Снов было много, очень много. Кошмарные и восхитительные, мучительные и приятные, но Марк не запомнил ни одного. Помнил только, что просыпался несколько раз, что-то шептал, его сильно тошнило, хранительница давала ему воды, а он жадно пил.

Он не знал, сколько времени проспал в трясущейся старой повозке. Чистое небо, озаренное неярким солнцем и сырая прохлада, подсказывали, что сейчас утро.

«Мы уже выехали из болот? — спросил себя в мыслях Марк. Смутный, отдаленный ужас, пережитый в Белом забвении, угрожал вернуться снова. — Нужно забыть о проклятых болотах. Забыть. Пусть все пережитое окажется сном».

Подняв голову, в которой трещала боль, будто кто-то огрел его палицей, Марк сонно осмотрелся по сторонам. Они ехали через приятный зеленый поселок, окруженный дремучим лесом, как многометровой стеной. Маленькие домики покрывали плоские квадратные крыши. В полтора раза больше самих домиков крыши создавали над ними необычно широкие карнизы. Большое расстояние между домами занимали фруктовые сады и овощные грядки. Следовательно, поселок был велик по территории, но не слишком по населенности.

— Доброе утро, миротворец Маркос, — промолвил епископ своим обычным голосом, лишенным всяких интонаций. Только сейчас Марк заметил, что тот беседовал с хранительницей и прервал беседу, услышав, что Марк заворочался.

— Кому доброе, а кому как всегда, — пробормотал Марк. — Я долго спал? Всю ночь?

— Две ночи, — так же без интонаций сообщила Никта.

— Это как?

— Ты спал всю ночь, потом весь день, потом снова всю ночь, и вот теперь проснулся, — растолковала ему хранительница, придав своему голосу несколько крупинок укора.

— Понятно.

Марку стало легче на душе от этих крупинок. Отсутствие интонации у людей всегда настораживало.

Они проехали через маленькую молодую рощицу. Преимущественно здесь росли миртовые деревца, источая свежее благоухание. Проведя рукой по листьям глянцевидной зелени, Марк сорвал несколько красно-синих ягод и положил в рот. Они освежали. Среди миртовых попадались и лавровые деревца, а дальше — с высоких стройных сосен начинался густой лес.

— Где это мы?

Епископ посмотрел на него взглядом доброго лекаря, имеющего дело с помешанным.

— Мы в Каллирое.

— Это я уже знаю. Что за поселок?

— Зеленая идиллия. Мы в Цветущей долине Анфее. Там, куда направлялись из Мелиса, брат мой.

— Понятно… — тут Марк возмущенно остановил взгляд на застывших в смешке губах хранительницы. — Что ты нашла смешного во мне?

Девушка рассмеялась. Чистая прядь волос закрыла ее глаза. За время, проведенное в Мелисе и Желтых песках, ее лицо заметно загорело и цвет загара теперь необычно сочетался с яркой синевой ее глаз. Едва ли ей, выросшей во влажных лесах Спящей сельвы, понравился жаркий климат Мелиса, однако жаловаться было не в ее духе. И все же нетрудно было заметить, что среди этих зеленых лесков она, наконец, почувствовала себя в своей стихии.

— Я все помню, со мной все нормально! — принялся доказывать Марк, хотя понял, что она не смеется над ним, а попросту рада его возвращению в реальный мир. — Я все помню! Мы должны встретиться на перекрестке дорог с Харисом и Флоей. В таверне… э-э… таверне…

— «Четыре бочки», — подсказала хранительница сквозь улыбку.

— Какие бочки? Ах, да, в таверне «Четыре бочки». Видишь, я все помню.

Вспоминать Белое забвение очень не хотелось, и кажется, епископ с хранительницей это понимали.

Марк с большим удивлением рассмотрел темно-каштановые волосы Никты, чистые коричневые одежды, сандалии без единого следа болотной грязи. Затем перевел взгляд на свое одеяние, которое вполне могло сойти за хорошую маскировку, чтобы идти на разведку в земли Туманных болот. Кое-где висели остатки сухих водорослей и мха.

— Где ты успела отстираться?

Хранительница перестала смеяться и просто с улыбкой смотрела ему в лицо.

— Вчера мы останавливались у Изумрудного водопада. Он находится сразу за болотами Белого забвения…

Марк вздрогнул, но, не подав виду, отогнал надвигающиеся страхи прежде, чем они успели отравить душу.

— Прекрасное место! Особенно после того, что мы пережили там… — Никта проницательно поняла, какие чувства вызывает у Марка напоминание о земле греха, и улыбнулась. — Чудесный белый поток, несущийся с высокой скалы. Дно искрится ярко-зелеными камнями, напоминающими изумруд, а вокруг цветет красивый лес или даже сад. Жаль, что ты так крепко спал. Мы не хотели тебя будить.

— Ну и зря, мне бы тоже отмыться не помешало бы, — произнес Марк.

— Отмоешься в таверне, — сказал епископ, не отворачиваясь от упряжи. — Мы снимем комнату в долг. Меня здесь знают.

— А… постойте, вы говорили, что в Зеленой идиллии мы встретим пророка.

— Верно, Маркос.

— Так когда мы пойдем к нему?

— Как только встретим наших друзей.

— Ах да, Харис и Флоя, как я мог забыть! — Марк сонно провел рукой по лицу и его пальцы сняли засохшую болотную паутинку.

Хранительница усмехнулась и протянула ему круглое зеркальце из слюды в оправе из березовой веточки. Глянув на свое отражение, Марк понял: ему не удастся убедить себя, что Белое забвение было сном. Лицо покрывала засохшая ряска, из волос торчали обрывки водорослей. Четыре глубоких пореза от виска до подбородка, которые оставила ему ламия, поджили, но полностью исчезнут не скоро.

Возле таверны «Четыре бочки» домов было немного, она находилась на пересечении дорог и поселков. Ободранная таверна контрастно отличалась от чистеньких, ухоженных домиков Зеленой идиллии. Над ней не было широкой крыши с огромными навесами, а грубо прорубленным окнам не хватало стекол, из печных труб валил дым. Чуть поодаль стоял двухэтажный бревенчатый дом — место для ночлега. Несмотря на убогие стены, выглядел он лучше, чем печально известная мелисская ночлежка. Вокруг таверны стоял хлипкий заборчик из двух перекладин и несколько лавок, длинных, чтобы вместить всех желающих.

Слезая с повозки, Марк чуть не упал, не учтя двухдневного лежания без движений. Хранительница вовремя подхватила его под руку.

— Что с тобой?

— Ничего, все в порядке.

Марк кривил душой. Кости ломило как при тяжелой болезни, тело двигалось вяло и расслабленно, очевидно, давали о себе знать остатки яда и большая потеря крови. При ходьбе немного кружилась голова. Вдобавок, он вспомнил, что не ел три дня.

Внутри таверны стоял устойчивый запах пива и жареного лука. Свет из прорубленных окон мрачно освещал комнату, а иного освещения здесь не было. Возле грубых деревянных столов стояли высокие лавки, несколько из них занимали бородатые любители пива. Стены украшали деревянные муляжи сабель, копий и прочего оружия, причем многие экспонаты были поломаны, не иначе как во время какой-нибудь пьяной драки. Кроме этого со стены смотрела клыкастая морда-чучело свирепого кабана.

— Мир вам, — сказал епископ, приветливо улыбаясь.

— Почтенный Ортос! Давненько вас не видали!

Хозяин таверны — пузатый бородач в засаленной повязке, прикрывающей лысину, отдал распоряжение двум юным вертким служанкам, и они мигом понеслись на кухню, откуда доносились самые разнообразные запахи. Епископ быстро договорился и о еде, и о ночлеге в долг. Было заметно, что его здесь уважают.

Марк обратил внимание на сидевшего за противоположным столом старого забулдыгу, одетого в крестьянскую робу грязновато-коричневато цвета. Обхватив перепачканными землей руками огромную пивную кружку, он глухо спал, уткнувшись подбородком в ту же кружку. Он умудрялся сопеть и носом, и ртом. Поток воздуха из ноздрей раздувал усы, делая их пышными на какой-то миг, после чего они снова укладывались на место. Изо рта поток перегара уходил в кружку, заполненную наполовину, создавая странное подводное бульканье. Из кружки летели пивные брызги, а иногда пробивались целые фонтанчики, орошая ему бороду и усы.

— Миряне… — произнесла хранительница без презрения, скорее сочувственно. — Брат Ортос, разве нет лучшего места для ночлега, чем мирянская таверна?

— Тут отличное место: подальше от чужих глаз и вредных слухов, — ответил епископ, оглядываясь по сторонам. — В Зеленой идиллии полно шпионов темного князя Эреба.

— Эреба? Это не тот ли Эреб, который отец колдуньи Амарты? — Марк вопросительно глянул на епископа.

— Да! — резко ответила за него хранительница, и глаза ее сверкнули.

— Вы полагаете, эти миряне не опасны? — спросил Марк, вспоминая неприятности в мелисской таверне.

— Что ты, они нам не враги, — улыбнулся епископ и, проследив за взглядом Марка, посмотрел на сопящего забулдыгу. — Вот этот, например, пьяница беспробудный, но в душе — человек добрый. И к тому же — староста соседнего поселка Буйный луг. Он всегда разрешал мне выступить перед мирянами своего селения. Он и сам, наверное, встал бы на Путь истины, если б не его тяга к кружке.

— Староста? — удивился Марк. — Беспробудный пьяница и вдруг староста?

— Увы, да. Для Буйного луга такой староста вполне подходит, — сказал епископ, погрустнев.

Подошел хозяин таверны, лично подав гостям горячие кушанья.

— Что слышно у вас, какие вести ходят через ваше пристанище? — спросил епископ.

Хозяин тихо зашептал:

— Говорят, грядет война с Амархтоном. Князь Эреб тайно созывает народ в легионеры тьмы. Не далее как на прошлой неделе, его посланник захаживал в наш Буйный луг, дескать, кто хочет вступить в армию Темного Владыки Хадамарта? Шестеро наших парней согласились на пьяную голову. Тут же их облекли в черные доспехи и увезли.

— Понятно. Влияние Падшего города на Анфею усиливается с каждым днем.

— А еще говорят, королева Сильвира спешно собирает войска, — сообщил хозяин и зашептал еще тише. — Ее посыльные отправились по всем селениям, где живут ваши аделиане. А она, говорят, поехала в Морфелон, заключать новый договор с вашим Сиятельнейшим Патриархом. Нам то что, нам нет дела до ваших войн, — заговорил он уже громче. — Это вам, аделианам есть над чем поразмыслить.

— Дожить бы до того благословенного дня, когда Знамя победы воссияет над Падшим городом! — впервые высказал одно из своих мечтаний епископ и взгляды Марка и Никты обратились на него. Он смутился, хоть и сумел это скрыть, перекинув взгляд на тарелку Марка. — Ты что, тебе нельзя мяса! Куда тебе, после трехдневного голодания!

Марк хотел сказать, что это мясо неизвестного происхождения он и так бы не стал есть. Ему подали миску бульона, и Марк постепенно утолял голод, прихлебывая его с хлебом. В животе непривычно бурчало. Когда он запил все это большой кружкой сладкого чая, с приятным вкусом мяты и какой-то душистой травки, то почувствовал себя самым сытым человеком в Каллирое.

— Простите, я сейчас приду.

Выйдя из таверны, Марк направился к низкому, покосившемуся сараю, который являлся полуразваленной уборной. У входа стояли два высоких воина, привлекших к себе внимание Марка. Один из них оказался крепким пожилым рыцарем в обветшавшем нагруднике. Рыцарь опирался на длинный двуручный меч как на посох. Его спутником был худющий тип, покрытый с ног до головы в толстую черную мантию, высокий — на голову выше рыцаря, и на две головы выше Марка. Не расслышав, о чем говорят эти двое, Марк определил, что хриплый, пропитый и сильно сдавленный голос принадлежит рыцарю, а свистящий, едва уловимый — его спутнику.

Странное любопытство влекло узнать их поближе. Выходя из уборной, Марк как бы невзначай глянул на их лица: выжатое как лимон, давно небритое лицо старого рыцаря не задержало его внимания. Но вот лицо его спутника…

Марк содрогнулся. Верхняя часть лица незнакомца была скрыта капюшоном, а нижняя представляла собой две голые челюстные кости, соединенные белыми костяными губами. И этот ужасный мертвецкий рот произносил свистящие слова, как будто их пытался прошипеть зимний вихрь: «Ты остался один, ты никому не нужен, ты наедине с судьбой, ты один против всех невидимых врагов…» Марк почувствовал, как застывают глаза, губы, щеки, как в уши врывается невыносимая звуковая пустота, а перед ним плывет, плывет, плывет бескрайняя степь под унылым заходом солнца. Необъяснимый страх одиночества сковал и парализовал разум, хотя ноги продолжали шагать к дверям таверны. Марк вдруг оказался один в этом чужом мире. Одинокий. Беспомощный. Несчастный. Никому не нужный. Отверженный Богом. Наступил кошмар длинною в вечность, пока Марк не споткнулся ногой о лавку.

Бух! Марк пришел в себя и смахнул со щеки прилипший песок. Светило взошедшее солнце, крестьяне спешили на поля, бросая на него обыденные взгляды, очевидно, принимая за пьяницу, наклюкавшегося с утра пораньше.

Но Марка не волновало их мнение. Его пугал страшный спутник неизвестного рыцаря. Вернувшись за стол к друзьям, Марк готов был поделиться впечатлениями, но епископ так оживленно выспрашивал новости у хозяина, что он передумал. Да и потом, ведь ничего не случилось!

«Нервы у меня никуда, — подумал Марк позднее. — Подумаешь, даймон! Что, мало всяких монстров по этой стране шатается?»

Получив комнату на первом этаже, отмывшись в небольшой баньке, Марк только и делал, что лежал. Он еще был очень слаб и предавался отдыху последующие четыре дня. О Белом забвении он старался не вспоминать, и о нем не напоминали ни епископ, ни хранительница.

К своему удивлению Марк обнаружил, что после Белого забвения в нем произошли перемены. Он стал более смел в общении с епископом, да и перед проницательным взглядом хранительницы мог устоять без смущения. В нем пробуждалась какая-то сила, которой он еще не понимал, но уже радовался изменениям. Наконец-то!

Однако один раз за эти дни епископ таки заставил его поволноваться.

— Скажи мне, Маркос, если это не тайна, кто такая Меллина?

В груди екнуло, и сердце застучало в бешенном ритме. Счастье, что хранительницы в этот момент не было рядом.

— Откуда вам известно это имя? — медленно проговорил Марк, стараясь сохранять невозмутимое выражение лица.

— Я первый тебя спросил, — улыбнулся епископ, убеждая, что ничего выпытывать не собирается.

Марк помялся.

— Одна девушка. Случайно познакомились в Мелисе. Поговорили да и разошлись. А вы откуда ее знаете?

Епископ глубокомысленно сложил руки на животе и секунд пять думал, держа Марка в напряжении.

— Видимо, эта девушка произвела на тебя сильное впечатление, если ты шептал во сне ее имя…

— Когда?

— Когда мы выезжали из Белого забвения.

— Вот как? — Марк нервно затеребил рукава своей рубахи. — Никта тоже слышала?

— Она спала.

— Не знаю, что на меня нашло, но это… это ничего не значит. Ну, может, и запомнилась мне эта девушка, ну и что?

— Белое забвение не создает свои образы искушений — оно лишь отражает то, чего мы жаждем, что живо в нашей памяти. Ламия, которая тебя чуть не погубила, была пропитана чарами Белого забвения…

— Хватит, не вспоминайте больше об этом месте! — Марк заговорил дерзко, ничуть не стесняясь. — Что было, то было. Вам ведь тоже не хочется вспоминать то, что вам тогда снилось?

Епископ смутился, кашлянул, но ничего не сказал. Марку стало неловко: да, можно было обойтись без последней фразы. Однако к этому разговору епископ больше не возвращался.

Стояло жаркое лето, теплый сухой ветер проносился по дорогам, поднимая пыль. Вдоль таверны проходили телеги купцов и мелких бродячих торговцев. По вечерам в таверне становилось шумно от веселья, которое порой затягивалось до утра.

Хранительница по-прежнему была немногословной, но теперь проявляла к Марку больше внимания, чем раньше. Она настаивала, чтобы он молился перед сном, учился читать, предлагала поучить его владению мечом. От тренировок Марк отказывался, ссылаясь на слабость, хотя чувствовал, что быстро идет на поправку. Ему было приятно, что девушка приготавливает ему чай из целебных трав, спрашивает о его самочувствии, интересуется, что ему надо.

Но Марка заботила главная цель похода — пророчество. Ему не давала покоя мысль, что ему уготовано. Совершит ли он подвиги, о которых мечтал, достигнет ли того, к чему призван? Дано ли ему когда-нибудь вернуться домой? Да, в Каллирое он крепнет и умнеет, но все-таки его дом там. Узнать бы, когда и как он сможет вернуться, и можно путешествовать со спокойной душой.

Он узнал, что от таверны до Храма призвания всего два часа ходьбы. Спросив епископа, почему бы им не сходить к пророку, а потом вернуться сюда и дожидаться Хариса и Флою, Марк получил странный ответ:

— Нельзя раскрывать наше присутствие, пока мы разделены. В «Четырех бочках» нас никто не станет искать, но как только мы придем в Храм призвания, о нашем присутствии узнают все.

— Кто это все?

— В Анфее многие не хотят, чтобы Седьмой миротворец исполнил свое пророчество. Запомни, Маркос — мы не в Морфелоне и даже не в Мелисе. Мы пришли на юг. Здесь никогда не прекращается тихая война. Тишина и спокойствие могут в одно мгновение обернуться кровью и смертью. Так что самое разумное для нас — держаться вместе. И в Храм нужно идти вместе. Дождемся наших друзей. Да и тебе не мешает набраться сил. Впереди у тебя — решающая встреча в твоей жизни.

«Уговорил», — недовольно подумал Марк.

* * *

На пятый день пребывания в «Четырех бочках» прибыли Харис и Флоя: усталые, но счастливые. Марк к этому времени окончательно окреп и дружеские объятия странствующего рыцаря встретил стойко.

— Дружище! Вот мы и снова единым клинком идем на врага!

— Маркос! Ортос! Никтилена! — неугомонная Флоя встретила всех радостным визгом. Ее белая накидка приобрела грязноватый цвет, а смуглое лицо еще сильнее загорело. Она бросилась обнимать Никту, и та ответила радостным возгласом. Никогда Марк не видел хранительницу такой веселой.

— Как вы добрались?

— Чудесно, караванщики провели нас за перстень брата Ортоса через таможню и кормили всю дорогу, — прощебетала Флоя. — Спасибо, Маркос, брат Ортос!

Епископ передал Харису уздцы, и странствующий рыцарь ласково потрепал коня по гриве. Скороног, вновь обретя хозяина, тихо заржал и энергично затряс ушами.

— А как вы прошли Белое забвение? — справился Харис.

— Маркос, что у тебя с лицом? — подхватила Флоя.

Раны от когтей ламии поджили, но все же были сильно заметны.

— Болота есть болота, — уклончиво ответил Марк, поднимая воротник рубашки, чтобы скрыть ужасный шрам на шее.

— А что вы видели в Белом забвении? — настаивал Харис.

— Брат Ортос объяснит тебе лучше, чем я, — проговорил Марк, испугавшись жутких воспоминаний.

— Хорошо, но что же мы стоим, идемте в таверну. Нам нужно поесть с дороги! — обхватил его за плечи Харис.

— У вас разве что-то осталось от тех сиклей? — недоверчиво спросила хранительница.

— Нет, но есть нечто большее. Вчера я починил колесницу одному аделианскому вельможе из Южного оплота. Местные конюхи и кузнецы ничего не смыслят в колесницах, а я провел на них детство. Он дал мне пять динаров и остался доволен, хотя все время ругал мелисские власти, на чем свет стоит. Кстати, это был эмиссар королевы Сильвиры в Зеленой идиллии. Славная встреча!

Обед затянулся. И к большому недовольству Марка, затянулся надолго. Он рассчитывал, что они немедля отправятся к пророку, но где там! Харис увлеченно рассказывал о караванах, купцах и рыцарях, с которыми познакомился в дороге. Флоя перебивала его, повествуя о непослушном верблюде, на котором ей довелось ехать. Так они чередовались, наперебой делясь впечатлениями.

Наконец, когда епископ первым вышел из таверны, Марк поспешил за ним, спросив со скрытым нетерпением:

— Ну теперь-то мы идем к пророку?

Епископ немного помедлил с ответом, копошась в своем вещевом мешке у дверей.

— Нет, не сегодня. Сейчас мы поедем к моему давнему другу, служителю Храма призвания, почтенному Иалему. Он будет рад принять нас в своем доме.

Неожиданно для самого себя Марк вскипел. В его душе происходило что-то непривычное. Тонкая струйка обиды больше не угнетала его как раньше, не замыкала в себе. Нет, она жаждала своего высвобождения, стремительно перерастала в бурную реку негодования.

— Почему не сегодня? Зачем тогда было говорить, что мы пойдем к пророку, как только прибудут Харис и Флоя?

— Нам нужно подготовиться и все продумать.

Марк глянул в таверну: Харис, Флоя и Никта еще были там. Он оставался с епископом наедине, и это придавало дерзости.

— У вас было четыре дня, чтобы все продумать!

— Маркос… — епископ примирительно поднял руки, — остынь.

— Остынь! Что значит остынь?! — громко заявил Марк, хотя в душе успел пожалеть обо всем, что слетело с языка. Однако неконтролируемый поток эмоций, невесть как накипевший, рвался наружу, и остановить его было непросто. Что-то сломалось, что-то изменилось в нем после Белого забвения. — Почему я должен ждать, когда вы поведете меня к пророку? Почему я сам не могу решать за себя? Сколько еще я должен оставаться вашей тенью? Почему вы столько всего недоговариваете, скрываете? Почему держите меня в загадках? Знаете, каково это, жить в неведении, постоянно мучаясь мыслями «Где я?» и «Что будет завтра?» Почему, когда я что-то начинаю решать сам, вы меня останавливаете? Туда я не готов, сюда не готов, и на Светлой арене мне состязаться рановато и мечом владеть необязательно! Хватит! Теперь я могу обойтись без вас.

Из него пробивалась новая сила. Независимость. Самодостаточность. Амбиции.

Епископ рассердился: его щеки побагровели, а ноздри стали гневно раздуваться как кузнечные меха. Секунд через десять он пересилил себя и ответил сдержанно:

— Я твой проводник, Седьмой миротворец. Будь добр прислушиваться к моим советам.

— Вы были моим проводником до Зеленой идиллии, — ответил Марк, все меньше и меньше сдерживая себя. Ради своей попытки добиться самостоятельности он был готов поссориться с епископом всерьез и надолго. — Дальше я как-нибудь сам. Можете идти к своему приятелю. А я иду к пророку.

Неожиданно просвистевший поток воздуха задел Марка по лицу. Рядом раздался глухой удар в двери таверны, и Марк ошеломленно уставился на полуметровую стрелу с черной ленточкой на конце.

— Это… это кто? — робко спросил он, забыв и гнев, и свою тягу к самостоятельности.

— Что здесь происходит? — из таверны выскочил Харис, а за ним Флоя и Никта.

— Даймоны! — взвизгнула Флоя, а хранительница одновременно с Харисом схватилась за меч.

Острая стрела торчала четко между епископом и Марком. Полметра вправо — и она бы угодила епископу в грудь, полметра влево — и она бы сразила Седьмого миротворца.

— Нет, не даймоны, — сохраняя видимое спокойствие, произнес Харис. — Это человек.

Хранительница глянула вокруг, прищурившись.

— Мастер своего дела. Стрелял из леса, а это больше полета обычной стрелы.

— Невозможно! — заявил Харис. — Это самострельная стрела, а самострелы так далеко не стреляют.

— Он мог усилить стрелу магией ветра.

— Был бы мастером, то кто-то из нас уже бы встретился с вечностью, — сказал епископ, единственный из всех, кто совершенно не тревожился.

— И… и кто это может быть? — рассеянно произнес Марк, думая, то о стреле, то о глупой ссоре с епископом.

— Это предупреждение! — решила хранительница.

— Или чья-то шутка, — подметил епископ, не разделяя ее тревоги.

— Челюсть сверну за такие шутки! — прорычал Харис.

— Так чего же ты стоишь? Беги, лови его! — едко подстегнула Флоя, видимо, успокоенная тоном епископа.

— В любом случае надо уходить отсюда, — промолвил епископ. Он не озирался по сторонам, как видно, будучи уверенным, что покушение сейчас не повторится. — Наше присутствие в Зеленой идиллии уже замечено.

* * *

Дом служителя Иалема находился неподалеку от таверны на окраине поселка, всего в нескольких шагах от дремучего леса, называемого здесь Лунным. Хозяин, по-видимому, имел трудности с деньгами, поскольку его жилье пребывало не в лучшем виде: стены, сплетенные из гибких ветвей, были обшарпаны, будто их постоянно царапали дикие коты, а с крыши свисали лохмотья кровельного покрытия из сухого мха. Нуждалась в ремонте и печная труба, жалобно покосившаяся к краю крыши.

Служитель Иалем был круглолицым пожилым человеком, с большой плешью на голове. Как и епископ Ортос, он постоянно носил длинные одежды священника, всегда сохраняя на лице невеселую, но добродушную улыбку. Молчаливый, неразговорчивый, он особенно избегал разговоров о Падшем городе. Подолгу с ним можно было говорить только о его здоровье и об абстрактных понятиях добра и зла.

Марка поселили в гостиной, предоставив твердую дощатую кровать. Старые доски скрипели и неприятно напрягали спинные мышцы, но ему было все равно. За время похода он стал совершенно неприхотливым. Епископ все справлялся о здоровье Иалема, и тот охотно отвечал, находя интересной эту тему.

Флоя, собрав у леса несколько букетиков цветов и, разместив их в глиняных кувшинчиках, скрасила неухоженный вид гостиной. Хозяин отреагировал доброй улыбкой.

— Вы любите цветы, почтенный Иалем? — осведомилась Флоя с зажатым в руке кувшинчиком, полным ярко-синих полевых цветов. — Я видела ваш цветник за домом. Прелесть!

— Да, цветы помогают не замечать одиночества, — глубокомысленно ответил хозяин, польщенный вниманием юной девушки.

— Ой, а вы одиноки? У вас нет семьи? А где ваша жена? Вы никогда не были женаты?

— Флория! — нахмурил брови епископ.

— О, все славно, брат мой, — проговорил хозяин. Его улыбка стала уныло-разочарованной. — Просто есть вещи, о которых говорить рано. Всему свое время.

Он сказал Харису, чтобы тот отвел коня в стойло, взял вещевой мешок епископа и понес на второй этаж, по лестнице, из которой вот-вот должны была посыпаться труха.

— Никогда не задавай глупых вопросов людям, испившим немало горя! — сердито упрекнул Флою епископ и поучительно поднял палец перед ее недоуменным лицом. — И другим людям тоже не задавай…

— А что тут такого? — как всегда возмутилась Флоя.

— У каждого человека есть свои сокровенные тайны, о которых не нужно знать никому другому.

— Я всего лишь спросила о семье…

— У него нет семьи… больше нет. Теперь его семья — храм… гм, я очень много сказал.

Проворчав какие-то поучительные слова, понятные лишь ему самому, епископ удалился следом за неразговорчивым служителем.

— Я не понимаю, как можно быть таким замкнутым в себе! — пожав плечами, высказалась Флоя, оставшись наедине с Марком.

— Ну не всем же быть такими говорливыми! — отозвался со своего ложа Марк. — Зато у тебя, когда появляется тайна, о ней сразу узнает вся округа.

— Не могу же я держать в себе все, что меня тревожит! Иначе я просто лопну.

— А многие люди, наоборот, не могут высказывать свои переживания, — сказал Марк, думая совсем о другом. Что его сейчас тревожило, так это неизвестный стрелок, пустивший в него стрелу. — Это делает их душу уязвимой. Особенно, если в ней живет боль.

Флоя вдруг стала непривычно серьезной. Ее губы сложились в трубочку, а озорные блестящие глазки сощурились, как при обдумывании важного вопроса.

— Заглушая в себе боль, мы делаем ее сильной в будущем. Лучше вылить ее сразу и избавить себя от лишних страданий.

— Мудрая мысль! — согласился Марк, поднимаясь. Он желал поскорей остаться один на один со своими мыслями. — Да только многие люди любят страдания. Им нравится, когда их жалеют.

Марк вышел во двор.

Здесь приятно обдувало вечерней прохладой, ветер доносил чудные запахи душистых садов. В саду служителя Иалема помимо яблонь росли маленькие гранатовые деревца с прямыми стволами и многочисленными отростками, красноватою корою, продолговатыми блестящими листьями. На ветках висели созревшие плоды с большими, похожими на звезды ярко-красными цветами, не имеющими запаха. Марк подобрал с травы упавший плод. Он был покрыт твердой красной кожурой, а при разломе оказалось, что он вполне созрел: множество сочных красных зерен оказались весьма неплохими на вкус.

Из памяти не уходила стрела с черной ленточкой. Покушение? Предупреждение? Намек? Кто это мог быть? Посланник черной колдуньи Амарты, однажды покушавшейся на его жизнь? Но в прошлый раз она это сделала открыто. Она желала видеть его предсмертный взгляд, об этом ясно говорили ее глаза, преисполненные глубоко личной ненавистью. Так зачем же ей наемник? С ее-то смертельным искусством черной магии! Яннес? А ему зачем? Он и так победил Седьмого миротворца на Светлой арене. Да и не таков этот тип, чтобы убивать соперника стрелой в спину. Кто-то из слуг Темного Владыки Хадамарта? Вдруг они боятся Седьмого миротворца из-за того самого пророчества? Тут может быть целая вереница версий, вплоть до высказанной епископом, что стрела с черной ленточкой — чья-то глупая шутка. Ох, хорошо бы, если так.

— Маркос… — раздался сзади голос Флои, приглушенный и заговорщицкий.

— А? Чего тебе?

— Весь день хотела тебе сказать… — она зашептала над самым ухом. — Во время путешествия с караваном из Мелиса… я заметила среди купцов… архиепископа Ипокрита.

— А-а, помню, помню, — махнул рукой Марк, припоминая, как встретили Седьмого миротворца в Сонной дубраве, после того как там побывал Ипокрит. — Ну и что, может, у него родственники в Анфее?

— Да нет же, погоди. Я подслушала его разговор… я говорила Харису, но он не слушал. Говорит, я много себе воображаю. Но я слышала точно: Ипокрит говорил со странной женщиной, которая, несмотря на ужасную жару, скрывалась под черной мантией. Ипокрит опасается, что Седьмой миротворец возмутит спокойствие в Анфее, а потому, говорит, он добился от Совета епископов Морфелона письменного указа. Благодаря этому указу, говорил он, ни один храм, ни одна аделианская община не имеет права содействовать тебе без согласия представителя Совета. То есть, его, Ипокрита!

— Вот как? — удивился Марк. — Чем же я насолил этому старикашке?

— Это еще не все! — возбужденно проговорила Флоя. — Та странная женщина рассмеялась и, ты не поверишь, я узнала колдунью Амарту! Она сказала Ипокриту, что его усилия излишни. Она… она заявила что-то страшное… что Седьмой миротворец надежно скован цепями безликого!

Марк обомлел. Амарта. Ипокрит. Цепи безликого. Голова пошла кругом. Он почувствовал, что больше не может терпеть сужающийся вокруг него заговор.

Он бросился в дом, поднялся на второй этаж в комнату епископа и стал говорить. Его прорвало. Он говорил все, о чем боялся рассказать раньше: о странных голосах перед появлением в Каллирое, о намеках Яннеса, о подобных словах Амарты, которые подслушала Флоя. Он упустил только новость об Ипокрите, зная, что епископ не поверит в его сговор с колдунами. Епископ слушал внимательно, с интересом и спокойствием, видимо, не считая эти сведения слишком тревожными. Когда Марк закончил, епископ неспешно заговорил:

— Твои голоса в переходе из твоего мира в наш давай оставим. Не нам судить о том, что закрыто для нашего ума. Откуда об этих голосах знают Яннес и Амарта? Все довольно просто. Амарте известны сильные оракулы, даже оракулы-некроманты. Они идеально видят слабости людей, в том числе и адельфов. Цепями безликого именуют силу человеческого страха. Немудрено, что оракул увидел в тебе страх и пересказал Амарте, а она — Яннесу. Они оба желают показать, что знают о тебе больше, чем ты сам. Посему не удивляйся, если услышишь о цепях безликого еще от кого-нибудь. Оракулы способны видеть в тебе твои слабости, но им никогда не предугадать твоих сильных сторон. Жаль, что ты мне сразу все не рассказал. Впредь не держи от меня втайне свои опасения.

— Ясно, — произнес Марк, чувствуя, как спадает с души камень неизвестности.

— Да, и еще: скажи Флории… нет, лучше я сам.

— Что сказать?

— Чтобы не была так наивна в дальнейшем. Амарта не тот человек, которого можно подслушать.

— Но Флоя уверяет…

— …Если Амарта сама не захочет, чтоб ее подслушали.

— Зачем?

— Чтобы внести в твое сердце тревогу со всех сторон. И со стороны твоих друзей тоже.

Епископ устало зевнул.

— Иди спать, Маркос. Завтра у тебя великий день. Ты услышишь пророчество о Седьмом миротворце.

* * *

Марк мучался всю ночь напролет, так и не сумев заснуть до утра. Он пытался читать книгу Пути истины, но это оказалось невыносимо тяжело: веки начинали смыкаться, мысли сонно путались. А как только Марк откладывал книгу в сторону, сон издевательски убегал прочь. Чтение незнакомых символов и строк давалось не так легко как в безлюдных Желтых песках.

Да, после Белого забвения в нем произошли перемены, но его по-прежнему мучил страх. Неведомый страх за свою судьбу заставлял вжиматься в подушку и вздрагивать от каждого шороха. Даже когда страхи прекратились сами собой, нетерпеливое ожидание получить все разгадки у пророка, не давало уснуть.

«Почему все знают обо мне больше, чем я сам? И почему эти все — враги? Почему они ненавидят меня? Что плохого я сделал кому-то из них? Ипокрит, Яннес, Амарта и ее зловещий отец темный князь Эреб, с которым, по Божьей милости, я до сих пор не познакомился. Кажется, они ненавидели меня задолго до того, как я попал в Каллирою. Неужели все дело в моем титуле? Быть может, они все, включая Темного Владыку Хадамарта, ненавидят только Седьмого миротворца, а не Маркоса-северянина? Впрочем, какая разница: целясь в Седьмого миротворца, убийца неизбежно попадет в меня».

Уснуть удалось только к утру и, к счастью, его никто не будил до полудня. Его одежда лежала рядом на кресле, выстиранная и высушенная. Когда Марк оделся, то почувствовал приятно исходящий от нее запах полевых цветов. Ясно, что стирала Флоя.

Поглядев на себя в зеркало, Марк зачесал волосы назад, накинул желтый ворсяной плащ, подаренный Автоликом. Теперь он походил на странствующего мелисца с древней книгой.

— Славно выглядишь! — ободрил его вошедший Харис. — Пойдем, у меня еще осталась жменя сиклей для скромного завтрака в «Четырех бочках». Не хлебать же кашу из лечебных цветочков.

— А… а как же епископ Ортос… мы же должны были…

— Пойдем, миротворец! — Харис потянул его за локоть. — Ортос пошел с Никтиленой в Храм призвания — предупредить пророка и совет старейшин о твоем прибытии. Они нас там подождут. Я сказал, что мы зайдем в таверну.

— Не лучше ли поторопиться? — сказал Марк, не кривя душой. Желая побыстрее встретиться с пророком, он был согласен довольствоваться и цветочной кашей.

— Пойдем, пойдем, тебе надо подкрепиться. Неизвестно, что ждет тебя у пророка.

— Но Ортос говорил, что надо держаться вместе.

— В Храме — да. Но добираться до него лучше порознь и разными путями. Так мы не привлечем к себе внимания.

Они вышли навстречу яркому солнцу, заливающему светом зеленые сады, отчего те переливались многоцветными красками. Пустая повозка стояла под навесом крыши, а Скороног увлеченно пасся на изобилующем цветами и травами лугу, поедая все подряд.

— Иалем сказал, что вокруг дома растет немало целебных трав, — сообщил Харис, не без удовольствия наблюдая, как его конь, похудевший за время путешествия из Мелиса, набирает вес. — Скороногу они пойдут на пользу.

— Он сказал это, чтобы ты не выпускал Скоронога из стойла! — объяснила подбежавшая сзади Флоя. — Твой конь сожрет все, что Иалем готовился собрать для снадобий.

— Да-а? — Харис озадаченно оглянулся по сторонам. — Ничего, травы здесь на всех хватит. А тебе-то зачем с нами?

— Мне Ортос приказал. А ты, верно, хотел, чтоб я осталась с твоим невоспитанным конем и объяснила ему, что не все растущее на лугу можно сжирать?

— Славная мысль! — усмехнулся Харис.

— Ты самый грубый и неотесанный вояка, которого я встречала в своей жизни!

— О-о, сестрица, ты еще очень юная!

От этих перепалок Марку стало легче: жизнь шла своим чередом, а если невидимый враг охотится за ним, то тут уж поделать нечего. А если роковая стрела уготована ему пророчеством, то тогда тем более ничего не изменить.

Осознание своей зависимости от пророчества заставило ускорить шаг. Сегодня он все узнает!

У таверны слышался лязг мечей. В поединке сошлись двое воинов, которых Марк заприметил вчера: старый рыцарь в обветшавшем нагруднике и подобное призраку существо, покрытое черной мантией. Лица призрака не было видно, он дрался спиною к Марку, но вот выжатое небритое лицо рыцаря морщилось при каждом взмахе. Его удары были сильны, но призрак в мантии почти без труда отбивал их, словно издеваясь над безсилием старого рыцаря. Марку показалось странным, что опытный рыцарь почти беззащитен против медленных, приторможенных ударов призрака. Но самое поразительное — никто не обращал на них внимания, будто эти двое не рубились насмерть, а тренировались деревянными палками.

— Что тут творится? — робко спросил Марк как бы у самого себя.

— А, я слышал об этом рыцаре от королевского эмиссара, — сообщил Харис, напрягши скулы. — Этот старик — бывший глава Ордена разбитых оков, сотник Армии Свободы Экбаллар, а его противник — один из изолитов. Они дерутся почти каждый день. Уже не раз пробовали ему помочь, причем, рыцари покрепче нас. Но Экбаллар не принимает ничьей помощи. Попробуй, вступись за него, так он замахнется на тебя. А в одиночку победить изолита невозможно.

Поединок окончился предсказуемо. Отставной сотник сделал сильный, но неверный выпад, а клинок существа-изолита ударил его в бок. Глухо вскрикнув, старик поджал губы и, зажимая рану, опустился на колени. Призрак, как ни удивительно, помог ему подняться, и поддерживая за плечи, отвел в таверну.

Во время завтрака, Марк не сводил глаз с угрюмого сотника. Жуткий собутыльник подливал ему вина, а старый воин только этого и желал. Выпивая кружку за кружкой, он кряхтел, морщился, однако, не веселел, как это обычно происходит с пьяными.

— Я хочу с ним поговорить, — не доев завтрак, объявил Марк.

Харис в этот момент пил квас прямо из кувшина и от неожиданности громко икнул: струи кваса потекли по его подбородку на рубаху.

— Храни тебя Небо от встречи с изолитом один на один. Эти порождения тьмы уничтожали лучших воинов Спасителя. Посмотри на это жалкое подобие аделианского рыцаря: вот во что превращают нас изолиты!

Марк нахмурился. Харис вроде никогда ничего не боялся, а по бесшабашной браваде ему не было равных. И вот он вдруг проявляет осмотрительность.

— Мне жаль этого сотника, — с болью глядя на спивающегося рыцаря, сказал Марк. Он сам не понимал, почему так проникся состраданием к неизвестному старику. — Я все-таки попробую.

Марк заметил в себе еще одну новую особенность. Он стал храбрее. Встреча с опасным противником его остерегала, но не пугала. Он вспомнил свою присягу на Совете епископов Морфелона, свое обещание: там, где отчаяние, сеять надежду, там, где тьма, сеять свет. Не пора ли вырваться из липкой паутины страха? Не пора ли бросить вызов настоящему злу?

— Не стоит связываться с изолитом. Он гораздо опаснее, чем кажется, — сказал Харис и перестал хлебать квас.

— Подумаешь, какой-то поганый даймон! — фыркнула Флоя, всем своим видом демонстрируя непоколебимую веру в способности Седьмого миротворца.

— Это не даймон, это архидаймон. К тому же он обладает силой, способной проникать в человеческие чувства.

— Ты что, струсил? — хихикнула Флоя.

— Я струсил?! — зарычал Харис, вставая из-за стола. — Я?! Да я… Идем, Маркос! Дадим по ушам этой образине!

Марк собирался в одиночку выступить против этого существа, а с Харисом он был храбр вдвойне. Стараясь держать себя уверенней, он покрепче сжал нагревающуюся книгу-свиток и пошел мимо пустых столов. Посетителей в таверне оказалось меньше чем вчера: за пивными кружками сидело шестеро мужиков и вчерашний бородатый староста-забулдыга, похрапывающий, упав лицом в блюдо с останками селедки.

— Сразу не бей, дай я сперва поговорю с этим сотником, — предупредил Марк.

— Ладно уж, — буркнул Харис, почесывая кулак.

— Почтенный Экбаллар? — осторожно обратился Марк к изрядно набравшемуся старику.

В ответ он ощутил ледяное прикосновение взгляда черного существа. Верхняя часть лица изолита скрывалась под мантией, а нижняя — голая челюсть с костяными губами, чуть дрогнула.

— Что тебе нужно?

Марка обдало холодом, словно он стоял на морозном сквозняке. Нечеловеческий голос изолита холодным пронизывающим ветром снежной пустыни прошел через его нутро, оставив там пугающий холод одиночества. Он не говорил, он выдувал слова.

— Я… я обращаюсь не к тебе! — вдохнув побольше воздуха, набрался храбрости Марк.

— Кто ты? — вновь пронесся поток холода из пустых уст изолита.

Марк отвернулся, всей душой желая, чтобы существо больше не произносило ни слова. Странная необъяснимая пустота захватывала внутренний мир его чувств, угнетала и пугала.

— Присядь, приятель! — пробубнил хриплым пропитым голосом сотник, отрываясь от кружки.

Марк медленно сел на деревянный табурет. Рука впилась в горячую книгу, а разум был готов дать сигнал к бою.

— Зачем ты столько пьешь?

— Чтобы забыть, — опрокидывая себе в рот остатки вина, ответил сотник.

— Я слышал, ты был сотником Армии Свободы. Значит, ты — аделианин?

— Да, да, — подтвердил сотник, наполняя себе кружку до краев.

— Почему же ты покоряешься своему врагу? — прямо спросил Марк, украдкой поглядывая на подозрительно молчащего изолита.

— Он отрекся, — вдруг вымолвил изолит, тем же свистом северного ветра.

— Нет, — покачал головой сотник.

Изолит придвинулся к нему: «Ты отрекся, отрекся! Твой бог — вино, твоя утеха — кружка, ты никому не нужен!».

Марк подумал, что грезит. Ему померещились струи снежного ветра, исходящие из уст изолита — входящие в мозг сотника. Тот сник и безвольно опустил голову, наверное, впуская опустошающие слова в свой разум. Глядя на него, Марк ощутил отдаленную боль утраты и одиночества, покинутости и отверженности всем миром, но секундой спустя, понял, что эта боль не его. Он переживал чувства сотника, и это было невыносимо.

— Да что ты слушаешь этого скелета! — вскричал, не выдержав, Харис.

Он рванулся из-за стола, целясь кулаком в скрытое под капюшоном лицо изолита. Тот отклонил голову и странствующий рыцарь грохнулся на пол.

— Порождение тьмы, отойди от этого человека! — вскочил Марк. Он выпрямился во весь рост, и книга вспыхнула в его руке Логосом без всякого приказа. Поступок Марка удивил всех, кто находился в таверне, но больше всех — его самого: «Я это сделал?!»

Реакция изолита была внезапной, но предсказуемой. Из-под черной мантии сверкнул кривой палаш, обломки стола полетели в морду кабаньего чучела. Изолит сделал невидимый шаг, нанося плавный, замедленный удар. Взмах Логоса отразил удар, от соприкосновения клинков брызнули ледяные искры. Долгие секунды минули, пока изолит делал второй взмах, и казалось, не нужно быть опытным фехтовальщиком, чтобы вонзить ему острие в грудь, но… холодная дрожь отверженности и обреченности сковала все тело. Марк не мог даже помыслить о контратаке. Если бы не живительная сила Логоса, он не отбил бы этого удара. Холод изолита просто бы его парализовал.

«Харис, где Харис?» — в панике оглянулся по сторонам Марк, но сделал глупость. Хариса он увидел: тот поднимался с пола, вытягивая меч и снимая из-за спины щит… но тут же пропустил очередной удар. Палаш изолита прижал его меч к деревянному полу, и в тот же миг холодная костяная рука с невероятной силой отшвырнула Марка к стене. Он кувырком перекатился через заставленный кружками столик и неудачно упал в корзины с ботвой и капустой.

— Не тронь его, нечисть! — раздался бравый голос старого сотника.

Изолит обернулся: похоже, он был удивлен, что его жертва показала зубы.

Тяжело дыша, Марк уселся на корзину с капустой, успев пожалеть, что ввязался в поединок.

— Лучше достойная смерть, чем жизнь в рабстве! — решительно поднял свой длинный двуручный меч сотник.

Это была не пьяная бравада. В хриплом голосе чувствовалась непоколебимая жажда свободы узника, несправедливо приговоренного к пожизненному заключению.

— Ищешь смерти? — изолит направился к сотнику.

— Сначала тебе придется разобраться со мной! — с отчаянной храбростью прокричал Харис.

Странствующий рыцарь бросился наперерез, но плавный удар палаша по щиту, отбросил его в сторону.

— Харис! — крикнул Марк, вскочив на ноги.

— Хаос тебя раздери, образина! — подал голос тот, снова бросаясь на изолита, успевшего отбросить сотника к дверям.

Марк подхватил меч и побежал со спины к темному воину. Изолит обернулся.

— Ты один в этом чужом мире. Ты никому не нужен. Ты одинок. Никто тебя не спасет…

Марк застыл с воздетым мечом. Его сковал холод слов, звучащих в разуме: он один, один!

…Харис вздрогнул, вероятно, испытывая похожие чувства. Изолит парировал его удар, и взмах руки с костлявыми пальцами отправил странствующего рыцаря за прилавок, в винные бурдюки. В полете Харис чуть не зашиб бородатого хозяина таверны. Перепуганный бородач закрыл руками лицо и опустился под стол.

— Скрепите сердца! — раздался девичий крик в дверях.

— Никта! — услышал свой голос Марк и вдруг почувствовал, как его внутренние силы соединяются с силами друзей.

— Два сердца в единстве — сильнее, чем рать, пока мы едины — нас не сломать, — какой-то скороговоркой проговорила хранительница.

Она бросилась со сверкнувшим мечом, и тут изолит необычайно резко обернулся к ней, отбросив капюшон мантии, скрывавший верхнюю часть лица. Марк увидел только охваченные смертным ужасом глаза Никты: она растерялась, и вместо боевого прыжка у нее получилось какое-то замысловатое движение. Не удержавшись, хранительница упала на спину у ног изолита.

Раздался рев сотника, в котором пробуждался дикий воин. Размах его огромного меча должен был разрубить изолита надвое, но то ли из-за пьяных глаз, то ли из-за чрезмерной ярости, рыцарь промахнулся и его меч разнес невинную скамью.

Марк вступил в бой одновременно с Харисом, чувствуя внутри себя приятное тепло единства. Какая-то внутренняя сила объединила его с Харисом, Никтой, Флоей и даже со старым сотником. Он был уверен — все они чувствуют то же самое. Единая цель, единое желание победить сплотили силу пяти личностей в единую боевую мощь.

Изолит отбил оба удара, но Марк готов был рубиться дальше и дальше, он чувствовал победу, вдыхая ее предвкушение полной грудью.

— Вот тебе, нечисть! — закричала Флоя, воодушевленная появлением хранительницы.

Винная бутылка звонко разбилась об голову изолита, вновь скрывшуюся под капюшоном. Друзья нанесли удар как по команде: Марк слева, Харис справа, Никта снизу. Изолит отбил только один выпад, Марк даже не понял чей: его или Хариса. Это было неважно. Из бока и груди воина тьмы повалили клубы густого черного дыма, как от горящей смолы. Отшвырнув вставшего на пути сотника, изолит, измеряя таверну огромными шагами, подобными прыжкам, унесся за дверь.

— Хвала Спасителю! — Марк подал руку хранительнице. — Ты не ранена?

— Все хорошо.

В ее глазах постепенно таял тот сильный ужас, что вспыхнул, когда изолит открыл перед ней свое лицо.

— Откуда ты взялась? — спросил Харис, отдышавшись.

— Ортос просил поторопиться. Пророк не может ждать Седьмого миротворца до ночи. Ты когда должен был привести его в храм?

— Мы только зашли перекусить, — оправдывающимся тоном ответил Харис, пряча меч в ножны.

— Я это поняла, — многозначительно сказала хранительница, оглядывая таверну. Вокруг царил разгром, какого, наверное, не устраивали и самые буйные дебоширы. Шестеро выпивох стояли, прижавшись к стене, и испуганно глазели на вооруженных аделиан. Бородатый хозяин опасливо выглядывал из-под стола.

— Благодарю вас, воины света! — промолвил, поднимаясь, сотник. — Два года мерзкий дух пил из меня жизнь. Хвала Всевышнему, вы сделали то, что одному мне было не под силу.

— И разгромили все, что только можно! — донесся сварливый возмущенный голос.

К ним приближался низкий, похожий на гнома, бородатый дедуган — тот, что еще недавно храпел, уткнувшись лицом в блюдо с селедкой. На его бородище висели остатки рыбьих костей и капустного салата.

— Что все это значит? — сварливым голосом возопил он, глядя снизу-вверх; Флоя, самая низенькая из всех, оказалась выше его на голову. — Кто будет платить за погром? Здесь убытков на сто динаров, безумные дикари!

— Успокойся, весь этот винный бурдюк стоит не больше пятидесяти! — прикрикнул на него сотник.

Дедуган комично подпрыгнул, накаляясь от такого оскорбления таверны и желая доказать, что ее истинная цена минимум в десять раз больше.

— Мы… как-нибудь рассчитаемся, — дипломатично улыбнулся Марк, подтолкнув друзей к двери. — Мы… не при деньгах сегодня… простите.

Пятеро аделиан спешно удалялись от таверны, откуда доносились возмущенные вопли протрезвевшего старосты. Кричал он с таким запалом, что заключить можно было одно из двух: либо он совладелец «Четырех бочек», либо просто несчастный человек, на глазах которого пострадало самое родное пристанище.

* * *

От таверны до Храма призвания было не менее двух часов ходьбы вдоль густых ароматных садов Зеленой идиллии, напоминающих дремучий лес, обросший посредством волшебства сочными фруктами. Пожилой сотник, увлеченно рассказывал свою историю, а его длинный меч, висевший на поясе, волочился острием по дорожной пыли.

— Наш Орден разбитых оков — древний и славный. Никто не ковал мечи и секиры лучше нас, и никто не держал их в руках лучше воинов нашего ордена. Горы южных ветров помнят нашу славу, как мы освобождали невольников с горных рудников темных князей. Невольничий город у подножия Гор южных ветров освободили мы. И мы создали могучую твердыню, где всякий угнетенный находил пристанище. Эх, сколько славных воинов взрастили мы в нашем городе!

— Подгорный чертог? — взволнованно спросил Харис. — Я слышал о нем.

— Да, да, мой славный Подгорный чертог, — прохрипел старый рыцарь со скорбной грустью.

— Но я слышал… его разрушили исполины Хадамарта, — Харис снизил голос. — После разгрома войска Ликорея в Темной долине, тринадцать лет назад.

У Экбаллара мгновенно зажглись глаза и жилы вздулись на лбу.

— Порожденья Гадеса! Они убили всех, кто не успел уйти в горы, а затем своры даймонов подожгли все, что могло гореть. Тех, что выжили, увели в Подземные копи Амархтона, — сотник затряс головой. — Мы сами, сами виноваты в этом, несчастные! Зачем мы устраивали эти кровавые состязания, зачем? Мало нам крови в битвах было? Ожесточились мы. Избавляя людей от страха, мы отягощали их бременем жестокости. Темная воля Хадамарта тайком прокралась в наши души…

— Воля Хадамарта?! — поразился Харис. — В сердца воинов-освободителей?!

Сотник кивнул со скорбным гневом:

— Воин-освободитель не может ненавидеть. Даже такого презренного врага как Хадамарт. Он хочет помочь, очистить, исправить. Ему вообще чужда жестокость. Он освобождает человека и идет дальше. Радость узника, получившего свободу — вот самая благая награда воина-освободителя.

Марк невольно смутился. Слова сотника как-то совсем не увязывались с его мрачным обликом воина, побывавшего во многих передрягах. Но все же слова эти были искренни: в душе старого вояки явно оставалось что-то светлое и любящее.

— Словом, очерствели наши сердца. Так и навлекли мы врага на себя и на семьи наши, глупцы! Сыновья мои полегли в той битве, — голос сотника надломился. — Хвала Всевышнему, жена моя почила годом раньше, не дожила до того горького дня. А дочь моя замуж вышла, да вовремя от нас ушла. Вот я один и остался.

— А изолит откуда к тебе пристал? — спросил Харис.

— Остатки Ордена я возглавил, да только не борьба это уже была, а сплошь месть за горькую обиду. Одиночество и отчаяние томило каждого из нас. Вот и выпустил Хадамарт своих изолитов нам на пятки. Они разыскивали нас по одному и порабощали одного за другим. Они не стремились нас убить, нет. У них была иная цель — сделать из нас предателей, отступников. Они лишали нас веры, радости, вытягивали все силы, обрекая на тоску и одиночество. Я держался долго. Но это порождение Гадеса знает свое дело. Сначала навеет призрачные мечты, измучит тщетными надеждами, истомит искушениями, а потом и обрушит холод и боль отчаяния. Самые крепкие воины падают в этот миг…И я пал. С тех пор изолит стал моим постоянным спутником, вино — моей единственной утехой.

— Отчаянье — это верная гибель, — добавил Харис.

— Отчаянье? Это и отчаяньем не назвать… Я не боялся смерти, нет. Страшно было то, что я хотел умереть, но не мог. …Хвала Всевышнему за вас, воины света!

Сотник закашлял и его хриплый голос совсем заглох. Марк, Харис и Никта понимающе молчали и только Флоя, не удерживала язык:

— Мое мирянское селение спивается. Хоть там и нет ни одного изолита.

— Ты в этом уверена? — искоса глянул на нее Харис. — Изолиты видимы далеко не для всех. Разве не видела, как пялились на нас эти пропойцы в таверне?

Марк чуть не остолбенел от удивления. Теперь понятно, как себя чувствовали сидящие в «Четырех бочках» миряне, смотря на воинов, рубившихся с невидимым врагом. Ясно, почему староста назвал их безумными.

Хранительница шла молча. Бросив косой взгляд, Марк заметил в ее глазах сохранившийся отпечаток ужаса, охватившего ее в тот момент, когда она глянула в открытое лицо изолита.

— Ты видела его глаза? — тихо спросил Марк, отставая от остальных.

— Я видела себя. Свой страх, свою боль… тяжелую потерю маленькой девочки, оставшейся в один день без отца и матери.

— Ты осталась без родителей еще ребенком?

— Не спрашивай ничего. Не время об этом говорить.

К хранительнице подбежала Флоя и две девушки зашептались, сразу поотстав. Марк слышал только Флою, шепчущую о своих переживаниях: «Как я испугалась за тебя! Он ничего тебе не сделал? А как ты объединила наши мысли?» Потом Флоя смолкла, и хранительница стала рассказывать ей что-то, что Марк, как ни силился, разобрать не смог.

Храм призвания предстал во всей красе, разительно отличаясь от других строений Зеленой идиллии. Великолепная крыша с широкими карнизами состояла из трех ярусов, нижний — самый большой, средний — поменьше, и последний — еще меньше, служивший, как видно, чердачным помещением. Из каждого яруса-этажа смотрели маленькие треугольные окошки, напоминающие бойницы. Стены же храма были совсем невысокими: от земли до карниза нижнего яруса можно было дотянуться руками.

— Почему так долго? — нахмуренно встретил друзей епископ.

— Мы встретили изолита… — начал Марк, но тот увлек его в открытые ворота храма, недоверчиво глянув на старого сотника, от которого все еще несло дешевой выпивкой.

— Да продлит Творец ваши дни, епископ Ортос! — прокричал им вслед бравый сотник. — Век великих войн настал! Мы восстанем против сил тьмы, и прольется свет Небес на землю Каллирои!

Епископ сделал вид, что этот полупьяный пафос относится не к нему, и бесцеремонно втолкнул Марка в зал собрания. Внутри храм оказался обширней, чем казался снаружи. На скамьях сидело около ста человек, но могло разместиться и втрое больше. Высокий старик в одеянии священнослужителя читал тихую проповедь, слов которой Марк не успел разобрать. Епископ увлекал его дальше. Пройдя по просторному коридору, который украшали мелкие виноградные лозы, растущие каким-то образом просто из стен, они вышли к каменным ступеням, ведущим вниз в темный подвальный проем.

Подвальное помещение храма оказалось менее приятным, нежели верхнее. Сырость и полумрак создавали неприятную атмосферу. Узкий проход уводил в полную темноту, но туда епископ Марка не повел. Прямо перед ними виднелись полукруглые двери келий. К одной из них епископ подвел Марка и, ни слова не говоря, втолкнул вовнутрь. Очевидно, еще сердился за опоздание.

Присмотревшись к внутренней обстановке кельи, освещаемой одинокой свечой на залитом воском семисвечнике, Марк все понял, и сердце его застучало. Епископ привел его к пророку, знающему тайну появления Марка в этом мире. Почему же епископ не вошел с ним? Неужели пророчества столь секретны, что узнать их могут лишь те, о ком они произносились?

В любом случае, он не вернется отсюда прежним! Он узнает все и мучительное неведение покинет его. Может, ему уготованы великие трудности и скорби, но когда он узнает свой путь, будет намного спокойнее. Гораздо легче идти по тому пути, который знаешь, даже если этот путь — длиною в годы.

— Пророк Эйреном? — спросил Марк, не зная как обращаться к священнику и пророку в одном лице.

От одинокого стола, слабо освещаемого единственной свечой, отделился сгорбленный человек. Приблизившись, Марк разглядел в нем древнего старца, облаченного в длинный халат, возможно, служивший своеобразной рясой. На Марка старец произвел неприятное впечатление, и если бы не высокая миссия, он бы вообще отказался от подобной встречи. Поросшее седой пыльной бородой лицо старца покрывали тысячи морщин, а на лбу лежали глубокие складки, словно от постоянно нахмуренных бровей.

— Не называй меня так, Маркос, — мягко проговорил старец, что совсем не соответствовало его мрачному виду. — Пророк — это дар, а не имя.

— Да, конечно, вы правы.

— И не на «вы». Я же не священник.

— Да, прости, — согласился Марк. Ему не терпелось заговорить об основном вопросе. — Епископ Ортос, наверное, поведал тебе: я пришел, чтобы услышать пророчество.

— Для чего?

Вопрос старца застал его врасплох. Он не думал об этом. Он столько шел к пророку, столько всего пережил. Пророчество само по себе стало для него целью.

Неторопливо дожидаясь ответа, старик сел в плетеное кресло и позвал кого-то из темноты.

— Циэль, зажги свечи.

У горящей свечи в другом конце кельи появилась маленькая фигурка. Марк увидел девочку лет десяти, несущую серебряный семисвечник и зажженную толстую свечу. Длинные черные волосы вились по плечам. Она была одета в легкое синенькое платьице, причем без всяких следов пыли. Красивое личико не выражало и тени недовольства тем, что она прислуживает в темной келье одинокому старику. Видимо, она давно прислуживала здесь, потому что делала все умело и спокойно, нисколько не смущаясь.

Пока Марк думал, девочка по имени Циэль зажгла все свечи серебряного семисвечника. Комнату наполнил живительный свет, озарил полки с множеством древних книг и свитков исписанного пергамента. То, что Марк принял за убогую келью отшельника, оказалось ухоженной библиотекой, содержащей массу рукописей.

— У меня достаточно времени, чтобы дождаться твоего ответа, — сказал старец.

— Я… я хочу узнать, в чем мое призвание, — заговорил Марк. — Хочу узнать, почему я попал в Каллирою? Почему меня преследуют враги, которых я никогда не знал? И суждено ли мне вернуться домой, то есть в мой мир?

— Хорошие вопросы, потому что искренние. Кроме последнего. Ты, правда, хочешь вернуться в свой мир? — спросил старец, все тем же мягким голосом. — Ради чего? Белого забвения?

— Белого забвения? — недоуменно насторожился Марк. — В моем мире его нет.

— Белое забвение, которое ты прошел по дороге в Анфею — всего лишь видимый образ невидимой сущности человеческого «я», — произнес пророк, и голос его стал намного тверже.

— Так я имею шанс вернуться или нет? — Марк решил говорить напрямую.

— До тех пор, пока ты жаждешь возвращения — нет, — безжалостно развеял его надежды пророк.

— То есть я могу остаться в Каллирое навсегда? — спросил Марк, поежившись от пробежавшего по спине холодка. — Но почему?

— Ответ очень прост. Загляни в свое сердце и все поймешь сам.

Марк уставился на горящий семисвечник. Постепенно приходило понимание. Он по-прежнему жаждет подвигов и по-прежнему их страшится. В этом мире его ждут испытания и опасности, дома — комфорт и безопасность. Итак, душа его хочет оставаться в Каллирое, но страх — влечет домой. Действительно, все просто.

— Но в Каллирое я могу погибнуть?

— Пока боишься смерти — да.

Марк замер: этот ответ означал одно — смерть реальна. Он может умереть, так и не увидев родителей, родного дома, родного мира. Но с другой стороны, разве в своем мире он бессмертен? Разве смерть от опухоли мозга или заражения крови менее реальна, чем от даймонского палаша или стрелы наемного убийцы?

— Да, в Каллирое много опасностей, — спокойно согласился старец, будто читая его мысли. — Но как адельфу тебе известно, что для познавшего Путь истины смерть не является концом. Подобно и существование без цели и смысла не является жизнью.

— Нет, — буркнул Марк, понимая намек. — После всего, что произошло со мной здесь, я никогда не потеряю смысл своей жизни.

— Не это ли решение ты принимал, когда впервые решил измениться и обратился от пустой суеты к Жизни?

— Откуда тебе это известно? — поразился Марк. Этого не мог знать даже епископ Ортос.

— Я бы не был пророком, если бы не читал прошлое людей по их словам и лицам.

Марк сильно смутился. Старый пророк знает все, от него ничего не скроешь. Тут не слукавить как с епископом. Придется быть честным. Предельно честным.

— Ты говоришь, что смерть мне страшна, пока я боюсь ее. Но как мне достичь свободы от страха смерти?

— Путь истины даст тебе ответ на этот вопрос в свое время.

— В свое время, — повторил Марк со вздохом. — Я много знаю о Пути истины, но не нахожу в нем ответа, — Марк развел руками. — Помолись за меня, пусть Спаситель откроет мне его суть…

— Ты до сих пор не понял, что Путь истины — это и есть Спаситель, открывшийся нам в образе живых слов? Слов, которые не живут, но сами по себе являются Жизнью.

Марк запнулся, окончательно запутавшись. Говорить с пророком становилось все сложней и сложней.

— Но тогда скажи мне… — Марк перебирал мысли. Он столько всего хотел спросить у пророка, что не мог решить, что важнее. — Скажи мне, почему я попал из своего мира в ваш? Это воля Всевышнего? Можешь мне не верить, но мой мир существует, и он отличается от вашего…

— Я верю тебе, Маркос. Я знал людей, которые были раздираемы между двумя мирами.

— И что? Какой из моих двух миров является истинным? В каком из них мне суждено остаться? — спросил Марк и затаил дыхание.

— Помимо двух миров, которые ты знаешь, есть еще один. Открой его и поймешь, что только он и является настоящим.

— Что это за мир?

— Мир внутри тебя. Место, найти которое настолько легко, что находят его немногие. Оно в тебе и во всем, что вокруг тебя.

— Не понимаю.

— Я бы тоже тебя не понял, если бы ты пытался выразить невыразимое.

Старец обернулся.

— Циэль, подойди к нам.

Девочка послушно подошла. Марк поглядел на ее темные волосы, на приподнятую головку, на всю ее фигурку, залитую огнями свечей, и удивился, насколько по-взрослому серьезны ее глаза и как необычно они сочетаются с ее детскими щечками и губами. Марку вдруг показалось, что он где-то видел ее, только не мог вспомнить — во сне ли, или где-то в Каллирое.

— Восемь десятков лет разделяют нас с маленькой Циэлью, — проговорил старец, упокоенно улыбаясь. — А в чем разница? Я молюсь — и Творец отвечает, молится Циэль — и Творец отвечает тоже. Мы оба познали мир, который более реален, чем тот, который ты видишь. Я познал его в конце жизни, а она в начале — вот и вся разница.

Они немного помолчали.

— Вижу, Маркос, мои ответы тебя не устраивают. Ладно, перейдем к тому, за чем ты пришел. Однако и пророчество, увы, не даст тебе желаемых ответов.

— Это почему? — нахмурился Марк в нехорошем предчувствии.

— Ты хочешь заверений, а не истины. Но дело не только в этом. Я получил это пророчество незадолго до твоего появления в Каллирое, а с тех пор многое изменилось. Да, забыл сказать: я стар и не записываю пророчеств. Этим занимается Циэль. А она, уж прости, любит придавать словам пророчеств забавную форму. Прочти, Циэль.

Девочка держала свиток двумя руками у груди, не раскрывая. Она помнила его наизусть.

— Пророчество о Седьмом миротворце…

Марк погрузился в слух. Окружающий мир перестал существовать, была только девочка и свиток в ее руках.

На последней строчке Марк содрогнулся, как-будто услышав чье-то приглушенное злое шипение. Нечто жестокое и темное, что пугало его в отдаленных мистических предчувствиях, вдруг пронеслось совсем рядом. Марк поморщился как от внезапной головной боли. Но это была не боль.

«…И ужасом станешь для этой страны».

Марк вытер лоб, стараясь не выдавать своей необъяснимой тревоги.

— Нельзя ли еще раз? — попросил он.

Девочка прочитала снова, потом еще раз и еще один раз. Марк вслушивался в каждое слово, мгновенно запечатлевая его в памяти. Пугающее предчувствие больше не повторялось, но в душе остался тревожный след.

— Что оно означает? — спросил он, когда уже был способен пересказать стихи сам.

— Теперь видишь, почему я сказал, что пророчество не даст тебе ответа, которого ты хочешь, — промолвил старец.

— Признаться, я его представлял себе иначе, — сказал Марк. Вернее было бы сказать, что он себе его никак не представлял. Но услышать пророчество Эйренома в форме детских стихов было странно. — А как оно звучало, когда ты получил его? — спросил Марк, надеясь узнать что-то более конкретное.

— Я не помню его, — ответил старец, наклоняясь над столом. — А если бы и помнил, ты бы ничего из него не понял. Для того Циэль и служит мне, чтобы изъяснять пророчества таким как ты.

Марк уязвленно кашлянул.

— Если так, то, может быть, она разъяснит мне, что именно я должен сделать?

— Это работа твоего проводника. Ортос любит разъяснения. Ступай, он тебе все расскажет.

Марк пожал плечами. Больше ему здесь делать было нечего.

— Можно мне свиток с пророчеством?

— Бери, но смотри, не отдавай его никому, — протянула девочка свиток, глядя на него не по-детски серьезными глазами.

— Спасибо. И тебе спасибо, Эйреном. Остальное надеюсь узнать от Ортоса.

— Только не забудь ему рассказать о том, что произошло с тобой в Белом забвении.

— Откуда ты знаешь? — вздрогнул Марк.

— Достаточно увидеть твой шрам на шее. Но мне не нужно даже этого.

Марк покрутил головой и поднял воротник рубахи.

— Я ему все рассказал.

— Нет, не все. Если бы он все знал, то не был бы так спокоен. Ступай, Маркос.

Не доходя до двери, Марк задержался.

— И все-таки я хочу знать: суждено ли мне когда-нибудь вернуться в мой мир?

Старец замолчал, не желая отвечать на надоевший вопрос. Марк перевел взгляд к девочке.

— Все в твоих руках, — ответила она, и Марку показалось, что девочка чуть-чуть улыбается.

— То есть, я получу возможность вернуться, если исполню свое призвание?

— Призвание — это вся твоя жизнь, — пояснила она, — а пророчество говорит только об одной миссии.

— Но я исполню ее?

— Спроси у себя.

— Ее вообще возможно исполнить?

— Всевышний не дает невыполнимых испытаний, — проговорила девочка и теперь улыбнулась по-настоящему.

Марк подошел к двери: все не так плохо! Если миссию исполнить возможно, значит, он исполнит ее! А когда исполнит — откроется дорога домой.

— Можно еще вопрос, Эйреном? — спросил Марк, остановленный внезапной мыслью. — А что было предсказано Шестому миротворцу?

Пророк молчал. Видно, совсем устал от глупых вопросов.

— Циэль, скажи, — Марк склонился над девочкой, — ты ведь помнишь?

Девочка чуть опустила головку, но глаза ее, отражая свет семисвечника, неотрывно смотрели на Марка.

— …С Сонного города смоет позор избранный князь Мутных озер, — изрекла она на одном дыхании, и Марку почудилось, что где-то заиграла таинственная музыка.

— Ему было предсказано стать князем провинции Мутных озер! — почти вскричал он. — Но он же погиб, его убили!

— Тебе пора идти, Маркос, — с грустью сказала девочка.

— Пророчество не исполнилось, почему? — проговорил Марк, уже выйдя за дверь, словно разговаривал сам с собой. — А что было предсказано Пятому миротворцу, Четвертому? Они тоже должны были прославиться?

— Мне жаль тебя, — произнесла девочка вслед.

— Жаль? Почему?

— Ты идешь по пути не лучших своих предшественников. Третьего, Четвертого, Пятого, Шестого миротворцев.

Девочка подошла к нему и взяла его за руку.

— Те миротворцы пытались кем-то стать: полководцем, вельможей, следопытом. Не будь как они. Будь миротворцем.

Она забрала руку и вернулась в библиотеку.

— Ну, я постараюсь, — сказал Марк поуверенней. Сочувствие маленькой девочки почему-то подарило ему прилив отваги: не минутной, а такой, что будет сопровождать его долго. — Циэль! — позвал он ее напоследок. — Почему ты сидишь в этом мрачном месте, а не играешь с другими детьми?

— Мне хорошо там, где я нужна. Прощай.

Глухо затворилась полукруглая дверь. Марк вздохнул: он не узнал решительно ничего. Кроме, конечно, того, что пророчество условно. Может, сбудется, может, нет — все зависит от него. Как глупо. И стоило столько ждать? Одна надежда, что епископ внесет какую-то ясность.

Но это твердил разум. В глубине души Марк испытывал какое-то тихое и светлое чувство. Неподвластное разуму. Неподвластное страху. Неподвластное злу. Как знать, быть может, неподвластное и самой смерти.

Храмовое служение закончилось, но по каким-то причинам никто не расходился. Прихожане в чистеньких белых платьях, рубашках и туниках разбрелись по залу небольшими группками и тревожно перешептывались. Друзья Марка, а с ними и бравый сотник Экбаллар молчаливо стояли у окна, что-то напряженно созерцая.

Минуя встревоженных местных аделиан, из которых кто-то сопровождал его неодобрительным и даже враждебным взглядом, Марк бесшумно подошел к Никте и Харису со спины.

— Что здесь у вас?

— Глянь в окно, — подтолкнул его Харис. — И приготовься к драке!

Увиденная картина заставила бы вздрогнуть воинов и покрепче. У храма во всеоружии стояли ряды арпаков, очень похожих на тех, с которыми Марк встречался у мелисской таверны. Только здесь их было гораздо больше, наверное, около сотни. За ними возвышался черный всадник в мантии.

Шокирующего страха не было, встречались противники и посерьезней, и к тому же Марк находился в храме, где полно аделиан. Но в то же время слова пророка о реальности смерти неприятно щемили сердце.

— Если это по поводу разгромленной таверны, то пусть пришлют счет, — сострил Марк, хотя лицо его наливалось свинцом. — Пустим шапку по кругу и возместим убытки.

— Готовься к худшему, Маркос, — со всей серьезностью предупредил епископ. — Как я и предполагал, шпионы быстро донесли черным магам, что Седьмой миротворец пришел в Храм призвания. Теперь, когда ты услышал пророчество, враг не даст тебе покоя. Здесь сам темный князь Эреб и вся его даймонская свора.

— Чего они хотят?

Епископ как-то странно посмотрел на окружавших его Хариса, Никту и Флою. По их смятенным взглядам Марк уразумел, что ситуация плачевна.

— Эреб требует только тебя, Маркос, — выдавил из себя епископ. — Остальных его арпаки не тронут. В противном случае он угрожает сжечь храм и уничтожить здесь все живое.

«Попался миротворец! — подумал Марк, оглядываясь на озабоченные лица прихожан. — Вот почему никто не выходит из храма».

— А что меня ждет в плену?

— То, что тебе обещала Амарта: нечто худшее, чем смерть, — сообщил епископ, не меняя голоса.

Флоя взвизгнула, привлекши внимание всех прихожан.

— Да тихо ты! — шикнул Харис. — Мы не собираемся отдавать им Маркоса. Эреб просто глупец, если надеется с сотней каких-то арпаков штурмовать этот храм. Погляди, здесь полно мужчин, а в подвале у них склад оружия. Мы примем бой.

— Не все так просто, Харис, — поник головой епископ. — Он помешан на мести, но совсем не глуп, этот архимаг Эреб.

— Бывший архимаг, — уничижительно уточнил Харис.

К ним подошел старый настоятель храма, в белом хитоне. В глазах его читались спокойствие и решительность.

— Я проведу вас в погреба. Вы уйдете через подземный ход.

Епископ покачал головой.

— Хотя Эреб в приступах безумия и растерял способности архимага, но огненной магией он владеет неплохо. Он подожжет храм, когда узнает, что его обманули.

— Храм призвания устоял в Эпоху лесных войн, устоял при нашествии черного дракона Фамбода, устоит и сейчас! Эреб получит твердый отпор!

— Тогда мы останемся с вами, и отпор будет еще тверже, — проговорил епископ к великой радости Хариса.

— Ух, зададим нелюдям! — сжал кулаки странствующий рыцарь.

Настоятель какое-то время молчал, поджимая губы и думая.

— Мой слуга уже поспешил через подземный ход в гарнизон за помощью. Нам нужно продержаться хотя бы полчаса. Я прикажу раздать оружие.

— Ваши люди не пойдут в бой, — неожиданно сказала хранительница, все это время к чему-то присматриваясь.

— Как… не пойдут? — недоуменно и даже возмущенно вопросил настоятель.

Хранительница обвела проницательным взглядом всех людей, пребывающих в храме.

— Здесь не доверяют нам. Некто хорошо поработал, поливая клеветой Седьмого миротворца и его друзей. Кто захочет рисковать жизнью из-за человека, которого считает шарлатаном?

— Это Ипокрит! — воскликнула Флоя, вновь привлекая внимание публики. — Я же говорила! Это он подговорил всех!

— И теперь все против меня, — покосился Марк по сторонам.

— Мы за тебя. Мой меч на страже твоего покоя! — отважно заявил Харис.

Настоятель, как бы в тревоге за честь своего храма, покровительственно положил одну руку на плечо Марка, а другую — на плечо епископа.

— Что бы ни говорил о вас Ипокрит, вы — гости храма, и всякий, переступивший его порог, пребывает под защитой служителей. Ты права, дочь Сельвана, не все готовы вступиться за Седьмого миротворца. Но каждый, кто считает этот храм своим, поднимет оружие, если враг осмелится осквернить святое место.

— Они встанут на защиту храма, а не миротворца, — упрямо возразила хранительница. Она прищурила глаза и отвернулась, как показалось Марку, скрывая боль воспоминаний о своей Сонной дубраве. — И через подземный ход мы уйти не можем, потому как сожженный Эребом храм возложат на совесть Маркоса. Приход миротворца в Зеленую идиллию ознаменуется огнем и смертью. Его назовут трусом и носителем бедствий. Ипокрит неплохо потрудился. Кто-то еще доверяет Седьмому миротворцу, а кто-то уже презирает. В Храме призвания нет единства.

— Зато есть мечи и щиты, — ответил настоятель и вскинул голову, как настоящий воин перед сражением. — К оружию!

Терзая себя мыслями, что через минуту из-за него прольется кровь, Марк едва сопротивлялся отчаянию. «Я должен нести мир, а принес разделение. Я только пришел в Зеленую идиллию, а уже поставил под удар целый храм. Но нет, еще можно что-то придумать. Через полчаса придет помощь. Нужно затянуть время!»

— Стойте! — крикнул Марк настоятелю, шедшему к группе служителей. — Тот, кто за окном — моя судьба и только моя. Это не война двух противоборствующих сил, это конфликт аделианина и черного мага. Темный князь Эреб ищет меня, он меня и получит. Я выйду к нему и вызову его на бой. Если есть в нем хоть капля чести, он примет мой вызов.

Марк застыл под множеством молчаливых взглядов и впервые в жизни не ощутил никакой стеснительности. Тело колол страх за свою жизнь, но Марк уверял себя, что ничего страшного не случится. Он просто затянет время.

Логос вспыхнул обоюдоострым мечом лишь по легкому шепоту «Слово-меч», вызвав где-то в зале одинокий «ах».

— Нет! Не надо! — крикнула в слезах Флоя, повиснув у Марка на плече. — Он убьет тебя! Не ходи, давай убежим!

— Маркос благороден. Он вызывает Эреба на честный поединок, — с нескрываемым уважением посмотрев на Седьмого миротворца, Харис отдернул Флою. — Славно, Маркос! Темный князь согласится, если не струсит. Черные маги чтят свои законы поединков.

«Неужели он поверил, что я собираюсь драться с Эребом?» — поразился Марк.

В зале зашумел встревоженный шепот. Несколько мужчин, успевших сбегать за щитами и доспехами, недоуменно остановились.

— Верно, Седьмой миротворец! Покажи им, кто такой воин света! — громко крякнул сотник Экбаллар и, подняв двуручный меч, чуть не разнес им люстру со свечами.

Епископ посмотрел на Марка с глубоким сочувствием.

— Остановись. Эреб прирожденный колдун и опытный воин-маг.

— Я не боюсь его!

Марк сделал вид, что обнимает епископа, и прошептал ему на ухо:

— Я выйду, и буду говорить с ним как можно дольше, пока не придет помощь.

Епископ напряженно думал. Его морщины нервно вздрагивали.

— Послушай, Маркос, что мы сделаем. Выйду я. И я затяну разговор с Эребом, а ты беги вглубь поселка, — заговорил епископ очень быстро, что никогда прежде за ним не замечалось. — Спрячься и жди рыцарей Армии Свободы.

— Брат Ортос…

— Не спорь! Подумай о пророчестве. Тебе нельзя рисковать.

План епископа был куда безопаснее. «Соглашайся, соглашайся», — заговорил сам себе Марк в мыслях, как тут подскочил Харис, притащив старый прямоугольный щит и кольчужную кирасу.

— Гляди, Маркос, как тебе кольчужка? Славно? Нет, не подходит? Держи, я дам тебе свою.

Марк заметил, что теперь все присутствующие в храме смотрят на него с надеждой, ожидая поединка. Побег, предложенный епископом, теперь будет выглядеть низменной трусостью. «И кто меня за язык дернул? …Но если мой план удастся, о, эти люди не будут разочарованы. Я спасу и себя, и храм. И пусть потом попробует Ипокрит обвинить меня в трусости и шарлатанстве!»

В этот миг одно из витражных стекол жалобно зазвенело, и в наполненный тревогой зал влетела горящая стрела, к счастью, никого не задев.

— Время истекло! — раздался со стороны черного всадника властный голос.

Медлить становилось опасно.

— План таков, — спешно заговорил Марк. Никакого плана у него не было, он надеялся, что кто-то из друзей придумал что-то и отговорит его от опасной затеи. — Говорить с Эребом буду я. А кто-то пусть отвлечет арпаков. Нужно увести их подальше от храма… Харис…

Странствующий рыцарь покорно придвинулся к нему с выражением мудрого стратега на лице, но говорить Марку было нечего. Он ничего не придумал, кроме безрассудного разговора с черным магом.

Хранительница дернула его за рукав. Ее глаза смотрели на него с недоуменным негодованием.

— Ты что, совсем свихнулся? — ее голос дрожал, она явно не ждала от Марка такой храбрости.

«Надо же, даже она поверила!» — не без удовольствия отметил он. Ему нравилось ее недоумение, и не хотелось ее разубеждать. Пусть она его отговаривает!

— Все будет славно, я справлюсь! Но мне будет нужна ваша помощь, Никта… Экбаллар!

Однако бравый сотник, не дослушав плана, вдруг подхватил свой двуручный меч и ринулся к дверям, распахнув их ударом ноги.

— А ну подходи, гадесово племя! Сейчас вы станете удобрением для этой земли! Я покажу вам, отродье, кто такой рыцарь Ордена разбитых оков!

— Утренний хмель так и не выветрился из его головы, — вполголоса заметила хранительница.

С ужасом услышав свист стрел, Марк схватил бесшабашного сотника за плечи и рывком втянул обратно. Из древнего нагрудника сотника торчали три толстых стрелы, на его счастье, не пробившие броню насквозь.

— Жалкие трусы… — прошептал старик трясущимися губами и сплюнул.

— Как ты?

— Как боевой слон! Век великих войн настал!

Марк прокричал в открытую дверь:

— Не стрелять! Я Седьмой миротворец Маркос! Я выхожу!

— Кольчугу, Маркос, кольчугу! — закричал Харис.

Тот отмахнулся: как объяснить бравому вояке, что он не собирается биться с Эребом?

— Не надо, она будет мне мешать…

— Так хоть щит возьми!

Марк сбросил на пол все, что могло помешать бегству, если разговор с Эребом примет опасный оборот: полупустой походный мешок, накидку на голову, рожок Автолика, кухонный нож, оставив при себе только меч и свиток с пророчеством.

— Не стрелять! — еще громче крикнул Марк, выходя во двор. — Эреб, я иду к тебе! Один на один!

До чего жутко делать каждый шаг навстречу множеству пар даймонских глаз, горящих ненавистью и жаждой крови! Ноги наливались тяжестью, тряслись поджилки, голова мутнела от осознания безумности своего плана и только правая рука живилась силой сверкающего меча.

«Так, спокойно, соберись, — твердил Марк в мыслях. — Постоянно задавай вопросы, причем так, чтобы ему приходилось отвечать подольше». Шагая навстречу неизбежности, он надеялся только на чудо.

Рослые однорогие арпаки, покрытые полосками брони и круглыми шлемами, из-под которых виднелись ненавидящие красные глаза и кривые клыки, примолкли и расступились, пропуская темного князя Эреба. Мрачное лицо бывшего архимага с длинными черными бровями и гладко подстриженной бородой выражало гнев и презрение. Впалые глаза излучали темную силу, отчего смотреть в них было невозможно. Могучие плечи покрывала черная мантия из шероховатой кожи, с огромным воротником, выступающим за шеей в форме полумесяца.

— Не думал, что ты решишься на поединок, миротворец, — густым басом проговорил темный князь, испепеляя его взглядом. — Но что это? Я чувствую в твоем сердце животный страх за свою жизнь!

— Боится тело, но не дух, — превозмогая учащенное дыхание, ответил Марк. — Это не помешает мне скрестить с тобой меч. Но прежде я хочу знать: за что ты ненавидишь меня? Зачем ищет моей смерти твоя дочь? Я не причинил вам никакого зла. По какому праву ты собираешься убить меня? Я знаю, у вас, черных магов, своя мораль, свои законы. По какому из них ты выносишь мне приговор?

— Черные маги извечно хранят честь своего рода, — ответил Эреб мрачным как преисподняя голосом. — Но когда от подлого коварства погибает та, которую ты любил больше жизни — умирает честь, умирает мораль, умирают все законы. И только закон мести способен утолить ужаленное сердце. По этому закону я и живу. Я поклялся на алтаре богов войны, что буду истреблять всех миротворцев. И мне не будет покоя, пока не исчезнет в Каллирое и память о миротворцах.

Эреб вытянул длинный ятаган с красными камнями на рукояти, и при его взмахе Марка обдала волна магической мощи.

— Я принимаю твой вызов. Я легко справлюсь с тобой и уведу в плен, где ты изопьешь сполна свою участь. А чтобы не было молвы, будто миротворец пал в неравном бою, я даю слово, что не воспользуюсь магией. Мой меч против твоего меча. Что до тебя, то можешь использовать все свои глупости: молитвы, мольбы, причитания… ничто не спасет тебя от возмездия архимага Эреба Амархтонского. Сила проклятия на моей стороне.

Эреб шагнул к нему.

«Говори, говори, спрашивай, тяни время!»

— Постой, Эреб! Тебе нужно пророчество, не так ли? Для этого ты пришел за мной?

— Я не верю в пророчества. Защищайся, — глухо произнес темный князь.

— Нет, погоди… — Марк начал непроизвольно пятиться. — Что за проклятие лежит на миротворцах, ответь?

— У меня нет времени болтать с тобой, ничтожество. В темнице тебе все расскажут.

Поднапрягши дрожащие мышцы, Марк поднял меч, сжав обеими руками горячую рукоять, и замер в боевой стойке. План провалился. На что он мог рассчитывать? Те скудные навыки, которые он приобрел, учась у Афарея и Автолика, не спасут его от меча закаленного убийцы. Поединок волка и ягненка — ему и минуты не продержаться на ногах! В глубине души Марк желал, чтобы спасающим чудом вышли на помощь друзья и воины храма, но и понимал, что никакой помощи не будет — он сделал свой выбор, ему и отвечать за него.

Вдруг, неожиданно для самого себя, Марк выпрямился и силой разума приказал дрожи утихнуть.

«Ладно, я приму бой! Пусть даже он будет последним, но ты меня так просто не возьмешь, Эреб!» — Марк до боли сжал зубы и все мышцы лица. В нем заговорило достоинство. На него смотрит его друг и учитель, на него смотрят девушки, смотрят аделиане, которые еще не разочаровались в миротворцах! Он не имеет права малодушничать! Не умеет сражаться — сразится, как умеет!

— Незаслуженное проклятие не сбудется, Эреб, — промолвил Марк, ощутив, как легко говорить, когда находишь в себе силы сказать первую фразу. — Я не сделал ничего, заслуживающего проклятия. И я вышел не драться с тобой, как варвар, а решить все при помощи слов. И если ты намерен убить меня — знай: моя жизнь принадлежит не мне, а моему Творцу. И я призван не проливать людскую кровь, а нести мир…

Лицо Эреба обрело такой лик, что Марку почудилось, будто он вздрогнул, будто что-то екнуло в груди бесстрашного темного князя.

— Лицемер! — прошипел он.

В следующий миг Эреб взревел и бросился на него диким вепрем.

От удара скрестившихся клинков посыпался рой искр, камни на рукояти ятагана Эреба вспыхнули темно-красным огнем преисподнего пламени. Марк чудом удержал меч, отступил на несколько шагов и едва не упал. Не успел он опомниться, как обрушился новый удар. Снова посыпались искры как из-под кузнечного молота. Третий удар свалил его с ног: прокатившись по земле, Марк разжал руки, гудящие от звона меча.

— Нет, я не буду биться с тобой, — прохрипел в ярости Эреб. — Иначе мне не сдержать гнева. Ты мне нужен живым. Взять его!

Захваченные врасплох новым намерением своего темного князя, арпаки не сразу ринулись исполнять приказ. В эту секунду, Марк ощутил, как сильные руки поднимают его на ноги и в правую руку вкладывают Логос.

— Харис! — Марк как никогда был рад другу.

— Держи, побратим!

В левой руке Марка появился тяжелый прямоугольный щит с графическим рисунком неприступной скалы, закрывающий все тело от шеи до колен. В руке Харис держал свой круглый, обшитый кожей щит.

— Это крепостной щит, — впопыхах пояснил Харис. — Подарок служителей храма. Прекрасная защита от даймонского оружия для того, кто верит…

Издавая глухое рычание, арпаки ринулись на них бушующей лавиной.

— Время драки! Плечом к плечу! — прокричал Харис.

И громко возгласив какой-то воинственный клич, как было принято у воинов Ордена молодого льва, бросился навстречу врагам.

По щиту Марка гулко заколотили дубины, он неловко попятился. Дикая орда арпаков едва не растоптала его сходу. Содрогаясь от тяжелых ударов дубин и топоров по щиту, Марк совершенно позабыл о своем мече, а лишь отступал, отступал, пока не уперся спиной в стену храма.

Выглянув из-за щита, Марк оценил, что ситуация не такая уж безнадежная. Враги, опьяненные легкой добычей, толкались, пинались, мешали друг другу, задевали сородичей оружием, отпихивали один другого. Бой кончился бы гораздо быстрее, если бы арпаков было два-три.

«Неужели я еще жив?» — измученно подумал Марк, уже не в состоянии держать щит, и тут чудовищный удар огромной палицы вожака вмял его спиной в стену. Щит отлетел в сторону и остался под ногами ликующих врагов. Свалившись мешком на землю, Марк в смертельном ужасе зажмурил глаза, предчувствуя шквал дубинок на своей спине.

— А ну разойдись, гадесово племя! Рыцарь Ордена разбитых оков идет в бой! — прокатился над полем боя хриплый голос сотника Экбаллара.

Приоткрыв глаза, Марк с облегчением увидел отхлынувших от него арпаков. Бравый сотник пробивался к нему сквозь дрогнувшие ряды. Исполненный огромной силой бывший глава Ордена разбитых оков размахивал огромным мечом, словно кадилом, образовывая вокруг себя свободное пространство. Два или три арпака попали под его удар и уже валялись в черной крови. Но остальные предусмотрительно отбегали от его меча и держались в стороне.

Наступление сотника не произвело впечатления на бывшего архимага. Он взмахнул рукой и нервно выкрикнул:

— Оставьте пьяницу, хватайте миротворца!

Марк чуть было не упустил единственный момент для отступления. Подпрыгнув, он ухватился двумя руками за хлипкий карниз, чуть-чуть не обломавшийся от рывка, затем подтянулся и влез на крышу. И весьма вовремя, так как даймонские лапы уже пытались схватить его за ноги. Не останавливаясь, он рванулся еще выше — с первого яруса на второй, затем на третий.

Внезапно здесь раздался протяжный трубный вой, окативший Марка волной страха. Но наверху кроме него оказалась только Флоя, трубящая изо всех сил в рожок Автолика. Звуки, издаваемые рожком, походили на беспорядочные трели погонщика верблюдов, но никак не на боевой сигнал.

«Зачем тебе это нужно?» — хотел крикнуть Марк, но не успел: даймоны полезли на крышу, становясь один другому на плечи. Растерянно ища меч, Марк с ужасом вспомнил, что бросил его внизу, когда убегал на крышу! Что делать?

От крошек отваги, теплившихся перед боем, не осталось и следа. Тогда поединок казался иначе; Марк надеялся, что он будет оттягивать время, пока не придет помощь или его таки отговорят, или еще что-то произойдет. Но теперь, оказавшись лицом к лицу с врагом, он почувствовал себя жалким, безобидным существом, бессильным даже против одного арпака.

Но жажда жизни сделала свое дело. Он вскочил, и что силы пнул карабкающегося арпака ногой в морду. Тот полетел, задрав ноги, а Марк упал от сильного рывка за лодыжку. Ухвативший его даймон тоже получил ногой по морде и покатился вниз в толпу сородичей.

Спасали хрупкие карнизы. Тяжелые арпаки заваливали их своим весом, с какой бы стороны ни подбирались. Марк метался по крыше как загнанный кот, изредка пиная какую-нибудь ползущую к нему рожу. Он был готов убежать в храм, но не знал, где среди всех чердачных окошек искать лестницу.

У ближайшего дома с садом бегал, воинственно крича, Харис. Он отбивался от четырех увязавшихся за ним арпаков и перебегал от дома к сараю, перемахивал через забор. Враги упорно гонялись за ним, ломая заборчики и растаптывая грядки. Еще трое арпаков пытались попасть в странствующего рыцаря из самострелов, но, к его счастью, стрелки из них были никудышные.

— Э-э-х, гадесово племя! — ревел Экбаллар, окруженный плотным кольцом даймонов. Приблизиться они не могли, поскольку сотник без устали махал вокруг себя мечом, а лишь выжидали удобный момент.

Марк с холодом понял, что всех лезущих на крышу арпаков ему не остановить. Был шанс спрыгнуть с противоположного конца крыши и попытаться убежать, но… вдруг там засада?

«Неужто все тщетно!» — с отчаяньем подумал Марк и заметил, что Флоя все еще стоит на одном из чердачных люков с зажатым рожком.

— Флоя, беги! Слышишь, прячься! — закричал Марк.

Строя живые лестницы, на крышу храма взобрались уже шестеро арпаков. Опешив от тщетности своих попыток отбиться от врагов, Марк растерянно замер на краю карниза. Когда решительность вернулась к нему, бежать к противоположному краю крыши и спасаться бегством, было поздно. Марк забегал по крыше, надеясь сбить с толку врагов. Однако арпаки были не так глупы. Они полезли со всех четырех сторон, медленно беря добычу в кольцо. Трое из них готовили прозрачные сетки.

— Маркос, стой! — раздался пронзительный голос хранительницы откуда-то сверху.

Марк оглянулся и прямо перед ним рухнул увесистый арпак с торчащим из шлема метательным кинжалом… На том месте, где только что была Флоя, появилась хранительница. Ее темные и легкие как шелк одежды шевелились на трепетном ветерке, веющем с Лунного леса.

— Лесная нимфа сражается вместе с Седьмым миротворцем? — донесся снизу насмешливый голос бывшего архимага Эреба. — Иди прочь, девчонка!

— Мое имя Никтилена! — крикнула в ответ хранительница. — Я хранительница секретов, дочь Сельвана, сотника Лесного воинства!

— Дочь Сельвана? — переспросил Эреб и насмешка покинула его уста. — Так вот ты кто, ночная птица! Ты решила принять судьбу своего отца? Что ж, в знак почтения его памяти, я помогу тебе. Убейте ее!

Марк зажмурил глаза, когда сразу четверо арпаков ринулись на хранительницу. Но она, словно вспорхнув на крыльях своих одежд, пронеслась между ними, рубанув одного из них, и спрыгнула на второй ярус храма. Противно рыча, арпак с рассеченной броней поковылял в сторону. Остальные прыгнули вслед за Никтой, но под их телами затрещали только плетеные карнизы.

— Никта, берегись! — крикнул Марк.

Выбравшихся к ней арпаков хранительница встретила взмахом меча, отправив одного из них кубарем вниз. Несколько молниеносных взмахов в течение двух-трех секунд отразили выпады двух пик и четырех топоров. Чуть нагнув спину и согнув ноги в коленях, хранительница замерла в хладнокровной боевой стойке и, как только враги подкрались к ней ближе чем на пять шагов, метнулась в бой. Сжимая свой легкий слабоизогнутый меч обеими руками, она нанесла череду рубящих и режущих ударов, плавных и, казалось, невидимых. Трое раненых арпаков покатились вниз, хрипло ревя.

Вокруг нее оставалось шестеро противников. Снизу лезли еще пятеро. Видя, что ее окружают, хранительница рванулась вперед, отогнав преграждающих путь врагов двумя взмахами меча. Спрыгнув на первый ярус, где уже толпился десяток арпаков, хранительница вонзила меч в карниз и неуловимым движением выхватила два кинжала. Тонкий плетеный карниз закачался под ее сандалиями. Двое арпаков-стрелков не успели вскинуть самострелы, как метательные кинжалы сразили их наповал.

На третий ярус арпаки взбирались один за другим. Марка окружали. В отчаянии он зажмурил глаза, готовясь разбежаться и прыгнуть вниз…

— Назад! Все отступаем, назад! — раздался голос Эреба, дребезжащий от досады.

Марк подумал, что ослышался, но зов к отступлению повторился. Тогда он решил, что темный князь задумал какой-то хитрый маневр. Но вот арпаки оставили его и Никту, попрыгав с крыши. Вот грозная толпа дрогнула и в одно мгновение превратилась в неорганизованную массу — толкаясь и распихивая друг друга, арпаки сбились в кучу. А затем, не обращая внимания на машущего мечом сотника, тщетно призывающего их сразиться с ним, арпаки ринулись к лесу. Через мгновение воины Эреба уже неслись со всех ног, словно преследуемое осиным роем коровье стадо. Темный князь хлестнул коня и, поглядев напоследок в сторону Марка, поскакал во главе своей нечистой гвардии.

Поначалу Марк был настолько счастлив, что даже не пытался объяснить себе причины массового бегства врагов, когда победа была у них в кармане. Но минутой позже все стало ясно. Долгожданная помощь таки пришла! Когда от орды арпаков остались лишь тучи поднятой пыли, у храма остановились пять боевых колесниц с флагами Армии Свободы. За ними появилась большая группа конных рыцарей.

«Хвала Спасителю, я жив!»

Марк слез на землю, — хотелось познакомиться с рыцарями. Хранительница же бросила на подоспевших всадников какой-то недоверчивый взгляд и пошла собирать свои кинжалы.

Двери храма, наконец, распахнулись, и первым из них выбежал епископ Ортос, переругиваясь с брызжущим слюной архиепископом Ипокритом. Теперь не оставалось сомнений в том, что коварный старик настроил прихожан храма против Седьмого миротворца. Однако поверили ему не все. Вслед за настоятелем во двор выбежала гурьба прихожан, вооруженных чем попало. Но всех опередил Харис, целый и невредимый, если не считать расцарапанного ветками деревьев лица. Подбежав к сердитому военачальнику, спрыгнувшему с золоченой колесницы, странствующий рыцарь бросил щит и меч и заключил его в дружеские объятия. Тот небрежно отстранил его в сторону.

— Почтенный Теламон, вот так встреча! Как колесница, колесо больше не шатается?

Названный Теламоном военачальник, как догадался Марк, и был тем эмиссаром королевы Сильвиры, которому Харис помог с ремонтом колесницы. Чем он понравился Харису, Марк не понимал, разве что щедростью оплаты за помощь. Надменный взгляд, поджатые губы, зачесанные назад жесткие дымчатые волосы придавали ему вид человека тщеславного и несдержанного. Темно-синий плащ и золоченый нагрудник со множеством сверкающих петлиц подчеркивали его особое положение среди других рыцарей.

— Святой-Всемогущий! Вы прибыли вовремя, эти твари так и помчались от вас к Лунному лесу! — взволнованно говорил Харис.

Теламон не замечал его, он был взбешен.

— Где, где он?

— Темный князь Эреб? — услужливо уточнил Харис. — Говорю же, они помчались к Лунному лесу. Друзья, их надо догнать! Дайте мне коня, я с вами поеду.

— Да какой Эреб! — в ярости вскричал Теламон, поднимая кулаки и презрительно кривя губы в сторону Хариса. — Я спрашиваю, где этот проклятый негодяй, что трубил в рожок?

Перед храмом воцарилась тишина, нарушаемая только храпом лошадей да ожесточенным спором Ипокрита и Ортоса. Трубивший о помощи, видимо, был самым ненавистным врагом королевского эмиссара и наверняка закоренелым преступником. А Марк подумал, что это распоясавшаяся нечисть вызвала такой гнев.

— Я спрашиваю! — багровея от негодования, кричал Теламон, и при этом его голова как будто подпрыгивала на плечах. — Я спрашиваю, где этот смутьян, где этот гнусный нечестивец, заслуживший пожизненный Шарат?!

Марк обернулся: за спиной стояла побледневшая Флоя, с полуоткрытым ртом наблюдая за мстительным взглядом эмиссара. Скрывать зажатый в руке рожок она не могла и трясущейся рукой выставила его на общее обозрение.

— Я… — тихо прошептала она, но в напряженной тишине не было никого, кто бы ее не услышал.

Теламон подскочил к ней как взбесившийся волк и рывком вырвал рожок. Марк шагнул к девушке, готовясь вступиться, если тот посмеет прикоснуться к ней, но Теламон только затряс рожком перед ее носом.

— Ты трубила? А где, я тебя спрашиваю, владелец этого рожка?

— Вообще-то, эта вещь принадлежит мне, — сказал Марк, раздраженный хамоватым вельможей.

— Откуда он у тебя? — спросил Теламон с резким обвинением в голосе.

— Мне подарили, — с вызовом выпалил Марк.

— Кто?!

— Глава Ордена вольных стрелков, почтенный Автолик…

— Почтенный! — вскричал Теламон, и бордовая краска гнева залила его уши до кончиков. — Почтенный! Бессовестного, самолюбивого сластолюбца ты называешь почтенным? Да он… он…

— Автолик мой друг, почтенный Теламон, — холодно возразил Марк. После Эреба гнев королевского эмиссара не страшил, а вызывал неприязнь и досаду.

— Друг?! — еще громче возопил Теламон. — Да с такими друзьями тебе и врагов не нужно, Седьмой миротворец! Где он?!

— Вообще-то, Автолик живет в Мелисе.

Теламон громко фыркнул.

— Может, мы знаем разных Автоликов? — поспешил с догадкой Марк.

— Как же, как же! Другого такого нет! Орден он основал! Да как он смеет называть свое сборище разбойников орденом! Предатель, полубрат, любитель игрищ! Этот рожок я надолго запомню!

Теламон понемногу успокоился и перестал кричать, но презрительное фырканье и дальше прерывало его слова.

— Нам сообщили, что на храм напали. Мы были охвачены праведным гневом, услышав звук рожка этого нечестивца. Жаль, жаль, что даром мчались, я надеялся схватить его здесь. Трусливый пес не вылезает из своей конуры.

— Если он в чем-то виновен, то почему не арестовать его в Мелисе? — вступила в разговор подошедшая хранительница.

Эмиссар только презрительно фыркнул, смерив ее уничижающим взглядом, но за него ответил низенький лысоватый писец:

— Нам не дают такой возможности! Правящая в Мелисе Гильдия купцов не позволяет нам взять его в городе. Эти скряги принимают в свой город всех разбойников, лишь бы им подати платили.

Теламон наконец-то заметил епископа и Ипокрита.

— А, епископ Ортос, все же мы не зря ехали. Вас хочет видеть сиятельная королева Сильвира.

— Где она? — спросил епископ, выражая в голосе почтение к королевской особе.

— Сейчас у сиятельной королевы важные переговоры в Морфелоне. Если есть вопросы — решайте со мной. Я личный эмиссар сиятельной королевы в Зеленой идиллии.

Все это время королевский эмиссар делал вид, что не замечает или не узнает Ипокрита, но как только Теламон повернулся к колеснице, архиепископ остановил его сварливым окликом:

— Почтенный Теламон, как архиепископ морфелонский и эмиссар Сиятельнейшего Патриарха я требую арестовать Седьмого миротворца.

— За что? — воскликнула Флоя, и большинство прихожан поддержали ее возмущенным ропотом.

— За нарушение спокойствия в Зеленой идиллии! За то, что он навлек даймонов на мирный храм и поставил под угрозу жизнь многих адельфов.

Теламон нехотя развернулся, демонстрируя надменную властность. По его виду Марк догадался, что при других обстоятельствах эмиссар, может быть, и прислушался бы к словам архиепископа. Но Ипокрит имел неосторожность не попросить, а потребовать — этого Теламон не терпел.

— А, достопочтенный Ипокрит, и вы тут. Рад вас видеть. А еще больше буду рад, если вы предоставите мне право самому решать, кого и когда арестовывать в вверенной мне провинции.

Ипокрит яростно затряс бородкой, погрозил посохом и сунул Теламону развернутый свиток.

— Я представляю Совет епископов Морфелона, и только с моего согласия Седьмой миротворец может останавливаться в любом храме адельфов или в доме любого из служителей храма адельфов. Он не только нарушил указ Совета епископов, но и навлек даймонов на храм. Храм Зеленой идиллии, храм, который обязан защищать ты, почтенный Теламон. Ты обязан арестовать…

— Не вам решать, что я обязан, достопочтенный Ипокрит, — ответил Теламон, ясно выражая, что не намерен терпеть посягательств на свое исключительное право арестовывать и сажать под стражу. — Спрячьте вашу бумагу. Союз Морфелона и Южного оплота еще не заключен. Но даже союз не даст вам права указывать мне, что я обязан делать. Я подчиняюсь только сиятельной королеве Сильвире.

Ипокрит заскрипел зубами и сморщился как от глотка горького сока. Теламон самодовольно улыбнулся. Похоже, архиепископ не переносил имени королевы Южного оплота, и эмиссар это знал. Раздосадовано шикнув, вместо слов прощания, Ипокрит быстро пошел прочь.

Теламон тоже не собирался здесь задерживаться, но епископ опередил его вопросом:

— Когда сиятельная королева прибудет в Зеленую идиллию?

На лице королевского эмиссара засияла усмешка.

— Месяца через два, не раньше.

— Могу я получить назад мой рожок? — попросил Марк строгим тоном. — Это подарок, как-никак.

— А зачем он тебе? — с той же гадкой усмешкой отозвался Теламон. — Зачем подарки тому, чья судьба предопределена не слишком праведными деяниями предшественников? И кстати, — эмиссар окинул взглядом обломанные карнизы храма и взволнованные лица прихожан. — Не забудьте оплатить ремонт храма, пострадавшего по вашей вине. И больше ни шагу без моего ведома! Где вы остановились?

— В доме почтенного Иалема, — ответил епископ.

— Отлично, я расставлю патрули вдоль Лунного леса. Больше в Зеленую идиллию нечисть не сунется, если, конечно, вы сами ее в гости не попросите. Сидите тихо. Зеленая идиллия слишком важное селение в стратегии Армии Свободы, и я бы не хотел, чтобы кто-то из вас испортил планы сиятельной королевы. И поверьте: если такая угроза возникнет, я посажу вас всех под стражу, будьте вы хоть трижды благословлены королем Морфелона. Поехали!

Рыцари зашевелились на лошадях, загремели доспехами, но тут проснулся голос сотника Экбаллара, отдышавшегося после безумных маневров с мечом:

— Святые Небеса, а кто же догонит злую нечисть, а? Вы что, струсили?

Теламон подошел к сотнику и потянул носом, принюхиваясь:

— А вот этого нужно забрать. От него несет как от пивной бочки. Пусть посидит под стражей, чтобы не позорил аделианское рыцарство.

Двое дюжих воинов взяли сотника под руки и усадили в колесницу. Он не сопротивлялся, позволив изъять у себя любимый меч, только причитал:

— Я же рыцарь, я не пью больше, я снова свободен…

— Знаем, слышали не раз, — небрежно ответил Теламон.

В последний раз удостоив вниманием епископа, королевский эмиссар приказал трогать.

Конные рыцари скрылись вслед за колесницами, оставив после себя больше пыли, чем орда даймонов. Толпа прихожан шумно загудела, кто-то неодобрительно указал пальцем на Седьмого миротворца, а кто-то — вслед уходящему Ипокриту.

— А все-таки они спасли нас, — Марк постарался улыбнуться поестественней.

— Этот злюка забрал твой рожок, — обиженно прошептала Флоя. — И что ему такого сделал наш добрый Автолик?

— Старая история, — вполголоса ответил епископ, и с опаской оглянулся на толпу. — Уходите отсюда, я должен поговорить со старейшинами. Возвращайтесь в дом Иалема и ждите.

— Пора собирать деньги: сначала таверна, теперь храм, — развел руками Марк. — Чувствую, еще один день в Зеленой идиллии, и я стану первым должником в Каллирое.

Его походный мешок со всем содержимым кто-то любезно вышвырнул из храма, не иначе как Ипокрит в момент горячего спора с Ортосом. Свой меч Марк нашел под стеной храма, где и бросил его при бегстве на крышу. Больше у Храма призвания его ничего не удерживало.