Письма оттуда. 1929–1932 гг
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Berlin 31/VIII-29 г.
Что было бы?
Дорогая Перл, если бы не было Вас?
1-е. У нас не было бы денег, ибо мы получили сейчас только благодаря сценарию, который вовремя поспел.
2-е. Я умер бы от тоски по Ольге, ибо от нее самой я не получил ни одной весточки. А вы мне хоть несколько слов о ней написали.
3-е. Мы ничего не знали бы о Москве, а ваши, Перл, письма, хоть и не очень обширные, но очень хорошие.
Вы можете мне не верить (тогда вы будете сволочь), но я должен сказать, что Ваши письма в берлинской обстановке на меня производят такой же эффект, как они производили в Пензенской губернии.
Несмотря на многомиллионные впечатления и бешеную скорость, хорошее впечатление от Ваших писем остается долго в наших сердцах, и мы ждем их с большим нетерпением.
На это вы можете ответить, что мы сволочи и мало пишем. Но вы же сами понимаете, что слава и популярность связаны с большими делами, визитами, банкетами, встречами и путешествиями.
Мы не живем – мы бежим, как белка в колесе. Из одних рук мы попадаем в другие, из одного дома в другой, из одной машины в другую, и таким образом наш день начинается с 8 утра и кончается в 2–3 часа ночи. Обедаем через день – не хватает времени. Похудели.
Но я с уверенностью могу сказать, что умею снимать картины вдвое лучше, чем до сих пор.
Я даже не знаю, с чего начинать, чтобы передать то буквально ПОТРЯСАЮЩЕЕ впечатление от Европы, которое сейчас владеет моими мыслями и чувствами.
Только две доминанты моего состояния служат мне семафорами и дают возможность ориентироваться. Это замечательная любовь к Ольге, несмотря на миллионы европейских женщин, и великолепное дружеское отношение к Вам, дорогая моя Перл.
Я мог бы сейчас написать поэтическое письмо, ибо творческие импульсы – встревоженные и возбужденные – трепещут во мне, но обстановка, в которой пишу, не располагает к этому.
Пишу в просмотровом зале, пока Арнольд Цвейг смотрит картину («Старое и новое». – Ю. С.), чтобы сделать немецкие надписи.
А вы сами понимаете, как трудно писать в темном зале, да еще при разговоре.
Вот завтра я сделаю попытку написать Вам о наших впечатлениях, делах и планах.
1. Я непременно должен описать скандал в кино «Универсум», когда освистали тон-фильм «Душитель».
2. Расписать о тонфильмах (мы видели почти все, что есть в Европе).
3. О торжественных приемах, которые устраивают нам немцы.
4. Прислать Вам вырезки из прессы.
5. И еще миллион всяких впечатлений.
Простите за небрежность письма – в темноте очень трудно писать.
Завтра летим в Швейцарию, в Цюрих. Нас пригласил швейцарский «Прометеус» делать доклады в четырех городах. Заедем на конгресс к мадам Мандро, и если будем иметь директивы не участвовать в Конгрессе, то предполагаем с соответствующим скандалом удалиться с него.
Если что будет срочное – сообщите по адресу Конгресса (мне неизвестному).
По всей Швейцарии и обратно в Берлин нас будут возить на авто.
…Картина кончается, должен кончить и я.
Сердечные приветы от С. М. и Э. К.
«Швейцария – сказочная, великолепная страна…» – так восторженно передавал свои впечатления в письмах впервые попавший в Европу в конце 1920-х годов Григорий Александров.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Привет, дорогая Перл!
Только что прибыли в замок к мадам Мандро. Приключений масса. Напишу, когда буду в Германии. На это есть уважительные причины (конспиративные – Ю. С.).
Швейцария – сказочная, великолепная страна…
Жить будем в этом самом замке.
Подробно о конгрессе напишу завтра.
Оленьке передавайте мои приветы и любовь.
Ваш Гриша .
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Ленинград, Таврическая 5, кВ. 21.
Привет из Швейцарии!
Живем в этом самом замке La Zarraz у мадам Мандро на Конгрессе кино (тоже на открытке замка. – Ю. С.).
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН и Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Шлем сердечный привет из этого богоспасаемого места – дворца Мандро, где играют в Конгресс, а мы отдыхаем на лоне природы.
5 сентября 29 года.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Привет из швейцарской столицы, из Берна! Катаемся по этой великолепной стране и собираемся делать очень странные вещи, о которых подробно письмом.
Гриша.
7/IX 29 г.
П. АТАШЕВА – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
(в письме С. Эйзенштейну)
Гришенька! Ольга, конечно, вышлет вам «Преступное ремесло». Ой, что вы затеваете! Хотя цикл подобран правильно – аборт, детская мука и, наконец, проституция. Но что-то не лежит душа у меня к этому делу – (вам видней).
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
14 сентября 29 года, Швейцария.
Дорогая Перл!
Я должен был написать Вам вчера, но дело, которое обсуждалось, было слишком важное. Судите сами. Ротшильд летит на аэроплане в Африку на охоту на один месяц (декабрь). И может, мы полетим с ним. Вчера были предварительные переговоры с летчиком Миттельгольдом, который нас вчера утром катал на своем аэроплане над альпийскими снежными горами и потряс наши мозги на всю жизнь – сильными впечатлениями.
Вот почему не мог написать Вам вчера, а сегодня тоже важные дела.
В кинотеатре «Бельво» в 10 утра состоялся доклад С. М. о советском кино. Доклад был устроен швейцарским «Прометеусом» для представителей прессы и общественности.
После доклада были показаны 2 части из «Потемкина», 2 части из «Октября» и 2 части «Генеральной». Первая и последняя картины и доклад С. М. имели большой успех. Но к концу сеанса выяснилось, что полиция уже информирована и что дальнейшее выступления С. М. запрещаются за революционность.
Доклад для публики состоится, даже если не будет получено разрешение от полиции. Но доклад будет происходить так: Эйзен будет сидеть на сцене и молчать, а другой человек будет читать его доклад с листа.
Вот почему я не мог написать Вам сегодня. Это послание нельзя считать за письмо, ибо пишется оно опять в просмотровом зале («письма из просмотрового зала») во время перерыва. Но на этот раз просматриваются куски той картины, которую мы снимаем здесь (это по секрету). Картина об аборте.
Завтра в 3 часа утра выезжаем на авто в снежные вершины горы Юнг-Фрау.
Информацию о докладе пустите в печать.
Секрета, на который рассчитывал Александров, как помним, не получилось.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна!
Летим в Берлин. Сейчас осматриваем архитектурные достижения Франкфурта. Замечательно. Письмо напишу при первой же возможности.
Гриша.
1929 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Франкфурт. 19 сентября
Летим в Берлин!
Вчера утром вылетели из Цюриха, покинув Швейцарию. По пути останавливались в Штутгарте и ночевали во Франкфурте, чтобы осмотреть новые города, построенные примерно как наш совхоз в «Генералке».
Осмотрели здесь и старые города – это тоже потрясающее зрелище. Я думал, что такие дома и улицы выдумали для оперетты «Фауст», оказывается, люди до сих пор живут в таких декорациях.
Сегодня в 2.45 – прямо в Берлин, где я надеюсь иметь письма от Вас и от Оленьки.
Так как вам сегодня многое нужно посмотреть, я не буду вдаваться в собственные переживания и впечатления, а расскажу только то, что совершенно необходимо.
15 сентября в Цюрихе состоялся второй доклад С. М. – этот доклад был для публики. Билеты были проданы, публика аплодировала и докладу, и картинам, но этот вечер мне не хочется описывать, ибо следующий вечер был самым сильным, и о нем Вам следует рассказать.
С полицией, как видите, дело удалось уладить до последнего доклада, а после нам не разрешили ни часу оставаться в Швейцарии, и утром мы улетели.
17 сентября в рабочем районе, в кинотеатре «Форум», не таком чистом, как «Бельво», но зато вмещающем 1500 человек, состоялся третий и последний доклад С. М. о советском кино.
Публика совсем другая, нежели в центре. В общем, швейцарские рабочие одеты так же, как наши, и 400 «красных фронтовиков» (участники организации «Рот-Фронт». – Ю. С.) выделяются из массы своими поднятыми кулаками, как это у них полагается. И троекратное «РОТ-ФРОНТ» прогремело в театре. Затем опять овация, Эйзенштейну передают большой букет цветов – и еще аплодисменты.
Эйзен начинает с того, что высказывает свою радость – сегодня он может говорить не «дамы-господа», а просто сказать: «Товарищи». Это вызывает бурю восторга, крики «браво» и хлопки.
Доклад проходит великолепно, слушают с напряженным вниманием. И хотя Эйзен говорит о кино, он все же рассказывает о Советском Союзе, и доклад получает большой пропагандистский смысл. Он несколько раз прерывался аплодисментами, а кончился овацией.
…Мы приехали сюда, когда показывали хронику – на экране проплывали памятники из Сан-Суси (дворец в Потсдаме под Берлином. – Ю. С.), и когда крупно появлялись выгравированные на граните памятников надписи за здравие императоров – общий хохот зрительного зала предупреждал нас о революционной настроенности данной аудитории.
Наконец открылся занавес, и мы были убиты – задний фон был задрапирован красным бархатом.
Эйзен вышел без предупреждения, был узнан немедленно и встречен громовой овацией.
Когда она стихла, руководитель «Красных фронтовиков» отдал команду – «фронтовики» встали.
В фойе, на улице перед кинотеатром долго не расходился народ – к нам подходят люди, жмут руки, трогательно говорят, что этого они не забудут всю жизнь.
Полицейские посты на улице не дали возможности устроить овацию, когда Эйзен садился в автомобиль…
Ну вот, а теперь летим в Берлин.
Если из моих несвязных рассказов можно сделать информацию в прессу, то, пожалуйста, дорогая Перл, сделайте.
А засим целую, жду Ваших писем и остаюсь преданный Вам – Ваш Гриша. Оленьке привет и любовь.
P.S. Надо Вам сказать, Перл, что С. М. по-немецки говорит гораздо лучше – темпераментнее, и даже голос его звучит весьма приятно.
Картины проходят под частые аплодисменты.
Хлопают, когда «Потемкин» отвечает выстрелом на зверства казаков в Одессе.
Хлопают при встрече «Потемкина» с эскадрой. Общим словом – все места, на которые мы рассчитывали, вызывают громовые крики «браво» и аплодисменты.
«Парад тракторов» в «Генеральной линии» вызывает самые большие восторги, и аплодисменты звучат до самого конца.
Другие доклады в Базеле, Берне и Женеве были запрещены полицией.
Узнав об этом, левые художественные группы приехали на последний доклад в Цюрих и принимали участие в выражении восторгов.
После доклада ночью они говорили с Эйзенштейном о советском искусстве.
Интерес к новой России огромный – рабочая публика и партийная бредит поездками в Москву. Многие удивляются, что и мы в восторге от СССР, ибо бывает так, что приезжают люди и скептически говорят о нашей стране.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
27 сентября 29 г. Берлин
Спасибо за письмо и вырезки. Очень хорошо получилась информация о Швейцарии. Как кончим съемки, напишу пару фельетонов о Швейцарии и пришлю.
В немецкой прессе появились сведения, что Эйзен ставит в театре Пискатора, но они не соответствуют действительности.
В Берлинском советском клубе состоялся мой доклад для сотрудников торгпредства о Советском кино, о работе нашей группы. О впечатлениях социалистического строительства, в связи с нашей поездкой по СССР. Был большой успех.
В тот же день Эйзен делал доклад по радио. Отзывы блестящие, особенно в «Роте-фоне». Вырезки пришлю.
Вот!
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Berlin. 4/X 29 г.
Не сердитесь, дорогая Перл!
Писать нет никакой возможности, ибо снимаем для заработка.
Снимаем секретно конец картины «Ядовитый газ» и зарабатываем монету.
Осталось два дня, после чего напишу подробно.
Работаем с 8 утра до 12 ночи. Устаем.
Эйзенштейн же гуляет по знакомым знаменитостям и получает деньги за работу.
С Америкой дело пока задерживается, ибо мы не можем окончательно договориться, пока из Москвы не придет бумажка с печатями Совкино, предоставляющая нам право лично подписывать договор.
В Англию едем на той неделе, ибо в пятницу выезжаем в Гамбург, Киль и еще пару городов для докладов.
Ну, пожалуйста! Не сердитесь! Честное слово, нет времени. Целую и с искренней радостью приветствую.
Ваш Гриша .
Эсфирь Шуб – кинорежиссер-документалист, сценарист, киномонтажер, киновед. Автор документального фильма «Падение династии Романовых» (1927).
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна, из Гамбурга и его замечательных улиц, переулков, кабаков, гавани и пр. Описывать, конечно, можно, только в книге, но не в письме. Каждый день – книга, каждый час – глава.
Очень интересно. Привет!
20 октября 29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London. 1/XI. 29 г.
В Лондоне я чувствую себя, как в гостях у Перы.
Весь Лондон напоминает Перину квартиру, а наша квартира – Перину комнату. Дочь хозяйки нашей очень на Перу похожа и так же говорит по-английски. А когда мы были в Берлине, то против наших окон всегда горела вывеска «Konditorai “Pera”».
Вот поэтому, очевидно, мне все время кажется, что я много Пере пишу, а когда подумаешь – выходит не очень много.
Извините, Перл! Извините! Но еще немного часов, чтобы разобраться в этой сложной стране, и тогда напишу.
Еще минутка есть…
Писать придется много и интересно. Видели 4 тонфильма. Тонфильм будет сильнейшим и интереснейшим искусством из всех существующих ныне искусств. Техника потрясающая, а работники дураки, абсолютно не понимают возможностей. Дня через 3–4 выяснятся сроки нашей работы над «Генералкой», и я подробно Вас информирую.
Я должник, Пера, Ваш, ибо непременно должен написать о Гамбурге – это потрясающее и ужасное место на земле.
Что делать с Оленькой? Не представляю пока – никаких возможностей не было, и денег в обрез. Скучаю страшно по ней и по Вас, ибо, хоть и по-разному, я обеих ведь очень люблю.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Дорогая Юлия Ивановна, не сердитесь…
Я ежедневно собираюсь описать Вам наши приключения и нашу жизнь. Но каждый день неожиданно срочные дела, и не хватает времени.
В общем, все очень хорошо. Впечатлений много. Здоровы все и веселы. Не сердитесь – напишу.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London 4/XI-29 г.
Перл!
Вчерашний день в моем дневнике записан так: «Наш переулок называется японским».
Это потому, что на Лондонском еврейском рынке к нам подошел человек и сказал:
«Очень приятно слышать русский язык». «Вы давно из России?» – спросил я. «С 1902 года. Наш переулок – японский. А вы откуда? Ай!» – возмутился человек из Одессы.
Половина рынка оказалась из Одессы.
Чудный город Лондон и требует описания. Времени, времени нет!
Это ужасно и вместе с тем замечательно. Не сердитесь, что такое идиотское письмо. Пишите сами.
Пишите, Перл!!!
Вы нас совсем забросили и забыли – и Вы, и Ольга. А любим мы Вас и скучаем очень.
Пишите. Старик и Эди целуют.
Посылаю Вам пригласительный билет на вечер, который состоялся после просмотра «Потемкина».
«Эти несколько дней “творю” Вам письмо: пессимистическое, трагическое и минорное. Если выйдет “очень”, порву, не отправлю. А пока обнимаю, Старик». (Приписки С. Эйзенштейна – Ю. С.)
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
London 14/XI. 29 г.
Привет, дорогая Эсфирь Ильинишна, и траур всего Лондона в честь долгой разлуки с Вами. Извините, что не пишу. Но это только от того, что много надо писать.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Paris 23/XI. 29 г.
«Для кого-то Париж потускнел, но парижанки остались такими же грациозными, какими были и раньше». А. В. Луначарский.
Привет, Перл, из этого очаровательного города, в который мы прибыли вчера и устали смотреть уже многое. Подробности своевременно.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Дорогая Эсфирь Ильинишна!
Большое спасибо за открытку из Ялты. Меня извините, что не пишу, но это от того, что пишу дневник, который становится многотомной книгой. Приказ о подарках будет выполнен.
Ваш Гриша .
Paris 29/ XI-29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
(на фото открытки с Эйфелевой башней)
Привет с наивысшей европейской точки!
Гриша.
Paris 4/ XII.29 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Paris 11/ XII-29 г.
Ну, знаете, ПЕРЛ!
Можно раз, можно два – но нельзя не получать от Вас писем два месяца. Так подохнуть можно от скуки по Вас и вообще без сведений.
Я затрудняюсь в момент определить, кто тут сволочь. Почта, что ли, берлинцы или еще кто-нибудь. Очень интересно иметь от Вас хоть маленькие записочки – о больших письмах мы уже и мечтать перестали.
2 декабря опять едем в Лондон в силу деловых обстоятельств, и там, я, кажется, буду иметь возможность упорядочить огромный литературный материал и завалить Вас статьями и фельетонами.
Новый год будем встречать в Сан-Морице – самом шикарном курорте нашего времени.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
London 10/ XII-29 г.
Перл!!! Дорогая!!!
Можете верить… можете – нет…
Я никогда так много не писал, как в эти дни Европейского путешествия…
Я ежедневно пишу несколько страниц дневника, записываю технические вещи и сижу за письменным столом по несколько часов. И от этого набухают чемоданы записными книжками, и из этого могут получиться хорошие книги и мемуары, если на старости лет мне удастся обработать эти стремительные записки сумасшедшего 25-летнего Александрова.
В связи с этим про меня черт знает, что думают: сифилис, педераст и еще хуже. А я на все положил и занимаюсь исключительно профессиональным делом. Привет Оленьке…
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Дорогой Гирш!
Как ни странно, я доехал благополучно. Этим пароходом ехать очень хорошо. Сидел один в четырехместной каюте, нисколько не блевал, и даже не было потуг на это.
Сегодня ночую здесь.
Из разговора с Риндичем (личность не установлена. – Ю. С.) выяснилось, что Шамито (немецкий продюсер и кинопрокатчик. – Ю. С.) к «Генералке» относится вообще незаинтересованно и скверно. Поэтому постарайся с ним сговориться обстоятельно о выпуске в Берлине.
Я думаю, что надо берлинскую копию делать согласно английской.
Может быть, для этого послать эту копию в Берлин? Иначе досрут картину вконец!
Название «Sturmer der Erde» (нем. «Штурм земли». – Ю. С.) не годится – ассоциация с «Штурм над Азией» и вообще говно. Без нашего согласия названия чтоб не давали. Можешь пригрозить прессой <…>
Смотрите, не блядуйте. От Тиссэ пока ничего нет. От Перы только одно письмо.
Обнимаю, всегда твой, Старик <…>
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Ницца 1-1-30 г.
Уважаемая Юлия Ивановна!
Вы, наверное, сердитесь на меня, что пишу Вам редко. Но Вы же понимаете, как молниеносно мы живем, и как мало времени остается у нас для писем и сна.
Французские дела наши улаживаются, а об американских узнаю по приезду в Париж, где С. М. ими занимается.
Сердечный привет. Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ и А. МОНТЕГЮ
Telegrafiruite dessiatoro do debiati utra shlite deneg.
Privet. Grisha.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ и А. МОНТЕГЮ
Shlite deneg! Pogibaem!
Grisha, Boris.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
20-12-29
Мы держим путь по печальной дороге, по которой прошла война. Ужас! Ужас! Два дня мы будем изучать изувеченную войной землю. Подробности письмом.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУб
Гаага 15.I.30 г.
Тысяча извинений, Эсфирь Ильинишна, за молчание, но подробнее напишу при первой возможности. А пока сердечные голландские приветы из экспресса на ходу.
Гриша.
«Сентиментальный романс» – первый музыкальный фильм Григория Александрова и Сергея Эйзенштейна, в котором авторы сделали попытку освоения звука в кино, снимался на парижской киностудии. В нем героиня исполняла старинный русский романс «Жалобно стонет ветер осенний».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
15. I.30 г. Rotterdam
Голландские приветы будут иметь последствия полезные для нас и для нашей прессы, но немного позже, ибо надо все увидеть и записать.
Целую. Гриша.
Пока Александров на все смотрел и записывал «для прессы», Эйзенштейн под тем же псевдонимом «О Рик», опубликовал в Москве один из таких «голландских приветов».
«О нечестивом Эйзенштейне и храбрых католиках», – назвал он свой «привет» и рассказал:
«В почетный комитет для приема советских гостей вступил даже редактор католической газеты “Маас Босте” и член цензурного комитета патер Хиацинт Херманс.
Это, конечно, не могло послужить поводом к большому увеселению группы (советской. – Ю. С.). На следующий день на страницах “Маас Боста” появилась престранная и поучительная статья:“Им показалось странным, что патер принял участие в приветственной комиссии. Они, должно быть, не понимают, что и католики способны наслаждаться их глубоко человечными и благородными произведениями…”
Патер Хиацинт? Верить ли глазам своим? Поэт и автор “Героической песни римских деяний”, главный редактор римско-католических киноуказателей, советник центрального цензурного комитета! Достаточно известно, что советские агенты готовы вступить в сделку с самим дьяволом, чтобы служить идее своего бога Ленина. Но чтобы в Роттердаме их встречали с кропилом и святой водой… этого мы терпеть не можем!»
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(без даты)
Дорогая Перл! Извините!
Не пишу оттого, что времени нет, а главным образом потому, что переживаю ВЕСЬМА сложный психологический (вульгарно выражаясь) момент.
Переломный момент. Огромное количество впечатлений и возможность сравнений сделало свое дело, и старого (вернее, молодого) Александрова уже нет.
Новый Александров напишет Вам через несколько дней, когда уляжется буря и мозги примут положение равновесия.
Ежедневно пишу по 20–25 страниц дневника – и удивляюсь на свои способности столько писать.
Голландия интересна и особо своеобразна, и невозможно в письме о ней написать.
Сейчас С. М. получил Ваше письмо – читает, не дает, но говорит, что с деньгами какая-то ерунда. Перл – хорошая моя – напишите и мне, ибо люблю Ольгу сильно, и ее денежный вопрос меня беспокоит.
Не могу, не могу писать в эти дни. Письма не могу писать. Вот отчего мои письма редки и бессодержательны. Ибо все деловое настолько хорошо, что требует внимательной проработки и четкости. А в этих стремительных жизненных волнах (каждый день такой, какой бывает перед отъездом, когда не успеваешь сделать всех необходимых дел) нет возможности остановиться, взвесить факты, события и мысли.
Вся моя надежда на «Сан-Мориц», на две недели, которые мы проведем в этом швейцарском курорте и в течение которых я мечтаю написать много статей и настоящих писем.
Мы ждем визы швейцарской для Эйзена, ибо у меня виза есть, а Тиссэ уже там.
Там же мы будем встречать Новый год, для чего вынуждены заказать завтра смокинги в кредит, ибо без этой прозодежды пообедать даже не пустят, «е… и… мать!».
20-го, в пятницу, С. М. прибыл из Лондона на вечер, который устроило парижское постпредство СССР. Показывали «Генералку» – успех большой. Французы в восторге. Постпредство тоже.
Доклады Эйзена в Лондоне прошли хорошо.
Мы еще должны после Швейцарии 2 доклада в Бельгии и 3 доклада в Голландии.
После чего вернемся в Париж, и к этому времени решим, с какой фирмой связывать свою судьбу, и, очевидно, подпишем договор.
Интересных вещей огромное количество – дай Бог силы все это написать и сообщить.
Торчу на фабриках, на съемках, сам снимаю маленькие эксперименты и чувствую всю огромную силу этого нового явления в человеческой жизни.
Люблю Ольгу безумно и скучаю!
Глава этих дней в моих дневниках называется «В ВЕЛИКОЙ ТЕНИ». Это обо мне.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
3. II.30 г.
Дорогая Перл!
Извиняться нечего, ибо день и ночь снимаем. Осталось три-четыре дня, чтобы кончить декорации. Потом будет легче. Снимать тонфильм очень интересно и очень тяжело. На подготовку и регулировку каждого куска уходит час или два.
Но в общем снимаем хорошо. Научились многому и каждый день учимся еще.
Что будет?
Эйзен изредка приезжает гостем с журналистами и дает интервью. В общем, все в порядке.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. II.30 г.
Перл!
Павильоны окончены.
Безжалостная точность работы ателье сменяются партизанщиной неопределенной работы на натуре.
Теперь мы зависим от капризов солнца, и в моменты этих капризов будет время писать письма, статьи и собраться с мыслями.
А от одной мысли, что надо собраться с мыслями, берет страх, ибо собраться с таким количеством мыслей, которые у меня в голове навалены – это страшнее, чем собраться умереть.
Я поставил себе чрезвычайно сложное задание, чтобы понять возможности тонсъемки. И от этого паузы и ошибки, но результаты все же вдвое или втрое лучше, чем все, что здесь делается.
Это приятно, и за это люди уважают. Зато в следующей работе этих ошибок не будет, а следовательно, и качество еще возрастет. Школу ателье я закончил. Теперь предстоит более тонкая учеба, ибо едем на берега океана (в Бретань. – С. Ю.) снимать бурю, и моей изобретательности надо будет бодрствовать и быть начеку.
Извините за отрывочность мысли, но пишу в вестибюле, пока грузят аппаратуру в автомобиль.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Fontainebleau, 4.III.30 г.
Спасибо за записочки в письмах С.М. Но все же хочется иметь побольше. Или Вы уже меня уважать перестали?
Тем не менее, приветы из замечательных парков Фонтебло. Здесь снимаем.
Гриша.
На открытке, соответственно, с красотами Fontainebleau.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
10. III. 30 г.
Дорогая моя Перл!
Спасибо за письмо с интимными и материнскими инструкциями. Серьезное спасибо, потому что в вихре европейской жизни, путешествий и кинематографической работы забываешь самые важные вещи и упускаешь иногда из виду, что ты и сам – тоже человек.
Неиспользованные богатства и у меня самого копятся и мстят – но это нисколько не соблазняет меня на графинь и княгинь, которые присылают цветы в мою скромную комнату Монпарнасского отеля.
Смешного хотите Вы? Это возможно будет описать в следующем письме, ибо эти дни очень серьезны и ответственны для нашей дальнейшей судьбы.
Завтра уезжают в Америку люди, и они увозят наши желания. Поэтому желания должны быть продуманы и организованы.
Пишем мы с С. М. мало потому, что редко видимся, мало говорим и интересуемся разными состояниями человеческой деятельности. Он по гостям и редакциям, по балам и театрам, а я по лабораториям, фабрикам и специалистам по звук-кино. Вот потому это и происходит.
Не было еще дня, чтобы у меня хватило времени все успеть. Не было еще дня, чтобы я мог присесть и подумать. Быстро и стремительно надо жить, чтобы все видеть, слышать и понимать.
Во французских ателье работают, по крайней мере, вдвое медленнее и втрое хуже, чем в наших.
Французская кинематография курам на смех. А какие возможности… Ах!
Я почти написал статью об ошибках в тонфильмах и о «Возможностях звуковой съемки». Я хотел бы сделать иллюстрации – фото звукозаписи и пр. И до тех пор не публиковать их. Но если со временем не будет выходить, то пришлю без иллюстраций – и так интересно.
Письмо же – информационное и интересное – напишу при первой возможности. Сейчас была заминка с Тиссэ, болевшим гриппом – теперь он здоров, и съемки продолжаются.
Бодрости и веселья от души желаю.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(на открытке с фотографией двух бретанских «красоток»)
15. III.30 г.
С самого кончика Европы, с берегов Атлантического океана, из суровой Бретани мой привет дорогой Перл!
Имейте в виду, что это самые красивые девушки, выбранные из всех бретанок, и потому не подозревайте меня.
Эйзен остался в Париже, ибо очень есть к тому сложные обстоятельства, о которых, я думаю, напишет сам.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Вот за такое письмо спасибо!
А я уж думал, что Вы презираете меня и потому не пишете.
Чтобы было ясно и понятно наше положение и наши желания, надо много кой-чего писать, но, как говорится, Господнего дерьма не перетаскать.
Вот в данную минуту мне должны позвонить, сколько дней нам разрешат оставаться во Франции. Может, надо будет укладывать чемоданы и катиться в более гостеприимные места.
В префектуре и в тайной полиции заведены дела о наших личностях. И как говорят, ДВЕСТИ документов и доносов неоспоримо доказывают, что С. М. – начальник фильмовой пропаганды Комитета (по кинематографии СССР. – Ю. С.), а я агент ГПУ, приставленный к нему для политической окраски его поведения. Вот так о нас говорят, такими нас считают. А надо Вам объяснить, что нет в Европе более страшных слов, чем агент ГПУ и Коминтерна.
Эйзена уже высылали, но наши заступники задержали исполнение приказа до сегодняшнего дня. Идут усиленные хлопоты о продлении визы, о возможности закончить фильм «Романс» («Сентиментальный романс». – Ю. С.) и т. д. Но чем все это кончится, пока неизвестно.
Дневники мои наполняются интереснейшими записями – техническими, художественными, бытовыми. И особенно смешны бытовые, ибо дружба с нашими шпиками, их рассказы, их жизненные идеалы достойны увековечивания.
Наши отношения с С. М. полны нервностей, и еще неизвестно, как они пойдут. Я ему пока верен в дружбе, ибо имею возможность и предложения лично, самостоятельно ехать в Голливуд и ставить картины. Но пока не делаю этого.
Ругаю его часто, ибо он кокетничает своей репутацией, созданной здесь.
Меня зовут. Напишу вечером. Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
28. III.30 г.
Сегодня погуляем в Моне, а завтра Марсель. Удивительно красивая страна Франция. И консервативно скучная, но снимать можно замечательно. По мере возможностей это и делаем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
29. III.30 г.
Если знаете адрес И. Бабеля, пошлите ему мой привет из европейской Одессы – Марселя. Его рассказы об этом поразительном городе помогают его понять и оценить.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
30. III.30 г. Марсель.
Эта ночь стоит многих по количеству впечатлений и по удивительным ситуациям, о которых напишу в письме – своевременно или несколько позже.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ
30. III.30 г. Марсель.
Ну, – знаете!… Максим Максимыч!
Марсель – это ДА!!!
Привет идее.
Едем с Тиссэ по маршруту из Парижа в Ниццу.
Известный советский артист Максим Штраух, как и Григорий Александров, начинал свой творческий путь в Первом рабочем театре «Пролеткульта» – самом авангардном театре того времени, которым руководил Сергей Эйзенштейн.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – М. ШТРАУХУ
31. I.30 г.
Не могу не приветствовать Максима от «Святого Максима».
Написал бы мне на парижский адрес…
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
31. III.30 г. Монте-Карло.
Мы играем в гораздо более опасную игру, снимая кинокартины, чем эта. Поэтому меня не уговорили поставить даже франк. Пишу из вестибюля Монте-Карло. Впечатление потрясающее.
Жажду видеть Ольгу и Дуга (четырехлетний к тому времени сын Александрова. – Ю. С.) и, как ни странно, скучаю по Вас.
Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
6. IV.30 г. Corps.
Едем обратно в Париж. Ночуем в этом месте, откуда в 1815 году начинал Наполеон, бежав с острова Эльба. Ничего с тех пор в нашей гостинице не изменилось. А кругом красота снежных гор.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
17. IV.30 г.
Ах, дорогая Перл!
Сейчас, кроме лирических приветов и ничего не значащих замечаний, не могу Вам описать ничего из того, что глаза мои видели собственноручно (так! – Ю. С.).
Но по прошествии времени – когда улягутся страсти и когда притупится острота обстоятельств, – мои рассказы будут небезынтересны именно Вам.
Эйзен катается сейчас на авто по средиземноморским берегам и ждет моей телеграммы в Тулоне. А телеграфировать я ему буду по поводу американских дел.
Завтра приезжает небезызвестный вам Ласке из «Парамаунта», который принял все наши предложения, и наша работа в Голливуде будет с периодическими отпусками в Москву. Договор хороший, но и подробности выясним только с ним. Вот по этому поводу буду телеграфировать Эйзену. И как только выяснится что-либо, срочно напишу Вам. Желаю хорошего. Жму руки.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
7. V.30 г.
Дорогая Перл!
Эйзен и Тиссэ на пароходе «Европа» отбыли сегодня с Ласке и Цуккором. Я тоже вчера подписал договор и догоню их. Поеду 23-го.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
24. V.30 г.
Не ругайтесь, дорогие мои.
Нет ни времени, ни сил, ни нервов писать сейчас, ибо идет телеграфная ругань с Нью-Йорком, т. е. с Эйзеном.
Пароход за пароходом уходят ежедневно, а я еще не согласился ехать. Торгуемся зверски – выдержка нужна большая.
И картину в эти дни синхронизировать, и тон монтировать надо было. Полагаю одержать победу к вторнику, 27-го, и выехать в среду, 28-го, в Америку.
Вот с парохода подробно напишу.
Сообщите адрес знакомой из Свердловска, ее фамилию и имя – той, которая в Нью-Йорке.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
24. V.30 г.
Тысяча извинений, уважаемая Юлия Ивановна!
Что не писал Вам целую вечность и не пишу теперь.
Подробное письмо придется написать Вам с парохода, на который сажусь 28-го в Шербурге.
А сейчас, перед отъездом – много, много дел и паники.
Картину парижскую кончил снимать – монтировал круглыми сутками и только теперь кончаю.
С. М. хорошо.
В Америке восторженный прием, судя по прессе.
Настроение и уверенность его после подписания договора сильно окрепли.
Теперь он в замечательном состоянии.
Думаю, американская наша картина будет – что надо!
И работать будем, конечно, вместе.
Итак, с парохода подробно.
Целую, ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – О. АЛЕКСАНДРОВОЙ
Пиши – Голливуд, студия «Парамаунт».
Прощай, Париж, тебя я все-таки когда-нибудь увижу.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ
Догоняю Эйзена. Думаю, догоню в Чикаго. Америка превзошла все ожидания.
3. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
6. VI.30 г.
С большими приключениями удалось мне попасть в Америку. Сидел на «Острове слез».
Но все же – Перл!
Америка превзошла все мои мечтания. Через час еду в Чикаго догонять Эйзена. Какие не знаю, но приключения будут.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Разве что с силой Ниагарского водопада можно сравнить силу моих американских впечатлений.
Привет. Г. Alexandroff .
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ
Для «Спящей красавицы» эта опера не годится, потому как «Город весь стоит на одном винте и весь электродинамомеханический».
Удивительная страна!
Гриша.
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Все в порядке. С. М. весел и здоров. Едем в Колорадо и удивляемся Америке на каждом шагу. Желаем хорошего.
Ваш Гриша .
8. VI.30 г.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
14. VI.30 г. Arizona (Последняя изображена на открытке с текстом):
Это существует, и потому это действительно поразительно!
Ваш Гриша!
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
15. VI.30 г.
Колорадо. В пустыне Аризона. Костюм ковбойский. Поэтому не смейтесь. Гриша.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ, Э. ТИССЭ – РЕДАКЦИИ ГАЗЕТЫ «КИНО»
Прибыли в Голливуд. Шлем горячий товарищеский привет советским киноработникам, общественности и кинопечати.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ВАСИЛЬЕВУ
Этот видик из окна управления «Парамаунта», где будем сотрудничать.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд. 20.VI.30 г.
Первое письмо, написанное мужчиной.
Дорогая Перл!
Наконец-то я нашел время, чтобы написать и рассказать Вам о Южной Калифорнии. Самом замечательном, самом восхитительном месте на земле, как утверждают сами калифорнийцы. Извиняюсь, что не писал: я был слишком занят тем, что прятался от кинозвезд, которые то и дело норовили пожать мне руки, и занимался в основном тем, что рвал с деревьев апельсины, авокадо, фиги и пр. А также наблюдал, как добывают из нефтяных скважин «жидкое золото». Занимался также тем, что ходил по местам, где калифорнийцы развлекаются так, как это могут делать только калифорнийцы. Так что, как видите, я чудесно провожу время на этом великом Юго-Западе. А кто бы смог отказаться от такого?
Почти каждый день, даже зимой здесь ярко греет солнце. Конечно, бывают и дождливые, и пасмурные дни, но это скорее… как бы это сказать… слишком высокие туманы.
Теперь я Вам расскажу о Лос-Анджелесе. Население города больше, чем один миллион 427 тысяч 408 человек. Город занимает территорию больше, чем 440 кв. миль, и в ближайшем будущем надеется подмять под себя все, что вообще осталось от Калифорнии.
Голливуд (хотя это и секрет) является частью Лос-Анджелеса.
Он населен киноактерами, скорее, желающими стать киноактерами, и массой других людей. Студии охраняются, как монетный двор, и просто ходить и смотреть на них запрещено. Но если ты уж очень знаменит или слишком нагл, то возможно, и попадешь внутрь студии. Однако если не хочешь разочароваться, лучше не ходи туда, ибо ты сразу обнаружишь, что твоя любимая «звезда» – блондинка теперь уже брюнетка, а твой любимый герой курит уже не «Lackj», а «Kamel». Прилегающие к Голливуду места – Беверли-хилз и Пассадена – известны тем, что там, в небольших деревянных коттеджах, окруженных огромными газонами, обитают миллионеры. Но калифорнийцы редко сидят дома. Они практически живут в своих автомобилях, которые возят их по бесчисленным шикарным дорогам. На машинах они могут добраться в короткое время в «Оранжевую империю», где выращивают апельсины, в горы высотой 10 000 футов, до пустынь с фантастическими кактусами, пальмами, деревьями Джошуа. На автомобилях они могут ездить в приморские города Лонг-Бич и Санта-Монике, которые представляют массу развлечений, в том числе купающихся, но всегда почему-то сухих красоток.
Остров Каталины – это еще одна здешняя достопримечательность. Там можно видеть летающих рыб, выскакивающих из воды, или наблюдать за ними через специальные, сделанные из стекла, днища лодок.
Прежде чем закончить письмо, я хотел бы упомянуть Сан-Габриэль и Сан-Фернандо. Там находятся старые строения, воздвигнутые еще индейцами под руководством испанских специалистов. Это как бы религиозный центр индейцев, и он – единственное, что напоминает о романтическом прошлом Калифорнии.
Надеюсь, вам понравились эти мои описания, которые я сам иллюстрировал, и что у вас все в порядке. Остаюсь преданный Вам старый друг Гриша.
P.S. А на обороте – карта тех мест, о которых я вам рассказывал, и остальная территория страны.
Все дороги ведут в Голливуд… «Голливуд принял нас неожиданно почтительно, ласково и хорошо».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. НИКУЛИНУ
30. VI.30 г.
Уважаемый Лев!
Прежде всего, разрешите приветствовать Вас с вершин голливудских высот. Под вершинами понимаются действительные высоты калифорнийских гор, на которых стоит наш дом (ха-ха) в испано-итальянском стиле.
Своевременно или несколько позже я вышлю Вам фотографии из жизни новоиспеченных звезд. Причем можно заранее сказать, что фотографии будут курьезные.
Голливуд принял нас неожиданно почтительно, ласково и хорошо.
Мастера, которых мы уважаем, оказывается, и нас уважают, и от этого первое знакомство переходит непосредственно в дружбу.
Д. Фербенкс считает нас давнишними друзьями и потому встречал на вокзале. Чаплин сидит у нас вечера, рассказывает и показывает уморительные истории и сцены. В домашней обстановке Чаплин веселее, чем на экране. Обо всех этих людях буду писать специально в газету, как ближе узнаю и пойму.
Все наше время уходит пока что на визиты, приемы, знакомства, банкеты. Которые, кстати, американцы устраивают с пышностью, несравнимой с европейской.
Знакомимся также и с производством, просматриваем лучшие образцы тонфильмов. В данный момент затруднений с тоном уже не существует, и можно делать все, что вздумается.
О сценарии еще вплотную не думали, пока не выясним возможностей: денежных, организационных и технических. Вот почему сегодня не могу сказать Вам, как поступить с материалом о РОБОТАХ.
Думаю, надо еще подержать эти материалы за нами, а как только выяснится с нашими темами и сценариями, я Вам немедленно напишу.
Выбор сценария – дело весьма в данной обстановке ответственное. Дело в том, что вся передовая публика Голливудская заявила нам, что смотрит на нас как на спасителей и что мы должны определить направление и развитие тонфильма.
Спасителями, может быть… и лестно, но весьма ответственно и страшновато.
Вот почему будем выбирать сценарий обдуманно и не торопясь.
Технически-организационная часть съемок на здешних фабриках может обойтись без самокритики, и это нисколько не ухудшит ее качества.
Пишите о Москве, о ее делах и безделиях.
Пишите о людях, картинах, организациях. Спрашивайте, что интересует Москву.
И поправляйте свои нервы до хорошего конца.
Миссис Монтегю с нежностью вспоминает парижский вечер и отзывается о Вас самыми лестными выражениями.
Приветствуют Вас все жители нашего дома, в том числе и я.
Пишите всурьез… информацию о Москве.
Все, что требуется для создания замечательной фильмы, нам предоставлено, и теперь дело только за нами.
G. Alexandroff .
Paramount Publix Corporation – это адрес.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Голливуд 9 июля 1930 г.
Привет, дорогая Эсфира Ильинишна!
Привет из жаркой замечательной Калифорнии и интересного кинематографического Голливуда.
Жить здесь хорошо, работать – как пока видно – тоже неплохо.
Приняли нас с уважением и почтением здешние «звезды», и надо отметить, что с большим уважением, чем многие «не звезды».
О том, какой замечательный Чаплин, я напишу Вам специально, как только будут фотографии наших совместных прогулок на остров Каталина. Три дня мы провели с Чаплином на его яхте в Тихом океане и видели его во всех видах, в каких только можно видеть человека.
Да, многое мне придется написать Вам при случае. Многое мы видели, слышали, поняли. Многое и надо рассказывать.
Сейчас мучаемся с выбором сценария. Вы понимаете ответственность момента. В Голливуде можно технически и со звуком, и со съемкой сделать все, что хочется. Вот от этого и усложняется работа, потому что хочется много.
О каждом случае, о каждой встрече с хорошими и знаменитыми людьми надо писать особо. Поэтому извините меня за никчемность этого письма, так как оно имеет главной целью доставить Вам через Атлантический океан и Европу мои приветы и наилучшие пожелания.
Жму руку и надеюсь в мечтах получить от Вас хоть записочку. Напишите нам о Москве, это для нас очень интересно.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
9 июля 30 г.
Были в этом месте на концерте. Сами понимаете, Перл, что грандиозно.
В концерте участвовали силы всех голливудских студий и конфирировал небезызвестный Фрид Пибло. Очень хорошо играл оркестр, сконструированный из оркестров нескольких студий.
Теперь ведь хорошо. На каждой кинофабрике певцов и говорунов больше, чем в театре.
Чтобы Вы поняли, что такое Голливуд, Вам надо только заехать сюда и посмотреть, и я убежден, что это случится.
Ха-Ха!
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд, 11 июля 1930 г.
Перл!
Замечательный друг мой!
Словами и извинениями хамства не исправим и одним письмом не сообщим всех приключений, переживаний и событий.
Но все же я решил написать это письмо и попробовать извиниться перед вашей совестью за долгое неписание, тем более что у совести Вашей тоже не все в порядке. Письмишек от Вас немного видал.
Мы с Вами виделись последний раз в той же комнате, что и в первый. Это был день нашего отъезда… С этого дня прошло 11 месяцев…
Я никогда раньше не предполагал, что за такое время можно увидеть, понять, научиться больше, чем за всю предыдущую жизнь.
Чувствовать себя первым в деревне у себя – хорошо. Но! Чувствовать себя ничтожеством среди Нью-Йорских небоскребов, щенком среди мастеров, красавцем среди красавцев*, режиссером «Парамаунта», это не только хорошо, это интересно и замечательно.
*Красавцем меня называют в прессе, а красавиц в Голливуде действительно много!
Я пишу смешно и интимно, но иначе я сейчас не могу писать, так как сижу на веранде нашей виллы. Дом стоит на горе, и с веранды видно многомиллионное море электрических огней Голливуда и Лос-Анджелеса. Полная луна и чувственные мелодии гавайских гитар из радиопродуктора служат причиной моего настроения.
Дома никого нет, так как Эйзен беспрерывно на банкетах, приемах, в гостях. Беда с ним! Работать разучился окончательно.
Беспечное состояние С. М. сейчас главная причина моего беспокойства. Вы ведь его знаете, он никогда не любит работать, а теперь, кроме всего прочего, он за 11 месяцев триумфальных путешествий разучился окончательно.
Вы кое-что знаете о наших с ним конфликтах. Так вот теперь много лучше и легче стало жить, так как подошел момент серьезной работы и во мне почувствовалась необходимость.
Вы ведь сами видели, какой он добрый, когда ему что-либо надо. Последний месяц мне было очень тяжело. Тяжело, так как конфликт перманентно обострялся. ПОЖАЛУЙ, НЕ БЫЛО У МЕНЯ В ЖИЗНИ ТАКИХ ТЯЖЕЛЫХ ДНЕЙ, КАК ЗА ЭТО ВРЕМЯ.
Теперь легче, и вот почему я могу начать писать Вам письма.
Надеюсь, что работа выправит окончательно исковерканные отношения, и черные дни отойдут в прошлое.
Итак, с печалью надо кончать, так как печаль не средство для побед и успехов.
Работаю я сейчас так.
Основная работа – это подыскивание и выбор сценария. Хороших материалов так много, что трудности выбора большие.
Главная же трудность в том состоит, что в голливудских ателье нет задержек ни в чем. Что захотел, то и делай – пожалуйста. Все возможно!
Вот при таких обстоятельствах захотеть-то и трудно. Хочется захотеть большего и хорошего, а что такое хорошее – черт знает!
Поэтому мозгам работы много, и работают они по этим направлениям день и ночь.
Пока что думаем взять темой историю Йогана Зуттера, который открыл и основал КАЛИФОРНИЮ.
Тема замечательная, так как много в ней легендарного и сильного материала.
Вы можете прочесть в книге Стефана Цвейга, которая называется «РОКОВЫЕ МГНОВЕНИЯ», новеллу «Йоган Зуттер». Из этого маленького эскиза можно понять и почувствовать прелесть кинематографических возможностей этой калифорнийской легенды.
Кроме того, учусь премудрости музыкальных композиций и игре на рояле. Теория музыки – замечательная и совершенно необходимая отрасль знаний для режиссера вообще и тем более для режиссера звуковых картин. Наш профессор из Голливудской консерватории очень правильно ведет курс. Американские методы обучения изумительны.
Основным качеством является быстрый темп, и их система создана так, что выжаты все сгустки, вся квинтэссенция, вся сущность предмета и организована в таком порядке, который дает возможность понять и изучить быстро и хорошо.
Сегодня был пятый урок, и я уже смог сыграть по нотам отрывки из «Евгения Онегина» (ха! Ха!). К четвертому уроку я мог написать и мелодию, сочинить к ней аккомпанемент и все, что полагается.
Кроме того, прошел автомобильную школу и готов к экзамену на шофера, который состоится со дня на день и будет выдержан мной, безусловно, хорошо.
Кроме того, английский язык. Одолеть его надеюсь месяца через два, до такой степени, что работать будет не затруднительно.
Кроме того, подготовил всю теоретическую часть для экспериментов по звуковой съемке и в самом скором времени начну практически их осуществлять с инженерами «Парамаунта».
Много всяких мелочей приходится подучивать на ходу, но в общем получается хорошая и разнохарактерная школа.
Я сейчас не хочу затрагивать темы о замечательных людях, например, о Чарли Чаплине, так как пишу о нем статью и жду из лаборатории фотографий наших совместных, чтобы прислать Вам статью с иллюстрациями.
Наблюдение и знакомство с методами прославленных мастеров экрана тоже многому учат.
Все это, дорогая моя подружка, может, и неинтересно для Вас, но мне приходится брать разгон для писания писем после долгого перерыва.
Следующее письмо (обещаю!) будет настоящим.
А задача этого письма – доставить Вам через половину земного шара мое сердечное и хорошее к Вам отношение и уверения, что только события смертельно жизненного порядка были причиной редких и глупых писем.
Напоследок должен пожалеть, что я не еврей, так как даже Дуглас Фербенкс из этой замечательной расы, и настоящее его имя Макс Ульрих. Гарольд Ллойд – Ходигер, а Том Микс – что-то в этом роде.
Чарли говорит, что он цыган, но ведь цыган – это два еврея.
Чаплин замечательный, и когда мы с ним мочились у забора, он рассказал, что стал стар и пердит много и что приходится громко кашлять. Чтобы не слышали окружающие.
Ну вот, я, кажется, и кончаю с горестями и печалями, и бодрость и радость опять возвращаются ко мне, и они будут залогом моих обещаний хороших писем.
Посылаю Вам четкую фотографию и думаю, что Аризонские могут при случае пойти в печать. Качество их неважно оттого, что увеличены с кадров.
Виделись с мистером Шульцем, вашим дядей. Организуем и агитируем за Ваш приезд.
Ваш дядя хороший… шлет привет и ждет Вашего приезда. Пишите и спрашивайте.
Ваш Гриша.
Дуглас Фербенкс в роли Робин Гуда. В честь знаменитого американского актера Григорий Александров назвал своего единственного сына.
Г. ГАРБО – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
To my love Grigory. Hollywood 1930.
Тут комментарии намного, конечно, превысят объем не нуждающегося в переводе документа. Ибо фото Г. Гарбо в профиль с такой, написанной губной помадой, подписью «звезды» украшало, по утверждению александровской родни, внуковское поместье. Каждый раз, говорили они, когда знаменитая шведка являлась на голливудскую виллу советских киношников, Эйзенштейн и Тиссэ, чувствуя себя лишними, скромно удалялись.
С другой стороны, А. Монтегю, решительно несклонный к какой-то фантазии, утверждает, что Г. Гарбо заявилась к «советским» только однажды. И когда они пожаловались ей, что устали от обрушившихся на них приемов и банкетов, посоветовала делать, как она:
– Приглашения, чтобы на вас не обижались, принимайте, а сами не ходите: никто на таких массовых мероприятиях не замечает чьего-то отсутствия.
– Ну, раз уж не замечают отсутствия Гарбо, – подумали трое наших, – то почему и нам так не сделать?
И перестав бегать по приемам, углубились в работу над сценарием о Зуттере…
Впрочем, А. Монтегю мог всего и не знать. Но могла ли Л. Орлова, тоже, кстати, любившая сниматься в профиль, терпеть такое, да еще помадой, признание Г. Гарбо мужу? Но, во-первых, оно было сделано за три года до ее судьбоносной встречи с Александровым. А во-вторых, может, наоборот, льстило ее женскому и актерскому самолюбию.
И последнее – опять же от «парижского» внука режиссера. Он вспоминает, что, когда пытался вызвать деда на откровенность по поводу «губной помады» Г. Гарбо, тот, помолчав, сказал лишь два слова: «Мы дружили». Григорий Васильевич был не особенно открытым человеком, особенно если это касалось женщин».
И еще одно внуко-внуковское, если так можно выразиться (все, о чем говорил внук, происходило во Внукове) наблюдение: «По телевизору дед смотрел только программу “Время”, да и то, по-моему, из-за прогноза погоды. Мне часто казалось, что, сидя перед телевизором, он на самом деле где-то далеко, то ли в Мексиканских прериях, то ли на Монпарнасе, а может, в компании Г. Гарбо».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд, 22 июля 1930 г.
Перл!
Вы в общем счете мерзавка, потому что думаете обо мне плохо и не пишете писем. Вы же знаете, что Эйзен писем, получаемых им, никогда не показывает, и близко к ним не подпускает. Не должен же я из-за этого страдать! У!!!
А мне трудно писать, когда неизвестно, как человек к тебе относится. Так вот, пожалуйста, пишите.
Мне Совкино прислало сегодня телеграмму, чтобы высылал материалы по тонфильму. Я завтра, что смогу, вышлю. Но хорошо было бы, если бы Вы пошли к Рютину (председатель правления Совкино. – Ю. С.) или Шведчикову (председатель тогдашнего ГУФК. – Ю. С.) и спросили, что они понимают под материалами и какой отраслью больше всего интересуются.
Я ведь не знаю, интересует ли их математическая сторона дела или оборудование и архитектура театров или ателье или лаборатория.
Я понимаю, что все это нужно, но что нужно срочно, хотел бы я знать.
Я не хочу рекомендовать систем и способов работы по тонфильму, пока не испытаю на собственной шкуре их качество и недостатки.
В Голливуде около трехсот кинематографических компаний, все они отличаются в своих способах работы чем-нибудь незначительным, но незначительность в кинематографической работе иногда бывает существенной.
Вот почему мне нужно время, чтобы разобраться.
Сегодня я сидел на съемке у фон Стеренберга (тот, что «Доки Нью-Йорка» и «Подземный мир» делал).
Меня всегда удивляла спокойная манера его картин, и я не мог представить, как это в ателье можно добиться такого спокойствия, такого тонкого внимания к режиссерской работе.
Сегодня я это понял. Организация, дисциплина, мастерство помощников, буквальное мастерство, система съемки в целом – все это позволяет режиссеру сидеть спокойно в кресле и высказывать свои пожелания еле слышным голосом.
Когда Стеренберг думает, он закрывает глаза, и тишина воцаряется в ателье.
А какая красота со светом! Сегодня снималась сцена в кабаке. Декорация среднего размера, но только для верхнего света, для контражура, поставлено 120 прожекторов. У нас в «Октябре» на площади у Зимнего дворца было столько же. А тут только для контражура!
Разумеется, прожектора все не горят. Они стоят для того, чтобы в любую минуту, без шума, без перестановки, поворотом выключателя можно было дать свет из любого места.
Картина называется «Марокко», из жизни колониальных войск. Какой типаж в Голливуде! Каждое лицо годно для большой роли.
И как странно! Здесь картины снимают в пять, шесть недель, а в ателье во время съемок работают в три, в четыре раза медленнее нас.
Сегодня снимали крупный план Адольфа Менжу. 25 минут ставили аппарат, 50 минут режиссировали и три часа снимали один план.
В чем дело? Я много думал и выяснил. Оказывается, наше время в русской работе отнимает неналаженность обслуживающего аппарата и неправильная система съемочной работы. Когда опыт подкрепит мои выводы, пришлю на эту тему статью.
Кстати, о статьях. Все, что обещал написать, я написал. Но почти по всем статьям требуется проверка на опыте. Вы сами понимаете ответственность за предполагаемые художественные и технические системы, потому-то они и должны быть проверены.
Что касается статьи о Чаплине, то тут вина моя состоит в том, что не отправил ее тогда же, когда она была написана. Теперь наши встречи с Чарли учащаются, дружба крепнет, и материалы к статье о нем все прибавляются и все становятся интереснее.
Завтра он, его подруга и его друзья приходят к нам на блины. Так как блины умею делать только я, то мне это и предстоит.
Кроме того, будем жарить шашлык в каминах и хозяйничать дома, отпустив прислугу. Это, конечно, материал для дневника, а не для статьи, но попутно, в разговорах и рассказах набежит, очевидно, интересное еще.
Дня через два все же пошлю статью, если она и не будет окончена. Я уверен, что поправите и отешете хорошо.
Последней новинкой голливудского производства считается фильм с Гретой Гарбо «Романс».
Вы, безусловно, видели эту пьесу в театре. Называлась она у нас «Роман». Старый пастор рассказывает молодому человеку о своей прошедшей любви к итальянской актрисе Кавалини.
Эта пьеса имела огромный успех в соответственные времена, и мое юношеское сердце трепетало при созерцании ее, ибо ее сентиментальная чувственность и лиричность сработаны популярно и примитивно.
Пьеску испортили. Когда шведка играет итальянку и американец режиссирует, то получается не то, что следовало бы получиться из этой все же замечательной пьесы.
Вторая картина, которая имеет успех, – это «Большой дом». Жаль, что картина разговорная, а то бы очень подошла для советского экрана. Сюжет – бунт в американской тюрьме. Уоллес Бири еще лучше в говорящих, чем в молчаливых фильмах. Он руководит бунтом арестантов и самый отчаянный хулиган среди них. В числе разговорных картин – это достижение бесспорное.
Глория Свенсон (актриса Голливуда. – Ю. С.) обаятельна и потрясающе великолепна в говорящих картинах. Ее игра улучшается все более и более. Мы на днях видели фильм с ее участием «Опасная девочка». Этот фильм снят 15 лет назад. Вы можете представить ее молодую беспомощность, дополненную технической беспомощностью тогдашнего кинематографа.
Этот фильм был сравнительным для ее успехов в киноигре.
Сейчас она окончила новый фильм и уехала в Европу развлекаться. Поэтому мы не видели ее и не посмотрели еще фильма. Но все, кто видел, – в диком восторге. Как увижу – напишу.
Наша фильма находится в процессе составления сметы, и по грубой наметке получается 4 миллиона рублей. Это немножко много, и надо будет сократиться.
Это я говорю о фильме «Золото» («История Зуттера в Калифорнии»).
Мои уроки идут успешно, и американский акцент в английском языке внедрится в мой обиход, мне кажется, до смерти.
Эйзенштейн имеет профессора по психоанализу, М-р Страгнел, и проводит с ним многие часы, открывая ему свою душу и люки подсознания. Он надеется расчистить подвалы подсознательного до окончательной пустоты и тогда приступить серьезно к практической работе по своей специальности.
Я помаленьку выдумываю для нашей картины разные детали, и в данный момент их столько и они такие, что успех картине, наверное, обеспечен. Особенно радуют меня результаты по звуковой части.
Сила звука необычайна, и мне кажется, я нашел узду на эту силу и мне удастся сесть на нее верхом и направить в сторону успеха и победы.
Посылаю Вам фотографии к статье о Чаплине, которая будет не одна статья, а две. Покажите их, пожалуйста, Оленьке, прежде чем отдавать в редакции. И если вам специально что-либо из них понравится, то закажите мне письмом, и я пришлю, специально сделав для Вас.
Пишите, мерзавка, чтобы знать, как Вы живете, черт полосатый.
Ваш Гриша.
P.S. Я все забываю Вам написать о своей парижской фильме. Но это оттого, что уехал спешно и даже не посмотрел чистой копии.
Отзывы в прессе хорошие после просмотра для группы журналистов. Но фильм, мне кажется, еще не вышел на экран. Все же написать о нем надо многое. Теперь это трудно, ибо Голливуд закрыл двери к (неразб.) временем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – О. АЛЕКСАНДРОВОЙ
(фрагмент письма)
Ольга Ивановна! Вами написано, что Вы уже привыкли к мысли, что не можете претендовать на письма, которые бы Вам давали представление о том, как живет и чем занят Ваш муж. Это неправда!
…Но, несмотря на все угрозы и обвинения, которым я был подвергнут в твоем письме, меня все же радует в нем крепкая энергичность и отсутствие слезливости и неуверенности. Это хорошо. Энергичность и уверенность должны быть везде и всегда. За это спасибо!
Итак… солнышко мое…
Вот в последнюю нашу поездку я действительно отчаянно пожалел, что тебя не было среди нас…
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Не только пальмы есть в Калифорнии.
Привет от снегов. Рыщем за материалами для «Зуттера».
Гриша.
Голливудская компания. Григорий Александров, Сергей Эйзенштейн, Уолт Дисней и Эдуард Тиссэ.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд, 13 августа 1930 г.
Перл!
Может, во время получения этого письма Вы уже будете иметь телеграмму от нас о немедленном выезде, но все же его следует написать.
В письме от 25-го Вы называете меня «рыжим чертом». Я же Вас в предыдущем письме назвал «чертовкой» независимо от этого.
Очевидно – конгениальность. А вот насчет «дерьмового друга» – это, извините, по наивности меня так обозвали.
Очень правильно ругаетесь, что мало помогаем Москве писанием и пересылкой материалов. Но это весьма трудное дело, по причинам, понятным только в здешней обстановке. Но все же постепенно подготавливается много материала, и при первой возможности он будет доставлен.
Все пребывание в Европе нельзя считать за время, в которое мы должны были присылать материалы. В Европе и особенно в Париже очень мало полезного для нас. Но в этом же Париже я лично прошел техническую школу по тонфильму, без которого я не мог бы здесь работать.
Настоящие и нужные материалы только в Голливуде, и здесь мы систематически впитываем в себя все, что нужно. Но это не такое легкое дело, как казалось. Для того чтобы понять простоту конструкции съемочного аппарата, надо знать механику.
А механику нельзя выучить в две недели.
Я предпочитаю более длительную задержку, чем дилетантские информации.
В огромной массе бездарных картин и в огромном количестве систем, фабрик и организаций весьма трудно разобраться и отфильтровать полезное для нас.
Это адская работа, трудная работа.
Эта работа требует четкого понимания и много времени.
И в результате она не должна иметь ошибок или осечек, иначе за эти промахи будут греть беспощадно.
Вот почему я не тороплюсь с информацией.
Вы пишете, что советский звук на верном (МХАТовском) пути.
Здесь, в Америке, мхатовщина распустилась махровым цветом во всех фильмах, и на эту тему я сделал заготовки статьи, которая называется «Расцвет наивности».
Это неплохо. Пусть цветет.
Польза от этого тоже будет, а пока мы отточим мысли.
Невероятное спасибо за газеты (советские). Очень интересно для нас здесь.
Вы говорите, что Старик Вам пишет больше, чем я. Это само собой понятно.
У Старика буквально в десять раз больше времени, чем у меня.
Вы все забываете, что мне нужно в три месяца сделать английский язык.
Пройти курс в консерватории по композиции. Взять первенство по теннису, плаванию, гольфу или чему-нибудь подобному. Это здесь необходимо, иначе тебя за человека считать не будут. Если нет первенства, то это как у нас не иметь профсоюзного билета.
Вот автошкола закончена, и вчера выдержал экзамен наилучшим образом. Сегодня я имею визу для всей Америки.
Вы забываете, что все, что мы видим, приходится записывать и систематизировать мне.
Вы не помните, что сценарий должен писать я.
Вы знаете, что Эйзен не интересуется техникой, и это тоже на мне.
Если Вы представите все эти обстоятельства, для Вас будет понятно, что у меня не хватает времени для сна, для писем и для многого чего другого.
Вот еще о каких-то сплетнях с парижской картиной. Способ, каким делалась парижская картина – обычный парижский способ.
То есть мы имели мецената, который дал нам деньги на картину и с которым мы заключили договор о ее прибылях.
Почему мы делали фильму, я Вам из Парижа писал. Иначе нельзя было проникнуть в святая святых звуковых лабораторий. Иначе нельзя было выжидать американских условий для хорошей работы. Денег-то у нас было по 12 долларов, когда мы уехали из Москвы.
Вот, собственно, причины и способы работы.
Вы советуете как можно меньше иметь дело с прессой и не устраивать шумихи вокруг своей работы. Вы ведь знаете, что я даже фильму в готовом виде не видел.
А Вы мне насчет шумихи!..
Я злиться начинаю от того, что переходить мне надо к ответам на следующее Ваше письмо, написано которое 29-го, по двум причинам:
1. «Спящая красавица».
2. Поездка в Америку.
Насчет первого сейчас нет времени распространяться. Насчет второго хотел бы я выразиться.
Дорогая моя Пера Моисеевна!
Я положил, как говорят, на Ваши внутренности, которые разводят сложную психологическую канитель, пользуясь переваренным желудком пищей.
«Сложный вопрос…»!
Что, Вы маленькая?!
Что, мне Вас учить надо?!
Что, Вы не понимаете грандиозной важности такого путешествия?!
«Бедная родственница»… Уххх!!! Идиотка несчастная!
Разве мы Вам не обязаны многим?
Разве Вы не сможете быть полезной для нас здесь вместо девчонок никчемных, которые обслуживают нас?
Разве ваше знание нас и знание языка, и любовь к кинематографу – не великолепные Ваши качества для работы с нами?
Да мы сами будем безгранично рады Вашему приезду. И если приезд осуществится, то не вздумайте жить где-либо, кроме нашего дома.
У нас для Вас найдется все, что надо для жизни.
Я говорил со Стариком на эту тему.
Я прочел Ваше письмо. И Старик был абсолютно такого же мнения и сказал, что немедленно пошлет Вам телеграмму.
Весь вопрос пока в том, будем ли мы здесь ставить картину. Мы этого еще не знаем, так как последний наш сценарий забракован американскими дельцами.
Сейчас начинается работа по третьему сценарию, и она требует двух-трех недель для окончательного выяснения и закрепления.
Как только мы зафиксируемся здесь, так вызов Вам будет первым нашим поступком.
На содержании вы жить не будете, так как работы для Вас найдется достаточно.
Если возможно, то попробуйте подать на паспорт для Ольги. Мотивируйте тем, что хочу встретиться, чтобы вместе вернуться.
К дяде вы будете ходить в гости для того, чтобы отдавать ему семейные визиты.
А если Вы будете заниматься глупыми вашими внутренностями…
Если еще будете разводить «интеллигенщину», то послать Вас придется не к дяде, а к е… м…!
Дура несчастная!
И после всего этого она пишет, что нам придется рождаться заново.
Почему нужно ехать? Мне не нужно Вам объяснять, потому что Вы великолепно знаете и только прикидываетесь. Вот когда мы сядем на этой веранде, где я пишу письмо…
Вот тогда Вы у меня запоете!
Тогда Вы уже сможете сказать мне, какая замечательная вещь вокруг земного шара.
Тогда Вы скажете мне, что многого раньше не подозревали и не предвидели. Меня зовут обедать. Вечером премьера новой картины Бартельмеса.
Завтра обед у Кинга Видора.
Много, много всяких дел.
И одно желание вбить в Вашу дурацкую голову, что надо покончить Вам раз и навсегда канючить и сомневаться. Смелость и решительность, моя дорогая подружка, качества характера такие, которыми не следует пренебрегать.
Ждем.
Как только будем знать, что остаемся, так телеграфируем.
Считаю тему этого разговора исчерпанной, до скорого свидания на Калифорнийской земле.
Стыдитесь, женщина!
Люблю и жду. Гриша.
P.S. Картина Бартельмеса «Южный патруль» очень скверная. Бартельмес растолстел, отяжелел, ему 36 лет. В общем, погиб актер.
В этой связи такой анекдот:
На днях русский режиссер Эйзенштейн на одном из вечеров отказался пить коктейль, мотивируя свой рассказ тем, что присягал Американской конституции. Это вызвало сенсацию, ибо, кроме нас, в Голливуде больше непьющих нет.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
«Чудно человеку в Чикаго…» Но все же человек помнит о Вас и все собирается написать большое письмо.
Пока же приветствует Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд. 21 августа 1930 г.
Уважаемая Перинка…
Вчера Эйзен сказал, что больны Вы!
Но мне кажется, что Ваша болезнь кончилась благополучно, ибо мы уже имели сведения после того письма, в котором об этом написано.
Итак, поздравляю с выздоровлением.
И, кроме того, благодарю за телеграмму, надоумившую нас приветствовать звуковую конференцию.
Вы просто молодец!
Напишите про эту конференцию и пришлите, по возможности, ее материалы и стенограммы. Я просил то же самое сделать тов. Шведчикова, и Вы спросите у него. Мы заняты сейчас всецело «Американской трагедией» и думаем, что это наилучший материал для нашей работы здесь.
Книга Драйзера имеет к этому весьма относительное отношение, ибо трагедия будет Американская, а не мальчики и девочки.
Учимся, работаем и живем по-прежнему. В голливудской киноакадемии приветствовало нас примерно 120 человек – режиссеров, писателей, журналистов, ученых и т. д. Эйзен отвечал на вопросы о Советском кино. «Старое и новое» ИМЕЛО ОГРОМНЫЙ УСПЕХ.
Писать более не могу сейчас, ибо дела.
Напишу скоро, и много есть чего написать.
Пожалуйста, не хворайте более и держите свои мысли на приезд к нам, не хандрите и бодрейте. Пишите, пишите…
Завели дружбу с Кингом Видором. Замечательный парень. Тоже от «Генералки» в восторге.
Легенда мирового кино Чарли Чаплин. «Чаплин сидит у нас вечера, рассказывает и показывает уморительные истории и сцены. В домашней обстановке Чаплин веселее, чем на экране».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ф. ЭРМЛЕРУ
Голливуд. 20 августа 1930 г.
Дорогой мой друг Фридрих!
Вчера возили Чарли Чаплина на просмотр «Обломка империи». Чаплину картина понравилась.
Несмотря на все голливудские качества, все же таких картин здесь не делают, и такой продуманной и старательной работы здесь нет. Это производит на американцев большое впечатление.
Жаль, что много они не понимают. Для них наши условия жизни и наши бытовые детали совершенно абстрактны, а надписи, которые Амкино приделывает к нашим картинам, только уменьшают непонятную запутанность американским зрителям.
Но около Чарли сидели мы, и он понял все, что следовало ему понять.
Телеграмму нашу ты, наверное, получил, и мы думаем, что она поможет тебе повлиять на некоторых врагов так называемого «формализма».
«Обломок империи» укрепил и усилил интерес Чаплина к СССР.
И не только он, множество людей преисполнены удивления после того, как видят отрывки строительства нашей страны. Ведь в Америке думают, что, кроме звериного террора, очередей, жестокости и ужасов, ничего в нашей стране нет.
Вот почему очень важны показы наших картин здесь.
Но если наши картины не будут звучать и говорить, для них закроют американские экраны. Уже и сейчас их показывают в порядке исключения, в маленьком специальном кинематографе «Филмарт».
Я писал тов. Шведчикову, что необходимо всеми силами поставить советское кино на звуковые пути, и если нужно, то купить аппаратуру за границей, не дожидаясь, пока наши изобретатели дойдут до производственной стадии своих изобретений.
Медлить нельзя, ибо наши картины необходимы за границей больше, чем где-либо. Вокруг картин группируются сочувствующие СССР. Группы молодежи провозглашают Москву как учителя и центр настоящего искусства.
Интерес к нашим фильмам огромный, и его нельзя удовлетворить.
Фильмы наши помогут пятилетке не только ее популяризацией, но и валютой, если они будут звуковые и пойдут на американских экранах.
Если мы упустим момент и не выйдем в ближайшее время на звуковой экран, то потом будет невозможно или очень сложно включаться, ибо все поры кинематографического рынка будут забиты здешней продукцией.
Вот почему нельзя медлить.
Я пишу тебе это для того, чтобы ты пошел к кому надо и объяснил это обстоятельство.
У нас гостили инженеры-текстильщики, которые приехали покупать машины для своей промышленности, несмотря на то что такие машины производятся в СССР.
Почему же нельзя и со звуковыми аппаратами поступить так же.
Аппараты, записывающие звук, к настоящему моменту усовершенствованы до чрезвычайной простоты, и звуковая работа не труднее немой.
Легкость и чувствительность механических звуков порой превосходит живые голоса и производит такие эффекты, которые нельзя получить без микрофона и репродуктора.
Дыхание спящего ребенка и разговоры шепотом, мяуканье кошки и бульканье кипящей воды – все это сильнейшие аттракционы, сила которых еще не совсем понятна и использована. Но сила которых и сейчас, в примитивных формах, производит на зрителей неотразимое впечатление.
Мы не знаем, кто и что делает со звуком в СССР. Напиши нам, пожалуйста, об этом.
Что ты думаешь делать и не можем ли мы чем-нибудь помочь тебе? Слышали, что Пудовкин и Головня приезжают в сентябре в Голливуд. Может, и ты приедешь?
Пиши, мерзавец!
Ну а как мы живем и работаем в прежних условиях. Сейчас остановили свой выбор на сценарии «Американская трагедия» по роману Т. Драйзера. Этот материал дает нам возможность показать Америку так, как мы ее понимаем.
Это будет интересно для всех и поучительно для многих.
Голливудская кино-Академия устроила три дня назад прием и банкет для нашей компании. На вечере показывали «Потемкина» и «Старое и новое». Много было восторгов, аплодисментов и приятного.
Силы у нас скопилось много от спортивной жизни и замечательного калифорнийского климата, и думается мне, что эти силы не пропадут даром.
Скоро начнем работать вплотную.
Я мало видел Чаплина после «Обломка» и не успел расспросить его подробные впечатления. При первом свидании я это сделаю и тебе сообщу.
А пока посылаю тебе пару фотографий в подтверждение реальности нашего существования и любви, товарищеской и профессиональной, к тебе.
Но если ты, сукин сын, сам писать не будешь…
То отношение к тебе будет соответственное…
Привет товарищам.
Успеха советской фильме.
Силы и бодрости тебе желает вся наша компания.
Твой Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – А. РООМУ
Beverli Hills (Kalif). 30 августа 1930 г.
Дорогой Абрам Матвеевич!
В Hollyvode ходит слух, что вы сбрили бороду. Неужели правда? Пришлите карточку, интересуемся.
Как ваши дела, что ставите и вообще, что за новости, пишите. Мы работаем над сценарием «Американской трагедии», думаем эту вещь здесь поставить. Всем привет.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Голливуд. 8 сентября 1930 г.
Мы смеялись, Перл, мы вместе со Стариком смеялись…
Смеялись над тем письмом, которое получил от меня Пудовкин или, вернее, над тем, которое он не получил.
Я хотел бы посмотреть то письмо, о котором идет речь и которое высоко котируется.
Вот Шкловский, оказывается, меня меньше знает, чем я думал. Когда Шкловского встретите, передайте ему мое уважение и вместе с уважением мое удивление по поводу непроверенного «предательства» и выводов, столь непроверенных.
Мне нет сейчас необходимости переписывать все письмо для Вашего сведения, а копию я имею только одну и не могу послать ее Вам. Но цитату из письма, на основании которой Пудовкин мог создать столь чудовищные предположения, перепечатываю Вам целиком и полностью:
«От Эйзена шлю заочно привет, так как не видел его эти дни».
Вот и все о наших внутренних делах, и это было действительно так, ибо Эйзен в те времена гостил у дирекции в Малибу и не был дома четыре дня.
Остальное в письме касается информации о звукосъемках, фильмах, теориях монтажа и мыслях о перспективах звукового кино.
Если эта строчка считается в Москве предательской, то я не знаю, что такое предательство. Пудовкину я своевременно напишу свои мысли об этом.
А со Стариком у нас сейчас контакт полный, дружба прежняя, улучшенная боями, совместными приключениями и усиленная разными познаниями разных специальностей режиссерского мастерства.
О будущем по отдельности мы, признаться, не думали, и никаких признаков и причин к этому нет.
Вот почему мы смеялись вместе, и не над Вашим письмом, а над тем, что умеет делать «режиссерская порода» с приличными письмами.
Старик, конечно, не дает покоя насчет издевки «из-за угла», но это свойственно его характеру, и если бы не было этой фразы, то была бы другая.
Пусть Вам, дорогая Перл, не будет горестно от клеветы, так как клевета не достаточное обстоятельство для горечей и печалей.
Если будут продолжаться эти сплетни, черкните мне, и я напишу в какую-нибудь прессу о нашем контакте.
Теперь о письме без числа и времени, но которое начинается с сообщения со Звуковой конференции.
Вы пишете, что там поругивали нас за непосылку материалов.
Мы работаем в контакте с тов. Монозсоном (представитель Совкино в Америке, директор Нью-Йоркской конторы «Амкино». – Ю. С.). Он сейчас в гостях у нас и проживет еще дней восемь. Товарищ Монозсон отправил в Союз огромное количество материалов, которые возможно было достать в Америке по звуку.
Список отправленных им материалов я имею для того, чтобы корректировать свои посылки и не посылать повторного.
Список очень полный, и при всех наших стараниях и стараниях наших друзей, журналистов и академиков, мы не могли найти других материалов.
Следовательно, мы были уверены, что все эти материалы будут на конференции. Все же материалы, которые были собраны, мы отправили и через Монозсона, и я лично отправил тов. Шведчикову два пакета академических стенограмм и книжек.
Что же касается консультации по этим материалам и определения их пригодности для советской работы, то я написал Шведчикову, что дело это серьезное, и пока мы не поработаем практически – съемочно – на этих аппаратах, нельзя сказать наверняка, годны ли они. Только с момента практической работы мне удастся проверить эти аппараты с точки зрения их пригодности для наших фабрик.
Что же касается качества звуковой записи, то все работает почти одинаково хорошо. То есть результаты хороши, а нас ведь интересуют не только результаты, но и процесс работы на них, легкость обработки и записи звука.
Сказать на конференции, что мы «не удосужились», легко. А стать грамотным в звуковой технике и взять на себя ответственность по определению технического качества звуковых машин – это труднее, ибо это требует специальных знаний и технической подготовки.
Мы с Монозсоном занимаемся в эти дни осмотром всего, что может быть интересно. Сейчас едем на фабрику Митчелл, где делают аппараты для звуковых съемок.
Монозсон, я думаю, напишет полную биографию о нашей жизни и работе и опровергнет слухи, которые пошли по Европе и Америке по поводу того, что самые шикарные балы бывают в доме «Красных собак».
Работа над «Американской трагедией» идет медленно, но верно. Медленно потому, что работа почти академического характера по переработке длиннейшего литературного произведения в сгусток кинематографических аттракционов.
Через десяток дней поедем в Нью-Йорк для свидания с Драйзером и для осмотра северных провинций, в обстановке которых развивается действие картины.
Большое Вам спасибо, друг Пера, за письма, ибо даже их скудное количество (я имею в виду размеры) доставляют мне много приятного и интересного.
Вот Вы спрашиваете меня, с кем я здесь блядую и на каком языке?
Во-первых, для блядства я достаточно знаю к настоящему моменту три языка: немецкий, французский и английский. Но блядства-то нет.
Ну а насчет неблядства – в следующий раз.
Спасибо. Ваш Гриша.
«СОЮЗКИНО» – Г.АЛЕКСАНДРОВУ
27 сентября! (№) г.
тов. Александрову
Через Информбюро Союзкино прошел за последнее время ряд материалов, имеющих отношение к Вашей работе за границей – в частности, копия Вашего письма Ф. Эрмлеру, все материалы для статьи в № 23 «Кино и жизнь», интервью С. М. Эйзенштейна в чикагской газете (см. «Литературную газету») и т. д.
В частности, присланная Вами книга передана по назначению тов. Шведчикову, а затем тов. Канашевскому.
Представляло бы больший интерес для советской кинообщественности получить и статью непосредственно от Вас. В связи с намеченными звуковыми постановками усиленно обсуждаются у нас творческие методы звукового кино.
Было бы интересно получить освещение этого вопроса на основе Вашего заграничного опыта. Статья как раз подоспела бы к организующейся «Творческой конференции по вопросам звукового кино».
Со своей стороны мы готовы помочь Вам необходимой информацией по вопросам советской киножизни.
Информбюро Союзкино
Вл. Манушкин.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
(Начало письма не сохранилось)
…И не только хорошо, но и быстро.
Это приятно отметить, ибо всегда мечтал о быстроте работы. Эта быстрота – результат мысли, пройденный за время наших путешествий.
После того как мы увидели работу многих мастеров, ее качество и недостатки, мы незаметно выучились многому, и теперь на практике это оказалось замечательным, и больше от нашей поездки я требовать не хочу.
Теперь осталось проверить в съемочной работе другую группу наших познаний и мыслей. Завтра решится вопрос о ее осуществлении.
Мечтал и томлюсь желанием реализовать идеи и изобретения. Радуюсь тому, что мне первому пришло в голову столько неожиданного в кинематографическом звуке.
Сейчас телефонировал Чаплин, чтобы срочно приезжать к нему. Я вынужден приостановить писание и поехать, ибо он придумал что-нибудь интересное.
У Чаплина был просмотр «Генеральной линии».
Чаплин в диком восторге и восхищении.
Подробно напишу, когда обдумаю сказанное и проверю свой перевод на русский у своих коллег.
В общем, поражен неожиданностями, которых он не предвидел в киноработе. Сказал, что это лучшая пропаганда, которую он когда-либо видел.
И еще одно обстоятельство. Обедали с ним в ресторане. В конце обеда выяснилось, что ресторан принадлежит ему, а заведует рестораном тот человек, который в «Парижанке» играет метрдотеля.
И фотографии нам сегодня свои показывал. Очень смешная фотография, где он играет в теннис с Ллойд-Джорджем.
Однако три часа ночи. Вставать надо в 8, и потому следует поспать. Вам сейчас хорошо, у вас там день начинается. Пока!
Желаю, чтобы пришло к Вам желание написать мне письмо.
Ваш Гриша .
Ольге, пожалуйста, скажите, что люблю ее и жажду с ней встречи, так как это действительно правда.
Я же сам на холостом ходу – холостом в машинном смысле, а не в свадебном.
Статью о Чаплине не закончил по причине путешествия в Сан-Франциско и Сакраменто.
Тот самый забавный снимок, где Сергей Эйзенштейн и Чарли Чаплин «бренчат» на теннисных ракетках.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – К. ЮКОВУ
Товарищу Юкову – товарищеский привет!
Эйзенштейн написал Вам несколько подробностей о нас и делах наших. Писать в Москву надо многое. И хочется, и необходимо, но чрезвычайно опасно. Писать не Советским пером мы не можем, а Советским нельзя, ибо чуть ли не каждый день в газетах заметки, что мы кому сказали, что критиковали и т. д.
Вот как начнем снимать, так наше положение будет закреплено, и тогда можно будет пересказать вам множество материалов, которые в полной готовности.
Белогвардейцы следят за нами и ждут удобного случая для нашей дискредитации в американских кругах. Но важно, что мы многому научились и учимся, и польза от нашего пребывания здесь огромная.
Знания свои привезем и передадим молодежи.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ.
12 октября 1930 г.
Быстро бегут дни, день – колесу сродни…
Вот опять в поезде. Я так много ездил в поезде, что чувствую себя в нем, как дома, а дома всегда, как в поезде – неуверенно и непостоянно.
Это, может, оттого, что меня неоднократно выселяли с квартиры. Едем мы так, как, пожалуй, никогда еще не ездили.
В составе два специальных вагона, и в этих вагонах – 30 парамаунтовских режиссеров, актрис, директоров и членов хозяйской семьи. Все эти люди едут в Нью-Йорк, и мы в том числе.
Любичь, который подрался с любовником своей бывшей жены, в центре шуток, ибо он едет со своим тренером по боксу и учится драться на предмет повторной драки.
Завтра будем в Чикаго. Так как поезд стоит три часа, то предвидится поездка по городу и ответы «звезд» на приветствия поклонников.
Сценарий меня радует.
Если Драйзер, цензура и правление не сломают его конструктивный хребет и не высосут ту дозу яда, которая делает его злым и классическим, то картина выйдет на славу.
Пусть будет так. Ваш Гриша !
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
17 октября 1930 г.
Нью-Йорк – это конец путешествий и начало многих приключений.
О приключениях несколько позже…
А пока о возрастающей популярности Эйзена в Америке.
Вчера видели в театре «The music box» комедию, которая называется «Once in a lifetime» (автор S. Kaufman) и посвящена Холливуду, переходящему от немого кино к звуковому.
Комедия замечательно высмеивает идиотскую часть Голливуда и метко попадает во все точки его нелепости.
Успех огромный. Театр беспрерывно смеется и рукоплещет. Но для нас с вами смешно следующее. Одно из действующих лиц, немецкий режиссер (Любичь, надо полагать). Он возмущен идиотскими распоряжениями, говорит гневный монолог, угрожает бросить съемку и, дойдя до исступления, кончает речь словами:
– Вот брошу все и уеду с Эйзенштейном в Россию!
И эта реплика вызывает взрыв аплодисментов.
Вот тут-то и начинается популярность. Ну, а об остальном, очаровательном и ужасном – в следующий раз.
Ваш Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. ШУБ
Хоть в Голливуде и фантастическая техника, хоть и много денег, и жизнь райская, а все же принципы нам дороже. Поэтому контракт не подписали – не сговорились – и скоро будем в Москве. Рад я этому очень».
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ, Э. ТИССЭ —
Л. МОНОЗСОНУ
Монозсон, Амкино, Нью-Йорк – 22.XII.30 г.
Недоразумение выяснено. Все неприятности окончились, и все нормально, лучше, чем раньше. Привет, счастливого Рождества.
Эйзенштейн, Александров, Тиссэ.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Мехико. 2 января 1931 года.
Ну что ж, и Вам искренний привет… Перл!
Что это за хамский клочок бумаги, который начинается с этих талантливых строк…
Стоило ли писать такие слова в письме, которое идет месяц и на которое ответ придет в самом скором случае еще через месяц.
И что это за выпады по поводу нашего менеджера мистера Кимбро, который был арестован в количестве трех сотрудников Эйзенштейна?
Мистер Кимбро – не кто иной, как брат жены Уоптона Синклера и делает у нас не что иное, как административные, организационные, хозяйственные дела и отвечает за деньги, отпущенные нам на картину.
Почему он трогает Вас, и почему Вы обижаете его, нам, за морями и полушариями, не разобрать. Может, Вы все же перед ним извинитесь?
И какой в этом шик, я понять не могу и вовсе не желаю принимать Вашего пожелания жить так же, как в 1931 году.
Мне хочется в Москву. Это смешно вообще, а для моего характера в особенности, но это так. Страстно хочется в Москву, чтобы работать и говорить при этом по-русски.
Невероятно хочется повидать Вас, чертовка, и Ольгу, и многих, многих других.
Хочется осесть на месте и отдохнуть от путешествий, и перестать смотреть новости, и поделиться впечатлениями и опытом.
Но мы начали картину, и мы должны ее закончить. Тем более что материал совершенно потрясающий и оригинальный. Я не знаю, получили ли Вы мои письма с открытками и фотографиями. Эти фотографии отчасти дают понять все прелести здешнего кинематографического материала и его девственность.
Мексиканская экспедиция, пожалуй, одна из самых интереснейших, несмотря на волнения, которые нам приходится переживать в этой стране сюрпризов и неожиданностей.
О первом сюрпризе Вы читали в газетах и в моих письмах, если они до Вас дошли. Я писал Вам о том, что мы спали в одних постелях с агентами тайной полиции, ибо комнаты, в которых была устроена наша тюрьма, были маленькие, и было в тех комнатах по одной кровати.
Вторым крупным сюрпризом было для нас землетрясение, разрушившее города и села. В момент землетрясения мы были с С. М. в номере отеля.
В этот день мы привили себе тиф и нетвердо стояли на ногах от головокружения. Когда начались первые толчки, мы не обратили на них внимания, ибо сочли это за головокружение. Но когда со стены слетела картина и двери стали открываться и закрываться, мы сообразили, что происходит.
В этот момент во всем городе выключили свет, и началась паника.
С карманным фонарем мы выбежали со второго этажа на улицу, и удивлению нашему не было конца, ибо качалась земля, как палуба парохода.
Прислуга отеля молилась, стоя на коленях и прося защиты у Господа.
В Мехико-Сити большой катастрофы не произошло, потому что город стоит на болотистой почве и качается на ее мягкости, не разрушаясь. Убило 4-х человек и разрушило несколько домов. Одну женщину убило упавшим с колокольни крестом.
Автомобили, стоящие на улице с отпущенными тормозами, начали кататься, и их ловили полицейские.
Наутро были получены сведения о катастрофе в городах ОАХАКА, и мы с присущей нам стремительностью наняли аэроплан и вылетели к месту катастрофы. Подробности посылаю в виде письма Монозсону, которое пошлю ему вместе с негативом фильма.
Монозсон, наверное, и пошлет копию картины в СССР, и вы увидите на экране примерно то, что увидели мы.
Землетрясение – это большое событие. Но подобных событий мелкого масштаба мы имеем так много, что наша жизнь похожа на флаг, развевающийся по ветру.
Мы преисполнены удивлениями и страстями к разным новым для нас вещам. Мы помешаны на бое быков, и каждое воскресенье бываем в цирке.
Все виденные нами зрелища – «вошки» по сравнению с искусством матадоров.
Для того чтобы написать о бое быков, необходимо иметь талант, время, силу и ясную голову, а у меня в данный момент ничего этого нет, так как я пять ночей не спал и работал пять суток, как черт, чтобы скорее выпустить на экраны картину о землетрясении. В эти пять ночей входит ночь землетрясения и все другие обстоятельства.
Замечательность испанского старинного города Тахо, удивительность «рождественского» купания в необычной воде Тихого океана, музыка мексиканских гитар (серенада стоит три рубля по заказу) – все эти вещи требуют тех же качеств для их описания, и если мне удастся написать Вам обо все этом, я буду счастлив.
Через пару дней мы выезжаем на съемки в тропический центр Техуантепек. К солнцу, бананам, крокодилам и москитам. Не знаю, дадут ли москиты писать письма и есть ли там почта, но я приложу все старания, чтобы информировать Вас обо всем.
После этого места мы едем в ЮКАТАН, к пирамидам и руинам поразительной и малоизвестной индейской культуры. Предполагаем кончить в течение трех месяцев и возвратиться, потому что к этому есть все основания, и главное из них наше желание.
Целую Вас крепко, дорожу дружбой и ненавижу истерику, которая выписывается в строчку: «Ну что ж, и Вам искренний привет».
Пишите, подлая подруга, письма, а не записочки.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. МОНОЗСОНУ
Дорогой Лев Исаакович!
Посылаем Вам фильму о землетрясении в Оахака, которую мы сняли в течение четырех часов и которую смонтировали в течение одного дня вместе с позитивом и негативом.
Мы вылетели из Мехико-Сити на специально нанятом аэроплане 16 января и прилетели в Оахаку в 1 час 20 минут того же дня.
В это время повторились подземные толчки, и все люди выбегали на улицы и площади.
Ночью того же дня толчки повторились три раза и разрушили еще 20 домов. Мы выскакивали из помещения на улицу и провели тревожную ночь.
Город Оахака разрушен на 60 %. Не осталось ни одного дома, который не тронуло бы землетрясение. Во всех домах и постройках разбиты какие-либо части. 50 % домов уничтожены окончательно и превращены в руины. Река, протекающая в городе, изменила свое направление, и теперь в городе нет воды.
Старинный пантеон обвалился, и гробы с трупами и скелетами вылетели наружу. Гробы с трупами обливают бензином и жгут для дезинфекции.
Страшная катастрофа произошла в деревне Циматлан, недалеко от города Оахака. В день землетрясения был церковный праздник. В этот день перед церковью происходили танцы, музыка, зажигались фейерверки и пелись песни. В разгар празднества грянуло несчастье, и обвалившиеся своды церкви задавили 50 человек и священника.
Во время нашей съемки множество трупов еще не было найдено, и мы снимали груды камней, под которыми находились убитые.
Железная дорога не работает по сей день. Мы были первыми, пришедшими в город после землетрясения.
На обратном пути мотор нашего аэроплана два раза останавливался, так как кончился бензин. И только благодаря хладнокровию и сообразительности опытного летчика нам удалось спуститься на аэродром города Пуэбло и набрать газолина.
Сколько погибло людей и каковы размеры Мексиканского землетрясения, еще не выяснено, но что несчастье огромно – это ясно!
Привет. Ваши Александров, Эйзенштейн, Тиссэ.
Эйзенштейн, Чаплин и Александров. 1930 г. «Вчера возили Чаплина на просмотр «Обломка империи». Чаплину картина понравилась. Несмотря на все голливудские качества, все же таких картин здесь не делают, и такой продуманной и старательной работы здесь нет».
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ, Э. ТИССЭ – Л. МОНОЗСОНУ
20 января 1931 г.
Уважаемый Лев Исаакович!
Посылаем Вам сегодня наши паспорта, ибо они только сегодня были возвращены из полиции после ареста и обыска.
Просим, как было условлено в предыдущем письме, послать их в Парижское полпредство для продления (на 1 год), и после получения их из Парижа переслать обратно нам в Мексику.
Просим также информировать Парижское полпредство и консульство о нашем местонахождении и нашей работе.
Г. Александров, С. Эйзенштейн, Э. Тиссэ.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Ю. И. ЭЙЗЕНШТЕЙН
Дорогая Юлия Ивановна!
Нам с Сергеем Михайловичем сегодня 61 год. Ему – 33, мне – 28.
И, кроме того, сегодня 10 лет, как мы работаем вместе. Это все почтенные цифры, и потому я отмечаю их в письме Вам.
Юлия Ивановна, Вы вправе сердиться на нас всех и на меня в том числе, что не пишем Вам писем. Но как объяснить нашу сумасшедшую и бешеную жизнь вам для того, чтобы стала понятна невозможность писания?
Мы живем в вихре приключений и всевозможных сюрпризов. Сегодня мы сидим под арестом, завтра мы летим на аэроплане снимать землетрясение и сами попадаем в его кашу, послезавтра мы учимся на автомобиле снимать религиозные празднества индейцев и т. д. События наваливаются на нас с особым нахальством, и, может быть, это оттого, что мы сами идем в гущу этих событий и всегда прямо идем навстречу приключениям, не выбирая окольных путей.
Но все эти приключения и встречи с катастрофами и смертью мы переживаем вместе, «плечо к плечу», и наша дружба и товарищество переходит за пределы обыденного и становится похожей на дружбу «ТРЕХ МУШКЕТЕРОВ».
Вы понимаете, Юлия Ивановна, что такая жизнь преисполнена приключений всяческого порядка: и романтического, и серьезного, и мальчишеского.
Мексика – удивительная страна, и, несмотря на все переживания, которые доставила нам здешняя полиция и тропически-вулканическая природа, мы в восторге от возможностей кинематографического материала и надеемся, что картина, делаемая нами, будет одна из самых интереснейших картин нашего производства. Описать материал нет возможности, и Вам придется потерпеть до окончания работы для того, чтобы посмотреть все это на экране.
Завтра мы должны выехать в тропики, в ТЕХУАНТЕПЕК, к крокодилам, быкам, солнцу и южным красотам. Мы пробудем там три недели и переедем к руинам ЮКАТАНА, удивительным остаткам индейской культуры.
Так мы будем объезжать Мексику в течение трех месяцев, а затем в Голливуде, где будем монтировать картину и снимать музыку для нее. В Голливуде думаем пробыть примерно 40 дней, а затем, через Японию и Китай, в Москву.
Домой хочется: соскучились по многим людям и многим вещам.
Желаю Вам здоровья и счастья в тех формах, которые Вы предпочитаете.
Хочу, чтобы Вы не обижались за редкие письма и поняли наше положение.
Привет. Ваш Гриша.
Фотографии на эту тему посылает Вам С. М.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. МОНОЗСОНУ
23 января 1931 г.
Дорогой Лев Исаакович!
Посылаю Вам и тов. Барышникову фотографии, что сняты в студии «Юниверсаль» в Голливуде, только сегодня, потому что только вчера получили мы их из полиции, где они находились после нашего ареста и обыска.
Многие письма и документы не вернули нам еще и теперь.
Два дня тому назад поднимался снова вопрос о нашем аресте, так как полиция получила новый донос из Америки. Но ареста не последовало, ибо люди все же видят, что мы делаем.
Мне думается, что теперь дело успокоится, и мы сможем снимать нашу картину, материал для которой совершенно исключительный, и надо полагать, что картина выйдет на славу.
Я забыл Вам написать наше желание по поводу картины о землетрясении в Оахаке в том направлении, чтобы копия хроники пошла в Москву.
По мере возможностей мы Вам будем высылать и другие куски новостей, если таковые случатся и будут представлять интерес для Америки и других стран.
26-го выезжаем на съемки в ТЕХУАНТЕПЕК, в тропики, к крокодилам, бананам и солнцу. Пробыть думаем там три недели, а затем перебраться в Юкатан к развалинам ЧИЧЕН-ИЦЫ, к пирамидам и дворцам индейской замечательной культуры. Таким образом, думаем переезжать с места на место в течение двух месяцев, а затем вернуться в Мехико-Сити и закончить работу вокруг него.
По сведениям и материалам, собранным нами, все места, которые мы собираемся посетить, чрезвычайно интересны во всех отношениях, и, судя по тем образцам, которые мы уже видели, это действительно так.
Работаем мы, как черти, ибо много надо организовать и сделать перед тем, как снимать большую картину.
Пишите нам Совкиновские и Нью-Йорские новости, и мы постараемся по мере возможности сделать то же.
Передайте тов. Барышникову и тов. Богданову (работники Амкино в Америке. – Ю. С.) привет от ТРЕХ МУШКЕТЕРОВ.
Спасибо Вам еще раз за аппарат АЙМО, ибо служит оно нам на славу, и благодаря ему мы будем иметь много хорошего, чего без него не имели бы.
Не забывайте и пишите. Ваш Гриша.
P.S. Очень нас беспокоит вопрос с урегулированием нашего положения со стороны Союзкино.
Очень прошу помочь нам в этом деле и сделать все возможное для ликвидации возможных недоразумений.
Гриша.
Фото очень скверные, но Вы поймете, что света было мало.
Л. МОНОЗСОН – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ, Г. АЛЕКСАНДРОВУ, Э. ТИССЭ
(фрагмент)
1 мая 1931 г.
…На днях выпустили, наконец, нашу «Пятилетку», синхронизированную сопроводительным разговором на английском во время всей фильмы и с музыкой (в начале, при вступительных надписях каждой части и в конце). Фильма как будто получилась хорошая. Александровская версия для этой фильмы положена в основу – с тысячами изменений и дополнений (новый материал).
Л. МОНОЗСОН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
4 мая 1931 г. Авиапочтой.
Я еще раз повторяю, о чем я Вам неоднократно писал, что у меня довольно смутные представления как о содержании Вашей фильмы, так и о результатах Вашего уже довольно продолжительного пребывания в Мексике. Поэтому у меня нет достаточных данных для информирования о проводимой Вами в Мексике работе. Кроме лишь того, что Вами снимается в Мексике фильм, о чем я уже ранее писал в Совкино. Жду от Вас срочного ответа.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. МОНОЗСОНУ
Тетлапайяк. Мексика. 9 мая 1931 г.
Где можно узнать…
У кого спросить…
В какой книге прочесть,
Что такое Мексика…
Нет таких людей, и нет такой книги…
Если видеть Мексику снизу доверху… Если слушать, о чем говорят люди… Если понять, о чем они поют в своих колоритных песнях, то можно получить ответ на этот вопрос.
Поэтому, прежде чем приступить к постановке нашей картины, мы провели два месяца в безостановочных экспедициях, изучая страну со всех ее сторон.
Как археологи мы искали древнюю Мексику.
Как историки мы изучали ее испанские имена.
Как «литераторы» мы прошли по следам ее революции.
И как советские кинорежиссеры мы изучили ее социальную концепцию.
Мексика – это название большого куска земли.
А на этой земле под одним названием множество народов, различных национальностей, различных языков, обычаев и историй.
Было бы неправильно сочинить одну историю для разных народов.
Было бы некультурно смешать и смять в одно разнохарактерность быта разных национальностей. Было бы просто невозможно показать страну в одном сюжете.
Поэтому в результате наших исследовательских работ созрел сценарий ПЯТИ ИСТОРИЙ.
Пять разнохарактерных сторон Мексики отражаются в этих историях.
И так же, как различен их фактический материал, так же различен и стиль манеры их художественной обработки, приемы съемки и монтажа.
В своем взаимоотношении, в своей связи и в своем конечном результате эти истории создают картину о Мексиканской стране.
По существу, мы делаем видовую хронику, так же как несколько лет назад делали историческую хронику о «Броненосце “Потемкин”».
В потемкинской хронике мы подошли к событиям с их социально-волнующей стороны и путем столкновения разных частей добились желаемого впечатления.
Теперь мы делаем опыт с видовой картиной, выбирая материал для нее и расставляя этот материал в порядке, нужном для сильного впечатления и большого смысла. Эту фильму можно рассказывать только своими словами, т. е. неточно, ибо ее материал впечатляет и работает только на экране в своей композиции, движении и звуке. Описать множество сцен не представляется никакой возможности, ибо ложное впечатление от описания не в наших интересах.
Поэтому опишу Вам не только тематические и трактовочные намерения, которых будет вполне достаточно для точной информации о картине <…>
…Вот, дорогой Лев Исаакович, все, что можно рассказать о нашей картине своими словами.
Вы сами понимаете, что множество «вещей» написано не теми словами, что множество эпизодов рассказано не в той форме, как это следовало бы сделать, но виной всему этому множество «объективных» причин.
Не сердитесь на меня, пожалуйста, что не писал Вам целую вечность, но вместо оправданий я предпочитаю писать в будущем, ибо это интереснее и полезнее для дела.
С. М. написал Вам о наших делах, и я при первой возможности постараюсь сделать то же самое. Спасибо Вам за приветы в письмах.
Желаю лучшего, ваш Г. Александров.
Через несколько дней передам Вам большой комплект фото для опубликования.
Л. МОНОЗСОН – Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Я прочел очень внимательно Ваши, как вы пишете, тематические и трактовочные намерения в отношении картины. Судя по ним, картина должна быть интересной. Очевидно, Вы намерены также включить в нее ряд музыкальных «номеров», которые, без сомнения, сильно оживят картину. Но судя по темам, которые вы затрагиваете в вашей фильме, она должна быть не менее чем в 100 частях…
Кадр из фильма «Броненосец «Потемкин». «Мы … делали историческую хронику о «Броненосце «Потемкин» и подошли к событиям с их социально-волнующей стороны».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
Тетлапайяк – Гидальго. Мексика. 13 мая 1931 г.
Что это такое, Перинка?
Множество времени проходит, а от Вас мало, что приходит. Хотя за последние два письма я еще не успел поблагодарить Вас, ибо получил их только вчера, и то вместе. Но так как эти письма старые, то вынужден был написать первую строчку.
Вы спрашиваете, какую книгу я пишу… Разве я не писал Вам о ней?
Книга называется «20 долларов», в честь тех двадцати, которые мы получили в валютном управлении СССР на заграничную поездку и следствием которых стало наше путешествие по белу свету.
В книгу войдет множество всякого материала по разным участкам человеческого бытия и деятельности.
Необычайное количество моих записей и фотографий – ее резерв. В те дни, когда не бывает солнца или нет возможности, что-либо видеть и делать, я пишу пробы для моей книги. Я не знаю, каково ее качество будет с литературной точки зрения, но со стороны фактического материала и иллюстраций книга будет, во всяком случае, интересна.
Я не хотел бы ничего из книги публиковать и рассказывать до того момента, когда материал будет разобран и распределен.
Поэтому поговорим о других делах…
Спасибо Вам за то маленькое письмецо, которое написано на машинке. Спасибо за рецензии на фильмы Вертова и Фэксов. В этих рецензиях очень правильная постановка вопроса, и до получения вырезки мы с С. М. говорили по этому поводу в таком же направлении.
Было бы хорошо, если бы смысл рецензии поняли и приняли во внимание в практической работе кино.
Корень правильного принципа начинается там, где автор пишет: «Кино должно указывать на те затруднения, которые надо преодолеть для проведения пятилетки, те рычаги, при помощи которых они будут преодолены… Поэтому картина… в которой все теневые стороны исчезли и остался только триумфальный марш… такая картина ходульная и никакой пользы принести не может».
«Генеральная линия» была задумана по этим принципам, но после того, как подчистили ее теневые стороны и прибавили «триумфального марша», она утратила свой пропагандистский и агитационный смысл. Ибо этот смысл в том и состоит, чтобы раздражение по поводу теневых сторон зрители должны были нести вон из театра и энергию раздражения переносить на преодоление этих тяжелых сторон в жизни. А если фильма уравновешивает это раздражение так, что показывает и хорошую сторону, то тем самым она перестает быть агитационной и теряет силу, в том числе и художественную.
Вот какой правильный и глубокий смысл кроется в словах автора. Автор не специалист в кинематографии, и потому он не договаривает до конца своей мысли. Договорить должны кинематографисты. Если этот принцип поймут и разработают систему, то Советской кинематографии предстоит новый разбег, ибо фильмы приобретут силу, интерес и впечатление.
Он пишет, что фильма Вертова является шагом назад в советской кинематографии. А ведь советская кинематография стала шагать назад еще с успеха «Баб рязанских». Но так как это был успех, то никому и в голову не приходило рассматривать это как шаг назад. Но самое жуткое в газетной вырезке, присланной Вами, – на обратной стороне.
Там театральные объявления. Объявления гласят о переменах. Например: «Художественный театр. ПЕРЕМЕНА: Вместо “Вишневого сада” – “На дне”. Народный дом: Вместо назначенного “Красного солнышка” пойдет “Цыганский барон”»…
А ведь киножурналы тоже кричат о переменах. Но не похожи ли эти перемены, о которых пишут «Сутырины», на те, что на обратной стороне рецензии?
Советская кинематография жутко отстает от того, что делается в стране, от того, что делается в областях центрального строительства.
И все оттого, что забывают о Марксизме, что надстройки нельзя создавать и стабилизировать до тех пор, пока фундамент, базис, не будет закреплен и стабилизирован.
Сейчас задачами советского кино должно быть обслуживание строительства. Хорошие научные фильмы, информации, проекты должны вытеснить на время все остальные виды картин, ибо искусству, новому искусству кино сейчас не время распускать свои цветы.
Рецензент опять правильно пишет: «…Наша кинематография пытается вести работу хотя бы в узких формах…, подготавливаясь к новому скачку. КОГДА ПОСЛЕ ПРОВЕДЕНИЯ ПЕРВОЙ ПЯТИЛЕТКИ МЫ СУМЕЕМ БРОСИТЬ НОВЫЕ СИЛЫ НА ЭТОТ НЕМАЛОВАЖНЫЙ ФРОНТ».
Г. АЛЕКСАНДРОВ – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ
Красные шарики оказались сильнее белых, и потому переливание крови не надо делать. Но все же для помощи в победе «красных» необходимо впрыскивание молока. Для этого впрыскивания нужна подготовка в два дня и потом реакция в три дня, а еще потом надо проверить действие впрыскивания. Всего, наверное, потребуется неделя, если не будет неожиданных осложнений.
С просмотром для цензуры еще ничего не налажено, и неизвестно, когда удастся наладить. Сегодня Кимбро работает в этом направлении после моего скандального с ним разговора.
Картина «Голубой ангел» – говнецо. Медленная, скучноватая и по-немецки условная.
Я сегодня ничего не делал, ибо вчера имел первую порцию впрыскивания и тяжелую реакцию, а Кимбро с компанией играл в покер у меня в комнате (в отеле нет свободных номеров).
Поэтому спал сегодня до 11 часов.
Завтра едем с Арагоном («Арагон», конечно, мексиканский, не «Луи». – Ю. С.) в «ПУСТЫНЮ ЛЬВОВ» для изучения СОЛДАДЕР. Книжка Джона Рида хорошая, полезная нам.
Посылаю Вам все, что есть на сегодняшний день, а завтра один приятель устроит получение книг и заказных писем, так что с вечерним поездом я смогу отправить их Вам.
Поправляйтесь по-настоящему и работайте с солнцем.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – П. АТАШЕВОЙ
10 августа 1931 г. Мехико-Сити.
«Наши северные лета —
Карикатура южных зим…»
Сегодня солнце, вчера солнце, и три дня тому назад солнце… Это началась весна в Мексике, ибо пришел август. Дожди будут уходить на север. В тропиках умрут москиты, и люди будут иметь возможность выходить на улицу днем.
Вместе с появлением солнца крепнет мое здоровье после болезни. Я был так болен, что не помню, писал ли Вам о болезни и ее последствиях.
Если не писал, то тем лучше – теперь все позади…
Вчера я ответил на Вашу телеграмму по поводу здоровья Эйзена.
Он был болен, у него была ангина. Он был в постели 5–6 дней, но моя болезнь была перепутана с его болезнью, и в результате информации в прессе, искаженные расстоянием и временем, напугали Вас. Обо всем можно уже не говорить, ибо для нас это дело давно прошедшее.
Дней через десять я смогу приступить к работе по съемкам… Эйзен и Тиссэ работают уже два дня, ибо работа началась вместе с солнцем.
И мне сегодня предстоит горячее время. На арене для боя быков буду снимать вторым аппаратом недостающие куски матадорского искусства.
Я в Мехико-Сити, а Эйзен и Тиссэ в гациенде Тетлапайяк.
Тетлапайяк – место нашей печали. Мы приехали туда на 20 дней, но дожди задержали нас на три месяца, между тем как вся картина могла быть снята в это же самое время.
Осталось нам работать еще дней 8-10, а если солнце будет развивать свою деятельность так, как за последние дни, то и 8 дней будет достаточно.
Затем едем в гущу тропиков, в АКАПУЛЬКО, для съемки революционного эпизода. С разъездами и съемками нам надо еще пару месяцев работать в Мексике. Это как раз те два месяца, что отняты у нас дождями. Нам самим эти задержки стоят нервов и волнений и художественных колебаний, ибо разрыв во времени между съемками сцен очень портит качество работы.
Сейчас важно не поддаться панике, которую затягивающееся время и беспросветная погода внедряют в наше сознание.
Мы должны не дрогнуть перед окончанием работы, история которой так хорошо начата. Поэтому всякие волнения в Москве и в рядах наших друзей чрезвычайно опасны для нашей картины, ибо нас ничто так не волнует, как сомнения в Москве.
Вы знаете, что спокойствие Эйзена весьма относительно и всегда может быть разбито каким-либо ничтожеством. Поэтому Вы должны помочь нам хорошо кончить картину. Вы должны помочь его спокойствию тем, чтобы поддержать нас в Москве и во всех возможных случаях разъяснять наше положение, обстоятельства и задачи, стоящие перед нами, перед окончанием картины.
Мы сейчас много нервов имеем с цензурой. Возражений у цензуры нет, но цензура нас боится, боится животным страхом, поэтому старается отыскать что-либо в нашей картине, но там ничего опасного для Мексики нет. Но страх сильнее разума и фактов, поэтому нам не разрешают получать арестованный негатив.
Поэтому мы должны десятки раз рассказывать все истории, происходящие в нашем фильме.
Это нас нервирует, ибо мы не верим цензорам так же, как они не верят нам,
И ни они, ни мы не знаем, как повернется дело. Эйзен стоит на точке зрения крайней. Он хочет остановить съемки и уехать, если доверие не будет нам оказано и волокита не будет остановлена. Но это значит гибель всей предыдущей работы, потому что из снятого материала нельзя сделать картины, так же как на пяти клавишах рояля нельзя сыграть той мелодии, которая рассчитана на семь.
Мне приходится выполнять должность амбассадора, которую я всегда выполнял, соединяя бюрократичность государственных учреждений и его буйный темперамент. Но Вы знаете мою выдержку и мое хладнокровие в работе и в жизни, и у меня на это вся надежда. Я думаю, что это и вывезет…
Мне нет возможности описать всех трудностей нашего производства, ибо для этого надо было бы описать всю обстановку. Но трудностей множество, и все трудности так новы и неожиданны, что для преодоления их надо тратить творческую энергию на выдумывание систем и способов.
Но мне кажется, что труднее тех трудностей, которые оставлены нами позади, ничего больше и быть не может. Окончание болезней, выздоровление и приход солнца внушают мне полную уверенность в нашей победе и успехе.
Вы знаете, наверное, из писем С. М. о финансовых трудностях, возникших неожиданно.
Группа лиц, ассигновавшая деньги на картину через Уоптона Синклера, попала в волну финансовой депрессии САСШ, и фабрики этой группы отказались выплачивать дивиденды их владельцам. Это повлияло и на смету нашей картины, и в данный момент мы висим в воздухе со стороны финансовой.
Для окончания картины деньги нужны сравнительно ничтожные, и они, конечно, будут найдены в скором будущем, но мы не хотели бы, чтобы эти деньги повлияли на наши творческие планы и заменили нашу режиссуру в ней.
При этих обстоятельствах труднее достать деньги, ибо мы должны выбирать людей и компании.
Нам хотелось бы закончить эту картину без «Холливудского» влияния и провести наши художественные желания в полной мере.
Но даже при этих трудных обстоятельствах мы надеемся, что в недалеком будущем деньги будут и мы закончим картину так, как мы ее понимаем!
Марлен Дитрих в роли певички кабаре Лолы в фильме «Голубой ангел», о котором так нелицеприятно высказывался Григорий Александров.
Но это все же предмет размышлений, отвлеченный от нашей прямой творческой работы и нервничаний, и если Вы представляете себе все эти обстоятельства, то Вам будет ясно, как важно доверие наших друзей и начальников.
Спасибо Вам, Перл, за газеты и журналы, спасибо за книжку Шкловского и за письма. Но вот одно обстоятельство меня беспокоит. Мне кажется, что мексиканским цензорам очень трудно читать Ваш почерк, и они Вас проклинают, а эти проклятия могут отразиться на Вашем характере, ибо я убежден, что эти проклятия истинны.
Я читал когда-то книгу о том, как влияют истинные проклятия на характер, и очень беспокоюсь за Вас.
Вы пишете, что ко мне идут пирамиды. Хорошо сказано с Вашей стороны!
4 500 рублей Пискатор получает в месяц или за картину??? Напишите мне, ибо мы спорим в компании об этом вопросе.
Насчет Ивенса я не оспариваю Вашей точки зрения. Из ИВЕНСА можно сделать все, что надо.
Но это можно сделать еще и из других наших ребят.
О всех людях я напишу Вам сейчас только в частном порядке, только для Вашего пользования, ибо я не считаю себя вправе вышибать их с работы, сидя в Мексике. Ибо с каждым человеком может случиться несчастье, и он может оказаться талантливым в той или иной степени.
Рихтера я знаю довольно близко, ибо помогал ему делать сценарий для его лондонской картины. Во время наших разговоров на немецком языке (который я теперь забыл невероятно) мне все же удалось понять его удельный вес в делах кино.
Он замечательный футурист без фундамента и платформы. В одной из его картин летают котелки невероятно смешным и никчемным образом. Но для нашей страны такой футуризм совершенно неприменим и не нужен.
Так же и его мышление. Но я опять должен оговориться… Это было около двух лет назад, и если бы мне рассказали, что я говорил в то время, я тоже был бы удивлен и разочарован в своей молодости.
Во время конструирования сценария я понял, что у него в основе сдвинутая с нормального места интуиция и нет продуманной работы и нет причин. Следствие без причин – основа его творчества.
Если он переменился и будет делать практически полезные фильмы, то он будет полезен для нашего кино, ну а если не переменился, будьте с ним осторожны, ибо его провал будет и вашим провалом.
Относительно отношения Шуб к Рихтеру (Ханс Рихтер – один из основоположников и теоретиков авангардистского кино Германии. – Ю. С.). Вы совершенно правы. Если бы я вернулся из Берлина в Москву после встречи с ним, а не шатался бы по белу свету еще два года, то мое отношение к нему было копией ее отношения.
Рихтер должен знать много из звукотехники, ибо он практически работал на заграничной аппаратуре. Его симпатичная человеческая натура и характер позволяет использовать его и с этой опасной стороны, и на это надо нажимать.
Кстати сказать, мое мнение. Из-за границы надо ввозить только техников, а не работников творческого труда, ибо все эти ребята отравлены до смерти тем, против чего мы боремся, и их влияние только повредит на развитие оригинального Советского искусства.
Теперь ДУБСОН.
Говно, и даже без оттенков.
Кроме удивления по поводу его приглашения, ничего другого высказать не могу. Его-то я хорошо знаю, ибо, зарабатывая деньги на жизнь, мы сняли ему конец картины, и я смонтировал ее в два дня.
Картина называлась «ГИВТ ГАЗ». Он протеже М. Ф. Андреевой, и мне думается, что и это его пребывание в Москве – ее работа.
Вы жалеете, что не видите заграничных фильмов, хотя бы прошлогодних. О всех прошлогодних я Вам писал, о теперешних не могу, ибо Мексика – провинция, и сюда картины попадают спустя годы. К тому же мы все время в таких местах, где не только нет кино, но даже и постелей.
Очень жаль, что я не около Вас в то время, когда Вы пишете сценарий, я теперь много знаю и с вдохновением помог бы Вам.
Вы пишете, что у Вас получается в манере Эйзенштейна и Александрова. Но если б мы знали, что это за манера!..
Что касается журналов, то посылаю на днях большую партию. С этим письмом посылаю несколько фото, снятых еще до болезни, а за последние 40 дней ничего не было снято, ибо болели под дождем.
Эйзен Вас рекомендовал тов. Лиссу (начальник сектора производства фильмов Совкино. – Ю. С.) для руководства по переводу книги «Recording sound for motion pictures». Это самое интересное, что есть из технической литературы по поводу звука.
Я занимаюсь переводом этой книги в целях своего образования, но я совершенно не уверен в темпах моей работы по переводу, ибо только в последние остатки времени могу это делать. Поэтому не обещаю, но если будет переведено и удобочитаемо, то пришлю Вам, как подсобный материал, который может быть полезен Вам в части моих замечаний по поводу написанного.
Совершенно помешан я за последнее время от успехов ТЕЛЕВИДЕНИЯ.
Рвусь в Нью-Йорк, где открыты станции, передающие для всех разные моменты жизни и искусства.
СТАНЦИИ ТЕЛЕВИДЕНИЯ уже практически и коммерчески вступили в работу САСШ.
Судя по специальным журналам и газетам, результаты потрясающие, и в недалеком будущем будет цвет и стереоскопичность.
Я бы с удовольствием сменил профессию на ТЕЛЕВИДЕНИЕ… Куда интереснее кино. Возможностей еще больше.
Что будет завтра?.. Что будет завтра?
Спасибо Вам за внимание к ОЛЕНЬКЕ и ваши сведения и мысли по поводу нее. Я постараюсь сделать все, чтобы сохранить ее, нашу дружбу и любовь.
Привет всем по Вашему усмотрению.
Поправьте свое сердечко немедленно, ибо здоровье нужнее всего, как я имел случай убедиться за последнее время. Эксперимент мой был крепкий, и потому прошу, поверьте мне, что надо немедленно принять все меры к поправке. Плюйте на все немедленно и поправляйтесь, ибо потом может оказаться поздно и невозможно.
Целую. Гриша.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – ПРАВЛЕНИЮ СОЮЗКИНО
Мехико-Сити.
Год назад я работал по составлению картины «ПЯТИЛЕТКА» из имеющихся в Амкино материалов.
Я подбирал куски из Союзкиновской хроники и так называемых художественных картин и смонтировал картину о Пятилетнем плане, на которую в Америке был большой спрос.
Результаты такой работы не могли удовлетворить меня, и вследствие этого после окончания работы меня все это время не покидала мысль о создании большой, настоящей картины о ПЯТИЛЕТКЕ.
В течение года я подбирал материалы, записывал детали, отдельные куски картины – но принципа постановки не мог уловить.
Несколько дней назад принципы и техника осуществления картины были найдены. Мне удалось написать проект картины, отвечающей почти всем требованиям такого необычайного произведения.
Необходимо этот проект уточнить, снабдить цифрами и фактами, разработать подробнее. Для этого понадобится 10–12 дней…
Примерно через это время я закончу проект и все предварительные работы по поводу организации и техники выполнения.
Спешность же этого письма вызвана следующим обстоятельством:
Две части картины ПЯТИЛЕТКА должны сниматься в США.
В эти части входит материал, показывающий и разъясняющий анархо-капиталистические системы производства и хозяйствования, вернее, бесхозяйствования.
В настоящий момент экономический и хозяйственный кризис в САСШ разрастается до небывалых ранее размеров, и нелепость капиталистической системы обнажается с каждым днем все более и более.
Нашей группой получены письма от друзей из Северной Америки. Вот что пишут наши товарищи:
«Кризис настолько силен, что поезда идут почти пустыми, без пассажиров. У людей нет денег на поездки, а если они и приходят на станцию, то, садясь в поезда, отказываются платить, говоря, что едут искать работу.
Во избежание обострений и скандалов Ж. Д. – администрация не выбрасывает людей из поездов.
На улицах Чикаго на каждом шагу останавливают хорошо одетые люди и просят милостыню. Множество квалифицированных рабочих, мастеров и специалистов продают на улицах городов яблоки и спички для спасения своих семей от голода.
За городской чертой Чикаго голодные останавливают грузовики с продовольствием и забирают муку, хлеб и овощи для своих семей.
Весь транспорт продуктов, прибывающих в город, охраняется пулеметами и броневыми автомобилями. Но недалеко то время (пишут товарищи), когда пулеметы не смогут остановить голодных людей.
Стыдно смотреть! – говорят патриотически настроенные американцы. – Стыдно смотреть, как в очереди за хлебом стоят интеллигентные, культурные люди, кончившие университеты…
За время нашего шестимесячного пребывания в САСШ мы познакомились со многими фактами и производствами, необычайно интересными для нашей страны и особенно для Советского экрана.
Мы видели нефтяные промыслы Калифорнии, были в лесах Сакраменто, где прошла все разрушившая «золотая горячка» времен Йогана Зуттера. Мы видели заводы Форда в Детройте, заводы черной металлургии в Чикаго и много другого.
Тогда мы не смогли ничего заснять, ибо не имели соответствующих условий и оборудования. Но весь этот материал представляет исключительный интерес для СОЮЗКИНО со всех точек зрения.
По окончании мексиканской фильмы мы должны вернуться в Голливуд для монтажа и синхронизации картины. Этой работе мы должны посвятить месяц-полтора.
Мы приедем в САСШ в наивысший расцвет кризиса, следовательно, в наиинтереснейший момент для нашей картины «ПЯТИЛЕТКА».
Наши американские визы действительны еще на 6 месяцев, и мы предлагаем задержать нашу группу в Америке после сдачи мексиканской картины на несколько недель для досъемки сцен к картине «Пятилетка».
Наша группа может взять на себя осуществление этих съемок по многим благоприятным обстоятельствам:
1. Мы имеем визу, специальное получение которой в настоящий момент сопряжено с большими затруднениями.
2. У нашей группы есть возможность получить разрешение на съемку в САСШ.
3. Группа друзей из Американской кинематографии поможет нам осуществить те съемки, которые нам самим снять было бы невозможно.
4. Можем организовать дешевые переезды с места на место через соответствующие связи.
5. Сможем получить негативную пленку с большой скидкой (по половинной цене) в качестве премирования за мексиканскую картину.
6. Сможем подобрать и закупить множество интересных кусков из американской хроники и из частных рук, необходимых как для нашей картины, так и для других советских картин.
Например: сжигание автомобилей, хлопка, хлеба во имя сохранения цен.
7. Наш проезд обратно в Москву и половина разъездов в САСШ ничего не будет стоить СОЮЗКИНО.
8. Факт экономического и хозяйственного кризиса небывалых размеров и соответствующие события.
9. Наконец, сценарий будет прорабатываться нашей группой, и потому нам легче будет снимать и подбирать материал для картины.
Все это весьма благоприятные условия для создания частей картины, входящих в юбилейную, к 15-й годовщине Октября, фильму.
В качестве уполномоченного СОЮЗКИНО по проведению съемок и организации американских частей картины наша группа выставляет кандидатуру Л. Монозсона.
Его долголетняя работа в САСШ, его практика общения с американцами и учреждениями будет наилучшей помощью в деле осуществления съемок. Тов. Монозсон все вещи может назвать нужными именами и свести нас с теми людьми, которые помогут нам и спасут нашу работу от нежелательных, но весьма возможных «сюрпризов».
Никто другой не сможет нам так, как он, помочь в подборке и покупке кусков хроники, ибо никто другой не связан так с киноорганизациями.
Первым практическим шагом осуществления картины мы считаем необходимость задержания тов. Монозсона в Нью-Йорке для составления плана и сметы наших работ за границей.
Мы считаем, что съемки в САСШ при всех вышеизложенных обстоятельствах должны, так или иначе, осуществиться, ибо материал и момент его фиксирования исключительный и единственный в своем роде.
Материал представляет интерес не только для картины «ПЯТИЛЕТКА», но и сам по себе, для других картин СОЮЗКИНО.
Тов. Монозсон собирается скоро покинуть Нью-Йорк, и этим обстоятельством вызвана спешность этого письма, посылаемого до проекта картины.
Проект же высылаю через указанный срок на рассмотрение и утверждение СОЮЗКИНО.
С товарищеским приветом Гр. Александров.
Сергей Эйзенштейн и Эдуард Тиссэ на улицах Нью-Йорка 1930-х годов.
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. МОНОЗСОНУ
30 сентября 1931 г.
Дорогой и уважаемый Лев Исаакович!
Одновременно с этим письмом я посылаю Вам копию письма в СОЮЗКИНО, одновременно же и отправленного.
Из этого письма Вы увидите, что мы усиленно, как только можем, хотим Вашей помощи в деле осуществления изложенного в Союзкиновском письме. И мы просим Вас не сердиться на нас за то, что так прямо послали в Москву просьбу, но дело спешное и важное.
Мы просим Вас также отнестись к этому делу по-хорошему и действительно помочь нам в этой интересной затее.
Через несколько дней Вы получите проект картины и увидите, что этим стоит заниматься. Будет чрезвычайно интересная картина не только для СССР, но и для всего мира. Скоро мы кончим здесь и переберемся в Голливуд. Вы сможете приехать к нам, и, пока мы занимаемся монтажом и «музыками», Вы хорошо отдохнете на Калифорнийских пляжах и солнце.
Затем мы сядем все вместе в машину и сделаем путешествие по путям, которые определят наше задание.
Наверное, нам придется съездить в Луизиану для съемки хлопковых районов, в Сакраменто – для того, чтобы снять разрушения «ЗОЛОТОЙ ГОРЯЧКИ», и во много других не менее интересных мест.
Итак, до скорого проекта картины, ждем Ваш ответ. Желательно получить от Вас сведения о Вашей реакции.
Все это дело долго не затянется, и мы сможем все вместе двинуть в Москву. Нам надо очень спешить, ибо ЮБИЛЕЙНАЯ КАРТИНА, порученная нам, должна быть выпущена к 15-й годовщине Октября, а все то, что мы будем снимать в САСШ, входит в эту картину.
Что же касается наших ребят здесь, то надо надеяться, что теперь пойдет, ибо дожди кончаются и солнца все больше и больше.
Я вот уже месяц не вставал с кровати, ибо имел воспаление желудка, и это обстоятельство и дало мне возможность продумать вопрос о картине «ПЯТИЛЕТКА».
Теперь мне еще около недели предстоит пролежать, а потом, надо надеяться, я смогу встать, взять руль нашего темпа и повести работу наискорейшим образом к победному концу.
Эйзенштейн и Тиссэ уехали снимать нечто тропическое в штат Колима и вернутся через пять-шесть дней.
Желаю Вам всего хорошего и, главное, желание остаться и поработать с нами.
С товарищеским приветом. Ваш Г. Александров .
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Л. МОНОЗСОНУ
10 ноября 1931 года
Дорогой Лев Исаакович!
Пишу Вам дрожащими руками, ибо два дня сидел за рулем автомобиля, возя нашу компанию по проселочным дорогам к таким местам, которых мир не видал и будет иметь удовольствие посмотреть только в нашей картине.
Проще говоря, снимали последние дни здорово. Погода наладилась замечательная – солнце, как по заказу: с 5 утра до 5 вечера.
Вообще, за последнее время работа пошла хорошо во всех смыслах этого слова.
Здоровье мое «подремонтировалось», и я «с головой ушел» в работу.
Надо полагать, что теперь все пойдет гладко.
Качество работы первоклассное, и надеюсь, что картина будет соответствовать качеству материала.
Вы конечно, счастливец, ибо едете в сторону Москвы. Несмотря на весь пыл нашей работы и интересный материал, мы все часто охаем по поводу затянувшихся сроков и откладывания нашего возвращения.
А Москва не отвечает на наши письма по поводу «Пятилетки», и мы не знаем, как она реагировала на наше предложение.
Извините, что я не ответил на Ваше письмо по поводу моего предложения, касающегося Вас и картины «Пятилетка», но это оттого, что все мои силы были нужны производству.
Я не посылаю Вам либретто заграничной части и проекта картины, ибо думаю, что все это может попасться на глаза «кому не нужно», и тогда не придется осуществить наши планы. Очень ведь легко испортить такое «тонкое дело».
Что же касается Ваших опасений по поводу трудностей и недостаточной остроты материала, то мне кажется, что это оттого, что Вы недостаточно знаете наши намерения и практические планы.
На наш взгляд, план работы в США получится очень практично, экономно и интересно.
28-го сего месяца в Нью-Йорк едет один наш друг, и он привезет с собой наши сценарии и проекты. Очень жалею, что Вас уже не будет к этому моменту и вы не сможете почитать и посоветовать нам.
Если Вы все же уедете, то нам придется путешествовать по Штатам в нашем замечательном «Кадиллаке» сиротами, т. е. без Вас, что, конечно, гораздо хуже.
Я надеюсь получить ответ из Москвы дней через 10, ибо отправил сценарий частей, касающихся САСШ, и проект картины довольно давно, но, принимая во внимание «молниеносность» московских ответов, надо запастись терпением.
Сейчас мне не удается работать над «Пятилеткой», ибо примерно 20 часов в сутки уходит на мексиканскую картину, но при первой же возможности я окончу свои намерения, и тогда всем, и Вам в том числе, станет ясно, что это сценарий именно той картины, в которой есть нужда не только в СССР, но и во всем мире.
Ибо эта картина о сравнении систем: КАПИТАЛИСТИЧЕСКОЙ и СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ.
Если Вас картина эта будет интересовать независимо от событий и Вашего отношения к ней, то Вы мне черкните, и я смогу прислать Вам сценарий в Германию.
А очень, очень жаль, что не выходит у нас с Вами общая работа по этой картине и Вы уезжаете от нас.
А также очень жаль, что так мало времени и так сильна усталость, что нет возможности по-человечески написать все, что надо было бы.
Когда так много работаешь и сидишь за рулем автомобиля, то и мысли как будто по-шоферски высказываются, а я не знаю, понятен ли до конца шоферский язык.
Но так или иначе, дорогой Лев Исаакович, желаю Вам «ни пуха, ни пера» и всего наилучшего Вам в пути, отдыхе и работе.
Надеюсь (уж если не в Нью-Йорке, так в Москве) встретить Вас таким же хорошим другом и самолично отблагодарить за все, что Вы сделали для нашей компании.
И не только отблагодарить, но и отплатить, чем можно.
Итак, жму руку, до «скорого свидания».
Ваш Гриша .
Г. АЛЕКСАНДРОВ – Э. СИНКЛЕРУ
24 января 1932 г.
Кимбро остановил съемки. Картина не будет успешной, если съемки не будут возобновлены. Мы рекомендуем Вам настоять на возобновлении съемок. Я могу работать с Кимбро в полной гармонии. Поскольку он не виноват, что была задержка (а она была из-за болезни Эйзенштейна), то перспективы для быстрого окончания работ хорошие.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ – ПРАВЛЕНИЮ СОЮЗКИНО
(февраль 1931 г.)
Предлагаем максимальные возможности ускорения монтажа в Москве. Возможное пользование звуковой аппаратурой. В таком случае сократятся досъемки до минимума, и привезем с собой записанные ролики фольклорной музыки. Заклинаем отвечать: тогда детально сообщим сроки, невыносимую стоимость заснятого, расходы досъемок.
А. МОЛДАВИН – С. ЭЙЗЕНШТЕЙНУ и Г. АЛЕКСАНДРОВУ
Лас-Вегас – Нью-Мехико. 13 июня 1932 г.
Дорогие друзья!
Я надеялся получить от Вас, как было условлено с Вами по телефону, указания, чтобы я мог подать конкретное предложение мистеру Синклеру, но время ушло, и я боюсь, что Ваши планы не материализуются.
Хотя очевидно, что м-р Синклер еще ничего не предпринял, в одном из своих писем он говорит мне о трудностях, которые встретились в том рискованном предприятии, в котором он оказался. Тем не менее, он, кажется, еще расположен рассмотреть предложения Ваши или Вашего правительства. Поэтому, если Вы готовы, Вы можете это сделать.
Мы все с нетерпением ждем появления нового «Потемкина». За исключением «Путевки в жизнь», все остальные картины, сделанные в вашей стране, неинтересны. «Земля жаждет» монотонна, и, в отличие от пьесы, которую я видел в Москве, фильму не– достает огня, энтузиазма.
Мы не возражаем против пропаганды, но она должна быть более тонкой, более косвенной с тем, чтобы быть более эффективной.
Я считаю, сейчас самое время, чтобы Амкино по принципу 50/50 организовала в Америке сеть маленьких кинотеатров для показа ваших картин и хроники, на которую всегда есть хороший спрос, особенно если она снята в разных местах.
Когда Вы все закончите и готовы будете уезжать, я бы хотел обсудить с Вами вопрос о съемках в Вест-Индии, чтобы снять там танцы и музыку, особенно кубинскую, которая в значительной мере звучит революционно.
Искренне Ваш А. Молдавин.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ – СЕКРЕТАРЮ ЦК ПО АГИТАЦИИ И ПРОПАГАНДЕ Б. СТЕЦКОМУ
Докладная записка.
В свое время наша группа по идеологическим соображениям разошлась с пригласившей нас на работу американской фирмой «Парамаунт» и съемок у нее не производила.
После этого наша группа совершила киноэкспедицию в Мексику для засъемки большого игрового фильма на тему порабощения мексиканских индейцев испанскими завоевателями и католической церковью в атмосфере крепостнической предреволюционной Мексике 1910 года, первые бунты и подавление их.
К настоящему времени картина вполне закончена съемкой и находится в Нью-Йорке. Группа лиц, во главе с писателем Эптоном Синклером, финансировавшая съемки данной фильмы, предлагает сейчас, помимо бесплатной отдачи картины Союзкино для проката по СССР (что было обусловлено основным договором), еще и представление АмКИНО прав на мировой прокат означенной картины на условиях себестоимости (около 55 000 долларов).
АмКИНО имеет возможность совершить эту сделку без необходимости затрат валюты – АмКИНО представляется возможность выплаты себестоимости фильма ПОСЛЕ поступления прибылей с заграничного проката. Об этом в свое время Амторгом было сообщено в Союзкино.
В настоящий момент дело приобретает совершенно экстренный характер, ибо в дело ввязалась американская фирма «Метро Голдвин Майер», желающая перекупить материал и смонтировать картину, выпустить ее совершенно иначе, по-своему.
В таком случае фактически не сводится не только ½ годичной работы нашей группы в Мексике (ибо весь материал будет использован американской фирмой как сырье для разных фильмов ее продукции), но мы теряем, кроме того, все валютные перспективы, сумму которых, даже при среднем успехе, можно определить в размере 500 000 долларов.
Сейчас от Амторга (считающего, что это дело, как политически, так и финансово, крайне важно) получено сообщение о том, что весь вопрос с фильмой должен быть разрешен в ближайшие два дня, т. е. не позже 18 мая, и что в противном случае картина будет для нас безвозвратно потеряна.
Не позднее 18 мая Амторгу надо получить от Центральных органов разрешение на заключение вышеуказанной сделки без затраты валюты. Если такое разрешение будет дано, мы в течение ближайших трех-четырех месяцев можем смонтировать и озвучить картину на советской звуковой аппаратуре. Валютные поступления по картине могут начаться без задержки, немедленно, так как вся прокатная подготовка по ней уже проведена в САСШ нашими организациями.
Режиссеры: С. Эйзенштейн, Г. Александров
Москва, 15 мая 1932 г.
В датировке и в подписях под письмом – явная нестыковка. Как мог Г. Александров быть в Москве в середине мая 32-го года, когда, по его признанию в книге «Эпоха и кино»: «Все жаркое лето 1932 года мне пришлось провести в Нью-Йорке, Эйзенштейн и Тиссэ отбыли в СССР, а я остался, чтобы свести баланс наших деловых отношений с “Парамаунтом” и Э. Синклером». Так что Эйзенштейн в Москве подписывался, видимо, и за своего соавтора и сорежиссера по «Мексике», получая от него данные о судьбе картины из-за океана.
Данные эти, конечно, не совсем соответствовали истине, но это уже отдельная история…
Сергей Эйзенштейн и Эдуард Тиссэ с губернатором штата Оахака на юге Мексики во время съемок фильма «Да здравствует Мексика!». 1930 г.
С. ЭЙЗЕНШТЕЙН, Г. АЛЕКСАНДРОВ – Б. ШУМЯЦКОМУ
Докладная записка.
Проведение в жизнь постановления ЦК партии о сближении с творческими работниками и специалистами дает нам основание обратиться непосредственно к Вам по поводу глубоко затрагивающей не только ближайшую судьбу, но, может быть, и само существование одного из весьма крепких творческих коллективов, а именно нашего киносъемочного коллектива.
Вкратце факты таковы.
Будучи направлены за границу для изучения американской кинотехники, мы, с согласия наших руководящих киноорганов, приняли предложение крупнейшей американской фирмы «Парамаунт» на производство для нее картин.
Однако идеологические «несоответствия» с капиталистическим предприятием, наша бескомпромиссность по линии советской трактовки предлагаемых нам тем и травля фашистских организаций привели к тому, что после семи месяцев пребывания в «Парамаунте» мы с фирмой порвали, картины не поставили.
Факт этот на фоне тогдашних отношений СССР и САСШ (комиссия Фиша, травля Амторга, вопросы «демпинга» и пр.) приобрел резко политический характер. В связи с этим группа друзей Советского Союза, считая, что в порядке политического протеста нам следует поставить «наперекор» Америке, за границей картину с советской установкой, предложила нам финансировать картину, отвечающую нашей идеологии.
В согласии с Амкино предложение было нами принято при условии предоставления данной картины бесплатно на Союз. Помимо «реванша», эта работа должна была нам дать практическое ознакомление со звуковой аппаратурой и техникой Америки, что вне съемочного процесса практически невозможно.
Темой была избрана Мексика в разрезе показа колонизаторско-захватнической политики и роли католической церкви в порабощении индейского населения Мексики.
Условия работы были крайне тяжелыми, особенно по политическим соображениям (вплоть до ареста нас – опять-таки по фашистским проискам), поэтому работа затянулась сверх намеченных планов
К этому времени – конец ноября 1931 года – в Москве подымается кампания к нам, подозрение в невозвращенстве и травля на этой почве.
При крайне трудной связи между Мексикой и Москвой (3 недели на письмо) мы узнаем об этом вне всяких официальных сведений и окольным путем с таким большим запозданием, что лишь в январе 1932 года нам удается телеграфировать в Москву и разъяснить положение, хотя бы настолько, чтобы Амторгу было разрешено возобновить с нами переписку и передать нам, что препятствий к нашему обратному въезду в СССР не встречается. К этому времени дело уже приобрело из-за неясности подобный характер.
После этого мы немедленно выезжаем в Москву, оставив работу незаконченной. Однако по целому ряду фактов после возвращения мы усматриваем, что прежнее отношение доверия, которым мы пользовались от руководящих органов партии и правительства, забыто и к нам относятся как к невозвращенцам, и усиленно муссируются слухи о том, что нас «уговорили» вернуться или «принудили».
Мы горячо протестуем против такого к нам отношения, против нежелания выяснить все это дело с нами и переживаем это особенно болезненно на фоне общего сближения партии со специалистами и творческими работниками, тем более что группа наша на кинофронте всегда занимала одно из боевых и ведущих положений.
Имея случай на практике ознакомиться со всеми «прелестями» капиталистической системы, мы с удвоенной энергией и энтузиазмом ехали обратно, рассчитывая широко развернуть атаку классового врага. Однако вместо прежнего контакта мы не встречаем никакой творческой поддержки от руководящих инстанций и видим лишь ряд тормозящих мероприятий в отношении нашей деятельности за эти два месяца нашего пребывания здесь.
Мы ни одной минуты не думаем о том, чтобы отрицать ошибки, допущенные нами самими во всем этом деле. Мы глубоко и до конца принимаем те товарищеские обвинения, которые нам ставит советская общественность хотя бы в лице Ассоциации революционной кинематографии. И это только еще с большей силой побуждает нас со всей энергией втянуться в творческую работу кино.
Но на этом пути мы сталкиваемся с одними затруднениями, что и дает повод обратиться к Вам.
Речь идет о работе, сделанной нами за границей, которую мы творчески считаем столь же принадлежащей Советской кинематографии, как и то, что нами сделано в пределах Союза.
Эта картина была в нашем плане первым революционным ответом на наше пребывание за границей и творческим отчетом перед советской общественностью.
Между тем линия общего отношения к нам и создавшееся положение ставит нашу картину в совершенно катастрофическое положение и совершенно деморализующе действует на наш коллектив.
Условия же окончания картины таковы.
Въехав из Америки в Москву, мы заручились предложением группы, финансирующей картину, по которому она будет закончена здесь Союзкино (монтаж и озвучание). На это потребуется около 100 000 советских рублей. Этот вклад рассматривается как паевое вложение в продукцию (около 30 %) всей стоимости фильма. Это значит, что 30–40 % от всего мирового проката данной картины поступает в «ЗОЛОТОЙ ВАЛЮТЕ» Союзкино.
При самых скромных успехах это дало бы 500 000 долларов без всякой предварительной валюты с нашей стороны.
Экономическая выгода очевидна. Практически же ситуация такова: материал картины, стоящей крайне на виду всей мировой прессы, перекупают американцы. Это означает, что материал из советско-революционного может быть оформлен в контрреволюционный или просто уничтожен.
В этом и другом случае это будет серьезным прорывом для нашей кинематографии и не менее серьезным ударом советской кинопродукции за границей.
Нам кажется, что вопрос в такой форме перерастает вопрос нашего личного творчества, а заслуживает внимания в общем масштабе.
По всему этому, вопрос крайней срочности, ибо американцы не дремлют, и все дело может быть потеряно из-за промедления. Поэтому мы очень просим срочно разрешить этот вопрос в положительном смысле, предложив Внешторгу и Союзкино начать переговоры через Амкино, согласно выдвинутых предложений с целью сохранения и использования этой картины в наших политических интересах.
Также просим особенно учесть полное отсутствие фильмов, освещающих колониальную политику.
Кроме того, просим Вас вызвать нас для личных объяснений по всем затронутым вопросам и для дачи по ним дополнительных сведений.
