(Спящая сельва)

Три дня отлучки Марк потратил на расспросы вояк из окрестных лагерей о Лесном Воинстве, но безуспешно. О лесном народе знали все, многие слышали и о Никте, дочери легендарного Сельвана, но на вопрос о том, где их искать, только разводили руками: в лесу ищи. В лес Марк благоразумно не совался, а тот следопыт, который обещал познакомить с кем-то из Лесного Воинства, куда-то запропал.

А потом Марку поручили десяток бойцов, и ему стало не до поисков. Никогда не руководивший людьми и не любивший этого дела, Марк с трудом входил в роль младшего военачальника. Он привык просить, а не приказывать, а от грубоватых наёмников добиться чего-то просьбами было сложно. В результате десятка Марка поднималась позже всех, в дозор выходила с опозданием и в целом не отличалась исполнительностью. Единственное чем отличились воины десятника Подорлика, так это ежедневными тренировками. Марк не стал заставлять бойцов рыть никому не нужные землянки, пилить дрова или перетаскивать колоды из одного конца лагеря в другой, как это делали другие десятники, чтобы чем-то занять своих подопечных. Он показывал им то немногое из искусства владения мечом, чему сам когда-то научился. В этом деле наёмники проявляли хоть какое-то искреннее усердие, и не раз проходивший мимо сотник Фест одобрительно кивал головой.

Больше всего приходилось возиться с бородатым толстяком, знакомым ещё с Морфелона, который постоянно хныкал о страшной лесной нелюди, нечеловеческих условиях и низкой плате.

— Слыхали, нам пайки собираются урезать. А то ли ещё будет! Как зима наступит, то и вовсе харчи подвозить перестанут. А в палатках зимой ох как холодно! Отморозим ноги, кто возиться с наёмником будет? Так и бросят помирать в снегу.

Причитал толстяк и о лютых врагах, от которых нет спасения, и о том, что всех наёмников только на убой посылают, о коварстве и хитрости солимов, хотя в недавней схватке не получил ни царапины.

Разболтанная десятка Подорлика резко отличалась от жёстко дисциплинированного отряда Сурка. Широкоплечий крепыш чувствовал себя прирождённым военачальником, отдавал резкие броские команды, нередко добавляя к ним популярные у десятников пинки и подзатыльники.

— Чего ты со своими нянчишься, как настоятель с послушниками? — спросил как-то Сурок у Марка, когда они сидели вдвоём у ночного костра. — Ты же видишь, они только «лежать-стоять» понимают. Гоняй их от души, а будут роптать — дрова заставь колоть, вмиг посмирнеют.

— Не могу я так, — признался Марк. — Я с людьми по-людски привык.

— Когда с нелюдью воюешь, тут уж своё «по-людски» забудь. Бойцы должны тебя как охотничьи псы слушаться. Как зверьё приказ выполнять, не задумываясь. Иначе растеряются, а то и струсят в бою.

— Это понятно. Только это дело не по мне. Воин тоже мыслить должен. Мыслить, чувствовать и выбирать. И своими решениями выходить из боя победителем. Умение поступать согласно своим способностям — ценнее слепого исполнения приказов.

— Рассуждаешь прям как южный рыцарь, — скептично усмехнулся Сурок. — Да только наёмники не рыцари, и кроме топорных приказов ничего не понимают.

— Когда я строй рвал, то никаких приказов не слышал, — напомнил Марк.

— Не все здесь такие, как ты, Подорлик. Скажу больше — никто. Ты из этой рванины себе подобных не сделаешь.

— То же самое мог сказать каждый из моих учителей обо мне.

Сурок хитровато усмехнулся, явно желая что-то ответить, но промолчал. Марк прикусил язык, понимая, что сболтнул о себе слишком много.

Дни тянулись за днями, дожди становились всё более затяжными, ночи всё более холодными. Солнце выглядывало из-за туч всё реже.

«Путь миротворца, где же ты затерялся в этот раз? — с тоской думал Марк. Вечерами становилось особенно тоскливо. — Может, у меня появился иной путь, иное призвание? Миротворец ли я? Пока в моей руке нет Логоса, я даже этого не знаю. Никта, Никта, как мне тебя не хватает!»

Впервые Марк так чётко осознал, что ему не хочется странствовать, как когда-то. Ему хочется служить своими умениями, но служить в той обители, которую он сможет назвать родным домом — с домашним уютом и душевным теплом.

«Как Второй миротворец?»

«Нет, нет. Второй миротворец искал уединения и покоя… а я… я ищу что-то иное… Служение? Тихое служение, без боли и тревог? Или, быть может, я хочу найти здесь свою любовь, жениться и жить в собственном доме? Сам не знаю. Впрочем, что толку рассуждать. Ни одно из этих желаний пока что неосуществимо. Всё будет тянуться совсем иначе. Когда я найду Никту, она направит меня туда, куда ей укажет Всевышний… Или куда сочтёт нужным сама. Будут странствия и скитания. Будут опасности и будут тревоги… Всё то, чего мне так не хочется!»

Размышляя, Марк по-прежнему выполнял обычные задания наёмников: сопровождал обозы, помогал беженцам-крестьянам, нёс дозор, патрулируя дороги вдоль сельвы по лужам и грязи, часто под проливным дождём. Служба в рядах наёмников, которую он поначалу воспринял с долей романтики, день за днём превращалась в унылую рутину.

Правда, хоть в этом он был не одинок. Почти все наёмники испытывали похожие чувства. Некоторые отказывались от службы, несмотря на то, что армейский казначей исправно выплачивал получку. Но покинуть войско наёмников было не так просто: по закону, наёмник был обязан прослужить целый месяц после своего отказа от службы, кроме особых случаев, таких как болезнь или смерть кого-то из родных. Потому плохо дисциплинированные наёмники предпочитали законному увольнению дезертирство.

«Это войско не может принести победу королевству, — думал Марк. — Это не аделианское воинство, пускай большинство наёмников и верят в Путь Истины. Эти люди не воплотят в жизнь грандиозные замыслы наместника Кивея».

Впрочем, наместник Кивей старался воодушевить своих бойцов не только звонкой монетой. В лагерь наёмников всё чаще приезжали Глашатаи Войны, обладающие здесь неоспоримой властью, наставляя бойцов пламенными речами:

— Сиятельный наместник Кивей благословляет вашу священную миссию, отважные воители Морфелона! Помните, нам не возродить Священной Империи, пока не будут подавлены восстания нелюдей в наших провинциях. Спящая сельва — последний бастион сил зла на нашей земле. Сражайтесь же достойно мужей великого королевства! Уничтожайте коварную нечисть, не щадя жизней своих, ибо ваши мечи возрождают Священную Империю сегодня!

Эти речи, приятные для слуха простых наёмников, у Марка вызывали скорее неприязнь, порождая новые сомнения.

«Солимы. Что же они такое? Не даймоны, но и не люди и, уж конечно, не животные. Странное поведение, непонятная аура. Непримиримая вражда, беспощадная жестокость…»

Поговорить же толком было не с кем. Люди здесь не привыкли ставить под сомнение слова королевских ораторов. Им не приходило в голову обсуждать происхождение солимов или стратегию наместника Кивея. Солимы — нелюдь и жестокий враг, а большего им знать не хотелось. Они любили шутить и хохотать, грустить об оставленной дома родне, сетовать на непогоду. Даже со своей десяткой Марк не сумел сдружиться по-настоящему. Друг для друга все оставались временными соратниками, и если завтра лагерь распустят, все разбредутся каждый в свою сторону.

Развлечений в лагере не было. Болтовня у костра, старые избитые анекдоты, иногда кто-то запевал боевую песнь или сказывал балладу. Марк пару раз заходил в деревянный воинский храм, но местный священник, монотонно бубнящий о долге перед королевством и Спасителем, скорее нагонял на воителей скуку, чем ободрял.

Погружённый в рутину, Марк чувствовал, что если что-то не изменится, то ему придётся пойти на какой-то отчаянный шаг. Дважды он подходил к сотнику Фесту с просьбой поручить ему более ответственное задание, если можно — в глубине лесов, и сотник обещал взять его просьбу на заметку.

И не обманул.

Новое задание для Марка, Сурка и ещё одного десятника по кличке Клык поначалу казалось обыденным. Из одного посёлка Спящей сельвы пришёл запрос о помощи. Десятникам с их людьми предстояло явиться в посёлок, выслушать старейшин, построить частокол, да и уйти восвояси. Непривычность задания заключалась в том, что до этого посёлка — Лесные Ковыли — было полтора дня ходу. Так далеко ни Марк, ни Сурок ещё не ходили. Пришлось брать походные палатки — спать под открытым небом было холодно. Марк попросил у Феста следопыта, но тот лишь скривился.

— Нет у меня лишних людей. Сурок карту видел. Никуда не денетесь, там всё время по одной дороге идти.

Выдвинулись как всегда ранним утром. Марку пришлось повозиться, поднимая своих бойцов, любивших покрепче и подольше поспать. Но вскоре отряд в три десятка наёмников, точнее в тридцать три с десятниками, бодро топал по лесной дороге. В кои-то веки распогодилось, выглянуло солнце, отчего шагалось веселей. Марк с Сурком шли первыми. Клык, прозванный так из-за торчащего из-под нижней губы длинного зуба, шёл в самом конце, подгоняя отстающих.

— Что у них там стряслось-то? — спросил Сурок. Марк получал приказ лично от Феста и в этот раз был более осведомлён, чем его всезнающий приятель.

— Непонятно. Ночью прискакал один из местных, стал кричать, мол, нелюдь их укоренить собирается, весь народ по домам забился и только ждёт, когда королевские рыцари их выручать приедут…

— Ага, приедут рыцари! Прискачут! На козлах безрогих, как же! Ну а чего этот дуралей с нами не пошёл?

— Ни в какую. Напуган сильно, говорит, нелюдь его перехватить пыталась.

— Как же! Нужен он им. Хотели бы, так металкой с лошади сняли, и седла замарать не успел бы.

— Ты хоть знаешь, где эти Лесные Ковыли? Фест говорил, ты карту видел?

— Эту карту пьяный сапожник куриным помётом рисовал! Без неё обойдёмся. Направление знаем, а развилок тут немного.

Отряд двигался быстро, стараясь успеть до темноты. Воинов подгоняли обещаниями провести ночь в тёплых избах с кружкой горячего вина, а не в мокрой палатке с сухарём на ужин. Толстяк из десятки Подорлика ныл, что натёр ноги и смертельно голоден, отчего Марку от всей души хотелось дать ему в ухо. За него это сделал Клык, и толстяк зашагал дальше уже бодрей. Но до темноты так и не успели. Пришлось разбить лагерь прямо у дороги, выставив дозорных по всем правилам. Опасно ночевать на пустой дороге, но куда опасней двигаться ночью, усталым и измученным.

Ночь прошла спокойно. Марк не сомневался, что враги их заметили — отряд из тридцати человек не мог пройти по лесной дороге незамеченным. Утешало то, что солимы в последнее время притихли и вряд ли нападут на большой отряд.

Выступив на рассвете, отряд через два часа подошёл к Лесным Ковылям. Селение было обнесено острым частоколом, правда, настолько старым и подгнившим, что он не устоял бы даже перед стадом кабанов, если бы тем вздумалось напасть. А исполинский лесной вепрь, о котором ходит множество охотничьих легенд, разнёс бы эту ограду, не заметив.

Хлипенькие ворота распахнулись, и навстречу воинам высыпали сперва бородатые старейшины, а затем и остальной люд. Женщины потянули к воинам руки, старики принялись горестно сетовать и проклинать лесную нелюдь.

— Защитите нас, сынки, выручите, да воздаст вам Всевышний!

— Деток спасите, защитите от нелюди.

— А что случилось-то? — громко спросил Марк, глядя на старейшин. — С чего переполох?

— Нелюдь, нелюдь теснит, — запричитал один старик и его поддержали остальные. — Набег готовят, всех хотят вырезать и укоренить, ни женщин, ни детишек не пощадят.

Всё это звучало не слишком убедительно, вызывая нехорошие подозрения.

— Откуда вам знать-то про набег? Нелюдь вас сама о нём известила? — спросил Сурок, более находчивый в разговорах с крестьянами.

Старейшины вновь заговорили наперебой, твердя что-то о страшной расправе и коварных тварях и, возможно, Марк махнул бы на них рукой и приказал бойцам укреплять частокол. В конце концов, в его обязанности не входило выяснять причины беспокойства крестьян. Но тут снова заголосили женщины.

— Защитите, храбрые воины!

— Деток наших спасите!

— Старшую мою увели, так младшеньких уберегите…

— Тихо! Кто увёл?! — мигом утихомирил толпу Сурок.

— Нелюди эти проклятущие, нелюди увели! — закричала женщина.

Старейшины сердито покосились на неё, кто-то пришикнул.

— Что, вот так просто зашли в селение и увели? — настаивал Сурок.

— Да отдали её нелюдям, отдали! — завопила крестьянка.

— Ты что несёшь, совсем ума лишилась! — бросил кто-то из старейшин, но женщину поддержали другие.

— Отдали, отдали, чего греха таить!

— И мою, мою Мирту отдали!

— И мою доченьку, нелюди!

Сурок громко свистнул, а затем хлопнул в ладоши, будто в колокол ударил.

— А ну тихо! Рассказывай всё как было, дед, да смотри не вздумай врать воинам Дубового Листа.

Старейшина насупился, опустил голову, но затем под тяжёлыми взглядами приутихшей толпы начал что-то бормотать о страшном откупе.

— Да враньё всё это! — из толпы выступил высокий парень с взлохмаченной головой и налитыми кровью глазами. — Дай, я всё расскажу. Всё как было. И пусть зарубят меня на этом месте, если хоть слово совру!

— Ну рассказывай, раз храбрый такой, — усмехнулся Сурок и как бы с намёком положил руку на рукоять боевого топора.

— Вот как всё было. Не далее как два дня назад окружили наш поселок нелюди. Все мы, ясное дело, к оружию, да только убоялись все как один. Где нам с солимами совладать! Много их набежало, даже не прятались, а с ними и чародеи эти лесные. Вырезали бы нас всех под корень, мы б и часа не продержались…

— Верю, — кивнул Сурок, поглядывая на вилы и рогатины крестьян, годные лишь кабанов от огородов отгонять, да и то не особо крупных. — Дальше говори!

— А дальше выступил один чародей и сказал, чтобы наши старшие говорить вышли. Ну наши и пошли. А чародей тот им и сказал: губить посёлок мы, мол, намерения не имеем, но если от сделки откажетесь, то солимов удерживать не станем. А сделка такова: отдать им всех девушек, кому от шестнадцати до двадцати лет от роду…

При этих словах толпа заволновалась и зашумела, какая-то женщина вновь начала причитать. Сурок вновь воззвал к тишине.

— Продолжай.

— Старшие наши затылки почесали, покривились, да и отдали чародею девчонок. Девять таких в нашем поселке нашлось. Попытались наши хитрить, хоть одну уберечь, да куда там! Знали нелюди, сколько девчат таких лет у нас. Доносчик, видать, завёлся среди нас!

Тут многие опять зашумели, кто-то принялся выяснять, кто же именно этот коварный доносчик, а кто-то уже успел найти «предателя» и наказать его кулаком в ухо.

— Да тихо вы! Что за народ шумливый, будто не морфелонский! — прикрикнул Сурок. — Договаривай, лохматый, чем дело кончилось.

— А тем и закончилось, что забрали девчат чародеи и ушли. Такая вот беда приключилась. Провалиться мне в Гадес, не спущу я этого нелюдям! Если только воля ваша, братцы, идёмте со мной. Вместе найдём и отобьём девчат. А нет, так сам пойду. Лучше в бою помереть, чем жить в таком позоре!

— Чего это ты так расхрабрился? — подозрительно прищурив глаз, спросил Сурок.

Парень понурил голову.

— Невеста моя среди них…

— Вот оно как! То-то я гляжу, ты храбрый такой! А где же твоя храбрость была, лохматый, когда твою любимую нелюдям отдавали?

Тот ещё ниже опустил голову, краснея от стыда.

— Дык ведь… всё селение вырезали бы…

— Эх, лохматый, видать, сильно ты её любил, если так запросто нелюдям отдал. Чего теперь храбришься? Силён он теперича, когда нелюди за два дня пути отсюда! Да если бы кто мою девчонку вот так нелюдям отдать захотел, я бы такому гаду первому череп проломил! — разошёлся Сурок.

— Да погоди, ты, — Марк толкнул его в плечо. — А зачем чародеям и нелюдям ваши девушки?

— Поди узнай их! — заговорил старейшина. — В рабство, наверное, для утех мерзких.

— Если бы для утех, то только самых красивых выбрали бы, а не по возрасту, — проговорил Сурок. — Для ритуала какого-то, стало быть… Да-а, тёмное дельце. Очень тёмное.

Тут он обернулся к Марку и тихо-тихо зашептал:

— Нескладуха какая-то. Чего-то недоговаривают селюхи лесные.

— С чего ты взял?

— Ты когда-нибудь слыхал, чтобы лесные чародеи приносили в жертву людей? Я отродясь не слыхивал. Они, конечно, ещё те уроды и магия у них изуверская, но стихия их — это лес, трава, ручьи, зверьё всякое. Ритуальная человеческая кровь вообще не из их магии. Кровавая жертва для лесного чародея — это всё равно, что для серого мага вера в абсолютное добро и зло. А для чего им ещё девчонки местные? Не для утех же плотских — чародеи гнушаются иноплеменных девок. И не для работорговли — уж чем-чем, а этим они никогда не промышляли.

Марк кивал, слушая его краем уха, и не слишком задумываясь, откуда у простого наёмника такая осведомлённость о лесных чародеях.

Думал он совсем о другом. Чувство, разгоревшееся в нём ещё тогда, когда этот лохматый парень дошёл в своём рассказе до похищения девушек, яростно требовало от воли мужественного решения. Разум же, всеми силами этому требованию препятствовал: сумасшествие, безрассудство! Напрасный риск, абсолютно бесполезный!

И тут внутри вскипело новое чувство. Он призван миротворцем! И путь миротворца по-прежнему проходит через его сердце. Даже если у него до сих пор нет чёткого подтверждения, что он всё ещё миротворец.

— Их можно догнать? — коротко спросил Марк и этим тихим вопросом создал такую тишину, какой не мог добиться даже Сурок со своим свистом, криком и хлопаньем в ладоши.

— Можно! — неожиданно оживился и воспрянул лохматый парень. — Их увели вдоль по старому тракту — два дня пути до Раздорожной Таверны. Там они сегодня на ночлег должны остановиться. Если бежать весь день и всю ночь, то к утру как раз догоним.

Марк вопросительно глянул на Сурка.

— А что, попробовать можно. Хоть совести ради, — ответил тот простецки. — Вот только как с этими убогими быть? Мы же их вроде как защищать пришли.

— Клык со своими поможет частокол укрепить. Если чародеи своё получили, то вряд ли нападут.

— А с нашими-то как? Приказывать нельзя, всё-таки супротив приказа Феста идём. Он нам и так таких тумаков отвесит!

— Что-нибудь придумаем. На то мы и десятники, чтобы по обстоятельствам решения принимать, — Марк обернулся к своему отряду. — Что скажете, друзья-соратники? Приказывать не могу, и выбор остаётся за вами. Кто хочет пойти по следу лесных чародеев с солимами и отбить девушек — шаг ко мне. Кто не желает — шаг назад, останетесь с Клыком селение охранять.

— Моих это тоже касается, — громко добавил Сурок.

Воины Сурка дружно шагнули вперёд, восприняв его слова как приказ. Марковы бойцы помялись, потолкали друг друга, затем один, другой, третий потянулись к Марку. Через полминуты вызвались все, даже вечно ноющий толстяк.

— Вы что с ума посходили? — шёпотом заговорил Клык. — Убьют вас нелюди. А если и вернётесь, то Фест точно убьёт.

— Ну, ежели с нелюдью управимся, то и с нашим стариканом как-нибудь разберёмся, — заверил Сурок. — Помогай крестьянам, Клык. Как закончишь… если мы к тому времени не вернёмся, отправляйся в лагерь. Скажешь Фесту… хм, что бы такое сказать…

— Скажешь то, что видел и слышал, — отрезал Марк.

Лохматый парень уже вернулся с пятерыми такими же отчаянными юношами, вооруженный охотничьей пикой, именуемой рогатиной, кривым ножом и луком.

— Х-ха-ха, ты чего, лохматый, на зайцев собрался? — хохотнул Сурок. — Слышь, Подорлик, поубивают их. До одноглазых даже не добегут.

— Так ведь всё равно не отвяжутся. А потом, может, без драки всё обойдётся.

— Это как же? Выкуп предложишь со своей получки?

— Неважно. Главное догнать, а там увидим.

О том, что у них вообще нет шансов догнать похитителей, а вся их затея — лишь бальзам для успокоения совести, Марк говорить не стал. Сурок хитёр, сам должен понимать, что их бойцы — это не воины-следопыты и не смогут бежать день и ночь, да ещё и драться после этого.

«Да, ты всё делаешь правильно, миротворец. Побегаешь, вымучишь себя и своих людей, да и вернёшься ни с чем. Зато совесть твоя будет чиста. И ты с гордым видом сможешь сказать: „Я сделал всё, что мог!“»

От этих мыслей становилось тошно.

Отряд быстрым шагом направлялся по лесной дороге вглубь лесов Спящей сельвы. Когда отряд отошёл от Лесных Ковылей шагов на триста, прямо перед Марком вынырнул из кустов маленький, но бойкий дедок, заросший бородой.

— Не догоните, ребятки, не догоните, — хитровато щурясь, заговорил он. Ростом старик не доставал Марку и до плеча.

— Догоним. Должны догнать.

— А вот и не догоните! — дед, похоже, умел и любил настаивать на своём, как торговец травяными зельями, убеждающий покупателей, что они непременно умрут, если не купят его чудодейственные лекарства. — Хоть подковы к сапогам прибей, не догнать вам нелюдей в Раздорожной. Завтра едва ли к полудню добредёте.

— Хочешь что-то предложить, старик? Табун лошадей? — Марк уже понял, что дед вынырнул неспроста.

— Может, и могу, — дедок кивнул в тёмную чащу. — Я тропы знаю. Этих самых…

— Лесного Воинства? — сразу догадался Сурок.

Марк подался вперёд.

— Так ты и впрямь нас можешь провести короткой дорогой?

— А сколько дашь? — снова хитровато ухмыльнулся дедок. — Я за просто так никого по тропам не вожу.

Сурок двинулся с места, явно собираясь поднять его за тесёмки ветхого камзола.

— Нет, ты слыхал, Подорлик, какое отребье мы защищать должны?! Да пусть их укореняют эти нелюди, от королевства не убудет!

— Ты чего, дед? Или Лесные Ковыли не твой дом? Или девчонки эти не из твоего селения?

— Из моего, из моего, ребятки. Потому-то я и отбежал подальше, чтобы никто из соседей не видел, что я за вами иду. Доносчиков у нас и впрямь хватает. Но они-то думают, что вы по старому тракту пошли, и об этом нелюдям доложат, а вы тем временем со мной по тропам пройдёте. Так сколько дашь, десятник?

Марк секунду сохранял на лице мрачное безмолвие.

«Вот как всё обернулось, миротворец. Теперь не откупишься дешёвыми отговорками вроде „Я не успел“, „Я сделал всё, что мог“. Если старик и впрямь поможет догнать нелюдей — схватки не избежать. Ты уже знаешь, кто такие солимы и как они воюют. Готов ли ты рискнуть жизнью и вверенными тебе людьми ради незнакомых сельвеек? Или разумней будет послать этого алчного старикашку подальше и добросовестно пройтись с отрядом до Раздорожной Таверны… и, конечно же, никого не догнав, печально вздохнуть и пойти обратно…»

— А сколько положено? — не меняясь в лице, спросил Марк.

— Вообще-то, раньше проводники по десять монет за день пути брали, но то в мирное время, а нынче — вдвое дороже. Да ещё за риск, да за знания о нелюдях накинуть надобно…

— Короче, сколько?

— Тридцать монет, если всё вместе подсчитать. И деньги наперёд, иначе не пойду.

Цена была явно завышена, но Марк торговаться не стал. Молча снял с пояса мешочек, в котором носил получку, быстро отсчитал монеты и протянул хитрому старику.

— Да ты что, и впрямь этому пню гнилому свои кровные отвесишь? — вознегодовал Сурок. — Да я ему сейчас так рыло обработаю, что он не за день, за час доведёт!

— Это мы прибережём на крайний случай, — ответил Марк. — Но только так, дед: идём прямо сейчас!

— Уже-уже! — заверил тот, пряча деньги в сапог. — Вот только сбегаю, вещички возьму, без которых никак нельзя. Да и денежки надобно внучатам оставить, вдруг не вернёмся. Я мигом.

Дедок стремглав помчался назад в посёлок.

— Как же, не вернёшься ты, слизняк облезлый, — не мог успокоиться Сурок, — разве только я помогу. Слышь, Подорлик, так он же нас прямо в ловушку к нелюдям и заведёт!

— Не заведёт, — подал голос лохматый парень из Лесных Ковылей. — Он часто ваших за деньги водит. Следопытам тропы показывает. Небось уже сундучок с серебром сколотил на этом деле.

— Я ему сколочу, — прошипел Сурок и обернулся к одному из своих арбалетчиков. — Если чего такого выкинет — завали его без оклика.

Марк молчал. Всё происходило слишком быстро и как-то расплывчато, туманно, как во сне.

«Отныне ты связан, миротворец. И никакой силе не разорвать взятое тобою обязательство».

Старик вернулся быстро: на нём был маскировочной плащ из листьев, в руках посох, за спиной короткая пика и вещевой мешок.

— Лесоводом меня кличут, — сообщил он.

— Уж лучше бы Гнилым Пнём назвали, — пробормотал Сурок. — В котором всякие клещи и ядовитые гады живут.

Отряд вошёл под громадный купол титановых деревьев Спящей сельвы, мгновенно затерявшись среди могучих папоротников и лоз, подобных лианам. Здесь не было ни холодно, ни сыро, скорее даже тепло.

Лесовод шёл впереди. Марк шагал следом большими быстрыми шагами, стараясь не думать о бездумности своего решения. Он не понимал той силы, что бросила в погоню, но чувствовал, что если бы он поступил иначе, то потом не нашёл бы себе покоя. Конечно, десятник наёмничьего отряда по имени Подорлик был обязан сначала доложить обо всём Фесту, а тот и решать, что делать… Подорлик, но не Маркос-северянин, который, мучаясь от своих страхов и бессилия, в своё время отправился спасать Флою и Никту в Лунный лес…

«Я миротворец, это мой долг… — тут Марк осёкся. — Нет, не долг. Долг — это прикрытие собственной слабости, нежелание думать и принимать решения. Надо слушаться велений собственного сердца, своей совести, своего характера. Жить своей жизнью, а не навязанной кем-то со стороны».

— Там впереди ферма укоренённая, — доложил Лесовод, указывая прямо по тропе. — Два дня как укоренили. Обходить будем?

— Обходить? Зачем? — нахмурился Марк.

— А чтобы на укоренённых не смотреть.

— Они что, страшные такие? — кисло бросил Сурок.

Старик понимающе закивал.

— А, новенькие, ещё укоренённых не видели. Тогда идёмте, поглазеете.

Ферма показалась через час ходьбы на небольшой просеке, где было чуть больше просвета, чем в остальном лесу, хотя кроны лесных великанов и тут закрывали небо. Судя по количеству изб, ферма состояла где-то из трёх-четырёх семей. Разводили здесь лесных косуль: у входа на ферму валялись рассыпанные косульи рожки, будто кто-то в спешке пытался унести дырявый мешок с этим скарбом.

Перейдя ручей, отделявший ферму от леса, Марк содрогнулся. Остальные наёмники испуганно задышали. Кто-то помянул Спасителя, кто-то опустил взгляд, стараясь смотреть не дальше носков своих сапог.

Отовсюду веяло смертью. Людей здесь не просто убили — их искоренили, уничтожив всякую память о их проживании на этом месте. Везде, и в стойлах, и в избах, и просто на дороге тянулись вверх тонкие ростки стеблей с шипами и нераспустившимися цветками. Стебли росли сквозь крыши, окна, повозки, мешки, сено, посуду — через всё, что было создано человеческой рукой… и через самих людей. Посреди тропы лежал, раскинув руки, молодой крепкий мужчина: стебли выходили у него изо рта, носа и глаз. У избы, уткнувшись лицом в землю, лежала женщина, а из её спины произрастал, шевеля зелёными ростками, целый куст. Проращенные насквозь трупы свисали из окон, лежали в дверях, в сенях, худощавый старик висел, подвешенный за ноги на лиственных лианах, свисающих с дерева. В стойлах лежали груды мёртвых косуль — враги не пощадили и животных, к которым приложилась рука человека. И ростки, непонятно по какому волшебству взошедшие за два дня, продолжали расти!

Наёмники молчали. Кто отводил взгляд, кто шептал молитву, кого-то бурно вырвало. Все старались как можно меньше смотреть по сторонам. Сурок шёл с искажённым от ярости лицом, но за этой яростью тоже скрывался шок. Марк же, непонятно почему, шагал спокойно, переступал через трупы и осматривал всё со внимательностью следопыта.

Люди не ждали этой бойни. Всё произошло мгновенно, во всяком случае, оружие было в руках у немногих. Спастись, наверное, не удалось никому. Непонятно, обладают ли солимы магией, которая порождает эти быстрорастущие стебли-щупальца или это дело рук лесных чародеев. Пройдёт немного времени, и тела убитых жителей фермы полностью зарастут свежей порослью. Затем рассыплются источенные ростками избы и стойла. И месяца через два, или даже раньше, не останется ничего, что напоминало бы о прежней ферме.

Вот, что называют в этих краях укоренением!

Марк глянул на лежащую у порога избы девочку с разбросанными золотистыми прядями волос. Тоненький росток обвивал детскую ручку, как вьюн, переползая постепенно на грудь и шею. Изо рта девочки поднимался стебелёк: стройный, с маленькими листочками. И будто в насмешку над оборванной маленькой жизнью на нём распустились три цветка с нежно-белыми лепестками. Глаза девочки, ещё нетронутые ростками, были открыты.

Марк скривился, словно от сильной боли, и тяжело задышал. Не пытаясь унять поднимающийся гнев, он сорвал цветок и застыл с ним, как заледеневший.

— Их нужно похоронить, — произнёс он сухим голосом.

— Это-то зачем? — всплеснул руками Лесовод. — Солимская зелень лучше всякой могилы похоронит.

— Заткнись… — прошипел Марк. — А вы все, за работу!

— Времени мало, — процедил Сурок.

— Это недолго.

Работа закипела. Возмущаться не стал никто, и даже вечно ноющий толстяк из десятки Марка засучил рукава. Лопаты здесь нашлись, и это облегчило задачу. Земля была рыхлая, мягкая и поддавалась легко. Сложнее было с проросшими телами. Двое наёмников осторожно приподымали погибшего, третий срезал выходящие из земли ростки. Обрывки зелёных щупальцев пришлось оставить в телах — вырвать их можно было только вместе с внутренностями.

На всё ушло около часа. Вдоль мёртвой фермы протянулась череда свежих могил с вырубленными знаками Пути Истины — не поленились шестеро юношей из Лесных Ковылей. Могил оказалось восемнадцать.

— Всё равно зарастёт, — сказал Лесовод, который хоть и оставался безучастным, но изредка подсказывал наёмникам как лучше срезать ростки и приподымать тела. — Нелюдь ничего человеческого не любит.

— Зарастёт, — согласился Марк. — Но важны не тела тех, что встретили вечность, а наши сердца. И если наша работа хоть чуть-чуть ослабит укореняющую силу лесного зла — мы не зря потрудились… Нет, мы в любом случае потрудились не зря! — поспешил он добавить.

— Это что же делается, братцы, — прошептал толстяк. — Если нелюди такое с простыми крестьянами творят, то что с нами сделают?

— Думай лучше о том, что мы с ними сделаем, — зло прошептал Сурок.

* * *

Двигались молча и почти без привалов. Пересекали широкие ручьи, мелодично звенящие под ногами, огибали небольшие озерца, покрытые большущими лилиями, пробирались по болотцам, следя за каждым шагом Лесовода. Час миновал за часом, и казалось, конца не будет этому лесу. Но вот понемногу заросли начали редеть, а узкая тропа стала шире.

— Оп! — вздрогнул вдруг Лесовод и отшатнулся назад.

У его ног торчала стрела с зеленоватым оперением.

— Тропу перекрыли. Ой, как плохо!

Движением руки Марк дал отряду команду «В укрытия!». Понятно, что их всего лишь предупреждают, но мало ли во что выльется это предупреждение. Марк шагнул вперёд, и тут перед носком его сапога в землю вонзилась ещё одна стрела.

— Уходите! — раздался хмурый мужской голос. — Дальше для вас дороги нет!

Марк, сам не понимая зачем, сделал ещё один осторожный шаг.

— В следующий раз стреляю в ногу! — предупредил невидимый стрелок, судя по голосу, откуда-то с дерева.

— Лесное Воинство? — громко спросил Марк, хотя и так всё было ясно. — Меня зовут Подорлик, я десятник наёмничьего войска сотника Феста. Мы преследуем отряд солимов с чародеями, похитившими девушек из Лесных Ковылей. Мы рассчитывали перехватить их в Раздорожной Таверне. И от вашей помощи мы бы не отказались…

— Убирайтесь! Возвращайтесь в свою конуру, лживые псы! — ответили недружелюбно.

— А ты сам, крикун, кем будешь, что так с десятниками Дубового Листа говоришь? — подался Сурок. — И откуда нам знать, что ты здесь не один?

Ответом был короткий пересвист с разных деревьев. Похоже, стрелков здесь около пяти.

— Для тебя, цепной пёс, я страж тропы! Убирайтесь! Мы не убиваем наёмников Морфелона, но угостим стрелой в ногу каждого, кто сделает ещё шаг.

— Да-а, неприятно будет ковылять, с пробитой ногой-то, — прошептал Сурок, подойдя к Марку. — Что будем делать?

— Не знаю. Эй, дед, обойти стороной можно?

— Не, этих не обойдёшь, хоть подковы к сапогам прибей, — вздохнул Лесовод, тоскуя, что изрядную часть вырученных денег, похоже, придётся вернуть.

Марк стоял в нерешительности. Он готовился к схватке с солимами, но не с Лесным Воинством, которое считал другом.

— Не понимаю, вы что же, солимам помогаете? — попытался он снова. — Или вам безразлична судьба девяти девушек из Лесных Ковылей, которых собираются принести в жертву?

Ответ был гораздо жёстче, чем Марк ожидал:

— Не лезьте в чужой край, наёмные псы! Вы принесли этой земле больше горя, чем солимы. Убирайтесь, мы не хотим осквернять эту землю вашей кровью!

— Слышь, Подорлик, мне это надоело, — шепнул Сурок. — Заговори ему зубы, а я, кажись, вижу, где этот дятел крикливый засел… Подберусь и собью топориком, как белку.

— Убьют, — шепнул в ответ Марк. — Им каждый твой шаг, как на ладони…

— Риск есть, конечно. А что делать-то? — взъярился Сурок. — Назад топать? Из-за каких-то ущербных лесных бродяг, возомнивших себя народными мстителями! — сейчас в голосе морфелонца ощущалась искренняя, давняя ненависть к Лесному Воинству. — Дай-ка я ребятам прикажу, они из арбалетов тоже кое-что умеют…

— Убивать своих? — Марк посмотрел Сурку в глаза.

— Да какие они свои? Ты только послушай его…

— Они люди. Мы здесь, чтобы защищать людей…

— Вот только проповедей не надо, ладно?

Марк не хотел спорить. Сурок был по-своему прав.

Оставался один-единственный шанс пройти этой тропой бескровно. Марк снял кожаный шлем и, вскинув голову, чтобы лучше было видно его лицо, громко заговорил:

— Слушайте меня, стражи тропы! Я не просто десятник наёмничьего войска. Моё настоящее имя — Маркос-северянин, Седьмой миротворец, ученик епископа Ортоса. Имя моей хранительницы секретов — Никтилена, прозванная Никтой, дочь Сельвана. Вы все её хорошо знаете, она не младшая в рядах Лесного Воинства. Так что, направляя стрелы в меня, вы целитесь и в неё! — Марк нарочито сделал паузу, чтобы эта мысль как следует дошла до лесных стражей. — Я всё сказал. А теперь я пойду со своими людьми вперёд. Хотите стрелять — стреляйте. И сможете похвалиться перед Никтой, что подстрелили Седьмого миротворца, который шёл исполнять то, для чего был призван в Каллирою!

Ответом была тишина. Не медля больше ни секунды, Марк шагнул вперёд по тропе.

— Откуда мы можем знать, что ты говоришь правду? — остановил его голос сверху.

— Никта хранит мой меч Логос. Мы прошли с ней через Золотой Бархан и Белое Забвение. Она защищала меня в битве с арпаками Эреба у Храма Призвания. Я спасал её из темницы колдуньи Амарты. Вместе мы бились с чёрным драконом Деймодом. Вместе пробирались через подземелья Амархтона в Аргос. Вместе взошли на Башню Мрака. Можете спросить у меня любую подробность о путешествии Никты и Седьмого миротворца, и я отвечу. Если, конечно, сами что-то знаете.

На этот раз молчали значительно дольше. Наконец, тот самый голос ответил:

— Мы доложим о тебе и твоих словах. Жди здесь. Ответ получишь утром.

— Докладывай. Но у нас нет времени ждать. За мной!

Марк чувствовал, остро чувствовал минутную растерянность стражей Лесного Воинства и понимал, что упускать этот миг нельзя. Через минуту они могут одуматься и сначала выстрелить, а потом разбираться.

Первый шаг, второй, третий… наёмники робко потянулись следом. Марк зашагал уверенней. Получилось! Не было слышно ни окликов, ни свиста стрел. Их пропустили.

* * *

Сурок поравнялся с ним через минуту.

— Ловко ты их! Где ты столько всего наслушался о Седьмом и этой… Никте?

Марк промолчал. Пока что он не мог понять, действительно ли этот косящий под простачка парень поверил, что Подорлик всего-навсего разыграл лесных воинов. Остальные наёмники, похоже, думают именно так.

Из леса отряд вышел уже в сумерках. Перед ними раскинулись огни Раздорожной Таверны — небольшого селения с крупным придорожным пристанищем. Здесь было перепутье, откуда шли дороги в разные концы Спящей сельвы. Тянулись длинные стойла и конюшни, дымили трубы плотненьких бревенчатых домиков. Разумеется, всё это было обнесено частоколом, невысоким, но плотным.

— Знать бы, где они остановились, — ни к кому не обращаясь, произнес Марк.

— Известно где, — указал рукой Лесовод. — Вон тот домик, самый крупный, там погреб большой. Или ты думаешь, что девицам они комнату снимут?

— А солимы? Или их в таверну не пустят?

— За деньги и нелюдь пустят. Но эти одноглазые людского жилья сторонятся. Небось где-то в лесу ночуют… Ну, довести я вас довёл, так что назад потопаю.

— Куда собрался? А назад кто поведёт? — крепкая рука Сурка ухватила деда за ворот, как котёнка.

— А назад уговора не было, — испуганно кося глаза на Марка, заговорил Лесовод. — Да и неужто ты думаешь, что я теми тропами пойду, чтобы меня стрелами угостили? Не, хоть подковы к сапогам прибей, не пойду! По дороге потопаю — дольше, но спокойнее.

— Пусти его Сурок, пусть уходит, — Марк обернулся к деревенским парням. — И вы с ним уходите. Пока ещё можете.

— Не уйдём, — хмуро ответил лохматый. — Хватит, набегались мы от этих нелюдей.

— Как хотите, — Марк оглянулся вокруг, не желая спорить. Старик-Лесовод спешно семенил вдоль леса к дороге на Лесные Ковыли. — Ну что же, друзья-соратники: вылазку сделаем на рассвете. В темноте солимы видят лучше нас, так что сыграем с ними на равных, когда рассветёт. Да и отдохнуть не помешает. А сейчас надо чтобы кто-то сходил разузнать, действительно ли похищенных девушек держат в том доме.

На разведку сходил Сурок, прикинувшись дезертиром, ищущим работу и жильё. Вернулся он через час, причём от него слегка несло выпивкой и сушёной рыбой.

— Пришлось выпить с местными забулдыгами, иначе не разговорить было, — сообщил он. — Всё так, как этот гнилой пень говорил. Три часа тому прибыли крытые повозки. Как выводили девушек, никто не видел, но ясно, что они вон в той таверне, что с двумя этажами. С ними только один лесной чародей и четверо вольных охотников — опасные ребята. Хотел я на ночлег в тот дом устроится, да где там. Хозяин говорит, всё забито. Врёт, конечно.

— Молодец, Сурок. Действуем как задумали.

К таверне подкрались со стороны полянки с высокой густой травой, ещё не успевшей завянуть. Ближе всех к частоколу подползли Марк с Сурком, оставив за собой арбалетчиков. Все остальные залегли ещё на двадцать шагов позади.

Теперь оставалось только ждать. И по возможности — спать.

Сурок долго молчал и ни о чём не спрашивал. Это было странно, и Марк успел поймать себя на мысли, что ничего не знает об этом парне. Обычно болтливый широкоплечий крепыш с высоким лбом и приплюснутым носом, пребывал сейчас в глубоких раздумьях.

— Давно ты вернулся в Каллирою? — совершенно неожиданно спросил он.

Марк не вздрогнул. Спустя секунду после первого недоумения он понял, что был готов к этому вопросу. Сурок не мог не понять, кем на самом деле является Подорлик. Об этом стоило догадаться сразу.

— За четыре дня до нашего с тобой знакомства, — Марк бросил на него взгляд. — Ты ещё в лагере знал, кто я?

— Догадывался. Твоё владение мечом, твой опыт, твои мысли, принципы, рассуждения. Всё указывало на то, что ты и есть Седьмой.

— Фест тоже догадывается?

— Нет. Некогда старикану о таком думать. И для тебя лучше, чтобы он не догадался.

— Я ещё в первый день понял, что он недолюбливает Седьмого миротворца.

— Как и все морфелонские воеводы, — вздохнул Сурок. — Тебя считают предателем, Подорлик… то есть, Маркос. Раньше ты был вроде как наш, морфелонский. А потом, после гибели Ортоса, стал южанином. Принял подданство королевы Сильвиры.

— Я не принимал подданство. Просто опёку надо мной взял следопыт Калиган, а он южанин… Да и какая разница, под каким флагом Каллирои я стою? — с тихим раздражением ответил Марк. — У нас общий враг.

— Эх, не скажи, Подорлик. Многим эта разница — как кость в горле.

— Многим — это кому? Наместнику Кивею? Сарпедонцам? Глашатаям Войны? Ты-то сам кто, Сурок? Ты не похож на простого наёмника, устроившегося в Дубовый Лист ради денег.

— А вот этого сказать не могу, — ответил тот и отвернулся.

— Вот как. Ты, значит, знаешь моё истинное лицо, а я и дальше должен общаться с маской? Хорошенькое доверие!

— Поверь, у меня есть причины скрывать прошлое, — с нетипичной для себя серьёзностью и даже тоской проговорил Сурок. — Не проси, Подорлик, не могу сказать. Сам понимаешь, мог бы наплести тут тебе всякого, и ты бы поверил, но ведь мы ещё в первый день условились, помнишь?

— Ладно, Сурок, оставайся и дальше грызуном. Я не в обиде. Сейчас главное сельвеек отбить и выбраться отсюда. В общем, я посплю покамест, а ты через три часа буди.

Завернувшись в походный плащ, Марк задремал на пожухлой траве, стараясь ни о чём не думать. Толком уснуть так и не удалось. Сменив через три часа Сурка, Марк погрыз сухарь, запил водой из фляги и стал поочерёдно глядеть, то на тёмный частокол, то на мутное ночное небо.

В голове прояснялось. Затея с освобождением девушек-сельвеек всё сильнее казалась ему сущей авантюрой — пожалуй, Марк был единственным в отряде, кто чётко это осознавал. Если там в таверне настоящий лесной чародей, то подобраться к дому незамеченным будет крайне сложно. А если поднимут тревогу, кровопролитного боя не избежать. Солимы, если они где-то неподалёку, мигом примчат. Погибнут многие из наёмников, если не все. Кто, в сущности, эти простые вояки? Малообученная лёгкая пехота, не стоящая и одного настоящего рыцаря. Сурок, конечно, неплох в бою, но он всего один.

Да и он сам, Седьмой миротворец, настолько ли хороший боец, каким зарекомендовал себя перед Фестом? В своё время ему просто посчастливилось набраться кое-каких навыков, потому что всегда рядом были более сильные, более опытные друзья. А так он — мечник-недоучка. Он сможет справиться в открытой схватке с двумя, если повезёт — с тремя солимами. Но их будет больше, гораздо больше. А ещё чародей с вольными охотниками…

Эх, вот бы Калигана сюда или Никту!

«Нет, миротворец, ты не о том думаешь. Вспомни, однажды ты ощутил силу, перед которой померкло даже мастерство хранительницы Никты. Что, если попытаться на короткое время возродить в памяти то тёмное искусство меча, вспомнить те приёмы, тот стиль, ощутить прилив той силы…»

Силы Саркса!

…Марк усилием воли отогнал эту мысль, пока она не переросла в искушение.

Пытаться обрести эту силу преступно. Даже под угрозой неминуемой смерти. Даже ради спасения других людей. Эта сила — абсолютное зло. Этому злу нельзя давать место в своей душе ни в каких дозах. Оно не станет довольствоваться отведённым местом, а постепенно поглотит всю душу. И тогда конец. Последний рубеж, за которым нет спасения. Только вечный мрак, гибель без смерти, муки без боли…

Пора действовать. Рассвет близится. Марк встал на колени, воткнул меч в землю и припал головой к рукояти. Прежде всего ему предстояло очистить сознание от всякого героизма. Любые мотивы, кроме мотивов веры в Путь Истины, могут стать опасной слабиной, которую без труда нащупает опытный чародей. Праведный гнев, чувство справедливости, жажда совершить подвиг, даже сочувствие к пленницам — всё сейчас должно отступить. Он должен убедиться, что им движет не героическая спесь, а извечная сила духа, вложенная в него ещё в материнской утробе. И он пошёл спасать этих несчастных не потому что может их спасти, а потому что не может поступить иначе. Так поступил бы любой совестливый военачальник. И не обязательно называющий себя аделианином.

Марк поднял взгляд к предрассветному небу.

— Храни нас, Всевышний, — прошептал он. — Защити своей божественной силой, и пусть не умрёт никто.

Через час он опустил голову и глубоко вдохнул запахи ночного леса. Чистота чувств и ясность мыслей постепенно открывали путь новым возможностям. Слух его обострился: он слышал снующих по лесу ночных зверьков, шелест листвы, далёкий шёпот ручья. Прислушавшись к звукам в таверне, он различил приглушённое сопение спящих людей. Обострилось и зрение: Марк заметил мелкие-мелкие, почти невидимые нити, которыми был обвит частокол вокруг таверны — магическая сеть! Клейкая паутина обовьёт всякого, кто попытается перелезть через забор.

Марк глянул в открытый лес, пытаясь ощутить присутствие солимов. «В лесу глаза тебе мало помогут. В лесных войнах побеждает тот, кто научился чувствовать врага, а не видеть», — вспомнились слова хранительницы Никты. Но это чутьё у Марка было развито очень слабо: он сумел понять лишь то, что группа солимов где-то поблизости.

«План готов. Только бы всё прошло тихо. Без крови и смертей. Спаситель, храни нас, не дай нам погибнуть или пролить человеческую кровь».

— Слушай сюда, Сурок, — Марк наскоро растолкал крепко спящего собрата. — Я сейчас буду снимать чародейскую сетку с частокола, а ты возьми кого понадёжней и подходи. И скажи всем, чтобы не на таверну, а в лес глядели. Если солимы появятся — пусть тотчас бьют из луков и арбалетов.

Сурок сонно кивнул и пополз назад к посменно спящим наёмникам. Марк тем временем подкрался к частоколу и аккуратно срезал крепёжные нити ловушки. Охранная магия, не уловив никакого беспокойства, безмолвствовала. Заколдованная сетка сползла под ноги.

Готово. Вернулся Сурок с двумя секирщиками. Вместе они наскоро расшатали и осторожно вынули пару жердин из частокола.

— Ждите здесь, — приказал Марк.

— Э, нет, так не пойдёт, я с тобой! — зашептал Сурок.

— Только тогда, когда я дам знак, ясно?

Светало. Марк медленно прокрался к двери в спящую таверну и заглянул в щель. Никого. Дверь оказалась заперта лишь на внутренний крючок, который Марк ловко поддел мечом. Никакой охранной магии — видимо, чародей слишком доверился магической сетке на ограде, либо просто никого не ждёт в гости. Что ж, пока всё идёт как нельзя лучше.

Марк бесшумно вошёл в полутёмную таверну. Вверх уходила лестница, ведя к комнатам для ночлега, внизу же оставались только запертые двойные двери в обеденный зал. Чуть в стороне… Марк замер. На стуле у стены дремал человек в охотничьем камзоле. Длинные волосы, завитые в конский хвост и покрытая сеточкой голова тут же напомнили Марку рассказы о вольных охотниках. Их угодья находились неподалёку селений лесных чародеев, и те часто пользовались их услугами. Прибегали к их помощи и воины Дубового Листа, но редко, поскольку морфелонцев вольные охотники не любили.

Подкравшись ближе, Марк увидел, что спинка стула придвинута к маленькой погребной дверке с щеколдой. Значит, пленницы там, а не на втором этаже. Охотника не приставили бы охранять подвал, если бы там никого не было.

Марк присмотрелся. Веки стражника закрыты. Вольные охотники отличались хорошим слухом, но их навыки хороши только в лесу. В большой таверне, где всю ночь скрипят двери и половицы, дремота под утро таки сморила лесного жителя.

По всем правилам, прежде чем освобождать пленников, нужно неожиданно ворваться во все комнаты и обезоружить врага. Был бы у Марка хотя бы десяток таких бойцов, как Сурок, он, скорее всего, так бы и поступил. Но с отрядом простых наёмников ему приходилось рассчитывать только на себя.

Он двинулся к спящему и в ту же минуту испытал сильную неуверенность… Ах да, ему же ещё никогда не доводилось снимать часовых! Он не знал, как нанести удар, чтобы охотник мгновенно потерял сознание, не успев вскрикнуть, и при этом не умер. Решив позвать для этого дела Сурка, Марк шагнул назад, и тут половица под его ногой предательски скрипнула…

Вольный охотник вздрогнул и открыл глаза. На раздумья не осталось и секунды: Марк прыгнул и, дрожа от волнения, приставил меч к шее противника. Другую руку он поднёс к своим губам, заклиная молчать.

Глаза охотника секунду выражали изумление, а затем вспыхнули яростным огнём. Он увидел, что перед ним мерзкий морфелонец, которого стыдно боятся.

— Ублюдок, — сорвалось с его уст.

Охотник рванулся с места, порезавшись об острие меча, и обеими руками вцепился в горло Марку. От неожиданности Марк выпустил меч и в ужасе схватил охотника за руки, пытаясь разжать хватку, но тщетно. Пальцы сжимались на горле с нечеловеческой силой. Марк поплыл, видя перед собой одни лишь зрачки иступлённых, диких глаз…

Внезапно раздался глухой удар и хватка ослабла. Оглушённый вольный охотник медленно сполз, хватаясь пальцами за нагрудник Марка, и растянулся на полу.

— Спа… па-сиб, Су-су-рок, — отрывисто выдохнул Марк, жадно хватая воздух. — Я ж… при… приказал ждать… сигнала…

— Я его и дождался. Твой хрип ведь и был сигналом, я не ошибся? — прошептал Сурок, шутливо усмехаясь.

В дверях стояли два его арбалетчика и настороженно переглядывались.

— Если кто по лестнице спускаться будет — бейте по ногам, — приказал Сурок. — Если чародея увидите — валите сразу в голову.

— Не сметь никого убивать! — зашипел Марк.

Затем он разжёг масляную лампаду, стоящую у двери, снял щеколду и первым шагнул в подвал. Отмеряв дюжину ступеней, он оказался в просторном, сухом погребе.

Не сразу разглядев пленниц в свете лампады, он их услышал. Девушки испуганно засуетились, сбиваясь гурьбой в дальний угол. Подняв руку в знак тишины и своих добрых намерений, Марк шагнул ближе. Больше всего он опасался, что какая-нибудь из пленниц закричит, однако все они только тяжело дышали. Свет лампады упал на их лица.

Силы небесные, до чего запуганные, затравленные глаза!

Пол погреба был застелен одеялами, были даже подушки — о пленницах заботились, чтобы никто не простыл на сыром полу. Одеты девушки были в простые платьица и тёплые вязаные рубашки с длинным рукавом, какие носили крестьяне Спящей сельвы. Следов надругательств или побоев видно не было, но страх в глазах сельвеек был таким, словно несчастным пришлось пройти все немыслимые пытки.

— Слушайте меня, — шёпотом и как можно мягче произнёс Марк. — Что бы я сейчас ни сказал — молчите. Я — воин морфелонского войска. Мы пришли вас освободить, — он сделал паузу, ожидая услышать облегчённые вздохи или увидеть блеск в глазах, но ни того, ни другого не последовало. В затравленных глазах не блеснуло ни огонька. — Сейчас вы все медленно поднимитесь и последуете за мной. И ни звука. Понятно? Ни звука! Мы должны выйти так, чтобы никто из врагов нас не услышал. Идёмте.

Отойдя назад к ступеням, Марк разочарованно остановился. Ни одна из девушек даже не пошевелилась. Как сбились они гурьбой, когда он вошел в погреб, так и сидели недвижимы.

— Послушайте…

— Так ты ничего не добьёшься, — сказал из-за спины Сурок и, подойдя к гурьбе затравленных сельвеек, стал кого-то высматривать. Свой выбор он остановил на белокурой девице с ниспадающими на лицо растрёпанными кудряшками. Она была единственной из всех, у кого чуть подрагивали губы, будто она хотела, но не могла решиться что-то сказать. Обеими руками она обнимала такую же белокурую девушку, казавшуюся совсем ещё девочкой, очевидно, младшую сестру.

Склонившись над ними, Сурок коснулся плеч белокурой девушки. Она испуганно отпрянула.

— Как тебя зовут, красавица? — спросил Сурок, криво улыбаясь, будто заигрывал к ней на народных гуляньях.

Губы девушки шевельнулись.

— Мирта…

— Вот и славно, Мирта, а теперь вставай, бери за руку сестрицу, и пойдём домой.

Легонько обнимая её за плечи, Сурок хотел помочь ей подняться, но девушка, вдруг вырвалась.

— У нас нет дома.

— Как это нет? Разве вы не из Лесных Ковылей?

Девушка задрожала.

— Они укоренят всё селение. Именем Спасителя и духов сельвы заклинаю тебя, оставь нас! Нам нельзя возвращаться… нас уготовили… мы теперь кровный залог… — голос белокурой Мирты становился всё громче и отчаянней.

— Ладно, ладно, угомонись, красавица, — вновь обнял её за плечи Сурок. — Ковыли ваши теперь под защитой воинов Дубового Листа. А если не хочешь к этим трусливым крысам возвращаться, которые тебя нелюдям отдали, то устроим тебя куда-нибудь ближе к Морфелону. Получишь жильё, работу, парня найдёшь, замуж выйдешь. Будет у тебя семья, хозяйство. Вышивать, наверное, любишь. Во какие вышивки у тебя и у сестрицы на рукавах! Я бы и сам тебя на гулянья позвал, да служу я, не могу никак, — Сурок обвёл взглядом всех девушек. — Вижу, уломал я вас, лесные девчата. Ну, пошли!

Простоватый и доверчивый говор Сурка и впрямь возымел действие. Он поднял за руку белокурую Мирту, а та потащила за собой сестру. За ними потянулись и остальные девушки. Девять, как и говорили в Лесных Ковылях. Пленницы зашептались: сначала между собой, а потом и обращаясь к Сурку.

— Спаси, спаси, уведи нас отсюда, рыцарь…

— А если поймают? Что с нами будет?

— Нас уготовили… мы теперь кровный залог… — не унималась белокурая Мирта.

Марк невольно позавидовал Сурок, насколько умело тот сумел обнадёжить девушек. Теперь все они доверчиво тянулись за этим невысоким широкоплечим крепышом, на Марка же бросая мимолётные, ничего не выражающие взгляды. Невольно поджав губы, он первым двинулся вверх по ступеням.

Здесь его остановил скрип половиц, раздавшийся этажом выше. К лестнице, ведущей сюда со второго этажа, приближались люди…

Проснулись… Даймонщина! Марк быстро снял со спины щит и обнажил меч. Арбалетчики Сурка стояли у дверей во двор, глядя на лестницу. Позади Марка из погреба выбирались пленницы, и когда последняя из них оказалась наверху, с лестницы раздался учтивый мужской голос:

— Что здесь происходит, почтенные?

Медленно, без всякого беспокойства, к ним спускался чернобородый маг лет пятидесяти, в зеленоватых одеждах, будто покрытых зелёной листвой.

«Лесной чародей!» — понял Марк, прижимая щит к груди.

К переговорам он был не готов и нашёлся не сразу. Наверное, сейчас надо собраться с духом и грозно выкрикнуть «Войско Морфелона!», а затем сделать всё по уставу: заявить о преступлении, предъявить обвинение чернобородому чародею… Этому наёмников не учили, но Марк нашёлся бы что сказать, будь у него больше времени…

Однако арбалетчики Сурка его опередили. Чародей, как ни удивительно, оказался не готов к нападению и не успел даже вскинуть руку. Один арбалетный болт вошёл ему чуть ниже колена, другой чиркнул по бедру. Чародей громко охнул, оседая на ступени.

Завизжали девушки. Та, что выходила последней, зачем-то бросилась обратно в погреб. Сурок поймал её за руку и толкнул к остальным.

— Бегом! Бегом во двор!

Через раненого чародея, пытавшегося сплести заклинание, чтобы остановить кровь, мелькнули три тени вольных охотников. Марк похолодел, заметив в их руках отточенные боевые серпы.

— Сурок, уводи всех! — успел он выкрикнуть.

…А в следующее мгновение серп одного из охотников поддел его щит, царапнул кольчугу и пропорол плащ. Боевое умение вольных охотников, их стремительность и быстрота чем-то напоминали смертоносное мастерство солимов. Но приняв на щит следующий удар, Марк почувствовал, что сейчас, в тесном помещении, преимущество на его стороне: он в каких-никаких доспехах, а вольный охотник полуголый. Контратаковав, Марк ударил охотника щитом, а когда тот потерял равновесие, столкнул его вниз по ступенькам в погреб, а затем быстро закрыл дверку и накинул щеколду.

Один готов. Где остальные? На ступенях всё ещё охал раненый чародей, но кроме него здесь никого не было. Марк вылетел во двор. Сурок тут уже вовсю размахивал топорами, отбиваясь от двух насевших на него вольных охотников. Его арбалетчики пытались увести пленниц, но те лишь испуганно жались к стене таверны. Из окон выглядывали разбуженные постояльцы и перепуганный хозяин. Разбежавшись, Марк сшиб щитом с ног одного охотника, ударом ноги отбросил подальше его серп. Второму Сурок попал топором по колену и, когда тот с яростным воплем согнулся, оглушил плашмя по голове.

— Отходим, Сурок, отходим!

Непростительно много времени ушло на то, чтобы протащить освобожденных девушек через брешь в частоколе. И едва беглецы устремились к лесу, Марк почувствовал: решающая схватка впереди!

Девушки бежали быстро, наконец-то поверив в своё спасение. Счастье, что все они были в плетёных башмаках, а не босые. Марк бежал следом, постоянно оглядываясь, надеясь узнать, с каким количеством солимов предстоит иметь дело. Пока что он видел лишь смутные, постоянно мелькающие тени в лесу.

«Если их всего пять-шесть — мы спасены. Если восемь-десять — без потерь не обойтись, но шанс вырваться всё же будет. Но если их дюжина или больше…»

Марк не желал об этом и думать. Такой расклад означал, что у двадцати двух наёмников и шестерых юношей-крестьян нет никаких шансов. Половину солимы перебьют металками, половину врукопашную.

— Сурок… — на бегу прошептал Марк. — Одноглазые за спиной. Не отстанут. Веди вдоль дороги, но на дорогу не выходи. Я попробую их отвлечь… Дай арбалет! — крикнул он своему бойцу-толстяку. Тот испуганно бросил ему оружие и связку болтов. Стрелок из Марка был слабоват, в лагере всего пару раз доводилось стрелять по мишеням, но арбалет и не требовал такой серьёзной подготовки, как лук.

— Не дури, Подорлик, вместе до конца! — крикнул Сурок. — Стрелки, по местам!

«По местам» сейчас означало, что каждый прячется за ближайшее дерево и готовится к стрельбе без приказа. Марк засел за толстым дубом, зарядив арбалет и держа его наготове. Солимы уже должны быть рядом, но их по-прежнему не видно. Только стремительные тени, мелькающие среди кустов и папоротников.

— Я сказал: уводи людей! — прокричал Марк, но Сурок его не слышал или, скорее всего, не хотел слышать.

«Упрямый осёл!» — Марк злился, при этом чётко осознавая причину своей злости. Один он мог за себя постоять. Мог отвлечь солимов на себя, убежать назад в Раздорожную Таверну, а там… там видно будет. Солимы сторонятся людского жилья. Там можно спастись. Или хотя бы сдаться кому-нибудь. Любая судьба казалась Марку нестрашной по сравнению с тем, что ему предстояло сейчас — взвалить на себя жгучее, устрашающее бремя ответственности за своих людей и освобождённых сельвеек.

«Надо стрелять. Хотя бы напугать тварей, пока нас не окружили!»

Марк выстрелил первым в одну из теней, тотчас услышав свист стрел других наёмников. Попал ли кто, сказать было сложно. Солимы мгновенно рассредоточились, прячась за деревьями.

Ничего не видно. Даже качающихся веток. Лес, трава, кусты…

И тут Марк уловил тихий шуршащий шелест — смертоносный звук метательных копий солимов, который, однажды услышав, невозможно забыть. Марка охватил ужас.

— Сурок, уводи людей!!! — завопил он изо всех сил.

Сурок что-то крикнул в ответ, но его заглушил вопль раненого наёмника. Затем неподалёку от Марка рухнул пронзённый в горло арбалетчик, помогавший выводить сельвеек из таверны. Копья летели стремительно, одно за другим, без труда находя своих жертв.

«Первое, второе, третье…» — напряжённо считал Марк.

Самоубийственное решение он принял мгновенно, даже не успев ему испугаться. «Я их привёл сюда! Их смерть — на моей совести!». Ужас ответственности не оставил ему такой роскоши, как страх за собственную жизнь.

Кто-то наёмников бросился бежать: Марк увидел, как ему в спину вонзилось копьё, а затем где-то в зарослях раздался тихий вскрик одной из девушек, тотчас перешедший в предсмертный хрип.

«Четвёртое, пятое… ещё одно осталось, крепись, миротворец, ты знал, на что идёшь!» — сжимая зубы, твердил Марк.

«Шестое!»

Марк помчался к зеленоватым теням солимов, скрывающимся в зарослях. Брошенное солимское копьё скользнуло по его щиту, другое просвистело у самого уха. Затем солимы бросили бесполезные в ближнем бою металки. В каждой паре зелёных рук появилось короткое боевое копьё и крючковатая деревяшка.

И теперь Марк видел, что солимов здесь не пять и не шесть, а как раз столько, сколько он и боялся. Дюжина. Нет, даже больше: где-то пятнадцать-шестнадцать. Примерно столько же, сколько сумели уничтожить в недавней битве двести пятьдесят наёмников во главе с Фестом, потеряв при этом вчетверо больше людей.

«И на что ты рассчитываешь теперь, миротворец? На чудо? Но даже для чуда нужно нечто большее, чем твои скудные навыки владения мечом».

Два ближайших солима, затаившихся среди высокой травы, приняли его за охваченного яростью безумца — Марк старательно пытался их в этом убедить. На самом же деле им владел точный расчёт. В солима, на которого он, казалось бы, должен наброситься в первую очередь, полетел щит, сбивая того с толку, а второго Марк рубанул мечом, целясь по пальцам.

Удалось! Отрубленные пальцы-щупальца упали вместе с крючком, а вслед за тем меч Марка со свистом рассёк узкий череп врага. Не останавливаясь, Марк набросился на второго врага, вздымая меч обеими руками. В ход пошла череда стремительных рубящих ударов, так что проворному солиму оставалось только отскакивать и пятиться. Этого Марк и добивался. Он не слишком думал сейчас о защите, почти не блокируя ответные выпады — наконечник копья чиркнул его раза три по кольчуге, прорезал кожаный шлем у виска. Все силы были брошены в стремительную атаку: Марк рубил и рубил, колол и колол, пока не попал солиму в горло и не пригвоздил следующим выпадом к дереву.

…И тотчас ему пришлось за это дерево спрятаться. В него полетели копья перезаряженных металок: враги поняли, что противник этот не простой.

Прижимаясь спиной к толстому стволу дуба, тяжело дыша, Марк убрал меч в ножны на поясе, снял из-за спины арбалет и перезарядил. Из леса ещё пытались отстреливаться наёмники.

«Глупцы, у них нет шансов. Им нужно только бежать, бежать и бежать, так будет хоть какая-то надежда спастись. Да и то, если мне удастся задержать нелюдей… Сурок, проклятый Сурок, почему ты не увёл людей сразу?!»

— Бегите! Сурок, уводи всех! Это приказ, слышишь?! Если не уведёшь людей, я тебя сам убью!

В ответ раздался тяжёлый стон раненого наёмника. Даймонщина! Нужно хоть что-то сделать, пока не положили всех!

Стоило Марку высунуть голову из-за дерева, как её чуть не пронзило прошелестевшее копьё — листья плюща, который обвивал древко, чиркнули по уху. Трое солимов с металками крепко держали его укрытие под прицелом.

Сердце лихорадочно стучало. Виски сдавливало отчаяние.

«Боже, Спаситель, где же ты?! Дай мне силы, пошли нам помощь, молю!» — Марка лихорадило. Как пленник, перед которым раскладывают пыточные инструменты, он признавался и каялся во всех когда-либо совершённых грехах, был готов пообещать, что угодно, дать любой обет, только бы желанная помощь пришла… И в то же время далёкое, но леденяще правдивое чувство подсказывало, что всё это он в своей жизни уже проходил… Всесокрушающая мощь его тело не охватит. Небесные ангелы с мечами не придут. Чудес в бою не бывает. Кроме тех, основание для которых он создаст сам…

…В этот миг, когда Марк уже был готов на самый безумный шаг — выкрикнуть постыдное «Я сдаюсь!», — из зарослей раздался неумелый боевой клич, в котором было больше отчаяния, чем боевой отваги. Лохматый парень из Лесных Ковылей, видимо, решил, что все обречены, и только его жертва может подарить надежду остальным, и вылетел со своей неуклюжей рогатиной на врагов.

— Смерть вам, твари! — успел проорать он на бегу, после чего в его грудь ударило одно, второе, третье копьё… четвёртое и пятое пронзили его, когда он уже падал в траву…

«Чего медлишь? Металки обращены в другую сторону! Это и есть помощь свыше, о которой ты только что молился! Этот парень своей жизнью подарил тебе две-три секунды!»

Марк рванулся через поляну и, наверное, никогда в жизни не мчался с такой прытью. Ближайший солим поднял на него своё метательное оружие, но тут же ему пришлось отпрыгнуть, спасаясь от пущенного на бегу арбалетного болта Марка. Во второго врага полетел уже бесполезный арбалет — главное отвлечь, не дать метнуть копьё!

Задумка удалась! Марк заорал что-то неразборчивое, бросаясь с выхваченным мечом на первого солима, и с ходу выбил из пальцев врага деревянный крючок. Без своего захвата нелюдю осталось только отпрыгивать и вертеться, спасаясь от свистящего меча, пока Марк не задел кончиком меча его боковой глаз. Солим издал не то скрип, не то стон и спешно бросился в чащу.

Остальные враги быстро перебегали с места на место, окружая Марка со всех сторон. Их оставалось восемь, и все они сжимали короткие копья, крючки или острые серпы. Последние казались наиболее устрашающими, хотя Марк, по прошлому опыту, знал, что опасаться нужно прежде всего их копий.

Порождения сельвы не нападали. Противник им попался необычный и непонятный, не похожий на обычных воителей в тёмно-зелёных плащах, с которыми им доводилось иметь дело. Наконец они замерли в широком полукруге, выжидая: что теперь предпримет этот странный человек? Смотрели без той извечной злобы, которую излучают на людей глаза даймонов, и без презрения, с каким глядят на жалких смертных более древние сущности. В зрачках одноглазых существ было что-то сродни любознательности, и, если бы не сокрытая в уголках среднего глаза тяга к убийству, можно было бы предположить, что эти создания просто изучают человека как редкий интересный вид.

Марк тоже их изучал, воспользовавшись передышкой, подаренной ему врагами. Судя по удаляющимся звукам, отряд с девушками уходит в лес. Хвала Всевышнему, значит, Сурок таки внял «угрозе» Марка! Пятёрка солимов преследует уходящий отряд, но это не страшно: они будут лишь следить за беглецами и передавать сигналы остальным. Впятером они не решатся напасть на отряд. Но вот когда подоспеют остальные восемь…

«Значит, надо постараться, чтобы их осталось не восемь, а хотя бы четыре. Лучше, чтобы никого не осталось, но это, увы…»

Марк похолодел. Только сейчас, когда его покинуло ужасающее бремя ответственности, переложенное им на плечи Сурка, он понял в какую страшную топь загнал самого себя! Думая только о том, чтобы спасти своих людей, спасти девушек, он не предусмотрел пути отхода для себя. Вернее, предусмотрел, но отступление в Раздорожную Таверну уже не представлялось возможным.

«Кто теперь мне поможет, кто прикроет?! Сурок, Сурок! Не мог же он оставить меня наедине с безжалостными убийцами?! Да, я сам ему это приказал, но… но разве… разве он?..»

Марк почувствовал себя ввергнутым во тьму вечного одиночества. Неужели его новому пути суждено оборваться здесь, на лесной поляне? «Седьмой миротворец пал вблизи Раздорожной Таверны» — так напишут в летописи? Как же новая миссия, новая ступень призвания!

«Хватит страшиться, миротворец! Ты ещё не лежишь умирающий, а пока в твоей руке меч — твоя судьба и твой путь в твоих руках. Только в твоих! Ибо на помощь свыше ты можешь рассчитывать только тогда, когда сам сделаешь шаг к ней навстречу».

А на это нужна отвага. Подобная той, что требуется для прыжка через пропасть. Прыжка, на который при мирных обстоятельствах не согласится ни один человек.

Марк сорвал со спины плащ и обмотал им левую руку. Щит он потерял, но он сейчас и не нужен. Бой будет стремительный — на скорость, на ловкость. Прорезанный шлем западал на глаза — пришлось сбросить и его. Важный доспех, но от удара копья всё равно не спасёт.

Солимы по-прежнему не нападали. Святые небеса, чего же они ждут?! Впрочем, куда им спешить, они передвигаются по лесу втрое быстрей отряда людей, которые к тому же наверняка обременены ранеными. Марк чуть вытянул левую руку вперёд, чуть согнул колени, а меч поднял острием вперёд на уровне глаз. Стойка хранительницы секретов Никты — так она концентрировалась перед схваткой, очищая мысли и чувства, и тем самым побеждая врага ещё в уме, до того как скрестятся мечи.

Познав в своё время суть пути воина, Марк глубоко осознавал, что в бою против этих противников недостаточно сухого умения владеть мечом. Сила должна проистекать из его сердца, наполняя сталь меча победоносной силой. Необходимо пробудить силу тех жизненных потоков, которые являются его истинной жизнью. Но что это за сила?

Сила самопожертвования? Он ведь пожертвовал собой, чтобы спасти других? Нет, это ложный путь. Он спасал себя от нестерпимой ответственности, только и всего. И если начнёт думать о собственном величии, ничего хорошего из этого не выйдет.

Тогда можно взять силу из горящего в нём огня призвания, утвердившего его когда-то на пути миротворца… Но та том ли он пути сейчас? Какой из обетов миротворца он выполняет ныне, убивая существ, которые и не даймоны вовсе?

«Только не стой просто так, не теряй бесценные секунды, миротворец Маркос! Не время осторожничать с выбором силы…»

Остаётся одно: уйти, раствориться в неистовой пляске меча, забыть своё прошлое, забыть все надежды и стремления, превратиться в уничтожающий бич, сотворённый лишь для одного боя. Представить и, если возможно, дать себя поглотить этому убеждению. Убеждению, что он создан Творцом исключительно для этого мига, для этих взмахов, ударов и прыжков, что это и есть его истинная жизнь, истинный смысл…

«Слияние души и клинка». Стиль очень древний и сложный. И, как предупреждал учитель Калиган, очень опасный: как для врагов, так и для того, кто его использует. Ибо в стремительном танце меча можно настолько забыться, что возврат в сознание будет уже невозможен. Человек будет кружиться на месте, витая и борясь с воображаемым врагом, час за часом, пока истощённое тело не рухнет замертво.

Но опасность таилась не только в потере реальности. Слиться душою с клинком означало, что кроме одного-единственного боя для человека не осталось в жизни никакого иного смысла. На минуту, конечно, но расплата за эту минуту порой бывала очень жестока.

Марк изменил положение меча, подняв его над головой остриём вверх.

«Надо начинать… Восемь солимов! Какое безумие! Они убьют меня. Их копья длиннее моего меча… любому из них ничего не стоит зайти мне в спину…»

— Маркос, держись! Я иду к тебе!

Сурок! Сердце радостно забилось. Хвала Всевышнему, он вернулся! Передал командование кому-то из своих людей, а сам пошёл выручать друга Подорлика из беды!

Солимы всполошились. Двое из них тотчас бросились в сторону Сурка, и Марк, не упуская свой шанс на внезапность, ринулся в атаку, швырнув перед собой скомканный плащ. Тут же он почувствовал, как его плащ пронзают два наконечника и, крутанувшись на ходу, зашёл сбоку, где враг его не ждал. Меч с разворота обрубил деревяшку солима, которой тот попытался захватить клинок, и глубоко резанул по шее. Не глядя на поражённого врага, Марк метнулся к другому, нанося череду выпадов. В этот миг он и впрямь забыл обо всём, и лишь отточенные с помощью учителей и битв навыки напоминали о прошлом.

Вот колющие выпады принца Афарея! А вот вихревидный изворот Никты — по спине солима прошла длинная полоса зелёной раны, которая хоть и не убьёт нелюдя, но вдвое уменьшит его прыть. Вот полосующий удар Автолика — ещё один враг ранен в обе руки. А вот обманный взмах Калигана — прыжок, подсечка — подрубленная нога солима гнётся под его телом, меч рубит по затылку, рассекая его почти надвое…

…Но тут Марку пришлось завертеться волчком, едва спасаясь от молниеносных выпадов коротких копий и росчерков серпов. Враги, а их оставалось четверо, поняли его тактику и обрушились на него все вместе, окружая и нанося удары почти одновременно. У Марка не оставалось ни единого мига для контратаки. Меч свистел, отбивая выпады, ноги мелькали как у мчащегося оленя, но никакой ловкости не хватало. Он пропускал удары. Серп трижды задел его кольчугу, вспарывая её как разделочный нож рыбью чешую — счастье, что под кольчугой был толстый стёганый жилет. Копьё пробило лёгкий кожаный набедренник, вошло в плоть, вызвав сильное жжение.

Навалилась паника. «Слияние души и клинка» в исполнении Марка оказался приёмом очень далёким от совершенства. Сейчас сгодилась бы сила любого жизненного потока, но чтобы наполнить ею свою кровь — нужна секунда, а её-то у Марка и нет. Им овладело то жуткое, предсмертное состояние, которое охватывает воина, почувствовавшего и осознавшего, что он проиграл бой и до смерти ему остался один миг…

«Сурок… Где же ты?»

Но Сурок бился где-то вдалеке. Не бился даже, а отбивал летящие в лицо смертоносные копья.

…Отвлёкшись, Марк получил глубокую рану в плечо, в голень, серп просвистел над головой, срезая волосы. Придя в ужас от мысли, что с него чуть не сняли скальп, Марк бросился в сторону, надеясь вырваться из смертельного круга четверых врагов и бежать, бежать, бежать… И в тот же миг с опозданием понял, какую роковую глупость совершил, пойдя на поводу у страха!

Привыкшие преследовать и убивать бегущих, солимы не отпускали своих жертв. Два нелюдя бросились наперерез, разя одновременно: одно копьё Марк каким-то чудом отвёл рукой, другое же настигло его как молния — точно между рёбер, чуть повыше печени. Ударило, легко пронзив кольчугу, жилет и плоть и тут же вырвалось назад.

Марк развернулся в воздухе, издав громкий истошный крик — боль от этой раны невозможно было стерпеть! Он не чувствовал, как струится кровь из глубокой раны — внутри всё загорелось и запылало. В тело будто всунули горящий смоляной клубок.

Яд! Ни один воин не выжил с такими ранами в недавнем бою!

Поражённый ужасом Марк ещё как-то устоял на ногах, тяжело, будто сквозь полусон осознавая, что это конец и надо шептать предсмертную молитву…

«Я сделал, что смог… меня запомнят героем…»

Словно чего-то испугавшись, отпрянули враги. А затем — одновременно обернулись в сторону, но не туда, где безуспешно махал топорами неистовый Сурок, а в ту часть сельвы, откуда и пришёл к Раздорожной Таверне отряд Марка.

Ослеплённый болью Марк ощутил их тревогу. Нет, не тревогу даже, а слепой, безумный ужас! Ужас перед неким страшным врагом, куда более жестоким, чем они сами. Врагом, истребляющим их род в корне, врагом, перед которым они — всего лишь жалкие лесные зверушки. Этот враг приближался, и они, как свора шакалов, почуявших приближение голодного льва, бросились наутёк в чащу.

Марк успел досмотреть, как исчезают их спины и почувствовал, что не может стоять. Меч выпал из быстро слабеющей руки. Марк медленно опустился на колени и завалился набок. Жуткая боль прошла. От неё уже не мутило разум, но навалилась такая слабость, что и пальцем не пошевелить. Единственное, на что его хватило в эту минуту, так это просто смотреть на зелёную чащу и толстенные стволы титановых деревьев.

А потом свет начал тускнеть, тускнеть, а взгляд затуманиваться, пока не померк вовсе…

Он пролежал так, не зная сколько, ни о чём не думая, как вдруг почувствовал на шее чьё-то лёгкое прикосновение.

— Он жив, Элейна? — знакомый, очень знакомый женский голос!

— Жив, подруга, но тёмная горечь убьёт его ещё до заката, — а этот задорный девичий голос был ему незнаком. — Я присыплю светоцветом, и надо тащить его отсюда.

Уже ничего не видя и не слыша, Марк ощутил, как с него стаскивают кольчугу, жилет, рубашку и прямо в отрытую рану что-то щедро сыплют или льют.

«Что это? Травяной настой морфелонских лекарей? Это не поможет, не поможет… с такой раной…»

…Марк изогнулся, сделав судорожный вздох — но нет, это была не боль! Это было нечто подобное густой-прегустой тьме, которую вдруг рассекли ослепительно яркие лучи света. И ужас охватил Марка, когда он почувствовал: тьма — это он, а свет — это снадобье в его теле! Страх не объял его, как это случалось в минуты опасностей. Страх наполнил его изнутри, каждую клеточку. В это мгновенье Марк испытал ужас живой тьмы, убегающей от всемогущего света, почувствовал, что его рассеивают и разносят на тёмные обрывки по просторам вселенной. И боли, в её обычном телесном понимании, не было.

Но лучше уж боль! Любая. Её хотя бы можно осознать.

Неожиданно в голове прояснилось. Марк будто очутился в очень ярком и подробном сне. Он ощутил себя шагающим или плывущим под куполом какого-то громадного храма. Он двигался по длинной золотистой ковровой дорожке навстречу далёкому величественному престолу, а по обе стороны стояли ряды молчаливых свидетелей: рыцарей и священников. Он плыл к престолу — туда, куда его влекли самые глубокие и до сих пор неосознанные стремления, а губы произносили давно забытые слова:

— Там, где ненависть, сеять любовь.

— Там, где вражда, сеять мир.

— Там, где обида, сеять прощение.

— Там, где неверие, сеять веру.

— Там, где отчаяние, сеять надежду.

— Там, где печаль, сеять радость.

— Там, где тьма, сеять свет.