Призыв!
Марк шёл, увязая в размякшей земле. Буйный тропический ливень всё усиливался, с капюшона брезентовой куртки потоками стекала вода. Давно сбившись с тропы, Марк напролом пробирался через заросли, двигаясь непонятно куда.
Призыв реален. Это не бред и не самовнушение, не иллюзия, навеянная томительными днями ожидания.
«Надо идти. Просто идти. Если я призван, то портал в Каллирою непременно откроется».
А если нет?..
Эта мысль не давала покоя. Он слишком далеко отошёл от лагеря и идёт в совершенно неизвестном направлении: через густые джунгли, под бесконечным ливнем. Никто из местных не решился бы на такое.
Однако накипающее в груди стремление убеждало, что этот риск, граничащий с сумасшествием, неизбежен. Если его желание попасть в Каллирою столь велико, то и отваги у него должно хватить на такое безрассудство. Надо просто совершить некий скачок в вере, оставив позади все доводы разума и оборвать все привязанности к родному миру.
Ливень не прекращался. Более того, он становился всё сильнее, превращаясь в могучий поток, сбивающий наземь. В рюкзаке есть палатка и сухой спирт, сменная одежда в водонепроницаемом мешке. Марк поймал себя на мысли, что он таки подстраховался на тот случай, если его мистический зов окажется не Призывом, а плодом воображения, зачатым несбыточными желаниями…
«Перестраховался. Надо же! Что это за вера такая, с перестраховками?»
Он не заметил, когда вокруг успело потемнеть. Прорвавшись сквозь последнюю преграду из свисающих лиан, Марк изумлённо вздохнул и остановился от неожиданности.
Неужели?!
Действительность закончилась. Марк вышел из зелёной толщи леса к укромному озеру, притаившемуся в небольшой низине среди округлых травянистых утёсов. Мутные воды озера, избиваемые струями ливня, будоражили и манили. Кровь заиграла в венах от жгучего желания войти в таинственный водоём.
«Вот оно, испытание! Вот истинное перепутье, где нет места никаким перестраховкам!»
Марк стоял, не шевелясь. Подступающее чувство близости желанной мечты придавало ему отваги, но он колебался. Устрашающие образы кружили голову. Это был не страх обмануться и утонуть в мутном озере, а нечто более тёмное и жуткое — ужас неведомого, притаившегося в глубине. Встретиться с этим страхом Марк не мог. Это выше его сил.
Оставалось молить Всевышнего о знамении, которое усилит веру. Или… развернуться и идти прочь.
Губы разжались, чтобы произнести слова молитвы, и тут Марк увидел маленькую фигуру у самой воды и чуть не вскрикнул от восторга. Циэль! Это же Циэль! Непостижимая небесная вестница, принявшая образ черноволосой зеленоглазой девочки в синем платьице! Марк видел её всего дважды: один раз во сне, другой — в предсмертном, как ему казалось, видении. А сейчас она была здесь словно наяву, безучастно глядя на мутные воды озера.
«Вот он, знак! Хвала тебе, Всевышний! Значит, я не обманулся. Я призван. Вновь призван в Каллирою…»
Марк направился к худенькой фигурке на берегу, как тут новый образ, выплывший из дождя, застыл на другой стороне озера.
Этого Марк тоже не ожидал. Но эта неожиданность вызвала уже не восторг, а мерзкое чувство страха и отвращения, как если бы в груди его зашевелилась инородная слизь. Застывший на другом берегу образ был точной копией облика Марка — с той лишь разницей, что левая половина его лица была мертвенно-бледной, неживой.
«Призван, это точно. Но кем?»
Саркс, убийца душ, отравитель совести — внутренний враг, побуждающий мыслить и поступать в угоду своему тёмному «я»!
«Однажды я победил его. Однако он никуда не исчез. Уничтожено его магическое тело, однако сама его сущность осталась прежней. Он часть меня, ему суждено существовать до тех пор, пока живу я. Или пока в моей душе есть для него место… Почему же молчит Циэль? Почему хотя бы не скажет призван я или нет?»
Вестница молчала, глядя на воды озера. Ей не было нужды что-то говорить. Само её присутствие было красноречивее всяких слов.
Марк понял. Внутренний конфликт неизбежен. Циэль — это его путь. Вернее, вестница, зовущая в путь. А Саркс — его скрытые от совести мотивы. Озеро же… озеро и есть его душа, породнившаяся с Каллироей: мутная, непроглядная, неясная. Что в действительности влечёт его? Верность призванию? Или горделивая жажда подвигов, славы, свершений, а кроме того — страх перед неизбежным одиночеством и скукой в родном мире?
Тревога нарастала. В ирреальность происходящего пробился голос инстинкта выживания:
«В родном мире тебе грозит одиночество, скука или смерть, но то, что затаилось по ту сторону озера, страшнее всего этого. Куда страшнее».
Потрясённый и ошеломлённый Марк, наконец, сподобился сделать шаг к озеру. Нет сил думать, колебаться, взвешивать все «за» и «против», переосмысливать свои мотивы и путаться в понятиях «совесть», «долг» и «свобода выбора».
Фигура Саркса горделиво выпрямилась. Похоже, он был доволен решением Марка. Но и бледное личико Циэли окрасилось слабой улыбкой — она обратила, наконец, взор к Марку.
— Я иду туда… где моё призвание, — произнёс он.
Сбросив рюкзак, разувшись и скинув куртку, Марк зажмурился и, подавляя страх, вошёл в мутные воды лесного озера.
Путь миротворца начался.
(Амархтон. Южная Каллироя)
Город спал, окутанный тёмной-тёмной вуалью ночи. Выйди кто из горожан во двор без свечи или факела — увидит не больше слепца. Но без особой нужды в эту пору никто и носа на улицу не смел высунуть. Двери домов на ночь задраивали наглухо. Те из горожан, что почитали древних богов, вешали на дверях защитные обереги. Те, что веровали в Спасителя, произносили перед сном молитвы о защите. Иные горожане полагались на крепость засовов и оконных решёток. Равнодушные ко всему вокруг амархтонцы никогда не были равнодушны к собственной безопасности.
«Это не мой народ. Мне чужды эти люди. А я чужда для них».
Королева Южного Королевства Сильвира пристально смотрела с крепостной стены Аргоса в темноту города. Дворец, отвоёванный у бессмертного теоита Хадамарта в кровавом месиве Амархтонской битвы, открывал превосходный вид на раскинувшийся между двумя горными грядами величественный город. Сейчас были видны только огни застав, а ещё храмов, где и ночью порой проходили молебны.
Амархтон. Имя, означающее «Земля, посвящённая Амартеосу, божеству греха». Прошло три года с того дня, когда над главной цитаделью города взметнулись знамёна Армии Свободы, но название города так и осталось прежним. Вопрос о возвращении городу его исконного названия — Гесперон — не раз поднимался на Высшем Совете, но всякий раз эту идею отклоняли. Одни говорили, что жители королевства плохо воспримут переименование, другие — что возникнет множество трудностей в управлении державой. Но всё это были лишь отговорки. Истинную причину понимали все, хоть и старались о ней не говорить.
Амархтон не мог, не имел права стать Геспероном, то есть «Городом вечерней звезды», потому что небо над ним по-прежнему закрывали тёмные клубящиеся тучи.
Тучи. Королева думала о них постоянно. Не было и дня, чтобы она, выйдя на стену или крышу дворца, не подняла бы взгляд к этой безжалостной бурлящей массе. «Вы думаете, что вы могущественны? Пусть так, но вы не вечны. Придёт время, и вы рассеетесь перед лицом истинного света, как рассеивается утренний туман перед восходящим солнцем». Королева ненавидела эти тучи, как живых существ. За три года борьбы в них не появилось даже маленькой бреши. Владычице порой чудилось, что за этими тучами нет никакого неба, и город обречён жить под ними, как под вечным проклятием.
И это при том, что стоит отойти от города на три полёта стрелы, как взору откроется прекрасное небо — звёздное или солнечное, это уж в какую пору выйти. «Нельзя развеять тучи — можно перенести город!» — говорили некоторые мудрецы на Совете. Постепенно, шаг за шагом воздвигнуть чуть в стороне новый дворец, построить новые кварталы — там, где сейчас простирается обжитая крестьянами степь, каждое утро озаряемая лучами восходящего солнца. Но королева знала, что даже осуществи она такой грандиозный замысел лет за пятнадцать-двадцать, это ничего не изменит. Тучи неизбежно передвинутся вслед за городом.
Тучи. Грозные, неприступные, непобедимые. Мудрецы королевы испытали на них всё хитроумие своих исследований, но так и не сумели найти их уязвимые места или хотя бы понять их природу. Священники и сотни храмовых служителей проводили многодневные молебны, совершали обряды, шествия — всё было испытано и ничто не принесло успеха.
Впрочем, у королевы было смутное чувство, что никакие обряды не помогут. И всё потому, что тучи эти держит не магия Тёмного Круга, не злая воля Хадамарта, а жестокий грех равнодушия тысяч и тысяч жителей Амархтона. Равнодушие, с которым жители относились к кровавым жертвоприношениям на алтарях Амартеоса во время правления Хадамарта. Равнодушие, с которым обычный амархтонец натягивает на голову одеяло, когда в его дверь отчаянно колотит сосед, настигнутый ночной нечистью. Равнодушие, с которым тот же амархтонец каждый день переступает через умирающего на улице калеку…
Равнодушие было постоянным, дневным и ночным состоянием души этого города.
«Они привыкли к смертям, привыкли к горестям, — говорила себе королева. — Но, силы небесные, почему не могу привыкнуть я?! И никогда не привыкну! Хотя в своё время привыкла и к крови, и к смерти, и к предательству».
«Ради чего же ты, владычица, безвылазно сидишь в этом мерзком городе?» — спрашивала Сильвира себя в те дни, когда сопротивляться отчаянию становилось особенно тяжело. — «Я не могу бросить начатое, — отвечала она себе. — Ради освобождения Амархтона полегли тысячи воинов моей армии. Славные, верные бойцы, среди которых было столько моих близких друзей! Ради этого гибли прославленные рыцари юга и верные долгу воители севера!»
«Ради чего, владычица? Ради города, где осиротевшего ребенка не примет ни один из родственников, кроме как на правах раба? Ради города, где больной старик умирает от жажды в родной семье только потому, что никто не поднесёт ему воды? Ради города, где избавляются от лишних ртов, попросту выставив человека ночью на улицу? Ради города, где родители отдают своих едва повзрослевших дочерей…»
«Хватит! — прервала недобрые мысли королева. — Я сама взяла на себя бремя судьбы этого королевства и донесу его до конца. Эти люди невиноваты. Их приучили так жить за годы господства Хадамарта. И однажды, когда падут мои враги и рассеется колдовской морок, застилающий глаза этих несчастных, они изменятся…»
За спиной послышались шаги. Королева знала — это политарх Пелей, градоначальник города и служительница Тальга из свиты королевских зрящих. Только этих двух людей телохранители могли пропустить сразу, не извещая владычицу.
Взглянув на Пелея, Сильвира в очередной раз напомнила себе, что это он управитель города, а не она, и радеть о нуждах горожан — его забота. Её заботы совсем иные. Присутствие южной владычицы в Амархтоне — не только залог законопослушности и порядка, но и оружие сдерживания. Ни Тёмный Круг, ни сам Хадамарт не решатся атаковать Амархтон, пока в городе находится Сильвира — смертная женщина, отнявшая трон у могущественного бессмертного теоита.
Да, о врагах думать куда легче! О врагах, разумеется, не таких, как амархтонские тучи, а о видимых и осязаемых — тех, кого можно поразить мечом. Их и так немало.
Тёмный Круг, контролирующий западные кварталы Амархтона.
Хадамарт, собирающий новые рати где-то за Тёмной долиной Нереей — в далёком Нефелоне.
Князья Меликерта и южных островов, постоянно замышляющие, если не военные, то торговые коварства.
Свои соплеменники, князья Южного Оплота, давно плетущие козни против своей владычицы, засевшей в захваченном королевстве, удержать которое оказалось куда сложнее, чем захватить.
— Мрачные вести, владычица, — произнёс Пелей.
Королева не пошевельнулась. В последнее время других вестей градоначальник попросту не приносил. Причём, вести его были не «тревожные», не «худые» и даже не «тёмные», как принято говорить, а именно «мрачные» — вполне в духе внешнего облика Пелея и его манер. Он был высок, тощ, причём впалые щеки и островатый хищный подбородок придавали ему вид умирающего от голода человека. Его можно было назвать стариком, хотя ему не было ещё и пятидесяти, и его тёмные волосы были лишь задеты сединой, что придавало им слегка неопрятный вид. Политарх Пелей был всегда одет в чёрные многослойные одежды. Он любил ночь и предпочитал работать с вечера до рассвета. Все во дворце знали, что попасть к нему на приём в утреннее время — дело немыслимое.
Он был коренным амархтонцем. Королева Сильвира не решилась навязать городу своего ставленника-южанина. И без того две трети амархтонцев считают её захватчицей и поработительницей. Пелей же был из знатных и уважаемых горожан Амархтона, хорошо знал свой город и уверял, что всегда был верным последователем Пути Истины. Королева назначила его градоначальником, хотя многие из её советников ему не доверяли. Однако за три года службы за Пелеем не было замечено подозрительных вещей.
— Смотрители Чаши Терпения требуют вывести когорту Мегория из Мглистого города, — коротко сообщил Пелей.
Королева насторожилась. Эта весть была не просто мрачной. Она подтверждала преследовавшие королеву мысли о зреющем заговоре. Маги Тёмного Круга, контролирующие треть города, вполне могли подтолкнуть Смотрителей Чаши — сомнительных союзников Сильвиры — вытеснить под разными предлогами людей королевы из северных кварталов города.
— Повод?
— Без всякого повода, моя королева, как всегда. Прислали гонца, мол, отзывайте свою когорту, премного благодарны, но помощь ваша больше не требуется.
Королева напрягла руки, опираясь о зубец крепостной стены.
«Заговор. Точно заговор. Тёмный Круг готовит дорогу для армии своего владыки Хадамарта. Отбить у дерзкой южанки великий город».
Королева с тяжёлым сердцем вспомнила время послевоенной смуты трёхлетней давности, когда её измученная, истерзанная армия остановилась в пределах восточных кварталов Амархтона. Наступать дальше она была не в силах. Правда, и враг мог только обороняться. Даймоны Хадамарта разбежались, а у Тёмного Круга было недостаточно сил для контратаки. Архимаги Круга сами предложили перемирие, уверяя, что Хадамарт покинул не только город, но и мир, и теперь они предоставлены самим себе. А смертные, мол, всегда найдут общий язык со смертными.
Королеве ничего не оставалось как согласиться: и по сей день она не была уверена, что поступила правильно. За Тёмным Кругом остались западные кварталы города с выходом в Тёмную долину Нерею — важный торговый путь на запад. За Армией Свободы — восточные кварталы с дворцом Аргосом и провинции, то есть почти все селения и мелкие города королевства. Стратегически Сильвира была в огромном выигрыше, маги же попросту выторговали себе место в Амархтоне — так ей казалось в то время.
«Наверное, мир и стоило заключить поначалу. Но потом… я слишком долго медлила. Три года. Тёмный Круг окреп. Окрепли чашники. И если они объединятся…»
Союз истово веровавших в Спасителя храмовников с магами, веровавшими в разнообразных богов, духов или ни во что не веровавших, уже не казался Сильвире невозможным. В борьбе за власть любые союзники до поры до времени хороши. А Чаша Терпения превратилась уже в весьма ощутимую силу.
«Как же я это проморгала? Где были мои советники, когда чашники наращивали мощь у меня за спиной?»
Северная часть города, состоящая преимущественно из бедняцких кварталов, охваченных болезнями и голодом, формально подчинялась Сильвире. В тот день, когда Армия Свободы ворвалась в город, в северных кварталах поднялось долгожданное восстание — небывалое для порабощенного равнодушием города событие! Правда… какое-то неправильное это было восстание. Не было ни вооруженных чем попало толп, ни сожжённых застав, ни облепленных штурмующими башен магов, ни разграбленных домов городских управителей. Группы людей в грубых отшельничьих вретищах шагали по улицам, неся знамёна с изображением круглой ритуальной чаши, и воспевали гимны. Шествия проходили спокойно, без крика и шума, обошлось почти без драк и погромов. Затем предводители этих шествий, называвшие себя Смотрителями Чаши Терпения, просто вошли в здания городских властей и водрузили на их шпилях свои знамёна. Городские начальники препятствий им не оказывали, хотя имели почтительную стражу из числа легионеров тьмы. Они будто получили приказ от Тёмного Круга сдать северные кварталы без боя. И ушли, забрав казну, важные бумаги и печати. Не оставив за собой ни одного подожжённого дома, ни одного отравленного склада продовольствия. Все трофеи достались чашникам — как окрестили сторонников Чаши Терпения люди Сильвиры.
Проповедуя терпение и стойкость, чашники быстро расположили к себе всех мелких городских управителей, которым некуда было уходить. Почти все они остались на своих должностях. Несмотря на все странности этого «восстания» королева поначалу была рада любым союзникам в Амархтоне, которые сами взвалили на себя заботу о нищих северных кварталах. Недолго думая, она даже предоставила им право на самоуправление, приняв их клятвенные заверения «опекаться городом паче собственной жизни». Армия Свободы постоянно присылала им помощь: провизию, стройматериалы, лекарства. Смотрители благодарили от души, но в то же время были настроены недружелюбно к вестникам Пути Истины, прибывающим из Южного Оплота.
«Они всегда говорили, что верят в того же Бога, что и мы. Но наш Бог — объединяет людей, а не разделяет».
Амархтон оказался разделённым на три части: западную, получившую название Тёмный город, которая осталась под контролем Тёмного Круга; восточную — Сумеречный город, — являющуюся протекторатом Южного Оплота; и северную — Мглистый город, — ставшую уделом Чаши Терпения и находящуюся под защитой сил Морфелона, по-прежнему связанного с Южным Оплотом договором о Священном Союзе. Однако морфелонский наместник в Мглистом городе, князь Кенодок, не мог навести порядок во вверенной ему части города, а потому запросил помощи у Сильвиры.
Так в Мглистом городе появилась когорта Мегория, основной задачей которой стала борьба с нечистью из амархтонских подземелий. Лабиринты бесконечных лазов и тоннелей никто не контролировал: там безраздельно господствовала стихийная нечисть, постоянно выбирающаяся по ночам на спящие улицы. Эта сила была слепа и неуправляема. Говорили, что она не подчинялась даже Хадамарту, а ныне, когда Падший Владыка покинул город — осмелела и полезла в жилые кварталы. Шестьсот бравых воинов когорты Мегория несли службу в Мглистом городе, защищая жилища горожан: очищали городские подвалы, замуровывали ходы, по которым твари выбирались наружу, ставили решетки и ловушки на нечисть.
И вот, оказывается, эта помощь Мглистому городу больше не нужна.
— Чашники требуют вывести когорту до конца недели, моя королева, — добавил Пелей, сухо кашлянув. — Гонец ответа ждет. Ответить надо бы. Вы уж скажите, что думаете, а я отпишу, как полагается.
— Напиши им вот что, — твёрдо отозвалась королева. — Не вы штурмовали стены этого города, не вы проливали кровь за каждый шаг по городским улицам и не вам решать, где должны пребывать воины, стерегущие покой горожан. Когорта Мегория останется в Мглистом городе столько, сколько сочту нужны я, королева Южного Оплота и Амархтона. Любую попытку выдворить когорту из города мои воины расценят как мятеж. И если это произойдёт, то в помощь Мегорию будут направлены ещё три когорты пехоты. Это всё.
— Не резковато ли? — нахмурился Пелей, всегда предпочитающий изворотливость прямому удару. — Союзники, как-никак. Как и мы в Спасителя верят… хотя кто только сейчас ни скажет, что верит. Ладно, я уж отпишу помягче. Только глядите, моя королева, как бы не было это послание камнем в омут с гидрами.
— Пелей, мы не на совете. Говори прямо, — устало промолвила королева.
— Игру со спящим драконом затеяли вы, моя королева. Смотрители — ещё те союзнички. Уступать им нельзя, препираться — ещё хуже. Все равно на своём настоят. Терпения у них хватит. Чаша их бездонная.
— Что ты предлагаешь? Говори, не тяни.
— Вывести когорту, моя королева. Не будить спящего дракона.
— И кто тогда защитит горожан от подземной нечисти? Морфелонцы, не вылезающие из своего замка? Смотрители? Да они и черного дракона перетерпят, если тот пойдёт по улицам пожирать горожан. Они равнодушны ко всему вокруг, как истуканы, которых сами некогда ревностно разбивали.
— Равнодушны, да, — повторил Пелей задумчиво. — Но, может быть… порой я думаю: а что было бы с городом, если бы не чары равнодушия амархтонских туч?
— Ты это о чём? — затаённо спросила королева.
Политарх помялся, осторожничая.
— Я разные донесения из кварталов получаю. Людям вроде как и безразлично всё, но в душе они ненавидят друг друга. Тёмные — сумеречных, сумеречные — тёмных, мглистые — тех и других. Ненавидят нечисть, ненавидят магов, чашников этих ненавидят, ненавидят аделиан, ненавидят… вас, моя королева. Я вот думаю, а что бы случилось, если бы ненависть пересилила равнодушие? Город утонул бы в крови — вот, что случилось бы. Так не лучше ли равнодушие, чем помутнённая ярость?
В свете факелов глаза королевы блеснули.
— Правило меньшего зла? Согласиться с меньшей бедой, чтобы уберечься от большей? Мне чужд этот принцип, Пелей. От зла невозможно откупиться. Нет большего и меньшего зла, есть просто зло. Уж лучше проиграть ему в открытой схватке, чем принять его правила.
— Не все люди обладают стойкостью воина, моя королева. Простым амархтонцам многого не надо: мир, хлеб, крыша над головой, да любимое занятие. Начнётся война — не будет всего этого. А пока их сердцами правит равнодушие, не будет ни войны, ни бунта, ни восстания — вот что главное. Это я как градоначальник говорю… Если позволите, я пойду писать ответ чашникам.
Королева осталась наедине со зрящей Тальгой. С ней она чувствовала себя легче. Немолодая светловолосая служительница с небесного цвета глазами была её давней наставницей и подругой.
— Не печалься, Сильвира. Пелей хороший градоначальник и знает своё дело, но понимание духовной сути города скрыто от его ума. Ты никогда не пробудишь этот город своими усилиями, а этот народ никогда не признает тебя своей владычицей. Ты захватила это королевство, но оно не стало твоим.
— Захватила? Я принесла свободу в Амархтон! — резко ответила королева.
— Почему же тогда на башнях Аргоса и Восточных врат реют знамёна твоего королевства? Где давний стяг Великого Гесперона?
— Нельзя давать свободу неокрепшему королевству, — королева несколько смутилась, впрочем, не скрывая от зрящей, насколько неудобен ей этот вопрос. — Ты понимаешь, что будет, если я уйду из Амархтона, а этот народ поставит себе нового правителя? Тёмный Круг тут же подомнёт его под себя и вернёт трон Хадамарту. Всё вернётся на позиции трёхлетней давности.
Тальга вздохнула, глядя на мерцающие огни застав и сторожевых башен.
— Я не слишком сведуща в стратегии, тебе виднее. Но я вижу твоё сердце, Сильвира. Твоё желание пробудить амархтонцев искреннее, ты от всей души хочешь, чтобы этот народ обрёл свободу от чар равнодушия. И в то же время твоё сердце греет давняя мечта — Великая Южная Империя. Ты умеешь вдохновлять и себя, и своих людей и всегда веришь в то, что говоришь… но твоя мечта… она губительна.
Королева никогда не гневалась на зрящую за горькие слова. Эта женщина с просветлёнными голубыми глазами уже не раз удерживала Сильвиру от необдуманных поступков, за которые пришлось бы потом горько расплачиваться.
— Да, я мечтаю об этом. И твой упрёк мне неясен. Что плохого в том, чтобы создать могучую империю, которая навсегда закроет легионам Хадамарта путь в Каллирою?
— Может быть, и так. Но я говорю не о стратегии, а о твоей душе. Ты изменилась после Амархтонской битвы. Что-то в тебе уже не то.
— Что же тебя тревожит? — нахмурилась королева.
— Раньше в тебе идеально уживались добрая хозяйка и грозная воительница. Но в последнее время хозяйка засыпает, а воительница бодрствует и превращается в завоевательницу. Может быть, так лучше для королевства. Не знаю. Просто мне очень жаль тебя. Эти стремления принесут тебе только страдания.
Королева вздохнула.
— Я устала. Эта война с Хадамартом слишком затянулась. Когда с ним будет покончено, всё пойдёт по-другому.
— Покончено? С бессмертным теоитом? — глаза Тальги блеснули. — Знаешь, Сильвира, что меня больше всего тревожит? Не то, что Хадамарт может напасть в любой момент или подослать к тебе наёмных убийц. Страшит меня то, что ты думаешь о нём постоянно. Днём и ночью, на больших советах и со своими советниками наедине, ты всё время говоришь о нём. Хамадарт становится частью тебя, Сильвира.
Королева ощутила холодок от её слов. Она не всегда понимала той глубины духовного мира, которую видела зрящая, а сама Тальга далеко не всё могла передать при помощи слов. И сейчас королеве было неясно, что хочет сказать прозорливая храмовница.
— Ты моя наставница, Тальга. Ты можешь хоть сейчас приказать мне отказаться от притязаний на амархтонский престол, и я немедленно покорюсь твоему слову!
— Ты же знаешь, что я никогда не потребую от тебя этого. Я вообще не вмешиваюсь в твои дела, это не моё призвание. Меня заботит только твоя душа, — Тальга покачала головой, проникновенно глядя в серые глаза королевы. — Не стремись к завоеваниям, Сильвира. Эпоху войн пора заканчивать. Каллирое нужны не завоеватели, а миротворцы.
Королева подняла взгляд к клубящимся над её головой тучам.
— Миротворцы, — беззвучно повторила она. — Да, ты права, Тальга. Именно миротворцы, а не миротворец. Один человек здесь уже ничего не изменит.