Мелисса склонилась над блаженно зажмурившимся Тиром и ласково взъерошила блестящие смоляные пряди. Его голова лежала у нее на коленях, лицо было спокойным и расслабленным, влажные после купания волосы, вольготно разметавшиеся по траве, загадочно переливались в свете далеких звезд, но зеленые глаза юноши горели еще ярче.

Он всегда любил ночь. Любил слушать тишину, нарушаемую лишь стрекотанием неугомонных сверчков и расцвеченную мягкими бликами от неподвижной воды, в которой, как в зеркале, отражается безоблачное небо. Любил разгадывать вычерченные в вышине игривым ветром едва заметные знаки. Любил смотреть на непрерывно падающую воду, как в величественном водопаде у них дома. Но еще больше он любил, когда Мелисса играла с его волосами, и всегда охотно позволял ей проделывать с собой эту вольность.

— О чем вы говорили? — нетерпеливо потеребила она длинное ухо спутника.

Тир, раскинув руки далеко в стороны, хитро улыбнулся.

— О разном. Тирриниэль хотел вызнать, кто нас вырастил, но я оказался быстрее.

— Не надо с ним играть, — строго сказала Милле. — Он гораздо старше нас и знает много такого, о чем мы не имеем никакого понятия. Он ведь может читать наши мысли.

— Может, — кивнул юный эльф. — Сам сегодня признался, но не станет этого делать: я взял с него клятву.

— Думаешь, это поможет?

— Не уверен. Но то, что я успел о нем узнать, позволяет хотя бы надеяться.

— А Вал?

Тир заметно напрягся.

— Они делают все, что могут, но здесь мы с тобой не можем вмешаться. Придется ждать, когда он справится сам: Полог Исцеления достаточно силен, чтобы закрыть даже такие раны, как у него, но для этого требуется время. Надо набраться терпения.

— Ты уверен, что они… не причинят ему вреда? — шепотом спросила девушка, насторожено косясь по сторонам. Они были одни на погруженной в темноту поляне, никто не мешался под ногами, не загораживал обзора и не требовал вернуться в жилище. Однако ощущение чужого присутствия никуда не исчезло. Просто приглушилось немного с наступлением ночи, да чуть ослабло. Видимо, количество соглядатаев на это тихое время уменьшилось или же неизвестные эльфы научились лучше прятаться. И, хоть они с Тиром хорошо видели в темноте, даже их, привычным к сумеркам, глазам не удавалось разглядеть посторонние тени.

— Да. Это не в интересах Владыки.

— Хорошо, — вздохнула Мелисса. — Надеюсь, он поправится, и мы сможем поскорее вернуться домой. Как далеко ты продвинулся с Огнем?

— Достаточно, чтобы сдержать его при необходимости, — спокойно отозвался Тир. — И вполне неплохо, чтобы защищаться. Но с атакой дело обстоит немного хуже: я не могу нащупать опору. Тирриниэль постоянно твердит о том, что я должен научиться ненавидеть, иначе хороший удар не получится, и когда-нибудь я погибну от того, что не смогу вовремя сконцентрироваться, однако… но, знаешь, я уже видел этот Огонь. И он не был полностью зеленым, как у Владыки. А в тот раз, когда я впервые к обратился к своему сердцу, он тоже оказался неправильным. Не ядовитым, помнишь?

Мелисса кивнула.

— Конечно. Я даже удивилась, что он рыжий: ты ведь должен был так разозлиться…

— Ну, разозлился-то я знатно, — хмыкнул Тир, позволяя ей безнаказанно теребить свои волосы. — Но это не все. Было что-то еще, чего я никак не могу вспомнить. Какая-то мысль… нет, даже ощущение… что-то сродни воспоминанию из прошлого, но я не могу его уловить. Я… я просто не помню. Но мне все равно кажется, что дело не только в ярости, Милле. Не только ненависть способна дарить нам Огонь — есть ведь и другие чувства, не менее сильные, но гораздо более приятные.

Девушка мягко улыбнулась.

— Например, любовь?

— Да.

Под пристальным взглядом эльфа она неожиданно смутилась и опустила пушистые ресницы.

— Не смотри на меня так: мне неловко.

— Ты обещала рассказать маме, — напомнил Тир, милосердно отводя горящий лукавством взор.

— Я не сказала, что сделаю это до того, как увижу его снова.

— Ох, Милле!

— Перестань. Когда-нибудь ты тоже поймешь, как это бывает.

— Неужели? — хмыкнул юноша. — Интересно, а кто еще, кроме меня, знает?

— Никто, — порозовела она. — Мы не виделись почти три года, и я не уверена, что это случится вообще.

— Гм, наверное, ты успела его поразить? А? Ты на него смотрела, хитрюга?

— Тир!

— Эй! Я же только спросил! — со смехом воскликнул юноша, стремительно вскакивая на ноги и легко уклоняясь от занесенного в сердцах кулачка. — Ну, признайся, родная, ты ведь попыталась?

— Отстань! — сердито насупилась девушка.

— Это значит, да?

— А ну, замолчи!!

— О-о-о… тогда мне ясно, почему он больше не приходит, — мелодично рассмеялся Тир. — Точно! Ты его испугала!

От этих слов Мелисса как-то разом растеряла свой задор. Помрачнела, печально опустилась обратно на траву, уронив руки на красиво вышитый подол и понурившись. А он, внезапно посерьезнев, быстро стер с лица насмешливую улыбку и безбоязненно присел обратно, понизив голос до еле слышного шепота.

— Ну, что ты? Я же пошутил. Не надо. Эл скоро вернется, вот увидишь, иначе мама его застрелит из этого нового гномьего оружия, которое Вал ласково называет «пукалкой». А я добавлю, если потребуется. Милле… ну, прости. Мне не следовало смеяться. Прости, маленькая, я слишком разошелся. Конечно, Эл — наш старый друг, и он любит нас, как родных. Он не мог уйти просто так. Наверное, у него просто важные дела: сама знаешь, как сложно было вырваться в прошлый раз. Едва на пару недель задержался! А теперь наверняка стало еще сложнее. Должность, как говорится, обязывает.

Милле тяжело вздохнула.

— Ну, хочешь, мы потом заглянем к нему? — обнял ее Тир. — Хочешь? Я попрошу Вала, и мы немного задержимся? Все равно в Аккмале не пробыли, сколько планировали — в запасе есть немного времени. Почему бы не свернуть к нему домой? Это почти по пути. И… знаешь, я тоже по нему скучаю.

— Нет, — она покачала головой. — Если Эл не приехал, значит, он или очень занят, или же просто не считает нужным показываться на глаза. А может, я действительно была неосторожна. Наверное, ты прав — не надо было на него смотреть, но он… он такой красивый!

Мелисса прикусила губу, чтобы не расстроиться окончательно, а юный эльф погладил ее спину и осторожно коснулся губами виска.

— Ну, перестань. Все будет хорошо, вот увидишь. Я найду его, когда мы выберемся. Клянусь, что найду, и ты сможешь с ним поговорить, хорошо?

— Тир…

— Обещаю, — серьезно повторил юноша. — Мы обязательно вытащим его из этой норы. Но позже. А сейчас иди-ка спать. Темно уже, да и устала ты, наверное.

— Я не устала, — запротестовала Мелисса, но он уверенно подхватил ее под руку, легко поднял на ноги и, заботливо проводив, подтолкнул к услужливо раскрывшейся двери.

— Все. Никаких больше споров: ты идешь и отдыхаешь, а я еще немного послушаю Лес.

Она снова вздохнула, но спорить не стала: уже хорошо знала — когда он начинал говорить таким тоном, с точностью копируя интонации отца, возражать бесполезно. Упрямый. Поэтому остается только неохотно подчиниться и отправиться спать. Она, конечно, не эльфийка, как это принято понимать, но три-четыре часа сна были необходимы. Да и, признаться, сейчас действительно следовало отдохнуть, потому что недавнее видение здорово выбило ее из колеи. Кажется, крохотный корешок, которого по пробуждении она потом нигде не смогла обнаружить, случайно показал ей самое заповедное место Темного Леса, куда ни одного чужака ни пускали с первого дня существования бессмертных. Странное место, тайное, невиданное никем, кроме потомков Изиара и древних Хранителей Знаний. Место, которое Владыка Л'аэртэ избрал для обучения своего непримиримого внука.

Она сама не знала, почему сегодня умолчала об этом, почему не поделилась даже с Тиром, но где-то внутри зрела стойкая уверенность: так надо. А еще она собиралась завтра повторить этот странный опыт и очень надеялась, что тот загадочный корешок тоже не будет против.

Так, размышляя, Мелисса неторопливо умылась, сбросила легкое платье, блеснув в темноте безупречно белой кожей. Излишне поспешно нырнула в полупрозрачную ночную сорочку, положенную в ворох предложенных вещей кем-то внимательным и мудрым. Старательно расчесалась перед сном, глядясь в крохотное ручное зеркальце, нашедшееся все в той же комнате, и, внимательно изучив собственное отражение, тяжело вздохнула.

— Может, действительно не стоило смотреть на него так долго?

Зеркало многозначительно промолчало.

Милле огорченно опустила плечи и побрела к роскошному ложу, красиво убранному тончайшим балдахином, как у какой-нибудь принцессы. Она медленно забралась под одеяло, свернулась клубочком, поджав под себя ноги и обхватив их руками. После чего все-таки тихонько всплакнула, пошмыгала носом, сетуя на собственную мягкость, но потом все же закрыла глаза и удивительно быстро уснула.

И даже не заметила, как из живой стены осторожно потянулся к ней крохотный зеленый листочек.

 — …Итак? — выжидательно сложил руки на груди Владыка эльфов. — Что ты сумел понять из сегодняшнего урока?

Тир, морщась от боли в висках, кисло улыбнулся.

— Что однонаправленные потоки лучше не пытаться останавливать в лоб. Гораздо разумнее обойти основной ток силы и разорвать его с противоположной стороны. Так будет быстрее и… ох… безопаснее.

Тирриниэль удовлетворенно кивнул.

— Хорошо. Ты делаешь определенные успехи. Но если с защитой дело обстоит не так уж плохо, то твоя атака… не обижайся, но она похожа на писк новорожденного мышонка, чем на удар настоящего мага.

— Сам знаю. Это оттого, что ты мешаешь мне сосредоточиться.

— Гм. Мне кажется или ты злишься, мой юный ученик?

— Злюсь, — вынужденно признал Тир, наконец-то поднимаясь с лесного ковра, устланного белоснежными листьями по щиколотку. Его лицо покрылось копотью, на лбу красовалась длинная царапина, закатанные до колен штаны определенно дымили и, судя по всему, скоро загорятся по-настоящему. А рубаха и вовсе давно осыпалась пеплом — от нее остался лишь обугленный ворот, который юноша раздраженно сорвал и отбросил в сторону. После чего с нескрываемым отвращением оглядел свои заляпанные сажей руки и немедленно отер о еще горячую брючину.

Тирриниэль посмотрел на него со снисходительной улыбкой.

— Так на кого ты злишься, мальчик?

— На себя, конечно!

— Плохо, — нахмурился эльф. — Твоя злость должна быть обращена наружу, а не внутрь, иначе сгоришь раньше, чем достигнешь совершеннолетия. Что именно тебя раздражает? Неудачи? Нерешительность? Собственный страх? Постарайся понять, потому что это очень важно.

— Все вместе, — буркнул Тир, утирая влажное лицо. — Мне не нравится, что моя сила зависит от чувств — это слишком ненадежно.

— Верно. Но мы поэтому и учимся столь долго себя контролировать — чтобы по желанию вызывать в себе именно то чувство, которое важно на данный момент: злость, ярость, гнев, ненависть… порой на это уходит не одно десятилетие.

— А как насчет других чувств? Тирриниэль? Как насчет радости, удовлетворения, признательности? Их ты тоже всегда вызываешь искусственно?

Владыка Л'аэртэ подавил тяжелый вздох: ну вот, опять. И почему он не желает понять очевидного? Вбил же себе в голову дурную идею и теперь никак не хочет забыть.

— А любовь? — продолжал настаивать юный упрямец. — Тебе вообще знакомо это чувство? Или что-то похожее? Хоть одна привязанность, которая не была бы создана специально?

— Тир…

— Нет, я хочу знать!

— Тебе мало недавнего Единения? — устало посмотрел Тирриниэль. — Мало того, что тебя искренне любит Милле?

— Милле не трогай, — строго велел Тир. — Она — ангел, и ты не смеешь к ней даже прикасаться!

— Я уже пообещал, и незачем все время напоминать об этом. Ее никто не тронет. Мне всего лишь интересно, почему ты не предупредил ее, что уйдешь сюда? Вдруг она проснется и обнаружит, что осталась одна? На дворе ночь, вокруг темно, страшно…

— Она не боится темноты.

— Вот как? Тогда мне можно расценивать это, как проявление твоего доверия?

— Нет, — нахмурился Тир. — Не совсем. Просто я неплохо ее чувствую и, если что-нибудь случится, сразу вернусь.

Владыка Л'аэртэ странно пожевал губами и, искоса взглянув на внука, осторожно признал:

— У тебя очень красивая девушка.

— Верно, — еще больше нахмурился юноша. — Тебя это смущает?

— Меня — нет. Но мои воины скоро передерутся за возможность ее охранять. Сам вчера слышал, как они спорят под дверью.

— И что с того?

— Ничего, — как можно небрежнее пожал плечами эльф. — Я просто хотел сказать, что для смертной такая красота — огромная редкость. Никогда прежде не видел ничего подобного и рад, что у тебя развивается хороший вкус, потому что она скорее похожа на редкий бриллиант, чем на обычного человека.

— Милле пошла в мать, — сухо пояснил Тир. — А от отца взяла только форму носа, разрез глаз и долголетие, которым его народ всегда славился.

— Он — маг? — быстро уточнил Тирриниэль.

— Да.

— Это заметно.

— Ты уходишь от темы, — напомнил юноша. — Не думай, что я забуду или отвлекусь на такую простую уловку. Но раз уж ты взялся меня учить и решил быть честным (по крайней мере, со мной, хотя это пока спорный вопрос), то будь так добр — ответь! Или ты стал настолько Владыкой, что забыл, что такое откровенность? Давай, мы здесь одни, подслушивать некому. Скажи, если хочешь, чтобы я и дальше тебе верил.

На долгое мгновение в Священной Роще воцарилось гнетущее молчание. Тир пристально смотрел на Темного Владыку, всем своим видом показывая, что намерен добиться ответа и больше не позволит тому вилять. Тот, в свою очередь, старательно искал возможность отказаться и все-таки улизнуть от скользкой темы, в которой и сам-то был не слишком силен. Но глубоко внутри понимал, что мальчишка, как сторожевой пес, уже вцепился в добычу и теперь ни за что не отпустит. Упрямый, как сто баранов, и настойчивый, будто идущая по следу, хорошо натасканная гончая. Сказать ему горькую истину страшно. Самому себе страшно признаться, не то, что ему. Но и солгать нельзя — после недавнего Единения Тир непременно почует обман. Может, и сам об этом еще не догадывается, но это именно тот козырь, ради которого стоило терпеть ту дикую, непроходящую боль и угрозу безумия; ради которой стоило ТАК отчаянно рисковать и нарываться на неприятности. Если же он с самого начала знал, на что шел… Торк! Почему он пришел ко мне так поздно?!!

— Я… не знаю, что тебе ответить, — наконец, глухо уронил Тирриниэль, отводя глаза и почти ненавидя себя за такую правду.

Тир прикусил губу.

— А твои жены? Те женщины, которые родили тебе сыновей? И другие, которых твой Огонь не коснулся? Их ведь наверняка было немало?

— Нет, — еще глуше ответил Владыка. — Никаких чувств, никаких привязанностей — только долг. Всегда. И, поверь, это оправданно.

Юноша странно наклонил голову и, прищурившись, несколько долгих секунд разглядывал непроницаемо холодное лицо сородича. После чего вдруг нахмурился и задумчиво проговорил:

— А ведь ты боишься…

Тирриниэль внутренне дернулся, как от удара, но внешне остался абсолютно спокойным. Нет, не к лицу ему показывать свои чувства. Недостойно и неправильно. Особенно, перед этим жутковато проницательным мальчишкой.

— Боишься привязываться, — медленно пояснил Тир, напряженно вглядываясь и стараясь уловить даже малейшие проблески эмоций в ставших совсем бесстрастными зеленых глазах. — Боишься зависеть от кого-то, стать слабым, рассеянным, увлеченным чем-то, кроме себя, и… уязвимым. Да, именно так: ты не хочешь стать уязвимым, потому что считаешь, что любовь — лишь досадная помеха. Ты просто боишься любить!

— Ну, хватит! — внезапно оборвал его Владыка Л'аэртэ. — Мы здесь не для того, чтобы обсуждать мои недостатки! Ты пришел учиться или как? Вот и учись, пока я жив! Вставай и готовься: будем пробовать снова! Живо!

Он резко вскинул руки, молниеносно создав из ничего огненный шар таких устрашающих размеров, что любой, кто хоть немного знал нрав Темного Владыки, поспешил бы покинуть Священную Рощу и куда-нибудь закопаться поглубже. Желательно на ближайшую тысячу лет. Потому что Огонь Жизни, да еще такой мощный, способен натворить много бед. Очень и очень много. Тем более, для напряженно размышляющего напротив мальчишки.

— Ты готов? — неестественно ровно осведомился Тирриниэль, чувствуя неистовую мощь своего второго сердца.

Тир, словно не заметив ревущего сгустка Огня, вопросительно поднял красивую бровь.

— Это снова наносное или, наконец, я увидел тебя — настоящего?

Владыка эльфов опасно сузил пылающие зеленым пламенем глаза.

— А ты как считаешь?

— Никак. Я у тебя спрашиваю: хотя бы ЭТО — настоящее? Или я опять должен обжечь себе задницу о твою искусственно вызванную злость? Обидно, знаешь ли, чувствовать, что я недостоин твоего искреннего гнева — так старался, целую ночь себе голову ломал, как бы заставить тебя хоть немного открыться. А тут на тебе — сплошное разочарование. Неужто я такой скверный притворщик и совсем никудышный лгун? Эх, плохо меня учили…

— Что?! — ошеломленно моргнул Тирриниэль.

— Да, — печально подтвердил Тир, нагло плюхаясь прямо на траву и расстроено глядя на родича снизу вверх. — Давай уж, кидай, пиромант ушастый. Так и быть, дам тебе шанс меня прибить, но потом не говори, что я не предупреждал: мама Милле тебе потом все уши оборвет, а отец еще и добавит. Будешь сам перед ними объясняться и оправдываться. Причем, я вовсе не уверен, что тебе удастся уйти без потерь.

Владыка Л'аэртэ откровенно растерялся и, забывшись, даже не заметил, как стремительно угасает пламя в его руках.

— И как это понимать?

— Как хочешь, — невозмутимо отозвался Тир, совершенно спокойно взирая на озадаченного эльфа, а потом вовсе развалился на траве, закинув руки за голову и безмятежно засвистев. — Можешь считать это маленькой местью за то, что ты накануне пытался меня разозлить. Сам видишь — ничего хорошего из такой ярости не выходит: чуть отвлекся, и — пшик один, а не магия. Но если бы ты руководствовался чем-нибудь иным, нежели простая злоба, глядишь — и получилось бы меня тут пристукнуть на радость соседям.

— Каким еще соседям?! —совсем оторопел Тирриниэль.

— Светлым. Смазливым. Таким же ушастым, как вы, но сно-о-обам… тебе до них еще расти и расти.

— Тир!!

— М-м-м?

— Ты как себя ведешь?!

— А как надо? — заинтересованно приподнялся на локтях юный наглец. — Ты нас, между прочим, в первую встречу сам едва не убил. Хорошо, с меня вовремя плащ содрали. Во вторую попытался взломать мою защиту и прочитать, нимало не заботясь о моем собственном мнении на этот счет. Потом нелепо просчитался и позволил мне увидеть свое прошлое, в котором, кстати, было ОЧЕНЬ мало приятного. А теперь еще удивляешься? ТЫ?!

Темный Владыка со стуком сомкнул челюсти и с досадой поджал губы.

— Пожалуй, я был неправ: у тебя достойные родители. Ты ведешь себя сейчас, как…

— Темный? О да, — Тир неожиданно посерьезнел и гибким движением поднялся. — Ты прав: эльфы ведут себя именно так — нагло, бесцеремонно и абсолютно не считаясь ни с чем. Согласись, не слишком-то приятно ощущать это на собственной шкуре?

Юноша плавной походкой приблизился к закусившему губу родичу и, остановившись на расстоянии вытянутой руки, проницательно взглянул прямо в глаза. Без страха, сожаления или раскаяния. Просто взглянул, как привык смотреть на родителей, друзей, на кровного брата или родную сестру — прямо, честно и открыто. Он стоял всего в шаге, бесстрашно изучая неподвижное лицо Темного эльфа, который был старше его почти в пятьдесят раз, но смотрел так, будто они вдруг поменялись местами. Будто он сейчас был не бесшабашным юнцом, а, наоборот, познал мудрость веков и языком тела пытался донести до неразумного собрата простую истину, которую осознал уже очень и очень давно. Хотя бы потому, что язык слов его недалекий визави все еще не умеет правильно слышать. Не понимает, хотя, казалось бы, должен.

И Тирриниэль, прочитав все это в удивительно спокойных зеленых глазах, неожиданно почувствовал странную зависть к тем необычным смертным, что сумели воспитать его мальчика таким… независимым. Чистым и невероятно гибким для Перворожденного. Таким, каким, наверное, и должен был быть каждый из них изначально. Он сам не знал, как это получилось, но был уверен, что юному эльфу больше никто не сумеет застить глаза мнимым величием, ослепить блеском камней или золота, сломить его волю или смять, как беззащитный листок бумаги в железном кулаке. Он не такой, чтобы легко сдаться или отступить. Он не умеет по-другому. Да, он молод и немного наивен, но это пройдет. Главное же, что он растет настоящим воином. Причем, воином во всем — от слова до дела. И когда этот чудный юноша достигнет своего первого совершеннолетия, весь Темный Лес содрогнется от его деяний. Если, конечно, устоит перед его огромной силой.

Владыка Л'аэртэ долго молчал, пристально всматриваясь в до боли знакомые черты своего собственного, совершенного лица. Но, сколько не искал, так и не смог найти привычного для старшего сына налета яростного безумия. Не горела в нем знакомая веселая злость, не плескалось презрение к тем, кто слабее. Не играла молодой силой непокорная удаль и не искала себе выхода наружу. В раскосых зеленых глазах юноши, как ни странно, сейчас горел мир и необъяснимое понимание. Удивительная, неповторимая гармония, свойственная всем любящим и любимым детям. Непонятное сочувствие и легкая, едва уловимая печаль, будто он знал что-то такое, о чем тысячелетнему Владыке вряд ли суждено догадаться при жизни.

— Кто ты, мальчик? — пораженно прошептал Тирриниэль, не в силах поверить, что такое чудо стало возможным.

Тир наклонил голову и слабо улыбнулся.

— Твое зеркало. Разве не видишь?