Ящерица прячется в складках одеяла, оставляя в руке хвост. Может быть, это не хвост, а червяк. Он давно уже на крючке. Хотя крючок, конечно, ни при чём. Ни при чём и червяк. Главное – это ящерица. Все остальное ни при чём. Если не говорить о хвосте и одеяле.

Ящерица скользкая, по причине того, что она в некотором роде нажрамшись чего-то странного. Пусть и не очень много. Она (ящерица) лежит в террариуме (большом стеклянном ящике) на нарочном камушке и греется светом шестидесятиваттовой лампочки. В специальную щель сверху люди кидают монетки, ибо им желательно ящерицу возбудить. Не, ничего не выйдет.

Ящерица спит, хотя иногда бросаемые монетки попадают ей по голове. Она (ящерица) спит, потому что ей хочется как бы делать то, что хочется и по возможности можется.

Всем известно, что склепы на любом городском кладбище строятся из засушенных ящериц, пользуемых заместо кирпичиков.

Нелегкая судьба выпала безобидному зверю.

1.

Федя теперь вряд ли сможет вспомнить, когда в его квартире впервые появилась ящерица. Тем более, он не вспомнит, почему она появилась. Это было похоже на неизученное явление природы. И ни в коем случае на её промах.

Теперь он не вспомнит. Но о том, какой он теперь, лучше помолчать. Многие яркие эпизоды жизни стёрлись из его памяти за время отпуска.

Федя работает старателем на серебряном руднике. Тяжёлый у него род занятий. Нелегкие, можно сказать, трудовые будни. Глядишь – и остался без половины собственной крови. Замешкался – получил заступом по затылку. Техника безопасности призывает не тушеваться.

Драгоценные предметы сводят человеческую натуру на нет. Одни от них стареют и умирают. Другие просто портятся. Факт несвежий, но живучий. Факт также и то, что много хороших людей пропадает зря, внезапно ухудшившись.

Что касается Феди, то и с ним случилась незадача. Не успев даже немного постареть или испортиться, Федя запил. Каждый день начал глотать спирт. Выпивая спирт, он закусывал таблетками, взятыми наугад из шкафчика на кухне. Жил он один, и догонялся, соответственно, в одиночку. Соседи его побаивались. А может, их просто не было…

Была ящерица.

Но все по порядку. А началось всё вот так. Если не раньше. Если вообще когда-нибудь началось. В смысле – когда-нибудь раньше. Извините.

Ранним сентябрьским утром Феде снился плохой сон.

– Могет-то и не ыблыть, – говорил Федя как бы про себя, но он спал, и получалось вслух. Голос его гудел, отражаясь от стен пустой комнаты. Из его дома пропала почти вся мебель. Ещё месяц назад было совсем по-другому. Здесь вы увидели бы шкаф, антресоли, буфет и журнальный столик. Теперь уже не та обстановка случилась в Фединой квартирке. Жаль, никто не мог на это посетовать.

Впрочем, возле кровати стояла тумбочка с пустыми бутылками внутри. Да на кухне висел шкафчик. На полу валялись печальные пустые коробки из-под таблеток. Надписи на коробках алкоголик разобрать не мог.

Мрачновато было у него дома осенью 1992 года.

Уже две недели Федя был один и тот же. Плох. Безобразен. Похож на зверя. Целыми днями мечась по комнате, он время от времени останавливался у окна и обдумывал свои планы. Тайные планы. Но зачастую соображать оказывалось лень. Тогда Федя просто глядел на шершавую стену стоящего напротив дома.

Духота сводила его с ума.

А дело вот в чём. Выходя как-то за спиртом, он встретил во дворе знакомую старушку, пенсионерку, бывшего домоуправа. Та рассказала, что этажом ниже Фединой квартиры умер человек. Причём лежал он после этого взаперти целый месяц. Здорово разложился, сердешный. Жил, никто его не замечал, а тут вдруг резким запахом трупа напомнил о своем былом существовании.

– А пахло-то как, пахло! – охала старушка, бывший домоуправ.

Наконец пришли какие-то люди и взломали дверь. Мертвеца унесли в простыне. Начальник угрозыска приказал опрыскать квартиру химикатом. Действительно, последнее время Федя чувствовал необычный душок, проходя по лестнице в своём подъезде. Однажды его даже затошнило на ступеньках.

Федя проявил себя мнительным человеком. Вернувшись домой после разговора со старушкой, он забил ветошью вентиляцию. Боялся, что через неё заползут червячки. Они уже, наверно, ползали по всему дому.

А в духоте, знаете ли, снятся плохие сны.

Федя проснулся от шагов на лестнице, весь в поту.

– Открыто, – пробормотал он в полудрёме.

Вошли трое. Два носильщика втащили нечто огромное, по-видимому, впопыхах завёрнутое в пожелтевшие газеты и наскоро обвязанное шпагатом. За носильщиками проследовал начальник рудника Семен Алексеевич. По крайней мере, последний был похож на Фединого начальника. За большее Федя ручаться не мог. Он не совсем ощущал даже собственную внешность.

– Здравствуй, Федор, – сказал начальник с улыбкой, потянув носом воздух. – Душновато у тебя.

Семен Алексеевич отошел к окну. Рабочие, пыхтя, поставили принесенную штуковину на пол посреди комнаты. Послышался хруст: раздавили пустую бутылку. Начальник кивнул, и носильщики удалились. Застучали тяжёлые башмаки, и вскоре шум на лестнице стих.

– Здравствуйте, товарищ Заведующий. – Федя выбрался из грязной постели и надел штаны, а на шею – алюминиевый крестик. Потом присел на кровати и тяжело потянулся.

– Ты, я вижу, в отпуске прохлаждаешься. Гляди, скоро на работу. Отдохни хорошо.

– Конечно, товарищ Заведующий, – глухим голосом отвечал Федя.

– Извини, что мы тут тебе посуду побили. Работа такая, сам понимаешь.

– Да эта… ничего.

– У нас в конторе перемены. Переезжаем на новый адрес и обновляемся. Нужно, чтобы это у тебя постояло. Помещений не хватает. Но ненадолго, не беспокойся. Неделя, две. Немного времени ведь. Потом перенесём отсюда сразу в новое здание. Узнаёшь прибор?

– Ну…

– Самое главное – присматривай за генераторами. Обучен делать. Эй, ты меня слышишь?

– Да, товарищ Заведующий… Семен Алексеевич.

– Ну, ладно, – сказал Заведующий и собрался уходить.

– Может быть, чайку?

– Да нет, пожалуй, – задумчиво проговорил Заведующий, – пойду. Наилучшего тебе. И не очень-то пей шибко. А то ведь погубишь прибор по недосмотру.

За начальником тихо закрывается дверь. Немного погодя, Федя подходит к ней и накидывает цепочку.

Оставшись один, он начинает срывать газеты со штуковины. Все газеты были старые, а одна почти двадцатилетней давности.

Федя до того несколько раз видел его. Знал, что он может быть опасен. Другой раз и затянет азартного игрока. Доставлен же на хранение был – электрический стул. Стул, казалось бы, специфического назначения. Бывает, садятся на него люди, и тянет их поплакать. Или пожаловаться на жизнь. Или прикинуться умником. Но когда включается электричество, всё меняется. Всё совсем по-иному. И вы смотрите на мир уже другими глазами, если их вам не заклеили заботливо пластырем. Остается лишь стискивать подлокотники руками, примотанными липкой лентой. Думать о том, что будет после. Хотя лучше – о чём-нибудь другом.

Необычное сидение! Это трон; для того, чтобы как следует напрячься и стать королем. На вашей голове корона – металлический обруч. А рядом стоит священник. Без него никакая коронация не обходится.

– Поворачивай рубильник, – говорит священник и через некоторое время: – Хватит!

Потом подходит доктор со стетоскопом. Он будет измерять напряжения в теле короля и щупать резиновыми пальцами сжавшиеся мышцы.

– Гут, – говорит доктор священнику, – аллес.

У короля дымятся волосы и некрасиво открыт рот.

… Федя никогда не понимал, зачем американский стул в конторе Заведующего. Там он все время стоял под чехлом в дальнем углу. По сути своей, определенно, орудие убийства, стул, скорее всего, попал в контору случайно. Так обычно и бывает, когда путают машины, перевозящие различные грузы. Можно подумать, Семен Алексеевич постоянно кого-то казнит. У него и без того дел хватает. Помните? Зазевался – и получил по затылку.

Чтобы не допустить такого прокола, рабочий должен постоянно держать себя в форме. Высыпаться перед работой. Федя как раз к таким и принадлежал. Может быть, изредка к другим, но, точно, принадлежал. А всё-таки неровный такой человек Федя. А тут и запил ещё, начал глотать всевозможные спирты.

Но мы отвлеклись.

Распаковывая стул, Федя заметил, как нечто шустрое, но ужасно замороченное проворно выползло из под разбросанных на полу бумаг, а затем быстро скрылось в углу. Федя отвлекся от стула и осмотрел угол. Там было пусто. Только по комнате пронесся ветерок. На улице грохотал трамвай.

Так вот Федор Тимофеевич прохлаждался в отпуске. Ровным счетом две недели ничего не происходило. А потом появилась ящерица, просто так.

Расскажем о злосчастном случае с кофемолкой. Не выходит он у Феди из головы. Он не знает, где найти крышечку. Крышечка потерялась по халатному недосмотру.

Месяц назад Федя взял напрокат кофемолку, а у кого – очень быстро забыл. Он и не знал толком, зачем ему нужна кофемолка. Похоже, у него уже тогда было не в порядке с мозгами. Не особенный он любитель кофе, если честно. Мельница попала к нему не нарочно.

И вот на днях появился чужой человек, незнакомец с бородой, и забрал мельницу. Заметив при этом, что одной важной детали не хватает, хорошо бы её найти.

– Хозяин будет недоволен, – устало сказал незнакомец, – ты пойми меня. Мне поручили…

Рассеянный пьяный мозг подсказал Феде пообещать разыскать крышечку.

– Где-то завалялась, – сказал Федя. – Я найду. Где-то завалялась, дорогой товарищ.

Борода помолчала и ушла.

В запустевшей квартире всякая новая вещь бросается в глаза. Но крышечка почему-то не находилась. По этой причине Федор очень расстраивался.

– Крышечка, – бормотал он вечерами, упершись лбом в стенку, – крышечка…

Запамятовал он, где потерял её. И как. Может быть, на улице. Скорее всего, не нарочно.

Вскоре начали приходить анонимные письма с угрозами Феде. Когда их накапливалось с десяток, он складывал их кучкой на полу и жёг. От дыма слезились глаза. Нахмурив брови, Федя косился на снайпера. Снайпер дежурил на крыше дома напротив. Иногда снайпер угрожал Феде кулаком.

Потом все враги куда-то исчезли, и человек с винтовкой перестал целиться в окно неудачника.

Незнакомец с бородой пришёл еще раз. Федя запер дверь и притаился. Он так и не открыл, хотя бородач стучал полчаса.

В тот же день под дверью обнаружилась записка.

«Заходил за крышечкой. Приду вечером в среду», – было написано в ней. Подпись отсутствовала. А в среду никто не пришел.

Разглядывая стул, Федя снова вспомнил о крышечке и почувствовал прояснение сознания. Он вспомнил, что к нему последнее время часто заходили незнакомые люди. А что, если кто-нибудь и унёс то, что пропало? Такие мысли слабо утешали. От огорчения Федя засобирался налить себе еще спирта.

Его остановил шорох, донесшийся из-под кровати. Федор насторожился и поставил бутылку на пол. Он даже весь сжался. Шерсть на его загривке стала дыбом. А уши внимательно ловили всяческий звук.

Вроде бы было тихо. Но в тёмном пространстве под кроватью, определенно, притаилось нечто. Феде пришла в голову мысль, что это червяк, пробившийся таки через тряпки в вентиляции.

Осторожно касаясь пола ногами, обутыми в мягкие тапочки, Федя приблизился к кровати. Он присел на корточки и увидел две блестящие черные точки – глаза, и зеленый хвост. Это, конечно, была ящерица. Федя удивился. Ящерица, чужеродное животное, немигающе разглядывала его.

Он встал и отошел к окну, как бы не желая ничего плохого.

Тогда ящерица выбралась из-под кровати. В ее спинке торчал кусочек бритвы, а хвост был скорее похож на ласточкин.

– Меня зовут Лиза, – услышал Федор за спиной. – Я буду у тебя жить. Никому об этом не рассказывай. Тебя будут спрашивать обо мне. Обязательно будут спрашивать. Не сознавайся.

Немало удивлённый, Федя лег на пол и принялся разглядывать её, что называется, в упор. Ящерица была очень странная, плоская. Не видел он таких даже в Херсонесе. Ему вдруг сделалось приятно, что появилась Лиза. (Из того, что ящерица ему сказала, он, однако, ничего не понял).

Всё произошло очень просто. Но дело в том, что Федя дурак.

Просто Федя после одного несчастного случая заимел железную пластину в черепе. Ловкий хирург приспособил её на крючки. Но большую часть мозга спасти не удалось.

Несчастный случай этот произошел во время повышения квалификации. Тогда Федор немного стушевался; и все потом говорили о нем:

– Во маху дал!

А случилось вот что. «Светило яркое летнее солнце. По зелёному холму поднимались старатель Федор Тимофеевич и человек с бородой, по имени Лось…»

2.

Он оставил Лизу у себя и вскоре привязался к ней. Говорить она больше не говорила, но, по-видимому, понимала слова Феди. Тому это очень нравилось, с каждым днем Федя все больше и больше увлекался беседами с ящерицей, не забывая подкармливать её какой-нибудь крупой.

Однажды он посадил ящерицу в коробочку и подвесил коробочку к потолку. Чтобы Лиза могла слезать вниз, он приспособил к ее жилищу прочный шёлковый шнур, свисавший до пола.

Нетрудно представить, как он топчется на стуле и вбивает в потолок гвоздик; побелка сыпется ему прямо в глаза. Он топчется на стуле и рвет расстеленную на его сиденье газету.

Так Федя начинал устраивать жилище Лизы.

Вбитый гвоздик он загибает на конце с помощью маленького молоточка. Все делается умело и не спеша. Удары маленького молоточка довольно точны.

… А как только Федя устроил коробочку и подвесил шелковый шнур, Лиза по нему немедленно забралась наверх – проворно – и спряталась в своей новой квартирке. Спустя минуту она выглянула оттуда. Ее хвост в это время шевелился, подобно собачьему.

Изо дня в день повторялось одно и то же. Догнавшись, Федя вставал из-за стола и прохаживался по комнате, ощущая действие выпитого. Он ходил из угла в угол, до двери, до окна, заходил на кухню, щёлкал неизвестными переключателями, возвращался в комнату; водил пальцем по стене, составляя узоры. Одновременно он разговаривал с Лизой. В основном Федя жаловался на жизнь, на неудачное стечение обстоятельств, на его, Феди, личные страхи.

Он знал, что его слушают, внимательно слушают. Сотрясения воздуха (то есть Федины жалобы и сопутственные бормотания, впрочем, одно от другого особенно не отличалось) передавались картонной стенке коробочки, к которой приникла всем своим тельцем ящерица. Это даже немного пугало Федю. Иногда даже так сильно, что все остальные страхи казались пустяками. Федя не доверял Лизе. Но ничего не мог поделать. Ему хотелось выговориться.

А когда спирт совсем забирал его, он замолкал, садился в угол и думал о всяких неприятных случаях. Стена напротив превращалась в телевизор, который вторгался в его сознание диким, кощунственным образом.

Пять парашютистов парили в свободном полете. Пролетающая мимо живность от зависти щелкала клювами. А иногда даже щипала парашютистов за задницы, нарочно подлетев. Но ребята только улыбались друг другу. Они были обычно довольны жизнью, а сейчас даже счастливы благодаря удивительному ощущению полета. Особенно радовался один из них – толстячок в очках. Он впервые выпрыгнул из самолета.

Приближалась земля, и стремительно увеличивался деревенский пруд внизу; настало время раскрывать парашюты. И спортсмены принялись неохотно дергать свои кольца. Толстяк радовался за своих товарищей. Как замечательно раскрывались над ними купола! Но вот до земли осталось уже четыреста метров. «Да, надо бы и мне», – соглашается толстяк и дергает колечко. Колечко оторвалось и выскользнуло у него из руки; ничего не произошло. Но новичок знал про запасной парашют, самый надежный. Когда падать оставалось совсем немного, выяснилось, что подвел и он. Невезучий человек падал на берег озера. Вернее, он падал прямо на горку, непременное пляжное развлечение. Неизвестно, о чём он думал в последние секунды своей жизни. Говорят, в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами.

А на горке, по которой скатываются в воду, озорные деревенские мальчишки поставили бритву. Они надеялись, что по ней сейчас проедет учитель из сельской школы.

Учитель в это время переодевал трусы за кустами.

Наш же толстячок, свалившись с неба, мгновенно съехал по горке в озеро. Никто не понял, что произошло. Только обрывки парашюта и кишки медленно сползали в воду. Парашютист упал на крутую горку животом. Но на этом его злоключения не кончились.

Под водой его ждали заострённые деревянные палки. Твердые колья были прочно врыты в неглубокое дно.

На них и наткнулась здоровенная туша неудачника.

Тут на шум прибежал учитель в плавках и спросил, что произошло. Он понял только тогда, когда увидел. Испуганные видом крови ребятишки лишь вопили. Подойдя к горке, учитель нашел очки несчастного и задумчиво произнес:

– Такие очки сто лет назад носили только естествоиспытатели…

Вскоре из деревни прибыли милиционер и фельдшер. Последний сейчас же констатировал смертельный исход, а милиционер распорядился насчет трупа и всё такое, начал составлять нужный акт.

Или, скажем, история со счетчиком. Одному человеку явился ангел и дал ему счётчик. «Держи, – сказал ангел, – вот тебе счетчик. Он показывает, сколько часов тебе осталось до смерти». Человек только посмеялся и выбросил счетчик. А на следующий день умер. Такая вот история.

Федор боялся, что все эти телевизионные небылицы пророчат ему беду. К тому же появлялись еще кое-какие нехорошие мысли.

Видите вон ту коробочку? В ней сидит сбежавшая ящерица, опасный зверь. В Городском Террариуме давно уже все переполошились. Доноса ждут. Ведь никак иначе не найдешь, не обезвредишь. В любую щелку заползет. А дернешь её за хвост, тот и останется у тебя в руке.

Федя вообразил, как он спит в чистой постели, и где-то в складках крахмаленого белья копошится ящерица. И никак её не поймать. Только хвост.

Но Федя не понимает, он ворочается и накручивает на себя всю постель. Он превращается в голубец. Внутри капустных листьев – гнилое глупое мясо.

Ящерица неуловима.

Так Федя решил написать донос.

Он на самом деле ещё раньше должен был вспомнить об этом.

Ведь на следующий после Лизы день к Феде явился ещё один незнакомый человек.

– Меня зовут Евгений, – сказал незнакомец. – Здравствуйте, говорю. Вкусная у вас яишенка.

Хозяин молча продолжал готовить пищу.

Федя, увидев удостоверение, насторожился.

– У меня к Вам дело. Я из Городского Террариума.

– Как?

– У нас сбежала ящерица, опасный хищник. Населению города угрожает опасность. А я, как государственный служащий, хожу и оповещаю.

– Где?

– Так вот, и Вас тоже я должен предупредить. Видите, у меня документ?

– Документ, – пробормотал Федя, но Евгений не расслышал и, помолчав, продолжал:

– Каждый, кто увидит ящерицу, должен немедленно сообщить властям. В этом случае нужно составить письменные показания.

Тут Евгений увидел жилище Лизы. Она, притаившись, сидела в коробочке. Конечно, её уже почти поймали. На том и закончилась бы её история.

– А что это у Вас за шнур висит с коробочкой?

– Предупредить население! – выпалил вдруг Федя, и Евгений сразу как-то сбился, стушевался и сник совсем и ушел, сказав «до свидания».

Потом Федя нашёл на тумбочке оставленную им визитку.

И вот когда он вспомнил об этом посещении, тогда и решил написать донос.

Наверно, это даже глупо – сочинять донос на тихого зверька. Лиза живет в коробочке, внимательно слушает речи Федора и совсем ему не мешает.

И он передумал писать донос.

И порвал визитку! Сжег!

3.

Чтобы разобраться в предыдущем описании, необходимо пролить свет на злоключения ящерицы, по имени Елизавета Тарасовна Оффенбах, в девичестве Митюкова.

В большом Городе, где имеет место действие этой истории, стоит один мрачный дом. Ставни на его окнах всегда закрыты. Это и есть Террариум.

Внутри него происходят странные передвижения. По ночам оттуда можно услышать приглушенные крики истязаемых младенцев. А то и вовсе непонятные звуки – чавканье. А может быть, яйца испортились? Мясо в холодильнике испортилось? Непонятно.

Днем к этому дому подъезжают мусорные машины. Люди в серых беретах грузят на них серые баки, выносимые из здания. В баках что-то плещется и бормочет.

В воскресенье, купив билет за два рубля, любой может осмотреть выставку рептилий. Это единственное место в Террариуме, куда может попасть обычный человек.

Когда вы заходите туда, контролер отрывает у вашего билета корешок и просит подождать. Вы ждёте, пока не накопится с десяток посетителей. Тогда люди в беретах завязывают вам глаза и провожают в подвал, и всех остальных тоже. Здесь нужно быть осторожным – лестница плохая. Закрывается тяжёлая свинцовая крышка. Теперь можно снять повязки.

Вдоль длинного плохо освещенного коридора выстроены в ряд стеклянные ящики с шестизначными номерами. Кроме того, на спинках ящериц – особые знаки. В каждом ящике их по одной. Заметно, что с ящерицами обходятся хорошо. Над каждым ящиком приспособлена шестидесятиваттовая лампочка, объясняет экскурсовод. На ночь (с полуночи до шести утра) лампочка выключается. Есть камушки, на которых удобно греться. Два раза в сутки, объясняет экскурсовод, вдоль коридора медленно проходит человек, который гладит пресмыкающихся по спинкам. От этого им делается приятно, и они никуда больше не хотят.

Экскурсовод лишнего не скажет. Ящерицы идут на опыты, и эти негуманные опыты действительно нужны. Каждая ящерица на счету, ловить их – много мороки.

К Городскому Террариуму со всех сторон тянутся многочисленные высоковольтные линии и канализационные трубы. И всё это именно для опытов. Что же это за опыты такие?

А помните Евгения, посетившего Федю? Он – начальник всех электрических исследований. В отдельной маленькой комнатке на третьем этаже Террариума он в будни сидит за столом. На столе обычно свалены в беспорядочную кучу сломанные амперметры. Евгению давно осточертел этот хлам, но он всё-таки профессионал. Нужная вещь – электричество. Без него не заработает любой огнетушитель и не расплавится под напряжением ящерица.

Евгений – чуть полноватый человек лет тридцати. Спит исключительно в темных очках – не закрываются глаза. Обожает яичницу, кофе и сигареты, хотя, в принципе, это смесь для поноса. У Евгения очень фотогеничное лицо. Он тайно снимается в рекламках папиросок, курительных трубок и чубуков. Раньше Евгений преподавал электротехнику в институте, а затем перешел к практическим занятиям. На чём и сделал хорошую карьеру.

Однажды утром, в понедельник, по пустому коридору выставки рептилий прогуливались Евгений и его ассистент Яша. Они выбирали ящерицу для следующего опыта. Наконец, Евгений остановился возле ящика с номером 251542. В нем на нарочном камушке сидела ленивая Лиза. За два года пребывания в Террариуме она забыла, как есть, в смысле – питаться. (Для этого ей размагнитили голову). Она могла бы думать о еде, о завтраке, но сейчас не думала ни о чём.

Евгений сделал знак, и его помощник ловко извлек Лизу наружу. Она вела себя довольно смирно. Яша положил ящерицу в чемоданчик с прозрачными стенками.

– Надень резиновые перчатки, и пошли, – сказал Евгений.

Они вернулись к выходу из подвала, назвали пароль, и сторож наверху открыл люк.

Сидя в чемоданчике, Лиза наблюдала движущиеся под ней ступеньки: электрики поднимались на второй этаж. Там находилась большая лаборатория. Евгений сорвал пломбу с двери, зашел внутрь и с лязгом повернул ручку рубильника. Вслед за Евгением зашел Яша и поставил стеклянный чемоданчик на стол.

– Сначала попробуем расплавить ей хвост.

Через хвост Лизы пропустили ток в пять тысяч вольт. Хвост немного расплавился, а сама ящерица стала как бы плоской. Евгений от удивления даже присвистнул. Такого он раньше не видел.

– Доставай секундомер, Яша. Будем теперь подвешивать.

Лизу подвесили за язычок на длинной нитке к люстре. Это было совсем не больно. Наоборот, качаться было даже приятно. Болтаясь под потолком как маятник, Лиза косилась на техников. Она видела, как один человек постоянно нажимает на кнопки секундомера, а другой смотрит на нее и время от времени записывает какие-то цифры в тетрадь. Лизе было слегка любопытно, что задумали эти два человека, и зачем она им нужна.

Через полтора часа качание ящерицы было остановлено; её сняли с нитки. Евгений вытер пот со лба и сказал:

– Интересный экземпляр. Сулепчится целых восемьдесят восемь минут.

Оба экспериментатора, точно, были чем-то удивлены.

– Поздно сегодня закончим, – заметил Яша, исподлобья глядя на серьезного и строгого шефа. Тот укладывал тетрадку в ящик стола. Он запер ящик на ключ и положил ключ в карман.

Затем они приступили к следующему опыту. Теперь Лиза сама вырабатывала электричество. У неё к тому времени вырос новый хвост. На него намотали провод, а плоское тело ящерки зажали между серебряной и медной пластинами. Так создавалась разность потенциалов.

Прошло пять-десять минут, и ящерица обмякла и превратилась в тонкую лепешку, за исключением хвоста, который сохранял свою прежнюю форму. С провода на нем заструилась тонкая синяя молния. Она медленно потекла к блестящей железной сфере, стоявшей в дальнем углу комнаты.

– Что-то слишком мощная молния, – заметил Яша, поглядев на приборы. Но было поздно. Молния коснулась шара, и в комнате погас свет.

– Чёрт! – вскричал Евгений. – Сгорели пробки!

– Придется ползти на чердак, – с напускным равнодушием сказал Яша.

– Да, сходи, – Евгений достал из сейфа запасную пробку и отдал ассистенту. Яша удалился. Через некоторое время свет включился, и ассистент вернулся.

– Почему от тебя пахнет котлетой?! – накинулся на него начальник.– Я знаю, ты опять в буфет ходил!

Яша лишь молчал и что-то жевал.

– Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу котлеты! Ну, давай дальше работать.

Придавленная серебряной пластинкой ящерица тоже почуяла запах котлеты. Помощник склонился над ней, чтобы снять провод с хвоста.

– Б…ь! – Яшу ударило током.

– Дурак, – сказал Евгений, – сам виноват. Где твои резиновые перчатки?

Но ругаться дальше они не стали. У них было мало времени.

Когда с Лизы убрали пластины, она, как резиновая, быстро приняла свою плоскую форму, дергая конечностями с непривычки.

Предстояло засушить ящерицу в кирпич. Но как раз эта ответственная процедура обычно не получалась у электриков. Впрочем, во втором опыте Лиза проявила необычное свойство, присущее чуть ли не каждой тысячной ящерице. Оно и должно было помочь засушиванию. В идеале ящерица должна была превратиться в массивный строительный блок.

Лизу поместили в картонную заготовку, обмазанную глиной. В одной из стенок коробочки имелось отверстие для дыхания.

– Подключай датчики.

Яша укрепил на еще сырой глине белые бумажные кружочки с тянущимися от них цветными проводами. С этим пришлось долго провозиться. Наступило время обеда.

– Ладно, оставим пока. Пошли чего-нибудь купим поесть.

– А ящерица не сбежит?

– И то верно.

Заперев дверь и опечатав ее, они спустились вниз и вышли на улицу. Напротив был магазин, где они купили две банки консервов и бутылку молока.

– Ничего не ел со вчерашнего, – пожаловался Яша и истратил остаток суточных на третью банку рыбных консервов и булочку с маком.

Совершив покупки, они направились в близлежащий парк.

Там дымились опавшие листья, собранные в кучи с дорожек. День выдался довольно тёплый, а назавтра прогноз обещал уже дождь. Рассевшись на скамейках вдоль главной аллеи парка, многочисленные работники и работницы Террариума ели консервы и заедали их булками.

В это время ящерица томилась в темной коробке. Лиза не догадывалась, что ждет её после обеда. Но инстинкт подсказывал ей сваливать, и поскорее.

В дырочку не пролезало ничего, кроме хвоста. Но спасать надо было себя, а не хвост.

Лизе повезло. Глина на картонной коробке начала высыхать и с шумом трескаться. И одна из стенок при этом почему-то отвалилась. Яшу за это потом ещё как пропесочат. А пока Лиза немедля выбежала на стол и тут же шлепнулась на пол. Пока она приходила в себя, в коридоре послышались голоса электриков. Они обсуждали предстоящую экзекуцию.

Лиза быстро скрылась в отверстии вентиляции. Это оказался очень сложный лабиринт. Более сложный, чем можно было предположить.

Она бродила по вентиляции несколько дней и уже окончательно выдохлась, когда увидела свет. Пойдя на него, Лиза добралась до комнаты в каком-то учреждении. Там наблюдался переполох.

Кто-то вытаскивал из шкафов кипы бумаг и кидал их в пылающий камин. Кто-то выносил из комнаты мебель. Несколько человек спешно запаковывали американский электрический стул. Они обкладывали его газетами и обвязывали. Вдруг в окно влетел камень. В комнату ворвался уличный шум, который сразу поглотил звон разбившегося стекла. Все, кто находился в комнате, кинулись к окнам с пистолетами.

Пользуясь тем, что люди отвлеклись, ящерица спустилась вниз по стене и спряталась в генераторах электрического стула. Что-то тянуло ее туда. Потом по команде стул подняли и понесли. Так ящерица очутилась в известной нам квартире.

Последнее время ему мерещились кошки. Грустные и задумчивые, они лазили по кухне, ползали под кроватью в комнате. По кровати бегала ящерица, еды просила нечеловеческим голосом, но Федя слушал только, как капает дождь за окном. На Лизу он внимания почти не обращал. Крышечку нашел, а потом снова потерял, и никак не мог найти. Мысли о крышечке не покидали его.

Кошки тихо шептали:

– Кофе… кофе… крышечка… шшш… шшш.

Чтобы хоть немного отвлечься от навязчивых воспоминаний, Федя починил сломанное радио и включил его. В два часа дня приятный голос сказал:

– Ожидается электрическая буря.

Федя вспомнил, как приходил ещё раз Евгений и спрашивал, нет ли жалоб.

Можно быть уверенным, что Евгению тоже было не по себе в те дни. В его голове гуляли электроны. Они с Яшей подали слишком большое напряжение на ящерицу, и та взорвалась. Повреждённую голову забинтовали. Из черепа сочилась лимфа. Бинт приходилось менять каждые сутки.

Еще заглядывал товарищ Заведующий Семен Алексеевич. Он предупредил Федю, что его отпуск подходит к концу. Осмотрев стул, он похвалил Федю: генераторы были исправны.

– Я тебе, Федор, наверно, премию дам. Небольшую, но всяко прибавка. Ну, чего ты как варёный? – он попытался растормошить Федю, лежащего на кровати.

Заведующий поинтересовался жилищем ящерицы и спросил, точно как Евгений:

– А что это у тебя за шнур висит с коробочкой?

Федя молчал.

– А, понятно. Это центровка. Молодец, Федор. Соображаешь. Что ж, отдыхай дальше. А я пошел. Я, значит, пошел, а ты отдыхай. Эх, видел бы нашу новую контору!

Больше гостей не было.

По ночам ящерица забиралась к нему в постель и щекотала пятки. Для Феди это было самым приятным, и ему не хотелось больше женщин.

Он пил растворимый кофе и внимательно слушал радио. Когда передавали сигналы точного времени, он сверял часы. Свежие новости записывал в блокнот. Иногда он отвлекался, чтобы перекусить. При еде он часто совал что-нибудь Лизе, но она ничего не хотела.

Вечером 29 сентября Федя измерил рулеткой площадь комнаты и высоту стен, содрал все обои, вывинтил все лампочки и лег спать.

Ящерица, как обычно, щекотала ему пятки; Феде казалось, что кровать медленно поворачивается в вертикальной плоскости.

Следующее утро прошло в большой суете. Федю навещали какие-то люди и осведомлялись насчет крышечки. Федя лежал на кровати и стонал. Один из гостей долго бил его ногами, но ничего не добился, выматерился, ушел. Федя был невменяем. Как только он оставался один, ящерица появлялась снова. Через полуприкрытые глаза он наблюдал за Лизой.

– Будьте осторожны, – говорило радио. – Электрическая буря.

Лиза беспокоилась, а Федя проваливался в сон. Ему снилась ящерица, превращающаяся в женщину.

– Могет-то и не ыблыть, – повторял он Лизавете свою загадочную фразу, а та как бы и не слышала его. Она сидела на электрическом стуле, скрестив ноги.

Его скручивало во сне в упругий комок. Однажды Федя научился от этого избавляться, кусая собственный язык. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, а иногда и языком. Тогда он непостижимым образом раскачивался и падал с кровати на пол, после чего просыпался на кровати. Проснувшись так однажды, он увидел, что комната битком набита людьми. Они оживленно о чём-то беседовали, а Федору слышалось:

– Крышечка! Крышечка! Крышечка!

Он переворачивался на другой бок и плакал от бессилия. Ему хотелось выгнать всех, но он был слишком слаб. Его снова скручивало в комок. Внутри пряталось нечто плохое, никчемное. Он опять кусал свой язык, и опять ничего не получалось. Он раскачался и упал на пол, продолжая корчиться и не почувствовав удара об пол совершенно. Ему казалось, что он уже и не он, а запутавшийся в сложный узел червяк, розовый, влажный червяк, который не хочет быть на крючке.

– Крючок, конечно, ни при чём. Ни при чём и червяк, – говорил один из незнакомцев, а все остальные согласно кивали и сочувственно глядели на Федю. Федя показывал им искусанный язык. Люди смеялись, без всякой злости на дурака.

– Но вещицу-то посеял! – выкрикнул кто-то.

– Ничего, вот скоро к нему милиционер придет.

Феде не хотелось иметь дело с милиционером. Он хотел пообещать, что всё вернет, но не мог. Только глупо улыбался Лизавете, по-прежнему сидящей на электрическом стуле. Да это была уже не Лизавета, а Семен Алексеевич с заклеенными глазами.

– Глядите, да это же Семен Алексеевич!

– Что ж вы сидите здесь, товарищ Заведующий?

– Здесь же опасно! А если кто-то включит рубильник?

– А где же Лизавета?

– На кухне, кофе варит.

– Надо бы посоветовать ей добавить соли, – сказал Семен Алексеевич и снял пластырь. Оказалось, у него на носу зелёные очки.

– Семен Алексеевич!

– Это опасно!

Товарищ Заведующий строго посмотрел на Федю.

– Ты чего здесь валяешься? Смотри – вон генератор дымится.

Неожиданно для себя Федя встал и стал смотреть на стрелки приборов.

– Зашкаливает, – сказал Федя, – но почему он включен?

– Эй, слышите? Стул-то был включен.

Все гости очень удивились, а потом стали уходить по одному, ссылаясь на неотложные дела.

– Как же так… – стройная и длинная Лизавета стояла с дымящейся кофеваркой в дверях кухни, – неужели он был включен? И так по всему небу темные облака…

На лице товарища Заведующего обозначилась досада.

– М-да… Это ты все виноват. Ведь не доглядел, правда? Не присмотрел за генераторами. Теперь – жди беды, сука.

Сказав это, он надел шляпу и вышел.

Лизавета уронила кофеварку. Содержимое вылилось на пол. Посудина, брякая, укатилась в угол.

Лиза опустилась на пол, расплылась по нему, превратившись в кусок обычного линолеума. Некоторое время пол тревожила зыбь, потом он застыл, и стало вдруг очень тихо.

Федя сел на пол. Появились новые гости. Они окружили хозяина со всех сторон.

Первый имел прочный панцирь, семь ворсистых ног, длинную шею и зеленые очки. Другой был всего лишь колобок на двух ногах, без рук. Когда он открывал пасть, там можно было разглядеть два ряда острейших белых зубов. Третьим чудовищем была гигантская ящерица без хвоста и без глаз, но с ухмылкой. Комнату обволакивала слизистая масса, изредка похохатывающая и меняющая свой цвет.

– Кто вы? – спросил Федя.

– Мы – кофейные монстры.

– А чего вы от меня хотите?

– Мы хотим тебя съесть, – сказал колобок.

– Зачем это? Лучше сделайте из меня барабан.

Гигантская ящерица ударила в Федю молнией, и его отбросило в объятия похохатывающей слизистой массы. Колобок и мохнатый паук в зеленых очках бросились на него.

Очнувшись, Федя с сомнением оглядел закопченную грязную комнату.

Электрическая буря закончилась.

Призраки исчезли.

Найдя на полу иссушённую дохлую ящерицу, Федя выбросил ее в мусорное ведро. Он двигался почти автоматически. Страшно болела голова. Он открыл форточку и пошел на кухню, чтобы включить газовую плитку и поставить на нее чайник. Потом, распинывая по углам пустые бутылки, Федя доплелся до кровати, лёг и заснул.

Прошло уже много времени. Чайник давно выкипел и раскалился докрасна. Газовая плитка немало греет воздух в квартире. Горячий воздух вырывается в форточку и гудит.

А Федя лежит на левом боку, лицом к стене. И непонятно, жив он или мертв.

МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ

Представьте – по опасной дороге едет автомобиль, а в нём сижу я, генерал Робеспьер. Я не понимаю, почему машина постоянно поворачивает налево. Баранка крутится сама собой. Открывается и закрывается дверца. Спидометр показывает сорок километров в час. Машина поднимается вверх! Я в ней один; на заднем сиденье припрятан мешок. Он нужен для того, чтобы запихать туда ублюдка. Такая уж у меня профессия – собирать редкости. Свою работу я делаю давно и хорошо.

В моем собрании есть сиамский близнец, внутри которого ползает зубастый ужик, жертва афганской пытки; полудохлая улитка с раковиной в форме двойной спирали; фарфоровая чашка, очень древняя посуда, из которой испокон веков пахнет соплями; банка из-под анчоусов, в которой живут семьдесят пять танцующих девочек.

Мой музей находится на окраине города. Билет туда стоит немало денег. Сам себе сторож, сам себе хозяин я в этом музее. Работа деликатная, не пыльная и без всякого говнища. Иногда залезают воры. То есть один всего залезал. Но его так долбануло электричеством, что больше пробовать не будет.

Каждый день мне приходится кормить уродов, сиамского близнеца, а банку с девочками я ставлю в прохладное, защищённое от тараканов место.

Особенно много времени отнимает розыск новых экспонатов. Здесь, понятно, опасности всякие имеются. Но деньги делают своё дело.

Сегодня – решающий день. Меня вызвали по телефону. И если повезёт, в моей коллекции будет одним уродом больше. Больше тем единственным, которого у меня пока нет.

В три часа ночи я был разбужен телефонным звонком.

«Алё, – сказала трубка женским голосом, – это Робеспьер?»

«Да, – ответил я, – это я, да».

«Вы – тот человек, который занимается устройством выставки уродов?»

«Да. Спасибо, что разбудили. Заснул за столом, ужиная. А надо было лечь в постель».

«Извините, что я так поздно вам звоню. Но у меня кончились деньги… Я подумала об этом сегодня ночью и не смогла заснуть».

Пока женщина откашливалась, я протер глаза. В окно светила полная луна.

«Не желаете ли приобрести ублюдка?»

С меня сон как рукой сняло.

«Конечно. А кто вы?»

Я был заинтригован.

«Меня зовут Ольга. Я живу на мельнице. Знаете гору на Тридцатом километре?»

«Да, видел… Простите, ещё раз – как вас зовут?»

«Меня зовут Ольга. Приезжайте завтра днем. Я покажу вам кое-что».

«Ольга…» – начал было я, но она, ещё раз извинившись, бросила трубку. Мой телефон с гербом коротко звякнул; я задумался. Я принялся соображать. Чёрт возьми, меня осенило. Это было единственное место, которое я не проверил. Но так, конечно, и было задумано.

И вообще я холоден. Раз речь идет о спасении человечества, мне на всё наплевать.

Я парень интеллигентный и при встрече буду с ней вежлив. Таков он, корыстный интерес. Если человек не обладает редкостью, он мне не нужен совсем. Такого я вряд ли угощу бутербродом. Вряд ли стану сталкивать в канализационный люк. Мне до него нет дела. Пусть платит налоги и изредка посещает мой музей.

Я рад тому, что сегодняшняя моя поездка – последняя из подобных. Последняя настоящая редкость попадет ко мне в руки. Что значит – настоящая? Вы никого не удивите двухголовым котенком или младенцем, пожирающим собственный мозг. Или околевшим шакалом, пожирающим околевшего младенца. Так вот, вы этим никого не удивите.

Необычное – дело вкуса. Я, генерал Робеспьер, знаю, что люди его скверным образом лишены. Им подавай младенцев. Танцующие девочки их менее впечатляют. Да о чём я, собственно.

Моя миссия близится к концу. Я еду на мельницу, приготовив хрустящую купюру, и машина всё время поворачивает налево.

… Теперь уже всё кончено, но вспомнить всё равно приятно.

В полдень я приехал на мельницу. Она вертелась. Неподалеку паслись козлы. Мельница стояла посреди небольшого плато. Построенная давно, она обросла мхом, и даже её движущиеся части тоже. Пахло плесенью. Место мне сразу понравилось.

Услышав шум автомобиля, из сарая выбежала хозяйка. Она встала у дороги, встречая меня. Это была очень странная женщина. Потный нос. Хрящик вместо левого глаза, глубокие морщины на лбу – я бы не сказал, что она некрасива. Скорее, здесь сказались тяжелый труд и нужда.

Я вылез из машины, и Ольга сказала:

– Здравствуйте. Вы и есть генерал Робеспьер?

– Я ответил не сразу. Мне показалось, что в окошке одного из строений кто-то мелькнул.

– А вы, наверное, Ольга, и звонили мне вчера. И вот я здесь, главный человек на Земле. У вас очень тихо.

– Я живу одна, если не считать ублюдков, – отвечала хозяйка.

Дул сильный ветер, и накрапывал дождь. Я увидел, что на меня смотрит дуло винтовки. Я увидел дуло, торчащее из окна под крышей мельницы.

Заметив мою робость, она успокоила меня:

– Не обращайте внимания. Это сигнализация. Там просто винтовка, и никто не сидит, не целится там. Но люди пугаются, – она рассмеялась и продолжала: – Но нам нужно в погреб. Пойдемте, всё покажу. Вы там походите и выберете, что хотите.

Как я и ожидал, в подвале оказалось около двух десятков заурядных уродов. Они тихо выли и звякали цепями. Но те, которых я заметил поначалу при слабом свете лампочки, не годились для меня.

Такие погребки или сарайчики часто встречаешь в какой-нибудь глуши. Бывает так, что ты охотник и заблудился в лесу. Деревья хватают тебя за шиворот и протыкают сучьями. Ты беспокоишься, что не вернешься домой. Ты боишься погибнуть под копытом случайного лося и не можешь поесть (ты съел всю еду). Ты не знаешь, как определить направление на север, потому что забыл, с какой стороны у деревьев растет мох. А ведь деревня точно на востоке. И ты идёшь на юг, с запада слыша шум вертолета. Наконец ты натыкаешься на избушку лесника. И он выходит тебе навстречу, добрый дядя Шура с винтовочкой на плече. Лесник грызет кусок сырого мяса и радуется твоему приходу. Он ведет тебя в странного вида избушку. Из окон её высовываются необычные рожи. Ты стараешься не замечать их, потому что испуган и так. Ты потерял своё ружье!! Но – спокойно. Может быть, дядя Шура угостит охотника салом и водкой? А в избушке – такое! Там – такое!! Ну, ясно же – ублюдки! Четырнадцать детей, вынутых лесником из очистных сооружений.

Или нет. Всё может произойти совсем по-другому. Ты – средиземноморский турист и отстал от корабля. Турок знаками объясняет тебе, что готов предоставить тебе ночлег. И ты идешь, доверчивый чужеземец, по затенённым переулкам солнечного города Константинополя. Ты – потенциальная жертва компрачикосов. Турок прячет усмешку. Сейчас он – начальник Восточной Римской империи.

Теперь мне следует рассказать, как я стал таким. Сейчас о моей судьбе сочиняют легенды. Началось же все почти случайно.

Я был американским хиппи в клетчатой рубашке. Я подрабатывал сторожем на водокачке. Однажды нас, сторожей и еще нескольких ребят, собрал начальник. Он сказал: вы должны сделать это. Нужно взять водомёты и спуститься вниз, уничтожить крыс. Это будет ужасно. Многих из вас, возможно, загрызут крысы. Но эта ночь – на Четвертое июля, день национального праздника, и нужно уничтожить всех крыс. И оплата двойная – шестьдесят долларов в час плюс пятнадцать процентов от профсоюза.

Черт побери! – я был на мели. Мне нужно было платить налоги. Мне угрожали столкновением в канализационный люк. Меня шантажировали.

И я не устоял. Спустившись в подвал, я быстро нашел там своё призвание. Подвал никто не открывал до того сто пятьдесят лет. За это время там накопилось около полудюжины редкостей. Я был очарован. И, забывшись, уронил водомёт. Они тут же набросились на меня. Люди, спускавшиеся за мной, кинулись прочь из подвала.

Но я остался цел и невредим. Они приняли меня за своего и оставили целым мой мозг.

Когда я вылез наверх, рабочие удивились. Мне налили виски.

– А ю ОК? А ю ОК? Филин олл райт? – слышал я со всех сторон.

Хозяин дал мне сто долларов, загадочно ухмыляясь. Каждый мог сказать про него, что он сволочь. Говаривали, что жена у него не что иное, как гриб, запечённый в тесте.

Пробравшись в дом хозяина на следующий день, я обокрал его и вскоре уехал из Америки. Я отбыл нелегально, в трюме кувейтского танкера. В пути матросы поили меня спиртом. Мы закусывали тропическими плодами. Капитан смотрел на моё присутствие на корабле сквозь пальцы. Когда нас остановил гибралтарский пограничный катер, меня спрятали за мешками, набитыми гашишем. Рядом копошились мои старые знакомые – крысы, но не трогали меня. Каждая из них понимала, кто такой Робеспьер.

Плавание длилось пять месяцев. Не теряя временя даром, один в темном трюме я учился делать своё дело хорошо.

Так я попал в Константинополь и первое время жил там у грека, с которым познакомился на пристани. Этот человек не имел позвоночника.

…Сырой погреб благодаря своему интерьеру имел что-то общее со сверкающей автомобильной выставкой. Да только здесь вместо дорогого «Фиата» можно было встретить внезапного ублюдка, показывающего фигу.

– Последнее время, – рассказывала Ольга, – в моем хозяйстве упадок. Скоро мне совсем нечем будет их кормить.

– А они у вас едят?

– Да… Особенно вон тот. Постоянно жрёт. Воронка у него с самого рождения в животе торчит, пищу я туда сую.

Ольга показала на существо в углу сарая (а может, погреба всё-таки? Я так и не разобрался).

Я оторопел. Это был человек со спортивным тренажёром и приросшими к нему руками. Его тело было устроено так, что ему приходилось время от времени поднимать руками гирю, чтобы дышать.

«Он прямо так и родился. Таким его мама родила».

«Нет, не тот», – подумал я.

Мускулистый урод постоянно двигал руками. Иначе он давно бы задохнулся.

– С ним очень трудно разговаривать.

– Понятное дело.

Другие обитатели сарая как будто замерли, каждый в ожидании своей участи.

– Многие из них постоянно в спячке. Все от недоедания. Но этому дремать нельзя. Вы пройдите дальше, посмотрите вокруг, – сказала мельничиха.

В наступившей тишине были слышны лишь скрипы тренажёра и посапывания иждивенцев. Мне вдруг очень захотелось выйти из сарая, но огромным усилием воли я взял себя в руки. Долг есть долг.

Вдруг за моей спиной что-то звякнуло. Я резко обернулся и посветил фонарем в дальний угол.

– Ольга, что это было?

– Там сидит на цепи человек с ломом.

– А лом тоже на цепи? – совершенно серьёзно спросил я. Так-так!

Во мне заговорило профессиональное чутьё.

– Лом у него как рука, – объясняла Ольга. – И он тоже на цепи, потому что живет отдельно. Понимаете, у него вместо руки длинный лом… И не то чтобы вместо руки… Да и рук у него нету. С ним вообще особенная история. Он настоящий убивец, всех борол.

– Чего?

– Борол.

Фонарь в моей руке высветил из темноты красивое спокойное лицо и бритую наголо голову. Черные глаза человека-лома, как мне показалось, были подёрнуты какой-то пленкой.

– Ах! – воскликнула Ольга. – Что с ним!

Я не мог больше находится в сарае. Там было ужасно душно.

Потом я стоял над обрывом и курил, и вспоминал свою родную Америку. Мне нужно было унять волнение.

Высокогорье. Разреженный воздух.

Чем же я займусь теперь, думал я, когда моей работе пришел конец? Буду жить на проценты. Может быть, подамся в телезвезды. У меня будет своя передача. Включаете телевизор, а там ваш любимый генерал. Всюду Робеспьер! Никак без него. Ну, конечно же, обладатель всех ублюдков.

Я направил шаги обратно к погребу. Ольга шла рядом со мной и рассказывала:

– Он всех борол. И человека с ножницами поборол. И человека летучую мышь. И женщину в виде одеяла поборол. Всех борол. За ним полиция гоняется, он до сих пор в розыске. Он и ихнего одного заборол, самого крутого. Я нашла его на шоссе десять лет назад. Он борол грузовики. Я приютила его, стала кормить и посадила на цепь. И ломик на цепь…

«Трудно будет его увезти, – подумал я, – хлопот не оберешься. Может, помочь ему прямо здесь».

Мы зашли внутрь сарая.

– Позвольте, с ним все в порядке? Он филин олл райт?

Человек-лом не шевелился. Я внимательно оглядел его.

– Ольга! Почему он не шевелится? Он же бренчал цепью.

Женщина склонилась над ублюдком.

– Он не дышит!

И точно. Был он какой-то подозрительно синий!

Мы убедились, что он мертв.

– Очень жаль, Ольга. – Я вздохнул. – Именно он мне и был нужен.

– Как же это, – шептала она, не слыша моих слов. – Это как же так?

По щекам у нее текли слезы. И я понял, что она его любила.

У человека-лома была отличная анатомия. Лом входил в его грудь в области сердца. Изогнутая железка другим своим концом вырастала из плеча ублюдка. Об остальном не стоит вспоминать. По крайней мере, во всех подробностях.

Я подумал тогда: «Много в нем непонятного. Но мне до этого дела нет. Как бы то ни было, последняя настоящая редкость исчезла с лица земли. Я вряд ли смогу объяснить вам, почему этот человек – настоящая редкость. Это не моя обязанность. А своё дело я сделал хорошо. Я спас человечество. За что и получил свою власть над миром».

Я вышел из сарайчика, закурил «Мальборо» и поднял воротник плаща. От меня, плача, удалялась мельничиха. Я догнал её и отдал деньги.

Такая история. Моя хата, как видите, с краю. Сегодня вечером пойду в гости к друзьям, крысам. Они-то за меня порадуются. Я вас обманул. На самом деле я не собирал редкости. Я их уничтожал. В моем музее бездарные парафиновые муляжи. Но сравнивать их уже не с чем.

Мой вам совет – поезжайте в Америку. Опасайтесь только иметь дело с крысами. И мы будем все по очереди любить пиво и лучшую двадцатку хитов.