Утреннее солнце приятно пригрело продрогшего за ночь Марка. Рядом дымил потухший костер. Судя по голосам, Харис разгребал угли и пытался поджарить свеженайденные грибы. Епископ Ортос сидел рядом на бревне и давал советы по кулинарии. По его словам, эти грибы особенно хороши на вкус под перцовым соусом, с добавкой пряностей из приморских земель Мелиса.

Убедившись, что ночь под открытым небом прошла спокойно, Марк поворочался и, обвернув себя харисовым одеялом, пропитанным запахом дыма и лошади, попытался догнать остатки сна. Но заснуть не удавалось. Наслаждаясь теплом, Марк снова задумался о своей жизни. Почему он попал в этот мир? За что такая честь – исполнить миссию Седьмого миротворца? За какие заслуги? Он же не сделал в жизни ничего: ни одного подвига, ни одного героического поступка! Он всю жизнь шел на поводу у страха и сомнений, боясь ошибок, хотя и понимал, что главная его ошибка – не делать ничего, не приближаться ни на шаг к заветной цели. Может быть, пришло время для отваги? Время доказать всей вселенной, что он способен на подвиг? “Господи, если это так, не позволь мне упустить свой шанс!”

Взбодренный этими мыслями, Марк вылез из-под одеяла и прислонился спиною к стволу старого дуба. Свежий ветерок пошевелил волосы: вокруг покачивался необыкновенный смешанный лес из старых дубов, молодых хрупких березок и стройных сосенок, над которыми возвышались неведомые деревья-гиганты с необъятными кронами. Обернув взгляд на друзей, Марк обнаружил, что о грибах они позабыли. Флоя лежала в полузабытьи, а епископ и Харис склонились над ней как неопытные лекари.

– Спрячь свои лекарства, Харис, ее болезнь вызвана серой магией, – промолвил епископ. – Вот для чего Яннес ждал нас на этой дороге. Ему была нужна ты, Флория.

Несчастная только простонала. Марк увидел на ее лице зеленоватые пятна и понял, что после вчерашнего приключения неведомая болезнь свалила ее с ног. Понятно, почему Яннес был уверен, что она сама придет в его гильдию: только он сможет снять последствия своего заклятия.

– Что же делать? – озадаченно спросил Марк, вставая на ноги.

Епископ обернулся к нему. Его лицо сейчас выражало то, чего Марк больше всего не любил – строгость.

– Тебе лучше знать, что делать, миротворец Маркос. Ты, вероятно, предполагал нечто подобное, когда решился взять юную мирянку в наш поход.

– Я? – Марк отшатнулся в удивлении. – Это же вы позволили ей пойти с нами!

Епископ с подозрением поглядел на Флою, которая, казалось, их не слышала, перевел взгляд на Марка.

– Да, я позволил. Она сказала, что ты уговорил ее отправиться с тобой на юг. Ты заверил ее, что там она найдет свое призвание.

Марк размышлял секунд пять, осмысливая услышанное. Да-а, ловко же она их всех провела!

– А мне она сказала, что Маркос и вы, брат Ортос, сообща решили взять ее с собой. Вот плутовка! – высказался Харис, не имея привычки скрывать возмущение. – Отправим ее назад в Морфелон, брат Ортос?

– Мы больше не можем задерживаться. Но и двигаться с больной девчонкой не можем. Поступим так: я и Маркос продолжим путь, а ты, Харис, отвезешь ее на Скороноге в приют при Храме смирения, а затем нагонишь нас.

– Не-ет! – протянула Флоя, мгновенно пробудившись. – Умоляю вас, прошу, не отправляйте меня назад. Я там не выживу, я умру, я больше никогда не увижу вас…

– Тихо, тихо, – епископ погладил ее по голове, глядя с сочувствием на ее больное лицо, еще вчера такое миловидное. – Не волнуйся, дитя, в Храме смирения о тебе позаботятся.

– Не-ет! – отчаяние придавало ей сил, она даже сумела приподняться на локтях. – Я пойду с вами и Маркосом на юг!

– Ты больна, Флория.

Девушка вскинула решительный взор.

– Я поправлюсь. Приготовьте зелье. Я скажу, какие травы собрать. Дядя учил меня заклинаниям мелисских магов, но это глупость. Я знаю исцеляющие заклинания Туманных болот...

– Еще поглупее мелисских, – подсказал ей Харис.

Флоя обиженно простонала, изображая умирающую. Но, несмотря на говорливость, не покидавшую ее даже в болезни, было ясно, что исцелить ее может только чудо.

Что побудило Марка отвести епископа в сторону и предложить оставить Флою с ними, он и сам не знал, просто почувствовал, что не может поступить иначе.

– Мне кажется несправедливым отправлять ее назад в Морфелон. Она вчера добровольно отказалась от школы Яннеса. Отказалась ради того, чтобы остаться с нами, а не ради приюта.

– Мне близки твои мысли, Маркос, но наша дорога опасна для юной мирянки, даже если она и решила обернуть свое лицо к Пути истины, – сказал епископ, о чем-то сосредоточенно размышляя.

– Но если Яннес охотится за ней, то в городе она будет в большей опасности, чем с нами. Он точно доберется до нее, если рядом не будет нас.

Марк говорил, сам не понимая, почему он так проникся заботой о юной девушке, не особо ему симпатичной. После присяги в Иероне в нем обострились многие чувства, в том числе и чувство справедливости, может быть, оно и повлияло – Марк не задавался такими вопросами.

– Ты прав, Яннес таки уведет ее к серым магам. Ничто так не опасно как плохие сообщества. Что ж, пусть идет с нами. Кто знает, может, правда, на юге она найдет свое призвание.

Марк благодарно кивнул, польщенный тем, что епископ признал его правоту. Теперь оставалась одна проблема – болезнь.

Вернувшись к костру, они застали Хариса рвущим из рук Флои какую-то маленькую вещицу.

– Не тронь! Это волшебный амулет. Он исцеляет. Нужно подержать его над огнем, произнести заклинания и возложить на лоб...

Приложив силу, Харис таки вырвал у нее деревянный амулетик, напоминающий скрученный корешок. Видно, Флоя носила его на груди под одеждой, скрывая все это время от посторонних глаз. Покрутив амулетик в руках, Харис замахнулся, намереваясь бросить его в костер, не обращая внимания на возмущенный писк Флои.

– Остановись, Харис! – приказал епископ. – Никто не вправе нарушать ее свободную волю. Иначе амулет сохранит свою власть в ее сердце.

Харис на удивление быстро его понял. Опустившись на колени рядом с девушкой, он мужественно произнес:

– Пойми, Флория, ты не можешь жить под кровом и света, и тьмы. Как восход не встречается с закатом, так свет не встречается с тьмой. Расстанься с прежним путем обмана и избери Путь истины. …И позволь сжечь твой амулет.

Странствующий рыцарь еще не знал о решении друзей, он был уверен, что девушка покинет их компанию уже сегодня, а потому был мягок и снисходителен как никогда.

– Прошу тебя, верь моему слову. Есть нечто лучшее, чем колдовство и проклятия.

Флоя беспомощно пускала слезы, безудержно всхлипывая.

– Когда я изберу Путь... я буду исцелена?

– Даю слово!

– Исцелена без помощи магии?

– Я же сказал, даю слово! – повторил Харис, недовольный, что его слово не придало ей уверенности.

– Я согласна...

Харис облегченно бросил амулет в огонь и придвинулся к ней.

– Если твоя болезнь вызвана колдовством, то ответ ясен! Флоя, тебе нужно стать аделианкой. Здесь и сейчас!

– Я согласна…

– Сейчас? – строго посмотрел епископ на странствующего рыцаря, словно услышал закоренелого еретика. – Стать адельфом – это долгий и тяжелый путь.

Харис замотал головой как конь в уздечке.

– Не знаю, может, по-своему вы правы, брат Ортос, но у нас принимают в Орден молодого льва каждого, кто принял решение изменить жизнь. Вчера человек мирянин, сегодня – аделианин; главное, чтобы после не случилось обратного.

– …Каждого, кто принял решение измениться, – выразительно повторил епископ. – Если Путь истины для нее только средство от болезни…

– Нет, она и раньше хотела изменить жизнь, – поспешил вмешаться Марк. – Просто у нее не было никого, кто бы рассказал ей как это сделать.

– Ты снова прав, Маркос, – сказал епископ и почтительно смолк.

Харис снова обратился к Флое:

– Флория, если ты веришь Спасителю…

– Верю… – шепнула Флоя и тяжко вздохнула, будто хотела добавить: “А что мне еще остается делать?”

– И хочешь идти Путем истины?

– Хочу…

– Ты каешься и обещаешь никогда больше не лгать, не проклинать, не тянуться к колдовству…

– Да! – нетерпеливо крикнула Флоя.

– Тогда повторяй за мной слова присяги. Пред лицом Всемогущего Творца и Его творения, я осознанно обещаю следовать Путем истины и не преклоняться перед идолами во все дни своей жизни. Если будет выбор между грехом и смертью – избрать смерть, но не поступить против совести. Осознанно обещаю… слушаться совести, хранить честность, презирать страх!

Флоя говорила все тише и тише, а когда повторила последние слова присяги, в ее голосе было еще меньше радости, чем перед перспективой отправиться в приют. Она была подобна покойнику, которого наивные родственники пытаются оживить зельем базарного лекаря-шарлатана.

Зато Харис был горд, как после победного поединка с чудовищем.

– Отныне, на Путь истины встала еще одна душа! Отныне, ты аделианка!

Епископ все это время молчал и как-то странно смотрел на него:

– Хранители традиций предали бы тебя суду.

– Хранители… – пробурчал сквозь зубы Харис, удерживаясь от необдуманных слов. – Какая разница, что думают хранители? Юная душа жила во тьме, а ныне в ней зажегся свет. Теперь я отвезу ее в приют, и моя совесть будет спокойна…

Харис запнулся, почуяв от друзей что-то неладное. Епископ глянул на Марка, как бы приказывая: “скажи ему сам”.

– Харис, мы решили, что будет лучше, если Флоя останется с нами, – начал Марк, наблюдая, как меняется выражение лица странствующего рыцаря. Секунду назад оно выражало восторг, теперь же – приобретало недоуменно-негодующую мину.

Марк говорил дальше, всеми силами стараясь убедить его в справедливости такого решения, но впустую. Харис так и рвался оборвать его на полуслове, но рядом стоял епископ, поддерживая каждую фразу Марка кивком головы. Так что странствующему рыцарю оставалось только насупиться и молча согласиться с волей епископа и миротворца.

Флоя же, услышав новость, тут же пошла на поправку. Губы озарились счастливой улыбкой, глаза радостно заблестели. В ней пробудилась жизнь. Она даже попыталась подняться на ноги, но свалилась от слабости в траву.

– Это тебе еще один урок, Харис, – проговорил епископ, помогая Флое подняться. – Не пытайся оживлять людей учениями и правилами. Пробудить человека к жизни способно только желание жить.

Харис мотнул головой, не понимая, к чему это говорит епископ, да и не желая сейчас ворочать мозгами.

О грибах, конечно, забыли, но и подгоревшие дары леса оказались на редкость вкусными. Усадив больную, но счастливую Флою на единственного коня, друзья двинулись в путь.

* * *

Преодолевая тропы мрачных лесов, они двигались медленно, епископ часто останавливался и переводил дух, опираясь на длинный посох. Он много странствовал и был подготовлен к длительным переходам, но возраст уже был не тот – он уставал. Вынув кошелек, полученный от королевского казначея, он пересчитал монеты, рассуждая вслух, сколько у них останется денег после покупки лошадей.

Харис держался бодро, а Марк втайне был рад, что лошади ускакали. Правда, с ними пропали одеяла и провизия, но зато исчезли и тяжеленные, неуклюжие, сковывающие тело доспехи. Какое счастье, что ему не придется нацеплять все это железо! К тому же, боясь верховой езды, Марк был доволен, что идет пешком.

К вечеру они достигли селения, компактно расположенного в лесной просеке. Убогие, покосившиеся избы с облезлыми соломенными кровлями свидетельствовали, что крестьяне живут далеко не в достатке, несмотря на большую, судя по количеству спиленных деревьев, лесопилку. Правда, кое-где, преимущественно у края леса, красовались двух-трехэтажные дома богатых хозяев, очевидно, тех, кто наловчился успешно торговать лесом.

– Это и есть Сонная дубрава? – спросил Марк, не так утомленный переходом через морфелонские леса, сколько переживающий за больную Флою, все это время спящую на коне.

– Да, это она, – вполголоса ответил епископ.

– Селение аделиан, – сообщил Харис и сухо добавил, – его основали хранители традиций, верно?

– Да, – снова согласился епископ, однако его голос стал еще тише. – Мы задержимся здесь только на одну ночь. С восходом солнца мы продолжим наш путь вместе с хранительницей. А сегодня она будет рада принять нас в своем доме.

Уставший за день Марк промолчал, но все же ему показался странным тон епископа. Создалось впечатление, что епископ решился посетить этот поселок лишь из-за дорогой ему хранительницы и вовсе не горит желанием здесь задерживаться.

– Кто эта хранительница? – поинтересовался Марк.

– Никта, прозванная Никтиленой, дочь Сельвана, одного из сотников Лесного воинства. Ее родители погибли в Эпоху лесных войн, когда она была ребенком. Все эти годы она жила в изгнании, не принимаемая жителями Сонной дубравы.

– В изгнании? – переспросил Марк. – Вы же сказали, что она живет в этом поселке.

– В изгнании можно жить и среди людей, – ответил епископ. – В последний раз я видел дочь Сельвана два года назад. Она все свое время проводила в лесу. Возвращалась в дом только на ночь. А часто и всю ночь проводила в лесу. Она отшельница. Таких как она миряне называют лесными нимфами и сочиняют о них самые глупые мифы: наделяют их магической силой и обольстительной красотой.

Поселок казался пустынным. Возле прохудившихся, подгнивших, а кое-где и полуразваленных изб не было ни души. Однако издали слышался многоголосый говор. Как оказалось, весь народ собрался у деревянного храма, который, благодаря смотровой башне, был виден издали.

Епископ молча искал кого-то в толпе шумевших крестьян, одетых преимущественно в убогую ветошь. Около двух сотен мужчин, женщин, стариков, подростков собрались здесь и, скорее всего – это была лишь самая активная часть поселка. Толпа полукругом огибала храм, по-видимому, у ворот стоял проповедник. Но почему-то говорил не он, а толпа, наперебой выкрикивая гневные обличения и проклятия.

– Что тут происходит? – спросил Марк епископа, но тот не ответил, будучи чем-то встревожен. Марк заметил, как у него слегка задрожали руки.

– Похоже на самосуд, – ответил за него Харис.

Взобравшись на невысокий помост за спинами толпы людей, друзья увидели всю картину. У ворот храма стояла стройная девушка и решительно сжимала перед собой легкий слабоизогнутый меч. Слегка вскинув голову, отбросив за спину густые темно-каштановые волосы, она непоколебимо смотрела в глаза своим обвинителям, нисколько не пугаясь направленных на нее вил, лопат и рогатин. Ее облачной белизны лицо светилось пронзительной обличающей отвагой. Если она и была лесной нимфой, то не принадлежала к тем из них, которых называют обольстительными красавицами. Ее красота была совсем иной. Совершенно искренняя, не напускная отвага придавала ее чертам неподдельную уверенность – ту самую, за которой несомненно стоит глубокое чувство собственного достоинства. Выразительные ярко-синие глаза настолько смело смотрели на толпу, что казалось, нет в мире угрозы, способной их смутить. Она явно была не из тех девушек, что играют глазами и улыбками – если она и играла, то только открыто и прямо. Но вместе с тем в ее глазах было нечто таинственное, сокрытое, некая нерушимая тайна, недоступная никому, кроме того, кто бы по-настоящему понял ее душу.

На девушке были темные коричневые одежды, почти как у епископа Ортоса, но более легкие и свободные; Марку почудилось, что они шелестят на легком ветру и он слышит легчайший, неуловимый для слуха шелест, несмотря на разгневанный гул толпы:

– Отступница! Дочь погибели! Да падут твои проклятия на твою голову! Так ты платишь нам за нашу доброту!

– Это вы отступники! Это вы приносите жертвы духам сельвы! Прислушайтесь к совести и поймете, кому вы служите! – гневным, но в то же время ровным голосом отвечала девушка.

– Мы сыны и дочери света! – возмущенно выступил из толпы седовласый мужчина в богатых одеждах, очевидно, старейшина. – Свет справедливости сияет в наших сердцах. Мы служители света, и если ты не видишь наш свет, то только потому, что обольститель ослепил твой ум.

– Это вы ослеплены своей жадностью, завистью и гордостью, – быстро проговорила девушка, вызвав бурю возмущения. – Ваш свет давно обернулся тьмой – еще тогда, когда вы предали Лесное воинство!

Марк взглянул на епископа, ожидая разъяснений происходящего. Епископ был бледен, будто вооруженные орудиями труда крестьяне сейчас бросятся на него.

– Это она, – произнес он упавшим голосом.

– Хранительница секретов?! – воскликнула, пробудившись от своей болезни, Флоя, да так звонко, что должна была привлечь внимание всей толпы, но никто даже не обернулся.

– Такая молодая! – заметил Харис.

– Никта, дочь Сельвана. Однажды я дал ей обещание взять ее в поход миротворца, дабы она нашла свое призвание. Я был бы рад увести ее еще ребенком, но законы не позволяли мне этого, пока ей не исполнится восемнадцать. Вот, ее день настал: месяц назад она достигла восемнадцатилетия.

– Славно! Так чего же мы ждем? – воскликнул Харис. – Нам ли бояться своих аделиан?

– Они уже не адельфы, – промолвил епископ, и глаза его застыли как стекло.

Шагнувший к толпе Харис остановился. Рука его легла на рукоять меча.

– Харис, в чем дело? – встревожился Марк

– Эриты, – шепотом ответил странствующий рыцарь.

– Что-что?

– Эриты… те, что сеют рознь.

Только теперь Марк заметил маленьких злобных существ грязно-желтого цвета, шнырявших в толпе, по форме и проворности напоминающих обезьянок. Мельтешили они настолько быстро, что разглядеть их детальней было невозможно. Они бегали повсюду, но в основном – возле старейшин, изредка взлетая кому-то на шею и нашептывая что-то. После каждого нашептывания, человек приходил в ярость и гневно выкрикивал обличения.

– Эриты, это те маленькие бесята? – переспросил Марк, скрывая нарастающее беспокойство. – Они опасны для нас?

– Они нет, а вот те, кого они обольщают!.. – с негодованием проговорил Харис. – Эти бестии принесли аделианскому воинству больше горя, чем полчища боевых даймонов. Они внушают людям слова розни и очень искусны в своем деле. Гнев, зависть, ожесточение, ссоры и распри – вот плоды работы эритов.

– Наши мечи могут их поразить?

– Поразить эрита в открытом бою легко. Это может любой начинающий воин. Но эриты всегда избегают боя, подставляя вместо себя людей.

– Тогда нужно помочь этим людям увидеть своего настоящего врага, – решил Марк.

– Это и хочет сделать хранительница.

Страсти накалялись с пугающей скоростью. Особо храбрые крестьяне делали угрожающие выпады своим оружием, но приблизиться к девушке на расстояние удара не решались.

– Вспомните былую славу, вспомните Эпоху лесных войн! – призывала хранительница. – Вспомните, какая радость горела в ваших душах. А ныне вы предаете свои сердца похотям Амартеоса.

– Заблудшая ослепленная душа! – вскричал старейшина. – Мы адельфы, и никогда не отдавали своих сердец никому, кроме Спасителя.

– Почитаете Спасителя на словах, но отреклись от Него своими делами! – с обличающим гневом выкрикнула хранительница. – К чему вы пришли? Нищета, болезни, проклятия – вот вам свидетельства, что я говорю правду. Небеса закрыты для ваших молитв. И никто, никто не исцелился от лесного мора кроме лесника Ремфана, который предпочел уединение вашему обществу.

– Ведьма! Обольститель говорит твоими устами! – возгорелась толпа, и двое разъяренных крестьян швырнули в девушку рогатины. Одну из них хранительница отбила плавным взмахом меча, от второй ловко увернулась. Движения ее были настолько плавными и изящными, что Марк невольно залюбовался.

– Ну все, во мне начинает бушевать благородный гнев! – заявил Харис, вытягивая свой короткий меч. – Пора объяснить хранителям традиций, что их традиции немного подгнили!

– Не оскорбляй славный аделианский орден, Харис! – строго упрекнул его епископ. – Эти люди уже давно не имеют ничего общего с хранителями традиций. И убери меч. Мы не имеем права поднимать оружие против адельфов, пусть даже отпавших.

– Святой-Всемогущий! Не буду я с ними драться, они того не достойны! – проговорил странствующий рыцарь. – Припугну только и уведу хранительницу.

– Стой, стой, – свисая с коня, Флоя схватила его за рукав. – Пусть этот подвиг совершит Седьмой миротворец!

Марк похолодел. Ему вовсе не улыбалось усмирять разбушевавшуюся толпу. Харис же, недоуменно застыв на какую-то секунду, благородно уступил подвиг миротворцу:

– Да, конечно, Маркос, прости, я не подумал. Ты миротворец, это твой подвиг.

Медлить означало струсить: страх показать свою трусость перед друзьями оказался сильнее страха перед толпой. Сделав первый неуверенный шаг, второй, Марк пошел прямо на толпу. “Что мне делать, Господи? – мысленно спросил он. – Что мне сказать им, как образумить?”

– Ты кто такой? – остановил его дерзкий голос из толпы, и тут же все разом обернулись к нему.

– Меня зовут Маркос, я Седьмой миротворец! – вскинул голову Марк, стараясь держать голос как можно тверже.

– Миротворец? Мы уже слышали о тебе, – раздались неодобрительные голоса.

Понимая, что назад пути нет, Марк протиснулся сквозь оборванных, дурно пахнущих крестьян и стал между толпой и хранительницей. Не перенося на себе множество чужих взглядов, он поежился, виновато озираясь по сторонам и тем самым демонстрируя свою неуверенность; приподнял руки и сложил вместе, затем развел их в стороны, словно не знал, что с ними делать. “Господи, ну почему когда на меня глазеют, я веду себя как последний болван?” – горестно подумал он.

– Остановитесь, прошу вас, – с трудом сдерживая страх, заговорил Марк. – Я не знаю, в чем вы ее обвиняете, но…

– Она ведьма! Отступница! Дочь Гадеса! – заголосили из толпы озлобленные голоса.

– …Но, – продолжал Марк, по ходу придумывая ответ, – вам ли ее судить? Как говорится, кто из вас без греха, пусть первый бросит в нее камень.

Счастье, что камней здесь не было. Мгновение – и в хранительницу полетели комья земли и пыли.

– Стойте, стойте! – в ужасе закричал Марк, закрывая девушку собою. – Остановитесь! Разве вы не видите, что эриты сеют в вас рознь?

Толпа агрессивно вскинула оружие, но почтенный старейшина призвал к порядку, подняв руки.

– Эритов не существует. Их давно истребили мы, воины света. Или ты один из тех безумцев, что проповедуют войну с духами?

– Я… мое имя Маркос, я Седьмой миротворец. А эриты… разве вы их не видите? Вот же они, вот! – Марк указал пальцем на шнырявших в ногах людей существ, но никто не обратил внимания на его жест. – Вот ваши настоящие враги…

Марк осекся, встретившись взглядом с маленькими злобными глазками одного бесенка. Сморщенная в отвратительной гримасе морда, казалось, хочет испепелить его взглядом. Но через секунду, эрит взлетел на плечи какому-то богатому толстяку и припал к его уху.

– Это он! – возопил толстяк крикливым базарным голосом. – Это тот, о котором говорил достопочтенный Ипокрит! Это шарлатан и маг, выдающий себя за Седьмого миротворца!

Толпа одобрительно загудела и двинулась на охваченного страхом Марка. Попятившись назад, он уперся спиной в стену храма. “Сейчас меня будут бить”, – трезво поразмыслил Марк, сразу отбросив мысль о сопротивлении.

– Ты действительно Седьмой миротворец? – услышал он рядом ровный, почти спокойный голос хранительницы. Теперь он стоял рядом с ней плечом к плечу.

– Мое имя Маркос, я Седьмой миротворец, – в который раз представился Марк, не придумав ничего лучшего из-за сильного волнения.

– Я тебе не верю.

– Не веришь? – повернувшись к ней, Марк увидел, что девушка с подозрением смотрит на него, причем так, словно вокруг больше нет ни души. – Я Седьмой миротворец, епископ Ортос может подтвердить мои слова.

– Он здесь? – воскликнула хранительница и в ее ярких, глубокой синевы глазах вспыхнул восторг. – Где он?

Но в этот миг в нее метнули вилами, и лишь в полуметре от лица меч хранительницы отбил их в сторону.

– Бежим, – шепнул Марк и, схватив ее за руку, рванулся к лесу.

На пути возник озверелый крестьянин неопределенного возраста с торчащей во все стороны клочьями бородой. Руки его угрожающе сжимали косу, но драться он явно не умел. Оттолкнув его в сторону подбегающих крестьян, Марк помчался в лес, увлекая за собой хранительницу. Вслед им загремели громкие проклятия, кто-то запустил лопатой. Погоня была непродолжительна. Несколько злющих оборванцев, бросившихся вслед, робко остановились перед лесной чащей.

* * *

Прислонившись к стволу могучего дуба, беглецы учащенно дышали. Понемногу отходя от испуга, Марк украдкой рассмотрел хранительницу, сделав вид, что вытирает лоб. Для своих восемнадцати лет она выглядела слишком взрослой, особенно из-за темных одежд, какие впору носить служительнице храма. Густые волосы темно-каштанового цвета ниспадали двумя прядями на грудь и одним живым потоком колыхались за спиной. Марку показалось, что они никогда не бывают растрепанными и даже буйный ветер не нарушит эту строгую и, вместе с тем, свободную прическу. Ярко-синие глаза невесело смотрели в сторону поселка, красивые и странные одновременно.

– Никта? – позвал Марк, вспомнив, как ее называл епископ.

Она не обернулась. Стараясь не смущаться от ее невнимания, Марк спросил:

– Почему они не погнались за нами в лес?

– Они боятся леса, – коротко ответила хранительница. – Здесь начинается Спящая сельва.

– Этот лес так опасен?

– Да, для них.

Отдышавшись, хранительница спрятала меч за спину, где под одеждами находился чехол, и направилась назад к краю леса.

– Ты куда? – не понял Марк.

– Я должна увидеть брата Ортоса. Я долго ждала его.

– Но мы только что бежали оттуда.

– Напрасно.

Марк вспылил: это уже слишком! Да кто она такая? Как она смеет так обращаться с ним? Конечно, он не герой, но он пытался ее защитить так, как умел. Пытался! Неужели он не заслуживает хотя бы внимания?

Она не обернулась и не сказала “идем”, будто он был самым лишним человеком в ее жизни. Марка это задело: ему захотелось крикнуть ей вслед что-то едкое, но на это у него не было смелости. Почти не зная хранительницу, Марк проникся к ней холодной неприязнью и сильно пожалел, что епископ берет ее с собой.

Остановившись у края леса, они проследили, как после непродолжительного диалога епископа со старейшиной, последний погрозил ему пальцем и ушел. Вслед за ним очень быстро рассеялась толпа, а с ней исчезли эриты.

Не говоря ни слова, хранительница бросилась навстречу епископу, а Марк, сжав зубы, побрел следом. Неудачная попытка защитить девушку размазала его мечты о подвиге о стену безразличия. Его мучило самоунижение и обида на эту Никту, оскорбившую его чувство собственного достоинства. Сильно захотелось дать себе обещание никогда больше ни за кого не заступаться.

Когда он подошел к друзьям, хранительница уже успела обняться с епископом и познакомиться с Харисом и Флоей. Епископ выглядел счастливым, на его губах появилась торжественная улыбка.

– Твой день настал, Никта, дочь Сельвана. Ты достигла восемнадцатилетия, и Седьмой миротворец пришел в Каллирою. Отныне ты можешь покинуть свой дом и отправиться с нами. Ты готова?

– Да, – мгновенно ответила хранительница, но в ее взгляде, брошенном на местный храм, нетрудно было заметить глубокую грусть. – Только позвольте мне сходить к моему тайнику в лес. Я там прячу те немногие вещи, которые хочу взять с собой.

– Почему ты не хранишь их дома?

– Меня часто не бывает в доме. Его могли сжечь или обчистить.

– Веселое селение! – заметил Харис.

– Хорошо, дочь моя, – сказал епископ со вздохом. – Но уже темнеет, а Спящая сельва небезопасна. Маркос, могу я тебя просить провести дочь Сельвана?

Хранительница бросила взгляд на Марка, затем на епископа… и промолчала.

– Да, конечно, – пришлось согласиться Марку.

– Спасибо, брат Ортос. Располагайтесь в моем доме. Я только туда и обратно.

Хранительница благосклонно кивнула епископу и направилась в лес, опять не сказав Марку ни слова.

Минут двадцать они шли молча, огибая колючие лиственные кусты и высокие папоротники, самых разнообразных, порой причудливых форм. Двигаясь следом за девушкой, Марк снова и снова терзал себя мыслями: “Я был чужим в своем мире – остался таковым и здесь. Господи, почему я так жалок? Почему я не могу справиться с самим собой?”

Внезапно хранительница остановилась, как бы к чему-то прислушиваясь.

– Что случилось? – насторожился Марк.

– Пока ничего. Идем быстрее.

Чувство беспокойства возросло, участив сердцебиение. Стараясь не выдать этого чувства, Марк как бы невзначай спросил:

– Почему односельчане так ополчились против тебя?

– Я говорю им правду, и за это меня ненавидят, – быстро проговорила хранительница, и в голосе ее не было ни сожаления, ни ропота. – Они не хотят знать правду о себе.

– Они не понимают тебя?

– Не хотят понимать. Грех затыкает уши тому, кто его пригреет.

– И ты хотела обличить их, чтоб они отвернулись от греха?

– Уже слишком поздно. Мои слова оказались излишними. Они не отреклись от своих дел. Теперь их проклятие непоправимо.

– Но ведь раньше они были аделианами. Как это произошло?

– Сонную дубраву основали адельфы Ордена хранителей традиций много лет назад. Селение оберегало эти леса от посягательств нечисти с юга. Десять лет назад, когда Эпоха лесных войн докатилась до Морфелона, наше селение стало оплотом для борьбы с силами Хадамарта. Но старейшины Сонной дубравы к этому времени зажирели. Освободительная война была им не нужна: под угрозой оказалась их торговля лесом. Пока был относительный мир, они казались добрыми и отзывчивыми, но когда пришло время сделать выбор между войной и личным благом – они сильно изменились. А с ними и все жители, заработок которых зависел от работы лесопилки. Рыцари Морфелона больше не могли найти здесь приют. Те немногие, что служили в Лесном воинстве, подверглись насмешкам и презрению. Мои родители… – Никта осеклась, сделав непроизвольную паузу. Ясно, что она не хотела об этом говорить. – Все селение постепенно впало в грех, нищету, проклятия и болезни.

– Нечисть их не трогает? – поинтересовался Марк и, вспомнив эритов, понял, что спросил глупость.

– Нечисть уничтожает их день за днем. Они не верят в это. Для отступника эриты невидимы.

“Слава Богу, значит, я не отступник!” – подумал Марк, но, вспомнив о своих последних неудачах, погрустнел.

Хранительница второй раз резко остановилась, прислушалась. Марк навострил уши вместе с ней и вздрогнул от того, насколько незаметно в лесу сгустились сумерки. Небо потемнело, на темном небосводе зажглись первые звезды. Густые кроны деревьев наполнял мрак, а среди ветвистых папоротников послышались ночные шорохи.

И тут Марк услышал, к чему так чутко прислушивалась хранительница. Далеко-далеко в лесных трущобах слышался тихий, протяжный плач. Был он настолько тих, что различить, кому принадлежит, человеку или зверю, было невозможно.

– Идем быстрее! – встревожилась хранительница.

Не успев обдумать, что ее могло так напугать, Марк похолодел, едва они сделали несколько шагов. Скорбный, унылый плач, смешанный с печальными завываниями, послышался впереди, причем совсем близко.

– Сюда! – шепнула хранительница, свернув с тропы в глухую чащу.

Плач приближался. Приближался со всех сторон, куда бы они ни свернули. Марк почувствовал на спине колкую дрожь. Ноги затряслись, сковывая шаг. Плач стал явственен. “Это не человек и не зверь”, – ужаснулся Марк.

Это был плач неведомых существ, стекающихся со всего леса.

– Кто это? – прошептал Марк, стараясь не впадать в панику.

Хранительница тревожно переводила взгляд от дерева к дереву.

– Ночные призраки. Их называют духами уныния.

Холодный, мистический плач, словно, исходящий из глубин преисподней, где уже нет надежды, окружал их плотным кольцом. Существ нигде не было. “Невидимки!” – в страхе подумал Марк. Он ощутил, как рвутся в груди все душевные струны, как страх и отчаяние медленно и неотвратимо охватывают тело. Бежать? Куда бежать? Сильно захотелось закричать и броситься лицом в землю.

– Что они могут нам сделать?

– Они вытягивают душевные силы. За ночь могут довести до сумасшествия. Или до смерти.

– У нас есть оружие, – шепнул Марк, и к своему страху вспомнил, что так и не научился пользоваться Логосом.

– Меч бессилен против них. Они не имеют плоти.

– Должен быть какой-то способ!

– Да, желание жить. Не пойму, почему они чувствуют нас?

– Чувствуют?

– Ночные призраки издалека чувствуют того, кто пребывает в унынии. Из таких людей они пьют силы.

Сделав шаг назад, Марк уперся спиной в шершавую кору древнего дерева. Сквозь мрак густых ветвей он увидел луну, бегущую в прозрачном облачке. Луна. Почему его взгляд приковался к одинокой луне? Почему чем дольше он смотрит, тем сильнее его охватывают страх и безнадежное одиночество?

Плач стал невыносим. Холодея, Марк разглядел сквозь высокие ветви папоротников темные, полупрозрачные тени призраков. Бесформенные, аморфные существа кружили вокруг, отравляя душу преисподним плачем. Страх и одиночество в кошмарном дуэте запели глубоко в груди. Марк почувствовал: еще немного и он не выдержит и пронзительно закричит.

– Что делать? – сделав над собой усилие, спросил Марк.

– Противостоять, – приглушенно шепнула хранительница и вдруг, решительно шагнув навстречу призрачным теням, громко заговорила. – Убирайтесь прочь! Вы не имеете над нами никакой власти!

Призраки зарыдали еще кошмарнее, взвинчивая все нервы до критического предела. Зажимая уши, Марк завалился на бок, мечтая оглохнуть. Но убийственный, навевающий смертельную тоску плач проникал в душу без посредства ушей.

Хранительница тяжело дышала, как будто что-то сдавливало легкие и, попятившись назад, тоже уткнулась спиной в дерево и опустилась рядом.

– Бесполезно. Они сильнее. С восходом солнца они уйдут. Нужно держаться, – она стукнула себя по колену. – Проклятая печаль! Они черпают силу из нас…

– Из меня, – шепотом отозвался Марк. Ясная догадка внезапно вспыхнула в разуме. – Это из-за меня.

Чувствуя на себе изумленный взгляд хранительницы, Марк ожидал обличительной реплики, но она всего лишь измученно шепнула:

– Дай руку.

Сжав ее теплую ладонь, Марк воспрянул: он должен быть тверд и мужественен! Не для того он пришел в этот мир, чтобы оплакивать себя и скорбеть над несчастной судьбой.

– Мы не ваши, слышите, вы, духи уныния!– раздались громкие слова хранительницы. – Мы довольны своей жизнью. У нас есть призвание! У нас все впереди! И мы счастливы, поглоти вас хаос!

Они поднялись на ноги, не разжимая рук. Тени призраков кружили вокруг, не умолкая в угнетающем плаче.

– Вам не поработить нас нашими воспоминаниями! Все наши беды остались в прошлом! – возгласила хранительница.

Марк вторил ей, воодушевленно вскинув голову. Сейчас он стоял с этой девушкой плечо к плечу, рука в руке, и его обида уходила, уступая место отваге. Плач призраков больше не пугал его, угнетающее давление испарилось как легкий пар.

– Прочь! – громко прикрикнул Марк.

Тени призраков попятились, захлебываясь жалобным плачем, оставляя двух людей, внезапно воспрянувших духом. Плач отдалялся, уступая лесное пространство ночной тишине, а вскоре исчез совсем.

– Пойдем, – сказала хранительница с прежним спокойствием, будто и не было никаких призраков.

Вскоре они подошли к тайнику хранительницы – хорошо замаскированному маленькому шалашу. Из вещей там была только небольшая походная сумка.

– Что там? – поинтересовался Марк.

– Мои вещи, – ответила девушка, не желая продолжать разговор.

* * *

В дом хранительницы они пришли около полуночи. Бедное, но ухоженное жилище состояло всего из одной комнаты с кроватью, печью и маленьким столом у окна. Масляная лампада тускло освещала нахмуренного епископа, склонившегося над кроватью, где неподвижно лежала Флоя. Харис нервно теребил рукоять меча и ходил от кровати к окну.

– Как она? – спросил Марк с порога.

– Вся надежда на милость Всевышнего, – ответил после длинной и неприятной паузы епископ.

Помрачнев, поскольку такой ответ не означал ничего хорошего, Марк подошел к кровати. Вид у Флои был не из лучших. Зеленые пятна на лице не исчезли, а слились в одно, и теперь все лицо девушки приобрело зеленоватый оттенок.

– Состояние не улучшается, – раздраженно проговорил Харис. – Ей только хуже. Болезнь не опасна для жизни, но может тянуться недели, а то и месяцы.

– Ты же говорил, что, став аделианкой, она будет исцелена.

– Исцелена от заклятия, но не от болезни. С болезнью придется разбираться по-другому, – пояснил Харис, негодуя. – Проклятый колдун! О Небеса, подарите мне с ним встречу, чтобы обломать его поганый посох об его голову!

– Помолчи, Харис, – шепотом приказал епископ.

Хранительница небрежно бросила сумку и меч на стол и каким-то странным стремительным движением оказалась у изголовья Флои, будто на ее глазах тонула жертва морской стихии. Взяв ее руку, хранительница приложила ее с своей щеке и так просидела несколько минут в каменном молчании. Когда она подняла голову, Марк заметил, что ее глаза заблестели от слез. “Она же совсем не знает ее. Не слишком ли эмоционально для человека, живущего в одиночестве?” – задумался Марк.

– Брат Ортос, давайте молиться, – предложила хранительница с такой дикой решительностью, что возразить ей не посмел бы никто.

Епископ охотно кивнул головой, будто только и ждал этого предложения. Его руки сжали другую ладонь Флои, а губы зашептали слова молитвы. Хранительница твердо вторила, но в ее голосе Марк с удивлением уловил надлом плача. Твердость и нежность, воинственность и сокрушенность, осуждение и понимание – абсолютно разные, даже противоборствующие чувства сплелись в ее молитве, слов которой Марк не расслышал, уловив лишь вихрь ее переживаний.

Хранительница неожиданно обняла Флою за шею и прижала к себе, продолжая что-то шептать в том же стремительном животворящем русле.

Почувствовав себя неудобно, Марк отошел к окну, стараясь не вслушиваться в слова молитвы: что-то глубоко личное, очень глубокое и сокровенное лилось из сердца хранительницы. Эта необычная молитва его и вдохновляла, и смущала.

– Да свершится милость Твоя, – прошептали вскоре епископ и хранительница, а Флоя глубоко и отрывисто задышала.

– Она исцелена, – уверенно сказала хранительница. – К утру исчезнут все признаки болезни.

Почувствовав прилив надежды, Марк взглянул на лицо Флои: оно по-прежнему было зеленовато-мертвым, но кое-где уже пробивался розоватый оттенок. Правда, ему могло и показаться в тусклом свете лампады, но уверенность в счастливом исходе, появившаяся после молитвы, подсказывала, что хранительница права.

– Тебе раньше приходилось исцелять больных? – спросил Марк хранительницу, когда она накрывала на стол, а Флоя спокойно спала в ее кровати.

– Приходилось.

– Как у тебя это получается?

– Я просто молюсь. Исцеляет воля Спасителя, а не моя.

– Но ведь нужна какая-то сила, какой-то дар…

– Этот дар может получить каждый.

– Правда? Тогда как мне научиться исцелять больных? – загорелся Марк.

– Хранить чистоту мыслей. Быть верным своим взглядам.

– И все? Я думал, нужна большая вера.

– Вера, – повторила хранительница, садясь рядом и поднимая к нему проницательный взгляд. – Вера – это верность совести во всем. Все знают, что грех убивает, но все равно грешат. Если у тебя хватает веры, чтобы хранить себя от греха, то ее хватит и для чудес. И для чудес исцеления тоже. Очень просто... и очень сложно.

– Понятно, – произнес Марк, хотя понимал далеко не все. – А как этого достичь?

– Это вопрос к учителю, а не к его ученице, – ответила хранительница с легкой улыбкой.

– Первопричина чудес – это любовь, – сказал епископ. – Мы достигнем успеха только тогда, когда любовь станет первым и единственным нашим мотивом. Когда наши сердца научатся инстинктивно отвечать на радость и горе других – это будет означать, что мы обрели свободу и готовы творить чудеса.

“Как бы я хотел дожить до того часа”, – устало подумал Марк.