Сохранившиеся отрывки

Мария же вземши литру (фунт) мира нарда пистика (чистаго) многоценна, помаза нозе Иисуса и отре власы своими нозе Его: храмина же исполнися от вони мира   (12, 3)

В то время как Марфа служила, Мария, помазав Господа миром, совершила (до конца) любовь к Нему, и чрез двух (Марфу и Марию) конечный предел любви совершился.

[Можно  направить рассуждение и к (духовному) созерцанию, так что Марфою назовем деятельную добродетель, а Мариею — духовное созерцание, которое идет позади деятельной добродетели, чрез которых полнейшую любовь ко Христу проявляем. Другие принимают Марфу, служащую Христу, в смысле образа ветхозаветного Писания, ибо история, преобразуемая в духовное созерцание, благоустрояет трапезу Спасителя, так как мы пользуемся многими (ветхозаветными) свидетельствами для доказательства догматов о Христе, а Марию — в смысле евангельского учения, наподобие мира намащающего ноги Господа, то есть Его бывшее на земле Домостроение, наполнившее благовонием всю землю, которая есть дом всего человечества. Другие Марфою называют иудейскую синагогу, желающую служить Богу чрез плотяные обряды, а Мариею — Церковь из язычников, приносящую Христу духовные жертвы и благоуханную веру и запечатлевающую Евхаристию из святой Его Плоти посредством таинственного причастия. Литру (фунт) приносит, что есть совершенный вес для совершенной веры, дом же наполнился запахом мира. В качестве благовония знание о Христе должно было наполнить мир. Когда дом наполнился благовонием мира, то символически этим указан был тот (дом), который чрез непродолжительное время должен был совершиться духовно, ибо тотчас после страдания вся вселенная, как бы великий дом, наполнилась благовонием мира Христова. Таким образом, чувственным (миром благовонным) она предуказала духовное, ибо тело Его, подобно алавастру пронзенное (разбитое), наполнило весь мир благовонием знания.]

Глагола Иуда Искариот, един (от) учеников Его, хотяй Его предати:   чесо ради сие миро не продано бысть на триех стех динарий и дано бысть нищим?   Рече же сие, не яко о нищих печашеся (ему), но яко тать бе и ковчежец имеяше и вметаемое ношаше.   Рече же Иисус: остави ю, в (на) день погребения Моего соблюде е:   нищыя бо всегда имате с собою, Мене же не всегда имате   (12, 4–8)

Упрекает предатель женщину, проявившую благочестие ко Христу, запрещает достопочтенное дело и порицание свое прикрывает любовью к нищим, потому что приносила миро, а не деньги. Не зная истинно прекрасного, говорит это Иуда, ибо дароношение Богу должно быть предпочтительнее нищих.

Впрочем, Евангелист указывает причину, по которой сказал это Иуда: не потому, что заботился о нищих, но потому, что вор был и святотат, похищавший деньги, приносимые Богу. Но Господь объявляет женщину свободною от всякой вины, чем прикровенно обличает предателя, неосновательно осуждавшего дело достохвальное, говоря: оставь ее. Защищает ее за помазание миром, бывшее не ради роскоши, но ради таинства, которое служило к «погребению» Его, хотя соделавшая (это помазание) и не знала Домостроения таинства. Ведь некоторые, не зная, говорили и делали многое, относившееся к таинственному образу. Однако Господь опять обличает Иуду в том, что не из благоговения говорил это, но потому, что был корыстолюбив и за малую корысть имел предать Учителя, ибо погребение и напоминание о смерти, кажется, указывают на это. Приводит Спаситель и рассуждение, убеждая нас в том, что нет ничего лучше благочестия к Нему, ибо достопочтенно, конечно, нищелюбие, говорит, но оно должно стоять позади благоговения к Богу. Смысл Его слов такой: время, говорит, назначенное для почтения Меня или для пребывания Моего на земле не позволяет почитать нищих выше Меня, — сказал же это промыслительно, впрочем, совсем не отклоняет сострадательного от любви к нищим; итак, когда требуется богослужение и песнословие, должно предпочитать их любви к нищим, ибо благотворить можно после духовных служб, — следовательно, говорит, что не беспрестанно всегда должно посвящать себя почестям Мне, ни употреблять все на священное служение, но многое тратить на бедных. Или так: как после восшествия к Отцу повелевает ученикам поститься (Мф. 9, 15), так и заботе о нищих тогда именно должны они посвящать себя более безмятежно и спокойнее и свободнее будут устроять дело нищелюбия. Это так и было. После вознесения Спасителя, когда уже не следовали они за Учителем, но пребывали в покое, тогда с особенным усердием они тратили все плодоприношения на бедных.

Разуме же народ мног от иудей, яко ту есть, и приидоша не Иисуса ради токмо, но да и Лазаря видят, егоже воскреси от мертвых   (12, 9)

Народ поражается необычайностью чуда, и то, о чем слышали, как о случившемся, пришли посмотреть глазами для укрепления веры. Не только Лазаря хотели видеть, но и Христа, творца чуда, — не впервые только тогда увидав Его, ибо часто видали Его и беседовали с Ним, — но так как Он удалялся, чтобы не подвергнуться безвременному страданию, то искали снова видеть Его. Наиболее же благочестивые и удивлялись Ему, ни в чем не обвиняя Его. Итак, благопромыслительно Господь не тотчас вошел в Иерусалим, но пребыл вне его, чтобы чрез молву многих привлечь к желанию видеть Его.

Совещаша же архиереи, да и Лазаря убиют, яко мнози его ради идяху (от) иудей и вероваху во Иисуса   (12, 10–11)

Замечай, что начальники, кажется, теряют ум и, отовсюду возбуждаемые завистью и не говоря ничего разумного, заботятся только об убийстве, думая вместе с умершим уничтожить и силу чудесного деяния, чтобы прекратить стремление к вере во Христа.

Во утрий день народ мног, пришедый в праздник, слышавше, яко грядет Иисус во Иерусалим, взяла ваиа финиковы и изыдоша в стретение Его и вопияху глаголюще: осанна, благословен грядый во имя Господне, Царь Израилев   (12, 12–13)

Более склонный к вере и охваченный совершением чуда, народ встретил Христа, величая Его как победителя смерти с финиковыми ветвями. Не просто величают Его, но от Богодухновенного Писания (Пс. 117, 25–26), говоря прекрасно сказанное о Нем и исповедуя, что Он был и Царь Израилев, но называли Его вместе с тем и своим собственным Царем, принимая владычество Христа. Говорили же, что благословен Сын не потому, что Он получил благословение от Отца, Сам все благословляющий и не дозволяющий погибнуть и имеющий неизреченную сущность Отца. Но потому, что приносится от нас Ему благословение, подобающее Богу Господу по природе, так как Он пришел во имя Господне. Ведь все святые пришли не во власти господства (как всемогущие владыки), но как подлинные слуги. Он же — как Господь. Поэтому и вполне соответствует Ему сказанное о Нем пророческое слово. Ведь если некоторые и называются господами, они имеют это достоинство не по природе, но по благодати. Так, за воздержание от лжи люди называются истинными, чего нельзя сказать о Христе, ибо не потому называется Он истиною, что не говорит лжи, но потому, что имеет природу всецело высшую лжи.

Обрете же Иисус осля, вседе на не, якоже есть писано: не бойся, дщи Сионя: се, Царь твой грядет (тебе), седя на жребяти осли   (12, 14–15)

Когда великое множество народа окружало Его и величало, Он по крайнему смирению воссел на осла, научая нас не превозноситься в похвалах и не выходить за пределы необходимости. Матфей пространнее сказал об относящемся к ослу, Иоанн же, как это было обычно ему, коснулся самой главной стороны дела. Так как Господь, вопреки своему обычаю, только теперь является восседшим на осла, то мы утверждаем, что Он воссел ни потому, что было далеко от города, ибо он отстоял не более пятнадцати стадий (Ин. 11, 18), ни потому, что был народ, ибо и в другое время, находясь вместе с народом, не делал этого, — но делает это, показывая, что новый народ из язычников нечистый Он имеет подчинить Себе и возвести в достоинство праведности, в горний Иерусалим, которого образом был земной, в который входит народ, ставший чистым, со Христом, воспеваемым безгрешными Ангелами, которых образом служили младенцы. Жребятею же называет осла, так как народ из язычников не был упражняем в вере, ведущей к благочестию.

Сих не разумеша ученицы Его прежде, но егда прославися Иисус, тогда помянуша, яко сия быша о Нем писана и сия сотвориша Ему   (12, 16)

Итак, вначале не знали (ученики) написанного о Нем. После же воскресения они уже не пребывали в иудейском ослеплении, но Духом открыто стало им знание Божественных словес. Тогда же прославился Христос, когда после распятия ожил. И Евангелист не стыдится указывать на незнание учеников и потом опять на знание, так как у него была цель пренебрегать человеческим почтением, защитить Славу Духа и показать, какими были ученики до воскресения и какими стали после воскресения. Итак, если уже они не знали, то тем более прочие иудеи. После же распятия раздралась завеса, чтобы мы узнали, что никаких уже тайн не скрывается от верующих и боголюбивых. Просветились знанием со времени воскресения, когда дунул Христос в лицо их (Ин. 20, 22), и из прежних они стали другими. А еще более просветились в день Пятидесятницы, когда преобразовывались в силу нашедшего на них Святаго Духа.

Свидетельствоваше убо народ, сый с Ним, егда Лазаря возгласи от гроба и воскреси его от мертвых. Сего ради и срете Его народ, яко слышаша сие Его сотворша знамение   (12, 17–18)

Когда стадная толпа народа услыхала о случившемся, она благопослушно доверяется свидетельствовавшим о том, что воскресил Лазаря Христос и разрушил власть смерти, как пророки сказали: Поэтому и встретили Его.

[Следовательно,  по необходимому порядку было наконец то, что Господь совершил чудо с Лазарем, чтобы по этому недавно случившемуся поводу был сильнее почтен от народа, а фарисеи, чрезмерно мучаясь этою честью, составили бы замысел против него и таким образом совершилось бы страдание, что и случилось. Так сказали фарисеи к самим себе: видите, что ничего не успеваете.] Видят,  что напрасно возражают против веры в Христа, тщетно отклоняют верующих то рассуждениями, то угрозами: все это, говорят, бесполезно, если не обратятся к умерщвлению Его. Вот, говорят, весь народ следует за Ним.

Фарисеи убо реша к себе: видите, яко не успеете ничтоже: се, мир весь вслед Его (от)иде   (12, 19)

Говорят это как бы в порицание самих себя, что давно уже не умертвили вместе с Лазарем Иисуса, поощряя самих себя к убийству. Негодуют на веру народа, как лишаемые своих стяжаний, тогда как это — Божие достояние.

Бяху же эллини нецыи от пришедших, да поклонятся в праздник   (12, 20)

Может быть, кто-либо здесь станет недоумевать и размышлять о том, по какой причине некоторые из эллинов пришли на поклонение в Иерусалим, и притом в такое время, когда совершался (иудейский) праздник по закону. Что общего в отношении богослужения между эллинами и иудеями? Ведь между теми и другими мы видим большое различие в образе жизни и мыслей, ибо одни чтили истину, а другие ложь. Что же скажем в этом случае? При соседстве Иудейской страны с Галилеею, эллины и иудеи имели города и селения смежные друг с другом, совершали между собою частые сношения, те и другие приходили друг к другу по требованию разных к этому поводов. Но так как ум идолослужителей гораздо более способен к перемене на лучшее, при очень большой легкости изобличения их лжерелигии как совершенно негодной, то они легко переменяли веру. Но они не вполне еще усвояли служение Единому Истинному Богу, колебались и двоились в мыслях своих и следовали мнениям своих учителей, разумею Платона и подобных ему так называемых мудрецов. Из них одни говорят, что есть один творец всего, а прочие (боги) находятся в мире и назначаются тем (творцом) в качестве начальников для управления человеческими делами. Поэтому некоторые палестинцы, преимущественно эллины, имея в соседстве и смежною страну иудеев, часто заимствовали у них некоторые обычаи и чтили (иудейскую) веру в единобожие и мнение тех (эллинских мудрецов), о которых мы только что упомянули, хотя они и учат не так, как мы. Другие же, ни полного влечения к иудеям не имея, ни отставая от обычаев, любезных эллинам, усвояли себе какое-то среднее, в обе стороны склонявшееся мнение и назывались чтителями Бога. Вот они-то, видя свои нравы не очень много разнствующими от иудейских касательно образов жертвоприношений и идеи единобожия, — израильтяне прежде не узнали учения о Святой и Единосущной Троице, как и смысла духовного богослужения, — сходились вместе для богопоклонения, особенно во время всенародных собраний, не как отрицавшие свое собственное богослужение (языческое), но как чтившие единого нам всем Бога.

Сии убо приступиша к Филиппу, иже (бе) от Вифсаиды Галилейския, и моляху его глаголюще: Господи, хощем Иисуса видети. Приходит Филипп и глаголет Андрею: приходит Андрей и Филипп и глаголют Иисусу   (12, 21–22)

Даже сами того не зная, фарисеи говорили истину в словах: вот мир весь за Ним ушел (ст. 19). Не только иудеи, но и язычники должны были уверовать. Поэтому и случилось тогда, как бы в качестве начатка, пришествие эллинов к Нему, — и, как галилеяне, эллины приступили к Филиппу, так как и сам он был галилеянин, чтобы показал им Иисуса, которого желали видеть, слыша далеко распространившуюся о Нем добрую славу, чтобы поклониться Ему и получить, чего желали. Но Филипп, вспомнив, что Господь говорил им: На путь язычников не уходите и в город самарянский не входите (Мф. 10, 5), опасался, чтобы не показалось, что Он оскорбляет Христа, приводя к Нему неуверовавших, так как не знал, что Господь благопромыслительно запретил ученикам входить к язычникам, дотоле пока первые иудеи отвергнут данную им благодать. Как более ревностному и способному на это говорит Андрею. И одобрив это, оба возвещают Господу. Рассудительно поступив так, Филипп научает нас тому, что нехорошо с высшими себя говорить как попало, хотя бы и казалось это чем-либо хорошим, но надо, напротив, советоваться с рассудительными о том, что делать.

Иисус же отвеща им, глаголя: прииде час, да прославится Сын Человеческий   (12, 23)

Так как язычники желают поспешно видеть Его и беседовать с Ним, то поэтому говорит: пришел час, ибо близко было время страдания, после чего тотчас же последовало призвание язычников. «Часом» здесь называется настоящее время — не другое что, ведущее Его к необходимости страдать, но это, указанное Его собственным определением, время. Совершив все, что приводило людей к вере, и проповедав учение о Царстве Небесном, желает наконец перейти к самой вершине надежды — умерщвлению смерти. Но это не могло бы быть иначе, как если бы жизнь не претерпела смерть за всех, дабы все мы жили в Нем. Поэтому-то и называет Своею славою смерть и перенесение всех страданий за бесчестящих Его грешников. Впрочем, хотя и был всегда прославляем от Ангелов на небесах, но крест был началом прославления Его, как Бога, на земле у язычников. Когда Он оставил оскорбивших Его иудеев, Он перешел к язычникам и прославляется как Бог среди них, ожидающих, что Он придет в Славе Отца (Мф. 16, 27). Не  чистое (бесплотное), говорит, Слово будет прославляться, но, одного Сына показуя, неизреченно мыслимого из человечества и Божества, говорит: Сын Человеческий, ибо  один Сын и Христос, не допускающий рассечения после вочеловечения, но есть и мыслится Богом и с плотью.

Один  Сын и Христос, не допускающий рассечения после вочеловечения, впрочем, за исключением того, что, как мы сказали, мы признаем отдельно (ту и другую) природу Слова и плоти и что они (обе природы) не одно и то же суть в умопредставлении (нашем), ибо хотя Он из сущности рожден Бога и Отца, но и происхождение имеет на земле от Девы Святой. Несмотря на то, один Христос из двух, Который на двоицу сынов не разделяется после соединения тех (двух природ), но в силе Божества и с плотью пребывает и мыслится.

Аминь, аминь глаголю вам: аще зерно пшенично, пад на землю, не умрет, оно едино пребывает: аще же умрет, мног плод приносит   (12, 24)

Не только предсказывает о том, что пострадает и что наступает время (для этого), но и причину раскрывает, по которой страдание это соделал для Себя приятнейшим, и что велика польза от страдания. И если бы Он не решил пострадать, Он не пострадал бы против воли. Из милосердия к нам показал такую кротость, что решил ради нас пострадать все жестокое. Как посеянное зерно пшеницы произращает много колосьев, не причиняя себе вреда ради них, но силою присутствуя во всех зернах колоса, ибо из одного все произросли; так и Господь умер и, отверзши недра земли, возвел с Собою души людей, Сам будучи во всех по силе веры вместе и со своим особым существованием. И не только умершим дал это приобретение плодоносить чрез Него, но и живым. Впрочем, и в притчу весьма вероятным образом можно обратить речь Господа, именно: плодом Христовых страданий является жизнь всех, мертвых и живых, ибо семенем жизни стала смерть Христа.

Но неужели Божественная природа Слова сделалась доступною смерти? И разве не крайне нечестиво сказать это? Ведь Жизнь по природе есть Слово, сущее от Бога и Отца, — Оно, напротив, воздвигает, а не падает, упраздняет смерть, а не обладается тлением, напротив, животворит нуждающееся в жизни, а не ищет Само жизни от другого. Как свет не мог бы быть тьмою, так невозможно жизни не быть жизнью. Итак, каким же образом об Одном и Том же говорится, что Он и, как «зерно пшеничное», падет в землю, и восстанет, как «Бог в воскликновении» (Пс. 46,6)? Очевидно, что вкусить смерть Ему подобало, поскольку Он стал человеком, оживление же свойственно Ему по Его Божеской природе.

Любяй душу свою погубит ю, и ненавидяй душу свою в мире сем в жизнь вечную сохранит ю   (12, 25)

Не только, говорит, вам не должно соблазняться Моим страданием и не верить Моим словам, но, напротив, надлежит приготовляться к этому. Кто думает радеть здесь о своей душе и не желает повергать ее в опасности ради Меня, тот губит ее в будущем веке. А кто в опасности ввергает ее в нынешнем веке, великие для нее сохраняет плоды. И презирающий жизнь в мире сем приобретет нетленную в будущем. Сказал это Господь не потому, чтобы душа здесь страдала что-либо, но любовью к душе называет мнение, будто могут удерживать ее те, которые не предают тело опасностям.

Аще Мне кто служит, Мне да последует   (12, 26)

Что говорит, имеет такое значение. Если Я, говорит, ради вашей пользы предаю Себя на смерть, то разве не малодушно вам, ради собственной пользы, пренебречь временной жизнью и смертию плоти приобрести нескончаемую жизнь? Ибо кажутся ненавидящими свою душу, насколько это касается страдания, те, которые предают ее на смерть и соблюдают ее для вечных благ. И те, которые живут в подвиге, ненавидят души свои, не будучи побеждаемы удовольствиями плотолюбия. Итак, что соделал Христос, пострадав для спасения всех, Он сделал это в образец мужества, научая тех, которые вожделевают обещанных благ, стараться совершать добродетель. Должно, говорит, желающим Мне последовать, показывать подобное Мне мужество и дерзновение, ибо таким образом получат победные награды.

И иде же есмь Аз, ту и слуга Мой будет (12, 26)

И как Начальник спасения не во славе и роскоши жил (на земле), но в поношении и трудах, так должно и нам быть беззаботными (к земной славе), чтобы нам оказаться в том же самом месте и стать причастниками Божественной славы. Иначе какой славы будем достойны мы, не удостоивающие страдать одинаковое с Владыкою? Может быть, в словах где (есмь) Я, там и слуга Мой будет говорит не о месте, но об образе добродетели, ибо в какой славе явился Христос, в такой же должны быть Его последователи, не в свойственной Божеству и вышечеловеческой, ибо невозможно человеку подражать истинному и по природе Богу, но какою допускает блистать человеческая природа, — не в обуздании (например) моря и подобных делах, но в смирении, кротости и перенесении обид.

Аще кто Мне служит, почтит его Отец (12, 26)

В этом именно, говорит, состоит мздовоздаяние, то есть в почтении от Отца, ибо Христовы ученики суть участники Христова царства и славы, в подобающей людям мере. Говорит, что почести даются от Отца: хотя Сам Он есть податель благ, но Божественной природе усвояет воздаяние каждому по делу его и показывает, что Отец желает, чтобы мы служили постановлениям Сына, ибо Он не противное Отцу узаконивает.

Итак, должно заметить, что совершающий угодное Богу служит Христу. А кто следует своим пожеланиям, тот, напротив, следует себе самому, а не Христу.

Ныне душа Моя возмутися, и что реку? Отче, спаси Мя от часа сего! но сего ради (приидох) на час сей. Отче, прослави Твоего Сына!   (12, 27–28)

«Ныне, — говорит, — душа Моя возмутилась, и что скажу? Отче, спаси Меня от часа сего, но для сего пришел Яна час сей!» Замечай опять здесь удобопреклонность человеческой природы к смущению и страху и, напротив, твердость и неизменность во всем Божественной и неизреченной силы и проявление ее в одном только свойственном ей мужестве. Появившееся (в душе Христа) представление о смерти пытается смутить Иисуса, а сила Божества тотчас же овладевает вызываемым страданием и немедленно преобразует возбужденный страх в несравненное дерзновение. Мы должны думать, что и в самом Христе Спасителе человеческие чувства возбуждались по двум необходимым причинам. Посредством них (человеческих чувств и состояний) Ему необходимо подобало не по видимости и в умопредставлении, но, напротив, природно и истинно являться человеком, родившимся от жены, носившим в себе все человеческое, кроме только греха. Страх же и робость суть естественные в нас страсти, не принадлежащие к числу грехов. А кроме того еще, благополезно возбуждались во Христе человеческие состояния не для того, чтобы возбуждения эти овладевали (Им) и все более и более усиливались, как это у нас, но чтобы, побежденные силою Слова, прекращались, с преобразованием природы в первом Христе в некое лучшее и Божественное состояние. Таким именно образом, а не иначе образ исцеления мог перейти и на нас, ибо во Христе, как начатке, природа человека возводилась в обновление жизни. В Нем и сверхприродное приобрели мы, почему и Вторым Адамом назван в Божественных Писаниях (1 Кор. 15, 45). И если, как человек, Он жаждал и утруждался, то и подвергается смущению от страданий как человеческому (состоянию). Смущается же не так, как мы, но постольку, поскольку это относилось лишь к ощущению этого состояния, потом тотчас же опять возвращается к подобающей Ему дерзновенности. Из этого ясно, что Он имел и разумную душу. Как жажда или какое подобное состояние есть свойственная плоти страсть (или состояние), так и смущение чрез представление ужасных предметов должно быть страстью (или состоянием) разумной души, в которой одной только и может появляться у нас представление и сознание этого. Еще не быв на самом кресте, Христос уже прежде того подвергается смущению, очевидно, пред созерцая будущее и Своим разумом подвигнутый к представлению ожидавших Его страданий. Ведь страсть (состояние) боязливости мы не назовем страстью ни бесстрастного Божества, ни, конечно, плоти. А если и то, что имеет неразумную душу (животное), смущается и испытывает боязнь, то не чрез представление и не разумом предсозерцая будущее страдание приходит в страх, но когда бывает захвачено самою бедою, тогда только и начинает испытывать чувство настоящей опасности. Теперь же Господь смущается не от того, что видит, но от того, что представляет и чего ожидает. Поэтому и не сказал Христос: «плоть Моя возмутилась», но «душа Моя», отвергая предположение еретиков. Если же скажешь, что в Ветхом Завете и Бог говорит иудеям: «Пост и покой и праздники ваши ненавидит душа Моя» (Ис. 1, 13–14) и все подобное, то ответим, что Писание пользуется нашими свойствами по снисхождению к нам, как, например, иносказательно применяет к бестелесному лицо, глаза и прочие члены. Если же будем утверждать, что так (иносказательно) говорится это (о Сыне Божием) и после воплощения, то, следовательно, Он был (бы только) образ и видимость и тень, а не истинный человек, как учил безбожный Манес. Итак, целую природу человека соединило с Собою Слово Божие, дабы спасти целого человека, ибо что не воспринято, то не спасено.

Впрочем, сказав «возмутилась», не смолк (на этом), но преобразует страсть (боязливость) в дерзновенность и говорит как бы так: ничего не значит умереть, но для того я дозволил плоти устрашаться, чтобы преобразовать ее в дерзновенность, — Я пришел дать жизнь обитателям земли, поэтому и готов к страданию.

Просит Отца и представляет вид молящегося не потому, чтобы Всемогущий был бессилен, но, как человек, усвояя Божественной природе то, что было выше человеческого, будучи не вне Его (Божества), когда называет Отца Своим, но зная, что чрез Отца и Сына должна приходить сила и слава во всяком деле. Должно ли читать: «прославь Твоего Сына», или же: «прославь Твое имя», это одно и то же для точности рассуждений.

Однако ж Христос, презрев смерть и позор страданий и видя смерть всех как бы уже уходящею прочь чрез смерть собственной Его плоти, и державу тления имеющею быть совершенно уничтоженною, и человеческую природу наконец уже преобразуемою в обновление жизни, — как бы нечто такое говорит к Богу и Отцу: хотя косно, Отец, к страданию тело, страшится и противоестественной смерти, а также и недопустимым в некотором отношении представляется для Совосседающего с Тобою и имеющего власть над всем подвергаться дерзостям иудеев, — но так как Я пришел для этого, то прославь Твоего Сына, то есть не препятствуй идти на смерть, соблагоизволь Сыну Твоему для пользы всех. А что Евангелист называл крест славою и в другом месте, это узнаешь из слов его: «Ибо еще не был Дух Святый, потому что Иисус еще не был прославлен» (Ин. 7, 39). Ясно называет здесь распятие прославлением, а славою — крест. Ведь хотя во время страданий и перенес многие оскорбления терпеливо и добровольно, но то, что Он, имея возможность избежать страданий, подвергся страданиям ради нас добровольно и претерпел их для пользы других, служит проявлением превеликого милосердия и наивысшей славы.

И в другом отношении Сын оказался в великой славе. Из того именно, что Он осилил смерть, мы узнали, что Он есть Жизнь и Сын Бога Живаго. Прославляется же Отец тогда, когда оказывается имеющим Такого Сына рожденным от Него, каков есть и Сам (Отец). А он — благ, свет, жизнь, выше смерти и все творит по желанию.  Когда же изрекает: Прославь Твоего Сына, то этим говорит: соблагоизволь моему желанию пострадать, — ибо Отец дал на смерть Сына не против Его воли, но добровольно, за жизнь мира. Итак, соизволение Отца как дарование благ нам названо, ибо вместо страдания назвал славу. А говорит это в образец нам, потому что хотя и должно нам молиться о том, чтобы не впасть в искушение, но, впав, переносить мужественно и не уклоняться, а также молить у Бога о спасении. Но прославь Твое имя, ибо если чрез наши страдания доставляется слава Богу, то все (другое) да будет поставлено на второе после этого место.

Но как смерть упразднена не иначе, как смертью Спасителя, так это и с плотскими страстями каждого. Если бы не подвергся страху, то природа наша не оказалась бы свободною от страха, — если бы не претерпел скорби, то никогда бы не освободилась от скорби; если бы не убоялся и не устрашился, она никогда не была бы вне этих страстей. И то, что есть в каждом человеке, то же самое найдешь в соответственном виде и во Христе, — движения страстей плоти не такие, чтобы они властвовали, как в нас, но чтобы их победить и упразднить силою вселившегося в плоть Слова, при преобразовании природы в лучшее состояние.

И  далее, после некоторых других рассуждений, когда порицает открыто нечестие Ария и Евномия, учит (св. Кирилл) так

Если, таким образом, не к плоти неодушевленной истинно относится то, что (бывает) из разума (то есть проявления разума, мысли, память и пр.),

но подобает, напротив, душе человеческой и разумной, то как нелепо, если полагаем, что правильно рассуждаем, что ей (душе человеческой) более не свойственно страдание, чем, следовательно, на основании необходимом и неотвратимом в природе Божества отвергаем это (то есть по необходимой логике мы должны усвоять страдания Христа не душе Его), если действительно, как говорят они, место души наполняло оно (Божество), обитая в теле (Христовом).

Прииде же глас с небесе глаголющий: и прославих, и паки прославлю   (12, 28)

Не  сказал Евангелист, что возгласил свыше Отец, но что «с неба» был «голос», чтобы какие-либо еретики, слыша в Евангелии, что говорит Отец, не стали пытаться утверждать, что и Божеская природа (то есть) Отец, облечен некиим грубым телом. Поэтому и весьма соответственный термин употребляет: «голос» (φωνή). А как произведен был этот голос, мы не можем сказать. Значение же этого изречения таково. Посредством многих знамений прославлен был Сын, причем в совершении чудес действовал вместе с Ним Отец, — и так как Он содействовал с Ним во всем, что Он совершал, то поэтому и говорит, что уже прославил, и снова обещает свою готовность прославлять, именно чрез знамение при смерти. Итак, поскольку Сын есть Бог и от Бога (рожден) и Жизнь, рожденная от Жизни по природе, Он воскресил Сам Себя из мертвых. А поскольку мыслится подобным нам человеком без греха, Он не мыслится воскресившим Сам Себя, но восставшим чрез Отца.

Отвеща Иисус и рече им: не ради Мене глас сей бысть, но ради вас   (12, 30)

Отвечал Отец, Ему одному известным образом, Своему Сыну, являя тем Свое желание, чтобы слышавшие почтили Его, уверовав без колебаний, что Он по природе есть Сын Бога и Отца. Народ же недоумевал, неразумно разделяясь на различные догадки. Но им надлежало знать, что Отец был отвечавшим, к Которому Сын обращал свои слова. Не о том ведь просил, чтобы был гром, ни о том, чтобы Ангел возгласил, но Сын говорит, что не для Меня был голос, но для вас. Конечно, Он знал волю Родителя, хотя бы и ничего не говорил, так как был и есть Премудрость и Слово Отца. Итак, для вас, говорит, был голос, чтобы вы принимали Меня как Сына Божия, Которого Отец признает Своим Сыном по природе. Господь говорит именно, что «был голос», но не прибавляет, что (это был голос) Отца или как он был, ибо это излишне. Впрочем, обращает в свидетельство, что, и слышав голос как бы с неба, они, тем не менее, остались при своем нечестии.

Ныне суд есть миру сему, ныне князь мира сего изгнан будет вон   (12, 31)

Это тревожделенное время пришествия Спасителя показывало, что уже настали суд и правда у язычников, ибо им предстояло освобождение от жестоковластия диавола, когда святой и праведный Судия проявит им справедливейшую милость. По моему мнению, нельзя думать, что теперь именно и осуждается мир, когда настало время оправдания, но суд, то есть наказание, предстоит миру в будущем. Но «начальник (князь) мира сего извержется вон», то есть: будет, говорит, суд над поработителем мира, а не над потерпевшим порабощение миром, ибо, как и Сам Христос сказал, «не послал Бог Сына, чтобы судить мир, но чтобы спасти мир» (Ин. 3, 17). Таким образом, определением наступившего суда, говорит, будет «извержение вон начальника мира сего». Из чего же извержение? Очевидно, из добытого им чрез насилие начальства и отнюдь не принадлежащего ему царского достоинства. Слово вон означает наказание и удаление в ад, [когда  и унесется к самому сатане. Итак, когда он изгнан чрез распятие Христа на высоте креста, тогда Господь обещает всех привлечь к Себе, очевидно чрез веру — к спасению и жизни].

И Аз (аще) вознесен буду от земли, привлеку всех к Себе   (12, 32)

Так как Христос за спасение нас предал Отцу Себя как непорочную жертву и понес за нас наказание, то мы освобождены от вины за грех. И когда зверь был удален и тиран низвержен, тогда Христос приводит к Себе соблазненный род, призывая не только иудеев, но и всех людей к спасению чрез веру в Него. Чрез закон — частное призвание, а общее — чрез Христа, ибо один Христос был силен, как Бог, доставить нам все блага. Для того чтобы употребить более приятное выражение, говорит, что будет вознесен, вместо «распят». От убийц держал в сокровенности тайну, ибо не были достойны узнать. Но более благоразумным дал понять, что ради всех и за всех подвергнется страданиям.

Но, мне кажется, и иначе можно прекрасно понимать вознесение в смысле великого прославления смерти на кресте. Ведь и ради этого прославляется Христос, доставив чрез это великие блага человечеству. Этим Он привлек людей к Себе Самому, а не к другому приводит, как ученики. Итак, показывает Себя Богом по природе, полагая Отца не вне (Себя), ибо чрез Сына люди привлекаются к познанию Отца.

Сие же глаголаше, знаменуя, коею смертию хотяше умрети   (12, 33)

Этим показал Евангелист, что Господь пострадал не без ведома об этом, но добровольно и зная не только о том, что умирал, но и каким образом (какою смертью). Крест назвал смертью.

Отвеща же Ему народ: мы слышахом от закона, яко Христос во век пребывает, и како Ты глаголеши, яко подобает вознестися Сыну Человеческому? Кто есть Сей Сын Человеческий?   (12, 34)

Это  говорят, как мы сказали, те, которые думали, что «вознесением» назвал «распятие». У них было в обычае выражать более приятными словами предметы, относящиеся к крайним бедствиям. Итак, посредством Писания пытаются доказать, что Христос говорит неправду. Ведь оно, говорят, не утверждает, что Христос явится на время, если говорит о Нем: «Ты — священник вовек» (Пс. 109, 4). Как же ты говоришь, что Христос — Я, называя Себя имеющим подвергнуться смерти? Но по непониманию иудеи говорят, что Он не есть Христос благодаря страданию, а между тем не говорят, что написано было, что Христу должно пострадать и воскреснуть и взойти к Отцу, как имевшему быть священнослужителем святых и первосвященником наших душ (Евр. 8, 2), когда, как высший и бессмертный, Он ожил. Ведь Писание предвозвещает не только то, что Он придет в общем этом и человеческом виде (Флп. 2, 7 сл.), но и что Он умрет за жизнь всех и снова оживет, расторгнув узы смерти, вследствие чего и вполне совершается это «пребывание вовек Христа». Оказавшись выше тления и смерти, Он восшел к Отцу.

Рече же им Иисус: еще мало время свет в вас есть: ходите, дондеже свет имате, да не тма вас объимет: и ходяй во тме не весть, камо идет   (12, 35)

Как неразумным и неверующим, Христос ясно не раскрывает иудеям глубокую тайну слова. Но переходит к другому, вместе изъясняя им и полезное и показуя причину, по которой они не разумеют Писаний, и то (показуя), что если не уверуют в Него, Истинный Свет, то и благ от света будут лишены. Ведь насколько дело касалось Писания, они ожидали Мессию как свет. Когда же пришел, их надежды обратились в противоположное (тому, что ожидали на основании Писания), ибо тьма объяла их по причине их неверия. Итак, протрезвитесь, говорит, поскорее, пока вам можно получать хотя немного блеска света Божественного, чтобы тьма греха не объяла вас. Прекрасно после «свет» назвал «тьму», ибо вслед за удалением света наступает тьма. А употребив слово «свет» с членом, указал этим на Самого Себя, потому что Он есть единый истинный свет.

Дондеже свет имате, веруйте во свет, да сыны света будете   (12, 36)

Итак  путем спасения объявил веру в Него, чрез Кого каждый познает и Отца. А сынами света называет их, (разумея) или Себя или Отца (под светом), ибо светом называет Отца, после того как Себя назвал светом, чтобы показать единою свою природу и (природу) Отца. Становимся же мы сынами Отца, когда чрез веру во Христа воспринимаем Отца, Который есть свет, ибо тогда и мы чадами Бога называемся.

Сия глагола Иисус, и отшед скрыся от них   (12, 36)

В немногих  словах научив полезному, опять Божескою силою удаляет Себя от них, скрывая Себя и не дозволяя им возбуждаться до гнева, но давая время передумать, чтобы могли совершить лучшее. Удаляется же с промыслительною целью, когда близко было страдание (Его), показуя, что Его умерщвление иудеями было хотя и нежелательно для Него, но Он добровольно предал Себя на страдание, дав Себя выкупом за нашу жизнь, и приял смерть, справедливо уподобляемую печали, и превратил печаль в радость.

Толико же Ему знамения сотворшу пред ними, не вероваху в Него   (12, 37)

Желая  обличить безмерное упрямство их, Евангелист присоединяет и «пред ними», показуя, что они «не верили» даже тому, что видели.

Да слово Исаии исполнится, еже рече: Господи, кто верова слуху нашему, и мышца Господня кому открыся? Сего ради не можаху веровати, яко паки Исаия рече: ослепи их очи и окаменил их сердце, да не видят очима, разумеют сердцем, и обратятся, и исцелю их   (12, 38–40)

Иудеи убили Господа не для того, конечно, чтобы исполнить пророчества, — тогда они не были бы нечестивы, но по собственному злоумию. Ведь если пророчества и предсказывали то, что имело быть, без сомнения, по причине добровольного их безрассудства, то для того предсказывали, чтобы трезвые (из них) могли перескочить диавольские ямы (засады), ибо внемлющим, конечно, можно было и сохраниться. Поэтому и необходимо предречение.

Еще решение другого вопроса

Не то (означает), что Бог ослепил иудеев, ибо Он не требовал бы тогда ответственности от них, когда терпит снисходительно даже и добровольные (др. чт.: невольные) грехопадения. Но смысл такой. Исаия приводит слова, сказанные как бы Богом: если Я сделаюсь человеком и собственным голосом буду наставлять вас полезному, то и тогда вы не послушаете Меня, как и пророков (не послушали), — даже когда увидите превышающие разум чудеса, никакой пользы не получите от видения. Это и означает выражение «не увидите». Ведь не сказал, что окаменю их сердца и ослеплю глаза, но что ежели и услышите, не услышите, и ежели увидите, не увидите, так что не исцелю (вас) обратившихся (ко Мне). Если бы услышали и увидели, каким подобало образом, то, без сомнения, получили бы пользу. Итак, изречение указывает не на необходимое наказание, не на определение осуждающего иудеев Судьи, но служит предвозвещением полезного, ибо знал, какими они имели быть, и о них объявил. Впрочем, не против всех направляется речь, но против одних неверов, ибо многие из них уверовали. Так это место перевели Семьдесят. Но вероятно, что Евангелист, последовав еврейскому тексту, отличающемуся от Семидесяти, сказал: «Потому не возмогли веровати», так как ослепил их.  И что касается до прямого значения изречения, но не сказал, что Бог ослепил их, — естественно потому, что другой сделал это, чтобы иудеи не обратились и не получили исцеления. А если и примем, что Бог ослепил, то так надо понимать, что допустил им подвергнуться ослеплению от диавола, как не бывшим хорошими по своему нравственному состоянию. Так людей подобной же нравственности (язычников) «предал в неискусный ум» (Рим. 1, 28) и в страсти. Пока они были такими, несправедливо было им знать глубину тайны и сокровенные истины, как не соблюдшим даже и подзаконных заповедей. Итак, если они не приняли ни закона, ни евангельских постановлений, смежив око души своей, то поэтому не принимают наставления, могущего их просветить.

Сия же рече Исаия, егда виде славу Его и глагола о Нем   (12, 41)

Что  пророк созерцает Сына во славе Бога и Отца, в этом нельзя сомневаться, так как Иоанн (евангелист) ясно пишет о Нем, что сие сказал Исаия, потому что (когда?) видел славу Его. Обрати, пожалуйста, внимание на неизмеримое величие Божеской власти и Его владычества над всякою властью. Он восседает на высоком и превознесенном престоле, увенчанный всем подобающим великолепием царского достоинства, а вышние силы, выше которых, сказано, ничего нет среди тварей, стоят вокруг, занимая место слуг и восхваляя славословиями. Отнюдь, конечно, нельзя представлять Божественный престол находящимся в каких-либо высоких местах, ибо глупо так думать, но Божественный престол помещается в высоте, поскольку и слава Царства Божия представляется превыше всякой разумной природы. А восседание на нем, кажется, означает как бы наикрепчайшую и неизменяемую твердость и постоянство благ. Так и божественный Давид поет: «Бог восседает на престоле святом Своем» (Пс. 46, 9). Также и пророк Иеремия в одном месте говорит к Нему: «Ты — восседающий вовек, а мы — погибающие вовек» (Вар. 3, 3), ибо всегда и во всякое время природа (людей) тленна и тварна и таков удел тварей. Восседает же, как я сказал, художница всего и создательница Премудрость, то есть имеет неизменное и постоянное пребывание.

Итак,  это восседание означает или природу Владыки, или же царство Его, с предстоящими в качестве рабов самими Серафимами, которые суть выше и честнее самих Ангелов. Слово же серафим значит «зажигатели» (ἐμπρησταί) или «пламенеющие» (θερμαίνοντες),  ибо ничего холодного не привходит к вышним силам, которые ближе всех тварей к Богу. А что Серафимы закрывают свое лицо и ноги крылами и летают двумя крылами, это есть символ того, что никто не может видеть ни начала, ни конца понятий или слов относительно Бога (для выражения существа Божия). Голова и лицо означают начало, а ноги — конец, ибо Бог безначален и бесконечен, и мы с трудом понимаем природу тех бытий, которые занимают средину (между этими крайностями, то есть безначальностью и бесконечностью), разумею по времени, именно тех тварей, которые из небытия некогда приведены к бытию. А летают они потому, что не имеют ничего тяжеловесного и притягивающего вниз, напротив, ум их всегда устремлен вверх, к Богу. Не помышляют, подобно нам, о низменном, но в невыразимых высотах мыслей имеют свой ум вышние силы. Также и уста их наполнены славословий, но и притом они славословят попеременно не потому, что утруждаются, но предоставляя честь друг другу и опять получая честь воздавать славословия (Богу), ибо все вышнее бывает в стройном порядке. Произнося трижды «свят», они заключают славословие словами: «Господь Саваоф», представляя Святую Троицу в одном по природе Божестве. Это потому, что мы исповедуем, что Отец существует особо (ипостасно), так же и Сын и Дух Святой, — и никоим образом нельзя разделять каждого из поименованных на природное различие (по природе), но в трех ипостасях мыслится одно Божество.

Ведь  как уголь есть по природе дерево, однако ж всецело наполняется огнем и его силу и действие имеет, так и Слово, будучи огнем, как Бог, «стало плотью и вселилось в нас» (Ин. 1, 14). Но хотя Он в промыслительных целях и был подобно нам видимым человеком, однако ж вся полнота Божества обитала в Нем, разумею — чрез единение (в воплощении). Поэтому-то и чрез свою плоть (в своей плоти) оказывается имеющим (совершавшим) Божественные силы (действия). Если же говорится, что берется клещами, то разумей— осмотрительно, потому что веру в Него и познание как бы какими клещами мы принимаем, то есть посредством имеющихся в законе и у пророков научений или предсказаний и свидетельств.

Обаче убо и от князь мнози вероваша в Него, но фарисей ради не исповедаху, да не из сонмищ (синагог) изгнани будут: возлюбиша бо славу человеческую паче, неже славу Божию   (12, 42–43)

Теперь уже побуждаемые к вере чудесами и уже не осмеливаясь противоречить Господу, однако ж отпадают от вечной жизни, благодаря упорству своей гнусности предпочетши почтение к людям приближению к Богу, будучи рабами временной славы и считая невыносимою бедой для себя лишение чести у фарисеев.

Так как это служило им препятствием уверовать тогда, то послушай, что говорит Христос:

Иисус же воззва и рече: веруяй в Мя не верует в Мя, но в Пославшаго Мя, и видяй Мя видит Пославшаго Мя (12, 44–45)

Вопреки своему обычаю громко восклицает, и это восклицание обличает несвоевременную боязнь тех, кто уверовал в Него, но скрывает еще свою веру, ибо желает не скрытным образом чтиться от решившихся веровать в Него, но явно. Он думал, что хотя вера в Него и должна находиться в сердце, но и с великим дерзновением (должно) совершаться мудрое исповедание ее. Так как, будучи Богом по природе, облекся в подобный нам образ, то отказывается в настоящем случае прямо сказать вслух пред ненавидевшими Его, что надо веровать в Него, хотя часто говорил это (в других случаях). Ум страдавших неукротимою завистью к Нему Он предусмотрительно приучает мало-помалу к глубине тайн о Нем, не в отношении к Его человеческому лицу (πρόσωπον), но к (лицу) Божественной сущности Его, как Божества, мыслимого всецело в лице (ἐν τῶ προσώπω) Бога и Отца, ибо Он (Отец) имеет в Себе Сына и Духа. Весьма премудро возводит (их к усвоению тайны Своего Лица), говоря: Верующий в Меня верует не в Меня, но в Пославшего Меня, ибо не ставит Себя вне нашей веры (требует от нас веру) в то, что Он есть Бог по природе и явился от Бога Отца. Но искусно, как сказано, руководит к благочестию ум немощных, так что можешь понимать изречение так: если бы вы веровали в Меня, ставшего ради вас подобным вам человеком, но Бога Самого по Себе (по своей природе), и в Отца, от Которого Я есмь, то не думайте веру свою относить к человеку, ибо я отнюдь не перестаю быть Богом по природе и хотя являюсь подобным вам, но имею в Себе Родителя. И так как Я единосущен Родителю, то вера, конечно, должна переходить и на Самого Отца. Итак, мало-помалу, как мы сказали, руководя к лучшему и полезно вплетая человеческое в Божеское, говорил: Верующий в Меня — и прочее, ибо весьма ясно показал, что вера (разумеется) не в человека просто, но в природу Бога, хотя Логос и был во плоти. А что Он находится в полном тожестве с Богом и Отцом, по причине природного сходства и как бы тождевидности сущности, это раскрыл в словах: [«Видящий  Меня видит Пославшего Меня».  Поэтому, дабы убедить слушателя в том, что Он есть полное подобие Отца образ Его, хотя и стал человеком, привел: «Видящий Меня видит Пославшего Меня», говоря так: хотя для вашего спасения Я и стал человеком, но Я есть Бог природою, и от Бога рожден, и равен во всем Отцу Моему. Поэтому когда Мне воздается почитание, не думайте чтить (Меня только как простого) человека, ибо Я — Бог природою и почитание должно переходить на Отца, так как чрез Единосущного (Сына) и в Моем лице должен прославляться Отец, ибо, когда нет ничего посредствующего (между лицами Божества), почитание от верующих должно проходить чрез всю Святую Троицу.]

Аз свет в мир приидох, да всяк веруяй в Мя во тме не пребудет   (12, 46)

Вот опять касается веры в Себя и в одно и то же время достигает двух полезных целей. Исповедуя, что Он есть свет, являет Себя Богом по природе, ибо одному только Богу по природе подобает так называться. А присоединив причину своего пришествия, заставляет стыдиться того, кто пренебрегает любовью к Нему. И притом необходимо, конечно, думать, что еще не уверовавшие в Него находятся во тьме, если одним только уверовавшим в Него свойственно пребывать в свете, исходящем от Него. Ведет их также и к припоминанию частых о Нем изречений, в которых предвозвещается Его пришествие для освещения вселенной, как то: «Светись, светись, Иерусалим! ибо пришел твой Свет Истинный и Слава Господня на тебя воссияла» (Ис. 60, 1) и: «Пошли Свет Твой и Истину Твою» (Пс. 42, 3). Это подобно тому, как если бы говорил: Я — свет, Коего пришествие для спасения мира обещано в Писании — для просвещения блуждающих во тьме, как ночью.

(И аще кто Моя услышит глаголы и не соблюдет, Аз не сужу его, не бо приидох, да сужу мир, но да спасу мир: отметаяй Мене и не приимляй глаголы Моя имать судящаго его) — слово, еже глаголах, то осудит (судить будет) в последний день   (12, 47–48)

Итак, самосудны, говорит, будут неслушающие Его и непринявшие спасающей веры, ибо Пришедший для просвещения пришел не для того, чтобы судить, но чтобы спасти. Поэтому неповинующийся и подвергающий себя величайшим бедам пусть сам себя бранит, как справедливо подвергающийся наказанию. Ведь Я не виновен в этом, желающий спасти имеющих подвергнуться суду и для этого пришедший. И это потому, что Кто полагает закон, наказующий непослушных, полагает его не ради того, чтобы наказывать преступников, но чтобы, слушая его и соблюдая, спаслись. Итак, Я, пришедши спасти, предлагаю вам веровать, а не пренебрегать Моими словами, так как настоящее время есть время спасения, а не суда. Ведь «в день» суда наведет на вас наказание за непослушание призвавшее вас к спасению «слово». Какое же это было «слово, что сказал Я»?..

Святаго  Кирилла из восьмой книги толкования Евангелия от Иоанна, — (именно) что сказал он относительно еретиков, которые ввиду того, чтобы скрыть нечестие свое, словами темными пользуются

Справедливо, конечно, не дозволяет им совесть их (изрекать хулу на Бога и Христа), между тем как изнутри (внутреннее) есть (у них) побуждение, чтобы они поднимали рог (свой) вверх, как написано (Пс. 74, 6). И они изрекают нечестие против Того, Кто есть истинно и по природе Бог, то есть Единородного (букв.: Единственного), (против) Того, Кто отражает (в Себе) природу Отца, — образ (εἰκών) и отпечаток (χαρακτίρ) Его существенный (οὐσιώδης) и природный (φυσικός).

Святаго  Кирилла из трактата (книги) восьмого толкования Евангелия от Иоанна

Подлинно (букв.: ибо) слава и общение с Богом чрез Христа есть у тех, которые уверовали, — и Павел божественный ответил за нас (защитил нас), когда написал так: «Бог был во Христе примиряющим с Собою мир» (2 Кор. 5, 19). И (букв.: ибо) никто из тех, которые привыкли невежественно (без научения) слушать (читать) Писание, вдохновенное Богом (θεόπνευστος), да не извращает текст (чтение), когда уверяет, что «Бог был во Христе», — и не думает, что это сказал (Апостол в таком смысле): «облечен (Христос был) Духом», так как не очень точно выражение, ибо Бог по природе был Христос, а не человек, облеченный Богом (наделенный благодатными дарами Бога), как один из пророков.

Подобным  же образом и в книге восьмой толкования Евангелия от Иоанна

Итак, образ перемены (верующего) есть вера оправдывающая, которую когда получает в Себя Сын, (то) приближает его (верующего) истинно и к Отцу, ибо одно Божество у Обоих Их и слава нераздельная сущности,

Относительно  этого и Кирилл премудрый в книге восьмой толкования Евангелия от Иоанна написал так:

Видимостью ли, следовательно, было и тенью, а лучше — воображением и фантазией или же истинно действительностью (было) таинство это всечестное и великое христиан? И (неужели) не ошибался, стало быть, и никогда (ни в чем) Манес, этот любитель (букв.: возлюбивший) язычества, а вместе с тем и зол, притом и безбожник, — заблуждаемся же мы, напротив (скорее), противники тех, о которых рассуждаем? Но нет этого (не так это), — да не будет (отнюдь нет). Но «выброшенными быть лучше на гору далеко или в волны», как некоторые (сказали).  Ибо не напрасно уверовали мы, что Он (Христос) был человек, именно (и человек) как мы, Который во всем подобен был нам, кроме греха только.