Толкование на Евангелие от Иоанна. Том II

Александрийский Кирилл

КНИГА ДЕСЯТАЯ

 

 

Главы, содержащиеся в десятой книге

I. О том, что Сын не менее Бога и Отца, напротив, — равен и подобен (ὅμοιος) по природе Ему, — предметом служит изречение: «Если любите Меня, радовались бы, что Я к Отцу иду, потому что Отец более Меня» (Ин. 14, 28).

II. О том, что единосущен (ὁμοούσιος) Богу и Отцу Сын, а не иноприроден и не инороден, по превратному учению некоторых, — предметом служит изречение: «Я есмь лоза, вы — ветви, а Отец Мой земледелец» (Ин. 15, 1 и 5).

 

***

Имеяй заповеди Мои и соблюдаяй я, той есть любяй Мя, а любяй Мя возлюблен будет от Отца Моего, и Аз возлюблю его и явлюся ему   (14, 21)

Указывая на то, что преимущественно тогда будет яснейшее откровение таинства в нас, когда мы будем созерцать себя живыми по подобию с Ним, говорит: «Живу Я, живы будете и вы» (Ин. 14, 19), в чем ум каждого удостоверяется уже не посредством того, что он услышал и чему поверил только, но посредством того, что он может иметь, уже получив исполнение обетования. Исполнение слов есть, конечно, самое сильное средство для убеждения и удостоверения. Но чтобы мы не думали, что наслаждение столь славным даром может принадлежать всем безразлично, хотя бы некоторые и не были добры и осияны Божественным страхом, Он, тотчас же введши в речь лицо любящих Его, тем самым ясно показал, что не другим каким людям можно получить столь несравненную благодать, как только решившимся проводить наилучшую жизнь. Таковы именно любящие Его. Если Христос и воскресит тела всех людей, ибо восстанут добрые и злые, но не всем безразлично дано будет ожить к славе и блаженству. Очевидно, одни, получив воскресение только для наказания, будут иметь жизнь горше всякой смерти, а другие, проводя в блаженстве вечные годы, будут жить истинно превожделенною и святою жизнью. Что имеющие во время суда получить от Христа приговор о наказании останутся непричастными блаженной жизни, хотя и получат общее со святыми оживление, на это указывает в словах: «Верующий в Сына имеет жизнь вечную, а не повинующийся Сыну не узрит жизни, но гнев Божий пребывает на нем» (Ин. 3, 36). Заметь, что хотя и все, как добрые, так и злые, ожидают воскресения, однако ж подлежащие обвинению в непослушании отнюдь, говорит, не узрят жизни, без сомнения, называя жизнью не одно только воскресение, но со всею справедливостью именно воскресение во упокоении и славе и блаженстве, конечно духовном, а не другом каком. Духовным же образом блаженства является совершенное знание о Боге и точное откровение Христовых тайн, являющее нам не в зеркале опять и в загадке, как теперь, неясные черты искомого, но всецело ясное и светлое в нас и делающее ведение совершеннейшим, «ибо что отчасти, упразднится», по слову Павла (1 Кор. 13, 10).

Итак, Господь наш Иисус Христос, научая нас тому, что обетование о (будущем) откровении (славы) всего более подобает и свойственно исполнителям Его Божественных наставлений, а не думающим и делающим противное, весьма благополезное к сказанному присоединил слова: Имеющий заповеди Мои и блюдущий их, сей есть любящий Меня. «Имеет заповеди» тот, кто принял веру и посредством хорошей памяти внес в свой ум чистое и ясное наставление евангельских заповедей, а также исполняет их деятельно и старается отличаться славою своих дел. Итак, совершен и всецело предан благочестию отличающийся и верою и делом как засвидетельствованный в святости, соответствующей учению Христа, ибо «при устах двоих или троих свидетелей должно стать всякое слово», по написанному (2 Кор. 13, 1; Втор. 19, 15). Такового-то справедливо возлюбит Бог Отец, но нисколько не менее и Сын, ибо как единосущен Он, так и соволитель (συνεθελητής) Своему Родителю. При одной сущности одно, конечно, и желание, и цель во всем одна, и нет никакого разногласия или разделения на различные желания.

И удостоившимся Божественной любви Он обещает подать славную награду и увенчать их превышающими слово дарами, ибо «явлю, говорит, ему Самого Себя». Чистые речи о Боговидении будут у чистых (людей), Христос сияет между ними, очевидно, чрез Своего Духа световодя их во всем нужном и неизреченными некиими светочами в их умах открывая Себя и являясь. А раз принявшие Его будут блаженны и ревностны к Нему. Таковым, мне кажется, пророк Давид говорит: «Послушаю, что будет говорить во мне Господь Бог» (Пс. 84, 9). Так же и сам Божественный Апостол, пишущий нам в Послании: «или доказательство требуете того, что во мне говорит Христос?» (2 Кор. 13, 3). Ведь Он говорит в святых чрез Духа, открывая тайны как о Себе Самом, так и, кроме того, другие. Поэтому-то, точно уразумев их, они говорят то: «Нам открыл Бог чрез Духа» (1 Кор. 2, 10), то опять: «Мы же ум Христов имеем» (1 Кор. 2, 16), называя умом Дух Его.

Глагола ему Иуда не Искариотский: Господи, что бысть, яко нам хощеши явити ся, и не мирови?   (14, 22)

По любви ученик выступает с вопросом, хотя и оказывается неточно понявшим речь Спасителя. Господь наш Иисус Христос обещает святым некое особенное знание, не подобное знанию других всех людей. Причина та, что черты Божественных тайн в людях божественных блистают сильнее и гораздо светлее, тогда как в людях, еще не достигших до такой чистоты мыслей, чтобы быть в состоянии ясно воспринять чрез дар Духа ведение превышающих разум предметов, знание проявляется в простых только рассуждениях (умозаключениях) и состоит, может быть, в одном только ведении того, что Христос есть Бог и истинно Сын Бога по природе. Но хотя и замечается столь великое различие между знанием обыкновенных людей и знанием, свойственным святым, ученик не делает этого различия и обращается с вопросом, почему Он обещает открыть Себя не всем жителям вселенной, а одним только святым. И в своем восклицании что бысть, кажется, желает указать на нечто, подобное нижеследующему. Цель, говорит, Твоего к нам пришествия, Владыко, не та, конечно, чтобы некоторыми людьми отдельно быть познаваемым, а другими нет. Ведь мы слышали у пророков, что «узрит всяка плоть спасение Бога» (Ис. 40, 5), но также и Сам Ты возглашал: «Радуйся и веселись, дщерь Сиона, по тому что вот Я иду и поселюсь посреди тебя, говорит Господь, и сойдутся народы многие к Господу в день тот, и будут Ему в народ» (Зах. 2, 10–11). Да и сами мы, находясь и живя вместе, слышали Твой голос, когда Ты говорил к нам: «Когда вознесусь от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12, 32), равно и к самим иудеям Ты изрек, что «и других овец имею, которые не суть от двора сего, и тех мне должно привести, и будут одно стадо, один пастырь» (Ин. 10, 16). Итак, если ожидается распространение Твоей благодати на всех и как Сам Ты ясно обещал нам всех привлечь к Боговедению, так и глас святых пророков свидетельствует об этом, то что случилось? Куда, говорит, отклонилась и перенесена цель обещания? Почему не всем, живущим в мире, Ты являешь Себя, но только нам одним? Таков, думаю, а не другой, смысл слов ученика.

А что отвлекло его от истинного понимания (слов Господа), это надо показать.

Господь наш Иисус Христос сказал: «Мало, и мир Меня уже не будет видеть, вы же будете видеть Меня» (Ин. 14, 19). Но, без сомнения, было совершенно ясно, что миром в этих словах называет, конечно, не тех, кто находится в этой жизни или живут на земле, ибо все в этом мире и злы и добры, — но назвал миром тех, кои предпочли помышлять земное и предали свой ум суете мира (ср. Флп. 3, 19). Вот это-то не очень разумевая, ученик подумал, будто Он говорит, что будет сокрыт от взора, очевидно внутреннего и сокровенного, всех других людей, которые обитают в этом земном пространстве, и станет совершенно невидим и никому не ведом, кроме одних только Своих учеников. Такова была причина неведения его. Ведь если бы он уразумел вначале, он отнюдь не приступил бы к Нему с вопросом: Что стало (почему произошло), что нам имеешь явить Себя, а не миру? К такому пониманию (слов Господа) он приведен был тем, что принял слово (мир) в общем и обычном для других значении. Ведь по общепринятому и обычному всем словоупотреблению мы обыкновенно называем миром живущих во всем мире, равно как и городом можно называть населяющих целый город.

Впрочем, достоин похвалы ученик и за эти слова. Замечай, как он желает, чтобы слава Спасителя, подобно солнцу, являлась живущим по всей земле, хотя он, имея обещание о познании (Господа), мог удовольствоваться одним собственным своим благом, если бы имел заботу об одном только себе самом. Но благо, обещанное как бы ему единолично, не было достаточно для его счастия. И так как он был одновременно и боголюбив и братолюбив, то и желает, чтобы слава Спасителя распространялась на всех и благодать предлагалась всем вообще братьям. Действительно, что может сравниться с призванием к точному знанию Бога?

Отвеща Иисус и рече ему: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем и обитель у него сотворим (14, 23)

Заметив, что ученик все еще не вполне разумеет (слова Его), снова возвращается к тому, что было сказано вначале, и ясно научает, что Он явит Себя Своим близким не одним только состоящим в видении познанием, но будет у них некий изрядный и для других недоступный способ просвещения. Ведь люди простые, только что удалившиеся от идольского заблуждения и призванные к познанию истинного Бога по природе, содержат веру в простом и чуждом пытливости разуме, научившись мыслить, может быть, одно только то, что «ничто идол в мире» (1 Кор. 8, 4), но только один Бог по природе. А те, которые украшают свою душу всякою добродетелью и оказываются способными к познанию Божественных и сокровенных тайн, получат просвещение чрез Святаго Духа и своими духовными очами будут созерцать вселившегося в них Господа. Итак, не обще с другими знание святых, но некое особенное и изрядное, имеющее большое отличие.

Так всяким образом и способом помогает нам Христос. Во-первых, ясно определяет, кто есть любящий Его, показывая, как, мне кажется, и следует правильно думать, что не всем доступно восприятие благодатного дара, но только тем, в ком окажется присущим достоинство близости к Нему чрез соблюдение заповедей.

Потом Он говорит о том, каким образом Он воссияет им и как вселится в них, в словах: Возлюбит его Отец Мой. Это потому, что кто своею верою в Сына почтит Родителя Его, тот плодом этого будет иметь любовь (к себе Отца).

Далее, что отсюда произойдет и какая будет ему прибыль, это ясно представляет в словах: Приидем к нему Я и Отец и пребывание у него совершим. Как скоро вселился в нас Спаситель наш Христос чрез Святаго Духа, то вместе с тем будет, конечно, находиться в нас и Родитель Его, ибо Дух Христа есть Дух и Самого Отца. Так и божественный Павел называет Духа то Духом Отца, то Духом Сына, не противореча в своих словах, но высказывая истину в том и другом случае, ибо Он (Дух) таков есть по своей природе. Поэтому он (Апостол) говорит в одном Послании, что «Воздвигший Христа Иисуса из мертвых оживотворит и смертные тела наши чрез обитающего Его Духа в нас» (Рим. 8, 11), а потом опять: «А потому что вы есть сыны, послал Бог Духа Сына Своего в сердца ваши, взывающего: Авва Отец» (Гал. 4, 6). Видишь, как один и тот же Дух есть и Дух Отца и Дух Сына. Итак, при обитании Единородного в сердцах наших не отсутствует Отец, ибо Сын имеет в Себе Родителя Своего, будучи одной с Ним сущности, и Сам находится в Отце природно.

Таково определение веры и безукоризненное учение. Но при этом я с большим удовольствием предложил бы один вопрос тем, которые по великому невежеству своему решились иномыслить и вооружают свой язык против славы Духа. Что ответят они, когда мы спросим их: если Дух, по-вашему, тварен и чужд сущности Бога, то как же в нас чрез Него обитает Бог? Каким образом приявший Духа причастен Богу? Ведь если допустимо, что мы становимся причастниками Божественной и неизреченной Природы чрез какую-либо всецело тварную сущность, то что же тогда может оказаться препятствующим Богу и Отцу отвергнуть Духа и чрез какую-либо другую тварь, какую пожелает, находиться в нас и освящать нас? Но это невозможно. Никто не может быть причастником Бога по природе чрез другое что, кроме как чрез Духа. Следовательно, Дух есть Бог и от Бога, а не сопричисляется к тварям, как это думали некоторые.

Кроме того, впрочем, должно иметь в виду и вот что. Причаствующее чему-либо, как высшему по существу и имеющему другую природу сравнительно с природою причаствующего, необходимо должно быть по природе другим сравнительно с тем, чему оно причаствует. Поэтому если Дух создан или тварен, то чему же тогда будет причаствовать тварь? Не самой ли, без сомнения, себе? Ибо тварность в таком случае оказывается общею у обоих. Но, будучи по природе созданы и тварны, мы стали причастниками Духа, как другого по природе, чем мы. Следовательно не тварен Дух. Если это истинно и действительно так, то Дух есть Бог и от Бога, как мы сказали. Ведь ничто из существующего не может избежать свойства тварности, кроме одного только Бога по природе, из которого, очевидно, исходит (προιόν) неизреченно Дух Святой, как Сам Тот, из кого Он есть, в нас обитает, ибо Он (Дух) одной с Ним (Богом) сущности и есть как бы качество святости Его (Бога).

Это — против тех (лжеучителей). А против аномеев и вооружающихся на Сына, которые страждут родственным и близким с сейчас названными (лжеучителями) безумием, скажу необходимое. Если кто любит Меня, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем и пребывание у него совершим. Что же, любезнейшие, скажете, когда кто-либо пожелает спросить и узнать от вас, двух ли богов мы будем иметь обитающими в нас, Отца и Сына, — или же Бог один мыслится в нас и действительно есть? Ведь если Сын есть всецело другой по природе и мыслится в некоей Своей собственной природе, то разве не необходимо веровать, что в нас будет двоица богов, когда мы соблюдем заповеди? Если же мы называемся храмами, очевидно одного, а не двух богов, когда в нас вселяются Отец и Сын, то какое же основание будет для сокращения двух в единство, как скоро нет места тожеству сущности, по вашему умоповрежденному мнению? Или необходимо утверждать, что Христос сказал нам ложь и обитает в нас один только Отец чрез Духа. Или же обитает в нас Он (Сын), Отец же отсутствует, что нелепо. Но один Бог в нас, когда Обоих принимаем. Следовательно, уже не иносущным со Своим Отцом окажется Единородный, но из Него и в Нем (есть), как в свете — сияние из него (исходящее). Таково, а не другое, истинное значение тайны (единосущия Божеских лиц). Так и божественный Павел назвал нас храмами не двух богов, но, очевидно, Одного и Того же, когда говорит: «Не знаете ли, что храм Бога есте и Дух Бога живет в вас?» (1 Кор. 3, 16). Видишь, что, приводя Отца и Сына к тожеству сущности, представляет нас храмами не богов, но Бога. Зачем же пустыми рассуждениями отклоняете силу истины и яд своего нечестия всеваете в тех, которые обыкли неразумно нападать на Священные и Божественные Писания?

Не любяй Мя словес Моих не блюдет (14, 24)

Ясно предуказав и точно определив, кто суть любящие Его и причастниками каких благ они будут, тотчас переходит к другим, еще не пожелавшим любить (Его). Они, говорит, не будут блюстителями слов Моих. Это означает выражение: Не соблюдет Слово Мое, как бы про одного или об одном изрекаемое, хотя оно имеет широкое и общее значение. Весьма справедливо говорит и это. Ведь если соблюдение заповедей или слова Его должно быть ясным доказательством любви к Нему, то, без сомнения, должно быть истинным и противоположное, именно пренебрежение заповедью и отвержение повелений Его, как чего-то способного приносить вред, должно быть доказательством нежелания любить Его. Но как законохранителям Он обещал, что вселится в нас Сам Он вместе с Богом и Отцом, таким же, думаю, образом Он совершенно отступит и удалится от не таковых, ибо истину выскажет нам Соломон в словах: «Потому что в злохудожную душу премудрость не внидет, ни обитает она в теле подверженном греху» (Прем. 1,4). Ведь и у нас ты можешь находить такое же положение дел. Разве каждый не предпочитает вращаться среди своих единомышленников и ведущих одинаковый с ним образ жизни пред другими? «Всякое животное любит подобное себе», по написанному, «и к подобным себе привязывается муж» (Сир. 13, 19–20). Если же у нас самих представляется достойным особенного старания делом находиться вместе с единонравными нам людьми, то не тем ли более мы должны думать так о Боге? Будучи благим по природе и началом и источником всякой добродетели, Он не в любителях зла, но в творцах добродетели вселяется, а от всякого нечистого отвращается, и вполне справедливо. Итак, как мы сами стараемся очистить свои жилища от грязи и зловония, отказываясь жить в них, если в них оказывается что-либо такое, — так не тем ли более Бог наш Пречистый и Всесвятой должен удаляться от оскверненной души и отвращается от сердца, помраченного нечистотою греха? Но это несомнительно. Что таким, а не другим должен оказаться не соблюдший заповеди, как нечистый грязелюбец, этому научит тебя опять самый смысл толкуемого изречения, ибо в несоблюдении Божественных заповедей обретается происхождение греха.

В самом деле, как лишение света вводит противоположное, разумею тьму, так нежелание творить добродетель ведет к порождению зла. Ведь по закону противоположности, как полагаю, в одном и том же предмете не могут быть вместе взаимоисключающие качества. Так, порок и добродетель разделены между собою противоположными качествами — или как бы кто ни назвал это — не погрешит, — и ни в ком из людей они не могут оказаться присущими в одно и то же время и исполняемыми в деятельности. Или порочен кто-либо, или добродетелен, хотя бы и не до крайнего предела порочности или добродетельности. Поэтому, когда усиливается в нас одно, ослабевает, без сомнения, другое, то есть противоположное. Если соблюдение заповедей есть вид добродетели, то разве не очевидно, что несоблюдение есть начало порочности? И как соблюдшему заповеди назначено иметь в себе Отца и Сына, что служит началом и основанием всякого блаженства и славы, так и несоблюдшему — не быть причастником Божественной неизреченной Природы, что является лишением всякого блага. Итак, если прекрасным и достолюбезным (делом) представляется кому-либо быть причастником Божественной Природы и в сокровищницах своего сердца иметь вселяющимся и обитающим Отца и Бога всяческих чрез Сына в Духе, тот да очищает свою душу и всевозможными способами, а все более — посредством всякой добродетели, да омывает скверну своей порочности. Тогда он назовется действительным храмом Божиим, и Бог упокоится в нем и вселится, по написанному (ср. Ин. 14, 23 и 1 Кор. 3, 16). Он не будет подобен тому, упомянутому в Евангелиях, законнику, который, не дождавшись благодати (призвания) от Спасителя, самозванно явился к следованию за Ним и, восхищая себе столь досточудную честь, говорит: «Учитель! Я последую за Тобою, куда Ты ни уйдешь». Но что ответил ему Господь, как бы в притче и загадке? «Лисицы норы имеют и птицы небесные — гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где главу приклонить» (Мф. 8, 19–20). Лисицами и небесными птицами назвал злокозненных и нечистых демонов и всех этих находящихся в мире и воздушных духов, которые вселяются и обитают в сердцах людей, преданных удовольствиям (мирским), находя в них исполнение своих желаний и так стесняя несчастные души приемлющих, что в них Бог не находит совсем никакого места обитания. Это и означает выражение «приклонить голову».

Будем поэтому очищать от всякой скверны сердца свои, ибо только при таком условии вселится в нас Бог и явит нас выше всякого диавольского влияния, соделает блаженными и ревностными (служителями Своими) и покажет общниками Своей Божественной и неизреченной природы.

И слово, еже слышите, несть Мое, но Пославшаго Мя Отца (14, 24)

Опять предусмотрительно вводит нечто необходимое и направляющее к правильному рассуждению и снова поставляет на вид (своим ученикам) нечто такое, чрез что они должны были еще более научиться надлежащему разумению глубокого таинства. И укрепляет ум слушателей, чтобы кто, увлекаясь невежеством иудеев и склонившись мыслить согласно их предположениям, не стал пренебрегать святым и евангельским научением. Я хочу сказать вот что. Закон, имея тень и образ, «до времени исправления» (Евр. 10, 1; 9, 10) назначенный, по слову Павла, «детоводителем нас стал ко Христу» (Гал. 3, 24) и вносил как бы некую предварительную заботу о добродетели благочестия, так что не отступил бы от истины, если бы кто Моисеевы узаконения назвал предупражнением в истинном и духовном богослужении. Поэтому-то «закон ничего не доводил до совершенства» (Евр. 7, 19). Господь же наш Иисус Христос уже не образы вещей, но самую истину воочию показал нам, не в прообразах уже и прикровении начертывая нам добродетель, что делал Моисей, но представляя ее как бы обнаженною и явною и вполне приготовляя человека к благочестию. Таким образом, научение, заключающееся в словах Христовых, было превращением и переведением образов в истину. И так как воссияла уже истина, то излишне уже было держаться тени, и Христос приходившим к Нему через веру узаконивал не вращаться более в законных образах. А это очень печалило иудеев, так как они думали, что Христос пришел для того, чтобы разрушить исконный закон, хотя они слышали, как Он ясно взывал: «Не пришел Я нарушить закон, но исполнить: ибо говорю вам, что иота одна или единая черта не прейдет от закона, пока все будет» (Мф. 5, 17–18). Действительно, истинная добродетель, введенная законами Христа, служит исполнением тени закона, как мы только что говорили. А как иудеи, безрассудным умом впав в неверие и дойдя до ревности о законе не по разуму (Рим. 10, 2), думали отвержением учения Христова защищать закон, то поэтому Он, чтобы не показаться кому-либо определяющим некоторые новые или свои собственные законы, вопреки воле Бога и Отца, благополезно и необходимо присоединил, что слово, что слышите, не есть Мое, но Пославшего Меня.

Никто, говорит, из приходящих ко Мне чрез веру да не думает, будто Я изрек какое-либо слово, противоречащее Богу и Отцу. Его также, а не другого кого, есть евангельская проповедь, так что Он нисколько, так сказать, не устыдился за древние узаконения (Моисеевы), равно и никакой теперь высшей заповеди не изобретено, но только прообраз в надлежащее время превращен в истину. Ведь Глаголавший те законы чрез Меня древним тогда и эти теперь к вам (Он же изрекает), ибо Я есмь Слово Живое, Истолкователь неизреченной воли Бога и Отца (Ин. 1, 1 и 18), почему и называюсь «Великого Совета Ангел» (Ис. 9, 6).

Или таким образом мы должны понимать изречение, разумею слово, что слышите, не есть Мое, но Пославшего Меня Отца, или же и иначе должны разуметь. Свое слово называет словом Бога и Отца, дабы соблюдающие его знали, что чтут Бога, когда повинуются словам Его (Христа). Те же, кто впадает в противоположное сему и не стесняется неповиновением оскорблять данную заповедь, погрешают против Самой царствующей над всем Природы.

Двумя опять способами можно укрепить ум слушателей. Или побудить к вере чрез возбуждение желания почтить Бога, или же достигнуть того же самого чрез возбуждение страха оскорбить Его. В том и другом случае рассуждение оказывается полезным и уместным. А говоря, что не есть Мое слово, отнюдь, конечно, не отклоняет нас от Своего собственного лица, поскольку Он есть Слово и Бог. Но говорит это как имевший еще рабский образ и являвшийся в человеческом виде и бывший истинно подобным нам, причем не желает, чтобы слово Его считалось человеческим, но истинно Божественным и царским, необходимо относя его к лицу Отца, дабы, разделив Себя, не дать повода признавать уже двух сынов, будучи одним Сыном и прежде воплощения и после воплощения, ибо один Христос, а не два, как думают некоторые. Будучи Богом, Слово из Отца стало плотью, по слову Иоанна (Ин. 1, 14), — не превратилось в плоть, но храм от Святой Девы соделало Своею плотью. Дабы таким образом мы не считали Его слово человеческим и учение евангельское не отстраняли от Божественной природы, но верили, что оно от сущего над всем Бога, Он предусмотрительно и весьма прекрасно, как являвшийся и в человеческом образе, усвояет опять Свое слово Божественной природе, в лице Бога и Отца, из Которого и в Котором Он есть по природе, как сияние и Слово Его и отражение ипостаси Его (Евр. 1, 3).

Сия глаголах вам, у вас пребывая. Утешитель же Дух Святый, Егоже послет вам Отец во имя Мое, Той вы научит всему и воспомянет вам вся, яже рех Аз (14, 25–26)

Речь эта имеет также человеческий характер и не удаляется от наших (человеческих) пределов, как скоро смысл данного места понимается надлежащим образом. В самом деле, когда, основательно спросит кто, не находится среди нас Христос, конечно, по силе Божества, если Он наполняет все и ни в чем вообще не отсутствует, но объемлет неизреченною силою и землю и небо, не оставляет без себя даже глубины ада? Ибо где нет Бога? Потому когда говорит: Сие к вам сказал я, у вас пребывая, то мы должны понимать это по человечеству Его. И так как должен был удалиться из наших глаз, разумею, конечно, по плоти, то, приготовившись к отшествию на небеса, говорит это. А совершеннейшее и точнейшее откровение нам тайны, говорит, совершится чрез Утешителя, то есть Святаго Духа, посланного от Отца во имя Его, то есть Сына, ибо как Христос в нас Дух Его. Поэтому говорит, что Он научит вас всему, что сказал вам Я. А как Он есть Дух Христа и ум Его (1 Кор. 2, 16), по написанному, не другое что, отличное от Него, по отношению, конечно, природного тожества, хотя и представляется и существует особо (ἰδίως), то Он знает все, что в Нем (Христе). О сем засвидетельствует Павел в словах: «Ибо кто ведает человеческое, как не дух человека, сущий в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия» (1 Кор. 2, 11). Итак, как знающий волю Единородного, Он (Дух) все нам возвещает, имея знание не чрез научение, чтобы не являться занимающим положение слуги и передающим слова кого-то другого, но как Дух Его, о чем только что мы сказали, и без поучения зная все, что от Него и в Нем есть, открывает святым Божественные тайны. Подобно тому как, без сомнения, и человеческий ум, зная все, что есть в нем, проявляет вовне чрез произносимое слово, например, желания души, которой принадлежит и ум, мысленно созерцаемый и называемый как нечто другое, от нее отличное, по природе же не будучи другим (от нее отличным чем-то), но как восполнительная часть всего (целого) находящийся в ней и из нее считающаяся происходящим. Но Божественная и неизреченная Природа выше этого, ибо значение примера весьма незначительно (для уяснения Божеских лиц), хотя бы сравнение и было выражено тонко.

Итак, совершенное научение порождается в святых чрез Духа. Так и божественный Павел пишет в одном Послании: «И я, услышав о вашей вере в Господа Иисуса и о любви ко всем святым, непрестанно благодарю за вас (Бога), воспоминание творя в молитвах моих, дабы Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, дал вам Духа премудрости и откровения в познании Его, просвещенные очи сердца к познанию вами, какая есть надежда призвания вашего, какое богатство славы наследия Его во святых и какое безмерное величие могущества Его на нас, верующих по силе, что воздействовал во Христе, воскресив Его из мертвых и посадив одесную Себя на небесах превыше всякого Начальства и Власти и Силы и Господства и всякого имени, именуемого не только в веке сем, но и в будущем» (Еф. 1, 15–21). В откровении таких истин, неизреченно совершаемом в нас чрез Духа, мы созерцаем глубину Домостроения с плотью (Боговоплощения) и значение сокровенной тайны. А что присутствие Христа Самого и силу Его исполняет Дух Его, обитая во святых, и научает всему, что Он изрек нам, и это нисколько не менее уяснит нам Павел в словах: «Сего ради преклоняю колена мои пред Отцом, от Которого всякое отечество и на небе и на земле именуется, да даст вам по богатству славы Своей силою утвердиться чрез Духа Его во внутреннего человека, вселиться Христу чрез веру в сердцах ваших, чтобы вы в любви укорененные и утвержденные, возмогли восприять со всеми святыми, что (есть) широта и долгота и глубина и высота, и уразуметь превосходящую разумение любовь Христову, да исполнитеся во всю полноту Божию» (Еф. 3, 14–19).

Должно опять заметить, что в словах об откровении всего святым чрез Духа не другому отдает их учителю, — не думай сего, но Себе Самому предоставляет их чрез Духа, как невидимый уже телесными очами, но духовным зрением сердца созерцаемый, как это подобает Богу.

Мир оставляю вам, мир Мой даю вам, не якоже мир дает, Аз даю вам. Да не смущается ваше сердце, не устрашается (14, 27)

Приведши на память святым апостолам Свое восхожденье на небеса и словами «сие сказал Я вам, у вас пребывая» дав им понять, что они в этом смысле будут оставлены одни, Он, будучи Богом по природе, тотчас же ясно разумеет, что слова эти вложили в них превеликий ужас, сильно устрашили их и, удручив тяжелою печалью, смутили дух каждого. Действительно, что может быть несноснее печали? Что бывает столь тяжко, как отнятие приятного и неожиданное лишение особенно любимых предметов?

Итак, представляет их смущенными печалью и страхом. Причина и корень печали, именно что Он должен удалиться от них и перейти к Отцу, были отчасти весьма справедливы, и они не без основания могли подозревать, что подвергнутся всяким страданиям, когда уже не будет с ними видимо для телесного взора присутствовать Тот, Кто был в состоянии их охранять. Как же Он укрепляет их или каким образом вселяет в них радость благодушия и дух их снова приводит к Божественному покою? Даю, говорит, вам мир и оставляю вам мир Мой. Часто, говорит, Я изрекал вам, что «не оставлю вас сиротами» (Ин. 14, 18). Не будете жить на земле одни, лишенные и не имея помощника. Я опять буду с вами и, отсутствуя телом, снова буду ограждать вас Своим благоволением как Бог, поставлю вас выше всякого страха, никто не превзойдет вашу смелость. Исчезнет всякий страх, робость удалится прочь и некая Божественная сила воссияет в вас, которая, при успокоении духа и умирения сердца, поведет вас к откровению тайн, превышающих человеческий ум. Теперь же даю вам мир не просто, но мир Мой. Этим Он ясно высказал не другое что, как то, что Он будет сообщать Духа и находиться Сам в принимающих Его.

А что мир Христов есть Дух его, для удостоверения и доказательства этого, думаю, не требуется длинного рассуждения. Впрочем, считаю нужным сказать об этом.

Ведь если Он есть мир на небесах и на земле, то разве уже не ясно будет всякому, что, как мы сказали, мир, без сомнения, есть Дух Его? Так и божественный Павел написал в одном Послании: «И мир Божий, превышающий всякий ум, сохранит сердца ваши и помышления ваши» (Флп. 4, 7). Разве не справедливо думать, что не о сем мире, разумеемом в обычном смысле и значении, говорит это? Ведь не склонный к вражде и отвращающийся войны характер, насколько дело касается его собственных влечений и его собственного желания, имеет мир и достигает его. Но так понимаемый мир мы никогда не можем считать чем-либо ипостасным и существующим особо, но должны признавать его находящимся в характере тех, кто любит мир. Каким же образом может кто-либо представить такой мир превосходящим всякий ум? То, что отнюдь не имеет особного существования, разве может быть мыслимо высшим и превосходящим, например, людей, или Ангелов, или еще высших существ? Ведь и они, как думаем, суть ум. Итак, мир, превосходящий начала, власти, престолы или господства и всякий ум, есть Дух Христа, чрез которого Сын все примирил с Богом и Отцом, так как ничего другого не желает и не хочет ни мыслить, ни делать и не может перейти в отступление чрез уклонение ко злу.

Ничто не препятствует здесь представить об этом некоторое, не лишенное основательности, рассуждение. Как Сын, так как есть Жизнь по природе и премудрость и сила, а Дух называется и есть Дух Его, Дух жизни и премудрости и силы, так, поскольку Он Сам, а не другой кто, есть истинно и собственно мир, справедливо должен называться и мыслиться опять, подобно Ему, миром Дух Его. Поэтому-то и, особо усвояя Своей природе Свой мир, то есть Духа, говорит о Нем: Мир Мой оставляю вам. А что и у святых пророков так называется Дух Христа, это вполне можешь уразуметь и узнать из слов Исаии: «Господи, Боже наш, мир дай нам, ибо все Ты воздал нам» (Ис. 26, 12). Так как закон ничего не делал совершенным и его праведность была не в состоянии возвести человека к полному благочестию, то молит, чтобы дан был Дух Божественный, чрез Которого мы, примирившись с Богом и Отцом, призываемся к любви, являвшиеся прежде беглецами (от Бога) «по причине царствовавшего над нами греха». Дай, говорит поэтому, мир нам, Владыка, ибо все Ты воздал нам. Этим, полагаю, он хочет выразить вот что. Подай, говорит, Владыка, мир, ибо тогда мы должны будем признать, что все имеем, и не окажется недостатка ни в каком благе у раз получившего полноту Христову, ибо наполнение всяким благом есть обитание в нас Бога чрез Духа. И так как Дух совершенно достаточен для того, чтобы утишить всякое смятение нашего ума и уничтожить в нас всякую робость, то и обещает подать как бы некое пособие, годное для возбуждения мужества и спокойствия, в словах: Мир Мой оставляю вам, да не смущается ваше сердце и да не устрашается.

Слышасте, яко Аз рех вам: иду и прииду к вам (14, 28)

Из уст не другого кого, но от Меня узнали вы, говорит, о Моем отшествии отсюда, ибо вы сами были слушателями Моих слов. Что же обещал вам Я, не могущий говорить ложь? Я ухожу и приду к вам. Если бы речь Моя грозила вам безутешным отшествием (от вас) и всегдашним оставлением (вас), то вам, конечно, вполне следовало бы по этой причине находиться в превеликой скорби и впасть в крайнее уныние. Но так как Я сказал вам, что не только уйду, но и в известное время возвращусь, то зачем же, говорит, допустив в свои души одно только печальное, вы уничижаете своим забвением способное радовать? Могущее исцелять пусть противостоит тому, что поражает, и сила радости да противодействует тому, что причиняет печаль. Вот Я намереваюсь восходить к Отцу и Богу, но обещаю и возвратиться опять. Так, найдя в учениках чрезмерную скорбь, утишает ее. И как некий истинно чадолюбивый и добрейший отец, вынужденный какою-либо необходимостью удалиться в путешествие, видя слезы своих детей, орошающие их нежные и милые щеки, всячески их уговаривает и, постоянно выставляя на вид будущее благо от этого удаления, некоторым образом противопоставляет печали приятнейшую надежду, так и Господь наш Иисус Христос умеряет скорбь души святых. Ведь Он знал, конечно, будучи истинным Богом, что крайне тяжело для них будет Его оставление их, хотя чрез Духа Он всегда находился с ними. И это служит наивысшим доказательством их любви и святости, ибо желание быть со Христом разве не более всего подобает истинно святым? Так и дивный Павел, имея в себе это намерение, говорит, что лучше «разрешиться и со Христом быть» (Флп. 1, 23).

 

Глава I

О том, что Сын ни в чем не менее Бога и Отца, напротив, — равен и подобен Ему по природе

Аще бысте любили Мя, возрадовалися бысте, яко   иду к Отцу, яко Отец Мой болий Мене есть (14, 28)

Причину печали обращает в основание радости и ясно обвиняет их в том, что они, напротив, не радуются тому, о чем теперь скорбят. В то же время старается научить, что желающим приобрести неподдельную и истинную любовь к другим необходимо заботиться не о приятном и любезном только для самих себя, но и о полезном для любимых, когда обстоятельства потребуют делать это. Поэтому и Павел в одном Послании говорит: «Любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего» (1 Кор. 13, 4–5). Также в другом месте говорит, что должно искать не своего, но (пользы) других (1 Кор. 10,24). Дело настоящей любви состоит не в том, чтобы мы заботились только о своих собственных благах, но и старались о пользе ближнего. Так думать убеждает Спаситель Своих учеников в предложенных словах. Постараемся же опять, на себе самих, как на доске, отпечатлевая тончайшими письменами значение заключенного в этом изречении умозрения, возвыситься отсюда к тайне Христовой. Ведь образ, заключающийся в низших предметах, часто дает возможность постигать и несравненно высшие предметы. Так, скажем, приятно ученикам Павла быть всегда с ним, но для Павла выше «разрешиться и со Христом быть» (Флп. 1, 23), как сам утверждает в Послании. Поэтому делом возлюбивших его было стараться осуществлять любовь к нему и не ограничиваться всегда одним только приятным себе, но и заботиться о полезном для отходящего учителя, ибо он стремился быть со Христом.

Итак, тень этого умозрения имеешь в нас. Но постараемся уже ясно показать самую истину, раскрашивая различными красками, как бы какую картину, значение таинства (Воплощения) Христова. Единородный, будучи в образе Бога и Отца и в равенстве с Духом, не похищением почел быть равным Богу, но по любви к нам уничижил Себя, образ раба приняв (Флп. 2, 6–7), и подвергся этому состоянию для того, чтобы всех нас направить ко всякого рода добродетели и чрез несравненный блеск Своих чудес уготовить нам средства стать созерцателями присущих Его Божественной природе всемогущества и славы и сверхъестественной власти. Таким образом можно было заставить впавших в крайнее невежество снова подняться к разумению и поклоняться уже не твари вместо Творца, а чтить единого и истинного по природе Бога. И в других отношениях принес нам пользу Единородный Своим вочеловечением. Так, Он низверг державу смерти, уничтожил силу греха, дал нам «наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражию» (Лк. 10, 19). Поэтому для нас самих, как и для святых учеников, должно было вполне естественно оказаться приятным и любезным и достойным всякого почтения непрестанно быть с подателем нам стольких благ Христом и иметь Его всегда соприсутствующим и сожительствующим с нами. Но для Него не являлось очень полезным в течение столь долгих веков находиться в уничиженном образе, благополезно принятом по любви к нам, как мы уже сказали прежде. Напротив, после того как надлежащим образом уже совершено было Домостроение вочеловечения, Ему подобало снова взойти в собственную славу и с воспринятою ради нас плотью возвратиться к равенству с Богом и Отцом, которое не считая за похищение — ибо Ему надлежало иметь это как собственное Свое благо, — Он нисшел в человеческое бесславие. Ведь пока Он находился еще на земле, хотя и будучи истинным Богом и Господом всего, у незнавших славы Его Он не считался выше никого из нас — людей. Так, Он был и заушен, и оплеван, и распят, и подвергся осмеянию нечестия иудеев, осмелившихся сказать: «Если Сын Ты Божий, сойди теперь с креста, и поверим Тебе», (Мф. 27, 40; ср. ст. 42). Когда же, совершив тайну вочеловечения, восходил к Небесному Отцу и Богу, по прошествии уже времени унижения и окончания сроков добровольного уничижения, тогда являлся уже как Бог пред вышними силами. Ведь небо не не ведало восходившего Владыку всего, но стоявшие при вышних вратах получали повеление, чтобы пропускали Господа сил, хотя и возлетавшего с плотью, и Дух давал знак открыть врата Ему, говоря: «Откройте врата, начальники ваши! Откройтесь врата вечные! И войдет Царь славы! Господь крепкий и сильный, Господь сильный в войне, Господь сил, Он есть сей Царь славы» (Пс. 23, 7–8 и 10). Ведома стала «Началам и Властям многоразличная Премудрость Бога, что совершил во Христе» (Еф. 3, 10–11), как Павел говорит. Так вознесшись к Отцу, хотя и представляемому большим сравнительно с Ним, поскольку Отец оставался в том состоянии, в каком всегда был, а Сын, подвергшись добровольному уничижению, снисшел в образе раба, — Он восшел снова в Свою славу, услышав: «Седи одесную Меня, пока положу врагов Твоих подножием ног Твоих» (Пс. 109, 1). И чтобы не показалось, что Он насильственно, а не добровольно заставил Небесного Отца и Бога посадить Сына одесную Себя, введен Сам Отец говорящим это «одесную Меня сиди». И конечно, никто, имеющий ум, не скажет, что Отец, имея Сына одесную, получает второстепенную честь, но, напротив, подумает и рассудит так: ведь мыслиться находящимся одесную и иметь место, свободное от всякого подозрения в меньшем его достоинстве, действительно подобало отнюдь, конечно, не Отцу, а, напротив, Сыну, ради Его добровольного уничижения и подчинения, обвиняемому в низшем достоинстве (сравнительно с Отцом) со стороны тех, которые не в состоянии разуметь таинство о Нем. Поэтому — одесную Отца, отнюдь не могущего подвергаться умалению, чтобы сохранялось равночестие Сыну.

Эти разъяснения мы сочли нужным представить в настоящем случае, оказывающиеся небесполезными для толкуемого места. Но, возвращаясь назад и снова повторяя весь, так сказать, сначала смысл изъяснения, скажу наконец, что нам, конечно, приятно и любезно было чрез молитву быть всегда со Спасителем Христом, хотя и уничижившим Себя ради нас, как написано (Флп. 2, 7), и явившимся в образе слуги и в бесславии человеческой природы, ибо что такое человеческая природа в сравнении с Богом? Но Самому Сыну это не было полезно, напротив — Ему подобало вознестись к Отцу и снова получить Свою славу и власть и Божеское достоинство уже явно, а не прикровенно. И Он воссел одесную (Бога), чего желал и Сам Отец, ибо Он любит Его как Свое порождение и как плод Своей сущности. Вот поэтому-то и говорит: Если бы вы любили Меня, возрадовались бы, что Я иду к Отцу, потому что Отец больше Меня есть. Действительно, доказательством любви к Нему было не печалиться так ради казавшегося удаления Его и необходимо предпринятого отшествия, а, напротив, размышлять о том, что Он шел к подобающей Ему и долженствующей славе и к изначальному достоинству, то есть, очевидно, к Божескому. Так и Псалмопевец, изрекая тайны посредством Духа, говорит: «Все народы восплещите руками» (Пс. 46, 2). Потом, изъясняя причину торжества, указал на восшествие Спасителя на небеса в словах: «Восшел Бог при восклицании, Господь при звуке трубы» (ст. 6), восклицанием и трубою называя громкий и внятный голос Духа, когда повелевал вышним силам открыть врата и называл Его Господом сил, как мы только что говорили. Но и хор святых мы найдем находящимся в великой радости по этому же самому, почему и сказал в одном месте: «Господь воцарился, да радуется земля» (Пс. 96, 1), и в другом опять: «Господь воцарился, в благолепие облекся, облекся Господь силою и опоясался» (Пс. 92, 1). Бывший с нами человеком до воскресения из мертвых, когда восшел к Небесному Отцу, тогда облекся в собственное благолепие и опоясался изначала присущею Ему силою, ибо воссел царствовать с Отцом. Следовательно, любящим Его справедливо подобает радоваться тому, что Он восшел к Небесному Отцу, чтобы снова восприять Свою славу и опять соцарствовать с Ним, как было вначале.

Б о льшим же называет Его (Отца) не потому, что воссел одесную, как Бог, но потому, что еще был с ними (Христос), то есть подобен нам, — именно как имевший еще рабский образ и так как еще не настало Ему время, когда надлежало вознестись, говорит это. Поэтому, когда подвергся за нас честному распятию, уксус и желчь иудеи предложили Ему, жаждавшему, и, пия, сказал: «Совершилось» (Ин. 19, 30). Тогда именно исполнилось время уничижения и Он был распят как человек. Но победил державу смерти уже не как человек, а, напротив, как Бог, говорю по отношению к силе и славе и могуществу при победе, а не по отношению к плоти.

Итак, Отец больше, так как Сын еще был рабом и подобным нам. А когда и Богом Своим называет Его (Отца), то и это относит к человеческому образу Своему. Ведь если мы веруем, что Он уничижил и унизил Себя, то разве не должно быть для всех очевидным, что Он нисшел из некоего превосходства в умаление, лучше — из равенства с Отцом к неравенству? А Отец ничему этому не подвергся, но остался и есть, как был изначала. Таким образом, Он больше Того, Кто промыслительно избрал для Себя умаление и был в нем дотоле, когда не восшел опять в то, разумею собственное Его и природное, благо, в котором был вначале. Как бы некиим собственным Его и природным Ему местом по справедливости должно быть представляемо Его равенство с Отцом, каковое Ему можно было иметь беспрепятственно, не считая хищением ради нас.

Так как в предшествующих книгах у нас было уже обширное рассуждение о равенстве Сына с Богом и Отцом, то нам, может быть, следовало бы уже приступить к объяснению следующих стихов, оставив в настоящий раз дальнейшую речь об этом. Но так как один из безрассудных еретиков, получивший у иудеев весьма незаурядное знание Священных Писаний, пытаясь истолковать данное место, предал письмени страшные хулы на Единородного, то я признал делом для себя совершенно недопустимым и мне совсем не соответствующим — обойти молчанием столь ужасное безумие упомянутого (еретика). Поэтому думаю, что против него надо выступить со словом и ясно доказать, что его рассуждения суть гнилые и бабьи басни, совершенно лишенные здравого смысла и представляющие собою ряды пустых умозаключений. Но я приведу вам в дословном виде то, что он осмелился сочинить, толкуя смысл, как он сам думал, данного изречения.

«Ясно проповедуя Отца большим Себя, Он не только проявил подобающее Себе благомыслие, но и изобличил ложь допускающих слияние между Обоими». Поразив в этих словах мнение Савелия, он, страшный и сильный, как думает, набрасывается на тех, которые усвояют Сыну равенство с Отцом, говоря далее так: «До такого же неразумия дошли также некоторые, кто считает совершенно невозможным говорить, что Отец больше Божества Единородного, но думают, что Он превосходит только по сравнению с плотью (по человечеству). Таким образом они оказываются не в состоянии понимать даже того, что разнородные предметы отнюдь не могут сравниваться. В самом деле, никто ведь не скажет, что человек мудрее скота или конь бежит быстрее черепахи, но человек считается разумнее человека, а конь быстрее коня. Теперь, так как одни только однородные предметы допускают сравнение друг с другом, то им необходимо признать, что Отец оказывается больше самого Божества Единородного, ибо держащиеся противоположного мнения своим сравнением с плотью (толкованием изречения Отец больше Меня по человечеству Сына), насколько это их касается, уничтожают отеческое достоинство».

Такова вздорная болтовня этого еретика. При ближайшем рассмотрении ее мы докажем, что он, сам того не замечая, сражается со своими словами. В самом деле, он допускает, что Сын сохраняет подобающее Ему благомыслие, когда говорит: Отец больше Меня есть. Но я удивляюсь, как же он не обратил внимание вот на что: что могло так принудить Его коснуться богословия (Своего Божества) именно теперь? Ведь никто, обладающий благоразумием, не пренебрегает знанием времени, потребного как для слова, так и для дела. Какая же нужда являлась в столь несвоевременном богословии (речи о Своем Божестве), когда ученики находились в унынии оттого, что Он намеревался уходить из мира к Отцу и Богу? Какого рода утешение могла бы принести им такая речь? Зачем едва даже не обвиняет их, говоря: Если бы любили Меня, возрадовались бы, что Я иду к Отцу, потому что Отец больше Меня есть? Неужели, скажи мне, учеников располагало к бодрости или освобождало от столь благочестивой печали то, что Он идет к большему Отцу? Какого же рода ободрение можно усматривать в этом? Когда Филипп спрашивал и говорил: «Господи, покажи нам Отца, и довольно нам» (Ин. 14, 8), вот тогда-то именно, так как настало время и для богословия, показуя Отца в Себе и Себя со Своей стороны в Отце, и то (показывая), что Он ни в чем не меньше Его (Отца) и обладает равенством с (Ним) во всем, — Ему и было вполне благовременно сказать: «Сколько времени с вами Я, и не познал Меня, Филипп! Видевший Меня видел Отца; не веруешь (ли), что Я в Отце и Отец во Мне есть: Я и Отец одно есмы» (Ин. 14, 9–10). Но тогда Он благовременно вел вызывающую справедливое изумление в нас речь об этом. Теперь же какая надобность требовала или какая цель могла вызывать эти слова, разве только желание утишить печаль в учениках и сообщить им как бы (лекарственное) средство утешения в повелении радоваться тому, что Он идет к Отцу? Неужели и для очень малосмысленных не должно быть чрез самое дело ясным, что Он повелевал любившим Его (ученикам) радоваться именно тому, что Он спешил снова возвратиться в Свою славу с Отцом, предложив им вместе с другими и этот самый род утешения?

Но оставим теперь это и не станем долго останавливаться на сумасбродных мнениях этого еретика. Лучше надо перейти к следующему. Ведь он думал, может быть, что, сравнивая плоть с природою Божества, мы делаем совершенно тщетное противопоставление, когда говорим, что Сын подвергся уничижению, так как стал человеком. Но это совсем не так. Почему? Говоря о Божественной славе рабской ограниченности и свойственного слуге достоинства, мы утверждаем, что Сын является меньшим Отца, поскольку Он стал человеком, но Он снова восстановился в состояние равенства со Своим Родителем после отшествия отсюда, облекшись не в новую или (только теперь) приобретенную и не в необычную (для Него) славу, но опять оказавшись в той, в какой был вначале с Отцом. Так и божественный наш тайноводитель, разумею Павла, уже не усвояя Ему подобающего людям унижения после Его оживления из мертвых и восшествия на небеса, пишет в Послании: «Если ведь и знали мы по плоти Христа, но теперь уже не знаем» (2 Кор. 5, 16). О себе же самом опять говорит: «Павел Апостол Иисуса Христа, не от человеков и не чрез человека, но чрез Иисуса Христа» (Гал. 1, 1). Почему же, говоря, что Он снова придет к нам, преобразуя «тело унижения сообразным телу славы Его» (Флп. 3, 21), теперь отрицается, говоря: «не от человеков и не чрез человека», хотя он был поставлен в апостольство чрез Иисуса Христа? Почему же говорит, что он совсем не знает Его по плоти? Неужели, скажи мне, он отрекся от искупившего его Владыки (2 Пет. 2, 1)? Нет, он рассуждает право. Ведь когда уже совершилось и достигло конца время уничижения или унижения Единородного, Апостол старается проповедовать Его и познавать не с той стороны, по которой Он является униженным, а с той, по которой Он есть Бог по природе. После того как (верующими) раз было признано и принято, что Он стал человеком, то потом уже надлежало верующим научаться тому, что Он есть и Бог по природе, почему пред другими Апостол предпочитает такие о Нем выражения, которые подобают Богу.

Удивляюсь, как он (еретик) не стыдится говорить, что как скоро одни только однородные предметы «допускают сравнение друг с другом, то они должны признать, что Отец оказывается большим Божества Единородного». Пусть отвечает на вопрос, который мы считаем нужным поставить: сравнения одновидных предметов между собою с каких сторон должны производиться — с тех ли, которые относятся к общности их природы, или же с тех, которые появляются и исчезают, присутствуют и не присутствуют, по разным причинам? Воспользуюсь тем же примером, какой привел и он: кто пожелает сравнивать человека с человеком, имея в виду их единую и общую сущность, тот не найдет у обоих никакого различия. Ведь человек отнюдь не отличается от человека тем, что он есть животное разумное, смертное, способное к умственной деятельности и науке, ибо это есть одно у всех определение самой сущности (человека). Также и конь от коня (не различается) именно тем самым, что есть конь. Но человек различается от человека по отношению к какой-либо науке, например грамматике, или в каких-либо других подобных отношениях. И это уже не касается сущности, а имеет другую причину (различия). Также и конь бывает резвее (другого) коня, или меньше, или полнее корпусом, однако ж превосходство в этом или недостаточность, как видим, не заключается в понятии сущности. Иначе подлежащие сравнению друг с другом предметы ничем бы между собою не различались. Каким образом, например, (один) человек мог бы мыслиться или называться меньшим или большим (другого) человека, поскольку (оба) они суть люди?

Итак, у всех однородных предметов природа равна по мере.  Различие же оказывается в том, что присутствует и находится в предмете, как явившееся отвне и случайное. Поэтому как скоро, согласно их предположению или слововыражению — буду держаться его, собственно одни только однородные предметы допускают сравнение друг с другом, то, во-первых, пусть признает, что Сын однороден Отцу, то есть единосущен, ибо так ты должен понимать однородность, если он (еретик) признал, что человек должен сравниваться с человеком и конь с конем. А потом пусть укажет причину, по которой Сын, сравниваемый с Богом и Отцом как однородный Ему, имеет (сравнительно с Отцом) умаление в каком бы то ни было отношении — и в чем мы должны находить это меньшее (у Сына пред Отцом), когда предметам однородным подобает один предел сущности? Ведь каждая сущность не является совершенною в одних предметах и несовершенною в других, но во всех является одною и равною. Но другие причины, полагаем, имеет каждое из свойств привходящих или появляющихся каким бы то ни было образом. Для уяснения своих слов опять приведу прежний пример. Человек совсем ничем, конечно, не отличается от человека, поскольку они суть именно люди. Но один оказывается благочестивым, другой злоумным, третий больным и с телесными повреждением, иной здоровым и сильным, этот завистливым, а тот добрым. Но когда кто-либо станет тщательно исследовать причины этих (различий), тот найдет эти причины не в пределе (разных мерах) сущности, но усвоит их телесным или духовным страстям. Вот почему, как скоро у Отца и Сына мыслится и есть один предел Божества — или и иначе как назовет это кто-либо, не удалится от истины, ведь сравниваются Они как однородные, — ради необходимости уяснения воспользуюсь и его (еретика) словами, — то пусть укажут, несчастные, что, по их мнению, причиняет Сыну умаление пред Богом и Отцом? Страсть ли, или нерадение и все, что обыкновенно бывает у обладающих тварною природою? Но кто столь вздорен и безрассуден, чтобы решиться допустить даже только до слуха это богохульство? Когда, таким образом, как однородный с Тем, Кто есть Бог по природе, Он и Сам очевидно есть Бог по природе, ибо сравнивается с Отцом и ничто не препятствует Ему быть таким же, как Родитель, то разве Он может быть меньшим? Но так как враг истины, рассуждая в вышеприведенных словах своих весьма невежественно и глупо, не побоялся сказать, что «Отец больше Божества Сына», то мы теперь, несколько сократив речь о Домостроении воплощения и ради обличения отвлекши свои мысли от толкуемого места, станем сравнивать Божество Сына с Божеством Отца, как они выражаются. И во-первых, осмелившегося утверждать это мы попросим ответить нам, считает ли он Сына истинным Богом по природе или же чем-то другим, а не Богом, так что Он только почтен названием Божества, как, без сомнения, называются многие боги и господа на небе и многие на земле (1 Кор. 8, 5). Если утверждается, что Сын удостоен одного только простого названия Божества, но Он не оказывается истинно и по природе тем, что есть и называется, то мы, рассуждая правильно, должны громко воскликнуть: но ведь если Он не есть Бог по природе, то мы еще поклоняемся твари, а не Творцу, и не только мы, населяющие земную область, но и самое множество святых Ангелов. Должны наконец будем осуждать и всякого святого, называвшего Его Богом по природе и истинным, а преимущественно пред всеми обвиним блаженного Иоанна, сказавшего о Нем: «Знаем, что Сын Божий пришел и дал нам разумение, чтобы мы знали Истинного Бога, и мы (есмы) — в Истинном Его Сыне Иисусе Христе: Сей есть Истинный Бог и жизнь вечная» (1 Ин. 5, 20). Если же еретик, стыдясь всего вообще Богодухновенного Писания, должен называть Его истинно Богом и признавать Его таковым, а между тем думает и верует, что Он в каком бы то ни было отношении меньше Отца, то не вводит ли он нам другого Бога, всецело отделенного от природного бытия с Отцом и мыслимого в некоем Своем собственном существе,  но не в сущности  Бога и Отца? Но, думаю, дело это очевидно для всех. Если ничто не бывает больше или меньше себя самого, но нечто мыслится большим чего-либо меньшего или меньшим чего-либо большего, то разве не является полная необходимость признавать именно двух богов по природе и истинных, чтобы один представлялся большим, а другой меньшим его? Таким образом уже исчезает и извращается в их учении вера Церкви. Бог не один над нами, но уже два. Кого же, следовательно, храмами называемся мы, по Писаниям? Разве не очевидно, что — Того, Кто вселяет в наши души Своего Духа? Поэтому, когда мы встретим в Священных Писаниях, что Дух называется не только (Духом) Отца, но и Сына, что будем думать? Как следует рассуждать? Кого из двух отвергнем, а другого признаем Богом? Ведь если примем двух богов, меньшего и большего, то должны будем утверждать, что оба они вселяются в наших душах чрез своих духов, мы уже окажемся храмами богов. И два в нас обитают духа, больший и меньший, соответственно природе давших их. Кто же может выносить такие мерзости? Кто не заметит, что рассуждение их невежественно и смешно, если обратит внимание на смысл только что сказанного нами? Но, быть может, вынуждаемый признать двух по природе богов, как скоро один есть больший, а другой меньший, еретик обратится к своему обычному и избитому приему, то есть к учению о том, что Сын имеет некоторую Свою собственную природу, если не свободен совсем природы тварной, ни лишен всецело природы Бога и Отца. Ведь не стесняющиеся явно называть Его созданием и тварью прибегают к прикрасам таких слов, чтобы придумать как бы более вежливую хулу. Но когда мы будем признавать Сына таким, так что Он не есть ни всецело Бог по природе, ни всецело находится между тварями, а есть некая средина, и лишенная достоинства Бога и Отца, и превосходящая славу тварей, то, во-первых, скажем, что никакое основание не позволяет им узаконивать и говорить то, что хотят. Или пусть убедят нас из Священных и Божественных Писаний, или за неимением ничего, удостоверяющего их учение, пусть стыдятся давать определения относительно веры от своего собственного мнения.

Затем, так как и эта речь явилась у них вследствие безрассудства и умоповреждения, перейду к их утверждению и снова спрошу их наконец: если одни только однородные предметы могут собственно допускать «сравнение друг с другом», а Сын благоволил сравнивать Себя собственно с Богом и Отцом, весьма ясно говоря: Отец больше Меня есть, — то разве не оказывается необходимость мыслить и Отца таким же, каким будет называться вами Сын? Что же отсюда? Все ваше рассуждение обращается в ничто. Ведь пока Отец называется вами большим Сына, а тварь меньше (Сына), то природа Единородного, по-вашему, есть какая-то средина (между Богом и тварью). Но как скоро сущность Отца низведена в сущность Сына, между чем же Он будет наконец срединою, если нет еще ничего высшего и превосходнейшего? Если же, согласно словам еретика, Он (Сын) сравнивается с Отцом как однородный с однородным, то каким же образом не одна будет у Обоих сущность? Если же отказываетесь признать Сына единосущным Отцу и, напротив, считаете Его меньшим, чем и низводите славу Отца в славу меньшего, по-вашему, и низшего (Сына), — то неужели не видите, наконец, своего злохуления, вырастающего наподобие терния? Разве «корень горький, вверх растущий» (Евр. 12, 15) не удручает сердце так рассуждающих? Зачем поэтому, оставив прямое учение истины, доходите до таких нелепых мыслей? Предоставьте же, пожалуйста, однородному, по вашему слововыражению, быть в равенстве с Богом и Отцом, ибо таким образом будет один Бог, во Святой и Единосущной Троице поклоняемый и славословимый как нами уже самими, так и святыми, Ангелами.

И ныне рех вам прежде даже быти, да, егда будет, веруете   (14, 29)

Твердым ручательством исполнения ожиданий является предсказание о них. Поэтому Христос укрепляет сердце учеников и убеждает их твердо верить, что Он истинно восходит к Небесному Отцу и Богу, чтобы соцарствовать с Ним и совосседать как Бог и от Него по природе как Бог рожденный. Не считайте, говорит, Мое удаление плотское и видимое — ибо Я всегда буду с вами как Бог — равным с удалением святых пророков. Ведь они, как от земли происшедшие и заплатившие долг своей природе, удалились и подверглись подобающему людям закону (смерти). Я же, будучи Богом по природе, не буду подлежать одинаковой с Моими тварями участи, ожидая срока воскресения. Я живу всегда, будучи Жизнью по природе (Ин. 14, 19). И пошлю Ходатая, дам также вам мир Мой (Ин. 14, 26–27) и не обману. Но чтобы вы, получив исполнение обетования и будучи просвещены благодатию Святаго Духа, убедились в истине Моих слов, вспомнив их после их исполнения, как сказал Я, и чтобы вы твердо уверовали, что Я соприсутствую и соцарствую Отцу, — наперед предрек это вам и высказал. Таким образом, исполнение обещания должно ручаться за истину Моих слов. Ведь если Я, говорит, не жизнь, если не совосседаю Отцу и Богу, как бы Сам Я мог подать Божественные и духовные дары? Но Я буду раздавать, как обещаю и сообщать и Духа и мир. Разве поэтому не бесспорно, что Я есть жизнь и соцарствую с Отцом? В самом деле, украшать любящих Его Божественными дарами отнюдь не есть дело не существующего и ничего не могущего, но существующего и всемогущего и всегда царствующего. Итак, посредством этих слов Христос научил тому, что Он не напрасное дал предсказание о будущем. Но, говорит, Он изрек эти слова для того, чтобы они имели более твердую веру в это, приходя к мысли и воспоминанию о предвозвещенном после действительного получения даров.

Уже не много глаголю с вами, грядет бо (сего) мира князь, и во Мне не имать ничтоже.   Но да увесть мир, яко люблю Отца, якоже заповеда (св. Кир.: заповедь Мне дал) Мне Отец, тако творю   (14, 30–31)

Как бы уже появились нечестивые иудеи со стражею и ее предводителем, давшим обещание предать Его, и намеревались уже взять Его и вскоре отвести на распятие и на предшествовавшие распятию страдания, сказал, что уже прекратит Свои речи к ним. Сокращенно, говорит, время и уже совсем не остается его. Так как смертоубийственные замыслы иудеев против Меня достигли крайней степени и готовы наконец исполниться, то настало уже время не слов к вам, но самого страдания. Вот идет, говорит, мирский князь и во Мне не имеет ничего. Я умру, и очень охотно, подвергнусь смерти за жизнь всех, из почтения к Родителю и любви к Нему добровольно допустив даже противное душе Моей, чтобы исполнить Его волю (ср. Мф. 26, 39 и 42). 

Такую цель ясно можно усматривать в приведенных словах. Но раскрывая точнее содержащийся в них смысл, скажем еще вот что.

Родоначальник наш Адам по Божественному проклятию подвергся смерти за преступление данной ему заповеди, будучи обвиняем и сам собою и диаволом. И он является подвергшимся этому, конечно, по вполне основательной причине. Ведь наказание должно со всею справедливостью последовать согрешившему по нерадению. А второй Адам — Господь наш Иисус Христос — отнюдь ни в чем не мог быть обвиняем, ибо Он «не соделал греха и не обреталась лесть в устах Его» (1 Пет. 2, 22). Он подвергся страданию за нас, будучи Сам совершенно невинным и предав Себя страданию в выкуп за жизнь всех, так как Он любит Отца, возжелавшего спасение мира. Делом же Того, Кто любит Отца, было, без сомнения, то, чтобы угодное Ему (Отцу) и признанное необходимым отнюдь не пренебрегать, но стараться приводить в исполнение. Что же это было? Он восхотел Собственного Сына, хотя и имел Его сообразным Себе и обладающим с Ним равенством во всем, низвести до такого унижения, что Он (Сын) стал человеком ради нас и не устыдился смерти за жизнь всех. Вот что совершил Сын, любя Родителя, о Котором говорит (Сын), что Ему (Сыну) заповедано (Отцом), чтобы Он Своею силою посредством страдания плоти умертвил смерть, разрушил власть тления, оживотворил истлевших и опять возобновил для них изначальную славу. Поэтому и говорит, что коротко время слов Его, но уже наступает страдание и разгорелось дерзкое злоумышление иудеев на Него. Пострадаю, говорит, добровольно, так как пришел для этого.

Впрочем, грядет мирский князь и во Мне не имеет ничего. То есть не окажусь согрешившим, но и у иудеев не будет основательного предлога для неистовства против Меня. Ничего своего собственного диавол не имеет во Мне. Ведь собственность как бы его есть зло, и происхождение греха имеет в нем (диаволе) начало. А что слово Спасителя истинно, это каждый может видеть особенно из самой последовательности мыслей. В самом деле, разве мог согрешить Тот, Кто не ведал греха, Бог истинный и по природе, всецело недоступный перемене к чему-либо несправедливому? Нисколько не менее сего мы можем увидеть это и чрез самые писания святых Евангелистов. Так премудрейший Иоанн ввел Пилата говорящим: «Я никакой вины не обретаю в Нем» (Ин. 18, 38), и опять, после возложения венца из терний, возглашающим слова: «Вот вывожу Его вам вон, дабы узнали вы, что никакой вины не обретаю в Нем» (19, 4). А Матфей говорит, что он (Пилат) дошел до такого отвращения ко злу, что он даже руки умыл пред иудеями и сказал: «Неповинен я в крови Праведника Сего» (Мф. 27, 24). И представив Его нам приведенным к самим архиереям, говорит так: «Архиереи же и синедрион целый искали лжесвидетельства на Христа, чтобы Его умертвить, и не нашли, хотя много приходило лжесвидетелей» (Мф. 26, 59–60). Но хотя обвинения против Него искались и посредством людей, однако диавол пользовался ими, как орудиями и слугами присущей ему злости, — и это он сам, а не другой кто старался найти в Нем какое-либо прегрешение. Итак, истинно, что диавол не имел в Нем ничего своего, которого (диавола) и князем мира назвал в настоящем случае не потому, чтобы он был истинно владыкою, но как подобного какому-либо из свирепых варваров, посредством насилия завладевшего тем, что отнюдь не принадлежит ему. Ведь он подчинил себе человека посредством греха и, как бы некое беспризорное стадо отдалив от Бога, завладевает чужим. Вот почему и справедливо лишается таким образом добытой власти, ибо воцарился над нами Христос, почему и говорит: «Ныне князь мира сего изгнан будет вон, и Я, когда вознесусь от земли, всех привлеку к Себе» (Ин. 12, 31–32).

Встаньте, идем отсюду   (14, 31)

Обычай и общепринятый смысл этого изречения дает понять, что так как уже почти наступившее время иудейского безумия едва не показывало уже воздвигнутый Честный Крест Спасителя, то Он вместе со Своими святыми учениками спешит уйти в те места, где отряд слуг (архиерейских) нашел и взял Его. И такое значение этих слов, конечно, естественно.

Но кроме того, кажется, желает указать и на другой смысл, то есть духовный и сокровенный. Желая именно указать на переселение из одного места в другое и переход от худшего к лучшему, предстоящий чрез Него и с Ним всем нам, возглашает: Встаньте, пойдем отсюда. Согласно этому в действительности мы должны разуметь переход от смерти к жизни, от тления к нетлению, из одного места в другое, чрез Него и с Ним, как я только что сказал. Итак, прекрасно говорит это: Встаньте, пойдем отсюда.

Или и другим образом можно понимать это изречение относительно нас самих. Ведь мы должны уже переходить от привычки помышлять о мирском к решимости желать совершать угодное Богу и еще, кроме того, — из рабства возвышаться в достоинство усыновления, от земли в вышний Град, от греха к праведности, очевидно чрез веру во Христе, от нечистоты человеческой в святость чрез Духа, от бесчестия в славу, от невежества к разумению и от трусливости и бессилия к смелости в добре.

Итак, представляя здешний мир как бы местом для прегрешений наших на земле, говорит: Встаньте, пойдем отсюда. И хотя, насколько дело касается до образа речи, Он является и Себя Самого соединившим с нами, но это нисколько не должно затруднять нас, так как Он обычно делает это. Так и в другом случае Он окажется говорящим к своим ученикам: «Нам должно делать дела Пославшего нас, пока день есть, — грядет ночь, когда никто не может делать» (Ин. 9, 4). Слышишь, как присоединяет Себя к нам в совершении подобающего, хотя и не обязан вместе с нами совершать наши дела. Но и у нас самих найдем нисколько не менее общеупотребительным такой образ речи. Так и божественный Павел дерзновенно укоряет Коринфян и пишет следующее: «Сие же, братия мои, я применил к себе и Аполлосу, чтобы на нас вы научились не мудрствовать сверх того, что написано» (1 Кор. 4, 6). А что Он не подлежит нашим немощам, но что мы имеем в Нем путеводителя во всех благах и в обращении от исконных страстей к лучшему, не ходатая, не Ангела, но Самого Господа всяческих (Ис. 63, 9), в этом не может быть никакого сомнения, ибо мы искуплены не чрез самих себя и не чрез кого другого из тварных существ, а чрез Самого Спасителя нашего Христа. Итак, когда, как Вы вместе с нами удаляясь от зла в мире, говорит: Встаньте, идем отсюда, то высказывает это не как вместе с нами повинный и подлежащий человеческим страстям, но как начальник и предстоятель и наставник входа в нетление и жизнь в святости и боголюбии.

 

Глава II

О том, что Сын единосущен Богу и Отцу, а не инороден или разнороден, по превратному учению некоторых

Аз есмь лоза истинная, и Отец Мой делатель есть   (15, 1)

Желая показать, что надлежит стараться о приобретении любви к Нему, а также и то, сколь великую пользу приобретем мы от единения с Ним, называет Себя виноградною лозою, как бы в виде притчи, и ветвями — соединенных с Ним и как бы срощенных, ставших уже общниками Его природы, чрез причастие Святаго Духа (2 Пет. 1,4), ибо соединяет нас со Христом Спасителем Святой Дух Его. Ведь соединение с Виноградною Лозою приходящих к Ней бывает добровольным, а отношение Ее к нам является восприемлющим (с любовию), ибо по доброму произволению мы пришли (ко Христу) чрез веру и соделались родом Его (Деян. 17, 29), получив от Него достоинство всыновления. Так и по слову святого Павла «соединяющийся с Господом один дух есть» (1 Кор. 6, 17). Как в других местах гласом пророка Он назван основанием и опорою (ср. Ис. 28, 16) — ибо на Нем мы созидаемся, называясь камнями живыми и духовными, «в священство святое» (1 Пет. 2, 5), «в жилище Бога в Духе» (Еф. 2, 22), другим же каким-либо образом мы не в состоянии созидаться к этому, если бы основанием для нас не был Христос (1 Кор. 3, 11); так и здесь, в подобном же смысле, называет Себя виноградною лозою вырастающих из нее ветвей, как мать и кормилица их, ибо из Него и в Нем мы возрождены Духом к плодоносной жизни, не старой и ветхой, но новой, состоящей в вере и любви к Нему. И мы должны стараться быть как бы сросшимися с Ним и неотступно держащимися преданной нам святой заповеди, — стараться сохранять достоинство благородства, то есть не допускать того, чтобы чем бы то ни было оскорблять вселившегося в нас Святаго Духа, чрез Которого обитающим в нас мыслится Бог. Каким образом мы пребываем во Христе и Он в нас, это покажет нам сам премудрый Иоанн в словах: «В сем (чрез сие) узнаем, что мы в Нем и Он в нас, — от Духа (чрез Христа), Которого дал нам» (1 Ин. 3, 24), и еще: «В сем (чрез сие) узнаем, что в Нем мы: говорящий, что в Нем пребывает, обязан, как Он ходил, и сам ходить» (1 Ин. 2, 5–6). И представляя это яснее для слушателей, говорит опять так: «Соблюдающий заповеди Его в Нем пребывает и Он в нем» (1 Ин. 3, 24). Действительно, если соблюдение заповедей служит осуществлением любви к Нему и мы чрез любовь соединяемся с Ним, то разве не проявляется в этом истинность слов Его? Ведь как ствол винограда сообщает и распределяет для ветвей пользование его собственным и ему присущим природным качеством, так и Единородное Божие Слово, давая Духа, как бы сродство природы как Бога и Отца, так и Своей собственной сообщает святым, как соединившимся с Ним чрез веру и всякого рода святость. А питает Он (Дух) к благочестию и производит в них ведение всякой добродетели и святости.

Земледельцем же называет Отца — по какой и это причине? Конечно, не остается праздным и бездеятельным в отношении к нам Отец, когда питает и содержит нас к благобытию Сын во Святом Духе, но делом всей Святой и Единосущной Троицы служит устроение нас (в добре) и чрез всю Божественную природу проходит желание и сила во всех делах Ее. Поэтому и в одном лице Она всецело вся славится нами. Спасителем называем Бога, не отдельно Отцу, отдельно Самому Сыну или Святому Духу принося благодарение за то, что помилованы, но действительно делом единого Божества называя свое спасение. И хотя может казаться, что каждому лицу отдельно усвояется что-либо из бывшего с нами или совершаемого с тварью, тем не менее мы веруем, что все от Отца чрез Сына в Духе. Поэтому со всею справедливостью ты должен представлять дело так, что питает нас к благочестию Отец чрез Сына в Духе. А возделывает опять, как землю, то есть надзирает и наблюдает и удостаивает промыслительной заботы чрез Сына в Духе. Так рассуждать, по нашему мнению, гораздо справедливее, чем как-либо иначе. Ведь если каждому будем отдельно усвоять что-либо бывающее с нами, что не будем считать принадлежностью Другого, то разве не будет вне сомнения, что как скоро виноградною лозою теперь назван Сын, а земледельцем Отец, то мы питаемся особо и содержимся в благобытии одним Сыном только, а от Отца имеем одно только надзирание? Ибо виноградной лозе свойственно питать свои ветви, а земледельцу — наблюдать. Но если мы правильно мыслим, то должны, конечно, признавать, что ни то (питание) без Отца, ни другое (наблюдение) без Сына или Святаго Духа отнюдь не может совершаться, ибо все от Отца чрез Сына в Духе, как мы сказали.

Весьма предусмотрительно и теперь Спаситель назвал Отца земледельцем. А какая этому была причина, совсем не трудно сказать. Дабы кто не подумал, что забота о нас принадлежит одному только Единородному, ввел Бога и Отца как бы соделателем, Себя назвав виноградною лозою, сообщающею своим ветвям жизнь и способность плодоносить, а земледельцем — Своего Родителя. И чрез это опять научает, что другая как бы некая действенность Божественной сущности разумеется в деле наблюдения над нами. Действительно, надлежало ведь научить нас тому, что Бог не только соделал нас общниками Своей природы, разумеемый во Святой и Единосущной Троице, но и весьма тщательно совершает над нами наблюдение, представленное в настоящем случае весьма уместно и прекрасно под образом земледелия. Так как ранее названы «виноградная лоза» и «ветви» из нее, то разве этим не дается надлежащее указание на «возделывающего землю», вводящее Надзирателя над всем и Промыслителя, то есть Бога? Если же мы уверовали, что природно и истинно Сын есть в Своем Отце и Сам в Своей природе имеет Своего Родителя, то и все чрез Обоих в Духе как от одного Божества должно совершаться, и ни Отец не должен стоять вне питания нас (быть представляем не питающим нас), ни Сын не должен мыслиться чуждым возделывания по отношению к нам. Это и естественно. Где оказывается полнейшее и совершеннейшее тожество природы, там — и нераздельность действенности, хотя эта действенность и может представляться кому-либо различно и многообразно. А если одна сущность, то есть если истинное и по природе Божество, мыслится в трех ипостасях, разумею в Отце и Сыне и Святом Духе, то разве не совершенно несомненная очевидность, что, когда какое-либо действие называется действием Одного, оно есть дело всего и единого Божества, именно по отношению к природной силе (его совершающей)?

Так и Господь наш Иисус Христос, представляя Отца соделателем Ему во всем, обратился однажды к нечестивым иудеям с такими словами: «Многие добрые дела показал Я вам от Отца Моего, за какое же из них дело побиваете камнями Меня?» (Ин. 10, 32). И опять, о деятельности в субботу говорит: «Отец Мой доселе делает, и Я делаю» (Ин. 5, 17). Никто, полагаю, не подумает, будто Он говорит, что Отец отдельно совершает что-либо по отношению к твари и отдельно Сын. Но так как Отец все чрез Сына и не иначе совершал что-нибудь когда бы то ни было, ибо Он есть премудрость и сила Его, то поэтому и назвал опять Отца совершителем дел Своих, сказав: «От Себя не творю ничего, но Отец, во Мне пребывая, творит дела Сам» (Ин. 8, 28; 14, 10). Поэтому и нам, думаю, надлежит понимать (толкуемые слова) не иначе как таким образом, что Христос представляется в качестве виноградной лозы, а мы соединены с Ним наподобие ветвей, как бы питаясь благодатию и пия чрез Духа силу к плодоношению духовному.

Но так как нас, избравших правый путь, опять оглушает горькое слово противников и пытается убедить в том, что не подобает мыслить, то мы ясно представим слушателям в кратких словах то, что один из них изложил в длинных строках.

Сильно, говорит, Единородный изобличил и смешными представил тех, которые думают, что Он единосущен Богу и Отцу, ибо вот ясно называет Себя виноградною лозою, а Отца земледельцем. Как виноградная лоза и земледелец, говорит, не одно и то же по сущности, ибо та есть дерево, а этот — человек и они инородны и совершенно разноприродны, так и Сын не единосущен Отцу, но различается во многом, и свойство сущности разделяет их, как скоро Один есть виноградная лоза, а Другой — земледелец. Что некоторые неосновательно будут пытаться переносить это на дело Домостроения с плотию (относить эти слова к воплощению Слова), это несомненно. Ведь не плоть Свою называет виноградною лозою, а, напротив, Божество. В самом деле, для кого, говорит, может быть не ясным, что наше тело не соединено с плотью Спасителя, как ветви виноградной лозы, ни также плод святых не плотян, а духовен? Поэтому, оставив теперь в стороне плоть, мы должны значение этого изречения относить к Cамому Божеству Сына и Божество Его называть виноградною лозою, с которым мы соединены чрез веру.

С такою болтовнею выступил он (еретик), разнообразно, по своему полному произволу, отстраняя правильность Божественных догматов и с великим лукавством извращая сообразно предположенной им себе цели. Мы же, везде держась истины, будем рассуждать не так, и далеко не так, — руководясь разумением святых отцов наших, последуем догматам истины. Как надлежит разуметь значение толкуемых слов, исследуем это не без знания дела, сколько это нам доступно. Должно рассмотреть опять, каким образом надо нам вооружаться и сражаться против их рассуждений. Правда, если и обойти молчанием (эти рассуждения), то никакого вреда не произойдет отсюда для умов простецов, и мы можем, справедливо пренебрегши заниматься пустыми рассуждениями, перейти к рассмотрению следующих далее слов. Но так как такое учение, принятое кем-либо, может принести немалый вред, то разве не следует нам, движимым боголюбовию ревностию, вступать в сражение посредством рассуждений и слов? И тогда будет совершенно ясным лукавство противников.

И прежде всего скажем, что весьма глупо и неуместно понимать как указание на природу или на сущность то, что взято в качестве примера и приведено для сравнения предмета. Ведь желающим правильно понимать каждое слово (священного текста) надо, как полагаю я, обращать внимание на цель изречения и с великою тщательностью рассматривать, что имеет в виду изрекающий слово, когда ведет беседу. И вот из самого предлежащего нам (и толкуемого) изречения замечай опять, не покажутся ли тебе наши слова вполне справедливыми. У Спасителя Христа не было в виду научить учеников тому, что Он есть по природе другой и Отец отличен от Него по природе, и не поэтому Он считал нужным называть Родителя Земледельцем, а Себя Самого виноградною лозою. Ведь если бы эта цель была у Него, то почему не остановил речь на этом, не прибавив ничего другого? Без всякой темноты Он сделал бы указание на Свою цель, по нашему мнению, если бы назвал только Себя и Отца. Теперь же, впереди представив Себя виноградною лозою, а нас называя соединенными с Ним наподобие ветвей, потом усвоив Отцу занятие земледелием,  ясно и очевидно, думаю, дает видеть всем, что отнюдь не указывает на что-либо подобное вами предполагаемому, но посредством как бы вещественных и предлежащих телесному взору примеров хочет убедить слушателей в том, что сила всякого духовного плодоношения у нас — от Него, как, без сомнения, и качество растущих на стволе ветвей — от него (ствола). Ведь все, что имеем доброго, является в нас данным (от Бога). В Боге же отнюдь нет, ибо Он Сам в Себе есть первоначало Своих преимуществ, славы и власти, Ему только одному подобающей. Поэтому Христос есть как бы виноградная лоза, а мы ветви. Если же Отца назвал земледельцем, то не говори, что (назвал так) как имеющего другую сущность. Не это хочет выразить, как мы сказали, но желает указать на то, что Божественная Природа стала корнем и началом духовного плодоношения и жизни в нас, кроме сказанных благ, как бы в качестве некоего земледельца даруя и принося призванным чрез веру в общение с Нею проявление любви. Таким образом, несходство примеров не должно иметь никакого значения в отношении к сущности, ибо не было в намерении у Спасителя Христа говорить теперь что-либо об этом, но образ учения (здесь) имеет другую цель.

Но так как глупец, по присущему ему неразумию, хочет утверждать неправду и говорит, что никакое основание не воспрепятствует, как бы отвлекши это изречение от прямой цели, направить его к вочеловечению Христа, — ведь мы не соединены с Ним по телу, и Апостолы отнюдь не пребывали в теле Христовом, как ветви, не соединялись с Ним таким именно образом, но (соединялись с Христом) своим настроением и чистосердечною верою; то нам надо вкратце сказать нечто и против этого, всюду показывая его неразумие и отступление от прямого пути Священных Писаний.

Что мы духовно соединяемся со Христом как своим душевным расположением сообразно совершенной любви, так и правою и непревратною верою, равно и добролюбивым и чистым умом, этого отнюдь не может отрицать смысл наших догматов. Признаем даже, что это они говорят вполне справедливо. Но осмеливаться утверждать, что у нас нет совсем никакого общения с Ним по плоти, это, как покажем, всецело противоречит Богодухновенным Писаниям. В самом деле, разве не бесспорно или разве может кто из здравомыслящих хоть сколько-нибудь усомниться в том, что Христос есть виноградная лоза в этом отношении, а мы, представляя образ ветвей, получаем из Него и от Него жизнь в себя, — когда Павел говорит, что все «мы одно тело во Христе, потому что один хлеб многие мы, ибо все от одного хлеба причащаемся» (Рим. 12, 5; 1 Кор. 10, 17). Пусть же нам укажет кто-либо причину и при этом разъяснит значение таинственной Евхаристии (εὐλογίας). Ведь она бывает у нас для чего? Не для того ли, чтобы и телесно вселять в нас Христа причастием и общением святой Его Плоти? Полагаю, что это правильно говорю. Так и Павел пишет, что стали «язычники сотелесниками и сопричастниками и сонаследниками» Христа (Еф. 3, 6). Итак, сотелесниками каким образом явились они? Именно таким, что, удостоившись причастия таинственной Евхаристии (εὐλογίας), стали одним с Ним телом, как, без сомнения, и каждый из святых Апостолов. Иначе по какой причине он назвал как свои собственные члены так и даже члены всех членами Христа? Ведь он пишет так: «Не знаете ли, что члены ваши члены Христа есть? Итак, взяв члены Христа, соделаю ли (их) членами блудницы? Да не будет» (1 Кор. 6, 15). Но и Сам Спаситель говорит: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь во Мне пребывает, и Я в нем» (Ин. 6, 56). Здесь надо особенно обратить внимание на то, что не по одному только настроению, состоящему в душевном расположении, будет пребывать в нас Христос, как говорит Он, но и по причастию, конечно природному. Как если кто, соединив один воск с другим и расплавив на огне, делает из обоих нечто единое, так чрез приобщение Тела Христова и Честной Крови Он Сам в нас и мы со своей стороны в Нем соединяемся. Ведь иначе было невозможно, чтобы подвергшееся тлению стало способным к оживотворению, если бы оно не сочеталось телесно с телом Того, Кто есть Жизнь по природе, то есть Единородного. И если не убеждаешься моими словами, дай веру Самому восклицающему Христу: «Истинно, истинно говорю вам: если не ядите Плоти Сына Человеческого и не пиете Его Крови, не имеете жизни в себе: ядущий Мою Плоть и пьющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6, 53–54). Слышишь, как уже ясно говорит Он наконец, что, если не едим плоти Его и если не пьем крови Его, не имеем в себе, то есть в своей плоти, жизни вечной. Под вечной жизнью совершенно справедливо надо разуметь плоть Жизни, то есть (плоть) Единородного. Она воскресит нас в последний день. Как и каким образом, об этом выслушай, а я не замедлю сказать.

Так как она стала Плотью Жизни, то есть от Бога и Отца воссиявшего Слова, то перешла к силе жизни (получила силу жизни), и невозможно для жизни терпеть поражение от смерти. Поэтому, как скоро в нас явилась жизнь, она уже не может терпеть узы смерти, но должна, конечно, побеждать тление, так как не может подвергаться ее власти. Ведь «тление не наследует нетления», по слову Павла (1 Кор. 15, 50). В самом деле, если Христос с особенною выразительностью говорит, что «Я воскрешу его», то не одной только Своей плоти усвояет силу воскрешать умерших, но, будучи единым с Своею плотью, сущий в ней Бог Слово, говорит: «Я», и вполне справедливо. Ибо Христос не делится на двоицу сынов, также и тело Его никто не может представить чуждым Единородному, как, без сомнения, и наше тело, думаю, никто не назовет чуждым нашей душе.

Таким образом, и из этих рассуждений для нас становится ясным, что Христос есть виноградная лоза, а мы — ветви, так как имеем общение с Ним не только духовное, но и телесное. Поэтому зачем напрасно болтаешь на нас, указывая на то, что так как мы не в телесном находимся с Ним общении, но чрез веру и настроение, по закону любви, то не плоть, говоришь, Свою назвал виноградною лозою, а, напротив — Божество? Но зачем же, можно спросить, оставив ближайший и более соответствующий смыслу изречения образ, ты устремляешься к гораздо более отдаленному? Разве не естественнее представлять Иисуса виноградною лозою именно по общению плоти, а себя самих ветвями по причине единства природы? Ведь единоприродны виноградной лозе ее ветви. Утверждаем это не с намерением уничтожать наше единение со Христом посредством как правой веры, так и чистосердечной любви, но желая, напротив, показать, что и духовно и телесно виноградная лоза есть Христос, а мы — ветви.

Как ни просто и ясно слово истины, противник злоехидно отказывается признать, чтобы Христос был виноградною лозою телесно, как дарующий жизнь Своим ветвям, то есть нам, как чувственная и земная виноградная лоза — растущим на ней ветвям, но насильственно применяет смысл этого изречения к одному только Божеству Его. Он опять нашел возможность клеветать на него (Божество Сына), невежественно рассуждая так: «Если виноградная лоза есть Сын, а земледелец — Отец, Сын же опять иноприроден (с Отцом), как с виноградною лозою (земледелец), то не единосущен будет Отцу Сын».

Но хотя он и думает, что выставляет против церковных догматов какое-то глубокое, сильное и неопровержимое соображение, однако ж и здесь окажется нисколько не меньшим пустословом. И во-первых, не считая Сына Единородным по природе и полагая Его вне сущности Родившего, каким образом может уже называть Отца отцом и Сына сыном? Ведь если Он не рожден, то есть не произошел из сущности Отца, как говорит он, подобно как и от людей происходят их порождения, то как Он будет истинным Сыном? А потом, как отстранит он (еретик) слова блаженного Иоанна: «Отрицающий Сына и Отца отринет, признающий Сына признает и Отца» (1 Ин. 2, 23)? Истинно это слово, ибо то и другое должно вместе уничтожаться и существовать. Не может быть отца, когда нет сына, также нельзя представлять и сына, если не мыслить вместе с ним и родителя. Если поэтому отрицает Сына, ибо считает Его инородным, то отринул и Самого Отца. Что же, любезнейший, скажешь на это? В кого же наконец будет вера? Где слава Святой Троицы? Разрушается уже и исчезает владычествующая над всем Природа, простыми речениями обозначенная нам в Святых Писаниях. Вот до каких нелепостей заставляет нас доходить их безумие и пустословие.

Но, быть может, убоясь громадности богохульства, он утверждает, что хотя (Сын) инороден, однако ж рожден от Бога и Отца. В таком случае и мы со своей стороны снова потребуем ответить нам: какое он признает и допускает рождение? Если как одно из творений, по отношению к любви и воле (Бога), ибо все, как говорится, от Бога, то он нисколько не менее окажется повинным тому же самому богохульству. Если же назовет рождение истинным и в то же время признает Его иноприродным и назовет разнородным и после этого, то, без сомнения, будет нечествовать на Самого Родившего, ибо представит Бога допустившим то, чего не допускает даже и природа тварей. Разве истинно рожденное от чего-либо по природе не является единосущным родившему? И разве это не всем очевидно? Итак, тварь происходит согласно надлежащему закону, ибо не рождает инородное, а Бога только мы найдем допускающим противное (этому закону), как скоро Он родил Сына инородного и не из Своей природы.

Против этого наш противник уже не должен был бы ничего возражать. Но так как он не отказывается от присущего ему неразумия и продолжает считать Сына инородным от Бога и Отца, то и мы не престанем защищать догматы истины и доказывать, что он (еретик) называет Бога и Отца соприродным (ὁμογενῆ) твари. Как это и почему, пусть опять выслушает. Ясно утверждает он, что виноградною лозою названа отнюдь не плоть, но само Божество Единородного. Допустим, будто это так. Итак, спрошу (еретика), и пусть он опять отвечает нам, признает ли Он Сына истинным Богом или нет, а назовет Его не истинным и имеющим это достоинство в одних только звуках. Но если не признает Его Богом по природе, то пусть примет свидетельство Самого Единородного, говорящего о Себе: «Я есмь истина» (Ин. 14, 6). Ведь истина отнюдь не допускает чего-либо неистинного и лжеименного. Пусть, кроме того, выслушает и самого премудрейшего Иоанна, ясно восклицающего: «И мы в истинном Боге Иисусе Христе, Сей есть истинный Бог и жизнь вечная» (1 Ин. 5, 20). Но если, устыдясь сего и прекратив упорство, признает Сына истинным Богом, то для опровержения его слов мы не станем обращаться куда-либо, а воспользуемся его же собственными словами. Неужели как земледелец оказывается инородным с виноградом, ибо то — человек, а это — дерево, так и виноградная лоза правильно и истинно не должна мыслиться единородною со своими ветвями? Полагаю, никто не захочет дойти до такого безумия, чтобы осмелиться отрицать столь очевидное. Поэтому Он, будучи Бог истинный, есть единосущен Богу истинному по природе, то есть Отцу, и в то же время если Он — виноградная лоза, а мы — ветви, очевидно, поэтому единоприродные с виноградной лозой, то как не окажемся и мы богами по природе, как бы оставив свою (тварную) природу? Но думать так есть верх всякого нечестия и зла, ибо мы сотворены, а Сын есть Бог по природе. Поэтому как же это может быть? Каким образом будет истинным это изречение о Нем, если ветви единоприродны с лозою? Необходимо или нам самим возвыситься до природы истинного Божества, или Ее (Божественную природу) низвести до нас, ибо единоприродны ветви с виноградною лозою. И как скоро является Сын говорящим: «Я и Отец одно есмы» (Ин. 10, 30), то и мы с Ним восходим до подобия во всем с Отцом, или и Сам Отец вместе с Сыном, единоприродным с нами, низводится до нашего подобия. Видите, сколько богохульства возникает у нас отсюда. Поэтому последуем лучше истинным рассуждениям и признаем, что в виде сравнения и примера Сын сказал: Я виноградная лоза, вы ветви, Отец Мой земледелец.

Всяку розгу, о Мне не приносящую плода, измет ю: и всяку, приносящую плод, отребит ю, да плод болий принесет   (15, 2)

Наша связь со Христом благоприобретена нами, имеет значение добровольного общения с Ним и совершается любовью и верою. Вера вселяется в наши души, доставляя чистый свет Богознания. А любовь требует соблюдения определенной Им для нас заповеди. Так, в одном месте, представляя любящего, Он Сам сказал: «Любящий Меня заповеди Мои соблюдет» (Ин. 14, 23). Подобает поэтому знать, что мы, соединяясь с Ним в одном только словесном исповедании, не скрепляя связь этого общения подвигами любви, хотя и будем «ветвями», но мертвыми и бесплодными — ибо без дел вера мертва, по слову святого (Иак. 2, 20; ср. ст. 26). Если поэтому кто окажется и будет такого именно рода «ветвью», так сказать — бесплодно свешивающеюся со ствола виноградного, тот пусть знает, что он непременно подвергнется ножу земледельца, ибо Он, без сомнения, срежет ее и как негодную сушь отдаст в пищу огню. Таков суд над бесплодными, как и о смоковнице, взятой в виде притчи, владыка поля говорит земледельцу: «Сруби ее, для чего и землю занимает?» (Лк. 13, 7).

Так и здесь, полагаю, Бог и Отец всего срезает бесплодную и засохшую массу ветвей, без всякой пользы висящую на духовной виноградной лозе.

Думаю я, что Попечитель наших душ, то есть Бог, посредством этой притчи желает показать, какого рода и сколь большой вред потерпит душа, отсеченная от общения с Ним. Ведь в ничто обратится и бесполезною будет она во всяком доброделании — притом, без сомнения, будет предана наказанию и станет пищею всепожирающего огня. Так опять и чрез пророка Иезекииля, желая возможно яснее выразить то же самое, говорил: «Сын человеческий! Чем будет дерево винограда из всех дерев, находящихся между деревами леса? Разве возьмут от него бревно для производства (плотничной) работы? Или для того, чтобы вешать на нем всякую утварь? Огонь совершает ежегодное очищение его, и он истребляется до конца, разве годен будет на изделие?» (Иез. 15, 2–4). Разумей отсюда, что раз отсеченное и окончательно отторгнутое оказывается совершенно негодным и не могущим употребляться ни на что нужное, годным разве только для одного огня. Не ясно ли поэтому, что хотя бы мы и сделались ветвью, отторгшись от многобожного заблуждения и исповедав веру во Христа, но если окажемся лишенными общения с Ним посредством дел, то, без всякого сомнения, разве не подвергнемся участи негодных ветвей? И что же тогда? Совсем отсекаемся, ибо будем преданы огню, лишившись и той животворной влаги, какую некогда мы получили от виноградной лозы. Ведь то, что сказал Христос о зарывшем свой талант, это каждый может видеть исполняющимся и над подвергшимися полному отсечению. Как у того отнимается и талант, так, полагаю, и от ветви (отнимается) Дух в виде как бы некоей влаги или качества.

А отъемлется по какой причине? Чтобы вместе с имеющими низойти в огонь не казался осужденным от Судии и Владычный Дух. Если земные владыки ничего не присуждают поспешно тем, кто раз удостоены почестей и отличены царским благоволением, но если бы кто и оказался уличенным в том, за что он должен потерпеть справедливое наказание, тот подвергся бы этому (наказанию) не прежде лишения (заслуженных им) отличий, — то разве не необходимо, чтобы душа, Вышним Судом присужденная к наказанию, прежде чем подвергнуться злу, наперед как бы лишилась благодати Духа? Вот этому-то и подвергнется бесплодная ветвь, говорит Он, прекрасно и сильно подкрепляя наши души в стремлении иметь любовь к Нему, очевидно посредством совершения добродетели и непорочной веры.

Также и плодоносная ветвь, говорит, отнюдь не останется лишенною попечений земледельца, но будет очищаться для того, чтобы иметь силу к большему плодоношению. Ведь тем, кто избрали себе наилучшую и возможно совершенную жизнь и решились совершать добро и ходить во всяком боголюбивом жительстве, содействует Сам Бог, пользуясь силою Духа, как бы некиим ножом, и обрезая в них с одной стороны удовольствия, которые всегда вызывают плотолюбие и телесные страсти, а с другой — те пороки, которые обычно являются в человеческих душах, загрязняя ум различного вида злом. Это, по нашему мнению, и есть то нерукотворное и разумеемое в духе обрезание, о котором Павел говорит в одном месте: «Ибо не в наружности — иудей и не в наружности в плоти — обрезание, но в сокровенности — иудей и обрезание сердца в духе, (а) не в букве, кого похвала не от людей, но от Бога» (Рим. 2, 28–29), или опять в другом месте: «В Нем и вы, уверовав, обрезаны были обрезанием нерукотворным» (Кол. 2, 11).

И мы, по тщательном рассмотрении дела, вполне должны согласиться с теми, которые говорят на это, что если должно быть некое очищение ветвям духовного винограда, а оно не может произойти, как полагаю, без труда, ибо должно подвергнуться тому же, чему и как обычно подвергается дерево, то, следовательно, соответственным образом подобает нам мыслить и о святых. Ведь любящий добродетель Бог наш наставляет нас посредством труда и скорби. Так и пророк Исаия говорит нам: «Потому что отмоет Господь нечисть сынов и дочерей Сионских, и кровь очистит от среды их в духе суда и духом зноя» (Ис. 4, 4). Кроме того, и сам божественный Павел: «Если наказание терпите, то, как к сынам, к вам относится Бог, ибо какой есть сын, которого не наказывает отец?» (Евр. 12, 7). Да и сам, превосходящий всякое удивление, хор святых не отказывается от свойственного святым наказания, напротив, весьма охотно допускает, говоря: «Накажи нас, Господи, впрочем в суде, а не в гневе, дабы малыми нас не соделал ты» (Иер. 10, 24). Во гневе будет всецелое отсечение бесплодных ветвей, ибо посылает в наказание. В суде — напротив: то есть в рассмотрении и в умеренной степени бывает очищение плодоносных (ветвей), соединенное с весьма небольшим трудом для возбуждения к плодоношению и к происходящей вследствие этого плодородности. Поэтому некоторые, принимая это, восклицают: «Господи, в скорби малой наказание Твое нам» (Ис. 26, 16). Весьма ведь ничтожна скорбь очищения, но доставляет нам вышнее научение и делает блаженными. Пусть и блаженный Давид будет принят в свидетели, так восклицающий: «Блажен человек, кого накажет Господь, — и от закона Твоего научишь его, чтобы укротить его от дней злых» (Пс. 93, 12–13). Поистине ужасны и злы дни для тех, которые окончательно отсечены и должны удалиться для наказания посредством огня, — дни неподкупного Суда, — но тогда Бог укрощает (наказание) наставляемым. Таковой отнюдь не подвергнется осуждению и наказанию, как скоро оказался он не бесплодною ветвью. Поэтому с исповеданием веры пусть сочетается и пылкость дел и к словам о Боге да присоединятся и дела. Вот тогда-то мы и будем со Христом и обретем твердую и крепкую силу общения с Ним, избегая опасности отсечения (от Него).

Это (все) сказано нами теперь, поскольку нам казалось нужным придавать толкуемому изречению духовный смысл. Но кажется, что Господь желает указать и на нечто другое, ясно говоря: Всякую ветвь, во Мне не приносящую плода, отторгает ее, и всякую плодоносящую,  очищает ее, дабы плод больший приносила. Ветвью, сечением Отца отторженною от общения с Христом, по моему мнению, обозначает неспособный к плодоношению Иудейский народ, при котором и секира положена, как говорит преблаженный Матфей, присоединяя, что срубаемое дерево будет предано огню (Мф. 3, 10). Ветви же, не подлежащие окончательному отсечению, но остающиеся на виноградной лозе и долженствующие очищаться Божественным попечением, суть как уверовавшие из самих иудеев, так и после них обращающиеся из язычников, для которых хотя и одно очищение, ибо Духом Святым совершается, по Писаниям, но другого рода и отличен образ очищения. У израильтян отсекается хотение продолжать жить и действовать по закону Моисееву, а из сердца идолослужителей изъемлется увлечение древнею прелестью и нечистый сор неразумных нравов, чтобы они могли приносить приятный и истинно любезный Богу плод Божественного и евангельского научения.

А что и в этом смысле изречение также является нам истинным, нет ничего трудного удостовериться в этом из самих Божественных Писаний. Так, божественный Павел в одном из Посланий к уверовавшим из иудеев, когда они, пренебрегая евангельскими догматами, снова возвратились назад, почитая тени закона, пишет: «Вы отделились от Христа, которые законом оправдываетесь, от благодати отторглись» (Гал. 5, 4), и опять: «Говорю вам, что если обрезываетесь, Христос вам ничем не будет полезен» (Гал. 5, 2). Если же желание оправдываться по закону делает их чуждыми Христу, то разве не вполне бесспорно, что отложение жизни по закону должно давать возможность общения со Христом? Поэтому Израиль обрезывается таким именно образом, а служивший некогда твари вместо Творца, напротив, очищается, свергая исконный недуг. И действительно, что говорит им Павел? «Если, враги будучи, мы примирились с Богом чрез смерть Сына Его, тем более, примирившись, мы спасемся жизнью Его» (Рим. 5, 10). Обвиняет и говорит в другом месте: «Ныне же, познав Бога, лучше же — познанные от Бога, зачем опять обращаетесь к немощным и бедным началам мира, которым снова опять рабствовать хотите?» (Гал. 4, 9). Когда, таким образом, желающие рабствовать немощным началам отчуждаются от Христа, соединяются же, напротив, не хотящие рабствовать твари вместо Творца, то разве не должно считаться общепризнанным, что образ очищения для уверовавших из язычников будет состоять в наиполезнейшем отсечении исконной прелести чрез Духа, взамен того многообразно приносящем нам всякого рода блага? Ведь при удалении и устранении зол на место их внедряется красота добродетели, ибо где удаляется постыдное, там восходит и является досточестное. Должно заметить, что хотя обрезание, совершающее в нас дело очищения, и бывает чрез Духа, но податель Духа есть Сын, ибо от полноты Его всемы приняли, по слову Иоанна (Ин. 1, 16), и Он Сам сказал нам: «Приимите Духа Святого» (Ин. 20, 22). Таким образом, очищение в нас, как бы в виде обрезания чрез Духа, совершает Отец чрез Сына. Поэтому пустой оказывается терпкая и нечестивая дерзость наших противников, не убоявшихся сказать, что если виноградною лозою назвал Себя Сын, а земледельцем Бога и Отца, то Он не должен быть одной с Ним природы, ибо никакое основание, говорит он, не позволит считать когда-либо одними по природе земледельца и виноградную лозу. Когда таким образом окажется земледельцем Сын чрез обрезание Духом, то пусть уже признают наконец, что если земледельцы одновидны друг другу, поскольку они суть люди по природе, то очевидно — Сын не чужд единосущности с Отцом и Богом.

Уже вы чисты есте за слово, еже глаголах вам   (15, 3)

Как бы в доказательство ясное и бесспорное искусства Очищающего представляет самих учеников. Уже сами они, говорит, очищены, получив это не от другого кого, но только ради изреченного к ним слова, то есть Божественного и евангельского наставления. А слово это — от Христа. В самом деле, разве кто из здравомыслящих будет уже сомневаться в том, что как бы некий нож и рука Отца есть Тот, чрез Кого все есть, то есть Сын, исполняющий действие земледелия в нас, которое усвояет лицу Отца, уча, что все от Отца, впрочем (не иначе как) чрез силу Сына? Так и слово Спасителя очищает нас, хотя земледелие над нами усвояется Богу и Отцу, ибо Он есть живое и острейшее Его Слово, «проницающее до разделения души и духа, суставов и мозгов, и судит помыслы и намерения сердца» (Евр. 4, 12). Проникая до глубин души каждого и имея как Бог открытым для Себя скрывающееся в каждом намерение, Оно пустые наши предприятия подвергает острому сечению чрез действие Духа — это, по моему мнению, мы должны считать очищением, — а что способно доставлять нам пользу в стремлении к добродетели, это Оно заставляет преумножаться для плодоношения, разумеется в отношении благочестия. Если поэтому земледелие над нами наисовершеннейшим образом производится Отцом чрез Сына, то суетным является — как же иначе? — излишнее и злокозненное старание противников наших доказать, что Сын оказывается разноприродным с Отцом и Богом потому, что Он Сам назван виноградною лозою, а Отец земледельцем. Пусть же рассудит опять и ясно поймет, что Он представляет Своих учеников чистыми не отдельно и особо, то есть без Единородного и при действии в них Бога и Отца, но поскольку они внимали слову Его. Поэтому как животворцем Он является чрез Сына и в Сыне, таким же, думаю, образом и земледельцем или попечителем наших душ Он справедливо должен опять представляться не иначе как чрез Сына. Если же (наши враги) считают нужным держаться раз высказанной неправды, выставляя противоположное нам учение, и если они, ввиду того что Христос назвал Себя виноградною лозою, как бы по необходимости вынуждаются усвоять (Сыну) разную природу (с Отцом), то что же, наконец, препятствует и нам самим взять путь подобного же бесстыдства и одинаковою с их болтовнею принудить их даже к невольному решению удаляться от такого ребяческого и совершенно бессмысленного представления? Ведь если, как они думают, Он лишен природного свойства с Богом и Отцом по той именно причине, что называется виноградною лозою, и является всецело разносущным, так как виноградная лоза и земледелец не имеют тожества природы, — то почему и нам, противопоставляя им точно такое же нелепое и безрассудное рассуждение, не сказать так: одним ли ветвям должен быть полезен уход занимающихся земледелием и одним ли только свешивающимся со стволов кистям должно оказывать пользу искусство (земледельца) или же нуждаться будет в попечении и сама кормилица ветвей, то есть виноградная лоза, с которою срощены и природно соединены и вырастающие из нее ветви? Но это, полагаю, не будет нуждаться в доказательстве. С нами тотчас же согласится и сам противник в том, что если не будет никакой заботы о стволах, то ничего хорошего не будет и для самих ветвей. Когда поэтому Христос называет Себя виноградною лозою, причем, без сомнения, и самый ствол виноградной лозы должен нуждаться в уходе земледельца, иначе ему наверно причинится всякий вред, то мы должны наконец будем рассуждать так, что Сын подобен нам и вместе с нами нуждается в попечении от Отца, чтобы и Он Сам не превратился в другое нечто сравнительно с тем, что Он есть, и не потерял Своего достоинства, то есть присущей Ему неизменности. Ведь к этому приводит в конце концов ребяческое возражение обыкших богоборствовать.

Но да исчезнет этот недуг великого безрассудства и да выступит пред нами речь о святых апостолах. Уже, говорит, вы чисты (есте) ради слова, что Я изрек вам. Это подобно тому, как если бы сказал так: образ духовного очищения в Духе и посредством Духа совершен Отцом ради Моего слова над первыми вами, — вот вы, отбросив слепоту суетных обычаев и мертвости мирской, готовы к плодоношению богоугодному; вот вы освободились от подзаконной, бесполезной и напрасной обрядности иудеев; очистило вас слово Мое: ведь вы уже не живете по-Моисеевски или по образу законной буквы, не в пище и питии, не в учениях об очищениях и не в кровавых жертвах вы будете искать освящения, но в твердой вере надеетесь достигнуть совершенства и посредством всякого доброделания стараетесь благоугождать Богу. Ведь в этих словах указуется на духовное богослужение. Таким образом, те, которые должны быть очищены, будут, говорит, подобны вам. Только что избежав сети диавола и освободившись от силков идолослужения, они будут научены уже не жить по законам его (диавола), но, стряхнув с себя, как бы бесполезную пыль, нечистоту исконных нравов и таким образом уже оказавшись способными к плодоношению дел богоугодной добродетели посредством Божественной благодати, они подобно ветвям будут в общении со Мною и, соединенные любовью со Мною, будут утучнять сердце наитиями Духа и жить, испивая благодать Моей благости, и питаться к благочестию. А израильтяне, когда присоединятся ко Мне верою и сами подобно ветвям будут висеть на Мне, вот тогда-то они, ради Моего слова, приняв очищение в свой ум, уже не будут заниматься изучением буквы и, не предавая сердца, как теперь, образам сени, будут плодоприносить Богу истинное богослужение в духе, «ибо Дух Бог, и поклоняющимся Ему в духе и истине должно поклоняться» (Ин. 4, 24). Таким образом в одно и то же время Он ясно, как бы на примере, и показывает Своим ученикам будущую красоту тех, которые имеют подвергнуться очищению, и вместе с тем весьма сильно ободряет их к усвоению еще более богатой добродетели, показав им, что не напрасно было для них старание и наставление от бывшего им учения, очевидно евангельского, чрез которое они должны были облагодетельствовать всех обитателей вселенной, представляя самих себя в образец верующим во Христа. Ведь написано о святых, что подобает взирать на «исход жительства» их и подражать самой их вере (Евр. 13, 7). И Павел увещает служителей Бога быть подражателями его самого (1 Кор. 11, 1).

Пребудите во Мне, и Аз в вас. Якоже розга не может приносити плод о себе, аще не пребудет на лозе, тако ни вы, аще не во Мне пребудете   (15, 4)

Чрез тщательное рассмотрение приведенного изречения мы опять узнаем, что действительно первым делом необходимой и богоугодной заботы служит то, чтобы быть принятым от Христа чрез чистую и истинную веру. Это и означает быть в числе ветвей, растущих на истинной виноградной лозе, то есть Христе. А плод второй заботы, никоим образом не меньший первой, даже требующий еще большего попечения о себе, по моему мнению, состоит в том, чтобы быть в единении и непрестанном общении с Богом посредством любви, разумеемой в делах, которая является исполнением святой и Божественной заповеди. Ведь это дает нам возможность непрестанно находиться в Боге и быть в общении с Ним, по слову Псалмопевца: «Прилепилась душа моя к Тебе» (Пс. 62, 9). Поэтому для полного блаженства, то есть для освящения, совершаемого освящающим нас Христом, недостаточно нам будет того, чтобы быть принятыми в качестве ветвей. Кроме этого, говорю, нужно и искреннее следование (учению Христа) посредством совершенной и непрестанной любви, ибо в этом-то преимущественно и состоит и сохраняется сила единения или общения, разумеемого в Духе. Когда, таким образом, Христос сказал Своим ученикам: Уже вы чисты ради слова, что Я изрек вам, то, дабы кто из однажды очищенных не подумал, что он может пребывать без падения, хотя бы даже и не употреблял никакого старания для своего благобытия, Он считает полезным присоединить наставление, что надлежит пребывать в Нем. А это что должно значить? Не иное что, по моему мнению, как то, что ясно и прекрасно сказано Павлом: «Так что думающий стоять пусть смотрит (бережется), чтобы не упасть» (1 Кор. 10, 12). Ведь тысячи падений могут предстоять для тех, которые считают себя уже твердо стоящими, но не прилагают большего старания к тому, чтобы крепко держаться в том состоянии, в каком они находятся. Думаю, что нам должно иметь всякое попечение и заботу о себе самих, хотя бы, пожалуй, кто и казался твердо стоящим благодаря уже ранее проявленному преуспеванию в совершении добра. И вот, какого рода и сколь великому вреду подвергается каждый, кто отсекается от общения с Богом чрез уклонение, по нерадению к тому, что не подобает, — необходимо указал на это, присоединив: Как ветвь не может приносить плод сама по себе, ежели не пребывает на виноградной лозе, так и вы, ежели не во Мне пребываете. Ведь если ветвь не получает, как бы от матери, от виноградной лозы сообщаемой ей животворной влаги, то разве она может породить гроздь, или какой и откуда произведет плод? Сходно с этим ты должен разуметь и о нас самих это изречение. Никакой, конечно, плод добродетели никогда не произрастет в нас, если мы отпадем от общения с Христом. А находящимся в единении с Тем, Кто имеет силу насыщать и питать к благочестию, как бы водою животворною, и дарованием и благодатию Духа, уже легко будет принадлежать сила плодоношения. И это зная, Единородный говорил в Евангелиях: «Если кто жаждет, да приходит ко Мне и пьет» (Ин. 7, 37), что и духоносный Евангелист, весьма прекрасно истолковывая нам, засвидетельствовал в словах: «Сие же сказал о Духе, Которого имели принимать верующие в Него» (Ин. 7, 39). И кроме того, сам блаженный Давид молился Богу и Отцу в таких словах: «Потому что у Тебя источник жизни и потоком сладости напоишь их» (Пс. 35, 10 и 9). А под источником жизни Божественной и духовной и потоком сладости кого же другого можно разуметь, кроме Сына, Который питает и орошает животворною и светлою благодатью Духа души нас, как бы в виде ветвей соединенных с Ним посредством любви и веры.

Аз есмь лоза, вы рождие (ветви): пребываяй во Мне и Аз в нем, сей приносит плод мног, яко без Мене не можете творити ничтоже.   Аще кто не пребудет во Мне, извержется вон, яко розга, и исхнет, и собирают я и в огнь вметают и сгорает   (15, 5–6)

Господь наш Иисус Христос ясно говорит, что виноградною лозою Он назвал Себя по той именно и одной причине, чтобы мы ясно уразумели и едва не телесными очами увидали, как бы в некоем вещественном и чувственном и весьма ясном примере, что старающиеся соединяться с Ним и пожелавшие быть в нераздельном общении с Ним будут иметь силу и способность к порождению добродетели и духовному плодоношению, очевидно получая от виноградной лозы, как от матери, силу и способность к этому. Напротив, у отторгшихся и как бы отсеченных от общения с Ним чрез обращение к неподобающей и неугодной Богу жизни не окажется никакой способности к совершению добродетели, ни возможности украшаться плодами от добрых дел, а, напротив, как бы вследствие неизбежной необходимости, они будут обречены на истребление всепожирающим огнем. Ведь бесполезное для благочестия оказывается годным только на то, чтобы терпеть наказание, как, без сомнения, и все засохшее на ветвях может быть полезно только огню.

Бесспорное и истинное доказательство сказанному можешь получить, не исследуя главы древних святых, но направив ум свой к самим святым апостолам. Ведь они, не оказав никакого нерадения любви ко Христу, но пребыв в Нем и ничего не предпочитая благочестию к Нему, соделались всеславными. А плодом своей добродетели они явили вселенную и, представив себя самих примером боголюбезной жизни, как бы некий блестящий образ для обитателей земли, стяжали себе неувядаемый венец славы от Бога (1 Пет. 5, 4). А уловленный в погибель, разумею легкомысленного и продажного Иуду, отсеченный от духовной лозы, то есть Христа, засох некоторым образом, вместе с достоинством ученичества лишившись и животворной силы Духа, ибо бросается вон, по слову Спасителя, то есть отлучен и предан в наказание огню наподобие соломы. Итак, Господь наш Иисус Христос счел благополезным указать слушателям на благополучие для них от старания их быть в единении с Ним, и противопоставить этому вред от отделения (от Христа), предложив двоякий способ спасения: или из стремления, направленного к славе и жизни, или же из желания избежать наказания огнем — мы должны всеми силами своей души стараться иметь общение с Ним.

Земледельцем называет Отца, усвояя Божественной природе призрение над нами, как это и в предшествующем рассуждении подробно раскрыто нами. А Сам Он должен представляться рукою Земледельца, не отличною от Него по единосущию и мыслимою существующею из Него и в Нем, как это можно видеть и в нас самих. А что все чрез Сына как чрез руку Отца, об этом выслушай слова Его Самого о тварях: «Рука Моя сотворила это все» (Ис. 66, 2; Деян. 7, 50), хотя все произошло чрез Сына, по Святым Писаниям (Ин. 1, 3; Кол. 1, 16 др.).

Должно заметить, что и божественный Павел указывает на разумеемое здесь отсечение, хотя и не прямо о винограде, говоря так: «Итак, видишь благость и строгость Божию: к падшим строгость, а к тебе благость, если пребудешь в благости, — иначе и ты отсечен будешь» (Рим. 11, 22).

Аще пребудете во Мне и глаголы Мои в вас пребудут, еже аще хощете, просите, и будет вам   (15, 7)

Корнем вышнего к ним благоволения, говорит, будет их стремление находиться с Ним в нераздельном единении и, как бы некий залог Божественный и духовный, сохранять в душе действительно истинную и в чистом уме утвержденную науку евангельских наставлений и догматов веры. В этом именно будет заключаться для нас все учение Спасителя, если захотим исследовать цель и смысл Евангелий. Ведь возвещение Христа о немедленном сообщении благ просящим разве мы не должны назвать совершенно ясным обещанием?

Но, полагаю, надо исследовать точно и подробно цель и смысл (приведенного) изречения: Если пребываете, говорит, во Мне и глаголы Мои в вас пребывают, (то) что если желаете, попросите, и будет вам. В самом деле, разве нельзя допустить возможности пребывать во Христе и, однако ж, не иметь в себе и Его слов? Конечно да, справедливо скажут отличающиеся рассудительностью. Любознательный пусть припомнит то, что мы, исследуя образ любви ко Христу и тщательно определяя, какова она и как проявляется, говорили о двояком пути, то есть о пути веры, совершенной во всех отношениях, и о пути жизни деятельной, которая совершается чрез чистую любовь. Если верить, что это действительно так, то обладающие не очень крепким и неустойчивым общением или единением (с Ним), исповедуя веру в одних только словах, но не усвояя себе любви, доведенной до совершенства посредством подвигов, конечно, пребывают во Христе, именно по общению (с Ним) верою и благодаря тому, что не уклоняются к другой какой-либо религии, но при этом, однако ж, не окажутся и имеющими в себе слова Христа. Хотим сказать совсем не то, что, предав забвению евангельскую проповедь, они являются совершенно непомнящими слов Спасителя, но то, что никакого внимания они не удостаивают жизнь во Христе, все предоставляя собственным удовольствиям и имея необузданное влечение к помыслам об одном только земном, благодаря этому отторгаясь от духовного и святого винограда и своим любострастием сами отталкивая от себя благодать общения (со Христом). Обо всем этом и Сам Христос сказал: «Не всякий говорящий Мне: "Господи, Господи!" войдет в Царство Небесное, но творящий волю Отца Моего, Сущего на небесах» (Мф. 7, 21). Что одна и сама по себе вера, без сопутствия ей добрых дел, не будет в состоянии доставлять общение с Богом, на это указывает и Христов ученик в словах: «Ты веруешь, что один Бог; но и демоны веруют, и трепещут» (Иак. 2, 19). Ведь в таком случае можно сказать уже тем, которые полагают, что для них достаточно будет одной только и пустой веры для приобретения вышнего общения: неужели и само скопище демонов возвысится до общения с Богом, как скоро оно признает и верует, что Он один есть? Но разве это может быть? Ведь бесполезно знать только, что Бог есть один Творец всего и Создатель. Но, полагаю, вере должно сопутствовать и украшение благоговением к Нему. Вот таковой и пребывает во Христе и окажется имеющим слова Его, по сказанному в книге псалмов как бы к Богу: «В сердце моем скрыл я словеса Твои, да не согрешу пред Тобою» (Пс. 118, 11). Как  если кто скроет огонь в медном сосуде, то сделает его (сосуд), без сомнения, причастным исходящей от (огня) теплоты, так и ум, содержащий в душе и сердце Божественное и небесное слово, чрез устремление ко всякой добродетели, всегда согревается чрез него (слово) к этому, ибо написано: «Раскаленно слово Твое весьма, и раб твой возлюбил его» (Пс. 118, 140).

Итак, говорит, кто поставил себя в такое состояние и поднялся уже на такую достохвальную высоту, что и во Мне пребывает он, и в то же время имеет в себе слова Мои, тот немедленно да приступает и тогда да просит с великим дерзновением о том, что найдет приятным для себя, — и без замедления будет дано ему, ибо буду благоволить ему, говорит. Но неужели, если кто станет просить что-либо худое, тотчас же получит, и Любящий добродетель (Бог) будет раздаятелем и этого (худого)? Прочь от такого безумия, человек! Ничего нет более невозможного, как то, чтобы Бог мог подавать что-либо постыдное. Напротив, необходимо думать так — разве это не будет справедливо и правильно? — что пребывающий во Христе и имеющий в себе слова Его, очевидно как добрый и благонравный, может помышлять об одном только вполне благоугодном Богу. Ведь имеющим в сердце Божественное слово Он позволил просить всего, чего бы они ни пожелали, достодолжного, не не ведая, очевидно, о том, что они стремятся к получению духовных и Божественных благ. Так как в этих словах Спаситель наш Иисус Христос ясно определил, кто и какого образа жизни должен быть молящийся и кого Он удостаивает получать, чего он желает от Бога, то мы должны сообразовать с этим свою жизнь, если хотим получить вышнее благоволение. Если же ты не сознаешь себя таким, какого нам только что показал Христос, то не трудись напрасно. Но если дело это кажется тебе важным, то, присоединив к вере достохвальные добрые дела — ибо это значит пребывать во Христе и иметь в себе слова Его, — приступай смело и без замедления получишь все, чего ни попросишь у Бога.

О сем прославися Отец Мой, да плод мног принесете и будете Мне ученицы   (15, 8)

Прославлен, говорит, Его Отец и Бог, справедливо вызывающий благоговение к Себе за несравненную благость и, как бы венцом некиим, украшенный проявлением до последнего предела доходящей милости, «ибо так возлюбил мир, — по написанному, — что Сына Своего Единородного дал, да всяк верующий в Него не погибнет, но имеет жизнь вечную» (Ин. 3, 16). Итак, плодом милости Бога и Отца является жизнь всех, очевидно совершаемая чрез Христа. Поэтому и Сам (Христос) сказал однажды, обращаясь с словом к Богу и Отцу: «Я Тебя прославил на земле, дело совершив, что Ты дал Мне, да исполню его» (Ин. 17, 4). Порученное от Отца спасение всех нас Единородный совершеннейшим образом исполнил, не в качестве слуги допущенный к этому, но будучи самопремудростью и силою Родителя, без которой и вообще ничего не могло бы быть, ибо «все чрез Него» (Ин. 1, 3), по святому Евангелисту, в особенности касающееся нас. Так и блаженный Давид как бы молится, чтобы Домостроение о нас и дарование жизни всем было вручено Отцом Сыну как Его силе и премудрости, говорит то: «Заповедай, Боже, Силе Твоей, — укрепи, Боже, то, что совершил Ты нам» (Пс. 67, 29), то опять: «Боже, суд Твой Царю дай» (Пс. 71, 1). Делом Одного, соцарствующего Богу и Отцу (Сына), было исправление всей подвергшейся порче земли и восстановление в тот образ, что был вначале. Итак, прославился Отец Мой, отдав Сына Своего в выкуп за жизнь мира и благоволив видеть среди нас Того, Кто превыше всякой твари, конечно не для того, чтобы устроить какое-либо благо для Своей собственной природы — ибо Он всесовершен и ни в чем не нуждается, над всем имея власть, — но для того, чтобы вы больший плод приносили и были Мне учениками. Ведь если бы Он не стал человеком, то и мы, удостоенные сродства с Ним, и сросшиеся с Ним наподобие ветвей, и наделенные от Него способностью к плодоношению чрез причастие Духа, отнюдь не породили бы плода богоугодной жизни, который Он называет многим, ставя ниже плод от подзаконного служения и объявляя его меньшим. «Ибо закон не усовершил (не довел до совершенства) ничего», по слову Павла (Евр. 7, 19). Поэтому Он говорил святым ученикам, даже и ко всем нам, чрез веру и всецелую любовь соединившимся с Ним: «Верно, верно говорю вам: ежели не превзойдет праведность ваша праведности книжников и фарисеев, не войдете в Царство Небесное» (Мф. 5, 20), и еще: «...всякий книжник, наученный Царству Небесному, подобен человеку богатому, который извлекает из сокровищницы новое и ветхое» (Мф. 13, 52), то есть как бы из сокровищницы сердца — Моисеевы сообщения и памятование древних писаний. Напротив, благопослушный и любознательный и наполненный евангельским светом обладает многим и двойным богатством, разумею богатство в Духе, ибо новое извлекает и ветхое — сень закона и служение подзаконное преобразует в образ евангельского жития, ибо что закон открывал посредством прообразов, то Христос явил неприкровенно в истине. Поэтому и говорил: «Не пришел Я разрушить закон, но исполнить», и опять: «Верно, верно говорю вам: йота одна или черта одна не прейдет от закона, пока все будет» (Мф. 5, 17–18). Итак, плод мног есть евангельское служение в духе и истине, когда Единородный стал человеком во славу Бога и Отца. А благодаря этому и учениками Его соделались обитатели земли. Так, древним некогда говорил чрез пророков (Евр. 1, 1) как Бог, но к нам и о нас говорил: «И будут все учениками Бога» (Ин. 6, 45). Нам, уверовавшим в Него, Он передавал Слово от Него (Отца), без всякого другого посредника, а также не было передавателя воли Его нам, как Моисей — израильтянам на горе Синай или после Моисея пророки — своим современникам, но Сам научил нас Христос. И ученики Бога чрез это — все мы. Никогда не соделались бы мы учениками Его и не породили бы плод боголюбия, и притом многий, если бы не прославился чрез милосердие Отец, благоволив, чтобы Логос, происшедший из Его сущности, стал человеком. Так должны мы разуметь, когда слышим слова Божественного Писания, что дал (Отец) Своего Сына, ибо Он соблагоизволил это Пожелавшему пострадать за нас, почему и говорится, что (Отец) дал (Сына), и вполне справедливо.

Якоже возлюби Мя Отец, и Аз возлюбих вас: пребудите в любви Моей.   Аще заповеди Моя соблюдете, пребудете во любви Моей, якоже и Аз заповеди Отца Моего соблюдох и пребываю в Его любви   (15, 9–10)

Острейшим опять взором ума должно рассмотреть заключающиеся в приведенном месте тайны, ибо глубоки эти слова и сообщают нам цельное, так сказать, изъяснение Домостроения с плотью. Утверждает, что Он возлюблен Богом и Отцом и Сам со Своей стороны возлюбил нас так же, то есть таким образом, каким и Сам Он мыслится возлюбленным от Собственного Родителя. Потом что присоединил к этому? Что надлежит нам пребывать в любви Его. Но дает как бы основание некое или необходимейшую причину того, что Он и вполне справедливо возлюблен Отцом, — именно то, что Он соблюл заповеди Его, и нам самим повелевает стремиться к исполнению этого и таким образом пребывать «в любви» Его. Сказанным мы, сколько надо, изъяснили вкратце и общий смысл приведенного места.

Но так как, думаю, (в приведенных словах) есть нечто такое, что может немало смущать ум неопытных простецов, то нахожу нужным еще говорить о том, как и каким образом мы должны понимать смысл приведенных слов.

Итак, Господь наш Иисус Христос представил Себя нам в качестве некоего типа и примера, как ради этого и бывший под законом и не возгнушавшийся принять меру нашей бедности, дабы, домостроительно сообразуясь с нашими нравами, явиться вождем для Своих (последователей), в качестве образца, для восприятия (нами) такого поведения и такой жизни, которые необычны для нас (самих по себе) и совсем недоступны.

Поэтому должно исследовать, где или какую заповедь Отца Он соблюл и каким образом Он, как говорит о Себе, возлюблен Им (Отцом). Но пусть предстанет Павел премудрейший и тайноводит в словах о Нем, что Он был в образе Бога, «но Себя уничижил, образ раба приняв, в подобии человеков быв и видом обретшись как человек, унизил Себя, быв послушен до смерти, смерти же крестной. Поэтому и Бог Его превознес и даровал Ему имя выше всякого имени» (Флп. 2, 7–9). Разве не слышишь, как, хотя и будучи истинным Богом и сообразным родившему Его Отцу, унизил Себя, быв послушен до смерти? Так как Бог восхотел спасти род земной (человеческий), а совершить это не могло ни одно из тварных существ, ибо дело это превышало всю присущую твари силу, то Сам Бог Единородный,  знающий волю Бога и Отца, подъял это Домостроение. Снисшел Он добровольно до такого подчинения, что подвергся даже смерти, и притом самой бесчестной. Ведь повешение на кресте разве может быть почетным, а не, напротив, — разве не выше всякого бесславия? И так как Он подвергся этому, говорит, то Бог превознес Его.

Итак, имеешь (в лице Христа) исполнение, с добровольным послушанием, желаний Отца, которые, как говорит Сын, были у Него (Сына) в качестве заповедей (Отца). Зная, как Логос, намерения Отца и постигая глубины Родившего Его, а вернее — Сам будучи Премудростью и Силою Отца, приводит в осуществление волю (Отца), ставя ее на место заповеди и называя так, сообразуясь с человеческою речью. Усматривай и в этом меру любви, ибо Бог превознес Его, говорит. Уже высокого и прославленного превозносит и прославляет, хотя Он есть Бог по природе и истинный, не будучи одною из тварей, по тожеству сущности с Ним, а потому и мыслимый и действительно сущий превыше всякой духовной высоты, и даже будучи Господом Славы, по учению Святых Писаний (1 Кор. 2, 8).

Да, говорит, Он возвышается и прославляется, но как или когда и каким образом?

Очевидно, когда был в образе раба и в уничиженном виде, то есть подобным нам человеком. Ведь Он и с плотью также восходит к совозвышению и сопрославлению с Отцом. Он именно был возлюблен от Него, и не тогда впервые, когда исполнил добровольное подчинение, но, напротив, разумей то (до воплощения). Как, всегда будучи высоким и прославленным по Своей природе, называется прославляемым и возвышаемым, когда стал человеком, будучи по отношению к человечеству лишен Божественной славы, так и, изначала, всегда и вечно любимый называется любимым и с плотью, ибо для этого и явился подобным нам, то есть назвался и стал человеком, чтобы некогда возненавиденного ради исконного преступления и вторгшегося при этом греха соделать возлюбленным Богу. Поэтому и дверью (Ин. 10, 7 и 9), и началом (Ин. 8, 25), и путем (Ин. 14, 6) всех благ явился для нас Христос, по Его слову. Поэтому, наконец, разве не справедливо говорит о Себе, что Он возлюблен за то, что Им соблюдены заповеди Отца? И разве это таинственное изречение не является для тебя трудным и глубина совершенного ради нас Домостроения не оказывается недоступною твоему уму? Но «ясно  разумевающим и прямо все имеющим знание», по написанному (Притч. 8, 9).

Итак, пребудьте, говорит, в любви Моей, то есть идя путем всякого старания и рвения, трудитесь и домогайтесь удостоиться такой любви от Меня, какую имею и Я у Бога и Отца. Ведь был послушным Я совершителем желаний Отца, почему и пребываю непрестанно любимым. Но как скоро и сами вы будете блюстителями Моих заповедей, то равным же образом пребудете, конечно, в любви Моей. Нерадение ваше в этом, говорит, будет беспричинным, ибо не без награды вы будете нести этот труд. Я явлюсь оказывающим вам такую же любовь, какую Сам имею у Отца, и венчающим блюстителя Моих слов едва не равномерными (с Моими) почестями. Ведь Меня превознес Отец и даровал «имя превыше всякого имени», ибо Я явлен Богом всего. Но не окажусь Я завистливым или позавидовавшим вам в таких благах, ибо вас — людей и потому получивших природу рабскую — Я явил богами и сынами Божиими, осияв посредством благодати превышающими вашу природу достоинствами, принял общниками Моего царства, соделал сообразными «телу славы» Моей (Флп. 3, 21), почтил нетлением и жизнью.

Но это — в надежде и соблюдается для будущего века. Что же для настоящего? Разве Я не явил вас славными и прославленными? Не соделал почтенными у всех боголюбцев? Вот вы получили власть делать прещения нечестивым демонам, дозволил целить «всякую болезнь и всякую немощь» (Мф. 4, 23), возвестил, сказав: «Верно, верно говорю вам: верующий в Меня, дела, что Я творю, и он будет творить, и большие сих творит» (Ин. 14, 12). Исследуя смысл этих слов, мы должны думать, что это Он говорит святым ученикам. Мы же, всегда подчиняя ум догматам истины и появляющиеся умозрения искусством благочестия, сколько возможно, правильно обращая на пользу слушателям, будем избегать безрассудного впадения в соблазн, ибо в книге псалмов написано: «Мир мног любящим закон Твой, и нет им соблазна» (Пс. 118, 165).

Сия глаголах вам, да радость Моя в вас (пре)будет и радость ваша (да) исполнится   (15, 11)

Сделав упоминание нам о винограде, а потом научив, что отторженная ветвь и как бы отсеченная от питающей ее матери будет совершенно негодна и должна быть истреблена огнем, Он тем самым немалый страх внушил ученикам пред этим. Ведь слышание об ужасном, хотя бы оно даже и не предстояло в настоящем, способно немалые вызывать страхи, особенно когда неизвестность будущего способна порождать подозрение в ком-либо, что это может случиться с ними. Так и намеревающийся переплыть это море, так как предстоит возможность испытать бурю и напор свирепого волнения и неукротимых волн, хотя бы еще и не видал наступление их, но в одних только, и притом еще о неизвестном, заботах, без сомнения, испытывает страх как бы уже пред наступающим. Поэтому в Апостолах, трепетавших и, может быть, пришедших в страх от слышания об ужасах и оцепеневших пред испытанием будущих бед, благополезным считает возобновить мужественное настроение и, оставив печальные слова, говорит им о радости в Боге. Не ради того, говорит, ученики Мои, Я веду теперь речь к вам, чтобы вызвать в вас боязливое настроение или устрашить неизвестностью (будущего) и видеть вас наперед уже сокрушаемыми будущим злом и несмелыми к совершению добра, но для того, чтобы было противоположное сему и чтобы вы имели Мою радость или Моя радость в вас пребыла.

Но что это означает и что чрез это желает вразумить нам Христос, это считаю нужным рассмотреть точнее.

Двояко должно понимать это. Или в смысле, не имеющем ничего особенного, можно толковать так, чтобы вы имели радость о Мне или ко Мне. Таковой ведь и сами вы своею силою сможете достигнуть, разумея награду сверхмирных благ, будущее воздаяние за ваши труды и величие славы у Бога. Или же, имея в виду и разумея нечто другое, не замедлим прийти и к более глубокому умозрению, ибо, полагаю, всеми силами надлежит благочестиво доискиваться цели всего умозрения.

Итак, что же означает выражение: Дабы радость Моя была в вас? Не то ли, что Единородный стал подобным нам, то есть человеком, но только без греха, решив претерпеть и пострадать все, к испытанию чего принудило Его проклятое безумие иудеев? Так, мы найдем Его подвергнутым обидам, преследуемым, оскорбляемым горькими поношениями, оплеванным, заушенным, испытавшим удары бичей и наконец, при этом, ради нас и за нас пригвожденным ко кресту. При всех этих столь ужасных муках Он не впал в печаль и не устрашился домостроительно претерпеть бесславные страдания, но был исполнен приличествующего Ему веселия и радости, когда созерцал множество спасаемых и исполняемою волю Бога и Отца. Поэтому бесчестие обращал в радость, страдания считал наслаждением. И хотя на Него были направлены многие и неслыханно дерзкие оскорбления, однако ж мы найдем написанное о Нем, что тогда Иисус «возрадовался духом и сказал: исповедуюсь Тебе, Отче, Господи неба и земли, что скрыл Ты сие от премудрых и разумных и открыл сие младенцам; да, Отец, потому что так (такое) благоволение было пред Тобою» (Лк. 10, 21). Слышишь, что, когда созерцал умудренными некогда бывших младенцами и неразумными, радуется и ликует посредством Духа и как бы возносит за нас радость спасающему Отцу. А также, когда проходил Самарянскую страну и утомился «от путешествия», как написано, «сел при источнике» Иаковлевом (Ин. 4, 6). Когда же женщина-блудница (τὸ γύναιον) указывала Ему надобность почерпнуть (воду) и Он говорил ей подобающую речь и ожидал имевший прийти самарянский народ, тогда Он является пренебрегшим даже необходимую пищу. Что сказал Он к ученикам, советовавшим Ему принять яства? «Моя пища есть, да творю волю Отца Моего и совершу Его дело» (ст. 34). Не ясно ли было и отсюда, что веселием для себя и радостию ставил исполнение отеческих желаний, то есть возведение к спасению впавших в погибель? Это несомненно.

Итак, это, говорит, все Я высказываю вам для того, чтобы радость Моя в вас была, то есть чтобы вы желали радоваться об одном только том, о чем и Я, чтобы вы были мужественны в подвигах и, опоясанные надеждою о спасаемых, если бы что и пришлось пострадать ради этого, не впадали уже в недеятельную беспечность, а еще обильнее тогда радовались, как скоро и чрез вас исполняется воля «всем человекам Хотящего спастись и в познание истины прийти» (1 Тим. 2, 4). Вот об этом-то радовался и Я и весьма приятными считал труды. Итак, когда, говорит, вы решитесь иметь «радость», которую Я счел приличною для Себя, тогда будете иметь ее совершенною и всецелою.

Действительно полнейшею и совершеннейшею мы считаем ту радость, что в Боге и ради Бога и о делах добрых, по причине твердости и неизменности надежды и потому, что она касается таких предметов, которыми свойственно было услаждаться не только нам, но и Самому Иисусу. Несовершенною же радостью называем мирскую потому, что она оказывается непостоянною и относящеюся к тому, к чему не должно, то есть к предметам мирским, которые улетучиваются наподобие призраков и тени. Равно и совершенною ненавистью называем ту, что бывает в нас к чему-либо справедливо и правильно, как, без сомнения, и блаженный Давид о противниках славы Божией говорит: «Совершенною ненавистью я возненавидел их» (Пс. 138, 22), — совершенною же любовью (называем) ту, что избравших ее в Боге и для Бога заставляет всецело отдаваться Богу, а не каким-либо земным и ничего не стоящим предметам.

Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, якоже и Аз возлюбих вы.   Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя   (15, 12–13)

Чрез прибавление этих слов яснее представляет значение уже ранее сказанного, что ученики должны иметь в себе радость Его. Ясно говорит, что это заповедую и это учу делать и помышлять желающих следовать Мне, именно стараться о такой любви друг к другу, какую Я уже показал ранее и исполнил. Итак, какой предел любви Христовой каждый должен представлять себе, это опять Сам показал, сказав, что нет ничего более такой любви, которая повелевает и самую душу отдавать за любимых. Во всех этих изречениях как бы повелевает Своим ученикам, что им надлежит быть столь далекими от страха пред подвигами за спасаемых, чтобы без колебаний и охотно подвергнуться самой даже плотской смерти, ибо сила любви Спасителя нашего доходила и до этого предела. Но говорить это значило ничего другого не делать, как поощрять учеников к чрезмерному и необычайному мужеству, побуждать к наивысшему братолюбию, созидать храброе и боголюбивое настроение души и вызывать непобедимую некую и непреоборимую ревность к горячему стремлению совершать все Ему благоугоднейшее. Таковым показал нам себя Павел в словах: «Мне ведь жить — Христос и умереть — прибыль» (Флп. 1, 21), и опять: «Ибо любовь Христа объемлет нас, судивших так, что Один за всех умер, следовательно все умерли» (2 Кор. 5, 14–15), и, кроме того, еще: «Кто нас отлучит от любви Христовой? Скорбь, или утеснение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» (Рим. 8, 35). Разве не слышишь, как возвещает, что совершенно ничего не может быть способного противостоять или отсекать их от любви ко Христу? И как скоро даже стеречь стада и пасти агнцев Христовых есть также дело любви к Нему, то разве не вполне ясным должно быть то, что, говорит Он, проповедующий спасительное слово неведающим Бога будет выше смерти, сильнее преследований и меча и в полном пренебрежении оставит всякие утеснения? Если же надо выразить кратко смысл изречения Спасителя и высказать вообще, что желает Он, чтобы совершили его ученики, то Он повелевает им неукоснительно и сохраняя свой дух вне всякого страха священнодействовать слово веры в Него и делать Евангелие известным для обитателей всей вселенной. Это же самое и гласом Исаии говорит: «На гору высокую взойди, благовествующий Сион! Возвысь с силою голос свой, благовествующий Иерусалим, будьте крепки, не бойтесь!» (Ис. 40, 9). И мы видим, что это могли совершать и сами святые ученики, прося от Бога в усерднейшей молитве, когда, обвиняя неразумие иудеев, говорили: «И вот ныне, Господи, воззри на угрозы их и дай рабам Твоим с дерзновением говорить слово Твое» (Деян. 4, 29). Священнодействующим Евангелие Христово, без сомнения, очень многие противятся и нечестиво препятствуют. Но хотя бы сильный страх и ужасные волны злоумышлений выступали, для истинных учеников страдание ничего не значит, пока не осуществятся их подвиги любви, говорю о такой любви, какую показал к нам Спаситель, «Который вместо предлежавшей Ему радости претерпел крест, позором пренебрегши» (Евр. 12, 2), чтобы совершить спасение согрешившим. И если бы Он не восхотел пострадать за нас, мы еще были бы мертвы, слуги диавола, «безумные и слепые» (Мф. 23, 17), оставались лишенными всякого блага и рабами удовольствия и греха, «надежды не имеющими и безбожными в мире» (Еф. 2, 12). Но вот теперь Спаситель из любви к нам положил за нас и самую душу Свою и, показав некое несравненное человеколюбие, явил нас ревнителями и треблаженными, не имеющими недостатка ни в каком вообще благе.

В таком смысле, полагаю, приведенные слова будут приличествовать Богодухновенным главам учеников. Если же и на всех простирать это изречение, то есть сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас, то исследование даст весьма великую пользу. Ведь если любовь к братьям содержит и совершает исполнение всей заповеди Спасителя нашего, то разве не достоин великого удивления тот, кто преимущественно ее старается совершить беспорочно и безукоризненно, как скоро она есть, так сказать, возглавление всех добродетелей? Ибо второю после любви к Богу является любовь друг к другу, и вся сила благочестия к Богу как бы заключается в одном этом «слове, именно: возлюбишь ближнего твоего, как себя самого» (Гал. 5, 14).

Вы друзи Мои есте, аще творите, елика Аз заповедаю вам.   Уже не глаголю вас рабы, яко раб не весть, что творит его господь: вас же рекох други, яко вся, яже слышах от Отца Моего, сказах вам   (15, 14–15)

Ужасам, которые некогда должны постигнуть их за их благопослушание и добродетельное настроение души, противопоставил опять пользу от любви к Нему, так что радостью от этого и стремлением к высшему уничтожится тяжесть тех (ужасов) и то, что некогда казалось печальным, обратится в ничто. Сладок боголюбцам труд тогда, когда близка и обильна награда. Но кто же представит что-либо большее и кто в состоянии указать нечто более славное, как быть и называться другом Христа? Заметь, что это достоинство далеко превышает и самые пределы человеческой природы. Ведь все существа суть рабы Сотворившего их, по гласу Псалмопевца (Пс. 118, 91), и нет ни одной твари, которая не подчинялась бы игу рабства, поскольку это подобает Творцу и твари. В самом деле, сотворенное не может быть равным Творцу своему — никоим образом, — напротив, сущий над всеми Бог владычествует и правит над Своими созданиями. Если, таким образом, все подчинено Богу и подклоняет Ему рабскую выю, то Господь возводит святых к превышающей их природу славе, если они окажутся желающими делать угодное Ему, и как бы в качестве дароприношения (плодоношения) ставит безукоризненное подчинение Ему. Славна поэтому и достойна соревнования награда.

Кроме того, в этом изречении должно обратить внимание вот на что, ибо это принесет немалую пользу: если дружбы с Сыном будет некоторым достаточно для того, чтобы удостоиться свободы и уже не называться рабами, то каким образом Он мог бы быть рабом или тварью и созданным, по безумному мнению некоторых? Не в состоянии, конечно, давать другим честь свободы тот, кто будет иметь лишенною ее (свободы) свою собственную природу, ибо, думаю, прежде прочих надо самому быть таковым, и тогда уже будет прилично давать свое благо (другим) неимущим. Но у святых Апостолов или и у других всех вообще, чрез веру восшедших в дружбу с Господом нашим Иисусом Христом, достоинство это могло быть только полученным и данным в качестве почести, а не одинаковым (с Ним) образом. Подобием с Ним достигшие славы свободы доказывают, что Ему только Одному она присуща по природе, ибо усвоенное всегда уподобляется природному.

Впрочем, надо заметить — всесторонне, думаю, надо исследовать все полезное и заключающее в себе нужное объяснение, — что оправдание от веры во Христа открыто гораздо ранее оправдания по закону и что, кроме того, верующим и повинующимся Христу открывается знание Божественных тайн и воля Бога и Отца изъясняется ведающим ее Сыном, а неуверовавшим — отнюдь нет.

И это также постараемся доказать посредством Богодухновенного Писания, для пользы немного остановившись на этом. Так, в одной книге Моисея написано, что поверил «Авраам Богу» (Быт. 15, 6), и при этом вера ему вменена «в оправдание, и другом Бога был назван» (Иак. 2, 23). Какого же рода была вера или как назван был другом Бога? Выслушай. «Выйди из земли твоей и из родства твоего и иди в землю, которую тебе покажу» (Быт. 12, 1). Также и когда получал повеление принести в жертву единородного своего (сына Исаака) во образ Христа, он постигал цель, скрывавшуюся в Боге. Так и Спаситель сказал о нем в беседе к нечестивым иудеям: «Авраам отец ваш радовался, чтобы видеть день Мой, — и видел и возрадовался» (Ин. 8, 56). Итак, за послушание и жертву Божественный Авраам назван был другом Бога и облекся похвалою праведности. И не это только одно, но и удостоился Божественных слов и познал совет Божий, относившийся к последним временам. Ведь в конце веков умер за нас Христос, истинно священная и святая жертва, вземлющая грех мира (Ин. 1, 29). Но обрати, пожалуйста, внимание опять на то, что то же самое совершается и с теми, которые чрез веру возвысились до дружбы со Спасителем нашим Христом. Услышали и они: «Выйди из земли твоей». А что и они охотно это сделали, слушай, что говорят: «Ибо не имеем здесь пребывающего города, но будущего отыскиваем, которого строитель и создатель — Бог» (Евр. 13, 14 и 11, 10). Ведь пришельцы они и переселенцы на земле; имеют свое жительство на небесах, оставляя землю, сколько это можно говорить относительно боголюбивого настроения души их, и устремляясь к вышней обители. Эту обитель показал им Спаситель в словах: «Пойду и приготовлю место вам: когда же приду, возьму вас с Собою, дабы где (есмь) Я, и вы были» (Ин. 14, 3). Слышали они и о выхождении от родства своего. Но как докажем это? Приведем слова Самого Христа: «Любящий отца или матерь более Меня не достоин Меня» (Мф. 10, 37). А что родство с Богом предпочитается родству земному и плотскому и любовь ко Христу ставится гораздо выше у истинно чтущих Его, это несомненно. И блаженный Авраам имел повеление принести собственного сына в воню благоухания Богу, а опоясанные праведностью от веры получали повеление приносить не других, но самих себя, как сказано: представьте «тела ваши как жертву живую, святую, благоугодную Богу, как разумное служение ваше» (Рим. 12, 1), — когда и о них написано: «Кто суть Христа Иисуса, (те) свою плоть распяли со страстями и похотями» (Гал. 5, 24). Они познали также и тайну во Христе, ибо ведают «силы будущего века» (Евр. 6, 5) и имеющее быть в последние времена, потому что восприимут награды за свои труды и получат возмездие за благочестие ко Христу.

Итак, праведниками и друзьями Бога назовемся мы, как и Авраам. Но гораздо древнее подзаконной жизни евангельская, то есть чрез веру и любовь к Богу проявленная тогда в первом Аврааме, как в главе плотского рода, то есть Израиля. Пришедшая же теперь, как от образа к истине, превосходно осуществляется в самих святых учениках, как в начатке духовного рода и взятого во владение народа, который и народом святым называется и царским священством (1 Пет. 2, 9). Поэтому и к матери иудеев, разумею синагогу, гласом Псалмопевца сказано: «Вместо отцов твоих стали сыны твои» (Пс. 44, 17). Хотя и были сынами иудейской синагоги Божественные ученики, ибо воспитались на Моисеевских узаконениях, но обратились в отцов, заняв место Авраама, и стали началом рода духовного, почему и начальниками по всей вселенной поставляются, священнодействуя Евангелие Христово, как тот (Авраам) — Исаака в качестве прообраза Христа. Говорим это, отнюдь не ставя блаженного Авраама вне должной и подобающей ему славы, но показывая в нем, как в образе, домостроительно совершенное Христом в последние времена.

Таким образом, честь дружбы с Богом следует и как бы сопрягается со свободою чрез веру, что проявилась тогда в первом Аврааме, теперь же опять, как в начатке, во святых учениках. Говорить это уполномочивает нас божественный Павел, немало состязуясь с иудеями о том, что праведность веры гораздо древнее праведности по закону. Так, когда он вел речь об обрезании по плоти, то утверждал, что дано оно начатку рода, то есть Аврааму, не ради другого чего, как для того, чтобы быть «знаком и печатью веры в необрезании» (Рим. 4, 11). Если же прежде закона необрезание, с которым — и вера, после же — обрезание, не имеющее похвалы от веры, и Авраам уверовал в необрезании, то как же праведность чрез веру не будет древнее жительства по закону, как скоро (люди) оправдываются и освобождаются чрез дружбу с Богом, как Авраам? Ведь таким образом Он будет и «отцом многих народов» (Рим. 4, 18), вследствие обетования, не по плоти. Вот это теперь мы и сочли полезным высказать, потому что Господь сказал: Уже не зову вас рабами; вы други Мои есте, потому что все, что услышал Я от Отца, возвестил вам.

Не вы Мене избрасте, но Аз избрах вы и положих вы, да вы идете и плод приносите, и плод ваш пребывает, да, егоже аще просите Отца во имя Мое, даст вам   (15, 16)

Ни слишком тяжкими словами не допускает святых учеников впадать в уныние, как Бог зная большую склонность человеческих помыслов к слабости, ни чрезмерными радостями не позволяет им быть расположенными к падению, ибо и это есть как бы некий горький недуг; но, из обоих как бы составив средину, надлежащим образом ведет на безопасную стезю и доставляет им знание об образе жизни твердом и свободном от всякого заблуждения. Таким образом, вполне достаточное утешение сообщив им словами и тем, что, по-видимому, должно было опечалить их, побудив, напротив, к радости, заповедями о трудолюбии опять поощряет их к мужественному настроению и повелевает, чтобы они, употребляя всякое рвение и осуществляя наивысший образ любви друг к другу, приносили пользу и тем, которые еще не веруют, и благочестивыми словами и делами старались уловлять заблуждающихся к желанию общения с Богом чрез веру.

Итак, Себя Самого представив образом и примером дела и поставив на вид уже совершенное Им с ними, убеждает их подражать, говоря: Не вы Меня избрали, но Я вас избрал — и следующее за этим. Разумей, как бы так говорит: облекитесь, ученики Мои, любовью друг к другу! Ведь и вы сами должны мыслить и делать по отношению к другим то же, что Я уже ранее совершил в отношении к вам, ибо Я избрал вас, а не Меня, напротив, вы. Я привел вас к Себе и вам, не знавшим Меня, Я Своим сверхъестественным милосердием соделал Себя известным и возвел вас к столь твердому настроению, что вы можете восходить или устремляться всегда к высшему и плодоносить Богу. И чрез это вы можете дойти до такого дерзновения, что даже что бы ни просили вы наконец во имя Мое, это и получите. Итак, как скоро вы ходите вслед Моих слов и узаконений и усвоили подобающее истинным ученикам настроение, то вам не следует останавливаться в простом ожидании, пока кто-либо по собственному побуждению примет веру и по своему влечению усвоит благочестие. Напротив, для не знающих еще (Меня) и пребывающих в заблуждении вам следует являть себя руководителями, приводить (к вере) еще не решившихся узнать спасительную проповедь и увещевать их охотно идти к восприятию истинного Богопознания, хотя бы ум слушателей и загрубел уже в неверии. Тогда и они были бы подобны вам, то есть будут преуспевать и постоянно переходить к высшему в плодоношении Богу, так чтобы иметь плод, всегда пребывающий и остающийся, а молитву столь приятную (Богу), что получат, чего бы ни пожелали, если только будут просить о имени Моем.

Итак — надо опять кратко повторить смысл толкуемого изречения и представить ясно слушателям, — убеждает учеников иметь такую к другим любовь и желает им проявлять такую готовность к вполне неукоснительному уловлению в благочестие душ еще не уверовавших, какую и Сам Он уже ранее показал в отношении к нам или к ним (апостолам). Ведь несомненно, что Сам Он избрал учеников Своих, и считаю излишним говорить, как и при каких обстоятельствах было призвание каждого.

Впрочем, что изречение Спасителя заключает в себе такую цель, какую я только что сказал, в этом точно так же убеждают нас и следующие за ним слова:

Сие , говорит, Я сказал вам, да любите друг друга   (15, 17)

В самом деле, разве мы не должны признавать делом самой высочайшей любви избрание и призвание к послушанию Богу еще не верующих и заблуждающихся? Но это, полагаю, несомненно, что и Павел старался делать, говоря: «За Христа мы являемся послами, так как Бог увещевает чрез нас, — за Христа умоляем: примиритесь с Богом» (2 Кор. 5, 20). Так и Петр Иудейскому народу с дерзновением говорил: «И теперь, братья, я знаю, что по неведению поступили вы, как и начальники ваши: покайтесь же и да крестится каждый из вас во имя Господа нашего Иисуса Христа» (Деян. 3, 17 и 2, 38). Смотри, как охотно идут они навстречу еще не уверовавшим и предлагают учение, которого еще не ищут, не самим неведающим предоставляя первым им называться учителями, но предупреждая в этом даже того, кто еще не желает узнать что-либо необходимое.

А так как в словах Спасителя нашего имеется еще: да вы идете и плод приносите и плод ваш (да) пребывает, то надлежит исследовать, что означают и эти слова. Что же надо разуметь и как в этом изречении, что пребывает плод учеников? Думаю поэтому (потому что плод назван плодом учеников), что плодом пребывающим Спаситель называет тот, что бывает чрез евангельское учение, а не чрез праведность по закону. Ведь он обветшал, потому что ничего не мог совершать, ибо закон ничего не делал совершенным, по слову Павла (Евр. 7, 19), но вместо него расцвел и произрос новый, соделавший ветхим и затмивший прежний и внесший истинно пребывающий и остающийся плод. Поэтому-то и божественный Павел говорит, обращаясь к нам, что он с удовольствием и охотно отрекся от подзаконной праведности, чтобы приобрести Христа, то есть чрез веру в Него праведность и плодоношение евангельские, ибо такой плод пребывает и будет постоянным, могущим соделать человеческую душу совершеннейшею в благочестии. Ведь к евангельской проповеди не может привзойти еще другое какое-либо новое учение, делающее старым прежнее, как это, без сомнения, произошло с Моисеевым законом, но Слово Спасителя должно стоять вовек, как однажды и Сам Он сказал: «Небо и земля прейдут, а слова Мои не прейдут» (Мф. 24, 35).

Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде   (15, 18)

Совершенно ни в чем, думаю, не уступающим опытности и изрядному искусству врачей найдем мы способ учения Спасителя, который Он употребляет о каждом предмете, отовсюду всегда доставляя пользу слушателям. Ведь врачи иногда устраняют искусными средствами предстоящий дурной оборот телесных страданий. Он же преграждает дальнейший путь злу, некоторыми предохранительными заповедями как бы ограждая душу каждого. Когда, таким образом, ученики должны были сделаться представителями не одного какого-либо народа и не одной страны, но быть вождями всей земли и проповедать евангельское Божественное учение по всей вселенной, направлять слушателей к тому, что угодно одному Богу, отвращать от греха к желанию совершать то, что прилично им, и правилом своей жизни делать закон, разумею евангельский, то необходимо повелевает им ни во что считать ненависть от мира, то есть от помышляющих мирское и избравших жизнь сластолюбивую и нечестивую. Но какой же опять смысл этого? Неужели, скажи мне, может спросить кто-либо, Христос счел должным дать такое повеление ученикам Своим для того, чтобы показать, что ненависть есть дело нужное вообще или безразлично и даже в предметах совершенно бесполезных? Дальше от такого безрассудства — не доходит до такой крайности речь Его. Он советует не очень остерегаться ненависти не от всякого вообще, но говорит определенно, ясно и раздельно: Если мир вас ненавидит, то есть если и будут иметь вас предметом своей ненависти чтущие мирское и помышляющие об одном только земном, знайте же тогда, говорит, что Учитель ранее претерпел это. А что заповедь Спасителя принесет немалую пользу наставникам добра, это весьма легко увидит каждый, если обратит внимание на природу вещей. Для любителей скверности и дошедших до крайнего предела мирской мерзости всегда, конечно, приятно и даже вообще составляет предмет старания отталкивать умудряющее учение как и тягостное, и ненавистное им и, следуя одним только своим удовольствиям, нападать на тех, которые стараются распространять наилучшие учения, посредством которых люди могут стать лучшими, чем были прежде. Так, иудеи, держась одной только буквы Моисеевой и совершавшемуся в образах «до времени исправления» (Евр. 9, 10) отдавая свой ум, совсем никакого значения не давали евангельскому учению и проповедников его полагали должным считать ненавистнее самых злейших врагов. И разделявшие другое заблуждение и неизреченную славу Бога усвоявшие твари, разумею язычников, также не очень охотно принимали учение, могшее просветить их. Проникнутые исконным злом, они приятнейшим считали свое невежество и были весьма несклонны удаляться от врожденного недуга. При таком положении вещей кто же может усомниться в том, что ученики Спасителя должны были быть ненавистными для иудеев и презренными для страдавших эллинским заблуждением, а всего менее приятными, даже несносными, для предавшихся сладострастию и избравших пустую жизнь в роскоши? Но если ученики Спасителя должны переносить ненависть от кого-либо из перечисленных уже людей и с тем большею ревностью стараться всячески снискивать любовь и от страдавших такими недугами, то разве не очевидно для всех, что они не сделались бы славными, если бы предлагали учение, не могущее никому приносить никакой пользы, а, напротив, устремляли бы свои заботы к лести и, оставив в стороне дерзновенное обличение от лица Бога, стали бы говорить и выставлять только приятное для каждого?

Итак, необходимым оказывается увещание к тому, чтобы не очень стараться о приобретении дружбы и даже ни во что считать подвергнуться ненависти у кого-либо, если для него будет польза от вразумления. Это, как видим, сделал и Павел и сказал ясно: «Теперь людям ли угождаю или Богу? Или стараюсь людям нравиться? Если бы еще нравиться людям желал я, Христовым рабом не был бы» (Гал. 1, 10). Также, укорив одного из коринфян и узнав, что он в весьма тяжкое впал огорчение, говорит: «Если же я огорчаю вас, то кто и обрадует меня, как не огорчаемый от меня? Ибо огорчение по Богу покаяние во спасение непременное совершает» (2 Кор. 2, 2 и 7, 10). Поэтому совершенно бесспорным должно быть, что слово, которое послужит к удовольствию слушателям и не направит их к полезному, будет более доставлять лесть миру, чем приносить пользу. Повинующийся же словам Спасителя не будет проповедовать так — разве возможно это? — ибо он предпочтет скорее угождать Ему и будет считать для себя духовным богатством даже и саму ненависть от жесточайших врагов добродетели.

Если бы, таким образом, говорит, ненависть от мира когда-либо оказывалась направленною к противодействию вашей доброй славе, то и это препятствие да устраняется победоносно посредством того, чтобы не очень радоваться почестям от друзей, если они не допускают такого учения, которое может быть для них полезно. Ненависть отнюдь да не оказывается тяжкою, как скоро еще прежде вас претерпел ее Я, ваш Господь и Учитель. А что предпочетшие помышлять мирское и презревшие небесные блага ненавидят и Самого Христа на погибель своей головы, это, полагаю, нетрудно показать. Ведь Сам Он сказал в Евангелиях некоторым: «Не может мир ненавидеть вас, Меня же ненавидит, потому что я свидетельствую о нем, что дела его злы» (Ин. 7, 7). Таким образом, и здесь опять, представляя Себя Самого примером для святых Апостолов, повелевает им следовать тем же путем, когда и в другом месте опять ясно говорил: «Блаженны вы, если будут гнать вас и порицать и говорить всякое зло на вас, лгуще ради Меня: радуйтесь и веселитесь, ибо так гнали пророков, бывших до вас» (Мф. 5, 11–12).

Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы: якоже от мира несте, но Аз избрах вы от мира, сего ради ненавидит вас мир   (15, 19)

С большим искусством делает легким самое наитяжелейшее и удивительным образом заставляет радоваться тому, над чем следовало немало скорбеть. Ведь ненависть от кого-либо действительно тяжела, благодаря возникающему из-за нее иногда вреду и неожиданным наветам, но приятно и это ради Бога и, когда бывает за благочестие, служит яснейшим доказательством того, что не мирской человек тот, кто терпит это от кого-либо. Как в телах, так, полагаю, и в нравах должно быть сродство, и тожество нравов и подобие во всем может служить выражением близости по крови. «Всякое животное любит подобное себе», по написанному, «и к подобному себе прилепится муж» (Сир. 18, 19–20). И так как единство нравов свидетельствует о законе любви друг к другу, то святой должен сожительствовать со святым и весьма приятно будет и достолюбезно для них быть вместе, — так же и с грешным (будет общаться) человек такого же настроения. Вот почему и закон Моисеев делал различие между святым и скверным, держа их отдельно друг от друга и не смешивая между собою (Лев. 10, 10), соответственно закону любви, «ибо портят нрав добрый беседы худые» (1 Кор. 15, 33), — и разнохарактерные нравы всегда почти враждуют друг с другом и противоположные настроения как бы обвиняют себя взаимно, так как каждое одобряет только свои проявления. Поэтому любитель добродетели необходимо возбуждает к себе ненависть тем, что должно вызывать почтение к нему, именно тем, что разоблачает зло и выводит на вид срамоту дурных людей противоположностью своих нравов. Ведь с проявлением добра необходимо открывается срамота зла. По этой, думаю, причине против любителей добродетели неистовствуют те, кто не ревнуют о сходном с ними образе жизни.

Итак, не дозволяет Своим ученикам скорбеть, хотя бы они и видели себя в ненависти у мира за свою добродетель и благочестие к Нему, напротив, научает их радоваться как получающим ненависть от мира в доказательство того, что они будут славны у Бога и достойны всякой похвалы. Смотри же, как указал Он на опасность, если не захотят выносить то, на что надлежало им решиться. Ведь ненависть от кого-либо, без сомнения, не совсем безвредна, но Бог не освобождает от нее, напротив, — некоторая великая прибыль есть в желании претерпеть ее. Если ненавидимый у помышляющих мирское считается как бы вне мира, то необходимо думать, что тот, к кому нет ненависти, сам уже причастен злу мира.

Итак, чему же чрез это научил Христос? Тому, чтобы они с дерзновением проповедывали и из страха пред какими-либо нечестивцами, не желающими повиноваться Божественной проповеди и препятствующими призывающему к целомудрию учению, не оставляли слушателей без пользы, но, пренебрегая вредом, нередко могущим быть от ненависти, имели горячую и нелицемерную решимость, ничего вообще не считая и ничего не полагая более полезным, кроме того, чтобы угодить Богу. Это и Павел, прекрасно раскрывая, пишет так: «Теперь людям я угождаю или Богу? Или стараюсь людям нравиться? Если бы еще людям я нравился, Христов служитель не был бы я» (Гал. 1, 10). Ведь совершенно невозможно угождать злым людям и Богу. Разве то и другое может объединяться вместе, если желания в том и другом случае доходят до полной противоположности? Одно направляется к добродетели, а другое — ко злу. Поэтому того, кто желает безраздельно служить одному только Богу и ничего не считает лучше благочестия к Нему, необходимо преследуют те, которые любят мир, когда он убеждает иметь помыслы, удаляющие от мерзости мира. Невыносимы для сластолюбцев советы, призывающие к другому некоему настроению, как, без сомнения, и полезные, хотя и горькие лекарства для людей с испорченным этими страстями телом.

Помните слово, еже Аз рех вам: несть раб болий господа своего: аще Мене изгнаша и вас изгонят, аще слово Мое соблюдоша и ваше соблюдут   (15, 20)

После того как весьма ясно показал, что и ненависть дело полезное, если время требует ее, — ибо легко переносимо и даже тревожделенно то, что бывает ради Бога и может давать силу препобеждать препятствия, — присоединяет благополезно то, о чем, как Бог, ведал, что это может заставлять их быть нерешительными и медлительными в деле проповедания учения небесного. Ведь так как назначенным к распространению учения большею частию приходится подвергаться бесчестию и опасностям, когда их слова окажутся неприятными для вразумляемых, причем случается и терпеть преследования, если бывает не принято их учение, то и повелевает им быть вполне готовыми мужественно и охотно переносить и это. Всячески и всесторонне как бы предуказывает то, что будет по причине ненависти со стороны тех, которых они должны наставлять. Это и в других словах выразил, именно: «Горе миру от соблазнов, ибо необходимо прийти соблазнам» (Мф. 18, 7). Повсюду, представляя Самого Себя в пример, наставляет их тому, чтобы они, стремясь к большему, не опозорились другим образом, но, как бы по необходимости идя позади славы Господа, не старались быть выше Его. Таким образом, без сомнения, указывает на то, что они будут подвергаться бесчестию, в словах: Не бывает раб (несть раба) выше господина своего. Вот Меня, говорит, они, несчастные, необузданным языком своим бранили, не оставив без употребления всякого рода оскорбления, — называли беснующимся (Ин. 10, 20–21 др.), винопийцею (Мф. 11, 19) и плодом блуда.  Однако ж Я не требовал немедленного наказания, но, оставаясь неуязвленным их бранью, продолжал сообщать слушателям спасительное учение. Поэтому безвременно не ищите большего и не пренебрегайте мерою смирения Господа, Который ради вас низвел Себя до такого унижения, для пользы всем. Итак, заставляет их быть выше и жестокости в словах, и нечестия привыкших порицать, как, без сомнения, и блаженный пророк Иеремия, подвизаясь против того же самого, говорил: «Сила моя оскудела среди проклинающих меня» (Иер. 15, 10). Еще более прославившийся в этом и много подвизавшийся против нечестия оскорбителей своих божественный Павел говорит: «Оскорбляемые, благословляем, поносимые, увещеваем» (1 Кор. 4, 12–13). Желание преодолевать это есть дело ума, нищенствующего духом, по написанному (Мф. 5, 3), и украшенного вполне смиренным настроением. Великодушие и незлобие в этом преимущественно проявляет свою природу и как бы от хорошего корня произрастает. Неспособность же быть терпеливым к оскорбительным словам и ко всякого рода хулам от кого-либо служит ясным признаком характера тщеславного и души, не вполне свободной от славолюбия мирского. В самом деле, что может сделать или какая обида может принесть вред любителю скромности? Напротив, для увлеченного мирскою славою разве не будет неисцелимым горем порицание от кого-либо?

Итак, справедливо повелевает иметь ум, возвышающийся над этою пустейшею, говорю, и чтимою в мире славою и парящий выше всего этого. Но и указывает как бы некое необходимое удостоверение к тому, что им должно желать быть такими, и как бы в качестве побуждающего к сему средства приводит соображение, о котором мы говорили вначале, именно — идти позади славы Господа и с полною радостию переносить то, что придется в известное время, когда им будет предстоять прославление ради Бога, не отклоняясь ввиду бесчестия к бесполезной лености, не лишаясь, как скоро подвергнутся горьким оскорблениям от кого-либо, дерзновения в деле учения и не предавая небрежению Божественные заповеди, но, напротив, держаться любви к братьям и всяким образом стараться приносить пользу заблуждающимся.

Убедив их таким образом иметь в пренебрежении привременную мирскую славу, старается дать им нечто другое, полезное и необходимое. Если Меня, говорит, гнали, (то) и вас будут гнать. И эти слова имеют смысл, родственный с прежними. Убеждает иметь терпение и присоединяет предуказание на слабость тех рассуждений, которых должно будет ожидать в нас. Ведь несомненно было, что ученики Спасителя, подпадая гневу врагов истины, будут подвергаться всем ужасам гонений. Но им со всею справедливостью надлежало иметь в виду, что они, распространяя проповедь о славе Христа, без всякого сомнения, получат обильную от Него милость, так что не окажется никакого препятствия к столь досточудной ревности их, но они препобедят всякий страх и опасность и не подвергнутся вообще ничему, что может доставлять печаль, напротив, — будут наслаждаться почестями от всех как проповедники у них спасительного учения. И ничего неестественного нет в том, что должны ожидать этого и стремиться к этому те, которые подвизаются над призыванием к вечной жизни и оказываются виновниками даров Божиих для слушателей. Но как каждый направляет влечение своей воли к тому, чего он желает, и обращается к желанному для него и доставляющему ему приятность, то надлежало оказаться и таким, которые враждебно настроены к истине, находятся в подчинении худым удовольствиям и признают должным сражаться с теми, кто отвращает их от этих удовольствий. Неприятны для сластолюбцев направляющиеся к этому учения. Итак, естественно было, как бы уже по необходимости, ожидать, что окажутся такие, которые, явившись в качестве врагов, будут преследовать, оскорблять и придумывать всякого рода искушения.

Таким образом, Христос повелевает им быть мужественными и против этого, не скрыв, что это случится, а, напротив, чрез повеление им оказываться смелыми проповедуя, что появятся преследователи. Ведь если Меня, говорит, гнали, то и вас будут гнать. Это подобно тому, как если бы говорил: «Я, Творец всего, все в Своей власти имеющий как на небе, так и на земле, не наложил узды на их души и не остановил насильственно волю каждого из слушателей, напротив — произволению каждого предоставил избрать угодное ему и сделать то, что они пожелают. Так, гонимый, Я терпел, хотя и имел власть воспрепятствовать. Когда поэтому и вы подвергнетесь гонению, терпя немедленно нападения от ненавистников ваших и не очень досадуя на неблагодарность обязанных вам, но, идя вслед Моего Домостроения, руководствуйтесь теми же самыми желаниями, чтобы получить вам и одинаковую славу, ибо состраждущие и соцарствовать будут (2 Тим. 2, 12)».

А присоединив и третье, именно: Если слово Мое соблюли, и ваше соблюдут, не дозволяет впадать в уныние, если иногда и не будет принято учение их. И весьма прекрасно делает это. Ведь назначенный к этому (распространению учения) думает, что труд его остается бесполезным, если некоторые не захотят следовать словам его. Но это не так. Никто да не думает этого. Почему? Потому что наставник, раз высказав и предложив сведение о полезном, сделал то, что было возможно для него, — остальное должно зависеть от настроения слушателей, ибо для них легче обратиться к тому, чего каждый желает, — или к послушанию, или к противоположному. Поэтому наставникам добра и сообщающим с верою силу совершать не доступное нам не следует лениться всевать Божественною силою слово, могущее быть полезным даже и для отчаявшихся. Это и действительно бывшим или прекрасно изображенным мы и найдем в (притче о) раздаянии талантов. Один оказывается получившим десять, другой пять, третий два и, кроме этих, еще четвертый — один, который, отказавшись от прибыли, зарыл талант в землю. Поэтому и услышал: «Лукавый раб и ленивый! Надлежало тебе отдать деньги мои торговцам, и я пришед получил бы мое с прибылью» (Мф. 25, 26–27). Ведь как посвящающие свой труд земледелию и имеющие такое занятие, вспахивая землю плугами и потом зарывая семя в пашню, остальное уже не приписывают своей опытности, но предоставляют Божественной силе и благодати, разумею окоренение посеянного и возращение в плод совершенный, так, полагаю, и наставнику добра должно только сообщить учение, а остальное уже предоставить Богу.

Итак, Спаситель сообщает Своим ученикам средство, освобождающее от малодушия и беспечности, и увещание при этом. Никогда, говорит, не решайтесь лениться продолжать учение, хотя бы некоторые из раз получивших наставление и не придавали никакого значения преподанному им учению, но, находя и Мои слова иногда не принятыми у многих, не стремитесь превзойти Мою славу и, оставаясь и в этом позади Меня, отдаляйте от себя малодушие. И весьма необходимо было для святых Апостолов наставление этому, так как им предстояло проповедовать всем людям Божественное и спасительное учение. Так и божественный Павел, как назначенный Христом к апостольству, являлся пред нами именно таковым и оказывается часто проявляющим мужество в этих случаях. Что он считал должным и презирать тщеславие, и совершенно пренебрегать гонениями, но высоко ценил сохранение мужества, хотя бы некоторые и совсем не приняли раз посеянное в них слово, это легко доказать. Так, он пишет к одним: «Вы разумны во Христе, мы же безумны для Христа; мы немощны, вы же сильны; мы в бесчестии, вы же в славе; до теперешнего часа и алчем и жаждем» (1 Кор. 4, 10–11), — и кроме того, присоединяет: «Как отбросы, — говорит, — стали мы мира, для всех сор доселе» (1 Кор. 4, 13). Видишь, как он был выше мирской славы, следуя заповеди Спасителя. Также, и мужество в гонениях обнаруживая, он говорил: «Кто нас отлучит от любви Христовой? Скорбь, или притеснение, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч?» (Рим. 8, 35). Пишет и другим, что «то же самое говорить мне не леностно, вам же твердо» (Флп. 3, 1). Но и Галатам еще: «Детки мои, которых опять я рождаю, доколе вообразится Христос в вас» (Гал. 4, 19). Слышишь, как не леностно повторяет одно и то же слово, как скоро оно не было принято в первый раз и вначале, и снова, говорит прекрасно, рождает некоторых, пока в них не воссияет образ Христа. Но, конечно, Слово есть творец этого, преобразующее слушателей посредством веры к боголюбию и в образ Христа.

Но сия вся сотворят с вами за имя Мое, яко не ведят Пославшаго Мя   (15, 21)

Не другой, утверждает, будет предлог у решившихся нечествовать против святых Апостолов, как только Его имя, ибо оно будет поставлено в вину чтителям Бога и послужит причиною вражды к ним со стороны не ведающих Его. А как очевидно для всех, что никто не потерпит ничего ради Бога безвозмездно, ибо славный венец предстоит за это, то и поощряет опять к смелости и возбуждает мужественное настроение, надеждою на награду отгоняя тяжесть ожидаемых страданий. Таким образом, и самые бедствия представил прибылью и целью желания, — и что было в состоянии, может быть, устрашить кого-либо даже одним только ожиданием его наступления, это освобождает от всякого страха и убеждает учеников даже с радостью принимать это. Так, вызванные некогда на нечестивое судилище иудеев и подвергшись ударам по телу ради Христа, они вышли «от лица синедриона радуясь», по написанному, «что удостоились за имя Господне подвергнуться бесчестию» (Деян. 5, 41). Также и нам самим ясно повелевает страдать за это и отнюдь не сокрушаться, если бы и приключилось что-либо весьма тяжкое ради Христа. «Никто из вас да не страждет, — сказано, — как убийца или вор или злодей; если же как христианин, да не стыдится, но да славит Бога за имя сие» (1 Пет. 4,15–16). Следовательно, приятно страдать за Христа и сладка опасность, когда причиною своего нашествия имеет любовь к Богу.

Замечай, как и здесь опять, показывая Свое единство со Своим Отцом, говорит, что иудеи, как имеющие преследовать проповедников имени Христова, не знают ни Отца, ни Сына. Бесспорно, конечно, ненавистник Отца есть тот, кто считает должным делом бесчестить Сына, так как он погрешает очевидно не против какой-либо другой природы, но восстает на самое достоинство Божества по природе. Ведь никто не окажется оскорбляющим Сына, если он чтит природу Отца. Кто хорошо знает, что есть Отец по действию, каким образом может не знать, что Он породил из Себя? Или разве не укорит растение тот, кто хулит порожденный от него плод? Итак, грех против Сына служит бесспорным доказательством незнания и Бога и Отца.

А так как не сказал теперь: «потому что не ведают» Отца Моего, но: Пославшаго Меня, то, по моему мнению, Он желает выразить вот что: цель, как кажется, была у Него та, чтобы тех, которые подвергают приверженцев Его преследованию, ясно представить навлекающими чрез это на свои головы как бы двойное беззаконие. Едва, говорит, не окажутся не знающими Того, из Которого Я существую, и не в одном только безбожии получат справедливое обвинение, но и будут уличены наконец в порицании Самой даже Премудрости Бога и Отца. Ведь если послал Своего Собственного Сына для восстановления падших, обновления сокрушенных и сообщения жизни находящимся в мире, а те препятствуют и нечестиво противодействуют желающим проповедовать Устроителя всего этого, то как не окажутся совершенными невеждами и врагами Самого Пославшего Меня? Посредством термина «послание» дает указание нам на все Домостроение с плотью. А не знающий Пославшаго одновременно и Бога не знает, и таинство послания бесчестит.

Аще не бых пришел и глаголал им, греха не быша имели: ныне же вины (извинения) не имут о гресе своем   (15, 22)

Приведенные слова должно понимать в двояком значении. Если кто подумает, что речь здесь идет к эллинам и иудеям, то скажем вот что: если бы ко всем обитателям земли не было Божественной и небесной проповеди, то есть евангельской, показующей каждому путь спасения и уясняющей дела правды, то не бессильным основанием для извинения не особенно прилежных к добродетели, быть может, послужило бы каждому совершеннейшее неведение воли Божией — ввиду этого таковые могли просить себе прощения у Бога. Но так как слово наставления сделано ко всем, то какое же, наконец, может быть извинение или какими основаниями воспользовался бы пред Судьею кто-либо, обвиняемый в постыдстве после познания (добра)? Если же об одних иудеях говорит это Господь, как слышавших, и притом часто, учение от Него и, однако ж, ничего не узнавших из того, что Он повелел мыслить и делать, то понимай так: учения вашего, говорит, они не примут, но будут учинять искушения и гонения, и всякого рода препятствия будут придумывать вам, и с досады будут возжигаться к несправедливой ненависти, будучи не в состоянии указать какое-либо прегрешение, но обвиняя одну только вашу любовь ко Мне. Как бы защищая жестокость своего безумия и смывая с себя позор сладострастия, они будут всячески выставлять Моисея и его заповеди и лицемерно прикрываться отечественными законами. Но если бы Я, пришедши, не показал заповеди гораздо лучшей, чем Моисей, если бы посредством многих слов не удостоверил, что время прообразов наконец уже миновало и что довольно образов и тени, время воссиять самой истине, — если бы я не показал это из самого закона, весьма ясно сказав: «Если бы веровали вы Моисею, веровали бы Мне, ибо о Мне он писал» (Ин. 5, 46), если бы Я не показал Свое слово согласным со свидетельствами пророков и Мое пришествие — уже предреченным и проповеданным, тогда они имели бы основательные причины своему безумию против Меня и вас. Но так как не опущено ничего, но все сказано необходимое, что надлежало сказать, то тщетно то основание, какое у них придумывается для оправдания столь обнаженного греха.

Такой, думаю, смысл должен в настоящем случае соответствовать словам Спасителя. Но показывая (ученикам), что вины прегрешающих против них непростительны, и сказав, что осмеливающиеся на это подвергнутся некогда наказанию, уничтожает и премудро отнимает большую часть скорби, что, естественно, могло чрезмерно укрепить их. Ведь насилие делается иногда терпимым для обижаемых, как скоро они думают, что совершители насилия всенепременно получат наказание за свои преступления. Зная это, и Сам Владыка всех говорит: «Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь» (Рим. 12, 19). Но также и сам блаженный Павел, когда подвергся ударам от одного из архиереев, не имел никакого другого утешения в горечи страдания, кроме вот какого. Что сказал он? «Бить тебя будет Бог, стена побеленная!» (Деян. 23, 3). Таким образом, служит лекарством немощи человеческой и это, то есть ожидание наказания обыкшим причинять обиды. Впрочем, выше человеческого малодушия, и притом в несравненной мере, Господь, «ибо бранимый, Он не отвечал бранью (не возбранял), страдая, не угрожал», по написанному (1 Пет. 2, 23). И когда был заушен, не сказал ничего обидного, не высказал угрозы осмелившемуся Его ударить, но весьма кротко и совсем долготерпеливо говорит: «Если худо сказал Я, засвидетельствуй о худе, если же хорошо, что Меня бьешь?» (Ин. 18, 23). Истинно поэтому слово у пророков: «Потому что кто в облаках сравнится с Господом или кто уподобится Господу между сынами Божиими?» (Пс. 88, 7).

Ненавидяй Мене и Отца Моего ненавидит   (15, 23)

Ясно определяет вину безбожия в тех, кто решился ненавидеть Его вследствие своего нечестивого настроения и извращенного ума. И это — истинно. Ведь бесчестящие Сына или признавшие должным ненавидеть Его не будут, конечно, свободны от прегрешения против Отца. Как те, кто не ценит солнечные лучи как ни для чего не нужные и бесполезные, обвинение в негодности и осуждение за это простирают и на самое солнце, из которого они исходят, и как скоро кому-либо вздумается хулить запах от каких-либо цветов, то это порицание он, конечно, отнесет и к тому (цветку), от которого оно происходит; таким же, думаю, образом должно это быть и по отношению как к Единородному, так и к Родившему Его. Никак невозможно, чтобы порицающие порождение чего-либо хвалили то, из чего это есть. Вот почему Христос сказал иудеям: «Не может дерево хорошее плоды дурные творить, ни дерево гнилое плоды хорошие творить» (Мф. 7, 18). И когда повелевал делать относительно этого тщательное и точное различение (Мф. 12, 33): «Или признай дерево гнилым (негодным), и плод его гнилым (негодным)». Ведь то, что ясно окажется истинным по отношению к одному из таковых, это, полагаю, здравый смысл необходимо должен заставлять простираться и на обоих. При одной природе, каким образом у них не будут общими как то, что оказывается недостатком, так и, с другой стороны, то, что ясно служит к достоинству их? И что сделает кто-либо с тем, что (исходит) из какого-либо источника, это же самое он, конечно, сделает и с самим источником. Поэтому-то и говорит Христос, что Меня ненавидящий и Отца Моего ненавидит. Благополезно переносит и налицо Отца все то, что бы от некоторых ни направлялось против Него Самого. Ведь посредством этих слов нисколько не менее (других слов) удостоверит нас в том, что Он есть не другой кто сравнительно с Ним (Отцом), по смыслу мыслимого во всем тожества. Но при этом устрашает слушателей, показывая также опасным иметь грех ненависти к Нему, и утверждает, что решающийся не поклоняться Ему будет легко уловим и беззащитен, как восстающий и против самого лица Отца, ибо Он, как сооскорбляемый, без сомнения, будет негодовать вместе со Своим Сыном.

Что этим Он внедрял святым смелость, и именно в отношении к вере, разве это не совершенно ясно? Но вместе с тем и другое нечто, думаю, необходимое и мудрое совершал Христос. И об этом также скажу. По несравненному умоповреждению и чрезмерному безумию думали некоторые, что, погрешая против Сына и противодействуя словам Спасителя, они благоугождают Богу, дарователю закона, и, стараясь всегда давать перевес Моисеевым заповедям, окажутся какими-то подлинными блюстителями любви к Богу. Надлежало поэтому показать суетность их гордыни и научить вселенную, что противодействующие законам Спасителя восстают против всей Божественной Природы, оскорбляемой в Сыне чрез непослушание и столь продолжительное и беспричинное уже неверие, которое, по утверждению Его, совершается не только особо по отношению к Его собственному лицу, но и к тем, которые за Него и ради Него проповедует учение. Таким образом, богоборцем и оскорбителем всей неизреченной и невыразимой Природы оказывается тот, кто решается противодействовать и самим святым апостолам, ибо они проповедуют не себя самих, но Бога и Господа всяческих, то есть Христа.

Аще дел не бых сотворил в них, ихже никтоже ин сотвори, греха не быша имели: ныне же и видеша, и возненавидеша и Мене и Отца Моего   (15, 24)

И в этих словах Христос не менее ясно указал на то, что у иудеев не осталось никакого основания не подвергнуться наказанию и не подпасть ужасным бедствиям. Является не оставившим ничего, что могло служить им на пользу, после того как предложено было им продолжительное рассуждение, при посредстве которого весьма легко было прийти к спасению, и показаны были чудеса, которых еще никто из обитателей мира не видал. В самом деле, кто из святых сравнялся по чудесам со Спасителем? Но так как иудеи столь далекими оказались от благоговения к Нему, что вследствие своего нечестивого настроения предпочли даже ненавидеть Его, то разве не должно лежать на них тяжкое бремя обвинений? Конечно, для них было гораздо лучше и полезнее, чтобы они ни слыхали ни премудрых Его слов, ни воспринимали зрением столь неизреченных чудес. В таком случае они, быть может, придумали бы такое, не лишенное значения, основание для снисхождения к себе: мы ни слышали ничего нужного, ни видели ничего ведущего к вере.

Но как они узнавали (все необходимое) не от одного из святых пророков, но от Самого пришедшего с неба и к нам посланного Христа, а также были зрителями и удивительных чудес — ведь Христос отверз очи слепца, хотя никто другой никогда не смог совершить что-либо подобное, — то что же будет в состоянии освободить иудеев от безумия? Или какое основание снимет с них наказание? Ведь они, слышав и видев, возненавидели и Сына и Отца. Возненавидели каким образом? Таким, что не почтили слово от Отца чрез Сына, но также и, к делам Божественной Природы не обнаружив подобающего им благоговения, окажутся явными нечестивцами ко всей Божеской Природе, совершительнице их. Ведь чудотворившему Сыну соприсутствовал, без всякого сомнения, и Сам Отец, не как другой чрез кого-либо другого совершая достойные благоговения дела, но как сущий в Сыне по причине тожества природы и безразличности сущности. Таким образом, жалкие иудеи оказываются непризнательными и повинными в величайшей неблагодарности тем, что не придали никакого значения несравненному учению Спасителя, а кроме того, чрез Сына и в Сыне не почтили и природу Отца, хотя и оказавшуюся для них совершительницею чудес, благодаря которым даже и превеликому упрямцу и грубияну естественно было усвоить и проявить наконец способность помышлять подобающее и то, чрез что надлежало чтить Бога.

Но да исполнится слово, в законе их написанное, яко возненавидеша Мя туне (Пс. 68, 5)   (15, 25)

Ясно показывает, что и это не было неизвестно все предвозвестившему закону. Впрочем, закон предсказал это, полагаем, не для того, чтобы неправедно возгорелась ненависть иудеев на Сына и Отца, но так как она имела быть со стороны их, то и наперед провозгласил Божественный и священный закон, показывая, что Дух ведает все будущее. Так, в книге псалмов написано от лица Христа, обвиняющего безумие иудеев и говорящего, что «ненавистью неправою возненавидели Меня» (Пс. 24, 19). В самом деле, разве не неправою ненавистью раздражены были (против Христа) те, которые должны были быть столь далеки от ненависти, что, напротив, если справедливо судить о природе бывшего в отношении к ним (со стороны Христа), они со всем рвением и любовью должны были восхотеть следовать за Ним. В самом деле, пусть скажет нам какой-либо защитник иудейского неверия, какую причину вражды мог бы иметь кто? Что из сделанного Христом достойно ненависти или вражды? То ли, что Он изъял нас от смерти и тления? Что освободил от диавольского жестоковластия, и разрушил владычество греха, и рабов возвел к сыновству с Богом? Что по человеколюбию и милосердию явил праведными умерщвленных грехами? Что сделал общниками Святаго Духа и Божественной Природы, доставил нам самое жилище святых Ангелов и со-делал небо доступным для людей? И неужели же справедливо быть ненавидимым Тому, Кто стал нам подателем и уготователем таких благ, а не, напротив, быть благословляемым несмолкаемыми славословиями и получать за это от нас непрестанные благодарения? Но ничто, полагаю, не преклонит жестокого иудея к желанию мыслить, что должно мыслить. Ведь он возненавидел даром Того, Кого, напротив, надлежало от всей души любить и венчать почестями благопослушания. Впрочем, и здесь Господь показал Себя не неведавшим злоумие иудеев, но предрекшим и предведавшим, что оно будет, и, однако ж, проявившим кротость и долготерпение. Ведь и при таком беззаконном расположении их Он предложил им слово, призывавшее ко спасению, подкрепив и чудесами исповедание веры в Него, если бы кто оказался добрым и благодарным. Также и этим дает ученикам полезное наученье тому, чтобы они долготерпеливо предлагали спасительное учение даже старающимся наносить обиды им и в этом самом являться идущими вослед добродетели, в Нем Самом и первом воссиявшей. Ведь если есть что доброе, то в первом Христе, и (уже) на нас от Него исходит все хорошее.

Егда же приидет Параклит (Утешитель), Егоже Аз послю вам от Отца, Дух истины, Иже от Отца исходит, Он засвидетельствует о Мне. И вы же свидетельствуете, яко от начала со Мною есте   (15, 26–27)

Сказав, что Он и Отец находятся в ненависти у неразумных иудеев, и притом даром и без всякого основания, благополезно сопривносит Духа, вместе с тем представляя в своем рассуждении восполнение Святой Троице и Его (Святой Дух) также показывая сообесчещенным (вместе с Отцом и Сыном), чтобы зрители чудес, неистовствовавшие так сильно против Сына, были изобличены и как оскорбители столь сверхъестественного всемогущества Верховной Сущности не только тем, что полагали должным не принимать Христа, хотя и творившего удивительные чудеса для удостоверения их, но и тем, что уже делали, нечествовали против Него так, что об этом страшно даже только и подумать.

Вот для тебя, безрассудный иудей, — так может сказать кто-либо, — Христос и был творцом чудес, которые превышают славу и Моисея и блеск всякого святого, ибо слова Господа: «Если бы дел не сотворил Я у них, которых никто другой не сотворил» (Ин. 15, 24) дают нам такую мысль. Однако ж служителя и исполнителя гораздо меньших дел, разумею Моисея, ты венчаешь столь блестящими почестями, а несравненно превосходнейшего Совершителя и гораздо высших дел не стыдишься столь неразумно отвергать, хотя Он приводит к некогда возвещенному концу Моисеевы откровения и тень наконец заключает в истину.

Итак, Господь наш Иисус Христос счел необходимым вместе с Собою и Отцом внести упоминание и о Духе. При этом Он доказывает также истинность прежде Им сказанного, то есть что если кто решился питать ненависть к Сыну, то он, без сомнения, будет ненавидеть и Отца, от Кого Он рожден. Почему это и как, смотри опять.

Вот сейчас назвав Параклита Духом Истины, то есть Себя Самого, говорит, что Он исходит от Отца. Это потому, что Он есть как собственный Дух Сына, природно в Нем существующий и чрез Него исходящий, так и (Дух) Отца.  А кому Дух общ, у тех не разделены, конечно, и свойства сущности. Пусть же некоторые из привыкших нечествовать своими невежественными рассуждениями не увлекают нас к тому, что не подобает мыслить, именно что Сын, исполняя некую служебную должность, сообщает твари Духа, который от Отца. Ведь и это некоторые неразумцы не побоялись высказать. Напротив, следует веровать, что как скоро Он есть Его собственный, как, без сомнения, и Бога и Отца, то посылает Его святым Своим ученикам для освящения. Если же желают думать и говорить что-то острое, представляя Сына опять и здесь слугою нам и исполнителем, то разве не следует сказать: «безумные и слепые» (Мф. 23, 17), не сознаете вы, куда опять идете, и восстаете против славы Единородного, вследствие присущего вам невежества составляя жалкие рассуждения? Ведь если Сын подает Духа от Отца, всецело считаемый в качестве некоего слуги, то разве не необходимо признавать, что Он (Дух) совершенно чужд сущности Его, а может быть, и выше и гораздо лучше Его, если это так, как утверждаете вы по своему невежеству? В самом деле, если Сын, по-вашему, не исходит  от Отца, то есть из сущности Его, то разве не должно будет представлять Духа более высшим сравнительно с Сыном? Но в таком случае что скажем, когда услышим слова Сына о Нем, что «Он Меня прославит, потому что от Моего примет и возвестит вам» (Ин. 16, 14)?

К сказанному должно как бы по необходимости уже присоединиться и еще вот что. Если вы считаете Сына исполняющим служебную деятельность в сообщении нам чуждого, то есть от Бога и Отца, Святого по природе Духа, то Сын не по природе свят, а по причастию, как и мы, ибо согласно невежеству нечестивцев утверждается, что Он чужд сущности Отца, из которой и исходит Дух, чрез Него подаваемый. В таком случае надо допускать, что если Дух не есть собственный Дух Сына, но и Сам Он имеет приобретенную святость, как и тварь, то может когда-либо и отпасть от этой присущей Ему святости. Ведь то, что приобретено в качестве приложения, разве не допускает возможности и отсутствовать? Но кто не убежит от таких догматов? Более же правильною считаю такую речь.

Итак, любезна нам истина и догматы истины. И мы не последуем за теми (лжеучителями), но, идя по следам веры святых отцов, утверждаем, что собственный Сына есть Параклит, то есть Дух Святой, и не привходит отвне или приобретен в Нем, как и в тех, кто восприемлет святость, у которых и бытие — из не сущего, но единосущный Его, как, без сомнения, и Отца. Таким образом, смысл церковных догматов не должен уходить у нас к многобожному баснословию, но Святая Троица сосредоточивается в одно представление Божества. В одно и то же время поэтому показывая и единство сущности, разумею Своей и Бога и Отца, и называя Параклита Духом Истины и говоря, что Он от Отца исходит, тем самым ясно и непререкаемо изобличает христоборца всецелым и богоборцем. Ведь кто восхотел всячески неистовствовать против Сына, тот справедливо должен мыслиться прегрешившим и против Самого Того, из Кого Он есть.

Итак, «когда придет Параклит, — говорит, — Дух Истины, то есть Мой, что от Отца исходит, Он засвидетельствует о Мне». Как же засвидетельствует? Именно совершая в нас и чрез нас чудеса, свидетелем будет праведным и истинным Моей Божеской власти и всемогущества. Ведь — Мой Дух тот, что действует в вас. Но как Мой, так и Бога и Отца. Поэтому необходимо думать, что вместе с тем оскорбляются и совершавшие чрез единого благого Духа чудеса для удостоверения веры, как бы в лице Христа, в Котором вселилась, по Павлу, не часть какая-либо неизреченного Божества, но «вся полнота телесно» (Кол. 2, 9).

Но со свидетельством Духа, говорит, будете сосвидетельствовать и вы сами. Ведь вы стали самовидцами и зрителями (Лк. 1, 2) того, что совершено у ваших единоплеменников, всегда сопребывая со Мною как ученики.

Сия глаголах вам, да не соблазнитеся   (16, 1)

Со всей ясностью представив Своим ученикам безумие иудеев, Спаситель, быть может, намеревался к словам об этом присоединить и то, что несчастные дойдут до такого упрямства, так закроют свой слух, придут, жалкие, в такое богоненавистничество и такому пренебрежению подвергнуть слова об истине, что если бы даже явились и два свидетеля славы Его, то и тогда не захотят принять ее, хотя закон ясно возвещает, что должно верить и, без сомнения, принимать все, что может быть засвидетельствовано гласом двух или трех (Втор. 19, 15). Но благополезно не говорит этого теперь, ибо немалое внедрил бы им уныние и, сокрушив учеников Своих отчаянием, открыл бы в них и беспрепятственный доступ трусости. Ведь им вполне естественно было рассуждать в себе самих так, что если иудейский народ совершенно не будет повиноваться никому и даже Самого Параклита не станет считать ни во что, хотя и поражавшего превышающими слово чудесами, тем не менее, однако ж, и после этого окажутся ненавидящими Христа, а с Ним и Отца, то какая надобность будет употреблять напрасный труд? Почему не следует освободиться и отдел, предпочетши молчание к непослушным пред учением? Наверно зная, конечно, что ученики будут думать это, искусно опускает то, что было слишком тягостно для изложения и могло способствовать трусости и лености в деле учения. Но благополезно обращает силу своего слова на то, чтобы предуготовить и наперед мужественно укрепить их к тому, что имело быть с ними или ожидало их от тех (иудеев). Ведь приходящее неожиданно и вдруг бывает способно смутить и очень твердую душу. А чего появление и пришествие наперед предполагается, то легче наступает и не так тяжко переносится, как уже предвиденное и предыспытанное надеждою несомненно предстоящего страдания. Нечто такое, думаю, желает указать и Христос. Если Я, говорит, уже совершил такие чудеса, и это при вас — свидетелях, и Параклит также станет чудотворить у вас, а между тем дерзость иудейского безумия не ослабнет, напротив, они будут в том же настроении, и даже в еще худшем, то, говорит, не соблазняйтесь, когда и сами окажетесь в таком же состоянии, но вспоминайте всегда Мои слова: «Ибо ученик не выше учителя, ни раб не выше господина своего» (Мф. 10, 24).

От сонмищ ижденут вы. Но приидет час, да всяк, иже убиет вы, возмнит службу приносити Богу   (16, 2)

Дошел до самой, так сказать, последней степени ужасов, до предсказания смертной опасности, не для того, чтобы внедрить бессильный страх своим ученикам — это не подобало делать Тому, Кто желал всячески поощрить к возможно безбоязненному проповеданию евангельского учения, — но для того, чтобы, отгоняя сильный страх как уже предвиденный и потому ставший легко переносимым, они преодолевали уже всякое зло и совсем никакого значения не придавали, если бы даже и приключалось какое-либо из кажущихся самыми невыносимыми зол. Ведь не убоявшимся большего какой вред могло бы нанести меньшее? А способные преодолевать до последнего предела доходящие ужасы чем еще другим могли бы быть смущены? Итак, чтобы они имели душу, готовую к охотному перенесению всего и к такому сопротивлению вреду со стороны иудеев, чтобы не бояться самой даже, если придется, предстоящей жестокой смерти, говорит, что случится не только обычное и не на этом остановится коварство или сопротивление иудеев, чтобы только отлучать от синагоги, но и предуказал, что нечестие их дойдет до такой жестокости, что крайнюю бесчеловечность свою будут некогда считать стезею благочестия, ведущею их к Богу. А что у иудеев отлучались от синагог и в самом начале своего дела подвергались такому наказанию те, кто был объят любовью ко Христу, это станет ясно из слов Евангелиста, что «многие, впрочем, и из начальников уверовали в Него, но ради фарисеев не исповедовали, дабы отлученными от синагог не стать» (Ин. 12, 42); и опять: «Уже ведь согласились книжники и фарисеи, чтобы ежели кто Его исповедает, что Он — Христос, отлучен от синагоги был» (Ин. 9, 22). Но если, говорит, и эти злоумышления иудеев для некоторых оказываются невыносимыми, то должно знать отсюда, что на этом не остановятся нападения на вас. Но отнюдь, говорит, не печальтесь, если и случится подвергнуться этому. Дерзость нечестия их дойдет даже до того, что умерщвление вас будут считать в качестве богоугодного служения, что и было, как видим, со святым Стефаном, начатком мучеников, и с Божественным Павлом. Навлекши на Стефана обвинение в богохульстве и прикрывшись из-за этого богоугодною ревностью, они нанесли ему смерть чрез побиение камнями (Деян. 7, 59). Также и на священного и премудрейшего Павла некоторые из иудеев так свирепели, что «заклялись не есть и не пить, доколе не убьют его» (Деян. 23, 21). Так написанным найдем мы в Деяниях святых Апостолов. Прекрасно поэтому и очень полезно предречение, наперед смягчающее страх пред бедствиями, предуготовляя к мужеству учеников, как бы уже подвергшихся этому. Ведь должна несколько умеряться для страждущих тяжесть беды, когда она предвидится и делает наступление свое более слабым.

И сия сотворят, яко не познаша Отца, ни Мене   (16, 3)

Показал иудейскую «ревность не по разуму», как и Павел говорит (Рим. 10, 2), но весьма заблуждающеюся и идущею не по прямому пути, хотя и думающею о себе, что она проявляется ради Бога. Ведь защищая заповедь Моисея, они думали, что благоугождают Богу, дарователю закона, и, сражаясь с заповедями Христовыми, несчастные надеялись получить немалую славу. Вот почему и на проповедников евангельского учения они сильно нападали, но не знали, что должны впасть во все безумие и что чрез бесчестие в отношении к Сыну прегрешают против Самого Бога и Отца, даже более — оказывались совершенно не ведающими того, кто есть Отец и также кто — явившийся из Него Сын. И удивительное дело — Моисея премудрейшего они спешили венчать высочайшими почестями, бывшего служителем закона, который чрез Ангелов (ср. Гал. 3, 19 и Евр. 2, 2), а Господа нашего Иисуса Христа, открывавшего неизреченную волю Отца, говорившего ясно: «От Себя не творю ничего, но пославший Меня Отец Сам Мне заповедь дал, что скажу и что изреку» (Ин. 8, 28 и 12, 49), не медлили облечь самыми последними бесчестиями, хотя Ему сочудотворил Бог и Отец и чрез чувственный глас с неба свидетельствовал, ясно восклицал и говорил: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Я возблаговолил» (Мф. 3, 17). Таким образом, несомненно, что, если кто решится жестоко нападать на проповедников Божественного слова, тот окажется в неведении всей вместе Святой и Единосущной Троицы. Ведь не знает и Отца тот, кто ставит, в своем собственном воображении, явившегося из Него Логоса вне подобающей Ему славы. В самом деле, разве у могущих наиразумнейшим образом понять природу вещей не должно быть без всякого сомнения принятым, что, как скоро Он единосущен Отцу, то и будет говорить, конечно, согласное с волею Отца, а как имеющий Его общником славы будет иметь Его, конечно, и сооскорбляемым всем тем, чем кто-либо нападает на Него (Сына). Таким образом, в этих словах Господь наш Иисус Христос защищается и как бы обвиняет иудейские дерзости, налагая поэтому тяжкий и губительный приговор на тех, которые бесчестят Его своею жестокостью к самим святым апостолам. Ведь не на них собственно должно обращаться прегрешение, но направляться на Самого Того, Кто налагает служение Божественного апостольства, как, без сомнения, и к Самуилу святому некогда говорил о сынах Израилевых, «что не тебя уничижили, но Меня уничижили» (1 Цар. 8, 7).

Итак, весьма опасным оказывается делом не хотеть воздавать святым подобающую им почесть, ибо прегрешение против них должно простереться и на Пославшего их.

Но сия глаголах вам, да егда приидет час их, поминайте их, яко Аз рех вам   (16, 4)

Не ради, утверждает, чего другого Он вел к ним речь об этом, как для того, чтобы они знали, что, ради Него подвергшись искушениям греха, они непременно получат славу за это. Ведь не для того, говорит, Я предрек, чтобы ослабить силы вашей души и вызвать преждевременный страх в вас от знакомства с ожидающим вас. Напротив, Я наперед дал вам знать это, чтобы вы двоякую отсюда получили пользу. Во-первых, вспомнив, что предрек Я, вы будете удивляться Моему предведению и самое время наступления испытаний послужит вам в удовлетворение и укрепление вашей веры, ибо ведающий будущее разве может не быть Богом по природе? А кроме того, и другое, именно: предуготовленный и наперед знающий, что должно случиться с ним, будет подвержен более слабому страху, легко будет преодолевать все, кажущееся ужасным, и приобретет ум твердый в самих испытаниях, ибо страдание, случающееся нечаянно вопреки ожиданию, думаю, поражает гораздо сильнее. Так и Псалмопевец говорит: «Приготовился я и не смутился» (Пс. 118, 60). Итак, повелевает ученикам вспоминать, что Он благополезно и необходимо предрек им будущее, ибо было несомненно, что, веруя и поэтому тому, что Он есть Бог Истинный, — ведь Истинному Богу свойственно знать все — они легко будут веровать и тому, что избавит их от бедствий.

Сих же исперва не рех вам,   яко с вами бех. Ныне же иду к Пославшему Мя, и никтоже от вас вопрошает мя: камо идеши?   Но яко сия глаголах вам, скорбь наполни ваше сердце   (16, 4–6)

Наперед позаботился Христос и о другом, полезном и очень необходимом. Ведь было несомненно, что, призванные Им вначале к ученичеству, находясь всегда и живя вместе с Ним, быв свидетелями многих чудес и испытав несравненную Его силу и всемогущество, они предполагали, что победят всякое искушение и преодолеют все вообще бедствия. Разве подобало сомневаться еще и малодушествовать тем, кто получил благоволение к себе от могшего совершать такие чудеса? Но так как Христос предвозвестил, что они вопреки ожиданиям подвергнутся опасностям, то, чтобы не очень смущались этим, размышляя и говоря так: неужели мы обманулись в первоначальной надежде своей и ошиблись в цели, считая себя призванными ко всем благам, а в конце концов впадая в столь неожиданные бедствия, — Господь считает необходимым изъяснить причину того, почему Он не предсказал об этом вначале, и говорит: Это сначала Я не сказал вам, потому что с вами был. Когда еще Он пребывал с ними, Он легко мог спасать их, избавлять от всякого искушения и при всех случаях делать им надлежащие научения и исправления. Когда же отходит к Отцу, Он благополезно и в надлежащее время открывает им неизбежное наступление того, что их будет ожидать. Ведь если и у нас самих бывает забота о том, чтобы не ошибаться в надлежащем времени (для чего-либо), то не тем ли более это должно подобать Богу? Таким образом, время молчания было вначале, когда еще не наступала необходимость дать им наставление (о будущем). Но когда отходил к Отцу, наступало время сказать. Итак, удалялся ли от учеников Спаситель, возвратившись к Отцу, и был с ними действием и силою и благодатью Духа? Как или каким образом? Ведь не обманывает, когда говорит: «Вот Я с вами все дни и до скончания века» (Мф. 28, 20). Впрочем, насколько дело (удаление от учеников на небо к Отцу) касается плоти и присутствия с телом, то это не подлежит никакому сомнению. Но Спаситель знал, что для человеческой природы необходимо будет восшествие Его собственной плоти на небеса, причем, как Бог, не не ведал также о том, что сердце учеников исполнилось горькой печали, ибо весьма опечалил их отходивший Христос, между тем как они желали пребывать с Ним всегда. Но, как уже решившего сделать это, они не стали расспрашивать, зачем именно и по какой причине Он должен уйти или что побуждало и заставляло Его идти на небо. Таким образом, Он знает, что из любви к Нему они терпят и это и что они неблаговременно хранят молчание, не позволявшее им узнать причину Его отшествия, хотя знание об этом было для них весьма полезно.

Но Аз истину вам глаголю: уне есть вам, да (Аз) иду: аще бо (Аз) не иду, Параклит не приидет к вам   (16, 7)

Сильная печаль, говорит, снедает вас и тяжелое горе смущает, ибо вы, весьма справедливо рассуждая, предполагаете, что не без бедствий для вас будет Мое удаление. Наверно впадете вы в те искушения, о которых Я уже предрек, и подвергнетесь жестокому нечестию гонителей. Поэтому думая, что полезное всегда надо предпочитать приятному, скажу вам истину: полезно вам, чтобы Я ушел. Но хотя мы и должны (беспрекословно) признавать (истинными) все мысли (бесконечно) превышающего нас Спасителя Христа, однако ж эти слова, думаю, немало могут смутить кого-либо из простецов. Ведь можно в себе самом думать и рассуждать так, что если Христу было лучше уйти, то, следовательно, присутствие Его не вполне было лишено какого-либо вреда. И если польза нам была в восшествии или возвращении Его (к Отцу), то разве не должны были явиться противоположные следствия (для нас) от Его неудаления от нас? Такое недоумение может смутить кого-либо из простецов. Но руководимый Божественным вразумлением к точному пониманию этих слов, полагаю, нисколько не должен соблазняться, напротив — должен исследовать надлежащий смысл изречения.

Прежде всего другого, полагаю, надо иметь в уме и ясно знать то, что, по написанному, «время всякому предмету» (Еккл. 3, 1, 11), и все хорошо во время свое. Поэтому полезно было в свое время присутствие Господа с плотью в этом мире. Так же опять в надлежащее время и соответствующее данному (Богом) назначению каждого предмета Он благополезно возвращается к Отцу. И отнюдь не должно подвергаться обвинению, как не очень полезное, Его сопребывание с учениками ради ставшего впоследствии необходимым Его отшествия, — равно отнюдь не должна порицаться за что-либо и польза от Его отшествия ради пользы от Его присутствия. Ведь то и другое благополезно совершалось в надлежащее время. Но чтобы кратко раскрыть смысл этого предмета и представить его яснее для братьев, постараемся сказать, повторив прежнее рассуждение, в немногих словах о причине воплощения Единородного и, кроме того, еще о пользе Его отшествия.

Итак, чтобы осужденного тем исконным проклятием (Гал. 3, 13) освободить от тления и смерти, Он стал человеком, Себя как бы ниспослав в нашу природу, будучи Жизнью по природе, ибо таким образом побеждена держава смерти и уничтожена сила прившедшего в нас тления. И поскольку Божественная природа всецело свободна от влечения ко греху, понес нас чрез Свою плоть. Ведь в Нем — мы все, поскольку Он явился человеком, чтобы умертвить «члены наши, что на земле» (Кол. 3, 5), то есть страсти плотские, и упразднить закон греха, приобретший тиранию в наших членах (Рим. 7, 23), и кроме того, опять, чтобы освятить нашу природу и оказаться образцом для нас и наставником пути к благочестию, а также чистым познанием познаваемой истины и правильной жизни. Вот это все устроил Христос, став человеком.

Итак, надлежало возвести человеческую природу на край всякого блага и не только освободить от греха и смерти, но и возвести уже в самые небеса и показать человека сожителем и соучастником хора Ангелов. И Своим Воскресением сообщил нам новую силу как избежать тления, так и открыть нам вход на небо и стать пред взором Отца тому, кто по причине преступления в Адаме был удален от лица Его. Так и божественный Павел, разумея это, говорил: «Не в рукотворенное Святое вошел Христос, и не в противообраз истины, но в самое небо — ныне явиться лицу Божию за нас» (Евр. 9, 24).

Слышишь, что, всегда будучи пред взором и в природе Своего Родителя, по причине тожества сущности, ныне не ради Себя, но за нас является. По этому поводу что говорил уже, опять скажу. Он поставляет нас пред взором Отца, будучи начатком человечества, когда ушел на небеса. Как, будучи Жизнью по природе, Он, говорится, умер и воскрес ради нас, так и, всегда видя Своего Отца и взаимно видимый Своим Отцом, ныне, говорится, явился, то есть когда стал человеком, не ради Себя, но за нас, как человек, — и, следовательно, как бы оставлением (или прекращением) Домостроения о нас (на земле с плотию) являлось и восхождение наше в самые небеса, как в начатке и первом Христе. Ведь предтечею и в них (небеса) восшел за нас (Евр. 6, 20), как где-то говорит и сам божественный Павел. И как именно человек Он может быть мыслим также и архиереем наших душ и параклитом (ходатаем) и умилостивлением (жертвою) за наши души. А как Бог и Господь по природе Он восседает вместе со Своим Родителем, но и на нас самих, тем не менее, также и от этого переходит слава. Поэтому и Павел говорит об Отце, что «воскресил и спосадил нас в небесных (областях) во Христе (Еф. 2, 6).

Таким образом, с окончанием земного дела подобало исполнить остальное, то есть восшествие к Отцу. Поэтому говорит: полезно вам, чтобы Я отошел, ибо ежели не отойду, Параклит (Утешитель, Ходатай) не придет к вам.

К этим рассуждениям присоединим еще и нечто другое, полезное и истинное. Вот устроено наконец было все должное на земле, как только что высказали мы. Но ведь надлежало нам быть общниками и причастниками (2 Пет. 1, 4) Божественной природы Логоса или, оставив свою (земную) жизнь, преобразовываться в другую и переходить к обновлению жизни богоугодной. Но достигнуть этого было возможно не иначе, как чрез общение и причастие Святаго Духа. И вот подобающее и надлежащее время для послания Святаго Духа и Его нисшествия к нам, очевидно, настало благовременно наконец после отшествия отсюда Спасителя нашего Христа. Ведь когда еще Он находился во плоти и пребывал с верующими в Него, Он являлся, думаю, подателем великого блага. Но так как время и нужда призывали Его возвратиться к Отцу, Сущему на небесах, то разве не подлежало Ему пребывать с чтущими Его чрез Духа и обитать в наших сердцах чрез веру, дабы, имея Его в себе, с дерзновением восклицали мы: «Авва Отец» (Гал. 4, 6) и беспрепятственно шествовали ко всякой добродетели, и кроме того, еще оказывались мощными и непобедимыми против злоухищрений диавола и восстаний от людей, как обладающие все могущим Духом.

А что Дух переводит тех, в ком Он будет и вселится, в некое другое состояние и преобразует в обновление жизни, разве не легко каждый докажет это и от Ветхого и от Нового Писания? Так, Божественный Самуил, когда вел речь к Саулу, говорит: «И найдет на тебя Дух Господень, и обратишься в человека иного» (1 Цар. 10, 6). И блаженный Павел: «Мы же все, открытым лицом славу Господа созерцая, в тот же образ преображаемся от славы в славу, как от Господа Духа; Господь же Дух есть» (2 Кор. 3, 18 и 17). Видишь, что Дух преобразует как бы в другой образ тех, в ком Он окажется вселившимся. Он именно переводит легко от желания помышлять то, что на земле, к устремлению взоров к одному только тому, что на небесах, — и от бессильной робости к благодерзновеннейшему настроению. А что и учеников мы найдем в таком именно состоянии и не только укрепленными Духом, чтобы не страшиться нападения гонителей, но и безраздельно преданными любви ко Христу, это не может подлежать никакому сомнению. Итак, истинно слово Спасителя, говорящего: полезно вам уйти Мне на небеса, ибо то было время нисшествия Духа.

И пришел он обличить мир о гресе и о правде и о суде.   О гресе убо, яко ко Отцу иду, и еще не узрите Мене.   О суде же, яко князь мира сего осужден   (16, 8–11)  

Показав, что отшествие Его к Отцу есть время нужное для нисхождения и послания Духа, и чрез это достаточно умерив удручавшую святых учеников скорбь, благополезно показывает при этом и то, совершителем чего будет Параклит: Пришедши, — говорит, — обличит мир о гресе и о правде и о суде. Точно указал также и то, в чем будет состоять обличение относительно каждого из названных предметов. Впрочем, так как для некоторых, кажется, очень не легко постигнуть смысл этого изречения, то полагаю нужным подробнее истолковать и яснее высказать значение этих слов.

Итак, на первом месте ставит обличение о грехе. Как же «обличит мир»? Когда будет находиться в любящих Христа, как достойных уже и уверовавших, тогда-то вот мир, то есть не принявших учения и еще не верующих и одержимых мирскими страстями Он осудит самим делом, как повинных в собственных грехах и долженствующих умереть благодаря своим прегрешениям. Ведь Бог отнюдь не будет лицеприятным и не (допустит того, что) одним на земле без основательной причины дарует Духа, а другим нет, но в одних достойных будет вселять Параклита, которые чистосердечною верою чтут Его как Истинного Бога и исповедуют Творцом всего и Господом. Таким образом, что ранее сказал иудеям Сам Спаситель: «Если не уверуете, что Я это, во грехах ваших умрете» (Ин. 8, 24), это Параклит «пришедши» покажет истинным на деле.

Обличит также мир, говорит, о правде, потому что к Отцу иду и уже не узрите Меня. Справедливо будет помогать уверовавшим во Христа после Его восшествия на небеса, как справедливо оправданным, ибо они приняли Его как Бога Истинного, Которого отнюдь не видят, но веруют, что совосседает со Своим Отцом. Действительно, что Христос блаженными называл так верующих, каждый весьма легко может узнать, припомнив, что сказал и сделал Фома. Сомневаясь еще в том, что Сын ожил, говорит: «Ежели не вложу руки моей в бок Его и (не) увижу язв гвоздиных, не поверю» (Ин. 20, 25). Когда же уверовал, — причем Христос дозволил ему сделать, что он желал, — какие слова услышал? «Потому что уведал ты (видишь) Меня, уверовал (веруешь); блаженны не видевшие и уверовавшие» (Ин. 20, 29). Итак, справедливо оправдываются и без видения уверовавшие, мир же далек от получения того же самого (оправдания), не допустив правды от веры и добровольно вращаясь в своем зле.

Впрочем, необходимо знать, что только что названные нами два обличения чрез Параклита будут не против одних только иудеев, но и против всякого человека упорного и не верующего. Ведь слово «мир» хотя и обозначает и того, кто непрестанно вращается в чувственных страстях и не удаляется от диавольской мерзости, но означает также и рассеянных и живущих во всем мире. Следовательно, это двойное обличение имеет общий характер и простирается на всех. Ведь Христос призывает к Себе не одну только Иудею, как это было вначале (во время земной жизни Господа), и не одно только семя Израилево, но весь падший род Адама. Благодать простирается не на одну часть, но на всю вселенную явилось благо от веры.

Третьим обличением чрез Параклита будет, как говорит Спаситель, справедливейшее осуждение начальника мира сего. В каком смысле и каким образом, изъясню. Ведь Он будет свидетельствовать также и о славе Христа и, показав Его истинным Господом всего, обличит мир, как заблудившийся и оставивший истинного и по природе Бога и как поклоняющийся и служащий тому, кто не есть Бог по природе, то есть сатане. В самом деле, суд, совершенный над ним, полагаю, достаточен для доказательства того, что это действительно так, ибо он не был бы осужден и не лишился бы силы, не был бы предан наказанию за богоборство, связанный в аду узами мрака, если бы был Богом по природе и имел непобедимую крепость и славу. Теперь же видим столь недостаточною его силу спасти свою честь, что даже повергается под ноги духоносцев или верных, которые исповедают Христа Богом. Они попирают его, когда он и искушает и нападает. И если действительно каждый увидит, что скопище нечистых демонов устрашается и отгоняется молитвою их и действием и силою Святаго Духа, то разве не будет полного основания сказать, что осужден сатана? Он осужден тем, что не может уже властвовать над запечатленными Духом Святым в правду и святость чрез веру во Христа. В противном случае каким образом, скажи мне, мы попрали бы всю его силу, по сказанному в псалмах ко всякому человеку, живущему «в помощи Вышнего... на аспида и василиска наступишь и поперешь льва и дракона» (Пс. 90, 1 и 13)? Когда, таким образом, Параклит Небесный будет находиться в святых душах и явится справедливо им посланным за их непреклонную веру, тогда Он покажет мир ставшим виновным в своих собственных грехах и лишенным вышней благодати, так как они отвращаются от Искупителя. Обвинит его также и за то, что он несправедливо обвиняет во грехе уже уверовавших. Ведь они справедливо оправданы за то, что хотя и не видали отшедшего к Богу Христа и чудотворящего, однако ж почтили Его верою. Думаю, нечто подобное имел в мыслях и Павел, сказав: «Кто явится с обвинением на избранников Божиих? Бог — оправдывающий, кто — обвиняющий?» (Рим. 8, 33–34). Всякое беззаконие закрыло уста свои, по гласу Псалмопевца (Пс. 106, 42), будучи не в состоянии обвинять избранных чрез веру и облеченных славою оправдания от веры. Обличит мир как заблуждающийся и свои надежды полагающий на того, кто так осужден, что отпал от всей изначальной славы своей, подвергся должному презрению и ни во что считается у чтущих Бога.

Начальником же века сего назвал его Бог (Господь) не потому, что он таков в действительности, и не потому, что имеет достоинство по существу своему, разумею силу владычествовать, но потому, что обманом и насилием приобретает эту славу себе, и потому, что властвует и начальствует в продолжающих заблуждаться, по причине присущей им порочнейшей наклонности, по которой они, предав свой ум заблуждению, впадают в неизбежную сеть плена, хотя избежать ее находится во власти у них, чрез веру во Христа приведенных к познанию Истинного Бога. Таким образом, имя начальника подложно у сатаны, как не присущее ему природно, но сохраняемое мерзостью заблуждающихся.

Еще много вам имам глаголати, но не можете носити ныне.   Егда же приидет Он, Дух Истины, наставит вы на всю истину; не бо глаголати имать от Себе, но елика аще услышит, глаголати имать, и грядущая возвестит вам   (16, 12–13)

Увидав учеников уже удрученными печалью и устрашенными от знакомства с тем, что ожидало их в будущем, — ибо наполнила, говорит, печаль сердце их (Ин. 16, 6), — Он думал, что не должно обременять их прибавлением других (сообщений о будущих искушениях), но как бы погребает в благовременное молчание то, что, судя по всему, могло немало их поразить, и недостававшее им знание сохранил для откровения чрез Духа и для световодительства, имевшего быть в должное время. Быть может, заметив их еще и неспособными к восприятию таинства, так как еще не были просвещены от Духа и не соделались еще общниками Божественной Природы, «ибо еще не был Дух Святой», по святому Евангелисту, «потому что Христос еще не был прославлен» (Ин. 7, 39), — говорит это, без сомнения, желая указать на то, что Он мог бы еще открывать и весьма глубокие и ум человеческий превосходящие тайны, но отказывается теперь, и весьма справедливо, видя их еще очень неготовыми к этому. Но вот когда, говорит, Мой Дух соделает вас из одних другими и преобразует ваш ум так, чтобы вы уже пожелали и могли презреть подзаконные образы и избрать красоту служения в Духе и теням предпочесть истину, — вот тогда-то, говорит, вы сможете совершенно легко уразуметь относящееся ко Мне, ибо среди вас будет иметь место уже удобоприемлемое и широко раскрытое учение.

Вот это, можно думать, Господь считал нужным говорить Своим ученикам. В таком случае это будет сходно и совпадать по мысли с только что сказанным, о чем Он также сказал, как бы в виде примеров: «Никто приставку (заплату), от одежды новой отодрав, не приставляет к одежде ветхой» (Лк. 5, 36), а также и «вино молодое в мехи не вливают ветхие» (Мф. 9, 17), иначе «разорвутся мехи и вино выльется, но вино молодое в мехи новые должно вливать» (Лк. 5, 37). Ведь не преобразованным еще чрез Духа к обновлению жизни и вместе знания еще не доступно новое учение евангельской проповеди и как бы не восприемлемы тайны о Святой Троице. Поэтому изъяснение еще более глубоких тайн благополезно сохраняется для будущего духовного обновления чрез Духа, которое не позволяет уму верующих во Христа продолжать привязанность к ветхой букве закона, а, напротив, заставляет преобразовываться к новому направлению мыслей и сообщает такие умозрения, посредством которых можно созерцать красоту истины.

А что прежде Воскресения из мертвых Спасителя нашего Христа и до сообщения Святаго Духа, ученики жили, пожалуй, более по-иудейски и держались подзаконного образа жизни, хотя таинство Христово и гораздо выше, это каждый и весьма легко может видеть. Так, блаженный Петр, хотя и первенствовавший среди святых учеников, когда Спаситель однажды изъяснил Свои крестные страдания и благополезно сообщал, что должен подвергнуться дерзким неистовствам иудейским, стал возражать против и говорил: «Милостив будь к Себе, Господи! Да не будет с Тобою сие!» (Мф. 16, 22). И это несмотря на то, что святые пророки ясно и громко возвещали, что не только постраждет, но и что и сколько потерпит. Кроме того, надо иметь в виду и следующее. Как написано и как читаем в Деяниях Апостолов, однажды голоден был Петр и хотел есть. Потом, видя скатерть, спускающуюся с неба за четыре конца, в которой виднелись всякие животные — земные, водные и воздушные, и слыша голос, раздавшийся с неба: «Встань, Петр, заколи и ешь!» — возразил такими словами: «Нет, Господи, потому что никогда я не ел ничего скверного или нечистого». И за это был справедливо обличаем, слыша опять: «Что Бог очистил, ты не скверни» (Деян. 10, 10–15). Надлежало также, конечно, помнить и то, что Спаситель наш часто говорил иудеям: «Не входящее в уста сквернит человека» (Мф. 15, 11). Смотри же, как нужно было для него световождение чрез Духа. Видишь, как потребно было ему преображаться в другое состояние, лучшее и премудрейшее того, какое было свойственно иудеям. И так, когда, обогатившись вышнею и небесною благодатию, они изменили, по написанному (Ис. 40, 31), силу и по познанию стали лучшими, чем прежде, тогда-то вот и услышали мы их говорящими с дерзновением: «Мы же ум Христа имеем» (1 Кор. 2, 16). Умом же Спасителя обозначают не другое что, как приходящий на них Святой Дух, подобающим для них образом открывающий все, что надлежало ведать и знать.

Когда же приидет Он, то есть Параклит, Дух Истины, наставит вас на истину всю. Смотри, какая точная речь! Какая осторожность в слове! Предсказав, что придет на них Параклит, Духом Истины назвал Его, то есть Своим, ибо Он есть Истина. Действительно, чтобы видели ученики, что обещает подать им не наитие чуждой и инородной силы, но Себя Самого (только) другим образом, называет Параклита Духом Истины, то есть (Духом) Себя Самого, ибо Святой Дух не мыслится чуждым сущности Единородного, но происходит природно из нее  и, что касается до тожества природы, есть не другое что сравнительно с Ним, хотя и мыслится имеющим личное существование. 

Итак, выражение «Дух Истины» должно вести нас к полному знанию истины. Как точно знающий Истину, Которой и есть Он Дух, не отчасти будет открывать ее чтущим Его, но всецело будет сообщать тайну о ней. Ведь если и знаем ныне отчасти, как говорит Павел (1 Кор. 13, 9), но как бы в (некоем) малом знании Он заставил сиять нам красоту истины целою и неповрежденною. Поэтому как никто не знает, что в человеке, по написанному, как только дух человека, сущий в нем, таким же образом, по моему мнению, а вернее по слову Павла, никто не знает «что в Боге, как только Дух Божий, сущий в Нем» (1 Кор. 2, 11).

Когда приидет, сказано, не будет говорить от Себя ничего вместо: даст уразуметь вам и откроет тайну об Истине. И говорить Он не будет совсем ничего, противоречащего Мне, и не будет проповедовать вам чуждого учения, ибо не введет каких-либо Своих законов. А как Он есть Дух и как бы ум Мой, то и говорить будет то, что есть во Мне. И это говорит Спаситель не для того, чтобы мы считали Духа Святаго служебным, согласно невежеству некоторых, а, напротив, из желания удостоверить учеников, что, будучи не другим чем, отличным от Него в отношении единосущности, Дух Его, конечно, будет говорить так и действовать и желать.

Вот именно поэтому-то и присоединил, что и грядущее возвестит вам, как бы так говоря: знамением это будет вам того, что несомненно из Моей сущности есть Дух и как бы Мой есть ум, именно то, что Он говорит так же, как Я, ибо Я предрек, хотя вы и не могли знать всего. Ведь Он не предрекал бы будущее так же, как Я, если бы не существовал во Мне, и не происходил чрез Меня, и не был одной и той же сущности со Мною.