В конце 40-х — начале 50-х годов ведущими в нашем, да и в мировом, кино были фильмы-биографии. Следом за героями-полководцами на экран пришли ученые и композиторы, художники и писатели. Биографии выдающихся людей давали режиссеру возможность выразить свои философско-эстетические воззрения, свое мироощущение, свое понимание риторического процесса. Я сознавал, как велика воспитательная роль таких фильмов, и намеревался снять фильм о П. И. Чайковском.
Однажды в монтажной комнате раздался звонок. Меня вызывал А. А. Жданов.
— Мы тут в ЦК говорили о создании серии фильмов о наших великих композиторах. Слышали, что вы хотите сделать фильм о Чайковском. Но товарищ Сталин считает, что нужно начинать сначала. Ведь основоположником русской классической музыки был Глинка. Хорошо бы вам сделать фильм о Глинке. Мы видели вашего Глинку в «Весне». Он нам понравился. (В картине «Весна» кинорежиссер, которого играл Николай Константинович Черкасов, показывает профессору Никитиной киностудию. В павильонах идут различные съемки. Среди прочего они видят эпизод, в котором участвует композитор Глинка.)
Я попытался возразить, напомнив о том, что недавно режиссер Л. Арнштам снял хороший фильм о Глинке, но Андрей Александрович коротко сказал: «Не стоит возражать. Это решенный вопрос».
Мнение Сталина не обсуждалось. А его категорические оценки кинокартин в конце 40-х — начале 50-х годов сковывали кинематографистов. В искусстве кино возобладал его вкус. Непонимание встречали даже такие прославленные мастера, как братья Васильевы. Многие фильмы этого периода так и не вышли на экраны. Поощрялись помпезность, розовая бесконфликтность.
Собрался руководящий совет министерства. Сценаристом утвердили Леонида Леонова. Несколько вечеров мы обсуждали с Леонидом Максимовичем проблемы создания фильма.
Леонов пошел по линии драматического накала и глубоких философско-этических обобщений. Тогда это было «не в моде», и его замысел не приняли.
В результате упорных поисков другого автора сценария остановились на Петре Павленко, который привлек к работе свою жену — переводчицу и писательницу Треневу. Тем временем я договорился с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым о том, что он возьмет на себя музыкальную сторону дела. Но вскоре он заболел и не смог работать.
Довольно быстро втроем — Павленко, Тренева и я — сделали сценарий, который был принят к производству. И еще одна удача: меня познакомили с артистом Борисом Смирновым. Он в нашем фильме великолепно сыграл роль Глинки и стал впоследствии прославленным исполнителем роли В. И. Ленина в «Кремлевских курантах» во МХАТе.
Консультировал картину бывший царский генерал Игнатьев. Это был высококультурный, общительный человек. Он прекрасно знал одежду, манеры двора. Те, кто помнит этот фильм, понимают, как это было важно. Помогала нам и Мария Федоровна Андреева. Она оказалась превосходным знатоком женских нарядов той эпохи.
Итальянские эпизоды фильма снимались в Одессе. Там мы подружились с чудо-хирургом В. П. Филатовым, возвращавшим людям зрение. Он интересовался нашей работой. Мы приезжали в его клинику.
Владимир Петрович был прекрасным рассказчиком. Запомнился один из его рассказов. Как-то, когда он только начинал свою деятельность, его пригласили к больному на квартиру. В одной из комнат он заметил мальчишку, сидящего за шахматной доской. Поскольку Филатов сам увлекался шахматной игрой, то он посмотрел на доску и увидел сложную ситуацию. Он спросил мальчика:
— Что ты будешь делать?
— Не знаю… Я думаю.
Возвращаясь минут через 40–50 обратно, он зашел в комнату, где сидел мальчик. Ход, который сделал юный шахматист, потряс Филатова. Фамилия этого мальчика Алехин…
Кульминацией эпизода возвращения Глинки из Италии на родину была в сценарии передвижка церкви, которая мешала строительству новой дороги. Глинка с восхищением наблюдает за тем, как на глазах у него совершается чудо. Это замечает старик инвалид. Его великолепно играл Сашин-Никольский.
— Россия все может! Мужикам бы волю дать — они бы всю Россию передвинули.
Во время передвижки был совершен крестный ход. Мы снимали этот эпизод неподалеку от Истры в деревушке Иваново. Естественно, что верующие — старушки и старики — возмущались изображением такого пышного религиозного обряда. Однажды в выходной день наш съемочный коллектив и массовка — всего народу было человек триста — устроили субботник. Собрали с поля скошенный клевер, наметав высоченный стог. А к концу дня разразилась необычайно мощная гроза, молния ударила в стог, и он сгорел. Был град, который побил поля и стекла в домах. Верующие решили, что бог наказал нас за киномолебен. Нам перестали продавать молоко и яйца и презрительно относились к нам, затруднив тем самым наши последние съемочные дни.
Картина заканчивалась тем, что молодой Лев Толстой приносил Михаилу Ивановичу Глинке обгоревшие ноты «Славься» (эта музыка звучала во время боев за Севастополь), а через окно Глинка видел войска, возвращавшиеся с войны и поющие его мелодию…
Картину решили назвать «Славься». Через некоторое время после выхода ее смотрели в ЦК партии. Мне было известно, что некоторые руководители высказывались о фильме отрицательно.
Прошло не более двух недель, как меня пригласили в Кремль, на просмотр «Славься».
В просмотровом зале, уже знакомом мне, стояли большие неуклюжие кресла с высокими спинками, обтянутые белыми чехлами. Мест было не более двадцати.
Вскоре в зал вошел Сталин. Он подошел ко мне и, дружелюбно подав мне руку, сказал:
— Я очень рад вас видеть. Тут некоторые товарищи сомневаются кое в чем по вашей картине. Давайте посмотрим еще раз вместе. Разберемся.
Он сел в крайнее кресло первого ряда и показал мне соседнее место. Смотрел молча. Не было слышно никаких реплик и со стороны. Экран потух. В зале зажегся свет. Все продолжали молчать. Была долгая томительная пауза. Наконец Сталин повернулся ко мне и сказал:
— Когда Карл Маркс выпустил первый том «Капитала», тоже не все поняли, что это значило для истории. Так что вы не одиноки, — с иронической улыбкой добавил он. — Вот у товарищей есть возражения. Скажите же их автору, — повернулся он к находившимся в просмотровом зале.
— Да нет их, — сказал А. А. Жданов, — после второго просмотра сами собой отпали возражения и замечания.
Так никаких замечаний и не было.
Сталин, подводя итог, сказал:
— Фильм можно выпускать.
По предложению Сталина картину решено было назвать «Композитор Глинка», так как режиссер не дотянул до ранее заявленного в названии содержания.
И тогда, и сейчас я понимал и понимаю, сколь величественна тема: Глинка как выразитель духа русской народной музыки, как создатель отечественного симфонизма, русской оперы. Чего греха таить, принятая, наиболее распространенная в то время форма художественных иллюстраций исторических фактов не способна была вместить такое содержание. Нужна была, как я теперь догадываюсь, форма эпически-монументальная, нужна была безукоризненная кинометафора, нужна была большая драматургическая глубина литературного сценария. Отказ от сценария Леонова был ошибкой. Я должен был драться и не сдаваться. Леонид Леонов помог бы (я в этом убежден) подняться до «Славься». А тот фильм справедливо назван, как обычная биографическая кинолента, — «Композитор Глинка».
Фильм о композиторе, музыкальный. Музыку для фильма писали старейший ленинградский композитор Владимир Владимирович Щербачев, автор музыки к прославленным фильмам режиссера Петрова «Гроза» и «Петр I», и Виссарион Шебалин. Дирижером оркестра, исполнявшего музыку Глинки, Щербачева и Шебалина, был Евгений Мравинский. В роли Ференца Листа выступил Святослав Рихтер. Как видите, музыка звучала с экрана в первоклассном исполнении.
Тиссэ великолепно справился с цветом. Дело это было новое. Тиссэ снимал свой первый цветной фильм вместе с художником Алексеем Уткиным и создал очень интересный стиль цветного фильма. Поскольку время действия — 30-е годы XIX века, то все кадры имеют живописный оттенок той эпохи.
Тиссэ и Уткин как камертоном пользовались живописным портретом Репина «М. И. Глинка». Мы вместе изучали живопись той эпохи. К сожалению, техническое несовершенство цветной кинопленки не позволяет сохранить цвет на долгие годы, и, как все фильмы того времени, «Композитор Глинка» выцвел. И у нас, к горькому сожалению, нет возможности сегодня в полной мере оценить Тиссэ как оператора цветного кино.
«Композитор Глинка» вышел на экраны в 1952 году.
Зритель принял картину хорошо. Однако знатоки биографии Глинки были недовольны. Многое из жизни М. И. Глинки осталось за кадром, не вошло в картину.
Фильм тогда же показали на фестивале в Мексике, и он получил там премию. Удостоился он премии и в Швейцарии (Локкарно). Когда я оказался вскоре после швейцарского фестиваля у Чаплина, то он попросил показать ему «Композитора Глинку» и после просмотра, растроганный, сказал мне, что «это большое и глубокое произведение» и что, с его точки зрения, после такой работы пять лет нужно набираться сил для нового фильма. Я ему с улыбкой ответил, что у нас отдыхать пять лет подряд не принято. Дел слишком много.
В это время произошло значительное событие в моей жизни: в 1954 году я стал коммунистом. На рубеже 40-х и 50-х годов мне пришлось снова вернуться к преподавательской работе. В 1928–1929 годах в качестве ассистента С. М. Эйзенштейна я преподавал в Государственном кинотехникуме (будущем ВГИКе), который находился в здании нынешней гостиницы «Советская». Приходилось читать лекции о монтаже, о работе над сценарием, репетировать с будущими актерами, делиться опытом. А опыт у нас, в общем-то молодых людей (мне было двадцать пять, Эйзенштейну — тридцать), был порядочным; «Стачка», «Броненосец «Потемкин»», «Октябрь», «Старое и новое». Во второй раз оказался я в роли наставника вскоре после возвращения из-за границы.
В 1933-м в съемочную группу «Веселых ребят» в Гагру из ВГИКа приехали на практику студенты, которые снимались у нас в эпизодах и массовых сценах, постигая на практике киномастерство. Одним из них был Иван Лукинский — в будущем постановщик кинокомедий «Солдат Иван Бровкин» и «Иван Бровкин на целине».
В конце 40-х годов дирекция Всесоюзного государственного института кинематографии пригласила меня руководителем режиссерской мастерской. Из нее вышли комедиографы Леонид Гайдай и Зденек Подскальский — автор веселой, остроумной чешской кинокомедии «Где черту не под силу». Но, как показывает время, я не был однобоким воспитателем. Из масерской вышли разные по жанровым и стилевым пристрастиям режиссеры — лирик-романтик Владимир Скуйбин, автор поэтичного фильма «На графских развалинах» и романтической киноповести «Жестокость». Моим дипломником был автор многосерийной киноэпопеи «Освобождение» Юрий Озеров.
В 1955 году я стал профессором кафедры литературы и искусства Академии общественных наук при ЦК КПСС. Может быть, причиной нового назначения явилось и то, что в конце войны мне посчастливилось читать лекции о советском киноискусстве в аудитории, где находились Пальмиро Тольятти, Клемент Готвальд, Георгий Димитров, Морис Торез и другие руководители братских коммунистических партий. Выступал я неоднократно и перед слушателями Высшей партийной школы. Нередко приходилось мне говорить о кино перед рабочими московских заводов и студентами вузов.
Мне было интересно встретиться с преподавателями и слушателями академии — людьми, так сказать, на высшем уровне занятыми проблемами развития марксистско-ленинской науки.
Я был научным руководителем аспирантов, готовивших диссертации по вопросам кино. В них разрабатывались вопросы социалистического реализма, проблемы коммунистического воспитания. В ходе напряженной диссертационной работы выковывались высокообразованные специалисты — будущие руководители идеологической работы в массах.
Мне, профессору, самому было чему у них поучиться и мне импонировала их бесконечная жажда знаний, их неиссякаемый интерес к искусству кино, его истории и практике. Я чувствовал, что они всей душой сознают гигантскую роль массового кинематографа в идеологических битвах века. «Кино — важнейшее из искусств» — в этом мне не нужно было убеждать своих слушателей, и поэтому работа в академии была для меня увлекательнейшим делом.
А между тем в кинематографической среде возникало множество трудных вопросов. Картин выпускалось слишком мало, и их качество не отвечало требованиям времени. Речь шла о росте и числа и умения. Я был сторонником создания творческих объединений в организме «Мосфильма». Мне казалось, что только при этом условии при намечавшемся увеличении выпуска числа картин можно охватить вниманием всю продукцию. В 1959 году было принято решение о создании творческих объединений. Режиссеры, операторы, художники должны были определиться — выбрать себе то или иное объединение.
Мы с одним из старейших деятелей «Мосфильма», Г. Д. Хар ламовым, организовали «Первое творческое объединение». Первым оно называлось потому, что было фактически первым. В нашем объединении стали работать режиссеры Вл. Петров, Гр. Рошаль, Ю. Солнцева, В. Строева. Начали мы привлекать и молодых режиссеров. С. Бондарчук сделал свой первый фильм «Судьба человека», сняли свои первые фильмы Г. Данелия и И. Таланкин («Сережа»), А. Тарковский («Иваново детство»).
Впоследствии мы назвали наше творческое объединение «Время». Маркс считал, что время — это пространство человеческого развития. Имея в виду эту великую цель развития способностей кинематографистов, мы еще к тому же мечтали творчески идти в ногу со временем.
Были у нас и промахи, и неудачи, в том числе немало их было и в моей режиссерской практике. Должен прямо сказать, что в творческом объединении «Время», как, впрочем, и в других объединениях, весьма болезненным процессом стала тенденция мастеров-режиссеров использовать «Время» в качестве базы для развития своего растущего, как флюс, творческого индивидуализма. Слишком много сил и времени стали отнимать разговоры, дискуссии, а влияние фильмов ведущего творческого объединения прославленного «Мосфильма» на жизнь народа, активное идеологическое воздействие наших фильмов за рубежом не было заметно. Критерий оценки творчества того или иного режиссера смещался в сторону примата формальных достижений, эталонными образцами нередко провозглашались фильмы Запада.
Истинный критерий творчества — активное, положительное влияние на жизнь, политическое, нравственное, эстетическое воздействие на миллионы трудящихся, глубокая партийность искусства. На рубеже 60—70-х годов этот критерий как-то притупился. Стали модны теоретики особого, «интеллектуального искусства».
В постановлениях ЦК КПСС (1972 года) о литературнохудожественной критике и «О мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии» была дана объективная оценка имевшим место упущениям в партийном руководстве процессом художественного творчества.
Постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии» — это научно обоснованный, актуальный документ, в котором вопросы, связанные с искусством экрана, рассматриваются в комплексе с задачами коммунистического строительства.
Документы партии вооружили работников искусства целостной, вдохновляющей программой дальнейшего развития киноискусства в условиях зрелого социалистического общества. В них — партийная требовательность и принципиальность. В них — забота о сохранении и развитии нашим искусством социалистического реализма как основополагающего творческого метода.
«Некоторым фильмам, — говорилось в постановлении ЦК КПСС, — не хватает идейной целеустремленности, четкого классового подхода к раскрытию явлений общественной жизни. Вместо правдивого показа жизни с позиций ленинской партийности в таких произведениях дается поверхностное, одностороннее, а порой и неверное истолкование событий и фактов. Имели место попытки некритического заимствования приемов зарубежного кинематографа, чуждых искусству социалистического реализма.
Многие кинематографисты не используют всего богатства художественных средств для создания впечатляющего образа нашего современника, живущего в условиях развитого социалистического общества».
ЦК партии отметил, что Комитет по кинематографии при Совете Министров СССР слабо осуществлял государственное руководство развитием киноискусства в стране, что Союз кинематографистов СССР не использовал всех возможностей для повышения уровня советского киноискусства. Постановление ЦК партии обращено не только к партийным руководителям, но и ко всему фронту деятелей кино. Оно призывает нас, кинематографистов, «активно способствовать формированию у широчайших масс марксистско-ленинского мировоззрения», способствовать «воспитанию людей в духе беззаветной преданности нашей многонациональной социалистической Родине, советского патриотизма и социалистического интернационализма, утверждению коммунистических нравственных принципов, непримиримого отношения к буржуазной идеологии и морали, мелкобуржуазным пережиткам, ко всему, что мешает нашему продвижению вперед».
Постановление ЦК партии «О мерах по дальнейшему развитию советской кинематографии» стало нашей боевой программой. В нем партия своевременно указала пути и средства, которые способны повысить идейно-художественный потенциал киноискусства, привести его в соответствие с масштабами социальных и культурных задач, стоящих перед нашим обществом на современном этапе.
На сегодняшний день многое делается для того, чтобы киноискусство шло в ногу со временем. Мой долг, долг советского художника, отдавшего более полувека искусству кино, — высказать здесь некоторые соображения о том, что нам надо делать, чтобы ответить делом на решения Центрального Комитета партии.
В нашей стране 4,5 миллиарда зрителей в течение года посещают кино. Примерно 6 миллиардов часов советские люди проводят перед современным волшебным зеркалом — киноэкраном. Как важно, чтобы это драгоценное время не пропадало даром. Воспитание нового человека, человека социалистического общества, — это прежде всего воспитание коммунистического мировоззрения, гуманистических норм отношений между людьми, стремления к духовному и физическому совершенству.
Мы, кинематографисты, участвуем в формировании духовного мира нового человека, человека современного социалистического общества. Это наш постоянный огромной важности социальный заказ. Социальный — значит, общественный. Вспоминаются ленинские слова о том, что, когда он писал свои статьи, у него перед глазами были его читатели — рабочие и крестьяне.
Нам не надо его придумывать, измышлять, конструировать, он, наш зритель, живет рядом с нами. И тот, кого мы называем нашим героем, героем нашего кино, живет среди нас. Он не сегодня родился на экране, он продолжает свою жизнь от тех самых первых далеких лент, заложивших начало нового искусства, от великолепной плеяды произведений 30-х годов, от суровой эпопеи военных лет. Я вижу их черты — черты строителей Комсомольска-на-Амуре, черты Максима, Великого гражданина, Члена правительства, Депутата Балтики, Секретаря райкома — в сегодняшних героях экрана.
Герой нашего времени — это человек труда, созидатель нового мира. Рабочий и сельский труженик, ученый и инженер. И в кинематографе героем должен стать этот строитель нового общества.
Да, мы порой справедливо сетуем на то, что еще редко какой фильм в том потоке кинопродукции, что идет сейчас к зрителю, становится для него событием не только в искусстве, но и в его жизни.
А советским людям памятен всенародный, буквально всеобщий интерес к доброй половине фильмов, выпускавшихся у нас в 30-е, 40-е, 50-е годы. Наверное, я не очень ошибусь, если скажу, что «Председатель» А. Салтыкова и М. Ульянова и последняя режиссерская работа в кино В. Шукшина «Калима красная» в 60—70-х годах воспринимались людьми слитно умом и сердцем. Что касается многих других лент, то до всенародного внимания, когда фильм — факт жизни каждого, — дело не доходило.
Не спорю — удачи были. Взять хотя бы такое произведение, как «Укрощение огня». Усилиями режиссера и сценариста Д. Храбровицкого и актера Кирилла Лаврова (я бы еще назвал здесь и Игоря Горбачева) удалось создать на экране значительный образ советского интеллигента — человека науки. Это нам давно не удавалось. А для нашего времени такая удача принципиальна.
В фильме талантливо иллюстрируется жизнь героя, который неустанно, до последнего дыхания действует, совершает поступки. А сегодняшнему советскому кинематографу для того, чтобы в полной мере справиться с задачей образного истолкования места и роли в нашей жизни мыслящего интеллигента, ученого, необходимо показать на экране не столько непосредственное действие, сколько осердеченный ум. Герою такого масштаба, такой стати в этом фильме не хватает интеллектуального огня. У героя, я бы сказал, с излишними подробностями разработана личная линия. В жизни прототипа нашего героя С. П. Королева (о нем зритель не забывает ни на мгновение) самое прекрасное, самое впечатляющее — это озарение высокого ума. Но, увы, в картине на первом месте — традиционно-драматургическое действие биографического фильма. Не потому ли этот яркий во многих отношениях (музыка, операторская работа, великолепная игра актеров) фильм не стал принципиальным достижением советского кино?
Ничего зазорного нет в том, что сценарист (он же режиссер) фильма не знает как следует термодинамики, теории машин и механизмов и некоторых других научных дисциплин, имеющих отношение к профессии героя. Знают другие. И среди этих других есть люди, владеющие искусством кинодиалога. Обратите внимание на титры итальянских фильмов. Нередко у одной ленты полдюжины сценаристов. Это значит — в фильме не будет общих мест и никакой приблизительности. Благодаря участию в работе над сценарием знатоков-профессионалов все специфические проблемы освещаются предельно компетентно. Фильм при такой организации дела обретает столь высоко ценимые в наше время черты особой достоверности, документальности.
Но дело в том, что об этих знатоках и не думалось, потому что массовому зрителю было отказано в праве внимать и донимать характер мышления, драматургию мыслительной работы выдающегося теоретика, изобретателя, конструктора.
Закончив документальный фильм «Ленин в Швейцарии», я мечтал поставить художественную картину «Ленин в 1914 году». Плодотворнейший в творческом отношении год великой жизни! В канун первой мировой войны Ленину пришлось разрабатывать проблемы войны и мира, колониальные вопросы, вопрос национальный. Советуясь с нашими драматургами, писателями, режиссерами, которые уже работали над ленинской тематикой, я отметал, что они почти единодушно считают, что ленинская мысль, ленинский интеллект вряд ли доступны кинематографу, что в художественном кинопроизведении ленинские мысли надо помещать в рамки обычных драматургических приемов, не забыв прибавить, даже сочинить детективную историю. Видимо, по той же причине некоторые режиссеры, даже работая над современным материалом, думают, что он сам по себе недостаточно интересен, и начинают украшать современную идею приемами устаревшей драматургии.
Вернемся еще раз к очень хорошему фильму «Укрощение огня». И в нем устаревшие драматургические ходы путают, смещают акценты. Что означает смерть главного героя от разрыва сердца в безлюдье, на дороге, в случайном месте? Видимо, не выдержало сердце сверхнагрузок. По логике так. Но это ведь неточно, несовременно по замыслу. Как уводит такая трагедийная развязка от существа героизма советских ученых — неброского внешне, но вдохновенного, постоянно напряженного труда на благо всего общества. Недаром говорится: талант — это терпение мысли в одном направлении.
Мы видели на телеэкране скромный документальный фильм об Андрее Николаевиче Туполеве, трижды Герое Социалистического Труда, отметившем на трудовом посту, в окружении талантливых учеников свое 80-летие. Какое это счастье для нашей Родины, что А. Н. Туполев бережливо относился к своему здоровью, благодаря чему его жизнь вместила весь гигантский путь славы советской авиации от крохотного АНТ-1 до сверхзвукового гиганта Ту-144!
Кинематограф должен расширить привычные представления о подвиге, настойчивее выявлять новые черты современного подвига. В своих фильмах мы множество раз показывали коммунистов, которые жертвовали собой во имя победы. Но ведь в наших сегодняшних условиях не обязательно погибать для того, чтобы доказать, что ты прав.
Коммунист Василий Губанов в исполнении Евгения Урбанского, председатель колхоза Егор Трубников в трактовке Михаила Ульянова — это высокая правда о героизме советских людей. Но это герои двух разных эпох, и у них разные судьбы.
Критерием творчества советских мастеров киноискусства была и остается степень влияния наших фильмов на жизнь, партийность искусства. «За всей этой работой, — писал В. И. Ленин в программной для литературы и искусства статье «Партийная организация и партийная литература», — должен следить организованный социалистический пролетариат, всю ее контролировать, во всю эту работу, без единого исключения, вносить живую струю живого пролетарского дела, отнимая, таким образом, всякую почву у старинного, полуобломовского, полуторгашеского российского принципа: писатель пописывает, читатель почитывает».
«Стачка» и «Броненосец», «Октябрь» и «Старое и новое» не были выдуманы Эйзенштейном или кем-то другим. Воля социалистического государства вела нашу творческую группу. И в дальнейшем не только меня лично, но буквально всех мастеров молодого советского кино она наталкивала на актуальнейшие темы, контролировала, оживляла.
В моем сознании не укладывается: почему зарождение ударничества в 1932 году было поддержано фильмом «Встречный», а существующее уже более 15 лет движение бригад и коллективов коммунистического труда до сих пор не получило образного истолкования в советском кино?
Вспоминаешь фильмы «Большая жизнь», «Трактористы», в которых на богатом жизненном материале о стахановском движении на шахтах и в колхозах расцвели дарования молодых в ту пору актеров Бориса Андреева, Петра Алейникова, Николая Крючкова. Была в работе этих актеров полная слитность с жизнью народной. Герои Андреева, Крючкова, Алейникова, Орловой, Ладыниной становились словно бы фольклорными персонажами. Они были в полном значении слова героями эпохи. А замечательные талантливейшие актеры столь щедро наделяли их живыми чертами, так заботились о том, чтобы талантливость их героев видна была и в труде и в веселье, что в итоге на экране воплотился народный идеал. Традиционный народный герой — былинный, сказочный, песенный — в эпоху расцвета киноискусства обрел экранный облик. И творческая судьба этих героев экрана, кажется, уже не подчинялась капризам кинопроизводства, а имела свою народной любовью назначенную ей судьбу.
Народ признал в первых киноролях Бориса Федоровича Андреева стать, повадки, характер преемника былинного Ильи Муромца, и он всю свою экранную жизнь (без тени стилизации под Илью!) пребывает в славном этом обличье. Богатырский русский характер предстал во плоти в творчестве этого любимого всем народом великого артиста. Некоторые думают, что дело тут во внешности. Как бы не так — в нем живет дух истинно богатырский. Говоря по-старинному, амплуа Андреева возвышает его, держит на этой высоте.
Николай Крючков — это легендарный солдат из русской сказки, который и в огне не горит, и в воде не тонет: ловкий, находчивый, остроумный, веселый, вездесущий, бессмертный. Не режиссеры, не сценаристы, не «Мосфильм» или студия имени Горького, а сам Николай Афанасьевич, всегда прекрасно сознававший, что в созданных им экранных образах любо-дорого народу нашему, нередко вопреки слабости сценарного материала и режиссерской слепоте давал народу возможность вновь и вновь встретиться с героическим русским воином. Посмотрите, как естественно из предвоенного бравого тракториста, молодого парня, прошедшего школу армейской службы, вырастает он в героя — танкиста «В парне из нашего города». А как органично для его героя падение с неба без парашюта в «Небесном тихоходе»! Тут, как видно, не актера выбирают, а актер выбирает роли, которыми он может не в примитивной серийности, а глубоко сыграть роль всегда с первого взгляда узнаваемого (как в сказках про солдата, в разное время сочиненных) героя, сказать, что жив он и действует русский солдат, который в огне не горит и в воде не тонет.
Эпоха и кино. Как они соотносятся? Как взаимосвязаны?
Может быть, герои наших дней — труженики полей, новаторы производства — со всей щедростью, на которую способна наша развитая кинематография, уже нашли воплощение на экране? К сожалению, на этом главном направлении особых достижений у художественного кинематографа не наблюдается.
Может, огнем киносатиры давно уже поражены все недостатки в нашем обществе, и комедиографам, сатирикам ничего не остается, кроме как беззлобно похихикивать над отдельными особой опасности не представляющими отрицательными черточками в характере некоторых граждан? Нет. Народ давно ждет от советского киноискусства такого сокрушительного художественного удара по изъянам, после которого им трудно было бы существовать в нашей советской среде.
И все же главное, б чем кинематограф в погоне за модой отстал от кашей динамичной, масштабной, круто набирающей высоту эпохи, — это совершенно недостаточный в качественном и количественном отношении выход на экран героев-современников.
Если начать вспоминать таковых, то за последние годы академик Ниточкин из фильма «Твой современник», Егор Трубников — «Председатель», Башкирцев из «Укрощения огня» запомнились людям, стали достоянием памяти сердца. Два академика и председатель колхоза. Рабочему классу вовсе не повезло. Последние фильмы, пробуждавшие рабочую гордость и гордость за советских рабочих («Большая семья», «Весна на Заречной улице», «Высота», «Девчата»), прошли так давно, что воспринимаются сегодня доброй классикой.
К сожалению, кинематограф наш не нашел путей развития, продолжения экранной жизни образов молодых рабочих — сталевара Саши Савченко, монтажника Пасечника, лесоруба Ильи Кавригина, душевно, по-русски широко сыгранных Николаем Рыбниковым. Ведь Рыбников создал подлинно народный характер. И обидно, что его развития зрители не увидели ни в дальнейшем творчестве самого Рыбникова, ни в работах его преемников. Преемников не оказалось.
«Самый жаркий месяц» по пьесе Г. Бокарева «Сталевары», так же как фильм по пьесе И. Дворецкого «Человек со стороны», был всего лишь попыткой кинематографа поймать на лету выпущенную из рук тему современного героя, успешно развиваемую в последние годы советским театром.
Высший критерий истины — общественная практика. Подлинный успех — это когда художник понят и всем сердцем принят широкими массами — народом. К сожалению, не приходится говорить о слитности чаяний советских людей, мечтающих о кинематографе, который строить и жить помогает, и ряда способных мастеров кино.
Нередко талантливые сценаристы и режиссеры, недавно обретшие мастерство, в первую очередь и главным образом думают об успехе на международных кинофестивалях. А раз так — на первый план выходят заботы о так называемом самовыражении, о новейших формах, заимствованных у западного модернизма, желание показать во что бы то ни стало что-то «необыкновенно новое», не задумываясь вовсе о том, что не всякое новое — прогрессивно.
Модернизм выхолащивает вдохновляющую, возвышенную силу искусства, и мне, повидавшему на своем веку многих потерпевших от доверчивой очарованности модернизмом, хочется предостеречь молодых: не будьте слепыми подражателями, будьте творцами, живите интересами общества, которое взрастило вас.
Молодых часто ловят на дешевую приманку идеи «самовыражения». Дескать, советские кинематографисты — государственные служащие и им не дано выражать себя, их роль — выражать государственные директивы. Кого как, а меня не смущает эта провокация. Государство — это мы. Так по Ленину. Я — частица государства. Я всегда мог выразить себя и в работе над героико-революционными картинами, и в комедиях, потому что меня вдохновляют и увлекают идеалы коммунизма. Что же касается государственных директив, то они есть не что иное, как выражение потребности развития общественного организма, требований народа.
Возьмем, к примеру, такой факт. Несколько лет назад комплексная бригада горняков Геннадия Смирнова на Кузбасса добыла в течение года 1 миллион 200 тысяч тони угля. Вышли смирновцы на этот фантастический рубеж в итоге напряженнейшего заочного соревнования с несколькими прославленными горняцкими бригадами Донбасса и Караганды. Теперь число бригад-миллионеров растет из года в год. 60–80 человек добывают миллион тонн! Это же апофеоз технического прогресса! Это та производительность труда, которая и не снилась нашим экономическим соперникам в странах капитала! Это, как учит Ленин, главное средство нашей конечной победы над капитализмом. А какой накал трудового энтузиазма в соревнующихся бригадах! А как эффектно выглядит могучее наступление совершенной техники в недрах земли! А люди — молодые, образованные, собранные, развитые, умеющие постоять за себя! И все разные, живые.
Как зарождаются такие коллективы? Не административным росчерком пера. Зачастую трудно, в увлекательнейших с точки зрения психологии коллизиях сплачивается такой коллектив. Выход же бригады на миллионный рубеж требует организаторских усилий от многих звеньев управления. Знаю, что рекорду Смирнова способствовала большая забота, личное внимание ныне покойного первого секретаря Кемеровского обкома КПСС А. Ф. Ештокина. Он же от имени Президиума Верховного Совета СССР вручал Геннадию Николаевичу Смирнову Золотую Звезду Героя Социалистического Труда, а членам его бригады ордена и медали. А каков бригадир — недюжинный ум, организаторский талант, косая сажень в плечах, знание всех горняцких специальностей, умение сказать веско, авторитетно и большая человечность!
Министерство угольной промышленности обобщило опыт Смирнова и его коллег бригадиров-миллионеров, но то ли робость их одолела, то ли не вспомнили, не догадались — в адрес Госкино прямого заказа не последовало. А на таком материале, я уверен, можно снять фильм не меньшего значения, чем «Встречный» и «Большая жизнь». А ведь как необходим фильм о богатыре-рабочем, разумом и умением одолевшем миллионный рубеж!
Для «Старого и нового» мы с Эйзенштейном «добывали» новое отовсюду — в дело шли, я уже говорил об этом, неосуществленные проекты и заграничные экспонаты. Нового было до обидного мало. Но нового жаждали Советская власть, рабочие и крестьяне, вся страна. И мы старались во что бы то ни стало обнаружить это новое в действительности — в экономике — и создать новое, небывалое, невиданное до сих пор массовое киноискусство.
В борьбе за советское, подлинно революционное искусство складывались каши самобытные, советские кинематографические традиции и рождались новые, художественные формы, отличные от тех, которые предлагало нам предшествующее кино. Формировались яркие средства кинематографического выражения мыслей и чувств. На этих традициях, на этом искусстве выросло целое поколение людей — фильмы участвовали в воспитании героических чувств, с воспоминанием о них люди уходили на войну. И в то же время — и я особенно подчеркиваю этот момент — наше искусство явилось подлинным самовыражением художника, целого отряда молодых художников того времени.
Закладывались основы нового, революционного искусства, те, которые легли в фундамент советского кинематографа.
Но опираться на традиции не значит стоять на месте. Опираться на традиции — значит, начинать новое дело не на пустом месте. Традиции советского революционного кино не чужая высота, это наша высота, наша точка отсчета.
И здесь советскому кино есть чем гордиться — накоплен по-истине великолепный творческий опыт, кладовая, из которой можно черпать без конца.
В 20-е годы советское кино, смело выйдя на международный экран, поразило мир классовой ясностью своих позиций, силой и новизной кинематографической формы. У нас учились, по нашим шагам сверяло шаг мировое кино.
Нашей советской кинематографией в ходе ее поступательного развития были выработаны устойчивые жанры: киноэпопея, исторический фильм, биографический фильм, киноповесть, приключенческий фильм, кинороман, бытовая комедия, музыкальная кинокомедия и др. Спору нет, границы этих жанров достаточно пластичны, взаимовлияние и взаимообогащение жанров просто необходимо. Но жанр есть жанр, и, когда теперь некоторые режиссеры и сценаристы, некритично восприняв итальянский неореализм и французскую новую волну, апокалиптическую символику Бергмана и социальный пессимизм Феллини и многое, многое другое, моды ради «забывают», что они творят, на свет является бесформенная эклектика. Положительная сила воздействия такого искусства ничтожна. Пренебрежение жанром делает фильм немощным.
Да простится мне обращение к военной терминологии! Всякий фильм, по-моему, подобен снаряду. А снаряды бывают разного назначения. Осколочный, например. Сравним его с бытовой кинокартиной о современности, где по законам этого жанра есть и смех, и слезы, и назидание, и сердечные исповеди, и шумное многолюдство, и философичная тишина. Или столь близкая мне музыкальная кинокомедия, которую я бы уподобил бронебойному кумулятивному снаряду. Высокоскоростная струя жидкого металла, заключенная в похожем на початок кукурузы устройстве, пробивает стальную броню, подобно тому как мощная струя воды проникает в мягкую глину. Глубина проникновения равна при этом длине струи. Давление, возникающее при столкновении струи с броневой плитой, настолько превышает напряжение, необходимое для разрушения стали, что прочность мишени не играет существенной роли. Так вот и кинокомедия: если она выстроена по строгим законам этого жанра, прочность мишени не имеет значения. Комедии Чаплина поражают своим огнем всех и каждого. Не осталось в «живых» ни одного «скептика» (а их было великое множество в период делания «Веселых ребят»), потому что «кумулятивный эффект», то есть «усиленное в определенном направлении действие», при создании наших советских музыкальных кинокомедий 30 — 40-х годов был рассчитан на поголовное «поражение» зрителя смехом и музыкой.
С интересом следил я за вяло развивавшейся дискуссией о причинах отставания современной кинокомедии, которую вела «Литературная газета». Малоэффективным (сугубо оценочным) этот разговор представляется мне потому, что понятия «советская музыкальная кинокомедия», «бытовая комедия», «сатирический киножанр» не определены, во-первых, в своих границах и, во-вторых, по своим традиционным характерным признакам.
Казалось бы, мне следует быть довольным и счастливым, коль скоро даже самые суровые кинокритики из пяти моих кинокомедий две-три причисляют к безусловно классическим образцам. Но меня огорчает то, что не только практики, но, как выясняется, и историки кино забыли проанализировать весьма существенное качество нашей работы тех лет — диалектическую, очень прочную связь раз найденной и узаконенной формы и все время меняющегося, всякий раз отмеченного временной характерностью, но неизменно позитивного, созидательного и оптимистического по духу содержания.
Эту форму открывать и отрабатывать мне довелось, как рассказывалось выше, с замечательным советским композитором, автором многих массовых песен И. О. Дунаевским. Не теряя творческой связи с нашей съемочной группой, Дунаевский на основе этого принципа под режиссерским началом И. А. Пырьева участвовал в создании музыкальных комедий «Богатая невеста», «Кубанские казаки». С Т. Н. Хренниковым Пырьев, также используя эту форму, создал музыкальные кинокомедии «Свинарка и пастух», «В шесть часов вечера после войны». Кстати сказать, и «Карнавальная ночь» Эльдара Рязанова и Анатолия Лепина — по жанру музыкальная комедия, последняя по времени создания. Затем дурным голосом пропели:
И еще пели с экрана всякое-разное, не имевшее отношения к «позитивному, созидательному и оптимистическому по духу и содержанию».
Наши киномастера словно бы на время забыли, что это такое — советская музыкальная комедия. Поскольку ее появление в литературных источниках связывается с моим именем, позволю себе в надежде, что это поможет молодежи вновь выйти к истокам любимого народом жанра, процитировать помеченное 1953 годом выступление И. О. Дунаевского:
«…Александров стал на путь создания не просто комедии или комедии с музыкой, а именно музыкальной комедии, т. е. того труднейшего и совершенно неизведанного в советской кинематографии жанра, методы и пути которого приходилось прокладывать заново от работы к работе…
Александров, как режиссер музыкальных кинокомедий, смело выдвигал музыку на передний план, делая ее основным компонентом своих картин. Он подчинял ей не только динамическое и эмоциональное развитие сюжета, но и весь ритм картины путем мастерского, строго соответствовавшего ритму музыки, монтажа. Задолго до начала съемок мы с Александровым разрабатывали подробный сценарий будущей музыки, драматургическое развитие которой часто влияло на литературный сценарий, видоизменяя его в зависимости от наших музыкальных «аппетитов». Целые большие эпизоды скрупулезно, с точностью до 10–15 секунд звучания отдельных кусков, разрабатывались нами тогда, когда еще не было отснято ни одного метра будущей картины. Александров широко пользовался методом съемки под готовую фонограмму, который, в сущности, он первый ввел в технологию советской кинематографии, Этот метод в силу своей новизны требовал большой ответственности и ставил перед артистами очень трудные задачи; помимо звуковой стороны артист был связан фонограммой и в отношении своих эмоций, и во временном протяжении того или иного действия, предопределенного музыкой фонограммы. Не внеся, по сути дела, ничего нового в музыкальную драматургию, как таковую, и широко применяя обычную систему ведущих мотивов и характеристик, Александров, однако, уделил песне особую, почетную роль, повысив ее значение в фильме до уровня, ранее небывалого.
Нельзя сказать, что до картин Александрова в кинематографии не использовалась песня в качестве сквозного мотива. Известны некоторые заграничные фильмы, в свое Бремя демонстрировавшиеся на советских экранах, в которых такие песни существовали. Это были так называемые шлягеры, т. е. песенки, имеющие данные для быстрого массового успеха.
Иное дело песня в советском кинофильме. Уже в картине «Путевка в жизнь» был взят верный путь на органическое слияние музыки и сюжета картины. Б картине «Встречный» композитор Шостакович создал подлинно массовую песню, живущую и поныне. Эта песня принципиально важна тем, что она выражает идею фильма, чувства действующих в нем людей, перекликаясь с чувствами людей, сидящих в зрительном зале.
Развитие и углубление значения песни в фильме в полную силу начинается с рождения советской музыкальной кинокомедии. И здесь музыкальным комедиям Александрова принадлежит почетная и выдающаяся роль. Он привлекает к работе поэта В. И. Лебедева-Кумача, который, начиная с «Веселых ребят», бессменно сотрудничал с Александровым во всех его кинокомедиях. Песня получает небывалую до тех пор тематическую и идейную нагрузку. От фильма к фильму она становится не только ведущим мотивом, но и идейным фокусом картины. Она двигает сюжет, участвуя в развитии основных образов фильма, сама развиваясь и обогащаясь вместе с действием.
Песня становится квинтэссенцией замысла фильма. Вырастает в огромной степени роль ее стихотворного текста. Развивается и получает свое утверждение в жизни песенная поэзия, ярчайшим, талантливейшим представителем которой был Лебедев-Кумач.
«Марш веселых ребят» зачинает новый тип советской песни: песню-плакат, песню-лозунг. Музыкально это бодрый марш с упругим ритмом, словесно это не связанные сюжетом строфы патриотического содержания, окрашенные в картинах Александрова в лирические тоны. Этот тип массовой советской песни прочно утверждается в советской кинематографии и вообще в советском песенном творчестве, надолго становясь господствующим типом песни. Одним из характернейших признаков такой песни является ее лозунг, ее идейное послесловие: «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет», «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», «Кто хочет, тот добьется, кто ищет, тот всегда найдет», «Нам нет преград на море и на суше» и др.
Невозможно перечислить множество таких стихотворных «ударов», бивших прямо в цель, входивших в души, в сознание зрителей.
Песня задумывалась нами не только как песня-тема данного фильма, но и как песня, которая нужна народу. Это относилось не только к маршевой песне, выражавшей определенную общественную идею, носившей всегда ярко патриотическую окраску. Это касалось и лирических песен, не имевших такого обобщающего характера. В каждом фильме Александров работал в содружестве с поэтом и композитором над созданием новых песен. И эти песни обязательно рождались».
Новое — это хорошо забытое старое.
Все это так. Но правы будут те, кто ответит мне в тон, что все течет, все изменяется». Конечно, много воды утекло с тех пор, как в моем творчестве была «Весна». Даже задорные героини фильма «Девчата» Юрия Чулюкина и Александры Пахмутовой успели вырастить пятиклассников. Наверное, новая музыкальная кинокомедия будет ни на какую до нее бывшую непохожа. Но убежден, что будут в ней петь о труде и счастье, о любви и дружбе, о Родине и об устремленности в светлый завтрашний день, одним словом, о том, что составляет существо жизни советского человека.
Советские люди с нетерпением ждут появления на экране новых музыкальных кинокомедий. Подъем песенного творчества, наблюдаемый в последнее время, появление песен гражданского звучания позволяют говорить о том, что нашим мастерам-комедиографам есть с кем делать музыкальные фильмы. Дело за тем, чтобы верно выбрать актуальный жизненный материал и засучив рукава приступить к работе.
Однако многие наши кинонеудачи объясняются неумением выбирать задачу. Желая активно принять участие в реализации той или иной общественной задачи, мы выбираем злободневную видимую цель. А на создание сценария, подготовку к съемкам картины уходит более двух лет. К моменту выхода картины задача, поставленная фильмом, зачастую бывает уже решена обществом, и зритель в силу этого, начиная смотреть «актуальную» картину, знает, чем она кончится.
А между тем программирование нашей тематики — вещь вполне реальная. Задачи советского общества четко формулируются партийными съездами, пленумами ЦК КПСС. Задачи нашего общества определены, и не на одну пятилетку, а на много лет вперед. Мы знаем, что десятая пятилетка — пятилетка эффективности и качества. И тут мне, комедиографу, представляется, что осмеяние с экрана пренебрежительного, пассивного отношения к понятию «качество», к социалистическому соревнованию более чем своевременно и настоятельно необходимо.
В Отчетном докладе ЦК КПСС XXV съезду партии Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев удивительно точно сказал: «Ничто так не возвышает личность, как активная жизненная позиция, сознательное отношение к общественному долгу, когда единство слова и дела становится повседневной нормой поведения. Выработать такую позицию — задача нравственного воспитания». Мне кажется, что эти слова — компас для всех творческих работников, и в том числе деятелей кино, в частности комедиографов, ибо смех с экрана — это такая сила, которая способна воздействовать на многие стороны жизни общества.
Комедия необходима, так же как и другие жанры кино, вдохновляющие людей на радостный труд.
И хочется верить, что не в одном павильоне, уже снимающем такие фильмы, раздается заветное:
— Приготовились! Внимание! Начали!
