоторое время молчал, о чем-то думая.

— У людей бывает множество страхов, порою никем не замечаемых, — произнес он.

— Вероятно, вы правы, — со вздохом согласилась Элизабет. — Как я уже говорила, я нахожу ее очаровательной, и мне вполне понятно ваше увлечение ею.

— Я ею вовсе не увлечен, — с усмешкой возразил Николас, — но дядя скорее всего да. Мы с Тедди познакомились поближе в Америке в то время, когда я очень тосковал по родному дому, а она переживала разрыв с возлюбленным. Она мой друг, Элизабет, и ничего более.

— Ясно.

Она чувствовала себя полной и величайшей дурой. Вдобавок дурой ревнивой.

— Вы чувствуете себя несколько глупо? — В голосе у Николаса прозвучала нотка превосходства. Он был прав и сознавал это.

Ей захотелось влепить ему пощечину. Или разбить вазу.

— Из-за слишком поспешных умозаключений? Разбить о его голову.

— Чувствовала минуту назад. Но сейчас я думаю о другом. Мне пришло в голову то, о чем следовало бы догадаться раньше. Кажется мне, будто все, что вы говорили Тедди и о ней, имело целью вызвать во мне ревность.

Он преувеличенно широко раскрыл глаза и испустил преувеличенно драматический вздох.

— Что вы, я никогда бы не сделал ничего подобного.

— Можете изощряться как вам угодно. — Элизабет выставила в его сторону указующий перст. — Это не пройдет, так и знайте.

— Не пройдет?

— Совершенно точно. Не пройдет. — Она ткнула его пальцем в грудь и добавила: — Ники.

— Мне кажется, это очень даже прошло.

— Вы не сможете делать все только по-вашему.

— О, но я могу. — Николас протянул руки и заключил Элизабет в объятия. — Все могу.

Он прижался губами к ее губам. Поцеловал ее нежно. То был поцелуй открытия или узнавания. Ласковый и сладостный. Желанный и недостаточный.

Элизабет закинула руки ему на шею, прильнула к нему всем телом, и все преграды между ними рухнули. Николас целовал Элизабет снова и снова, требовательно и властно, вознаграждая себя и ее за все долгие десять лет разлуки.

Ей хотелось дотрагиваться до него, провести пальцами по обнаженному телу, чувствовать его руки на своем теле. Хотелось, чтобы ноги их сплелись, чтобы он целовал ее груди, хотелось пережить счастье соединения.

Кровь шумела у Элизабет в ушах, но она ощущала удары его сердца, которое билось так же бурно, как и ее собственное.

Николас опомнился первым.

— Не время и не место, — хрипло и негромко выговорил он.

— Абсолютно, — согласилась Элизабет.

— Нам надо идти обедать.

— Я знаю только, что я невероятно голодна.

Он смотрел на нее. Нерешительность и страстное желание были написаны на его лице одновременно.

— Проклятие, Элизабет.

— Поистине проклятие.

Она притянула к себе его голову и поцеловала Николаса в губы, у которых был вкус шампанского, вкус желания и незабываемых воспоминаний. Целовать его вот так было чудом, но чудом незавершенным.

Николас прервал поцелуй и сказал:

— Нам надо вернуться к остальным.

— Да, иначе нас кто-нибудь хватится, — задыхаясь, согласилась с ним Элизабет и запрокинула голову. Николас целовал ее шею быстрыми, легкими прикосновениями губ, и она отдавалась этим поцелуям, снова забыв обо всем, кроме них. Но вот он выпрямился, и она сказала: — Ты хотел показать мне что-то.

— Омелу, — пробормотал он и опять прижался губами к шее Элизабет.

— Здесь нет… омелы, — выговорила она со стоном.

— Нет? Значит, я ошибся. — Он обнял Элизабет за талию одной рукой, в то время как другая легла ей на грудь. — Приношу извинения.

— Принимаю, — выдохнула она.

Он продолжал покрывать поцелуями ее Шею и плечи, благословляя современную моду за низкий и глубокий вырез вечерних платьев.

— Кажется, я могу считать, что ты достаточно серьезно обдумал мое предложение? — спросила Элизабет, хотя сейчас ее это меньше всего беспокоило.

— Я и еще кое о чем подумал.

— А как насчет моих условий?

— Мы поговорим об этом позже.

— Хорошо. Но я хотела бы добавить еще и пункт о верности.

— О да, о верности…

Николас тронул губами мочку ее уха, и это легкое прикосновение едва не лишило Элизабет возможности дышать. Способность связно выражать свои мысли вернулась к ней не сразу.

— Нам следует держать наши отношения в секрете. Я не хочу, чтобы моя репутация рухнула.

— А я бы не возражал, если бы ты разрушила мою репутацию, — пробормотал он.

— И пункт об искренности, — не унималась Элизабет, хотя даже сквозь складки юбки и кринолин чувствовала твердое материальное воплощение его желания.

— Искренность… да… очень хорошо… без сомнения.

— Николас, мы не могли бы… прямо здесь… сейчас?

Он вдруг замер перед ней, выпрямился, вздохнул и сказал:

—Нет.

— Нет? Почему?

Я не могу позволить тебе поступить со мной так, словно я, ну, скажем… сладкий пирожок .

— Но я всегда любила сладкие пирожки, — не раздумывая, выпалила Элизабет. — С джемом или с фруктами, любила пудинг с изюмом и прочее.

Николас рассмеялся; Элизабет слабо улыбнулась, но тут же рассмеялась сама. Николас снова притянул ее к себе, опустил подбородок ей на макушку и произнес с притворно тяжелым вздохом:

— Ну и что нам делать с твоей слабостью к лакомствам?

— Потворствовать ей, — тоже со вздохом отвечала она и неохотно высвободилась из его объятий.

— Мне всегда нравилось чему-нибудь потворствовать, — усмехнулся он.

Менее всего Элизабет сейчас хотелось возвращаться к гостям и делать вид, будто между нею и Николасом не происходит ничего особенного, но этого требовали обстоятельства. Несмотря на острое желание близости, вызванное его поцелуями, Николас был прав. Опять. Не место и не время осуществлять при данных обстоятельствах их сделку в ее конкретном выражении. Она ждала этого человека десять лет, может подождать еще несколько часов. Ведь после званого обеда он непременно проводит ее домой…

— Скажите, сэр Николас, достигли мы полного консенсуса в нашем соглашении?

— Ни в коем случае, леди Лэнгли. — Он широко улыбнулся. — Ни в коем случае.

— Во многих отношениях, как я полагаю, Скрудж был ничем более, как весьма хитрым и коварным бизнесменом, — небрежно заметил Джонатон, бросив на сидевшего напротив него за столом Николаса взгляд, в котором вспыхнула озорная искорка.

— Лорд Хелмсли, как вы можете говорить подобные вещи? — возмутилась дебютантка в свете, сидевшая рядом с ним.

Девушка была очень милой — совсем юной, хорошенькой и ужасающе наивной. Николас не мог бы вспомнить ее имя даже под угрозой смертной казни.

Джулиана, сидевшая рядом с Ником, отвлеклась от оживленного спора со своим мужем и еще одним гостем, в глазах у нее вспыхнул такой же озорной огонек, как и у ее брата.

— Его сиятельство позволяет себе высказывания такого рода накануне каждого Рождества, — сказала она, и в голосе у нее прозвучало некое предвкушение. — И делает это, когда ему кажется, что разговор на его конце стола становится не столь занимательным, как хотелось бы.

Джонатон усмехнулся и отпил глоток вина.

— Однако предмет разговора, как обычно, любопытен. — Элизабет посмотрела через стол на Николаса со своего места рядом с братом. — А что вы думаете на этот счет, сэр Николас?

— Я думаю, что Скруджу исключительно повезло.

— Вот как? В чем же?

Он имел возможность сделать то, что удается немногим из нас. — Ник произнес эту фразу раздумчиво. — Исправить свои ошибки. Попытать счастья второй раз.

— Очень хорошо, — отозвался Джонатон.

— Как это мило, — вздохнула Мисс Хорошенькая Юная Дебютантка.

— Проще было бы не допускать ошибок при первой попытке, — наставительно заметила Джулиана.

— Конечно, он мог бы их не допускать, но многим ли из нас это удается? Я знаю людей, в число их, кстати, включаю и себя, которые допускали серьезные ошибки в суждениях в свои молодые годы. Ошибки, оказавшие влияние на всю их жизнь. — Глаза его встретились с глазами Элизабет. — Даже в тех случаях, когда их поступки в то время казались им самим не слишком мудрыми, но единственно порядочными.

— Порядочными? — приподняв брови, переспросила Элизабет.

— Порой необходимо пожертвовать собственными интересами во имя блага других.

— Вот уж не думаю, что Скрудж пожертвовал чем-то во имя блага других. Я считаю, что он заботился исключительно о своих собственных интересах, — сказала Джулиана, решительно тряхнув головой. — Он оставил Беллу, единственную любовь своей жизни, это можно прочитать у мистера Диккенса между строк, и оставил только во имя собственной выгоды, не более того.

— Однако, если следовать буквальному смыслу повести, — спокойно возразил Николас, — он оставил Беллу главным образом потому, что не был готов обзавестись семьей с чисто материальной, финансовой точки зрения. Если посмотреть на это как на жертву Скруджа во имя благополучия Беллы, придется признать его поступок порядочным.

— Чепуха! — отрезала Джулиана. — Он пожертвовал ею ради собственного честолюбия.

— Честолюбие — весьма требовательная любовница, — сказал Николас.

— Даже если так, — слегка наклонившись вперед, снова заговорила Элизабет, — то не мог ли он следовать зову честолюбия без ущерба для собственной души?

— А разве он утратил душу? — вмешался в разговор Джонатон.

— Да, я думаю, что он ее утратил, — сказала Элизабет. — Вопреки успеху в делах он не был счастлив. Мистер Диккенс говорит об этом совершенно ясно. Скрудж даже не потворствовал себе, — произнесла она, слегка покраснев при этих словах, а Николас понимающе усмехнулся, — при помощи своих денег. Ужин в канун Рождества он съел в какой-то таверне, а придя домой, поел овсянки возле чахлого огня в камине. Комнаты у него были мрачные и неуютные, кое-как обставленные старой мебелью.

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что счастье можно купить за деньги? — задал вопрос Джонатон.

— Не будь смешным. Ничего подобного она не думает, — накинулась на брата Джулиана. — Но комфорт можно купить, и в уютной квартире жить гораздо приятнее, чем в такой дыре, в какой жил Скрудж.

— Нет, дело не в этом. — Элизабет немного подумала. — Что у него было и чего у него не было, как он тратил или, вернее, копил свои деньги, какое у него было имущество, — все это не столь существенно. У Кретчитов, например, ничего не было, но они чувствовали себя счастливыми при всей их бедности.

— Бедный, милый, милый малютка Тим! — с новым глубоким вздохом произнесла Мисс Хорошенькая Юная Дебютантка.

— Дело в том, — продолжала Элизабет, — что у Скруджа не было ни родни, если не считать племянника, которого он не жаловал, ни друзей — никого, кто оплакал бы его уход из жизни. Я считаю, что люди, подобные Скруджу, одинокие, не имеющие никаких привязанностей, ведут безрадостный образ жизни. Им, собственно, незачем жить. Вот почему я и говорю, что он утратил душу. Или, точнее сказать, выбросил ее.

— А рождественские призраки вернули ее Скруджу, — уверенно заявила Джулиана. — Или, скорее, дали ему возможность возродить ее, научив его понимать и принимать значение и дух Рождества. Главное в жизни — это щедрость по отношению к другим людям.

— Щедрость должна проявляться не только в материальном смысле, — добавила Элизабет. — Не только в том, чтобы послать Кретчитам огромную индейку на Рождество или увеличить заработную плату отцу этого семейства, но и в смысле духовном. Открыть людям сердце. Чувствовать Рождество круглый год. Именно так Скрудж вернул свою утраченную душу.

— Отлично, Лиззи, — одобрил сестру Джонатон.

— Очень хорошо сказано, — негромко произнес Николас.

Удовлетворенная улыбка тронула губы Элизабет. Она смотрела Николасу в глаза, и во взгляде ее светилось не только торжество, но призыв и обещание. Он сделал все от него зависящее, чтобы не вскочить на ноги, не протянуть к ней руки через стол и не заключить ее в объятия. Уложить ее прямо на стол, прижаться губами к ее губам, накрыть ее тело своим телом. Сбросить со стола свечи и хрусталь и блюда с едой, вдыхать теплый аромат ее шелковистой кожи, чувствовать биение ее сердца… Овладеть ею здесь и сию минуту…

— Так как же, сэр Николас? Он опомнился:

—Что?

— Я спрашивала вас, как вы праздновали Рождество прошедшие десять лет, — услышал он голос Джулианы и повернул к ней голову.

— Рождество? — медленно повторил он.

По совести говоря, сейчас он меньше всего думал о Рождестве… Он взглянул на Элизабет и увидел в ее глазах знакомый блеск. Могла ли она догадаться, о чем он думал только что?

Он принудил себя приятно улыбнуться:

— Наверное, это прозвучит как величайшее святотатство на столь праздничной ассамблее, но я вообще не праздновал Рождество. Каюсь, что нередко то был просто еще один прожитый день для меня.

— Как для Скруджа, — вымолвила Мисс Хорошенькая Юная Дебютантка.

— А ваши служащие? — прищурившись, спросила Элизабет. — Для них это тоже был еще один прожитый день?

Нет, миледи, вовсе нет. — Он ответил ей тем серьезным, решительным взглядом, от которого, случалось, даже взрослые мужчины вздрагивали и предпочитали немедля пересмотреть свою точку зрения. — Только те мои служащие, чье присутствие на работе совершенно необходимо, работают в рождественский день, получая за это немалую компенсацию. И каждый из моих служащих на Рождество получает премию. Практика, могу добавить, отнюдь не общепринятая, но я нашел, что те работники, которых поощряют, трудятся особенно усердно и ведут себя лояльно по отношению к нанимателю. С моей точки зрения, я за них в ответе, они для меня нечто вроде семьи. Я блюду определенные моральные принципы. Я не позволяю нанимать детей. Вдова каждого, кто погиб на работе, а это в нашем деле бывает, получает солидную пенсию. И я делаю благотворительные взносы и здесь, и в Америке. — Он повернулся к Мисс Хорошенькой Юной Дебютантке: — Так что, моя дорогая, как видите, между мной и Скруджем вряд ли есть сходство. Дебютантка широко распахнула глаза:

— Но Скрудж не праздновал Рождество, как и вы! Джулиана неодобрительно хмыкнула.

— Я отмечал его тем, что поздравлял и премировал своих работников. Что касается меня лично, то я не праздновал в прошлом, а теперь, когда я вернулся домой, все переменится. — Ник окинул взглядом гостей за столом. — Рождество люди обычно проводят среди родных и друзей, и в это время особенно трудно находиться вдали от них. Мой единственный родственник — дядя Фредерик, он живет в Лондоне, так же как и те, кого я считаю своими друзьями. Признаюсь, что я очень сожалею, что так долго был с ними разлучен.

— У вас есть друзья в Америке? — спросила неугомонная Джулиана.

— У меня есть много знакомых, в основном деловых. Но все мои истинные друзья здесь. Большинство из них в этой комнате.

— А как насчет женщин, сэр Николас? Вы не женаты? — продолжала допрос сестра Элизабет.

— Какое отношение это имеет к теме нашей дискуссии, то бишь к Скруджу, дорогая сестрица? — пришел на помощь Николасу Джонатон.

— Видимо, ты этого не заметил, Джонатон, но мы попросту устали от спора литературного порядка и перешли к гораздо более интересным вещам. — Джулиана бросила на брата угрожающий взгляд. Право, Ник мог бы поклясться, что все они как по волшебству снова стали детьми. Но тут Джулиана повернулась к нему и одарила его ослепительной улыбкой. — Мы говорим о сэре Николасе.

— Разве я более интересен, чем персонажи Диккенса? — рассмеялся Ник.

— Разумеется. О персонажах книги знаешь все, особенно когда дочитаешь последнюю страницу. Но в реальной жизни очень трудно, если не невозможно, узнать все о ком бы то ни было. Тем более трудно, если тебе не отвечают на вопросы.

— Скорее всего не отвечают тогда, когда вопросы носят сугубо личный характер, — не удержался от замечания все тот же Джонатон.

Джулиана не удостоила его ответом.

— Так вы ответите на мой вопрос, сэр Николас?

— Приятно узнать, что годы не изменили ваш целеустремленный характер, — усмехнувшись, заметил Ник. — Отвечаю: нет, я никогда не был женат. И, предупреждая ваш следующий вопрос, скажу, что не знаю, почему это так.

— В финансовом отношении вы вполне могли бы позволить себе жениться, — не отставала Джулиана. — Стало быть, причина, которую вы определили для Скруджа, для вас не существенна.

— Быть может, сэр Николас романтичен по натуре, — с энтузиазмом предположила Мисс Хорошенькая Юная Дебютантка, теперь уже явно не отождествляя Николаса со Скруджем. — Быть может, он еще не встретил леди, которая покорила бы его сердце.

— Или женщину, с которой он хотел бы связать себя до конца своих дней, — сказала Элизабет.

— Или, быть может, та женщина, которая покорила его сердце, была связана иным обетом.

Это сказала Джулиана и смело встретила взгляд Николаса.

— Или, быть может… — Он взял руку Джулианы и поднес к губам. Глаза у нее казались более темными, чем у сестры, скорее голубые, а не зеленые, и глаза эти смотрели на него весело и даже дружелюбно. — Быть может, она была слишком молода и чересчур откровенна, чтобы стать подходящей женой, и он упустил возможность. — Ник поцеловал руку Джулианы. — К его бесконечному сожалению.

Джулиана расхохоталась и отняла у него свою руку.

— Хорошо сказано, сэр Николас.

Она одобрительно кивнула. Ник интуитивно чувствовал, что ее одобрение относится не к его словам, а к чему-то гораздо более важному. Ему было не ясно, к его вящему сожалению, много ли Джулиана знает о его отношениях с Элизабет.

Джулиана отвернулась, чтобы ответить на какое-то замечание своего мужа, Джонатон бросил на Ника любопытствующий взгляд, но тут же заговорил с другим гостем, а минутой позже за столом начались оживленные разговоры на самые разные темы. Элизабет вертела в руке свою рюмку и с несколько рассеянным видом отвечала на реплики своего соседа по столу.

Ник годами не признавался самому себе, насколько глубоко его чувство к Элизабет. Чувство, глубоко спрятанное, но не утраченное.

Джулиана права. Он не женился потому, что женщина, завладевшая его сердцем, была предназначена другому. Он не женился потому, что ни одна женщина не затронула его душу так, как Элизабет. Нет, это не то слово. Не затронула душу, а завладела ею. Хорошо это или плохо, но он принадлежит ей. Принадлежал всегда — и навсегда.

И теперь он просто должен убедить ее в этом.

Сегодня ночью благодаря немыслимой сделке, предложенной Элизабет, он наконец овладеет ею. Ее условия абсурдны, и за исключением соблюдения верности и тайны он не намерен принимать их. Он упустил ее однажды, совершив ошибку из благородных побуждений, но тем не менее это была ошибка. Больше он не отпустит от себя Элизабет. Ни после Рождества, ни в дальнейшем. Сидя напротив Элизабет за обеденным столом, Ник потягивал вино и задумчиво наблюдал за ней. Чтобы достичь желанной цели, понадобится немало времени.

Лечь с ней в постель — самая легкая часть задуманного. Самое трудное — завладеть ее сердцем, его завоевать непросто.

Он, Николас Коллингсуорт, ни разу не потерпел неудачи, когда хотел приобрести тот или иной корабль, не потерпит он ее и теперь, когда хочет завоевать любовь единственной в мире женщины, покорившей его душу.

Элизабет повернула голову, и глаза их встретились. Николас поднял рюмку, приветствуя Лиззи тостом, понятным только им двоим.

Уж он постарается, чтобы дело приобрело занимательный ход.